По образу и подобию (джен)

Разве не знаете, что мы будем судить ангелов, не тем ли более дела житейские?

Послание к Коринфянам,6:3

Заваривая кофе, Кастиэль обжигается трижды. Первый раз — плеснув кипяток мимо, второй — взявшись за бока черной кружки, третий — неосторожно сделав нетерпеливый глоток.

Но Бог любит троицу, и Кастиэль не жалуется. Только не понимает, почему людям нравится кофе — он горький, и от него жжет в груди и неприятно бурлит в животе. Кастиэль постоянно забывает, как люди называют эти ощущения, но упрямо продолжает пить кофе по утрам: это — единственное, что помогает ему не дремать первые часы на работе.

Кастиэль садится у окна и, придерживая сэндвич с жизнерадостно торчащими во все стороны листьями салата, разрезает его на четыре части. Скудный завтрак, но до обеда хватит, а на ужин всегда можно заказать самую простую пиццу. И всякий раз, когда он видит курьера, то вспоминает круглое лицо Мэг в обрамлении густых черных волос.

Комнатенка, которую Кастиэль снимает за десять долларов в сутки в темно-зеленом угловом доме, выходит на узкую улицу с десятком маленьких магазинчиков, а в самом ее конце, в тупике у парка, высится бело-коричневая церковь.

Внутри нее — приглушенный свет и духота. Кастиэль привычно опускается на самую последнюю скамью и вдыхает сладковатый запах ладана и свечей, от которого его слегка подташнивает. На полочке над скамьей лежит забытая кем-то Библия, и Кастиэль не замечает, как сам берет ее в руки.

— Чушь, правда? — мужчина в кепке усмехается, наблюдая за выражением его лица и шевелящимися губами. — Как можно всерьез верить, что нас всех создал какой-то мужик, да еще и из праха земного?

Кастиэль смотрит на него ошеломленно.

— А это не так? — спрашивает он и бросает взгляд на простое деревянное распятие.

— Дарвин давным-давно доказал, что мы произошли от обезьян, — мужчина громко сморкается в большой белый платок. — Но стоит один раз попасть в эту секту — уже не выберешься. Удобно же: сделал зло — помолился, получил прощение. Боишься — попросил защиты. Так и деградируешь из года в год, веря в мужика на небе и читая одну и ту же книгу. А еще говорят, что христиане просвещенные. Одна книга, и та — сборник анекдотов и шуток. Я вот новую придумал: Иисус был плотником от Бога… Смешно же?

Кастиэль задумчиво чешет затылок.

— А зачем вы тогда сюда пришли?

Мужчина кивает на алтарь.

— Понимаешь, церковь настолько поработила сознание людей, что почти все прекрасные вещи делались во имя неба. Я красоту люблю. Соборы, картины, витражи… Иногда даже на службу прихожу, чтобы на освещение посмотреть. А пастор-то в это время говорит очередную чепуху, вроде того, как Бог отдал скрижали Моисею.

Кастиэль в задумчивости бредет по улице к небольшому супермаркету, в котором работает уже целых две недели. Кто написал Библию и зачем исказил правду? Не отдавал Бог никаких скрижалей Моисею, они были украдены. Но больше всего Кастиэля волнуют строчки о появлении человека: «Сотворим человека по образу Нашему и подобию Нашему». Значит, Бог выглядит как человек? Или это тоже неправда?

Это — сложно. У ангелов нет облика, они — свет. Люди же — разные. У одних раскосые глаза, как у Кевина, у других темная кожа, у третьих на голове нет волос. Кастиэль не перестает удивляться и каждый день просит у распятого Иисуса, чтобы Бог оставил его человеком. То самосознание, те ощущения своего тела, когда он впервые пил воду для утоления жажды, когда он впервые отломил хлеб для утоления голода, не сравнятся ни с каким небесным блаженством.

Ошибаться — нужнее, чем быть безгрешным. Быть человеком — важнее, чем ангелом. Быть человеком — сложнее, чем ангелом.

Но Кастиэля трудности человеческой жизни не пугают, скорее поражают своим разнообразием. Везде, где есть жизнь, есть борьба за существование. У ангелов такого нет, и тем интереснее жить и знать, что Бог создал все вокруг — для тебя.

Кастиэль поеживается от холодного ветра, вытаскивает из кармана руку и по очереди машет всем знакомым, кого встречает на улице: мусорщику, мойщику окон в магазине цветов Дженнет, самой Дженнет, мороженщице, слесарю из автомастерской, чистильщику обуви и продавцу фруктов.

Ангелы смеются над людьми, называя их жуками, Люцифер ненавидит их, считая жалкими, грязными и погрязшими в грехах. Но никто из небожителей не пытается хотя бы один день прожить человеком, например, мусорщиком. Боба, который беспрерывно метет улицу, собирает обрывки газет и листовок, роется в баках, пытаясь найти что-нибудь для себя, никак нельзя назвать грязным. Кастиэль был в его комнате в том же доме, где живет сам — у него вполне белые трусы и майки, брошенные на сушилку у батареи. А найти среди мусора нужную вещь — искусство. Или, вот, Джессика — да, ночью она работает проституткой, а днем продает отличное ванильное мороженое, улыбаясь большими красными губами — но разве это ее выбор? У нее умирает мать, денег на лечение — нет, находятся только на еду. Кастиэль еще не встречал человека, который был бы абсолютно счастлив. Только Джанет пока везет: ее сын-наркоман умер месяц назад и перестал воровать у нее деньги.

Наблюдая за соседями изо дня в день, Кастиэль приходит к выводу, что людям просто некогда быть праведными. Он и сам все реже задумывается о том, не грешит ли, поедая третье мороженое или смотря эротику по телевизору. На размышления нет времени, а часто и сил — работа занимает почти весь день, а перед сном он обязательно читает книгу, представляя себя одним из героев.

Зайдя в супермаркет, Кастиэль улыбается Бетт — и та улыбается ему в ответ, кивая на перевязанную веревкой стопку журналов. Кастиэль торопливо идет в подсобку и натягивает фирменную жилетку, пахнущую лавандовым порошком. На болтающемся туда-сюда бейджике крупными жирными буквами напечатано: «Стив».

Бетт — его босс, а босс — это собственный аналог Бога у людей. Правда, Джек — мойщик окон у Джаннет — говорит, что босс — это Дьявол, но Кастиэль не согласен. Джаннет куда симпатичнее Люцифера, пусть и талия у нее гораздо шире. А уж Бетт — стройная, со светлыми блестящими волосами, добрая и чуткая, ничуть не похожа на Сатану.

— Разберешь журналы, протрешь стенды и витрину, заполнишь автомат с кофе и можешь пойти на обед, — Бетт как всегда говорит очень быстро, и от нее пахнет фруктами. — Ты какой-то бледный, Стив. Что-то случилось?

— У меня от кофе…

— Опять изжога? Держи, — Бетт достает из-под прилавка пачку таблеток. — Выпьешь одну с водой. И переходи уже на чай.

Работа в магазине Кастиэлю нравится: она уютная, полезная и полная доброты. Не нужно нести плохие вести или убивать, даже ради защиты. Всего лишь протирать пыль, носить продукты, продавать детям конфеты, вкручивать перегоревшие лампочки и следить за уровнем молока в кофейном автомате.

Самое сложное — не думать. Не пытаться понять, почему Дин не разрешил ему остаться в бункере. Когда Кастиэль начинает об этом размышлять, то в груди словно что-то царапается изнутри. Странное ощущение — такого он точно раньше не испытывал.

— Я тут прочитал в Библии, — начинает Кастиэль в обеденный перерыв, втыкая пластиковую вилку в куриную грудку, — что человек создан по образу и подобию Бога. Получается, у Бога тоже бывает изжога?

Марк и Винс, его помощники, дружно гогочут, расплескивая колу по всему столу. У обоих — щетина на выпирающих вперед подбородках, мощные лбы и большие невинные глаза.

— Ага, а еще у него не встает на черных, — ухмыляются они, переглядываясь. — Нет никакого Бога, Стив. А пастор после воскресной мессы вообще трахается с прихожанкой из соседней деревни. Спустись уже на землю, приятель.

Кастиэль молча запихивает кусок грудки в рот. Он и так уже спустился — на дольше, чем нужно.

После обеда остаток рабочего дня пролетает быстрее, чем утренние часы. Кастиэль любит и одновременно не любит вечера. На работе хотя бы можно с кем-то поговорить, поделиться мыслями, а дома есть только телевизор и книга. Поэтому из магазина он уходит последним, вместе с Бетт. Она живет в двух кварталах от супермаркета и после работы забирает из школы дочь. Муж бросил их года два назад.

— Неужели мы действительно похожи на Бога? — Кастиэль помогает ей погрузить в старенький Форд две упаковки воды.

Бетт захлопывает багажник и встряхивает волосами, глядя на него сочувствующе.

— Бога нет, Стив. Подумай: пастор и Библия твердят, что Бог милосерден. Но разве он допустил бы войны? Голод? Убийства? Допустил бы он, чтобы мать Джессики умирала от рака? Мы одни, и мы никому не нужны, Стив. Только друг другу.

Кастиэль задумчиво бредет домой, сунув руки в карманы джинсов. Он скучает по старому пальто, но денег на новое пока нет.

Холодно.

Изо рта вырывается едва заметное облачко пара и исчезает в сыром воздухе.

До одури хочется поговорить с Дином, но Кастиэль запрещает себе набирать выученный номер. Если Дин молчит, значит — так нужно.

Как человек может быть одинок! До какого отчаяния может довести это одиночество!.. День идет за днем, ночь за ночью, превращаясь в один безликий ком дел, чувств, разговоров и пищи. И человек теряет себя в самой середине, не пытаясь выбраться. Но Кастиэль уверен, что рано или поздно он тоже найдет свое место в водовороте жизни. Нужно только потерпеть.

Кастиэль подбирает с асфальта банановую кожуру и бросает в урну. Небо темнеет и хмурится, грозя дождем. Кастиэль приподнимает плечи и думает, что Бетт неправа. Люди воспринимают Бога как некое абсолютное добро, которое должно подарить мороженое, погладить по голове и протянуть денег в случае беды. Но ведь Бог — это отец. Родитель. Разве родители могут заставить своих детей всегда слушаться и быть добрыми? Разве Джаннет плохо воспитывала сына, раз тот стал наркоманом? Сын выбрал сам, и она уже никак не могла повлиять на него. Так почему люди считают, что Бог может влиять на них, когда они сами делают выбор? И если человек создан по образу и подобию Бога, то Бог точно так же ошибается, точно так же грустит и точно так же злится. Бог — неидеален.

Войдя в подъезд, он вдыхает запах свежей краски вперемежку с запахом плесени и затхлости. Поднявшись по покосившейся лестнице на третий этаж, Кастиэль проходит по коридору и оказывается у узкой белой двери с косо прибитым номером.

В комнатенке тепло и даже жарко. Мебели совсем немного: старая кровать без спинки, кресло с потертой обивкой, столик со старой лампой, узкий книжный шкаф, мойка и плита.

Кастиэль берет с сушилки кружку с Микки-Маусом, ставит чайник на огонь, достает их холодильника хлеб, сыр и пачку лапши, которую нужно залить кипятком. Смысла тратить деньги на деликатесы он не видит: уж лучше накопить на путешествие и посмотреть мир. Вырваться с этой улочки в большие города. Когда он был ангелом и мог в любую секунду оказаться хоть в Австралии, хоть в Арктике, то не испытывал потребности насладиться миром. А сейчас, когда он — никто, хочется охватить всю планету разом.

Завтра будет точно таким же, как сегодня. И слова «рутина» из бесцветного набора букв превращается в грязную посуду, прерванный будильником сон, запах молока в кофейном аппарате, звон мелочи в руках детей, привкус куриной грудки и пар, идущий от лапши.

Смотреть телевизор не хочется, и Кастиэль садится на широкий подоконник и устало вытягивает ноги. Рядом, на тумбочке у кресла, лежит открытый на середине роман Стейнбека «Гроздья гнева». Это книга, которая досталась ему от прошлого жильца — вероятно, умного человека, вначале казалась Кастиэлю совершенно непонятной. Но теперь он начинает осознавать идею, понимает, почему старики умерли один за другим, а Конни сбежал от жены.

Странно, что люди так мало читают. Ведь ответы на многие вопросы — на страницах.

Кастиэль трет грудь, пытаясь успокоить грызущее чувство одиночества. Может, люди потому и женятся, чтобы не быть одинокими? Может, для этого они выдумали любовь — как оправдание?

Кастиэль вздыхает и касается лбом прохладного стекла, рассматривая дома на сумрачной улице. Почти во всех окнах горит свет, и то тут, то там, мелькают маленькие черные силуэты. Заботы, печали, проблемы — в каждом окне. Горести, радости, смех и слезы, отчаяние, гнев, гордость и торжество — повсюду, многоликие и неистребимые, подаренные только человеку.

А в конце улицы мрачным темным монолитом высится церковь.