Сжечь – не значит опровергнуть (джен)

Клара ждала его на чай.

К чаю предполагалось суфле, но Доктор почему-то верил: когда Клара действительно испечет суфле, к путешествиям она уже не вернется.

Доктор вытащил руку из кармана сюртука и разжал пальцы. Золотое скудо лукаво сверкнуло папским гербом в золотистом свете утра. Он подбросил монетку в воздух и, ловко поймав ее, сунул обратно в карман. Кто знает, когда придется снова навестить доминиканский монастырь и купить подарок для настоятеля.

Солнце медленно поднималось над Аветинским холмом, когда Доктор толкнул дверь ТАРДИС, стоящей за старой пинией. Рим просыпался слишком быстро, и Доктор не хотел привлекать лишнего внимания прохожих, среди которых всегда найдутся недоброжелатели.

Доктор захлопнул дверь, радостно крутанулся и вприпрыжку подбежал к консоли.

— Не люблю опаздывать, — он потер ладони и торопливо пригладил волосы. — Ну-с, поехали!

ТАРДИС отозвалась тихим «вурп, вурп», но даже не подумала тронуться с места. Доктор обошел консоль, наугад нажал несколько кнопок, и снова опустил рычаг. ТАРДИС возмутилась чуть громче, дернулась, взмыла вверх — потом качнулась в сторону, вниз и вдруг замерла.

Доктор недовольно приоткрыл дверь и выглянул наружу.

За дверью все еще сияло солнце и невыносимо голубое итальянское небо приглашало прогуляться.

— Понимаю! Тебе нравится Рим, — Доктор подмигнул в пустоту. — Мне тоже! Тут такая пицца, такое мороженое, терпкое вино и закаты — кто уедет отсюда добровольно? Но, видишь ли, меня ждут на чай в сером хмуром Лондоне. Обещаю: вернемся через пару недель. Идет?

ТАРДИС молчала.

Доктор обошел консоль против часовой стрелки, понюхал воздух, заглянул в аварийный блок и пожал плечами.

— Ладно, — проворчал он. — Чего ты хочешь?

ТАРДИС молчала.

— Пойду, посмотрю, куда ты меня притащила, сумасбродная машина, — Доктор взял шляпу и снова приоткрыл дверь. — Площадь какая-то, зачем мне площадь? Рынок… Тебе нужны лимоны? Или зелень?

Он поднял глаза на серую каменную стену, по которой вился хилый плющ, и заметил прямоугольную табличку.

— Кампо-ди-Фьори… Цветы? Это намек, что на лилии у тебя аллергия? Ты злишься? Постой! А где памятник? Почему вместо памятника — эшафот и вязанка дров? Год, который сейчас год? Эй! Ты что, хочешь, чтобы я… Это фиксированная точка во времени, милая. Ничего не могу поделать, придется все-таки…

Договорить Доктор не успел: воздух мгновенно накалился и стал подрагивать, резко запахло электричеством, и тело пронзил удар тока.

А потом свет померк.

* * *

Доктор приоткрыл глаз и осторожно вдохнул.

Темно и сыро.

И ладони — в земле.

— За что вас? — голос шел откуда-то сбоку, и Доктор быстро поднялся на ноги, похлопал в ладоши и потер затекшую шею. — Вы тоже в Бога не верите?

— В какого именно? — Доктор сделал несколько шагов и нащупал толстые прутья решетки. — Ого! Я в тюрьме! В настоящей итальянской тюрьме, ничего себе! У Клары остынет чай, но этого того стоит!

— Раз вы здесь, значит, обвиняетесь в ереси. Других сюда не заключают. Держат подальше от моих речей.

Доктор вытащил из потайного кармана отвертку и быстро прозвуковал стены и прутья. Ничего необычного. Никаких инопланетных существ. Разве что…

— Не видел, кто меня сюда притащил?

— Монахи. В капюшонах.

— А! — Доктор вздернул вверх указательный палец, потом приложил его к губам и кругами зашагал по камере. — Любопытно, любопытно… Что им все-таки нужно? Эй, грустный голос, как тебя зовут?

— Филиппо, — мрачно отозвался тот и словно стал ближе. — Я давно ни с кем не разговаривал, а вы почему-то внушаете доверие, так что если буду слишком навязчив — скажите. Я здесь, повернитесь.

Доктор несколько секунд рассматривал худое лицо, белеющее сквозь прутья, тонкие длинные пальцы с красными суставами, беспокойные, отчаянные темные глаза и вьющиеся черные волосы, какие бывают у итальянцев.

— Где мы? — он задрал голову вверх, рассматривая потолок.

— Замок Святого Ангела.

— Мне нужно вернуться в ТАРДИС, — Доктор на всякий случай попрыгал, проверяя твердость пола. — Сможешь помочь? Ты наверняка хорошо разбираешься в этом дьявольском сплетении улиц. А я так — прилетаю к холму и улетаю. Поможешь?

Филиппо взволнованно говорил что-то в ответ, но Доктор не слушал, торопливо открывая камеру — свою и чужую — звуковой отверткой. Что-то было не так. Безголовые монахи, конечно, никогда его не любили, а после «Прибежища Демонов» и вовсе возненавидели, но зачем прятать его в камеру? За монахами как обычно кто-то стоял, и Доктор не был уверен, что хочет распутывать эту загадку без Клары.

Оглядываясь, они вышли через низенькую дверь прямо на нижний уровень замка, минуя коридор с остальными преступниками. Филиппо замолчал, только таращился на звуковую отвертку и отчаянно тер глаза, пытаясь проснуться. Доктор тихонько хмыкнул и, остановившись, прижался к холодному камню бастиона, разглядывая стражников.

— Как мы пройдем мимо них? — Филиппо жадно глотал свежий воздух. — Посмотрите, они же стоят прямо у ворот.

Доктор молча натянул капюшон его рясы до самого носа.

— Ты вроде монах?

— Это насмешка надо мной, — голос звучал глухо. — Я давно отрекся.

— Будем импровизировать, — Доктор взял его под руку и быстро повел к воротам, прижимая голову к подбородку. — Доблестные стражи, этот молодой падре согласился отпустить мои грехи, но не здесь, в мрачном замке, а в моих покоях, в доме…

Стража синхронно кивнула и продолжила играть в кости, лишь мимоходом взглянув на беглецов. Доктор слышал, как шумно выдохнул Филиппо. Обычные заключенные так не дышат — только осужденные на смерть.

— Ангелы, — Доктор подозрительно рассматривал статуи на мосту. — Не люблю ангелов. Особенно, когда они смотрят в спину.

Коричневая ряса Филиппо замельтешила перед глазами, и Доктор постарался не отставать. Узкие улочки Рима то бежали прямо, то резко сворачивали влево, затем вправо. Маленькая площадь, фонтан, желтые и розовые стены, серая брусчатка — все это смешалось в один пестрый калейдоскоп, который кружился и кружился, не замирая ни на мгновение.

Доктор немного отстал, рассматривая очередной дворец и думая, что стоит показать его Кларе. Когда он догнал Филиппо, тот был сам не свой — и это настораживало.

— Я хочу вам кое-что показать! — Филиппо схватил его за запястье, и эта хватка не понравилась Доктору. — Мы уже на Кампо-ди-Фьори, и здесь разложен костер. Знаете, какой сейчас год?

Доктор отрицательно покачал головой, но последовал за Филиппо, пытаясь разглядеть выражение его лица. Они торопливо поднялись на небольшой эшафот, со всех сторон обложенный длинным хворостом.

— Вы знаете, для кого этот костер?

Доктор поджал губы.

— Для тебя! — Филиппо резко схватил его вторую руку и связал какой-то светящейся нитью явно неземного происхождения. Глаза его засветились голубоватым огнем. — Для тебя, Доктор, а совсем не для этого мальчишки-философа, в чье тело я бессовестно проник. Я давно слежу за тобой, гоняясь по всей галактике. А ведь все так просто: каждые две недели ты прилетаешь в монастырь на Аветинском холме и иногда бродишь по городу.

Доктор раздраженно пожал плечами.

— У монахов вкусный сыр. Овечий, между прочим.

Лицо Филиппо и его синие глаза выражали противоположные эмоции, и Доктор закатил глаза. Больше всего он не любил, когда в тела понравившихся ему людей вселялись бестолковые пришельцы с манией величия.

— Знаешь, кто это? — Филиппо достал из кармана пищащее насекомое и поднес его к носу Доктора. — Это сверчок с планеты Майра. У меня тут их примерно с десяток. При свете дня они любят петь, а когда поют — трутся друг о друга лапками, и рождаются искры, которые нельзя погасить. Ты на костре инквизиции, Доктор. Думаю, тебя можно сжечь несколько раз — за все твои отступничества, за все твои предательства.

Доктор нервно облизал губы. Теперь стало понятно, кто стоял за монахами — Великий Разум. Неугомонное безрассудное существо, которому взбрело в голову уничтожить Повелителей Времени. Кажется, дело принимало серьезный оборот, а Клара как назло, в этот самый момент запихивала суфле в духовку в туманном Лондоне. Сейчас ее умение обрушивать предметы на головы безумцев пришлось бы как нельзя кстати.

— Подождем толпу? — предложил Доктор и потерся спиной о столб, пытаясь вспомнить, в какой карман сунул отвертку. — Инквизиция — это всегда зрелище. Женщины плачут и падают в обморок, мужчины крестятся. А тут едва ли десяток наберется, и то одни торговцы лимонами и базиликом. Не люблю базилик.

Великий Разум хищно блеснул глазами.

— Обойдемся без выступлений.

Доктор изо всех сил вывернул запястье и кончиками пальцев нащупал отвертку. Дотянуться до кнопки, только бы дотянуться до кнопки…

— Парочка сверчков уже ползет по твоему сюртуку, и скоро доберется до сердца. Трение лапками — и одежда вспыхнет. А вслед за ней вспыхнет весь костер.

Доктор поморщился от боли и во все горло крикнул, заглушая звук отвертки.

— Смотрите, достопочтенные граждане! Смотрите сюда!

Веревки легко упали на деревянный настил, а Доктор мгновенно схватил сверчка с лацкана сюртука и направил на него отвертку.

— Дьявол! — Великий Разум хищно потянулся к нему, растопырив пальцы. — Ты не уйдешь. Не в этот раз.

Сверчок пискнул, вырвался из руки Доктора и упал на землю. Через мгновение все сверчки последовали за ним, а Великий Разум вдруг подпрыгнул на месте и испустил пронзительный вопль, непонимающе смотря на Доктора.

— Меня кто-то выталкивает! Выталкивает из тела! И… я горю! Горю!

— Еще бы, — Доктор легко скинул веревки с рук. — Сверчки с Майры легко программируемые существа. Ты настроил их против меня, а я — против тебя. Тут победит хитрейший, а я не так прост, как кажусь. Так что теперь себялюбие, мания величия, торжество, идущее вместе с ненавистью — основная пища этих милых насекомых. Ариведерчи!

Великий Разум испуганно запрыгал, махнул руками и плашмя упал на деревянный настил, пахнущий сосной. А через мгновение уже Филиппо потирал ушибленную голову. Рядом с ним, в хворосте, метался голубой шар, обвитый сверчками.

Пока испуганная толпа обступила тлеющий костер, Доктор воспользовался моментом и быстро поднял Филиппо на ноги.

— Быстрее! Сюда! — Доктор вцепился в его предплечье и силой потащил за собой в ТАРДИС, которая послушно ждала их за углом, у стены, увитой плющом. — Скорее! Вот так, молодец.

Филиппо скинул капюшон и замер. Доктор с видом победителя опустил рычаг на консоли. ТАРДИС словно встрепенулась, громко запела «вурп, вурп» и взмыла, заставив обоих вытянуть вперед руки, чтобы сохранить равновесие.

— Больше изнутри, чем снаружи, да?

Филиппо ошарашенно прошел вперед и погладил блестящий поручень, потом задрал голову к потолку, вдохнул воздух и ошалело взглянул на Доктора.

— Кто вы и где я? Я помню, как заговорил с вами в камере, как вы мы бежали через мост и по улицам — а потом провалился в темноту и очнулся только сейчас.

— А, провалы в памяти, разумеется, — Доктор потер руки и улыбнулся. — Твое тело ненадолго одолжило одно весьма умное существо, но я от него избавился, во всяком случае, на пару сотен лет. Так-с, что ты пропустил? Ах да, я действительно вытащил тебя из тюрьмы, и теперь ты в безопасности, на корабле. Вроде такого, на котором итальянцы возят оливковое масло и шикарное вино, только в космосе. Вино, кстати, тоже найдется. Какого только года, вот в чем вопрос.

— Среди звезд? — Филиппо встрепенулся и посмотрел на него с внезапной надеждой. — Так кто вы?

Доктор еще шире улыбнулся и крутнулся на месте.

— Все зовут меня «Доктор» — и я стараюсь соответствовать. Знаешь, помогаю людям и другим расам — то здесь, то там. Не веришь?

Он подошел к дверям ТАРДИС, легким толчком открыл их и сел на порог. Внизу, сверху, впереди — сколько хватало глаз — раскинулось голубовато-золотое космическое пространство, неоднородное и живое — то оно становилось темно-синим, то черным, то вспыхивало желтоватыми огоньками, то меркло.

— Иди сюда, Филиппо, — негромко позвал Доктор, оборачиваясь к гостю. — Такое в тюрьме не увидишь.

Филиппо, дрожа от волнения с ног до головы, сел рядом с ним и осторожно свесил ноги прямо в космос. Долгое время он смотрел перед собой, безмолвно шевеля губами и, наконец, выдохнул:

— Я был прав! Я был прав, Доктор! Всю свою жизнь я борюсь за правду, а мне кричат, тыча в лицо Священное писание: еретик, безбожник, сумасшедший! Все-таки прав именно я. Бога нет, и космос бесконечен. Я теперь это вижу сам. Сам!

Доктор вяло поболтал ногами и спросил:

— Полное имя?

— Филиппо Бруно.

— А! — Доктор радостно улыбнулся, но тут же нахмурился. — Так вот что ей было нужно. Чтобы я тебя спас. Но я не могу, Филиппо. Ты ведь знаешь, что будет дальше, знаешь, что на площади возведен костер. И он — не для меня. Он для тебя.

Филиппо жадно пожирал глазами космос.

— Он бесконечен?

— Да.

— Сколько там миров?

— Сотни!

Филиппо взволнованно провел руками по волосам и резко взлохматил их. Он был красив и молод. Слишком молод, чтобы обратиться в пепел.

— Почему вы не расскажете им, Доктор? Прямо сейчас? Не приведете сюда Папу, священников…

Доктор передернул плечами и рассмеялся, представив, как Папа ударяется короной о низкую дверь ТАРДИС.

— История идет своим чередом, Филиппо. Ваша раса должна сама дойти до открытий, понимаешь? Иначе все пойдет совсем не так, и последствия могут быть ужасными.

Филиппо яростно потряс головой и бессильно сжал кулаки. Эмоции одна за другой сменялись на его лице, пока грусть не победила. Тогда он отвернулся и долго молчал, тяжело дыша.

Доктор понимал — и терпеливо молчал.

— Я спрятал некоторые записи, которые священники не смогли отнять, — Филиппо вдруг встрепенулся и, быстро потянувшись к рясе, рывком распорол внутренний карман. — Погодите, сейчас. Вот, Доктор! Я едва не забыл! Земля вращается вокруг Солнца, верно? Вот рисунки, видите? Но и Солнце — Солнце тоже не стоит на месте, Доктор! Земля и Солнце движутся вокруг центра планетной системы, но Земля движется в плоскости экватора, а Солнце — по наклонному кругу. Это ведь так очевидно — почему никто мне не верит?

— А почему Клара мне не верит, когда я говорю, что нельзя класть столько сахара в тесто для суфле?

Филиппо открыл рот от неожиданности и растерянно заморгал. Восторг в его глазах снова потух.

Доктор добродушно рассмеялся и обнял его за плечи.

— Друг мой, люди недоверчивы и легко внушаемы. Сам Папа Римский сказал, что гелиоцентризм противоречит Священному писанию. Как ты думаешь, кому должны поверить каменщики, столяры, продавцы рыбы и виноторговцы?

Филиппо замахал руками, услышав о Папе, и его глаза стали жестокими и злыми.

— Церковь ненавидит науку, потому что боится ее. Кто еще поверит в индульгенции, если узнает, что Вселенная бесконечна и над ней нет власти никакого Бога, а Папа — не больше, чем песчинка в океане песка?

Доктор живо вспомнил сморщенную старушенцию, живущую по соседству с Кларой.

— Пожалуй, парочка человек все же найдется…

— Планеты и звезды рождаются, изменяются и умирают. Так?

Доктор на мгновение отвернулся и сгорбился.

— Да. Рождаются и умирают быстро, а изменяются — долго и мучительно. И не узнать.

Филиппо поднялся на ноги и принялся расхаживать по ТАРДИС, рассматривая все, что бросалось ему в глаза. С благоговейным ужасом он погладил кнопки на консоли, дрожащими пальцами коснулся экрана, взбежал по лесенке на второй этаж и снова сел на порог рядом с Доктором.

— И там, в этом разноцветье, в этой бесконечности, живут разные расы?

— Десятки рас, — Доктор поерзал на месте, сдерживая в себе жгучее желание показать Бруно галактику. — Люди-кошки, например. И рептилоиды, и ледяные воины, и далеки, и киберлюди, и сонтаранцы — я могу перечислять, пока ты не умрешь. И у каждого из них есть выбор и свое предназначение. У тебя оно тоже есть. Я могу попробовать тебя спасти, могу рискнуть и переписать историю. Конечно, при этом появятся трещины, и выползет что-нибудь страшнее Тишины, но я справлюсь. Ты хороший парень, Филиппо, и мне будет чертовски тебя не хватать: я имею дурацкую привычку привязываться к людям за десять секунд.

— Понимаю, — Филиппо провел рукой по лицу. — Слишком много лиц. А вы, наверное, здесь ужасно одиноки. Куда полетите теперь?

— В Лондон, в двадцать первый век.

— Мне почему-то хочется, чтобы из всех планет вы больше всего любили Землю, — Бруно мечтательно посмотрел перед собой, любуясь сияющими вдалеке звездами.

Доктор кашлянул.

— Так и есть, Филиппо. Нигде больше не встречал таких удивительных существ, как люди. Вы можете разочаровать, а в следующее мгновение — снова восхитить. Вы любознательны и храбры. Жаль только, что при этом вы невыносимо хрупкие…

— Какой вы расы? — глаза у Филиппо горели.

— Повелитель Времени.

— И вы действительно им повелеваете?

— Когда оно позволяет.

Филиппо непонимающе покачал головой, но не стал расспрашивать. Он собрал разбросанные по полу бумаги и рисунки и положил на колени.

Доктор щелкнул пальцами.

— Помнишь, тебе сказали однажды, что твои идеи противоречат положениям святых отцов? До сих пор мучает мысль, что говоря об их невнимательности к явлениям природы, ты просто подразумевал, что они идиоты.

Филиппо взглянул на Доктора, и они оба оглушительно рассмеялись. В это мгновение им показалось, что жизнь всегда будет такой, как сейчас — легкой, приятной и полной надежд. Но мгновение утекло, и улыбки стерлись, а взгляды — разошлись.

Филиппо провел рукой по лицу и покачал головой. Разноцветные отблески космоса играли на его иссиня-черных волосах.

— Самое важное, это то, что я вижу сейчас, то, что я — знаю. Я — прав. Там, на Кампо-ди-Фьори, костер разложен для меня. Пусть сжигают. Сжечь — не значит опровергнуть.

Доктор шепотом повторил последнюю фразу несколько раз, словно пробуя каждое слово на вкус. Потом кивнул, соглашаясь. Для него это тоже было истиной.

— Мне страшно, Доктор, — прошептал Филиппо, с нежностью разглядывая пространство перед собой. — Безумно страшно знать, что я умру. Я пытался свыкнуться с этой мыслью — и думал, что победил. Но теперь понимаю, что мне еще страшнее, чем было в то мгновение, когда вынесли приговор. А сейчас, когда я видел все это — я так хочу жить… И понимаю, что мое время пришло. Все, что я хотел сказать — я сказал.

Доктор так и не произнес того, что было нужно: у него защемило сердце, и он пытался понять, какое из двух. Потом понял: оба. Люди приходили и уходили из его жизни, сияли и падали звездами, а он ничего не мог изменить.

— И еще я боюсь, — Филиппо грустно взглянул на бумаги, и губы его дрожали. — Что мне это все приснилось, что вы — просто мое воображение, которое так отчаянно хочет верить, что мои убеждения верны.

Доктор молча сунул руку в карман и вытащил красную ручку. Клара, Клара! Она что, проверяет домашнее задание на ходу?

— Я подпишу. Не помню, когда оставлял автограф последний раз.

Широко расписавшись на краешке одного из трактатов, Доктор хлопнул себя по коленям и, пожевав губы, неохотно произнес:

— Боюсь, теперь нам пора. У тебя есть какое-нибудь желание?

Филиппо медленно поднял на него блестящие от слез глаза.

— Мы можем на минуту увидеть мою мать?

…Доктор медленно опустил рычаг на консоли управления, и ТАРДИС послушно и довольно взлетела, кружась во временном потоке. Доктор устало оперся ладонями о прохладные перила и на секунду прикрыл глаза.

Филиппо остался в той темной и сырой камере, за толстыми клыками решетки. Ему осталось совсем немного: день, может — два. Или несколько часов.

Но Доктор знал: хоть губы Бруно и дрожат, но вытягиваются в слабую улыбку.

* * *

Клара нарочито сердито скрестила руки на груди и оперлась боком о дверной косяк.

— Суфле не поднялось, — произнесла она равнодушно и широко улыбнулась. — Проходи и мой руки, они все в космических микробах.

— Что ты знаешь о Джордано Бруно? — поинтересовался Доктор и подмигнул ей.

— Что вы оба ужасно упрямы, — Клара сморщила нос и зашагала на кухню.

— А ты знаешь, что на самом деле его звали Филиппо?

— Я в школе работаю! — прокричала Клара из коридора. — Торопись, сейчас остынет!

Доктор только хмыкнул и нащупал в кармане ручку.

Впереди — новое приключение с этой невозможной девчонкой.

Суфле — подождет.