И правда, было чему удивиться: рядом с Робином стоял крохотный человечек, едва достававший тому макушкой до пояса, однако же взрослый и даже немолодой, с несколькими светло-желтыми прядями поседевших волос в темно-рыжей шевелюре. Стоял он на совсем коротких, почти младенческих, ножках, отчего туловище его казалось несоразмерно длинным. Но вид человечек имел очень опрятный, даже щегольский: чисто выбритое чуть полноватое лицо, ровно подстриженные короткие волосы, явно новенькая красная туника и такие же красные штаны до колен. А еще — желтые кожаные башмаки, несоразмерно большие для его роста.
Слегка переваливаясь, человечек подошел к Орли, остановился перед ней, посмотрел снизу вверх, оценивающе обвел взглядом. И надолго застыл, прижав палец к пухлому подбородку. А у Орли в голове все это время только одно и вертелось: «Человек или фэйри? Фэйри или все-таки человек?»

— Что ты затеял хоть, старина Робин? Зачем тебе к Неметоне понадобилось?
— Я всю правду сказал тебе, Свамм! Хочу ей добром за добро отплатить. А если Неметона над Мэйрион моей сжалится, позволит ей в Глентуи вернуться — я хоть со спокойной душой в Сид уйду, когда отец позовет.
— Всё надеешься, Робин?
— Ага, Свамм. Как мне жить-то иначе?
— Я тоже надеялся. Всё детство верил, что явится за мною настоящая матушка — в белом платье, с золотыми волосами... Смешно сказать: когда я уже с труппой славного Пирана по стране разъезжал — и то всё ее среди зрителей высматривал. А теперь давно уже не жду. Да и куда мне от Гвен от своей? Отъездил старый Свамм по миру, всё! А ведь и ты уже не молод, дружище! Подумай: может, ну́ их, холмы-то?
— Это потому, Свамм, что Гвен тебя, и правда, любит. А Мэйрион моя, я же вижу, до сих пор по рыцарю своему тоскует. Так что ей, может, без меня только лучше будет. А я... У меня же и метка сидова на теле есть, и перстень отцовский в матушкином доме хранится... Ну, давай еще по одной, что ли?