Capitis (джен)

Чашка неприятно обжигает узкую ладонь. Лонгботтом резко одёргивает руку.

— Какая нелепость! — Августа недовольно взирает то на изящный чайный сервиз, то на свою собеседницу. В глазах оной говорит извечный интерес восторженной сплетницы.

— Можешь полюбопытствовать в свежем выпуске, дорогая, — рот Гризельды скривился в ещё более охотой до споров улыбке. Августа подавила на корню инстинктивный порыв презрительно нахмуриться. Она интуитивно понимала — можно даже не пытаться угадать позицию своей собеседницы. Она очевидна. До глупости очевидна.

— Уже успела, — Лонгботтом раздраженно хмыкнула. — И поверьте, меня это нисколько не радует.

Зрачки крошечной ведуньи расширились под напором искреннего интереса. Она даже отставила в сторону чашку.

Августа мысленно прикусила себе язык. Любого человека даже косвенно связанного с Министерсвом в нынешние времена нужно держать на коротком поводке и кормить только расшаркиваниями и благоговением. Августа уже была ни на йоту не рада всколыхнувшимся в ней доверительным чувствам, которые ей были присущи разве что пару десятков лет назад.

— Дамблдор был очень добр к нам, — она сложила руки на коленях. — Но как бы то не было, теперь его рассудок — это дело врачей Святого Мунго, но никак не прессы.

Марчбэнкс повернула голову чуть в бок. Она явно не расслышала несколько слов.

Августа прислушалась к мерному стрекоту волшебного огня, так и не решившись добавить что-либо ещё или повторить сказанное. Удушливая ярость, что копилась в ней ещё с завтрака, волнами подкатывала к горлу, но она не уставала тушить её мерные всполохи глотком чая. Раньше Лонгботтом не могла и предположить, что ей придётся держать лицо перед хорошим другом.

Гризельда счастливо сощурилась, похоже уже полностью поглощённая своими фантазиями. Возбуждённая новостями дрожь сменилась на мелкую старческую. Августа позволила себе короткую улыбку. Годы летят, а милая болтушка Гризельда всё не меняется.

Лонгботтом на мгновение прикрыла глаза.

И она не лгала. Нет, никогда не лгала.

Усталость всё больнее прошивала иглами чуть подслеповатые глаза.

Что-то не в порядке не с Дамблдором, нет. Что же произошло?

Казалось, коронка фарфоровой чашки под напором задумчивого поглаживания порежет ей палец.

Всё-таки чай был чрезмерно горячим.

* * *

Даже ночью на кухне уже привычно скворчало, шипело и бурлило, как в маленьком, жарком аду. По-райски сладком аду.

Несмотря на понимание, что с его нынешним статусом нужно прилагать все имеющиеся силы и ответственность, Эрни Макмилан иногда позволял себе детские вольности: приторный пирог мягкой тягучей вишней ложился на язык, а какао приятно грело болящее горло.

Перо не шло в руки — Макмилан всё ни как не мог совладать с собой. Одна мысль резко перескакивала на другую, назойливо мельтеша перед глазами.

Эльф проворно шмыгнул мимо — рядом раздалось мерное шлёпанье крохотных босых ног.

Утренняя газета давила на Эрни всем своим видом, но под боком лежал учебник нумерологии также иногда ловя взгляд своего обладателя.

Парень начал замечать, что выпадает из реальности, до смешного пристально уставившись на уголок стола. Изначально искавший спокойствия и уединения Эрни не мог отмахнуться от накативших на него мыслей.

Нужно ли ему всё это? Имеет ли смысл лезть в то, к чему ты не имеешь никакого отношения? Это честно? Это благородно?

Эрни задушено хмыкнул.

Нумерология ещё более призывно замазолила глаза. Пора бы ему избавляться от своей привычки принимать поспешные решения.

Парень решительно потянулся к одиноко лежащему перу.

К чёрту...

Массивные формулы. Скрип росчерков пера. Со стороны печи пряно потянуло наверняка сочной курочкой. Эрни сглотнул. Похрустывающий шелест пергамента.

Но всё-таки Дамблдор...

Скрип резко оборвался. Аккуратные чёткие линии залила густая чернота. Макмилан застыл каменным изваянием, неверяще глазея на пергамент.

В груди на пару мгновений потяжелело, перекрывая кислород. Но даже по прошествии нескольких мгновений ничего не изменилось — чернильная лужа всё также чинно расплывалась по его работе. Макмилан прикусил щёку изнутри. Взгляд метнулся с монеты у чернильницы к помятой газете. Он с трудом подавил отчаянный вздох.

А может, всё-таки?..