Пару слов о больнице. Это был срочным порядком созданный госпиталь на базе областной клинической больницы, несколько этажей которой переоборудовали под ковидный стационар. Все как в телевизоре: красная зона, замотанные в несколько слоев врачи — полное ощущение чумного квартала. Очень много пациентов, но мест всем хватало (и я позже узнал, почему). Основная масса — мужики от 30 до 60. Ничего плохого про санитарное состояние и общее оснащение я сказать не могу, все было вполне приемлемо. Кормили четыре раза в день, причем кормили неплохо. Можно было получать передачи, причем разрешалось практически все, кроме совсем уж скоропортящихся продуктов, сигарет и алкоголя. Короче говоря — гнетущая атмосфера, но в целом неплохо.
Что обрадовало — почти все в палате разговаривали, ходили, ели вкусную домашнюю еду (значит, передачи можно!). Когда я сидел в приемном отделении, с улицы занесли какого–то деда на каталке в абсолютно коматозном состоянии — тогда я несколько напрягся, но все еще считал, что мой случай гораздо проще и до такого всяко не дойдет. Просто знакомый врач, просто помог с больницей, другие вообще лежат по квартирам — короче, отлежусь недельку под присмотром врачей и пойду дальше в новую плейстейшн играть. Так что общая обстановка в палате меня даже приободрила. Единственное, что напрягало — туман в голове не проходил, а становился все гуще. Из дома я взял с собой книжку, но от одной мысли о чтении становилось больно. Даже телефон в руки брать не хотелось, какая уж там книжка.
Первую ночь в больнице меня корежило так, что я спал какими–то пулеметными очередями: пять минут сплю — пять минут дышу как после километровой пробежки. Страшно знобило. Спал в рубашке с длинными рукавами (дело было зимой, а одеяла почти не согревали), и в полшестого утра, когда пришли измерять температуру, рубашка промокла насквозь. За ночь температура не спала. Стало еще тяжелее дышать. Когда чуть позже пришли мерять сатурацию, результат мне не сказали — но уже через десять минут перевели в другую палату и положили под кислород. В палате стояли три койки, две тумбочки, стул и стол. На стене висели два кислородных “стакана”, от каждого к кровати шла пластиковая трубка с маской. Мне выдали такую же, через штуцер подключили к одному из стаканов и сказали дышать. К тому моменту я вообще ничего не соображал. Анализы оказались плохими, а сатурация без маски — 84. Ну то есть очень, очень хуевая сатурация. Температура держалась. Когда на следующее утро мне сделали еще одну КТ, оказалось, что поражение легких составляет уже 60 процентов. После этого в палату зашел веселый чувак, сказал мне, что он реаниматолог, велел сходить в туалет и раздеться догола. Одновременно меня заставили сдать все вещи, составить их опись и подписать. А потом я лег на каталку, меня накрыли белой простыней и покатили в реанимацию.
Отдельно стоит сказать вот о чем: если вы решили госпитализироваться с ковидом в Омске в конце две тысячи двадцатого года — будьте готовы к тому, что все лекарства вам придется искать и добывать самому (про другие города и даты сказать ничего не могу, поэтому обобщать не буду). Первое, что я услышал в больнице от лечащих врачей — “вам нужен дексаметазон, звоните, пусть завтра привозят”. Это касалось в принципе всего, что сложнее эликвиса (антикоагулянт такой). Мои знакомые метались по всему городу, разыскивая этот дексаметазон, и его было действительно очень сложно найти — слишком много болело и слишком многим он точно так же был нужен. Перед самым путешествием в реанимацию мне вкололи (как я потом узнал) олокизумаб — иммуномодулятор стоимостью в 50 тысяч рублей за одну ампулу. Оказалось, что Женя (лучший друг, начальник “Скорой помощи”, помните?) все это время был в контакте с лечащими врачами, и в какой–то момент они сказали ему, что у меня развивается тот самый цитокиновый шторм и на обычное лечение я не реагирую. Женя связался с моим работодателем и совместно они нашли, купили и привезли мне в больницу и этот препарат, и две упаковки “клексана” (прямой антикоагулянт), и еще всякое по мелочи. Как потом говорили мне доктора, если бы не этот укол — вполне вероятно, что из больницы бы я уже не вышел.