Жизнь на исходе (джен)

Лестница терялась в темноте, и казалось, что у нее нет ни начала, ни конца. Спираль, замкнутая в кольцо, тонущая в тумане вроде того, который порой снился Скарлетт. Когда та впервые проснулась среди ночи и, дрожа и всхлипывая, рассказывала Ретту о зыбком мире и холодной мгле, он почувствовал… удивление. Да, легкое удивление сродни тому, которое бывает, когда закрываешь увлекательную книгу и запоздало изумляешься, сколько же жизни в обычных желтоватых страницах и черном узоре букв. Настоящее — в ненастоящем.

И затянувшийся разговор тоже внезапно оказался слишком настоящим. Следовало заканчивать — но Ретт, словно со стороны, наблюдал, как продолжает сидеть в столовой и объяснять, объяснять… метать бисер перед свиньями, пытаться втолковать что-то человеку, который заведомо не поймет, потому что мозг его устроен иначе.

Во всех смыслах.

— Скарлетт, я никогда не принадлежал к числу тех, кто терпеливо склеивает обломки и верит, что починенная вещь не хуже новой…

Он поднялся и направился к двери, все еще что-то говоря. Скарлетт глядела на него снизу вверх широко распахнутыми зелеными глазищами. На миг закралось сомнение. Может, рано уходить? Может, можно остаться… сделать вид, что готов к примирению… какая ему разница, в конце-то концов. Может, жизнь еще не заканчивается.

Может, ему померещилось.

Он украдкой посмотрел на карманные часы. Тонкая стрелка неумолимо приближалась к полуночи.

Другие, огромные, кричаще роскошные палисандровые часы в гостиной как раз начали бить восемь.

— Мой дорогой, если вы уедете, что я буду делать?

Он поморщился. Когда-то, когда все это только начиналось, он видел Скарлетт совсем другой. Неприступной, холодной, но полной подспудного огня, способного согреть или опалить — стоило ей захотеть; прямой, жесткой, беспринципной — как он любил. Такой, какие ему нравились.

Теперь, униженная и молящая, она казалась сломанной заводной игрушкой, и смотреть на это было неприятно. Желание остаться рассеялось без следа.

Даже если бы возможность еще сохранялась.

— Дорогая моя, — мягко произнес он, стараясь не выдать брезгливости, — теперь мне на это наплевать.

И зашагал вниз по лестнице, моля силы небесные о том, чтобы Скарлетт не бросилась следом. Что ж, это была неплохая жизнь. Приключения и опасности; деньги и кое-какая власть; женщины, семья и чувства — пусть даже в итоге чувства свелись к настоящей, а не призрачной, боли от потери дочери…

Оно того стоило.

А лестница все вилась, уводя в туман.

Здесь уже должна быть гостиная. Бой часов еще не затих, в ушах тревожным набатом звучало эхо. Дверь в его спальню — наверху, но чтобы попасть туда, следовало пройти мимо Скарлетт…

Скарлетт. Интересно, она все еще там?

Он оглянулся. Лестницу затянул густой туман. Значит, не померещилось. Жизнь действительно на исходе.

И какой бы увлекательной ни казалась эта симуляция, нужно было убираться из нее.

Он сам не ожидал, что обычная игрушка, установленная, чтобы убить время, так его затянет. Разработчики отмалчивались, когда их спрашивали о программном коде и взаимодействии с мозгом, но ходили слухи, что в голове у каждого пользователя с помощью этого кода генерируется свой собственный, ни на что не похожий, уникальный мир.

Игра закончилась как раз вовремя. Ретту успел надоесть старинный сеттинг и гипертрофированные характеры персонажей. Чтобы все это стерлось, достаточно было дождаться, пока время прохождения истечет само собой.

Пять минут — и с мирком, и без того подточенным гнильцой, будет покончено. Но если не дожидаться…

Поговаривали, что тогда персонажи останутся жить дальше и ничего даже не заподозрят. Останутся наедине со своими бедами, ожиданиями и обидами, с тоской по умершим и страхом перед будущим.

И можно было вернуться на второй сеанс. Правда, Ретт Батлер еще не слышал, чтобы кто-нибудь возвращался.

Но все же он предпочел выйти и сохранить.