Уставшее поверье (джен)

— А теперь ещё раз всю твою чушь про камень Бларни, красноречие и новое лицо в нашей редакции.

Мадлен обиженно надула подкрашенные помадой цвета спелой клубники пухлые губы, и выразительно покачалась на каблуках, намекая, что сейчас уйдёт. Инес только сложила на груди (на отсутствии груди, если быть честной) перемазанные чернилами до самых локтей руки — если бы обидчивость и болтливость приятельницы были боксёрами, на обидчивость она не поставила бы ни цента.

— В Ирландии есть волшебный камень, Бларни называется, — терпеливо пояснила Мадлен («…девять, десять — нокдаун. Болтливость побеждает безоговорочно»), — говорят, всякий, кто поцелует его, потом всю жизнь за словом в карман не лезет. Мы сейчас ни строчки выжать не можем, а юбилейный выпуск на носу. Связь улавливаешь?

— Вряд ли главный редактор будет в восторге от идеи потратить уйму денег и рабочего времени на отправку подчинённых в Ирландию. Даже ради следования необычайно важной традиции. — Инес развернулась к черновику статьи о хакерских атаках на базы данных крупного банка, показывая, что не собирается выслушивать очередную порцию бредней. Но упорству Мадлен, привыкшей неделями добиваться интервью у светил моды, можно было позавидовать.

— Не обязательно целовать сам камень — сойдёт любой ирландец. А наш новый коллега…

Зазвенела прицепленная к двери связка колокольчиков. Инес глухо зарычала сквозь зубы, смяла черновик и приготовилась запустить бумажным «снежком» в явившегося одолжить ручку корректора или сплетницу-бухгалтершу. На одного удерживающего корабль «N-sk Times» на плаву сотрудника приходилось бездельников пять «балласта», и то, что газета ещё не затонула, можно было назвать только удачей. Кстати, об удаче.

— Это же не пятый кабинет? — уточнило очевидный факт рыжее… недоразумение на пороге. Другое определение даже Инес с её огромным словарным запасом трудно было подобрать.

— Э-э-э… двадцать седьмой, — выдавила она. Собранные кожаным ремешком в хвост огненные вихры, десяток разномастных браслетов на руках, закатанные рукава видавшей виды рубашки в клетку — студент-стажёр? Нет, слишком уверенно держится.

— Пятый этажом ниже, — моментально включилась приятельница, — Лифт сломан, но лестница здесь недалеко. Проводить вас?

Незнакомец скосил глаза на «шпильки» Мадлен и покачал головой. Видимо, уже успел оценить крутизну ступенек и не был готов спускаться по лестнице с провожатой на руках, а потом в качестве ответного жеста вежливости возвращать её на второй этаж таким же образом. Мадлен едва заметно нахмурила нарисованные брови — видимо, на это она как раз рассчитывала — но тут же изобразила чарующую улыбку.

— Что же, время — деньги, а мне ещё наработки редактору отнести нужно. Успешной работы в нашем непростом коллективе! — и, выходя, будто невзначай прикоснулась к веснушчатой щеке молодого человека губами. Инес подавила желание по-детски спрятать лицо в ладонях от стыда за лицо редакции в целом и поведение Мадлен в частности: желание удачи — дело понятное, но элементарные приличия никто не отменял! Ирландец, впрочем, не выглядел ни удивлённым, ни возмущённым. Он проводил Мадлен взглядом обречённого на казнь, стёр ладонью с лица яркий отпечаток и соизволил наконец представиться:

— Габриэль. Новобранец, если можно так выразиться.

— Инес. Старый солдат в окопе. Скажите, Габриэль, конкуренты исчерпали запас более взрослых пакостей и стали отдирать номера с дверей кабинетов?

— Нет, — улыбнулся «новобранец», не как Мадлен, а широко и искренне, — это я не смог найти более взрослого способа, чем опытный, проверить, все ли в редакции… как бы помягче…

— Суеверны? Все. За редким исключением, — припечатала Инес. — Лентяи вообще часто суеверны, не замечали? Гораздо проще свалить нагоняй от редактора на перебежавшую дорогу чёрную кошку, чем признать, что материал следовало сдать ещё на прошлой неделе. И если вы продолжите подпирать дверь вместо того, чтобы пойти заняться чем-то полезным, я решу, что вы очередной трутень в нашем улье.

Рыжеватые брови взметнулись вверх. Инес не сразу поняла, чего ирландец ждал.

— Вот ещё! — возмущённо фыркнула она. — Не будь у меня красноречия и остроумия, я бы здесь не сидела! И вообще я… редкое исключение, вот!

— А удача редкому исключению не нужна?

— Своей хватает. — С этими словами Инес встала из-за стола и буквально выпихнула незваного гостя за дверь. Сегодня она статью допишет, даже если небо рухнет!

* * *

Кофе был невыносимо горьким, но сахар сделал бы отвар пережаренных зёрен не лучшего качества непригодной для питья гадостью. По кое-как вымытому окну кофейни стекали холодные даже на вид капли ноябрьского дождя. Пыль притаилась в складках застиранных занавесок, готовая коварно осыпаться на голову при первом движении.

«Своей хватает»

Отражение глаз в тёмной жидкости было настолько жалким, что Инес предпочла их вообще закрыть. Пальто висело на шаткой деревянной вешалке, но на плечи давило что-то другое — куда более плотное, чем его ткань, и куда более серое, чем пыль.

В школьные годы, кажущиеся сейчас дальше Средневековья, Инес пообещала себе переносить беды и напасти стойко. Не ныть маленькой сопливой девочкой, не скулить побитой собакой, не плакаться в жилетку — сравнения она нарочно придумывала самые унизительные, чтобы и мысли не возникало тратить время и силы на сетования, когда можно взять и справиться.

Она и справлялась. С экзаменационными заданиями, со студенческим безденежьем, с отвратительной безалаберностью коллег. Успех и стабильность сопутствовали «железной Инес», но удача, это пахнущее нагретым деревом и ромом из пиратского бочонка слово...

Она солгала Габриэлю, и ложь эта была сродни вечному «Всё в порядке», повторяемому во время осенней простуды, рабочего аврала, финансового кризиса. Удачи давно не было в её жизни, не было и искристого куража, да и крылато-уютное вдохновение всё реже посещало — редактор, редкостная бездарность, пока ничего не замечал, но сама Инес уже не могла читать свои вымученные статьи без зубовного скрежета.

Не ныть, не скулить, не плакаться. Инес распахнула совершенно сухие глаза, допила кофе в два глотка и мрачно уставилась в окно.

«Акция «Удача» — три диванные подушки ручной работы по цене двух. Не упустите свой шанс!» — кричал пёстрый плакат в витрине магазина мебели напротив. Инес усмехнулась чему-то своему, накинула пальто на плечи и вышла под дождь, не раскрывая зонта.

— Жёлто-зелёную и оранжевую, пожалуйста. Ещё вон ту, с трёхцветным котёнком.

Мягкие шерстяные стежки вышивки ластились к пальцам, бумажный пакет приятно хрустел, расправляясь. Последнее дело для журналиста — упускать шанс. Пусть хоть такая удача у неё будет.

На оплату «удачи» пошли деньги, отложенные на модную в этом сезоне безвкусную сумочку.

* * *

— Я тебе точно говорю, это всё ирландец! С тех пор, как наша бухгалтерша и Кэсс из отдела кадров его поцеловали, парни с них глаз не сводят!

— Только потому, что ради внимания Габриэля эти дамы наконец переоделись из серых ряс в приличную одежду, — хмыкнула Инес, не отрываясь от репортажа с благотворительного концерта. Надо же, чтобы самой выбирать темы статей для своей колонки, надо было всего лишь попросить редактора! Который не такая уж и бездарность, если подумать — заметил ведь прорезавшуюся в статьях живость и увлечённость материалом.

— А Джон и Питер из спортивного отдела? Их же написать что-то приличное и кнутом не могли заставить, а как к ним в кабинет ирландца посадили…

— Неловко баклуши бить, когда рядом кто-то с искренним интересом работает.

— Тиражи газеты…

— …выросли почти вдвое, потому что читателям понравилась новая колонка об исторических местах страны, которую давно пора было ввести.

— И которую ведёт ирландец!

Инес глубоко вдохнула, медленно выдохнула и разумно рассудила, что есть люди, спорить с которыми — только время терять. И Мадлен к ним относится.

— Хорошо, ирландец так ирландец. А теперь отойди, пожалуйста, мне нужно работать.

Надо же, и надоедливую приятельницу давно надо было просто попросить! Нет, есть всё-таки чудеса не только на свете, но и в жизни конкретной журналистки.

К ярким уютным подушкам совершенно не подходила блестящая кожаная обивка купленного когда-то по глупости и надоевшего до тошноты дивана. К новому, мягкому и спокойного цвета, не подходили унылые полосатые обои. К светлым стенам с ирисами не подходила давящая своей массивностью люстра…

К моменту, когда Инес поняла, что дело идёт к полномасштабному ремонту, денег в запасе осталось не так уж много. В ход пошли давно задуманные статьи, для «N-sk Times» непригодные, но другими журналами принятые с радостью. Подработки должны были быть закончены вместе с ремонтом, но отказаться от возможности писать о том, что интересно и важно лично ей, вместо того, чтобы вытягивать из болота заштатную газетёнку, Инес уже не могла.

Она не стала красавицей за одну ночь, не избавилась от вредного (она сама это признавала) характера, не выиграла в лотерею миллион и даже не сменила работу. Но жизнь менялась, окрашиваясь вдохновением, куражом и той самой удачей, как мокрый лист акварелью. И ирландец здесь был, разумеется, ни при чём!

Габриэль просто был. Забегал показать свои статьи и почитать статьи Инес, приносил к чаю имбирное печенье — подгоревшее, но очень вкусное — («Сам испёк!»), провожал до дома в густых зимних сумерках. И как-то раз хрустко-морозным солнечным утром, когда небо было высоким и лазурным, они завалились в ту самую мрачную кофейню, хохоча во всё горло над какой-то не самой умной шуткой, с каплями талого снега и уцелевшими искристыми снежинками на волосах и пальто.

— Знаешь, — заявила Инес тогда, — по-моему, ты не просто ирландец!

Большой глоток кофе обжёг язык, но невыносимой горечи больше не было — она растаяла в сугробе, обет молчания рассыпался звонким хохотом, а снежки сбили серую тяжесть с плеч.

— А кто тогда — индеец, что ли? — хмыкнул Габриэль.

— Когда скакал по парку с непереводимым боевым кличем, был похож. Но на самом деле ты самый настоящий ирландский волшебный дух… как его… сид, вот!

— Ши, — машинально поправил «волшебный дух», — правильно произносить «ши».

— Ну, ши так ши, — согласилась Инес и, налюбовавшись на изменившееся лицо Габриэля, улыбнулась, — Шучу. Не бывает на свете ни сидов, ни ши, конечно. А ты просто жизнерадостный, неравнодушный и любишь своё дело — вот и кажется, что ты приносишь удачу.

— Да… кажется, — внезапно повеселел Габриэль, — Допиваем кофе — и второй раунд?

Кое-что другое Инес казаться не могло — с каждым днём рыжие волосы «талисмана» всё больше тускнели. Если в первый день в редакции они могли спорить цветом с пламенем, то теперь больше напоминали медь. Веснушек тоже как будто стало меньше.

— Зима, знаете ли, — отшучивался Габриэль, но улыбка его была какой-то невесёлой.

* * *

Из переноски доносился непрерывный писк, сапоги вязли в снегу, а нарисованные веснушки наверняка стёрлись — не стоило экономить на косметическом карандаше. Бредовость затеи была Инес очевидна, но охи-вздохи Мадлен звенели в ушах. «С этих глупцов и вправду станется из-за нелепого поверья выпуск юбилейного номера провалить!» — раздражённо думала она, а палец уже вдавливал в стену кнопку звонка.

— Инес?

— Ты… ты что с собой сделал, дурень?! — Переноска чуть не выпала из рук.

— Покрасился, — буркнул Габриэль, отводя глаза, один из которых полностью скрывала тускло-каштановая чёлка. Ни одной веснушки на бледном лице не наблюдалось. — Ты сейчас будешь говорить, что я должен пойти в редакцию и…

— Ты никому ничего не должен. Особенно если действительно болеешь. — Последняя фраза прозвучала ехиднее, чем хотелось.

— Я не болею, — признал очевидное Габриэль. — Я просто… устал я, Инес. Ты ведь права была, я…

— Ты кажешься волшебным существом, дарящим удачу, поняла уже. Ты и старался её дарить, но в один не слишком прекрасный день силы иссякли. Тебя зацеловали и затискали, как… слишком милого котёнка.

— И что же ты предлагаешь — перестать делать для мира то хорошее, что я могу? — Габриэль обхватил себя руками за плечи, и — Инес готова была поклясться — его волосы поблёкли до невзрачного русого цвета.

Рассказывать о своих ошибках было непросто — наверное, потому что она до сих пор не признала их до конца. Но кому как не Инес было знать серую мглу бессмысленности жизни, когда верить в циничную правду (которая ложь на самом деле) ещё не хочется, но в кофейной горечи уже тонет пол, и тают стены, и кому как не ей было не давать упасть в эту холодную бездну человеку рядом.

— Знаешь, я раньше тоже думала, — тихо произнесла она, — что единственное, что я могу сделать хорошего — поддерживать на плаву нашу газету. Я писала вдвое больше, чем нужно, оставалась сверхурочно, пыталась заставить работать тунеядцев. Я вкладывала в «N-sk Times» больше сил и времени, чем главный редактор. Потом я, как и ты, решила, что незачем убиваться зря, и стала просто писать статьи ради зарплаты. И лишь через два года поняла, что я могу сделать больше. Намного больше. Могу писать и публиковать то, что действительно интересно мне и людям, могу создать свою газету, могу научить других писать складно и с душой.

— Ты…

Инес решительно тряхнула головой.

— Да. Я увольняюсь и ухожу в свободное плавание. Но перед тем, как положить на стол главного редактора заявление об уходе, я хочу подменить на боевом посту талисмана одну рыжую личность… пока эта личность раздаст за меня котят.

Те, словно услышав, что говорят о них, запищали и завозились в переноске в два раза громче.

— Я? Котят?!

— Обещала помочь подруге, но в связи с твоей «болезнью» планы поменялись. Когда счастлив сам, хочется и другим помочь быть счастливыми, — Инес протянула матерчатую сумку и табличку «Отдам котят в добрые руки» окаменевшему Габриэлю. — Ничего сложного — просто встанешь в людном месте с табличкой. Если кто-то захочет взять, попросишь мелкую монетку — чтобы котёнок в новом доме прижился — и телефон нового владельца запишешь.

— Подожди! — крикнул он уже в спину сбегающей по лестнице журналистке, — Как ты собралась меня заме…

Из-под сдёрнутого испачканной чернилами рукой берета показались перекрашенные в рыжий пряди волос.

* * *

— Здравствуйте. Можно мне котёнка? — робко произнесла девочка, настолько милая и маленькая, что казалась большой куклой.

— Мама разрешила? — Лучше уточнить на всякий случай, не хватало ещё котёнку начинать жизнь в новом доме со скандала. Девочка кивнула. Полная женщина с ласковым лицом улыбнулась и тоже кивнула в ответ на его вопросительный взгляд.

— А руки у тебя добрые? — продолжал допытываться Габриэль. Девочка пожала плечами, протянула вперёд маленькие руки с тонкими пальчиками, и он, не задумываясь, бережно положил в них пушистый чёрный комочек с белой полоской на носу.

— Ой! Как вы догадались, что я этого котёнка хотела? И как поняли, что мои руки — добрые? — В глазах девочки сияла неподдельная вера в чудо, скажи ей правду — поверит свято и безоговорочно, как умеют верить лишь дети и старики с чистой душой. Но Габриэль только улыбнулся многозначительно.

— Я знаю в этом толк, уж поверь.

Опустилась на замшу перчатки монетка, зашуршал по листу блокнота грифель карандаша, записывая ненужный телефон — что котёнку в этих руках будет хорошо, было понятно и без звонка. «Откуда знаете»… Ещё бы ши не знать человеческие желания и не видеть насквозь человеческую суть! Пусть даже почти растратившему свою силу и удачу ши.

Габриэль глубоко вдохнул холодный воздух и задрал голову к первым звёздам на бескрайней синеве неба. Огненные пряди рассыпались по плечам, сверкнули веснушки на носу.

Мир постепенно обретал новые очертания.