Профессиональное литературоведение не занимается вопросом, что такое «хорошие стихи». Это область оценок, которой, собственно, как раз должна заниматься критика (то есть именно пресловутые «писатели, журналисты, публицисты и литературные критики»), потому что ее предметом является текущий литературный процесс. А мнение критиков, несомненно, субъективно — и иным быть не может.
Литературоведение занимается либо текстами, которые уже подтвердили свою долговечность чисто эмпирическим путем, либо — если есть необходимость изучения определенных феноменов и процессов — анализом текстов безотносительно их качества. Любые критерии вроде приведенных выше являются и будут являться чистой вкусовщиной.
Конкретно по этим критериям: в литературе вообще (а в поэзии особенно) всё настолько индивидуально, что общие требования всегда будут либо слишком общими, либо необоснованными. Потому что к ним всегда можно будет применить ту же самую оговорку: «если это не является частью адекватно реализованного художественного замысла». «Простые рифмы» встречаются практически у всех авторов. А претензия насчет «мутности» и длинных строчек — это опять-таки вкусовщина: кому мутно, а кому и нет. Классикой поэзии стало множество текстов, которые смело можно назвать мутными… с определенной точки зрения. Блейк и Браунинг писали куда как «мутно»; про Гонгору и его последователей, до Малларме и далее, уже и упоминать не буду. Дикинсон всю жизнь писала в стол: ее стихи совершенно не укладывались в тогдашние представления о том, «как надо». Напротив, то, от чего в восторге современники, может очень быстро устареть (как Надсон, к примеру). У Уитмена длиннющие строчки — как правило, без всякой рифмы и даже без ритма. Упомянутые поэты Серебряного века… ну, их метафоры и символы — это вообще палка о множестве концов: да собственно, это и есть одно из преимуществ лирики — способность к многозначности и глубокие подтексты.