Эм, не очень понимаю, чем чес собственных клинков за счёт положительных персонажей лучше такого же чеса за счёт отрицательных. И почему наделение положительных персонажей отрицательными чертами - плохо, ведь это делает их объёмными и сложными, заставляет сопереживать их соблазнам и добавляет непредсказуемости (потому что загадка "Что сделает Гарри, который уже раз предал Дамблдора, а ещё в порыве гнева пришиб сокурсницу, но испытывает раскаяние, если его снова поставить в ситуацию выбора "свои-чужие" и усложнить задачу?" куда интереснее, чем тот же вопрос, но о добром-светлом-справедливом Гарри).
Привлекательности отрицательных героев именно в том, что их легче сделать объёмными. Подарить немного доброты законченному негодяю ("...ну и что, что он семерым головы тупым ножом отрезал, зато он младшего братишку любит!") куда легче в плане верибельности, чем добавить зла правильному персу ("И тут Гарри ка-а-ак вдарит по младенцу поджигающим заклинанием, потому что достал уже ныть!"). Получается, что добавить контраста, оттенить добро, куда сложнее, чем лёгким проблеском сделать зло объемнее.
Плюс фактор сопереживания. Все мы знаем, в каких условиях мы способны на предательство, что вызывает у нас ненависть и в каких случаях мы всех ненавидим и готовы убить. Потому персонаж, уже находящийся в таком состоянии, вызывает у нас подспудное сочувствие ("Довели тебя, бедненький"). Разумеется, вызывает он не у всех, потому что не у всех сочувствие развито настолько, что жалко не только жертву, но и палача.
А насчёт популярности одних тёмных персонажей и непопулярности других: опять же все зависит от близости перса автору. ГП-фики все же пишут в большинстве своём молодые авторы. Им куда легче понять и представить себе мотивы и характер Дафны/Ивэна Розье/Малфоя/Лестрейнджей, чем старого Филча.
Да что там - я недавно читала книгу о некоем пенсионере, который пустился в дорогу по Англии, размышляя о своей жизни и переосмысляя ее. И вроде там ничего такого сложного не затрагивалось (проблемы одиночества стариков и потери смысла жизни), и написано неплохо было, но от меня настолько далеки эти проблемы (...пока ещё :)), что я даже не дочитала, так как персонаж мне был совершенно неинтересен.
Я прекрасно понимаю, что никто не обязан вечно соглашаться со мной только потому, что когда-то сыграл персонажа, которого я создала. Такая мысль столь же нелепа, как если бы я сегодня сверялась со своим начальником двадцатилетней давности, чтобы узнать, какие взгляды мне теперь положено иметь.
Эмма Уотсон и её коллеги имеют полное право придерживаться идеологии гендерной идентичности. Эти убеждения защищены законом, и я ни в коем случае не хотела бы, чтобы кто-либо из них подвергался угрозам увольнения, насилию или смерти из-за этого.
Однако Эмма и Дэн особенно ясно дали понять за последние годы, что считают нашу бывшую профессиональную связь основанием — более того, обязанностью — публично критиковать меня и мои взгляды. Спустя годы после окончания съёмок «Поттера» они продолжают вести себя как неофициальные представители мира, который придумала я.
Когда знаешь людей с их десяти лет, трудно избавиться от чувства определённой заботы. До недавнего времени я всё ещё видела в них детей, которых приходилось мягко подбадривать, чтобы они выговорили свои реплики на огромной и пугающей съёмочной площадке. В течение последних лет я многократно отказывалась комментировать Эмму в разговорах с журналистами — в частности, во время работы над «Судебными процессами Джоан Роулинг». Ирония в том, что я прямо сказала продюсерам: не хочу, чтобы мои слова стали поводом для травли Эммы.
Телеведущий в приложенном фрагменте напоминает о речи Эммы «все ведьмы», и, по правде говоря, это стало переломным моментом для меня. Но куда больнее самой речи оказалось её последствие. Эмма попросила кого-то передать мне записку, написанную от руки, с единственной строкой: «Мне так жаль, что тебе приходится через это проходить» (у неё есть мой номер телефона). Это было в тот период, когда поток угроз убийством, изнасилованием и пытками достиг пика, когда меры моей личной безопасности пришлось серьёзно ужесточить, а я постоянно тревожилась за свою семью. Эмма публично подлила масла в огонь, а затем решила, что одной фразой заботы убедит меня в своей доброте и сочувствии.
Как и многие люди, никогда не знавшие взрослой жизни без подушки из богатства и славы, Эмма даже не осознаёт, насколько она далека от реальности. Ей никогда не понадобится ночлежка. Она не окажется в общей палате государственной больницы. Сомневаюсь, что она бывала в примерочной на главной улице после детства. Её «общественный туалет» — это отдельная кабинка с охранником у двери. Приходилось ли ей когда-нибудь раздеваться в новоявленной «смешанной» раздевалке в муниципальном бассейне? Нуждаться в государственном кризисном центре для жертв изнасилования, который отказывается гарантировать полностью женскую помощь? Делить камеру с мужчиной-насильником, идентифицировавшим себя как женщину?
В четырнадцать лет я не была миллионершей. Я жила в нищете, когда писала книгу, сделавшую Эмму знаменитой. Поэтому я знаю из собственного опыта, что значит для женщин и девочек без привилегий разрушение их прав, в котором Эмма так усердно участвует.
Величайшая ирония в том, что если бы Эмма в своём недавнем интервью не заявила, что «любит и ценит» меня — перемена тона, которую я, честно говоря, связываю с тем, что заметила: модный хор всеобщего осуждения звучит уже не так громко, — я, возможно, так и не решилась бы на такую откровенность.
Взрослые не могут ожидать, что им удастся одновременно прижаться к движению активистов, регулярно призывающему к убийству их подруги, и сохранять при этом право на любовь этой подруги, словно она им мать. Эмма вправе не соглашаться со мной и даже публично обсуждать свои чувства ко мне. Но и у меня есть то же право, и я наконец решила им воспользоваться.
Из X Джоан Роулинг.
(c)Pikabu m.pikabu.ru/story/_132...