Тело (джен)

Кантерлотская библиотека. Громадная, богатая, древняя. Есть здесь секции из гладких, ровных плит, есть — из древесины, покрытые штукатуркой, есть и из потемневших неровных булыжников, скреплённых раствором. Каждый материал пахнет по-своему особенно: крыло из деревянных панелей — самое новое, сразу чувствуется характерный запах лака; от чёрного камня воздух становится прохладным и зябким; а белый мрамор, которого больше всего, дышит раскалённым горном. Я могу зайти в любую часть библиотеки и сказать, что тут содержится, просто по запаху камня. И по аромату бумаги, будь она новая или уже старая.

Но всё это время я никогда не замечала одного крыла.

В одном из закутков белокаменных архивов притаилась ржавая, обшарпанная дверь, за ней — темнота, сколопендры и полусгнившая лестница. Ступени скрипят и прогибаются под шагами, будто вот-вот треснут. В воздухе витает пыль, и во рту сразу делается сухо. Кронштейны, покрытые коростой жирной чёрной копоти, висят без факелов.

Пол внизу, положенные крест-накрест высохшие доски, беспрестанно охает и стонет под весом всего, что есть в помещении. В низкий потолок упирается несколько покосившихся шкафов, и полки их ломятся от увесистых фолиантов. Корешки без имён и названий прячутся под слоем паутины и пыли. Добрая четверть книг, однако, выглядит так, словно их недавно читали. Лежат на столиках, раскрытые в каких-то местах, набитые зашифрованными заметками. Некоторые бумаги слетели на пол, чем притягивают взгляд к тёмным пятнам и глубоким шероховатостям в древесине. Один раз я присмотрелась получше: борозды, как линии, образуют лениво змеящийся узор, который сходится в одной точке.

Ещё ни разу я не встречала в этом склепе библиотекарей. Не слышала дыхания или шёпота. Не видела, чтоб хоть одна живая душа спускалась вниз или поднималась обратно. Мне невдомёк, кто принёс сюда книги, выцарапал руны, разбросал заметки. Всякий раз, приходя сюда, я вижу их на прежних местах. Но всё же бумаги не тускнеют и не покрываются пылью, терпеливо дожидаясь своего читателя.

Поменялось в этой гробнице только одно.

Я подношу фонарь к силуэту тела, что стало таким близким за последние месяцы. Тут, в средоточии концентрических линий, — труп. Единорожка, упитанная и с ухоженной шерстью, не тронутая разложением. Всегда на боку. Спутанная грива ниспадает с плеч и цепляется за отметины в полу. Я частенько создаю магией легкий ветерок и сдуваю волосинки с её мордочки, пускай и на следующий раз всё станет как прежде. Она перекладывает ноги, изменяется в лице; но только не передо мной, исключительно в то время, пока меня нет. Порой умиротворённая, порой — нет. Порой мне кажется, что она реагирует на моё настроение, когда я рядом. Но, возможно, я просто мысленно вижу себя с ней. И причина на то довольно очевидна.

Мордочка, тело, кьютимарка. Между нами никаких отличий.

С чего бы тогда должно отличаться настроение?

Странное дело… Кто она? И откуда тут взялась? Про себя я надеюсь, что когда-нибудь приду — а она очнётся. Тогда, может быть, я сама у неё всё и спрошу.

Но сколько бы бессонных ночей я ни провела в постели, дрожа от холода, не в силах думать или провалиться в забытье…

…Мне в голову не приходит ни единого слова, которое я могла бы ей сказать.

~∞~

Соскребаю с двери немного красной краски в мерный стакан. Можно будет установить её возраст и, возможно, даже химический состав. Но позже. Сначала мне предстоит спуститься вниз, снова к самой себе, а все опыты потом.

Я определю место каждой книги, каждой бумаги и бороздочки, если на то пошло. Отмечу положение каждого стула и стола. Тщательно запишу всё, узнаю, меняется ли что-то с очередным моим визитом. Займу себя делом, чтобы привыкнуть к этому помещению. Буду ждать, не шевельнётся ли тело и не объявится ли тот, кто его сотворил.

Повторяя это про себя, отворяю дверь.

Сколопендры расползаются по щелям. А пауки, оказывается, успели оплести обратную сторону двери. Тихо шуршат петли и снова поскрипывают шаткие ступеньки, но я стараюсь не обращать внимания на них. И на то, как тает свет за хлопнувшей дверью. Пол неровный, дверной косяк чуть перекашивает — сила притяжения, обычная физика, бояться нечего. Фонарь покачивается, охваченный ореолом магии. Спускаюсь.

Вот и комната. Совсем неизменившаяся. Вот и моё тело… Жуткое, как и прежде. На сей раз лежит на спине: задранные ноги, стиснутый рот, обнажённые дёсны, изогнутая шея, рог упёрся в пол…

Делаю шажок. Надо опись сделать, провести эксперименты… Но я подступаю ближе, расправляю тяжёлый стёганый плед, и волшебные искры опускают его на спящую. Зацепившись за копыто, он повисает на торчащей, будто одеревеневшей задней ноге. Тело буграми выступает из-под своеобразного покрывала.

Забота, вот что. Ей холодно, а она нуждается в заботе. В заботе и пледе.

Натягиваю угол пледа на сердитую гримасу. Подсовываю гриву под краешек.

Вот так.

Идеально.

Отступаю на шаг, и её всхлип раздаётся из-под половиц. Нет… это просто доски скрипят. Возьми себя в копыта. Ещё остались книги… книги, бумаги и стулья, надо составить опись.

Ставлю фонарь на один из столов, и свет выхватывает пустую книгу. Рядом лежит пара исписанных листов. По их уголкам я прикалываю кнопки — они погружаются без сопротивления. Будто во что-то пробчатое, а не в древесину. Если что-нибудь сдвинется, будет тут же видно по положению кнопок. Присматриваюсь к книге: страницы отливают блеском. Отражают свет. Невидимые чернила, похоже, или какой-то трюк. Хочешь увидеть написанное — подсвети с обратной стороны, прояви реагентом, наложи чары.

Не отрывая взгляда, я приподнимаю страницу телекинезом. Принести, что ли, уголёк и попробовать проверить, нет ли на них записей? Страницы прилегают неплотно, местами порваны, корешок сломан. Совсем как будто на них писали…

Что-то брякнуло, едва слышно, будто камешек покатился. Мой взгляд тут же метнулся к телу. Упало? Шевельнулось? Заворочалось?

Да нет, навес над телом как стоял торчком, так и стоит… Ни один волосок в гриве не сдвинулся.

И снова этот звук, тихий, практически неуловимый. Тихонькое такое, слабенькое — “стук”. Словно оброненная монетка или…

Кнопка.

Прямо у меня на глазах выскочила одна из кнопок. Катится, до края катится, и упала на пол.

Да что же это со мной, кажется, задела книгу, а книга кнопочку-то, видать, и сбила. То-то мне казалось, что они так легко прикалываются. Перевожу взгляд на бумаги: шляпки кнопок торчат над листами, вот-вот выскочат. Ну да, телекинез иногда плохо передаёт ощущение нажима, что поделаешь.

Прикладываю копыто к каждой кнопке по очереди и надавливаю всем весом, чувствуя, как вгоняю их в столешницу. Один листок смещается и, плотно зафиксированный, чуть-чуть дыбится.

Вот так-то. Теперь должны крепко сидеть. И не забыть про ту, что упала…

Я ныряю под стол и свечу рогом. Возьму однажды и наступлю на забытую кнопку, вот неожиданность будет. От такого можно и перевернуть что-нибудь, исследования испортить, а то и… Я кошусь на застывшее тело. Любопытно, а если закричишь, она очнётся? А хватит ли у меня смелости на такой эксперимент? Приоткрываю рот, чмокнув слюной…

Ну вот, опять.

Покатились. Две… нет, три.

Я ползу обратно, стараясь не стукнуться головой о столешницу, тут же вскакиваю на ноги. Хватаюсь за стол — тот подпрыгивает от удара. Все кнопки вываливаются, разлетаются, постукивают…

Оставляя за собой тонкие чёрные линии, следы из крохотных чёрных капель.

Буравлю взглядом дырочки в дереве. У каждой, каждой — по лужице маслянистой жидкости. Весь стол в ней. Особенно много с краешка того самого листа. Жижа растеклась. Я не следила — но она растеклась. Впиталась в бумагу, заляпала кляксами, размочила, деформировала, и теперь сохнет.

Может…

Заклинание… Охранное? Точно. Должно… должно быть, это магия. Это всё точно из-за волшебства, такого, для защиты документов…

Я выхватываю свою книгу из общей кучи. С корешка капает чёрная жидкость. Намокла. Пропиталась насквозь.

Так. Так, ладно.

На сегодня хватит. Нужно быть с этим деликатнее. То есть подход другой нужен, в этом смысле, имею в виду.

Мне пора обратно.

Подхватываю фонарь и, бросив последний взгляд на тело, выскакиваю из помещения. Каждая досочка в лестнице уходит вниз под моими копытами.

Позже я проверила пробу краски с двери. Надо было догадаться, что в ней высокое содержание железа. Красный цвет получается из-за железа, красный цвет и ржавчина. Это окислившийся “феррум”, не кровь, просто краска с высоким содержанием железа. Кровь бы начала разлагаться, стала бурой. Начала бы пахнуть. А то, что красное — это от железа. Не от крови.

А та жижа из стола?

Так она высыхала. Это просто чернила.

Никак иначе. Охранное заклинание, и только. Нечего переживать.

~∞~

Держу копыто на двери. Вслушиваюсь в собственное дыхание.

Зубы не стучат, и в коленках у меня не дрожит. Внизу совершенно нечего бояться. Ничего опасного там нет. Сильно я себя накрутила, да, заработалась, ещё и тело это странное. Но я обязательно выясню, откуда оно там взялось, кто его создал. Я подойду к делу профессионально, как учёная — а я учёная. Без эмоций, с умом и с проницательностью.

Раз за разом повторяю про себя эти слова.

Повторяю, и вот дверь, она передо мной — я её открываю.

Не могу. Не то чтобы её кто-то вдруг наглухо запер, нет. Просто… я никак не могу собраться с духом, чтобы её открыть.

Мне не страшно.

Я не боюсь.

Глубокий вдох.

И вперёд.

…

А лестница всё не уймётся, скрипит.

Каким-то чудом дохожу до низа. Плед… пропал. Просто взял и растворился. Тело снова лежит на боку, сжалось в комочек — а пледа нет. Смотрю по углам, немного подсвечивая фонарём: мало ли, слетело от движений. Но его попросту нет. Что-то… нет, кто-то его забрал. Какие-то происки злокозненной силы.

Я склоняюсь над трупом своего двойника: вдруг, может, в этот раз повезёт, и я увижу, как она дышит или шевельнётся, хотя бы чуть-чуть. Но, словно скованная льдом, она не двигается. Как и вчера, как и позавчера.

…Прошло немало времени, а я не могу разогнуть колени. Хочется просто стоять рядом и ждать. Так, того гляди, и творец объявится или — а вдруг — руны на полу приведут её в движение. Есть же какой-то способ, непременно есть. Всегда есть. Надо только усесться, расслабиться и подождать.

Моргает фонарь. На её обнажённых дёснах играет блеск. Слюна. Она живая. Хочется надеяться…

Сзади раздаётся скрип. Это из-за книг. Они тяжёлые, а пол мягкий. Надо сесть. Я тут надолго, очень и очень надолго.

Отрываю от пола копыто, и тот возмущённо стонет. Опускаюсь на колени — снова охает, плачет. Но ничего, я привыкла, не сломается же он. Пол трещит под моим весом, прогибается под животом. Нет-нет, он не сломается. Сколько раз я тут бывала — и ничего, и не ломался он.

Со звяком опускаю фонарь рядом с собой — стонов не последовало. Но едва ореол моего рога гаснет, как тени в комнате начинают множиться. Света фонаря явно не хватает. Внутри рыжий огонёчек, маленький совсем, а от него целый сонм теней, подмигиваюших, вычерчивающих трещинки и борозды, а по ним струится…

Мой рог охватывает мерцание.

Я захватила книгу. У меня с собой книга, и я — вот она, я, я кладу её перед собой. В пространство между собой и собственным телом. В любое мгновение можно стрельнуть взглядом, можно заметить любое движение. А если надо ещё света, так нетрудно, наколдую заклинание.

Ореол магии постепенно угасает…

Я колдую заклинание. Шарик пурпурного света подрагивает, точно крохотная фея. Ещё и гудит тихонько! Уютно. И тепло. Но не отвлекаться. Мерцание перелистывает книгу. Упс, промахнулась мимо закладки — хихикаю, но тихонько. Две страницы назад — и снова промах! А звук всё же приятный. Концентрируюсь на закладке.

Ореол постепенно угасает…

Тереблю уголок книги. Прикалываю страницы. Шуршу бумагой.

Буду ждать и читать.

Хотя…

Вот эти отметины, выщербинки в полу. Раньше я не замечала, но они царапаются. Совсем немного, но царапаются. Усаживаюсь поудобнее. Стало лучше. Переключаюсь на книгу, взгляд скользит по строчкам:

“За три-четыре недели вспышка холеры, пока с ней не удалось справиться, унесла более трёх тысяч жизней. Типичная картина: вот вдоль дороги ковыляет жеребец (на него направлен объектив камеры), вдруг он опускается на землю, складывается пополам, заваливается — и его не стало. И так не только с жеребцами, но и с кобылами, жеребятами…”

Выщербинки опять царапаются. Я перевернулась набок. Какой неудобный пол, надо было захватить подушку…

“И так не только с жеребцами, но и с кобылами, жеребятами. Всего лишь из-за того, что они попили воды, в которую кто-то помочился, или испражнился, или скинул мёртвое тело…”

С воплем вскакиваю на ноги. Иглы! У меня в животе иглы! Хрипя и шатаясь, лихорадочно ощупываю живот. Заклинание света фыркнуло, потухло, и тишина сдавила мои глаза, мои уши.

Так, так-так, дыхание сбилось, кровь к голове прилила. Вдох-выдох, успокоиться… Крепко жмурюсь, и на веках проступают пятна света, два подрагивающих рыжих огонька от фонаря. Вдох-выдох, вдох-выдох…

Я открываю глаза. Под ногами проминаются половицы. Книга лежит на своём месте; фонарь — тоже. Выщербины…

Все в коротких волосинках. Тоненькие волоски торчат из каждой трещинки, из каждой бороздки в полу.

— Пойду-ка схожу за пледом.

Мой собственный голос звенит громче тишины. Как грубо. Грубо и громко — как вообще я смею говорить в этом месте? В тающем свете фонаря видно, буквально на доли секунды, как вздрагивает на полу моё тело. Нет. Оно не двигалось. Не двигалось! Приди в себя!

— Всё же нет, ха-ха, я тут не могу!

Опять святотатствуешь! А ну, хватит! Замолчи, дура, умолкни!

Хватаю книгу, с силой прижимаю к груди. Дёргаю фонарь — ручка скрежещет.

Огонёк тухнет.

Ореол угасает…

Изнутри рвётся смешок. Во лбу покалывает — и мой рог выстреливает, выплёвывает сноп искр, и тут же вокруг загорается с десяток световых шариков. Округлых, крупных. Слишком крупных. Вот же дурочка, куда столько магии? Не смейся, дурочка, прекрати себя накручивать на пустом месте. И-и вдох, и-и выдох — дыши. Приди в себя. Поразмысли логически: что, что тут может тебе навредить? Ничего. Да вот же: засветила всю комнату своими заклинаниями. Вон пыльные шкафы, вон — твой труп в ритуальном круге. Неподвижное тело, а, может, и не тело вовсе, а большая кукла.

Совершенно ничего вселяющего ужас.

Но я знаю себя, я не могу тут оставаться, а потому поднимаюсь наверх.

Ступеньки прогибаются и поскрипывают под шагами.

~∞~

Кажется, я начинаю кое-что понимать.

Моё тело, измождённое, лежит на боку у меня перед глазами.

Я не боюсь его.

Я поразмыслила, всё обдумала.

Твоё собственное тело. Мёртвое. Прямо перед тобой. Это ведь страшно.

Разве нет?

Нет, не страшно. Оно меня не пугает.

Меня пугает это место, помещение — тёмный подвал, который только скрипит, вздыхает, стонет.

Всё дело в заклинании.

Заклинание пытается удержать меня подальше от себя самой. Пытается удержать меня подальше от моего же собственного тела.

Из-за чего?

А из-за того, что я или кто-нибудь другой может с ним сделать.

Оно хочет защитить тело. Защитить, но в то же время и сделать ему плохо.

Эта злая чёрная сила, она мучает несчастную спящую, чтобы никто её не забрал отсюда, чтобы никто не попробовал её понять. Никто, в особенности я.

В особенности никто такой же умный, как я.

Так…

Так.

Мне не страшно.

У меня с собой бутерброд. Кусочек белого с ромашками. Мой любимый.

А ещё новый плед, тоже с собой. Вдруг знобить начнёт.

Я тоже тут, снова, в этом жутком месте.

И я…

Кричу от боли, пронзившей ногу. Там что-то острое, колкое, и снова я кричу, громко, хотя и как-то и не больно, в общем-то, просто это всё гадская кнопка!

— У-ха-ха! Кнопка, надо же. Откуда же ты взялась?

Я говорю дурные слова, но эта комната, пускай, пускай она обижается! Выдёргиваю кнопку из копыта: чуть-чуть идёт кровь. Она брызжет на исцарапанный пол, делая поверхность влажной, почти зеркальной… живой.

Нет! Не живой! Это всё заклинание, это оно хочет меня отвадить!

Топаю ногой, и щербатая древесина впивается в ранку. Всё! Довольно! Больше я от тебя не убегу!

Фонарь, плед, снедь — кладу всё на пол.

Рядом кладу.

Пересекаю черту круга.

И тяну окровавленное копыто, чтобы коснуться хмурого лица собственного трупа.