Нетерпение сердца (гет)

«Никакая вина не может быть предана забвению, пока о ней помнит совесть».

С. Цвейг

Северус

Пальцы дрожат, и Северус торопливо прячет руки за спину. Но Дамблдор, конечно, замечает это движение и замечает дрожь — от него ничего не ускользнет.

— Я не понимаю, зачем вы отправляете ее к моей матери. Мне кажется, самое безопасное — отправить ее далеко, так далеко, чтобы он не смог ее найти. А вы хотите оставить ее прямо у него под носом! Это безумие, директор.

Дамблдор устало вздыхает — так, словно он уже спорил об этом с самим собой.

— Мальчик должен быть под присмотром. У нас перед глазами — понимаете, Северус? Пророчество все еще действует. Отправлять Лили далеко слишком рискованно — и для нее, и для магического мира, кроме того, я не уверен, можно ли оставлять ее одну. Возможно, она захочет бросить вызов Риддлу еще раз.

Северус сердито скрещивает пальцы за спиной. Мысль — некрасивая, отвратительная мысль, совершенно лишняя сейчас — бьется в висках, но он заставляет ее исчезнуть.

— Это исключено. У нее ребенок на руках.

— Боюсь, ваш опыт общения с людьми не такой большой, — Дамблдор покачивает головой и переводит взгляд на Фоукса. — Я надеюсь, что ваша мать не будет против. Уверен: после стольких лет ей захочется немного поучаствовать в благом деле.

Северус кривит губы, но сдерживается, пытаясь успокоиться. Сейчас, оглядываясь назад на эту страшную ночь, он до сих пор не понимает, как еще держится на ногах. Лили! Лили могла погибнуть и едва избежала смерти. Поттер — мертв. И Дамблдор теперь собирается отправить Лили жить к его матери, в Паучий Тупик. Это самое безумное решение, но, может быть, безумие им сейчас сыграет на руку, хотя бы какое-то время: варианты прятаться у Петунии или в старом доме Дамблдоров в Годриковой лощине были отметены почти мгновенно.

— Мне кажется, вас что-то беспокоит, — произносит Северус, снова отгоняя отвратительную мысль.

— Пророчество, — Дамблдор снимает очки, постукивает по ним палочкой и водружает обратно. — Мне кажется, что от нас что-то ускользает. Боюсь, я зря оставил Джеймсу мантию. Прозвучит очень страшно, но в глубине души мне кажется, что Лили должна была погибнуть, а теперь никто не знает, чем все обернется.

Северус хмурится: с Пророчеством можно разобраться и позже, тем более что теперь он знает его целиком. Самое сложное для него — играть на два фронта. Раньше это было проще, но сейчас ему нельзя ошибаться.

— Можно ли мне видеться с матерью? — спрашивает он нервно.

— Разумеется, — Дамблдор кивает. — Более того, я рассчитываю, что вы будете присматривать за Лили одним глазом. Вы знаете ее лучше меня, да и я не могу показываться в Паучьем Тупике. Не беспокойтесь, я сказал, что вы давно играете на нашей стороне.

В горле мгновенно пересыхает. И вина — жгучая — волной заливает с головой.

— Давно?

— С вами будет работать еще один член Ордена, — Дамблдор почему-то улыбается. — Надеюсь, вы с ней найдете общий язык.

— С ней?

В дверь кабинета легонько стучат, и Северус нервно оглядывается. В открывшемся проеме появляется девичья фигура. Северус не может узнать ее несколько долгих секунд, потом раздраженно поджимает губы. Только ее здесь не хватает.

— Вас ждут первокурсники, Северус, — Дамблдор намекает, что ему пора уходить, потому что никаких занятий у первокурсников сегодня нет. — Как вы добрались, Мэри?

Северус проходит мимо нее — девчонки с Гриффиндора, которая когда-то дружила с Лили и доставила ему немало проблем. Девчонка превратилась в девушку ростом немного ниже его самого, с копной русых волос, обрезанных по плечи, с этим невыносимо приветливым взглядом болотного цвета глаз. Она кажется непонятной — и Северус тут же ускоряет шаг, торопливо проходя мимо нее. Непонятное — опасно.

Кабинет директора с его кисловатым запахом старого дерева остается за спиной, и тогда злая мысль снова одерживает в нем верх.

Поттер — мертв.

Блэку она теперь тоже доверять не станет.

И Северус, запахнув мантию, стремительно идет по галереям к гостиной Слизерина. Вот только другая мысль — что он виноват во всем, что случилось — терзает его не меньше победной первой.

Регулус

Его комната в особняке на площади Гриммо уже давно кажется смешной и детской. Впрочем, убирать плакат «Паддлмир Юнайтед» он пока не собирается. Квиддич — вне разногласий волшебников.

— Ужин готов, хозяин, — Кричер выглядывает из-за приоткрытой двери. — Спуститесь?

Регулус рассеянно кивает, кидая вчерашний «Пророк» на стол. Лорд всегда против чтения «ереси», как он называет газеты, но Регулусу хочется хоть примерно знать, что происходит в Англии и чем занято Министерство. Вся его деятельность как Пожирателя Смерти ограничивается помощью Малфоям, и это уже понемногу начинает раздражать и огорчать. Подумаешь, только исполнилось двадцать лет! Северусу уже давали серьезные задания в этом возрасте, а у них разница — всего год. Неужели Лорд ему не доверяет?

— Что-то случилось? — мать, вся в черном, изящно зачерпывает суп ложкой. — Ты который день выглядишь недовольным.

Регулус отвечает не сразу. После смерти отца дом погрузился в тишину: мать практически постоянно проводит время в гостиной, а сам он — у Малфоев, где Лорд основал штаб Пожирателей.

— Ты беспокоишься? — интересуется он.

Раньше ему казалось, что Сириус выдумывает, будто мать любит больше не его, а Регулуса. Но в пятнадцать многое кажется не таким, какое оно на самом деле — а искаженным и приукрашенным. Возвращаясь на Гриммо, Регулус все чаще вспоминает злое лицо Сириуса с ярко блестящими глазами и тот вечер, когда брат хлопнул дверью. Мать не проронила и слезинки. Только отец некоторое время ходил кругами по гостиной — а потом ушел в свой кабинет.

— Все это начиналось не так мрачно, — мать отламывает хлеб длинными пальцами. — Выглядело больше как движение за права чистокровных волшебников. А теперь льется кровь.

— Я в это не верю, — Регулус откидывается на спинку стула. — Не верю, что Лорд убивает просто так. Дело в том, что полукровкам и магглорожденным не нравится наша идея, вот и все. Они нападают первыми. Вспомни Поттеров и Лонгботтомов — они пытались убить его три раза. Должен же он защищаться?

Мать некоторое время смотрит на него пристально, потом тяжело выдыхает.

— Тебе нужно вырасти, милый. Никогда не подумала бы, что я это скажу, но Сириус вырос в шестнадцать. А ты до сих пор плаваешь в иллюзиях, и вот это — самое опасное. Чем ты занимаешься у Риддла?

Регулус густо краснеет и теребит край белоснежной скатерти.

— Помогаю Люциусу расписывать расходы и доходы, изучаю артефакты, веду учет магглорожденных, которые яростно выступают против нас. Что ты хочешь теперь? Ты так гордилась, что я занимаюсь правым делом, а теперь — я должен переметнуться к Фениксу?

Мать сердито хмурится. Даже в свои пятьдесят она еще выглядит красиво и величественно, и Регулусу сразу становится стыдно за свою вспышку.

— Ты нужен мне живой, — отвечает она негромко. — И необязательно для этого менять черное на белое. Блэки никогда не склоняются под обстоятельствами. Выбери свою сторону, хотя на первый взгляд это может выглядеть опрометчиво.

Регулус не сразу трансгрессирует в Малфой-мэнор, а долгое время сидит у камина, ковыряясь кочергой в красноватых угольках золы. Если его не отправляют на задания, то почему? Чтобы он дольше не знал правду? Да какая Лорду разница, знает он правду или нет. У него слишком много сторонников.

— Вы еще здесь, хозяин? — Кричер заходит в спальню. — Тогда исчезаю.

— Погоди, — Регулус засовывает руку в карман и достает яблоко, которое в раздумьях сунул туда за обедом. — Хочешь? Ты какой-то совсем худой.

У Кричера благодарно блестят глаза. Он берет яблоко двумя руками и нюхает. Потом заискивающе кивает.

— Думаешь, они меня все разыгрывают? — Регулус достает палочку. — Не хочу в это верить. Просто Лорд требует дать чистокровным исключительные права в волшебном мире, но остальным это категорически не нравится. Разве это плохо — получить то, что принадлежит тебе по праву? Представь, что эльфы бы постоянно смешивались с гоблинами. Разве остался бы хоть один чистокровный? Сомневаюсь. Так чем плохо желание удержать традиции?

Кричер что-то отвечает, но Регулус, уже не слушая, поспешно трансгрессирует в особняк Малфоев, вечно пахнущий цветами и густыми чернилами.

Мэри

Мэри решительно садится на стул с цветастой тканью на спинке и с любопытством смотрит на Дамблдора. Он нисколько не постарел — только стал немного задумчивее, чем обычно.

— Это Снейп, сэр? — спрашивает она недоверчиво. — Мне казалось, он на другой стороне.

— Теперь на нашей, — Дамблдор переплетает узловатые пальцы. — Как ваше обучение, мисс Макдональд?

Мэри краснеет и отводит взгляд. Как бы объяснить так, чтобы объяснение не выглядело нелепо?

— Я бросила курсы мракоборцев. Два года отучилась — и бросила. У меня бабушка… за ней некому присмотреть.

— Жалеете?

— Не очень, — Мэри обегает глазами кабинет. Она побывала здесь целых два раза во время учебы, оба раза за провинности. И оба раза ей простили. — Где-то к концу первого года я поняла, что мне не хочется влезать в эту профессию. Постоянно на заданиях, постоянно в опасности, никакого отпуска и зарплата так себе. Думаю перебраться в Министерство в какой-нибудь потрясающе интересный отдел.

Дамблдор кивает, продолжая улыбаться ей так, словно он одобряет, — но он почти всегда так улыбается, насколько Мэри помнит. На мгновение ей становится неуютно, и она опять вспоминает, что еще не стала кем-то в жизни, кто может помогать другим, у кого есть свое место.

— У меня для вас серьезное задание, Мэри. Пожалуй, серьезнее не найдется, — Дамблдор поднимается с кресла и подходит к клетке с фениксом. — Вы должны стать Хранителем тайны для Лили Поттер. Знаю, вы думаете, что ее нет в Англии, — это не так.

Мэри ерзает на стуле. Зачем он просит о такой услуге ее? Да, Лили была ее школьной подругой и пригласила на свадьбу — но потом пути разошлись. Поттеры ринулись в войну, смертельные поединки и рождение детей, а Мэри упорно училась на мракоборца, считая ссадины и синяки. Теперь она снова нужна?

— Задание опасное, Мэри. Я пойму, если вы откажетесь. В таком случае я просто наложу на вас Обливиэйт — и мы попрощаемся.

Мэри некоторое время молчит, вспоминая счастливое лицо Лили на свадьбе, которая, казалось, была тысячу лет назад. Джеймса больше нет, и она осталась одна — одна! С ребенком на руках. Даже если она и забыла про дружбу, будет глупо бросать ее в беде.

— Что для этого потребуется? — Мэри выпрямляет спину. — И мне нельзя поздно возвращаться домой, нельзя все время быть вне дома. Неудачное заклинание, понимаете. Бабушка теперь немножко не в себе и почти не ходит. В Мунго сказали, что вернуть ее к прежней жизни возможно, но процесс будет долгим, ингредиенты для зелья тоже не самые дешевые.

— Понимаю. Я буду платить вам как работнику школы — не качайте головой, вам нужна помощь, Мэри. Как вы обеспечиваете себя сейчас?

— Министерство платит небольшое пособие, — Мэри думает о том, что в Хогсмиде нужно забежать в "Сладкое Королевство" за имбирными чертиками. — Бабушка работала в отделе ликвидации, на задании произошел несчастный случай. Мама все так же занимается драконами в Индии, так что ей не до нас.

— То есть деньги вам пригодятся. Также нужно будет вернуться на учебу в Министерство, скажем, на второй курс, — Дамблдор выглядит так, словно и не сомневается в ее согласии. — При этом вы будете работать в Хогвартсе помощником Граббли-Дерг и Кеттлберна, и миссис Макдональд мы перевезем в Хогсмид. Помните: вы должны вести себя как можно более естественно и спокойно. И, разумеется, никто, кроме Северуса, не будет знать о том, что вы — Хранитель. Лили живет в доме его матери.

Мэри поеживается, но старается не выдать свое волнение. Все еще сложнее, чем показалось на первый взгляд. То есть придется иметь дело со Снейпом, который не только торчит в рядах Пожирателей, но и никогда не умел и не любил общаться. С Граббли-Дерг у нее тоже были не лучшие отношения, но придется постараться и наладить их хотя бы теперь. А от Кеттлберна вообще стоит держаться подальше… Но Дамблдор просто так просить не будет, и раз уж она здесь — дело невероятно важное. А деньги на лечение ей действительно нужны. Как-то на первом курсе Лили с восхищением заявила, что волшебникам и работа не нужна, раз все можно получить с помощью магии. Как далеко это оказалось от правды! Сказок не существует. Есть только сам человек — и его поступки.

И Мэри с волнением произносит:

— Я сделаю все, что в моих силах, сэр.

В конце концов, по Трансфигурации и Защите от Темных искусств у нее было «Превосходно».

Северус

Последний раз он был здесь месяца три назад, и дом уже тогда казался чище и светлее. Отец ушел от матери в начале апреля, и та долго приводила все в порядок. Теперь, по крайней мере, можно было пользоваться магией, выкинуть деревянную посуду и прикупить новую — на часть тех денег, что Северус получил в Хогвартсе за два месяца работы. Но приходить к матери Северус все равно не любит. У него много вопросов, на некоторые из которых он знает ответы — и они ему не нравятся.

Перед крыльцом с тремя ступенями он медлит, пытаясь успокоиться.

Лили — там. И ее ребенок. Тот, из-за которого она чуть не погибла.

Выдохнув, Северус заставляет себя подняться в дом. Он уже пережевал, переварил эту мысль о смерти Поттера — и даже научил самого себя делать такое лицо, словно он сочувствует. Ему — плевать. Ему даже смешно представить, что этот чертов Поттер, который только и умел казаться таким привлекательным, умер за мгновение, толком не начав поединок. Идиот. Как можно было оставаться настолько беспечным?

Дверь чуть скрипит, пропуская его внутрь, и Северус останавливается в небольшой прихожей. Пахнет травами, пучки которых висят прикрепленными к крепкой бечевке, и мылом.

— Северус? — напряженный голос матери раздается в кухне. — Проходи.

Он сразу понимает, что она недовольна. У нее частенько именно так звучал голос, когда отец в очередной раз выплескивал на нее свое дурное настроение. Как она только справилась с его уходом? Она ведь сама боролась до последнего, наплевав на то, что Северус несколько раз просил ее уйти и забрать его с собой. Она всегда выбирала отца, а тот вдруг ушел первым.

— Здесь? — сухо интересуется Северус.

Мать кивает, внимательно глядя на него. Кажется, она еще никогда так пристально не изучала его лицо.

— Наверху, — отвечает она и отводит взгляд. — Только постучись.

Северус долго поднимается наверх, останавливаясь на каждой ступеньке и слушая, как колотится сердце. Зачем все-таки Дамблдор это сделал? Зачем оставил Лили именно здесь, в Паучьем Тупике? Скорее всего, у него есть какой-то очередной план, которым он не хочет делиться. Что же, вполне в духе директора.

Он стучит — быстро, в смятении, и стук совпадает с ударами его сердца.

— Дамблдор? — голос, от которого у Северуса перехватывает дыхание, отвечает с той стороны. Всегда — другая сторона. И кто только в этом виноват? — Заходите.

Северус приоткрывает дверь и входит в комнату. Когда-то он и сам жил здесь, в маленькой мансарде, и смотрел из круглого окна на улицу, где его никто не ждал. Никто — пока не появилась Лили.

— Я.

Он замечает, как ее рука судорожно тянется к палочке, лежащей рядом, потом опускается.

— Гадала, когда ты явишься.

У нее все такие же красивые волосы — теперь длиннее, чем в школе, беспорядочно рассыпанные по плечам, все те же зеленые глаза, на которые он не мог насмотреться, то же лицо с мелкими веснушками. И вместе с этим — этот новый, холодный и безжалостный взгляд, от которого Северусу становится не по себе.

— Дамблдор сказал, что ты давно перешел на сторону Ордена, — Лили тихонечко толкает люльку, и та едва заметно качается туда-сюда — только тогда он вспоминает, что в комнате есть ребенок. — Рада это слышать. Только знаешь, я уже никому не верю. Сириус…

— Это не он, — зачем-то перебивает Северус. — Петтигрю.

Лили мгновенно вскидывает на него глаза, продолжая качать люльку. В них светится недоверие, но вместе с тем — облегчение и благодарность. Северус мысленно чертыхается. Ему не следовало этого говорить. Что если она теперь попросит у Блэка помощи?

— Можно посмотреть? — спрашивает он поспешно, кивая на люльку.

Лили вся сжимается в комок, потом выпрямляется и неопределенно кивает.

— Только близко не подходи.

Северус замирает в нескольких шагах от ребенка. Укутанный одеяльцем, тот выглядит совершенно безмятежно и не догадывается, что больше никогда не увидит своего отца, что его собственная жизнь все еще в опасности. Он похож на Поттера — те же черные волосы, тот же нос — вот глаза наверняка как у Лили. Во всяком случае, было бы хорошо.

Северус украдкой смотрит на нее: опухшие от слез веки и покрасневший нос совсем ее не портят, вот только этот холод там, внутри нее, как ледяная ярость — чем она обернется для всех них? И как ему самому вести себя? Как заставить себя отвязаться от мысли, что Поттер погиб из-за него, и не выдать себя?

— Ты изменился, — замечает Лили, поправляя одеяльце. — Мы не виделись четыре года, Сев. В тебе появилось что-то «твое», понимаешь, о чем я? В школе в тебе было больше чужого.

Северус сглатывает. Как она это заметила? Он и сам осознал это только сейчас, после ее слов. Пожалуй, это правда. В школе ему хотелось быть кем-то, кто не выделялся бы из толпы, быть своим для других, а своим он вначале никак не становился.

— Знаешь, кого они ко мне приставили? — улыбка у Лили кривая. — Мэри Макдональд. Милая девочка, мы раньше хорошо дружили, она еще вечно путалась у тебя под ногами. Кажется, ты ей нравился в школе. Помнишь историю с Мальсибером?

— Это отвратительно, — замечает он невпопад.

— А, уже отвратительно, — Лили нежно касается рукой лба ребенка. — Впрочем, что теперь вспоминать. Знаешь, я отлично понимаю, зачем я здесь, зачем ты здесь, зачем Дамблдору понадобилась Мэри. Только вот я не совсем с ума сошла, чтобы Гарри оставлять сиротой. Но и сидеть сложа руки я не собираюсь.

Северус тихо подходит к окну, перешагивая через скрипучие половицы.

— Я ее видел — Мэри. У нее волосы короткие.

— Она всегда стригла их после того случая с Мальсибером, — отзывается Лили.

Он переступает с ноги на ногу: ему все еще страшно, что она обо всем догадается и снова исчезнет из его жизни. Второй раз он этого не переживет. Последние полтора года он и так постоянно думал о том, как бы спасти ее. Только ее. Да, он никогда не был человеком, который любит всех и заботится обо всех. Он — одиночка, которому нужен всего один человек. Но ведь есть еще и ребенок… Так много всего. То, что когда-то выглядело так просто: вот ее рука, вот его рука — казалось бы, коснись и будь счастлив, теперь собрало с годами целый снежный ком.

— Ты что-нибудь знаешь о Пророчестве? — спрашивает она сиплым шепотом, который снова выдает, что она очень много плакала.

— Нет. Но Дамблдор знает и думает, что не все кончено.

Лили пожимает плечами, но выражение ее лица меняется. Она смотрит на него исподлобья, сама не зная, наверное, как держаться и что говорить. А может — ей вообще на это наплевать. Неделю назад она потеряла мужа, которого по-настоящему любила. От этой мысли у Северуса сводит зубы.

— Мне нужно покормить Гарри, ладно? Ты можешь попросить Эйлин налить вот сюда молока? — Лили шарит рукой под одеялом и достает бутылочку для кормления. — Я ни за что не оставлю Гарри здесь одного или с тобой, а идти с ним по лестнице у меня нет сил.

Северус молча берет протянутую бутылочку.

Идиотское имя — Гарри.

Регулус

Люциус устало берет со столика бокал с красным вином и кивает на стопку бумаг.

— Ну что, все сошлось?

— Почти, — Регулус пробегает глазами по цифрам, пестрящим на листе. — Ты когда-нибудь был на задании? Что там происходит?

Люциус громко кашляет и возвращает бокал на столик. Регулус переводит на него вопросительный взгляд и тут же откладывает бумаги в сторону. Кто вообще в здравом уме захочет заниматься этой ерундой? Не плевать ли, сколько Эйвери потратил на вино? И почему они должны прятаться, если выступают за правое дело?

— У нас с тобой свое личное задание, — отзывается Люциус таким тоном, словно давно ждал этот вопрос. — Ты принес деньги?

Регулус отрицательно мотает головой. Деньги! Деньги — это ерунда. Он каждый месяц вкладывает свою долю — около двухсот галлеонов, чтобы не отставать от других, но только постоянно торчит рядом с Люциусом, которого иногда навещают другие Пожиратели, и слушает рассказы о том, как мракоборцы схватили очередного невинного человека и отправили его в Азкабан. Только «Пророк» написал за прошедшую неделю о трех таких несправедливостях. Но ведь нельзя оставить это просто так! Нужно бороться за невинно осужденных, только вот как бороться — Регулус не знает. Лорда он видит достаточно редко, и его все еще не впускают в ближний круг. От этого ему только больше хочется оказаться полезным.

— Я хочу отправиться с Мальсибером или Беллатрисой, — заявляет он резко, глядя на вальяжно сидящего друга. — Мне уже двадцать, и я получил «Превосходно» по всем предметам на Ж.А.Б.А.

Люциус на мгновение отворачивается, и Регулусу кажется, будто тот сдерживает смех.

— Хочешь — отправишься, — заявляет он вдруг совершенно просто и хлопает в ладоши. — Им там и правда не хватает рук. Если не понадобишься — отправят обратно. Добби!

Эльф появляется спустя секунду, трясясь и почтительно улыбаясь.

— Чего желает мой господин?

— Отправь мальчишку к Лорду. Сейчас не самое лучшее время, чтобы пользоваться трансгрессией или камином. Торопись. Ты уже прибрался в комнате Драко?

Эльф часто-часто кивает, и Регулус ему сочувствует: эльф выглядит неважно, запуганно и устало, но, кажется, никто больше этого не замечает. Вот с кем нужно было поделиться яблоком. А Кричеру и так совсем неплохо живется.

Добби щелкает пальцами, и Регулус, едва удержавшись на ногах, оказывается в большом темном холле дома Лестрейнджей, где до этого бывал только один раз — на посвящении в Пожиратели смерти.

Добби исчезает сразу, оставляя Регулуса наедине с гнетущей тишиной и непривычным холодом. Вынув на всякий случай палочку, он медленно поднимается по широкой лестнице с золочеными перилами и проходит по темной галерее, украшенной портретами предков Лестрейнджей и от этого кажущейся еще более жуткой. Регулус доходит до конца галереи и заглядывает в самую последнюю комнату.

— А, мальчишка, — в мужчине, который сидит у ярко горящего камина, Регулус с трудом узнает Родольфуса. — Лорда сейчас нет — он ищет ребенка. А может быть, разбирается с магглами. Что ты хотел?

Регулус сглатывает. Какого еще ребенка ищет Лорд?

— Хочу оправдать вот это, — он резко задирает рукав мантии и показывает Метку. — Когда я могу отправиться с вами или с кем-нибудь другим на очередное задание?

Родольфус приподнимает брови. В его взгляде читается недоверие и вместе с тем — насмешка. Опять эти странные эмоции — как будто его действительно держат за дурака. Но Родольфус вдруг меняется в лице, быстро поднимается с кресла и обходит Регулуса по кругу.

— Я все гадал, кто же нам поможет. А тут тщеславие само толкает тебя навстречу важному делу. Нужно, чтобы ты нашел брата и притащил его сюда. Не просто нужно — необходимо. Лорд будет очень доволен.

По спине Регулуса пробегает холодок, и в сознании снова мелькает злое лицо Сириуса.

Мэри

Прежде чем постучаться, Мэри долго рассматривает дом. Неудивительно, что Снейп был таким замкнутым ребенком — у нее самой при виде этой серости и мрачности по телу бегут мурашки. Да и сам Паучий Тупик ничем не лучше. Мусор, грязные улицы, недоброжелательные лица уставших людей. Мэри все кажется, что за ней следят. Нет, наваждение это — от сложности задания. Теперь все время так казаться будет.

Дверь ей открывает женщина, от которой Снейп унаследовал эти черные холодные глаза. Она вся — словно застывшая статуя, спокойная и отчего-то отрешенная.

— Можно пройти? — Мэри заставляет себя улыбнуться.

На долю секунды ей становится страшно — так страшно, как никогда раньше. Но она заставляет себя перешагнуть старенький порог и войти в тусклый маленький холл.

— Мэри? — женщина смотрит на нее все так же отстраненно. — Я вас ждала. Меня зовут Эйлин. Будете ужинать?

Мэри резко качает головой. В Хогвартсе кормят так хорошо, что она все еще сыта с самого завтрака. Да и пришла она не за этим. Взбежав по узкой скрипучей лестнице, она приоткрывает дверь.

Лили стоит напротив с ребенком на руках, подняв палочку. В ее взгляде читается такая свирепость, что от неожиданности Мэри запинается и едва не падает на пол. Таких глаз у Лили она никогда не видела, даже когда Джеймс раздражал ее сильнее обычного курсе на пятом или шестом.

— Я постоянно жду его, — в голосе Лили не слышно извинения. — Каждую минуту. Он ведь не успокоится. Но теперь я готова.

Мэри смотрит на нее изучающе. Лили выглядит, конечно, ужасно — с распухшими покрасневшими глазами, спутанными волосами, в одежде, которая давно не стиралась. Сколько она уже здесь — чуть больше недели?

— Ты же понимаешь, что справиться с ним может только Дамблдор, больше никто. Не валяй дурака, Лили, посмотри на себя в зеркало: ты похожа на баньши, только рыжая. Как давно ты приводила себя в порядок?

В зеленых глазах Лили мелькает отчаяние. Она смотрит на ребенка, которого крепко прижимает к себе, и медленно произносит:

— Я, наверное, и забыла об этом. Не помню, когда последний раз мыла волосы или меняла одежду. Боюсь выпускать Гарри из рук. А ванная внизу, за кухней, маленькая и тесная. Туда ребенка не возьмешь.

Мэри уверенно протягивает руки ей навстречу.

— Я присмотрю. Честное слово, ничего не случится. У меня, как ты помнишь, хорошо с защитными чарами.

Лили смотрит на нее с сомнением, но потом все же аккуратно кладет Гарри в подставленные руки и морщится. На ее лице мелькает знакомое и давно забытое выражение, и Мэри на мгновение оказывается в прошлом.

— Зато плохо с историей магии, — замечает она с кривой улыбкой. — Я быстро. Если заплачет, соска лежит на полочке у люльки. Шуметь ни в коем случае нельзя. Ты бы знала, сколько раз я применяла «Оглохни»!

Мэри садится в низкое кресло с торчащими во все стороны нитками и улыбается Гарри. Тот смотрит на нее с любопытством, с каким обычно смотрят полуторагодовалые дети, и тянется к серебряной цепочке на ее шее. Мэри касается его носа кончиком пальца.

— Ты вылитый Джеймс, — произносит она тихо. — Ни с кем не спутаешь. А вот глаза — мамины, очень красивые глаза. Думаю, в школе у тебя будет толпа поклонниц.

Гарри крутит цепочку и увлеченно причмокивает. И как только его угораздило стать частью Пророчества? Из всех детей Англии — именно он.

Лили возвращается спустя десять минут — раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, в темных штанах и голубой блузке. Она размашистым шагом подходит к Мэри и крепко ее обнимает. Они обе ничего не говорят — слова совершенно лишние. Важно только это объятие.

— Все кажется, что я пытаюсь проснуться, — Лили садится на краешек кровати и наблюдает, как Гарри играет с плюшевым котенком. — И не могу. Потом вспоминаю, где я. Эйлин все пытается со мной заговорить, а я молчу. Ужасно некрасиво, наверное.

Мэри смотрит на нее украдкой.

— Она под Конфундусом?

— Нет, — Лили устало трет глаза. — Я встречала ее несколько раз на платформе. Она всегда такая.

— Я видела Снейпа, — Мэри поглядывает на часы, стараясь вспомнить, во сколько должна вернуться в школу. — Я помню, как мне было его жаль, когда ты перестала с ним разговаривать. Он обещал проторчать всю ночь в холодной галерее, если ты не выйдешь.

Лили дергает плечом. Воспоминания о школе ей наверняка неприятны сейчас, потому что школа — это Джеймс, а он — большая незаживающая рана. Мэри мягко гладит ее по руке и поднимается с кровати. Они обязательно поговорят еще, много раз.

— Ты не останешься? — по взгляду Лили непонятно, радует ее это или огорчает.

— Не могу, — Мэри проверяет, на месте ли палочка. — Дамблдор сказал, что я не должна вызывать подозрений, а для этого большую часть дня мне нужно быть на виду. Хотя, конечно, если МакГонагалл начнет задумываться о том, что я делаю в школе, она может прийти к разным выводам.

Лили снова обнимает ее, и Мэри с грустью вдыхает запах ромашкового шампуня. Все неправильно, абсолютно все. И она решает, что ее проблемы побудут пока вместе с ней. Кому какое дело до живых, если они все еще живы?

Северус

На четвертый месяц преподавания он окончательно понимает, что это самое преподавание ему не нравится — совсем. Может быть, дело в зельеварении, где нужно следить за каждой мелочью и постоянно проверять, не нарушает ли кто-то из учеников технику безопасности. А они пытаются нарушить ее постоянно, учитывая, что треть из них крутит головами, смотрит в потолок или записывает слишком медленно. Вот если бы выпросить себе Защиту от Темных искусств… Она всегда привлекала его чуть меньше, чем сами Темные искусства. Зельеварение удавалось ему на редкость хорошо, потому что дома, до школы, он был довольно неуклюжим — но Слизнорт, хоть и посматривая свысока, но все же подтолкнул его к успеху.

— Смит! — он окликает ближайшего к нему ученика с нашивкой Гриффиндора на джемпере. — Что я сказал делать с имбирным корнем?

— Натереть его, сэр.

— И где терка? — Северус раздраженно поджимает губы. — Ваше зелье никуда не годится. Придете завтра вечером на отработку вместе с мисс Пирс.

Смит закатывает глаза и отворачивается. Конечно, почти никому из первокурсников зельеварение не нравится, и это понятно: предмет — один из самых сложных на первом году обучения. Это не идиотский уход за магическими существами или история магии.

Класс пустеет, и Северуса резко выкидывает в настоящее. Уроки хороши только тем, что ненадолго отвлекают его от мыслей — о смертях, о будущем, о том, что подразумевает Дамблдор, беспокоясь о Пророчестве, о том, что нужно появиться перед Лордом, который велел быть у Малфоев завтра вечером. Самое главное — продолжать работать с окклюменцией. Без нее он погубит всех — и себя, и Лили.

— Вы заняты, Северус? — МакГонагалл заглядывает в кабинет. Ее круглые очки некрасиво увеличивают и без того большие глаза. — Нужно обсудить вашего студента.

Опять! А завтра четверг — значит, наверняка будет очередное собрание. Северусу неприятно об этом думать, но ему кажется, что в итоге он или втянется в эту сумасшедшую карусель с рейтингами и баллами, либо уйдет.

— Заходите, — отвечает он, вздыхая. — Что опять случилось?

МакГонагалл садится напротив него. По ее лицу видно, что он ей неприятен, что, несмотря на все уверения Дамблдора, она ни за что не поверит в его раскаяние и желание помогать Ордену. Впрочем, про Лили она тоже ничего не знает, потому что Дамблдор пустил слух, будто Лили с ребенком — за границей.

— Мне кажется, или вы снова отправили ученика на отработку?

— Должен же он получить правильное зелье, в конце концов?

МакГонагалл морщится, хотя она сама не менее строга с учениками, и уж к ней на отработку ходят целыми толпами. Но, разумеется, двойные стандарты в отношении бывшего Пожирателя смерти — это нормально и не может осуждаться. Северус слегка отклоняется, слушая ее замечания вполуха. Так всю оставшуюся жизнь и будут на него смотреть — с недоверием и этой едва уловимой ноткой презрения в глазах. Впрочем, так и должно быть.

— Я приду на собрание, — кивает он, едва дослушав. — Теперь я могу пойти обедать?

МакГонагалл меряет его холодным взглядом и оставляет наедине с самим собой.

Мэри

— Лукотрусов покормила? — Граббли-Дерг вытаскивает трубку изо рта. — А инвентарь на место вернула?

Запыхавшись, Мэри вытирает со лба выступивший пот и глубоко вдыхает влажный ноябрьский воздух, пахнущий прелой листвой. Она только что битый час возилась с саламандрами, пытаясь накормить каждую по очереди, потому что однорукий Кеттлберн уже давно не справляется с этой задачей.

— Почти, — Мэри поджимает губы и поправляет пальцами растрепавшийся пучок на голове. — Честно говоря, я забыла, где у нас живут лукотрусы.

Граббли-Дерг указывает кончиком трубки на большое дерево за хижиной лесничего, потом переводит взгляд на Мэри и хитро блестит глазами.

— Лукотрусы, которых так не любит Кеттлберн, между прочим, отличные малые. Познакомься с ними поближе, раз уж в школе ты постоянно прогуливала мои занятия и бегала в чужую группу к этому сумасшедшему старику. И отчего вы, молодежь, никак не можете рассмотреть прекрасное в малом и на первый взгляд невзрачном? Вечно вам нужны мантикоры и огненные крабы.

Мэри пожимает плечами. Почему же — лукотрусы вполне интересные создания, даже полезные, потому что незаметны. Нужно будет с ними подружиться и забрать одного себе, как забрал Ньют, о котором профессор Кеттлберн уже прожужжал ей все уши.

Выдохнув, Мэри берет ведро с мокрицами и идет к старой сосне с вылезшими из земли корнями. Присев на корточки, она подставляет ведро к стволу и тихонечко произносит:

— Эй, ребята! Смотрите, что я вам тут принесла!

Несколько секунд ничего не происходит — а потом лукотрусы, один за другим, начинают робко выглядывать из-за веток. Мэри улыбается: а они действительно милые. Она подпускает их ближе и разрешает запустить древесные лапки в ведро.

Наблюдая за существами, Мэри вдруг поеживается, словно от нехорошего предчувствия. Что будет дальше? Ей всегда непременно нужно знать, что произойдет. Построишь план — и жить проще. А тут никаких догадок, или выживешь — или нет.

Позади раздаются шаги, и лукотрусы, прихватив по паре мокриц, стремительно прячутся на самой верхушке дерева. Мэри оборачивается, уже поджав губы: Граббли-Дерг собирается постоянно ее контролировать?

— Ты была там? — Снейп останавливается напротив нее и засовывает руки в карманы мантии. — Все в порядке?

Мэри изучает его неприветливое серое лицо с темными кругами под глазами. Он вообще не спит, наверное. И ей сразу же становится его жалко — как в тот вечер, когда Лили окончательно порвала с ним все отношения.

— Да.

— Ей что-нибудь нужно?

— Думаю, твоя мама поможет, — Мэри задумчиво вертит опустевшее ведро за ручку. — Ты ведешь зельеварение?

Снейп щурится: ему, конечно, ни к черту не нужна светская беседа, которую Мэри собирается завязать. Но и отталкивать ее нельзя — и это сомнение так и читается в черных глазах. Наконец, он раздраженно отвечает:

— И что?

— Думаю, быть преподавателем проще, — Мэри идет обратно, к хижине лесничего, и Снейп нехотя следует за ней. — А то меня второй день просят сделать столько, что я бы лучше вытерпела проказников в классе.

Снейп усмехается, и Мэри тут же думает, что уж ему-то проще было бы возиться с саламандрами. Как он только преподает с этим своим характером, который иногда так сердил Лили. Замкнутый, весь в себе, совершенно не помогающий собеседнику разговориться.

— Увидимся за ужином, — он идет к замку, даже не кивнув напоследок.

Мэри остается стоять рядом с хижиной, зажав ручку ведра уставшими пальцами. Неприятно быть рядом с человеком, который вежлив с тобой лишь потому, что из тебя можно извлечь какую-то выгоду. А на самом деле — ему глубоко плевать. И от этого ей становится ужасно тоскливо. У нее — никого нет.