Самое дорогое (гет)

29 Октября 2036 года

— Где она? Что случилось? Где моя жена? — он продирался сквозь толпу ожидающих людей так быстро, что его волосы мелькали в переполненном помещении, словно пламя. — С дороги! Кто-нибудь, объясните мне, что случилось с моей женой!

Женщина в регистратуре испуганно посмотрела вверх, но заметила что-то такое в глазах мужчины, что убедило ее не спорить с ним из-за людей, стоящих в очереди перед ним. Опустив взгляд, она вернулась к успокоительной безопасности компьютерных клавиш.

— Не могли бы вы назвать свое имя и имя вашей жены, сер? — попросила она. Бейдж на ее блузке говорил о том, что ее зовут Ребекка, но мужчина не обратил на это внимания — он почти маниакально метался взглядом по помещению в поисках своей жены. — Тогда мы быстрее сможем понять, что случилось, и найдем кого-то, с кем вы сможете поговорить.

— Я Рон, — отрубил мужчина. — Рон Уизли. А моя жена — Гермиона. Гермиона Уизли, — он резко вздохнул. — Теперь вы наконец скажете мне, что с ней произошло?

Лицо Ребекки осталось невозмутимым — как профессионал, она не отреагировала на грубость, постукивая по клавишам. Клац-клац-клац.

— Могу ли я уточнить, как это пишется, сер? — ее рука замерла на компьютерной мышке.

— Ради бога, женщина, вы совсем некомпетентны? — крикнул мужчина, его лицо почти слилось по цвету с волосами. Он выглядел так, будто был готов перепрыгнуть через стол и вырвать компьютер у нее из рук. — Гермиона Уизли. Г-е-р-м-и-о-н-а, Гермиона. У-и-з-л-и, Уизли. Это же не сложно!

Женщина кивнула, нажимая еще несколько клавиш, и снова замерла — ее лицо застыло в тревожной маске:

— Присядьте, пожалуйста, мистер Уизли, я найду кого-нибудь, кто поговорит с вами.

— Присесть? С чего бы мне присаживаться? Я хочу видеть жену, черт возьми! — мужчина дрожал — его трясло от злости и страха.

— Мистер Уизли? — к нему вышла женщина, протягивая руку, которую он проигнорировал. — Я доктор Патель, лечащий врач вашей жены. Не могли бы вы пройти со мной…

— Что с Гермионой, она в порядке? — в его слова просочилась паника, разрезая его голос, как острый нож.

Доктор сдержанно улыбнулась, пытаясь выглядеть обнадеживающе, но ее карие глаза не умели врать:

— Как я уже сказала, вам нужно пройти со мной, мистер Уизли...

1 февраля 2005 года

— Почему мы должны готовить этот дурацкий танец?

— Рон, ты же танцевал раньше. На Святочном балу, на свадьбе Билла, и Джорджа, и Перси...

— Я не танцевал на Святочном балу, — возразил он упрямо. — Я был слишком занят разглядыванием тебя и злостью на Крама, который пригласил тебя. Падме это надоело, и она свалила с каким-то парнем из Шармбатона.

— Рон, — в глазах Гермионы блеснуло удивление, — ты не уловил суть. Ты же танцевал со мной на свадьбах своих братьев, и у тебя не было никаких проблем с этим. Чем этот раз отличается?

— Теперь все будут смотреть на нас, Гермиона. Я буду выглядеть по-дурацки, — не глядя ей в глаза, Рон смотрел, как его голые ноги играют с ковриком в углу их гостинной. Легкий румянец разлился по его щекам.

— Рональд Биллиус Уизли! — произнесла Гермиона тоном, очень похожим на его мать, отчего он немедленно поднял взгляд. — Это традиция. Если ты не хочешь танцевать со мной на нашей свадьбе, все подумают, что ты не хочешь танцевать со мной, и тогда Я буду выглядеть по-дурацки.

— Дело не в том, что я не хочу танцевать с тобой, Миона, ты же знаешь...

— Ну тогда, нам лучше продолжить репетиции, не правда ли? — потянув его за руки, она дернула Рона на себя к центру их гостинной. Рон нехотя взмахнул палочкой, включая радио, и позволил Гермионе обхватить себя его руками, покачиваясь на месте.

— Танцуй так, будто никто не видит, — прошептала она, прижимаясь губами к его уху.

Раз-два-три, раз-два-три. Рон был так сосредоточен на шагах, что удивился, когда Гермиона поцеловала его в щеку. Когда их глаза встретились, он не смог удержаться от смеха. Он мог выглядеть по-дурацки во время танца, но его волновало одно — Гермиона рядом с ним. Все остальное не имело значения.

29 Октября 2036 года

Комната, в которую его привели, была маленькой, по-больничному белой. У стены стояли восемь ободранных стульев, их потрепанные чехлы оголяли обивку, которая, как полагалось, должна способствовать комфорту, но, на самом деле, мало в этом помагала. Доктор Патель указала на одно из кресел, но Рон остался стоять, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, его голубые глаза неотрывно смотрели на врача.

— Что с Гермионой? — спросил он еще раз. Теперь его голос стал тише, но тревога все равно сквозила в каждом слове.

Доктор глубоко вздохнула. Выражение ее лица было печальным. Рон ненавидел это слово — печаль. Оно звучало так серьезно, как смерть...

— С вашей женой произошел несчастный случай, — в конце концов ответила доктор Патель. — Ее сбила машина, когда она переходила дорогу. В данный момент ее состояние критическое.

— Машина? — повторил Рон, моргая, будто не в силах поверить, как что-то такое несущественное, вроде машины, могло навредить Гермионе. Слова врача смешались у него в голове, едва к нему пришло осознание, он снова спросил:

— Что с ней? Где она сейчас? Почему вы не с ней?

Сохраняя нейтральное выражение лица, доктор Патель смотрела, как высокий мужчина садится в одно из кресел, которые раньше проигнорировал.

— В данный момент ваша жена проходит тесты, чтобы определить степень нанесенного ей ущерба. В моем присутствии там нет необходимости. Вы сможете увидеть ее, как только они закончат, а точнее — через пятнадцать минут, — ответила она, проверяя часы.

— Пятнадцать минут, — повторил он, пытаясь кивнуть, но лишь слегка дернул головой.

— Мистер Уизли, я должна предупредить вас... — Рон поднял голову, его глаза разглядывали лицо врача в ожидании следующих слов: — Ваша жена серьезно пострадала. В данный момент шансы невелики.

8 Мая 1998 года

Все закончено. Закончено, сделано, завершено. Пришел конец войне. Они снова могут дышать.

Прошла уже неделя, но каждый день Рон с трудом мог в это поверить. Проходили вечеринки и торжества. Он слышал, люди говорили (слова каким-то образом просачивались, он не собирался их слушать, прошла уже неделя с тех пор, как он вообще собирался что-то делать), что празднования были более впечатляющими, чем в прошлый раз. Ему было все равно.

Он чувствовал оцепенение. Проходили торжества и праздники, но и похороны тоже, и, казалось, он был на каком-то ежедневно — иногда больше, чем на одном в день — за прошлую неделю. Будто его жизнь превратилась в бесконечный поток смерти, и смерти, и смерти.

Его брат умер.

Рон перемещался как летающее привидение, движимый невидимой силой, желающей, чтобы он создавал видимость нормальной повседневной жизни. Остальные делали то же самое с разной степенью успеха, прошла уже неделя с тех пор, как Джордж нормально кушал, а Перси проводил наедине больше времени, чем когда-либо в своей жизни. Ничего уже не будет так, как прежде.

И все же его не покидали непрошенные мысли о Гермионе, снующие в его сознании. Думать о ней в такое время казалось предательством Фреда.

Она была здесь, рядом с ним. По настоянию его родителей и Гермиона, и Гарри остались в Норе, изо всех сил пытаясь быть полезными и держаться подальше, когда чувствовали, что вторгаются в горе семьи. Рон замечал это (он знал, что и некоторые из его братьев тоже заметили), но у него не хватало слов, чтобы поблагодарить их. И когда Гермиона держала его за руку у могилы брата, и когда давала ему пространство, которое ему было необходимо — Рон не мог найти слов, чтобы выразить то, что это для него значило.

Всего неделю назад они поцеловались («Наконец-то!» — подумал он тогда), и в мгновение ока он распланировал их общее будущее, если они выживут в предстоящей битве. А сейчас это будущее зависло в подвешенном состоянии, как песня на паузе. Он не знал, что делать: хотел быть с Гермионой больше всего на свете, как и все предыдущие годы, но как он должен был сделать это, если скорбел о брате, который был слишком молод, чтобы умереть?

В конце концов именно Гермиона решила его дилемму (через несколько месяцев он осознал, что у нее всегда были ответы). После обеда в саду, когда они едва могли съесть что-нибудь, а мама даже не ругала их за остатки еды, Гермиона положила ладонь на его руку, взглянув ему в глаза.

— Я все еще буду здесь, ты же знаешь, — сказала она, смущенная собственной настойчивостью. — Когда ты будешь готов.

Он мог поцеловать ее тогда, но что-то остановило его, вместо этого на его лице появилось подобие улыбки. Рон принял ее объятие, размышляя о том, что все казалось лучше, когда Гермиона была в его руках.

29 Октября 2036 года

Дверь отворилась со скрипом, и Рон автоматически поднял взгляд. Теперь вошли не обеспокоенные родители подростка, а вернулась доктор Патель, улыбнувшись слабо и немного обнадеживающе.

— Если пойдете за мной, я отведу вас к жене.

Рон немедленно встал и последовал за ней, не проронив ни слова, пока они не подошли к двойной двери, охраняемой парой полисменов. Он знал, что они делают — иногда аврорам приходилось работать с полицией перед тем, как изменить им память. Его руки, нервно болтающиеся по бокам, потянулись, чтобы остановить врача.

— Что они здесь делают? — запаниковал Рон.

Доктор Патель на секунду прикусила губу, ее карие глаза смотрели в пол, пока она обдумывала, как лучше сформулировать ответ.

— Полиция здесь из-за характера аварии, в которую попала ваша жена. Машина, которая сбила ее, не остановилась. Полисмены хотят поговорить с ней об этом.

— Вы имеете в виду, что она в сознании? — Рон почувствовал всплеск надежды от этой мысли. Если Гермиона в сознании и может говорить, значит она не могла сильно пострадать, как бы эта врач не думала. Он заберет ее из этой маггловской больницы в Святого Мунго, где она почти мгновенно поправится, и через день или около того они будут дома смеяться над всем произошедшим.

— Нет, — быстро ответила врач, качая головой. — Ваша жена без сознания с момента прибытия, мистер Уизли. Полиция просто ждет здесь на случай, если она придет в себя...

На этот раз свинцовый груз, казалось, опустился от его рта к животу. Что она имела в виду, говоря «на случай»? Гермиона должна была прийти в себя. Но он не успел спросить — доктор Патель толкнула двери, и он поспешил за ней, пока те не захлопнулись за ними. Сделав несколько шагов по палате, доктор остановилась у изголовья кровати, и Рон взглянул туда.

Везде были провода — это первое что он заметил: провода, пересекающиеся по ее телу, как запутанный шар из шерсти, которым играл их кот. Из рук женщины торчали трубки, а на рту была маска, которая двигалась, когда ее грудь слабо поднималась и опускалась, аппараты, подсоединенные к ней, пикали. Сделав шаг вперед, Рон заставил себя посмотреть на лицо пострадавшей. По левой стороне ее лица распустились, как цветы, ушибы — синие и фиолетовые, карие глаза были закрыты, веки раздулись и покраснели. Он не хотел верить, но это была его жена.

— Гермиона? — не задумываясь, прошептал Рон, нежно касаясь ее руки, на что не последовало никакой реакции. — Гермиона, любимая, я здесь.

11 августа 2031 года

— Ну же, Гермиона, мы опоздаем!

— Еще минуту, Рон. Ты знаешь, что я собралась бы быстрее, если бы ты не был так долго в душе!

Он не смог сдержать улыбку в ответ на ее замечание — они часто спорили из-за времени его пребывания в душе. Но все же Рон постукивал ногой от нетерпения, пока возился с воротником своей парадной мантии, глядя, как часы отсчитывали время. Они уже должны были прибыть в Нору, и ему не нравилось то, что они придут последними, или пропустят удивление на лице Джинни, когда она поймет, что семья запланировала в честь ее пятидесятилетия торжество. Они не могли пропустить такое событие без сюрприза.

Будто зная, о чем он думает, Гермиона прокричала сверху:

— Прекрати нервничать, Рон. Ты же знаешь, что мы придем туда заблаговременно! Ну вот, готова!

Через несколько секунд он услышал шаги Гермионы на лестничной площадке, затем она спустилась — медленно, шаг за шагом. Она появилась на лестнице, выходящей из темноты наверху, как бабочка появляется из кокона. И у Рона перехватило дух.

Прошло больше тридцати пяти лет с тех пор, как это впервые произошло на Святочном балу, но он все еще чувствовал, будто получил бладжером в затылок, когда увидел ее в парадной мантии такого же голубого оттенка, как и в ту ночь, а ее волосы были зачесаны в гладкий шиньон. Рон беззвучно открыл и закрыл рот.

— Стоило ожидания? — поддразнила Гермиона, спускаясь к основанию лестницы, и улыбнулась мужу.

— Еще бы. Выглядишь отлично, милая.

— Видимо, мне нужно чаще наряжаться, — ответила она, все еще улыбаясь. — Не каждый день мне удается заткнуть тебя на несколько минут подряд.

29 Октября 2036 года

— Мистер Уизли, прошу прощения, что беспокою, но мы вынуждены попросить вас отойти ненадолго — нам нужно провести еще несколько тестов для вашей жены. Мы можем кому-нибудь позвонить, чтобы они побыли здесь с вами?

Санитар заговорил на удивление тихо, положив руку на плечо Рона. Переживающий муж моргнул, вздрогнув от этого звука.

— Позвонить? — он замолчал на несколько секунд, грустно смотря на лицо жены. Затем его глаза округлились от воспоминания. — Мне нужно позвонить Роуз и Хьюго, нашим детям. Я должен сообщить им, что произошло.

Санитар кивнул с пониманием:

— Если хотите, мы можем позвонить им, если считаете, что это поможет.

— Нет, — Рон провел рукой по волосам, покачав головой. Сейчас было не лучшее время для объяснения маггловскому санитару, что их дочь отказалась иметь мобильный телефон, а его собственный, вероятно, здесь не работает, окруженный маггловским оборудованием. Он встал: — Все нормально, спасибо. Пойду поговорю с ними прямо сейчас.

Дрожа, он наклонился и мягко прижался губами к щеке жены, засмотревшись на мгновение, как ее грудь медленно опускается и поднимается.

— Я вернусь, прежде чем ты заметишь, родная.

27 Декабря 1997 года

Гермиона. Гермиона, Гермиона, Гермиона.

Это было тем, к чему все сводилось — единственная мысль, на которой он мог сосредоточить свою энергию, когда был заперт в этой комнате, пока Билл и Флер проводили Рождество с семьей, как нормальные люди. Рон не смог пойти — не мог встретиться с другими, признать, что бросил Гермиону и Гарри, признать, что он трус. Радио жужжало в фоновом режиме, но мысли Рона устремились в другом направлении.

Как он мог оставить ее? Сможет ли он вернуться когда-нибудь? Как он мог надеяться увидеть ее снова после того, что сделал?

За те несколько месяцев перед его уходом были времена, когда Рон посмел надеяться (это был просто лучик надежды), что однажды у них с Гермионой будет шанс. Те тихие ночные разговоры в палатке, те моменты, когда она прислонялась к нему в поисках тепла, пока Гарри дежурил снаружи, то, как она ухаживала за ним, когда он расщепился. Он погрузился в сон, вспоминая ночь на площади Гриммо после побега со свадьбы Билла и Флер, когда они уснули, держась за руки.

Что она теперь думает о нем? Думает ли она вообще о нем сейчас?

А затем он услышал это. Голос Гермионы отозвался эхом из его кармана — еще никогда его имя не звучало более прекрасно, чем в тот момент. Достав делюминатор, он с интересом рассматривал его, подумав, что, возможно, шанс еще есть. Рон улыбнулся звуку ее голоса.

Гермиона.

29 Октября 2036 года

— Папа, что случилось? Где мама?

Молодая женщина вбежала через двери, ее рыжие волосы вихрем развевались за ней. Она была встревожена и напряжена. За ней следовали двое мужчин: один — молодой, выглядевший так, будто только встал и набросил на себя какую-то одежду, а второй, который привез их обоих, — по-старше, с беспорядочными темными волосами.

— Роуз, Хьюго, — Рон открыл объятия дочери. Протянув руку, он положил ладонь на плечо сына, а затем обратился к старшему мужчине. — Спасибо, что привез их, Гарри. Я не знал, что еще сделать...

— Без проблем, друг, — ответил Гарри, положив руку на другое плечо Хьюго. — Где Гермиона? Она в порядке?

Рон побледнел, и Роуз, отстранившись от объятий, нервно рассматривала лицо отца.

— Почему ты не говоришь нам, папа? Ты ничего не объяснил Хьюго... Почему мама в маггловской больнице? Что с ней произошло? Ты лишь сказал, что она попала в аварию...

Во второй раз в тот день Рон вошел в крошечную, вызывающую клаустрофобию, комнату для посетителей. Он не спал, его волосы торчали во все стороны, а морщины на его лице казались еще более глубокими, чем до прихода сюда, будто он постарел на несколько лет за эти пару часов. Его глаза наполнились слезами, когда он стал объяснять ситуацию своим детям, которые были уже совсем взрослыми, но сейчас, как никогда, выглядели детьми. Дочь крепко сжала его руку.

— Они сказали... — начал было он, захлебнувшись слезами. — Они сказали, что сейчас ее жизнедеятельность поддерживают аппараты, они помогают ей дышать. Но это не может быть правдой... Я должен забрать ее в Святого Мунго, там должны ей помочь...

— Я свяжусь с ними, Рон, — Гарри немедленно поднялся. Задержавшись на минутку перед выходом из комнаты, он посмотрел в глаза лучшего друга. — Гермиона поправится, ты же знаешь, приятель. Она сильная и сможет пройти через это.

— Да, — согласился Рон надтреснутым голосом. И впервые в жизни его дети осознали, что их мама — женщина, которая прошла битву за Хогвартс и провела много месяцев в бегах с их дядей — может быть не бессмертной, в конце концов.

1 июля 2026 года

— Ну, мне кажется, мы отлично справились, как думаешь, милый?

Прижавшись друг к другу на диване, они сидели в гостинной вдвоем, наслаждаясь таким редким уединением в собственном доме — Роуз и Хьюго праздновали с друзьями

— Мне все еще не верится, Рон. Двое детей выросли и закончили Хогвартс. Как время так быстро пролетело?

— Не спрашивай меня, — ответил Рон, нежно целуя ее волосы. — Ты же у нас умная. Как я могу знать, если даже ты не знаешь?

Изогнув бровь, Гермиона немного подвинулась, чтобы он мог увидеть, что она не впечатлена.

— Я понимаю, о чем ты, Гермиона. Кажется, всего несколько дней назад ты согласилась пойти со мной на свидание... И вот смотри, как далеко мы зашли с того времени.

— Тебе явно понадобилось больше, чем несколько дней, чтобы пригласить меня на свидание, — пошутила она, тут же клюнув мужа в щеку, чтобы смягчить насмешку, и снова расслабилась в его руках. — Но мне тоже не верится. Наши детки стали взрослыми. Скоро они переедут, поженятся, заведут детей...

— Эй, — запротестовал Рон, — Рози не родит детей, пока не получит от меня разрешение. Ей всего лишь двадцать.

Гермиона закатила глаза:

— Если честно, не думаю, что тебя будут спрашивать, когда дело дойдет до этого, Рон.

— Да уж... Мы станем бабушкой и дедушкой, — некоторое время он боролся с этими словами, будто они были слишком сложными для понимания.

— Бабушка Гермиона и дедушка Рон, — хихикнула Гермиона. — Или они могут называть тебя Ворчун, когда ты в плохом настроении. Или Обжора.

— Эй, ты же не собираешься говорить моим внукам, что они могут называть меня Ворчун. Они будут уважать меня, даст Бог.

Гермиона трясло у него на груди. На секунду Рон подумал, что ей плохо, но, взглянув на нее, понял, что она безмолвно смеется.

— Придержи лошадей, Рон. Минуту назад ты говорил, что Роуз не заведет детей, пока ты не позволишь, а теперь обсуждаешь, какими они будут.

— Ну, никогда не поздно начать планировать. Но я уверен, что у нас в запасе еще есть пару лет.

— Да, — ответила Гермиона, целуя его. — У нас полно времени.

30 Октября 2036 года

— Рон, — голос Гарри был тихим, чтобы не разбудить племянников, которые дремали на своих креслах у кровати Гермионы. Рядом с ним стояла Джинни, ее короткие волосы покачивались вокруг лица. В ярком больничном свете они казались существами из другого мира.

Мужчина, дремавший у изголовья своей жены, резко вскочил, с тревогой разглядывая бессознательную Гермиону, прежде чем заметил свою сестру и лучшего друга.

— Ну что, Гарри? Ее могут забрать в Святого Мунго?

Гарри печально (опять это слово, которое Рон так ненавидел) покачал головой.

— Я был там, и они немедленно отправили целителя, чтобы он просмотрел ее историю болезни и поговорил с врачами, которые работают с ней, Рон. Они приходили и проверяли ее, пока вы спали... Мне очень жаль, Рон, но они сказали, что не могут сделать ничего больше, чем уже сделали магглы.

Шмыгнув носом, Гарри сбил очки набок, пытаясь незаметно вытереть изумрудные глаза, пока озвучивал новости своему другу.

— Ничего? — переспросил Рон, не веря.

— Ничего, — грустно подтвердила Джинни, слезы свободно катились по ее щекам, когда она потянулась к старшему брату, чтобы обнять.

— И что же мне теперь делать? — Рон быстро моргнул, не в силах понять, почему не было магического решения для исцеления его жены. — Что теперь будет?

— Я думаю, — сказал Гарри через несколько минут, его рот выплевывал слова, будто они были горькими, — тебе нужно обсудить варианты с врачами.

5 Мая 2007 года

— Какого лешего здесь столько кнопок? Кому вообще нужно столько кнопок?

— Рон, это же фотоаппарат.

— Вот именно: наводишь объектив и фотографируешь. Одна кнопка. Нажимаешь. Бам — готово!

— Не в этом фотоаппарате.

— Ну, и что же такого особенного в этом фотоаппарате? У нас уже был один, он прекрасно работал, и другой нам не нужен.

Гермиона раздраженно покачала головой. Одна рука опиралась на ее бедро — это означало, что она уже на грани. Обе руки на бедрах были плохим знаком. Рон остановился, чтобы не довести ее. Не его вина, что этот чертов фотоаппарат был таким сложным.

— Рон, мои родители купили нам его. В следующем месяце Роуз будет год, и они с удовольствием получат несколько фото своей единственной внучки, которые они смогут показать своим друзьям. Понимаешь, маггловские фото. Фотографии, которые не двигаются. Поэтому ты научишься пользоваться этим фотоаппаратом, и мы сделаем для них много фотографий, договорились?

— Я попробую, — пробормотал он немного нахально, но сразу же прекратил, когда увидел, что ее вторая рука тянется в бедру. — Ну, и как ты включаешь эту штуку?

— Видишь эту кнопку? На которой написано «вкл-выкл»? Нажимаешь раз — и она включается, нажимаешь еще раз — выключается. Прямо как магия.

Рон нажал кнопку и чуть не выпустил фотоаппарат от удивления:

— Оно пибикнуло мне!

— Да, Рон, — забавлялась Гермиона, — так и было. Ты сможешь отключить это, когда найдешь настройки фотоаппарата. Я бы посоветовала тебе прочитать инструкцию перед использованием, но я же знаю, что ты выше этого. Почему бы тебе не попробовать понажимать разные кнопки и посмотреть, как все работает? Ты быстро разберешься со всем.

Он сильно сомневался, что когда-нибудь привыкнет к этой странной штуке, которую магглы называют «фотоаппарат» (тот точно не был похож на любой фотоаппарат, который Рон когда-либо видел), но решил немного поиграть, раз уж Гермиона вернулась к чтению рабочих документов.

Пи-бип! Рон чуть не упустил фотоаппарат во второй раз, когда тот выпустил вспышку света, и неподвижная фотография его жены возникла на квадратном экране. Гермиона сразу же повернулась:

— Ты сфотографировал меня? Удали! Ты должен был делать фото Роуз!

— Ты сама дала мне фотоаппарат, — Рон по-детски показал ей язык. — Еще куча времени, чтобы сделать фотографии Роуз. Почему я не могу разок сфотографировать тебя?

— Ладно, — на ее лице играла улыбка. — Можешь сохранить эту мою фотографию, но я не расскажу, как сделать ее нормальную копию — сам разберешься.

Рон ожидал, что она будет раздражена, когда неделю спустя он вернулся с работы, размахивая распечатанной фотографией. Ему понадобилось четыре дня и, в конце концов, помощь Гарри, чтобы разобраться, как можно перенести изображение с экрана на бумагу. Еще три дня пошло на то, чтобы набраться смелости, войти в маггловский магазин и попросить их распечатать фото. Но Гермиона рассмеялась, целуя его, и попросила убрать фотографию с глаз долой, потому что ужасно на ней получилась — она все еще переживала от того, что до сих пор не сбросила вес, набранный во время беременности Роуз.

— Ты выглядишь прекрасно, — возразил Рон, пытаясь накормить дочку. Большая часть еды оказывалась на ее лице, а не во рту. — Как и всегда.

— Я все равно не хочу ее видеть, Рон. Теперь используй фотоаппарат, чтобы фотографировать Роуз.

Он кивнул, следуя ее просьбе, по большей части. А то фото нашло себе пристанище в его кошельке, который он носил в нагрудном кармане — возле сердца.

1 Ноября 2036 года

Они втроем сидели на полуразрушенных стульях приемной комнаты, как послушные школьники, ожидающие наказания учителя. Рон ненавидел эту комнату, так же сильно, как и слово «печаль». Казалось, люди не ждали здесь ничего хорошего.

Роуз была с одной стороны о отца, ее жирные волосы собраны в хвост, Хьюго разместился слева от Рона, в мятой рубашке и глубокими тенями от недосыпа под глазами. Они сидели в тишине, не глядя друг на друга, но крепко держались за руки в попытке успокоить, хотя знали, что никакого утешения не будет. Не в такой ситуации.

Открыв дверь, в кабинет вошла доктор Патель с уставшими глазами и тихо села напротив них. Она была в подобных обстоятельствах много раз за свою карьеру, но это не становилось легче с каждым разом.

— Итак, доктор? — хрипло спросил Рон, глядя на нее, будто в ожидании приговора.

— Мистер Уизли, мне очень жаль... — она наблюдала, как опустились плечи Рона от такого начала, и сглотнула, прежде чем продолжить. — Мы провели все возможные исследования, испробовали все возможное лечение, но реакции нет. Если на протяжении нескольких следующих дней не будет никакого знака, что ваша жена может прийти в себя, тогда, я боюсь, вам придется принимать решение.

— Решение о чем? — пребил Хьюго, сузив глаза.

— В данный момент миссис Уизли дышит только с помощью аппарата, который делает это за нее. Это то, что поддерживает ее жизнедеятельность. Если она не начнет реагировать на лечение в ближайшее время… вам придется рассмотреть вопрос отключения аппарата.

23 Августа 2000 года

Вспыхнула молния, электрическая вилка расколола фиолетовое небо надвое, за этим последовал такой грохот грома, что казалось будто завибрировала земля. Две фигуры бежали, держась за руки, через открытый парк к ближайшему строению, чтобы укрыться. Достигнув его, Рон притянул к себе дрожащую Гермиону, потирая ее руки в попытках согреть.

— Извини, наверно, идея пойти сегодня на прогулку была не лучшей.

— Наверное, нет, — рассмеялась Гермиона, ее карие глаза сверкали сквозь проливной дождь.

— И теперь я немного жалею об анти-аппарационнных чарах на квартире. Похоже, нам придется ждать, пока это закончится. Буря не такая уж и сильная, но если бы хоть дождь прекратился...

Когда он запнулся, Гермиона обняла его за шею. Поднявшись на цыпочках, она глубоко поцеловала его. И вдруг буря уже не казалось такой обременительной, а вскоре Рон вообще забыл о дожде.

2 Ноября 2036 года

— Пап?

— Да, сын?

— Что мы будем делать?

Рон перевел взгляд с безжизненного тела жены на Хьюго, не в силах найти слова. Гермиона всегда была той, кто знала ответы и правильные слова, но теперь она была без сознания и даже не догадывалась о их присутствии, так что Рону нужно было самому с этим разобраться. А он понятия не имел, что делать.

— Я не знаю, сын, я не знаю.

13 Января 2029 года

— Спасибо, — прошептала Гермиона, прижимаясь лицом к плечу Рона в конце дня.

— Гермиона, ты не должна меня благодарить, я же твой муж.

На этом она отклонилась, встретив его взгляд горящими глазами.

— Должна, — ее лицо было бледным, макияж с глаз практически смыли слезы, которые катились весь день. Черное платье, одетое ею на похороны, стало помятым, но ей было все равно.

Рон открыл было рот, чтобы возразить, но она прикрыла его губы ладонью.

— Я серьезно, Рон. Я не смогла бы пройти через это все сегодня без тебя. Спасибо.

Сглотнув, он молча кивнул. Казалось странным, что она благодарит его за то, что он был рядом на похоронах ее отца, что держал ее за руку, когда она хоронила единственного живого родителя. Но когда она смотрела на него вот так, он не мог не согласиться с ее словами. Когда Гермиона вот так на него смотрела, ему казалось, что она видит другого человека (а не того, кого показывает ему зеркало) — того, кто достоин ее. Он с трудом верил, что она может так на него смотреть.

Он мог много чего сказать: утешительные, ничего не значащие слова о потере и обязанностях мужа, значимые, но ненужные слова о том, как сильно он ее любит и как сильно сожалеет, что она испытывает эту боль.

Вместо этого Рон заключил жену в объятия, чувствуя, как слезы из ее глаз проливаются на его рубашку.

— Пожалуйста, — ответил он негромко.

16 Ноября 2036 года

Один день, два дня, три дня. Неделя. Две недели.

Люди приходили и уходили, родственники и друзья, бесконечный поток посетителей, которые тихо сидели у кровати Гермионы и надеялись, а иногда и молились, что она поправится.

Она ни разу не пришла в себя за время таких посещений. Никаких изменений, сказали врачи.

Изменений не было.

25 Апреля 2015 года

— Папа, поиграй с нами, побудь вратарем еще раз!

— Да, пожалуйста, пап!

Улыбаясь, Рон махнул рукой Роуз и Хьюго, которые кружили на своих детских метлах в саду, наслаждаясь солнечной погодой.

— Почему бы вам не потренироваться быть ловцами вдвоём? Вашей маме грустно сидеть здесь в одиночку.

Не обращая внимание на недовольные возгласы детей, он поместил свою метлу на траве возле пледа для пикника, который занимала Гермиона, книга в ее руках была закрытой — она мечтательно рассматривала летающие фигурки.

— Дети обожают это, — повернулась она к Рону, улыбнувшись.

— Они же Уизли, естественно, они обожают квиддич, — Рон нежно толкнул Гермиону локтем, подмигнув. Она невольно улыбнулась в ответ. — Они будут играть за Пушки Педдл к двадцати годам!

— Очень мило, что у тебя такие большие надежды на наших детей, Рон, — иронично подметила она. — Это же просто мечта любого родителя, чтобы их дети играли за худшую команду в лиге.

— Знаешь, мне больше нравилось, когда ты хвалила меня, — фыркнул Рон в ответ.

— Что-то я не припоминаю этой части нашего разговора, как ни странно.

— Ну, тогда сейчас как раз идеальное время начать, не так ли, любимая?

— Хм, вы слишком высокого о себе мнения, Рон Уизли, — Гермиона сделала паузу, а потом ухмыльнулась ему. — Но я признаю, что привести их сюда для пикника в саду, когда они не могут поиграть с братьями и сестрами в Норе, было отличной идеей.

— Ну, они не единственные, кто получают удовольствие, — признал он.

— Знаю. В душе ты просто большой ребенок, ну правда.

— Папа, ну поиграй с нами!

Обернувшись, Рон и Гермиона увидели Роуз, парящую в нескольких футах от них, сзади подпрыгивал Хьюго.

— Уверена, что не хочешь присоединиться к нам? — спросил Рон, заранее зная ответ. Гермиона предпочитала, чтобы ее ноги касались земли в любом случае, когда это было возможно.

— Нет, все в порядке. Продолжайте. Ты же не хочешь, чтобы обожающие тебя фанаты заждались.

— Ладно, — наклонившись, он поцеловал ее в лоб, не обращая внимания на крики протеста от детей. — Ты же знаешь, я люблю тебя, — добавил он, понизив голос до шепота.

Гермиона шлепнула его вполсилы, но ее карие глаза смягчились, когда он поднялся, а дети радостно закричали.

— Я тебя тоже, — ответила она.

Улыбка, которую он ей послал прежде, чем снова взлететь, была одной из самых широких из всех, что она когда-либо видела.

17 Ноября 2036 года

Почему это должно было случиться? Почему именно Гермиону сбили? Почему водитель не остановился или хотя бы не притормозил? Почему именно Рон должен принять это ужасное решение?

Почему жизнь так несправедлива?

Почему, почему, почему?

Он не получал ответов.

19 Сентября 2036 года

— Пятьдесят семь, — Гермиона сморщила нос. — Почему я должна праздновать этот день рождения? Он просто означает, что я стала еще ближе к шестидесятилетию.

— Конечно, должна! — возмутился Рон. — Когда еще я сделаю тебе завтрак в постель и переделаю всю домашнюю работу? — он указал на поднос с тостами, джемом, чашкой чая и двумя бокалами, который принёс.

— И то правда, — согласилась его жена, потянувшись для поцелуя. — Зачем они? — спросила она, кивая на высокие бокалы.

— Для шампанского, естественно! — он вытащил бутылку с той стороны кровати, где спрятал ее заранее. — Мы же празднуем, не так ли?

— Ну, если ты не можешь выпить бокал шампанского на завтрак в день своего пятидесятисемилетия, то я не знаю, когда сможешь, — засмеялась Гермиона, а Рон наполнил бокалы, чуть не пролив шампанское на одеяло, когда жидкость вспенилась кверху.

— С пятьдесят седьмым днем рождения, любимая! — произнес Рон, цокаясь бокалом с Гермионой. — За то, чтобы их было еще много. Ты же знаешь, шестьдесят уже не за горами...

— Рон...

29 Ноября 2036 года

— Пап, я думаю, нам нужно принять решение.

С момента аварии прошел месяц, но в состоянии Гермионы ничего не изменилось, кроме того, что ее перевели из отделения неотложной помощи в более постоянное крыло больницы. Для Рона это не имело никакого значения. Он был дома не больше трех раз за месяц, принимая душ в уборной для персонала и полагаясь на то, что Гарри и Джинни, а иногда и дети, принесут ему сменную одежду.

Держа Гермиону за руку, он моргнул в ответ на замечание дочери. Роуз и Хьюго теперь приходили по очереди к постели матери — никто из них не мог так часто отпрашиваться с работы, как Рон, а ему было все равно, даже если бы Гарри из сострадания не предоставил ему весь необходимый отпуск. Рон настаивал, чтобы дети хотя бы попытались вернуться к нормальной жизни, и они выглядели уже немного лучше по сравнению с первыми днями после аварии. Но все же он не ожидал услышать эти слова из уст Роуз — она очень редко была голосом разума в их семье.

— Ты права, Рози, — вдруг ответил он, горько вздыхая. И в этой ситуации она была не против, что он назвал ее детским прозвищем. — Мы скоро решим. Но я не знаю, что делать. Не хочу терять ее...

Его голос треснул, и он опустил голову, закрыв лицо свободной рукой. Через несколько минут он снова взглянул вверх:

— Как бы я хотел найти мудака, сделавшего это с ней.

— Ты не один, папа, — хмуро ответила Роуз, и на секунду он заметил в ее глазах такую же убийственную злость, как у него самого. Она взглянула на маму. — Но если тебя посадят в Азкабан за убийство маггла, это никому не поможет. И это не то, чего хотела бы мама.

— Я знаю, знаю, — тень улыбки мелькнула на его лице, не касаясь глаз. — Но ты права. Нам нужно принять решение, Рози. Завтра я поговорю с твоим братом. Я не буду ничего делать, пока мы все это не согласуем.

22 Июля 1998 года

Перед ними растянулся пляж с таким белым песком, что казался снегом. Синие волны окутывали берег, а солнце светило ярко даже на закате, а небо было окрашено в идеальное сочетание розового и красного. Жизнь в ярких красках.

Рука Рона, окутанная солнечным светом, не смотря на вечер, была обернута вокруг плеч Гермионы, а она прижалась к нему, пока они гуляли по пляжу, песок просачивался сквозь пальцы их ног. Казалось, что сейчас отпуск — а, может, так и было, ведь они нашли родителей Гермионы, к которым стала возвращаться память. Их первый совместный отдых. Рону нравилось, как это звучало.

— Знаешь, быть здесь, с тобой, — начала Гермиона, поворачиваясь лицом, чтобы встретиться глазами с Роном, — после всего, что произошло… ну, это звучит глупо, но кажется, что у нас есть вечность. Будто мы бессмертны.

Секунда прошла в молчании, пока Рон осознавал ее слова.

— Может, у нас и правда есть вечность, Гермиона. И, — он покраснел, но выдержал ее взгляд, — это неплохой вариант провести ее. С тобой.

Ее поцелуй был нужным ему ответом.

6 Декабря 2036 года

Рон хотел бы быть таким же смелым, как Гарри, и принять смерть. Но он принимал решение не собственной смерти — черт, он бы с удовольствием поменялся местами с Гермионой, если бы это дало ей лишний день жизни, если бы это означало, что у детей все еще есть мать, и что мир получит еще немного ее славного существования на земле. Но это не так работает, поэтому он должен был сам принять решение.

Он поговорил с врачами. Они использовали много медицинских терминов, которые он не понял, рассказывали о маггловских понятиях, о которых он никогда не слышал, объясняя ситуацию. Только факты, никаких заключений — это все, что им позволено было сказать на тот момент. Казалось, он слышал, как Гермиона цыкнула ему в ухо, пока он слушал их в недоумении, как она сказала, что, если бы он хоть раз прочитал предложенные ею книги, то представлял бы, о чем сейчас идет речь. Эта идея показалась ему такой реальной, что он почти повернулся к ней, чтобы заговорить, как вдруг вспомнил, что его прекрасная жена не говорила и даже не приходила в себя на протяжении месяца.

Он поговорил с детьми. Роуз и Хьюго справлялись со всем лучше него — хоть и чувствовалось напряжение, они оба согласились на то, что должны сделать.

Теперь решение было за ним. Он должен был озвучить его врачам. Он должен был подписать бумаги, но ему казалось, поставить подпись означало замарать свои руки в крови жены.

Но это все могло подождать — подождать еще один день. Еще день с женой — все, чего он мог просить. Это было эгоистично с его стороны? Возможно.

Ему было все равно.

20 Апреля 2009 года

И как только Гермиона с этим справлялась? На часах всего девять утра, а он уже совершенно вымотан, пока поднимал, умывал, одевал, кормил двоих детей (что было намного сложнее, чем ожидалось, так как Хьюго придумал новую игру — бросать то, что держал, и смотреть, как взрослые бегают и поднимают это, отчего Рон четыре раза ударился об стол, пока нагибался за разбросанными вещами) и собирал все их вещи. Пока мама присматривала за детьми в Норе, Рон отправлялся на работу. Ему едва хватало времени надеть свою мантию и схватить палочку, прежде чем он аппарировал в Министерство.

Рон не представлял, как Гермиона ежедневно справлялась с этим, да еще и приходила с работы, переполненная энергией.

— Как дела, Рон? — бодро спросил Гарри, открыв дверь своего кабинета, когда заметил прибытие друга. — Как дети? От Гермионы что-то слышно?

— Да, этим утром пришло письмо. Она добралась туда нормально, но жалуется, что некоторые люди из их группы более заинтересованы в пьянках, чем в посещении исторических мест — ты же знаешь, типичная Гермиона, — он слегка улыбнулся Гарри. — Дети уже по ней скучают.

— Она же возвращается в субботу, не так ли?

— В воскресенье, — тяжко ответил Рон. Прошел всего день, а он уже столкнулся с трудностями, пока самостоятельно справлялся с детьми и работой, да еще и постоянно испытывал ощущение, будто ему чего-то не хватает. Прошлой ночью он почти не спал, не привыкший к тому, что вторая половина кровати пустая и холодная. Он знал, что это прекрасная возможность для нее, но все равно часть его желала, чтобы Гермиону не выбрали в состав делегации Министерства, для посещения Греции и поддержания связи со своими средиземноморскими коллегами.

— Время пробежит быстрее, чем ты думаешь, приятель, — Гарри похлопал Рона по плечу. — Так было всегда, пока Джинни играла в матчах за границей.

— Ага.

Гарри улыбнулся, а Рон уселся за свой стол, засунув руки в карманы — у него не было желания работать сегодня. Его кисти коснулся кусочек пергамента, и он достал небольшую записку, которую украшали несколько строчек аккуратного почерка, из кармана мантии.

«Держу пари, ты думал, что избавился от меня, не так ли? Ну, не тут-то было, Рон! Надеюсь, с детьми все в порядке. Я всегда рядом, если нужна тебе. Не забывай об этом, любимый».

8 Декабря 2036 года

И вот наступил этот день. Члены семьи и друзья пришли в полном составе, чтобы попрощаться с Гермионой Уизли — женщиной, которая тронула сердца людей, даже не подозревая об этом. С ее стороны никого не было — единственный ребенок, она осталась одна, когда родители умерли около десяти лет назад, но семья Рона более чем восполнила это. Она была одной из них намного дольше, чем носила их фамилию.

Роуз и Хьюго были с ней сейчас, шепча слова, которые она не могла слышать, слова, в которых нуждались даже больше, чем их мама. Перед приездом в больницу они решили между собой, что дадут папе побыть наедине с мамой перед отключением аппарата. Рон не знал, как благодарить их за это.

Двери открылись, и показалась Роуз, обнимающая Хьюго, чье лицо было мокрым от слез. Роуз дрожала, ее лицо застыло. Она кивнула отцу, не сказав ни слова, и Рон прошел в палату, которую ему пришлось так хорошо узнать за последние несколько недель.

Гермиона лежала на кровати без сознания. Он подкрался к ней ближе, мягко ступая, будто боялся разбудить ее. Присев, он взял ее руку — ту, на которой было обручальное кольцо — в обе свои, целуя. За последние недели опухоль уменьшилась и большинство синяков сошли с ее лица, так что ее кожа снова была почти нормального цвета. Ее волосы были раскиданы на подушке, пушистые и вьющиеся — результат использования дешевого больничного шампуня. Рон представлял, что бы она сказала, если бы могла увидеть себя в зеркале. Под трубками, торчащими из носа, ее сухие губы почти изогнулись в улыбке.

Вот оно. Его прекрасная, замечательная жена, девушка, которую он любил около сорока лет, женщина, которая была его женой около тридцати лет. Глаза Рона наполнились слезами, когда он вспомнил о всех моментах, которые они разделили вдвоем: праздники, отпуска, рождение их детей, и мелочи, которые почему-то сейчас всплывали в его голове чаще других вещей: то, как она пачкала лицо в муке, когда выпекала что-то, лак на ногтях, который постоянно откалывался, невероятное количество бутылочек, занимающих полки в их ванной, для укрощения ее диких волос, не смотря на то, как много раз он говорил, что ему все нравится.

Это то, с чем он должен попрощаться и отпустить. Гермиона. Соленые слезы текли по его щекам, но вытереть их означало бы отпустить ее руку, поэтому он позволил им бежать, стекая по его длинному носу и капая на простыни.

Шмыгнув носом, Рон глубоко вздохнул. Минуты уплывали, а он не сказал и половины того, что хотел — слова, которые он подготовил, когда принял окончательное решение. Но глядя на свою жену, спокойно лежащую на больничной койке, они все улетучились. Он наклонился вперед, прижавшись губами к ее лбу, и пригладил ее волосы.

— Я люблю тебя, Гермиона, — прошептал он. — Всегда любил. Всегда буду любить. Надеюсь, ты знаешь это, родная.

Его руки задрожали, и, на мгновение прикрыв глаза, он поцеловал ее пальцы. Сделав последний глубокий вдох, Рон посмотрел на красивое лицо своей жены, заставляя себя сказать слова:

— Прощай, Гермиона.