Нетерпение сердца (гет)

«Никакая вина не может быть предана забвению, пока о ней помнит совесть».

С. Цвейг

Северус

Пальцы дрожат, и Северус торопливо прячет руки за спину. Но Дамблдор, конечно, замечает это движение и замечает дрожь — от него ничего не ускользнет.

— Я не понимаю, зачем вы отправляете ее к моей матери. Мне кажется, самое безопасное — отправить ее далеко, так далеко, чтобы он не смог ее найти. А вы хотите оставить ее прямо у него под носом! Это безумие, директор.

Дамблдор устало вздыхает — так, словно он уже спорил об этом с самим собой.

— Мальчик должен быть под присмотром. У нас перед глазами — понимаете, Северус? Пророчество все еще действует. Отправлять Лили далеко слишком рискованно — и для нее, и для магического мира, кроме того, я не уверен, можно ли оставлять ее одну. Возможно, она захочет бросить вызов Риддлу еще раз.

Северус сердито скрещивает пальцы за спиной. Мысль — некрасивая, отвратительная мысль, совершенно лишняя сейчас — бьется в висках, но он заставляет ее исчезнуть.

— Это исключено. У нее ребенок на руках.

— Боюсь, ваш опыт общения с людьми не такой большой, — Дамблдор покачивает головой и переводит взгляд на Фоукса. — Я надеюсь, что ваша мать не будет против. Уверен: после стольких лет ей захочется немного поучаствовать в благом деле.

Северус кривит губы, но сдерживается, пытаясь успокоиться. Сейчас, оглядываясь назад на эту страшную ночь, он до сих пор не понимает, как еще держится на ногах. Лили! Лили могла погибнуть и едва избежала смерти. Поттер — мертв. И Дамблдор теперь собирается отправить Лили жить к его матери, в Паучий Тупик. Это самое безумное решение, но, может быть, безумие им сейчас сыграет на руку, хотя бы какое-то время: варианты прятаться у Петунии или в старом доме Дамблдоров в Годриковой лощине были отметены почти мгновенно.

— Мне кажется, вас что-то беспокоит, — произносит Северус, снова отгоняя отвратительную мысль.

— Пророчество, — Дамблдор снимает очки, постукивает по ним палочкой и водружает обратно. — Мне кажется, что от нас что-то ускользает. Боюсь, я зря оставил Джеймсу мантию. Прозвучит очень страшно, но в глубине души мне кажется, что Лили должна была погибнуть, а теперь никто не знает, чем все обернется.

Северус хмурится: с Пророчеством можно разобраться и позже, тем более что теперь он знает его целиком. Самое сложное для него — играть на два фронта. Раньше это было проще, но сейчас ему нельзя ошибаться.

— Можно ли мне видеться с матерью? — спрашивает он нервно.

— Разумеется, — Дамблдор кивает. — Более того, я рассчитываю, что вы будете присматривать за Лили одним глазом. Вы знаете ее лучше меня, да и я не могу показываться в Паучьем Тупике. Не беспокойтесь, я сказал, что вы давно играете на нашей стороне.

В горле мгновенно пересыхает. И вина — жгучая — волной заливает с головой.

— Давно?

— С вами будет работать еще один член Ордена, — Дамблдор почему-то улыбается. — Надеюсь, вы с ней найдете общий язык.

— С ней?

В дверь кабинета легонько стучат, и Северус нервно оглядывается. В открывшемся проеме появляется девичья фигура. Северус не может узнать ее несколько долгих секунд, потом раздраженно поджимает губы. Только ее здесь не хватает.

— Вас ждут первокурсники, Северус, — Дамблдор намекает, что ему пора уходить, потому что никаких занятий у первокурсников сегодня нет. — Как вы добрались, Мэри?

Северус проходит мимо нее — девчонки с Гриффиндора, которая когда-то дружила с Лили и доставила ему немало проблем. Девчонка превратилась в девушку ростом немного ниже его самого, с копной русых волос, обрезанных по плечи, с этим невыносимо приветливым взглядом болотного цвета глаз. Она кажется непонятной — и Северус тут же ускоряет шаг, торопливо проходя мимо нее. Непонятное — опасно.

Кабинет директора с его кисловатым запахом старого дерева остается за спиной, и тогда злая мысль снова одерживает в нем верх.

Поттер — мертв.

Блэку она теперь тоже доверять не станет.

И Северус, запахнув мантию, стремительно идет по галереям к гостиной Слизерина. Вот только другая мысль — что он виноват во всем, что случилось — терзает его не меньше победной первой.

Регулус

Его комната в особняке на площади Гриммо уже давно кажется смешной и детской. Впрочем, убирать плакат «Паддлмир Юнайтед» он пока не собирается. Квиддич — вне разногласий волшебников.

— Ужин готов, хозяин, — Кричер выглядывает из-за приоткрытой двери. — Спуститесь?

Регулус рассеянно кивает, кидая вчерашний «Пророк» на стол. Лорд всегда против чтения «ереси», как он называет газеты, но Регулусу хочется хоть примерно знать, что происходит в Англии и чем занято Министерство. Вся его деятельность как Пожирателя Смерти ограничивается помощью Малфоям, и это уже понемногу начинает раздражать и огорчать. Подумаешь, только исполнилось двадцать лет! Северусу уже давали серьезные задания в этом возрасте, а у них разница — всего год. Неужели Лорд ему не доверяет?

— Что-то случилось? — мать, вся в черном, изящно зачерпывает суп ложкой. — Ты который день выглядишь недовольным.

Регулус отвечает не сразу. После смерти отца дом погрузился в тишину: мать практически постоянно проводит время в гостиной, а сам он — у Малфоев, где Лорд основал штаб Пожирателей.

— Ты беспокоишься? — интересуется он.

Раньше ему казалось, что Сириус выдумывает, будто мать любит больше не его, а Регулуса. Но в пятнадцать многое кажется не таким, какое оно на самом деле — а искаженным и приукрашенным. Возвращаясь на Гриммо, Регулус все чаще вспоминает злое лицо Сириуса с ярко блестящими глазами и тот вечер, когда брат хлопнул дверью. Мать не проронила и слезинки. Только отец некоторое время ходил кругами по гостиной — а потом ушел в свой кабинет.

— Все это начиналось не так мрачно, — мать отламывает хлеб длинными пальцами. — Выглядело больше как движение за права чистокровных волшебников. А теперь льется кровь.

— Я в это не верю, — Регулус откидывается на спинку стула. — Не верю, что Лорд убивает просто так. Дело в том, что полукровкам и магглорожденным не нравится наша идея, вот и все. Они нападают первыми. Вспомни Поттеров и Лонгботтомов — они пытались убить его три раза. Должен же он защищаться?

Мать некоторое время смотрит на него пристально, потом тяжело выдыхает.

— Тебе нужно вырасти, милый. Никогда не подумала бы, что я это скажу, но Сириус вырос в шестнадцать. А ты до сих пор плаваешь в иллюзиях, и вот это — самое опасное. Чем ты занимаешься у Риддла?

Регулус густо краснеет и теребит край белоснежной скатерти.

— Помогаю Люциусу расписывать расходы и доходы, изучаю артефакты, веду учет магглорожденных, которые яростно выступают против нас. Что ты хочешь теперь? Ты так гордилась, что я занимаюсь правым делом, а теперь — я должен переметнуться к Фениксу?

Мать сердито хмурится. Даже в свои пятьдесят она еще выглядит красиво и величественно, и Регулусу сразу становится стыдно за свою вспышку.

— Ты нужен мне живой, — отвечает она негромко. — И необязательно для этого менять черное на белое. Блэки никогда не склоняются под обстоятельствами. Выбери свою сторону, хотя на первый взгляд это может выглядеть опрометчиво.

Регулус не сразу трансгрессирует в Малфой-мэнор, а долгое время сидит у камина, ковыряясь кочергой в красноватых угольках золы. Если его не отправляют на задания, то почему? Чтобы он дольше не знал правду? Да какая Лорду разница, знает он правду или нет. У него слишком много сторонников.

— Вы еще здесь, хозяин? — Кричер заходит в спальню. — Тогда исчезаю.

— Погоди, — Регулус засовывает руку в карман и достает яблоко, которое в раздумьях сунул туда за обедом. — Хочешь? Ты какой-то совсем худой.

У Кричера благодарно блестят глаза. Он берет яблоко двумя руками и нюхает. Потом заискивающе кивает.

— Думаешь, они меня все разыгрывают? — Регулус достает палочку. — Не хочу в это верить. Просто Лорд требует дать чистокровным исключительные права в волшебном мире, но остальным это категорически не нравится. Разве это плохо — получить то, что принадлежит тебе по праву? Представь, что эльфы бы постоянно смешивались с гоблинами. Разве остался бы хоть один чистокровный? Сомневаюсь. Так чем плохо желание удержать традиции?

Кричер что-то отвечает, но Регулус, уже не слушая, поспешно трансгрессирует в особняк Малфоев, вечно пахнущий цветами и густыми чернилами.

Мэри

Мэри решительно садится на стул с цветастой тканью на спинке и с любопытством смотрит на Дамблдора. Он нисколько не постарел — только стал немного задумчивее, чем обычно.

— Это Снейп, сэр? — спрашивает она недоверчиво. — Мне казалось, он на другой стороне.

— Теперь на нашей, — Дамблдор переплетает узловатые пальцы. — Как ваше обучение, мисс Макдональд?

Мэри краснеет и отводит взгляд. Как бы объяснить так, чтобы объяснение не выглядело нелепо?

— Я бросила курсы мракоборцев. Два года отучилась — и бросила. У меня бабушка… за ней некому присмотреть.

— Жалеете?

— Не очень, — Мэри обегает глазами кабинет. Она побывала здесь целых два раза во время учебы, оба раза за провинности. И оба раза ей простили. — Где-то к концу первого года я поняла, что мне не хочется влезать в эту профессию. Постоянно на заданиях, постоянно в опасности, никакого отпуска и зарплата так себе. Думаю перебраться в Министерство в какой-нибудь потрясающе интересный отдел.

Дамблдор кивает, продолжая улыбаться ей так, словно он одобряет, — но он почти всегда так улыбается, насколько Мэри помнит. На мгновение ей становится неуютно, и она опять вспоминает, что еще не стала кем-то в жизни, кто может помогать другим, у кого есть свое место.

— У меня для вас серьезное задание, Мэри. Пожалуй, серьезнее не найдется, — Дамблдор поднимается с кресла и подходит к клетке с фениксом. — Вы должны стать Хранителем тайны для Лили Поттер. Знаю, вы думаете, что ее нет в Англии, — это не так.

Мэри ерзает на стуле. Зачем он просит о такой услуге ее? Да, Лили была ее школьной подругой и пригласила на свадьбу — но потом пути разошлись. Поттеры ринулись в войну, смертельные поединки и рождение детей, а Мэри упорно училась на мракоборца, считая ссадины и синяки. Теперь она снова нужна?

— Задание опасное, Мэри. Я пойму, если вы откажетесь. В таком случае я просто наложу на вас Обливиэйт — и мы попрощаемся.

Мэри некоторое время молчит, вспоминая счастливое лицо Лили на свадьбе, которая, казалось, была тысячу лет назад. Джеймса больше нет, и она осталась одна — одна! С ребенком на руках. Даже если она и забыла про дружбу, будет глупо бросать ее в беде.

— Что для этого потребуется? — Мэри выпрямляет спину. — И мне нельзя поздно возвращаться домой, нельзя все время быть вне дома. Неудачное заклинание, понимаете. Бабушка теперь немножко не в себе и почти не ходит. В Мунго сказали, что вернуть ее к прежней жизни возможно, но процесс будет долгим, ингредиенты для зелья тоже не самые дешевые.

— Понимаю. Я буду платить вам как работнику школы — не качайте головой, вам нужна помощь, Мэри. Как вы обеспечиваете себя сейчас?

— Министерство платит небольшое пособие, — Мэри думает о том, что в Хогсмиде нужно забежать в "Сладкое Королевство" за имбирными чертиками. — Бабушка работала в отделе ликвидации, на задании произошел несчастный случай. Мама все так же занимается драконами в Индии, так что ей не до нас.

— То есть деньги вам пригодятся. Также нужно будет вернуться на учебу в Министерство, скажем, на второй курс, — Дамблдор выглядит так, словно и не сомневается в ее согласии. — При этом вы будете работать в Хогвартсе помощником Граббли-Дерг и Кеттлберна, и миссис Макдональд мы перевезем в Хогсмид. Помните: вы должны вести себя как можно более естественно и спокойно. И, разумеется, никто, кроме Северуса, не будет знать о том, что вы — Хранитель. Лили живет в доме его матери.

Мэри поеживается, но старается не выдать свое волнение. Все еще сложнее, чем показалось на первый взгляд. То есть придется иметь дело со Снейпом, который не только торчит в рядах Пожирателей, но и никогда не умел и не любил общаться. С Граббли-Дерг у нее тоже были не лучшие отношения, но придется постараться и наладить их хотя бы теперь. А от Кеттлберна вообще стоит держаться подальше… Но Дамблдор просто так просить не будет, и раз уж она здесь — дело невероятно важное. А деньги на лечение ей действительно нужны. Как-то на первом курсе Лили с восхищением заявила, что волшебникам и работа не нужна, раз все можно получить с помощью магии. Как далеко это оказалось от правды! Сказок не существует. Есть только сам человек — и его поступки.

И Мэри с волнением произносит:

— Я сделаю все, что в моих силах, сэр.

В конце концов, по Трансфигурации и Защите от Темных искусств у нее было «Превосходно».

Северус

Последний раз он был здесь месяца три назад, и дом уже тогда казался чище и светлее. Отец ушел от матери в начале апреля, и та долго приводила все в порядок. Теперь, по крайней мере, можно было пользоваться магией, выкинуть деревянную посуду и прикупить новую — на часть тех денег, что Северус получил в Хогвартсе за два месяца работы. Но приходить к матери Северус все равно не любит. У него много вопросов, на некоторые из которых он знает ответы — и они ему не нравятся.

Перед крыльцом с тремя ступенями он медлит, пытаясь успокоиться.

Лили — там. И ее ребенок. Тот, из-за которого она чуть не погибла.

Выдохнув, Северус заставляет себя подняться в дом. Он уже пережевал, переварил эту мысль о смерти Поттера — и даже научил самого себя делать такое лицо, словно он сочувствует. Ему — плевать. Ему даже смешно представить, что этот чертов Поттер, который только и умел казаться таким привлекательным, умер за мгновение, толком не начав поединок. Идиот. Как можно было оставаться настолько беспечным?

Дверь чуть скрипит, пропуская его внутрь, и Северус останавливается в небольшой прихожей. Пахнет травами, пучки которых висят прикрепленными к крепкой бечевке, и мылом.

— Северус? — напряженный голос матери раздается в кухне. — Проходи.

Он сразу понимает, что она недовольна. У нее частенько именно так звучал голос, когда отец в очередной раз выплескивал на нее свое дурное настроение. Как она только справилась с его уходом? Она ведь сама боролась до последнего, наплевав на то, что Северус несколько раз просил ее уйти и забрать его с собой. Она всегда выбирала отца, а тот вдруг ушел первым.

— Здесь? — сухо интересуется Северус.

Мать кивает, внимательно глядя на него. Кажется, она еще никогда так пристально не изучала его лицо.

— Наверху, — отвечает она и отводит взгляд. — Только постучись.

Северус долго поднимается наверх, останавливаясь на каждой ступеньке и слушая, как колотится сердце. Зачем все-таки Дамблдор это сделал? Зачем оставил Лили именно здесь, в Паучьем Тупике? Скорее всего, у него есть какой-то очередной план, которым он не хочет делиться. Что же, вполне в духе директора.

Он стучит — быстро, в смятении, и стук совпадает с ударами его сердца.

— Дамблдор? — голос, от которого у Северуса перехватывает дыхание, отвечает с той стороны. Всегда — другая сторона. И кто только в этом виноват? — Заходите.

Северус приоткрывает дверь и входит в комнату. Когда-то он и сам жил здесь, в маленькой мансарде, и смотрел из круглого окна на улицу, где его никто не ждал. Никто — пока не появилась Лили.

— Я.

Он замечает, как ее рука судорожно тянется к палочке, лежащей рядом, потом опускается.

— Гадала, когда ты явишься.

У нее все такие же красивые волосы — теперь длиннее, чем в школе, беспорядочно рассыпанные по плечам, все те же зеленые глаза, на которые он не мог насмотреться, то же лицо с мелкими веснушками. И вместе с этим — этот новый, холодный и безжалостный взгляд, от которого Северусу становится не по себе.

— Дамблдор сказал, что ты давно перешел на сторону Ордена, — Лили тихонечко толкает люльку, и та едва заметно качается туда-сюда — только тогда он вспоминает, что в комнате есть ребенок. — Рада это слышать. Только знаешь, я уже никому не верю. Сириус…

— Это не он, — зачем-то перебивает Северус. — Петтигрю.

Лили мгновенно вскидывает на него глаза, продолжая качать люльку. В них светится недоверие, но вместе с тем — облегчение и благодарность. Северус мысленно чертыхается. Ему не следовало этого говорить. Что если она теперь попросит у Блэка помощи?

— Можно посмотреть? — спрашивает он поспешно, кивая на люльку.

Лили вся сжимается в комок, потом выпрямляется и неопределенно кивает.

— Только близко не подходи.

Северус замирает в нескольких шагах от ребенка. Укутанный одеяльцем, тот выглядит совершенно безмятежно и не догадывается, что больше никогда не увидит своего отца, что его собственная жизнь все еще в опасности. Он похож на Поттера — те же черные волосы, тот же нос — вот глаза наверняка как у Лили. Во всяком случае, было бы хорошо.

Северус украдкой смотрит на нее: опухшие от слез веки и покрасневший нос совсем ее не портят, вот только этот холод там, внутри нее, как ледяная ярость — чем она обернется для всех них? И как ему самому вести себя? Как заставить себя отвязаться от мысли, что Поттер погиб из-за него, и не выдать себя?

— Ты изменился, — замечает Лили, поправляя одеяльце. — Мы не виделись четыре года, Сев. В тебе появилось что-то «твое», понимаешь, о чем я? В школе в тебе было больше чужого.

Северус сглатывает. Как она это заметила? Он и сам осознал это только сейчас, после ее слов. Пожалуй, это правда. В школе ему хотелось быть кем-то, кто не выделялся бы из толпы, быть своим для других, а своим он вначале никак не становился.

— Знаешь, кого они ко мне приставили? — улыбка у Лили кривая. — Мэри Макдональд. Милая девочка, мы раньше хорошо дружили, она еще вечно путалась у тебя под ногами. Кажется, ты ей нравился в школе. Помнишь историю с Мальсибером?

— Это отвратительно, — замечает он невпопад.

— А, уже отвратительно, — Лили нежно касается рукой лба ребенка. — Впрочем, что теперь вспоминать. Знаешь, я отлично понимаю, зачем я здесь, зачем ты здесь, зачем Дамблдору понадобилась Мэри. Только вот я не совсем с ума сошла, чтобы Гарри оставлять сиротой. Но и сидеть сложа руки я не собираюсь.

Северус тихо подходит к окну, перешагивая через скрипучие половицы.

— Я ее видел — Мэри. У нее волосы короткие.

— Она всегда стригла их после того случая с Мальсибером, — отзывается Лили.

Он переступает с ноги на ногу: ему все еще страшно, что она обо всем догадается и снова исчезнет из его жизни. Второй раз он этого не переживет. Последние полтора года он и так постоянно думал о том, как бы спасти ее. Только ее. Да, он никогда не был человеком, который любит всех и заботится обо всех. Он — одиночка, которому нужен всего один человек. Но ведь есть еще и ребенок… Так много всего. То, что когда-то выглядело так просто: вот ее рука, вот его рука — казалось бы, коснись и будь счастлив, теперь собрало с годами целый снежный ком.

— Ты что-нибудь знаешь о Пророчестве? — спрашивает она сиплым шепотом, который снова выдает, что она очень много плакала.

— Нет. Но Дамблдор знает и думает, что не все кончено.

Лили пожимает плечами, но выражение ее лица меняется. Она смотрит на него исподлобья, сама не зная, наверное, как держаться и что говорить. А может — ей вообще на это наплевать. Неделю назад она потеряла мужа, которого по-настоящему любила. От этой мысли у Северуса сводит зубы.

— Мне нужно покормить Гарри, ладно? Ты можешь попросить Эйлин налить вот сюда молока? — Лили шарит рукой под одеялом и достает бутылочку для кормления. — Я ни за что не оставлю Гарри здесь одного или с тобой, а идти с ним по лестнице у меня нет сил.

Северус молча берет протянутую бутылочку.

Идиотское имя — Гарри.

Регулус

Люциус устало берет со столика бокал с красным вином и кивает на стопку бумаг.

— Ну что, все сошлось?

— Почти, — Регулус пробегает глазами по цифрам, пестрящим на листе. — Ты когда-нибудь был на задании? Что там происходит?

Люциус громко кашляет и возвращает бокал на столик. Регулус переводит на него вопросительный взгляд и тут же откладывает бумаги в сторону. Кто вообще в здравом уме захочет заниматься этой ерундой? Не плевать ли, сколько Эйвери потратил на вино? И почему они должны прятаться, если выступают за правое дело?

— У нас с тобой свое личное задание, — отзывается Люциус таким тоном, словно давно ждал этот вопрос. — Ты принес деньги?

Регулус отрицательно мотает головой. Деньги! Деньги — это ерунда. Он каждый месяц вкладывает свою долю — около двухсот галлеонов, чтобы не отставать от других, но только постоянно торчит рядом с Люциусом, которого иногда навещают другие Пожиратели, и слушает рассказы о том, как мракоборцы схватили очередного невинного человека и отправили его в Азкабан. Только «Пророк» написал за прошедшую неделю о трех таких несправедливостях. Но ведь нельзя оставить это просто так! Нужно бороться за невинно осужденных, только вот как бороться — Регулус не знает. Лорда он видит достаточно редко, и его все еще не впускают в ближний круг. От этого ему только больше хочется оказаться полезным.

— Я хочу отправиться с Мальсибером или Беллатрисой, — заявляет он резко, глядя на вальяжно сидящего друга. — Мне уже двадцать, и я получил «Превосходно» по всем предметам на Ж.А.Б.А.

Люциус на мгновение отворачивается, и Регулусу кажется, будто тот сдерживает смех.

— Хочешь — отправишься, — заявляет он вдруг совершенно просто и хлопает в ладоши. — Им там и правда не хватает рук. Если не понадобишься — отправят обратно. Добби!

Эльф появляется спустя секунду, трясясь и почтительно улыбаясь.

— Чего желает мой господин?

— Отправь мальчишку к Лорду. Сейчас не самое лучшее время, чтобы пользоваться трансгрессией или камином. Торопись. Ты уже прибрался в комнате Драко?

Эльф часто-часто кивает, и Регулус ему сочувствует: эльф выглядит неважно, запуганно и устало, но, кажется, никто больше этого не замечает. Вот с кем нужно было поделиться яблоком. А Кричеру и так совсем неплохо живется.

Добби щелкает пальцами, и Регулус, едва удержавшись на ногах, оказывается в большом темном холле дома Лестрейнджей, где до этого бывал только один раз — на посвящении в Пожиратели смерти.

Добби исчезает сразу, оставляя Регулуса наедине с гнетущей тишиной и непривычным холодом. Вынув на всякий случай палочку, он медленно поднимается по широкой лестнице с золочеными перилами и проходит по темной галерее, украшенной портретами предков Лестрейнджей и от этого кажущейся еще более жуткой. Регулус доходит до конца галереи и заглядывает в самую последнюю комнату.

— А, мальчишка, — в мужчине, который сидит у ярко горящего камина, Регулус с трудом узнает Родольфуса. — Лорда сейчас нет — он ищет ребенка. А может быть, разбирается с магглами. Что ты хотел?

Регулус сглатывает. Какого еще ребенка ищет Лорд?

— Хочу оправдать вот это, — он резко задирает рукав мантии и показывает Метку. — Когда я могу отправиться с вами или с кем-нибудь другим на очередное задание?

Родольфус приподнимает брови. В его взгляде читается недоверие и вместе с тем — насмешка. Опять эти странные эмоции — как будто его действительно держат за дурака. Но Родольфус вдруг меняется в лице, быстро поднимается с кресла и обходит Регулуса по кругу.

— Я все гадал, кто же нам поможет. А тут тщеславие само толкает тебя навстречу важному делу. Нужно, чтобы ты нашел брата и притащил его сюда. Не просто нужно — необходимо. Лорд будет очень доволен.

По спине Регулуса пробегает холодок, и в сознании снова мелькает злое лицо Сириуса.

Мэри

Прежде чем постучаться, Мэри долго рассматривает дом. Неудивительно, что Снейп был таким замкнутым ребенком — у нее самой при виде этой серости и мрачности по телу бегут мурашки. Да и сам Паучий Тупик ничем не лучше. Мусор, грязные улицы, недоброжелательные лица уставших людей. Мэри все кажется, что за ней следят. Нет, наваждение это — от сложности задания. Теперь все время так казаться будет.

Дверь ей открывает женщина, от которой Снейп унаследовал эти черные холодные глаза. Она вся — словно застывшая статуя, спокойная и отчего-то отрешенная.

— Можно пройти? — Мэри заставляет себя улыбнуться.

На долю секунды ей становится страшно — так страшно, как никогда раньше. Но она заставляет себя перешагнуть старенький порог и войти в тусклый маленький холл.

— Мэри? — женщина смотрит на нее все так же отстраненно. — Я вас ждала. Меня зовут Эйлин. Будете ужинать?

Мэри резко качает головой. В Хогвартсе кормят так хорошо, что она все еще сыта с самого завтрака. Да и пришла она не за этим. Взбежав по узкой скрипучей лестнице, она приоткрывает дверь.

Лили стоит напротив с ребенком на руках, подняв палочку. В ее взгляде читается такая свирепость, что от неожиданности Мэри запинается и едва не падает на пол. Таких глаз у Лили она никогда не видела, даже когда Джеймс раздражал ее сильнее обычного курсе на пятом или шестом.

— Я постоянно жду его, — в голосе Лили не слышно извинения. — Каждую минуту. Он ведь не успокоится. Но теперь я готова.

Мэри смотрит на нее изучающе. Лили выглядит, конечно, ужасно — с распухшими покрасневшими глазами, спутанными волосами, в одежде, которая давно не стиралась. Сколько она уже здесь — чуть больше недели?

— Ты же понимаешь, что справиться с ним может только Дамблдор, больше никто. Не валяй дурака, Лили, посмотри на себя в зеркало: ты похожа на баньши, только рыжая. Как давно ты приводила себя в порядок?

В зеленых глазах Лили мелькает отчаяние. Она смотрит на ребенка, которого крепко прижимает к себе, и медленно произносит:

— Я, наверное, и забыла об этом. Не помню, когда последний раз мыла волосы или меняла одежду. Боюсь выпускать Гарри из рук. А ванная внизу, за кухней, маленькая и тесная. Туда ребенка не возьмешь.

Мэри уверенно протягивает руки ей навстречу.

— Я присмотрю. Честное слово, ничего не случится. У меня, как ты помнишь, хорошо с защитными чарами.

Лили смотрит на нее с сомнением, но потом все же аккуратно кладет Гарри в подставленные руки и морщится. На ее лице мелькает знакомое и давно забытое выражение, и Мэри на мгновение оказывается в прошлом.

— Зато плохо с историей магии, — замечает она с кривой улыбкой. — Я быстро. Если заплачет, соска лежит на полочке у люльки. Шуметь ни в коем случае нельзя. Ты бы знала, сколько раз я применяла «Оглохни»!

Мэри садится в низкое кресло с торчащими во все стороны нитками и улыбается Гарри. Тот смотрит на нее с любопытством, с каким обычно смотрят полуторагодовалые дети, и тянется к серебряной цепочке на ее шее. Мэри касается его носа кончиком пальца.

— Ты вылитый Джеймс, — произносит она тихо. — Ни с кем не спутаешь. А вот глаза — мамины, очень красивые глаза. Думаю, в школе у тебя будет толпа поклонниц.

Гарри крутит цепочку и увлеченно причмокивает. И как только его угораздило стать частью Пророчества? Из всех детей Англии — именно он.

Лили возвращается спустя десять минут — раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, в темных штанах и голубой блузке. Она размашистым шагом подходит к Мэри и крепко ее обнимает. Они обе ничего не говорят — слова совершенно лишние. Важно только это объятие.

— Все кажется, что я пытаюсь проснуться, — Лили садится на краешек кровати и наблюдает, как Гарри играет с плюшевым котенком. — И не могу. Потом вспоминаю, где я. Эйлин все пытается со мной заговорить, а я молчу. Ужасно некрасиво, наверное.

Мэри смотрит на нее украдкой.

— Она под Конфундусом?

— Нет, — Лили устало трет глаза. — Я встречала ее несколько раз на платформе. Она всегда такая.

— Я видела Снейпа, — Мэри поглядывает на часы, стараясь вспомнить, во сколько должна вернуться в школу. — Я помню, как мне было его жаль, когда ты перестала с ним разговаривать. Он обещал проторчать всю ночь в холодной галерее, если ты не выйдешь.

Лили дергает плечом. Воспоминания о школе ей наверняка неприятны сейчас, потому что школа — это Джеймс, а он — большая незаживающая рана. Мэри мягко гладит ее по руке и поднимается с кровати. Они обязательно поговорят еще, много раз.

— Ты не останешься? — по взгляду Лили непонятно, радует ее это или огорчает.

— Не могу, — Мэри проверяет, на месте ли палочка. — Дамблдор сказал, что я не должна вызывать подозрений, а для этого большую часть дня мне нужно быть на виду. Хотя, конечно, если МакГонагалл начнет задумываться о том, что я делаю в школе, она может прийти к разным выводам.

Лили снова обнимает ее, и Мэри с грустью вдыхает запах ромашкового шампуня. Все неправильно, абсолютно все. И она решает, что ее проблемы побудут пока вместе с ней. Кому какое дело до живых, если они все еще живы?

Северус

На четвертый месяц преподавания он окончательно понимает, что это самое преподавание ему не нравится — совсем. Может быть, дело в зельеварении, где нужно следить за каждой мелочью и постоянно проверять, не нарушает ли кто-то из учеников технику безопасности. А они пытаются нарушить ее постоянно, учитывая, что треть из них крутит головами, смотрит в потолок или записывает слишком медленно. Вот если бы выпросить себе Защиту от Темных искусств… Она всегда привлекала его чуть меньше, чем сами Темные искусства. Зельеварение удавалось ему на редкость хорошо, потому что дома, до школы, он был довольно неуклюжим — но Слизнорт, хоть и посматривая свысока, но все же подтолкнул его к успеху.

— Смит! — он окликает ближайшего к нему ученика с нашивкой Гриффиндора на джемпере. — Что я сказал делать с имбирным корнем?

— Натереть его, сэр.

— И где терка? — Северус раздраженно поджимает губы. — Ваше зелье никуда не годится. Придете завтра вечером на отработку вместе с мисс Пирс.

Смит закатывает глаза и отворачивается. Конечно, почти никому из первокурсников зельеварение не нравится, и это понятно: предмет — один из самых сложных на первом году обучения. Это не идиотский уход за магическими существами или история магии.

Класс пустеет, и Северуса резко выкидывает в настоящее. Уроки хороши только тем, что ненадолго отвлекают его от мыслей — о смертях, о будущем, о том, что подразумевает Дамблдор, беспокоясь о Пророчестве, о том, что нужно появиться перед Лордом, который велел быть у Малфоев завтра вечером. Самое главное — продолжать работать с окклюменцией. Без нее он погубит всех — и себя, и Лили.

— Вы заняты, Северус? — МакГонагалл заглядывает в кабинет. Ее круглые очки некрасиво увеличивают и без того большие глаза. — Нужно обсудить вашего студента.

Опять! А завтра четверг — значит, наверняка будет очередное собрание. Северусу неприятно об этом думать, но ему кажется, что в итоге он или втянется в эту сумасшедшую карусель с рейтингами и баллами, либо уйдет.

— Заходите, — отвечает он, вздыхая. — Что опять случилось?

МакГонагалл садится напротив него. По ее лицу видно, что он ей неприятен, что, несмотря на все уверения Дамблдора, она ни за что не поверит в его раскаяние и желание помогать Ордену. Впрочем, про Лили она тоже ничего не знает, потому что Дамблдор пустил слух, будто Лили с ребенком — за границей.

— Мне кажется, или вы снова отправили ученика на отработку?

— Должен же он получить правильное зелье, в конце концов?

МакГонагалл морщится, хотя она сама не менее строга с учениками, и уж к ней на отработку ходят целыми толпами. Но, разумеется, двойные стандарты в отношении бывшего Пожирателя смерти — это нормально и не может осуждаться. Северус слегка отклоняется, слушая ее замечания вполуха. Так всю оставшуюся жизнь и будут на него смотреть — с недоверием и этой едва уловимой ноткой презрения в глазах. Впрочем, так и должно быть.

— Я приду на собрание, — кивает он, едва дослушав. — Теперь я могу пойти обедать?

МакГонагалл меряет его холодным взглядом и оставляет наедине с самим собой.

Мэри

— Лукотрусов покормила? — Граббли-Дерг вытаскивает трубку изо рта. — А инвентарь на место вернула?

Запыхавшись, Мэри вытирает со лба выступивший пот и глубоко вдыхает влажный ноябрьский воздух, пахнущий прелой листвой. Она только что битый час возилась с саламандрами, пытаясь накормить каждую по очереди, потому что однорукий Кеттлберн уже давно не справляется с этой задачей.

— Почти, — Мэри поджимает губы и поправляет пальцами растрепавшийся пучок на голове. — Честно говоря, я забыла, где у нас живут лукотрусы.

Граббли-Дерг указывает кончиком трубки на большое дерево за хижиной лесничего, потом переводит взгляд на Мэри и хитро блестит глазами.

— Лукотрусы, которых так не любит Кеттлберн, между прочим, отличные малые. Познакомься с ними поближе, раз уж в школе ты постоянно прогуливала мои занятия и бегала в чужую группу к этому сумасшедшему старику. И отчего вы, молодежь, никак не можете рассмотреть прекрасное в малом и на первый взгляд невзрачном? Вечно вам нужны мантикоры и огненные крабы.

Мэри пожимает плечами. Почему же — лукотрусы вполне интересные создания, даже полезные, потому что незаметны. Нужно будет с ними подружиться и забрать одного себе, как забрал Ньют, о котором профессор Кеттлберн уже прожужжал ей все уши.

Выдохнув, Мэри берет ведро с мокрицами и идет к старой сосне с вылезшими из земли корнями. Присев на корточки, она подставляет ведро к стволу и тихонечко произносит:

— Эй, ребята! Смотрите, что я вам тут принесла!

Несколько секунд ничего не происходит — а потом лукотрусы, один за другим, начинают робко выглядывать из-за веток. Мэри улыбается: а они действительно милые. Она подпускает их ближе и разрешает запустить древесные лапки в ведро.

Наблюдая за существами, Мэри вдруг поеживается, словно от нехорошего предчувствия. Что будет дальше? Ей всегда непременно нужно знать, что произойдет. Построишь план — и жить проще. А тут никаких догадок, или выживешь — или нет.

Позади раздаются шаги, и лукотрусы, прихватив по паре мокриц, стремительно прячутся на самой верхушке дерева. Мэри оборачивается, уже поджав губы: Граббли-Дерг собирается постоянно ее контролировать?

— Ты была там? — Снейп останавливается напротив нее и засовывает руки в карманы мантии. — Все в порядке?

Мэри изучает его неприветливое серое лицо с темными кругами под глазами. Он вообще не спит, наверное. И ей сразу же становится его жалко — как в тот вечер, когда Лили окончательно порвала с ним все отношения.

— Да.

— Ей что-нибудь нужно?

— Думаю, твоя мама поможет, — Мэри задумчиво вертит опустевшее ведро за ручку. — Ты ведешь зельеварение?

Снейп щурится: ему, конечно, ни к черту не нужна светская беседа, которую Мэри собирается завязать. Но и отталкивать ее нельзя — и это сомнение так и читается в черных глазах. Наконец, он раздраженно отвечает:

— И что?

— Думаю, быть преподавателем проще, — Мэри идет обратно, к хижине лесничего, и Снейп нехотя следует за ней. — А то меня второй день просят сделать столько, что я бы лучше вытерпела проказников в классе.

Снейп усмехается, и Мэри тут же думает, что уж ему-то проще было бы возиться с саламандрами. Как он только преподает с этим своим характером, который иногда так сердил Лили. Замкнутый, весь в себе, совершенно не помогающий собеседнику разговориться.

— Увидимся за ужином, — он идет к замку, даже не кивнув напоследок.

Мэри остается стоять рядом с хижиной, зажав ручку ведра уставшими пальцами. Неприятно быть рядом с человеком, который вежлив с тобой лишь потому, что из тебя можно извлечь какую-то выгоду. А на самом деле — ему глубоко плевать. И от этого ей становится ужасно тоскливо. У нее — никого нет.

Северус

За окном моросит противный ноябрьский дождь, и Запретный Лес вдалеке охвачен молочно-белым туманом. Северус невольно поеживается, представляя, что придется выходить в Хогсмид, чтобы трансгрессировать к Лестрейнджам. Вот бы остаться у себя в кабинете, в кресле у огня — или отправиться к матери. Сердце сразу начинает стучать быстрее, и Северус качает головой. Лили живет в Паучьем Тупике всего две недели и вряд ли будет ему рада.

Терпение.

Но сердце — нетерпеливо. За долгие годы оно истосковалось по нежности, по ласке, по теплу. Ему хочется любви — сейчас.

— Вчера Том снова побывал в Годриковой впадине, — Дамблдор гладит Фоукса. — Вы видели его на прошлой неделе. Не заметили ничего необычного?

— Нет, — Северус переводит взгляд с Леса на хижину Хагрида. — Кроме привычной ярости.

Мэри снова возится с этими отвратительными тварями Кеттлберна — саламандрами. Неприятная у нее работа, учитывая еще все эти сложности с заклятьем Доверия. Северус вспоминает, как тяжело было в первое время играть на две стороны, сохраняя баланс. Одна из саламандр выпускает сноп искр, и Северус даже из окна видит, как быстро Мэри отдергивает руку. Ожог от пламени саламандры — не шутка.

— Почему Макдональд? — спрашивает он невольно, повернувшись к Дамблдору. — Ее даже нет в Ордене. Или именно по этой причине?

Дамблдор угощает Фоукса долькой яблока и как обычно загадочно отвечает:

— У Мэри превосходные способности к Трансфигурации, кроме того, хорошая реакция — я лично сидел в комиссии на Ж.А.Б.А. Она не подведет, и да, Северус, из всех знакомых и надежных людей она менее всего знакома Тому. Он еще не просил вас попытаться проникнуть в мой разум?

Северус поджимает губы.

— Нет. Я выдаю ему достаточно информации, которая кажется ему правдой, потому что правдива примерно на треть… Тогда почему Макдональд не живет в замке?

— Ее бабушка работала в отделе ликвидации и получила серьезную умственную травму, — Дамблдор закрывает клетку с птицей. — Оставлять ее одну надолго невозможно. Мунго, разумеется, не торопится с лечением, тем более что дополнительные ингредиенты оплачиваются из кармана Мэри.

Северус снова бросает взгляд вниз: Мэри прижимает руку к груди и поворачивается к саламандрам спиной. Если Кеттлберн и дальше будет так ее использовать, то от нее останется не больше, чем от него самого. Все-таки работа с существами класса высокой опасности должна вестись после некоторого обучения. Впрочем, Дамблдор об этом или не знает, или не задумывается. Жертва для него — привычна, и неважно, чем ты жертвуешь.

Часы над камином громко бьют пять, и Северус, сухо кивнув директору, торопится на очередной урок, после которого можно будет перекусить и выдохнуть. В конечном итоге он втянулся в это соревнование факультетов и теперь следит, чтобы Слизерин не отставал. Для этого, например, он поставил вчера два «Превосходно» вместо «Выше ожидаемого». Разумеется, МакГонагалл поступает точно так же.

Мэри за ужином кажется ему совсем некрасивой: ее лицо сморщено от боли, волосы собраны в хвост, только глаза — этого странного, болотного цвета — кажутся необычными. Пока Северус бодро доедает свою порцию мяса с пюре, Мэри с трудом ковыряет пудинг левой рукой. Отчаявшись, она быстро поднимается из-за стола и, едва взглянув на преподавателей, выходит из Зала.

Северус задумчиво провожает ее взглядом: значит, к Помфри не пошла. Почему? Ей стыдно, что она не справляется с существами, или просто не хочет привлекать к себе внимание? Но этот ожог нельзя так просто вылечить, а если понадеяться, что заживет сам по себе, то можно вообще лишиться руки.

И он с той же задумчивостью берет в руки бокал с тыквенным соком, снова думая о том, что Мэри может быть ключом к Лили. Упускать ее нельзя.

Мэри

Граббли-Дерг сразу замечает ее замотанную в бинт руку и хитро щурится, выпуская колечко дыма. Мэри передергивает плечами, пытаясь осознать, что женщины тоже курят — до Дерг она таких не встречала.

— Не хочешь сказать Кеттлберну, что его игра с саламандрами затянулась? — Дерг вытаскивает трубку изо рта. — Их нужно накормить щучьим бульоном, чтобы не изрыгали огонь.

Мэри молча наполняет ведра водой для лунных тельцов. Ее раздражает спокойствие и невозмутимость Граббли-Дерг, которая, кажется, просто занимает место и ничего не делает.

— Покалечишься — перестанешь быть полезна, — та лукаво улыбается. — Так что советую поговорить со стариком. Он в свое время чуть Ньюта не угробил.

Мэри взмахивает палочкой, и ведра медленно поднимаются в воздух. Хорошо еще, что вокруг магия, а ведь магглы как-то умудряются таскать все на спине.

— Люди вроде Кеттлберна постоянно рискуют и совершают открытия, — Мэри поджимает губы. — Вы же только курите и восхищаетесь лукотрусами. Не спорю, они забавны и дружелюбны, но нельзя постоянно беречь себя.

Граббли-Дерг закашливается и вытаскивает трубку изо рта.

— Милочка, должны быть разные люди. Такие, как я, такие, как ты. Если все начнут бросаться в приключения, мир рухнет, а ему нужна хоть какая-то стабильность. Да и не всем под силу постоянно сражаться. Ничуть не жалею, что выбрала свой путь. Надеюсь, и ты не пожалеешь, раз уж влезла во всю эту школьную рутину.

Мэри сердито сдувает прядь с разгоряченной щеки.

— Что не так со школьной рутиной?

— А ты посмотри вокруг себя, да повнимательней, — Граббли-Дерг как-то обреченно дергает уголком губ. — Как думаешь, найдешь хоть одну замужнюю преподавательницу? Или, может, женатого? Вот тебе и повод для размышлений. Нет, конечно, есть профессор Снейп… Да он лицом не вышел. Спорю на пять сиклей, что сам-то еще дитя малое, что прячется за этой своей суровостью да мантией. Метку получил и теперь искупает, видите ли, старается, что-то там Дамблдору доказывает.

Мэри снова взмахивает палочкой, поворачиваясь к ней спиной, и ведра, шурша водой, плывут за ней в ноябрьском воздухе. Может быть, она и права насчет Снейпа. У него в глазах иногда такое выражение — словно он отчаянно хочет забыть прошлое, забыть себя.

Лили никогда не смотрела на Снейпа как на парня, даже когда они уже достаточно выросли для этого. Или ей не приходило в голову, что друг детства может стать больше чем другом, или ей просто нравились мальчишки вроде Джеймса.

Мэри открывает дверцу в загон лунных тельцов, и ведра с водой заплывают внутрь. Ей нравился Северус в те далекие пятнадцать. Он не был симпатичным, даже наоборот — пугающим, но ей было интересно узнать, что же там спрятано в его лохматой голове. Лили же было все равно, и с каждым новым учебным годом — все безразличнее. И это тоже — нормально. Люди взрослеют.

Мэри оглядывается на мрачный замок. Все мечтают поступить в Хогвартс, многие хотят здесь преподавать. Но если верить словам Граббли-Дерг, то Хогвартс вполне выглядит проклятым местом, полным одиночек. И она добровольно вступила в их ряды.

Маленький теленок доверчиво тычется в нее мордой, и Мэри ласково гладит его по голове. У нее есть задание, и еще неизвестно, как она с ним справится.

Регулус

Он практически сразу понимает, где искать брата, но решает никому об этом не говорить. Возможно, мать права, и следует сперва выяснить, что происходит, а уже потом делиться мыслями с Родольфусом или Беллатрисой.

Есть всего два места, где Сириус может оказаться: или у Поттеров, или — у Марлин. Поттеры, разумеется, исключаются, хотя Регулус так толком и не понимает, что с ними произошло — Родольфус отказался выдать всю информацию. Остается проведать семью МакКиннон и понаблюдать за их домом.

При мысли о Марлин Регулус едва заметно краснеет. Когда-то Сириус был на ней помешан и часами говорил только о ней, и Регулус, сначала отказываясь и фыркая, внезапно для самого себя увлекся ею. Хотя Марлин не могла быть в его вкусе и уж тем более во вкусе матери, но сердце говорило обратное. Дурацкая выходит история: два таких разных сердца тянутся к одному.

Регулус останавливается у небольшого голубого дома и выдыхает облачко пара. Школа закончена четыре года назад, а Марлин никогда не знала, чем займется в будущем. Интересно, она все еще не знает?

В саду за забором раздается шум, и Регулус поспешно накладывает на себя дезиллюминационное заклинание, чтобы случайно не выдать себя. Проникнуть в сад незаметно вряд ли получится: защитные чары есть везде. Тогда он слегка приподнимается и, медленно отодвинув ветку кустарника, рассматривает сад через узкое пространство.

На крыльце дома сидит Марлин, обхватив ладонями чашку с дымящимся напитком. Она по-прежнему красива, даже еще красивее, чем он ее запомнил: длинные темные волосы, словно глянцевые, овальное лицо с чуть заостренным подбородком и большие грустные глаза — всегда недоверчивые.

Тяжело бьется сердце, и Регулус только мгновение спустя замечает брата, стоящего за спиной Марлин. За прошедших пять лет Сириус стал выше его почти на голову, а на лице застыло суровое, но одновременно беззаботное выражение. На несколько безрассудных секунд Регулус забывает, что брат ушел из дома, что они терпеть не могут друг друга. А потом память возвращается вместе со странной болью в груди.

Сириус смотрит на Марлин с нескрываемым интересом, и во взгляде у него — тоска и желание, но Марлин все никак не поворачивается к нему, продолжая сжимать чашку в ладонях.

Если решаться — то сейчас. Регулус подходит к воротам и резко снимает маскирующие чары.

— Брат! — выкрикивает он, убедившись, что улица пустынна. — Брат, я здесь!

Сириус оказывается рядом так быстро, что Регулус едва успевает вздохнуть — и тут же связывает его веревками. Любимое заклинание, как же. Регулус до сих пор помнит, как Кричер вечно распутывал эти узлы, изливая потоки ненависти в сторону нелюбимого хозяина.

— Я один, — произносит Регулус, глядя в полные ярости глаза брата. — Один.

— Палочка!

— В правом кармане.

Сириус ловко забирает ее себе с помощью манящих чар и сует в карман. Пальцы у него почему-то трясутся, и Регулусу кажется, что он вспоминает все плохое, что когда-либо случалось между ними. Но у него самого нет никакой ненависти к брату.

— Нужно поговорить.

— Знаешь, где Петтигрю? — Сириус делает к нему шаг и тычет палочкой в кадык. — Ну?

Марлин, от неожиданности разбившая чашку, трогает его за плечо, на всякий случай стоя позади. Ее синие глаза, любопытные и удивленные, рассматривают Регулуса внимательно.

— Он не знает, Сириус. Взгляни на него. Он пришел поговорить, верно? Давай поговорим — спокойно. Тащи его в дом.

И Сириус, только что выглядевший взъерошенным взбешенным псом, тут же становится смирным и пожимает плечами. Потом презрительно морщится и взмахивает палочкой, освобождая ноги Регулуса от веревок и заставляя его медленно двигаться за ним вверх, по покосившимся ступеням.

Марлин идет впереди, и Регулус улавливает слабый запах ее духов с жасмином. Некоторые вещи определенно не меняются. Остается лишь выйти из этого разговора живым — и информированным. А дальше можно решать. Даже если — только за себя.

Северус

Следующим вечером дождь становится ледяным, и Северус плотнее заматывает серо-зеленый шарф, который зачем-то носит в школе. До Хогсмида не так далеко пешком, но он бы многое отдал, чтобы остаться этим вечером у камина. Очень некстати, что Мэри не живет в школе — тогда у них было бы больше возможностей поговорить. Конечно, Лили делится с ней больше, чем с ним. И это тоже нужно помнить.

Мэри открывает дверь неохотно — и сразу прячет правую руку за спину. Она живет в небольшом домике серого цвета на самой окраине деревни. Впрочем, здесь все равно дышится свободнее, чем в замке.

— Я буду у нее только в пятницу, — Мэри, кажется, догадывается, зачем нужна ему, но ее лицо не выражает эмоций. — Пока что никаких новостей нет.

Северус проходит в гостиную и некоторое время разглядывает скучную и простую обстановку. Только две фотографии на каминной полке оживляют унылость: на одной Мэри лет пятнадцать — такой он ее и помнит, на другой — Лили и Мэри, уже совсем взрослые, обнимаются на фоне церкви.

— Я принес мазь, — Северус достает склянку с оранжевым лекарством. — Нельзя оставлять ожог, руки лишишься.

Мэри неожиданно краснеет, но склянку берет, пытаясь скрыть смущение.

— Я подумала, что если пойду к Помфри, то она всем разболтает, и придется обсуждать мою профпригодность, — она откупоривает пробку и нюхает мазь. — Иначе зачем Кеттлберну помощница, которая сама едва справляется с этими тварями?

Северус внимательно рассматривает ее розоватое лицо.

— Помфри хранит достаточно секретов, можешь ее не бояться. Я не думаю, что хоть один из преподавателей в школе связан с Темным Лордом или делится информацией. Сплетничают студенты.

Мэри пожимает плечами и, морщась от боли, медленно снимает с руки мятую повязку. Северус думает, что у Макдональд тоже непростая жизнь: обуза в виде близкого человека, дурацкая работа, опасное задание и одиночество. Вряд ли Дамблдор ввязал бы ее в такую авантюру, если бы у нее кто-то был.

В соседней комнате раздаются шаги и мычание, потом в дверь кто-то колотит изо всех сил несколько минут — и снова наступает тишина. Северус поворачивается к Мэри, но та стремительно отводит взгляд.

— Это опасно. Она неуправляема?

— Я не могу отдать ее в Мунго! — Мэри подходит к столу и, поставив склянку на скатерть, запускает палец в оранжевую мазь. — Там сейчас никому до нее дела нет. Все только и бегают, что с ранами и травмами, полученными от встреч с Пожирателями Смерти. Я ее люблю, и она такой стала не по своей вине.

— Дамблдор знает?

— Может быть, — Мэри с облегчением выдыхает: мазь начинает действовать и впитывается в кожу. — Никогда нельзя точно сказать, что именно он знает. Спасибо за помощь, Северус. Представляю, как тебе не хотелось идти сюда по такой погоде.

Она говорит это без насмешки, и ему вдруг становится неловко. Он пришел сюда ради Лили, а совсем не для того, чтобы помочь девочке, с которой в школе вечно были проблемы. То она надоедала Мальсиберу своей жизнерадостностью, то постоянно болталась рядом с Лили. Вот и теперь она здесь.

— Слежу, чтобы ты была боеспособна, — отвечает Северус чуть едко. — Я пойду, уже совсем поздно. В следующий раз корми этих тварей осторожнее. Или попроси Граббли-Дерг помочь, она все равно ни черта не делает.

Мэри криво улыбается и кивает. Северус запахивает мантию плотнее и выходит под колючий дождь.

Мэри

Лили в ту, прошлую встречу, и Лили сегодня — разные женщины. Мэри обнимает ее осторожно — рука еще болит — и похлопывает по плечу. Комната, которая еще недавно казалась неопрятной и заброшенной, теперь вымыта, прибрана и выглядит вполне обитаемо.

— Как ты себя чувствуешь? — Мэри вытаскивает из кармана леденец на палочке, купленный в «Сладком Королевстве», и протягивает Гарри. — Ему уже можно такие штуки?

Лили перехватывает лакомство и с сомнением вертит в пальцах.

— Не думаю, — произносит она решительно. — Еще проглотит целиком. В Мунго нам сейчас лучше не появляться. Впрочем, мне совсем не с кем поговорить о всяких детских делах, только с Эйлин, но я так пока и не могу себя заставить разговориться. И еще: мне нужны вещи и хоть какие-то игрушки. У нас почти ничего нет.

Мэри хмурится, глядя на нее.

— Хочешь, чтобы я купила?

— Если можешь.

— Это не будет выглядеть подозрительно?

— Иди в маггловский магазин, — Лили поднимается и подходит к письменному столу. — Там точно никаких подозрений не возникнет. Возьми деньги — у меня давно лежат на всякий случай. Когда ты придешь в следующий раз?

Мэри складывает странно выглядящие бумажки в карман блузки и пожимает плечами. Обычно она договаривается обо всем с Дамблдором, а он не советует появляться часто в тех местах, где Мэри обычно не ждут.

— Через неделю, может быть, полторы.

Лили слегка сердито дергает уголком губ, но ничего не отвечает. Мэри смотрит на нее искоса, делая вид, что наблюдает за тем, как Гарри возится со своей игрушкой на цветастом ковре. Сейчас Лили молчит, но придет время, когда она начнет задавать вопросы. И те же самые вопросы мучают и ее саму.

— Что у тебя с рукой? — Лили кивает на тугую повязку.

— Саламандра обожгла, — Мэри невольно касается повязки. — Я самонадеянно рассчитывала, что пройдет само, но стало только хуже. И когда я уже отчаялась, зашел Северус и принес мне мазь, от которой сразу стало легче.

Лили слегка приподнимает брови.

— Северус? Сам пришел к тебе в Хогсмид?

— Считаешь, он не способен на такое?

Лили долго смотрит на нее изучающим взглядом, прежде чем ответить.

— Он довольно избирателен, но ты, возможно, этого еще не знаешь. Он делает только то, что ему нравится. Либо то, что ему зачем-то нужно. Другое ему неинтересно.

Мэри подавляет раздражение и в ответ просто дергает плечом. Откуда у нее такое отношение к человеку, который ради нее готов на все? Или она до сих пор думает, что ему нужна только она одна, а на остальных ему плевать?

— Ты другая, Лили, — произносит она вместо этого. — Не узнаю тебя.

— Джеймс мертв, Сириус и Ремус — далеко, я заперта в этом чертовом доме с молчаливой женщиной и ребенком, — Лили кривится. — Я должна сиять от счастья? И еще эта неизвестность, перемешанная с яростью. Мне хочется понять, что я буду делать завтра. Через неделю. Через месяц. У тебя, конечно, информации нет.

Мэри сглатывает. Ни у кого нет информации, потому что война продолжается. Вряд ли сам Дамблдор уверен в будущем. Что-то идет не так, как должно. Но объяснить это Лили — невозможно.

— Я попробую выяснить, — глухо говорит она и поправляет воротник блузки. — И обязательно куплю тебе вещи. Не скучай, ладно? У тебя же есть Гарри.

И они обе переводят взгляд на ребенка, у которого больше нет отца.

Северус

Мать, разумеется, знает о его чувствах к Лили, и это только усиливает ощущение неловкости. Поэтому Северус старается миновать кухню, где мать теперь находится чаще всего, и быстро подняться наверх.

— Подожди, — мать негромко окликает его, и в голосе слышится неуверенность.

Северус неохотно оборачивается. После всех этих лет недосказанности ему постоянно хочется спросить, какого черта она выбирала отца — а не ребенка. Ведь если бы они вдвоем сбежали отсюда, его детство могло бы стать совсем другим. Но в двадцать один выяснять отношения кажется нелепым, а заноза сидит.

Мать смотрит на него нерешительно и переминается с ноги на ногу. Ее желтоватое лицо кажется совсем грустным, и Северусу хочется ее обнять. Но мгновение проходит, и он только спрашивает:

— Что?

— Пожалуйста, проведай отца, — ее губы сжимаются точно как у него самого, и Северус шумно выдыхает. — Если откажешь — я пойду сама.

И оставит Лили одну? Но огоньки упрямства в материнских глазах не оставляют сомнений, и Северус зло усмехается. Любовь — отвратительна. Если бы он мог заставить себя не любить, то выдернул бы это чувство из себя. Любовь приносит только боль, разочарование и пустоту.

И как же это унизительно! Отец бросил ее и ушел, даже не оглянувшись — а она все еще беспокоится.

Лили открывает не сразу, и Северус некоторое время прислушивается к тишине за дверью. Как ей удается развлекать сына, если им даже невозможно выйти на улицу? Первокурсники-то не могут просидеть целый урок, что уж говорить о годовалом ребенке…

— Проходи, — Лили впускает его внутрь. Она выглядит немногим лучше, чем в прошлый раз, но все-таки лучше. — Как дела в Хогвартсе?

Северус останавливается у окна и невольно любуется ее лицом, фигурой и волосами. Все это может принадлежать теперь ему, потому что Поттер — мертв, а Лили ни за что не должна остаться одна.

И он невольно касается груди, успокаивая нетерпеливое сердце.

— Привычно, — Северус издалека рассматривает сонное лицо Гарри в кроватке. — Позавчера навещал Мэри: ее обожгла саламандра. Не понимаю, зачем Дамблдору держать Кеттлберна. Он совершенно бесполезен — впрочем, Граббли-Дерг тоже.

Лили усмехается. Подавленность исчезла из ее глаз и полностью уступила место холоду и решительности. Это — опасно. С такими глазами Лили может пойти на что угодно, и ее обязательно нужно уберечь. Пока Дамблдор не разобрался с пророчеством, ей нельзя показываться на улице.

— Ты как всегда лучше знаешь, кто должен остаться, а кто — уйти, — Лили устало подпирает щеку ладонью. — Джеймс как-то сказал, что тебе подойдет место декана. Он пошутил, а шутка сбылась.

Северус задыхается от гнева. Поттер и после школы находил повод смеяться над ним? Сам-то он, конечно, преуспел: не стал никем и умер самой тупой смертью на свете.

Гнев и презрение, видимо, читаются в его глазах, потому что Лили, разглядывая его, слегка приподнимает брови.

— Мне жаль, что его больше нет, — поспешно замечает Северус, но понимает, что замечание опоздало.

— Нет, тебе плевать, Сев, — Лили сердито щурит глаза. — Ты рад, что снова рядом со мной, а человек, который так давно подшучивал над тобой, умер. Как сильно, наверное, тебе не хватало дружбы, раз ты даже не пытаешься скрыть эти низкие эмоции.

Он вздрагивает, как от удара. Дружбы! Неужели она не видит, не чувствует?

— Ладно, — Лили вздыхает и кивком головы указывает на старенькое кресло возле себя. — Столько лет прошло, а мы так давно не разговаривали по-настоящему. Расскажи мне про Хогвартс. Что-нибудь доброе, хорошее. И еще… ты можешь… как-нибудь навестить Петунию? У меня для нее записка.

Северус покорно опускается в кресло. Оно стояло здесь еще с тех пор, как он был ребенком и мечтал о девочке с рыжими волосами.

Мэри

С ее последней прогулки по Лондону город сильно изменился. Она была здесь год назад, и город еще не выглядел таким испуганным. Прохожие, не отрывающие взгляда от дороги, серые дома с закрытыми ставнями, мелькающие автомобили — все кажется охваченным ужасом и паникой.

Чтобы скорее вернуться в Хогсмид, она решает сократить путь и сворачивает в переулок между двумя большими улицами, на всякий случай сжимая палочку в кармане. И какой черт только дернул ее согласиться пойти в маггловский магазин! Она же ничего не понимает ни в детской одежде, ни в игрушках. Стоило, наверное, попросить Стебль — у той хоть племянники есть. Да и бабушка с утра снова капризничала… Как она там одна? Жаль, что она совсем не похожа на прежнюю себя. Какие приятные вечера они проводили вместе. Теперь остается только вспоминать.

В конце переулка, у арки дома викторианской эпохи, Мэри сразу замечает двоих: нападающего — высокую фигуру в мантии с капюшоном — и скорчившуюся на земле жертву, ростом походящую на подростка. И то, чему ее учили полтора года, вдруг выстраивается в голове в цепочку действий.

Но выкрикнуть заклинание она не успевает: чьи-то сильные руки обнимают ее сзади и обездвиживают.

— Не вздумай вмешиваться, — знакомый голос звучит над ухом, и ее тут же отталкивают в сторону.

Задыхаясь и потирая сдавленное запястье, Мэри наблюдает за непродолжительным поединком знакомой фигуры — и той, в черном плаще, краем глаза заметив, что жертва поднимается с земли и стремительно убегает.

— Какого черта? — спрашивает Мэри, оглядываясь по сторонам.

— Тот же вопрос, — Ремус возвращается к ней, задыхаясь. — Тебя не должны заметить. Ты даже не состоишь в Ордене, поэтому и ценна для нас. Понимаешь? Стоит Пожирателям заинтересоваться твоей личностью — всему плану конец.

Мэри сердито смотрит в голубые глаза Ремуса.

— А у нас есть план?

Тот неуклюже прячет руки в больших карманах пальто. Его легкие светло-каштановые волосы в привычном беспорядке, но это даже придает ему несколько романтичный вид.

— У Дамблдора — точно есть. Куда тебя проводить? — Ремус никогда не умел общаться с девушками, и ему очевидно неловко. — Нечего тебе одной ходить по Лондону.

Мэри коротко рассказывает о просьбе Лили, и они оба, нога в ногу, шагают по направлению к торговому центру. В зябком воздухе перед глазами мелькают сцены из школьной жизни, когда Джеймс был живым и веселым. Ремус тогда был голосом разума, и Мэри уверена, что он таким и остался.

— Хорошо выглядишь, — замечает он вдруг, когда они останавливаются у стеклянных дверей. — У тебя бледная кожа, почти фарфоровая, и когда на улице холодно, то твои щеки розовеют.

Мэри смущенно улыбается, и Ремус тут же замолкает. Она не против комплиментов, потому что они так же редки, как снег на Рождество.

— Я внутрь не пойду, — говорит он быстро. — У меня от вчерашней стычки с Эйвери шрам так и не заживает. Что с твоей правой рукой? Ты как-то странно ее держишь.

— Ожог от саламандры. Не переживай, Снейп принес мне мазь, — Мэри берется за холодную ручку двери. — Ты знаешь, где Сириус?

Ремус смотрит на нее с тем же удивлением, что и Лили, но потом резко пожимает плечами.

— Я и сам его ищу. Будь осторожна. Сразу за торговым центром есть двор, оттуда можно трансгрессировать. Помни: не показывайся Пожирателям на глаза, не вступайся ни за кого. У тебя отдельная задача.

Мэри тянет тяжелую дверь на себя.

Она всегда в стороне.

Регулус

Стоит им переступить порог, как Сириус снова спутывает его ноги — и Регулус боком валится на пол, не удержав равновесия. Марлин прыскает от смеха где-то над головой, раздается шум отодвигаемых стульев и детский голос.

— Ничего не происходит, Марвин! — голос Марлин звучит слегка напряженно. — Иди спать и не вылезай, пока я сама не позову.

— Что тебе нужно на самом деле? — Сириус садится напротив него на стул с облезлой краской. — Я немного сбит с толку: ты не пришел с другими Пожирателями. Так что — это ловушка?

Регулус пытается повернуться, но веревки больно врезаются в тело, и тогда он замирает, с неудовольствием разглядывая сапоги брата и туфли Марлин. Их лица не видны. Может, и к лучшему? Когда не видишь, получается откровеннее.

— Можно было бы начать со всей этой ерунды, которая происходила между нами с детства, — Регулус прикрывает глаза. Пахнет яблоками и деревом. — Но на это нет времени. Я никогда не хотел убивать людей, Сириус. Я был тщеславнее тебя — и дома, и в школе, мне нравилась — не буду скрывать — нравится мысль о моей чистокровности. Но присоединяясь к Лорду, я не собирался проливать кровь и совершать насилие. Я думал, что вступаю в некий элитный клуб для своих, с неким кодексом и идеями. Меня до сих пор держат в неведении. Я сижу дома с матерью или помогаю разбираться с вещами, которые не относятся к делу. Вношу деньги, читаю книги, думаю о том, как правильно быть чистокровным и иметь больше прав, чем у остальных. Мать считает, что меня используют.

— Как кошелек, — замечает Сириус. — У кого еще столько золотых галлеонов? У Блэков. Неплохо бы иметь их возле себя, совершенно верно.

— Хочу знать правду, — Регулус закашливается от пыли, попавшей в нос. — Лорд действительно убивает людей просто так — из-за статуса крови? И что за история с ребенком?

Несколько секунд стоит тишина, потом Марлин неуверенно замечает:

— Развяжи его, только палочку не возвращай. Пусть сядет по-человечески.

— Он может дурить нам голову.

— Если что — мгновенно оглушу его. Я уже не раз сражалась, Сириус.

Хват веревок ослабевает, и Регулус, с трудом выпрямившись, садится на полу у стены. После обстановки особняка на Гриммо и Малфой-мэнора этот домик как снаружи, так и внутри выглядит совсем нищенским. Небольшая комната с тусклым светом, пыльный пол, ободранные стулья и стол, плотно закрытые мрачные шторы. Неужели и так — живут?

— Реддл ищет ребенка, который якобы помешает ему стать великим, — Сириус смотрит на него испытующе. — Это знает каждый, кто участвует в заварушке. Ребенка он, разумеется, убьет. Лонгботтомы в Мунго после пыток Беллатрисы, но их сын спрятан. Попутно Реддл устраняет неугодных себе и сопротивляющихся его идеалам. Когда последний раз ты был в Лондоне?

Регулус выпрямляется, хмурясь, обдумывая услышанное.

— До сегодняшнего дня — очень давно. Я продолжаю обучение, сам занимаюсь углубленным изучением магии. Мне некогда гулять.

Сириус отрывисто смеется, запрокинув голову.

— Вот это да! Ребенок сидит за книжками, эльф приносит ему чай с джемом, а Лорд забирает ежемесячную плату во благо чистой крови. Идиллия! А потом оказывается, что страдают и умирают люди.

Марлин бросает на него сердитый взгляд, и Сириус тут же умолкает. По его лицу понятно, что между ними ничего нет — во всяком случае, серьезного, но Сириусу ужасно хочется это серьезное получить. Как долго он здесь живет?

— Что ты хочешь от нас? — спрашивает она тихо. — Сможешь поверить в нашу правду?

Регулус сжимает зубы. Ему нельзя оставить Родольфуса без отчета о сегодняшнем дне, но и рассказать все он тоже не может. Если реальность действительно так ужасна, то он должен уйти из Пожирателей, но прежде всего — убедиться во всем самостоятельно.

Серые глаза Сириуса встречаются с его собственными, и Регулус выдерживает этот пристальный взгляд.

— У меня задание: найти тебя и привести к ним. Разумеется, этого я делать не стану. И я не говорил никому, что направляюсь на твои поиски, в курсе только Родольфус.

— Не станешь? — Сириус понижает голос. — С чего вдруг? Ты же ликовал, когда я сбежал из дома.

— Неправда, — Регулус мотает головой. — Ты видел то, что хотел видеть. Да и мне было пятнадцать. Мои приоритеты относительно чистокровности не касаются родственных отношений. Если ты отпустишь меня — я возьмусь за другое задание и увижу действительность сам.

Сириус поднимается на ноги и громко фыркает.

— Отпустить тебя? Только после того, как достану сыворотку правды. Не верю ни единому твоему слову. У тебя слюни текли от одного упоминания Реддла, а теперь ты ставишь его под сомнение? И не знаешь, чем он занят? Я не идиот, брат. И не думаю, что ты можешь быть настолько наивен. Пока я не выясню все — ты остаешься здесь. На роскошную еду и постель можешь не рассчитывать. Позовешь эльфа — прибью обоих. Ясно?

Регулус кивает.

Предстоит долгая ночь.

Северус

В кабинете так холодно, что он придвигает кресло поближе к огню и наливает в стакан немного огневиски. Снова — один. Преподаватели все еще сторонятся его и не приглашают проводить вместе воскресные вечера за чашкой кофе в Хогсмиде или в уютной гостиной Пуффендуя, куда всех зовет мадам Стебль. Студенты тоже смотрят на него косо, а некоторые, у кого не выходят зелья или кто получает низкую оценку, — так с презрением и обидой.

Северус достает из кармана записку, переданную ему Лили для Петунии, и в сотый раз вертит в руках. По-хорошему ее нужно вскрыть, и он бы обязательно так поступил — с чужой запиской. Но здесь хранился секрет Лили, а поэтому он только бережно гладит сложенный вчетверо пергамент и снова прячет его в карман.

Лили не может всерьез верить, что он выполнит ее просьбу и заглянет к Петунии. Даже если попытаться обмануть Лорда и сделать вид, что он разыскивает ее сам, наложить несколько заклинаний и по-настоящему применить Круцио к толстяку с жирком, это может иметь последствия. Самые непредсказуемые. Пожиратели могут заявиться туда еще раз и вытащить из Петунии все воспоминания.

Северус делает глоток, и огневиски обжигают рот.

Лили не была такой в школе. Возможно, она и с Поттером такой не была, либо тот сделал ее отчаянной и безрассудной. Три раза бросить вызов Лорду — на что она рассчитывала? Дамблдор — единственный человек, который способен сражаться с Лордом на равных. Ради чего лезть навстречу смерти?

Северус выпивает остатки огневиски.

Ему никогда не нравилось признаваться самому себе, что у них с Лили — разные темпераменты. Она вычитала эта дурацкое слово в книжке, которую ей подарила Мэри на третьем курсе, и все уши прожужжала ему о том, какие они разные и как странно, что они дружат. Она еще гордилась этим: разные, а друзья.

Северуса временами раздражали ее открытость и способность легко болтать с каждым встречным, временами он ей страшно завидовал или пытался перебороть свою любовь к одиночеству и заговаривал с первым встречным в библиотеке. Но у него не было миндалевидных глаз и темно-рыжих волос, и его обходили стороной. Впрочем, харизмы у него тоже не было.

И настоящая, теперешняя Лили его пугает. Эти ее глаза — холодные, с ледяным блеском — не обещают никакой дружбы и расположения, не говоря о любви. Что бы она там ни обдумывала, ее нужно отвлечь от этих мыслей. Подтолкнуть к пониманию того, что он чувствует к ней. Ее обязательно нужно чем-то занять, потому что ей все запрещено. А Лили — даже та Лили из школы — терпеть не могла, когда ей что-то запрещали.

Северус выдыхает. Он был неправ. Он совершил в отношении Лили чертовски много ошибок. Произнес то чертово слово. Связался с Пожирателями Смерти, чтобы стать заметным и нужным — то есть стал частью тех, кто ненавидел таких, как она — и это сейчас кажется ему чудовищной ошибкой. Но тогда все выглядело иначе — в его глазах. Как ей это объяснить?

И его сердце довольно истосковалось по ласке, которую никогда не получало. Ему хочется — отчаянно хочется тепла. Но у Лили — холодные глаза, как ледяные изумруды. И они отталкивают его. Опять! Опять биться в дверь, которая не просто закрыта — замурована. Но он сможет.

Северус снова вытаскивает пергамент из кармана рубашки. Должен ли он сказать об этом Дамблдору? И, повертев в пальцах, он возвращает записку на место, поближе к сердцу.

Настенные часы глухо бьют семь вечера, и Северус, протянув руки к огню, вдруг вспоминает о безумной просьбе матери. Придется идти к тому, кого он ненавидит больше всего на свете.

Накидывая теплый зимний плащ с меховой оторочкой, Северус отчего-то вспоминает теплые глаза Мэри удивительного болотного цвета.

Мэри

Бабушка покорно берет ложку и опускает в тыквенную кашу. Приступ ярости позади, и ближайшие пару дней можно не беспокоиться. Мэри подходит к пальто и достает из кармана кошелек: до зарплаты осталось два галлеона, а ехать в Мунго за зельем нужно уже послезавтра.

Мэри целует бабушку в щеку и садится напротив нее. Если бы не эта просьба со стороны Дамблдора, которая принесла ей работу, крышу над головой, деньги для лечения — чем бы она сейчас занималась? Учитывая ту ситуацию, что творится в Лондоне. Может быть, устроилась бы работать в «Дырявый котел» или в какой-нибудь магазинчик в Косом переулке. Но тех денег хватало бы впритык. Дамблдор, приглашая ее, словно знал, что в ее жизни все стало так сложно?

Мэри дует на ложку с горячей кашей. Задача ее сейчас проста — молчать, продолжать ухаживать за магическими существами, не привлекать к себе внимание. Но Лили задала определенный вопрос — про будущее, и Мэри теперь тоже терзается размышлениями.

Накинув шерстяной плащ, Мэри неторопливо идет в Хогвартс. Кеттлберн и Граббли-Дерг уехали на конференцию в Шотландию, а Мэри осталась присматривать за животными. Первым делом она занимается лунными тельцами, потом идет за мокрицами для лукотрусов, которые теперь радуются ее появлению. Один лукотрус — может быть, девочка? — садится к ней на плечо и с восхищением трогает за ухо. Ведь таких ушей у лукотрусов нет.

Возясь с животными, Мэри постоянно думает о том, что в природе все гармонично, все для чего-то нужно. И только люди могут бесцельно болтаться в мире, ничем не занимаясь.

Мэри оставляет лукотрусов развлекаться с мокрицами и медленно бредет к загончику с саламандрами.

И останавливается, невольно касаясь уже зажившей руки.

Наверное, ошибки должны учить. Хотя бы иногда.

Мэри проходит через массивные двери в холл, где расположены разноцветные песочные часы, и оглядывается по сторонам. Двери ведут в самые разные помещения, и, подумав с минуту, Мэри решительно идет ко входу в гостиную Слизерина. Пароль она не знает, поэтому терпеливо ждет первого же встречного слизеринца, чтобы «позвать профессора Снейпа».

Он появляется не сразу, и Мэри, скучая, переминается с ноги на ногу, рассматривая мельтешащих студентов. Удивительное место Хогвартс. Время тут застывает, не течет. В мире вечно что-то происходит, изменяется, а здесь — те же мантии, те же уроки, даже преподаватели держатся до последнего.

Снейп соглашается помочь без вопросов, молча. Только слегка кривит губы, но он часто так делает, и Мэри не понимает: это сердитость или усмешка. Они шагают друг за другом к Запретному Лесу — и разом останавливаются у саламандр.

— Что нужно делать? — сухо интересуется Снейп.

— Следить, чтобы не лезли ко мне всей толпой, — Мэри использует манящие чары, чтобы придвинуть еду, уже приготовленную для саламандр. — Как только полезут, наложи Конфундус или что-нибудь останавливающее. В прошлый раз одна меня потому и укусила, что все кинулись одновременно, а я попыталась ее отодвинуть.

Вдвоем они справляются быстро, и Мэри, удовлетворенно вздохнув, запирает загон. Придется попросить помощи еще завтра, а там и Граббли-Дерг вернется.

— У тебя лукотрус в кармане, — Снейп хмуро кивает на ее мантию. — Смотри, не унеси в Хогсмид.

Мэри пожимает плечами, вдыхая запах прелой листвы.

— Спасибо за помощь. Извини, что вытащила посреди рабочего процесса.

Снейп усмехается, но в его глазах сквозит удивление. Словно его никто не благодарит.

— Ненавижу этот процесс, — признается он. — Слишком много идиотских мелочей. Еще и эти постоянные стены, стены, стены, будь они прокляты. Начинаешь привыкать к замкнутости.

— А здесь вольно дышится, но зябко, — Мэри поеживается и дует на замерзшие руки. — Вот вроде и надеваю на себя два свитера, а все равно холодно. Может, заклинание обогрева придумать, пока мокриц набираю.

У Снейпа дергаются уголки губ, словно он хочет что-то предложить, но сомневается. Мэри застывает в этом ожидании: не все можно делать ради Лили, во всяком случае, переступать через свои желания в ситуациях вроде этой. Если ее общество нежелательно или неприятно, он промолчит.

Мэри бессовестно разглядывает его лицо: оно другое, не такое, как пару недель назад. В нем словно меньше надежды, но больше упрямства. Снейп встречается с ней взглядом, и Мэри, слегка покраснев, отводит глаза.

Не так уж он и некрасив, как вечно говорила Джессика — еще одна их с Лили однокурсница. Ей почему-то не нравилось, что «Лили общается с этим уродливым неряхой». В конце концов, Джессика со своим носом-пятачком была ничуть не лучше.

— У меня есть кофе, — произносит Снейп отрывисто. — Горячий.

— Болтать будут, — Мэри переступает с замершей ноги на замерзшую ногу. — Ну, что я к тебе в кабинет хожу.

Снейп приподнимает брови.

— Кто будет болтать, тот вычистит котлы без помощи магии.

И Мэри, улыбаясь, идет за ним в замок. Лили неправа: в этом человеке есть сострадание, есть душа. Ей кажется, что сейчас он желает ей помочь совсем не из-за выгоды.

Регулус

Розье идет быстрым шагом, даже не оглядываясь по сторонам. Он выглядит совершено уверенным в себе и в том, что делает — или собирается сделать. Регулус старается не отставать, но мысли, кружа в голове как стая черных птиц, словно ставят перед ним преграды.

Они идут по очередной просьбе Лорда: узнать, не хочет ли семья Дженкинсов примкнуть к Пожирателям Смерти. Старинная чистокровная семья, один из младших детей которой сейчас учится в Когтевране.

Окраина Лондона выглядит совсем заброшенной и серой: дома с заколоченными окнами, настороженные лица редких прохожих. Сириус сказал, что город теперь кажется чужим, но Регулус не может поверить, что все изменилось так сильно. Словно он спал — а теперь проснулся.

Выдвинуть себя в пару к Розье было непросто: Лорд только скривил губы, услышав о просьбе, и велел вернуться за книги, Беллатриса расхохоталась, и только Лестрейндж, посмотрев на него внимательно, через сколько-то попыток все же уговорил Розье взять Регулуса с собой. С того вечера Регулус больше не мог заниматься учебой, только ходил по гостиной мимо гобелена, пугая мать и Кричера.

Если Сириус прав — что дальше? Как поступить?

Розье останавливается напротив домика с серой крышей, усыпанной рыжими и желтыми листьями старого клена. Ворота заперты, но Розье взламывает их заклинанием практически мгновенно и, зажав палочку в руке, осторожно идет через сад к одноэтажному дому.

Регулус тянется к карману, но не торопится доставать палочку. То, что Сириус прав во всем, теперь кажется ему совершенно очевидным. Человек, который будет просить, не станет готовить оружие, не будет таиться. Мерлин, как он был смешон и наивен! Сидел за книгами, углубляясь в Темные искусства, в тишине и спокойствии дома, смотрел на мать и на холеное лицо Люциуса, ел изысканные блюда, а тут — кровь, грязь, унижения, смерти.

Насколько может уйти в себя человек, чтобы не замечать всего этого.

Что Розье будет делать, если в просьбе откажут, Регулус спросить не успевает: дверь в дом распахивается вовнутрь, сорванная с петель, и Розье одним движением оказывается внутри. Шагая вслед за ним, Регулус с неприязнью осознает, что и он сам сейчас выглядит отвратительно: в черной мантии с капюшоном и в этой противной своим изяществом маске.

— Никого. Дьявол! — Розье громко топает ногой, ураганом пройдя по комнатам. — Словно знали, что мы придем.

— Что бы ты сделал, если бы они отказали? — Регулус дышит часто, пытаясь прийти в себя.

— Убил. Такой приказ, — Розье распахивает дверцы кухонных шкафов и повторяет уже сказанное трижды: — Гоменум Ревелио!

Регулус сдергивает капюшон и стаскивает маску. Убить! За что? Черт подери, где были его уши раньше?

— Все, кто дает отказ, обычно присоединяются к Ордену Феникса — непосредственно или пассивно оказывая поддержку. Тебе нужно, чтобы у Лорда было больше противников? А так, нет человека — нет и возможной угрозы. Сейчас не то время, когда можно прощать.

Регулус сглатывает: если он сам захочет уйти из Пожирателей, это будет очень непросто.

— Я не хочу убивать людей.

— Тогда возвращайся к своим учебникам, мальчик.

Слова произнесены так презрительно, что Регулуса передергивает, но он молчит, не сводя с Розье глаз. Да, от него ничего не ждут, кроме денег и изучения книг. А в такой ситуации любые деньги — не лишние. Тем более что у Лорда их нет. И никогда не было. Когда-то это казалось романтичным: человек без средств радеет за справедливость для чистокровных. Теперь же все становится ясно.

— Я доложу о твоих словах.

— Докладывай, — Регулус пожимает плечами. — Только скажи: неужели тебе это нравится? Вот это все? Нападение на невинных людей, насилие, принуждение?

Розье несколько секунд молчит, кусая тонкие губы. Когда-то он тоже учился в Хогвартсе и был краснощеким мальчишкой, которого часто оставляли на отработки. Теперь от того мальчишки ничего не осталось.

— В наше время нужно или стать кем-то, или уметь приспосабливаться. Я выбрал второе, но я ревностно следую своему выбору.

До самого возвращения в особняк Лестрейнджей они оба не произносят ни слова, но Регулус думает только об одном: как уйти от Лорда незаметно и не вовлечь в это мать. Вряд ли Лорд отпустит его просто так — придется бороться за право быть собой и за путь от обмана к правде.

Северус

Отца ему помогает разыскать один из помощников Дамблдора с крайне неприятным прошлым и внешностью: Флетчер. Северус не думал, что когда-нибудь обратится к нему, но сейчас нельзя привлекать к себе лишнее внимание, и Наземникус остался последним шансом.

Северус касается нагрудного кармана, где лежит палочка. Если бы он мог, он оставил бы ее дома. Что там может случиться у отца — никто не знает, и использовать магию будет неразумно, но гнев не всегда можно сдержать.

Дом, в котором живет отец, явно построен для съема: несколько этажей, длинные узкие коридоры с множеством дверей, тусклое освещение и неприятный запах. Шагая все дальше, Северус нетерпеливо считает номера на дверях: семь, одиннадцать, двадцать пять…

И стучит в предпоследнюю дверь. Держаться, нужно держаться. Не позволять своим эмоциям выиграть. Не для этого он изучает окклюменцию уже второй год.

— Кто? — низкий голос отца звучит приглушенно.

Северус легко открывает тонкую дверь и оказывается в небольшой комнатенке с низким потолком и единственным окном, завешенным темной шторой. Мебели почти нет — только диван, шкаф и два стула. Северус про себя отмечает, что в комнате довольно чисто, лишь пахнет какими-то маггловскими средствами для уборки, и отцовские ботинки брошены на коврике.

— Что застыл? Проходи, — отец, кажется, не удивлен его появлению либо хорошо скрывает чувства. — Только ничем тебя не угощу. Самому есть нечего.

Северус садится напротив него и долго смотрит исподлобья. Этот человек принес ему немало несчастных моментов. Точнее сказать — несчастное детство. Ему всегда было плевать, чем занят сын или о чем он думает. Ему хотелось, чтобы от него все отстали, накормили и купили газету на вечер, потому что работа на заводе изматывала его слишком сильно, чтобы обращать внимание на собственную семью.

— Мать прислала? — отец усмехается, откидываясь на спинку стула. — Сам бы не пришел, я понимаю.

Северус с отвращением смотрит в его лицо: те же черные волосы, тот же изгиб губ и этот острый подбородок. Ну почему он не пошел полностью в мать?

— Хотела убедиться, что ты жив, — слова даются ему нелегко. — Вижу, что у тебя все в порядке. Работа есть?

— Перебиваюсь подработками. Последнюю неделю ничего не найти, пытаюсь сэкономить остатки, чтобы заплатить за комнату, — уголки его губ чуть дергаются. — Если так не будет везти и дальше, от голода помру. Ну, вам с матерью легче станет. Да и мне тоже.

Северус приподнимает брови.

— С чего это?

— Да сейчас обо мне вроде как помнить нужно, неудобно это. Ты в этой своей школе работаешь, мать домом занимается. Уже все поменяла так, как хотела? А я вот тут. И забыть меня некрасиво, вам же совесть не позволит, и видеть — противно. Впрочем, это взаимно. Вы одного поля ягоды, я — куст на краю, — отец произносит это спокойно и вдруг кажется невыносимо серым от безысходности.

И Северус совершенно по-детски ерзает на стуле.

— Я думал, ты ушел к другой женщине, — признается он тихо. — И уже заранее тебя возненавидел еще больше.

Отец смотрит на него насмешливо.

— Я мог бы объяснить, но ты не поймешь. Ты всегда был на стороне матери. Так что передай ей: я все еще жив.

Северус поднимается и некоторое время не двигается, рассматривая отца сверху вниз. Что он хочет сказать? Хочет вывернуть все в свою сторону? Северус вытаскивает из кармана пару сиклей и кладет на стол рядом с отцом.

— Они серебряные, так что можешь сдать их в ломбард, — произносит он быстро. — Если не найдешь работу, они пригодятся.

Отец что-то говорит ему вслед, но Северус уже не слушает, выходя из комнаты обратно в плохо освещенный коридор. Жаль, конечно, этих сиклей: у него и так практически нет денег, а на два сикля можно было бы купить Лили какой-нибудь подарок. Впрочем, несколько кнатов у него осталось, и он обязательно заглянет в «Сладкое Королевство» по пути в школу.

Но мысли об отце с этой минуты застревают в голове.

Мэри

Она сидит напротив худой женщины в темном пальто, с распущенными темными волосами. Женщина спокойно мешает кофе ложечкой, но пальцы слегка дрожат, хотя утром вторника в «Сладком Королевстве», кроме них двоих, никого нет.

— Бродяга связался со мной позавчера, — женщина хмурится. — И рассказал довольно интересную историю. О младшем псе, который начал сомневаться.

Мэри делает глоток горячего чая. То, что Сириус наконец появился, — уже чудо само по себе. Имя его брата Мэри помнит смутно, но спрашивать здесь — рискованно.

— И что младший пес? Будет теперь кем-то вроде Нюниуса? — интересуется Мэри, едва не поморщившись от прозвища, которое терпеть не могла еще в школе. — Или сам по себе?

Женщина пожимает плечами: информации у нее, наверное, еще нет, но и поверхностной хватит, чтобы рассказать Дамблдору. Впрочем, игра может быть и обратной. Если Снейп переметнулся в Орден, чтобы спасти Лили, то брат Сириуса может играть за другую сторону.

— У него все хорошо?

— Потрепанный больше обычного, а так — живее других.

Мэри украдкой смотрит на женщину и едва заметно улыбается. Да, Люпин под оборотным зельем и в женском обличье весьма похож на себя: худой, с этой обреченностью в голубых глазах.

— Я рада, что он жив, — произносит женщина тихо. — После смерти Сохатого ужасно было бы тяжело терять еще одного друга. Учитывая, что крыса оказалась настоящей крысой, вся история четверки превращается просто в иллюзию.

Мэри допивает уже остывающий чай. Лично ей никогда не нравились дерзость и самоуверенность Сириуса, который всеми силами старался не быть похожим на свою семью и оттого только больше походил на нее. Они с Джеймсом были умны, талантливы, богаты — и чувствовали себя на высоте. А тут — этот лохматый неопрятный мальчишка Снейп, который почему-то оказался другом девушки, которая только нос воротила от них обоих.

— Думаю, Бродяге лучше не показываться в городе, — Мэри отодвигает чашку. — Я передам директору информацию. Не сегодня, завтра, может быть, в конце недели. Чтобы эту встречу не связывали с его осведомленностью. Чем будешь теперь заниматься?

Женщина-Люпин пожимает плечами. Дел у Ордена, конечно, много: защищать магглорожденных и полукровок, разбираться с Пророчеством. Только вот будни все тянутся и тянутся, покрытые серой краской однообразия. А надежды пока нет.

— У тебя все в порядке? — женщина-Люпин интересуется так мягко, что Мэри вздрагивает.

— Да, спасибо, — отвечает она по инерции. — Зверушки успокаивают, да и после свежего воздуха хорошо спится.

Не дожидаясь, пока Люпин спросит о здоровье бабушки, Мэри коротко прощается и выходит из «Сладкого Королевства» прямо под ледяной дождь. Все эти расспросы про здоровье, сочувствие и ненужные слова утомляют. Да всем дела нет до того, что она переживает. И нечего сотрясать попусту воздух.

Мэри на мгновение кажется, что сейчас она напоминает себе нелюдимого Снейпа — но его вполне можно понять. Везде только притворство.

Регулус

Регулус не знает наверняка, доложил ли Розье о сомнениях или оставил все между ними, но проходит неделя, а его все еще не просят прийти к Лорду. Регулус знает, что тех Пожирателей, которые чем-то не угодили Лорду, приводят на особый разговор. И до сегодняшнего дня Регулус ни разу не задумывается, а остаются ли они в живых.

Если бы он был один, сам по себе, как Сириус сейчас, то все казалось бы нипочем. Но дома, на площади Гриммо, его ждали мать и Кричер, и ими нельзя было рисковать. Если и уходить из Пожирателей, то нужно сделать это как можно незаметнее и тише. Сослаться на занятость учебой, изобразить совсем непонимающего дурачка, каким он и был недавно, и запереться дома. И сделать выбор, черт подери.

Регулус проводит рукой по влажным от моросящего дождя волосам и сбавляет шаг. Он долго не выбирался прогуляться просто так и теперь наслаждается запахом осени. Глядя на рыжие листья, он случайно вспоминает Марлин. Она по-прежнему красива, но в ее красоте таится грусть. Регулусу хочется поговорить с Марлин наедине, но Сириус ни за что ему этого не позволит. Марлин… Интересно, каково ей знать или догадываться, что он все еще влюблен в нее? Наивный мальчишка, с головой, забитой книгами. Наверное, приятно. А может — наоборот, тягостно.

Регулус подходит к дому неспешно, но прикоснуться к массивному дверному кольцу не успевает: заклинание, произнесенное за спиной, сбивает его с ног. Палочка, спрятанная в кармане, больно упирается в бок, достать ее быстро — невозможно. Регулус зажмуривается и медленно поворачивается, потянувшись к ней.

Следующее заклинание швыряет его о дверь, разбивая в кровь губы и нос. Регулус изворачивается, не обращая внимания на боль, и одним ловким отчаянным движением вытаскивает палочку, ожидая нового удара.

А потом замечает тень. Все происходит очень быстро, но это мгновение он запоминает навсегда: едва заметная тень, падающая на него, заслоняющая его от боли. Кто-то обменивается заклинаниями, и через мгновение тень обретает черты брата и, схватив его за руку, трансгрессирует.

Северус

Лили хмурится, разглядывая протянутую шоколадку. На руках у нее Гарри, который дергает ее за распущенные волосы и пытается запихнуть их в рот. Пахнет маггловским шампунем с розой, которым Лили, видимо, пользуется от безысходности.

— Ты серьезно? — спрашивает она холодно. — Гарри, перестань!

Северус тут же опускает руку со сладостью. Он ведь просто решил ее порадовать, вот и все. Это никак не влияет на все остальное.

— Думал, тебе будет приятно.

Лили опускает Гарри на ковер и, натянуто улыбаясь, показывает тому разбросанные игрушки. Гарри ползет к самой первой из них — плюшевому медведю — и кидает его о стену.

— Мне будет приятно, если ты расскажешь, что нас ждет дальше. Я здесь уже три недели. Чем занят Риддл?

— Ищет тебя, — Северус смотрит на нее мрачно. — Лонгботтомы уже в Мунго и останутся там навсегда. Еще неизвестно, получится ли спасти их ребенка. Августа, конечно, сильная волшебница, но против Лорда она не выстоит. Сейчас их укрывает Орден. Я надеюсь, ты не хочешь рисковать?

Лили устало вздыхает. На кровати, застеленной темно-зеленым покрывалом, лежит книга. До этого он не видел, чтобы Лили пыталась чем-то себя занять. И это его настораживает.

— Сейчас — нет. Еще, может быть, с месяц. Но дальше скрываться станет невозможно лично для меня. Подумай сам, Северус: что изменится, если Орден будет просто отражать нападения Пожирателей? Ничего. Как только Риддл исчезнет, они исчезнут вместе с ним.

Северус нервно переплетает пальцы за спиной. Он приучил себя к этому жесту в Хогвартсе: когда хочется сказать что-то резкое или неприятное — переплети пальцы и выдохни. Разумеется, иногда сдержаться не получается.

— Ты не выстоишь против Лорда, — замечает он, и Лили сразу щурится. — Не смотри на меня так, ты же знаешь, что я прав.

— Дамблдор один может победить его, верно? — Лили садится рядом с Гарри на корточки и протягивает тому еще одну игрушку. — Но он бездействует. Значит, в чем-то сомневается. Значит, есть что-то, без чего Риддла не победить. Иначе разве он стал бы подвергать нас смертельной опасности? Но Дамблдор ищет, возможно, уже давно. И сколько еще он будет искать? Так что как только я пойму, что Риддлу надоело думать о моем сыне, я начну действовать.

Северус чувствует, как по спине пробегает холодок. Это слишком опасно! Неверный шаг, случайное появление, слухи — все это приведет к ужасным последствиям.

— Не думаю, что это хорошая идея, — замечает он сдержанно.

Лили громко фыркает.

— Как будто мне нужно твое разрешение.

— Это совет друга.

— Друга? — Лили поднимает на него удивленный взгляд. — Боже мой, очнись, Сев. Мы перестали быть друзьями в тот вечер у портрета Полной Дамы. Ты выбрал свой путь, а я — свой. Сейчас мы не более чем знакомые, которые когда-то дружили в детстве. Нельзя так цепляться за прошлое. Многие близки в детстве, а потом расходятся, ничего ужасного в этом нет. Прошло много лет, понимаешь? Я совсем не понимаю, что творится в твоей голове. Вот в прошлый раз ты рассказывал мне про Хогвартс, рассказывал по-своему, иначе, чем раньше. И я поняла, что ничего о тебе не знаю.

Северус слегка отшатывается. Вот, значит, как. Он для нее — всего лишь воспоминание из детства, ничего больше. Наверное, она права: у нее получилось влиться в свой факультет, найти друзей, общаться. Он же был привязан к ней, прикован, ходил по пятам — потому что ничего лучше в его жизни не было. Не случалось. Она для него была и остается целым миром, а он — кусочком ее пазла.

Сердце сжимает от боли, но он спокойно замечает:

— Тогда я хочу стать твоим другом снова.

Лили качает головой.

— Сейчас не лучшее время завязывать дружеские отношения, Сев. Я немного… путаюсь. Смотрю на тебя и вижу того Сева, до первого курса. А ты ведь совершенно другой, я чувствую. Это сбивает с толку. Я не хочу никому доверять, кроме себя. И Дамблдору я тоже не верю. Хочешь мне помочь — выспроси у него, чего мне ждать дальше, иначе я тут с ума сойду.

Северус отворачивается к окну, впервые думая о том, что настоящая Лили совсем не похожа на Лили из его мечты и даже на Лили из его детства. По спине пробегает холодок, и сердце нервно екает: так не должно быть! Если допустить, что она — другая, тогда цепляться уже не за что. Мечта о том, что он будет с ней, что она захочет быть рядом с ним, помогала ему жить последние месяцы. А теперь…

— Обещаю: я выясню все, что могу, — отрывисто произносит он, не поворачиваясь к ней.

И тогда, быть может, она захочет разглядеть в нем того человека, которым он стал.

Мэри

Мэри забирается в кресло с ногами и раскрывает давно недочитанный роман. В небольшом камине уютно горят толстые поленья, и комната сразу наполняется приятным теплом. Несколько минут Мэри просто наслаждается тишиной, пытаясь отогреться после дня на промозглом воздухе.

Мэри закутывается в шерстяной плед и раскрывает книгу где-то посередине. Когда она читала ее последний раз? Кажется, года два назад. Как раз когда ее бросил Томас — высокий кареглазый парень с Когтеврана. Она была по уши влюблена в этого умника Томаса, а он, кажется, просто приятно проводил с ней время.

Мэри пробегает строчки глазами снова и снова, пытаясь вспомнить, кто такие Кэтрин и Маркус. Кажется, они познакомились в маггловском метро и сразу влюбились друг в друга. Как в книгах все просто! Взгляд — и взаимный взгляд в ответ. Вот и все, что нужно для романа. Интересно, чем кончится эта история? Очередной сказкой о том, что случайности совершенно не случайны, что для каждого на земле рожден человек, который составляет с ним одно целое. А что если такого человека не существует? Вот раз — и произошла ошибка. Ищет человек свою половинку, а ее нет.

Мэри встряхивает головой и продолжает читать. Действие разворачивается неторопливо, с множеством деталей, которые кажутся Мэри нелепыми. Но история все же затягивает, и хочется верить, что иногда бывает и так — легко и просто.

Она вздрагивает от неожиданности, когда в дверь тихо, но настойчиво стучат. Взяв лежавшую на столике палочку, Мэри бесшумно подходит к двери. Стук повторяется: сначала два медленных стука, потом три быстрых.

В приоткрытую дверную щель видно усталое лицо Снейпа и темные глаза — почти черные, о чем-то просящие. Мэри молча пропускает его внутрь и запирает дверь заклинанием. Некоторое время они оба смотрят друг на друга изучающе, потом Снейп невозмутимо замечает:

— Подумал, что было неприлично приглашать на кофе и ничего к нему не предложить. Вот, принес шоколадку.

Мэри улыбается уголком рта.

— Спасибо. Я поставлю чай. Кофе у меня нет — бабушке он запрещен. И старайся ходить тихо, она только недавно уснула.

Снейп проходит вслед за ней на маленькую кухню с восточным узором на полу и на ходу снимает мантию. Под ней оказываются простой черный свитер с гербом Слизерина и черные брюки. Мэри хмыкает, поворачиваясь к чайнику. Без мантии он кажется более располагающим к себе, более понятным.

— Сириус вернулся, ты уже знаешь? — Мэри ставит перед ним кружку с крепким чаем.

Снейп кивает.

Мэри садится напротив и сосредоточенно раскрывает шоколадку, освобождая от немного смявшейся обертки. Потом кладет ее на середину стола и нервно заправляет прядь волос за ухо.

Неловко.

— Ненавижу его, — в тихом голосе Снейпа сквозит неподдельное презрение. — Мерзкий тип. Все гордился, что он не такой узколобый придурок, как его брат. А в итоге Регулус всегда вел себя намного лучше.

Мэри вертит кусочек шоколада в руках. Сладость уступает горячим пальцам, растворяясь и пачкая их.

— Не могу сказать, что ненавижу Блэка, — произносит она серьезно. — Просто он мне неприятен. Во всяком случае, был неприятен в школе. Сейчас, я уверена, он стал совершенно другим человеком.

Снейп зло усмехается.

— Сомневаюсь. Жизненные обстоятельства меняют людей, но внутри они остаются прежними.

— Ты остался? — интересуется Мэри и тут же смущается своему вопросу.

— Разумеется, — он отвечает ей пристальным взглядом. — Мне приятно слышать, что тебе не нравилась вся эта блэковская игра в превосходство.

Мэри пожимает плечами, отламывая следующий кусочек. Пройдет несколько лет, и Снейп тоже изменится. Станет еще более сдержанным и закрытым. Забудет про бушующие эмоции, разрешит себе редко проявлять их, лишь в моменты, когда терпеть становится невозможно. Но сейчас он еще молод, как и все они, и она видит это нетерпение, жажду поделиться в черных глазах.

— Я принес эту сладость Лили. Она отказалась. Сказала — не время заниматься ерундой.

И глаза следят за ее реакцией, ждут ее.

— Глупость какая, — Мэри хмурится, не понимая, что происходит с лучшей подругой. — Наоборот, такая сладость поднимает настроение. Ты молодец, что постарался отвлечь ее от мыслей. Я вот даже не представляю, чем ее занять.

— Дамблдор серьезно обеспокоен Пророчеством, — Снейп опирается о стену. — Я не могу сейчас сказать точно, чем именно, он и сам еще не до конца уверен. Другой вопрос — а стоит ли вообще опираться на Пророчество. Это же не наука, в конце концов.

Мэри смеется, вспомнив вечно потерянное лицо Трелони за обедом или ужином.

— Боюсь, не все с тобой согласятся.

Глаза Снейпа на мгновение теплеют, и Мэри самой вдруг становится тепло.

Северус

Мысль об отце не дает ему покоя. Каждую ночь он ворочается с боку на бок в постели и не может уснуть. Нужно держаться. Лили ведет себя отстраненно, мать тайно мечтает о том, чтобы отец вернулся, тот же живет в какой-то чертовой дыре. Дамблдор ведет странную игру, Лорд в открытую уничтожает всех, кто стоит у него на пути. Блэка — заодно с Люпином — носит черт знает где, и они не делают ничего толкового, только вступают в постоянные бессмысленные стычки с Пожирателями.

Хаос.

И в гуще всего этого хаоса есть он — и Мэри со своими болотными глазами и золотинками в волосах. Он заметил этот приятный золотой отблеск в последний раз, когда был у нее.

Северус взбивает рукой подушку и в очередной раз пытается уснуть, но сон не идет, только раздражение и усталость от бесконечных попыток выспаться.

Северус кладет руки под голову и рассматривает потолок со светящимися звездами. И какой идиот придумал, что спать с таким освещением — романтично? Еще и приклеил эти звезды таким сильным заклинанием, что отодрать их практически невозможно.

Злясь, он прикрывает глаза и представляет себе лицо матери в обрамлении ее густых черных волос, таких же, как у него самого. «Почему?» — этот вопрос мучает его постоянно, мучил с самого детства. Если отец так ненавидит магию, презирает ее, если он так равнодушно обращался с ними все эти годы, почему мать не ушла? Не вернулась в семью? Спросишь — не ответит. Она всегда игнорировала вопросы о семье, когда бы он ни спрашивал о родственниках. Но ведь они чистокровны! Не может быть, чтобы им было наплевать. Во всем этом чувствуются недосказанность, несправедливость и подвох, а еще, наверное, обиды. Если бы только докопаться до самого дна…

Неудачи в общении с Лили наводят его на мысль, что мужчина и женщина, даже если симпатизируют друг другу, могут и не договориться. Раньше он о таком не задумывался, а маггловскую «психологию» считал драконьим дерьмом, но, черт подери, что-то в ней есть. Ведь Лили в детстве была к нему благосклонна, дружила, пыталась защищать от звериной четверки. Что-то нарушилось, треснуло. Из-за Темных искусств? Или просто — надоело?

Утром, после занятия с совершенно бестолковым первым курсом, пара студентов которого носилась за лягушками по всему классу, Северус выходит из замка во двор, и прохладный воздух сразу окутывает его со всех сторон.

До нужного дома в этот раз он добирается быстро: нетерпеливое сердце подгоняет, и ноги сами идут наверх по обшарпанной лестнице.

Отца он застает собранным и одетым: на плече — старая рабочая сумка с облезлой кожей по бокам, на голове — кепка, в какой ходят рабочие заводов. А еще привычная куртка в клетку и темные штаны.

— Работу нашел, — голос отца звучит бодрее, чем в прошлый раз. — Что, опять мать прислала?

Северус качает головой, не сразу подобрав слова.

— Деньги твои не тронул. Не хотелось трогать, знаешь. От них презрением пахнет. Мол, на, не сдохни только.

— Неправда.

— Ну, тогда жалостью, — отец хмурится. — А это еще хуже. Да ты не смотри исподлобья, я ведь понимаю все. Что мать тебя от меня отгородила, да и вел я себя иногда, когда она меня доводила — отвратительно.

Северус приподнимает брови. Теперь он все сваливает на мать? Это она заставляла его кричать и бить посуду, ломать мебель и выпивать?

— Мать меня отгородила? — переспрашивает он тихо. — То есть тебе было не наплевать, значит. Ты рвался быть отцом, а тебе запрещали. Заставляли торчать в гостиной по вечерам за газетой, с пивом. Хватит нести эту чушь, я хочу разобраться, черт подери, что у вас происходило. Иначе я уже ничего не понимаю.

Отец поправляет сумку на плече, глядя на него изучающе. Сейчас он кажется не таким противным и вымотанным, как тогда, лет десять назад.

— Влюбился, что ли? — отец кривит губы. — По глазам вижу. И разобраться пытаешься, видимо, почему не получаемо то, что хочется заполучить. Вот и разобраться пришел насчет нас с матерью. Думаешь, решить все можно, да? Ну, приходи через два дня, я как раз после смены отосплюсь. Да только не поймешь ты ни черта, молод еще. Я в твои годы ничего не понимал.

Северус разворачивается и выходит обратно в коридор. Отец, конечно, наврет больше, чем Трелони, но стоит его выслушать. А потом — потом можно заявиться к Принцам, тем более что он уже выяснил, где они живут.

Мэри

Ей нравится кабинет Северуса, расположенный сразу за классом зельеварения. Здесь все разложено по местам, и комната выглядит опрятно и приятно. Мэри подходит к шкафу и рассматривает корешки книг: только учебники, справочники и старые тематические журналы по лекарственным травам, ничего лишнего.

— Ты все это прочитал? — интересуется она, оборачиваясь к Северусу. С некоторых пор в ее голове он стал «Северусом», а не «Снейпом», и ей от этого немного страшно — но обратно уже не повернешь.

— У меня долгие вечера, — отвечает он как обычно уклончиво. — Ты не боишься встречаться с Блэком?

Мэри задумчиво закусывает губу: Дамблдор снова дал ей задание: поговорить с Сириусом в «Сладком Королевстве», как в прошлый раз с Ремусом, и выяснить все подробности о Петтигрю и о младшем Блэке. Конечно, общаться с Люпином ей проще, да и непонятно, как поведет себя Сириус после смерти Джеймса. Но от задания никуда не деться, и остается только покачать головой.

— Не понимаю, почему он не хочет встретиться с Сириусом сам.

Северус кривит губы так, словно что-то знает, но предпочитает об этом промолчать. Наверное, у них с директором другие отношения — более доверительные, что ли. А может, Северус просто лучше разбирается в сложном характере Дамблдора.

— Ты боишься за меня?

— Все-таки ты Хранитель тайны.

Мэри удивленно приподнимает брови. Неужели он настолько не доверяет Сириусу?

— Но Сириус — самый верный сторонник Ордена, если говорить серьезно.

— Именно, он фанатик, — Северус с отвращением поджимает губы. — У него хаос в голове, а хаос и импульсивность — это плохо. Как думаешь, почему Дамблдор теперь не выбрал его? Потому что нужен не просто новый для Ордена человек, но еще и рассудительный.

Мэри смотрит на его профиль: не сказать, что некрасивый, но и ничем не привлекательный — для других. За последний месяц она так привыкла к Северусу, что ее старая, спрятанная в тени симпатия к нему снова начала просыпаться. Только сейчас ей уже не пятнадцать, и она все чувствует по-другому. Может быть, дело в возрасте, а может, она просто не такая, как Лили, и ей нужны стабильность и уверенность, спокойствие и размеренность. И все это в Северусе есть, а самое главное, что ей нравилось еще в те далекие пятнадцать — у него есть ум. Мужчина может быть разным, но он никакой без ума. Мэри когда-то обожглась на этом, как обожглась ее мать — на равнодушии, на желании поиграть, на самолюбовании. Не это нужно девочке, которая тайно мечтает о любви, но никак это не показывает.

И нет — она четко осознает — эта ее симпатия к Северусу совсем не от безысходности.

Но он, конечно, ее не замечает. И никогда не заметит, потому что у него своя ноша — Лили.

— Все будет в порядке, — Мэри слабо улыбается. — Я сразу расскажу все, как вернусь. Да, я помню, что по поводу Пророчества ничего говорить нельзя.

Северус кивает, молча снимая мантию. Мэри кажется, что эту — рабочую — он совсем не любит и пытается от нее избавиться как можно быстрее, как от неприятной оболочки.

— Но ты же понимаешь, что Орден в конце концов потребует ответ, — Мэри оборачивается в дверях, вдыхая напоследок запах ромашки и полыни. — И Дамблдору придется признаться, что он ждет исполнения Пророчества, потому что, по его мнению, уничтожить Лорда иначе невозможно.

— И он же говорит, что Пророчество может быть совершенно ложным, поэтому раздумывает. Но, разумеется, одолеть Лорда ему по силам. Почему он не вмешивается — потому что считает это ненужным и даже опасным, — отзывается Северус. — Нужно еще потянуть время, Мэри.

Она выходит из кабинета и поднимается по лестнице в галерею, сердито обхватив плечи руками. Северус, конечно, переживает больше всех от этого продолжающегося бездействия: Лили все еще остается под ударом. Тем не менее, он больше всех остальных верит Дамблдору, может быть — зря. Ей хочется помочь ему, сказать, что вот она здесь — рядом, но ему это совсем не важно.

Мэри вздыхает: если бы люди могли выбирать свою любовь как имбирных чертиков в магазине!

Регулус

Сириус нервно расхаживает по комнате, скрестив руки на груди. Марлин же сидит напротив Регулуса и методично смазывает царапины бадьяном. Регулус неотрывно смотрит в ее синие глаза, внимательные, не пропускающие ни царапинки.

— Перестань, — произносит она шепотом, и Регулус тут же отводит взгляд. — Неприлично так таращиться на девушку.

Но она сама едва заметно краснеет, и у Регулуса сразу тяжело бьется сердце. Она смущается — из-за него? Может быть, она помнит то глупое письмо с признанием, которое он прислал ей сразу после окончания школы? Она тогда ответила: «С такими, как ты, дел не имею».

Сириус останавливается напротив них и качается с пятки на носок. Ему неприятно, что Марлин ухаживает за бывшим соперником, но сделать он ничего не может — только пыхтит как паровоз Хогвартс-Экспресса.

— Готово, — Марлин выпрямляется и, взяв бутылочку бадьяна, убирает лекарство на полку.

— Домой тебе хода нет, — заключает Сириус мрачно, наблюдая за ней. — И про мать забудь. У вас кто Хранитель тайны — ты или она? Попробуем связаться через эльфа.

— Я, — произносит Регулус, поднимая глаза на брата. — Даже не знаю, что сказать. Свои, из-за спины, вот так подло. Неужели бы они меня убили? Или так — пришли припугнуть? Или забрали бы с собой, чтобы потом шантажировать маму?

Сириус резко дергает плечом. По нему видно, что слово «мать» не ранит его уже так сильно, как раньше. Все его внимание приковано к Марлин — и ей это не особенно нравится. Они втроем снова в стареньком домике семьи МакКиннон, и в соседней комнате спит младший брат Марлин, который в следующем году должен отправиться в Хогвартс. Забавный паренек, неугомонный и надоедливый, внимающий каждому слову Сириуса.

— Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось, — Регулус упрямо хмурится. — Кричер не сможет защищать ее долго, если дом все-таки вычислят. И никакие магические артефакты не помогут против Лорда. Если уж он собирается убивать детей…

— В Орден вступишь? — хрипло интересуется Сириус. Он все еще делит мир на черное и белое. — Или останешься никем с Меткой? Орден этого не одобрит, а отвечать за тебя я не желаю.

— Перестань на него давить, — Марлин сердито звякает посудой, которую торопливо расставляет на столе. — Он только что переметнулся на другую сторону, дай ему в себя прийти. Если что — я буду отвечать за него. А ты будешь защищать, договорились?

Сириус выходит из комнаты, громко хлопнув дверью. Регулус остается сидеть на невысоком стуле, проверяя, ушли ли царапины и ссадины, и думая, зачем брат все-таки спас его. Потому, что родная кровь — или чтобы снова не быть виноватым, хоть и мысленно, перед матерью?

Марлин продолжает возиться с приборами, и Регулус рассматривает ее красивое овальное лицо, понимая, что последние годы после школы он не жил, а так — проживал жизнь в книгах и бессмысленных часах у Малфоев. Невозможно полностью отгородиться от всего, когда за книгами есть красота, мир, даже страдания — они реальны, а не иллюзорны. Сириус груб, но он прав, и Регулус и сам себе кажется теперь наивным мальчиком. Если бы не мама, он бы до сих пор радовался пирожным Кричера.

— Мне нравится твой взгляд, — Марлин чуть заметно краснеет, улыбаясь. — В нем нет жадности, только любование. Это приятно. Как будто я шедевр какой-то.

Регулус тихо смеется и удивляется своему смеху. Ничего подобного он давно не испытывал.

— Ты и есть шедевр. Прости за то письмо, глупое и бесстыдное, — произносит он невпопад. Вокруг война и смерти, а он про прошлое говорит. — Но я не мог сдержаться. И на всякий случай — ничего не изменилось с тех пор, клянусь.

Марлин перестает заниматься подготовкой к ужину и выпрямляется, зажав вилки в руке. Регулус только спустя мгновение понимает, что не предложил ей помощь, и ему сразу же становится стыдно. Как много он не умеет! Возможно, чистая кровь должна сохраняться — но вот от великосветских замашек точно нужно избавляться.

Марлин словно хочет что-то сказать, но потом качает головой. Ей непросто: родители оставили брата с ней, потому что она в Ордене и сможет лучше его защитить. Сами же они все еще работают в Мунго, надеясь, что колдомедики не попадут под удар.

Чтобы избавить тишину от неловкости, Регулус торопливо выходит в гостиную, где Сириус стоит у окна, барабаня пальцами по подоконнику. Он не оборачивается на звук шагов, и тогда Регулус встает рядом с ним и негромко замечает:

— Ты все еще злишься.

Сириус клацает зубами, как пес. Должно быть, анимагия не так уж безопасна, как кажется.

— Я только одно скажу: не верю, но хочу поверить, что однажды ты очнешься и перестанешь говорить об аристократических браках, чистокровных волшебниках и прочей ерунде, которая сломала мне семейные отношения. Нет ничего страшнее, чем презрение от собственной матери, чем чувство, что ты ничтожество — лишь потому, что твои взгляды не совпадают с ее политикой. Такое случается не только со мной. Я бы хотел верить, что однажды все люди станут людьми.

— По-твоему, я не человек.

Сириус отрывается от окна и бросает на Регулуса насмешливый взгляд.

— Наполовину.

У Регулуса ноет сердце: в это мгновение ему кажется, что они слишком многое упустили в детстве. Но никто из них не может сказать, получится ли у них начать сначала.

Мэри

Даже если бы ей заранее не сказали, что в этот раз под оборотным зельем будет Сириус, она бы и так догадалась: по нервному закусыванию губ, по прикосновениям к волосам, по ерзанию на стуле.

— Привет, — произносит женщина-Сириус и окидывает Мэри любопытным взглядом. — А ты похорошела за это время, только бледная совсем, как поганка. Что там в Хогвартсе?

— Звери всякие, — отвечает Мэри сдержанно. — Давай сразу к делу. Тебя просят найти Хвоста и побыстрее, а еще Дамблдор не против участия младшего пса в нашей истории.

Женщина-Сириус шумно втягивает воздух, делая это совершенно не по-женски, и Мэри улыбается уголками губ.

— Дамблдор слишком много торчит в замке, — женщина-Сириус морщит нос. — И дает странные задания, понятные и без него. Я ищу крыску уже несколько недель, но она все время ускользает. Нужна какая-то приманка, и, наверное, младший пес для этого подойдет.

Мэри настороженно хмурится. Нельзя же так просто играть жизнью человека. Тем более — брата.

— Он об этом догадывается?

— Сомневаюсь, — женщина-Сириус хрипло посмеивается. — Он вьется вокруг одной симпатичной особы, которую я не могу добиться полгода, если не больше.

Мэри закатывает глаза, отклоняясь назад, на спинку стула. Марлин еще в школе устала от бесконечных приставаний Сириуса, а сейчас он, наверное, совсем загнал ее в угол. Марлин, впрочем, ничем ему в дерзости не уступала — но кто знает, какая она теперь? У нее еще и младший брат есть.

— Это неправильно, — замечает она сердито. — Цель не оправдывает средства. Возможно, сейчас ты обрел очень многое, встретив одного человека. Нужно только протянуть руку. Потерять можно очень быстро, мгновенно.

Женщина-Сириус только раздраженно машет рукой.

— Пока все вокруг раздумывают, я буду действовать. До Лили мне, конечно, не добраться. Но я хотя бы могу узнать, где она? Люпин сказал, что не может доверить мне эту информацию до разрешения Дамблдора.

— Скажи ему, что теперь ты можешь узнать, — Мэри оглядывается по сторонам, но в кафе снова никого нет — все школьники на занятиях. — Пожалуйста, пес, будь осторожнее. Любой шаг может оборваться.

— Любой несделанный шаг оставляет нас в тупике, — женщина-Сириус скалится, и это так разнится с женским обликом, что у Мэри по спине бегут мурашки. — Ладно. Задание ясно: нужна крыса, и как можно быстрее. Попробую настроить крысоловку.

Но выражение его лица Мэри не нравится, и она поеживается от равнодушия, скользящего в его словах. Да, люди поразительно разные: кто-то прячется в себя, кто-то рвется за пределы. И никто не может найти золотую середину.

На полпути к замку, нащупывая в кармане пакет с пряниками, она встречает Северуса. Он идет торопливо, глядя себе под ноги — в самую грязь, и полы мантии слегка развеваются на осеннем ветру. Раньше Лили за глаза называла его «моя летучая мышка», и он и сейчас немного на нее похож: с растрепанными волосами и надутым лицом.

Но Мэри не смеется — от понимания того, что он беспокоится за нее, на душе становится тепло. Пусть это не то беспокойство, которое выдает чувства, а дружеское или рабочее — но оно ужасно приятное. О ней никто давно не беспокоился.

— Все хорошо, — произносит она торопливо, как только они останавливаются друг напротив друга. — Спасибо.

И она невольно подается вперед и с силой сжимает его запястье. Потом тут же отдергивает руку и слегка краснеет.

— Холодная, — замечает Северус спокойно, но в голосе слышится удивление. — Он согласился поймать Петтигрю?

— Он уже давно его ищет, — Мэри поднимает глаза на хмурое небо. — Но крыса проворнее пса, вот в чем неприятность. Поэтому он хочет использовать Регулуса как приманку, ведь Реддл его ищет. Я не думаю, кстати, что Реддл собирается его убить, во всяком случае, не сразу. Иначе он уже был бы мертв.

Северус смотрит на нее с интересом и в своей обычной невозмутимой манере замечает:

— Неплохо соображаешь.

Мэри усмехается. Эта его манера — думать про себя, переваривать внутри, а выдавать только самое необходимое, кажется ей такой совершенно мужской, не то что у Сириуса — вся душа нараспашку. В том времени, в котором они живут, это слишком опасно.

Они молча идут обратно к замку, синхронно хлюпая ботинками по раскисшей дороге. Мэри пытается придумать хоть какую-то тему для разговора, но ничего не лезет в голову, поэтому она просто поглядывает иногда на сосредоточенное лицо Северуса. Жаль, что сегодня некогда выпить кофе — ей еще нужно убрать за лунными тельцами и покормить саламандр с помощью Граббли-Дерг.

— Мне постоянно кажется, что все висит на волоске, — произносит Северус перед тем, как попрощаться. — Такое тягостное ощущение, ненавижу его. И уверен, Блэк обязательно что-нибудь испортит.

Мэри выдыхает облачко пара, ничего не отвечая. Ей и самой иногда снятся кошмары, в которых умирают все, кто ей дорог.

Северус

Быстро пройдя кухню, чтобы не попасться на глаза матери, Северус торопливо поднимается по узкой лестнице.

Лили сегодня несколько другая: он замечает это с порога, с ее самого первого, поверхностного взгляда. Она делает то, что еще не делала за этот месяц: подходит и протягивает ему руку. Гарри лежит на животе на кровати и что-то гулит себе под нос.

— Подумала над твоими словами про дружбу, — Лили кажется расслабленной. — Конечно, вот так сразу друзьями снова не станешь, но мне кажется, стоит попробовать. Все-таки у нас было целое детство, да?

Северус дергает уголками губ.

— Давно.

— Садись, — Лили кивает на кресло. — Про школу ты мне уже немножко рассказывал… Гарри! Прекрати жевать игрушку! А что случилось с твоими родителями? Мне кажется, отец раньше жил с вами.

Северус опускает плечи. Какая-то резкая перемена: то она сердилась и отказывалась от подарков, то смиренно ждет, пока он расскажет ей о семье. Первую мысль, неприятную и мерзкую — что Лили хочет его использовать — он сразу отметает. Она не станет так поступать даже с Петтигрю, в этом он уверен.

— У тебя с моей мамой не ладятся отношения? — спрашивает он невпопад, наблюдая за ее реакцией. — Она, наверное, слишком замкнута.

Лили издает какой-то сдавленный звук.

— Нет, мы часто разговариваем по вечерам. И она дает некоторые советы, которым я решила следовать. Сделала выводы, так сказать. Не скажу, что приятные, но сейчас и сама жизнь неприятна.

И она отводит глаза. Северус рассматривает ее красивый профиль, маленький нос, вздернутый подбородок. Бледные губы, к которым так хочется прикоснуться. Если бы он мог! Он бы, наверное, упал замертво от счастья. Но если раньше ему хотелось получить этот поцелуй любым способом, то сейчас он предпочел бы взаимность. Самое главное — реальность. Он сто раз мог подмешать ей Амортенцию и узнать, каков на вкус ее поцелуй. Но подлость всегда казалась ему самым мерзким качеством.

— Мы все делаем выводы, — отвечает он задумчиво и кивает в сторону Гарри. — Вы уже столько времени не гуляли, как ты с ним справляешься?

Лили закусывает губу, глядя на него с сомнением, и по спине Северуса пробегает холодок.

— Эйлин брала его на прогулку под мантией-невидимкой. Гарри был умницей, честное слово. Не думаешь же ты, что с полуторагодовалым ребенком можно провести месяц взаперти! Да он бы весь дом разнес. Пока ты не рассердился — можно попросить тебя принести мне из Хогвартса книгу?

— Какую?

Лили кладет ногу на ногу, раздумывая.

— Например, расширенный сборник лекарственных трав. Хочу придумать какое-нибудь интересное зелье от простуды. Кстати, это была идея Эйлин. В такие темные сырые вечера хочется побольше сидеть у огня или варить что-нибудь вкусное. Ты был у Петунии? Знаю, что не был. Глупая затея была с запиской. Я просто волнуюсь, как у нее дела.

— Все хорошо. Люпин присматривает за домом.

Лили отнимает у Гарри игрушку и усаживает его к себе колени. От него пахнет молоком и детским шампунем, и Северус инстинктивно морщится, но тут же отворачивается.

— Когда ты совсем молод, то даешь себе глупые обещания и клятвы. Я как-то пообещала сама себе, что отношения с Петунией разорваны. Но время идет, ты взрослеешь и понимаешь, что родственники все равно остаются с тобой навсегда. Плохие они или раздражающие: вы связаны кровью. И сейчас я немного понимаю Петунию: мы с тобой заигрались тогда с этим письмом. И я хотела извиниться. В конце концов, Петуния не поехала в Хогвартс, и родители не сходили с ума по ее талантам. Черт, звучит, словно я чувствую свое превосходство…

Северус отрицательно качает головой.

— Она завидовала, Лили, потому что она обычная. А ты — нет.

Лили тихонечко смеется. И ее глаза блестят ярче.

— Ты и тогда сказал то же самое. Мне было ужасно приятно. Но потом, когда мы приехали в школу, все так быстро завертелось, понимаешь? Новые знакомства, новые друзья. Мэри, у которой были чудесные золотые волосы до лопаток. Пока не случилась та беда с Мальсибером. Почему у тебя появились такие друзья, Сев?

Ему хочется сказать правду, но правда сейчас будет лишней, да он и не сможет решиться. Может быть, однажды.

— Они не друзья, а средство двинуться вверх. Другом для меня всегда была ты одна. И я — я видел, кем ты становишься. Мне не хотелось отставать. Я не умею заводить друзей, но я разбираюсь в некоторых вещах. Думал, привлеку твое внимание своими успехами.

— В Темных искусствах? Я порвала с тобой из-за них, Сев, — Лили закатывает глаза. — Нельзя привлекать к себе внимание магглорожденной, вступая в ряды Пожирателей Смерти, Сев. Это все равно что отказаться от мяса и съесть в честь этого тушеную говядину. Не понимаю, правда.

— По-другому не получилось бы, — отвечает он тихо. — Да и Темные искусства многому меня научили, я не боюсь сражаться. А пойди я праведным путем — сидел бы сейчас в Министерстве на самом захудалом уровне и проверял бы толщину котлов. Да и тебе не нравились праведники, кажется.

Лили пожимает плечами и сразу же мрачнеет. Северус мысленно проклинает себя: зачем напоминать ей о смерти? Нужно держаться. Слишком мало времени прошло.

— Я люблю жизнь, вот и все. Необязательно постоянно быть серьезным. Как только мы приехали в школу, ты сразу погрузился в учебу, ходил с этим сосредоточенным лицом, с учебниками, с вечно выполненными заданиями. А мне хотелось еще и смеяться. Болтать о всякой ерунде, как тогда, до школы. Я не умею жить для одного человека, Сев. А когда Джеймс был жив, у нас часто были гости. Как же было здорово!..

Северус морщится. Уж он был бы против всех этих гостей — да и зачем они? Зачем нужны другие люди, когда есть два человека, любящие друг друга. И дети. Он бы ни за что не завел детей так рано.

Но Лили не замечает выражение его лица и продолжает вспоминать. А потом отворачивается и вытирает льющиеся слезы. И Северус снова чувствует себя совершенно чужим.

Северус

Шагая по мощеному булыжнику к дому Мэри, Северус размышляет об изменчивости жизни. В детстве он не обращал внимания на то, что Лили была открытой для общения, а он — закрытым. И поразила его в детстве именно красота. И что с такой красотой можно дружить, а потом и любить. Будь Лили невзрачной, как Петуния, он, может быть, и не подошел бы к ней. Но тот восторг, что он испытывал, увидев ее сквозь зеленую листву шиповника, он не сможет забыть: красивая — и колдует! В то время магия ассоциировалась у него с самим собой — и с матерью, которая красавицей никогда не была. Она была на его стороне. Доброй, иногда заботливой, иногда рассеянной. Но не очаровательной, как девушки на портретах, которые он рассматривал в какой-то маггловской книге.

А теперь оказывается, что ему внутренне не нравится то, что нравится Лили. Она любит все то, что его раздражает. Ему бы хотелось продолжать смотреть на нее, касаться, обладать, но не делить ее с другими. Ни с кем.

Северус проводит рукой по лицу, запутавшись. Нет, так не должно быть. Если любишь — любишь целиком, а не частями. И по спине у него снова пробегает холодок: а кого он полюбил на самом деле? Лили или…

Он зло отгоняет эту мысль, буквально взмахнув рукой в стылом воздухе. Нужно меньше разговаривать с Дамблдором, тогда и думать о таких глубоких вещах не захочется. Придется просто жить. И все-таки…

Мэри впускает его неохотно: она выглядит уставшей, но когда Северус разворачивается, решая уйти, то она осторожно касается его рукава.

— Останься, — говорит она тихо и идет в маленькую гостиную. — А то я так медведем стану, в своей берлоге. Одиночество занятно, когда сам себе не надоедаешь, но так можно навсегда остаться наедине с самой собой.

Северус неуклюже садится на низкий диван: приятно знать, что есть и другие люди, которым нравится тишина, а не вечно бушующая жизнь, как вода в Ла-Манше. Даже Дамблдор и тот заперся в одиночестве вынужденно, а не по желанию, но Северус отказывался верить, что таких людей нет. И вот, пожалуйста, Мэри.

— Лили ни о чем тебя не просила? — интересуется он, глядя на нее искоса. — Я принес ей книгу о травах. Зачем она ей, как ты думаешь?

Мэри задумчиво постукивает пальцем по подлокотнику.

— Не знаю. Но меня она больше ни о чем не спрашивала. Так — коснулась темы Пророчества и все. Я только поделилась мнением Дамблдора на этот счет: он уверен, что Пророчество все равно исполнится, так или иначе, поэтому Лили лучше оставаться дома. Она взглянула на меня так странно — но потом улыбнулась. Зря я сказала, наверное. С другой стороны не скажешь — она сердится. Кстати, Люпин видел тебя в Лондоне на прошлой неделе. Ты выполнял какую-то просьбу Лили?

Северус отрицательно качает головой. Ему не хочется посвящать Мэри в свои проблемы, но говорить с чужим человеком всегда легче, чем с тем, кто знает все твои недостатки.

— Я был у отца. Родители расстались некоторое время назад, мне нужно было убедиться, что у него все в порядке.

Мэри некоторое время молчит, разглядывая его лицо. Как будто удивляется, что он на такое способен.

— Мои родители развелись очень давно, — произносит она приглушенно, морщась. — Мне было, кажется, пять лет. С тех пор отца я не видела, а мама ударилась в свою драконологию, так что воспитанием я обязана бабушке. Даже не знаю, жив ли отец.

Мэри отворачивается, чуть наклоняя голову вперед. Она почему-то кажется Северусу голубым гиацинтом, который растет сейчас в теплицах Стебль. Именно голубым — может, ему так представляется из-за ее голубой блузки. И он сразу думает, что Лили, конечно, совершенный подсолнух. Ну а сам он — что-нибудь с колючками вроде чертополоха.

— Всегда удивляла способность женщин любить идиотов, которым плевать на всех, кроме себя, — Северус кривит губы. — Взять хотя бы наших отцов. Или Поттера.

Мэри зевает, прикрывая ладонью рот. Она совсем устала, и нужно оставить ее одну, вернуться в замок. Но в гостиной тепло и уютно, и Северус прирастает к дивану. Одиночество его кабинета уже начинает тяготить.

— Все не так просто, — Мэри закрывает глаза, кутаясь в плед. — Любовь слишком неосязаема, чтобы быть в ней уверенной. Вот вспышка — и ты в ней исчез, растворился. А потом выясняется, что вспыхнуло только в тебе. Или что любовь — игра.

Она говорит так, словно пережила большое разочарование, и поэтому тепло дома ей важнее всего остального. Северус не решается спросить, да ему это и неинтересно — с собой бы разобраться. И он быстро переводит разговор на волшебных существ, с которыми Мэри возится в очередное отсутствие Кеттлберна. Они сразу сходятся в одном: Граббли-Дерг слишком много курит.

Регулус

Первое время он почти не спит по ночам. Все сваливается слишком неожиданно, и Кричер ответил на призыв появиться только один раз, когда его позвали — и наверняка передал все матери. Регулус взбивает кулаком подушку. Мама, конечно, вне себя от ярости. Такой переход! От Лорда — к Ордену Феникса, в котором полно полукровок и магглорожденных. И она осталась совсем одна.

Он звал Кричера еще несколько раз — но тот так и не пришел. После всех лет своеобразной дружбы это кажется странным. Неужели мать запретила ему общаться с любимым хозяином?

Настенные часы показывают три часа ночи, и в голову продолжают лезть отвратительные мысли. Мать может проклясть его, может выжечь его с гобелена, но она должна поговорить с ним, услышать, что он хочет ей сказать!

У Регулуса снова сжимается сердце — и он, отбросив одеяло, опускает босые ноги на пол и идет в кухню, чтобы выпить успокаивающий чай.

Марлин приходит следом спустя пять или десять минут: в розовой ночнушке, поверх которой накинут большой бежевый платок. Она сонно садится напротив Регулуса и щурит глаза, привыкая к свету.

— Тоже не спится? — спрашивает он шепотом, не решаясь предложить ей что-то. Готовить он совершенно не умеет.

— Я часто не сплю, — произносит Марлин, зевая. — Марк еще не понимает всей опасности, в которой постоянно живет, а я боюсь за него. Дамблдор далеко, в замке, мы — здесь. Я не могу всерьез работать для Ордена, зная, что в любой момент пострадает мой брат. И за родителей мне страшно каждый день. Не знаю, как ложиться спать, как перестать думать о смерти. Но знаешь, я рада, что ты здесь. Мне всегда казалось неправильным, что ваши пути с Сириусом разошлись настолько далеко.

Регулус кивает. В мягком свете лампы черты лица Марлин кажутся сглаженными. Хочется протянуть руку и коснуться ее щеки.

— Тебе, наверное, кажется, что у нас с Сириусом что-то есть, — у Марлин дрожит голос. — Не уверена, что можно рассказывать такое человеку, с которым живешь всего лишь пару недель, но мне нужно поделиться. Я словно на краю бездны, понимаешь? Протянуть руку Сириусу — и упасть туда без оглядки, рухнуть, отдать себя целиком — но ради чего? Он не любит меня, мы оба это знаем. Он жесткий, порывистый, страстный — это меня погубит. У меня сам знаешь, какой взрывной характер. Но я устала, Регулус. Я хочу положить голову на чье-то плечо, чтобы меня защитили. Оберегли. Уберегли.

Регулус подается вперед и касается ее руки с длинными пальцами. Марлин улыбается, но не пытается освободиться.

— Ты такой хороший наивный мальчик, — говорит она со смешинками в синих глазах. — Ты думал, что поддерживаешь благородных, думал, что, изучая книги, сможешь им помочь. Оказалось, что и тебя использовали. Как ты это пережил?

Регулус пожимает плечами.

— Я все еще это переживаю, Марлин. Просыпаюсь, думая, что я на Гриммо. А потом ломаю голову над тем, как я вообще смог увлечься всем этим настолько серьезно. Да, в моей семье всегда поддерживали чистокровных, но…

Марлин тихонечко смеется.

— Чепуха это все. Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?

— Не уверен, что понимаю тебя правильно, но со времен этих двоих общество явно стало больше и развилось. И в нем есть некая иерархия. Не могут все быть равны, это утопия — я читал это в книгах. Должен сохраняться баланс, и богатые будут всегда, точно так же, как и бедные. Просто богатые имеют способность учиться, поэтому… Что?

Марлин смеется уже громче и машет на него рукой.

— Давай лучше помолчим. Ты симпатичнее, когда молчишь, честное слово. На самом деле пока есть такие, как ты, мир еще должен вертеться. Ты еще веришь во что-то. А я уже ничего не хочу, я устала. И война никак не заканчивается, люди умирают. Ты знаешь, что они сделали с Лонгботтомами? И что могли сделать с их ребенком. А Дамблдор — бездействует.

— Почему?

— О, это лучше у Люпина спроси, он в этом разбирается. Мне же от этого просто тошно. Можно я… побуду рядом с тобой?

Регулус взволнованно всматривается в ее бледное лицо, потом обходит стол по кругу и садится возле нее. Марлин шумно выдыхает и кладет голову на его плечо. Они оба сидят так долго-долго, пока входная дверь не вздрагивает от прикосновения.

Регулус

Сириус снова привычными кругами расхаживает по маленькой гостиной. Его черные, до плеч, волосы, растрепанные, но тем не менее придающие ему романтичный вид, обрамляют его лицо темным ореолом.

— Другого выхода нет, понимаешь? Нам позарез нужна эта крыса, — Сириус делает ударение на слове «позарез» и выжидающе смотрит на Регулуса. — Будешь помогать или собираешься отсиживаться здесь, под юбкой у Марлин?

— У меня нет юбок, ни одной, — Марлин, сидящая в кресле, вытягивает вперед ноги в клетчатых штанишках. — Так что не горячись.

Сириус бросает на нее разъяренный, но одновременно восхищенный взгляд. Но Марлин на этот взгляд никак не отвечает, только сворачивается клубочком на кресле с протертыми подлокотниками. Регулус некстати думает, что все это можно было бы исправить — только никто не обращает на такие мелочи внимания.

— Я слишком много знаю, — отвечает он, поворачиваясь к брату. — Если все пойдет не по плану, то я окажусь прямо перед Лордом, в той самой красной гостиной, и отвертеться уже не удастся. Если уж ты напоил меня сывороткой правды, то и им ничто не помешает это сделать. Кроме того, я беспокоюсь о маме.

При упоминании матери Сириус сразу ощетинивается и скрещивает руки на груди в защитном жесте. Да, обида на родных — самая страшная, самая въедливая из всех, и никуда от нее не спрячешься.

— А что с ней случится? У нее есть Кричер, да и дом на Гриммо спрятан заклинанием Доверия. Да и знаешь ты только всякие мелочи, ни во что ценное тебя так и не посвящают.

Регулус пожимает плечами, нервно постукивая тонкими пальцами по столешнице. Случиться может все что угодно — как недавно случилось с ним. Кто мог подумать, что из теплой уютной комнаты он попадет в этот старый, пахнущий деревом и влажностью дом? Только безумец.

Но и он сам теперь — немного безумен. От происходящего, от осознания предательства со стороны людей, которым он служил, от нового, нежного, поднимающего голову чувства.

— Хорошо, — произносит он медленно. — Я помогу, брат. В конце концов, ты меня спас тогда, на Гриммо. Если бы не ты, я мог бы умереть. Так что за мной должок, и я это понимаю.

Сириус довольно скалится в ответ и кивает, но Марлин вдруг вскакивает с кресла и резко хватает его за рукав.

— Пойдем, нужно поговорить, — произносит она сердито и с силой тащит его за собой на кухню.

— Порвешь, — Сириус убирает ее руку. Но убирает мягко — в этом жесте видно все его чувство к ней. — Я иду, иду, не надо так шуметь.

Регулус остается сидеть на месте, стараясь не прислушиваться, но слова так и проникают в гостиную сквозь не прикрытую в спешке дверь.

— Ты специально берешь его с собой, чтобы избавиться, да? — голос у Марлин полон дрожащего гнева. — Это твой брат, Сириус! Какими бы ни были ваши отношения раньше, пора взрослеть, пора простить и дать ему еще один шанс. Ты же видишь, каким наивным он свалился нам на голову. И только-только начал во всем разбираться — да, сейчас, посреди смерти и холода. И ты хочешь все отобрать?

— Думаешь, я просто ревную? — Сириус шипит как масло на раскаленной сковороде.

— Скажи, что это не так, — Марлин топает ногой. — Я почти сдалась, а тут появился он — и все получается не так, как ты хочешь. Слушай, Сириус, мы с тобой уже не первый год мучаемся — не пора ли разорвать? Ты меня терзаешь, честное слово. Я тебя такого любить — не могу.

Слышно, как Сириус шумно выдыхает.

— А его — можешь? Опять та же песня, да? Ты и до войны начинала играть на обе стороны. Теперь решила выбрать? Слушай, Марлин, я вообще-то и не собирался выпрашивать у тебя любовь, и любить тебя тоже не входило в мои планы. У нас с тобой — другое. Не смотри так яростно, ты же сама ее чувствуешь, эту искру, это влечение, это желание — оно меня с ума сводит. Да ты и не ханжа, Марлин. Ты не скромница.

— Но я не шлюха, — отвечает она зло, и голос по-прежнему дрожит, и Регулус даже поднимается с места, чтобы защитить ее, если понадобится. — И я всегда спала с теми, кто мне нравится. А ты мне не нравишься, Сириус, давно не нравишься. В тебе есть что-то роковое. Что-то темное, неизбежное, и я этого боюсь. Если из-за тебя погибнет этот мальчишка с книжками в голове — клянусь, я тебя сама Пожирателям сдам. Ты меня слышишь?

Сириус не отвечает, но по звенящей тишине Регулус понимает, что он не может отступить перед Марлин. Может быть, она и неправа, и он неправ — Сириус вполне может быть влюблен, но не осознавать этого. Просто в силу характера брат любит все отрицать, даже самое очевидное.

Регулус торопливо садится обратно на стул, когда эти двое — раскрасневшиеся и сердитые — возвращаются в гостиную.

— Я разработаю подробный план и согласую с Ремусом, — Сириус произносит все слова сквозь зубы. — Посмотрим, кто еще согласится нам помочь. И уже потом я все расскажу тебе. Надеюсь, сражаешься ты неплохо и продержишься хотя бы несколько минут.

Регулус только усмехается.

Мэри

Лили улыбается, наблюдая за тем, как Гарри ползет по ковру за неуклюжим рыжим котенком. В углу стоит мисочка с молоком и небольшая коробка с шерстяным шарфом внутри.

— Эйлин подобрала во вторник, — Лили подхватывает котенка, спасая его от рук сына, и прижимает к груди. — Его чуть собаки не разорвали. Ушко было порвано, лапки еле двигались. А назвали — Джеймс.

Мэри понимающе кивает головой, хотя Лили в это мгновение отворачивается.

— Я смотрю, вы с Эйлин неплохо общаетесь, — замечает она, чтобы быстро перевести тему.

— Да, она мне помогает, если нужно что-то купить для Гарри, — Лили опускает котенка на кровать. — И то довольно редко, ведь внимание привлекать нельзя. Дамблдор по-прежнему молчит насчет Пророчества?

— Все слишком запутано, скорее всего, замешана темная магия, — Мэри говорит не слишком убедительно, но Лили, кажется, верит. — Если Дамблдор поймет, что Пророчество не повлияет на будущее Гарри, он сам попробует разобраться с Реддлом.

Лили громко фыркает.

— Перестань, Мэри. Ты же сама понимаешь, что Дамблдор ни с кем разбираться не собирается. Он, так скажем, руководит и присматривает, но все остальные действия выполняются другими людьми. Может, это и правильно — я не знаю. В конце концов, один человек тоже не может все решать за других и брать на себя столько ответственности. Но знаешь, что меня сердит? Что он постоянно все скрывает до самого конца. И Северус, кажется, всему у него научился. Гарри!

И она в сотый раз вынимает у него изо рта мягкую игрушку, которая только что лежала на ковре. Мэри тихонечко выдыхает, снова подмечая, какими разными могут быть люди. Вот ей бы и в голову не пришло рожать ребенка сейчас, а Лили с удовольствием играет с Гарри и воспитывает его.

— Северус переживает за тебя, — замечает Мэри негромко, поглядывая на свернувшегося на одеяле котенка. — Думает, что ты долго не проживешь взаперти. Но я надеюсь, что он ошибается.

Лили сажает Гарри на детский стульчик и берет из корзинки с фруктами банан.

— Северус, представь себе, решил снова стать моим лучшим другом, — Лили сосредоточенно очищает фрукт и разламывает на несколько кусочков. — Считает, что в школе мы просто не поняли друг друга. А я не знаю, что и сказать, Мэри. Если люди расходятся — значит, так и должно быть. Мы всегда были разными, только общий интерес к магии объединял нас некоторое время. А как только он исчез — все рухнуло. И он искренне не понимает, почему я от него отвернулась. Мы ведь с тобой сто раз это обсуждали, помнишь? Все эти его выходки и увлечение Темными искусствами — что он еще ожидал?

Мэри смотрит на нее искоса, словно проверяя выражение ее лица. Потом раздраженно замечает, едва не задыхаясь — но держать в себе это становится невозможно:

— Ты серьезно не видишь, что он по уши в тебя влюблен — сейчас и тогда, и всю школу? Или предпочитаешь делать вид, что не понимаешь?

Лили резко оборачивается к ней, отрывая взгляд от Гарри.

— Северус? Влюблен — в меня? В меня! Да ты смеешься, Мэри. Ни за что в это не поверю. Ты и тогда намекала на эти его чувства, но я снова повторю: это невозможно. Самое большее, кем мы были с ним — это друзья.

— Ты неправа.

Лили сердито сдувает прядь волос с лица.

— Считаешь, влюбленные выбирают сторону, которая мечтает избавиться от таких людей, как возлюбленная? Оскорбляют? Пропускают все просьбы мимо ушей, погрязают в Темных искусствах и получают Метку как клеймо? Здесь просто нет логики.

— Это своеобразная логика, Лили. Нужно было привлечь внимание — а как еще он мог это сделать? Только тем способом, в котором он силен. Вышло по-дурацки, глупо, совершенно неправильно…

Лили яростно разрубает ладонью воздух, пахнущий бананом. Ее блестящие волосы рыжим ореолом обрамляют лицо.

— Ради Мерлина! Он выбрал свое тщеславие — вот и результат. Северус делает только то, что ему по душе — и Эйвери был ему по душе, Мэри. Ему нравилась вся эта возня с Метками, с проклятиями, с ненавистью к таким, как я. Как он ненавидит своего отца! А ты говоришь — любовь. Если там и были какие-то чувства, то игрушечные. А теперь он переметнулся на сторону Ордена и успешно играет за тех и за других. Он ведь не глуп и понимает, что рано или поздно Реддл погибнет. Куда отправят Малфоев, Лестрейнджей и прочих ублюдков? В Азкабан. А Азкабан никогда не входил в планы Сева. Он ничего из себя внешне не представляет — но амбиций у него хватит на десятерых. Как и тщеславия.

Мэри прячет руки за спину, чтобы скрыть нарастающее волнение.

— Хорошо, хорошо! Только остынь.

— Я устала, Мэри, — Лили изнеможенно садится на краешек кровати и протягивает Гарри остаток фрукта. — Устала всю жизнь разгадывать, как ко мне относятся и как я должна относиться в ответ. Я уже ничего не знаю. Я потеряла мужа. Пожалуйста, просто посиди со мной без всяких этих глупых домыслов, ты мне очень нужна. И знаешь — вот ты сейчас все это сказала — и я вдруг почувствовала себя виноватой. Но так не должно быть, правда? Я ведь не думала, что наше общение с Северусом было настолько важным для него, ведь если важно — то ты сделаешь все, чтобы удержать друга? А ты говоришь — любовь. У меня голова от всего кругом. И страх — постоянный страх, Мэри. Он нашел нас и там, нас предали — он может найти нас и здесь. Нужно играть на опережение.

Мэри с подозрением хмурится.

— Что ты имеешь в виду?

Лили беззаботно машет рукой, натянуто улыбаясь.

— Так, ничего. Просто мысли вслух. Ты принесла мне книги, которые я просила?

Мэри вытаскивает из сумки два толстых тома: «Расширенный курс Прорицаний» и «Историю магии», гадая, зачем Лили на самом деле понадобились эти самые скучные учебники из всех, что были у них в школе. Но Лили быстро прячет их в тумбочку, делая вид, что они всего лишь журналы «Ведьмин досуг».

— Заляпаешь сладостями — мне Пинс голову оторвет, — произносит Мэри весело, но на самом деле ей становится страшно. — Ты помнишь, как она кричала на Сириуса?

Лили смеется — и этот смех настоящий. Но стоит улыбке угаснуть, как ее лицо становится совсем грустным.

— Сюда бы Сириуса, — говорит она совершенно серьезно. — Но это невозможно, я понимаю. И знаешь, я все больше хочу увидеться с Петуньей. И это тоже нереально. Какой-то абсурд.

Мэри уходит из Паучьего Тупика с неприятным предчувствием в сердце. Ей кажется, что ситуация нисколько не становится лучше, наоборот — с каждым днем все опаснее, а задумка Сириуса с подставой брата вообще выглядит безумной. Но Ремус молчит, и Дамблдор молчит, и только они вдвоем с Северусом плохо спят по ночам.

Северус

Мать возится на кухне, у плиты: от кастрюли идет пар, на столе лежат овощи и небольшой кусок мяса.

— Был у отца? — мать вытирает руки о старый передник и неловко обнимает Северуса. — Как он?

— На этой неделе еще не был, — отвечает тот тихо, разглядывая ее желтоватое лицо. — Во вторник думаю навестить, посмотрю на обстановку. Во всяком случае, работа у него есть, но не уверен, что ему хватит денег заплатить вперед за комнату.

Мать смотрит на него так расстроенно, что он ворчливо замечает:

— Хорошо, хорошо. Я заплачу. Так и не могу понять, почему ты беспокоишься о нем после стольких лет отвратительного отношения. Ушел — радоваться нужно.

Договорить они не успевают, потому что на лестнице раздаются шаги, и, обернувшись, Северус видит Лили, которая ведет за собой Гарри. У того сонное личико, а маленькие пальчики сжимают любимую игрушку — черного кота. Лили натянуто улыбается и сажает Гарри на детский стульчик.

— Я думала, вы уже все приготовили, — произносит она легко, но в голосе слышатся недовольные нотки. — Почему не сказали? Я бы помогла, быстрее бы справились.

— Гарри спал, у вас там было очень тихо — я не решилась будить, — отвечает мать смиренно, и Северус впервые осознает эту пропасть между ними — между тем, какими разными вообще могут быть женщины. Сильная, холодная, немного жесткая Лили со своими огненными волосами — и уставшая мать, с этим вечно покорным лицом и забитым выражением глаз, вся в себе, внутри себя — как паучиха в паутине. Ведь и название верное — Паучий Тупик. И от этих мыслей, от этой яркости Лили ему становится не по себе. И сразу, как мостик между двумя краями, ему представляется Мэри, с ее кроткой, но доброй улыбкой и понимающими глазами. Мэри не стала бы укорять мать — только помогла бы, даже без просьб.

Северус сглатывает, переводя взгляд с матери на Лили и обратно. Что между ними происходит, пока его нет — никому неизвестно. Возможно, они поссорились на тему воспитания или еще из-за какой-то женской ерунды и теперь дуются друг на друга.

— Гарри не будет так долго ждать, — Лили подходит к холодильнику и некоторое время изучает содержимое. — Я дам ему творог, ладно?

— Творог на вечер, — мать чуть сощуривает глаза. — Ты ему аппетит испортишь.

— А вечером как раз съест суп, — Лили достает упаковку деревенского творога, и Гарри с Северусом, не сговариваясь, морщатся. — Я думаю, от одного раза ничего не случится. Ой, у нас совсем закончились фрукты и молоко. Вы не сходите после обеда в лавку?

— Я схожу, — Северус встревает между ними, нервничая. — Напиши все, что нужно, я сейчас же пойду, потому что после обеда мне нужно быть в школе, следить за отработкой.

И он сердито скрещивает руки на груди. Вот так неудачное время — пришел поговорить с Лили, как в прошлый раз, а попал в неприятную ситуацию, да еще и в лавку придется тащиться через весь район — трансгрессировать не получится, слишком маленькие улицы, точно заметят. Это рядом с их домом многие уже съехали в Лондон, а в районе лавки все еще живут семьи рабочих. И будут жить, пока завод окончательно не перестанет работать.

— Видишь, кем я стала, — Лили сует ему в руки листок бумаги, на котором красивым почерком написан перечень необходимого. — Домохозяйкой. Суп варю, творожок перемешиваю. А совсем недалеко Реддл и его сторонники убивают людей и охотятся за моим сыном.

И она смотрит на него с некоторым любопытством и недоверием, вглядывается в лицо, потом насмешливо улыбается.

Северус выходит из дома с тяжелым сердцем: Лили вот-вот устроит какую-то проделку и помешает всему плану или сорвется и поссорится с его матерью. Нервы у нее на пределе: он заметил это по ее голосу. Нужно попросить Мэри принести ей еще книг, чтобы хоть как-то отвлечь от необдуманных поступков.

Лили должна жить.

Регулус

Сириус снова пропадает на несколько дней, чтобы привлечь к себе внимание Пожирателей. Его расчет заключается в том, что Хвост обязательно захочет выслужиться перед хозяином, так как в сражениях он ничего не смыслит. Ему самому наверняка захочется поймать Сириуса.

Задача Регулуса — сыграть так, чтобы Пожиратели поверили каждому слову. Сириус предлагает разыграть схему, по которой Регулус всегда оставался на стороне Пожирателей, только делая вид, что поддается брату — рассказывая это, Сириус усмехнулся, — а на самом деле выполняя задание Лорда. Остается надеяться, что Пожиратели, которые ведутся на подобную игру со стороны Северуса, поведутся еще раз.

Самая опасная фигура — сам Лорд.

— Сегодня видела родителей, — сообщает Марлин надломленным голосом, возвращая тарелки на сушилку взмахом палочки. — Так близко, а не дотронуться. Как чужие люди. Тяжело от этого.

— Можно, я возьму печенье? — Марк заглядывает в кухню, из-под мышки у него торчит книга. — Я ужинал, честное слово.

Марлин переводит строгий взгляд на Регулуса, и тот едва заметно кивает головой. В отсутствие Марлин они оба съели остатки картофельного пюре и немного мяса. Вот только тарелки забыли помыть. Регулус до сих пор не может привыкнуть к другому, такому простому и на первый взгляд суровому быту. Еда — обычная. Посуда — без узоров, скучная и серая. Да, и так тоже можно жить.

— Что ты читаешь? — интересуется Регулус, пытаясь рассмотреть название книги, но корешок спрятан под мышкой. — Сказки?

— Вот еще, — Марк фыркает, набирая побольше печенья из желтой вазочки. — Трансфигурация для начинающих, учебник для первого курса. Я же в сентябре в школу поеду, хочу все знать. Сириус говорит, что МакГонагалл очень строгая.

Регулус улыбается краешком губ. Если бы он мог вернуть все назад! Он ни за что не вступил бы ни в ряды Пожирателей, ни в Орден Феникса. Он бы приложил все усилия, чтобы родители примирились с Сириусом. Да что теперь говорить? Прошлое не вернешь.

— Небо сегодня чистое, — Марлин вытирает руки о полотенце и подходит к окну. — Смотри, какие звезды красивые. Блэки, наверное, больше всех разбираются в созвездиях. Лично я астрономию в школе прогуливала как ужасно скучный предмет, а теперь жалею. Можешь мне показать Большого пса и Льва?

Регулус встает рядом с ней и поднимает глаза на темное небо с блестящими далекими звездами. В кухне царит полумрак, и, чтобы было лучше видно, Регулус на мгновение оборачивается и шепотом произносит:

— Нокс!

Кухня погружается в сумерки. Слышно только дыхание Марлин, видно только ее розоватое лицо с пухлыми губами, ее сияющие глаза.

— Вон там, — он указывает пальцем на разбросанные на небосводе крупинки сахара. — Видишь? Там — Пес. Яркий, правда? А вот там, дальше — Лев. Мне всегда нравилась астрономия, я там был одним из немногих учеников, так что оценки у меня были замечательные.

Марлин приглушенно смеется, глядя на него лукаво. Она такая привлекательная и манящая, и она так близко, что Регулус не может сдержать рвущееся желание поцеловать — и целует ее приоткрытые губы. И тут же отстраняется, краснея.

Марлин смеется чуть громче — и, обняв его за шею, горячо целует в ответ. Ее волосы пахнут сладостями, а руки — мылом, и от этого сочетания на душе становится уютно, тепло и спокойно. И только глубоко-глубоко внутри, в сердце, бьется тревога.

— Обещай мне, что ты вернешься, — произносит Марлин шепотом. — Я не вынесу, если они тебя заберут. У меня почти умерла надежда, мир был таким серым, растоптанным — и я сама была растоптанной, загнанной в угол этой больной страстью Сириуса. А потом появился ты. Такой открытый, наивный, романтичный, не хватает только венка на голове. И моя надежда снова зажглась маленькой звездочкой.

— Обещаю, — у Регулуса на мгновение перехватывает дыхание. Ущипнуть себя? — Вернусь.

Но тревога продолжает пульсировать в крови.

Северус

Он приходит чуть позже, чем предлагал отец, и долгое время стоит под дверью, не решаясь постучать. Все-таки ребенок, каким бы взрослым он ни был, хочет оправдать отца. Увидеть в нем то лучшее, что может быть, увидеть какую-то надежду.

Отец встречает его уставшим и зевающим, в старой одежде, которую носил еще в Паучьем Тупике.

— Будешь чай? — отец жестом разрешает пройти и кивает на стул. — Я купил немного печенья.

У Северуса почему-то сжимается горло при виде этого усталого, измотанного человека, которого он постоянно презирал, будучи ребенком, и ненавидел подростком. Сейчас ненависть куда-то ушла, отступила вглубь сердца и дала место жалости.

— Я заплатил за твою комнату за месяц вперед, — произносит Северус холодно. — Да, из-за матери. Она все еще переживает, что ты ушел. Теперь можешь себе позволить купить нормальной еды, а то помрешь с голоду.

Отец закусывает губу и смотрит на него пристально, потом недоверчиво качает головой.

— Ты точно мой сын? Или повзрослел, или эта твоя любовь тебе мозги на место поставила, или тебя подменили, что сомнительно.

Северус пожимает плечами. Время идет — люди могут меняться. Принимать изменения очень тяжело, но иногда без этого невозможно жить. Если уж Лили кажется ему теперь другой, не той девочкой из детства, а холодной сильной женщиной, то что говорить об отце?

— Не вернешься к ней?

— К Эйлин?

— Да.

— Не могу. Когда-то все начиналось хорошо, — отец садится напротив и кладет ногу на ногу. — Хорошо для нас. У Эйлин были проблемы в семье: родители часто ссорились, она не представляла собой ничего выдающегося, по их мнению, не видела себя в волшебном сообществе. Как оказалось, в магическом мире тоже слишком много условностей. И тут ей встретился я: она возвращалась в Лондон домой на летние каникулы, а я работал на Кингс-Кроссе с грузами. Заметил девушку, которая тащила тяжелый чемодан с оборванной ручкой. Мне стало ее жаль — я предложил помощь. Так все и завертелось. Она сразу вцепилась в меня так, словно я был ее единственным шансом. Не скажу, что я влюбился — она всегда была обычной, невзрачной, часто молчаливой и замкнутой, но я старался ее подбодрить, и она ненадолго оживала. И вот в эти минуты она становилась совершенно другой, и я внезапно для себя увлекся. А потом…

Северус недоверчиво хмурится.

— Что не так с ее родными?

— У чистокровных свои причуды, — отец тяжело выдыхает. — Им нужна была сильная, уверенная в себе дочь, которая поддержит традицию чистокровных браков. А Эйлин потерялась. Сама говорила мне, что на шестом курсе просто перестала ориентироваться в действительности. Кто она, кем хочет стать, какой мужчина ей нужен — все это проплывало мимо нее.

— Не понимаю, какого дьявола у вас все испортилось тогда, — Северус зло поджимает губы.

Отец горько усмехается и, поднявшись, ставит чайник на огонь.

— Я вырос в религиозной семье. Не то чтобы я ходил в церковь, но в Бога верил. Это стало первым ударом — когда я узнал о магии и о том, кто такая Эйлин на самом деле. Если бы я мог — я бы сразу ушел. Но было поздно, потому что под сердцем она уже носила тебя. Бросить беременную женщину я не смог, но с тех пор мне было невыносимо к ней прикасаться. Религия, понимаешь ли, точнее, неверное, фанатичное ее понимание перечеркнуло для меня всю возможность любви. А я тогда был просто влюблен. Влюбленность и любовь — это очень разные вещи, сын. Любовь сносит все: личные интересы, самомнение, предрассудки — в общем, все, что встает у нее на пути. Только понимаешь, твоя мама меня тоже не любила. Она вцепилась в меня потому, что я был «другим» — не магом. У меня не было в голове чистокровных браков и прочих замашек магического сообщества. Я оказался удобен для Эйлин, а моя совесть не разрешила мне бросить неродившегося ребенка. Думаю, если бы она осталась одна, то покончила бы с собой. Ее гордость всегда была сильнее всего. Она ни за что бы не вернулась обратно в магический мир. Так вот мы и застряли.

Северус смотрит на него мрачно.

— Опять-таки виноват я.

— Мы не говорим о вине, — отец сосредоточенно наливает чай в кружки. — Мы говорим об обстоятельствах, которые приклеивают людей друг к другу, и о плохих семьях, и об отрицательных качествах людей, которые портят жизнь всем вокруг. Я так и не смог простить Эйлин за обман, за то, что она сказала мне правду только потом. Впрочем, в Боге я тоже разочаровался, так что примерно лет через пять после твоего рождения я стал атеистом. А ты — ты был и остаешься копией матери. Меня это настораживало, злило и заставляло думать, что ты среди этих — волшебников, которые обманывают. О том, что ты был просто ребенком, я не догадывался.

Северус кривит губы, подвигая к себе чашку с расколотой ручкой.

— А теперь догадался. Спустя двадцать один год. Браво!

— Мне пятьдесят. В пятьдесят вся жизнь кажется не такой, как раньше. А потом…

Северус чувствует сильное жжение Метки и от неожиданности проливает горячий чай на колени. Кожу обжигает огнем, и он резко чертыхается.

Лорд.

Что-то случилось, что-то важное. И от накатившего страха у него холодеют кончики пальцев. Неужели Лорд узнал что-то о Лили и ребенке? Нет, это невозможно. Вычислить Хранителя Тайны будет очень непросто и займет много времени. Тогда что это может быть?

— Я вернусь на неделе, — бросает он коротко, кивая отцу на прощание. — В следующий раз купи что-нибудь посущественнее печенья.

И выходя из душной комнаты, Северус отчего-то думает об этих словах про любовь. Если бы он любил Лили — обратился бы он к тьме? Если бы любил — признался бы еще тогда, в школе? И эти мысли бегут за ним по пятам.

Регулус

Марлин остается за окном, и через несколько шагов Регулус уже не видит ее фигуру, спрятавшуюся за пыльный кружевной тюль.

— Марлин не так проста, как кажется, — Сириус усмехается, проследив за его взглядом. — Вот в одно мгновение ты думаешь, что понимаешь ее, что хочешь того же, что и она сама — а потом все моментально меняется.

Регулус пожимает плечами. Конечно, если пытаться убедить человека, что ты ему жизненно необходим — тогда он и сам может начать в это верить, а потом резко осознать свою ошибку. Но он никак не понимает: Сириус злится на него за то, что Марлин открыто выразила свои чувства к другому, не к тому брату — или он уже успел смириться и думает, как завоевать ее обратно.

Они выходят с узкой улицы на широкий проспект и некоторое время идут молча, постоянно оглядываясь и смотря по сторонам. По левую руку от них течет Темза, на которой не видно кораблей, по правую руку тянутся длинные скучные здания. По плану Ордена Регулус должен встретиться с Петтигрю недалеко от Тейт Модерн — Сириусу это показалось забавным. Как-то от нечего делать Марлин читала газеты вслух, и там говорилось о выставке чудаковатого художника, который приклеивал к нарисованным крысам шерстяные хвосты.

Регулус поглядывает на брата исподлобья и пытается вспомнить, когда они последний раз ходили куда-то вместе. Пожалуй, на третьем курсе Регулуса, когда Сириус один-единственный раз проводил его до Хогсмида и показал самые интересные места. Третий курс был рубежом их отношений, а потом, как только начался четвертый, а с ним и серьезные занятия по Темным искусствам и их одобрение матерью, разговоры о чистокровных и о Лорде, Сириус мгновенно отстранился и замкнулся в своей отстраненности. Наверное, тогда они все и упустили.

— Ремус и Дингл занимаются Петтигрю, Эммелина и Дирборн прикроют, если этих тварей появится совсем много. Запасной план помнишь? — произносит Сириус сквозь зубы.

Регулус кивает, нервно облизывая губы. Опасная игра, слишком опасная. Все-таки сторонники Лорда совсем не такие идиоты, какими их вечно считает Сириус. Петтигрю может и не появиться. С другой стороны — кто знает, что на душе у человека, который предал лучшего друга?

Запасных планов два, но их суть сводится к одному слову: трансгрессия, и как можно быстрее, чтобы не успели отследить, и последующая встреча в Хогсмиде у Аберфорта.

— Давай, — шепчет Сириус, когда они проходят здание с высокими колоннами.

— Инкарцеро! — произносит Регулус торопливо и, неуверенно взяв брата за руку, трансгрессирует к назначенному месту.

Петтигрю уже здесь — расхаживает по крошечному скверу позади галереи. С их последней встречи он еще больше растолстел, а его маленькие противные глаза, кажется, еще больше напоминают крысьи. При виде связанного Сириуса он с писком подпрыгивает и потирает руки.

Регулус вдыхает слишком много холодного декабрьского воздуха и закашливается. Он знает, что позади него стоят под дезиллюминационными чарами Ремус и Дингл, а с обеих сторон — Вэнс и Дирборн, но на секунду его охватывает паника. Никаких разговоров не запланировано: Ремус и Дингл должны схватить Петтигрю и не дать ему сбежать в анимагической форме, а его собственная задача — осторожно освободить Сириуса и трансгрессировать.

Все должно произойти быстро.

Но все происходит еще быстрее, когда за спиной Петтигрю молниеносно возникает знакомая высокая фигура в темном плаще, и Регулус слышит, как яростно матерится Сириус, но не успевает ничего сделать: заклинание сбивает его с ног, швыряет о землю. Перед глазами мелькают сапоги брата, слышится визг Хвоста, а потом голова становится такой тяжелой, что перед глазами темнеет.

Мэри

Она идет рядом с Северусом, незаметно и легко в мантии-невидимке, отданной ей Дамблдором. Декабрь никак не может определиться с погодой: то сыпет дождем, то колет снегом — и на дорогах по-прежнему лежит густая грязь. Мэри задумывается о том, а не предложить ли кому-нибудь замостить эту дорогу? Например, Хагрид бы взялся. Ему все равно в своей хижине работы нет. А каждый человек по мере возможности должен приносить пользу.

— Громко, — замечает Северус недовольно, прислушиваясь к хлюпанью сапог, которые Мэри отрывает от грязи.

Она молчит, слабо улыбаясь. Говорит так, словно сам идет тише мыши. Но его настроение понятно: они оба торопятся на собрание Ордена у Аберфорта, и собрание совершенно срочное. Мэри даже пришлось уйти, не докормив лукотрусов, и она надеется, что Граббли-Дерг не заметит спрятанное позади дерева ведро с мокрицами.

«Кабанья голова» закрыта для посетителей, и Северус стучит три раза, потом один, потом два — и дверь медленно открывается внутрь, обдавая запахом лука и шерсти. Мэри проходит за Северусом, который чуть медлит в дверях, дав ей возможность проскользнуть незаметно, и оглядывает помещение.

Все, кто должен был прийти, уже здесь: Сириус с опущенной головой, Ремус, задумчиво играющий стаканом, Марлин с красными щеками, Эммелина Вэнс с привычно странной прической, Гестия Джонс и крошечный Дингл.

— Я так и знал, что этот план не сложится, — Аберфорт ставит кружку с пивом на стол и вытирает рот рукавом. — Сириус, ты дурья башка, неужели ты не понимал, что ты слишком нужная персона для Реддла?

— Он слишком осторожен последнее время, — Сириус зло скалит зубы, глядя на Северуса с ненавистью. — Ты чего так смотришь?

— Упиваюсь твоим провалом, — Северус отвечает таким же ненавидящим взглядом. — Жаль, что тебя туда же не забрали. Одной проблемой бы стало меньше.

— Заткнулись оба! — Аберфорт с силой ударяет пустой кружкой по краю стола. — Сейчас надо решить, что с парнем делать, и что он успел узнать за все это время.

Сириус с трудом поворачивается к нему, но Мэри всей кожей ощущает всю силу неприязни, которую он питает к Северусу. Их нельзя оставлять наедине, и именно это Дамблдор и пытается не допустить, разводя их всеми способами.

— Ничего особенного он не знал, — Сириус закрывает лицо руками. — Кроме того, что знают все остальные Пожиратели, и места, где живет Марлин. Но этот вопрос решаем.

— Я никуда не двинусь, — та раздраженно блестит глазами, опираясь о краешек стола. — У меня брат на руках, Сириус, я не могу себе позволить переезд — это еще большая опасность. Да и не думаю, что Пожиратели будут выпытывать у него информацию обо мне. Им нужен ты.

— Я должен вытащить его оттуда, — Сириус произносит это тихо, но отчетливо. — Они ведь могут и убить его. А потом взяться за мать и за Гриммо…

Мэри продолжает наблюдать за Северусом: каждое слово врага делает его лицо все более и более довольным. Действительно, ничто так не радует, как падения других. Больше, чем свои собственные взлеты.

Дингл сочувственно помахивает шляпой, Гестия задумчиво стучит пальцем по губам, а Ремус спокойно, с холодком в голосе заявляет:

— Ты никуда не пойдешь. Попробуй — я сам тебя прикончу. Если они тебя поймают — нам всем конец. Ситуация отвратительная, но мы знали о риске. Соваться сейчас туда крайне глупо — нас абсолютно точно ждут. Остается надеяться, что Регулус сумеет выбраться сам и не притащит за собой хвост.

— Он может и не выбраться, — Сириус смотрит на него исподлобья.

— И ты в глубине души знал, что этот вариант возможен, — Ремус продолжает разговаривать спокойно, но голос становится металлическим. — И все равно использовал его как приманку. Что же — акула ее заглотила. Скажи спасибо, что рыбака удалось спасти.

Сириус с неподдельной, бушующей яростью ударяет по столу кулаком, так что Марлин вскакивает на ноги, но Северус улыбается. Мэри видит это отчетливо — эту злую, полную сладостной мести улыбку — и ей становится стыдно за нее. Но Сириус тоже замечает это странное лицо Северуса и тут же хрипло выдает:

— Радуешься, Нюниус? Думаешь, у тебя все будет хорошо, раз двум господам сразу задницу лижешь? Спишь и видишь, когда я умру, да? Сначала Джеймс, потом я! Потом, наверное, Ремус?

Аберфорт молча вынимает палочку и, произнеся «Силенцио», насильно заставляет Сириуса умолкнуть. Тогда Мэри, коснувшись плеча Северуса, идет к дверям — и тот послушно идет следом, делая вид, что ему пора вернуться. Но выражение лица у него остается крайне довольным, а пальцы, поправляющие шарф, дрожат, и весь его взбудораженный облик выглядит несколько романтичным. Во всяком случае, живым. Мэри не сомневается, что однажды эти двое или убьют друг друга, или помирятся. И она отчего-то думает, что Лили ни в коем случае нельзя встречаться с Сириусом: они горы свернут, но погибнут. И при прощании, прежде чем вернуться к лукотрусам, она говорит это открыто, на что Северус мрачно замечает:

— Блэк — это то, к чему она сейчас стремится. Будь внимательнее, ладно?

Мэри провожает его долгим взглядом. Он хлюпает по грязи к массивным дверям замка, и полы его мантии едва колыхаются на зимнем ветру. Что-то в нем изменилось. Едва уловимо, незаметно. Но Мэри не может понять, что именно. И Граббли-Дерг, проходя мимо Северуса, ехидно выпускает дым из старой трубки.

Мэри

Кеттлберн придерживает калитку загончика для лунных тельцов, и Мэри проскальзывает внутрь с новой порцией корма. С профессором ей работать нравится: он приятен в общении, доброжелателен, а еще часто рассказывает веселые истории — о приключениях с Ньютом.

— А потом он берет саламандру за хвост и говорит ей: «Куда теперь»? — Кеттлберн смеется, и его усы подрагивают.

И Мэри тоже смеется, глядя на него. Как же хорошо иногда вдохнуть полной грудью зимний воздух, когда он такой стылый, а не влажный, и от души улыбнуться доброй истории.

— Отдыхайте, сэр, — произносит она, заперев загончик. — Я присмотрю за огненными крабами. Слышала, что Хагрид предлагает скрестить их с мантикорой. Что думаете? Звучит опасно.

Кеттлберн задумчиво трогает опаленные усы: на прошлой неделе он пошел к саламандрам без защитного заклинания и снова пострадал. Мэри силой притащила его к мадам Помфри, где они с профессором выслушали долгую лекцию о нарушении безопасности.

— Интересный он полувеликан, Хагрид этот, — Кеттлберн поворачивается в сторону хижины лесничего. — Чего только у него в голове нет! Черт подери, я даже иногда завидую его фантазии. С другой стороны, я старею с каждым годом, Мэри, надо слушать молодых. Ты бы с кем скрестила крабов?

— Ни с кем, сэр. Они и без этого достаточно опасны. Не думаю, что директор одобрит разведение существ, которые способны принести студентам вред.

— Разумно, — Кеттлберн снова поглядывает в сторону хижины. — Ладно, на всякий случай загляну к Хагриду. Уж слишком интересно послушать, как он в теории собирается сводить крабов и мантикору. Это же еще надо, чтобы они спарились…

На лестнице, ведущей в замок, ее догоняет Граббли-Дерг. Ее трубка спрятана в карман — курить внутри школы запрещено, — а прическа снова напоминает воронье гнездо. И Мэри инстинктивно касается пальцами своего крошечного пучка: длины ее волос едва хватает, чтобы закрутить их правильно. Нужно полистать «Ведьмин досуг», может быть, там есть советы о том, каким заклинанием лучше закреплять прическу.

— Идет, смотри-ка, — Граббли-Дерг толкает ее локтем, когда они проходят в Большой зал. — Надо же, грустный какой.

Мэри сердито следует за ее взглядом: Северус идет им навстречу, но словно никого не видит. Его голова слегка опущена, а руки спрятаны в карманах мантии. Граббли-Дерг громко фыркает, когда он равняется с ними и, чуть помедлив, проходит мимо, едва взглянув на Мэри.

— Что-то случилось? — спрашивает она незаметно, делая вид, что тянется за сыром. — Ты мрачный, как грозовая туча.

Северус едва заметно вздрагивает, словно выпадая из своих мыслей.

— Вчера мать заметили в Косом переулке, — произносит он шепотом. — И мне это не нравится. Она обычно не выходит дальше лавки, а в Косом переулке не появлялась с тех пор, как я закончил школу. Тут что-то не так, Мэри. Ты зайдешь ко мне ненадолго?

Мэри едва заметно кивает — так, чтобы не заметили другие. Они проходят в кабинет Северуса один за другим, чуть выждав время. Девочки с шестого курса уже начали болтать о том, что «мисс Макдональд влюблена в этого жуткого зануду», но до Северуса, кажется, эти сплетни еще не дошли. Зато Граббли-Дерг насобирала их целый мешок.

Мэри не знает, почему ей нравится кабинет Северуса с прилегающей к нему комнаткой-спальней. Башня всегда казалась ей уютней подземелья, но здесь, у Северуса, ей уютно и тепло, и осознание того, что где-то наверху плещется вода, успокаивает.

— Боюсь, это связано с Лили, — Мэри ерзает на краешке кресла, и выражение лица Северуса сразу меняется — с задумчивого на усталое и болезненное. И Мэри удивляется, каким старым он кажется в это мгновение. Как человек, который пытается дотянуться до мечты, но она то ускользает, то кружится вокруг него, то исчезает. И человек этот — уже на пределе.

— Я попрошу Дедалуса присмотреть за домом, — Северус говорит это так, словно одновременно спрашивает мнение Мэри — и не спрашивает.

Мэри выдерживает его взгляд, потом кивает и встает. Странно, что Северус позвал ее сюда вот так просто, чтобы сказать ей эти слова. Словно сам решить не может?

— Не уходи, Мэри, — произносит он слегка нервно. — Я устал сидеть в этой тишине и проворачивать разные мысли в голове.

Она возвращается на свой краешек кресла и нервно улыбается. Северус, напротив, опускает голову и тяжело выдыхает. Мэри догадывается, о ком он думает: Лили. Вечная Лили, от которой, наверное, невозможно избавиться.

— Ты на этой неделе заглянешь в Паучий Тупик? — интересуется она, следя за его лицом.

— Нет, — его голос звучит неуверенно. — Не могу. И не хочу, наверное. Иногда устаешь от иллюзий. Мне нужно встретиться с Люпиным, пока не знаю, когда — ты сможешь пойти вместо меня? Я не выношу его без надобности.

Мэри кивает, смотря на его склоненную голову и лицо, прикрытое темными волосами, за которыми не видно глаз. Жаль его — такого. Разбитого, уставшего, потерявшего надежду. Хочется сказать что-то доброе, но слова не приходят.

— Как огненные крабы? — Северус резко встряхивает головой.

— Все так же опасны, — Мэри отвечает улыбкой. — Завтра Кеттлберна не будет, так что заходи — покажу, как я их кормлю. Хагрид вообще хочет скрестить их с мантикорой, представляешь?

Северус молча поднимается, проходит по кабинету, сложив руки за спиной. Мэри снова ловит себя на мысли, что он нравится ей, со всеми его недостатками. Нравится — ничего больше. Но от этой мысли по спине ее пробегают странные мурашки. Это просто от одиночества. Одиночество притягивает одиночество.

— Спасибо, — наконец произносит Северус, останавливаясь напротив нее. — Не буду тебя больше задерживать.

Мэри выходит из кабинета с рассеянной улыбкой.

Северус

Он откладывает в сторону письмо, присланное матерью. Уже второе. Она просит навестить ее, как и раньше. Ничего необычного в этом письме нет.

Он не пойдет. Ему нужно подумать, понять, что он все же чувствует к Лили. После этих полутора месяцев он даже не знает, что больнее: находиться рядом с ней или далеко от нее. Та Лили, Лили из его головы, Лили из его детства и юности была совсем другой, но этот факт признать невозможно. Разочароваться — в себе и в ней.

Если она другая — зачем существовать? Весь смысл, который он, казалось, обрел после той страшной ночи тридцать первого, на глазах рассыпается на осколки.

Нет Лили, той Лили — нет и его.

Или все-таки есть?

Северус задумчиво достает из стола стопку вчерашних проверочных работ второго курса, чтобы занять раскалывающуюся голову. Потом резко отодвигает стопку на самый край и подходит к овальному зеркалу, висящему рядом с дверью.

Да, разумеется — как тут тягаться с Поттером или Блэком. Ни торчащих в стороны волос, ни смазливого лица — самые обычные черты, скорее некрасивые, тут он всегда был с собой честен. Хоть где-то нужно быть честным с самим собой.

Может быть, потому он и не признался Лили. Казалось невероятным, что она захотела бы выбрать его. С другой стороны, у него есть голова на плечах, и в этой голове есть ум. Он точно есть: глупых Темный Лорд не выбирает, только презирает и убивает — как Поттера.

Но помимо Лили существует Мэри.

И Мэри сбивает его с толку — он и сам не может ответить, чем именно. Просто при ее появлении в висках бьется странная мысль, что в мире существуют другие женщины помимо Лили, но эта мысль быстро исчезает.

Северус тяжело вздыхает: нужно идти в Паучий Тупик. Не сегодня и не завтра — на выходных. Он попробует посмотреть на себя со стороны, посмотреть на Лили так пристально, как только сможет.

Вернувшись за стол, Северус снова придвигает к себе стопку работ. Когда-нибудь, когда Дамблдор или черт знает кто сумеет найти решение или победит Лорда, он швырнет эти работы в огонь, укажет МакГонагалл ее место и хлопнет дверью в Большой зал. И никогда, никогда сюда не вернется.

Перечеркивая работу, написанную косым почерком второкурсника, Северус с раздражением думает, что не старается быть хорошим преподавателем. Ему приятно с теми, кто сообразителен и умеет рассуждать и совершенно, до невозможного скучно с остальными. Хуже всего, если к отсутствию сообразительности прибавляются лень и равнодушие к предмету.

Дамблдор, конечно, не стал бы держать такого человека в школе, если бы не крайние меры. Северус усмехается, выводя в ведомости «тролль» напротив очередной фамилии. Заставляете вести опасную игру, рисковать всем, даже жизнью? Терпите. Осталось не так много — во всяком случае, до лета. Ему и самому осточертела эта работа — как можно заниматься ей долго?

Поставив дюжину троллей, Северус берет мантию, папку с заданиями и нехотя идет в класс зельеварения. Сейчас — шестой курс, после него — третий, потом — обед, на котором он увидит Мэри и слегка выдохнет, а потом можно заняться каким-то досугом: поиграть в шахматы с самим собой или почитать «Расширенный курс» для выпускного класса.

Главное — перестать думать о Лили.

Класс зельеварения привычно пахнет сушеными травами, мытыми котлами и сырым камнем подземелья. Шестой курс Северус не любит больше всего: самые наглые и самые любопытные.

— Что смешного, мисс Амбрамсон? — он щурится, глядя на щекастую девочку с подростковым прыщом на лбу.

— Мы видели на улице мисс Макдональд, — сообщает она с подростковой наглостью, и несколько девочек хихикают, прикрывая рты ладонями. — Она возилась с огненными крабами, пока мы изучали саламандр.

— Прекрасно, — Северус скрещивает пальцы, опираясь локтями о край стола. — Еще какая-то ценная информация, которой вы хотите поделиться? Нет? Начинаем. Сегодня мы варим зелье удачи. Да, мисс Олридж?

Девушка с соломенными волосами ерзает на месте, лукаво блестя глазами.

— А Амортенцию мы больше не будем варить, сэр?

— Нет.

— А разве вам не нужна еще одна порция, сэр? — Олридж переглядывается с остальными, и те снова хихикают. — Просто мисс Макдональд…

Северус поднимается на ноги и подходит к ее парте. Эта травля никогда не закончится. Как началась в этой чертовой школе, так и продолжается. И ведь не боятся его — как странно! Продолжая щуриться, он холодно произносит:

— Открывайте учебник на странице сто двенадцать и читайте список ингредиентов вслух.

Но лицо Мэри, с ее розовыми от прохладного воздуха щеками и облачком пара, вырывающимся изо рта, несколько секунд стоит перед глазами. И Северус мысленно отмечает, что на днях нужно заглянуть к ней в Хогсмид.

Мэри

У Лили довольно веселый вид: она бодро расхаживает по комнате, иногда выглядывая в окно. Мэри на всякий случай тоже бросает взгляд на старый засохший сад, но ничего не видит. И кого Лили высматривает?

— Слушай, Северус видел Эйлин в Косом переулке, — она смотрит на подругу искоса. — Ты не знаешь, зачем она туда ходила? Я не могу спросить прямо, а Северус на этой неделе не собирается заходить.

Лили хмурится, останавливаясь посередине комнаты. Гарри ползет за ней по ковру.

— Почему?

— Не знаю, — Мэри пожимает плечами.

— Он и в прошлый раз практически сразу сбежал, — Лили поднимает Гарри на руки и снова выглядывает в окно. В теплом вязаном свитере и широких штанах она выглядит невероятно уютно. С трудом представляется, что за стенами дома — незримая война. — Ты принесла мне книги?

— Нет, — Мэри невольно отступает на шаг назад. — Прости, но мадам Пинс отказалась выдавать больше пяти книг. Попросила вернуть старые.

На самом деле, это они с Северусом решили, что Лили хватит и того, что ей уже отдали, потому что очередная попрошенная книга, вроде бы с обычным содержанием, но с уклоном в Темную магию, насторожила их обоих.

— Черт, — Лили не скрывает раздражения. — А я уже на полпути к решению проблемы, Мэри. Я уже говорила, что Дамблдор скрывает подробности, поэтому и не нападает на Риддла. Есть что-то, что делает Риддла таким неуязвимым, и именно эта его неуязвимость и составляет основу Пророчества. Если я докопаюсь до сути… Ведь он годами изучал Темную магию, Мэри. Он мог сотворить что угодно, и я собираюсь с этим разобраться. Например, есть заклинания, которые усиливают твои магические способности в несколько раз. Но это действительно очень Темная магия, причем замешанная на крови. Я бы очень хотела поговорить с Регулусом…

— Регулус у Пожирателей. Уже неделю о нем ничего не слышно, но нападений меньше не стало. Сириус в бешенстве, не находит себе места, Грюм на всякий случай приставил к нему Ремуса, а Марлин наоборот отстранил.

Лили сажает Гарри в детский стульчик и взмахом палочки счищает кожуру с лежащего на тарелке яблока. Потом быстро нарезает его на кусочки и протягивает сыну.

— Мне нужно поговорить с ним, Мэри.

— Исключено.

— Тогда с Северусом.

— Я ему передам, — Мэри улыбается через силу. — Много дел в школе навалилось, и у меня, кстати, тоже. Кеттлберн то болеет, то пропадает на всяких встречах, а я вожусь со зверьем, только повод даю для шуток Граббли-Дерг. А бабушке так лучше и не становится, в Мунго вообще не знают, когда выдадут мне новую порцию зелья — у них какие-то проблемы с ингредиентами. Тяжелое время, Лили, раньше мы и не знали, что такие времена бывают.

Лили быстро отворачивается, и ее рыжие волосы разлетаются по плечам. Она стоит так несколько секунд, в напряжении, потом надломленным голосом произносит:

— Я только сегодня вспоминала, как Джеймс любил этот мой свитер с зимним узором. У нас были парные свитера, и мы частенько надевали их на вечеринки. Кажется, сейчас я снова выгляжу прежней, той Лили, какой была до рождения Гарри. Знаешь, взаперти не так легко скинуть вес, но после всего, что произошло, я совсем похудела — Джеймсу бы понравилось, он не любил толстушек. А теперь я думаю — кому я такая нужна? Красивая или некрасивая? В свитере или в халате? Кому? Сама себе не нужна, живу только для него.

Вместо ответа Мэри только крепко обнимает ее.

Регулус

Он приходит в себя в подвале после очередных пыток. Палочку у него отобрали сразу и переломили — он запомнил довольное лицо Родольфуса, который выкидывал ее в огонь. Потом — бесконечная череда вопросов: дважды ему вливали сыворотку правды, которая так и не помогла узнать информацию.

Потом Лорду это надоело, и он сам взялся за Регулуса. Сегодня — очередные допросы, очередные пытки. Если бы Регулусу было что сказать, он бы, наверное, уже сломался. Но говорить — нечего, так что приходится только терпеть боль и голод.

Регулус не знает, сколько дней прошло. Два, три, пять или десять? Он помнит только слова: «Твой брат мертв». Эти слова повсюду.

«Твой брат мертв».

Регулус пытается подняться с каменного пола, на который брошен старый вонючий матрас, но сил нет. Регулус утыкается лицом в матрас, и по щекам бегут предательские слезы. Слабак! Обещал Марлин вернуться, обещал Сириусу справиться, обещал матери… Теперь — пустота. Еще несколько таких дней, и он будет мертв. Странно, что его все еще не убили, ведь он бесполезен, а Лорд ненавидит бесполезных людей. Убеждать его в том, что он был шпионом среди Ордена, Регулус даже не пытается. Лгать он не умеет, а с уровнем легилименции, каким владеет Лорд, это бессмысленное занятие.

Регулус закрывает глаза, ощущая горячие капли на щеках. Вся жизнь — к дьяволу. Жил в иллюзиях, действительно, как наивный мальчишка — и умрет как мальчишка. А ведь столько всего можно было бы изменить! Быть по-настоящему полезным, быть любимым…

Регулус переворачивается на спину, облизывая соленые от слез губы. Очень хочется пить, а в голове так и мелькают картинки блюд, над которыми Кричер колдовал на кухне. Желудок тут же отзывается тяжелым болезненным урчанием, и Регулус закрывает глаза.

На лестнице, ведущей в подвал, раздаются знакомые шаги, и тело отзывается предчувствием боли.

Лорд останавливается напротив него.

— Я шел сюда с намерением избавиться от любимого, но ненужного сторонника, избавиться от этой больной, изжившей себя ветви Блэков. Аристократы тоже изживают себя, Регулус. Но потом я решил предложить тебе сделку. Видишь ли, мне нужен эльф-домовик. Отбирать его у Малфоев я не хочу, будет слишком много жалоб.

— И что я получу взамен? — хрипит Регулус.

— Жизнь твоей матери. Обещаю, что не трону ее, если эльф выполнит то, что я прошу. Но твоя жизнь — у меня в руках.

Регулус с трудом поворачивается к нему: Лорд стоит чуть поодаль, застывший в своем жестоком предложении. Он не требует мгновенного ответа, и у Регулуса остается немного времени, чтобы рассмотреть его лицо: безразличное, пустое, некрасивое, с темными глазами, в которых нет ничего, кроме интереса к самому себе. Почему он не замечал этого раньше?

С другой стороны, людям, которым плевать на нравственность, Лорд может дать почти все — только преклоняйся и будь верным, выполняй приказы, если нужно — убивай. Очень просто и легко. Люциус именно так и живет, да и Нарциссу ничего не смущает. Она кажется всегда такой правильной, просто ангельски кроткой и красивой, а на самом деле — такая же Блэк, как и Беллатриса.

— Эльф умрет? — произносит он тихо.

— Да.

Сердце сжимает, и эта боль сильнее другой. Вспоминается довольное лицо Кричера, крутящегося возле Рождественского стола — а ведь Рождество уже совсем скоро. И он сам сейчас предаст его — существо, которое так верно ему. Регулус снова переводит взгляд на Лорда: возможно, Кричер и не погибнет. Лорд презирает домовиков и не знает всех их способностей, но Регулус читал в книгах по Темным искусствам, что домовики обладают самыми разными способностями. Если он позовет Кричера сюда — тот, скорее всего, придет, но Регулус не хочет рисковать эльфом, да и это поставит мать под угрозу. А еще — Регулус перестает понимать, зачем ему жить дальше. Сириус — мертв, остаться с матерью все равно не получится, в Ордене он не нужен, потому что его будут преследовать… Остается Марлин. Да, ради Марлин стоит жить, но как она примет его после смерти Сириуса? И все-таки…

— Я согласен.

Лорд удовлетворенно выпрямляется. Он привык получать то, что хочет, и даже не сомневается в согласии.

— Что нужно сделать?

— Позвать эльфа. На подземелье наложены самые сильные защитные чары, — Лорд приподнимает палочку. — На несколько минут я их сниму. Мы с эльфом уйдем, а когда вернемся — твоя жизнь окажется совсем бесполезной для меня. Все, что ты мог, ты сделал. Жаль.

Регулус набирает в легкие воздух и негромко произносит:

— Кричер!

Северус

В Паучьем Тупике — тишина пустых улиц с заколоченными домами. Северус идет неспешно, изредка оглядываясь по сторонам. Пожиратели, конечно, не следят за этим домом. Пока что он не дал ни одной причины усомниться в себе, хотя это дается с огромным трудом. Его уровень окклюменции все еще недостаточно хорош, чтобы оставаться совершенно спокойным перед Лордом и Беллатрисой — нужно тренироваться дальше. Но Дамблдор, который раньше охотно помогал ему с такими тренировками, теперь постоянно занят.

— Наконец-то, — мать вытирает руки о полотенце и касается его плеча. — Я уже думала, что ты больше не придешь.

— Много работы, — сухо отзывается он, вдыхая запах готовящегося пирога. — У вас все нормально?

Мать кивает, но в кивке не чувствуется уверенности. Северус скользит взглядом по ее усталому лицу и садится за стол, не решаясь подняться наверх. Если Лили захочет спуститься — пожалуйста, нет — у него и так есть о чем поговорить.

— Я говорил с отцом о вас, — замечает он вскользь, но мать сразу напрягается и неестественно расправляет плечи. — Почему ты не хочешь снова общаться со своей семьей? Что у вас случилось?

— Не собираюсь об этом говорить, — лицо матери сразу становится замкнутым. — И с отцом я тебе запрещаю это обсуждать.

Северус улыбается — кажется, по-настоящему за очень долгое время. Ему двадцать один, он ведет двойную игру между Темным Лордом и Дамблдором, а мать думает, что может что-то ему запретить.

— С отцом все хорошо? — спрашивает она после некоторых раздумий, и в голосе слышно сомнение. — Перестал бы ты ходить к нему так часто. Раз в месяц — и хватит, правда. И что за разговоры у вас такие странные? Вы никогда не разговаривали.

Северус угрюмо кивает. Вот именно — никогда. Теперь уже поздно разбираться, кто в этом виноват — мать, отец, оба или он сам. Раз Лили так изменилась в его глазах и голове, то почему отец не может? Да, это трудно. Очень трудно. Говорить с человеком, которого все еще презираешь и пытаешься найти хоть одну причину, чтобы простить его, просто потому что он — твой отец.

— Можешь подняться? — голос за спиной заставляет его вздрогнуть и обернуться, но лица Лили он не успевает заметить, и слова повисают в воздухе, смешиваясь с запахом пирога.

Северус тяжело поднимается вверх по лестнице и заглядывает в комнату: Лили сидит на кровати, приложив палец к губам. Ее волосы заплетены в густую косу, лежащую на плече.

— Ты можешь использовать «Оглохни», — замечает он шепотом, и Лили криво улыбается в ответ, доставая палочку.

— С этим заключением я забуду, как пользоваться магией — не то что как сражаться, — замечает она слегка сердито. — Давно тебя не было. Я не люблю все эти недомолвки, Северус, поэтому спрошу прямо: я тебя обидела?

Он поворачивается к окну, чувствуя, как быстро бьется сердце под черной мантией. Застала его врасплох! Что ей сказать? Правду — что он в смятении — или отшутиться? Шутить, конечно, он никогда не умел. Но и говорить правду — тоже.

— Я… некоторое время представлял тебя иначе, — каждое слово ударяет в сердце.

— Четыре года прошло с окончания школы, — отзывается Лили. — А для нас с тобой — шесть, ведь на пятом курсе, кажется, мы перестали общаться? Конечно, я изменилась, Северус.

— Нет. Я с самого начала представлял тебя другой.

Она с шумом выдыхает — устала, наверное, от ребенка и от заточения тут, да еще и разговоры не самые приятные. Зачем ей все нужно знать? Прошлое уже не вернешь.

Лили подходит совсем близко и заглядывает в глаза — улыбаясь.

— Выдумал меня?

— Похоже на то.

— Частая история.

Они оба молчат, глядя друг на друга изучающе. Лили — все еще с улыбкой, Северус — сжав губы. Лили сглатывает — он видит это судорожное движение и произносит:

— Мэри сказала мне одну вещь… И она все не идет у меня из головы. Она еще в школе говорила мне это несколько раз, но я не обратила внимание. Скажи… Ты правда что-то чувствуешь ко мне? Что-то, кроме той дружбы, что у нас была в детстве?

На секунду Северуса охватывает бешенство. Какого дьявола Мэри сказала это? Зачем она лезет? Но потом порыв проходит, а ему на смену приходит чувство облегчения. Ему самому не пришлось это говорить, и Лили, конечно, не знает ответ. Не знает! Почему Мэри заметила, а Лили — нет?

Он молчит, глядя в ее бледное лицо с зелеными глазами, которые ему дороже всего на свете.

— Я понимаю, что вопрос совершенно дурацкий и не к месту, в Англии война, а я ерундой занимаюсь. И Мэри, конечно, придумывает. Потому что тогда ты ей, кажется, нравился. Но это все так по-детски, Северус. Нам было пятнадцать — какие чувства могут быть в таком возрасте? Они вспыхивают и гаснут, на смену им приходят другие и…

Он уже набирает воздуха в легкие, чтобы сказать ей, хоть он теперь и сомневается, что его чувства были и есть — настоящие. Но в этот момент в дверь негромко стучат, и Северус вдруг ощущает запах яблочного пирога.

— Гарри уже можно? — спрашивает Северус, направляясь к лестнице.

Лили остается стоять у окна, теребя в пальцах косу.

— Да, я сейчас его разбужу и спущусь, — отвечает она совершенно спокойно.

Северус несколько мгновений стоит на ступенях, между комнатой наверху и кухней внизу, как между мирами. Лили больше не спросит — это видно по ее лицу. Северусу кажется, что она все поняла правильно.

Когда она спускается с сонным Гарри вниз, то никак не показывает, что помнит о разговоре: только нарезает пирог, изредка улыбается, наливает матери чай и на прощание обнимает Северуса, как давным-давно, в Хогвартсе. Но объятие это очень осторожное.

Северус

Погода снова портится, и снег — мокрый, предрождественский, падает с неба. Дороги, замерзшие до этого, превращаются в одну большую грязную массу. И эта грязь — повсюду. Филч носится второе утро, пытаясь стереть грязные следы подручными способами.

Хогсмид светится разноцветными огнями. Рождество — через три дня, и в Хогвартсе уже стоит огромная ель, которую вечером будет украшать Флитвик вместе с когтевранцами.

Мэри открывает ему дверь не сразу, как и обычно: наверное, проверяет, закрыта ли дверь в комнату бабушки. Северус поеживается под ветром: он никогда не видел родителей отца и матери. И сразу вспоминаются горящие радостью глаза Лили: она-то всегда получала замечательные подарки от бабушек и дедушек.

— Я не мешаю? — Северус стряхивает капли с мантии и переступает порог.

— Ей последние дни получше, — Мэри торопливо закрывает дверь. — Кажется, лекарство начинает действовать. Если и дальше ей будут помогать, то, думаю, к лету она уже сможет осознавать, кто она и где. Сейчас, к сожалению, память стерта…

Северус проходит за ней в кухню и садится на стул с потертой спинкой. Мэри возится с чайником и взмахом палочки расставляет чашки, потом, привстав на цыпочки, достает с верхней полки печенье.

Северус наблюдает за ней с интересом: худенькая, с этими волосами с золотинками, с холодной, бледной кожей — не теплой, как у Лили — она кажется ему красивой. Да, стоит это признать, раз уж он впервые рассматривает женщину как женщину, а не очередного члена Ордена.

И Мэри, почувствовав этот взгляд, оборачивается.

— Как ты странно смотришь, — замечает она тихо.

— Просто пытаюсь осознать некоторые вещи.

Мэри ставит печенье на стол и садится напротив. Северус вдруг думает, что она неплохой легилимент, потому что пытается проникнуть в ее мысли и не может. Либо сегодня у него вообще ничего не получается — например, составление ведомостей. МакГонагалл только губы поджала и попросила переделать. Дьявол!

— Разочарование — тяжелая штука, — Мэри наливает чай и придвигает ему чашку. — Особенно когда понимаешь, что человек таким был с самого начала, только ты этого не замечал или не хотел замечать. Все переворачивается с ног на голову. Я так хорошенько обожглась, теперь вот… не сказать, что боюсь, но точно не тороплюсь с действиями.

Северус давится чаем, вспоминая слова Лили. Неужели он продолжает нравиться Мэри и сейчас, только она предпочитает молчать и наблюдать? Впрочем, какая разница. Или спросить ее? Но это ничего не даст, потому что его сердце почти мертво.

— Ты поэтому согласилась стать Хранителем тайны?

— Отчасти, — Мэри задумчиво откусывает печенье. — Заодно у меня возобновились занятия по подготовке мракоборцев. Правда, бываю я на них не очень часто, но некоторые навыки там все-таки дают. Ты зачем пришел? Какое-то сообщение от Ордена?

Северус отрицательно качает головой. Но оставлять ее без ответа — некрасиво и незаслуженно, поэтому он говорит совсем не то, что хотелось бы:

— Все эти шутки от шестикурсников порядком надоели. Возможно, стоит на них рявкнуть, чтобы замолчали.

— Насчет нас с тобой? — Мэри широко улыбается, и Северусу кажется, что она слегка смущается. — Олридж, что ли? Такая нахалка. По-моему, единственный курс, который тебя не боится и болтает всякую ерунду. Так она с Роджерсом романы крутит за спиной у своей лучшей подруги. Я-то все вижу и слышу, когда у них занятие у Граббли-Дерг.

Северус сглатывает, глядя в ее зелено-коричневые глаза, словно у лесного зверька.

— Тебе не неприятно это слышать?

Мэри смеется и машет на него рукой с зажатым в пальцах кусочком печенья:

— Ну не с Филчем же они меня сводят, в самом деле. А с мужчиной, у которого ума больше, чем у всего шестого курса. Не волнуйся, меня ничто не обижает. Ты навестил мать?

— Она не помнит, что была в Косом переулке, — отзывается Северус глухо, пытаясь не думать об услышанном. — Ладно, я пойду, Мэри, я и сам не знаю, зачем пришел. Выглядит, словно я жалуюсь на шестой курс, а на самом деле мне на них плевать. Если будет нужна помощь с огненными крабами — я у себя, пароль ты знаешь.

Мэри провожает его до дверей и, протягивая ему мантию, высохшую у камина, случайно касается пальцами его пальцев. Северус удивляется, какие они теплые. Раньше они казались ему вылепленными из фарфора.

Мэри

Квартирка, в которой живет Люпин, прячется в одном из домов на окраине Лондона.

Мэри шепотом произносит «Алохомора» перед дверью, которую могут заметить только предупрежденные, и осторожно заходит внутрь. Пахнет старым деревом и сырым камнем фундамента. Поднимаясь по скрипучей лестнице, Мэри слышит голоса в гостиной: низкий, тягучий женский и сильный и возражающий — голос Сириуса. Несколько секунд она медлит перед дверью, потом с силой толкает дверь.

Комната с темными занавесками кажется очень маленькой, едва вмещающей трех человек, которые пытаются держаться друг от друга подальше. Женщина в черном платье с холодным благородным лицом, на котором выделяются большие блестящие глаза, стоит в напряженной позе у камина. В углу мечется Сириус. Его волосы растрепаны, губы — красные. Мэри так и чувствует всей кожей: еще чуть-чуть — и он сорвется. Только Люпин, замерший у окна, всем своим видом выражает спокойствие и сразу обращается к Мэри:

— Снейп решил не приходить?

— У него отработки, — Мэри всматривается в лицо женщины и негромко произносит, обращаясь к ней: — Добрый день, миссис Блэк.

Та смотрит на нее исподлобья, потом поднимает голову:

— От тебя, кажется, будет больше толку, чем от упрямого мальчишки Снейпов.

Сириус с шумом втягивает воздух и обращается к матери:

— Зачем ты пришла?

— Хочу понять, могу ли я еще надеяться.

— Миссис Блэк, но ведь у вас есть домовой эльф, — Мэри переглядывается с Люпиным, и тот почему-то сразу мотает головой. — Вы не можете отправить его на поиски? Обычно эльфы могут проходить через все заклинания вплоть до запрета трансгрессии, как в Хогвартсе.

Вальбурга складывает руки на груди, не сводя взгляда с Сириуса.

— Кричера уже третий день нет дома. Исчез — как в воздухе растворился.

— Неужели тебе приходится все делать самой? — усмехается Сириус, и Мэри смотрит на него сердито.

Люпин отталкивается от подоконника, и на лице его, обычно спокойном, отражается волнение.

— Если бы Пожиратели Смерти не относились к домовикам с презрением, нас бы давно обнаружили, — произносит он с дрожью в голосе, подчеркивая слово «нас», и Мэри понимает намек на Лили. — Лучше не рисковать с Кричером, так мы подадим им ненужный пример.

— Значит, надежды нет, — Вальбурга поворачивается к огню. — Как безжалостно быстро идет время.

Сириус смотрит на нее странным, тяжелым взглядом: словно ее страдания ему приятны, но в то же время — болезненны. И он сам мечется между этими двумя чувствами, не зная, что сказать и стоит ли говорить. В конце концов, гордыня побеждает, и он только поджимает тонкие губы.

— Тебе я не был так нужен, — замечает он глухо.

— Я тебе совсем была не нужна, — отвечает Вальбурга тем же тоном и медленными шагами доходит до двери. — Помощи от меня ждать не стоит. Если Кричер вернется — я не сообщу. А если вернется мой сын, то я спрячу его от вас и от всего этого безумия так далеко, что сам Дьявол не отыщет.

Сириус бросается в кресло, кладет ногу на ногу и закрывает лицо руками. Комнату на несколько минут охватывает тишина, и только потом Люпин нехотя замечает:

— Мэри, мне нужна помощь Ордена, чтобы прислали еще кого-нибудь. Хоть Марлин, хоть Дедалуса. Я не справляюсь. Он порывается сбежать по несколько раз на дню, как ребенок, который не понимает всей опасности. Потом некоторое время он соображает нормально, потом все повторяется.

— Не впутывай сюда Марлин, — Сириус не отнимает рук от лица. — На ней младший брат, да и после похищения Регулуса ее дом могли вычислить, не нужно ей никуда выходить. А еще лучше — пусть переезжает.

Мэри тихонечко выдыхает воздух, накопившийся в легких, и выдерживает взгляд Люпина. Нет, она сама здесь не останется — на ней школа и странные приступы одиночества Северуса. Дамблдор, насколько она понимает его правильно, хочет, чтобы она приглядывала за Северусом хоть одним глазком, но Мэри присматривает двумя.

Сказать об этом она не успевает: посреди комнаты появляется Кричер, перемазанный грязью и зеленой слизью, хватает Сириуса за руку и с громким хлопком исчезает.

Регулус

Ему снится, что инферналы тащат его на дно. Их холодные склизкие руки держат его цепко, тянут за собой в ледяную воду. Бороться — невозможно. Да и поздно. Он зовет брата — в безумном, последнем порыве, отчаявшись сражаться.

И теперь он идет на дно озера в темной пещере, ничего не успев. Практически ничего.

Вода обступает его со всех сторон, обтекает, пытается пробиться в рот, в нос, заполнить легкие. Регулус инстинктивно начинает кашлять, кашлять и кашлять…

— Регулус!

Он резко распахивает глаза. Бледный и растрепанный Сириус сидит рядом с его кроватью, и на прикроватной тумбочке тускло светит лампа.

— Я думал, ты мертв.

— Я думал, что ты мертв, — Сириус встряхивает головой, в глазах у него — вина. — Я себя проклял. Но ты — зачем ты полез в эту пещеру, да еще с эльфом? С инферналами в одиночку не справиться, особенно с таким количеством.

Регулус не отвечает, пытаясь вспомнить, лежит ли еще тот медальон у него в кармане. Сириусу знать про него необязательно, да и он сам не до конца уверен, что знает о его предназначении. Но все это — потом. А сейчас — блаженное тепло кровати и осознание, что он все еще жив.

— Я тебя прощаю, — вдруг хрипло произносит Сириус, и Регулус тихонечко хмыкает в одеяло. Сириус всегда был таким: уверенным, что остальным не плевать на его мнение. — За все прошлое. Перечеркнем и забудем. Я отправил Марлин послание, но она так и не выходила на связь с того чертового дня. Когда встанешь на ноги — навестим ее вместе.

Регулус оглядывается по сторонам: небольшая полутемная комнатка с желтоватыми шторами, надежно скрывающими окно. Это, конечно, не дом Марлин, но и не Хогвартс.

— Хогсмид, — Сириус следит за выражением его лица. — Ты у Мэри, помнишь ее? Такая симпатичная девочка с Гриффиндора, вечно вместе с Лили болталась.

— У нее волосы с золотинкой, — Регулус натягивает одеяло повыше, сохраняя тепло. — Помню ее, конечно. Она помогала Лили с обязанностями старосты, так что мы с ней несколько раз пересекались в библиотеке.

Сириус кладет ногу на ногу. Он, конечно, совершенно не помнит цвет волос Мэри и то, чем она конкретно занималась в школе, и в этом тоже — весь он. Сириус всегда замечает только то, что ему нужно, выцепляет из расплывчатого мира, придает резкие очертания. А на остальных — плевать, пусть остаются размытыми, пока не пригодятся.

— Какой план?

— Ты должен выздороветь. Потом — посмотрим. Мэри приглядит за тобой: Дамблдор считает, что она сможет тебя защитить. В чем я, разумеется, сомневаюсь.

— А где будешь ты?

— У Аберфорта под оборотным зельем. Будет глупо запихивать всех под одну крышу, а тебя совершенно точно будут искать. Кричера и матери в городе нет, можешь не волноваться. Так что если на Гриммо сунутся — никого там не найдут. Только весь дом перевернут…

Регулус слабо улыбается. Сириус, конечно, ни за что не признается, что дом на Гриммо ему дорог. Хорошо, что это правда, пусть и скрытая. Может быть — однажды — все будет лучше, чем было в их детстве.

В дверь осторожно стучат, и Сириус сразу выпрямляется. В приоткрывшейся щели появляется лицо Мэри, а потом и она сама, держащая в руках поднос. Комната сразу наполняется запахами куриного бульона и гренок. Регулус чуть приподнимается, пытаясь сесть в кровати. Удивительно: жив!

— Давно не виделись, — Мэри ставит поднос на тумбочку и садится напротив Сириуса. — Дамблдор хочет поговорить с тобой, как только тебе станет лучше.

Регулус молча вытаскивает руку из-под одеяла и берет блестящую ложку. Дамблдор, конечно, спросит, что он делал в пещере. Что ему сказать? Что он стащил из чаши загадочный медальон? Регулус и сам пока не понимает, зачем Лорду понадобилось прятать медальон в чашу на острове. И он незаметно ерзает, пытаясь понять, в кармане ли та жуткая вещь. От Мэри это движение не ускользает, и она негромко произносит:

— Когда тебя принесли, я нашла на полу украшение, кажется, медальон. Он выпал из кармана, и я положила его в шкафчик у окна.

— Медальон? — Сириус недовольно хмурится. — Связанный с Блэками?

— Потом, — Регулус едва сдерживается, чтобы не наброситься на еду. — Не помню, когда я ел в последний раз.

Сириус помогает поставить поднос ему на колени и что-то бормочет себе под нос, а Мэри просто сидит на краю кровати и улыбается. У нее странная улыбка — вроде искренняя, а вроде неуклюжая, и в полутемной комнате не виден блеск волос. Регулус вспоминает про теплые и нежные губы Марлин и выдыхает. Скорее бы ее увидеть и просто обнять. Ей — сильной, смелой, оставшейся с братом — нужен он, а не Сириус. Нужен человек, который будет рядом, а не черт знает где, подвергая риску себя и ее.

Но вслух он ничего не произносит.

Северус

Мэри торопливо подходит к нему после обеда и натянуто улыбается, делая для окружающих вид, что все в порядке. Но Северус знает, что в ее доме, помимо больной бабушки, лежит едва живой Блэк, а второй Блэк сходит с ума у Аберфорта. При этом Мэри по-прежнему выглядит беззаботной. Ее спокойствие и какая-то сила изнутри, помогающая удерживать равновесие, кажется ему по-настоящему волшебной. Мэри не притворяется, что все закончится хорошо: Мэри верит, хотя, наверное, не верит больше никто. Даже Лили — и та не верит, отчаявшись. И, возможно, поэтому его собственная уставшая душа начинает тянуться к девушке, которая возится с саламандрами.

— Нужно зелье, любое восстанавливающее, — Мэри берет себе кусочек пирога с почками. — Сможешь передать мне завтра утром или днем? Я буду у лунных тельцов.

Северус смотрит на нее искоса: Дамблдор, конечно, взвалил на нее слишком много ответственности.

— Конечно, — отвечает он вполголоса. — Какая-нибудь помощь нужна?

— Нет, только если ты не можешь одолжить мне немного тишины, — Мэри улыбается уголком рта. — У тебя ее полно.

Северус усмехается, кивнув. Лучше всего сварить для Блэка укрепляющее зелье, а для этого нужно незаметно заглянуть в теплицы за зверобоем. Хорошо, что вечером ему будет чем заняться, потому что его самого тишина иногда сводит с ума. Мэри — в эпицентре событий, даже Блэк — в обществе Аберфорта, у Лили есть сын, а он сам совсем как Люпин — одинок. Только разговоры с Мэри немножко оживляют. Дьявол! Как же хочется тепла, хочется сжать теплую руку в своей — и уснуть не одному в постели. Желание кажется очень странным в то время, когда вокруг умирают люди. А еще — и от этих мыслей ему становится не по себе — раньше он представлял рядом с собой Лили. Только — Лили. Сейчас лицо девушки в неясной, сумрачной мечте — размыто.

Северус кладет ингредиенты рядом с котлом и подходит к шкафчику, чтобы достать порошок из чешуек саламандры. Его собственное отражение привлекает внимание на мгновение: худощавый, укутанный в черную мантию, с бледным лицом — непроницаемый. Кому захочется пробиться сквозь эти одежды?

Снег, выпавший с утра, хрустит под ногами, и этот звук намного приятнее хлюпающей грязи. Северус с удовольствием вдыхает морозный воздух и бодро шагает к загону с лунными тельцами. Мэри сидит к нему вполоборота, и золотистая прядь волос закрывает щеку. Северус отчего-то думает, что Мэри — такая приоткрытая дверь между ним и миром, а Лили — это дверь нараспашку.

— Готово, — произносит он сдержанно, и Мэри тут же поднимается на ноги. Лунный теленок доверчиво трется о ее ноги. — Здесь на три раза. Я потом сделаю еще несколько.

— Спасибо, — Мэри прячет склянки в карман теплого плаща. — Спасибо, что никогда не отказываешь, хотя у тебя полно своих дел.

Северус смотрит в ее глаза этого странного болотного цвета и замечает:

— Беру с тебя пример. Думаю, ухаживать за Блэком не входило в твои планы, учитывая семейные обстоятельства, Кеттлберна и Хранителя Тайны. Если ничего не изменится, то рано или поздно Темный Лорд выйдет на тебя.

Мэри пожимает плечами.

— Я не боюсь. У каждого есть свое предназначение в жизни, Северус. У тебя, у меня, даже у Дамблдора. Если я что-то и поняла за последние годы, так это то, что нужно идти вперед и осторожно заглядывать за поворот. Ты на этой неделе собираешься навестить Паучий Тупик?

Северус отводит взгляд, снова поеживаясь на ветру. Раньше он все бы отдал, только бы оказаться рядом с Лили, теперь же он боится смотреть на нее, боится убеждаться все больше и больше в том, что она — не девушка из его подростковых иллюзий.

— Я знаю, о чем ты думаешь.

Северус скептически кривит губы. Люди вечно знают о тебе больше, чем ты сам.

— Нет, правда, — Мэри заправляет прядь волос за ухо. — Я тоже выпадала из облака иллюзий и ударялась о землю, до сих пор синяки болят. Но знаешь — боль уходит, если заменить ее новой мечтой. Во всяком случае, у меня получилось. Становишься чуть более осмотрительной, а это даже неплохо.

— Тебе не кажется, что на войне не стоит заниматься новыми мечтами? — Северус усмехается, но легкость и одновременно грусть в голосе Мэри придает ему сил.

Она слабо улыбается и наклоняется к теленку, который тычется мордочкой в ее колени.

— Я иногда думаю, что война — самое место для всех чувств. Как-то сразу начинаешь понимать, что для тебя важно, а что — полная ерунда. Так ты навестишь мать на этой неделе?

— Я не знаю. Наверное, — Северус отстраняется от теленка и предупреждающе выставляет вперед ладонь. — Возможно, вечером в пятницу, после собрания факультетов.

Кивнув, Мэри свистит, собирая телят и взрослых тельцов вместе, и жестом указывает им следовать за собой в высокий загон. Дел у нее еще много: накормить лукотрусов, фестралов и огненных крабов, убраться у саламандр и поиграть с нюхлерами. Северус задумчиво провожает ее взглядом и оборачивается к замку.

В жизни все слишком сложно.

Регулус

Они трансгрессируют как можно дальше, в самый конец тихой улочки, в середине которой стоит дом Марлин. Регулус еще не чувствует себя совсем выздоровевшим, но желание увидеть ее слишком сильно. Шагающий рядом Сириус в обличье помощника Аберфорта — невысокого сутулого Стива — постоянно хмурится и оглядывается по сторонам. Сам Регулус выглядит как обыкновенный маггл, чьего имени он даже не знает.

Регулус в задумчивости засовывает руку в карман, но медальона там нет: он намеренно оставил его у Мэри, в шкафчике. Последние дни он постоянно вертел его в руках, и настроение после этого каждый раз портилось. Комната, Мэри, еда — все начинало его раздражать. Впрочем, это не удивительно: в медальоне — темная магия, вот только какая? Дамблдору он ничего не сказал, кроме того, что пытался проверить, зачем Лорду понадобилась пещера, и чуть не погиб. Глаза Дамблдора смотрели внимательно. Пожалуй, слишком внимательно, но Регулус не отвел взгляда — и директор ушел, довольно кивнув головой.

— Ты к ней сразу не бросайся, — голос у Сириуса еще более хриплый, чем обычно. — Не забудь, что выглядишь совершенно непривлекательно.

Калитка в сад распахнута, и дверь в дом открыта настежь. У Регулуса холодеют кончики пальцев, и тело леденеет изнутри, словно он снова в подвале Лестрейнджей. Сириус медленно вытаскивает палочку из кармана, и Регулус вторит его движению: но новая палочка дрожит в руке.

— Похоже, тут были Пожиратели, — цедит Сириус сквозь зубы. — Боюсь, Марлин смылась и отсиживается где-то далеко. Адреса Мэри она не знает, дом-то под заклятием Доверия, а к Аберфорту она не сунется с ребенком, там слишком воняет и ходят неприятные личности.

Регулус все понимает сразу, как только проходит холл и в дальнем углу гостиной, у разбитого окна, замечает тело мальчика. Марк лежит на боку, и на виске у него — запекшаяся кровь, и под головой — лужица крови. Рядом — как траурные цветы — осколки стекла.

Сириус с шумом втягивает воздух и резко открывает дверь в спальню, загораживая собой проем.

— Не подходи, — говорит он глухо спустя несколько секунд тишины. — Останься там.

Регулус молча отодвигает его в сторону, и Сириус почему-то уступает.

В темной спальне поперек кровати лежит Марлин. Ее руки задраны вверх, шорты висят на ногах, блузка разорвана, грудь — обнажена, а рот слегка приоткрыт. Палочка валяется тут же, у кровати, на забрызганном кровью полу. Регулус долго смотрит на ее неподвижное, уже мертвенно-бледное тело. Потом подходит ближе, дрожа с головы до ног, и заворачивает Марлин в покрывало.

— Я любил ее, — произносит Сириус где-то за спиной. — Она думала, что я вру. Но я любил ее.

— Я знаю, — Регулус слышит себя словно издалека.

Ничего и никогда уже не будет лучше, чем тот вечер, когда они смотрели на звезды и Марлин сама поцеловала его. Вечер, в который он почувствовал себя нужным и живым. Теперь остается одна цель — отомстить, но не сгоряча. Начать с разгадки медальона. Забить себе голову другим, чтобы не думать о смерти.

— Их нужно похоронить, — Сириус кладет руку ему на плечо. — За домом есть сад и яблоня, которую Марлин обожала.

Регулус кивает. Все смешивается в один ком эмоций: гнев, ненависть, боль, пустота. Сириус наверняка чувствует то же самое — только молчит. Но такого страшного выражения лица у него никогда не было, даже в тот вечер, когда он сбежал из дома.

— Ребенка жалко, — Сириус садится на мокрую траву. Снега в Лондоне не дождаться — даже в январе. — Ничего не успел, как и мы с тобой. Из школы — в войну. А ребенок и школы-то не увидел…

Регулус садится рядом с ним, касаясь плечом плеча. Потом, когда они вернутся продрогшие в Хогсмид, потом время снова начнет идти, но не сейчас. Это мгновение возле брата, возле свежих могил, кажется вечным и застывшим. Ошибка за ошибкой, ложные мечты привели его сюда, под эту старую яблоню. В голове — холод и незнание, из которых придется выбираться, а он только и вспоминает, что улыбку Марлин и ее губы, и ее талию, и горячие руки.

— Ты не первый раз теряешь, — замечает Регулус, заставляя себя оторваться от мыслей.

Сириус некоторое время молчит, потом глухо замечает:

— Джеймс был мне больше, чем другом. Он был братом, каким ты не смог быть.

Регулус поднимается и протягивает ему руку. Если сидеть дальше — то они примерзнут к этой земле, врастут в нее своими воспоминаниями. Непонятно как, непонятно, насколько это удастся — но нужно двигаться дальше. Через боль и через пустоту — и если получится, то вытащить из этой пустоты Сириуса. Смерть за смертью — так и с ума можно сойти, особенно на войне.

— Чистокровная, — Сириус поворачивается к могиле Марлин. — Теперь ты понимаешь, что Риддлу плевать на чистокровок? Его интересует только он сам.

Регулус понял это уже давно, в том самом подвале. Чистокровность — лишь идея, из которой выросла мечта обладать властью, ничего более. И в этом ему видится самое страшное.

Мэри.

Северус

Лили сидит на ковре рядом с Гарри и помогает складывать разноцветные кубики. В комнате душно и пахнет деревом. Северус думает, что этого запаха ему не хватает в Хогвартсе. Сколько часов он провел с книгой под нагретыми стропилами чердака! Да, и в том несчастливом времени были счастливые моменты.

Лили поднимается с ковра и натянуто улыбается. Ей все осточертело — это мгновенно читается в глазах.

— Сев, мне нужна твоя помощь.

Вот так сразу, без предисловий. Впрочем, без предисловий — это самая настоящая Лили, какую он помнит с детства. Она шумно выдыхает и произносит быстрым шепотом:

— Я должна поговорить с Регулусом.

— Нет.

— Я не спрашиваю твоего разрешения, — Лили начинает сердиться. — Я прошу, чтобы ты остался с Гарри, пока меня не будет. Ты — единственный, кому я верю.

Северус разрезает рукой воздух. Она с ума сошла! Как у нее даже мысль такая возникла?

— Как же Мэри?

— Мэри — Хранитель Тайны, чем реже она здесь появляется, тем безопаснее для всех нас.

Северус в отчаянии изучает ее лицо.

— Можно узнать, почему я единственный? Или причина вполне себе прозаична: меня не жаль потерять, кроме того, я хорошо сражаюсь? Пожалуй, дело в этом, Лили? Но ты недооцениваешь Беллатрису. Или Долохова.

Лили скрещивает руки на груди, и в зеленых глазах — упрямство. Она хочет выиграть этот спор, и она уверена, что выиграет. Лили не привыкла, что ей отказывают.

— Ты лучше обоих, Сев.

— Ты этого не знаешь, Лили. Ты вообще ничего обо мне не знаешь и не хочешь знать. У тебя на это нет времени, да и раньше тоже не особенно хватало, — он раздраженно пятится к окну. — Куда проще было связаться с Поттером, у которого ветер в голове, ведь его даже и не особенно понимать нужно было, правда? Задумываться, а о чем он мечтает, что ему интересно.

Лили оглядывается на ребенка: Гарри продолжает самозабвенно лизать край кубика. Тогда она поворачивается и яростным шепотом заявляет:

— Прекрати, Сев. Я уже осознала, откуда взялось твое отношение к Джеймсу. Обычная слепая мужская ревность — больше ничего. Он был прекрасным человеком, мужем и отцом, и не нужно пытаться делать из него идиота.

— Каким он на самом деле и был, — Северус стискивает челюсть. — Умер без палочки в руках, как простой маггл. Не сделал ничего, чтобы тебя защитить, придумал этот идиотский ход с Петтигрю, хотя каждый первокурсник бы заметил, что Петтигрю — гнилой с головы до ног. Вы оба — безумно самонадеянны, Лили. Хотели обхитрить Лорда? Вам нужно было брать в Хранители Дамблдора, а не играть со смертью в прятки. Но вы решили, что так неинтересно, правда? А теперь — теперь ты хочешь умереть. Лондон кишит Пожирателями и предателями, Лили. В погоне за будущим благополучием многие играют на две стороны.

Она сжимает ладони в кулаки.

— И что ты предлагаешь? Сидеть здесь — и ждать, пока святой Дамблдор что-то придумает? Я — член Ордена, а не только мать. Я имею право сражаться, Сев.

— Тогда сначала нужно было сражаться, пока не надоест, а потом рожать детей, — отвечает он зло. — Ты знаешь мою историю, хотя и делаешь вид, а может — так оно и есть — что тебе наплевать. Расти без отца — не самая приятная судьба, Лили. Расти сиротой — тем более. В первую очередь сейчас ты — мать.

Лили яростно кивает на дверь.

— Тогда уходи. Мы совершенно чужие люди, Сев. Эти твои иллюзии про детство и лучших друзей такая романтическая чепуха… Даже не понимаю, откуда это в тебе взялось. Ты всегда интересовался темной магией, неприятными, отталкивающими вещами, вступил в этот круг убийц, но хочешь, чтобы я нуждалась в тебе как в друге.

Северус сглатывает. Вот и все — иллюзия разбита. Он стоит напротив девушки, за прикосновение которой, за улыбку которой готов был на все — и понимает, что она права: они — чужие. Люди выдумывают себе людей, а потом хватают руками пустоту.

— Никто не защитит моего ребенка, — произносит Лили отчаянно, и в ее глазах блестят слезы. — Только я. И для этого мне нужно поговорить с Регулусом. Пожалуйста, Сев. Я знаю, я — не та, какой ты меня представлял. Может быть, именно я и разрушила нашу дружбу — я не знаю, у меня в голове один большой ком, а сил все меньше и меньше. Но когда-то ты рассказал девочке о магическом мире. Помнишь ее? Глубоко внутри я все еще та девочка, Сев. Ради нее — помоги.

Он отворачивается. Внутри него самого нет того чумазого мальчишки. Давно нет.

— Хорошо. Только помни, что ты рискуешь и мной, и Гарри, и Мэри. Сразу тремя жизнями, не говоря о твоей собственной, — он не смотрит на нее, не может найти в себе решимость взглянуть в ее лицо. — И, разумеется, я не скажу Дамблдору. Когда мне нужно прийти?

Лили расправляет плечи. Она победила — как и всегда.

— Через неделю — сможешь?

Северус молча кивает. Они чужие, да, но это не значит, что он перестал ее любить, и от этого мысли в голове путаются еще сильнее. Кого он любит на самом деле, если Лили — другая?

Гарри спит, как Лили и обещала: она специально ушла к Мэри после того, как уложила ребенка. Но Северус все равно вздрагивает от каждого шороха, сжимая палочку в руке. Мэри наверняка рассердится: и на него, и на Лили — и будет права.

Он переводит глаза на кроватку: еще один ребенок вырастет без отца. Удивительно, что для этого совсем не обязательно его отсутствие. Иногда достаточно лишь нежелания понять и неумения любить.

И он вспоминает, что нужно навестить отца. Когда тебе двадцать один, а не одиннадцать, некоторые вещи понемногу переворачиваются в голове. Отцу было трудно принять магию, мать не смогла его отпустить. Два человека жили постоянно вопреки: ничем хорошим это не заканчивается. Может быть, и он бы сам стал другим, если бы отец ушел еще в детстве.

— Нельзя было ее отпускать, — мать осторожно заходит в комнату и бросает взгляд на кроватку. — Спит?

— Да, — Северус на всякий случай накладывает «Оглохни».

Мать садится на край идеально заправленной кровати и тяжело вздыхает. Ее желтоватое лицо с морщинками вокруг глаз выглядит совсем усталым.

— Вы слишком разные, сын, — произносит она шепотом. — Ты и сам начинаешь это понимать.

— Я все равно… — слова застревают в горле.

— Ты любишь не Лили. Ты любишь те моменты из прошлого, когда она была рядом, и такое случается со многими людьми, — мать сочувственно улыбается. — Пора взрослеть, сын. Увидь ее в настоящем. Ее риск, ее боль, ее отчаяние. Вы ушли далеко друг от друга, как я и Тобиас. Ты прятался в этой дружбе от всего мира, я пряталась в любви. Ничего хорошего у нас с тобой не вышло.

— Откуда ты знаешь? — Северус смотрит на нее раздраженно. — Люди вокруг меня, кажется, все знают обо мне, только я сам ничего не знаю.

Мать пожимает плечами.

— В своем же глазу они не видят ни черта, начиная с Дамблдора, — Северус продолжает сердиться. — Играют в жизнь, особенно Блэк. Вот ты, мама, почему ты сбежала из дома и осталась в этой дыре? Что, черт подери, не так с семьей Принцев?

Лицо матери становится серым. Некоторое время она молчит, глядя в пол, потом замечает:

— У них другие ожидания.

— Ожидания! — Северус чуть повышает голос, потом сразу спохватывается. — Плевать на ожидания, мы все равно никогда их не выполняем.

— Как дела в школе?

— Поразительно однообразно, — Северус вспоминает заплаканное лицо шестикурсницы и усмехается. — Отправил двух наглецов на отработку. Подумал, им будет полезно чистить котлы без магии. Разумеется, пришла Минерва и долго сомневалась — вслух, что я имею хоть какие-то педагогические навыки.

Мать снова улыбается, и в улыбке проступает ехидство.

— Я всегда знала, что уж кем тебе не стоит становиться, так это преподавателем. Думала, будешь работать в какой-нибудь конторке в Министерстве, подальше от суеты. Но ты попал в самый эпицентр беды.

Северус поджимает губы: а не из-за нее ли? Вот еще одни неоправданные ожидания. Он все мечтал в детстве, что они вдвоем с матерью съедут из Тупика куда-нибудь далеко, на другой конец Англии, но мечты остались мечтами.

— Мне нравятся умные студенты, — замечает он, чтобы заполнить тишину. — С ними интересно, я могу научить их чуть большему, чем написано в идиотских учебниках. Но средненькие и тупицы — это наказание. Неохота тратить на них время: и так понятно, что они всего лишь отсиживают урок, и зельеваров из них не выйдет. У Минервы, разумеется, другая теория на этот счет. Мол, я должен возиться со всеми, чтобы каждому дать шанс. Черта с два. Жизнь — место борьбы. Все свои школьные годы я боролся, пусть борются и они. Не собираюсь никому облегчать путь к успеху.

Мать долго сидит молча, потом тяжело вздыхает, поднимается, проводит рукой по его волосам и возвращается в гостиную. Северус остается наедине со спящим Гарри.

Регулус

Он приподнимается и, найдя на ощупь палочку, зажигает свечу на тумбочке. За стеной слышатся старческое бормотание и тихий голос Мэри. Регулус выдыхает: жаль девушку, на которую свалилось сразу так много: и заклинание Доверия, и эта возня с животными, и Орден, и больная бабушка. Чертов Мунго! Их отношение кажется совсем наплевательским: лекарства то есть, то нет, и все это объясняется словами: «На войне трудно достать необходимые ингредиенты». Звучит, словно им не хочется подвергать себя опасности.

Стараясь двигаться бесшумно, Регулус подходит к окну и осторожно отодвигает плотный бежевый тюль. Они похоронили Марлин неделю назад, и всю эту неделю он не может спать, только смотреть на рассыпанные на небе звезды. Сириус так и не выходил из таверны.

Исчезли иллюзии. Смерть приходит за каждым, вот ты стоишь, дышишь — а через мгновение мертв. Регулусу верится — хочется верить — что на небе появится еще одна звездочка.

Он так же бесшумно возвращается к кровати, а потом, подумав, поворачивается к шкафу. Медальон тоже виновен в его бессоннице. Регулус вертит его, рассматривая, и ему снова мерещится тихий-тихий шепот. Что спрятано внутри? Открывать его он все еще не решается: гриндилоу его знает, что может вылезти наружу, учитывая, что медальон принадлежит Лорду.

Регулус прячет медальон среди книг и думает о том, что ему нужны книги — желательно, те, что лежат в его комнате на площади Гриммо. Он даже помнит всех авторов трактатов по темной магии, но эти книги нигде не найти, кроме Хогвартса или лавки в Лютном переулке. Оба варианта не подходят: в первом случае придется рассказать все директору, во втором — попасться в западню, возвращаться на Гриммо тем более опасно. В том, что Пожиратели и там побывали, нет никакого сомнения.

Что, если позвать Кричера? Можно ли отследить его перемещения? Опять же, если и спрашивать, то только у Дамблдора. Но Дамблдор отгородит его от опасностей медальона и, скорее всего, заберет сам медальон, чем лишит возможности разгадать намерения Лорда. Нет, нужно как-то достать книги: он уверен, что где-то видел раздел про создание особых магических артефактов, которое завязано на использовании старинных вещей.

Одевшись, он выходит в гостиную, где Мэри уже сидит у огня, устало оперев голову на руку.

— Мне нужна библиотека, — произносит Регулус, усаживаясь рядом с ней у камина. — Любая хорошая. Ты ведь иногда посещаешь занятия мракоборцев: может быть, есть возможность попасть в Запретную секцию?

Мэри смотрит на него устало. Рыжие блики огня играют на ее золотистых волосах.

— Почему сразу в Запретную?

— Не могу объяснить.

— Запретная секция есть в Хогвартсе, есть в Магической библиотеке Британии в Лондоне, есть несколько полок в Отделе Тайн. Только ты же понимаешь, что потенциально опасную книгу просто так не выдадут, в первую очередь, в Хогвартсе. А попасть в Лондон очень трудно, хотя, конечно, вряд ли тебя будут поджидать в библиотеке.

Регулус задумчиво хмурится. Некоторые книги на Гриммо были подарены Блэкам смотрителем библиотеки, так что на всякий случай можно рискнуть и связаться с ним. Он полукровка и вряд ли заинтересован идеями Лорда.

В дверь тихонечко стучат: три раза, потом два, потом — перерыв, и снова — три раза. Пароль, который может знать только Орден. Регулус настороженно бросает взгляд на часы, и Мэри вторит его движению: час ночи. Скорее всего, это Сириус или Снейп. Но какого гриндилоу они забыли здесь так поздно?

Мэри, пряча палочку за спиной, осторожно подходит к двери и приоткрывает ее чуть-чуть.

— Кто здесь?

Но по ту сторону двери молчат. Тогда Мэри делает щель чуть шире и вглядывается в темноту.

— Никого не вижу.

Но кто-то отталкивает ее внутрь и проскальзывает в комнату. Регулус вскакивает на ноги и замирает, зажав палочку в руках. Секунду ничего не происходит, только Мэри тихо закрывает дверь, а потом у огня вдруг появляется фигура молодой женщины, и Регулус мгновенно узнает ее.

— Лили Эванс, — шепчет он растерянно и оглядывается на Мэри.

— Поттер, — поправляет та и сердито скрещивает руки на груди. — Ты сошла с ума, Лили. Это мантия-невидимка Джеймса, если я правильно понимаю. Жаль, что Дамблдор не забрал ее у тебя — впрочем, он не рассчитывал, что ты поступишь так безрассудно.

Лили пожимает плечами, и Регулусу сразу становится ясно: ей на Дамблдора совершенно плевать. Она пришла за чем-то другим, причем пришла именно к нему.

— Ты занимаешься темной магией, — произносит она торопливо. — И я хочу тебе помочь.

Мэри

Она входит в кабинет, едва постучавшись: Северус сидит в низком кресле у камина и задумчиво смотрит на огонь поверх книги. Мэри останавливается напротив него и молча скрещивает руки на груди. Внутри нее все бушует, и, чтобы не наговорить лишнего, она считает секунды. Две, три, пять, десять…

— Я все понимаю, правда, — у нее срывается голос. — Честное слово. Но твоя… твои чувства погубят ее, Северус. Как ты мог позволить ей выйти из дома? С кем был Гарри?

— Со мной, — он отвечает не сразу, смерив ее взглядом. — Ты имеешь право злиться, я должен был сказать тебе, но тогда бы Лили осталась в Тупике. Я боюсь, что если бы я не согласился, она бы совершила еще большую глупость. Мама была в Лютном под Империусом, я в этом абсолютно уверен, сама бы она ни за что туда не пошла.

Мэри нервно переплетает пальцы и несколько раз проходит мимо камина.

— Книги по темной магии?

— Да.

— Тут только один выход: отправлять Регулуса в Паучий Тупик, — Мэри продолжает расхаживать по кабинету. — Вариант, что Лили будет приходить ко мне, исключается. Я и так рискую многим. Они оба попросили меня сходить в Лондонскую библиотеку или сунуться на Гриммо.

Северус резко поднимает голову.

— Про Гриммо — и думать забудь, — произносит он нервно, и от этого встревоженного голоса по ее спине пробегают мурашки: ему не все равно, что с ней будет! Редкость в эти дни. — Ты и так вляпалась по уши, Мэри. Неверное движение — и за тобой тоже будут следить, а нам этого совершенно не нужно. Если Блэк захочет переехать в Тупик, я не буду против. Может быть, это к лучшему: он неплохо сражается, а моя мать использует только бытовую магию.

В его черных глазах — странное отчаяние, и Мэри мгновенно становится его жалко. Она останавливается возле него и осторожно кладет руку ему на плечо.

— Прости, что ворвалась без спроса, — она старается, чтобы голос звучал мягко.

— Мэри, — его голос колеблется, от привычно холодного становится нерешительным. — Если решение кажется правильным для одного человека, но абсолютно безумным для остальных — стоит его принимать?

Мэри смотрит на его слегка склоненную голову, и ей ужасно хочется ему помочь. Мать, ушедший отец, Лили, которая думает только о том, как покончить с Темным Лордом, Блэки, вся эта суета в школе — не каждый справится.

— Конечно, стоит.

— Ты не слышала ничего о семье по фамилии Принц? — он делает равнодушное лицо, и Мэри тут же вспоминает, что это фамилия его матери. — Я бы хотел узнать, что с ними случилось. Дамблдора я спрашивать не собираюсь, он и так постоянно лезет в мои дела.

Мэри проводит рукой по лбу, размышляя. Ей легко рядом с Северусом, и ей понятны его чувства — оттого ей так хочется, чтобы отчаяние ушло из его глаз.

— Могу поискать в школьной библиотеке. Мадам Пинс не откажет, ей уже надоели учебники и энциклопедии.

Северус поднимается на ноги и смотрит на нее изучающим взглядом.

— Спасибо. Если тебе несложно, конечно.

Мэри едва заметно усмехается, но ничего не произносит: конечно, разве он может показывать мадам Пинс, что занимается своей семьей. Мало ли что та может подумать. Но ей отчего-то становится тепло на душе: среди всех забот, эта просьба — очень личная. Ей хочется остаться в кабинете еще немного, но настенные часы показывают одиннадцать вечера. Жаль!

Северусу, кажется, тоже жаль — потому что он морщится и бросает взгляд на кипу свитков на столе.

— Как шестой курс? — спрашивает Мэри, уже взявшись за дверную ручку.

— Учатся работать без магии, — отвечает Северус ворчливо, но когда Мэри удивленно приподнимает брови, он злорадно улыбается. — Кажется, я буду самым отвратительным преподавателем в школе.

Мэри передергивает плечами.

— Еще есть профессор Бинс.

И они оба громко хмыкают.

Мэри

Морозное утро заставляет ее проснуться, пока она идет по улицам Хогсмида. Еще совсем рано, и из труб все еще поднимается дымок. Мэри задумчиво засовывает руки в карманы и шагает вперед по мерзлой земле.

Очередной день с множеством забот. Сначала — помочь бабушке умыться и одеться, позавтракать, прочесть утренний «Пророк» и посмотреть на реакцию: понимает ли она, что ей читают? Мэри не может определиться: иногда бабушка кивает, словно все осознает, иногда — мотает головой. Приступы ярости и безумия потихоньку становятся все менее продолжительными, но оставлять ее одну надолго все равно нельзя.

Напевая незатейливую мелодию, подслушанную в «Сладком королевстве», Мэри проходит мимо хижины Хагрида к загончику с лунными тельцами. С прошлой недели телята уже подросли и теперь радостно бегут к ней навстречу.

— Профессор Кеттлберн снова уехал, — голос Хагрида раздается из-за спины. — Боюсь, ему нужно прекращать заниматься животными, на нем живого места нет.

— Снова занимались саламандрами? — Мэри вежливо улыбается. Ей кажется, что сам Хагрид и подталкивает Кеттлберна к безумным экспериментам, сам того не замечая.

— Мы взвешивали все возможные последствия, — Хагрид отвечает уклончиво, но в глазах мелькает лукавство. — Как думаешь, если Кеттлберн уйдет, Дамблдор поставит вместо него Граббли-Дерг?

Мэри пожимает плечами, хмурясь.

— А что, Кеттлберн собирается увольняться?

— Ну, рано или поздно ему придется, ты сама понимаешь, — Хагрид разводит руками. — Слишком много травм. Он на ногах больше часа не держится. Я бы не хотел его отпускать, но вчера он сам заикнулся, что, мол, не пора ли ему уходить.

— Этого еще не хватало, — бормочет Мэри и, взяв ведро с мокрицами, идет к лукотрусам, похлопав Хагрида по предплечью. Выше ей не дотянуться.

Если профессор действительно уйдет, то безумная старушенция точно займет его место, потому что больше работать все равно некому. Что же, может, это и к лучшему. Мэри протягивает мокрицу одному из самых застенчивых лукотрусов и грустно улыбается, вспоминая профессора Саламандера. Жизнь выглядит проще, когда знаешь, чего хочешь добиться. Она все еще не знает ничего о себе.

На обед она приходит уставшей, но пирог с почками и тушеное мясо как обычно улучшают настроение. Храни Мерлин школьных домовиков: лучше них почти никто не готовит.

Северуса на обеде нет, но кресло МакГонагалл тоже пустует — и Мэри складывает факты в голове, усмехаясь. Бедный Северус, его никак не могут оставить в покое! Еще хорошо, что в свое время его не выбрали старостой, иначе Дамблдор точно не смог бы уговорить его здесь работать.

Перекинувшись парой слов с Флитвиком, Мэри выходит из Большого зала и неторопливо идет в библиотеку. Школьники обтекают ее шумным потоком, спеша по своим делам, и Мэри им немножко завидует. Для нее учебные годы были самыми счастливыми в жизни.

Расположившись за последним столом, Мэри придвигает к себе книги о волшебниках и, подумав, берет в руки самый толстый том.

Родословные с именами, вписанными в овальные медальоны, мелькают от страницы к странице, фамилии сменяют друг друга, и Мэри удерживается от соблазна найти свою собственную. Зачем? Родственники никогда ею не интересовались, да и ей самой не хотелось бы с ними встречаться.

У семьи Принц совсем не ветвистое дерево: у Эйлин был только старший брат, но год смерти вполне четко написан: 1978. Два года назад. Мэри вглядывается в цифры: но мать еще жива. Кажется, больше никого и нет.

— Семьей интересуетесь? — мадам Пинс дружелюбно улыбается. — Я помню вашего отца, Мэри, если хотите — могу рассказать. Он был…

— Потом, — Мэри старается говорить вежливо. — Я сейчас тороплюсь, а то все мокрицы разбегутся.

В галерее ужасно холодно после натопленной библиотеки, и Мэри дует на замерзшие ладони. Лучше ничего не знать, чтобы не было больно. Отца она помнит совсем смутно: худое лицо с колючей щетиной, палочка из светлого дерева и ласковые руки. Вместе с этим всегда вспоминается мамин смех, а потом — черная пустота. Почему люди уходят, когда они так нужны?

Мэри никогда не спрашивала, почему отец исчез, просто поняла, что он не вернется. И решила для себя, что он ушел в счастливую жизнь, а мама и она сама счастливыми его не делали. Возможно, все было совершенно не так, но в правде разбираться не хотелось и не хочется.

Когда Северус открывает ей дверь кабинета, Мэри устало зевает. Часы бьют восемь вечера, и у нее остается час, прежде чем придется возвращаться в Хогсмид.

— Успешно? — вырывается у Северуса неуклюже.

— Да, — Мэри кладет плащ на стул возле камина и протягивает руки к огню. — Замерзла страшно. Есть огневиски? Боюсь заболеть.

— Есть чай, — Северус кивает на поднос на столе. — Я просил домовиков принести ужин сюда, потому что Минерва не выпускала меня с обсуждения учебных вопросов с самого обеда. Чертово деканство, нужно держать в голове кучу дурацких дел. Например, что по контрольным работам нужно отчитываться.

Мэри наливает чай им обоим и долго греет пальцы о горячий фарфор. Северус смотрит на нее, стоя у камина, и его лицо привычно непроницаемо. Она бы хотела ему нравиться. В нем нет ничего похожего ни на Сириуса, ни на Джеймса, ни, наверное, на ее отца.

— Если я все правильно поняла, то у тебя есть бабушка. Ее зовут Присцилла, Присцилла Принц. Кажется, ей под семьдесят, но точные годы жизни я не помню.

— А где она живет — ты запомнила? — он отворачивается к камину, чтобы скрыть волнение.

— Да.

Северус долго молчит и едва заметно раскачивается из стороны в сторону. Потом, не оборачиваясь, спрашивает, словно не верит, что поступает правильно:

— Пойдешь туда со мной?

Регулус

Ему снится Марлин, улыбающаяся кровавой улыбкой. Она что-то говорит, но по губам не разобрать. Регулус протягивает руку, но Марлин исчезает, а сам он снова оказывается посреди темной пещеры. Он уверен, что это сон — вот только как проснуться?

— Эй, — незнакомый шепот вырывает его из скользких рук инферналов. — Эй, проснись.

Регулус щурится, разглядывая в сумраке круглое лицо в обрамлении длинных рыжих волос.

Лили.

— Который час? — спрашивает он шепотом.

— Три, — Лили отодвигается от кровати, и Регулус садится, опуская босые ноги на доски пола.

Ему выделили под спальню бывшую кладовую, чуть расширив ее магически. Сюда влезла кровать, шкаф и стул, а больше ему и не нужно. С тех пор, как он оказался здесь, прошло два дня, и в эти два дня ему не хватало Сириуса. После смерти Марлин на него словно навалились все эти годы молчания и презрения. Но брат остается у Аберфорта, а он теперь живет в этом старом тесном доме, даже не зная, что с матерью и Кричером.

Лили выходит из его комнатки, прикрыв дверь, и Регулус, подумав с минуту, одевается и выскальзывает вслед за ней. На полутемной кухне горит подсвечник, и убогое помещение выглядит почти уютным. У Мэри было уютнее, конечно.

— Не спится? — Регулус садится напротив Лили, которая медленно разрезает яблоко на две части.

— Я часто не сплю, — Лили предлагает ему одну половинку, но он отрицательно качает головой. — Просыпаюсь от кошмаров, как ты сейчас, иногда до утра не могу заснуть. Вспоминаю, как еще недавно была счастлива.

— Сочувствую.

Осознание, что и он причастен к ее горю, прожигает молнией. Бессмысленно прожитое время, как тебя наверстать? И он внимательно наблюдает за усталым лицом Лили. В отличие от Мэри, в ней есть что-то неуловимо жесткое и потерянное.

— Северус часто навещает мать? — Регулус специально меняет тему, чтобы отвлечь ее от неприятных мыслей. — Она так со мной и не заговорила.

Лили рассерженно дергает плечом, но голос звучит виновато:

— Я… наложила на нее Империо, чтобы она достала нужную мне книгу из Лютного переулка, так что она и со мной не особенно разговаривает. Конечно, Северуса это задело — я понимаю. Учитывая их отношения, ее замкнутость и мое заточение тут. Оно проходит не так, как Северусу бы хотелось.

Регулус вспоминает восторженный взгляд Северуса, которым он провожал Лили в школе в Большом зале.

— Вы были друзьями.

— Вы с Сириусом были врагами, — замечает Лили холодно. — Времена меняются, и мы с тобой сидим за одним столом. Все, что существовало раньше, исчезло. Приходится писать историю заново, и в этот раз я ее напишу не своей кровью.

Регулус с сомнением качает головой. И ему тоже хочется, чтобы Лорд исчез, но сначала нужно понять, как до него добраться. Лили — что раскаленный уголь, ему придется ее остудить, придется рассказать про медальон. Воспоминание о медальоне вызывает у него странное, неприятное ощущение, и на секунду все вокруг его раздражает: самоуверенная Лили, старая кухня, пропахшая пряностями, его дурацкое положение, смерть Марлин — все.

— Ты ведь хочешь, чтобы я помог тебе его уничтожить? — спрашивает он шепотом, и Лили поднимает глаза. — Ты понимаешь, что это практически невозможно?

— Практически, — подмечает Лили ядовито. — Значит, шанс все-таки есть. Я только боюсь, что если умру, то Гарри попадет к Петунии, я бы ни за что не отдала ей ребенка. Она… деревянная. Никогда не умела понимать чувства других.

Регулус задумчиво постукивает пальцами по столу. Он и сам совсем недавно начал смотреть на мир со стороны других людей. В этот момент у него появляется мечта: чтобы мать и Сириус хоть однажды улыбнулись друг другу.

Северус

Он шагает по замерзшей грязи в тусклом свете утра. Субботнее утро — самое тихое в окрестностях Хогвартса, даже над хижиной Хагрида еще не вьется дымок, хотя на часах почти восемь утра. Северус привык вставать рано, хотя ложится после полуночи: так легче думается.

Правильно ли он поступает, вороша прошлое, да еще без разрешения матери? И втягивает в это Мэри. Но ему нужно чем-то занять голову, чтобы не думать о Лили — о той Лили, которую он видит перед собой. Все его нутро еще отрицает, что она может быть такой отчаянной и непримиримой.

Мэри, закутанная в теплый плащ с капюшоном, ждет его в стороне от «Сладкого королевства», в начале маленькой улочки. Северус едва заметно кивает, не подавая вида, что узнает ее, и они оба тут же трансгрессируют в Лондон.

— Час пик, — Мэри скидывает капюшон, натянуто улыбаясь. — Как хорошо, что нам не нужно каждый день ездить через полгорода на работу.

Северус усмехается. Ему вообще не нужно никуда ехать, так что работа в школе имеет свои маленькие преимущества. Он смотрит на Мэри искоса: ее волосы рассыпаны по плечам, губы плотно сжаты. Зачем она идет вместе с ним? И он снова вспоминает слова Лили о том, что когда-то нравился Мэри. Непонятно, хочется ли ему нравиться ей сейчас. Нет, не так: может ли он сейчас хоть кому-то нравиться?

— Интересный дом, — произносит шепотом Мэри, когда они заворачивают на нужную улицу и останавливаются напротив нужных ворот.

Северус молча рассматривает здание: двухэтажное, выкрашенное темно-синей краской, облупившейся на всех углах, с бело-серым крыльцом и с большими окнами на первом этаже. Ничего примечательного, но значительно лучше и точно больше, чем домик-заморыш в Паучьем Тупике. Кроме того, вокруг дома разбит сад: почти погибший, со скрюченными яблонями и травой по колено, но все-таки сад. В Паучьем Тупике у них никакого сада и быть не могло.

Северус отчего-то ясно представляет себе мать на этом крыльце: нерешительную, ненужную, далекую от всех. И он уверенно толкает калитку от себя. Мэри идет следом, засунув руку в карман, где точно лежит палочка: на всякий случай.

Они поднимаются по ступеням и касаются двери: та открывается легко — обычной «Алохоморой», и они оба, войдя в холл, вдыхают запах старого дерева, пыли и книг.

— Может быть, она все-таки умерла? — шепчет Мэри за его спиной, и Северусу вдруг хочется сказать ей спасибо за то, что она сейчас здесь. — А книга старая и неисправленная.

— Книги по родословным зачарованы специальной магией, — отзывается он. — Мне рассказывал Лорд, еще очень давно. В книгах сразу появляется вся информация, о смерти или о рождении. Так что ошибки быть не может.

Дверь из холла ведет в большую гостиную с поблескивающими обоями, в которой, в свою очередь, есть две двери, ведущие в разные стороны анфилады комнат. Северус решает повернуть направо, и они оказываются в гостиной поменьше, с камином и потемневшими картинами на стенах. Мэри рассматривает их очень внимательно.

— Твоя мама, — шепчет она, указывая на одну из картин.

Северус разглядывает бледное вытянутое лицо девушки на портрете и черные волосы, зачесанные назад в низкий пучок. Глаза ее смотрят холодно и несколько надменно, но совсем мертво, без желания жить, хотя на вид девушке лет шестнадцать, не больше. Рядом висят другие портреты, не менее холодные и чопорные, за ними — другие.

Мэри тянет его за рукав и ведет вперед, в узкую галерею, стены которой до половины обиты дубовыми панелями, а наверху — еще портреты. Не выдержав, Северус останавливается посередине.

— Тысяча шестьсот пятый, — произносит он негромко. — Это шутка какая-то?

Мэри пожимает плечами, и они оба выходят в маленькую комнату, из которой наверх ведет лестница с толстыми перилами.

— Марта? — спрашивает скрипучий голос, как только они оказываются на верхнем пролете.

Мэри входит в комнату первая, Северус чуть отстает, касаясь груди рукой. Сердце бьется сильно и тяжело, и на мгновение у него кружится голова. Да, сейчас бы Темный Лорд вытащил из него любую информацию: он чувствует, что не в силах закрываться, что вся его душа открылась и ждет чего-то, чего и он сам не знает.

— Меня зовут Мэри. Мэри Макдональд. А это Северус.

Женщина, сидящая в кресле у окна, затянутого тюлем, с трудом поворачивается к ним, и кресло поворачивается вместе с ней. Северус сразу понимает: она не может ходить. Вот зачем ей загадочная Марта. Он жадно рассматривает ее высохшее желтоватое лицо, напоминающее материнское: те же поджатые губы, как и у мамы, как и у него самого, те же черные ледяные глаза. Она одета просто и строго: белая блузка с кружевным воротником, украшенным зеленой брошью, и темная свободная юбка.

И женщина, кажется, тоже видит в нем частицу себя, отчего ее лицо покрывается красными пятнами.

— Северус Снейп, я полагаю. Или Северус Принц?

— Снейп, — отвечает он дерзко, краем глаза замечая, что Мэри отходит в сторону к шкафчику с какими-то тарелками, не влезая в разговор. — Вас, кажется, зовут Присцилла.

— Глупый мальчишка, — отвечает женщина холодно, не сводя с него глаз. — Ты все делаешь неправильно. Ты видел дом изнутри, когда поднимался сюда? Эйлин всегда было наплевать, Джозефу — подавно. Мой муж умер, не выдержав забвения, а я осталась тут, посреди разрушения. Но ты, мальчишка, ты мог все исправить. Ты вступил в ряды людей, которые могли напомнить магическому обществу, что Принцы еще живы, но потом свернул с пути. Поэтому я не хотела тебя знать ни тогда, ни потом. Впрочем, может быть, еще не слишком поздно?

Северус оглядывается на Мэри, и та, не отрываясь от блюдец с узорами, делает круглые глаза. Ему почему-то хочется засмеяться. Изо всех сил. На весь дом.

— О чем вы говорите?

Присцилла еще сильней поджимает губы.

— Принцы — английский род волшебников. Мы, так скажем, никогда не были особенно богаты или известны, но топчем землю давно. До Блэков, Малфоев, Лестрейнджей нам далеко, мы изначально застряли посередине, не двигаясь ни наверх, ни вниз. Главное, что у нас было — чистота крови. Теперь и этого не осталось, потому что Эйлин сбежала отсюда с каким-то магглом, которого даже не любила. Ты полукровка, и это унизительно. Впрочем, опять — середина…

Она начинает кашлять — так сильно, что ему становится страшно. Мэри быстро наклоняется к ней, и Присцилла дрожащими пальцами указывает на флакон из темного стекла, стоящий на подоконнике.

— Медленно умираю, — сообщает Присцилла равнодушно, расправляя старческие плечи.

— Откуда вы знаете, что моя мать не любила отца? — у Северуса холодеют кончики пальцев.

— О, она никого особенно не любила. Только свое одиночество и независимость, — Присцилла трогает горло рукой. — Знаю, что у нее жизнь не сложилась — я этому рада, хотя ты и не поймешь. Если ты в нее — никогда не поймешь. Себя мне жаль — умираю в умирающем доме.

Северус продолжает ее разглядывать: властная, жесткая женщина, помешанная на имени и чистоте крови. Но есть в ней что-то ускользающее, что-то неуловимое, что хочется узнать. Не все так просто, каким кажется на первый взгляд — этот урок он давно усвоил.

— Вы сломали матери жизнь, — начинает он негромко, но Присцилла морщится.

— Она сама сломала ее, — заявляет она спокойно. — Ты мальчишка еще и ничего не понимаешь. Если ты собираешься выговаривать мне за мать — можешь убираться, я и так не долго протяну.

Северус пожимает плечами и поворачивается к дверям. Мэри, сложив руки за спину, повторяет его движение. Уже у самых лакированных створок скрипучий голос догоняет их, как волна прилива:

— Ты больше похож на меня, мальчишка. Захочешь вернуться — пришли сову. Твой Темный Лорд одобрит возвращение к чистым корням, можешь не бояться.

Ни Северус, ни Мэри не оборачиваются. Они торопливо спускаются по лестнице, проходят сквозь анфиладу и с наслаждением вдыхают свежий лондонский ветер, оказавшись на крыльце.

Регулус

Лили, с забранными в хвост волосами, устраивается напротив него и достает самую первую книгу из стопки «Темные искусства».

— Не пригодится, это школьный уровень, — замечает Регулус, и огонек в глазах Лили быстро гаснет. — Даже в Запретной секции не такие уж серьезные книги, хотя кое-что интересное там было.

— Как думаешь, почему Дамблдор расправился с Гриндевальдом, но не может покончить с Реддлом? — Лили проводит пальцем по золотому корешку. — У меня подозрение, что он кое-что знает.

Регулус достает из кармана медальон и молча протягивает Лили, потом рассказывает ей все, что случилось в пещере. Она слушает жадно, вертя медальон в руках, и пытается открыть.

— Он не открывается, — произносит Регулус немножко нервно, и ему неприятно, что пальцы Лили касаются золотой поверхности. — Я пробовал. Он словно намертво запечатан, даже не Коллопортусом, а не знаю, чем. Темной магией, скорее всего.

Лили кладет медальон на стол и задумчиво кусает губы.

— Зачем ему понадобился медальон? Что в нем может быть спрятано?

— Возможно, в нем спрятана какая-то сила, которая освобождается при произнесении нужного заклинания? — Регулус кладет медальон в центр стола. — Что-то вроде запасного оружия, если начинаешь проигрывать. Но тогда непонятно, зачем прятать его в пещере под охраной инферналов. Нет, я уверен, что это личное.

Лили щурится, пристально глядя на медальон.

— Нам нужно его открыть.

— Нет, — мягко отрицает Регулус. — Сначала нам нужно понять, что может быть внутри. Вдруг это проклятие? Ты же не хочешь, чтобы Гарри отправился к Петунии.

Лили сердито поджимает губы, но не возражает, и Регулус тихонечко выдыхает, отвернувшись. Ребенок — единственное, что сдерживает безудержное желание Лили выйти против Лорда один на один.

— Все твои книги никуда не годятся, — Регулус пробегает глазами по корешкам. — Кроме «Истории Темных искусств», там можно почитать о попытках разных магов экспериментировать с магией, но большего там не найти. Энциклопедия по травам не пригодится. Можно посмотреть справочник всех темномагических заклинаний, но ведь Лорд мог изобрести и свое.

— Как Северус, — бормочет себе под нос Лили и заправляет прядь волос за ухо. — Он тоже выдумывал в школе. Одно — смертельное.

— Сектумсемпра, я знаю. Его фирменное заклинание, — Регулус вспоминает мертвую крысу, исполосованную глубокими порезами. — Даже Лорд был впечатлен. Правда, на людях это заклинание так никто и не попробовал.

Лили смотрит на него недоверчиво и одновременно с подозрением.

— Хочешь сказать, что Северус никогда не убивал?

— Кажется, нет, но я могу ошибаться. Еще в самом начале он участвовал в нападениях на магглов, но почти сразу же нашел свое место у Лорда: он шпионил. Собственно, он делает это и сейчас, теперь на две стороны, и делает превосходно, хотя и сражается он отлично, если верить Пожирателям.

Регулус не придает значения, что глаза Лили темнеют и загораются гневом. Она быстро отворачивается и нетерпеливо переспрашивает:

— Шпионил?

— Да, собирал информацию, — Регулус кивает, еще раз пробегая стопку учебников глазами. — У него всегда это получалось хорошо, и Лорд был доволен подробными новостями. Северус не пропускал ни одного слуха, и Лорд был и остается в курсе дел. Правда, наверное, сейчас он знает не все… Слушай, давай начнем с перечня волшебников и списка заклинаний. Но этого будет недостаточно, нам нужны серьезные книги. Мэри согласилась помочь?

Лили отвечает не сразу. В горле у нее словно что-то булькает и хрипит, а потом облекается в слова:

— Она не откажет, я уверена. Мэри слишком добра, чтобы отказаться спасать мир.

Мэри

Северус сидит за круглым кухонным столом с каменным выражением лица, потом закрывает его руками. Мэри возится с чайником и чашками, убирает тарелки с сушилки в шкаф и старается дышать тихонько.

— Сядь, — тихо произносит он наконец, придвигая к себе чашку, и Мэри садится напротив. — Чай мятный?

— Да.

— Хорошо. Можно было бы еще добавить ромашки или зверобоя. Я потом принесу, — голос у него слегка вибрирует. — Дьявольская штука жизнь, конечно. Думаешь, ты знаешь человека, а потом все идет мантикоре под хвост.

Мэри понимающе усмехается. Она тоже считала, что влюбилась взаимно и знала человека, который смотрел на нее по утрам с восхищением. Она таскала завтраки в кровать, отдавала всю себя, а потом, однажды, просто обнаружила пустую квартиру.

Можно оставаться спокойной, можно держать себя в руках, улыбаться, но довериться еще раз — очень сложно.

И она сочувствующе, не думая, кладет ладонь поверх его руки. Северус переводит на нее тяжелый взгляд, но не отнимает руку.

— Странно, — произносит он тихо. — Не думал, что кто-нибудь пойдет со мной туда.

Мэри дергает плечом и тянется к печенью.

— Хочешь увидеть ее еще раз?

— Не знаю, — видно, что ему хочется сказать что-то еще, но он не привык делиться. — Я не умею разговаривать на личные темы, Мэри. Привык, что это опасно. А сейчас я плохо представляю, что нужно делать дальше.

— Ничего. Пока — ничего, — произносит она задумчиво. — Просто обдумай это, пропусти через себя. Я когда-то поняла, что правда других людей может идти вразрез с моей, но не быть от этого неправильной. Не самое приятное ощущение, потому что всегда хочется, чтобы ты был прав, а другие — не правы. Но так только в детстве бывает, когда отбирают конфеты.

Северус молча выпивает чай. Конечно, он ничего не расскажет — она не Лили, а так, случайный спутник и нежелательный свидетель такой откровенной сцены. Теперь, наверное, он будет ее избегать.

В комнате бабушки раздается грохот и стук, и Мэри устало трет виски. Опять приступ агрессии! Мунго не шевелится, чтобы выдавать лекарство чаще, выплаты за несчастный случай задерживаются, а от зарплаты осталось совсем немного. Нужно как-то дотянуть до конца месяца.

— Прости, но мне нужно к ней, — Мэри поднимается и достает с полки пузырек с лекарством. — Завтра увидимся, ладно?

Северус тоже поднимается, смотря на нее нерешительно.

— Я могу помочь.

И тогда у нее сдавливает сердце. Помочь! Он просто хочет отдать долг за то, что она побывала с ним в том заброшенном доме. И потом — увидеть бабушку в таком состоянии, беспомощную, агрессивную и одновременно напуганную, хотя она была в свое время одной из лучших в отделе ликвидации?

— Спасибо, я справлюсь, — она отвечает более резко, чем нужно. — До завтра.

У всех у них — у нее, у Лили, у Северуса — нетерпеливые раненые сердца. И каждый пытается справиться с нетерпением.

Взяв палочку и пузырек с лекарством, Мэри пересекает гостиную и подходит к спальне бабушки. Снова вспоминаются уютные вечера на кухоньке и разговоры по душам. А еще есть мама, которая последний раз присылала сову только на Рождество. Везет людям вроде нее и Кеттлберна, которые умеют быть счастливы даже с драконами.

Северус

Он сидит на корточках перед камином и ворошит красноватые угли. У каждого своя правда? Может быть, лет в сорок он научится воспринимать мир иначе. В двадцать один кажется, что он стоит в толпе, и каждый из этой толпы ему чужой. Мать всегда была рядом, и он чувствовал, что она понимает его. Он же не всегда понимал ее: отношения с отцом, ее смирение в скандалах, терпение, полунищая жизнь и нежелание из нее выбраться — но все же мать была на его стороне.

Теперь и это рухнуло. Должно было рухнуть раньше, если бы он только начал разбираться раньше в истории семьи.

Лицо той женщины с седыми волосами — Присциллы — всплывает перед глазами. Да, у них есть общее. Северус ворошит угли — и они на мгновение вспыхивают красным светом. О, он мог бы заставить всех помнить о Принцах, если бы встретился с этой безумной старухой лет на пять раньше. Он бы стал чем-нибудь вроде Беллатрисы, поселился бы в том доме и даже купил бы себе домового эльфа. Убивал бы магглов. Его бы, того Северуса, ничуть не тронула бы ни смерть Лили, ни смерть Гарри.

На секунду он представляет себе такого себя: высокого, в черном плаще с серебряной брошью, обязательно красивого, гордого и безжалостного.

А потом в дверь раздается тихий стук, и на пороге появляется Мэри.

— Ты разве не занята? — спрашивает он холодно, и за этот холод ему тут же становится стыдно. Она не обязана просить его помощи.

Щеки Мэри едва заметно бледнеют, и Северус мысленно чертыхается, впуская ее в кабинет. Она снимает мантию и вешает ее на ближайший стул, потом наклоняется к углям.

— Прохладно, — говорит она невозмутимо и взмахом палочки отправляет несколько поленьев в камин. — Если не возражаешь. На улице дурацкая метель.

Северус садится рядом с ней на жесткий ковер у решетки и шумно выдыхает. Лицо Мэри задумчиво — и свежо. В школе она казалась ему то слишком обычной, то слишком загадочной, а теперь выглядит как маяк в виде цветка на далеком острове, а его несет куда-то вперед в холодной воде.

— Нужно было принять твою помощь, — произносит она после долгого молчания. — Я тебя обидела?

— Нет.

— Я думала, ты предлагаешь помощь взамен одолженной.

— Нет.

Разгораясь, огонь все ярче выхватывает лицо и волосы Мэри из сумрака кабинета. И в ее болотных глазах — отчаяние. Прежде он его не видел.

— Наши жизни похожи, — говорит она торопливо, словно боясь остановиться. — Думаю, будет правильней держаться вместе. Я тоже потеряна в этой жизни, Северус. Иногда мне кажется, что я стою одна посреди толпы, и все смотрят мимо меня.

И она склоняет голову, как поникший гиацинт. На болоте такие цветут — водные гиацинты.

— Держаться вместе только потому, что похожи? — Северус приподнимает брови. — Знаешь, так и у Лорда могут найтись сочувствующие. Приютский ребенок, жестокий отец и прочая ерунда. Похожесть — плохое притяжение.

Мэри обхватывает колени руками.

— Тогда что?

— Лили сказала мне, что когда-то тебе был симпатичен мальчишка с растрепанными волосами, — Северус отправляет в огонь еще одно полено. — Вот это вполне бы сгодилось для сегодняшнего вечера.

Мэри вздрагивает, словно от холода, потом поворачивает к нему лицо.

— Может быть, поэтому я и хотела, чтобы ты ушел? Больно открывать свои слабые места перед людьми, на которых не плевать. Мне была неприятна мысль, что ты увидишь близкого мне человека вот таким — беспомощным.

— Может быть, — Северус повторяет ее жест, обхватывая колени руками. — Отвратительно, что теперь ничего нельзя сказать наверняка. У меня в голове маггловская карусель с одной черной лошадью, все крутится и крутится, и не остановить.

Мэри тихонечко смеется.

— А можно прокатиться?

— Пожалуйста, — отвечает он насмешливо.

И они остаются сидеть у горящего камина, почти касаясь рукавами друг друга.

Мэри

Мэри идет по дороге к школе, спрятав руки в теплых карманах мантии. Приятно пройтись вот так — утром, чтобы проснуться. Вот этого, наверное, не хватает, если жить в школе — этого одиночества на свежем воздухе и среди тишины.

Кеттлберн задумчиво стоит около загончиков: в одном возятся саламандры, в другом бегают тельцы, в третьем — огненные крабы. Подойдя ближе, Мэри замечает кровь на его рукаве.

— Что случилось? — спрашивает она настороженно. — Вы ранены?

— Вчера вернулся с семинара по самым опасным существам, — отвечает он весело. — Получил парочку укусов. Не волнуйся, Мэри, это не смертельно, но у меня уже давно болят рука и нога, теперь вот в моем организме добавилось немного яда. Думаю, на некоторое время слягу в Мунго.

Мэри хмурится, разглядывая его потрепанную одежду и спутанные седые волосы.

— Хорошо, сэр. Надолго?

— На месяц-другой. С Дамблдором обговорено, он, конечно, и подкинул мне эту любопытную мысль. Правда, не хотелось бы оставлять все это на Вильгельмину, но другого выхода нет. Из Хагрида преподаватель выйдет никудышный, как и из меня, Мэри. Я горю животными, а донести все правильно не особенно умею, только с теми, кто тоже горит. Ты ведь поможешь Вильгельмине?

Мэри смиренно кивает, выдыхая облачко пара. Граббли-Дерг! Опять терпеть запах табачного дыма, подколы и шуточки. Нет, конечно, с любым человеком можно сработаться, но некоторых лучше спокойно обходить стороной.

Кеттлберн обводит довольным взглядом лес, хижину Хагрида, загончики с животными и тоже выдыхает.

— Ладно, Мэри, мне пора. Ты только не забудь загнать тельцов обратно, а то они забредут в лес и достанутся паукам, — он почесывает лысину искусственной рукой и улыбается. — Не скучай, Мэри, и держи оборону против Граббли-Дерг, а то превратишься в такую же сварливую ворчливую женщину. Помогай, но держись подальше.

Мэри провожает его встревоженным взглядом и передергивает плечами. Выбраться бы из всего этого завала, который на нее обрушился. Она некоторое время возится с животными и уже перед самым обедом собирается вернуть тельцов в крытый загончик, построенный еще до Кеттлберна. Она пересчитывает животных, и ей кажется, что одного огненного краба не хватает.

И когда она открывает дверь, то что-то огромное бросается навстречу и сбивает ее с ног, так что Мэри даже не успевает отреагировать. Боль приходит мгновенно, и Мэри, теряя сознание, падает на порог домика. В голове остается одна глупая мысль: если лунные тельцы разбегутся — кто их вернет? А потом ее накрывает молчаливая пустота.

…Она приходит в себя у мадам Помфри и сразу чувствует, как ноет плечо. Мягкий, приглушенный свет в Больничном крыле освещает ее кровать и две фигуры, сидящие напротив.

— Прошу прощения за рассеянность вашего наставника, — Дамблдор смотрит на нее внимательно сквозь линзы очков. — Он совершенно забыл о маленьком эксперименте, который они проводили за пределами школы.

— Не увольняйте его, — произносит Мэри тихо, глядя на бледного Северуса. — Вы же знаете, что эта работа — его единственная страсть. Что это было?

— Мантикора, — отвечает Дамблдор мягко. — И поверьте, я не собираюсь никого увольнять, просто пока что профессор Кеттлберн немножко отдохнет от своих опасных увлечений. Как вы себя чувствуете?

Мэри на мгновение закрывает глаза.

— Кажется, я в порядке, сэр. Немного ноет плечо, но мадам Помфри и не с таким справлялась.

Дамблдор поднимается и задумчиво поглаживает бороду, глядя на нее сверху вниз.

— Северус вам все расскажет, а мне пора — встреча с попечительским советом. Хорошо, что они не добрались до мантикоры раньше вас.

Северус некоторое время молчит, разглядывая Мэри, и она не отводит вопросительного взгляда. Ей хочется спросить, кто нашел ее у Хагрида и что случилось с животными, но язык не слушается.

— Дамблдор предлагает тебе место Кеттлберна, — внезапно произносит Северус, и уголок его губ дергается. — Так будет убедительнее, чем просто помогать Граббли-Дерг. Что думаешь? Зарплата будет повыше, сможешь немного отложить или докупить что-нибудь в Мунго, если нужно. Это только до конца учебного года, не дольше.

— А ты что думаешь?

— Думаю, мне будет приятно, если ты будешь рядом во всех школьных делах, — Северус усмехается, но глаза выдают смутное волнение. — Так что я бы согласился, да и Граббли-Дерг не сможет упиваться свой возможностью использовать тебя двадцать четыре часа в сутки.

— Но я никогда не преподавала.

Северус разводит руками.

— Думаешь, я когда-либо видел себя в классе, выводящим тролли в журнале?

Мэри смотрит на него изучающе. Кажется, ему действительно хочется, чтобы она приняла это предложение — но зачем? Чтобы чаще просто сидеть у камина в его кабинете и молчать? Бесспорно, ей все чаще хочется оказаться в его обществе, но это же самоиллюзия: он никогда не повернет лицо ни к кому, кроме Лили. Нечего и делать еще один необдуманный шаг в его сторону. Или?..

— Ладно, я возьмусь, — Мэри приподнимается на локте и слабо улыбается. — Но тебе придется все мне рассказать, потому что связываться с МакГонагалл не хочется. Если ты не против, конечно, и не очень сильно занят.

— Как только разделаюсь с вечерними занятиями — приду, — Северус коротко кивает. — А ты сейчас отдыхай. Дети — это ад, придется набраться сил.

И он, подавшись вперед, легонько касается одеяла над ее плечом. Мэри снова улыбается, так и не понимая, зачем она нужна ему в замке. Да, они оба в тупике, но Северус еще живет надеждой, слабой, угасающей, но надеждой. У нее же эта надежда только зарождается — что когда-нибудь она снова сможет доверять мужчинам. Только бы знать, что они оба не совершают ошибок!

Когда Северус уходит, Мэри заворачивается в одеяло и закрывает глаза, чувствуя в воздухе запах полыни.

Северус

В его душе — черный, беспросветный хаос. Не хочется говорить ни с кем — ни с матерью, ни с Лили, ни с безмозглыми студентами, даже Дамблдор раздражает его своим спокойствием. И только при мысли — удивительной, странной мысли — что Мэри будет рядом с ним несколько чаще, у него теплеют кончики пальцев.

Он даже сдерживает ядовитые замечания, когда шестой курс рассаживается по местам, и наглые девицы смотрят на него с насмешкой. Да, когда-нибудь он укроется опытом, как доспехами, и перестанет обращать на это внимание. Поскорее бы.

Оставшись в конце дня в пустом классе, Северус некоторое время сидит, обхватив голову руками. Стоит, наверное, увидеть отца. Он кажется ему сейчас понятным, черным пятном без бликов, простым и приземленным, а не запутанным и сложным, как все вокруг него.

К Мэри он приходит после ужина, захватив с собой кусок пирога с почками.

Она полусидит на кровати, и ее золотистые волосы лежат на плечах. Она замечает его не сразу, увлеченно читая книгу в зеленом переплете.

— Спасибо, но мадам Помфри уже трижды заставила меня поесть, якобы из-за потери крови, — Мэри улыбается, и Северус смотрит на ее улыбку. — Думаю, ей просто не нравится, что я такая худая.

— Ты нормальная, — отвечает он машинально. — Ну что, рассказать тебе, как все устроено, или лучше завтра? Ты выглядишь устало.

Она качает головой и указывает на стул напротив себя.

— Через день нужно начинать, а еще мне придется все равно возвращаться сегодня домой — но Дамблдор обещал, что сделает портал. Поэтому рассказывай, я буду слушать.

Северус послушно садится и вытаскивает из папки, которую захватил с собой, несколько пергаментов.

— Во-первых, у тебя должен быть примерный план урока и запасной план, если что-нибудь пойдет не так, а с магическими существами это вполне вероятно. Под существами можно подразумевать и студентов.

Мэри тихонечко смеется, и он невольно улыбается — на мгновение.

— Во-вторых, ведомость. Кто был на занятии, кого не было — нужно учитывать. Третье: проверка успеваемости. Оценки сдаются в конце каждой недели на собрании преподавателей; если какие-то студенты вели себя неприемлемо, это обсуждается с их деканами. Четвертое: домашнее задание — на ближайший урок и на семестр. Что именно задавать, зависит от предпочтений преподавателя, но лучше помнить, какому курсу может соответствовать то или иное задание. Я имею в виду, что не нужно рассказывать о фестралах второкурсникам.

Мэри наклоняется к нему, рассматривая таблицы на пергаменте, и Северус улавливает слабый цветочный аромат.

— И за какой факультет мне играть?

— За Слизерин, конечно. Хотя, думаю, в этом году мы и так обойдем Гриффиндор по баллам. У них там сплошные нарушители дисциплины.

Мэри смотрит на него лукаво, и в глазах у нее пляшут искорки. От этого взгляда у него снова теплеют кончики пальцев.

— Пожалуй, буду за Когтевран, — произносит она весело и тут же вздыхает. — Спасибо, что все рассказал. Надеюсь, этот старый будильник действительно превратится в портал, и я не застряну тут с мадам Помфри.

— Как бабушка? — спрашивает он тихо.

— Без изменений, — отвечает Мэри в тон. — Я начинаю думать, что она никогда не станет прежней. И это самое страшное — терять надежду. Как подумаю, что я больше никогда не поговорю с ней как раньше — сердце сжимается.

Северус опускает голову. Да, у него точно такое же ощущение при встрече с Лили: чужая, другая, незнакомая — странно представить, что когда-то они были лучшими друзьями. И если у Мэри еще есть надежда, то его почти мертва.

— Ой, вот и он, — Мэри кивает на тумбочку, и будильник на ней загорается синим светом. — Еще раз спасибо, что все рассказал, Северус. Ты — мой самый большой помощник.

— Мэри, — он вдруг берет ее за руку и быстро произносит: — Хочешь, я попробую помочь твоей бабушке? Я действительно неплохо разбираюсь в зельеварении, ты же знаешь. Хуже не будет, зато перестанешь зависеть от Мунго, если я разберусь с рецептом.

Мэри едва заметно краснеет, смотрит на него пристально несколько секунд, а потом согласно кивает. Когда она исчезает из палаты, Северус некоторое время сидит неподвижно, размышляя, зачем же предложил ей свою помощь. А потом решает, что ему нужно увидеть человека, который находится вне магии и который, вероятно, тоже сможет ему помочь.

Мэри

Она выходит из дома раньше обычного — примерно на полчаса. Под мышкой — папка с вопросами и рисунки магических существ. Сегодня у нее две группы: третьекурсники и шестикурсники. Нужно проверить, какие знания остались у них в голове после занятий с Кеттлберном.

Третьекурсники приходят немного заранее и выстраиваются в два ряда, глядя на Мэри с любопытством. У некоторых в руках — «Чудовищная книга о чудовищах».

— Итак, кто расскажет мне о флоббер-червях? — Мэри складывает руки за спиной, добродушно улыбаясь. — Кто они, что едят, к какому классу опасности относятся? Когда будете отвечать — представьтесь, пожалуйста, я никого не знаю. А меня зовут профессор Мэри.

И она едва сдерживает смех. Профессор! Звучит так же смешно, как профессор Снейп.

— Ванесса, — девочка в мантии с гербом Когтеврана выходит вперед. — Флоббер-черви совершенно не опасны и нужны для зельеварения. Они едят растения, например, траву или салат.

— Верно, — Мэри довольно кивает. — У вас, кажется, вечером занятие по зельеварению? Мое задание вам: в этом ящике — наши флоббер-черви. Соберите у них слизь в колбы и возьмите с собой для профессора Снейпа. Думаю, слизь пригодится вам для сегодняшнего зелья.

Один из мальчишек во втором ряду робко поднимает руку.

— Да?

— Виктор, — представляется он, и на мантии у него, кажется, герб Гриффиндора. — А их слизь разве не ядовитая?

— Ты путаешь с бубонтюбером, — стоящий рядом с ним мальчик закатывает глаза. — Тот черный и вообще — растение. Нечего хватать все, что растет в теплицах. А флоббер-червь безобиден.

— Это правда, — Мэри отвечает подбадривающим взглядом на взгляд Виктора. — Можешь не бояться. Если что — мадам Помфри всегда на месте и готова нас спасать.

Разумеется, Мэри понятия не имеет, пригодится ли Северусу слизь червей, но раз уж он так усиленно вовлекал ее в преподавание — почему бы не сыграть с ним безобидную шутку? И до самого конца занятия улыбка не сходит с ее губ.

Следующее занятие у нее в замке, в небольшом классе на втором этаже. Дверь распахивается ровно в два часа, и первыми входят Олридж и Абрамсон — главные нарушительницы спокойствия.

Мэри раздает листы пергамента, пока шестикурсники переговариваются шепотом, поглядывая на нее со своих мест.

— Я хочу, чтобы вы написали все классы магических существ, которые знаете, и привели примеры. На следующем занятии мы разберем результаты и продолжим изучение. У вас есть сорок минут.

— Как вы себя чувствуете, мисс Макдональд? — Олридж смотрит на нее невыносимо нахально. — Мы видели, как профессор Снейп нес вас в Больничное крыло.

Несколько девушек позади нее тихонечко фыркают от смеха. Мэри старается быть невозмутимой и только отвечает:

— Напоминаю, что у вас только сорок минут.

…Она встречается с Северусом только за ужином. Он выглядит более живым, чем обычно, и его черные глаза непривычно блестят.

— Спасибо, что снабдила меня запасом слизи, — произносит он спокойно, но уголки губ дергаются, и тогда Мэри, не выдержав, смеется, прикрывая губы ладонью. — По-моему, ты впервые смеешься по-настоящему. Но слизь в самом деле пригодилась для работы с первокурсниками. Как прошел первый день?

— Не без открытий, — отзывается она, глядя на него искоса. — Оказывается, ты принес меня в Больничное крыло. Я думала, для несчастных случаев существуют носилки.

Его рука застывает над блюдом с пирогом.

— Ты была вся в крови, мне даже в голову не пришла мысль о носилках, — произносит он сдержанно. — Я испугался, потому что ты — Хранитель.

Мэри машет на него рукой и отворачивается, пытаясь скрыть выступивший румянец. В другом конце Большого зала часы громко бьют девять вечера, и Дамблдор поднимается из-за стола.

— Уже поздно, — говорит она тихо. — Мне пора возвращаться в Хогсмид.

— Я провожу, — он произносит это невозмутимо, и Мэри приподнимает брови. — Ты должна написать отчет о первом дне и отдать МакГонагалл, но она сама предложила, чтобы ты сделала это уже дома и прислала ей сову. Сама понимаешь, что посылать сову — неразумно, их могут отслеживать.

Мэри пожимает плечами. Он хочет ее проводить? Да Мерлина ради! Ей всегда нравилось находиться рядом с ним, а сейчас они могут поддержать друг друга, и ей нужна эта поддержка.

Они выходят в холодный январский воздух, оставляя замок за спиной. Над хижиной Хагрида вьется дымок, и далеко в лесу воют волки. Мэри поеживается на ветру и прячет руки в карманы. Северус идет рядом, задумчиво поглядывая на нее искоса.

— Мне не очень понравилось на месте Кеттлберна, — она отвечает на его немой вопрос. — Да и застрять в школе на всю жизнь — сумасшествие! Тут у вас личной жизни совершенно нет.

Северус громко хмыкает и отводит взгляд.

— Значит, ты долго не задержишься.

— Тебя это огорчает?

Он пожимает плечами.

— До конца учебного года может случиться все, что угодно. Например, ты станешь еще одной МакГонагалл. Или Стебль. Думаешь, они планировали оставаться в школе на всю жизнь? И, отвечая на вопрос — да, я бы хотел, чтобы сейчас ты была в школе.

Мэри украдкой улыбается, глядя на холодные звезды над головой. Жизнь кажется очень длинной, и следующий поворот все еще не виден вдали.

Северус проводит у нее пару часов и уходит неохотно, словно не желая оставаться в одиночестве, но Мэри не решается его задерживать.

Северус

Он заходит в комнату и сразу ощущает этот запах: запах табачных листьев, и все воспоминания детства обрушиваются на него неприятным холодным потоком. Отец сидит на стуле у окна, задумчиво глядя на улицу. Он выглядит лучше, чем в прошлый раз, и Северусу приятно смотреть на его гладко выбритое лицо. Дома он таким не был.

— Давно не заходил, — отец окидывает его изучающим взглядом. — Что-то случилось, как я вижу. С матерью все хорошо?

Северус кивает. Кажется странным, что отец интересуется здоровьем матери, хотя сам же от нее и сбежал.

— Ты другой, — замечает отец задумчиво.

— Я был в старом доме Принцев, — Северус опасливо садится на перекошенный стул. — Встретил там свою бабку. Кажется, у нас с ней есть некие общие черты.

Отец усмехается.

— Да, от меня тебе не так много досталось, может, и к лучшему. Единственное, что могло передаться — это невезение с женщинами. Не помню, что случилось с этой рыженькой девочкой, за которой в детстве ты ходил хвостом?

Северус поджимает губы.

— Выросла и вышла замуж.

— А, — отец тяжело выдыхает. — Значит, не твоя судьба и была. Я вот за мать всю жизнь держался, хотя с ее стороны никаких чувств и не было. Думал, влюбится, раз я рядом. А ей наплевать было, я был для нее способом сбежать из дома. Что, в этой вашей школе больше и женщин-то нет?

Северус мгновенно вспоминает болотные глаза Мэри и едва заметно вздрагивает.

— Есть одна. Но она просто рядом как помощник. И у нее свои проблемы.

— Смотри по сторонам, а то однажды окажешься здесь, — отец указывает на свой стул.

Северус передергивает плечами, но мысль — тяжелая, больная мысль проносится в его голове. Лили никогда не будет его, он просто создает иллюзии, думая, что однажды она проснется и поймет, что хочет увидеть в нем другого человека. Если не отказаться от этой иллюзии, то действительно, всю жизнь можно прожить вот так — в одинокой темноте.

— Видел старый дом? — в глазах отца интерес. — Я ни разу его не видел, даже не знал, что эта бабка там жива еще. Она первое время все пыталась Эйлин вернуть, брат ее однажды приходил. С ним какая-то трагедия потом случилась, черт его знает, что.

— Она хотела, чтобы мама осталась хранительницей традиций, наверное. Тяжело признавать, что ты — последний из рода и никому это больше не нужно, кроме тебя. Честно говоря, это даже странно — что мама не желала иметь с ними дела. Насколько нужно быть чужими людьми, чтобы сбежать к первому встречному.

Он осекается и переводит взгляд на отца. Тот только снова усмехается и барабанит пальцами по подоконнику.

— Не нужно мне было питать иллюзий на ее счет, вот и все, — произносит он едко. — Я не мог дать ей того, что она хотела.

— Она могла сама взять, могла изменить все, — Северус отворачивается. — Но она терпела. Возможно, все остальные отношения тоже были бы другими. Я пойду, мне пора возвращаться в школу. Я рад, что ты хорошо выглядишь.

По дороге в Хогвартс он все время думает о Мэри. Она появилась в его жизни внезапно, но с того появления он ни разу не думал о ней плохо, она не раздражала его, скорее — рядом с ней было спокойно, и это тоже сбивало его с толку. Рядом с Лили он всегда немножко нервничал. Но что означает спокойствие?

Мэри

Они с Северусом оказываются в Паучьем Тупике почти одновременно: она приходит навестить Лили, а он наверняка — по поручению Дамблдора, потому что за Регулусом нужно приглядывать. Мэри некоторое время пережидает за деревьями, смотря, как его напряженная фигура скрывается за входной дверью. Каково этого: приходить в дом, где живет та, которая безразлична к твоей любви?

Когда она входит в дом, Северус о чем-то разговаривает с матерью. Мэри коротко кивает Эйлин и поднимается наверх, к Лили и Регулусу. Они по-прежнему сидят за столом, увлеченный каждый своим делом: Регулус листает толстую энциклопедию, Лили показывает Гарри разноцветные картинки с животными и улыбается.

— Слава Мерлину, — Лили выдыхает. — Посидишь с ним? Я хоть смогу помочь Регулусу, а то с этим вертлявым мальчишкой ничего не успеваю.

— Эйлин не помогает?

Лили как-то странно передергивает плечами и отводит взгляд.

— Я стараюсь не просить ее ни о чем. Она устала от меня, а я — от вечной этой ее мрачности. Невозможно постоянно жить с таким человеком. От нее так и исходит постоянная печаль, я скоро с ума сойду. И сошла бы, если бы не Регулус.

Он молча приподнимает ладонь в знак приветствия, и Мэри замечает, что он выглядит намного лучше. Его темные волосы аккуратно обрамляют лицо, которое ничуть не менее привлекательно, чем у Сириуса.

Лили уже протягивает ей книжку с картинками, как вдруг замирает.

— Ты не одна?

— Северус пришел к Эйлин.

Лили бледнеет, отодвигает Гарри в сторону и поднимается на ноги. Руки у нее дрожат, и лицо принимает жесткое замкнутое выражение.

— Оставайтесь тут, — произносит она ледяным голосом и выходит из комнаты, но Мэри, взяв Гарри на руки, торопливо идет следом.

Толкнув дверь на кухню, она останавливается на пороге: Лили стоит напротив Северуса, уперев кончик палочки в его бледную худую шею. Он смотрит на нее бесстрашно и изучающе, с той обреченностью, которую Мэри уже видела в его черных глазах.

— Я знаю, что ты сделал, — говорит Лили громким шепотом. — Ты предал меня. Ты выдал Пророчество. Ты убил Джеймса.

В его глазах остается только обреченность. Все остальные чувства исчезают.

— Да, — он произносит это почти равнодушно, но с каким-то облегчением.

Почему он молчит, что сделал это, не подозревая о том, что под Пророчества попадают только два ребенка: Долгопупсов и Поттеров? Спустя мгновение она понимает: он устал. Он не хочет оправдываться, он, наверное, даже будет рад умереть вот так, от ее руки. И у Мэри начинает бешено колотиться сердце. Гарри, испугавшись, прижимается к ней всем телом и вцепляется ручонками в свитер.

— Ты жалкий, — Лили смотрит на него с сочувствием и с неприязнью. — Да, жалкий. Почему ты просто не можешь меня отпустить? Почему ты так цепляешься за меня? Мы дружили, Сев, но это время прошло. Оно исчезло, понимаешь? И я — обычная девушка, самая обычная. А ты смотришь на меня так, словно я с небес спустилась.

— Я любил тебя все эти годы, — произносит он, болезненно морщась.

— Нет, — рука Лили с зажатой палочкой не дрожит. — Нет. Любящие так не поступают.

— Тогда отомсти за него, — у Северуса в глазах лед. — Давай. Я Пожиратель Смерти, а ты уже убивала Пожирателей. Никто не вспомнит обо мне. Никто не осудит тебя.

Лили борется с собой: Мэри никогда не видела в ее лице столько борьбы. И Мэри отчего-то не сомневается: Лили отомстила бы за Джеймса, если бы Северус не стоял перед ней вот таким: холодным и одновременно несчастным.

И Лили опускает палочку, медленно и неуверенно. Потом произносит сквозь зубы:

— Дай слово, что мы больше не увидимся.

Северус странно улыбается — это улыбка безумного человека. И только спустя долгие секунды кивает.

— Обещаю.

Лили резко поворачивается к нему спиной, забирает Гарри и почти бегом поднимается наверх, на мансарду. Мэри замечает, каким неприязненным взглядом провожает ее Эйлин. Северус тут же разворачивается и исчезает из дома, оставив входную дверь открытой нараспашку.

Северус

Он опирается ладонями о стол с расставленными колбочками и опускает голову. Дамблдор, конечно, сказал, что ничего не случилось — подумаешь, сорвались занятия сегодня. Просто исчез голос, а у мадам Помфри не нашлось под рукой нужной настойки. Студенты наверняка обрадовались: у третьего и шестого курсов сегодня должны были состояться контрольные, а половина из них еще на прошлом занятии ничего не знала. Может, додумаются выучить все к послезавтра.

Северус мрачно поднимает взгляд на пробирку с концентратом цикуты для уменьшающего зелья: один глоток, а сразу после — глоток ромашки. А потом — уснуть и не проснуться.

Просто, чтобы заглушить боль.

Чтобы перестать существовать.

Он знает: это точно конец. Их с Лили больше ничего не связывает, и та тонкая нить, которая еще тянулась из его сердца, истаяла в воздухе. Исчезла в глубине ее презрительных глаз.

Он никому не должен объяснять. И пусть попробуют разобраться без него. У Ордена нет никого, кто мог бы его заменить, но Лили и на это плевать. Она, кажется, об этом даже не подозревает.

В дверь негромко стучат, и Северус, зажав колбочку с цикутой в ладони, поворачивается, чтобы сказать Дамблдору очередную резкость, но в приоткрывшейся щели появляется голова Мэри. И ее болотные глаза изучают его невероятно внимательно. Он медлит, но потом кивком позволяет ей войти. Только не надо жалости! Только не от нее.

— Мне сказали, что у тебя пропал голос, — Мэри едва заметно поджимает губы. — Я заглянула к мадам Помфри и принесла тебе клюквенную настойку.

Северус незаметно сует колбочку с цикутой в карман мантии.

— Спасибо, — он произносит первое слово за весь день.

— Поставила сегодня плохую оценку этой нахалке Олридж, — Мэри пробегает взглядом по зельям. — Она пыталась скормить лукотрусам неправильных мокриц, а это чревато…

— Ожирением? — Северус усмехается, глядя в ее удивленное лицо. — Могу себе это представить, да.

Мэри еще заметнее поджимает губы. Она растеряна и не знает, как реагировать, но не хочет его огорчать. Северус поворачивается к ней спиной, катая пальцами бутылочку цикуты. Да, всего лишь глоток — и все. Он никому ничего не должен. С Лордом разберутся и без него; в конце концов, у всего есть предел.

— Будешь пить? — Мэри с характерным звуком откупоривает настойку. — Я выпью за компанию, у меня сегодня как ком в горле. Где у тебя бокалы?

Северус наблюдает, как она, не дождавшись ответа, вынимает из шкафчика два небольших широких бокала для виски. Настойка течет в стекло темно-рубиновой кровью, и Северус отчего-то передергивает плечами. Он видел немало смертей и забывал о них.

— Думаешь, она нажалуется МакГонагалл? — Мэри выпивает настойку залпом и морщится.

— Кто?

— Олридж.

— Обязательно, — Северус вертит бокал в руке. Настойка на роме, а значит, после нее язык может развязаться, а ему этого совсем не хочется. — Что у вас произошло?

— Она пошутила над тобой. Нет, сначала, конечно, она перепутала всех существ, а потом пошутила, но я влепила ей «тролль» с большим наслаждением, — от настойки щеки Мэри розовеют. — И знаешь, это ужасно неэтично, но так приятно.

Северус дергает уголком губ.

— Знакомо.

— Хочешь, я уйду? — Мэри ставит бокал на стол рядом с колбами. — Я все понимаю, Северус, и не собираюсь притворяться. Меня попросили проследить, чтобы ты выпил настойку.

Он молча выпивает сладковатый напиток. Ром сразу ударяет в голову. Вспоминается злое, жестокое лицо Лили. Вспоминается свое желание поцеловать те губы, прижать к своей груди то злое лицо, улыбнуться — как в детстве. Нет, никогда! Кончено. Все — навсегда.

— Останься. Наложи на меня «Силенцио» и сыграй в шахматы.

Мэри

— Теперь видите? — она сажает грустного лукотруса на плечо и подходит к группе шестикурсников. — Ему нехорошо после вчерашних мокриц.

На опушке леса холодно и промозгло, и студенты жмутся друг к другу, хмуро разглядывая ее бледное лицо, обрамленное капюшоном мантии.

Олридж презрительно кривит нос:

— Это всего лишь растение. У него даже мозгов нет!

Мэри бросает сочувственный взгляд на грустного лукотруса и быстро произносит:

— Мисс Олридж, а зачем вы посещаете мои занятия?

— Я не хочу забивать себе голову ерундой вроде нумерологии, так что я здесь, — та безразлично пожимает плечами. — Я поступлю в магический колледж по знакомству, у моей тети есть связи…

Мэри поглаживает лукотруса по дрожащим листочкам.

— Если вы забыли, то я напомню: мы на войне, мисс Олридж. Сегодня наши родные живы — завтра нет. Я бы на вашем месте рассчитывала только на себя, правда. Я говорю это не просто так: война коснулась и меня. А знание магических существ и умение обращаться с ними может неплохо помочь. Никогда не знаешь, что пригодится. Так что в качестве наказания я прошу вас отправиться в библиотеку, открыть учебник и выяснить, как лечить лукотрусов. Остальные — за мной. Сегодня мы будем изучать, как определять возраст лунных тельцов по их копытам и гриве.

После занятий Мэри не идет обедать в Большой зал, а направляется в «Кабанью голову», чтобы посмотреть — конечно, по просьбе Дамблдора — как ведет себя Сириус. Мэри понимает, почему Дамблдор насторожен: Лили и Сириус, дотянувшись друг до друга, вполне могут наворотить непоправимых дел.

— Как там мой братец? — Сириус, обросший, с сероватым лицом, жестом предлагает ей пиво, но Мэри качает головой. Если и пить пиво, то только сливочное. — Уже влюбился в Лили или еще помнит Марлин?

Мэри нюхает пахнущий духами носовой платок: уж слишком у Аберфорта воняет старой соломой.

— Не смешно.

— Ладно, — Сириус прихлебывает из кружки и выжидающе смотрит на Мэри. — Давай рассказывай. Мне осточертело это место. Никого не вижу, кроме двух старых козлов. Как Лили? О, как бы я хотел с ней поговорить!

Мэри кратко рассказывает ему о том, что случилось в Паучьем тупике. Сириус сначала долго хмурится, потом трет виски и наконец — громко смеется, ударяя ладонью по столу.

— Черт! Хотел бы я видеть выражение лица Нюниуса! Я отдал бы за него пять галлеонов.

— Дело не в этом. Не будет ли Эйлин теперь вести себя иначе?

— Эйлин всегда была немножко не в себе, — Сириус пожимает плечами. — Каждый год на платформе виднелось ее желтоватое лицо, растрепанные волосы… Если не знать, что она из Принцев, можно подумать, что попрошайка. А Принцы, между прочим, не самый захудалый род. Они где-то посередине.

— Что случилось с ее братом?

— Черт его знает, — Сириус зевает. У Аберфорта он практически ничем не занят, и от скуки его тошнит. — Может, для меня найдется поручение?

— Прости, но Дамблдор просит тебя не рисковать. Ты нужен ему живой.

— Я нужен ему живой сейчас, чтобы умереть в подходящий момент потом, — Сириус громко фыркает. — Думаешь, он такой простой? Нет. Это все одна большая игра, и он играет в нее уже довольно долго. Чем больше я об этом думаю, тем больше в этом убеждаюсь. А заняться чем-то другим помимо мыслей мне нечем, так что прихожу к разным неожиданным выводам.

Мэри задумчиво проводит пальцем по губам. Есть разные ниточки судеб: ниточка Северуса, ниточка Лили, Регулуса, Аберфорта, Сириуса, ниточка Эйлин, даже ее собственная. Все они, сплетаясь, образуют сложный узор.

Северус

Отпустив студентов, он кладет побольше поленьев в камин, садится за стол и вынимает колбочку с цикутой в десятый раз за день. Зеленоватая жидкость выглядит загадочно и притягательно. Зачем он таскает ее с собой? Он сам прекрасно знает, что ничего с собой не сделает. Это так — игра в возможность. Если бы ему сказали: умри за нее — он бы умер. А вот умирать из-за нее…

Он медленно прохаживается между партами, потом останавливается около той самой — Лили сидела за ней всегда: вторая справа, у окна. Ей нравилось смотреть на небо, когда занятие было слишком скучным.

И опять ему вспоминаются ее злые глаза. Совсем как у Лорда — только злые иначе, от разочарования. К этому ему не привыкать, он мастер разочаровывать. Отца, мать, когда-то — Дамблдора, бабку, теперь — Лили.

И Северус, вернувшись за стол, ставит колбочку с цикутой перед собой и придвигает к себе журнал. Минерва уже неделю сверлит его возмущенным взглядом, потому что он никак не может найти время проставить оценки за контрольные второкурсников, а стопка еще не проверенных работ нагло возвышается справа от него.

Мэри появляется как всегда неожиданно: в тот момент, когда от усталости у него уже раскалывается голова. Ему двадцать один, а он чертов преподаватель в школе!

— Что случилось? — он замечает огорчение на лице Мэри и в ее болотных глазах.

— Минерва отчитала. Мол, я не могу отсылать студента в библиотеку, когда другие изучают новый материал.

Северус усмехается и тяжело выдыхает.

— У Олридж богатые родители. Когда ребенок Малфоев вырастет, он тоже будет расхаживать по школе с таким видом, словно весь замок принадлежит ему одному.

Мэри дергает плечом, и в глазах у нее загораются искорки.

— Меня все равно никто не уволит. Поэтому я не собираюсь терпеть издевательства над моими существами. Лукотрус до сих пор такой грустный, что я едва сдерживаюсь. А они только начали мне полностью доверять!

Северус пытается скрыть улыбку. Только Мэри может переживать о здоровье лукотрусов.

— Это цикута? — Мэри берет колбочку и вертит в пальцах. — Зачем тебе?

Северус выдерживает ее внимательный взгляд и вдруг задумывается: так ли случайно Мэри всегда появляется, когда ему становится одиноко — или это ненавязчивое шпионство?

— Северус, — Мэри берет стул и садится напротив него. Ее бледное лицо освещается красноватым светом камина. — Она этого не стоит. И никто не стоит.

Он не отвечает, глядя в протертую поверхность стола. Тогда Мэри спокойно поднимается и с неожиданной яростью швыряет цикуту в огонь, и тот на мгновение вспыхивает фиолетовым пламенем. Мэри остается стоять у камина, не оборачиваясь к Северусу.

— Думаешь, это у тебя только так? — голос у нее слегка дрожит. — От меня тоже отказывались. И если у вас была только дружба, то у меня была любовь. И мы оба с тобой обожглись. И когда за тем человеком захлопнулась дверь, я подумала, что больше никогда никому не поверю. Я и сейчас не верю. Но когда я смотрю на тебя, на то, как ты относишься к Лили, которая отталкивает тебя всеми возможными способами, я начинаю обретать надежду, что не все предают и не все умеют любить только себя.

Северус не отвечает. Просто смотрит на худую фигуру Мэри с ее хрупкими плечами.

— Та Лили, которую мы знали, исчезла вместе с войной и смертью Джеймса, — Мэри делает шаг и протягивает руки к камину. — Она готова на все сейчас, лишь бы Гарри ничего не угрожало. А пока жив Риддл — безопасности не будет.

— Хочешь сказать, что Лили мы потеряем?

— Я не знаю. Но она затеяла опасную игру, о которой знают только она сама и Регулус.

Они некоторое время молчат, потом Мэри снова садится напротив Северуса, и от жара огня на ее щеках выступают красноватые пятна. Она кажется очень хорошенькой сейчас, и сердце тут же наполняется теплом. Северус от неожиданности даже прикладывает к нему руку, потому что еще полчаса назад оно казалось высеченным из льда.

— Жизнь — удивительная штука, правда, — Мэри слабо улыбается. — Никогда не знаешь, что там, за поворотом. Кто знал, что я заменю Кеттлберна? Что меня так будет тревожить маленький лукотрус? Я не имею права ничего советовать, кроме как шагать вперед. У каждого из нас есть своя точка невозврата, и мы с тобой свои уже прошли. Осталось только набраться храбрости жить дальше так, как хочется. Наверное, это не так сложно.

Северус встречается с ней взглядом: в ее глазах — та самая храбрость, о которой она говорила. И ему хочется протянуть руку и коснуться ее руки, потому что она горячая. А не ледяная.

— Я уже начал думать о зелье, чтобы помочь твоей бабушке, — он откидывается на спинку кресла. — Ты не помнишь, какие именно ингредиенты входят в основной рецепт?

Мэри засовывает руку в карман и протягивает ему сложенный лист пергамента:

— Держи.

— Уже уходишь? — спрашивает он слегка разочарованно. — Мне еще до ночи сидеть с этими чертовыми докладами.

— Я не могу остаться, — Мэри поднимается и смотрит на него сверху вниз, но он не понимает выражения ее глаз. — Ты же знаешь.

Он едва заметно кивает.

— Как ты там сказала? — произносит он негромко, и она останавливается в дверях. — Набраться храбрости, чтобы жить так, как хочется. Мне кажется, это невозможно.

Мэри улыбается, стоя к нему вполоборота.

— Это невозможно, — она толкает дверь от себя. — Но попробовать все-таки стоит. Спокойной ночи, Северус.

И ему снова мерещится слабый запах гиацинтов. Гиацинты лучше, чем жизнерадостные подсолнухи.

Регулус

Лили закрывает лицо руками и шумно выдыхает. Медальон негативно действует и на нее: только в отличие от злости и ярости, которая охватывает Регулуса, Лили становится нервной и уставшей.

— Чертова магия, — она не отнимает рук, и звуки вылетают с искажением. — Никак не понимаю, где мы свернули не туда.

Регулус бегло оглядывает ворох исписанного пергамента. Они с Лили уже сбились с толку, пытаясь разгадать тайну медальона, и если Лили каждый день уговаривает его открыть странную вещицу, то Регулус каждый день противится этому предложению.

— Мы не знаем, что там, — произносит он в сотый раз, выдергивая блестящую вещицу из пальцев Лили.

— Надоело гадать, — она поднимается на ноги и заглядывает в кроватку Гарри. — Что там может быть такого ценного? Учитывая, что Риддлу плевать на семью, любовь, дружбу. Там что-то очень личное, просто невероятно личное. Вот от этого и нужно отталкиваться. Темная магия, использованная для себя. Что это может быть?

— Сила.

— Именно! — Лили поправляет одеяльце. Гарри за последний месяц подрос и стал еще более непоседливым. — И не просто сила, а сила, которую нельзя никому показывать. Понимаешь? Что-то, припасенное на всякий случай.

Регулус тоскливо перелистывает страницы в «Истории Магии». Бесполезно: ничего здесь нет, как и в сборнике по «Темным искусствам». Придется просить Мэри принести самые недоступные книги, и это очень рискованно, но Лили не остановится. А если продолжать медлить — они поссорятся из-за медальона.

Выхода нет.

При имени Мэри Лили замирает, глядя на сына, потом поворачивается к Регулусу. Ей то ли неловко, то ли досадно, что Мэри видела ту сцену между ней и Северусом, и теперь ей не хочется ни о чем ее просить. Регулуса это успокаивает: значит, она еще не совсем потеряна, как ему кажется, когда он смотрит в ее ярко-зеленые глаза.

— Мэри не захочет и не придет, — Лили опускает взгляд на затертый ковер. — И я даже понимаю, почему, и отчасти я с ней согласна. Но сейчас другое время, сейчас или ты — или тебя, невозможно застрять посередине.

Северус

Мать неожиданно присылает ему сову с просьбой встретиться после занятий — не в Паучьем тупике, а в Хогсмиде, в «Трех метлах». Просьба настораживает, ведь мать не появлялась около школы уже очень давно, и Северусу всегда казалось, что Хогвартс она не любит.

Накинув теплый плащ, Северус устало шагает по широкой дороге, повороты которой знает уже наизусть. Холодно и зябко, но он думает о том, как вернется в жарко натопленный кабинет, и мороз становится немного приятнее. Мать приходит раньше него, и когда Северус садится напротив нее за старый стол, она отодвигает пустой стакан из-под пива.

— Что случилось? — спрашивает он, на всякий случай оглянувшись по сторонам. — Дома какие-то проблемы?

Мать коротко кивает. Здесь, при более ярком свете, чем дома, она выглядит усталой и потрепанной жизнью. Северус шумно сглатывает. Черт, почему у одних есть все — а других судьба постоянно бьет метлой по голове?

— Я больше не желаю находиться с ней в одном доме, — темные глаза матери сверкают недобрыми огоньками. — Не после того, что произошло. Я устала от того, что она старательно меня не замечает, и это в моем собственном доме, Северус.

Он кивает мадам Розмерте, и этот кивок значит только одно: полстакана огневиски.

— Я ничего не могу сделать сейчас, — он понижает голос. — Что ты хочешь? Чтобы я выставил ее за дверь навстречу Лорду?

Мать неодобрительно смотрит на янтарный цвет огневиски, словно не верит, что сын уже давно вырос.

— Я бы сама с радостью предоставила ее этому человеку, если бы могла.

— Даже не смей об этом думать, — сердце бьется чаще. — Ты подставишь нас всех.

Мать зло сжимает губы и заправляет прядь жестких черных волос за ухо.

— Как долго мне еще нужно терпеть?

— Никто не знает, — Северус делает еще один глоток, и огневиски приятно обжигает горло. — Пожалуйста, потерпи еще немного, я не могу тебе помочь сейчас. Честное слово, как только все закончится, я куплю тебе все, что захочешь.

Но мать только усмехается, крутя пустую кружку в руках, и Северус с огорчением понимает, что ей ничего не нужно, что она привыкла к жизни без подарков и излишеств. Когда-то у нее был целый дом, брат, роскошные комнаты — но она сбежала оттуда к магглу в вонючий Паучий тупик. Почему?

— Я не вижу в ней ничего особенного, — мать поднимает на него взгляд. — Она самая обычная девушка, да еще с малолетним ребенком на руках. Малыш, впрочем, мне по душе.

— Тише, — Северус опасливо оглядывается, но вокруг никого нет, только мадам Розмерта возится за стойкой.

— Мэри, напротив, очень приятна в общении, — мать дергает уголками губ. — Характер у нее непрост, но она на твоей стороне и не поддается отчаянию. Я бы хотела, чтобы ты обратил на нее чуть больше внимания, но ты упрямее отца, поэтому до конца жизни будешь таскаться за девчонкой, которой на тебя плевать.

Северус вглядывается в ее лицо. Мэри? Ей действительно нравится Мэри, и это удивительно. За все прошедшие годы она никогда не делилась своим мнением о его окружении. Даже его Метка была ей неинтересна. Мэри взглянула на нее, пожала плечами и отвернулась.

— Не хочу там жить, — мать угрюмо рассматривает венок из сухой и уже пыльной омелы на противоположной стене. — Осточертело.

Северус мысленно воет. А что ему делать, черт подери?

— Я обещаю, что рано или поздно все разрешится.

Мать недоверчиво кивает, потом, слегка подумав, произносит:

— Мэри должна раздобыть в библиотеке Лондона одну очень важную книгу. Я услышала об этом случайно, когда поднималась наверх за соленьями. Район библиотеки — это сердце города, и я бы на твоем месте проследила за ней. Несчастные случаи последнее время нередки.

Северус тут же поднимается из-за стола. Они все-таки втянули Мэри в свои загадочные чтения, черт бы побрал этот странный медальон. Библиотека и правда расположена не слишком удачно, и шпионов Лорда там достаточно. Перед глазами встает лицо Мэри с ее спокойной улыбкой, и Северус быстро проверяет, на месте ли палочка.

…Применив дезиллюминационное заклинание, Северус прислоняется к стене здания, фасадом выходящего на библиотеку. Минуты тянутся очень медленно, и ветер дергает за полы мантии. Мимо несколько раз проходит Эйвери, а высокая фигура Мальсибера маячит на скамейке перед входом.

Мэри осторожно спускается по ступеням, зажав толстую книгу подмышкой, и Мальсибер медленно поднимается ей навстречу. Он вряд ли знает, кто она и как ее зовут, но он обязан проверить каждого, кто посещает магические учреждения, включая Мунго и Министерство Магии, поэтому Дамблдор посоветовал Мэри некоторое время не появляться на занятиях мракоборцев.

— Покажите книгу, — обрывки разговора доносятся до Северуса, и он сразу достает палочку из кармана. — Как вас зовут?

Мэри, наверняка сердито сверкая глазами, пытается обойти его, но Мальсибер преграждает ей дорогу. Мэри не знает, что Эйвери движется к ней из-за спины, и Северус тихонечко шепчет заклинание, которое сбивает того с ног, заставляя плюхнуться в зимнюю грязь. Мальсибер отвлекается, грязно выругавшись, и Мэри лихо вытаскивает палочку.

— Уходи, — шепчет Северус, наблюдая за ее покрасневшим лицом. — Трансгрессируй.

И Мэри, словно услышав его слова, исчезает в холодном январском воздухе. Но Северус видит напряженное и озадаченное лицо Мальсибера и сразу понимает: ее будут искать, а об этой встрече обязательно расскажут Лорду.

Мэри

Они стоят друг напротив друга несколько тоскливых минут, потом Мэри отрывисто произносит:

— Я принесла книгу.

И она протягивает Лили увесистый том в черном переплете, едва заметно поджав губы. Лили берет книгу решительно и кладет на широкий подоконник, за которым прячется зима.

— Я знаю, что ты злишься, — говорит она твердо и без колебаний. — И даже немного понимаю почему. Только попробуй представить себя на моем месте.

Мэри невозмутимо заправляет прядь волос за ухо, но ее голос дрожит:

— Северус ничего не знал, и ты это прекрасно понимаешь. Тебе просто нужен человек, которому можно отомстить за Джеймса, вот и все.

Щеки Лили розовеют, и она поспешно наклоняется к черному тому, загадочно лежащему на подоконнике.

— Тут, наверное, полно Темной магии, мне даже…

— Ты поступила некрасиво, — Мэри скрещивает руки на груди. — Он не знал, что в пророчестве говорится о твоем ребенке, о Гарри. Ты же понимаешь, что если бы у него было хоть одно сомнение… Он тебя боготворил, Лили. Ходил за тобой хвостиком, смотрел как преданный пес…

— Ввязался в изучение Темных искусств, — тем же тоном вторит ей Лили, краснея еще больше. — Таскался за Мальсибером и Эйвери. Ты забыла историю, которая случилась с тобой? Или стоило увидеть черные глаза Северуса, и всю память стерло как заклинанием? Очнись, Мэри, и держись от него подальше. Он предал меня, он предаст и тебя, как только ему это будет выгодно.

Мэри пожимает плечами. В отличие от Лили она спокойна и бледна.

— Мы иногда предаем, не замечая предательства в своих словах.

— А, ты опять тычешь меня носом в ту историю на пятом курсе, — Лили шумно выдыхает и в это мгновение выглядит совершенно несчастной. — Я сто раз объясняла: наши с Севом пути разошлись. Он хотел власти, знаний, он хотел превратиться из оборвыша из Паучьего Тупика в человека, который обладает силой, которого будут уважать и бояться. Жаль только, что ему это не удалось и сейчас, и дело не в знаниях, а в том, что он не уважает сам себя. Можешь бесконечно его выгораживать и биться за него, но он так и останется мальчишкой из Тупика, из этого ужасного дома, где его никто не любил.

Мэри хмурится.

— Может, в этом все дело?

— Доверяю это тебе, — отвечает Лили мягко, но с ноткой иронии. — Смотрю, ты увлекаешься все больше и больше.

Мэри совершенно не смущается и лишь замечает:

— Однажды тебе будет стыдно, но сейчас ты даже не понимаешь, что говоришь. И ты не видишь в Северусе то хорошее, что в нем есть.

— Я рада, что ты видишь, — отвечает Лили, взяв книгу с подоконника и передавая ее растерянному Регулусу. — Извини, сейчас Гарри проснется, и нужно будет его покормить.

Мэри переглядывается с Регулусом, и тот слегка дергает плечом, а потом бросает взгляд на белую блузку Мэри, под которой едва видны очертания медальона.

— Тогда еще как-нибудь свидимся, — Мэри бросает взгляд на кроватку и поворачивается к двери. — Пойду поговорю с Эйлин, если буду нужна еще — я внизу.

Регулус догоняет ее на узенькой лестнице. Мэри смотрит на его худое бледное лицо и понимает: он устал и отчаялся, и несокрушимое желание Лили выйти победительницей давит на него всей своей силой.

— Они с Эйлин давно не разговаривают, — шепотом сообщает он; его лицо некрасиво обрамляют отросшие смоляные волосы. — Мне кажется, еще немножко, и они обе взорвутся. Я думаю, ты должна поговорить об этом с Дамблдором. Нам нужен другой дом, но тот же Хранитель.

— Я поговорю, — обещает Мэри, тяжело вздыхая и уже представляя себе недовольное и мрачное лицо Эйлин. — Обещаю.

До самой последней ступени перед глазами Мэри мелькают все годы, проведенные в Хогвартсе, улыбки Лили, ее смех, их долгие зимние вечера за учебниками, весенние прогулки на опушке Леса, первые увлечения, первые свидания, свадьба Лили… Все перечеркнуто теперь, безвозвратно. Война действительно калечит души.

Северус

Он сердито ходит взад-вперед по кабинету директора, и Дамблдор внимательно следит за его хаотичными движениями.

— Она применила Империо к моей матери, — произносит он мрачно. — Она сейчас на все способна, а мать — мстительная женщина, она этого не забудет и не простит. И я не забуду.

— Я знаю про Империо, — мягко замечает Дамблдор. — Я присматриваю за Эйлин и за домом.

Северус останавливается посреди кабинета и хмыкает. Кто бы сомневался, что Дамблдор не доверит все только ему и Мэри, а обязательно будет одним глазом приглядывать сам.

— Как справляется Мэри? — интересуется Дамблдор невозмутимо.

— Замечательно, — Северус подходит к окну и смотрит на опушку Леса, где далекая Мэри, размахивая руками, что-то объясняет третьекурсникам. — Она в некотором смысле помогает мне, а я планирую разработать свое собственное лекарство для миссис Макдональд.

Лицо директора мрачнеет.

— Будет великолепно, если вы сможете ей помочь, Северус, — произносит он тихо. — Мэри лучше бы пореже появляться в Мунго, тем более после этой встречи с Мальсибером. Вам стоило применить к нему Обливиэйт.

Северус устало морщится. Он уже и сам пожалел о том, что слишком быстро трансгрессировал из района библиотеки. Нужно было остаться и проследить за Мальсибером. Остается надеяться, что сейчас у того начнутся дела поважнее. Если Мэри больше нигде не заметят, то ее личность не вызовет подозрений.

— Я стер память хранителю библиотеки и имя Мэри из книги посещений, — замечает Северус. — Так что выяснить, кто она, будет очень непросто.

Дамблдор довольно кивает, но видно, что он в курсе, и Северуса это немного сердит: директор доверяет и не доверяет одновременно и ведет свою линию, едва заметную, но четкую. Но вслух он ничего не произносит.

…У Мэри от волнения блестят глаза, и когда они садятся рядом в Большом зале, она тут же наклоняется к его уху.

— Нужно поговорить. Это касается пса, — говорит она торопливо, делая ударение на слове «пес». — Он сегодня встретил меня у дверей дома.

Северус зло втыкает вилку в беспомощную индейку, представляя вместо нее осунувшееся лицо Блэка.

— Ему запрещено выходить, на «Кабанью голову» наложено заклинание, — быстро произносит он, бросив взгляд на пустующее место Дамблдора. — Получается, на анимага оно не действует?

Мэри разом выпивает бокал тыквенного сока.

— Или он каким-то образом его обошел. Он бежал за мной почти до самой школы и остался сидеть у порога. Я не знаю, чего он хочет, и, честно говоря, думаю, что ничего хорошего. Ты давно видел Ремуса?

— Недели две назад, — Северус чуть расслабляется. Люпин — единственный, с кем можно хоть немного вести диалог. — А что?

Мэри наклоняется еще ближе, от нее пахнет тыквой и яблоками.

— Мне кажется, у него какая-то личная беда, и от этого тревожно. Ты можешь проводить меня сегодня до Хогсмида?

И она едва заметно краснеет, но это смущение не ускользает от Северуса.

— Конечно, — отвечает он тихо. — Обязательно. Я не собираюсь оставлять тебя наедине с этой ненормальной собакой.

Мэри тихонько смеется, и Северус с удивлением замечает, что ему нравится ее смех. И он с силой заставляет себя вспомнить лицо Лили в тот последний разговор. И в который раз ему становится больно — а потом — еще больнее от того, что он не может понять, что чувствует: чувства словно вытекли из него. От этого становится страшно, и он пытается нащупать ту любовь, ту ниточку, которая связывала его с Лили, но не может. Ее нет. Он и сам не понимает, когда она оборвалась окончательно — в один из тех разговоров в Тупике или в тот ужасный вечер.

И он на ощупь находит руку Мэри, лежащую под столом на коленях, и с силой ее сжимает. Мэри вздрагивает, но не пытается высвободиться, только чуть слышно шепчет:

— Он ведь меня не узнал? Мальсибер?

— Нет.

…Блэк ожидает их прямо за замком, выбежав из-за старого сухого дерева, и сразу ощетинивается на Северуса. В промозглой тишине они доходят до Хогсмида, и Мэри, оглядевшись по сторонам, быстро толкает дверь в свой скромный домик. Блэк протискивается впереди Северуса, тихо рыча.

— Я больше не могу торчать у Аберфорта, от меня воняет дерьмом и козлиной шерстью, — Блэк встает напротив Мэри и смотрит на нее с возмущением. — Отправь меня к Лили. Я слышал краем уха, что она наложила Империус на мать Нюниуса и что у них этот проклятый медальон. От него нужно избавиться, понимаешь?

— Что ты знаешь о медальоне?

Блэк кривит губы, повернувшись к нему.

— Ничего конкретного. Только то, что Реддл запихнул его далеко и скрытно, да еще инферналов на защиту поставил. И когда я взял его в руки, то почувствовал вибрацию, но Регулусу об этом не сказал. Дамблдор знает о медальоне?

Северус пожимает плечами. Может быть, стоит срочно идти к директору, пока не поздно? Блэк может оказаться прав, и чем дольше Лили изучает медальон, тем сильнее попадает под его влияние.

— Я боюсь брать тебя к Лили, — Мэри скрещивает руки на груди. — С тобой невозможно управиться.

Сириус зло топает ногой.

— Ты понимаешь, каких дел она наворотит? Я долго сидел у Аберфорта и думал, чем может оказаться этот медальон. И знаешь — всем, чем угодно. Возможно, даже ключом к его жизни.

Северус скептически приподнимает брови:

— Тогда зачем он брал с собой эльфа и оставил его в живых?

— Потому что, — Блэк смотрит на него с насмешкой, — потому что он не воспринимает эльфов как существ. Он не знает об их магии и думал, разумеется, что Кричер погибнет от рук инферналов. Вот только все вышло иначе. Не стоит недооценивать других, верно?

Мэри поспешно встает между ними.

— Я могу взять тебя к Лили. Но тогда тебе придется там остаться.

— Мама ни за что не примет его, — шипит Северус, представляя, какой союз может выйти между Лили и Блэком. — Это уже слишком.

— Обещаю: если она откажется, я не оставлю его там, даю слово, — Мэри смотрит на него решительно, и Северус лишь кривится в ответ. — Только если Эйлин согласится.

Блэк самодовольно сверкает глазами, и Северус едва сдерживается, чтобы не достать палочку. И что в нем только находят женщины? Деньги, конечно. Больше ничего, кроме денег, у него нет. Впрочем, это «больше» никому и не нужно.

— Я скоро вернусь, — произносит Мэри ободряюще и протягивает Блэку свою маленькую крепкую руку. — Жди.

И она возвращается не одна.

Мэри

Эйлин просыпается немного раньше, и когда Мэри с растрепанными волосами выходит в кухню в теплой пижаме, на плите уже кипит ароматный кофе.

— Доброе утро! — Мэри садится за стол и с воодушевлением смотрит на свежий хлеб, масло и сухофрукты. — Как спалось? Я через полчаса убегаю. Бабушка, наверное, еще не вставала?

Эйлин качает головой. Она наотрез отказалась жить с Блэком под одной крышей, но зато предложила пожить некоторое время в Хогсмиде, пока «эта женщина» остается в ее доме. Глядя на Эйлин сейчас, уже спустя неделю их совместных завтраков, Мэри начинает понимать: она просто устала от Тупика. Тупик ей осточертел. Может, плохими воспоминаниями, может, рыжими волосами Лили или капризами Гарри, но здесь, на маленькой кухне Хогсмида, она выглядит более довольной, чем в собственном доме.

— Вернешься около пяти? — Эйлин садится напротив. Ее блестящие темные волосы убраны в прическу.

— Скорее всего, — Мэри быстро допивает кофе и запихивает в рот кусочек хлеба. — Бабушку я покормлю сейчас, вы все-таки не входите к ней, даже если она будет ходить и громко разговаривать, это опасно. Большое спасибо за кофе!

Эйлин кивает. Она не очень разговорчива, но иногда ей интересно узнать, какие существа есть в Хогвартсе сейчас. Но когда Мэри спросила, какой предмет она больше всего любила, Эйлин сразу нахмурилась и замолчала.

Выйдя из дома, Мэри тут же укутывается шерстяным плащом и шагает по пустым улицам деревеньки. Тихо, так тихо, что она слышит свое дыхание. Чудеса! Еще недавно она жила совсем другой жизнью, с другим человеком и даже не представляла, как может повернуться судьба. Наверное, нельзя ничего загадывать вперед, плыть по течению проще и безопаснее.

Только плыть умеют не все, некоторые — отчаянно барахтаются, захлебываются и идут ко дну.

Северус встречает ее на полпути к замку, и по выражению его злого лица Мэри сразу

понимает: он в ярости.

— Ненавижу, — задыхается он, едва она оказывается на расстоянии вытянутой руки. — Ненавижу эту работу, всех их ненавижу.

Мэри едва заметно улыбается. Северус, злой и взъерошенный, кажется ей не менее привлекательным, чем задумчивый и скрытный.

— Шестикурсники?

— Да, — изо рта Северуса вырывается гневное облачко пара. — Честное слово, я держусь из последних сил. Просто если я взорвусь, потом придется объясняться перед МакГонагалл.

— А ты взорвись, — Мэри растирает замерзшие пальцы. — В конце концов, они должны понимать, что преподаватель — ты.

— Я думал, ты скажешь: успокойся и дыши и прочую чушь, — Северус хмыкает. — Но ты, как всегда, сказала то, что я хочу услышать. Как мама сегодня?

Мэри топает ногами перед входом в замок, стряхивая грязь с сапог: сегодня у нее только теоретические занятия, так что можно немного передохнуть и не переживать, что кто-то обожжется об огненного краба.

— Сварила отличный кофе, — Мэри одними глазами улыбается Северусу и кивает: — Мне на второй этаж. У тебя занятие?

Он кивает в ответ, и они расходятся в разные стороны перед главной лестницей. Драгоценные камни тускло блестят в свете факелов, и Мэри не может понять, где их больше: у Слизерина или у Гриффиндора?

Класс, в котором ей придется провести весь день, встречает ее полусумраком и запахом книг. Взмахом палочки Мэри зажигает свечи и раскладывает нужные материалы на столе.

Первые три урока с младшими курсами проходят хорошо: они разбирают строение гиппогрифа, рисуют своих гриндилоу до того, как увидят настоящего, и записывают плюсы и минусы садовых гномов.

Но потом за партами оказывается шестой курс, который, как кажется Мэри, доводит не только ее и Северуса, просто на уроках МакГонагалл успешно делает вид, что они лучшие ученики.

— Все это прекрасно, — тянет Олридж с кислой миной, а ее подруга Виолетта смеется, прикрываясь листом пергамента. — Только вот вы сами можете справиться с мантикорой или пятиногом? Кажется, в прошлый раз вы попали в Больничное крыло.

Мэри спокойно выдыхает.

— В прошлый раз я не знала, что профессор Кеттлберн привез мантикору для исследования.

— Но в обычных условиях вы тоже не будете знать, где сидит мантикора, — Олридж морщит нос. — Как вы тогда собираетесь защищаться?

Мэри хмурится и поднимается из-за стола.

— Вы ставите под сомнение мое умение обращаться с магическими существами, мисс?

— Кажется, да.

— Доказывать вам я ничего не буду, мисс, но впредь запрещаю вам появляться на моих занятиях, — Мэри распахивает дверь. — Прошу покинуть мой класс. Думаю, нет смысла посещать занятия некомпетентного преподавателя, верно?

Олридж, собрав вещи и уронив пару перьев, высоко задирает голову и удаляется из класса. Мэри видит в глазах некоторых сидящих одобрение, но внутри неприятно екает сердце. Она ведь действительно не справилась с мантикорой!

— Чушь, — авторитетно заявляет Северус на обеде. — У тебя другая специализация. Если бы Дамблдор поставил тебя на Защиту от Темных искусств, мы бы посмотрели, что запела бы эта нахальная девчонка.

МакГонагалл останавливает ее в дверях Большого зала и тихо произносит:

— Мисс Макдональд, вам не кажется, что выгонять ученика с занятия — несколько радикально?

— Изучение магических существ не является обязательным предметом, — Мэри провожает взглядом проходящих мимо пятикурсников. — Так что мне не хочется обучать тех, кто предметом совсем не интересуется.

МакГонагалл вглядывается в ее лицо несколько долгих секунд, потом хмыкает.

— Я попрошу профессора Дамблдора предложить вам остаться на этой должности. Кстати, он просил вас заглянуть к нему сейчас, если у вас есть минутка.

Мэри бегом поднимается в башню и, задыхаясь, произносит пароль. Дамблдор, немного усталый и задумчивый, жестом указывает на кресло напротив себя.

— Слышал, вы неплохо замещаете профессора Кеттлберна.

— Не все с этим согласны, сэр.

Дамблдор широко улыбается, и Мэри становится уютно и тепло.

— Невозможно нравиться всем: не поверите, я тоже нравлюсь далеко не каждому. Мы до сих пор не приходим к соглашению о методах преподавания Прорицаний. Как поживает Лили?

— С ней Сириус.

— Я это знаю, — Дамблдор смотрит на нее поверх сползших очков. — Я бы хотел, чтобы вы присматривали за ними как можно чаще. Меня несколько волнует этот медальон; если получится, принесите мне его, хорошо? Ненадолго.

— Если получится, сэр.

— И будьте осторожны, — произносит он негромко. — Я боюсь, что медальон может быть именно той вещью, о которой я думаю. Но мне нужны доказательства. У вас есть знакомый змееуст?

Мэри поднимает на него удивленные глаза.

— Нет, сэр. Но по дороге домой я постараюсь вспомнить, есть ли кто-то на примете.

— Это строго между нами, мисс Макдональд, — Дамблдор коротко кивает и всем своим видом показывает, что она может идти. — И пожалуйста, помягче с учениками из обеспеченных семей! Мне еще нужно закупить парты в классы на третьем этаже.

Мэри тихонечко смеется. И как только в человеке могут сочетаться столько разных качеств одновременно?

Северус

Резкий стук будит его посреди ночи. Пытаясь понять, что происходит, он вынимает из-под подушки палочку и в полной темноте добирается до двери. Только кое-где на полках едва заметно поблескивают склянки.

— Одевайтесь и бегите к мадам Помфри, — Дамблдор в расшитом звездами халате появляется в пространстве между дверью и галереей. — Захватите побольше зелья от проклятия и заражения крови. Возможно, мадам Помфри справится и без вас, но не будем рисковать.

Северус сонно чертыхается. Что опять случилось? И когда он поспешно заходит в палату, то видит мадам Помфри и Дамблдора, склонившихся над Люпином.

— Я не могу сказать наверняка, директор, — он слышит тихий голос. — Вам следовало сразу предупредить меня, что он оборотень. Мерлин всемогущий, в школе учился оборотень!

Северус криво улыбается, подходя к кровати. Ага, и три незарегистрированных анимага. Дамблдор умеет прикрывать людей, если ему это требуется, и в этом есть свои плюсы.

— Отойдите, — произносит он коротко. — Уже поняли, чем его зацепило?

— Скорее всего, режущие заклинания вместе с каким-то проклятием, потому что раны не затягиваются, — мадам Помфри сердито хмурится. — Если мы быстро не придумаем, что делать, он истечет кровью.

— Больше похоже на взрывное, что-то типа Редукто.

— Кто-то применяет к людям Редукто? — мадам Помфри удивленно потирает переносицу.

Северус быстро рассматривает раны Люпина. Так и есть: взрывное, да еще с каким-то проклятием, не позволяющим остановить кровь… Похоже на дело рук Кэрроу, они любят подобные выдумки. Как они вышли на Люпина, черт возьми?

— Нужно волчье противоядие, — заявляет он громко. — У вас есть? Если нет, я сейчас же вернусь.

— Где-то была старая склянка на «всякий случай», — дрожащим голосом тянет мадам Помфри и бросается за дверь, к огромному шкафу с лекарствами.

Дамблдор придерживает безжизненную голову Люпина и с сожалением смотрит в его лицо, измазанное кровью. Северус первый раз видит директора таким беспомощным и поникшим, но не находит нужных слов. Ему кажется, что сейчас — одно из тех мгновений, когда он видит настоящего Дамблдора, а не спокойного и шутливого. Да, каждый носит маски, а некоторые — несколько.

Люпин приходит в себя только на утро следующего дня, после того как больше часа мадам Помфри, Дамблдор и Северус пытались остановить кровь и заговорить раны. Если бы Люпин не был оборотнем, справилась бы и одна мадам Помфри.

— К нему еще нельзя, — Северус мягко берет Мэри под локоть и уводит за собой, в сторону, подальше от любопытных глаз студентов. — Он плохо говорит и совсем не ориентируется.

Мэри смахивает ползущую по щеке слезинку и отворачивается.

— Дамблдор сказал, что вы едва успели, — она старается унять дрожь в голосе.

— Честно говоря, я не представляю, как он добрался до школы, — Северус понижает голос до шепота. — Он практически истек кровью, и все эти раны… Дамблдор нашел его у теплиц.

Мэри беспомощно кивает, глядя на него с беспокойством.

— Он часть моего прошлого, понимаешь? Мой друг. Человек, которому никогда особенно не везло. Я думала, что вот сейчас или чуть позже у него все наладится, появится кто-то, кто будет к нему небезразличен… А теперь еще это нападение.

Северус хочет возразить, что некоторым приходится еще хуже, чем Люпину, но решает промолчать. В конце концов, его собственная жизнь немногим лучше, да и не приходится пить противоядие каждый месяц, и его родители все еще живы. Мысль о том, что кому-то бывает хуже, чем ему, оказывается неожиданной и приятной. Может, это растущая непонятно откуда надежда? Что жизнь, как говорит Мэри, совсем не сходится клином на женщине, которой на него наплевать? Которая использовала его мать ради цели, которая смотрит на него с презрением. О, нет, в мире есть другая жизнь, другие лица, другие глаза.

Когда недовольная и усталая мадам Помфри, все еще в заляпанном кровью халате, позволяет им зайти, они видят бледного как алебастр Люпина, с запрокинутой на подушку головой. Мэри садится рядом с ним и ласково гладит по плечу.

— Ремус, — шепчет она. — Ты меня слышишь?

Северус переминается с ноги на ногу.

— Он вряд ли заговорит сегодня.

— Понимаю, — Мэри откидывает волосы, упавшие Люпину на лоб. — Ремус, мы с тобой, слышишь?

Не открывая глаз, тот что-то бормочет во сне. Мэри чуть приподнимает одеяло, с ужасом глядя на перевязанное тело друга. Потом снова смахивает выступившую слезу и вдруг хмурится.

— Рано или поздно нам всем придется сражаться. И все потому, что один человек возомнил себя способным решить, кому жить, а кому умирать. И мы все сражаемся против идеи, если подумать, против идеи, которая очень удобна для тех, кто хочет ничего не делать и иметь все.

Северус садится напротив Люпина в шаткое кресло и задумчиво изучает грустную Мэри. Ее волосы собраны в низкий хвостик, и от этого лицо кажется совсем овальным и маленьким. Это так — они сражаются против идеи. Но кому не хочется получать все ничего не делая? Он невольно вспоминает холодные черные глаза своей бабки и ее слова про Принцев. Если бы он знал тогда — согласился бы принять ее покровительство, отказался бы от предложения Дамблдора и плевал бы на Лили и ее любовь? Возможно. Но тогда он не представлял, что Лили может от него вот так просто отказаться, ему всегда в глубине души казалось, что однажды они встретятся, и все будет по-прежнему.

Он ошибался.

— Им нужен ребенок, — хрипло говорит Люпин на третий день, когда Мэри заботливо кормит его куриным бульоном. — И девушка с книгой. Они пытались вытащить из меня все Круциатусом, а когда не помогло, кинули несколько взрывных заклинаний, но я смог уйти.

Северус перестает слушать и быстро переводит взгляд на Мэри.

Девушка с книгой. Конечно! В Магическую библиотеку так просто не ходят, и Лорд отлично это понимает. Еще он знает, что самые важные люди у Дамблдора обычно самые незаметные и спокойные. И то, что ему — Северусу — об этом ничего не говорят, это очень плохой знак. Значит, боятся, что спугнет.

Мэри ни в коем случае не должна больше появляться на виду и особенно в Лондоне.

А потом он замечает эти глаза Люпина, смотрящие на Мэри — и они ему не нравятся.

Мэри

Дом в Паучьем Тупике видел многое, но никак не ожидал, что ему придется приютить таких людей под своей крышей.

Мэри осторожно заходит в дом, и дверь чуть скрипит, впуская ее неохотно. Эйлин попросила захватить пару приправ и букеты из сушеных трав, и Мэри быстро прячет все необходимое в карман мантии. Кухня еще пахнет яблоками из заброшенного сада, но самих яблок нет.

Сириус ощетинивается сразу, стоит ей тихо произнести, что Дамблдор хочет взглянуть на медальон. Лили и Регулус настороженно переглядываются, и Мэри понимает, что эта идея им тоже не по душе.

— Зачем Дамблдору медальон? — Сириус щурится и невольно прикасается к груди, показывая, где находится украшение. — Ему было наплевать, а теперь что изменилось?

Мэри обводит троицу беспокойным взглядом. Ей кажется, что они все разом перестали доверять директору по одной-единственной причине: медальон как-то играет с их разумом. Она сама помнит то странное чувство влечения к нему с тех времен, когда вещь лежала в ее домике в Хогсмиде.

— Он хочет взглянуть на него. И сразу же вернет.

— Нет, — Сириус зло скрещивает руки на груди. Его отросшие смоляные волосы уже лежат на плечах. — Слишком опасно таскать медальон туда-сюда. Почему он сам не пришел?

Мэри пожимает плечами, на всякий случай вспоминая, в каком кармане лежит палочка.

— Потому, что ждал такой реакции? Слушайте, медальон действительно опасен, и ты сам говорил мне об этом, помнишь? Кто разбирается в магии лучше, чем Дамблдор? Никто. Он на вашей стороне. Я клянусь, что принесу его обратно…

Лили насмешливо кривит губы.

— Знаешь, Дамблдор уже обещал, что моя семья останется невредима. И где мой муж?

— Дамблдор советовал лучше выбирать Хранителя, — мягко напоминает Мэри, и глаза Лили сверкают. — Но вы выбрали Петтигрю, выбрали сами. При чем здесь Дамблдор? Он не может защитить каждого, если этот каждый нарушает правила.

После нескольких секунд тяжелой тишины Сириус рывком снимает с себя медальон и бросает на ковер. Лили делает незаметное движение, и Регулус осторожно берет ее за руку, но стоит Мэри сделать шаг, как Сириус резко вытаскивает палочку из кармана джинсов.

— Отойди. Я не могу позволить этой вещи покинуть дом, — глаза у Сириуса немного безумны, и руки дрожат. Мэри лихорадочно считает, что они все провели здесь недели три. Достаточно много на троих с медальоном. — Я ее уничтожу.

— Не смей! — Лили вырывается из рук Регулуса, в кроватке сразу начинает плакать Гарри, услышав ее отчаянный голос. — Это наша единственная зацепка! Мой единственный шанс отомстить.

Сириус отодвигает ее в сторону, но Лили сама сердито вытаскивает палочку.

— Акцио!

Медальон падает в ее руку.

— Акцио! — произносит Сириус в ответ, и медальон, блеснув в тусклом свете, ложится в его широкую ладонь. — Попался. Лили, мы должны его уничтожить. Он высасывает силы из меня три недели, а из вас гораздо дольше. Мы копаемся в книгах все это время и смогли только понять, что в медальоне черная магия, которая работает на сохранение жизни этого ублюдка.

— Мы близки, — замечает Регулус тихо. — Нам осталось изучить нескольких змееустов прошлого. Я уверен, что мы найдем ответ на все наши вопросы.

— Нет, — Сириус зажимает цепочку медальона в пальцах и отодвигает на максимальное расстояние. — Сейчас.

Огонь, вырвавшийся из его палочки, багрового цвета. Он мгновенно охватывает медальон, который Сириус выпускает из пальцев. Лили вскрикивает:

— Агуаменти!

Но ничего не происходит.

— Это Адское пламя! — Мэри тут же отходит на шаг, замечая, что ковер под медальоном загорается быстрее, чем спичка. — Нужно уходить, немедленно! Адское пламя невозможно ни остановить, ни контролировать.

Она лишь однажды видела, как с ним управляется опытный волшебник из отдела мракобороцев, но и он позволил пламени гореть лишь несколько секунд.

— Гарри! — Лили бросается к кроватке и берет плачущего ребенка на руки. — Только куда мы отправимся? В Хогсмид?

— В Хогсмид нельзя, — тут же замечает Регулус. — За Мэри может быть слежка, нам нужно быстро решить, где будет безопаснее всего…

Огонь перебегает на шторы и на кровать, дым начинает щипать глаза, и языки пламени поднимаются все выше и выше. Схватив книгу из библиотеки, Сириус дает всем знак следовать за собой, вниз, на кухню. Остановившись посреди комнаты, они все растерянно смотрят друг на друга, тяжело дыша.

— Площадь Гриммо, — Мэри смотрит в разгоряченное лицо Сириуса. — Там можно использовать такую магию, что к вам не смогут проникнуть, дом очень древний, и…

Наверху слышится треск. Мэри с отчаянием думает, что огонь поглотил медальон, и то, что было внутри, теперь управляет пламенем и подпитывает его. Нужно выбираться — как можно скорее, осталось только убедить в этом трясущего головой Сириуса.

— Ни за что!

— Нет выбора! — Лили, кажется, согласна на все, лишь бы выбраться отсюда. — Регулус, нам нужен Кричер!

— Я не собираюсь возвращаться в эту дыру, — лицо Сириуса искажается яростью. — Лучше сгореть или попасть в лапы Реддлу…

Мэри кашляет, прикрывая рот и нос рукавом мантии. Дым, ползущий с верхнего этажа, начинает заполнять кухню, и Гарри плачет все громче и громче. Пламя, охватывающее лестницу, сползает все ниже, и сразу становится жарко.

— Кричер! — отвернувшись в сторону, Регулус произносит имя эльфа с придыханием, и тот появляется мгновение спустя. — Забери нас отсюда.

Мэри делает шаг назад.

— Я останусь, чтобы потом не пришлось перемещаться в Хогвартс.

Лили пытается что-то возразить, но Кричер щелкает пальцами — и Мэри остается одна, беспомощно глядя на ползущее пламя. Из-за наложенного Дамблдором заклинания трансгрессировать из дома нельзя, нужно выбраться наружу. Шагая к двери, Мэри слышит звук обрушивающейся крыши, и дым, став еще плотнее, облаком преграждает ей путь к свободе. Кашляя, она снимает мантию и прикладывает ее ко рту, пытаясь дышать равномерно. Становится жарко, сверху на одежду падают угольки, обжигая кожу. Балки под крышей оглушительно трещат, и Мэри, замерев, зачарованно смотрит, как они опускаются все ниже и ниже.

Чьи-то руки, появившись из сизого дыма, обхватывают ее за плечи и с силой тянут за собой. Не пытаясь сопротивляться, Мэри теряет сознание.

Северус

Он не может уснуть вторую ночь подряд: то скидывает одеяло, то, замерзнув, натягивает до самого подбородка. С тех пор, как Дамблдор вытащил Мэри из горящего дома, прошло два дня, но Мэри так и не очнулась. Мадам Помфри говорит, что это от дыма — слишком много попало в легкие, а дым от Адского пламени особенно опасен.

Северус проводит рукой по лицу.

Бедная Мэри! Она такая белая, почти высеченная из хрупкого мрамора, лежащая на руках Дамблдора. Нежная и беззащитная. И тогда Северус подумал, сколько в ней силы, сколько спокойствия, хотя на самом деле она вот такая — беззащитная.

Часы на стене показывают пять утра, и Северус, окончательно скинув одеяло, опускает босые ноги на колючий ковер. За окном наверняка валит снег, но нужно дойти до Хогсмида и проведать мать и бабушку Мэри: Дамблдор попросил некоторое время давать ей успокаивающее зелье, но Северус и сам уже недели две пытался улучшить рецепт из Мунго и попробовать вернуть миссис Макдональд к нормальной жизни.

Мать, еще в длинной ночной рубашке и накинутом поверх шерстяном халате, возится у плиты, глядя на Северуса недовольно.

— Я справляюсь сама, сын, — произносит она угрюмо и кивает на натекшую лужу под его сапогами. — И уж явно не собиралась затевать уборку в шесть утра во вторник.

Он быстро взмахивает палочкой, и лужа исчезает.

Затем садится напротив матери за стол и смотрит на нее внимательно.

— Ты расстроена?

— Нет, — мать бросает на него взгляд через плечо. — Я ненавидела тот дом. Я слишком много в жизни ненавидела, и вот итог. Как Мэри?

— Все еще не пришла в себя, — Северус трет виски холодными пальцами. — Дамблдор говорит, что это нормально.

Мать фыркает.

— У него всегда все нормально. Ты хоть заходишь к ней?

— Конечно.

— Она умница, — мать разливает кофе по чашкам и ставит на стол. — В ней нет крайностей, и сейчас это кажется удивительным. Я никогда не встречала таких людей, в которых нет чего-то «слишком».

Северус задумчиво кивает, снова вспоминая неподвижную Мэри на руках директора.

— Она стоит тысячи твоих Лили, — заявляет мать, размешивая сахар в чашке. — При этом у нее свои недостатки, но она нормальная, понимаешь? Самая нормальная. С растрепанными волосами по утрам, синяками под глазами и плохим настроением, которое ей удается прятать. Но в ней нет этой безжалостности. Если бы твоей Лили сказали: "Отдай нам Снейпа, а мы расправимся с Реддлом" — она бы отдала.

Северус смотрит на мать исподлобья. Столько слов сразу — редкость для нее; она, видимо, действительно устала и от Тупика, и от огненности Лили, и от войны.

— Мам, — он трогает ее за рукав. — У тебя ничего не было хорошего в жизни?

Она отворачивается, и ему кажется, будто она наспех смахивает слезу. В эту секунду внутри него поднимает голову ярость к Лили — за все.

— У меня еще есть немного надежды, — мать хмурится, повернувшись к нему. — Если ты не будешь болваном и не упустишь хорошую девушку в погоне за иллюзиями.

Северус сердито пожимает плечами. Ему двадцать два, но мать вечно видит в нем упрямого подростка. Он и сам уже не чувствует того трепета в кончиках пальцах при воспоминании о Лили. Она осталась там, в детстве, вместе со всеми их приключениями, разговорами и волшебством. Там — за белой стеной дождя из воспоминаний.

— Я не лучший человек для Мэри, — произносит Северус тихо. — Не говоря о войне.

Мать молчит, потом поднимается и берет с полки маленькую колдографию.

— Мэри обронила давно, я нашла, когда решила устроить огромную уборку.

Северус аккуратно берет снимок. На нем светловолосый мужчина прижимает к себе Мэри, и та радостно смеется. Она совсем другая здесь: открытая и счастливая, и ее волосы ниже плеч.

Северус зачем-то прячет колдографию в карман и делает глоток кофе. Он сейчас ни в чем не уверен. Боль, которая колет сердце после осознания, что они с Лили остались в прошлом, еще слишком осязаема. Но его тянет к Мэри как к человеку, который понимает его, с которым у него много общего. Это настоящее увлечение или просто попытка спрятаться от самого себя?

Кто ответит?

Вернувшись в замок, Северус сразу же заглядывает в Больничное крыло. Мэри так и не приходит в себя, и Северус долго сидит у ее кровати, разглядывая черты ее лица. Да, она совсем не похожа на Лили, она сложнее, и он понимает это только сейчас.

— Она выберется, — растрепанный Люпин берет с тумбочки «Ежедневный пророк».

Северус бросает на него злой взгляд. Выберется и будет постоянно рядом с этим давящим на жалость неудачником. Когда-то он приглашал Мэри на танец на Рождественском балу, причем приглашал упорно — два года подряд, на четвертом и пятом курсах. Лили, тогда еще проводившая с Северусом субботние вечера, говорила об этом с веселой улыбкой.

Но Мэри отказала оба раза.

— Обязательно, — Северус тяжело поднимается и, не глядя на Люпина, выходит из больничной палаты.

Мэри

Предметы расплываются перед глазами, и ей приходится сосредоточиться, чтобы Ремус, читающий «Вечерний Пророк» через три кровати от нее, тоже не расплылся и не раздвоился.

— Давно я тут? — шепотом спрашивает она, и Ремус тут же поворачивается. — Ничего толком не помню.

— Третий день, — Ремус садится поудобнее и тут же морщится от остаточной боли. — Дамблдор навещает каждое утро, Снейп заходит раз пять на дню и ужасно раздражает. Он, знаешь, как-то особенно тяжело молчит и в этом молчании глубоко меня презирает.

Мэри пытается улыбнуться, но губы не слушаются, да и все тело не слушается ее, когда она пытается приподняться. Воспоминания вдруг врываются в голову из темноты, заполняя все огнем, дымом и перекошенным лицом Сириуса. Мэри закашливается.

— Нет сил даже руку поднять, — произносит она с грустью и тут же вспоминает о бабушке. Как она там одна? И животные. Кто будет заботиться о них? Наверное, Хагрид…

Мэри прикрывает глаза, ложась обратно на подушку. Ей слышатся треск бревен, чье-то злое шипение в огне и испуганные глаза Гарри. Сириус совсем спятил! Никто не рискнул бы разжечь Адское пламя в доме кроме него. Этот медальон действительно сводил их с ума, наверное, так даже к лучшему, что теперь его нет…

Дамблдор заглядывает к ней через полчаса, и Мэри благодарно ему улыбается.

— Вы зря не отправились на площадь Гриммо, — говорит он с упреком. — Вы могли бы попросить эльфа отправить вас сюда, в школу.

Мэри тихонечко стонет.

— Мне не пришло это в голову, сэр. Я только подумала, что мои перемещения могут отследить, а я ведь Хранитель. Но теперь, когда дом сгорел — Лили осталась без Хранителя?

Дамблдор кивает и похлопывает ее по бледной руке, лежащей поверх одеяла.

— Ей снова нужен Хранитель, чтобы защитить дом на Гриммо. И я снова попросил бы вас выступить в этой роли. Возможно, мне удалось бы уговорить на это Вальбургу, но для этого потребуется время, а у нас его совсем нет.

— Тогда почему вы сами не можете стать Хранителем? — Мэри хмурится. Ей не страшно, и она готова защищать Гарри до конца. Ей просто хочется знать, почему Дамблдор не собирается брать на себя эту ответственность.

Он мягко улыбается, словно застигнутый врасплох, а потом разводит руками.

— Я предлагал Лили свою кандидатуру, но она отказалась. Она не очень-то мне доверяет. А еще я нашел это, вернувшись к дому.

И Дамблдор вытаскивает из кармана потускневший и обуглившийся медальон.

— Он, — Мэри кивает. — Только я думала, он должен был полностью сгореть, ведь Сириус использовал Адское пламя?

Дамблдор задумчиво смотрит на две раскрывшиеся створки медальона, потом быстро убирает его обратно в карман.

— Поэтому я и отправился на поиски. Впрочем, Акцио сработало, хотя я и не надеялся на это. Думаю, у меня есть некоторые догадки относительно медальона и его цели, но вы сказали, что Лили и Регулус близки к истине. Послушаем сначала, что скажут они сами. Но если мои личные догадки верны, то до окончания войны еще очень далеко.

Мэри смотрит на него непонимающе, но Дамблдор только качает головой и поднимается.

— Профессор Снейп будет рад, что вы пришли в себя, он переживал за вас. С леди Макдональд все в порядке, я попросил давать ей успокоительное, чтобы Эйлин смогла с ней справиться. И, кажется, профессор Снейп собирается улучшить зелье от Мунго? Я буду рад, если у него получится. Ваша бабушка — замечательный человек и опытный мракоборец, она могла бы нам помочь.

Мэри провожает его растерянным взглядом, немного устав от разговора. Ремус смотрит на нее искоса, и она едва заметно кивает ему. Они давно не разговаривали наедине, но Мэри знает, что Ремусу так же больно наблюдать за отчаявшимся Сириусом, за уставшей Лили, как и ей самой. Вокруг как будто все время холодно, а все тепло осталось там, в школьной жизни.

Мэри вдруг вспоминает ту случайную встречу с Ремусом в Лондоне, когда он нечаянно сделал ей комплимент. Это был первый комплимент за долгое время и отчего-то хорошо запомнился.

Северус приходит поздним вечером, после всех занятий, вымотанный и какой-то совершенно бесцветный, только глаза по-прежнему непроницаемо черные.

— Привет, — Мэри натягивает цветастое одеяло до подбородка, смущаясь своих растрепанных волос и халатика в горошек.

Северус не отвечает, и его глаза впиваются в ее лицо: в них мелькает беспокойство и одновременно забота, и Мэри кажется, что она раньше не замечала этого взгляда.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, кинув сердитый взгляд на Ремуса.

— Плохо, — Мэри решает не врать. — Как будто воздуха не хватает. Как там Эйлин?

— Хозяйничает, — Северус лезет в карман и вытаскивает испуганного лукотруса. — Я подумал, может, тебе захочется, чтобы рядом было хоть одно живое существо.

Ремус многозначительно кашляет, но Северус даже не оборачивается. Мэри протягивает ладонь, и лукотрус тут же цепляется за нее своими листочками. Мадам Помфри, конечно, ее убьет, если узнает.

— Я потом его заберу, — обещает Северус, и на несколько секунд в палате повисает тишина. — Выздоравливай. Пойду проверять вчерашние работы шестого курса. Мне кажется, их рейтинг немного высоковат.

Мэри закрывает глаза и вытягивает руки под одеялом. Тепло, сонно и лениво. Она не успевает заснуть, слыша голос Ремуса:

— Как он, однако, указал на меня как на пустое место.

Мэри не отвечает, погружаясь в благословленную дремоту. На некоторое время ей не нужно беспокоиться ни о чем и ни о ком, кроме себя. Есть сейчас: она жива, она дышит. Все остальное пока подождет.

Регулус

Сириус, разъяренный и взъерошенный, как собака, которую погладили против шерсти, то целый день торчит у себя в комнате, то болтается по дому, топая по старым ступеням лестницы и стуча по перилам.

Мать же невозмутимо сидит в гостиной, читая «Аристократические заметки», написанные пра-пра-прадедом в те времена, когда женщины еще носили под бархатными мантиями длинные платья со шлейфом.

Когда они пересекаются, то над ними разражается незримая гроза. Сириус взъерошивается еще больше, мать хмурится и разглядывает его со всем презрением, на которое способна. Все становится хуже, когда на второй день она узнает, что Лили — магглорожденная.

— В этом доме много веков не появлялись такие, — мать подчеркивает слово «такие». — И я надеялась, что никогда не появятся.

— У нее нюх как у кошки, — язвительно замечает Сириус, вставая между ними, потому что Лили уже открывает рот, чтобы ответить на оскорбление. — И не пытайся с ней воевать. Сожрет и не заметит.

Регулус тяжело вздыхает, пытаясь понять, стоит ли хотя бы пытаться их примирить. Чем яростней становится Сириус, тем холоднее взгляд Вальбурги.

— Кричер! — Вальбурга хлопает в ладоши, и эльф тут же склоняется перед ней в почтительном поклоне. — Я сегодня буду ужинать у себя.

Лили поглаживает Гарри по голове и качает головой:

— Не нужно, мы спокойно будем есть в своей комнате. Она достаточно большая для двоих, и за это я благодарна. Мне некуда больше бежать, так что давайте стараться избегать друг друга.

Вальбурга делает к ней шаг, рассматривая Гарри:

— Сколько ему?

— Полтора.

— Дети чрезвычайно быстро растут, — произносит она с едва заметным оттенком грусти. — Вот так носишься с ними, рискуешь собственной жизнью, а потом из них вырастают абсолютно неблагодарные балбесы. Моя мать всегда говорила: заводи минимум двоих, хоть с одним не промахнешься.

В тишине слышно сопение Сириуса, но Лили, тряхнув головой, тихо замечает:

— Боюсь, у меня больше не будет детей.

— Поживешь — увидишь, — Вальбурга кривит губы, все еще разглядывая Гарри. — Полукровка же? Поттеры ведь чистокровные волшебники. И как они умудрились связаться с такой рыжеволосой девицей без роду и племени?

Лили дергает плечом и всем своим видом выражает желание уйти как можно скорее. Ссориться она боится: Вальбурга — не Эйлин, и Регулус понимает это по выражению ее бледного лица. Все извлекают некоторые уроки из тех событий, что случаются с нами в жизни.

Спустя неделю Регулус все-таки добирается до конца увесистого тома по Темной магии и едва не падает с кресла, прочитав про Герпия Злостного. Выбежав из комнаты босиком, он яростно стучится в комнату Лили и, не дождавшись, пока ему разрешат войти, сам толкает дверь. Лили с Сириусом сидят на полу и наблюдают, как Гарри играет со старым мотоциклом с потертой краской. Регулус с радостью замечает, что Сириус все больше напоминает самого себя после того, как медальон уничтожен.

— Нашел, — произносит он, задыхаясь, и захлопывает за собой дверь. — В медальоне была часть души Лорда. Вот почему он спрятал его в пещеру, вот почему он взял с собой Кричера: думал, тот погибнет, а с ним канет в лету и его секрет.

Лили и Сириус разом поднимаются на ноги.

— Вот и секрет его беспечности, — цедит Сириус сквозь зубы. — Если умрет, то доберется до кусочка души и воскреснет. Сколько у него может быть таких медальонов?

Регулус быстро пробегает строчки глазами.

— Кусочек души можно спрятать в любой предмет или животное. Но расколоть душу очень трудно, скорее всего, осколков не так много. Герпий сумел сделать только один крестраж — так называется вместилище для души. Но Лорд намного сильнее этого несчастного Герпия.

Сириус морщится.

— Прекрати называть его Лордом, Мерлина ради.

Лицо Лили из бледного становится розоватым, и Регулус понимает: она в ярости.

— Сукин сын! — шепчет она, чтобы Гарри, увлеченный мотоциклом, не услышал. — Сукин сын!

Сириус смотрит на нее обеспокоенно и тихо замечает:

— Нам придется говорить с Дамблдором, Лили, без него в этой ситуации мы точно не справимся. Он давно следит за Реддлом, он может предположить, где найти другие осколки, если они существуют.

Лили кладет руку на голову Гарри и притягивает к себе. Тот сопротивляется, размахивая мотоциклом в воздухе.

— Я уверен, что он будет в восторге от нашего открытия, — произносит Сириус мрачно, и Регулус согласно кивает. — Он всегда приходит в восторг от какой-то неземной ерунды.

— Бж-ж-ж! — соглашается Гарри, и мотоцикл мягко падает на ковер. — Бж-ж-ж!

Северус

Люпин, под оборотным зельем уже гуляющий по школе в образе ассистента МакГонагалл, наконец перестает мешать ему своим присутствием, и Северус второй вечер проводит в больничной палате, рядом с Мэри.

Буквы у нее перед глазами еще расплываются от головной боли, и она просит его почитать «Как ухаживать за лунными тельцами», чтобы после выздоровления снова взяться за занятия.

Северус терпеть не может лунных тельцов. В жизни вообще мало того, что ему действительно нравится, и лунные тельцы явно не входят в этот список, как и животные вообще. Ему никогда не приходило в голову завести кота или собаку, есть сова для почты — и достаточно. Он также никогда не понимал идеи об одиночках, которые находят утешение в общении с животными: как безмолвное существо может заменить человека?

— Чтобы лунные тельцы размножались в неволе, их нужно гладить каждый день, — читает Северус мрачно и переворачивает книгу, чтобы взглянуть на форзац. — А, ясно. Хотел узнать, кто пишет эту драконью чушь.

— Давай дальше, — Мэри поворачивается набок, снова укрывшись одеялом так, что он видит только ее лицо. — Интересно же.

— И кормить древесными стружками, вымоченными в яблочном сидре. Что?

— От сидра они становятся менее застенчивыми, но надо не перестараться, иначе они попросту опьянеют.

Северус приподнимает брови, но Мэри не улыбается, а значит, нужно продолжать.

— Сразу после рождения детенышей папу-тельца нужно изолировать на некоторое время, примерно недели на две, — Северус останавливается. — И продолжать его поглаживать?

Мэри громко смеется, потом так же громко кашляет, приложив руку к груди. Северус с тревогой передает ей чуть остывший отвар, который мадам Помфри сварила в огромном чане.

— Малыши-тельцы очень открыты и совсем не стесняются: застенчивость приходит к ним только к пубертатному периоду, — Северус постукивает пальцем по странице. — Это получается, что они будут жевать мою мантию еще добрых месяца три?

— Придется потерпеть, — Мэри улыбается, глядя на него снизу вверх. — Я тут еще неделю точно проведу, а дальше ты сможешь вздохнуть спокойно. Мне кажется, ты отлично справляешься. Пробеги, пожалуйста, по тексту: там не сказано, что можно давать молодняку в качестве подкормки зимой?

Северус покорно листает страницы, впиваясь глазами в текст. Странное ощущение теплоты появляется каждый раз, когда он оказывается рядом с Мэри. И та зияющая, страшная пустота, которая охватила его после разговора с Лили, начинает отступать маленькими шажками.

— Еловые ветки.

— Принесешь им завтра?

— Завтра у меня целый день занят.

— Тогда я попрошу Ремуса, ему все равно нечего делать.

Северус тут же хмурится. Чертов Ремус! Он уже умудрился притащить Мэри цветок дьявольских силков, пока помогал Стебль в оранжереях. Цветок на силках появляется только раз в год, как раз в начале февраля, и Ремус, видимо, счел это оригинальным.

— У меня есть окно между пятым и вторым курсами, — замечает Северус торопливо. — Думаю, я успею заняться этими отвратительными созданиями.

Мэри снова смеется.

— Знаешь, этим ты мне нравишься. Правдой.

Северус переводит на нее недоверчивый взгляд. Это простые дружеские слова, не больше. Не стоит тревожить свою пустоту очередной иллюзией, она еще не отошла от прошлой.

— Люди часто врут, чтобы другим было комфортно, — Мэри подкладывает руку под покрасневшую щеку. Ее болотные глаза болезненно блестят. — Врут до последнего, пытаясь создать картину идеальной жизни, но в конечном итоге все равно причиняют боль. А всего-то лишь нужно одно: говорить правду с самого начала и тогда, когда это необходимо. Спасибо за честность. Я это очень ценю. И знаешь, еще: спасибо, что ради меня ты готов потратить свой перерыв на этих «отвратительных» существ.

Северус отворачивается.

— Может быть, люди просто хотят верить в свою иллюзию до конца. Трудно признаться себе, что все кончилось, что это — точка. И они тянут время, чтобы было не так больно.

— И было больно другому, — Мэри хмыкает. — Я понимаю. Хотя, наверное, не до конца.

— Когда я пытался разговаривать с Лили, всегда получалось, что мы хотим разного. Ей нравится быть в центре, а мне — поближе к краю, ей нравятся люди, я же им не доверяю. Все наши интересы в одно мгновение перестали совпадать.

Мэри приподнимается и опирается головой о согнутую руку.

— Интересы — это полная чушь, правда. Самое главное — то, как вы видите будущее. Вот где подвох.

— И это тоже не совпадало.

— Представляю, — Мэри тихо выдыхает. — Лили вечно хотела семью, ораву детей, застолья, шумные вечера и мужа, который будет подставлять плечо в трудный момент. Не знаю, мне двадцать два, и я все еще не мечтаю о толпе детишек. Как-нибудь потом, сейчас и так дел хватает. Мы все очень разные, и, думаю, везение — это если тебе встречается кто-то похожий на тебя.

Северус согласно кивает. И снова кажется очень странным сидеть вот так возле Мэри и с холодным сердцем понимать, что они с Лили — настолько разные, насколько это возможно во вселенной.

— Слушай, там еще нюхлеры и огненные крабы, — Мэри зевает, прикрывая рот ладонью. — И три топеройки.

— Я понял.

— Топеройки могут прокусить щиколотку, осторожнее.

— Они, кажется, едят мандрагору?

— Да, — Мэри морщится, вспоминая про орущее растение. — Я и сама не всегда радуюсь этой временной работе с существами. Хочется заниматься чем-то чуть более серьезным. Но доступ к курсам мракоборцев мне закрыт из-за библиотеки, а за животными все равно нужно приглядывать, потому что Граббли-Дерг уехала. Ее обидело, что меня поставили вместо Кеттлберна.

В палату возвращается Люпин, и Северус тут же поднимается, изображая полную невозмутимость.

— Договорились, я помогу, — произносит он коротко. — Хотя, конечно, и Хагрид мог бы заняться хоть чем-то и перестать болтаться по Лесу по ночам.

На лице Люпина возникает понимающая улыбка, и Северус поспешно уходит, оставляя их с Мэри наедине. Цветок с дьявольских силков! Надо же. Что этот оборотень выдумает в следующий раз? И что он может дать Мэри?

От этой мысли Северус останавливается, свернув к Большой лестнице. А что он сам может кому-либо дать, кроме сгоревшего дома, нескольких накопленных галлеонов и опустевшей души?

Кому мы нужны сломанными?

Мэри

Спустя неделю ей уже хватает сил выходить из палаты и бродить по замку, разговаривая с портретами и посещая занятия Северуса и МакГонагалл. Свои собственные уроки она возобновит через несколько дней, когда перестанет так часто задыхаться. Единственное, что пока невозможно — это увидеть бабушку, но Эйлин заботится о ней, и Мэри каждый раз благодарит Северуса за это.

Мама до сих пор молчит, хотя Мэри отправила ей уже три письма. Драконы интереснее собственной дочери — Мэри уже давно с этим смирилась. Удобнее полагать, что мать так и не пришла в себя после развода, хотя прошло уже пятнадцать лет. Время лечит не всех.

Свободные часы Мэри проводит в оранжереях у Стебль; дьявольские силки уже отцвели, но ей каждый раз неловко вспоминать о маленьком подарке Ремуса, который еще живет в вазочке на тумбе.

Ей жаль его, и она ему сострадает. От одного вида его усталого лица и этих глаз, тоже уставших и измученных недавней болью, у нее сжимается сердце. Ей хочется протянуть ему руку, но это будет неправильно. Нельзя любить из жалости, и нельзя принимать такую любовь.

— Как ты чувствуешь себя сегодня? — Ремус ставит перед ней поднос с едой из Большого зала. — Притащил все, что мог.

Мэри смотрит на него с благодарностью.

— Почти что хорошо. Завтра-послезавтра смогу вернуться в Хогсмид и продолжить занятия.

Ремус кивает. Мэри думает, что они с Северусом очень похожи: оба росли замкнутыми, без друзей, Ремусу даже повезло меньше: у него не было никого до самой школы. А потом почти все погибли. Остается только Сириус, но он последнее время совсем не отличает реальность от выдумки.

— Я еще задержусь здесь, — Ремус вздыхает. — Посмотрим, может, побуду некоторое время помощником преподавателей, чтобы не попасться Пожирателям, но рано или поздно все равно придется возвращаться на войну. Мне неловко при мысли, что Орден сражается без меня.

Мэри подается вперед и похлопывает его по плечу.

— Ты был ранен, едва жив. Тебе нужна эта передышка, Ремус.

Он осторожно накрывает ее руку своей широкой ладонью и едва заметно улыбается.

— Спасибо за поддержку.

Его голубые глаза блестят совсем близко, и Мэри смущается. Нельзя сказать, что она не находит его симпатичным — но это просто общее признание факта, сам по себе он ее не привлекает. Ей трудно увлечься человеком, который настолько не любит себя — гораздо больше, чем Северус, и который даже отчасти презирает свое состояние. Ему нужна не она, а другая — более дерзкая и опасная, ради которой он сможет подняться и пойти. Ради нее самой он не поднимется, а попросит помощи и только и будет ее просить.

— Пожалуйста, — Мэри незаметно высвобождает руку. — Я пойду прогуляюсь, Стебль говорит, что орхидеи зацветают в феврале, ужасно хочется на них посмотреть.

Ремус бросает на нее понимающий взгляд и вытаскивает из сумки пару учебников.

— Освежаю знания, — поясняет он кратко. — Вдруг мне когда-нибудь придется работать в Хогвартсе. Вакансия преподавателя Защиты от Темных искусств может появиться в любой момент.

Мэри берет с вешалки теплый плащ и выскальзывает из палаты. Знакомые студенты здороваются, кто-то ждет ее возвращения, кто-то желает поскорее выздороветь. Оказавшись в оранжереях, она глубоко вдыхает запах влажной плодородной земли, перемешанный с теплом и ароматом цветов. Она долго бродит по дорожкам, думая о словах Дамблдора, о его просьбе снова стать Хранителем. Да, она готова, хоть это и смертельно опасно, страшно ей только при воспоминании о лице Мальсибера в тот момент, когда он преградил ей дорогу из библиотеки. Жуткое лицо.

Ей иногда снятся кошмары о том дне, когда Мальсибер и Эйвери подкараулили ее у туалета. За семь лет эти сны так и не исчезли.

— Люпин сказал, что ты здесь, — Северус кривит лицо при имени Ремуса. — Это правда, что Дамблдор снова хочет сделать тебя Хранителем?

Его глаза выражают крайнее неприятие этой идеи, но Мэри разводит руками:

— А кто еще? Все, кто сейчас сражается, кто защищает магглов — известны Реддлу. Самому Дамблдору не доверяет Лили. Вальбурга вряд ли пойдет на такую сделку. Кто остается, Северус? Я. Кому еще ты доверишь правду? Сейчас любой может переметнуться на другую сторону, спасая свою жизнь. А речь идет о жизни ребенка. Я не могу отказать, хотя мне действительно страшно.

Северус зло скрещивает руки на груди.

— У Лорда иссякает терпение. Он может приказать убивать каждого мага, потому что прекрасно понимает, что оберегает Лили. Из всех возможных способов заклятие Доверия самое надежное. Но, как ты помнишь, со смертью Хранителя оно значительно слабеет.

Мэри тихо произносит, глядя в его обеспокоенные глаза:

— Я понимаю, правда.

— Не говоря о пытках и прочем. Никто не даст тебе спокойно умереть, поверь мне.

— И это я тоже понимаю.

Северус качает головой и зло пинает носком сапога красноватый песок дорожки. Мэри не знает, как ему объяснить, что у нее нет другого выхода, что ни у кого нет, но осознание, почему он так злится, перекрывает все мысли.

— Я живучая, честное слово, — Мэри протягивает руку и касается его руки. — Вспомни мантикору, теперь пожар…

Северус смотрит на нее так, словно хочет что-то сказать, но не решается. Он, наверное, и сам еще не до конца понимает, что сейчас чувствует к окружающим его людям. И поэтому лучше промолчать — чтобы потом не стало неловко за случайно вылетевшие слова.

— Я не собирался быть оригинальным и тоже хотел принести тебе цветы, — говорит он, чуть отойдя в сторону по шуршащему песку. Рука Мэри падает вниз. — Но я не нашел подходящих, они еще не зацвели. Мне кажется, ты похожа на голубой гиацинт, Мэри, а они никогда не расцветают раньше срока. Я иногда добавляю их в зелье от головной боли, и, увы, придется подождать до середины марта.

— Люблю гиацинты, — Мэри смотрит на его строгий профиль. — Но мне еще никто их не дарил.

— Откажи Дамблдору.

— Я не могу, — Мэри качает головой. — Ты же знаешь, что не могу.

Северус поворачивается к ней спиной и быстро выходит из оранжереи, оставив Мэри стоять посреди влажной теплоты и запаха цветов. Ей еще нужно выкопать пару мандрагор для топеройки и нарвать свежей травы для нюхлеров, но когда она берет смешные меховые наушники, ее пальцы дрожат. Страшно! Не умереть, нет — остаться безумной калекой или инвалидом и обременять других заботой о себе. Она вспоминает ненормальный взгляд бабушки и быстро смахивает сбежавшую слезинку. Но слезы не останавливаются, и, пока Мэри выкапывает мандрагору, они катятся и катятся одна за другой.

Северус

Лорд стоит вполоборота у камина, и его любимая Нагайна, едва заметно шипя, лежит на толстом голубом ковре. Лорд сегодня не в духе, и его настроение отражается на всех: Лестрейнджи, напряженные и мрачные, сидят в самом углу гостиной, Эйвери и Мальсибер стоят у дальней стены, Треверс и Малфой со слегка испуганными лицами замирают у окна. Остальных нет: они разбросаны по стране, большая часть из них сосредоточена в Лондоне. Розье попал в Мунго после стычки с Орденом и временно вышел из строя.

— Ты не нашел ту девку с книгой? — Лорд поворачивается к Мальсиберу, и тот вздрагивает.

— Нет, господин. Библиотекарю стерли память, а лист из книги посещения вырвали. Я не думаю, что это была какая-то важная…

Лорд жестом прерывает его лепет.

— Важная, Мальсибер. Никто просто так не сунется в библиотеку сейчас, когда вокруг полно моих людей. Даже Орден не появляется там чаще, чем им это нужно. И тут, посреди всего, эта девчонка с книгой, — Лорд наклоняется, чтобы погладить Нагайну. — Ты точно не знаешь, кто она, Мальсибер?

— Нет, господин.

Лорд кривит свои некрасивые тонкие губы и взмахом палочки заставляет Мальсибера упасть на колени. Остальные наблюдают за ним покорно, прекрасно понимая, что каждого ждет наказание за свою оплошность. С одной стороны — это дисциплинирует куда лучше, чем мягкий взгляд Дамблдора и его абсолютное безразличие к поведению Сириуса, с другой — это порождает постоянное желание выбелить себя и подставить другого.

— Малфой мог бы использовать своего эльфа, — ворчит Мальсибер, и Эйвери тут же кивает. — У эльфов своя магия, они могут разузнать информацию, которую нам так трудно получить.

Лорд перестает гладить Нагайну и делает шаг к побелевшему от ужаса Люциусу.

— Это правда? Что могут домовики?

— Многое, Лорд. Трансгрессировать без магии, некоторые заклинания на них не действуют, и…

Лорд прерывает его, и на его безобразном лице проступают сомнения. Он словно вспоминает что-то, о чем его последователи не должны знать, потом с сомнением поворачивается к Северусу.

— Эльф может выбраться из любой ситуации?

— Практически, господин. Если не ранен или не связан. Эльфы обладают достаточно сильной магией, при этом они пользуются ей без всяких палочек. Скорее всего, это тянется с тех времен, когда волшебники приютили эльфов, чтобы те не смогли одержать верх над ситуацией.

Лорд хмурится, и все, кто находится в гостиной, тут же напряженно выпрямляют спины.

Но в этот раз им везет.

— Я оставлю вас ненадолго, — произносит Лорд холодным голосом, и от того, как зловеще он звучит, у Северуса по коже невольно пробегают мурашки. — Нужно кое-что проверить. Я скоро вернусь и захочу узнать о ваших дальнейших планах. Мне надоело обо всем думать самому. Ты согласен, Люциус?

Вместо ответа тот склоняет дрожащую голову, как осенний лист при порыве ветра. Лорд презрительно усмехается и, положив Нагайну на плечи, трансгрессирует из гостиной. Северус сразу понимает, куда он отправился: в пещеру. В ту самую пещеру, из которой Регулус принес медальон и которая теперь пуста. Он-то думал, что эльф погиб в борьбе с инферналами, но слова об эльфийской магии заставили его задуматься. Медальона, конечно, он не найдет, свяжет это с книгой и библиотекой и сразу поймет, что именно ищет Орден.

Внутренне похолодев, Северус тут же изображает энтузиазм и предлагает несколько идей по противостоянию Ордену, но пристальный тяжелый взгляд Беллатрисы следует за ним постоянно. Но на нее ему плевать, он думает о том, что может случиться с Мэри, если до нее дотянется хоть кто-то из мечтающих выслужиться перед господином. Особенно Мальсибер. Особенно если он ее вспомнит. Северус так и не знает, в чем действительно заключалась та шутка, которую случилась с Мэри в туалете на третьем этаже, но он уверен, что ничем хорошим она не была. Поэтому Мэри так волнуется, не помнит ли ее этот высокий угрюмый убийца.

Мэри…

Северус вспоминает ее болотные глаза, и ему сразу становится тепло. До этой повторной встречи с ней после школы, в кабинете директора, он словно спал в своей постоянной иллюзии, где они с Лили после всех бед наконец останутся вместе. Иллюзия была насквозь фальшивой, но ему до глубины души хотелось в нее верить. А потом пришла Мэри — с этими ее глазами — и повернула все в другую сторону.

С Мэри не должно случиться ничего плохого.

И Северусу отчаянно хочется оказаться поскорее в замке, чтобы увидеть ее и сказать, что он уже почти довел до совершенства зелье для ее бабушки.

Северус

Мать хмурит брови, разглядывая темное здание на перекрестке небольших дорог Лондона.

— Неужели он живет здесь? Впрочем, неудивительно: его всегда тянуло в мрачные места. Когда-то у нас был выбор — остаться в Тупике или уехать, но твой отец уперся рогами: мол, место тихое, нас с тобой никто не видит.

Северус поеживается под мантией. Значит, у отца был шанс все изменить, но он испугался. Испугался, что жизнь может стать лучше, если приложить немножко усилий. Совсем как он сам сейчас.

Они поднимаются вверх по грязной узкой лестнице. Мать старается не касаться перил, неприязненно морща нос и разглядывая все вокруг с неприкрытым отвращением. Северус останавливается перед коричневой дверью и негромко стучит.

— Войдите! — голос совсем слабый, и от этой слабости у Северуса почему-то холодеют пальцы.

Он пропускает мать вперед, а потом заходит сам и тут же затыкает нос от ударившего в него запаха. Мать только скептически хмыкает.

— Не сомневалась, что этим ты и кончишь.

Отец, сидящий на большом стуле с погрызенными ножками, приветствует их поднятой пивной бутылкой. Другие бутылки — пивные, винные — стоят около стола. Неподалеку валяется рабочая одежда: в такой ходят уборщики, и, видимо, это единственная работа, которая удерживает отца от долгов.

— Ты обещал…

— Я узнал про дом. Что там случилось, дьявол вас раздери? — обросший, с седой щетиной вместо бороды, отец кажется жалким, но по глазам матери Северус знает, что ей не жаль.

— Ты бросил этот дом, — замечает мать негромко. — Ты не имеешь права нас обвинять.

— И зачем ты пришла? Посмотреть, каким я стал?

— Успокоить совесть, — мать взмахивает палочкой, и пустые бутылки послушно отправляются в мусорный пакет. — Думала, ты страдаешь здесь, думала, мое упрямство тебя из дома вышибло. Как оказалось, не во мне дело.

Отец со звоном ставит бутылку на стол.

— В тебе, Эйлин. В тебе. Я хотел любви — а получил насмешку, я хотел уважения — а получил презрение, я хотел ребенка — а получил ведьмовское отродье, которое всем характером пошло в тебя. Я пытался быть хорошим, Эйлин. Но я слаб, у меня нет сил терпеть. Я каждую ночь не сплю, думая о том, что всеми своими поступками оттолкнул от себя сына, а ведь он мог любить меня и уважать. Дети чисты и невинны, а я видел в нем лишь магию и грех.

Ты пришла за моим прощением? Я прощаю тебе мою сломанную жизнь с убитой надеждой. Смотри, сын, что такое — пытаться любить того, кто тебя использует и отвергает.

— Ты знал, что я тебя не люблю, — мать скрещивает руки на груди. — Ты прекрасно понимал, что я хотела сбежать из дома.

Отец размахивает бутылкой в воздухе.

— Да, конечно. Та ужасная история с твоим братом. О да, я помню, как ты до дрожи боялась даже произносить его имя.

— И я благодарна тебе за многое, — мать качает головой. — Но продолжать разговор я не хочу. Будь здоров, Тобиас, и береги себя, как ты никогда не берег нас. Я прощаю тебе все, что произошло за эти долгие, мучительно долгие годы. Я вижу, что ты жив — этого мне достаточно. Но я устала. И я рада, что этот чертов дом сгорел.

Отец долго вглядывается в ее лицо. Его плечи опускаются.

— Я тоже рад. Жаль только, что за душой ни гроша не осталось.

Мать криво улыбается.

— Хоть в чем-то мы сходимся.

Северус поворачивается вместе с ней к выходу, но отец поспешно окликает его:

— А ты останься.

Мать коротко кивает, оставляя их наедине. Северус провожает ее задумчивым и встревоженным взглядом, пытаясь понять, что он помнит об этом ее брате, чье имя слышал лишь однажды. Что такого страшного могло случиться в доме Принцев?

Он медленно проходит к столу и садится напротив отца. Чужой человек — и все-таки не чужой. Невозможно, даже при всей своей неприязни, вытолкнуть из головы мысль, что перед ним — отец. И что его немного жаль.

— Где теперь она живет?

— В Хогсмиде.

— В этой волшебной деревушке? — отец задумчиво его рассматривает. — Что же, пускай… Ты несколько изменился. Кажется, будто стал взрослее.

— Я сделал несколько выводов, — Северус постукивает пальцами по столу. — И не без твоего участия.

Отец грустно и словно ободряюще улыбается. А потом сильно-сильно кашляет, и звук кашля отражается в стенах.

— Хоть немного от меня пользы. Жаль, что я своих выводов не сделал. Но я бы хотел.

— Ты опять вернулся к прежнему.

— Нет. Я просто устал, — отец откидывается на спинку стула. — И мне почему-то кажется, что я устал слишком сильно, чтобы двигаться вперед. У твоей матери еще есть огонь в глазах, у меня же внутри — пусто. Я бы хотел увидеть этот Хогсмид.

Северус несколько раз моргает. Отец, который ненавидел его за способность к магии, который при каждом удобном случае отпускал колкости про магию, теперь хочет увидеть Хогсмид. Он вспоминает, что отец говорил что-то о разочаровании в религии. Может быть, он просто хочет исправить ошибку, чтобы выглядеть лучше в своих глазах? Северусу не хочется говорить «да», но в голове почему-то возникает лицо Мэри, смотрящее на него с упреком, и он неохотно кивает. Каждый заслуживает второй шанс. И каждый имеет право не прощать, как не прощает мать. Нет правого и виноватого, есть судьбы и время. Мать специально пришла проверить, можно ли еще что-то изменить, и нашла ответ. Лучше сделать шаг, чем вечно думать, а могло ли все быть совсем иначе. Точка поставлена после нескольких месяцев неопределенности: пути родителей больше не пересекутся. От этой мысли на душе становится спокойнее.

— Я заберу тебя в пятницу, — обещает Северус тихо.

Мэри

Бабушка выглядит гораздо лучше теперь, и это целиком заслуга Северуса. Он возится с зельем каждый вечер, добавляя или уменьшая тот или иной ингредиент. Мэри иногда заходит в его кабинет, с интересом наблюдая за булькающим зельем в котле, за разноцветными колбочками. У нее самой по зельеварению было всего лишь «Выше ожидаемого» почти все годы, и только на выпускном она каким-то чудом получила «Превосходно». Наверное, благодаря Лили.

— Добавим немного брусничного листа, — задумчиво произносит Северус. — У них он в крошечной пропорции, но я уверен, что он отлично работает.

Мэри улыбается, глядя на его сосредоточенное лицо.

— Мадам Помфри скоро начнет нервничать.

— Мне до нее далеко, — он качает головой. — В болезнях я разбираюсь только точечно, да и лишь в тех, где требуется сложное зелье. Это больше химия, чем медицина. Я могу соединять, смешивать, выдерживать, отмечать результат.

— У тебя отлично получается, — произносит Мэри утвердительно и как бы невзначай касается рукой его плеча. Северус тут же откликается на это прикосновение взглядом: его темные глаза смотрят выжидающе и вопросительно. — Как думаешь, как скоро припадки прекратятся совсем?

— Не могу сказать точно, — Северус опускает глаза на зелье. — Думаю, для поддержания состояния ей придется постоянно быть на лекарствах. Вот в этом и минус моего зелья: оно помогает, но не излечивает. Как только она перестанет его пить, все может вернуться и, боюсь, еще сильнее.

— Значит, пока ты рядом, ничего не случится.

— Вроде того.

Мэри отворачивается, чтобы скрыть слегка проступивший румянец. Северус немного меняется, и ее чувства к нему — тоже. Сейчас он кажется ей надежной опорой, человеком, который всегда ее поддержит. И если раньше он просто интересовал ее, то теперь она начинает испытывать в нем некую потребность. Чтобы он был рядом. Чтобы он поговорил с ней, даже если ни о чем. Может быть, ей просто одиноко, и она хватается за единственную соломинку? Но ведь ей не хочется уделять такое внимание по отношению к Ремусу — там есть только сострадание и жалость.

— Зря ты снова стала Хранителем, — Северус бурчит это себе под нос, но слышно, что он недоволен. — Дамблдор, если взглянуть на него трезвыми, а не полными восхищения глазами, очень опасный человек. У него есть цель, а цель оправдывает средства. Что-то вроде «ну, если ради этого Мэри должна умереть, значит, так тому и быть». Он верит в какой-то закон Вселенной, космический баланс. Все, что происходит, должно произойти. Поэтому он и не выступает против Лорда: это вмешательство в ход истории. Конечно, гораздо интереснее играть в игру.

Северус поднимается и протягивает Мэри колбочку с розоватой жидкостью.

— Я провожу тебя до деревни.

Мэри прячет лекарство во внутренний карман мантии и с сожалением покидает натопленный кабинет. На улице холодно, сыро и ветрено, и когда они добираются до домика, их головы становятся похожи на гнезда неуклюжих птиц.

Бабушка сидит за столом вместе с Эйлин и при виде Мэри сразу широко улыбается. Она еще немного потеряна в пространстве, даже когда приходит в себя, но все активно помогают ей разобраться в настоящем. Мэри целует ее в щеку.

— Принесла тебе еще немного зелья.

— Это вот этот молодой человек помогает мне выбираться из тьмы на свет? — та прищуривается, разглядывая Северуса с ног до головы. — Ничего. Получше твоего прежнего.

Мэри вспыхивает и делает вид, что пытается достать чашку с самой верхней полки кухни.

— Мы друзья, — голос Северуса раздается за спиной, и Мэри роняет чашку. — Тебе помочь?

— Справлюсь. Репаро!

Чашка, целая и невредимая, отправляется в раковину. Мэри осторожно достает остальные и расставляет на столе. Друзья, конечно, друзья. Они оба ни на что не рассчитывают. Сначала нужно избавиться от старых ран.

— Мы с Эйлин говорили о времени, когда Хогвартс был другим. Сейчас, при Дамблдоре, он кажется мне более опасным. При Диппете все было спокойнее и традиционнее. И у мракоборцев было чуть меньше работы. Но тогда не было войны.

— Диппет проморгал Реддла, — замечает Мэри.

— А Дамблдор дал ему развиться, не пустив на место преподавателя. Ведь в школе за ним было бы гораздо проще приглядывать.

— Чтобы он вербовал себе новых сторонников? — Мэри пожимает плечами. Ей слишком уютно и тепло, чтобы спорить с кем-либо. — Это было бы довольно рискованно. Все-таки детей легко увлечь глупыми идеями о превосходстве чистой крови.

Бабушка — чистокровная волшебница — тихо хмыкает. Она-то вышла за деда не по сильной любви, скорее, по удобству, но считает, что такой брак — комфортный — самый лучший. Дед ее на руках носил, пока не погиб сам.

Они разом оборачиваются на внезапный стук в окно: сова, отчаянно маша крыльями, просит впустить ее внутрь. Мэри приоткрывает створку, и птица усаживается на плечо Северуса. Он молча снимает письмо с ее лапки и торопливо разворачивает.

— Вот, возьми, — Мэри находит на полке чуть подсохшее совиное печенье и протягивает птице. — Спасибо, что прилетела в такую непогоду.

Северус поднимается из-за стола и проходит в гостиную, и Мэри, заметив выражение его лица, идет следом за ним.

— Что-то случилось? — спрашивает она тихо.

— Бабка просит меня навестить ее еще раз, — произносит он глухо и снова вопросительно смотрит на Мэри. — Ты пойдешь со мной?

Она поспешно кивает. Разумеется, она не бросит его одного в этом странном и забытом всеми доме, где высокомерная старуха доживает свои дни. Почему люди так ослеплены своими иллюзиями, своими идеалами? И почему они считают, что могут рушить чужие жизни?

А потом она думает, как же часто наша оболочка и наше естество не совпадают. Внешне мы можем быть кем угодно: двойным шпионом, Дамблдором, преподавателем травологии; а внутри мы — хрупкие, со своими болевыми точками.

— Я пойду.

Рука Северуса легонько касается ее руки.

— Спасибо.

Когда они возвращаются на кухню, бабушка уже снова непонимающе смотрит перед собой, и ее губы шевелятся. И у Мэри до боли сжимается сердце.

Северус

Он находит Мэри около хижины Хагрида: она возится с тельцами, тщательно наглаживая каждого жеребенка. Неподалеку от нее счастливый нюхлер играет с золотым галеоном.

— Есть новости? — Мэри поднимается на ноги и всматривается в его мрачное лицо.

— Я уверен, что Лорд был в той пещере, — Северус понижает голос до шепота. — И, если этот медальон действительно важен для него, последствия могут быть самыми страшными.

— Он знает точный адрес Регулуса?

— Сомневаюсь. Но кто-то из Пожирателей может знать, — Северус поджимает губы, глядя в ее нежное бледное лицо. — Поиск Хранителя он давно начал. Тебе ни в коем случае нельзя появляться в Лондоне или где-либо еще. Поэтому я, наверное, не возьму тебя в дом Принцев. За мной тоже могут следить, и Хогвартс — единственное безопасное место сейчас.

Мэри заправляет выбившуюся из-под капюшона прядь волос с золотинкой. Эта прядь кажется такой солнечной по сравнению с тусклым февралем.

— Не ходи к Принцам без меня, — произносит Мэри тихо, и от ее голоса у Северуса бегут мурашки. — Я переживаю за тебя. Вдруг это какая-то ловушка?

— Я справлюсь.

— Я знаю. Ты прекрасно справляешься со всем и без меня, — Мэри грустно улыбается. — Я просто пытаюсь быть хоть немного полезной.

Северус расстроенно смотрит в ее болотные глаза и молча проклинает себя. Надо же было такое ляпнуть!

— Ты очень полезная, — произносит он медленно, с трудом выговаривая слова и чувствуя себя полным идиотом. — Я просто никак не успеваю сказать тебе это.

Ее щеки становятся чуть розовее, и в глазах появляется блеск, но Северус не замечает: он никогда не встречался с взаимной симпатией. Вместо этого он совершает еще одну глупость: он достает из кармана колдографию, отданную ему матерью, и протягивает Мэри.

Та берет ее осторожно, зажимая замерзшими пальцами. Северус пристально наблюдает за выражением ее лица. Мэри произносит негромко:

— Одна умная женщина как-то сказала, что взаимная привязанность мужчины и женщины всегда начинается с ошеломляющей иллюзии, что вы думаете одинаково обо всём на свете. А потом она разбивается о реальность.

Северус переступает с ноги на ногу, украдкой бросив взгляд на часы. Пора идти на занятие, но ему не хочется оставлять Мэри, особенно наедине с этой чертовой колдографией. Но он специально отдал ее: ему нужно знать сейчас, есть ли еще нить, которая тянет ее к прошлому, совсем как его нить.

— Знаешь, что радует меня? — щеки Мэри снова розовеют. — Что в отношении тебя у меня нет никаких иллюзий, я прекрасно понимаю, что, в отличие от меня, ты терпеть не можешь животных и детей.

И она, ловко подкинув колдографию вверх, взмахивает палочкой: колдография загорается в стылом воздухе и падает на землю снежинкой из пепла.

Они долго смотрят в лица друг друга, и Северус уже собирается пригласить ее выпить кофе с имбирем после вечерних занятий, когда его щиколотку пронизывает сильная боль. Пошатнувшись, он едва остается на ногах, громким шепотом проклиная всех на свете.

Мэри, улыбаясь, наклоняется к тому, что показалось Северусу просто старой корягой, брошенной нерадивым Хагридом.

— Топеройка. Ты имел сегодня дело с мандрагорой?

— Использовал в зелье с семикурсниками.

— Она решила, что ты — мандрагора, — Мэри сочувственно похлопывает его по плечу, и Северус невольно перехватывает ее руку.

— Моя иллюзия тоже сгорела. Там, в Паучьем Тупике, — произносит он быстро, чувствуя, что сердце, нетерпеливое молодое сердце бьется очень быстро. — А сейчас все слишком быстро вращается вокруг меня, и в центре всего этого — ты, Мэри. И я за тебя боюсь.

— Тебе нужно к Помфри, — торопливо, почти скороговоркой произносит она. — Укусы топеройки очень неприятны, а еще у нее на зубах полно всякой заразы.

Хромая и ругаясь про себя, Северус прихрамывает в сторону замка. На старинных каменных ступенях он оборачивается: Мэри смотрит ему вслед. Она кажется ему сейчас очень красивой, и ее золотистая прядь снова непокорно торчит из-под полуопущенного капюшона. Ему хочется потрогать эти русые волосы с золотинкой, но он заставляет себя повернуться и шагать вперед.

Северус не уверен, что Мэри вообще заинтересована в нем как в мужчине. Жизнь просто сталкивает их, но причин может быть сколько угодно, а потом так же разведет. На последней ступени он снова оборачивается: Мэри, в толстых перчатках из драконьей кожи, берет корягу-топеройку и ловко подсовывает ей нарезанный корень мандрагоры.

Регулус

В кабинете Дамблдора жарко натоплено, и портреты директоров внимательно наблюдают за собравшимися людьми.

Лили стоит, скрестив руки на груди, в самом центре, на мягком ковре, Регулус сидит в кресле, а Сириус, поглядывая на молчаливую Мэри, замершую у дальней стены, привычно расхаживает взад-вперед под безмятежным взглядом Дамблдора. Ремус же что-то лихорадочно пишет в толстом блокноте.

— Мы не знаем, сколько крестражей мог создать Том, — голос Дамблдора звучит успокаивающе. — И тем более не готовы сейчас бросаться на их поиски. Кроме того, Адский огонь очень опасен…

— Их можно уничтожить иначе, — произносит Лили сквозь зубы, и Регулус видит, как напряженно смотрит на нее Мэри. — Ядом василиска.

— Моя девочка, но где же мы возьмем яд? — Дамблдор качает головой, расстроенно глядя на нее поверх очков. — Кроме того, нужно определиться, в какой области стоит искать другие крестражи, если они существуют. А уже потом рассуждать, как мы можем их уничтожить.

Лили сердито щурится и обменивается взглядами с Сириусом.

— Мы думаем, что нужно подумать об Основателях Хогвартса. Медальон принадлежал Слизерину, верно? Реддл вполне мог выбрать что-нибудь еще, связанное с Хогвартсом.

— Лорд… очяень любил Хогвартс, — Регулус выдавливает из себя слова. Ему все еще неуютно ощущать на себе внимание Дамблдора. — Он наверняка не остановился только на медальоне. Какие вещи могли принадлежать другим Основателям?

Дамблдор задумчиво пощипывает подбородок.

— Меч Гриффиндора — за это ручаюсь. Но сделать его крестражем Том бы не смог. Вещь неудобная, да и принадлежащая факультету соперников… Насчет Кандиды и Пенелопы стоит подумать. Вещицы должны быть небольшими, но иметь важность и стоить немало. Учитывая давность лет, это могут быть украшения, какие-то мелкие предметы быта. Шкатулка, табакерка.

Лицо Лили светлеет, и она живо произносит:

— Я могу начать поиск в библиотеке. С рисунков, воспоминаний. Можно поспрашивать портреты и призраков. Думаю, Ремус охотно мне поможет. Если Мэри согласится приглядеть за Гарри, я…

— Не нужно втягивать Мэри во все подряд.

Регулус оборачивается: Северус, вошедший совершенно незаметно для всех, кроме, наверное, Дамблдора, отталкивается от двери, на которую опирался. Лили бледнеет, и несколько мгновений ее глаза выражают некоторую растерянность, но потом она берет себя в руки. Регулус также замечает почти неуловимую улыбку Дамблдора и едва видимое движение тела Мэри. Словно она хочет его остановить, но не решается.

— Очень хорошо, — произносит Лили ледяным голосом. — Что ты предлагаешь?

— Ты возьмешь пару книг и вернешься на Гриммо с обоими Блэками. Люпин и я будем работать у мадам Пинс в свободное время. Если Мэри захочет, она может помочь.

Лили приподнимает брови, бросает проницательный взгляд на Мэри, потом на Северуса, потом резко и недовольно передергивает плечами.

— Договорились. Но я хочу быть в курсе каждого шага.

— Мы пошлем домовика, если понадобится, — неестественное спокойствие в голосе Северуса слишком заметно, и Регулус покачивает головой. Сириус ведет себя точно так же с матерью: поняв, что тактика бешенства не работает, он занимают позицию матери — позицию холодного презрения. Кричеру же от него постоянно достается, и Регулусу это не нравится. Эльф ни в чем не виноват, но с каждым днем его неприязнь растет, и это может плохо закончиться.

— Профессор Дамблдор, сэр, — Регулус поворачивается к молчащему директору. — Я бы попросил Сириуса остаться в замке. Если вы разрешите.

Голубые глаза пронзают его насквозь и замечают всю бурю эмоций: смущение, вину, желание искупить прошлое, утрату. Лорд не прощает, а Дамблдор не считает себя возможным даровать прощение.

— Пожалуйста, — отвечает тот и добавляет: — Учитывая ваши отношения с матерью, я тоже считаю, что тебе лучше остаться на некоторое время. Хогвартс умеет залечивать раны, поверь. Мы сейчас начнем играть в очень серьезную игру, друзья. Если все это правда, тогда Пророчество можно будет отставить в сторону, потому что Пророчество — это лишь слова. Пока Том не отметит равного себе ребенка, механизм судьбы не запустится. Если мы успеем остановить его до этого, то выиграем. Сложнее всего в этой ситуации будет Северусу, но он великолепно справляется. Однако один его неверный шаг — сделанный на эмоциях, скажем — и надежда исчезнет.

— Но ведь если Том проверит медальон, то не найдет его там, — подает голос Мэри. — Не поймет ли он сразу, чем мы занимаемся?

— Боюсь, Том сочтет нас слишком глупыми для этого, но может проверить местонахождение других крестражей. К сожалению, мы не сможем за ним проследить. Нам остается только заниматься своими задачами.

Взяв Лили за горячую руку, Регулус украдкой бросает взгляд на Сириуса. Брат, явно в более приподнятом настроении, перемигивается с Люпином. Сердце тут же щемит от мысли, что они никогда так не общались, даже в детстве. Сириус всегда был своим для чужих и чужим для своих. И это, наверное, никогда не изменится.

Мэри

Мадам Пинс смотрит на всех четверых крайне подозрительно, но все-таки выдает необходимые книги, строго приказав не мусолить страницы и не доставать из карманов шоколад и прочую гадость, недопустимую в библиотеке.

Они выбирают самый дальний стол и садятся по двое: Сириус рядом с Ремусом по одну сторону, она с Северусом — по другую.

— Начнем, — Мэри бодро расправляет плечи и берет самый верхний том. — Пока что нам нужны самые общие сведения, верно? Но если сразу заметите детали, говорите.

Сириус закатывает глаза и неохотно придвигает к себе книгу, сразу раскрывая ее посередине, Ремус же вдумчиво водит пальцем по оглавлению.

— Кандида была из очень богатой семьи, — Северус быстро пробегает глазами иллюстрации к книге о первых студентах Хогвартса. — Что помогло ей заручиться поддержкой семей, которых она спонсировала в начале.

Сириус громко фыркает.

— Что там нужно было спонсировать? Палочку, мантию и котел? Полагаю, бумагу и чернила могли раздать бесплатно.

Северус поджимает губы.

— Полагаю, ты не допускаешь мысли, что у некоторых может не хватать денег даже на палочку — раз. Два: ты, наверное, проспал лекции Бинса, который пояснял, что раньше школьные принадлежности стоили гораздо дороже, чем сейчас, потому что изготовление занимало больше времени и труда. Могу даже назвать конкретную цену, интересует?

Мэри переводит на него любопытный взгляд. А они ни разу не говорили на такие темы! Но Сириус, конечно, моментально вспыхивает.

— У некоторых — это у оборванцев типа тебя? На мыло у тебя тоже не хватает, чтобы выковырять эту вселенскую грязь из-под ногтей?

— Северус помогал мне вытаскивать сокровища нюхлера из старого пня, а потом мы сразу пошли в библиотеку, наспех вымыв руки, — Мэри смотрит на него укоризненно, и Сириус тут же подозрительно щурится. — Перестань задираться, пожалуйста. Мы здесь по другой причине, и у нас и так мало времени.

— Посмотри, — Северус придвигает к ней поближе книгу в золотом переплете, и Мэри наклоняется к его плечу, касаясь его волосами. От Северуса пахнет травами и влажной тканью мантии, которая впитала капли зимнего дождя. — Здесь говорится, что эта иллюстрация создана при Основателях.

Чувствуя на себе пристальный взгляд Сириуса, Мэри внимательно рассматривает красивую, слегка полноватую женщину с темными волосами в синем платье. На плече ее сидит орел. Она выглядит грустной, совсем не радостной, несчастливой, несмотря на все богатство. На ее шее — ожерелье из голубых камней, на голове — диадема, а на правой руке — кольцо в овальной оправе. И все это великолепие только оттеняет выражение ее глаз.

— Такое ощущение, что ее ничто не радует, — произносит Северус задумчиво, и Мэри тут же поднимает на него одобряющий взгляд. — Как будто она уже и не рада, что согласилась участвовать в создании школы.

— Как вообще можно этому радоваться? — Сириус захлопывает книгу, которая, как назло, оказывается без картинок. — Кто в здравом уме захочет учить балбесов год за годом? Только тот, кто больше нигде не может пригодиться.

Ремус толкает его локтем и быстро водит пальцем по желтоватой странице:

— «Кандида очень любила наряжаться. У нее было несколько украшений гоблинской работы, но две вещицы она предпочитала больше других: диадему и кольцо с огромным сапфиром».

— Осталось выяснить, что из них сохранилось и могло быть использовано Томом, — шепчет Мэри и устало вздыхает. — Во всяком случае, круг уже сузился.

— Тебе не пора? — Северус кивает на часы, висящие над столом. — Почти девять.

— Да, — она берет с подоконника сумку с учебниками и пергаментами и поднимается. — Я как раз хотела собираться, а то завтра к первому занятию нужно уже быть в кабинете. Мальчики, желаю вам успешного вечера.

— Я провожу, — мягко, но настойчиво произносит Северус, и Мэри замечает, как Сириус уже открывает рот, чтобы выдать очередную дерзость, но Ремус тихо шикает на него, переворачивая страницу. Совсем как в старые добрые времена, когда они все вместе готовились к занятиям в библиотеке. Джеймс с Сириусом без умолку болтали, глядя в книгу одним глазом, а потом выдавали блестящие результаты на контрольных. Ни ей, ни Ремусу так не везло: приходилось долго зубрить одну и ту же тему, чтобы написать на «Превосходно». Впрочем, это касалось лишь Зельеварения и Чар.

Перед поворотом на Главную лестницу Мэри останавливается.

— Я хотела сказать тебе спасибо, — произносит она смущенно. — Я знаю, что тебе не хотелось снова смотреть на Лили. Я представляю, как это тяжело.

В его темных глазах пробегают огоньки боли — и исчезают.

— Пришлось прийти. Я так и думал, что она снова попытается втянуть тебя во что угодно. Кроме того, ей нельзя находиться в Хогвартсе — это слишком опасно для ребенка.

Мэри разглядывает его бледное лицо. Для ребенка! Не для Лили. В этой темной холодной галерее хочется прижаться к нему и забыть все проблемы. Она вспоминает о недавно полученном письме матери и опускает голову.

— Что-то случилось? — тихо спрашивает Северус.

— Мама прислала письмо, — Мэри тяжело выдыхает, делая к нему маленький шаг. — Забавно, как часто она вспоминает обо мне. В последний раз я получила открытку на прошлое Рождество.

Дыхание Северуса щекочет ее лоб.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, правда. Мы с матерью были у отца на позапрошлой неделе: она хотела убедиться, что ни в чем не виновата. Я же хотел увидеть, что у него все хорошо. Знаешь, возникает странное чувство, когда внутри смешивается отвращение к человеку за все, что он сделал, и одновременно осознание, что он тебе не чужой.

— Как у него дела? — Мэри заставляет себя шагать вниз по ступеням.

— Так себе, — у него вздрагивает голос. — Боюсь, как бы эта зима не стала для него последней. И самое невозможное: он просил показать ему Хогсмид. Что думаешь?

Северус пропускает ее вперед, толкнув тяжелую дверь на улицу, и Мэри поспешно кутается в теплую мантию и подтягивает шарф до самых губ. Несколько мгновений она вспоминает того хмурого, болезненно выглядящего человека с вытянутым лицом.

— Что нужно показать, — слова звучат уверенно в слегка подмороженном воздухе. — Обязательно нужно. Возможно, он хочет как-то восполнить все ваши неудачные годы. А человек заслуживает второй шанс.

Северус почему-то хмыкает, потом, помолчав, интересуется:

— Любой человек?

— Практически, — Мэри нервно оглядывается по сторонам, но на пустынной дороге от замка к деревушке никого нет. — Мне утром показалось, что за мной следят. Как будто хрустнула ветка под чьей-то ногой и послышался вздох.

К ее удивлению, Северус резко останавливается. Его бледное лицо становится еще бледнее.

— Когда?

— Часов в восемь утра. Я как раз шла на первое занятие к второкурсникам.

Северус прикрывает глаза, словно пытаясь что-то вспомнить и соотнести.

— Вполне возможно, — в конце концов, выдает он, и они оба смотрят друг на друга встревоженно. — По времени совпадает с патрулированием города Треверса и Розье. Они запросто могли заглянуть в Хогсмид просто так. Мэри, тебе нужно перебираться в замок.

— Но ты бы знал?

— Нет. Мне доверяют не все, потому что я веду двойную игру. Пока еще — не все. Возможно, если Лорд станет сильнее, он будет меньше бояться, что я расскажу директору что-нибудь лишнее. Пойдем, скорее.

И его сильная крепкая рука берет руку Мэри. Она покорно, даже с удовольствием, следует за ним. Задыхаясь, они останавливаются у двери домика и стучат: два раза, потом три, потом один.

— Я поговорю с Дамблдором, — заявляет Северус безапелляционно. — Ты мракоборец, пусть неофициальный, но я знаю, чему учат на курсах подготовки. Тебе не могло показаться.

Шаги Эйлин неспешно приближаются к двери, и у Мэри быстро-быстро колотится сердце от внезапно нахлынувшего страха. Она даже не помнит, колотилось ли оно так в тот день, когда она бежала по Хай-стрит на первое свидание.

Северус

В книге, которая попалась ему случайно из всей внушительной стопки, нет ничего дельного про Кандиду. Отрывки о повседневной жизни, долгие сравнения использования заклинаний и методы их усовершенствований. Единственное, что привлекает его внимание, это упоминание о диадеме, приведенной в качестве примера того, что обладание магическими артефактами не значит умение ими пользоваться.

Северус подчеркивает строчку затупившимся карандашом и поднимает глаза на часы.

Двенадцать.

Он и сам не знает, зачем это делает, не знает, может ли простить и переступить через все эти годы неприязни и постоянного отдаления. Наверное, нет. Единственный шаг вперед, который он сделал, заключается в осознании матери как человека, который тоже был неправ. Некоторое время ему вообще казалось, что он не был нужен никому и появился просто потому, что так вышло. Но эта мысль кажется слишком болезненной до сих пор. В конце концов, ему уже двадцать два, и он стоит на ногах. У него есть работа, зарплата, хоть и небольшая, у него есть он сам. Он повторяет это себе каждый день, глядя на свое отражение в зеркале ванной.

— Удобно, но головокружительно, — подмечает отец, когда они оказываются на маленькой станции в Хогсмиде после трансгрессии. — И на транспорт тратиться не нужно. А порталы у вас есть? В газетах вечно пишут всякую ерунду про будущее.

— Есть. Но существуют определенные правила.

— Правила? — отец кривится. — Чертова жизнь.

Они с полчаса молча блуждают по улочкам Хогсмида. Отец идет неспешным, настороженным шагом, и лицо его выражает смесь удивления, недоверия и иногда — интереса. Словно ему нравится то, что он видит, но он не может позволить себе радоваться этому интересу.

Они заходят в разные магазины: в "Зонко", потом в "Дэрвиш и Бэнгз" и "Музыкальный магазин", где виолончель сама подыгрывает фортепьяно, а потом усаживаются в "Трех метлах".

— Какие странные фотографии, — отец с удивлением указывает на стену над столиком. — Они движутся.

— Зато у волшебников нет телевизоров и кино, — Северус коротко кивает Розмерте. — Что хочешь?

— Горячего. Знобит меня уже недели две, — отец продолжает рассматривать людей на колдографиях. — Чертовы лондонские зимы.

— Тогда суп, — Розмерта быстро записывает заказ в блокнот. — А вам как обычно, профессор? Травяной чай и сэндвич?

— Да. Принесите вторую чашку и миндальное пирожное.

Розмерта приподнимает брови, но ничего не говорит. Северус же выжидающе смотрит на дверь: Мэри обещала прийти, и он отчаянно надеется, что она появится. Ему тяжело оставаться наедине с отцом, и в некоторые моменты хочется уйти, а в некоторые становится больно, что они не пытались сблизиться раньше.

— Добрый день, сэр, — Мэри, раскрасневшаяся от легкого мороза, садится напротив Северуса и принимается разматывать пушистый шарф. — Я рада, что вам в качестве исключения разрешили посетить нашу деревеньку. Магглов здесь не было с постройки самого первого дома.

Отец отрывается от супа и широко улыбается Мэри, бросив быстрый взгляд на Северуса. Лицо его, такое напряженное и сомневающееся, становится непривычно доброжелательным.

— А, очаровательное создание. Я все думал, увижу ли вас снова.

Северус впервые видит человека в этом существе, которое никогда не понимал и не пытался понять. В груди сдавливает от непонятных, тяжелых эмоций, и он на мгновение отворачивается.

— Что вы теперь думаете?

— О чем?

— О волшебстве. Как видите, мы такие же, как вы, — Мэри указывает глазами на пирожное и чайник, и Северус кивает. — Я слышала, вы были ужасно нетерпимы к таким, как я. И к вашему сыну.

Отец шумно вздыхает, держась за грудь. Он какой-то особенно жалкий в это мгновение, с поседевшей щетиной на подбородке и впалыми глазами.

— Я давно запутался и ничего не знаю. Раньше я думал, что у человека есть выбор: быть или не быть волшебником, и что мой сын выбрал не меня. А мать. Но потом я понял, что, наверное, природу победить невозможно. Как-то я прочел статью, что люди, имевшие талант к живописи, учились на юристов и военных, но все равно становились живописцами. И тогда я задумался. Я-то сам ничего и никого не побеждал. Даже сам себя.

Мэри задумчиво помешивает крепкий чай ложечкой.

— Думаю, вы немножко неправы. Сегодня вы здесь, а это уже маленькая победа.

…Проводив отца, Северус медленным шагом возвращается в замок. Мысли беспокойным осиным роем вьются в его голове, но рука на всякий случай сжимает палочку, спрятанную в кармане. Слишком много эмоций, которые нужно вытряхнуть из головы, чтобы оставаться сосредоточенным. Лорд может потребовать его к себе в любое мгновение.

Люпин, взъерошенный, с зажатой под мышкой книгой, встречает его на крыльце.

— Я нашел, — говорит он вместо приветствия, — еще три упоминания о диадеме в разных источниках. После того, как вчера ты сказал мне об этой детали, я целый день провел в библиотеке.

Северус всматривается в чуть помятую картинку, которую протягивает ему Люпин.

— Уверен?

— Почти. Остается, конечно, полностью исключить кольцо.

— Исключить?

— Проследить историю. Предмет не должен пропадать, он должен быть все время на виду.

Северус поднимается по ступеням в замок, мысленно копаясь во всем, что успел прочитать за последние два дня.

— Кольцо хранится в музее Хогвартса. Он давно закрыт, но Дамблдор легко может проверить. А вот диадему уже давно никто не видел. Но это, к сожалению, никак не облегчает задачу.

Оставшийся вечер они проводят друг напротив друга в библиотеке, перелистывая увесистые тома, и приходят к выводу, что именно диадема могла заинтересовать Лорда. Но этот вывод больше ничего им не дает, и они расходятся сильно за полночь. Мадам Пинс, зевая, в длинном ночном халате сонно закрывает за ними дверь. Кивая на прощание Люпину, Северус думает, что он единственный человек из его прошлого, с кем можно вести взрослый диалог.

Уснуть ему так и не удается. Он ворочается до самого рассвета, зло и устало глядя на мерцающие в полутьме спальни часы. Рассвет наступает чуть раньше, и Северус вспоминает, что февраль почти на исходе, а это значит, что можно заглянуть в теплицы.

Замок спит, когда он проходит через бодрящий стылым воздухом двор к оранжереям. Голубые гиацинты нежно склоняют едва распустившиеся головы и словно ждут, чтобы их сорвали. Помона немного расстроится, но он объяснит, что они были нужны ему для измененной версии бодроперцового зелья, потому что обладают противовоспалительным свойством.

— Мэри для тебя слишком хороша.

Голос, злой и хриплый, заставляет его резко повернуться и вытащить палочку. Блэк стоит шагах в десяти позади него, сложив руки за спиной.

— Это не твое дело.

— Как раз-таки мое, — Блэк широко ухмыляется. — Мы дружим очень давно, и я знаю, кто ей нужен, и это не ты, Нюниус. Оборванец с кучей комплексов в голове? Мэри явно заслуживает лучшего. И как быстро ты переключился… Понял, что до Лили тебе не дотянуться, и сразу принялся за девушку, которую не так давно бросили?

Северус делает едва заметное движение, но Блэк тут же отбивает заклинание и вдруг бросает в ответ то самое, которое каким-то образом разузнал Поттер. Щеку прорезывает глубокая царапина.

— Как тогда, помнишь? — Блэк хрипит от удовольствия. — Интересно, а сегодня на вас есть подштанники, профессор Снейп? Проверим?

Блэк старается зря, да и мысли его слишком выпирают из того, что невозможно назвать мозгом.

— Из тебя плохой окклюмент, — морщится Северус, отбивая очередное заклинание. — Я знаю, чем ты собираешься воспользоваться.

— Боишься сражаться в ответ?

— Я вырос из этой ерунды, Блэк, — Северус опускает палочку. — Хочешь дуэль? Не боишься, что я кое-что почерпнул в Темных искусствах? А твое самомнение однажды с силой ударит по тебе. Поттер тоже вечно хвалился своими умениями, и где он теперь?

Щитовые чары снова срабатывают, да еще с такой силой, что Блэка отшвыривает назад, на жесткий песок теплиц.

— Держись от Мэри подальше, — предостерегающе произносит тот, поднимаясь на ноги. — Я буду за тобой приглядывать, Нюниус.

Северус поворачивается к нему спиной. Рука, сжимающая палочку, слегка подрагивает, но он заставляет себя глубоко вздохнуть. Концентрация. Терпение. Нельзя отвечать на провокацию: ничем хорошим это не закончится, да и он действительно вырос из подобных ситуаций. Он — сам за себя, он не должен ничего доказывать Блэку. Хотя хочется. До ужаса, до дрожи — хочется! Показать, что он умеет, посмеяться над обидчиком, услышать, как тот просит прощения. Да — так бы поступил тот подросток с неряшливыми волосами и неуверенным озлобленным взглядом. Не он сам.

Мэри встречает его у дверей. Еще слишком рано, и все остальные в домике спят, но у Мэри сегодня утреннее занятие с третьим курсом, а поэтому она, слегка растрепанная и сонная, варит кофе в высокой турке. Здесь, дома, она кажется еще более нежной и хрупкой, и в то же время — самой сильной. Северус долго смотрит на нее, едва сделав шаг от дверей, а потом молча протягивает букет чуть замерзших голубых гиацинтов.

Мэри берет их с улыбкой.

— Какие красивые! — и она тут же удивленно шепчет: — Что с твоим лицом?

— Блэк. Прицепился ко мне в оранжерее.

— Что ему было нужно? — Мэри прикрывает глаза и вдыхает цветочный аромат. Голубой цвет красиво оттеняет ее болотные глаза. Все в этом утре кажется Северусу волшебным.

— Чтобы я оставил тебя в покое.

Слова вырываются сами по себе, и он не успевает их удержать. Мэри поднимает на него взволнованный взгляд и, слегка помедлив, робко касается его щеки около запекшейся царапины.

— Так это… из-за меня? — звонким шепотом спрашивает она. — Я сейчас… Сейчас найду аптечку.

Северус легонько удерживает ее за руку. Все, что было у него в голове, в мыслях — исчезает. А вместе с этим и вся сосредоточенность. Остается только желание привлечь Мэри к себе, что он и делает — осторожно.

— Ерунда.

Мэри, смущенная и все еще сонная, а оттого еще более привлекательная, оказывается совсем рядом. Они молча разглядывают друг друга, и Северус уже не знает, как сказать ей, что она нравится ему вот такая, какая есть. Настоящая. Искренняя.

Дверь в дом распахивается, и на пороге появляется человек с русыми волосами, которого Северус видел на оброненной колдографии. Человек криво улыбается и громко произносит:

— Давно не виделись, Мэри.

Мэри

По ее руке бегут мурашки. Северус сразу делает пару шагов назад, и она видит напряжение в его глазах. Гиацинты безвольно лежат в ее руке, нежные и хрупкие.

Но мгновение разрушено.

— Как ты вошел? — Мэри смотрит на человека, который еще прошлой весной заявил, что у них больше нет ничего общего. И ей кажется, как будто он ушел лишь вчера. Прошлое ударяет в голову словно огневиски, и она пошатывается.

Джонатан проходит внутрь комнаты, насмешливо и удивленно рассматривая Северуса с ног до головы.

— Ого, — произносит он небрежно. — Вот это неожиданно.

— Как ты вошел? — повторяет Мэри раздраженно, видя, как рука Северуса незаметно скользит к карману с палочкой. — Ты за мной следил?

Джонатан проходит в гостиную и разваливается в кресле у камина, протягивая к огню замерзшие руки. Он практически не изменился с их последней встречи, разве что лицо его стало худее, а глаза — больше и настороженнее.

— Я встретился в Румынии с твоей матерью, чисто случайно: я ехал из Венгрии по спешному делу, а она приехала покупать новые драконьи седла. Так я и узнал о том, что ты перебралась в Хогсмид. И я подумал — какого черта… Нужно приехать, поговорить…

Краем глаза Мэри видит, как Северус переступает с ноги на ногу, и она быстро произносит:

— О чем?

— О нас.

— Для этого несколько поздно, — холодно замечает Северус, прежде чем Мэри успевает открыть рот. — У Мэри и помимо вас есть много забот, и ей ни к чему лишние разговоры с людьми, которые выбрали не ее. У вас есть дела? Вот ими и займитесь.

Джонатан поднимается с кресла и рассматривает Северуса с нескрываемым любопытством. Мэри вспоминает их первую встречу: когда-то он и на нее смотрел так же, словно она была неизвестным зверем, а ему хотелось ее укротить. Потом она переводит взгляд на Северуса: тот стоит спокойно, ничуть не волнуясь. И его спокойствие почему-то передается ей, на мгновение, а потом — она не понимает, как — Джонатан отлетает к противоположной стене и врезается в стул.

— Неплохо, — произносит он мрачно. — Невербальная магия, значит. Неужели в Хогвартсе этому тоже обучают?

— В придачу к легилименции.

— Я зайду, когда ты будешь одна, — Джонатан небрежно одергивает пиджак и набрасывает скинутый плащ на плечи. — Я остановился у какой-то взлохмаченной тетки в «Трех метлах». Придешь завтра, ладно? Нам действительно нужно поговорить.

И он демонстративно не замечает Северуса.

Мэри пожимает плечами, не отвечая. Потом вспоминает, что еще держит в руках гиацинты, и идет в кухню за вазой. В холле громко хлопает дверь. Мэри опускает голову и опирается руками о раковину. Пальцы слегка дрожат. Но ведь она так легко сожгла ту колдографию! Почему же сейчас сердце так бешено колотится? Она увидела знакомые черты лица, и снова все вспомнилось: ночи и дни, и счастливые моменты, и улыбки, и слабый запах одеколона.

— Спасибо за гиацинты, — выдавливает она сквозь зубы. — Извини за все это, я даже предположить не могла, что он может вернуться.

Северус заводит руки за спину, и его лицо становится бледнее привычного. Мэри пытается понять выражение его глаз, но они непроницаемы и холодны, как у статуи.

— Мне нужно возвращаться, — произносит он приглушенно. — Я зайду за тобой с утра. Или не стоит?

— Конечно, приходи, — Мэри подается вперед и касается его руки. — То, что он приехал, ничего не меняет, правда. Ты прав: он давно сделал свой выбор.

Северус слегка медлит на пороге.

— Не встречайся с ним. Не нравится мне это все. Кто знает, откуда он узнал про Хогсмид и про то, где ты живешь. Вполне возможно, что он шпионил за тобой все это время.

Мэри молча закрывает за ним дверь и прислоняется к ней спиной. Действительно, почему Джонатан появился именно сейчас, когда она почти отпустила его из своего сердца? В голову продолжают лезть дурацкие воспоминания, залитые солнечным светом. И Мэри сама не замечает, как по щекам бегут горячие и жгучие слезы.

Она идет в комнату к бабушке и долго сидит рядом, положив голову ей на плечо.

Северус

Отец разворачивает принесенный им пакет и с удовольствием рассматривает неожиданный подарок: простенькие шахматы.

— Я подумал, может, ты захочешь сыграть, — Северус садится напротив за старый стол. — Ты, кажется, играл с нашим соседом, пока тот окончательно не спился.

Отец кивает, и Северус ловит на себе извиняющийся взгляд.

— Жаль, что все это завертелось так поздно.

— Чушь.

— Ты знаешь, что я долго не протяну. Завод меня убил, я сам себя убил, — отец надрывно кашляет. — И никакая ваша магия не поможет.

— Ты еще долго проживешь.

Отец виновато улыбается, и Северус неохотно, против своей же воли замечает, что он действительно выглядит хуже, чем еще пару месяцев назад.

— Мать, наверное, не одобряет, что ты ко мне наведываешься?

— Мне двадцать два.

— А, — отец понимающе и довольно кивает. — Закончилась ее власть, значит. Ну и правильно, не все же тебе вечно ей в рот глядеть да слушать, что она одобряет или не одобряет. Впрочем, я понимаю, что ты и раньше жил своей головой, но все же оглядывался на мать — в отношении меня. Мы потеряли много лет, в первую очередь из-за меня.

Северус сосредоточенно расставляет фигурки, но мысли его не совсем здесь. Они скачут с отца на странное поведение Лорда, а с него — на Мэри и ее глаза, наполненные замешательством и паникой. Он еще никогда не видел в них столько боли и отчаяния. Да, такова жизнь, получается: мало сжечь колдографию, нужно сжечь ее внутри своего сердца. То, что случилось с ним и Лили.

— Ты в порядке?

Голос отца с трудом вырывает его из мечущихся мыслей. Северус по привычке утвердительно кивает, да и все объяснять отцу будет слишком долго и опасно.

— Как дела у Мэри? — отец делает первый ход: он играет за черных. — До чего мне нравится эта девочка.

Северус отводит взгляд, делая вид, что рассматривает фигуры, и не отвечает. Холодок пробегает по его спине при мысли о том, что Мэри может вернуться к этому заносчивому самовлюбленному человеку. Сейчас, когда Лили остается за пеленой пожара, за чертой, Мэри оказывается как никогда близка ему.

— Не упусти ее, — отец терпеливо ждет его ход. — Как дела у матери?

— Частенько захаживает в "Сладкое королевство", — Северус двигает фигуру, чуть не забыв, что в маггловских шахматах фигуры не двигаются самостоятельно. — Она словно пытается восполнить все годы заточения в Паучьем Тупике, но в Хогсмиде не разгуляешься.

— Деревушка небольшая, — отец задумчиво кивает. — Но для Эйлин хватит. У нее никогда не было больших амбиций. Особенно после семейной истории…

Северус хмурится. Опять эти намеки! Почему ему никогда не рассказывают, что случилось в этом старом доме Принцев?

— Расскажешь?

— Это не моя тайна. Может, мать когда-нибудь и расскажет. Да и лучше тебе не знать, крепче спать будешь. Прошлое должно остаться в прошлом, для каждого из нас.

Он уходит от отца с тяжелым сердцем и четким ощущением, что времени у них действительно осталось немного. Магия не лечит смертельные заболевания, да и самые обычные она иногда тоже не лечит. Это всегда его немного удивляло. Можно вырастить кости, но нельзя исправить зрение. Да, везде есть свои правила. Иногда ты играешь по ним, иногда — против них. Иногда не знаешь, что сложнее.

Северус медленно проходит Хосгмид и идет к замку по слегка припорошенной снегом тропе. Уже поздно, а у него целая стопка непроверенных работ, да еще нужно пробежаться по плану урока у шестикурсников. Преподавание дается ему нелегко, и самое нелегкое — это установить авторитет. С младшими курсами он пошел самым простым путем: путем страха. Не хочешь учить? Минус балл. Неразборчиво пишешь? Еще минус два. Это касается и своего, и других факультетов.

Подходя к замку, он с удивлением замечает у ступеней Мэри: она стоит неподвижно, глядя на рассыпанные по темному небу звезды. Северус лихорадочно пытается вспомнить, не забыл ли о какой-то встрече.

— Мне захотелось пройтись, — поясняет Мэри смущенно, и ее щеки розовеют. — Ты был у отца?

— Да.

— Люпин рассказал мне про диадему. Если Дамблдор поддержит эту идею, мы можем уничтожить еще один крестраж. Только бы знать наверняка.

— Лорд знает, что Блэк догадался.

— Он был в пещере?

— Совершенно точно был. Но пока что не предпринимает никаких действий, — Северус пропускает Мэри вперед, открыв дверь. — Думаю, он уверен, что никто не догадается о следующих крестражах.

Они спускаются в подземелье и через класс входят в его кабинет, из которого можно через потайную дверь попасть в спальню.

Мэри встает у камина, и на ее нежном лице играют красноватые блики. Она выглядит встревоженной и напряженной и словно не знает, куда себя деть. Северус наклоняется и добавляет в огонь несколько поленьев.

— Мне хочется что-то сделать, — произносит он глухо, глядя в огонь. — Хочется остановить время. Не могу сказать, что я простил. Я просто пытаюсь взглянуть на все другими глазами, а для этого нужно время.

Чуть помолчав, Мэри поднимает на него глаза.

— Понимаю. У меня такие же взаимоотношения с матерью. Вот, думаешь, не сейчас, но потом, потом ты вырастешь и поймешь, и она тебя поймет. И вы будете идти рядом и болтать о всяких мелочах. Но этот день отодвигается все дальше. А сейчас — сейчас мне страшно. Наверное, поэтому я здесь.

Северус сглатывает. Он так хотел увидеть ее весь долгий день, он запретил себе заходить к ней по дороге в замок, но она сама пришла и теперь стоит так близко, что он чувствует этот ее цветочный аромат.

— Гиацинты такие красивые, — произносит она шепотом, и ее болотные глаза блестят. Северусу странно, что когда-то ему не нравился их цвет. — Я каждый раз просыпаюсь и смотрю на них с удовольствием.

И Северус поддается этому упрямому порыву, который уже давно кипит в нем. Он наклоняется к Мэри и касается губами ее губ. Они горячие и сухие — от жара разошедшегося камина. Мэри словно ничуть не удивляется и, подавшись вперед, отвечает на поцелуй.

Они оба не произносят ни слова.

Мэри

Она идет туда против своей воли, по неожиданно выпавшему в начале марта снегу, идет только для того, чтобы взглянуть в лицо страху и прошлому. После вчерашнего вечера в ее душе наступает спокойствие и уверенность, что страх, который захватил ее сердце при виде знакомого лица, призрачен. Так люди боятся, что не смогут отпустить или забыть, пережить. Или разлюбить.

Но когда Мэри садится за столик и смотрит в серые глаза, она знает: страх остался позади. Она никогда не вернется к прошлому, потому что нельзя вернуться в другую себя. Никто не может стать тем человеком, каким был даже десять минут назад.

— Хорошо выглядишь.

— Спасибо.

Они сидят в кафе мадам Паддифут, хотя Мэри оно никогда не нравилось. Здесь вкусно, но слишком приторно и навязчиво, и по атмосфере больше подходит старшекурсникам, чем им.

— Ты изменилась.

— Ты — ни капли.

Джонатан меняется в лице, но ничего не отвечает на эти резкие слова. Мэри смутно ощущает, что он здесь не просто так, и встреча с матерью тоже не случайна, и она, поерзав, убеждается, что сможет легко достать палочку.

— Что-нибудь заказать? — Джонатан оборачивается на витрину с пирожными. — Может быть, кофе?

Мэри откидывается на спинку стула.

— Я не люблю кофе.

— Чай?

— Я не хочу, спасибо. Мы, кажется, поговорить пришли.

— Тогда я возьму что-нибудь себе.

Мэри терпеливо ждет и невольно вспоминает все те три с небольшим года, что они провели вместе. Была ли она другая? Да, конечно. Доверчивая и любящая, до глубин сердца уверенная, что ее не предадут и не оставят. Но у жизни свои взгляды на судьбу.

— Слушай, тип этот, который у тебя тогда был, суровый такой и страшный, как демимаска, это кто?

— Не твое дело. Если кратко, он коллега.

Джонатан от смеха давится миндальным пирожным. Он всегда была сладкоежкой и никогда не следил за тем, сколько ест.

— Хочешь сказать, он тоже преподаватель? Вот умора. И ты, значит, в школу устроилась? Бросила курсы мракоборцев? Тебе же оставался всего год.

— Я ничего не бросала, я взяла отпуск, — Мэри устало скрещивает руки на груди. — И потом, эти курсы достаточно сложные. Это не просто — научиться продавать всякий волшебный хлам наивным старушкам.

Джонатан приподнимает брови, но ничего не отвечает, потому что Мэри укалывает в самое больное место. После окончания Дурмстранга он так никуда и не устроился: когда они жили вместе, он подрабатывал в издательстве. А теперь болтается по странам и продает всякую ерунду.

— Неужели тебе нравится работать с детьми? Да еще и с животными?

— Да.

— Ты ужасно неразговорчива. Раньше болтала без умолку, а теперь молчишь.

— Что ты от меня хочешь?

— Поговорить о прошлом. О том, что, может быть, еще не поздно все вернуть? — Джонатан становится серьезным и смотрит на нее выжидающе. — Что думаешь?

Мэри сначала молчит, разглядывая его напряженное лицо с серыми глазами, которые она когда-то до безумия любила. А потом изнутри прорывается смех, и его уже не остановить. Она смеется во все горло, даже не прикрывая рот рукой. Это не злобный смех, это смех свободы. Она вскакивает со стула, накидывает на плечи плащ и выбегает из кафе. Прошлое остается за спиной, в приторном кафе. Больше — никогда! В дверях она едва не сталкивается с мисс Олридж, которая окидывает ее презрительным взглядом.

Подбрасывая пушистый снег кончиком ботинка, Мэри идет по плохо расчищенным улочкам Хогсмида к «Сладкому королевству» и замечает внутри Эйлин. Та сидит за столиком, развернув «Пророк», и ясно наслаждается субботним утром. Мэри слегка медлит, потом решительно тянет дверь на себя, обрушивая звук колокольчика на гостеприимного владельца.

— Ты взъерошенная как воробей и довольная как синичка, — Эйлин смотрит на нее оценивающе. — Что случилось?

— Махнула рукой прошлому.

— Это всегда приятно, — Эйлин понимающе кивает. — Понять, что прошлое над тобой больше не властно. Не знаю, что может быть лучше этого.

Мэри широко улыбается. Вокруг — война. И рядом смерть. Но в это странное утро она чувствует себя невероятно свободной и счастливой. И не может перестать улыбаться.

— Увидишься сегодня с Северусом? — Эйлин допивает кофе и звонко ставит чашку на плоское блюдце.

— Разумеется.

— И кем ты мне послана для этого оболтуса? — Эйлин тяжело вздыхает. — Всю школу в рот этой девке ненормальной смотрел. В Темную магию даже ввязался, из-за нее, конечно. Мол, докажу ей, что я из себя представляю. А она и думать про него забыла сразу, как в школу попала. Вертихвостка. И то ей нужно успеть, и это. Никак ее не выбить было из дурной его головы. А ты смогла.

У Мэри от неожиданности дрожат пальцы.

— Откуда вы знаете?

— Как гиацинты увидела, так и поняла. Ты не смущайся, Мэри. Пойду я, бабушка твоя уже проснулась, так принесу ей имбирного чертика. Ты когда вернешься?

— К обеду. И спасибо, что присматриваете за ней. Если бы не вы, я бы и с половиной дел не управилась. Как думаете, она выздоровеет до конца?

Эйлин пожимает плечами. Ее некрасивое желтоватое лицо становится задумчивым.

— Я уже перестала чему-либо удивляться, Мэри. И ты потом перестанешь. Думаю, нам остается только верить, ведь этого у нас не отнять.

Закрыв за собой дверь кафе, Мэри всем своим радостным сердцем желает, чтобы Эйлин наконец перестала быть несчастливой. У каждого человека есть право на счастье, особенно если он делает хоть маленький шажок ему навстречу.

Северус

Он встречает ее на полпути к замку, заметив издалека. Под ногами хлюпает весенняя грязь, но это хлюпанье совсем иное, чем осенью — оно полно жизни и предвкушения.

— Привет, — Мэри улыбается, и он, оглядевшись по сторонам, обнимает ее за плечи.

— Привет.

Рука ложится в руку — такая маленькая, словно созданная для его широкой ладони. И от прикосновения по коже бегут мурашки.

— Гиацинты завяли, — произносит Мэри почему-то шепотом.

— Я принесу свежие, — отвечает он тихо, глядя на нее искоса. — Как вчерашние пятикурсники?

Мэри тяжело вздыхает, наверное, вспомнив о взлохмаченных головах нескольких студентов, которые явно выдумали все ответы.

— Написали в работе черт знает что, — говорит она слегка сердито. — У нас же сегодня собрание? Я даже не знаю, что сказать МакГонагалл. Там полно троллей, причем я все это подробно объясняла. Такое ощущение, словно им мой предмет вообще не нужен. От этого немного грустно и начинаешь понимать Кеттлберна, который занимался животными больше, чем детьми.

Северус замедляет шаг, вытаскивая из кармана старые маггловские часы.

— У нас есть примерно полчаса. Хочешь прогуляться по Запретному лесу? Там никто нас не заметит. Честно говоря, тошнит от одной мысли, что за нами постоянно кто-то следит.

Мэри пожимает плечами, и они незаметно проходят по опушке, мимо хижины Хагрида, к высящимся впереди деревьям. Темные, влажные от дождя стволы встречают их с немым удивлением: Запретный лес — не самое лучшее место для прогулок. Северус не может вспомнить, попадал ли он здесь в какие-то неприятности. Скорее всего, для этого он был слишком занят.

— Жутко, — Мэри оглядывается по сторонам. — Кеттлберн говорил, что если зайти сюда одному, можно и не выйти.

— Самое интересное, что ни один из директоров школы не относился всерьез к подобным замечаниям, — мрачно замечает Северус. — Впрочем, пропадет пара детей — на уроках станет тише.

— Почему?

— Пропадают обычно самые наглые.

Мэри смеется, и ее смех эхом проносится по пустой аллее из старых вязов. Они оба замирают и прислушиваются к вернувшейся тишине. А потом невдалеке отчетливо слышится звук, похожий на скуление собаки.

— Это щенок шушаги, — пройдя несколько шагов, Мэри наклоняется к свернувшемуся на ворохе старых листьев белому комочку. — Малыш, как ты здесь оказался?

— Осторожно, — Северус опускается рядом с ней на корточки. Откуда здесь взялась эта чертова недособака? Он так мечтал побыть наедине с Мэри, без всяких посторонних глаз, и, может быть, еще раз поцеловать ее. — Он же может укусить.

Мэри, разумеется, не слышит. Она подхватывает щенка на руки и пристально рассматривает, блестя взволнованными глазами. Щенок, проснувшись, обнюхивает ее со слабым интересом.

— Он крошечный, — заявляет Мэри авторитетно, и ее волосы, растрепанные по плечам, придают ей сходство с сумасшедшим Кеттлберном. — Недели три или четыре от роду. Мамы нет: или убили, или сбежала. Придется ее заменить.

Северус тихонечко стонет. Что? Заменить мать этому грязному существу? Ей своих забот мало? Он смотрит, как Мэри засовывает щенка под мышку и снова берет его за руку, слабо улыбаясь.

— Мы должны были здесь оказаться, понимаешь?

— Нет.

Она укоризненно наклоняет голову, потом слегка приподнимается и легонько целует его в холодные губы. Дыхание сбивается, и сердце нетерпеливо несется вперед в сумасшедшем ритме. Странно, но ничего подобного он не испытывал рядом с Лили. Там в его голове просто все путалось, а здесь, сейчас, он прекрасно понимает, что с ним происходит.

— И что мы будем с ним делать?

— Пока что оставим в твоем кабинете.

— Некогда, — с облегчением произносит Северус. — Нас ждут на собрании минут через десять… Девять. И это не собрание факультетов, это собрание у Дамблдора. Я не хотел говорить по дороге, потому что постоянно думаю, что нас подслушивают.

— Это касается крестража?

— Да. Мы с Люпином провели несколько бессонных ночей, разбираясь с атрибутами Кандиды, пока Блэк болтался по замку и только и делал, что таскал еду у домовиков, так что сомнений нет, и Дамблдор абсолютно согласен. Версия с кольцом была увлекательна до тех пор, пока мы не узнали, что кольцо никогда не исчезало из школы.

— Если нас увидит Филч, нам конец, — заговорщицки шепчет Мэри, и Северусу на мгновение становится тепло на душе: словно ему еще пятнадцать, и он не сделал все эти ошибки, не шагнул в темноту. — Особенно в компании миссис Норрис.

Почти пробежав по пустым галереям, они поднимаются в башню директора. Их ждут, и наверняка с нетерпением: Северус мгновенно ловит на себе пристальный, прожигающий взгляд Лили, стоящей рядом с Блэком.

— А, Северус, Мэри, — Дамблдор широким жестом предлагает им сесть на низкий диван напротив него. — Мы только начали обсуждать, как будем уничтожать эту дьявольскую вещь. Боюсь, еще раз рисковать с Адским пламенем будет непозволительно.

Лили тут же дергает плечами.

— Можно найти какой-нибудь глухой угол, самую далекую деревню, что угодно! — произносит она зло. — Или мы будем ждать и искать информацию в книгах? С меня довольно ожиданий. Мы с Регулусом уже который месяц сидим в заточении, и почему?

— Том был в пещере, Лили. И я почти уверен, что он сейчас следит за каждым нашим шагом, за маггловскими новостями, и если мы оступимся, то это может закончиться печально.

Лили скрещивает руки на груди. Эта привычка буквально срослась с ней в последнее время, как и поджатые губы. Северус смотрит на нее словно невзначай, и она не кажется ему красивой. Во всяком случае, не настолько красивой, как раньше. В ее лице нет ничего особенного — обычное лицо с веснушками, бледное от английской погоды. Только глаза действительно красивы, но он никогда не видел в этих глазах надежду для себя. От этой мысли ему хочется крепко прижать к себе Мэри. И поцеловать.

— Сначала нужно найти диадему, — замечает Регулус. — Как ее уничтожить — уже следующая задача. Как я понял из слов Ремуса, диадема спрятана в замке. Есть идеи, где нужно искать?

Дамблдор хитро улыбается.

— Там, где все спрятано.

…Выручай-комната завалена самыми невозможными вещами. Если бы они не знали, как выглядит диадема, найти ее было бы невозможно. Внимательно обегая глазами каждую безделушку, Северус замечает, что Лили идет следом, отставая всего лишь на несколько шагов.

— Вы с Мэри сошлись? — спрашивает она вдруг, поравнявшись с ним. — Я заметила, что ты на нее как-то особенно смотришь.

Северус даже не поворачивается к ней. У него уже нет сил и желания.

— Не твое дело.

— Неожиданно, — ее голос почему-то дрожит. — Я думала…

— Что я буду ползать перед тобой всю жизнь, а ты сможешь отталкивать меня все дальше, пока не спихнешь с Астрономической башни? — он даже не пытается сдержать ярость. — Да, было такое время, когда я мог следовать любому твоему слову, лишь бы ты оказалась рядом. А потом у меня открылись глаза.

— На что?

— На твою обыкновенность.

Лили, потерявшись в его ярости, остается позади, а спустя несколько минут он слышит радостный возглас Блэка. Вернувшись к центру комнаты, они все с интересом и некоторым ужасом смотрят на сияющие сапфиры и блеск серебра. И только Дамблдор, взяв украшение в руки, рассматривает его так, словно оно — неизученное новое существо.

— Любопытно, — произносит он тихо, а потом ловко прячет диадему в карман. Лили провожает ее жадными, почти безумными глазами. — Что же, теперь нам остается придумать способ, как расправиться с этой частицей души наименее заметным способом.

Они все выходят из Выручай-комнаты далеко за полночь, и привычно шумные галереи школы совсем пусты. Только люди на портретах переговариваются вполголоса, а сэр Кэдоган, преследуя их, звонко гремит латами.

В кабинете на столе Северуса ждет письмо. Оглянувшись на Мэри, которая возится со щенком, он быстро вскрывает конверт с печатью Принцев.

— Она умерла, — произносит он глухо. — Моя бабка.

Мэри поднимает на него обеспокоенный взгляд и словно читает его мысли.

— Теперь мы никогда не узнаем, что там произошло. Конечно, она ждала тебя, надеялась, что ты заглянешь еще один раз. Жаль, что…

— Не жаль, — он бросает письмо в камин. — У нее была целая жизнь, чтобы пригласить меня в этот дом раньше. Кроме того, она завещала мне особняк. Бумага подписана и отправлена в Гринготтс. Неужели она думала, что мне от нее что-то будет нужно?

Мэри берет щенка на руки и резонно замечает:

— Ваш дом в Тупике сгорел. Почему не воспользоваться этим шансом? Не обязательно там жить. Можно продать особняк за неплохие деньги и вложиться в покупку нового домика. А можно снести особняк и построить новый, старый яблоневый сад там очень красив. Это может быть своего рода искуплением твоему отцу за то, что волшебники сделали с его домом.

Северус продолжает смотреть в огонь, пожирающий остатки письма. Да, отцу может понравиться эта идея. Пусть сам решит, что делать с этим домом, с картинами, с мебелью, с фарфором, со всеми этими вещицами, создающими иллюзию благополучной жизни. Когда-то он хотел хоть глазком посмотреть на всю эту роскошь, хотел быть частью ее — недолго, правда. Потом его затянуло в Темные искусства.

Мэри подходит к нему и осторожно заглядывает в глаза. Северус привлекает ее к себе за плечи.

— Нужно возвращаться, — шепчет Мэри. — Я не могу постоянно оставлять бабушку на твою маму. Да и потом, мы собирались поговорить. Благодаря твоему зелью мы снова разговариваем. Щенок останется у тебя, ладно? Домовики принесут ему еды, я просила Сириуса передать им мою просьбу. А завтра я решу, можно ли будет забрать его в Хогсмид. Останется придумать ему имя.

Северус улыбается. Только Мэри может думать о том, как назвать существо, посреди всего окружающего хаоса.

Мэри поднимает на него лукавые глаза. Это — их мгновение, свободное от войны. Только с того вечера, с того поцелуя он начинает все больше и больше думать о Мэри: о том, что у нее маленькие теплые руки с изящными пальцами, и нежные губы, и цветочный запах от волос, в которых блестят золотинки. И вот сейчас она тоже стоит перед ним, такая податливая и словно счастливая. Он не знает до конца, может ли она быть счастлива рядом с ним.

Но Северус все равно ее целует.

И когда Мэри уходит, в кабинете остается легкий аромат ее духов. Щенок тихонечко скулит на отданной ему диванной подушке, и Северус закатывает глаза, но садится напротив него и мрачно разглядывает рыжие пятна.

У него появляется странное, жуткое предчувствие, что самое плохое еще впереди.

Мэри

Годрик — она решила, что это имя отлично подойдет для веселого щенка — лежит около камина, довольно грызя свежую косточку. Северус его уже, конечно, терпеть не может, Годрик отвечает взаимностью, и Мэри до боли в боку смеется, глядя на взаимодействие этих двоих.

На столе красуются розовые гиацинты, и Мэри любуется ими, изредка отрываясь от проверки работ и составления планов уроков на следующую неделю. Вот если бы договориться с Лондонским магическим зоопарком на парочку экскурсий… Одобрит ли эту идею Дамблдор? В школе нет и половины нужных существ. А показывать картинки и самой их рисовать ей порядком надоело.

Годрик вдруг перестает грызть кость и, поднявшись, замирает напротив двери. Проходит несколько секунд — и он начинает рычать. Мэри на всякий случай вытаскивает из кармана палочку.

Спустя несколько мгновений дверь разлетается в щепки, и на пороге появляется человек, которого она уже не думала снова увидеть.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Мэри жестко, и Годрик вторит ей лаем.

— Пришел спросить, где прячется Лили Поттер, — Джонатан зло улыбается. — Ты ведь Хранитель Тайны, не отпирайся. Мальсибер дал мне кое-какие сведения, а я сразу связал их с тобой. Они почти догадались, но я догадался быстрее.

Годрик бросается на него, прижав уши, но Джонатан отшвыривает его одним движением палочки. Мэри бросает взгляд на часы: Северус придет минут через двадцать, а это очень долго…

— Что будешь делать?

— Доставлю тебя к Лорду. Мне давно не хватало денег, а тут, болтаясь по Румынии, я встретил человека, который помог мне решить финансовые проблемы. И я подумал, что стоит продолжать.

Мэри поднимает палочку, усмехаясь.

— Ты никогда не умел работать честно.

— Я и не собирался.

Из его палочки вырываются веревки, но Мэри спокойно превращает их в летящий пух. Она никогда не говорила ему, что неплоха в трансфигурации. Наверное, поэтому Дамблдор и предложил ей эту работу.

— Импедимента!

— Протего, — снова спокойно отражает Мэри, делая глубокий вдох. — По щитовым чарам у меня было «Превосходно». Петрификус Тоталус!

Но Джонатана, конечно, этим не возьмешь. В Дурмстранге учат разному. Возможно, если бы он захотел ее убить, он бы убил легко, но она нужна ему живой, и вот здесь игра может стать очень опасной. Выдать Тайну невозможно без желания, но Мэри не радует мысль о пытках.

— Остолбеней!

Мэри ловко уворачивается, но против следующего красного луча приходится выставить защиту в виде пролетевшего по комнате кресла. Они долго кружат по комнате, глядя друг на друга.

И тогда дверь комнаты открывается, и бабушка, мило улыбаясь, встает на пороге.

— Уходи! — кричит Мэри, взмахнув рукой, и внутри нее все холодеет. — И закрой дверь!

— Что происходит, милая?

Мэри сразу все понимает: Джонатан не оставит свидетелей, чтобы ее дольше не хватились. И поэтому она сразу нападает, используя самые лучшие свои заклинания, но избегая смертельных, и она ошибается. Но все внутри нее кричит: ты не можешь убить человека, которого когда-то любила. Странно, что тот человек — может. Отражая очередной красный луч, она ставит перед собой щитом медный поднос со столика, и луч, отскочив от блестящей поверхности, пронзает грудь бабушки.

Она мягко сползает на пол.

Мэри на мгновение замирает, а потом видит, как Джонатан тоже падает — только резко и навзничь, и в его ставших неживыми глазах застывает досада и злость.

На пороге стоит Северус.

— Она должна быть жива! — Мэри падает на колени перед бабушкой, прислушиваясь к биению сердца. — Это всего лишь оглушающее, она сто раз его переживала на работе…

У нее дрожат губы и пальцы, и она не видит ничего, кроме старого любимого лица с морщинками вокруг глаз.

Северус молча считает пульс: волшебники так не делают, но в грязном, заросшем Паучьем Тупике можно нахвататься самых разных знаний.

— Пульса нет.

— Я не верю.

— В ее состоянии любое силовое заклинание могло быть опасно, — он переходит на шепот. — Прости, Мэри, мне безумно жаль, но мы не сможем ее вернуть.

Мэри ничего не отвечает, крепко прижимая бабушку к себе. Она пахнет детством, сказками и прогулками в лесу, ромашковым чаем и доверием. Это все, что есть у нее в жизни родного! Все, что было… Никто не любил ее так, как бабушка. И ведь они почти вернулись к прежним долгим разговорам! Все налаживалось, и теперь…

Мэри перестает что-то видеть вокруг себя из-за хлынувших слез. Северус что-то тихо говорит, потом поднимается, ходит по гостиной, садится около слабо шевелящегося Годрика, но Мэри ничего не замечает сквозь плотную пелену. Мы иногда так живем — в пелене, но не замечаем ее.

Северус

Северус размашистым торопливым шагом подходит к дому, где живет отец. Завещание, полученное в Гринготтсе, приятно греет карман. Гоблины смотрели на него как обычно свысока, но молча отдали документ. Конечно, на фоне богатого банка он выглядит кем-то вроде попрошайки. Все эти колонны, золотые узоры, натертая домовиками мраморная плитка. Да и черт с ними. Зато они живут в вечной ненависти и страхе.

Северус поднимается по грязной лестнице и стучит в дверь, но отвечает ему только тишина. Оглядевшись по сторонам, он открывает комнату заклинанием и осторожно заходит внутрь. Темно и холодно. Он включает свет и быстро обегает комнату взглядом: все на своих местах, на столе убрано, нигде не видны разбросанные бутылки. Отца нет, нет его верхней одежды, нет даже никакой записки.

Он чувствует, как холодеют пальцы. Что могло случиться? И кто за этим стоит: Лорд или обычная болезнь? Он спускается вниз и с трудом находит консьержа в какой-то грязной каморке.

— Меня интересует Тобиас Снейп, — холодно произносит Северус, глядя на старика в зимней жилетке. — Он съехал?

Старик сначала чешет спутанные седые волосы, словно вспоминая, потом говорит:

— А, этот, с желтоватым лицом? Так на скорой его увезли позавчера. Плохо ему стало, я нашел его на пороге, он…

— Куда увезли? — нетерпеливо перебивает Северус.

— В больницу, забыл название, сейчас в справочнике посмотрю, — старик исчезает в недрах каморки и появляется спустя три долгие минуты, в течение которых Северус пытается справиться с громко бьющимся сердцем. — Вот, возьмите, молодой человек. Вы ему кто будете?

Северус не отвечает, выхватывая листок из заскорузлых пальцев, и быстро вглядывается в мелкий почерк. Чаринг-кросс. А, это же почти бесплатная больница, куда свозят всех бедняков. Он был там однажды с матерью, и в памяти остались только осунувшиеся болезненные лица и впалые глаза.

Когда Северус заходит в обшарпанное здание, то сразу понимает, что здесь ничего не изменилось. Государство занимается всем, кроме больниц и школ — это он четко слышал от Дамблдора, — поэтому неудивительно, что многие магглы умирают от болезней, с которыми мадам Помфри справилась бы за полчаса.

Пройдя несколько кругов ада и заполнив десяток ненужных бумаг, Северус наконец попадает в общую палату. Отец лежит у самого окна, из которого явно поддувает, накрытый тонким синим одеялом. Он выглядит усталым и совсем больным.

Северус садится около его кровати и опасливо трогает его руку, бледную и горячую.

— Отец, — произносит он тихо, а потом добавляет: — Пап. Ты меня слышишь?

Слово звучит странно, относит его в далекое детство, в Паучий Тупик, к грязным кастрюлям и завывающему в трубах ветру.

Отец отзывается не сразу: он беспокойно ворочается, кряхтит, потом приоткрывает глаза:

— Сын, привет. Я немного сдал…

— Что случилось?

— Больная печень. Долго не протяну. Думаю, я отсюда уже не выйду. Как у тебя дела?

Северус сглатывает застрявший ледяной ком.

— У меня все хорошо. Я с Мэри.

Отец неожиданно широко улыбается.

— Эта девочка присмотрит за тобой, так что я очень рад. Держи ее крепко-крепко.

— Отец, что я могу сделать? — Северус сжимает его руку, и слабые пальцы отца сжимают его в ответ. — Какие лекарства нужны? Я все сделаю, что нужно, деньги есть.

Денег, конечно, нет, но он займет. У Малфоя или у Дамблдора, плевать, у кого. Отец не успевает ответить, потому что врач, зашедший в палату, мягко окликает Северуса:

— Молодой человек, пройдемте со мной.

Северус неохотно отрывает взгляд от отца и поднимается со скрипучего стула. Мерлин, тут еще пять человек! Как они существуют в этих условиях?

— Вашего отца спасет только пересадка печени, — врач смотрит на него серьезно сквозь толстые очки. — И времени очень мало. Нужно найти орган недели за две, иначе шансов не останется.

Северус мрачно смотрит в его круглое лицо с редкой бородой.

— И как его найти?

— Или у донора, мертвого или живого, или можно поделиться своей, или… Искать нелегально, но это уже совсем другая история. Вы хотите сдать анализы на совместимость?

Северус кивает и следующий час он переходит из кабинета в кабинет, покорно выполняя все указания. И только в самом конце он снова заходит к отцу, уставший и исколотый десятком иголок. Чертова маггловская медицина! Он рассказывает про дом, и отец на некоторое время оживает, думая, что можно там устроить, что посадить в саду. Северус выходит из больницы на свежий мартовский воздух, и его слегка шатает. Только потом он вспоминает, что ничего не ел с самого утра.

…Мэри встречает его встревоженно: она уже неделю после похорон бабушки живет в замке, в потайной комнате, прилегающей к его кабинету. Никакой комнаты там не было до того, как Дамблдор применил заклинание расширения, а замок подчинился. Директор тогда пошутил, что его кабинет уменьшился на такую же площадь, и тут же получил укоризненный взгляд от МакГонагалл.

Мать остается в Хогсмиде, без Мэри ей ничто не угрожает, да и она сама может постоять за себя.

— Я думала, что-то стряслось. Что с твоими пальцами?

— Брали кровь. В больнице на Чаринг-кросс, — брови Мэри взлетают, и ему приходится терпеливо все объяснить. — Я страшно хочу есть.

Пока он приходит в себя у камина, Мэри возвращается с кухни с целым блюдом еды, и они, усевшись у камина на скамеечку, поглощают пирог с почками, салат с тыквой и индейкой и запивают все травяным чаем.

Слова не идут, и Северус долго молчит, думая о том, что у отца нет теплого камина, а его одеяло слишком тонкое для такой погоды. Завтра нужно принести ему и одеяло, и еды, но завтра он должен быть у Лорда, а в замке полно дел, и пропустить занятия невозможно.

— У тебя завтра есть пара часов?

— Конечно, — Мэри понимает его без слов. — Завтра уроки начинаются только днем, думаю, с утра я успею появиться в больнице.

— У меня осталось немного оборотного зелья после вчерашних уроков. Побудешь пару часов мадам Пинс, ладно? Она, конечно, собьет отца с толку, но без оборотного появляться в Лондоне тебе нельзя. Просто вынужденная мера… Мне больше некого попросить, Мэри.

Она ласково проводит рукой по его щеке и кладет голову ему на плечо, пряча красноватые и еще опухшие от слез глаза. Ей непросто, и он это чувствует. Она старается держаться, но вчера он вернулся с обеда раньше и слышал, как она плачет, свернувшись комочком на мягкой софе. Северус сделал вид, что не заметил, потому что знает: ей хочется казаться, будто она справляется. Даже если это вообще неправда.

Он обнимает ее за плечи крепко-крепко и закрывает глаза. От камина тепло, и волосы Мэри пахнут полевыми цветами. Однажды наступит настоящая весна.

Мэри

— Мисс Макдональд?

Детский голос вырывает ее из мыслей и швыряет обратно в реальность. Мэри выпрямляется и открывает глаза. Она всего секунду назад оперлась щекой о ладонь и смотрела на весеннее небо. Туда, куда ушла бабушка. Мать на похороны так и не приехала, только прислала письмо.

— Работы на стол, — Мэри кивает удивленно глядящим на нее третьекурсникам. — Извините, ребята, задумалась.

С утра она была у мистера Снейпа, но еще не успела передать Северусу хорошую новость. Тобиас ее не узнал, и Мэри пришлось соврать, что ее прислали из замка. И сейчас, когда она смотрит в детские лица, ей вспоминается желтоватое усталое лицо с печальными глазами.

А потом она задает себе вопрос: а где сейчас ее собственный отец?

Северус ждет ее внизу лестницы, и его холодное лицо обманчиво спокойно. Только в черных глазах огоньками бьется нетерпение. Он кажется ей привлекательнее, чем обычно. Ей хочется прижаться к нему, услышать, что все будет хорошо, но сегодня эти слова нужны ему самому.

— Ты можешь быть донором, — произносит она радостно. — У отца пока что все стабильно, ухудшений нет. Я сказала, что ты сможешь приехать послезавтра, чтобы сдать еще кучу всяких анализов.

Северус усмехается и незаметно пожимает ее пальцы, отчего по спине Мэри бегут мурашки. Она давно забыла это приятное, волнующее чувство притяжения и желания. Со всеми заботами и опасностями она даже забыла, что она женщина. И теперь ей об этом ненавязчиво напоминают.

Вот только по ночам она еще почти не спит, полусидя в кровати и глядя на посапывающего во сне Годрика. А потом скидывает одеяло и решительно идет к двери, ведущей в спальню Северуса.

— Проходи, — произносит он слегка напряженно, и Мэри улыбается. — Что случилось?

— Не спится.

— Мне тоже. Уже третью ночь.

Мэри понимающе кивает и садится на краешек его кровати. На ней длинная ночная рубашка лавандового цвета, с глупым бантиком на груди. Блестящие глаза Северуса смотрят на нее внимательно, и от этого взгляда у нее снова бегут мурашки.

— Мэри.

— Что? — спрашивает она шепотом.

— Ты очень красивая.

— В этой дурацкой ночнушке?

— Именно.

Мэри немного краснеет, заметив, что сползшее одеяло обнажает его плечи.

— А без нее? — спрашивает она дерзко, и в спальне повисает тишина. — Прости, глупая шутка. Я пойду.

И она, вскочив с кровати, торопливо подходит к узкой двери. Северус догоняет ее через мгновение, разворачивает к себе, и Мэри отдается в этот яростный шквал поцелуев и ласк.

Они падают на кровать, не отрываясь друг от друга, и Мэри всего лишь на секунду становится стыдно.

— Северус...

— Что?

— Тут дети вокруг.

— Плевать на них, — он сдирает с нее рубашку, и Мэри, вопреки всем своим ожиданиям, не хочется закрыться от него. — Так даже лучше. Без нее, я имею в виду.

Мэри тихо смеется и запускает руки в его еще влажные после душа волосы. Они слегка пушатся, и она с удовольствием пропускает их между пальцами. Северус совсем другой сейчас, в темноте, скрывающей их лица и фигуры, он не холодная закрытая статуя, а вполне себе живой молодой человек, которому не так давно исполнилось двадцать два. Они оба нетерпеливы, жадны до наслаждения, друг до друга, но Мэри это нравится. Она не помнит, который сейчас день или час или что ей нужно будет делать утром. Она только чувствует горячие руки Северуса на своем теле — везде, всюду — и отвечает им тихими приглушенными стонами. И почему только она не пришла к нему раньше, когда они так нужны друг другу!

— Я останусь, — Мэри отнимает у него подушку, лукаво улыбаясь.

— Ты и должна.

Он закладывает руку за голову и смотрит на нее искоса.

— Что?

— Ничего. Просто смотрю.

— Как ты будешь служить Лорду без части печени?

— Как Прометей.

Мэри смеется, уткнувшись ему в плечо. Пожалуй, похож, всем своим обликом.

— Мадам Помфри поможет, у нее наверняка есть что-то типа костероста для других органов. В конце концов, в Мунго занимаются этими проблемами.

Мэри обнимает его и мягко целует в щеку. Ей уютно и тепло, и она даже не хочет задумываться о своих чувствах. Любовь ли это? Или Северус просто нужен ее нетерпеливому сердцу, потому что ей нужна какая-то внутренняя опора? Может ли она позволить себе снова поверить в любовь?

Как много вопросов к самой себе!

— Если бы ты не появилась в замке, я бы так и сидел взаперти кабинета, живя в странных иллюзиях. Не общался бы с отцом. Во всяком случае, не так, как сейчас, — он находит ее руку под одеялом и крепко сжимает. — Будь осторожна. Ты не представляешь, насколько изобретательным может быть Лорд; его люди повсюду, и сейчас нужно оглядываться даже в Хогвартсе.

Мэри задумчиво натягивает одеяло до подбородка.

— Он сюда не сунется, пока здесь Дамблдор.

— Сам — нет. Но шпионов у него полно. Люди охотно предают ради денег и славы.

…Она просыпается утром, и часы показывают девять; Северуса рядом нет, и на столе лежит короткая записка. Мэри читает ее, натянув рубашку через голову: «Отвратительно спал без подушки, но не смог тебя разбудить». Улыбаясь, она кидает записку в еще горячие угольки камина. Никто не должен знать о том, что их что-то связывает. И, подумав, что домовики могут прийти убираться, она проскальзывает обратно в свою крошечную спальню. Годрик встречает ее радостным вилянием хвоста, и Мэри вдруг громко смеется, вспомнив перекошенное от злости лицо Филча при виде Годрика. Он вопил так громко, что пришлось улаживать этот вопрос через Дамблдора, которому щенок пришелся по душе.

Одевшись, Мэри садится за стол и вчитывается в работы, написанные вчера. Кто-то из третьекурсников даже нарисовал иллюстрации к своим определениям, и Мэри решительно ставит почти всем «Превосходно». Сегодня у нее пятый курс, а потом — совещание у Дамблдора, на которое совсем не хочется идти. Впрочем, Сириуса там не будет: директор отправил его домой, так что им вчетвером, считая Люпина, предстоит снова ломать голову над безопасным способом уничтожения крестража.

Перед тем, как выйти из спальни, Мэри достает из кармана маленький медальон и, раскрыв, долго разглядывает молодое лицо своей бабушки. Как та была молода однажды! И как быстро летит время…

Регулус

Сириус скрещивает на груди руки, глядя на Лили исподлобья. Щетина на подбородке и щеках добавляет брату несколько лет, и мать уже предлагала ему привести себя в приличный вид, но Сириус только махнул на нее рукой.

— Не знаю, чем именно вы там занимаетесь, но считаю это опасным и недальновидным, — мать складывает «Пророк», и Кричер тут же уносит его в библиотеку. — У тебя дите малое на руках, мужа нет. Что с тобой случится — ребенка куда? Думаешь, я его тут оставлю?

Гарри отпихивает ложку с яблочным пюре, словно вторя ее словам. Лили сердито трясет головой:

— А что мне остается, если Дамблдор никуда не спешит?

Сириус внезапно выдает, уставившись в потолок:

— Мать права.

Они обе поднимают на него удивленные и непонимающие глаза, и Сириус тут же взмахивает руками, чуть не расплескав апельсиновый сок.

— Ты знаешь, Лили, что я за тобой — в огонь и воду, хоть в самый ад, но Гарри не может остаться без защиты, а Гриммо хоть и защищено самой разной магией, но если этот урод сюда заявится…

— Ему придется иметь дело со мной, — мать поджимает губы. — Я всегда была на стороне тех, кто защищает чистую кровь, и не скажу, что передумала. Но чистота крови должна поддерживаться, а этот человек убивает всех без разбора, своих и чужих. Так и чистокровных магов не останется, как когда-то старая англосаксонская знать погибла при вторжении Вильгельма.

Регулус пожимает плечами, наблюдая за Лили. Он знает, что она не отступит, и сам считает, что нужно быстрее расправиться с крестражами, быстрее отомстить за Марлин. Она все еще снится ему иногда. И ему все время кажется, что у него осталось мало времени. Странное, навязчивое ощущение преследует его по пятам и не отступает.

— Он убьет тебя, — произносит Сириус, не поворачиваясь к матери.

— Не думаю, что тебя это сильно огорчит, — язвительно отзывается та, пригубив вино.

— Взаимно, не правда ли? — Сириус ухмыляется, и Лили тут же закатывает глаза, но Регулус внимательно наблюдает за лицом матери. Ее ресницы едва заметно вздрагивают.

— Нет, не взаимно. Я не желаю смерти никому из моей семьи, и ты не исключение, олух бестолковый. Ты пошел в своего дядьку, в Андромеду, черт знает в кого. Но упрямство у тебя от меня, и мне это нравится. Вы придумали, какие ингредиенты вам еще нужны?

Лили быстро достает из кармана смятый лист пергамента. Они с матерью делают вид, что не знают, кто из них кто, и это слегка облегчает ситуацию. Матери скучно, она давно живет одна в огромном доме, и присутствие Гарри ее немного забавляет.

— Васильки, наперстянка, ребра кролика, глаза совы.

Мать морщится, но хлопает в ладоши, и Кричер тут же появляется рядом.

— Собери нужные ингредиенты, эльф, — она тяжело поднимается со стула и, подойдя к Гарри, берет его за руку. — Пойдем, я покажу тебе твои любимые серебряные кубки.

Гарри хватает ее липкими пальцами и покорно идет, оглядываясь на Лили. Та только шлет ему воздушный поцелуй, но в глазах ее мелькает тревога.

— Чтобы она со мной так возилась, — фыркает Сириус и залпом допивает сок.

В гостиной повисает тишина.

Северус

Отец улыбается, когда Северус заходит в палату и садится напротив, накинув на плечи тонкий белый халат. Удивительно, что отец действительно рад его видеть. Никогда за прошедшие годы он не чувствовал этой радости. Наверное, для этого стоило повзрослеть.

— Как дела у матери?

— Нормально. Вчера ездила в Косой переулок, купила себе новую шляпку. Даже не знаю, что на нее нашло. Ее никогда не интересовали вещи.

Отец усмехается.

— Она почувствовала, что такое свобода. Сначала на нее давила семья, потом — я со своим нищенским заработком, а теперь она может делать что хочет. На работу, что ли, устроилась, или ты деньги даешь?

Северус вспоминает мать в большом белом переднике за прилавком «Сладкого Королевства».

— Помогает временно в кафе. Пап… — Северус торопливо скрещивает пальцы. — Ты должен пообещать, что выздоровеешь. Я уже представил, как мы будем сидеть в том яблоневом саду все вместе: ты, я и Мэри. Может быть, мама. И пить яблочный сидр.

Тот медленно кивает, потом задумчиво переводит взгляд на окно. За грязным, с потеками, стеклом не чувствуется дыхание весны, а она уже близко: в голубом небе, в набухших почках, в розовых и голубых гиацинтах, что цветут в теплицах у Стебль. Отец поворачивается к нему и похлопывает его по ладони.

— Моя жизнь все равно прожита не зря, — произносит он печально, но глаза улыбаются. — Я уже думал, что в ней только темнота и нищета, безысходность и боль, когда вдруг появился ты — взрослый человек — и переступил через себя. Протянул мне руку, а рядом с тобой появилась эта чудесная девочка Мэри, и все встало на свои места.

Перед глазами проносятся моменты позапрошлой ночи, и Северус отводит взгляд.

— Я горжусь тобой, — отец снова касается его руки. — Я все еще не понимаю тебя до конца, всю эту магию, и школы, и движущиеся фотографии, но я теперь вижу, что все это — не зло, что у тебя просто свой путь. Жаль, что долгое время я был слеп. Я никогда не жил по-настоящему, все откладывал на завтра, думал, что там будет лучше, а лучше не наступало. Отказывал во всем себе и твоей матери, не смог даже выбить приличную должность, потому что никогда не видел себя на ней. Не повторяй этих ошибок, Северус, всегда думай о себе хорошо и следуй тому, что действительно хочет твое сердце: не вопреки, не в доказательство, а по желанию. И тогда ты точно не окончишь свою жизнь в вонючей больнице среди бомжей и бедняков.

Северус кивает, против воли разглядывая лицо отца: теперь чуть одутловатое, болезненно-желтое, совсем неживое. У него снова встает ком в горле.

— Мне пора на анализы, — произносит он глухо. — Завтра увидимся, пап. Если разрешат, то операцию назначат уже на субботу. Я принес тебе немного фруктов, больше ничего не разрешают.

— Волшебных?

Северус усмехается.

— Волшебных.

Следующие два часа он снова переходит из кабинета в кабинет и, получив полное подтверждение о возможности стать донором, незаметно трансгрессирует из больницы в Хогсмид. Мать встречает его около «Сладкого королевства», и руки ее испачканы сахарной пудрой, а угрюмые глаза немного тревожны.

— Все в порядке.

— И слава Мерлину, — она поворачивается к нему спиной и толкает дверь в кафе. — У Мэри как дела? Как Годрик?

Северус закатывает глаза. Чертов щенок! Он уже порвал две его мантии и обслюнявил третью, сожрал работу второкурсника, которому пришлось поставить «Выше ожидаемого», а потом оставил лужу около ботинок. Мэри защищала его так отчаянно, что Северус сдался.

— Отвратительно, — произносит он мрачно. — Хорошего вечера.

Отец сказал, что он повзрослел, и это, наверное, действительно так. Уметь признавать свои ошибки, понимать, что сам прятал себя в несуществующем мире, прийти к тому, кого ненавидишь — это и есть шаг вперед. Никогда не поздно его сделать, самое главное — успеть.

Мэри еще ведет последнее занятие на опушке Леса, и Хагрид присматривает за ней, что-то записывая в толстый блокнот. Шестикурсники, продрогшие от весенней прохлады, кутаются в шарфы, и на их лицах проступает очевидное нетерпение. Да, фестралы — это, конечно, замечательно, но их видят не все.

— Как быстро они летают? — Джонсон, дуя на пальцы, указывает на черные крылья. У нее прошлым летом умерла бабушка. — Десять, шесть миль в час?

Мэри задумчиво поводит плечом. Математика — не ее сильная сторона, и это почему-то забавляет Северуса. Какой он был бы дурак, если бы не позволил себе поддаться тому чувству, что притянуло его к Мэри! Но она в опасности, и в огромной. Он играет роль убедительно, но Пожиратели рыщут по всему городу и за его пределами, и в Хогсмиде они были совершенно точно.

— По милям не скажу, — Мэри переступает с ноги на ногу. — Но достаточно быстро.

Северус хмыкает. Единственный минус в его отношениях с Мэри — это трудность сдерживать чувства. Раньше он ощущал себя лет на сорок, был вещью в себе, равнодушным и замкнутым, не хотел ничего и никого. Теперь все его естество отчаянно напоминает, что ему все-таки двадцать два, и с этим невероятно трудно бороться.

— Примерно тридцать, мисс Джонсон.

Мэри улыбается уголком рта.

— Всех отпускаю, — произносит она быстро, взглянув на наручные часики. — У вас на две минуты больше, чем у других курсов, чтобы добежать до Большого зала.

Они оставляют Хагрида наедине с блокнотом и неторопливо идут к замку. Северус подавляет в себе желание взять Мэри за руку, но кажется сам себе ледяной статуей, которая понемногу тает, и это плохо. Сердце бьется сильнее, пальцы реагируют на прикосновения, про тело он вообще молчит. Плохо это лишь потому, что опасно. Пока война, а он на обеих ее сторонах, все в нем должно оставаться ледяным.

Северус украдкой смотрит на Мэри. Что она чувствует к нему? Не любовь, наверное. Им некогда влюбляться. Просто влечение? Он думает о том, что его никто еще не любил. Ни мать, ни отец, ни Лили, и если бы Мэри… Но не слишком ли она хороша для него? Он и сам до конца не понимает своих ощущений, только знает, что это — другое, не то, что он испытывал к Лили, но он уверен, что влюблен. Ему нравятся ее волосы с золотинками, и ее глаза, и то, как она улыбается, и ее маленькие руки — все! Такого не бывает, когда кто-то просто нравится. Это — глубже. Просто сейчас им все время некогда разбираться в себе, ни ему, ни ей. Все происходит на бегу.

— О чем ты думаешь? — спрашивает она тихо.

— О тебе.

Ее щеки едва заметно розовеют.

— А именно?

— Ты красива, и ты мне нужна, — говорит он четко, чтобы она поняла. Но Мэри и без этого понимает и кивает в ответ. — И я благодарен за поддержку.

Она вопреки всему быстро сжимает его запястье и тут же выпускает. Если закончится война… И внутри его обжигает холодом. Ему, наверное, придется остаться в школе еще некоторое время, да и куда возьмут бывшего Пожирателя Смерти? А Мэри вернется к курсам мракоборцев. Он встряхивает головой. Нечего об этом думать сейчас, у них еще есть время.

День тянется долго, и на какое-то время Северус полностью погружается в пучину уроков, котлов, разлитых зелий и неудачных ожогов. Придется написать технику безопасности и заставить всех ее выучить, от первокурсников до старших. И когда он добирается до диванчика напротив камина, Мэри уже его ждет. Он садится рядом и устало целует ее, и она живо отвечает на поцелуй. Все внутри него сразу вспыхивает: новое, приятное ощущение. У него были девушки на одну ночь — ничего особенного, он даже не помнит их лиц, да и были они лишь для самоутверждения пару лет назад.

— Я очень хочу, чтобы твой отец выздоровел.

— Я тоже.

— Знаешь, — Мэри прижимается к нему и обнимает за шею. — Я почему-то с самой первой встречи почувствовала, что хочу быть возле тебя. Ты всегда был для меня человеком, на которого можно положиться и которому можно доверять, а это самое главное. Чувства вырастают из уважения.

У него пересыхает в горле.

— И что ты чувствуешь?

— Я не знаю, Северус. Мне сделали очень больно, мне разорвали сердце, и я только начала его склеивать. Я не могу сказать прямо сейчас, что люблю тебя и что буду с тобой навсегда. Но я знаю одно: рядом с тобой я ощущаю себя нужной, хрупкой, настоящей девушкой, и мне хочется остаться. Но я не верю, что ты до конца забыл Лили и что если бы она вдруг…

Мэри обрывает сама себя и переводит взгляд на огонь.

— Я должна быть уверена, понимаешь? С меня хватит одного разочарования.

Годрик пытается залезть к ним на диван, и Северус незаметно отпихивает его ногой. Дурацкий щенок!

— Я имею в виду, что я верю тебе, правда. И глаза, и губы не умеют врать, но иногда мы врем сами себе и не признаем это, и только потом понимаем, что запутались. Но нам необязательно думать о том, что случится. Есть настоящее, есть ты и я. Не нужно стараться прикрепить ярлык ко всему, что чувствуешь, главное — сама суть.

Северус поджимает губы: Мэри не подозревает, что у него пунктик на любви. Ему нужно знать, что его любят. Но он только молча наклоняется и целует ее полураскрытые губы, и его угольно-черные волосы касаются ее золотистых волос.

… В ночь на субботу они оба с Мэри не спят, вполголоса разговаривая у пылающего камина. За окном — конец марта, а в окна бьется холодный северный ветер. Годрик спит на ковре, дергая задней лапой. Обсудив все, что можно, они ложатся спать перед рассветом, а через два часа их уже поднимает писклявый старый будильник.

— Спи, — он укутывает Мэри одеялом, и та не собирается возражать. — Я вернусь к вечеру.

В больнице суета. Северус с трудом протискивается сквозь посетителей, пришедших навестить своих близких, и стучится в кабинет врача. Тревожно и нервно, но назад не отступить. Впрочем, мадам Помфри сказала, хмурясь, что что-нибудь обязательно придумает, потому что человек без части печени — это не человек вовсе.

— А, мистер Снейп, — врач встречает его безрадостно. — Вы немного опоздали. Утром у вашего отца случился сердечный приступ. К сожалению, он умер.

Северусу требуется минуты две, чтобы его услышать, но даже когда слова прокручиваются у него в голове, он отказывается в них верить.

— Сердечный приступ?

Врач слегка разводит руками.

— Я и сам ничего не понимаю. Томограмма была в порядке еще вчера вечером. Он сейчас внизу, в морге, вот, возьмите ваш пропуск и держитесь. Соболезную, мистер. Вам нужна помощь в организации похорон, или займетесь сами?

Северус растерянно дергает плечом, и врач, сочувствующе кивнув, исчезает за дверью. Становится очень тихо, хотя вокруг снуют туда и обратно люди, кричат дети, и медсестры возят мимо него больных на колясках и каталках. А потом среди этой тишины раздается ненавистный голос:

— Допустим, с сердечным приступом я ему помог.

Северус медленно оборачивается, сдерживаясь из последних сил.

Мальсибер.

— Что ты сделал? — Северус мгновенно входит в роль равнодушного человека, который беспрекословно следует Лорду. — Он был сильно болен.

Мальсибер обходит его по кругу, как акула, и пристально вглядывается в его лицо.

— Что, вдруг проникся к этому алкашу? Ты его ненавидел.

— Не проникся. Мать послала меня узнать, как его дела, они не так давно развелись.

Мальсибер усмехается, но в его узких глазах сквозит недоверие. Он очень хочет выслужиться, но Северус не собирается ему в этом помогать.

— Я просто слегка поспрашивал, не знает ли он чего о твоей личной жизни, а он взял и умер, — Мальсибер нарочито спокоен. — Не думаю, что ты или твоя матушка сильно расстроитесь, вы же так мечтали от него избавиться.

Северус отвечает ему холодным взглядом, но внутри слегка вздрагивает, вспоминая о Мэри. Они хотят выяснить, кто Хранитель, но никак не могут подобраться к истине, и Джонатан, которого он убрал так вовремя, не успел передать информацию. Или успел?

— Помнишь Макдональд? — Мальсибер следит за выражением его лица.

— Кого?

— Девку такую, лучшую подружку твоей обожаемой Эванс. Я как-то залез ей под юбку, а Эйвери услужливо держал за руки. Ничего такого не случилось, уж слишком громко она заорала, но, думаю, я бы захотел повторить. Мне кажется, я ее недавно видел в Лондоне, и уж она точно вступила в Орден.

Северус с безразличием пожимает плечами, и даже кончики его пальцев не холодеют. Мальсиберу повезло, потому что если бы Северус не играл роль двойного шпиона, невероятно трудную роль, он бы прикончил эту сволочь на месте. Не сразу. А потихоньку. Час за часом.

— Работай дальше, Северус. Нам нужен этот чертов ребенок, не забывай. И ради того, чтобы его найти, Лорд не пожалеет никого.

Плевать на Мальсибера. Сейчас в его душе зреет другое чувство: ярость. И она, родившись из уголька, растет и превращается в огромный огненный шар, который он не в силах потушить. Разойдясь с Мальсибером и пройдя несколько кварталов, трансгрессировав несколько раз и удостоверившись, что за ним не следят, Северус отчетливо произносит:

— Кричер!

…В доме на площади Гриммо тихо, и Регулус, слегка приподняв брови, указывает на широкую лестницу. Северус даже не отвечает ему, взлетая вверх по скрипучим дубовым ступеням, натертым до блеска. Он никогда не позволял себе ни одной эмоции после окончания школы, после того, как они перестали разговаривать с Лили. Он всегда запихивал все глубоко внутрь, в бесконечные карманы своей души. Бывают моменты, когда эти карманы заканчиваются.

— Ты обвинила меня в смерти Джеймса, — он повышает голос, едва войдя в комнату. — Ты подняла на меня палочку и хотела убить, чтобы отомстить за него. Ты знала, что я тебя любил, Лили, только делала вид, что ничего не понимала. Я ходил за тобой как верный пес, я боготворил тебя, я даже был настолько ослеплен, что хотел добиться хоть чего-то, чтобы ты меня заметила. И знаешь, что? Ты свободна от моей любви. Я тебя ненавижу.

Лили, бледная и непонимающая, смотрит на него ошарашенно, и ее глаза занимают пол-лица. Гарри позади нее начинает громко плакать.

— Что случилось, Сев?

«Сев» ранит его — не так больно, как раньше, просто слегка надрезает кожу, и от этой боли Северус морщится.

— Моего отца убили из-за тебя, довольна? Око за око, Эванс. Радуйся. Да, я пришел тебе сказать, что ты отомщена, можешь спать спокойно. Мне так же больно, как было тебе. Надеюсь, эта мысль будет греть тебя одинокими ночами.

— Ты не любил отца…

— Я хотел все исправить. Но не успел.

Она пытается сделать к нему неосторожный шаг, вся дрожа, но он тут же выставляет вперед ладони.

— Не смей.

— Сев, я хотела…

— Мне плевать. Я тебя ненавижу, ненавижу всем своим черным сердцем, в котором, как ты однажды сказала, нет ни капли любви и понимания. И…

Он не успевает договорить, потому что сзади на него обрушивается Блэк, развернув к себе и ударив прямо по лицу. Северус отвечает ударом на удар, и спустя несколько минут, растащенные по разным углам комнаты, они смотрят на окровавленные лица друг друга с нескрываемым презрением.

Лили пытается заговорить с ним, но Северус, расплескав всю свою ярость, всего себя, только молча отворачивается от нее. Осознание того, что отца больше нет, наконец заполняет его целиком, и он просто оседает на пол, сползая по стене вниз. Он отказывается куда-то идти, и только Мэри, появившаяся спустя два часа, уговаривает его вернуться в замок.

Он долго стоит под ледяным душем, а потом запечатывает дверь в спальню и накрывается одеялом. Сразу приходят образы отца: из детства, из юности, из этих последних дней, окрашенных золотом надежды. Северус переворачивается на живот и, уткнувшись в подушку, долго пытается прийти в себя.

Он не знает, что Мэри всю ночь сидит у его дверей на полу, обхватив колени руками.

Мэри

— Дайте ему время прийти в себя, Мэри, — Дамблдор потирает лоб. — И не обольщайтесь, что он как ни в чем не бывало сегодня пришел на завтрак и отправился на занятия. Северус отличный шпион именно потому, что великолепно скрывает все свои эмоции: он научился этому с самого детства.

— Я понимаю, сэр.

Мэри сама еще иногда плачет, вспоминая о бабушке. Слезы застают врасплох в самые неподходящие моменты, но она быстро их смахивает. Только разница в том, что она за последний год уже была мысленно готова к этому, несмотря на все отрицания. С травмой, которую получила бабушка, долго не живут, а ингредиенты в зелье от Мунго не добавляли здоровья. Северус же был совершенно уверен в благополучном исходе, и смерть обрушилась на него неожиданно, а это всегда — шок.

В галерее третьего этажа она сталкивается с высокомерной Олридж, которая последний месяц демонстративно ее избегает.

— Мисс Макдональд, у вас послезавтра занятие с шестым курсом. Я могу подойти после?

Мэри не нравятся ее подозрительно блестящие глаза, но она только пожимает плечами. Что нужно этой девочке?

— Да, конечно. Номер класса помните?

Олридж кивает и тут же ныряет обратно в стайку шестикурсниц, которые ждут начала урока у кабинета Флитвика. Мэри даже оборачивается, но не может разглядеть выражение лица Олридж. Стоит поговорить об этом с Северусом, он за это время должен узнать их несколько лучше.

— Как думаешь, что ей от меня нужно?

Северус зло морщится: его мысли заняты совершенно другим, и Мэри отвлекает его какой-то ерундой. За один миг он стал холодным и отстраненным, хотя еще пару дней назад она чувствовала тепло его сердца. И его глаза сейчас — ледяной черный оникс, через который невозможно пробиться, но она понимает, что там — боль.

— Может, хочет извиниться.

— Сомневаюсь.

— Или попроситься обратно на курс?

— Зачем это ей?

Северус нетерпеливо встряхивает головой, и на его лице проступает раздражение.

— Встретитесь — спросишь у нее сама. По остальным предметам она учится хорошо, у преподавателей нет никаких жалоб на нее, даже по моему предмету она периодически хватает «Превосходно», хотя талантом она не наделена.

Мэри хмурится, отворачиваясь от него и раскрывая книгу. Не хочет разговаривать — не нужно, действительно, пусть некоторое время побудет сам по себе. Всю люди реагируют на шок по-разному.

Она уходит в книгу с головой и когда выныривает обратно, Северуса рядом уже не оказывается. Мэри пожимает плечами и, закрыв книгу, решает заглянуть к Дамблдору, чтобы переговорить насчет крестража. Годрик, как обычно, увязывается за ней, шлепая лапами по каменным плитам.

Часы показывают за полночь, и в галереях пусто и зябко. Натянув теплый палантин на плечи, Мэри тихо произносит пароль и поднимается вверх по винтовой лестнице. Дверь в кабинет почему-то немного приоткрыта, и Мэри, вытащив палочку, осторожно заглядывает внутрь.

Лили стоит посередине комнаты и не сводит глаз с зажатой в руке диадемы Кандиды Когтевран. Лицо у нее искажено разными эмоциями, но среди прочих — ярость.

— Где Дамблдор? — спокойно спрашивает Мэри, и Лили чуть не выпускает диадему из рук.

— Он уехал в Министерство, — Лили облизывает сухие губы. Волосы ее взъерошены и спутаны, и она выглядит не совсем нормальной. — А я тихонько стащила у него диадему, которую он случайно оставил на столе. Ты же знаешь Дамблдора: он наверняка изучал ее вдоль и поперек, вот только результатами не спешит делиться.

Мэри убирает палочку в карман. Сражаться с Лили она точно не станет, нужно попытаться ее уговорить, но только как?

— Мы же договаривались подумать об уничтожении этой вещи вместе.

— Да, только прошло уже две недели, а воз и ныне там, — Лили сердито щурится. — А позавчера еще Сев…. Мне очень жаль его отца, Мэри, веришь? Я не знала, что они стали общаться, я ничего не знала, я действительно потеряла голову с этой мыслью отомстить. Как он на меня смотрел! Он не врет, он меня ненавидит! Я не могу спокойно с этим жить…

Мэри чуть приподнимает плечо.

— А ты не пробовала просто извиниться?

— Он не станет слушать, Мэри, это же Сев. Если он что-то вбил себе в голову, выбить из нее это обратно невозможно. Единственное, что я могу — уничтожить крестраж, чтобы сделать еще один шаг к свободе.

Она достает из сумки, видимо, измененной заклинанием расширения, котел и две колбы с зельями. Одно из них — изумрудного цвета, другое — сапфирового. Лили взмахивает палочкой, и котелок повисает над каминным огнем. Не глядя на Мэри, она кладет диадему в котелок, а потом заливает изумрудным зельем.

— Это то, что было в пещере. Но его можно залить зельем отравления, и тогда ингредиенты смешаются так, что крестраж погибнет.

Мэри делает к ней пару шагов. Если выбить у нее из рук палочку…. Но Лили сразу замечает эти движения:

— Даже не думай.

— Это опасно, Лили. Нужно сначала узнать у Северуса, можно ли смешивать эти зелья. Одно — охранное, другое — ядовитое. Что, если охранное победит, и крестраж впитает яд? Он станет еще сильнее.

Лили отрицательно качает головой.

— Из-за меня умирают люди. И я устала с этим жить, устала убеждать себя, что они умирают не по моей вине. Дамблдор боится использовать Адский огонь, меч Гриффиндора достать из Шляпы невозможно без момента нужды, а он, видимо, еще не наступил, по мнению Шляпы. Что остается? Импровизировать. Мы с Регулусом считаем, что должно сработать.

— А если нет? — Мэри делает еще один шаг. — Что будет с Гарри?

Лили не слышит: она медленно выливает ядовитую жидкость в кипящий котел с изумрудным зельем. Сначала ничего не происходит, потом жидкость становится фиолетовой, затем красной и наконец — кислотно-желтой. Лили отстраняется, и в это мгновение зелье словно оживает: кипя и выплевывая само себя через стенки, оно вдруг поднимается над котлом и всей горячей массой с силой обрушивается на Лили. Мэри кажется, что она слышит недовольное шипение и тонкий писк, а потом Лили, побледнев, падает на пол. Все ее тело превращается в одну сплошную дымящуюся язву, но диадема на дне котла зловеще тускнеет.

Мэри

— Я уволюсь, Дамблдор, — мадам Помфри вытирает мокрые руки о передник. — Поставлю ее на ноги и уволюсь. У меня никаких сил не хватит справляться с этим потоком травм. На прошлой неделе Дэвис….

— Поппи, не сейчас, — Дамблдор мягко прерывает ее. — Просто скажи, что у нас у всех есть шанс еще поговорить с Лили.

Мадам Помфри устало выдыхает и вытирает пот с высокого лба. Мэри ловит себя на мысли, что даже не может предположить, сколько ей лет. Есть такие люди — вечные и незаменимые, и в Хогвартсе их двое, если учитывать мадам Пинс.

— Я приложу все усилия, — отвечает она твердо и качает головой. — Очень тяжелая ситуация, боюсь, застрянет она здесь надолго. Как минимум — на месяц-другой.

— Мэри, — директор поворачивается к ней. — Вы не могли бы отправиться на Гриммо и рассказать о произошедшем? И, пожалуйста, будьте снисходительны к Северусу сейчас. Как видите, он даже не пришел. Слишком многое случилось за эту неделю; я боюсь, что его способности к окклюменции могут ослабнуть, а это выдаст нас Тому с ног до головы.

Мэри понимающе кивает, чувствуя, как дрожат пальцы. Лили! Что натворила эта сумасшедшая? Слава Мерлину, что хоть осталась жива… И кто теперь будет присматривать за Гарри? Если только Вальбурга согласится оставить его на Гриммо! Это, наверное, будет лучшим решением на данный момент.

Северус терпеливо ждет ее по ту сторону двери в лазарет. Его глаза, полные смятения, с едва различимыми огоньками вины, смотрят на нее выжидающе.

— Как она? — интересуется он глухо.

— Жива. Но повреждения внешние и внутренние невероятно сильные, — Мэри касается его руки, и пальцы Северуса с силой сжимают ее запястье, словно извиняясь за недавний холод. — Она не слышит, не видит, она пока что абсолютный овощ. Ожоги страшные, и ее искалеченное тело до сих пор у меня перед глазами.

Северус ничего не отвечает; Мэри понимает, что все внутри него еще переживает смерть отца, что он еще зол на Лили и ему стыдно это показывать, потому что он должен ее жалеть. Он не простил и не простит, но в глубине души он еще помнит ее той девочкой с рыжей копной волос и звонким голосом, и это добавляет ему боли.

— Мне нужно попасть на Гриммо.

— В три часа ночи? — в его голосе сквозит встревоженность. — Я с тобой.

— Нет. Тебе лучше не встречаться с Сириусом сейчас.

Северус зло кривится.

— Чертова псина!

— Тише, — Мэри прикладывает палец к губам. — Могут услышать. Я быстро вернусь, я обещаю.

Северус не возражает, но весь его вид — взъерошенный и потерянный — вызывает в ней волну необъяснимой нежности. Она ласково проводит рукой по его щеке, но он слегка отстраняется.

— Я этого не заслужил.

— Я не обижаюсь, честное слово. Ты потерял отца, и я…

— Это не дает мне права так себя вести! — он резко встряхивает головой. — Ты потеряла близкого человека всего две недели назад и ведешь себя куда более спокойно, чем я. Прости, Мэри, я представляю, как выгляжу со стороны, но я просто устал. Устал оправдывать ожидания. Устал играть эту дьявольскую роль! Я… просто не уходи надолго, ладно? Отец успел сказать мне несколько важных вещей, и ты среди них — на первом месте. После его смерти я сначала решил пойти по старому пути: закрыть дверь к себе, попробовать справиться самому. Но это путь в никуда, Мэри. Это бег по кругу, а я уже задыхаюсь. Бег никогда не был моей сильной стороной.

Мэри слабо улыбается.

— А я уже подумала, что ты совсем уйдешь в себя и больше ко мне не прикоснешься.

— Я вовремя вспомнил последний разговор с отцом, — Северус чуть медлит и в конце концов спрашивает: — И… как думаешь, она это сделала из-за меня?

Мэри все-таки делает шаг к нему и кладет руки ему на плечи, чуть приподнявшись. В три часа ночи в галереях можно встретить разве что миссис Норрис и не спящего от зубной боли Филча. Северус неуверенно прижимает ее к себе, обняв на талию, и она чувствует запахи ромашки и можжевельника.

— Ты ни в чем не виноват, — шепчет она, зная, что он ей не верит.

Он продолжает прижимать ее к себе как последнюю соломинку, и Мэри вдруг вспоминает выражение его лица, когда они говорили о чувствах друг друга. Ему важно знать, что она испытывает. А она не может дать ему цельный уверенный ответ — пока что не может. Но это все из-за прошлого, которое давно схватило ее за щиколотку и держит крепко-крепко. Она сама начинает понимать, что Северус ее действительно притягивает как мужчина, с которым хочется идти рука об руку. Самое страшное — оказаться зельем замены, таблеткой, чем угодно — чтобы помочь ему забыть Лили. А может, она сама просто не готова еще снова любить. Как можно назвать то, что случилось между ними той ночью? Потребностью двух усталых и нетерпеливых сердец, но никак не любовью. Или она отчаянно пытается убедить себя в этом, потому что подсознательно боится?

— Мэри, я тебя не предам, — отвечает он тем же шепотом, словно угадывая ее мысли.

Она мягко высвобождается из его объятий.

— Скоро вернусь.

— Я буду тебя ждать, — произносит он упрямо. — Здесь.

…Сириус в бешенстве топает ногой и ударяет кулаком по стене. Его волосы как всегда растрепаны, что придает ему вид безумного художника, у которого отняли кисти и мольберт и заперли на консервном заводе. Потом он хватает попавший под горячую руку стул и швыряет в середину комнаты. Регулус только скрещивает руки на груди, наблюдая за тем, как беснуется брат. Потом переводит взгляд на бледную от усталости Мэри:

— Как много ей понадобится времени?

— Если выживет, то месяца два.

— Если выживет? — кричит Сириус, замахиваясь стулом в кого-то невидимого. — Что это значит? Помфри и не такое лечила…

Мэри отрицательно качает головой, но не собирается его переубеждать. Критическая ночь наступит завтра или послезавтра, так что придется ждать. И, пошатнувшись, она опустошенно садится на кончик стула.

— Ребенок останется со мной, — Вальбурга произносит это холодным тоном. Она выглядит очень строго в темно-синем платье с высоким воротником. — Нечего ему торчать в школе, где никому нет до него дела. Я обещаю, что ни одна волосинка не упадет с его головы, пока я рядом.

Сириус смотрит на мать изучающим взглядом, и она, заметив его, ровным голосом отвечает:

— Я чуть не потеряла Регулуса. Я давно не та, какой ты меня помнишь. Я старею, Сириус, и у меня нет сил переносить детские смерти, кем бы ни был этот ребенок.

Тот пожимает плечами и отворачивается, что-то бормоча себе под нос. Мэри поднимается со стула и, подойдя к Вальбурге, от всего сердца пожимает ее крепкую морщинистую руку.

— Не благодари раньше времени, девочка.

Регулус задумчиво прохаживается по комнате, и в глазах его так и мечутся мысли. Крестражи еще есть — в этом он уверен, и ему придется продолжать без Лили. Мэри это прекрасно понимает и надеется, что Сириус предложит ему свою помощь, а это сможет их объединить и вернуть в те далекие времена, когда не было никакой вражды. Иногда вторые шансы ростками надежды появляются в пустыне.

…Вернувшись в замок с помощью домовика, Мэри находит Северуса у Больничного крыла. Он стоит, прислонившись к стене спиной, прикрыв глаза.

— Дамблдор что-нибудь сказал?

— Он до сих пор там, — Северус берет ее за руку. — Пойдем, тебе нужно отдохнуть. Пожалуйста, Мэри.

Она покорно идет вслед за ним, мельком взглянув на огромные часы в холле: четыре утра. Сонливость наваливается сразу, и ноги становятся ватными и неповоротливыми, словно в сапоги накидали камней. С трудом натянув ночную рубашку, Мэри падает на постель в своей крошечной комнатке. Годрик давно спит на голубой подстилке, смешно шевеля во сне длинными лапами.

Северус протягивает ей чашку с мятным чаем. В его темных глазах больше нет льда, только одно бессилие. И надежда. Мэри видит ее среди моря отчаяния, в котором утопает сама.

— Останься, — просит она, ставя пустую чашку на столик. — Пожалуйста.

Северус покорно ложится рядом, и Мэри тут же прижимается к нему всем телом. Это больше, чем близость, это именно то, что ей нужно в это мгновение. Северус понимает, осторожно проводя рукой по ее волосам.

— Не уходи.

— Я не уйду, обещаю.

— Никогда?

Он некоторое время молчит, словно обдумывая ответ, словно боится сказать что-то не то, что может разрушить эту близость.

— Никогда. Только если ты попросишь.

Мэри кладет голову ему на плечо и прикрывает глаза. Ее сердце еще боится верить, но так торопится жить, так хочет любить этого сложного закрытого человека с копной черных волос.

Когда она просыпается утром, то Северус оказывается рядом. Он спит, безмятежно дыша, подложив руку под голову вместе подушки. Сильная, смелая рука! Мэри долго изучает его лицо, такое умиротворенное во сне. Вот он — человек, который не один раз подставил ей свое плечо, который всегда остается на ее стороне, который сумел перешагнуть через еще одну боль потери.

И Мэри осторожно целует его.

Северус

Мадам Помфри говорит, что они еще долго не увидят ее лица и не услышат ее голос. Он поправляет одеяло, весенним сугробом сползшее с безмолвной Лили, и горбится в потрепанном кресле. В Больничном крыле тихо, только настенные часы спокойно отмеривают время.

Северус переворачивает страницу «Расширенного курса зельеварения» и тихонечко выдыхает. Хорошо, что он вовремя остановил самого себя. Безумно хотелось закрыться от всех, спрятаться в кабинете за безразличной маской на лице — но потом он вспомнил о Мэри. И о том, как она, незаметно проскользнув в его жизнь, изменила ее. Он нужен ей сейчас, и он останется рядом. Этой холодной молчаливой недели хватило им обоим — нельзя в ней застревать, нельзя застывать в бетоне скорби, иначе есть опасность остаться там навсегда.

Мать, конечно, расстроилась. Отвернулась, смахнула с щеки пару слезинок и похлопала его по плечу. Отца она никогда не любила, а последние годы презирала, но он все равно когда-то вытащил ее из дома Принцев и забрал к себе. Возможно, этим она ему и обязана.

Северус переводит взгляд на неподвижную Лили: что утекло сквозь пальцы — не вернуть. Слова, чувства, дни их детства, улыбки — все исчезло в дымке прошлого. Как он был наивен тогда! Мальчик с непоколебимым убеждением: если он покажет ей, на что способен — она обязательно снова обратит на него внимание. Да, если говорить совсем честно, то связался он с Пожирателями не полностью из-за Лили. Сыграли роль его амбиции, его вражда с Мародерами, его гордыня и ненависть к отцу, в то время усердно взращиваемая матерью. Но все-таки: и из-за Лили — тоже. В основном — из-за нее.

Едва коснувшись ее забинтованной неживой руки, Северус закладывает учебник пальцем и выходит из Больничного крыла. У него впереди еще два занятия, а потом — вечер наедине с рейтингами успеваемости за последний месяц, и, кажется, Мэри обещала ему помочь. И его нетерпеливое сердце торопится ее увидеть.

— Смитсон, подойдите сюда, — он окликает зевающего второкурсника, и тот лениво и боязливо плетется к нему. — Где ваша контрольная?

— Я не сдал, сэр, — мальчик сразу морщится и опускает голову. — Я не успел дописать последний пункт, долго вспоминал ингредиент, сэр.

Северус поджимает губы, глядя на него сверху вниз.

— Сколько раз мы варили это зелье, Смитсон?

— Три.

— А вы?

— Четыре, — мальчик съеживается. — Сэр, я в четверг принесу, честное слово….

— Минус три балла Когтеврану, — Северус недовольно вздыхает. — За то, что буду проверять вашу работу отдельно от остальных. Сами наказали свой факультет, теперь выкручивайтесь.

Мальчик смотрит на него насупившись, и Северус идет дальше не оглядываясь. Когда они привыкнут к дисциплине? Он боялся сказать лишнего, а нынешнее поколение позволяет себе сдавать работы не в срок. Наглость! И Северус, усмехаясь, ловит себя на мысли, что преподавание понемногу въедается в него ржавчиной. И желание бросить все к чертям, скинуть мантию и уйти — уже не такое сильное, как было прошлой осенью.

— Не забудьте, что завтра собрание, — МакГонагалл сосредоточенно протирает очки бархатной тряпочкой, задержав его на лестнице между вторым и первым этажами. — Северус, вы в прошлый раз не учли все показатели за месяц, включая посещаемость. И объясните мне, по какой причине Максвелл хватает по вашему предмету одни «тролли», если по остальным ее оценки не ниже «Выше ожидаемого»?

Северус добрых две минуты вспоминает, кто такая Максвелл, и только потом осознает, что это первокурсница с темно-рыжими волосами, заплетенными в тугие косички.

— Может быть, потому, что она не может выучить технику безопасности? У нее постоянно что-то проливается, взрывается или не закипает. Минерва, я не могу заниматься с ней индивидуально, забыв обо всем классе. Если посчитаете нужным — пришлите мне ее на дополнительные занятия вечером в пятницу.

…Мэри снова играет с этим дурацким щенком у камина, отнимая у него резинового петуха, которого они купили в Хогсмиде, в крошечном магазинчике для животных. Раскрасневшаяся, Мэри выглядит такой красивой, что Северус некоторое время просто стоит не двигаясь и наблюдает за довольным выражением ее лица. Она кажется невесомой и хрупкой, как эльф из сказок, совсем не такой, как Лили — та всегда напоминала ему огненную саламандру.

— И где ты прячешь крылья? — осведомляется он тихо, но Мэри сразу поднимает на него глаза.

Ее глаза! Эти маленькие болотца, где живут такие же эльфы, как она сама. Притягивающие и не отпускающие. Как она может бояться, что он оставит ее? В его жизни не было никого лучше и никогда не будет.

— Зачем ты столько им задаешь? — Мэри придвигает к себе высокую стопку пергаментов, которая доходит до ее носа. — Это невозможно проверить. Да еще по два листа на задание!

Северус перечеркивает очередной ответ красными чернилами.

— Чем больше они пишут — тем больше думают, а значит, тем чаще используют серое вещество. Впрочем, у некоторых его нет, а у некоторых оно превратилось в дрожащее желе.

— Терпеть не могу желе, — задумчиво сообщает Мэри, пряча зевок за бледной рукой. — Как думаешь, к полуночи справимся? Кстати, я перенесла встречу с Олридж на послезавтра. Уж слишком она настойчива.

Северус закатывает глаза. Опять она про эту нахальную девчонку! Послать бы ее ко всем дракклам, и дело с концом. Но Мэри, конечно, так не умеет. Она будет вежлива и учтива с самим гриндилоу, пока тот не выведет ее из себя. У Мэри есть то, чего ему и Лили катастрофически не хватает: терпение.

Северус вдруг откладывает перо и поворачивается к ней всем корпусом.

— Чего ты боишься? — спрашивает он прямо и без раздумий. — Просто скажи мне.

Мэри сразу понимает, что он имеет в виду, и смотрит на него изучающе. Лицо ее становится чуть бледнее, но она все же отвечает едва дрогнувшим голосом:

— Тебя самого, того, который внутри. Представь — на одно мгновение — что Лили протягивает тебе руку и предлагает не дружбу, а то, чего ты так хотел, но не мог получить. Что скажет твое сердце?

Северус приоткрывает губы, чтобы ответить, но Мэри тут же касается их своими маленькими пальчиками и качает головой.

— Не отвечай сразу, пожалуйста. Подумай. Обещаю: я не буду устраивать сцен, это просто не про меня. И я понимаю, что человек может представлять одно, а когда ударится о реальность, то поведет себя иначе, но я бы хотела услышать взвешенный ответ. Сейчас, пока еще не поздно сделать шаг в сторону, пока не поздно обойти утес, а не врезаться в него на полном ходу.

Северус несколько секунд пытается осознать смысл ее слов. Ясно: она влюблена, но еще не любит так, как может любить ее верное горячее сердце. И она боится упасть в эти чувства как в омут, и ей страшно.

Остаток вечера они проводят в тишине, лишь изредка обмениваясь вопросительными взглядами. И только когда Мэри уходит спать, Северус разрешает себе откинуться на мягкую спинку цветастого кресла и, прикрыв глаза, представить себе Лили, которая вдруг признается ему в каких-то невозможных, загадочных чувствах.

Сердце едва ощутимо трепещет, как птица, которую давно сбили и которая на грани смерти, но помимо этого — есть только пустота. Он действительно преодолел этот рубеж войны за свою собственную свободу. Осталось убедить в этом Мэри. Сказать, что ему нравится, как она смотрит на мир, нравятся ее мысли, ее рассудительность, решимость и то, что она не бросается с головой в кипящий опасностями котел. Лили была для него чем-то вроде горящего факела, и он перенял его, забрал себе как настоящий Прометей — но дальше у него своя дорога.

И так жаль, что отец ничего этого не увидит и не узнает. Морщась, Северус вспоминает те странные похороны с закрытым гробом, когда ему даже не позволили взглянуть на отца. Что такого могло случиться с его лицом? Эта мысль никак не дает ему покоя. И еще Мальсибер…Чертов Мальсибер! Значит, тогда шуткой была не Темная магия, а обыкновенное домогательство. Да, Мэри всегда была привлекательной, даже в пятнадцать. Если он тронет ее хоть пальцем… То что он сам сделает? Что он может, чтобы не выдать свою настоящую сторону?

Ничего.

Ему останется или сражаться против Пожирателей, выдав себя целиком, либо во имя спасения Гарри смотреть, что Мальсибер делает с Мэри. Дьявол!

И Северус в ярости ударяет кулаком по столу. Чернильница подпрыгивает и, упав на бок, заливает лежащие перед ним работы. И почему у всех есть выбор, есть возможность действовать, кроме него? Получается, он бессилен, потому что при любом выборе кого-то предаст. Или Мэри, или Лили. Великолепно!

Мэри спит на боку, подложив ладонь под голову. В ее спальне темно, и Годрик сначала тихо рычит, не впуская Северуса в комнату.

— Перестань, Годрик, — бормочет Мэри сквозь сон. — Ш-ш-ш!

Северус садится на корточки возле кровати и кладет руки поверх ее одеяла. Мэри смотрит на него сквозь полуоткрытые ресницы и сонно улыбается.

— Что такое?

— Ничего. Я могу посмотреть, как ты спишь?

Мэри вытаскивает руку из-под одеяла и касается его волос, запускает в них пальцы. Эти мгновения безмолвного смотрения друг на друга говорят больше, чем просто слова.

Мэри

Северус в задумчивости стоит у окна вполоборота. Его профиль, четко обрисованный дневным светом, кажется высеченным из камня. Мэри некстати думает, что зря спросила его тогда о Лили. Хочет ли она на самом деле знать ответ? Нет, все-таки она предпочла бы знать правду сейчас. Потом — всегда больно.

— Думаю, еще одна вещь может оказаться крестражем, — произносит Северус уверенно. — Позавчера, когда я был у Люциуса по одному поручению, он с большим самодовольством показывал мне дневник, который Лорд отдал ему на хранение. Зачем Лорду отдавать свой дневник Люциусу? Тем более, совершенно пустой.

Дамблдор улыбается уголком губ, глядя на него поверх очков.

— Он только выглядит пустым, Северус.

— Возможно.

Мэри переводит тревожный взгляд с одного на другого.

— Но как ты заберешь дневник у Люциуса?

— Украду. Если дневник пропадет, Малфой ни за что не признается в этом. Да ни один здравомыслящий человек не признался бы. Таким образом, я избегу возможных расспросов.

Мэри сердито поджимает губы. Почему все вокруг нее пытаются влезть в самые опасные ситуации? Регулус и Лили едва не погибли, теперь и Северус собирается рискнуть собой? Сколько еще нужно жертв, чтобы кончилась эта проклятая война?

— Я против, — произносит она твердо, сверля Дамблдора взглядом. — Во всяком случае, не сейчас, сэр, когда мы только что уничтожили диадему. Кто знает, что чувствует Реддл при уничтожении крестража. Нужно выждать немного времени. Пожалуйста, сэр, давайте будем осторожнее.

Дамблдор понимающе кивает, скрещивая пальцы. Он, конечно же, заметил их отношения с Северусом и, насколько Мэри может судить по выражению его лица, он их одобряет. Впрочем, Дамблдор одобряет все что угодно, если оно не противоречит его взглядам на мир.

— Больше всего я опасаюсь за Регулуса, — произносит он тихо и как бы разговаривая сам с собой. — Оставшись без поддержки Лили, он способен на самые храбрые и самые глупые поступки. И за ним некому присмотреть, потому что Ремус не может жить на Гриммо. И я чувствую, что смерть этой девочки, Марлин, лежит на его сердце тяжелым грузом. Жаль, что она погибла, очень жаль, такая способная девочка…

Северус с некоторым ожесточением дергает плечом, и Мэри понимает этот жест: Дамблдору жаль многих, но он не прекращает работу Ордена. С другой стороны — а что ему остается?

…Перед занятием Мэри спускается в оранжерею, чтобы собрать златоглазки и наковырять свежих мокриц для вечно голодных лукотрусов. Сегодня второй курс должен будет покормить их самостоятельно на оценку. А перед этим еще нужно забежать в кабинет на втором этаже и выслушать наконец Олридж. Извинения или очередные гадости: с этой девчонкой нужно быть готовой ко всему.

— Помочь? — Северус опускается рядом и смотрит на нее искоса. — Что-то еще нужно, кроме златоглазок?

Мэри устало проводит рукой по лбу, потом кивает:

— Если не трудно, принеси немножко зверобоя. Он, кажется, вон там, за бессмертником.

Северус послушно отправляется выполнять ее просьбу, и Мэри наблюдает за ним исподтишка. Мокрицы, как назло, не ловятся, и она, вытирая грязные пальцы о мантию, решает, что сначала отправит второй курс ловить их самостоятельно. В конце концов, преподаватель не должен облегчать учебные задачи. Улыбаясь своей хитрой задумке, Мэри выпрямляется, уже предвкушая вытянутые лица девочек и восторженные — мальчишек.

— Мэри.

— Да? — она поворачивается и берет протянутый пучок зверобоя, полный жизнерадостных цветов.

— Я выбираю тебя, — его темные глаза убедительны и искренни. Мэри пытается возразить, что сейчас, в оранжереях, не то время и место, но Северус жестом просит ее дослушать. — Я давно выбрал тебя, Мэри. Еще до того, как понял, что ты — это ты. Мое сердце… оно всегда ждало кого-то спокойного, уверенного и настоящего. Я не отрицаю, что Лили долгие годы была для меня всем, но я не успеваю за ней, я устал успевать. Она из тех, кто мчится не разбирая дороги, вперед и вперед, а я больше всего люблю сидеть у огня в зимние вечера и собирать травы летом. Люблю неспешно шагать рядом с тобой в Хогсмид, люблю смотреть, как ты играешь с этим идиотским щенком. Я выбираю тебя, Мэри, потому что ты мне нужна.

Она порывисто, неожиданно для самой себя обвивает его шею руками и целует, забыв, что их могут увидеть. И ее собственное сердце наполняется радостью и уверенностью в его словах, и только глубоко-глубоко внутри еще дрожит огонек сомнения. Но однажды он сможет погаснуть, остается только подождать. Одно слово, один взгляд, короткое пожатие пальцев — и ты все понимаешь.

— Мне пора бежать, — произносит Мэри торопливо, неохотно делая шаг назад. Как ей хочется, чтобы у них было много времени друг для друга! Только в такие редкие моменты она осознает, как устала от войны. — Предлагаю наплевать на все дела вечером и просто поболтать у камина. А то мне всю ночь снились детские каракули.

Северус усмехается. Он выглядит крайне довольным собой, и Мэри понимает, что все эти слова дались ему с невероятным трудом. Он не из тех, что укрывают тебя одеялом из комплиментов и дарят цветы так часто, что от аромата болит голова. И ей это по душе.

— Договорились, — он опускает взгляд на часы. — Я освобожусь только к ужину, так что встретимся с Большом зале. Знаю, что ты будешь против, но придется поговорить о дневнике Лорда.

Мэри морщится, в мыслях прокручивая все аргументы, которые можно придумать, чтобы только не трогать этот дневник прямо сейчас. Лили едва-едва начала приходить в себя, хотя бинты не снимут еще недели две, а встать самостоятельно ей разрешат только через месяц. Нет, нельзя трогать дневник, Реддл может заподозрить Северуса, а это слишком опасно для всех…

Блуждая в своих мыслях, она с удивлением замечает, что Олридж уже сидит в классе, нахально постукивая пальцами по парте.

— О, вы пришли, — Мэри кладет пахнущие весной травы на преподавательский стол. — Я вас внимательно слушаю.

Высокая и вызывающе красивая, Олридж встает и делает несколько шагов к ней. Она — обычная девушка из сотни таких же, за исключением имени и состояния. Да, Слизерин иногда портит людей, что бы там ни говорил Северус. Все эти настроения войны и идеи о чистоте крови могут хорошенько сбить с толку, особенно юных. В пятнадцать многое выглядит романтичнее, чем оно есть на самом деле.

— Я хотела извиниться, — Олридж кашляет в кулак и достает из кармана красивое перо. — И вручить вам небольшой подарок, если вы примете меня обратно на занятия. Отцу не понравилось, что я не изучаю магических существ: он считает, что волшебник должен быть в курсе всего, что водится в мире. Что скажете?

И Мэри совершает совершенно объяснимую ошибку человека, который недоучился на курсах мракоборца до конца: она недоверчиво смотрит на перо, а не на лицо дарящего. И, чуть подумав, соглашается.

— Благодарю. Вы можете вернуться на занятия, я буду рада вашему присутствию. Надеюсь, домашнее задание по моему предмету войдет в список необходимых дел?

— Конечно, профессор.

Мэри берет перо и сразу чувствует знакомый рывок. Кабинет, цветы, хитрое лицо Олридж с презрительными губами и насмешкой в глазах — все сливается в один разноцветный водоворот, а потом исчезает.

Северус

— Девочка уже отчислена, Северус, — Дамблдор спокойно смотрит за его метаниями по кабинету. — В конце концов, не можете же вы физически наказывать ребенка, который не понимает, во что ввязался.

Северус резко поворачивается к нему:

— Я и не собирался.

— Ваше лицо говорило об обратном, поверьте. Вам нужно успокоиться, Северус.

— Я не хочу успокаиваться! — он разъяренно смотрит на человека, который выглядит невозмутимым в любой ситуации. — Вы представляете себе, что произошло?

Дамблдор тяжело вздыхает.

— Мы перепрячем мальчика, но, думаю, пока что…

— Плевать на ребенка! — Северус размашистым шагом подходит к окну. Внизу отчисленная Олридж о чем-то спорит с удивленными родителями. Жаль, что у нее не оторвалась голова, пока он в ярости тряс ее за плечи и пытался выяснить, зачем она это сделала. — Нужно вернуть Мэри, и как можно скорее. Лорд упрям, а она не захочет выдавать информацию просто так. В конце концов, они просто убьют ее.

Последние слова едва слышны, потому что у него нет сил их произносить. Убьют — это не так страшно, как то, что случится с ней, попади она в руки Мальсибера… Думай, думай, как же вытащить ее оттуда и избежать подозрений? Как убедительно сыграть для обеих сторон?

— Вам сейчас опасно там появляться, — замечает Дамблдор, глядя на него с некоторым беспокойством. — И уверен, что вас там как раз-таки не ждут. Так что выбросьте из головы все свои отчаянные планы по спасению мисс Макдональд, вы еще нужны мне. И пожалуйста, пока что не говорите Ремусу.

Северус подходит к его столу и зло смотрит сверху вниз. В это мгновение, в любое мгновение с Мэри может происходить все что угодно.

— Нужен вам как шпион? Несомненно. Еще один потерянный член Ордена, еще одна жизнь, на которую вам наплевать, Дамблдор. Разумеется, ведь Мэри для вас — никто.

— Если бы к Тому попал Блэк, вы бы так не переживали, Северус.

— Как и вы, директор, — он чеканит это со всей неприязнью, на которую способен. — Наша разница в том, что мне наплевать на тех, кто для меня несущественен, а для вас несущественны все подряд, просто пешки в игре…

Дамблдор кашляет — чуть громче, чем обычно, и как-то сердито перекрещивает пальцы. Глаза за его очками блестят.

— Успокойтесь. Если бы я был уверен, что Мэри погибнет, я бы сам отправился в поместье за ней. Но Том слишком долго выслеживал Хранителя и понимает, что это его единственный шанс. Поверьте мне, в ближайшее время он попытается не сломать Мэри, а уговорить ее перейти на свою сторону. У нас есть в запасе как минимум пара дней, чтобы придумать решение…

Северус ударяет кулаком по его столу.

— Нет никакой пары дней, директор! Вы не можете быть ни в чем уверены, и уже давно, иначе Джеймс Поттер остался бы жив.

— Возьмите себя в руки, — Дамблдор встает с кресла и подходит к огню, на котором закипает старенький чайник. — И будьте чуть осторожнее со словами. Я, право, рад видеть, что вы испытываете к мисс Макдональд чувства, на которые, как мне казалось еще пару лет назад, вы не способны. Не буду скрывать, Северус, тогда, на холме, вы были мне отвратительны, о чем я вам и сказал открыто. Но вы сами предложили рисковать собой ради Лили и играли роль великолепно. А теперь вы разглядели в мисс Макдональд что-то, что, видимо, смогло вас заинтересовать. И чтобы она осталась жива, вам нужно разыграть все правильно.

Северус кривит губы так, словно во рту у него горечь.

— Вы же понимаете, что у меня нет выбора, да и нет никакого «правильно». Или предавать Мэри ради общего блага, или предавать Лили ради своих собственных чувств, вот и все. Разумеется, с вашей точки зрения общее благо важнее.

Дамблдор невозмутимо разливает кипяток по высоким чашкам с изящным ободком.

— Зависит от многих факторов. Сядьте, Северус.

— Я не собираюсь распивать с вами чаи.

Дамблдор удивленно приподнимает брови, рассматривая его лицо, потом едва слышно вздыхает:

— Я каждый раз забываю, что вам двадцать два. Все меряю по своим годам, а вы нетерпеливы, влюблены и готовы прямо сейчас броситься спасать мисс Макдональд, и то, что вы все еще слушаете меня — уже подвиг. Немногие стали бы слушать. Во всяком случае, Сириус Блэк бы не стал. Но ведь вы рассудительнее Сириуса, не так ли? Вы не полезете в петлю.

Северус с сомнением берет чашку с горячим чаем, который пахнет мятой и чабрецом, но он на всякий случай принюхивается. Дамблдор — опасный человек, и стоит всегда об этом помнить. Но ничем подозрительным чай не пахнет, и Северус для виду делает глоток.

— А теперь я хочу, чтобы вы кое-что сделали, — директор садится напротив и тоже подносит чашку к губам. — Пахнет летом, не находите? Так быстро пронесся год, скоро уже придет май.

— Я слушаю.

— Отправьтесь к Лестрейнджам прямо сейчас и попробуйте попасть в дом, — Дамблдор хитро улыбается. — Я не люблю, когда моим словам не доверяют. Давайте, давайте, а потом вернетесь и расскажете, как обстоят дела.

Северус смотрит на него с изумлением. Драккл раздери этого безумного старика! Что у него в голове?

— Используйте портал, — Дамблдор радушно протягивает ему горящую едва заметным синим цветом кружку. — Можете ее там оставить, цветочный узор на ручке давно стерся, а умельцев, чтобы ее восстановить, я не найду. И будьте осторожны.

…Дом в центральном Лондоне, который занимают Лестрейнджи последние двести лет, ничем не выделяется на фоне других таких же домов с лепниной и завитушками и массивной дубовой дверью с огромным замком. Подойдя к ней, Северус ощущает непривычную странную вибрацию, и когда он касается ручки, дверь словно отталкивает его со всей силой. Отлетев назад, он едва удерживается на ногах.

— Что за дьявол? — бормочет он, снова потянувшись к ручке. Мысль о том, что Мэри где-то там, внутри, сжимает его сердце. Он обещал не предавать ее, и он не предаст.

— А, Снейп, — из приоткрывшейся двери выглядывает лицо Макнейра. — Тебя не ждут. Погуляй, отдохни пару-тройку дней, наставь «троллей» детишкам. Когда понадобишься, пошлем тебе сову.

Северус холодно интересуется:

— Что-то случилось?

Макнейр улыбается:

— Ты же наверняка знаешь, что у нас эта девка из Ордена. Иначе и не пришел бы посреди рабочей недели, не так ли? Лорд тобой очень доволен: так обыграть этого безмозглого старика, чтобы все выглядело, словно это не ты, а та девчонка из школы отправила Хранителя прямо в дом Беллатрисы.

Северус выдавливает из себя ухмылку.

— Значит, господин доволен?

— Весьма, — Макнейр завистливо вздыхает. — Но он не хочет, чтобы ты передавал информацию о Хранителе сейчас. Потом, попозже, когда мы ее сломаем. Выглядит крепким орешком. Мальсибер злится, что у него пока что нет к ней доступа. Впрочем, после парочки Круцио стало ясно, что ничем подобным из нее информацию не вытянешь, так что, может быть, и Мальсибер пригодится…

Северус сглатывает, продолжая ухмыляться. Со стороны это наверняка выглядит странно, но Макнейр подобных мелочей не замечает. Вот если сейчас, прямо сейчас использовать палочку, пробраться внутрь, найти Мэри… Но одному одновременно с десятком Пожирателей ему не справиться, особенно если среди них окажется Беллатриса. А если он умрет, то шансов спастись у Мэри будет еще меньше. Только бы она не поверила в предательство…

— Есть еще идеи?

— О, разумеется, — Макнейр начинает прикрывать дверь за собой. — Но именно ты об этом знать не должен. Треверс пришлет тебе сову на днях.

И дверь с силой захлопывается, оставляя Северуса по другую сторону от Мэри, по ту сторону — в бессилии, в холодном апреле, в пустоте. И он с яростью топает ногой по брусчатке. Дьявол!

Самое страшное в том, что Мэри может поверить в его предательство. О, Лорд умеет убеждать людей! Постепенно, день за днем, пытка за пыткой, и он может заронить сомнение в ее сердце, и тогда все кончено навсегда.

Трансгрессировав в Хогсмид, Северус бредет по узким улочкам. Апрель пахнет распускающейся листвой и предстоящим летом. Густой запах мокрой земли заполняет легкие. Сам не зная зачем, он стучится в дом, где еще не так давно жила Мэри.

— Заходи, я как раз сварила кофе.

— Я не хочу, — он останавливается на пороге, обводя кухоньку взглядом. Вот здесь они сидели, когда он впервые принес ей шоколад к чаю. Тогда они еще не знали, кем станут друг для друга. Тогда они просто сошлись на том, что Блэк — не подарок.

Потом Северус заглядывает в гостиную: как-то они сидели здесь у огня на низенькой скамеечке, а Годрик, только что найденный, намытый и накормленный, лежал у каминной решетки пузом вверх.

— Что случилось? — мать дергает его за рукав, вытаскивая из воспоминаний. — Ты какой-то смурной.

Он медленно переводит на нее взгляд. Такое даже произносить трудно, но придется.

— Мэри случайно оказалась у Лорда.

Эйлин хмурится, пристально разглядывая его лицо:

— Не уследил, значит.

— Да.

— Упустил единственно стоящее.

— Да.

— Черт бы тебя побрал, — Эйлин в сердцах поворачивается к нему спиной. — Иди, возвращайся в замок, к этому чертовому старику с безумными идеями.

Северус опустошенно опирается плечом о стену.

— Что мне делать? Я не могу прямо сейчас ее спасти, мама. Лорд рядом с ней, а значит, он просто убьет нас обоих. Нужен какой-то план, хороший, выстроенный план, где я буду убедителен.

Эйлин долго молчит, глядя на него и качая головой, словно размышляя о чем-то. Потом он машет рукой и смахивает слезу со щеки. От выражения ее лица, желтоватого и чуть одутловатого, Северусу становится еще хуже, и сердце изнутри словно режут ножом.

— Уходи, — мать распахивает дверь. — У меня нет сил на разговоры. Я бы сказала «без Мэри не возвращайся», но я прекрасно знаю, что такое реальность.

Вернувшись в замок, Северус не поднимается в башню к директору. Завтра, потом, а сегодня нужно придумать и обмозговать все мыслимые и немыслимые решения. Но когда он открывает дверь в свой кабинет, в кресле обнаруживается Регулус, который апатично перелистывает журнал пятого курса.

— Есть дело, — произносит он отчетливо, подняв глаза на Северуса. — И я рассчитываю на твою помощь.

Мэри

Она просыпается с ощущением странной боли во всем теле: такая боль бывает после Круциатуса, но она не помнит, чтобы кто-то применял его к ней. В комнате ее небольшого домика в Хогсмиде тихо, сквозь тонкие тюлевые занавески видно пасмурное апрельское небо.

Мэри подходит к зеркалу в своей лиловой ночной рубашке и с удивлением замечает синяки на предплечьях, разбитую губу с кровоподтеком и бледное лицо.

— Как странно, — произносит она медленно и оглядывается по сторонам.

Нет, это ее комната, ее домик: чтобы убедиться в этом, она выходит в гостиную. Вот книга, которую она читала вчера, вот плед, который было лень сворачивать, а в углу — голубая подстилка Годрика.

— Годрик! — зовет она громко, но никто не отзывается, и тогда Мэри выглядывает в кухню.

У стола, презрительно крутя в руках старое блюдце, стоит Том Реддл. Мэри никогда не видела его в этом облике, и от вида его злых, прищуренных, пронзительных глаз ей на мгновение становится страшно. Она пытается нащупать в кармане палочку, но нащупывает только пустоту.

— Собаку, к сожалению, мы поместить сюда не смогли, — Реддл картинно разводит руками. — Но в основном обстановка, кажется, совпадает, насколько мы поняли из твоих воспоминаний, Мэри.

Она храбро смотрит на него, держась рукой за дверь. Голова раскалывается, и она совершенно не помнит, что с ней случилось: кабинет на втором этаже, Олридж, перо… Где она?

— Это — иллюзия, — Реддл словно отвечает на ее немой вопрос, застывший в глазах. — На самом деле ты находишься в подвале Лестрейнджей. Признаюсь, там холодно и сыро, а я ненавижу холод. Пришлось поместить тебя сюда, потому что выдавать местонахождение Лили Поттер ты отказалась, что я и предвидел. Я также предвидел, что пытки не возымеют действия. Так уж дрессирует вас этот изобретательный старик Дамблдор — как псов, которые верят каждому слову и ревностно следят за движением хозяйской руки.

Мэри усмехается.

— Это у Пожирателей Смерти есть хозяин. У Ордена Феникса есть глава.

— Еще одна красивая иллюзия, — Реддл кивает. — Все эти страдания во имя добра. Раз так, почему Дамблдор сам не ищет меня, чтобы сразиться? Он единственный, кому это под силу.

Мэри дергает плечом.

— Потому, что ты трус и прячешься у Лестрейнджей, Малфоев и черт знает у кого еще?

Реддл несколько секунд борется с собой: Мэри отчетливо видит это в его темных глазах.

— Храбрость, — произносит он наконец слегка изменившимся голосом. — Очередное отличие членов Ордена Феникса. Глупая, никчемная храбрость. Вы погибаете один за другим, а старикашка остается править замком как ни в чем не бывало. Думаешь, его тронула смерть этой девки Марлин? Или нападение на Лонгботтомов? Для него главное — конечная цель, вот и все.

Мэри прикладывает руку к пылающему лбу. Там не только пытки, там еще что-то, наверняка какое-то зелье, потому что перед глазами у нее плывет.

— Мне нужны такие как ты, Мэри, — Реддл подходит ближе и смотрит на нее прожигающим взглядом. — Я кое-что разузнал о тебе и твоих успехах. Лучший результат на Ж.А.Б.А по Трансфигурации за последние пять лет. Высокие баллы по Заклинаниям, курсы мракоборцев… Ты лакомый кусочек, Мэри, поэтому Дамблдор и пригласил тебя в эту опасную игру. А совсем не потому, что ты ему дорога или нравишься. Северус много раз об этом говорил, ему жаль тебя.

У Мэри перехватывает дыхание.

— Северус?

И это не укрывается от Реддла. Он словно слышит подтверждение тому, что хотел услышать.

— Мой самый верный сторонник. Отлично играет свою роль, я бы сказал, великолепно. Так разыграть всю ситуацию, чтобы в конце концов привести ко мне Хранителя!

Мэри упрямо скрещивает руки на груди.

— Северус на такое не способен.

Реддл громко и довольно смеется, заметив, что ему удалось ее задеть.

— А ты думала, он действительно положил на тебя глаз? Нет, ему нужна та, другая. Он умолял меня оставить ее в живых при любых обстоятельствах. А ты всего лишь девочка, которой нужно поверить в любовь. Откуда я все это знаю? Из твоих воспоминаний и со слов моего Северуса.

Мэри отрицательно мотает головой.

— Чепуха. И если вы смогли просмотреть это, то как могли упустить информацию про Лили?

Реддл досадливо морщится.

— Потому что Фиделиус блокирует все, даже воспоминания невозможно вытащить в Омут памяти, если там находится информация о том человеке, который защищен. Поэтому тебе придется или примкнуть к моим рядам, или упрямиться, пока не сгниешь в этом подвале. Видишь ли, в иллюзии нет ни еды, ни воды, ни магии. А твое тело вне нее будет медленно умирать. Конечно, я постараюсь, чтобы оно продержалось так долго, как мне нужно, но потом уже будет невозможно оправиться. Поместим тебя в Мунго, в отдел для умалишенных. С другой стороны, это не смерть, так — полусмерть.

Не отвечая, Мэри без сил опускается на диван. Она почти не слышит, что он говорит, только слова о Северусе звоном отдаются в голове. Ведь это не может быть правдой! Он клялся, он говорил, что она ему нужна… Но он так и не сказал, что любит ее. Что если это все — действительно одна жестокая игра?

Мэри так погружается в мысли, что не замечает, как Реддл тает в воздухе, оставляя ее в одиночестве.

Северус

Дневник лежит на самом краю стола, загадочный и опасный в своей простоте. Интересно, как воздействует этот крестраж? Заглядывал ли Люциус в него или просто поставил на полку? Причем даже не удосужившись спрятать его среди похожих книг.

Северус осторожно открывает дневник и рассматривает тонкие белые страницы. Ни дат, ни имен, ни линий — ничего.

Открыв дневник в самом начале, Северус обмакивает перо в чернильницу и нервно выводит слово «Зельеварение». Оно тут же исчезает, словно впитываясь в бумагу. Несколько секунд ничего не происходит, а потом на странице проступают красные буквы, которые складываются воедино.

«Полезный предмет».

Северус тут же захлопывает дневник. Так вот оно что! Здесь крестраж имеет возможность общаться с владельцем напрямую, втягивая его в разговор, возможно, принуждая к каким-то действиям. Это опаснее медальона и диадемы. И от дневника точно нужно избавиться как можно скорее…

Регулус появляется минут десять спустя: бледный, с осунувшимся лицом, с черными растрепанными волосами, и Северус почему-то видит в нем отражение себя. Регулус так и не простил себе смерть Марлин, такое невозможно простить, даже если ты невиновен.

— Ты уверен, что сможешь воспроизвести парселтанг? — Северус с сомнением прячет дневник в кармане мантии.

Регулус кивает. Он много времени провел с Лордом, интересуясь Нагайной, и слышал, как тот разговаривал с ней.

— Ты же понимаешь, что легенда про василиска может быть просто легендой.

— Нет. Беллатриса еще в самом начале моего пути как Пожирателя рассказала мне историю о Тайной комнате. Думаю, Реддл похвалился ей среди своих, а потом перевел все в шутку, но Беллатриса запомнила. Она вообще помешана на нем, если ты заметил. И когда я засомневался и спросил, чем же так велик Реддл, она, блестя глазами, рассказала мне эту историю. Тогда я восхитился, а потом напрочь о ней забыл, пока мы с Сириусом не начали читать про способы уничтожения крестражей. Идея с зельем вышла провальная, а василиск вдруг вспомнился — и, если мы с ним справимся, его клыки смогут проткнуть что угодно.

Северус, поминутно оглядываясь, идет вслед за ним на второй этаж. Перед потрескавшейся дверью в женский туалет Регулус замедляет шаг и оборачивается:

— Я попрошу тебя хотя бы некоторое время не думать о Мэри. Я понимаю, что это невозможно, но боль мешает концентрации. Это чертова огромная змея, Северус. С невероятно ядовитыми клыками.

— И как ты собираешься с ней справиться? — он приподнимает брови, натягивая маску невозмутимости. — У нее еще и чешуя толще доспехов сэра Кэдогана.

Регулус хмыкает и абсолютно откровенно пожимает щуплыми плечами.

— Придется импровизировать, но, думаю, с этим у тебя проблем нет. Поэтому я взял с собой тебя, а не Сириуса, он все воспринимает чересчур прямолинейно.

Скатившись вниз по трубам и перемазавшись в склизкой зеленоватой слизи, они оба кубарем падают на жесткий каменный пол. Северус поднимается первым, зажав палочку в руках, Регулус, ощупывая лодыжку, слегка медлит. Сыро и холодно, и повсюду — разбросанные куски старой чешуи.

— В какую сторону нам двигаться? — Регулус шепчет «Люмос!», и вокруг них становится чуть светлее. — Судя по всему, мы внутри огромной трубы, а трубы опоясывают весь замок. Свернем не туда — заблудимся надолго. Нужно было все-таки брать Сириуса, в облике пса он лучше слышит и чует…

Северус зло поджимает губы.

— Сами разберемся, — чеканит он. — В какой мы части замка? Туалет находится в восточном крыле, верно? Значит, нам нужно идти по этой трубе до любой развилки, а потом сворачивать, иначе будем двигаться по кольцу.

Спустя метров пятьсот они натыкаются на боковой коридор и уверенно сворачивают туда. Воздух становится более затхлым, разбросанная чешуя попадается чаще. Через еще метров двести сбоку снова открывается ответвление, и они останавливаются на распутье.

— По легенде Салазар создал какой-то зал, Беллатриса про него и слова не сказала, конечно, — бормочет Регулус, размахивая палочкой. Свет пляшет по покрытым плесенью и грязью стенам. — То есть нам нужна дверь. Ты видишь дверь?

Северус щурится, потом качает головой.

— Нет. Мне кажется, там тупик, уж слишком оттуда воняет.

— Тогда идем дальше, — Регулус разворачивается. — И вылези из своих мыслей, пожалуйста. Клянусь, я знаю, о чем говорю. Только у тебя есть шанс: Мэри жива, и Мэри нужна им. Реддл слишком долго гонялся за Хранителем и понятия не имеет, кто еще знает тайну, поэтому да — он испытает ее на прочность, пыток ей не избежать. Но сводить ее с ума или калечить он повременит. Думаю, пока что он ликует по поводу того, что ее удалось поймать.

Северус сплевывает попавший в рот кусок паутины.

— Вы с Дамблдором так уверены, что Лорд ничего не сделает Мэри, но вы не знаете его так хорошо, как я. Лорд может извратить сознание человека разными путями и сломать не пытками, а ментально. Я видел и знаю, о чем говорю. И после такого человек уже никогда не будет прежним, никогда не восстановится, это даже хуже Круциатуса. Так что прекратите убеждать меня в том, что у нас есть время, у нас его нет, и так уже прошло чуть больше суток.

— Дверь! — взволнованно произносит Регулус. — Огромная. И эти змеи… Красиво. Холодная, мрачная красота.

Северус смотрит на него раздраженно.

— Сможешь открыть?

— Попробую, — Регулус пристально смотрит на дверь и вдруг издает какой-то странный шипящий звук. — Откройся!

Одна из змеек на двери дергается, но не сдвигается с места. Северус, не в силах сдерживать нетерпение, начинает расхаживать у Блэка за спиной. Время тянется неимоверно медленно, и они оба, потерявшись в этой полутьме, с отчаянием поворачиваются друг к другу.

— Никак не могу сымитировать правильные шипящие.

— Пробуй снова.

Регулус некоторое время стоит с закрытыми глазами, а потом тихо произносит какое-то странное слово, и головы змей теперь дергаются все разом.

— Работает! Еще!

Но дверь открывается не сразу. Змейки словно не верят в Регулуса и сдаются спустя долгое время. Северус даже не представляет, который час там, наверху. Он замерз и устал, и в горле пересохло — а от мысли, что им еще придется сражаться с василиском, у него холодеют кончики пальцев.

— Люмос! — Регулус взмахивает палочкой, и факелы в огромном зале вспыхивают одновременно. — И здесь — красиво. Все-таки зло может создавать прекрасное….

— Салазар не был злым, — возражает Северус автоматически, словно они на уроке. — Он всего лишь пытался подстраховаться на тот случай, если некогда магическая школа окажется на грани превращения в маггловский колледж радиотехники.

Регулус закатывает глаза и фыркает.

Они останавливаются посередине зала и оглядываются: каменные змеиные головы, статуи древних магов, карта древней магической Британии и гербы четырех Основателей.

— Готов? — громким шепотом спрашивает Регулус. — Единственное уязвимое место василиска — это глаза.

Северус кивает, с силой сжимая палочку. У них все равно нет выхода. Третий крестраж — и, возможно, последний. Кроме того, если они заполучат клыки, то он сможет извлечь из них яд василиска, а от него нет противоядия ни для кого.

Василиск появляется раньше, чем они рассчитывают — блестящий, ужасный и непобедимый.

— Сектумсемпра! — выдавливает Северус, но заклинание отлетает от чешуи, и ему приходится спрятаться за статуи, чтобы не словить рикошет.

— Остолбеней! — выкрикивает Регулус и тут же добавляет: — Импедимента! Инкарцеро!

Сначала запутавшийся в веревках, василиск быстро расправляется с ними и скользит уже совсем близко. Противно пахнет мокрой рыбой и тиной. Чем он вообще питается? Северус на мгновение выглядывает из-за статуи и, вспомнив темномагическое заклинание, окружает василиска облаком черного дыма.

— Не работает! — кричит Регулус из своего укрытия.

— Я вижу! — Северус, пользуясь перерывом, перебегает поближе к нему. — Есть идеи? Палочки бессильны. Я не могу попасть ему в глаз, он слишком быстро двигается. Нужно, чтобы он замер хотя бы на мгновение.

Регулус высовывается из-за камня и снова поворачивается к нему.

— Я могу быть приманкой. Но действовать придется быстро. Помнишь, перед тем, как обрушиться на жертву, змеи сначала замирают? Это наш шанс. Только не промахнись.

— Ты спятил.

— Есть другие идеи? — нервно огрызается Регулус. — Он не устанет и не ляжет спать. Он нас просто сожрет, потому что еды здесь маловато. Никогда не думал, почему иногда исчезают домовики? А куры Хагрида?

Северус качает головой: на домовиков ему всегда было слишком плевать, чтобы замечать подобное.

— Давай, — Регулус берется рукой за камень. — На счет три: раз, два, три!

Кидаясь в василиска бесполезными заклинаниями, он оказывается совсем близко. На какие-то секунды повисает тишина, и Северус слышит только свое громкое сбивчивое дыхание. Удивительно, но настоящий страх так и не приходит, хотя он ждет его в любую секунду — тот парализующий страх, который сковывает все тело. Наверное, после той ночи, когда едва не убили Лили, после вчерашнего дня, когда Мэри оказалась в смертельной опасности, он уже не боится за свою жизнь, потому что его жизнь не имеет смысла.

— Остолбеней! — произносит он громко, и василиск дергает головой, зажмуривая поврежденный глаз, но никак не столбенеет. — Остолбеней!

— В кармане! — орет Регулус, пока василиск над ними мотает головой. — Вытаскивай, быстрее!

И он протягивает ему Шляпу, спрятанную в кармане, на который, очевидно, наложили заклятие расширения. Северус несколько звенящих секунд смотрит на нее оторопело.

— Мы не гриффиндорцы….

— Тащи! — Регулус делает страшные глаза, и в эту секунду василиск, справившись с болью, раскрывает пасть, чтобы схватить его. — Мерлина ради, заткнись и тащи!

Рукоять меча удобно ложится в руку. Не зная, как правильно действовать, Северус просто делает выпад вверх — он видел такой прием в каком-то черно-белом фильме про Гамлета, который обожали родители Лили — и писк раненого василиска эхом проносится по трубам. Северус с силой вытаскивает меч из холодной плоти и, увернувшись от щелчка зловонной пасти, вонзает снова, зажмурившись и не глядя. Потом еще и еще, чувствуя, как ярость и ненависть заливает его сердце горячей волной — и только когда Регулус дергает его за рукав, он останавливается и открывает глаза. По лицу его течет липкая кровь, а рука, бледная и дрожащая, продолжает упрямо сжимать меч. Василиск, все еще страшный и огромный, в агонии бьет хвостом по старинным плитам зала.

— Ты украл Шляпу? — все происходящее кажется Северусу нереальным, и он ждет, что вот-вот проснется.

— Дамблдор встретил меня в галерее, когда я возвращался от тебя вчера ночью. И просто молча протянул мне ее, подмигнув. Я не рискнул отказаться, хотя, честно говоря, только гриффиндорец…

Северус с силой вытирает противную кровь с лица рукавом мантии и морщится от запаха.

— Выходит, мы попали не на тот факультет.

— Выходит, так, — Регулус слабо улыбается и хлопает его по плечу. — В конце концов, кто в одиннадцать на самом деле понимает, чего хочет достичь?

Северус не отвечает, подходя к хрипящему василиску и глядя на него с некоторым сожалением: это существо видело самого Слизерина, а он убил его из-за безумца с идеей о порабощении магического мира. И он с силой вонзает меч прямо между глаз умирающего змея.

— Ты взял дневник? — Регулус смотрит на сомкнутую пасть. — А если явиться к Лестрейнджам с дневником и клыками и предложить обмен: дневник на Мэри? Конечно, это подставит тебя, но…

— Лорду плевать на дневник, иначе он не отдал бы его Люциусу. Пока он жив, он сможет сделать еще с десяток крестражей, так что шантаж здесь не поможет. Нужно уничтожить дневник, а яд и сами клыки сохранить.

Регулус направляет палочку на морду василиска:

— Редукто!

— Не получится, — Северус переводит взгляд на меч, который еще держит в руке. — Придется вырубать. Даже после его смерти магия бессильна, а вот гоблинское мастерство остается навсегда.

Из дневника вытекает крови больше, чем тот весит, и она смешивается с кровью василиска. Северус некоторое время размышляет, а потом трансфигурирует остатки дневника в стеклянную колбу и собирает некоторое количество змеиной крови. Если что, ее можно продать или обменять. Она не просто редкая — она единственная в своем роде, и за нее можно получить что-нибудь ценное.

— Ты собираешься отравить Реддла? — Регулус внимательно наблюдает за выражением его лица.

— От яда василиска нет противоядия, только слезы Феникса, — Северус снимает окровавленную мантию и заворачивает в нее клыки, — причем слезы нужны сразу же, а Фениксы сейчас довольно редки.

В серых глазах Регулуса мелькает сомнение, и Северус его полностью разделяет. Отравить Лорда не так просто, но если сыграть роль так убедительно, что он примет из его рук свое любимое вино, то план может выстрелить. Сражаться с Лордом один на один, тем более — открыто, без обмана, как это пытались сделать Поттеры — бессмысленно. В этом случае на хитрость можно ответить только хитростью, и никак иначе.

Но что если Лорд раньше доберется до Гриммо?

Мэри

Вчерашний день ничем не отличается от сегодняшнего, разве что она чувствует себя чуть слабее. Завтрашний, наверное, будет таким же тусклым. За несуществующим окном несуществующее небо сыпет мелким дождем. Мэри с печалью думает, что многие так и живут, не зная, что все вокруг них — одна большая иллюзия. Им просто никто об этом не сообщает.

Переходя из комнаты в комнату, Мэри ждет. Каждую минуту — долгую, тянущуюся бесконечно. Ждет, что вот-вот очнется, а перед ней окажется лицо Северуса. Или Дамблдора. Или, может быть, Сириуса. От безделья она пытается представить, кто раньше жил в этом домике в Хосгмиде и был ли он счастлив.

Но минуты идут, громко отмеряя время на старых напольных часах, а ничего не происходит, и Мэри садится на широкий подоконник, разглядывая несуществующих прохожих.

Через несуществующую дверь проходит Реддл и останавливается в нескольких шагах от нее.

Мэри не слезает с подоконника, глядя на него со всем высокомерием, на которое способна. Нельзя показывать ни слабость, ни удивление, что за нее не сражаются. Никогда нельзя радовать врага: это придает ему сил.

— И третий день за тобой никто не приходит, — якобы с сожалением произносит он, но в глазах — издевка. — И это неудивительно.

— Я все равно не выдам тайну, — говорит Мэри устало. — Даже если меня все предадут, я не предам ребенка, ибо он невинное существо и ни в чем не виноват. Когда мать оставила тебя на пороге приюта, ты не был виноват в том, что остался сиротой. Пророчество вступает в силу лишь тогда, когда мы в него верим. Я могу понять войну за власть, но я никогда не приму убийство ребенка.

Реддл усмехается, глядя поверх нее.

— Я бы мог забрать ребенка и воспитать так, как мне нужно. Но Орден Феникса будет постоянно мешаться под ногами. Что если мы заключим сделку: свободу за ребенка?

— Ни за что.

— Тогда, боюсь, упрямиться осталось недолго, — Реддл поворачивается к двери. — А вот и мой верный соратник, Северус. Пожалуй, оставлю вас наедине.

Мэри резко оборачивается, и от этого движения сразу кружится голова. Северус — здесь? Значит, он все-таки пришел! И в ее глазах зажигаются огоньки надежды. Но его лицо — холодное и безжалостное — ледяной стеной вырастает между ними. Мэри тут же делает шаг назад.

— Я знаю про игры с оборотным зельем, — произносит она жестко. — Так что нам не о чем говорить. Кто ты там на самом деле, неважно.

Не-Северус равнодушно пожимает плечами.

— Если не хочешь верить, что это я — твое право, — произносит он самым настоящим своим голосом, от которого у нее бегут мурашки. — Но я советовал бы не упрямиться, Мэри, иначе ты погибнешь, а мне бы этого очень не хотелось.

— Убирайся, кто ты там, Эйвери, или Треверс, или сам черт, — отвечает Мэри яростно изо всех своих сил. — Не слышу ни одного слова.

И она демонстративно затыкает уши пальцами. Тогда человек в облике Северуса делает несколько уверенных шагов, хватает ее за запястья и с силой их скручивает. Мэри пытается отвести взгляд, но это становится практически невозможно, и она тонет в черном льде презрения. Потом его руки — его руки! — обхватывает ее шею и чуть сжимают. Ловя ртом воздух, Мэри заставляет себя успокоиться: они не убьют ее сейчас! И этот человек перед ней на самом деле — не Северус. Это невозможно.

— Хочешь, принесу тебе гиацинты?

Мэри с силой ударяет его ногой и падает на пол, тяжело дыша. Рассмеявшись, не-Северус исчезает, оставив ее наедине с собой. Она невольно вспоминает первую встречу с Дамблдором, и в ее душе появляется нарастающее раздражение. Возможно, Дамблдор действительно не собирается ее спасать: ведь никто не пришел за Марлин. Никто, кроме как на словах, не вступился за Лонгботтомов. С другой стороны, Дамблдор лишь попросил ее стать Хранителем, он не гарантировал ни безопасность, ни защиту. Она сама ввязалась в эту историю, а теперь надеется, что за ней прибегут, как за ребенком, который потерялся в лесу. Но если Хранитель умрет, то Фиделиус ослабеет, а Хранителями станут сразу многие: Сириус, Ремус, Вальбурга и Северус. Это слишком много, кроме того, Северус работает сразу на двоих, и это точно не понравится Дамблдору.

Должен же быть хоть какой-то выход?

Мэри беспомощно садится на ковер и облокачивается спиной о мягкий диван. Смутно, словно чувствуя состояние своего неподвижного тела там, в реальности, она ощущает голод. А потом приходит мысль, что больше всего она боится не смерти: каждый умрет в свой срок, не позже и не раньше. Больше всего ее страшит предательство.

Время идет и идет, а ненастоящее небо не темнеет и не светлеет.

Северус

Сова терпеливо ждет его в кабинете, на письменном столе. «Лорд желает видеть тебя завтра вечером после шести».

Написано, судя по почерку, Макнейром: у него всегда были такие косые длинные буквы, отчего МакГонагалл как-то поставила ему «тролль». Сердце бьется торопливо: нужно ли говорить об этом Дамблдору? И нужно ли говорить об их планах с Регулусом? В конце концов, шпионы директора повсюду: он использует даже портреты, чтобы узнавать информацию напрямую. Может быть, он поэтому так спокоен относительно Мэри?

Северус осторожно кладет в карман яд, залитый в толстую колбу. Его партия в игре за Мэри и Лили начинается, и нужно ее не проиграть.

Регулус, бледный, но решительный, ждет его около железнодорожной станции в Хогсмиде. При встрече они коротко кивают друг другу, и Северусу отчего-то хочется пожать ему руку, но он удерживается от этого порывистого жеста.

— Думай о Мэри, не думай обо мне, — спокойно произносит Регулус и ободряюще улыбается. Они почти одного возраста, но он выглядит совсем юным. — И передай вот это письмо Сириусу, если я не вернусь. И если у тебя будет стоять выбор: она или я — выбери ее. У меня ничего не осталось в жизни, кроме этой новой нити, которая появилась у нас с Сириусом, но я уверен: он поймет. Я хочу отомстить за Марлин, пусть даже и ценой собственной жизни.

Северус кивает, задумавшись: что бы изменилось, будь у него брат?

— И еще, — Регулус немного медлит. — Я рассказал часть плана Дамблдору, не мог не рассказать.

Северус молча прячет в нагрудный карман свернутый вчетверо пергаментный лист. Говорить всякую чушь вроде «Да ты обязательно вернешься!» глупо. Потому что скорее всего — нет.

— Инкарцеро! — произносит Северус тихо, и руки Регулуса опутывают жесткие толстые веревки. — Желаю нам обоим удачи.

…Макнейр впускает их с некоторым подозрением, и в его взгляде снова читается зависть. Он не очень-то выдающийся Пожиратель Смерти, и его попытки заслужить похвалу Лорда всегда оказываются неудачными, а порой — весьма плачевными.

— Где же ты этого сопляка нашел? — Макнейр смотрит на Регулуса презрительно. — Болтался у своей маменьки?

— Не твое дело, — Северус резко обрывает его, подталкивая Регулуса внутрь дома. Пахнет цветами и старым деревом. Где-то здесь Мэри! Но он заставляет себя не думать о ней, хотя сердце и пропускает несколько тревожных ударов.

— Северус, я рад тебя видеть, — Лорд встречает его у подножия лестницы, привычно загадочный и словно спрятанный сам в себе. — Я вижу знакомое лицо рядом с тобой: никак это Регулус, мой бывший верный друг и сторонник? Ты бежал от меня дважды, а теперь пришел сам?

Регулус смотрит на него холодно:

— Я решил вернуться, мой Лорд. В Ордене Феникса невозможно оставаться: их действия нелогичны, и они только продолжают терять людей. Какое-то время я думал, что Дамблдор стремится к спасению жизней, а он спасает себя и общее благо. Здесь, рядом с вами, мне более понятны мои ориентиры и цели.

Лорд обходит его по кругу, задумчиво рассматривая.

— Не развязывать до завтрашнего дня, не давать еды и воды. Пусть посидит пока в твоей комнате, Эйвери. Я хочу, чтобы за ним приглядывали, — он поворачивается к Северусу, и тот смотрит на него со всем почтением. — А для тебя, друг мой, есть задачка. Ты же знаешь, что в подвале у нас спрятана мисс Макдональд. О, конечно, знаешь. Дамблдор информирует тебя неплохо, да и ты сам ведешь игру превосходно. Так запутать девчонку! Северус, признаюсь, не ожидал…

— Что от меня требуется, господин? — он слегка склоняет голову. Сердце, внутри своего каменного футляра, бьется неимоверно быстро.

— Пойдем, — Лорд взмахивает рукой, приказывая следовать за ним. — Я очень доволен тобой, Северус. Даже не знаю, кто из моего круга заслуживает такой похвалы. По большей части меня окружают тупицы без умения думать самостоятельно. Но ты не слишком гордись. Человек, живущий собственным умом — опасный человек, а я не люблю излишне рисковать собой.

В подвале, куда они спускаются, преодолев с три десятка ступеней, промозгло. Здесь еще царит зима, а весна лишь тянется сюда прозрачными руками, пытаясь проникнуть сквозь толстые стены старинного дома. Особняк был построен в те далекие времена, когда на материалах еще не экономили.

Мэри полусидит на каком-то грязном одеяле у дальней стены, руки ее связаны и прикреплены веревкой к крюку, который появился здесь одновременно с домом. Рядом, на небольшой тумбе, стоит Омут памяти: точная копия того, что хранится в кабинете директора. У Омута на стуле дремлет Треверс. При появлении Лорда он тут же вскакивает с места и плотнее запахивает зимнюю мантию.

— Добрый день, господин.

Северус, почти не слушая их короткий разговор, впивается глазами в бледное лицо Мэри и ее бескровные губы. Они дают ей воду и еду, но совсем немного — так, чтобы хватало сил говорить. Неделю, две — не больше — и она умрет. Сейчас она тоже выглядит поникшей и слабой, и Северус едва справляется с нахлынувшим чувством вины вперемежку с острым осознанием того, что он ее любит. Не Лили — ее, хрупкую, храбрую Мэри с ее болотными глазами.

— Все, что тебе нужно, это сказать ей что-нибудь разочаровывающее, — Лорд смотрит на него пристально. — Люди ломаются, зная, что у них нет никакой поддержки. Бабка ее мертва, мать черт знает где, отец бросил их, когда ей было шесть, Старикашка и ты потеряли к ней интерес. Но если бы она стала одной из нас — я был бы очень доволен, очень. Девчонка с характером не хуже Беллатрисы.

Северус молча опускает лицо в Омут памяти. Сначала он ничего не видит, плывя через густой туман, а потом оказывается в том самом домике в Хогсмиде.

Мэри сидит на подоконнике, накинув на плечи несуществующий плед. Может быть, так ей теплее. Северусу хочется прижать ее к себе, сказать, что он вытащит ее отсюда, что она нужна ему, и что его чувство — настоящее. Там, в замке, в суматохе занятий, он так и не успел разобраться в себе, но сейчас, ощущая возможность ее потерять, он точно знает, что чувствует.

— Как ты? — спрашивает он спокойно, и Мэри вздрагивает, неохотно переводя на него взгляд. Она здесь уже пятый день, и у нее почти не осталось сил.

— Никак. Лорд прислал очередного Не-Северуса? И кто сегодня выпил оборотное? Мальсибер?

У Северуса перехватывает дыхание. Так вот оно что! Они путали ее, сбивали с толку, присылая вместо себя других. Дьявол!

— Это действительно я, — произносит он нервно, зная, что за несуществующей дверью стоит Лорд. Конечно же, стоит и слушает. Придется держать себя в руках, не позволяя все проиграть, хотя так хочется сказать Мэри, чтобы она верила только ему.

Мэри насмешливо улыбается. Ее глаза, привычно теплые, смотрят на него жестко и презрительно, и лицо с блеклыми, словно стертыми губами кажется призрачным.

— Скажи что-нибудь, о чем знает только настоящий Северус.

— У тебя родинка на спине, я как-то называл ее похожей на котелок для зелья.

Мэри соскакивает с подоконника со всей скоростью, на которую еще способна, и, выпрямившись, пытается улыбнуться.

— Ты все-таки пришел, — говорит она тихо, и эта приглушенность режет его изнутри.

— Я хотел предложить тебе остаться со мной и примкнуть к Лорду. Дамблдору, как видишь, на тебя наплевать — он не пришел сам, он никого не прислал. А я — я лишь выполняю то, что лучше для моего господина.

Мэри щурится и недоверчиво кусает губу. Мерлин! Она должна догадаться, что все его слова ненастоящие, как и вся иллюзия, что их окружает. Но по блеску ее глаз он понимает, что ее мучили слишком долго, путали, присылали других вместо него… Она не выдаст тайну, но сломаться может — как упорная заводная кукла, у которой отлетел винт. Северус как-то видел такие: они застывают внезапно, нелепо раскинув руки, с дурацкой эмоцией на пластиковом лице.

— То есть это все было одной большой игрой?

— Да.

Мэри вдруг краснеет, несколько долгих секунд молчит и с силой ударяет его по лицу. Мир иллюзии смягчает удар, но Северус и не пытается увернуться. Он только отчаянно, не зная, что придумать, засовывает руку в карман и вытаскивает засохший цветок розового гиацинта.

— Мэри, — произносит он шепотом, протягивая вперед раскрытую ладонь. — Поверь мне.

Она зло ударяет по ней, и цветок летит вниз, на ковер. Мэри накрывает его носком туфли с силой наступает. В глазах у нее стоят слезы.

— Думаешь, они не приносили мне гиацинты? — спрашивает она хрипло. — О, много раз за эти пять неимоверно сумасшедших суток. Один из Северусов меня душил, второй пытался залезть под рубашку, третий насильно целовал и смеялся в лицо. Думаешь, я собираюсь тебе верить?

Северус устало прикрывает глаза и тут же слышит легкие шаги Лорда. Странно наблюдать за тем, как в нем год за годом остается все меньше человеческого, лицо его превращается в маску, а глаза напоминают змеиные. Скорее всего, дело в крестражах: чем меньше в тебе души, тем меньше и человеческого.

— Благодарю, Северус, — он шелестит мантией. — Теперь мисс Макдональд убедилась в правде. Дадим ей еще день-другой на раздумья, а потом решим, что делать с ее упрямством. Удобно, что ты привел Регулуса: друг при друге они могут выдать необходимое.

Мэри бросает на него вопросительный взгляд, но Северус не отвечает. Поддаться порыву в это мгновение будет проигрышем, а он должен ее спасти. Пусть она ненавидит его потом, пусть говорит что угодно, но нельзя терять голову, даже если очень хочется.

— Чем слабее она становится, тем больше вероятность увидеть самые защищенные воспоминания, — замечает Лорд с издевательской улыбкой. — Когда ты окажешься на грани смерти, Фиделиус перестанет действовать, потому что там, внизу, мы даем тебе зелье защиты. Оно охраняет тело так, чтобы оно жило, уничтожая все преграды.

Мэри одаривает его ненавистным взглядом, и что-то в этом взгляде не нравится Северусу.

— Мой Лорд, что если она наложит на себя руки? — спрашивает он равнодушно, когда они поднимаются по лестнице, ведущей в гостиную.

— В мире иллюзии невозможно умереть, — Лорд пропускает Северуса вперед. — Сегодняшний вечер будет вечером отдыха. Располагайся, ты это заслужил. Как видишь, я подгадал все так, чтобы твое отсутствие не сказалось на отмененных уроках. Все-таки образование обязательно для волшебника. Присаживайся. Эльф принесет тебе подогретое вино или огневиски. А завтра мы побеседуем с Регулусом.

Северус мысленно проклинает его, думая, что завтра уже будет шестой день заточения Мэри. Нельзя так долго тянуть, но и сделать сейчас ничего невозможно.

И он, покорно склонив голову, берет с подноса стопку с огневиски и опрокидывает в рот.

Мэри

Конечно, где-то глубоко внутри ей не хочется верить в слова Северуса. Глубоко внутри нее живет девушка, которая жаждет любви. Разумеется, это комплекс — она читала о таких в каком-то мамином журнале — и с ним нужно бороться. Нельзя привязываться к человеку только потому, что он погладил тебя по голове и сказал, что ты ему нужна. Из-за тех людей, которые так или иначе отвернулись от нее: мать, отец, Джонатан — ей хотелось возместить эту отверженность, выплеснуть остатки, наполнить стакан чистой водой до самого верха. Но нельзя заставить любить себя — насильно, лаской или принуждением; это невозможно. Вот он, единственный дар — любовь. Только мы сами, зачастую не зная почему, любим.

За это неправильно ненавидеть, неправильно презирать. Если Северус любит Лили, то он не сможет заставить себя полюбить ее, как бы сильно этого ни хотелось. А она — может быть, опять-таки это иллюзия, только ее собственного сердца — хочет, чтобы он ее любил, потому что ей это необходимо. Когда нас застает ливень, мы ищем укрытия, даже если его нет, вот и ее нетерпеливое, жадное сердце искало укрытия у человека, который казался ей лучшим из всех.

Но для этого мы и живем: чтобы разочаровываться и чтобы в конце концов остаться наедине с самими собой.

Мэри с трудом поднимается с дивана и садится на корточки возле растерзанного ногой цветка. Он бледный, как и она, и такой же обессиленный. Мэри с трепетом берет его пальчиками и кладет на ладонь. А потом вспоминает тот вечер у камина, тот первый поцелуй с Северусом, его взволнованные черные глаза и настойчивые губы.

Ее лучший вечер за прошедший год.

— Я не жалею, — произносит она вслух, хотя знает, что никто не услышит. — Я не жалею, что захотела влюбиться в тебя. И даже не представляю, кто еще мог бы быть на твоем месте.

Она забирается обратно на диван и поджимает ноги под себя. Измятый цветок зажат у нее в ладони. Если бы она смогла отсюда выбраться! Если бы вернула палочку. Тогда можно сражаться — а это она умеет хорошо. Кому не везет в любви, тому везет на войне.

Закрыв глаза, Мэри представляет, что за окном лето, ей десять лет, и она на каникулах у бабушки, в доме которой полно опасных вещей. Какое же замечательное тогда было время! Никакой любви, никаких разбитых сердец. Только друзья, яблоки в соседском саду, хризантемы на клумбах, о которых вечно забывали, и яркие звезды в августе. Мэри так сильно зажмуривается, что почти представляет себя там. И по ее щекам текут настоящие горячие слезы.

Северус разыграл все просто восхитительно и заслужил похвалу Реддла. Дамблдор никого особенно не хвалит, считая, что человек должен хотеть делать добро самостоятельно. Теперь и Регулус наверняка погибнет. Мэри отчаянно вытирает слезы. Жаль! Человек, вернувшийся на сторону добра и потерявший любовь, заслуживает второй шанс.

Она сворачивается клубочком на диване и пытается вспомнить выражение лица Северуса до самых мельчайших деталей. На одну секунду ей показалось, что он хотел что-то сказать, но не успел.

А часы бьют полночь.

Вечером шестого дня она слышит шаги, и в комнату входит Мальсибер. Он доволен словно кот и, подойдя к ее дивану, как к маленькому островку безопасности, нависает над ней хищным коршуном.

— Что тебе нужно? — едва слышно спрашивает Мэри, инстинктивно опуская руку в карман мантии. Но палочки там нет.

— То же, что и в школе, только теперь мы оба более опытны, чтобы приятно провести вечер, правда? — он слащаво улыбается. — Мир иллюзии вполне осязаем, тут чувствуешь прикосновения. Даже, осмелюсь сказать, проникновения.

Мэри сопротивляется изо всех сил, но она почти не ела шесть дней, и Мальсибер оказывается сильнее. Протащив ее за руку по ковру, он кидает ее на кровать и, держа одной рукой ее запястья, другой пытается расстегнуть брюки.

Мэри хочется закрыть глаза и просто ждать, пока все закончится, но отвращение к этому человеку так захлестывает ее, что она, собрав последние силы, ударяет его ногой в пах. Грязно выругавшись, Мальсибер сжимает ее руки еще сильнее, и от боли у Мэри по лицу снова текут те самые настоящие слезы.

— Не хочешь по-хорошему, будет как я люблю, — он разрывает на ней рубашку и жадно мнет ее грудь. — А я люблю жестко.

Мэри закрывает глаза: ей не хочется смотреть на то, что происходит, на то, что вот-вот произойдет и отчего потом она уже никогда не будет той вечно жизнерадостной Мэри. Но рука, сжимающая ее, вдруг исчезает, и перекошенное от злости лицо Мальсибера — тоже.

Мэри снова остается одна, задыхаясь от пережитого ужаса.

Северус

Гостиная Лестрейнджей обставлена по последней моде с помощью Нарциссы, потому что Беллатрисе никогда и в голову бы не пришло заниматься такой чепухой. Люстра с несколькими десятками свечей, расположенных ярусами, освещает каждый угол помещения, на стенах висят портреты предков Лестрейнджей и некоторых наиболее знаменитых Блэков. Стена над камином украшена головами животных, которых прадед Рудольфуса поймал на охоте.

Северусу не нравится это вычурное великолепие, и он невольно думает о доме, который оставила ему бабка. О, он бы снес все внутри, оторвал эти гобелены, картины с потемневшим от времени лаком, карты бывших угодий и сжег бы их в самом большом камине. Может быть, он оставил бы что-то на память о роде, но только несколько небольших вещей.

Лорд, сидящий возле огня с Беллатрисой, наконец поднимается, и Северус невольно поглядывает на часы: пять вечера. В доме, где в основном встают в двенадцать, это время — разгар для веселья. Он предпочитает не знать, как они веселятся, но некоторые слухи все-таки доходят до него: магглы, которых мучают до смерти, подвешенные за уши гоблины... На этом они и решили сыграть с Регулусом: на гоблинах и на их и без того оскорбленных чувствах.

Самое сложное, что Мэри там одна, совершенно одна. Потом он вспоминает ее слова о том, что к ней приходили, касались ее, насильно целовали — отвратительно! Конечно, она никогда его не простит. Ту его беспечность, с которой он отпустил ее на встречу с девчонкой Олридж. Надо было догадаться, что здесь есть подвох: девчонка цеплялась к ней весь год, подсмеивалась, устраивала заговоры, как можно было это пропустить?

Он же сразу понял, зачем она это сделала. Он прочитал в ее глазах и с силой оттолкнул от себя, так что она ударилась о парту. Олридж все это время нравился он сам. В шестнадцать что только ни приходит в голову! А Мэри стояла у нее на пути. Женщины! Нет никого страшнее и изощреннее женщин.

— Что же, друзья мои, — Лорд обводит всех ликующим взглядом. — Есть вероятность, что сегодня я доберусь до ребенка, и о Пророчестве можно будет забыть. Орден Феникса проиграет, а мы возвысимся.

Северус переглядывается с Регулусом, который сидит, все еще связанный, в самом дальнем углу гостиной. По жесту Лорда его приводят ближе и ослабляют веревки. Беллатриса, стоящая рядом с господином, заметно дрожит от гнева: как может ее Лорд прощать предательство? Если бы ей позволили, она убила бы предателя на месте!

— Я слушаю, — Лорд обращается к Регулусу. — Хотя постой. Где этот чертов домовик с вином? Я хочу послушать очаровательную историю возвращения в приятной атмосфере.

Беллатриса раздраженно щелкает пальцами, и в гостиную, высоко неся серебряный поднос, вбегает домовик с большими печальными ушами, которые подпрыгивают в такт его шагам.

— Слушаю, — повторяет Лорд, усаживаясь в низкое кресло с бокалом вина в руке. — Наверное, ты хочешь сказать, что больше меня не предашь?

Регулус наблюдает, как тот отпивает вино и довольно жмурится. Потом еще несколько секунд молчит и наконец замечает, срезая всю ту часть истории, которая могла бы быть гораздо длиннее:

— Нет, я больше никогда не предам вас, господин, просто потому, что не успею.

— Интересно, — Лорд делает еще глоток и ставит бокал на столик. — Почему же?

Регулус улыбается. Это безумная, мстительная улыбка, вымученная сердцем. И Лорд сразу напрягается и проводит рукой по лбу.

— В вашем бокале яд василиска, мой господин. Вы умрете минуты через три, а поэтому скажу, прямо глядя вам в лицо: Лили Поттер вместе с сыном все это время была в моем доме. А вы так и не догадались. Ловили ее черт знает где, а она здесь, под самым вашим носом. Вы жалкий, ослепленный бессмысленной идеей человек. И вы ничего не добьетесь.

Лорд хватается рукой за горло, и по его лицу, красному как кровь, пробегает судорога. Он натужно кашляет и вдруг падает на колени. Беллатриса, в ужасе вскрикнув, бросается к шкафчику около окна.

— Справа! В глубине, около рябиновой настойки, — произносит Северус тихо, и Регулус переводит на него полные непонимания глаза. Да, об этой части плана он решил ему не рассказывать — на всякий случай. Он специально вчера ночью подложил крошечную пробирку со слезой Феникса в этот самый шкаф. — Я сохранил там противоядие еще в прошлом году, и вот оно, к сожалению, пригодилось.

Беллатриса дрожащими руками передает пробирку, слегка припорошенную искусственной пылью, Лорду. Тот резко опрокидывает ее в рот и почти без сознания опускается в кресло, тяжело дыша.

Гостиную окутывает тишина.

Северус с облегчением думает о том, что план пока что работает как нужно. Гарри перепрятан, и с ним находится Вальбурга. На Гриммо не осталось никого, кроме Кричера; Сириуса же директор снова отправил к Аберфорту и попросил Ремуса не сводить с него глаз, потому что тот уперся своим собачим рогом и заявил, что не собирается бросать мать.

— Найти этого домовика и привести сюда, — хрипло произносит Лорд, дрожащими пальцами проводя по редеющим волосам. — Пусть его пытают сколько потребуется, но я хочу знать, кто передал яд.

Эйвери, шаркнув ногой, тут же исчезает за дверьми, остальные настороженной группой стоят около Лорда, готовые к любым приказам.

— Господин… — испуганно произносит Беллатриса, опускаясь рядом с его креслом на колени, но он грубо отпихивает ее рукой.

— Молчать! Значит, Лили Поттер находится на площади Гриммо, — он поднимается, и ужас, пронесшийся в его взгляде, отступает. — Я отправлюсь туда прямо сейчас. Треверс, свяжи мальчишку и оставь живым до моего возвращения. Мальсибер, ты заслужил свою награду: можешь забрать девчонку себе; мы провозились с ней достаточно, и она мне больше не нужна. Жаль… Северус, мне понадобится твоя помощь.

По спине ползут мурашки: пока Лорд займет его время, Мальсибер может натворить черт знает что, он ведь прямо сейчас спустится к Мэри, драккл подери! Лучше бы Лорд умер. Но в этом и оставалась самая главная опасность: сколько крестражей еще существует? И если Лорд возродится с их помощью, ему снова будет нужен верный шпион. Всегда стоит страховаться на будущее, каким бы туманным оно ни казалось в настоящем.

— Как ты думаешь, на этом доме могут быть какие-то специальные чары? Может Дамблдор быть причастным к защите этого дома? — глаза Лорда впиваются в его сосредоточенное лицо. — Отвечай быстро.

Северус для вида размышляет всего лишь несколько мгновений, но потом отрицательно качает головой, и Лорд сразу же исчезает.

— Приказ Лорда, Белла! — окрикивает Северус Беллатрису, которая длинным ногтем оставляет на белом лице Регулуса глубокие кровавые царапины.

— Он сказал «оставьте живым», он ничего не говорил про целостность, — огрызается она и снова поворачивается к Регулусу, а Северус решает воспользоваться этим мгновением. Он вытащит Мэри, а потом придумает еще один план. Может быть, им обоим повезет уйти, пока не вернулся разъяренный Лорд, поняв, что никакой Лили и никакого ребенка на Гриммо нет.

Северус спускается вниз, перепрыгивая через ступени. Мальсибер стоит около Омута памяти, опустив в нее свою массивную бычью голову. Остается надеяться, что он не успел сделать ничего омерзительного… Северус резко ударяет его кулаком в челюсть, и Мальсибер падает на пол, но тут же вытаскивает палочку.

— Инкарцеро! — произносит Северус торопливо, опережая его, и бросается к Мэри. Она едва слышно дышит.

— Ты что творишь? — орет Мальсибер и отчаянно пытается выпутаться из веревок. — Беллатриса, Родольфус! Снейп пытается освободить пленника!

Его голос громким эхом разносится под сводами подвала. В гостиной, которая находится прямо над подвалом, снова становится тихо.

— Сюда! — орет Мальсибер так громко, что кажется, стены в подвале трясутся. — Скорее!

Северус, чертыхаясь, поспешно накладывает на него «Силенцио» и, упав на колени, пытается снять с Мэри кандалы. Они закреплены как-то хитро, наверное, зачарованы специальным заклятием, и ему приходится мысленно перебрать несколько вариантов, которые смогли бы сработать.

Но ни один из них не подходит.

На лестнице наверху слышатся голоса и шаги.

Мальсибер зло и нагло мотает головой, и Северус понимает, что не успеет. Тогда он выкрикивает:

— Бомбарда! — и кандалы просто вырывает из стены, но они так и остаются на засыпанных камешками руках Мэри.

Северус лихорадочно оглядывается по сторонам, чтобы найти что-то подходящее для создания портала, но находит лишь кусок старого железа. Шаги становятся ближе, и в проеме двери уже показывается копна смоляных волос Беллатрисы. Оценив ситуацию, она бросается вперед, но Северус, сосредоточенно постучав палочкой по железке и моля всех мыслимых и немыслимых богов, произносит:

— Портус! — и бросает портал на колени Мэри.

Раздается яростный крик Беллатрисы, что-то вопит Треверс, и Северус чувствует, как голова становится тяжелой, а тело перестает его слушаться. Боль расплывается внутри него: сильная и безжалостная.

А потом он проваливается в темноту.

Мэри

Ее будит солнечный свет. Осторожно приоткрыв глаза, Мэри узнает больничную палату Хогвартса.

Снова иллюзия? Слабость такая, что невозможно пошевелить ноющими руками. Вспомнив о Мальсибере, Мэри чувствует, как к горлу подступает дурманящая тошнота, и она тут же свешивается с края кровати, чтобы не запачкать одеяло.

Слава Мерлину, что мадам Помфри заботливо подставила ей старенький таз — так, на всякий случай.

— Я вижу, вы очнулись, мисс Макдональд, — голос Дамблдора раздается над головой, и Мэри смущенно вытирает рот платком, лежащим у изголовья. — Выпейте воды, вам станет легче.

Мэри долго, с наслаждением пьет самую обычную воду, которая отчего-то кажется неимоверно вкусной. Очень хочется есть, но в голове носятся вопросы, как игроки квиддича в разгар матча.

— Вы меня спасли?

— О, нет, это заслуга Северуса. Он отправил вас прямиком сюда с помощью портала.

У Мэри по спине пробегают мурашки, и она сразу вспоминает их последний разговор в мире ее иллюзий. Что из его слов оказалось неправдой? И то, что он все же спас ее — не продолжение ли игры?

— Почему он не здесь? — спрашивает она через силу, и Дамблдор, подсевший ближе, мягко улыбается, потому что предугадывал этот вопрос. — С ним что-то случилось?

— Не думаю, что очень серьезное, но, боюсь, ваше спасение могло навлечь на него гнев сторонников Тома. Видите ли, я ждал Тома на площади Гриммо, но он догадался — хоть и не сразу — о подвохе. Не знаю, как, не понимаю, почему, но он отправился в мой дом в Годрикову впадину, куда мы перепрятали Гарри. Так что мне пришлось трансгрессировать в особняк Лестрейнджей и забрать оттуда мистера Блэка. Думаю, у того, кто перешел на сторону света, должен быть еще один шанс на жизнь.

Мэри слабо поворачивает голову, следуя за взглядом Дамблдора. Через несколько кроватей от нее лежит Регулус: лицо его исполосовано царапинами, и он напоминает человека, который собирался умереть, но не умер.

— Что с Гарри?

— Жив и здоров, — Дамблдор продолжает улыбаться, но на мгновение его глаза темнеют от грусти. — Чего нельзя сказать о Вальбурге. Она сильная, невероятно сильная волшебница, но с Томом невозможно справиться только магией. Я не знаю, как сказать мальчику на той кровати, что его мать отдала свою жизнь за чужого ребенка, хотя абсолютно уверен: чужих детей не бывает. Если вам интересно, то домовой эльф оказался ключевым персонажем в этой сцене: его магия замедлила движения Тома, и Вальбурга сумела использовать одно из Непростительных заклинаний. К сожалению, к этому времени она уже едва дышала. Для Тома это будет уроком. Нельзя недооценивать даже самых с виду незначимых существ.

Мэри смотрит на него во все глаза, позабыв о слабости и боли.

— Вальбурга использовала Аваду Кедавру?

— Да.

— Но мы с вами знаем, что Том не может умереть до конца, пока существуют крестражи, — Мэри нервно сжимает край одеяла холодными пальцами. — Значит, еще ничего не закончилось, сэр. Том может возродиться, и вся история повторится заново. Получается, Вальбурга умерла напрасно? И как вы скажете об этом Сириусу?

Дамблдор медленно снимает очки, тщательно протирает стекла, будто нарочно выжидая паузу, и в горле у него раздаются какие-то булькающие звуки.

— Нет, Мэри, не напрасно. Теперь мы осведомлены, и у нас в запасе есть несколько лет. Возродиться из духа не так-то просто: для этого нужны верный человек и надежная оболочка. Думаю, за это время мы сумеем полностью разгадать количество крестражей и то, как они выглядят. Тогда следующая встреча с Томом будет более подготовленной и уже наверняка конечной.

— И что теперь? — Мэри чувствует, как слабость возвращается, обрушиваясь на нее огромной ледяной волной. — Что станет с Пожирателями?

— Я пока что придержу информацию о падении Тома, — Дамблдор говорит тихо, оглядевшись по сторонам. — На пару дней. Понимаете, если сейчас натравить на них Министерство, боюсь, Северус попадет под горячую руку премьер-министра, а этого нельзя допустить. Мне бы хотелось, чтобы Пожирателями занялся Орден Феникса вместе с мракоборцами.

— Я хочу участвовать, — Мэри резко садится на кровати и тут же бледнеет, едва сдерживая рвотные позывы. — Потом эту сволочь Мальсибера посадят в Азкабан, и я никогда не сумею отомстить. Я должна быть там, Дамблдор.

Он разглядывает ее лицо с любопытством.

— Я подумал, вы хотите там оказаться, чтобы незаметно вытащить Северуса, — произносит он как бы ненавязчиво. — Но, пожалуй, у вас может хватить времени и для того, и для другого.

Мэри отчаянно подносит руку к горлу, чтобы сказать, что она не может сейчас видеться с Северусом, что ей нужно время, но потом она думает о том, что могут сделать с ним из-за нее, и часть той ярости и разочарования — небольшая, крошечная часть — исчезает. Она коротко кивает, потом накрывается одеялом и отворачивается к стене. Нет, она ни за что не позволит отправить его в Азкабан, но этим все равно займется Дамблдор. А вот ей нужно разобраться со своим измученным сердцем, которое так сильно болит.

…Через пару дней она уже ходит по палате и прогуливается в оранжерее, наслаждаясь тишиной, теплом и вкусной едой, и постоянно вспоминает выражение лица Северуса, когда она выхватила у него цветок гиацинта и растоптала его. Тот цветок исчез вместе с иллюзией, а заканчивающийся апрель отрезает ее от гиацинтов до следующей весны, и тогда Мэри рисует их на пергаменте. Ей нечем заняться: пока она болеет, занятия будет вести Хагрид, а Дамблдор предлагает ей два варианта: совсем уволиться или остаться еще на май. В конце концов, Уход за магическими существами — не самый необходимый предмет, чтобы искать преподавателя прямо сейчас. Мэри с грустью вспоминает их общие рабочие дни с Граббли-Дерг, ее трубку, едкий запах табака, скверные шутки. Вот так бывает, промелькнет человек в твоей жизни и исчезнет, но останется в памяти.

Регулус составляет Лили компанию в прогулках до оранжереи и обратно и подолгу сидит около ее кровати. Мадам Помфри уже сняла с нее бинты, но она все еще не полностью видит, медленно восстанавливается слух, и изредка она хриплым голосом просит ей почитать. Дамблдор пока что не разрешает ничего ей рассказывать, и, по ожиданиям мадам Помфри, через месяц Лили уже сможет вернуться к прежней жизни.

— Если бы она оказалась там, она бы погибла, — произносит Регулус, поправляя сползшее одеяло Лили. — Знаешь, за эти месяцы рядом с ней я так привык к ее голосу, к ее бешеным глазам, к ее редкому смеху. Она нужна Гарри, и если бы не та история с диадемой, ребенок остался бы сиротой. Странно, правда? Никогда не знаешь, чем закончится неудача, и неудача ли это на самом деле.

Мэри задумчиво садится на краешек своей кровати. Выздоравливая после иллюзий, она все больше ощущает, как ей не хватает Северуса. Она тоже привыкла к тому, что он рядом, к его взглядам, к теплу его рук, к тону голоса. Но ведь Регулус не влюблен в Лили? Может быть, и ее чувства — всего лишь привычка и потребность? А может, и нет.

Еще через три дня Дамблдор предлагает ей отправиться в особняк Лестрейнджей вместе с Орденом Феникса. Мэри не уверена, что силы вернулись к ней полностью, но решительно соглашается.

Регулус

Сириус, конечно, заливает горе стопками огневиски, хотя теперь у него есть свобода, но он не собирается ей пользоваться. Его волосы рассыпаны по плечам в привычном беспорядке, и он часто вытаскивает из кармана старый портрет матери в золотой раме.

— Не думал, что война способна сближать, — произносит он сквозь зубы в сотый раз. — И почему эту сволочь понесло именно в Годрикову впадину, а не на Гриммо? Как он узнал?

Регулус пожимает плечами и ободряюще хлопает его по плечу, но внутри него тоже — пустота.

— Может быть, подумал, что я слишком уверен в своих словах? Может, понял, что это наш с Северусом план. Драккл его пойми…

Сириус снова прячет портрет в карман.

— Получается, остались только мы.

— Ты и я, да. Что собираешься делать?

— Пока что не хочу возвращаться на Гриммо, — Сириус устало проводит рукой по волосам и вздыхает. — Ты вернись, наведи там порядок, поменяй шторы, что ли… Посмотри, вернула ли она меня на гобелен. Или это невозможно?

Регулус придвигает к себе чашку с остывшим чаем. У Аберфорта чай почти не пьют, поэтому он отдает чем-то травяным, с легким запахом козьего навоза. Регулус морщится и решает на всякий случай не притрагиваться к напитку. Нужно было попросить медовухи, но от медовухи у него всегда раскалывается голова.

— Думаю, дом и так в полном порядке.

— Вряд ли. Кричер убивается больше меня и тебя, уверяю, — Сириус грустно усмехается и опрокидывает в себя еще одну стопку огневиски. — Так что дома наверняка пыльно, в гостиной так и стоит стол с тарелками, а в духовке сдохло жаркое. Поэтому советую поторопиться, пока весь дом не провонял испорченной едой и не промок от слез домовика.

Регулус укоризненно качает головой, глядя в серые глаза Сириуса.

— Ты очень несправедлив к нему, брат. Он старается устроить все как можно лучше, да и этот месяц, что ты был дома…

— Он мне порядком надоел, — отмахивается Сириус, потом его лицо вдруг становится серьезным. — Знаешь, ты прав: война иногда меняет все так, как и во сне не приснится. Я теперь не одинок: у меня есть ты.

И он протягивает ему свою сильную крепкую руку, а Регулус ее от всей души пожимает. Ему бы хотелось уехать, ненадолго, чтобы забыть обо всем и встряхнуться. Но пока что нужно побыть рядом с братом, потому что трудности даются Сириусу нелегко.

— А Лили? И оставшиеся крестражи?

— Ей нужно отдохнуть, когда она выйдет из Больничного крыла, — Сириус постукивает пальцами по столу. — А потом, возможно, мы снова займемся поиском этих дьявольских вещей. Не думаю, что их больше семи или восьми: при каждом убийстве душа расщепляется, а человек все больше теряет человеческий облик. Но Реддл все еще напоминал человека и вполне держался на ногах.

— Реддл не исчез навсегда, — тихо напоминает Регулус и вздрагивает, вспомнив распростертое тело Марлин. — Он вернется, вопрос только, когда.

Сириус улавливает в его глазах огоньки грусти, кивает и залпом допивает третью порцию.

За Марлин.

Мэри

Мракоборцы работают более слаженно, чем Орден, и Мэри, следуя их указаниям, попадает внутрь особняка почти без единого звука. Сириус, быстро взглянув на нее, устремляется наверх, Мэри же идет от лестницы налево, где, по ее мнению, должен располагаться вход в подвал.

— Нужна помощь? — спрашивает мракоборец, которого зовут, вроде бы, Роберт. — Или справишься?

— Справлюсь, — Мэри крепче сжимает палочку еще не совсем окрепшей рукой, но внутри она переполнена собственной уверенностью. — Если что, я подам сигнал.

Она медленно спускается по высоким ступеням, проводя свободной рукой по шершавым камням, что видели множество пленников и множество палачей. Ближе к концу ступеней ее шаги начинают раздаваться эхом под низкими сводами, и впереди слышится какой-то шум.

Вступив в комнату, где держали ее саму, она передергивает плечами от холода и не так давно пережитого ужаса и только потом различает три фигуры: одна сидит на полу без видимого движения, две другие, облаченные в длинные мантии с капюшонами, стоят по обе стороны от нее.

В сидящем Мэри с трудом узнает Северуса. Его лицо, обычно худое, распухло, оно разбито и залито кровью, глаза закрыты, на руках — те же кандалы, что остались на ней, даже когда портал перебросил ее в Больничное крыло.

Его пытали и очень жестоко. Но Мэри не успевает ощутить ничего, кроме вспыхнувшей горячей ненависти, как две фигуры возле Северуса разом скидывают капюшоны. И Мэри инстинктивно вцепляется в палочку еще сильнее, словно это — соломинка в бурном потоке горной реки.

— Мы ждали этого чудесного появления, — Мальсибер нагло ухмыляется, и Эйвери вторит ему таким же отвратительным выражением. — Знали, что ты явишься за этой двуличной сволочью. Соскучилась по моим объятиям? Продолжим то, что начали в прошлый раз?

Мэри насмешливо улыбается.

— В прошлый раз у меня не было палочки.

И она сразу обезоруживает Эйвери, обрушив на него остатки Омута Памяти. Не ожидая от нее такого маневра, он падает на пол, держась за голову, и сквозь его толстые пальцы течет тонкая струйка крови.

— Тварь, — произносит Мальсибер разъяренно, — решила поиграть в мракоборца?

Мэри спокойно отражает красный луч, трансфигурировав чашку с водой в круглый щит, и луч отлетает в самого Мальсибера, который едва уворачивается. Она в свою очередь пытается связать его, но он ловко уходит от веревок, и ей приходится пригнуться, чтобы не попасть под смертельный зеленый луч. Потом она сбивает его с ног Импедиментой и тут же выставляет щитовые чары от Экспеллиармуса, но Мальсибер продолжает наступать, и тогда она, перекинувшись с ним еще несколькими заклинаниями, трансфигурирует его мантию в огромную змею. Упав на плиты, Мальсибер едва избегает ядовитых укусов, и тогда Мэри бросает в него Сектумсемпрой.

Несколько мгновений она мстительно наблюдает, как он корчится от боли, истекая кровью, а потом, отшвырнув его палочку в угол и приманив ее себе, она произносит контрзаклинание, которому научил ее Северус, и торопливо касается серебряной монеты, лежащей в правом кармане. Наверху лестницы сразу слышатся поспешные шаги, и несколько секунд спустя она снова встречается с мракоборцем Робертом.

— Забери этого, — произносит она жестко. — Вот его палочка.

— Неплохо ты его отделала, — он присвистывает, обходя стонущего Мальсибера по кругу. — И это еще Дамблдор велел приглядывать за тобой, мол, ты немного слаба после плена. Представляю, работай ты в полную силу… Собираешься закончить курсы?

Мэри неуверенно пожимает плечами и делает шаг к Северусу.

— Попробую.

— Ты посмотри сперва, нет ли кого в тех дальних камерах, — советует Роберт, кивая головой на низкий длинный туннель. — Старых пленников иногда там забывают, а мы потом вытаскиваем одни скелеты. Никуда твой Снейп не денется, он вообще без сознания.

Поколебавшись с мгновение, Мэри проходится мимо камер, быстро заглядывая в каждую из них: никого. Она только из усердия перед Робертом заглядывает в последнюю и замечает там скорченную фигуру — на полу, без одеяла, без воды, на куче тряпья. Отворив дверь заклинанием, она присаживается рядом и долго вглядывается в старое, покрытое морщинами лицо с грязными губами.

А потом по ее телу пробегает дрожь, и она едва слышно спрашивает:

— Мистер Снейп, это вы?

Он не отвечает. Мэри переворачивает его на спину и осторожно слушает сердце. Зеркальца под рукой нет, но ей кажется, что он дышит, и сердце бьется, хоть и совсем слабо. Пульс никак не прощупывается, но это неважно.

И слезы выступают на ее глазах — крупные, как капли утренней росы. Почему-то именно Тобиас позволяет ее сердцу смягчиться, и она рыдает, сидя на холодном полу, потерявшись во времени, пока ее не находит испуганный Сириус. Он что-то ей объясняет, несколько раз повторив имя Северуса, но Мэри ничего не понимает и не слышит за пеленой слез, растапливающих ее заледеневшее сердце.

Северус

Первое, что он ощущает еще до того, как открывает глаза, это запах ее духов. Мэри сидит на ковре возле его кровати, положив голову поверх одеяла, и выглядит спящей. Северус некоторое время разглядывает черты ее лица, нежные, словно вылепленные чьей-то ловкой рукой.

Она здесь — и еще не все потеряно. Внутри него рождается буря из нежности, и боли, и чувства вины, и всего, что может испытывать человек, который невольно толкнул любимую прямо в руки опасности.

— Мэри, — шепчет он тихо, надеясь и одновременно боясь ее разбудить. — Мэри.

Она приоткрывает сонные глаза, глядя на него сквозь ресницы как тогда, в крошечной комнатке в замке, когда они еще не разлучались. Только в тот раз она смотрела на него с нежностью, с желанием, тепло — сейчас же ее болотце в глазах замерзло, и в нем плавают льдинки. Раз она здесь, то ее сердце, может, и оттаяло, но глаза все еще никому не верят. И Северус прекрасно ее понимает, и ей не нужно оправдываться.

— Как ты себя чувствуешь? — таким же шепотом спрашивает она, не отводя взгляда.

— Паршиво, — он не хочет ей врать. — Но было бы еще паршивее, не окажись ты рядом.

— У тебя были сломаны ребра, рассечена губа, и ты так тяжело дышал, что я боялась отойти, — Мэри продолжает шептать, но садится чуточку ближе. — Мадам Помфри дала все указания и решила, что здесь тебе будет лучше, чем в Больничном крыле.

Северус пытается пошевелить рукой, вытащить ее из-под одеяла, чтобы коснуться щеки Мэри, но тело тут же взрывается болью, и он только бессильно стонет, закусив губу.

— Ш-ш-ш, — Мэри проводит рукой по его волосам. Она ведет себя так, как будто бы ничего не произошло, но он отчетливо видит льдинки в ее глазах, как белые кувшинки на болоте.

Северус бросает попытку шевелиться и просто смотрит на нее жадными глазами.

— То, что сейчас, Мэри, то — настоящее.

— Что именно? — интересуется она слегка холодно и поджимает под себя ноги. На ней длинная ночная рубашка с бантиком и накинутая на плечи голубая мантия.

— Ты. Я, — он пытается объяснить, но начинающая раскалываться голова мешает сосредоточиться. — Там, в иллюзии, был ненастоящий я, понимаешь?

Мэри прикладывает холодную ладонь к его пылающему лбу.

— По-моему, ты бредишь, — произносит она огорченно и, подавшись вперед, берет из миски со льдом заготовленный компресс. — Вот так лучше?

— Я серьезно, — он ненавидит компрессы, но из ее рук готов принять что угодно, лишь бы она поверила. — Мне нужна ты, Мэри, и больше никто. Я просто слишком убедительно играю дурацкую роль.

— Талант, — отзывается Мэри насмешливо, но в голосе звучат нотки стали. — Отдохни. Я пойду заменю лед, этот совсем растаял.

Конечно, она не хочет с ним разговаривать, и лучше пока что оставить ее в покое. Она и сама едва пережила свой страх и те ужасные дни и ночи в подвале. Он пробыл там всего пять дней, и его особенно не трогали, выместив всю злобу, но он полностью ощутил ту безнадежность, что мелькала на лице Мэри в мире иллюзий.

— Я победила Мальсибера, — произносит она сурово, забирая миску со льдом. — Я отвоевала свою сторону в той истории на пятом курсе.

— Мэри, посиди еще рядом, — просит он, прислушиваясь к ее неровным шагам. — У меня пока нет сил поворачиваться и успевать за твоими движениями. Пожалуйста.

Слышится тяжелый, неуверенный вздох, потом стук миски, и Мэри возвращается на свое прежнее место, только теперь она садится не на ковер, а на кровать и смотрит на него сверху вниз, и во всем ее облике сквозят неуверенность и сомнение. Придется приложить усилия, чтобы вернуть ту Мэри, которую он встретил в кабинете Дамблдора осенью.

— Ты красивая, — замечает он тихо и все-таки поворачивается через боль, чтобы лучше ее разглядеть. — Очень красивая.

Мэри как-то странно поджимает губы, касается рукой волос, рассыпанных по плечам, опускает и поднимает глаза и вдруг произносит — решительно, словно готовила эти слова давно:

— Я думаю, Северус, нам лучше остаться друзьями. Мы начинали с дружбы, и я уверена, что дружбой нужно и закончить или хотя бы продолжать, — у нее трясутся пальцы. — Ты прекрасно понимаешь, что Реддл вернется, рано или поздно, и я второй такой игры не выдержу. Я могу сражаться, я могу преодолевать, могу что угодно — но не терзать свое сердце. Меня уже предавали все: отец, первый возлюбленный, а матери на меня плевать — я и так собирала себя по кускам, чтобы быть жизнерадостной и сильной Мэри. Лучше жить тихо и спокойно, чем постоянно сомневаться.

Северус вытаскивает руку из-под одеяла, чтобы коснуться ее, но Мэри отодвигается.

— Чушь какая, — произносит он сердито. — Я жил тихо и в мечтах, и ничем хорошим это не закончилось.

Мэри поднимается на ноги и уходит к дальнему концу кровати. Кажется, она верит тому, что говорит. Или хочет верить.

— То, что было между нами — было просто нетерпением сердца. Знаешь, неким желанием помочь другому, сделать его жизнь чуточку светлее. И то, что случилось между нами в твоей спальне — тоже было голосами нетерпеливых сердец. Потребность в близости, потребность в ласке, в выплеске эмоций — помнишь, какие мы были жадные до наслаждения? — и больше ничего. Поэтому я уверена, что остаться друзьями будет лучшим решением. И не нужно пытаться меня переубедить.

Северус устало выдыхает. У него еще нет сил бороться с упрямством Мэри, и он только ворчливо замечает, стараясь казаться невозмутимым, но страх окутывает все его тело:

— Чушь какая. Ты просто боишься и сомневаешься в том, что я тебя люблю.

— А ты ни разу не говорил мне, что любишь — и я запрещаю говорить что-то сейчас, уже поздно, — Мэри упирается невидимым рогом, и Северуса это немножко сердит.

— Заметь, что ты тоже не говорила ничего подобного, — возражает он резонно. — Но в этом нет необходимости, потому что я знаю и чувствую, что ты меня любишь. За нелюбимым не приходят в дом, где тебя пытали, хотя у тебя на это недостаточно сил.

Мэри вскидывает голову, словно кельпи.

— Я приходила отомстить.

— Вот как, — Северус устало прикрывает глаза. — Хорошо, пусть так. Мне кажется, у тебя в голове черт знает что происходит, но для того, чтобы с этим разобраться, мне нужно встать с этой чертовой кровати.

И он морщится от сильной боли в ребрах. Он помнит оскал Мальсибера, который, опустив палочку, пустил в ход свои бычьи ноги.

Мэри тут же оказывается рядом и, взяв с тумбочки чашку с зельем, подносит к его губам.

— Пей, это обезболивающее.

— На чабреце?

— На ромашке, — Мэри нюхает чашку. — На чабреце лучше?

— Нет. Просто сильнее, — Северус откидывается на подушку и снова смотрит на нее. — Раз уж мы остаемся друзьями, то ты можешь посидеть возле меня хотя бы по-дружески?

Мэри отрицательно качает головой и, поставив чашку обратно на столик, уходит на кухню и весь оставшийся вечер гремит там посудой, что-то готовит и слушает музыкальное радио.

Северусу ничего не остается, как лежать и прислушиваться к этим звукам и гадать, почему Мэри так боится любви. Он был уверен, что она станет сердиться, может быть, даст ему еще одну пощечину, накричит или кинется с кулаками, как это любят женщины, и все закончится поцелуями и обещаниями никогда не расставаться. Вполне себе как в романах матери.

Но Мэри предлагает дружбу, хотя он видит боль в ее глазах. Неужели она действительно считает, что он все еще любит Лили? Устав от мыслей, он проваливается в глубокий сон и не знает, что Мэри, вернувшись в комнату, садится рядом с ним и долго вглядывается в его лицо.

Северус

Следующую неделю Мэри усиленно притворяется, что все замечательно: она ведет себя спокойно, часто улыбается и иногда шутит, но только в ее глазах не видно смеха. Когда Северусу становится лучше, они играют в шахматы — как и раньше, в замке, и Мэри незаметно, но усердно избегает даже случайных прикосновений.

Северус не решается заговорить о своих чувствах и считает, что Мэри нужно время. Время не лечит, но дает возможность забыть и простить. Он и сам большей частью молчит или читает «Пророк», заходит к матери в «Сладкое королевство» и полагает, что к занятиям в школе он пока не готов вернуться. Дамблдору приходится заменять его на зельеварении, отчего его борода иногда окрашивается в синий, а иногда — в зеленый цвет.

— Думаешь оставаться в школе и дальше? — спрашивает Мэри одним майским вечером, когда они сидят на низкой скамейке на лужайке, что располагается за задней частью дома.

Северус задумчиво смотрит на сорняки, заполонившие небольшой клочок земли вперемежку с вездесущими одуванчиками.

— Мне бы не хотелось, но придется, — произносит он тихо, глядя на нее искоса. — Если Лорд вернется, он должен быть уверен, что я оставался при деле и шпионил за Орденом. Кроме того, куда еще меня возьмут с Меткой? Точно не в Министерство, им порченные не нужны. Устроиться в Косой переулок или, хуже того, в Лютный? Можно, конечно, но просто торговать я не умею, а изготавливать яды на заказ не имею желания. А что ты думаешь делать?

Мэри закусывает губу, размышляя. Ее волосы собраны в низкий пучок, и свободные пряди у лица придают ей невероятно романтический вид.

— Понятия не имею. Дамблдор предлагает остаться и заодно закончить курсы мракоборцев в следующем году. А там — посмотреть.

Северус сглатывает. Мракоборцы! Эта профессия всегда будет опасна, исчез Лорд или нет. Мерзавцев полно в любые времена.

— А ты сама что хочешь?

— Думаю поехать к матери, попробовать поработать с драконами, — Мэри дергает уголком рта. — Как я могу рассказывать студентам о существе, которого никогда не видела? Совершенно непрофессионально.

— Надолго? — у него во рту все пересыхает. Дьявол, как ее переубедить! Как ей сказать, что он ее любит — так, чтобы она поверила?

Мэри нерешительно срывает травинку и вертит в руках.

— На год или два. А потом вернусь, закончу курсы, буду подрабатывать в школе и гоняться за преступниками. Можно устроиться в отдел ликвидации, это чуть проще.

— Мэри, — начинает он, и она тут же поднимается и отряхивает мантию, не желая его слушать. — Ты уже уходишь?

Она смотрит на него пристально: что-то в ее глазах говорит ему, что она никак не может решиться — ни на что. И он тут же смягчается. Время, дать ей еще немного времени, не лезть со своими дурацкими словами.

— Я сбегаю в Хогвартс и вернусь, — говорит она отчего-то лукаво. — Дождешься или пойдешь к матери? Они с Гарри как раз должны пойти гулять, можешь составить им компанию. Я ненадолго, вернусь часа через два. И не забудь выпить настойку! Справа, у раковины, в синей кружке.

Последние слова долетают до него уже из холла, и Северус, посидев несколько мгновений, выходит в кухню. У настойки омерзительный привкус, но он покорно выпивает ее залпом, а затем, держась за стол от головокружения, решает навестить мать и ребенка, из-за которого случаются одни неприятности. Он никак не может преодолеть к нему странную неприязнь.

Мать встречает его холодно, держа Гарри за руку, и тут же обводит внимательным взглядом. Северус, в свою очередь, думает о том, как сильно изменилась ее жизнь с того самого дня, как Лили оказалась в Паучьем Тупике.

— Уже ходишь, быстро Мэри тебя на ноги поставила, — замечает Эйлин угрюмо, но все-таки проводит рукой по его плечу. — Я рада, что ты здоров. Когда тебя только принесли, зрелище было неприятное. И куда вас, мальчишек, только тянет вечно: в сражения и войну…

Северус садится на корточки рядом с Гарри: тот крепко держит в маленьком кулачке палочку от леденца. Губы у него липкие, и щеки перемазаны чем-то похожим на тыквенный суп.

— Привет, — говорит Северус через силу. — Помнишь меня?

Гарри испуганно морщится и прижимается к ноге Эйлин, обхватывая ее своими ручонками. Слишком много людей оказываются вокруг него и периодически меняются, что, конечно, сбивает с толку этого ребенка, которому нет еще и двух лет.

— Мама, — произносит Гарри тихо и засовывает леденец в рот.

— Мама скоро выздоровеет, — уверяет его Северус и делает неуклюжую попытку потрепать его по волосам, но малыш снова прячется за Эйлин. — Как хочешь, и так вечные проблемы из-за тебя…

Мать сурово одергивает его одним взглядом, и Северус только молча и раздраженно разводит руками. Пройдя по покрытым брусчаткой улицам Хогсмида, они сворачивают на лужайку, где услужливый Аберфорт устроил детям песочницу с каким-то магическим песком, который никуда не исчезает, и притащил целую горку разноцветных формочек.

— Хочу играть! — произносит довольный Гарри и плюхается внутрь, загребая руками золотистый песок. Формочки плавают вокруг него по воздуху.

— Играй, милый, — Эйлин садится на скамейку и поворачивается к Северусу; ее желтоватое лицо выглядит обеспокоенным и уставшим. — Ты сказал Мэри самое главное?

— Она не собирается меня слушать.

— Еще бы! Над ней издевались по твоей вине и беспечности, — мать ясно сердится, сверкая глазами. — Ее чуть не изнасиловали, но она, конечно, тебе это не рассказала, уж слишком больно. Эта сволочь Мальсибер… Гарри, а вон фиолетовая формочка, твоя любимая! Хватай!

— Я не знал. Мне показалось, что прошло мгновение, и я уже…

— Ты вечно не знаешь ничего из того, что должен знать, — мать продолжает сердиться. Северус ни разу не видел ее такой раздраженной. — Вам, мужчинам, легко: наваляли вам по полной, вы покряхтели, настоек попили — и здравствуйте, я снова хорош, как и не бывало. А она девушка, черт тебя подери. Она сейчас всеми руками от тебя отбивается, потому что ее трогал другой против ее воли, а ты об этом и не знаешь.

Он опускает голову. Внутри хаотично носятся мысли, и поведение Мэри, ее странное предложение остаться друзьями становится понятнее. Она просто боится, вот и все. Нужно убедить ее, что с ним она будет в безопасности, что он никогда…

Мать дергает его за рукав, вырывая из мыслей, и молча кивает в сторону дороги: Мэри идет им навстречу, катя перед собой инвалидную коляску — самую обычную, маггловскую, — и в ней он замечает отца.

Оцепенение проходит не сразу, но через несколько секунд он уже опускается на колени рядом с отцом и всматривается в его непонимающее лицо с отсутствующим взглядом. Мать не двигается с места, оставшись на скамейке.

— Я нашла его у Лестрейнджей, — тихо говорит Мэри, глядя куда-то вдаль. — Они, видимо, держали его на всякий случай, а потом забыли о нем. К сожалению, он пока что совершенный овощ, и мадам Помфри снова пообещала уволиться после того, как поставит его на ноги.

— Нужно поднять ей жалованье, — бурчит Северус, слушая ее вполуха, потому что голова собирается взорваться от эмоций. — Он жив, Мэри! Благодаря тебе. Откуда коляска?

— Купила в обычном магазине, — скромно отвечает она, и Северус, вскочив, с жаром сжимает ее руку, касается пальчиков — и она замирает, глядя на него вопросительно.

— Мэри… — он начинает снова, но она тут же выдергивает руку, поворачиваясь к Эйлин, и Северус опускает взгляд на отца: он смотрит рассеянно, в никуда, одна его рука безвольно свешивается с подлокотника, вторая прижата к груди. Но он жив. Даже если он полностью не сможет прийти в себя и останется в коляске, но сможет понимать и говорить, это будет победой. Нет, не победой — преодолением. Все, думается Северусу, в жизни — это преодоление, и, главным образом, себя.

Если ничего не преодолевать, то остается только бег на месте. И он, незаметно подавшись вперед, снова сжимает руку Мэри.

Мэри

Ей снова снятся эти остервенелые глаза: жадные, злые и вожделеющие, ей снится, что ее касаются эти руки: потные, толстые и чужие. Вскрикнув, она резко садится на кровати, и по щекам текут слезы отвращения.

Северус оказывается рядом почти мгновенно, метнувшись к ней из гостиной. Часы тихо бьют четыре утра.

— Это просто кошмар, — убеждает он тихо, но Мэри, поддавшись страху, прижимается к нему всем телом. — Просто кошмар.

В его объятиях тепло, уютно и надежно, и они долго сидят так почти без движения. Мэри вдыхает родной запах полыни, а горячие ладони Северуса едва ощутимо гладят ее по спине.

— Ты не уйдешь? — спрашивает она чуть слышно.

— Нет, — заверяет он уверенно, щекоча дыханием ее шею. — Я здесь, с тобой.

Мэри прижимается к нему еще сильнее. Когда она наконец отстраняется, чтобы взглянуть в его глаза, то замечает в них огоньки. Он отметил тогда, что она тоже не сказала ему о своих чувствах, требуя их взамен, и это было больно слышать, но справедливо. Нельзя требовать любви, не любя в ответ.

— Слушай, — начинает она неловко и тут же замолкает, потому что в соседней комнате просыпается Гарри и начинает плакать. — Черт, что-то снова случилось. Ты вернул ему собачку перед сном?

Северус смотрит на нее озадаченно, и Мэри, позабыв все страхи, улыбается. Забота о ребенке дается ему с трудом, плач раздражает, но Эйлин заявила, что не может работать в магазине с ребенком на руках, так что Мэри пришлось взять все на себя. В конце концов, это отвлекает от ненужных мыслей, потому что времени на них просто не остается.

— Собачку?

— Он потерял собачку, — терпеливо напоминает Мэри, вылезая из кровати, — я просила тебя ее найти. Посмотришь?

Северус, закатив глаза, идет в гостиную и через пять минут возвращается с черной плюшевой собакой, разглядывая ее с некоторой неприязнью.

— На Блэка смахивает, — замечает он и, отряхнув ее, протягивает ревущему Гарри. — Знаешь, с одной стороны, он меня раздражает. С другой — ему и двух нет, а уже столько пришлось пережить, хотя он и не понимает. И то, что его отец погиб, уже не исправить.

Мэри кривит губы, пытаясь удержать едкие слова, но не справляется с собой:

— Возможно, у него будет другой отец. Ты об этом не думал? Лили двадцать два, молодость быстро забывает о боли. Год, другой, третий — и она снова выйдет замуж. Ты же не можешь всерьез думать, что она останется вдовой до конца жизни.

Северус не отвечает, молча глядя на Гарри, потом как-то странно кивает и невозмутимо спрашивает:

— Хочешь, я останусь у тебя в спальне?

— Нет. Иди спать, я уложу Гарри. И еще: ты можешь завтра отвести его к Лили? Она прислала сову и пока не в силах сама добраться к нам. А я завтра не смогу, нужно заглянуть в Министерство. Потом я приду к вам и заберу его домой, и ты сможешь побыть вместе с отцом.

Слова о своих чувствах, которые готовы были вырваться там, в спальне, снова смешиваются в голове. Мэри отчаянно трет виски, пытаясь избавиться от нахлынувшей головной боли. Гарри капризничает, и как она ни пытается уложить его, ничего не выходит, а стрелки часов уже движутся к пяти. Ей нужно выспаться перед завтрашним разговором в Министерстве, а из-за Гарри она не спит уже третью ночь.

— Что с ним такое? — спрашивает она устало, когда не сомкнувший глаз Северус осторожно заглядывает к ним. Он уже почти выздоровел, и только бледная кожа и долгий сон по утрам еще напоминают о произошедшем.

Северус садится у кроватки Гарри и наблюдает за ним с таким интересом, словно тот — звереныш в зоопарке.

— Давай пойдем к матери, она точно знает.

— В пять утра?

— Может быть, это зубы? — неуверенно спрашивает Северус, глядя, как Гарри усердно пихает плюшевую собаку в рот. — Эй, что у тебя болит?

Гарри только мотает головой. Из-за всех этих происшествий он говорит меньше слов, чем должен, и вообще не очень хорошо проявляет эмоции, особенно в компании Северуса, потому что отлично понимает, что ему не рады.

— Ты прав, — Мэри торопливо бросается к столу, листает детский справочник и стучит пальцем по раскрытой странице. — У него же самые последние зубы лезут. Или предпоследние.

Северус подхватывает ребенка под руки и несет его с собой на кухню. Гарри вцепляется руками в его черные волосы и на минуту перестает плакать.

— Мы сварим зелье, которое облегчает боль, — Мэри наблюдает, как Северус быстро оценивает наличие ингредиентов в шкафчике. — Осторожно, парень, это ухо свиньи, не вздумай его жевать, а это змея, еще хуже…

Мэри сажает Гарри в высокий стульчик, и они оба увлеченно смотрят, как Северус умело взвешивает и перемешивает ингредиенты, а потом кидает их — один за другим — в маленький котелок. Стрелка часов подходит к шести, когда зелье, синее на цвет и пахнущее карамелью для отвлечения внимания, появляется перед Гарри на столе.

— Давай ты выпьешь, а я завтра куплю для твоей собачки второго друга, — обещает он, доставая ложку. — Честное слово.

— Дуем, чтобы остудить, — говорит Мэри и складывает губы трубочкой. — Помогай!

Напоив ребенка зельем и уложив его спать, они сонно садятся на диван в гостиной и устало смотрят друг на друга.

— Через час вставать, проще уже не ложиться, — Мэри широко зевает, прикрывая рот ладонью. — Давай просто останемся здесь? Не хочу никуда идти.

И она забирается с ногами на диван, отключая все сомнения и недоверия. Северус обнимает ее за плечи, и Мэри кладет голову на его грудь, теперь пахнущую карамелью. Они оба впадают в сонное полузабытье, пока кукушка в часах не будит их своим озорным криком.

Северус

Лили уже разрешено выходить на прогулки, и теперь они встречаются около хижины Хагрида: Лили играет с Гарри, а Северус занимается отцом, только начинающим различать окружающий мир. Потом Мэри, если у нее есть свободное время, приходит за ними, и они идут в Хогсмид в «Сладкое Королевство», чтобы угостить ребенка сладостями.

Так проходит половина мая. Единственное, что его огорчает, так это поведение матери: как он ни пытается привести ее к отцу, она отказывается и сразу прячет глаза. Может быть, она боится, что ее заставят ухаживать за инвалидом, а может, ей его жаль, но она не хочет это показывать…

— Смотрю, вы неплохо поладили, — Лили поправляет воротничок на рубашке сына.

Она еще не окрепла: кожа ее, местами красноватая, придает ей несколько болезненный вид, и руки все еще забинтованы до локтя.

— Мадам Помфри называет меня Франкенштейном, — Лили смеется: ее белые зубы остались невредимыми. — Я рассказала ей сюжет, и теперь она называет меня только так.

Северус усмехается.

— Ты похожа.

Лили сердито толкает его локтем: совсем как в детстве. Однажды после такого толчка он улетел в куст крапивы.

— Что за интересные сказки ты ему читаешь? Он вчера все повторял про Русалочку. Ты нашел маггловскую книгу?

— Наверное. Честно говоря, в два часа ночи я не разбираю, кто написал эти сказки, — замечает Северус скептически. — Главное, что они работают, пусть их автор хоть сам Грин-де-Вальд.

Гарри замечает Хагрида, несущего какую-то пушистую зверюшку, и со всех ног бежит к нему, раскинув руки.

— Осторожнее там! Следите за лукотрусами! — кричит Лили вслед, и Хагрид понимающе кивает, подхватывая Гарри за шиворот рубашки. — У вас есть полчаса!

И она поворачивается обратно к Северусу, стоящему рядом с отцом. Им давно нужно поговорить, но они оба сознательно оттягивают этот момент, потому что оба не знают, чем может закончиться разговор.

— Ты все еще ненавидишь меня? — тихо спрашивает Лили, заглядывая в его глаза. — Только ответь честно, Сев.

— Нет, — он сглатывает. — Ненависть ушла, оставила за собой просто опустошение. Отец жив, и ты не была виновата в том, что с ним случилось. И Гарри не виноват, но мне пришлось приложить много усилий, чтобы заставить себя прикоснуться к нему.

Лили на мгновение опускает голову.

— Он слишком похож на Джеймса — поэтому?

— Отчасти.

— Но ты действительно больше не любишь меня? — в ее глазах странная надежда, что он возразит и скажет обратное. — Последние две недели я так много думала, Сев. Лежала часами в этой чертовой палате и думала, думала… Я была очень несправедлива к тебе. Прости меня, если сможешь простить. Больно думать, что тебя ненавидит тот, с кем однажды ты был так близок.

Что это с ней? Снова ненужная жалость? Или на этот раз она говорит искренне?

— Я тебя прощаю, — произносит он приглушенно, глядя в ее взволнованное лицо, потом протягивает руку, как после ссоры в их детстве: — Мир?

Лили горячо сжимает его руку своими тонкими длинными пальцами, а потом обнимает руками за шею и прижимается к его груди. Северус замирает, слыша, как сильно бьется ее сердце. Еще полгода назад он все бы отдал за такое объятие, он бы даже попытался ее поцеловать, но сейчас он вдыхает запах ее волос — запах ромашкового шампуня — и ничего не чувствует, кроме отголосков старой привязанности. А потом Лили чуть приподнимается и целует его в щеку.

— Я бываю невозможной, я знаю, бываю злой, принципиальной, жесткой, — говорит она быстро. — И в той ситуации с Джеймсом на пятом курсе я была неправа.

— Я оскорбил тебя.

— Мы были подростками.

— Я стал Пожирателем, чтобы впечатлить тебя, — бурчит он тихо. — Что может быть глупее этого?

— Тебе казалось это правильным.

— Вот именно, — подхватывает он, — казалось!

Он разжимает руки, и Лили приходится сделать шаг назад, поправляя чуть сползшие бинты. Часы на башне показывают, что приближается время обеда, и Лили пора возвращаться в Больничное крыло. Они обмениваются взглядами, и Северус вздыхает, ища Мэри, но нигде ее не находит.

— Я отвезу его сама, — предлагает Лили, берясь за ручки коляски, и вдруг становится серьезной. — Так что насчет любви?

— Ты как МакГонагалл на заседании, — начинает он, но Лили смотрит на него выжидающе, и тогда он просто отрицательно качает головой. — Там в сердце угли, понимаешь? Я не могу, Лили. Да и зачем тебе моя любовь.

Может быть, для того, чтобы не чувствовать себя одинокой. Даже если у тебя есть чья-то ненужная любовь, жизнь становится чуть светлее, но он не собирается ей врать. И он опускает глаза на отца, желая ему хорошего вечера. По прогнозам мадам Помфри отец, скорее всего, останется в коляске, но сможет разговаривать и думать — во всяком случае, на необходимом уровне, и это самое главное. Позавчера они с Мэри ездили смотреть на особняк снаружи: Мэри все больше молчала и куталась в мантию, а Северус рассматривал старые цветущие яблони.

Не дождавшись Мэри, он берет Гарри за потную ладошку, и они оба машут Лили несколько долгих минут, постоянно оглядываясь. Шагая к Хогсмиду, Северус размышляет, что нужно потихоньку решать насчет интерьера старинного дома: галерею с картинами предков и семейную посуду можно оставить в качестве памяти, а вот все остальное: сгнившую мебель, старые скрипучие полы, кровати с балдахинами — разрушить и обставить комнаты по-новому. Для этого нужно проверить, сколько денег осталось у бабки в Гринготтсе и что можно на них позволить.

Гарри что-то напевает по дороге, но Северус даже не старается прислушиваться. Май сулит надежду на новую жизнь, на обновление, на счастье, и он не собирается ее упускать.

— Дождь! — Гарри тычет пальцем в небо, которое из светло-голубого вдруг становится темно-сизым. Вдалеке сверкает молния, и сразу над головой раздается раскат грома.

Северус ускоряет шаг, и Гарри приходится почти бежать, чтобы успеть за ним; они появляются на пороге, когда крупные капли тяжело падают на сухую землю. Поднявшийся ветер играет с голубыми занавесками на кухне.

— Мэри! — громко произносит Северус, снимая с Гарри рубашку и вытаскивая из шкафа свежую. — Не крутись, постой. Рисовать хочешь? Или хочешь есть?

— Рисовать! — заявляет Гарри, который терпеть не может суп, как и все нормальные дети.

Оставив его с красками, Северус проходит в спальню, потом в кабинет и только потом находит Мэри: она ловко снимает белье с веревок на заднем дворике. Крупные капли продолжают падать, и ветер лихо закручивает простыни.

Снова грохочет гром.

— Почему ты не пришла? — Северус бросается ей помогать и замечает, как сильно сжаты губы Мэри. — Что случилось?

Она резко сдергивает наволочку с веревки, ломая прищепку, и привычным движением палочки отправляет ее в соломенную корзину.

— Ничего, правда, — говорит она через силу, и в ее глазах прибавляется льдинок. — Я видела вас там, у Хагрида. Вы обнимались, и потом — я не стала смотреть, я ушла. Знаешь, Северус, я не такая огненная, как Лили, и не такая потрясающая, но я считаю, что заслуживаю лучшего и уж точно не собираюсь становиться номером два, если номер один вдруг снова передумает! С меня хватит. Я завтра же уезжаю к матери. И знать ничего не желаю ни про Хогвартс, ни про Лили, ни про Пророчество — я устала и прошу оставить меня в покое!

Он пытается поймать ее, размахивающую руками, рассмеяться, объяснить ей, что он любит ее, но Мэри отчаянно вырывается.

И в это мгновение на них обрушивается ливень.

Мэри

Оба промокают мгновенно, промокает оставленное в корзине белье, но Северус не выпускает ее из объятий. Он держит ее за плечи, потом обхватывает ладонями лицо и порывисто целует.

Мэри пытается вырваться, сердито глядя в его лицо.

— Прекрати, — говорит она, смахивая дождь со щек, но Северус упрямо трясет головой.

— Лили спросила, люблю ли я ее, и я ответил «нет», — он смотрит на нее взволнованно. — Потому что я люблю тебя, Мэри. Я страшно виноват перед тобой, у меня отвратительный характер. Но я люблю тебя, глупый эльф из болота. Пожалуйста, поверь мне и прости.

С ее волос ручьем льется вода. Гроза приближается, молния сверкает где-то над ними, и Северус, взяв ее за руку, уводит ее за собой на маленькое крыльцо. Мэри вцепляется в его руку, не желая отпускать, и дождь смешивается с ее собственными слезами.

— Правда? — спрашивает она совсем как ребенок, впиваясь в него взглядом, и Северус утвердительно кивает. — Правда?

И тогда она подается вперед и утыкается в его насквозь мокрую рубашку. Ливень смывает с нее обиду, и боль, и тайную ревность, и все, что стояло между ними — и она готова поверить ему.

— Я тебя люблю, — шепчет она так, чтобы он услышал, и его сильные руки крепко прижимают ее к себе. — Нужно было сказать это еще давно, как только я почувствовала, что ты мне нужен, что я хочу быть рядом с тобой.

Промокшие, но счастливые, они входят в гостиную, где к ним тут же подбегает Гарри и протягивает свой рисунок.

— Похож на тебя, — замечает Мэри, рассматривая семью из мамы с рыжими волосами, папы с черными, торчащими во все стороны, и ребенка.

— Больше смахивает на Регулуса, — многозначительно подмечает Северус и, подхватив Гарри, сажает на детский стул. — Пришло время супа. А нам с Мэри я приготовлю мятный чай. Еще не хватало простыть после майской грозы.

Мэри расставляет чашки, думая о том, что ей бы очень хотелось остаться с Северусом наедине, но Эйлин работает, а Лили еще не полностью выздоровела, чтобы целыми днями возиться с ребенком. И она, вздохнув, только пожимает под столом горячие пальцы Северуса.

Только ночью они могут прийти друг к другу: на цыпочках, прислушиваясь к каждому шороху. В этот раз они оба не торопятся, изучая друг друга, делясь всем, что накопилось на душе, но еще не было высказано. Первые мгновения Мэри не может заставить себя отдаться чувству целиком, но как только Северус касается ее, она прикрывает глаза, позволяя себе выкинуть из головы все дурные мысли. Есть она, он и эта комната с горящим камином, а за окном — барабанящий дождь.

— Мечтал о тебе с самого возвращения из особняка, — признается Северус, гладя ее обнаженные плечи. — Хотел тебя безумно, а ты порхала рядом, невозмутимая, а потом предложила остаться друзьями. Мэри, никогда так больше не говори.

Она со смехом накидывает ночную рубашку, и Северус тут же морщится.

— Где только ты их находишь? — и он тянет за атласный бантик. — Снимай немедленно, я еще не насмотрелся.

Мэри улыбается, выполняя его просьбу. После того, как они сказали друг другу о любви, все в мире стало так просто и легко. Когда тебе больно, мир кажется невероятно сложным.

Северус

В последний день мая, уже разбирая итоговые письменные работы, оставленные ему Дамблдором, он получает сову от Лили и быстро пробегает письмо глазами. Мэри занимается сбором вещей и рисунков, складывая в чемодан то, что может пригодиться в новом доме.

— Я ненадолго увижусь с Лили, — произносит он негромко и берет с вешалки мантию. Мэри тут же выпрямляется, зажав в руке старый свитер. — Это важно, но я быстро вернусь. Тебе, кстати, она передает привет. Не хочешь со мной?

— Я не могу сейчас все бросить, — Мэри чуть натянуто улыбается. — И потом, мы вчера два часа проболтали у Помфри. Попозже, ладно? Поцелуй Гарри за меня.

Северус, конечно, не собирается никого целовать. Накинув мантию, он трансгрессирует с порога на площадь Гриммо, а оттуда — на шумный и людный вокзал Сент-Панкрасс. Нужная платформа — как обычно, в самом конце, но у него в запасе еще остается время, и, слегка поплутав, он все же находит Лили у поезда.

Первое, что бросается в глаза — ее короткие волосы, остриженные до плеч, затем — голубой свитер и джинсы. Сейчас Лили, уже отпустившая прошлое, снова кажется ему красивой.

— Сев, — произносит она улыбаясь. — Я уже думала, что ты не придешь.

— Надолго уезжаешь? — спрашивает он, рассматривая выступившие на ее щеках веснушки.

— Даже не загадываю, — Лили ласково треплет Гарри по голове. — Ему будет не хватать твоих сказок, но я купила несколько книг с собой. Сев… Ты не хочешь поехать с нами? Хотя бы на лето.

И в ее зеленых глазах — вопрос.

— Я остаюсь с Мэри. И отец еще не выздоровел, а мать им заниматься не станет, — отвечает он спокойно, и Лили быстро прячет огорчение за улыбкой. — Но я знаю, кто точно хочет оставить Англию за спиной.

Лили внимательно следит за поворотом его головы: Регулус, притаившийся за кирпичной колонной, выходит на свет с небольшим чемоданом, смущенно разводя руками.

— Если ты не против, разумеется, — произносит он, глядя на ее удивленное и одновременно радостное лицо, — я с удовольствием составил бы вам с Гарри компанию. И я взял его любимую резиновую белку для ванны, которую ты забыла на Гриммо.

Лили едва заметно краснеет и отводит глаза. Северус негромко хмыкает, наблюдая за подтверждением своих мыслей, на которые его случайно навела Мэри. О, Лили не останется одна до конца своей жизни! Одиноким измученным сердцам нужна любовь.

— Тебе очень идет эта прическа, — негромко замечает Регулус, с любопытством разглядывая Лили с ног до головы, словно видя впервые. — И эти веснушки… Не думал, что у тебя могут быть веснушки.

Она краснеет еще сильнее и хватается за ремень сумки как за спасательный круг.

— Сириус знает, что ты сбегаешь со мной?

— Нет.

— Он нас убьет, — Лили довольно смеется. — Получается, мы бросили на него Кричера заодно с пустым домом на Гриммо. Он же там с ума сойдет!

Регулус пожимает плечами.

— Он занят восстановлением своего портрета на гобелене, ему точно не до нас, — он уверенно берет Лили за руку и, кивнув Северусу, поворачивается к черно-красному поезду. — Нам пора. Передай привет Мэри!

Северус дожидается, пока поезд, извиваясь змеей, не теряется из виду в сизой дымке утра. Некоторое время он стоит на опустевшей платформе, сунув руки в карманы брюк, потом покупает у цветочницы букет хризантем и идет пешком до Косого переулка, чтобы заглянуть в Гринготтс, а потом — до Кингс-Кросса, чтобы отправиться в Хогсмид поездом. Мимо летят поля и деревушки, мелькают люди и животные, облака несутся с огромной скоростью ему навстречу. Прислонившись лбом к стеклу, Северус думает об ушедшем годе, и мысли постоянно возвращают его к Мэри.

Всего-то и нужно было приоткрыть сердце, чтобы почувствовать, и открыть глаза, чтобы увидеть. Так легко сказать и так трудно сделать.

— Привет, — говорит он, останавливаясь в дверях с букетом.

Мэри, продолжающая раскладывать вещи, поднимает на него глаза и тут же улыбается.

— Спасибо, — она берет цветы и вдыхает нежный аромат. — Я вот думаю, получится ли у меня вырастить что-нибудь свое? Никогда не занималась садоводством. Как дела в городе?

Северус неторопливо вешает мантию обратно на крючок.

— Лили уехала с Регулусом, — произносит он и наблюдает искоса за реакцией Мэри. — А я зашел к гоблинам. Пожалуй, суммы нам хватит и на перестройку дома, и на что-нибудь еще.

— А ты не хочешь предложить часть денег Эйлин?

— Хочу. Но она не возьмет, — Северус подходит к Мэри и обнимает за талию. — Так ты не уедешь в Румынию?

— Нет, — Мэри смотрит на него лукаво. — Дамблдор сказал, что предложил Сириусу место преподавателя по Защите от Темных искусств на будущий год. Я ни за что не собираюсь пропустить это зрелище! Кроме того, ты же останешься в школе….

Северус прикрывает глаза и тихонечко стонет. Блэк будет работать в Хогвартсе! Дьявол!

Мэри звонко смеется и целует его, чуть приподнявшись на носочки.

— Ты обещал показать мне план дома, — напоминает она. — Я уже хочу представить, как будет выглядеть наша комната.

Северус усмехается и достает из кармана старый пергамент с замусоленными краями. Их комната, да. Как-нибудь потом, не сейчас, конечно, он соберется с силами и сделает Мэри предложение — так, на всякий случай. Чтобы никакие Блэки и никакие Люпины не смогли бы за ней ухаживать.

— Дом огромный, — говорит он довольно и целует Мэри в висок. — Как думаешь, там останется место для моей лаборатории? Жалованье в школе не такое уж и большое, а я могу разрабатывать редкие зелья, с которыми почти никто не умеет работать. Лишние деньги не повредят.

Мэри уже не слушает, разворачивая план дома. На самом деле, она разворачивает план их будущего.

Эпилог

В жаркий июльский полдень они собираются под старыми яблонями. Северус с Ремусом, который пришел взглянуть на дом, устанавливают там большой стол и расставляют стулья, вытащенные из старой кухни.

Тобиас, по-прежнему в инвалидной коляске, читает книгу из библиотеки Принцев. Он с трудом уговорил Северуса оставить библиотеку в полноценном виде и теперь целыми днями погружен в историю магии, гоблинов, домовиков, заклинания — во все, что раньше казалось ему отвратительным.

— Северус, — Тобиас закладывает книгу пальцем.

— Да, пап, — Северус опускается перед ним и смотрит на обложку книги. — Ты про Основателей Хогвартса читаешь?

— Весьма занятное чтение, — отец кладет дрожащую руку ему на плечо. — Это что за молодой человек у нас в гостях?

— Ремус. Он учился вместе с Мэри. Один из немногих, с кем я могу поговорить. И еще он оборотень, — добавляет Северус невозмутимо. — Но ты не переживай, я варю ему специальное зелье, так что он абсолютно безопасен.

Отец придирчиво разглядывает Люпина, его поношенный жилет и протертые штаны.

— Позови его сюда и принеси мне сидр, если можешь. А про Основателей ваших я и потом дочитаю. Оборотень, надо же…

Люпин беззастенчиво отвечает на все неловкие вопросы, и когда Мэри выносит запеченное с овощами мясо, они усаживаются за стол. В саду тихо, над цветами, разноцветными пятнами разбросанными по участку, трудятся пчелы.

— Куда думаешь устроиться? — Мэри протягивает Ремусу вилку. — Дамблдор, кажется, хотел тебе помочь.

— Да, он пристроил меня в отдел работы с оборотнями, — Ремус благодарно кивает. — Не могу поверить, что я наконец смогу получать настоящую зарплату. Спасибо Северусу, конечно. Дамблдор может устроить меня куда угодно, но я не продержусь и двух месяцев без зелья.

Северус усмехается, но видно, что ему приятны эти слова.

— Потом сочтемся.

— Просторно у вас, — Ремус удовлетворенно откидывается на спинку стула. — После школы с ее Лесом и садом так трудно привыкнуть к жизни в квартирках, так что вам невероятно повезло. Если мои дела когда-нибудь пойдут в гору, поселюсь рядом с вами… Северус, у вас, кажется, незваный гость.

Эйлин, которая, конечно, не взяла денег матери, тихонько отворяет резную калитку и заходит внутрь. Она выглядит сейчас гораздо лучше, чем еще год назад, в Тупике. Северус сразу поднимается и приглашает ее присоединиться к обеду.

Улыбнувшись Мэри, Эйлин присаживается на краешек стула и слегка угрюмо замечает:

— Я вычитала в статье способ магического излечения последствий инсульта, — говорит она, исподлобья глядя на Тобиаса. — Но ты же никогда в жизни на это не согласишься.

— Напротив, — возражает тот и показывает ей книгу, лежащую рядом с ним на столе. — Вот, видишь, изучаю историю Основателей Хогвартса, а еще я знаю, кто такие гоблины, домовые эльфы и красные колпаки.

Эйлин молча приподнимает брови и переводит взгляд на Северуса.

— Я сейчас в чьем-то чертовом сне, да? — спрашивает она, и Мэри, не сдержавшись, смеется. — Ты читаешь про Основателей, дурья башка? А как же Папа Римский, он против не будет?

— Папы Римские связаны с магическим миром давным-давно, еще со времен Григория Великого, — авторитетно замечает Тобиас, и Эйлин, потянувшись к сидру, берет чистый стакан и молча наливает до самого верха. — Чем я хуже?

Северус обнимает Мэри за плечи, снова думая, что все они оказались здесь благодаря преодолению себя: своей гордыни, своей обиды, своего недоверия, своих страхов. Где бы они оказались сейчас, не рискнув сделать и шага?

В саду становится так тихо, что он слышит биение их нетерпеливых сердец.