Временной парадокс (джен)

«Космос не для баб!» — эти слова отца Ада запомнила надолго вместе с ощущением полной растерянности от невозможности возразить. Она по-хорошему не знала этого мужчину в широких испачканных маслом, протертых на коленях штанах и грубой куртке, каким-то чудом ещё сохранившей изначальный защитный цвет, и признавала в нём отца только потому, что была достаточно взрослой, когда видела в последний раз. В тот день она застала его бессовестно поедающим оставленную ей с сестрами на день еду. Мать Ады молча наблюдала за трапезой, прислонившись спиной к косяку, казалась уставшей, беспомощной, растерянной и глубоко несчастной.

— Я абсолютно одна. Ты приезжаешь раз в полтора года, делаешь мне ребенка и исчезаешь. Я не вижу света!

Ада не поняла смысл подслушанного разговора. Она запомнила, с каким звуком работали отцовские челюсти, как вздрагивало тело матери, когда тот смотрел неодобрительно, и твердо решила, что не допустит для себя такой участи.

Восхищение и трепет охватывали её каждый раз, когда отец усаживал её к себе на колени и одаривал отслужившими своё нашивками со своего костюма. Год за годом Ада получала от отца такие подарки. Она с гордостью носила сшитое из нашивок с вышитыми на них миниатюрными планетами ожерелье — единственное яркое пятно на пыльно-сером платье. Таким был для Ады космос: бесконечно яркий, недостижимый, редкий и ценный гость — хранитель всех сокровищ и чудес мира.

Ада не могла понять, почему не может стать космолётчиком и покинуть пределы родной планеты, — отец называл таинственные причины, — и только больше старалась в школе. Она собиралась превзойти всех, и ей это почти удавалось.

В одиннадцать лет Ада твёрдо решила, что уедет. Рано или поздно разорвёт пелену свинцовых облаков на белом планетолёте и увидит космос. Неизвестность не пугала её. Что она теряла? Солнце на Геаните редко выходило из-за облаков и почти не грело — в космосе она увидит звезду из-за защитных барьеров, но всё равно будет ближе. Одиночества Ада не боялась — скорее, она его желала. В единственной комнате, до потолка которой она доставала в прыжке, где все они, пятеро, спали вповалку некуда было убрать одежду, чтобы её не измяли. Ответственность не пугала Аду — она привыкла заботиться о сёстрах, умела стирать, готовить и отвлекаться от общего беспорядка и шума.

К тринадцати годам Ада так и не смогла понять, чем уступает мальчикам — своим сверстникам. Она была уверена в обратном.

Родной город казался ей болотом: дурно пах бензином, выхлопные газы делали воздух менее прозрачным, а радужная плёнка на поверхности собиравшихся в выбоинах луж никогда не обманывала её зрение мечтами о прекрасном. В тот день ничего не изменилось и тучи не разошлись, даже нависали как будто ниже и были темнее, а их комната казалась меньше и неопрятней обычного.

Ада трактором прошлась по комнате, поднимая в воздух набросанные прямо на пол матрасы, одеяла и белье, и набила вещами сумку. Сегодня она проведет здесь последнюю ночь, а завтра её уже не будет. Нет, Ада ничего не сказала о своих планах матери. Эта уставшая женщина только обрадуется её исчезновению. Сейчас она не чувствовала единения с родственниками — наоборот, внезапное участие пугало, а внимание заставило забиться в угол: «Отнимут или остановят». Что можно было отнять у Ады? Даже то малое, что она имела: несколько платьев и смен белья, — отдавать не хотелось. Она промучилась ночь в обнимку с сумкой, а наутро, пренебрегла приготовленным матерью завтраком и поспешила навстречу мечте.

Грязь вперемешку с бензином хлюпала под ногами, но Ада этого не замечала, слишком торопилась. Фургон отъехал от ворот школы с не меньшей поспешностью. Ада сидела внутри, обняв свою сумку, улыбалась таким же девочкам, заискивающе поглядывала на водителя и сурового вида женщину в форме космолётчика.

Форма на ней была с иголочки: просторные штаны заправлены в высокие ботинки на толстой подошве, с подбитыми железом носами и шнуровкой; защитного цвета куртка украшена яркими нашивками, о значении которых, несмотря на знакомство с отцом, Аде пришлось гадать — ни следа поношенности. Космолётчица гордо держала голову, смотрела немного свысока, но обходилась со всеми достаточно приветливо. Ада впервые встречала женщину с таким чувством собственного достоинства, и это ей нравилось.

Через несколько часов она, сдерживая нервный смех и стараясь закрывать открывавшийся от удивления рот, шла по космодрому. Белоснежный челнок — «Академия для космолётчиц: только практический подход» — уже стоял под парами, и десятки механиков поднимались вверх по опоясывавшим ракету стапелям, в последний момент проверяя проницаемость обшивки.

Внутри взгляду Ады открылось небольшое, овальное в сечении помещение: расположенные амфитеатром невысокие скамьи и уходящие в стену капсулы, дверца одной из которых и открылась перед юной мечтательницей.

Она привыкла к тесноте и, хотя сопровождавшая её наставница говорила что-то про временные неудобства в связи со стартом, капсула ей понравилась: ничего лишнего и никакого соприкосновения с соседями. Аду попросили пристегнуться, что она и сделала, и дверца с лёгким шипением закрылась.

Старт не показался Аде авральным — её испугало другое. Стены вокруг задрожали и даже, будучи намертво пристёгнута, она не могла удержаться на месте. Ей пришлось широко расставить руки и ноги и отчаянно цепляться, но все поверхности были горячими. Паника давила на глаза, распирала голову болью. Ада потеряла счёт времени. Когда закрывавшая её капсулу переборка с лёгким шипением открылась, а в её искажённое страхом, вспотевшее лицо посмотрела наставница, юная космолётчица рванулась к выходу, позабыв о ремнях.

— Отстёгивайся, выплывай, держись за поручни и раздевайся.

Новая одежда легла на край. Ада немного устыдилась своего страха. Прежде чем вылезти из капсулы, поправила сбитое бельё: тонкий матрасик, простынь и одеяло — всё крепилось завязками к небольшим крюкам; свесила ноги вниз и огляделась — все поверхности вокруг слегка подрагивали, а её подбрасывало в воздух. Только сейчас Аду удивили размеры помещения — снаружи казалось, что в челноке поместится десяток таких.

Она стала разбирать новую одежду. Её форма космолётчика-стажера состояла из небесно-голубого платья, белого передника и чепчика, который, судя по размерам, должен был полностью скрывать волосы и слегка прикрывать лоб. Бельё тоже было странным — сперва Ада удивилась самому его наличию, она прихватила своё, не ожидая такой щедрости: тонкие белые чулки были кстати, а вот плотный корсет был ни к чему.

— Эй, тебе помочь?

Ада никогда не была копушей, но на этот раз, оглядевшись, обнаружила себя единственной, кто ещё не приступил к переодеванию. Её товарки, полуобнаженные, держась за вертикальные поручни, стояли на полу, а наставницы затягивали на них корсеты и убирали волосы. Подошедшая к Аде женщина явно нервничала, охлопывая себя по ляжкам коротким хлыстом.

— Почему такая одежда? — спросила Ада.

— Какая такая? Давай одевайся! Мы едва на орбиту вышли, нам ещё скорость набирать, а значит, тебе в капсулу лезть и пристёгиваться. Всё снимай! Кто знает, что у тебя на одежде: паразиты или вирусы?!

Ада прекрасно понимала волнение наставницы и не обижалась на грубость — хотя опытный космолётчик должен быть выдержаннее. Она оглядела своих товарок — трусиков ни на одной из них не было, а недовольные выражения лиц говорили о том, что им неприятно.

— Я взяла с собой чистое бельё. Можно просто сменить?

— Вещи взяла? Сюда давай! — Ада подчинилась, вылезла из капсулы и поплыла по воздуху. — Держись за поручни, кому говорю!

Раздеваться было сложно — приходилось держаться одной рукой за поручень, а другой выпутываться из одежды — и неприятно — Аде не нравилось быть голой на людях, хотя стесняться и было некого. Отношения с наставницей не сложились, и это печалило больше всего. Женщина грубо поставила Аду на пол, протёрла чем-то влажным её тело, запахнула на ней корсет и стала затягивать совсем не милосердно.

— Мне больно, — пожаловалась Ада.

— Терпи, — ответ был коротким.

Ада пыталась отвлечься, оглядываясь по сторонам, но слева и справа её ждала та же картина — обнаженные до пояса девочки с выражением страдания на лицах.

— Не вертись! — наставница, не жалея, врезала Аде по затылку и тут же принялась собирать её волосы в узел.

Ада оглядела себя — корсет создавал небольшие выпуклости чуть пониже плеч (прежде она их просто не замечала) и мешал движению — поворачиваться приходилось всем корпусом, заключенная в корсет талия вращаться отказывалась.

— Разве нам будет удобно управлять кораблём в такой одежде?

— Ещё как удобно! — тон наставницы не терпел возражений.

Она нахлобучила Аде на голову чепчик и заставила завязать лямочки под подбородком. Юные космолётчицы по обе стороны от Ады уже стояли в платьях чуть ниже колен и передниках. Ада натянула чулки и пристегнула их к поясу.

— Почему нет трусов? — спросила она.

На этот раз её вопрос просто проигнорировали, а одна из наставниц обратилась ко всем.

— Так, девочки. С правой стороны в ваших каютах находятся впитывающие простыни, когда захотите в туалет, плотно прижмите их к промежности. Использованные я буду забирать у вас раз в день.

Ада недовольно хмыкнула.

— А когда у нас начнутся занятия?

— Умная, да? — Ада вскрикнула от того, с каким бешенством на неё посмотрели. — Будешь умничать — останешься без обеда. Занятия будут, когда скажу, когда переборку открою. А сейчас лезь обратно!

Ада с испуганным повизгиванием влезла внутрь своей капсулы — одежда, которую она не успела надеть, полетела следом; переборка закрылась с шипением. Она какое-то время приходила в себя: надела платье и фартук — очень хотелось прикрыть наготу; огляделась, ощупала все поверхности в стенах своей каюты — и только тогда задумалась. В корсете было неудобно, он стеснял движения, а зажатая под ним кожа уже чесалась — это было обидно, ведь наставницы носили брюки; но хуже всего было то, что она очень хотела есть.

Ада не поняла, собиралась наставница лишить её обеда взаправду или угрожала, но в любом случае решила напомнить о себе. Она легла на живот и попыталась открыть переборку — не тут-то было. Ада приложилась к переборке плечом, но быстро поняла, что заперта.