Мазманян Валерий Григорьевич родился 9 июля 1953 года в семье военнослужащего.
В 1975 году закончил Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков.
Живёт в Москве. Работает в ГБОУ Школа № 1912.
Автор книги «Не спросишь серых журавлей».


К скамье слетятся голуби

Дождя затихли шорохи,
теней на стенах танец,
в цветении черёмухи
осталась снега память.

На пряди - и соцветия,
и белые метели,
мы оба не заметили,
как годы пролетели.

Берёз колени голые
целованы ветрами,
к скамье слетятся голуби -
узнать, что между нами.

Ты промолчишь о возрасте,
а я расправлю плечи...
и нет хмельнее воздуха,
чем воздух поздней встречи.


Шепнёт словечко двум берегам лесная речка

В прозрачной роще листик прелый
и снег соседствуют в апреле,
с утра воркует голубь сизый,
что у весны свои капризы.

С ракиты теней паутину
стряхнёт на пруд косяк утиный,
с последних пор вошло в обычай -
в субботу слушать хор синичий.

Весенний воздух вкусный-вкусный,
а под ногами ветка хрустнет -
о нас с тобой шепнёт словечко
двум берегам лесная речка.

Сосна кольнет иголкой острой...
и это только мысли просто,
что ветерок ладонью синей
с волос смахнуть не может иней.


И теней неразборчивый почерк прочитают одни фонари

На груди, на запястье у вербы
поутру зазвенит серебро,
и апрель сумасбродный и нервный
ненароком подсунет перо.

И теней неразборчивый почерк
прочитают одни фонари,
что былое - в бумажный комочек,
ты за это меня не кори.

Погрустим, когда дождик плаксивый,
помолчим, если слово - потом,
понимают нас тихие ивы
и берёза с родимым пятном.

Седина и усталые лица,
наша юность за рамкой зеркал...
что душа перелётная птица,
я напрасно её упрекал.


А тени на стенах рисуют с утра монограмму весны

Ракиты пришли помолиться
на раннюю зорьку к реке,
на спевку собрались синицы,
держи мою руку в руке.

Метели не вспомнятся всуе,
забудутся зимние сны,
а тени на стенах рисуют
с утра монограмму весны.

Сквозь палые листья пробьётся
на свет молодая трава,
рассыплются бликами солнца
любви золотые слова.

С тобой чашу горькую выпил
за то, что мы шли напролом...
последнюю снежную кипень
грачи разметали крылом.


И льдом разбитым облака плывут по синеве

К восьми часам уже светло,
и дворник втихаря
до зорьки в лужи смёл метлой
всю серость февраля.

Чтобы воспрянула душа,
былым переболей,
грачи не листья ворошат,
а память тополей.

Наобещаю с неба звёзд,
любовь без грёз пуста,
и нагота худых берёз
безгрешна и чиста.

В сердцах меня не упрекай
за ветер в голове...
и льдом разбитым облака
плывут по синеве.


Зорька вытянет ленточку алую

По весне на душе куролесица,
что ей волос седой и года,
если звёздочку ковшиком месяца
так легко зачерпнуть из пруда.

Синева заполощется флагами,
от печалей любовь отлучит,
как зима уходила оврагами,
запоют свою песню ручьи.

Даже самая мелкая лужица
воробьям голубая купель,
не грустить и чуть-чуть поднатужиться,
чтобы встретить улыбкой апрель.

Зорька вытянет ленточку алую...
в тишине предрассветных минут
поцелую я руку усталую
за душевный покой и уют.


И берёзы в рубахах до пят молодые дожди окропят

Говорим, дожидаясь, весну,
что грачи не снега принесут,
и берёзы в рубахах до пят
молодые дожди окропят.

Что не вспомнятся тяготы лет,
этот серый февральский рассвет,
забывая зимы неуют,
мать-и-мачехой звёзды цветут.

А у марта есть пара страниц
про капели и спевки синиц,
и, смахнув облака, тополя
для тебя синеву оголят.

Улыбнись, обними поутру,
поцелуем морщинку сотру...
и бессонные ночи с плеча
клёны сбросят в прозрачность ручья.


И утром солнце поцелует тополь в темя

Начинать сначала поздно
и на круг не хочешь новый,
и в пыли остался звёздной
месяц брошенной подковой.

Ветка в облако врастает
и ложится тенью синей,
жизнь, конечно, не простая -
на ладони столько линий.

Улыбнись - и утром солнце
поцелует тополь в темя,
в снах красивых остаётся
золотое наше время.

Не вздыхай, что годы мимо
и стареть не так уж просто...
для того большие зимы,
чтобы мы ценили вёсны.


А верба ниточками ветки сшивает облаков лоскутья

Тянусь душой к глубинке русской
и в январе, и летом красным,
где пьют берёзы воздух вкусный,
и искорки синиц не гаснут.

Тянусь туда, где наши предки
ходили в церковь по распутью,
а верба ниточками ветки
сшивает облаков лоскутья.

Пройдёшь пустое редколесье,
тропа тебя выводит в поле,
где хорошо идти под песню
и примерять любые роли.

Ни суеты и ни печали,
и нет с собой сердечных капель...
и солнце бледное качает
сосна в большой мохнатой лапе.