Если вы всё ещё не пришли, то приходите (гет)

Бриенна пришла, чтобы повидать её брата. Пока Серсея говорила-говорила о себе («Счастливые люди не пишут книг, по крайней мере, стоящих прочтения»), читала стихи, делала отсылки к античной литературе, цитировала современных поэтов, цитировала классиков, пела по заявкам, и голос ее звучал низко и полно, — Бриенна смотрела на кровоточащие трещинки в уголках губ Джейме.

Он тоже был впереди, — нет, не на сцене, не было сцены, это все происходило в снятой комнате, и выступающие были просто в центре — ни выше, ни освещеннее; он тоже был впереди, по левую руку сестры, держал гитару и побренькивал по мере необходимости. А Бриенна смотрела на розоватый шрам над его кадыком.

Слова Серсеи расстреливали, а аккорды Джейме лишь аккомпанировали смерти, но для Бриенны смерть была в аккордах — стихи не были ей близки. Бриенна пришла повидать Джейме, будто не видела его каждый день на интенсивном курсе французского, будто не занималась с ним в одной спортивной секции, будто не сталкивалась в столовой в одно и то же время, когда он набирал громадный поднос «чтобы-хватило-на-двоих» и все равно умудрялся силой мысли, не иначе, со смехом подхватывать её сок в сантиментре от пола, когда она вдыхала его запах слишком близко и шугалась, и благодарила. И замирала от едкого чувства собственной глупости.

— Леди Бриенна, благодарю, но я всего лишь исполнял свой долг, — тогда говорил Джейме, шутливо склоняя голову в поклоне. И слова нанизывались на изогнутые дугой ключицы Бриенны и скатывались к центру впалой грудной клетки, а потом оккупировали большую грудь и даже доставали до плоской задницы.

Черт бы побрал его и его рыцарский кружок, и насмешливый ровный голос, и все шаблонные истории, сюжет которых все знают.

— Вы все — солнышки или котики — пришедшие к богу или психологу, — говорит он сейчас, чтобы развлечь публику — ха! — восемь человек и двенадцать деревянных стульев в комнате, — а если вы все еще не пришли, то приходите! Английский язык — язык каламбуров!

Серсея, до того изящно пившая воду, случайно подавилась и закашлялась. Никто не успел насладиться капельками воды, стекающими по подбородку.

Бриенна смотрела на Джейме.

— Любовь — это смех, — говорил он, смеясь, — я вас всех люблю, спасибо, что пришли, а мы продолжаем!

Шоумен никогда не мог бы стать выбором дочери, чья мать против общества потребления. В её блокнотах должны были быть фразы типа: «Не будь страдательным причастием в своей жизни». Она должна была бы думать, почему у всех кадровиков такие одинаковые голоса, ее должно было бы тошнить от бездействия и от скуки и, быть может, немножечко от кофе. Но в мире, где люди все еще кладут бутылки с водой не вдоль, а поперек ленты в супермаркете, Бриенна разглядывала герпес на губе Джейме. И вот надо же было сесть настолько близко!

— Джейме, теперь быстрее! — воскликнула Серсея, и он подчинился.

Гитара заиграла бодрее, Серсея, и до того не использовавшая микрофон, запела звонче, так, что звук достигал каждого угла комнаты, окутал всех семерых в ней, отразился внутри каждого и выплеснул на поверхность изумлением на лицах.

Бриенна шумно выдохнула. Джейме улыбался неутонченно, в отличие от сестры, его улыбка разрезала лицо, его и всех смотревших, он смеялся громко и небогоугодно. За спинами выступавших поблескивали ламинированные бумажные знамена Ланнистеров.

Воздух наполнялся чувством общности и причастности. Пока это состояние не в полной мере захватило аудиторию, можно было добавить описательный элемент шизы — сравнительную характеристику золотоволосых близнецов, к которой прибегал всякий, кому хоть мельком доводилось контактировать с одним из них.

Бриенна тоже сравнивала их когда-то. Еще до того, как услышала из уст Джейме: «Если бы я был женщиной, я был бы Серсеей». И фраза эта навеки убедила Бриенну в собственной гетеросексуальности.

Серсея была ей неприятна. Она относилась к тем, кто напоминает себе, что не выделяет жирных, черных и карликов в отдельную категорию, и все равно притягивала внимание. Бриенна не умела так.

Серсея флиртовала и ничего не обещала, и за ней все равно увивались толпы людей — и мужчины, и женщины, — и Бриенна так не умела и определенно не могла это вынести. Джейме, напротив, никогда не притворялся заинтересованным: всем девушкам, что подкарауливали его в кафе, на стадионе, за поворотом, он говорил, что «занят, раз и навсегда». А ещё он говорил: «Я вырос, и мир упростился до ебли. Помогите, мне нужна моя любимая согревающая мразь», — и люди, те самые, с бутылкой на ленте в супермакете, смеялись.

Никто не знал, есть ли у него девушка или он гей и скрывается от сурового отца, но «охота на Джейме Ланнистера» стала игрой в догонялки, соревнованием, кто же застанет его врасплох в более неожиданном месте (и в мужской туалет тоже забегали). Девушки, серьезные взрослые студентки с многолетними отношениями, бегали за ним уже без какой-либо цели, целью стала погоня. Наградой — позирующий Джейме Ланнистер, звезда университета. Однажды кто-то совсем уж чокнутый сфотографировал его в душе в спорткомплексе. Фото мгновенно разошлось по студенческой сети — с той волшебной скоростью, которая бывает в фильмах при травле, — и даже стало обложкой подпольной студенческой газеты (с облачками пара во всех нужных местах). Триумф оно вызвало не из-за кубиков пресса, а из-за синяков на шее и царапин на плечах — подтверждения, что Джейме и правда занят. Охота стала интереснее — награда возросла вдвое, можно было узнать, что за таинственная подружка приручила Золотого Льва. Вестеросский университет временами жил одними сплетнями.

— …Я верю в самосбывающиеся пророчества. В то, что то, чему ты придаешь смысл, обретает смысл…

Под таким накалом можно было выковать абсолютно что угодно, — и жадные до чужих жизней глуповатые студенты поверят и растрезвонят. Самой безумной выдумкой пока что оставалась «Джейме Ланнистер — гермафродит и удовлетворяет себя самостоятельно», вряд ли она была придумана биофаком. Громовой хохот Джейме в тот день не умолкал.

Бриенна, как благовоспитанная девушка со стальным моральным кодексом и гибкостью железобетонного обруча, конечно же, не участвовала в этой дикой пляске питекантропов. Но по несчастливой случайности взяла гран-при.

Во славу господа, гран-при без фотографий.

Бриенна никогда не могла определить меру страданий, которую она способна вынести. Она никогда не включала в эту меру даже возможность наличия каких-то сопливых влюбленностей. А получила влюбленность в Джейме Ланнистера. И хрен с ней, с влюбленностью, и даже хрен с ним, с Ланнистером. Но комплект с Ланнистером, которого она видела целующим сестру, на хрен идти никак не хотел.

Бриенна никому не сказала.

— …Я слишком бережно отношусь к своим словам. Однажды написав их, я буду искать место, куда их можно приткнуть. Но часто они того не стоят…

Она убеждена, что даже Джейме тогда ее не заметил, хотя ее большой рот распахнулся так широко, что мог вместить в себя эго Серсеи. И вот она оказалась в жутко глупой ситуации.

Она единственная знала, почему Джейме никому ничего не говорил про свою определенно существующую девушку. Она забыла в тот день сдать проклятущего «Моби Дика» и заплатила штраф. Теперь в библиотеку она ходила с другой стороны галереи, даже когда приходилось делать громадный круг по корпусу. Вскоре оказалось, что смысл жизни в «Моби Дике» погребен под тушами китов.

— …не люблю, когда острые имена сглаживают. Например, девушка по имени Грейс. Грейс — твоя Грейс — Ваше Величество…

Бриенна раньше сравнивала Джейме и Серсею и думала, что делает верные и всем очевидные выводы. Джейме хороший, ему досталось все лучшее. Как будто близнецам в утробе матери выдали определенный набор качеств, рассчитанный на одного человека, и они похватали себе того, что понравилось. Джейме нахватал качества с плюсом: доброта, веселость, дружелюбие, благородство, и — потому был таким теплым. Серсея же взяла честолюбие, жестокость, самовлюбленность и обидчивость, — и поэтому с ней так тяжело общаться, поэтому она обжигала холодностью и безразличием. Теперь Бриенна не могла отделаться от слов, что слышала: «Ты с ума сошел? Здесь нас могут увидеть!» — «Ну и пусть!».

Да и кому она могла сказать? Кассиру в маке, который проникновенно и по-деловому заглядывает в глаза и говорит: «Поучаствуете в акции для детей-сирот?» — «Нет». Но спасибо, что сегодня я выгляжу достаточно презентабельно, чтобы попросить у меня лишние деньги.

— …тяжело не высказывать мнение, которое четко и эмоционально сформировано. К счастью, для этого и созданы стихи. Вы заметили, как я изгаляюсь в описаниях? У меня всегда выходят истеричные описания, речитативом…

«Целую тебя каждым слогом».

Ей будут хлопать, превозмогая боль в ладонях. И даже та непонятая девушка с недобитой Фридой Кало на предплечье.

А в этом не-соревновании должен быть баланс, резонанс, аванс! Бриенна не должна проигрывать во все. Нужно противостояние, а не капитуляция! Возможно, если бы Джейме хотя бы догадывался. Если бы он хотя бы допустил возможность возможности догадаться. Если бы он хотя бы смотрел в зал, Бриенна провела бы тройное рекурсивное сравнение зеленоглазых и тех, кто о них пишет.

Условное наклонение бывает жестоким и к тем, кто создает звук бурчанием, чтобы не было звенящей тишины.

— Всем спасибо, что эти два часа отсиживали задницы и не жаловались, приходите еще! — Джейме отложил гитару в сторону и поднялся. Тон его вовсе не походил на тот, подслушанный, обращенный к Серсее.

— Бриенна, тебе понравилось? — спросил он, и вопрос звучал с недостаточным безразличием, чтобы его можно было проигнорировать. И всё же её именем он не богохульствовал, упоминая всуе.

— Да, очень! Ваш тандем удивительно гармоничен.

Если не прислушиваться к текстам песен.

— А чего ты ожидала от близнецов?

«Я не молюсь, а он молится на меня», — пела Серсея.

— Какого-нибудь комичного «рассинхрона», отличный прием, попробуйте в следующий раз!

— Хоу, сестрица, как думаешь, у нас получится? Звучит забавно.

— Можно добавить твой собственный номер с элементом комичности, совсем как в цирке, — процедила Серсея, явно недовольная как ходом диалога, так и самим фактом наличия диалога.

— Разозлила ты нашу примадонну, а? — усмехнулся Джейме и потрепал Бриенну по плечу. Серсея проводила взглядом его руку. Бриенна отвела взгляд, чтоб ненароком не наткнуться на встречный, с желанием разрушить, с желанием иметь власть.

Бриенна промолчала. Быть дерзкой не хватало запала, быть покорной не позволяло ощущение собственной ценности. Она не знала, попала ли в список врагов Серсеи сейчас. Было ли незначительной мелочи достаточно, чтобы львица возненавидела за это?

И какие мысли могли бы родиться в голове Серсеи, если бы она знала, что Бриенна знает.

— Джейме, поможешь мне? Ты мне нужен, — Серсея кивнула на оборудование.

— Конечно, дорогая сестрица.

Бриенна больше не сравнивала близнецов Ланнистеров. Джейме чинил то, что Серсея ломала. Он был ей нужен. Он любил решать задачи. Он чувствовал свою значимость. Их отношения походили на воспеваемую созависимость.

Секунды, наполненные мыслями, казались часами, но на деле близнецы даже не обратили внимания на тишину. Металлический ободок неловкости опоясывал слова, делал их звучащими недружелюбно:

— Еще раз спасибо за выступление, мне пора.

— Приходи на следующее в субботу, третьего числа! — крикнул Джейме вслед, но не озаботился необходимостью быть услышанным.

И Бриенна ушла.