Две матери (джен)

«Какая странная книжица», — подумала Лили Эванс, в поисках еще не читаной книги по зельеварению безуспешно перелопатившая, как ей казалось, добрую половину библиотеки. Отношения с Северусом в последнее время оставляли желать лучшего, поэтому она была вынуждена сама рыскать в поисках информации, чтобы сохранить за собой статус лучшей ученицы по зельям. Лили задумчиво провела пальцем по корешку… она могла поклясться, что в этом месте — между темно-зеленой обложкой «Редких ядов» и более светлой и жизнерадостно пухлой «Монографией по сбору разрыв-травы» — еще пару дней назад не было никакого серенького томика, явно видавшего лучшие времена. Лили вытащила привлекшую ее внимание книгу на свет. На обложке отсутствовало название, равно как его не удалось разглядеть и на корешке книги. Именно это в первую очередь побудило Лили рассмотреть ее поближе — такого странного оформления ей раньше не встречалось.

Покрутив-повертев книгу в руках, она рассудила, что школьным имуществом та быть не может. Ни тебе названия, ни едва видного радужного перелива на правой нижней четверти обложки.

«А если так, — шагая между кажущимися бесконечными рядами полок, размышляла Лили, — я ее полистаю на досуге, а потом верну на прежнее место. С этой Пинс никогда не знаешь — отберет еще для внесения в каталог. Стояла же она там спокойно и ни в какой каталог не просилась, вот пусть еще чуть-чуть побудет неучтенной».

С этими мыслями она запихнула найденыша в сумку и поскакала на обед.

За столом как всегда было шумно и весело. Сириус пытался приставать к Марлин, а та краснела и отворачивалась. Джеймс, наблюдая за потугами товарища, старательно прятал улыбку, но она все же вырывалась на волю. В такие моменты даже стекла его очков, кажется, блестели ярче.

Убедившись, что вряд ли кто-то захочет с ней болтать, Лили решилась раскрыть под столом серую книжку. Каково же было ее удивление, когда она оказалась дневником! Судя по почерку, девичьим. Лили наугад пролистывала страницы, выхватывая взглядом то один фрагмент, написанный слегка корявым мелким почерком, то другой… обладательница дневника явно легко поддавалась сиюминутным порывам, из-за чего вполне разборчивый почерк местами превращался почти что во врачебный.

«Интересно, кому из родителей пришла в голову мысль назвать меня этим именем? Понятно, что они не читали маггловскую легенду — они всегда считали их чуть ли не животными, литература которых не стоит внимания. По крайней мере, отец не перестает твердить, что все мифы магглов написаны, передергивая события волшебного мира, когда особо наглые умудрялись подсмотреть что-то, творящееся у нас. Однако я не нашла в наших книгах подлинной истории матери Фаэтона, а легенда такая кошмарная! Надеюсь, я не повторю ее судьбу, она слишком ужасна».

Брови Лили поползли к переносице. Сказания Древней Греции — плод шпионажа предприимчивых античных магглов? Она фыркнула и поспешно захлопнула дневник, потому как балагур Сириус не мог удержаться, услышав столь комичный звук.

— Детка, ты хорошо себя чувствуешь? — Он очевидно был настроен на обмен колкостями. В другой раз она бы с удовольствием ему подыграла, но сейчас мысли были заняты таинственным автором дневника. Она обязательно вернется к нему позже, может, вечером за задернутым пологом балдахина.

На последних уроках Лили уже едва не подпрыгивала от нетерпения. Невнимательность стоила ей испорченного зелья, удивленного взгляда Слизнорта и зловредной радости в глазах некоторых сокурсников. Мысленно махнув на все рукой, после второпях проглоченного ужина она рванула в спальню, чтобы поскорее взяться за дневник.

«Вчера Морфин опять хвастался своими успехами в учебе. Он это нарочно, я знаю. Если бы только выслужиться перед отцом (как будто ему и так не достается всех благ, в отличие от меня!), то он отцу бы и рассказывал. А мне-то зачем? Ясное дело — в очередной раз показать свое превосходство. В последнее время я почти перестала завидовать, зато стала бояться. Такое впечатление, что он спокойно может опробовать на мне заклинания собственного изобретения, животных ему уже не хватит. Отец, я более чем уверена, даже слова поперек любимчику не скажет. Как же я их обоих ненавижу!»

Лили прикусила нижнюю губу. Незнакомку, с одной стороны, было жаль, она так красочно описывала свои горести, что даже не сильно заинтересованная в чужих судьбах Лили периодически сглатывала застревающий в горле ком. С другой стороны, первые записи, когда ведущая дневник девушка только-только поступила в Хогвартс, были датированы 1918 годом. С тех пор прошло почти шестьдесят лет, понятно, что автор либо уже умерла (и хорошо, если своей смертью), либо давно высвободилась из пут своего ужасного семейства.

Лили еще раз прочитала последнюю запись. «Морфин опять хвастался своими успехами в учебе. Он это нарочно, я знаю». Она сжала дневник чуть крепче. Похоже… да, похоже на ее отношение к Петунье. Пренебрежение и нарочитая демонстрация освоенного в школе. Конечно, она и мысли не допускала, что когда-либо причинит вред сестре, но не могла ли Петунья чувствовать нечто похожее по отношению к ней, Лили? Передернув плечами, Лили обещала себе исправиться, но это обещание было забыто с той же легкостью, с какой и дано. Не то чтобы Лили была особенно зловредной, но ее нрав был слишком легким, и она часто не доводила до конца благородные у своих истоков порывы. Школьная жизнь, нарастающее напряжение между ней и Северусом, стычки с Джеймсом, все больше отзывающиеся в груди совершенно нелогичной теплотой — все это поглотило юную безалаберную ученицу, и содержание старенького дневника, небрежно засунутого в первую попавшуюся полку в библиотеке, было вычеркнуто из памяти как тягостный сон.

* * *

В тот вечер она ложилась спать в особо благостном настроении. Еще бы, завтра — день рождения, с будущим малышом, по единому мнению колдомедиков, все в порядке… Джеймс заворочался во сне, обхватил Лили за талию, которая только-только начала сдавать позиции стройности, прижался лицом к ее шее сзади, и дыхание перехватило от внезапно накатившей нежности. Глаза начали закрываться сами собой, и Лили заснула, не потеряв блаженного выражения лица.

Во сне она брела по Годриковой лощине, домики на которой почему-то были скособоченными и даже полуразрушенными. Улицу покрывал слой сажи, в слепых окнах домов завывал ветер, а деревья норовили вцепиться ветками в волосы. Было плохо видно из-за клубов тумана, но Лили догадалась, что движется в сторону кладбища. Подойдя ближе к ограде, она увидела сутулую женщину в длинных белых одеждах и услышала горький плач.

Несмело приблизившись к незнакомке, Лили разглядела слипшиеся пряди тусклых безжизненных волос, крючковатый нос и блеклые, покрасневшие от рыданий глаза. Бедняжка и так не отличалась особой красотой, но перекошенное лицо и судорожные, лишенные всякой грации движения рук делали ее совсем уж гротескной. Лили все же подошла еще ближе — холодный ветер бросился ей в лицо, но она отмахнулась от него, как от надоедливого щенка, и спросила:

— Что ты делаешь тут одна так поздно?

Женщина подняла на нее полные отчаянья глаза.

— Лили… ты пришла… я так звала тебя!

— Мы знакомы? — Лили тщетно пыталась вспомнить лица соучениц. Бледная как смерть и перепуганная дурнушка не вызывала никаких воспоминаний.

— Ты нашла мой дневник в Хогвартсе… — прошелестел едва слышный голос, и Лили почувствовала озноб. Девушка, изливавшая свое горе на тех страницах, не могла выглядеть ровесницей самой Лили. — Я мертва, Лили Эванс, уже давно мертва. Но меня коснулось твое сострадание… я хочу предупредить тебя… — женщина качнулась и чуть не упала. Не отдавая себе отчета во всех странностях ситуации, Лили поспешила подхватить ее. Тело женщины на ощупь показалось тонким как бумага. Лили померещилось, что она слышит шуршание, как будто схватила не человека, а старый-престарый пергамент, готовый распасться на части от малейшего дуновения.

Вблизи лицо незнакомки выглядело совсем грустно. Действительно похожая на пергамент сухая и сероватая кожа, резкие складки возле рта, темные, почти черные круги под впавшими глазами. И невыразимо горький взгляд, мгновенно обездвиживший обычно жизнерадостную и полную сил Лили. Беременность придала ей еще больше энергии, и ее не коснулись характерные этому состоянию недомогания, но теперь, глядя в пустые темные глаза, Лили ощутила дурноту. Она попыталась оторвать руки от женского тела, уже не нуждающегося в поддержке, но те перестали слушаться хозяйку. Затапливаемая ужасом, Лили не могла ни пошевелиться, ни даже открыть рта.

— Слушай меня…можешь не верить, я много лгала в жизни, даже замуж вышла обманом, но тебе я не хочу врать. Я была жестокой, жажда любви ослепляла меня… меня ведь никто не любил, понимаешь? Совсем никто. Чего я только не делала, чтобы урвать кусок счастья… мне так жаль тех животных, они ведь погибли от первых вариантов Амортенции… но я не могла давать Тому непроверенное зелье, понимаешь?

Лили не понимала, да и не хотела понимать. В тот миг она хотела одного — проснуться в своей постели рядом с мирно посапывающим Джеймсом и умиротворенно положить руки на начавший округляться животик. «Это сон, это просто сон», — в голове отчаянно билась одинокая мысль, но ее перекрывал другой голос, шедший, кажется, из самого сердца: «Прислушайся… это тебя не спасет, но ты будешь знать час своей смерти…»

Тем временем незнакомка схватила Лили за плечи и затрясла ее.

— Слушай! Я произвела на свет монстра. Не знаю, кара ли это за ложь, жестокость и одержимость, но мой красивый мальчик стал чудовищем. Он убьет тебя, Лили, уже скоро. Придет за твоей жизнью, за жизнью твоего мужа и сына… это будет такая же промозглая и туманная ночь, как нынешняя. Праздник для вас обернется ужасом и страданием, но оно будет недолгим…

Если б Лили могла, она бы закричала. Лицо крепко схватившей ее женщины наклонялось к ее собственному, горячий шепот лился в уши расплавленным свинцом, и у нее подогнулись ноги. Падая, она успела порадоваться, что тонкие и холодные пальцы вестницы смерти наконец-то отцепились от ее плеч. Голова Лили с громким в застывшей тишине звуком коснулась облепленного грязью надгробия, и в этот миг она проснулась.

Лили рывком села на кровати. Джеймса рядом не было, зато из кухни доносился запах свежесваренного кофе. Лили потерла глаза — прикосновение пальцев прошлось по векам наждачной бумагой. В носу запершило, и нестерпимо захотелось разрыдаться, но слез не было, только сухость в горле и холодная пустота внутри.

«Дурочка, это ведь просто сон. Помнишь, мама рассказывала, что беременным часто сняться очень реалистичные сны?» — увещевала сама себя Лили, но помогало это слабо. Гораздо лучше к реальности ее вернул улыбающийся Джеймс на пороге спальни. В руках у него был поднос с завтраком, а на лице — непоколебимая уверенность, что жизнь прекрасна сама по себе, а его заспанная жена — тем более. Лили глубоко вздохнула, ощутив, как липкие пальцы кошмара отпускают ее. Она потянулась навстречу мужу, утру своего двадцатилетия и самой жизни, наполненной радостным ожиданием чуда.

* * *

Лили задыхалась от зеленого дыма, наполняющего детскую. В ушах еще стоял крик Джеймса: «Сперва убей меня, но к жене и сыну ты не подойдешь!» и прохладно-издевательски протянутое: «К вашим услугам». И два слова, перечеркнувшие жизнь ее мужа. Она осознавала, что никакого дыма на самом деле нет, но ничего не могла с собой поделать — с каждым шагом, приближающимся к комнате с нею и Гарри, дым становился все более едким, так что она с трудом могла дышать.

Она беспомощно прислонилась спиной к кроватке. Гарри проснулся от криков и вопросительно взирал на нее. Ребенок был спокойным, пожалуй, ему не виделся зеленый смертоносный дым. Лили сжала кулаки. Палочка осталась в гостиной… действительно, кто берет с собой палочку, когда идет проведать заснувшего малыша? Теперь они с сыном оказались в комнате, к которой приближался убийца. Лили безоружна, второй этаж для прыжка с Гарри на руках высоковат… По щекам заструились слезы. Дверь распахнулась, и фигура в темном плаще спокойным тоном, как будто его обладатель только что не убивал, потребовала:

— Отойди!

Лили вцепилась в прутья и истошно замотала головой. Голос ее не слушался, но это ничего не меняло. Она ни на шаг не отступит.

— Глупая, — интонация осталась той же, разве что добавилась толика презрения. — Тогда я просто сперва убью тебя… — фигура вскинула руку с зажатой в ней палочкой.

Лили зажмурилась. Память услужливо подкинула привидевшийся почти два года назад сон. «Я произвела на свет монстра. Он убьет тебя, Лили, уже скоро. Придет за твоей жизнью, за жизнью твоего мужа и сына…» Так вот кто ей снился, вот на чей дневник она набрела тогда в библиотеке…

Сгусток зеленого света, летящий в грудь, она увидела даже сквозь плотно сомкнутые веки. Руки отпустили прутья кроватки и безвольно повисли. Заваливаясь набок, Лили еще успела подумать: «Мерлин, спаси моего ребенка!»

Она очнулась от слабого прикосновения к щеке. Несмело поглаживающие пальцы были холодными. Мерз также соприкасающийся с жесткой поверхностью бок. Лили приоткрыла глаза. В них тут же ударил ослепляющий свет, но она успела разглядеть наклоняющийся к ней женский силуэт.

— Прости меня! — жалобно сказала женщина.

У Лили закружилась голова. Тело ломило, и очень хотелось спать. Заснуть и увидеть во сне Джеймса с Гарри…

— Не уходи! — еще более жалобно. — Я прошу, прости меня. Может, тебе будет легче сделать это, если будешь знать — твой сын остался жив?

Это прогнало сон, и Лили, шаря руками по прохладной поверхности, приняла более приличествующее разговору положение.

— Ты — мать Волан-де-Морта?

— Нет, милая, — всхлип. — Я — мама Тома Марволо Реддла, Волан-де-Морта он породил сам. Мне так жаль…

Лили немигающе уставилась на мать своего убийцы. На сей раз та выглядела лучше, темные круги под глазами исчезли, волосы были аккуратно причесаны. Неизменными остались белая одежда без каких-либо украшений и звериная тоска во взгляде.

Лили откашлялась.

— Как… как тебя зовут?

— Меропа, — женщина подошла и присела рядом с Лили. — Тебе известна легенда о Фаэтоне? Его погубило собственное тщеславие, а его мать была вынуждена беспомощно наблюдать за смертью сына…

Лили зябко повела плечами.

— Гарри жив? — переспросила она, понимая, что поверит даже лжи.

— Более того, от его руки падет мой сын. Ты и твой муж будут отомщены, да и все прочие безвинные жизни, но как же мне горько… — и Меропа зашлась в рыданиях.

Лили молча обняла ее и стала ритмично раскачиваться вместе с ней. Так она поступала, когда у Гарри резались зубки и никак по-другому его нельзя было успокоить. Постепенно плач становился все тише, а Меропа — все тяжелее. Лили поняла, что сон в этом странном месте дарит долгожданный покой и, прижавшись теснее к Меропе, тоже позволила волнам вечности унести себя прочь.