Воспламеняющиеся вещества (гет)

Их пятнадцатая зима еще холоднее, чем та, которую разбойники Борки провели в замке, когда Бирк и Рони стали братом и сестрой. Вначале они не перестают заверять друг друга и любого, кто захочет слушать, что по-прежнему могут гулять в лесу, несмотря на становящееся всё толще одеяло снега и страшно колючий мороз. В конце концов, они уже не дети. Однако вскоре становится ясно, что даже самые закаленные разбойники не осмеливаются выходить дальше колодца, возвращаясь с покрытыми инеем бородами и смерзшимися ресницами, а однажды утром они слышат, как воет пролетающая стая друд, не сумевших сладить со жгучим морозом и ищущих более теплые места. Как бы они ни скучали по свободе, Рони и Бирк рады приюту толстых каменных стен и никогда не гаснущих очагов.

Но даже тогда они не сидят на месте, и когда от диких разбойничьих танцев начинают болеть ноги и руки, они понимают, что надо придумать что-нибудь новое и увлекательное, чем можно было бы занять себя долгой зимой. В итоге они принимаются исследовать забытые части замка, время от времени обнаруживая тайные комнаты. И порой совершенно теряются в коридорах так, что приходится ждать, пока другие обитатели начнут танцевать и пировать, чтобы пойти на шум. В другое время они играют или слушают безумные истории о золотых разбойничьих днях, или помогают с бесконечным разгребанием снега. Это занимает их примерно на месяц.

Что-то меняется в самое темное время года. Со своего первого лета в Медвежьей пещере Рони и Бирк практически неразлучны, общаясь с непринужденностью людей, знающих друг друга всю жизнь. Конечно, они ссорятся, как и всегда, но быстро мирятся. Этой зимой что-то меняется. Ни тот, ни другая не могут назвать ни одного особого события. Не происходит ничего значительного. Иногда они просто возвращаются после исследований порознь и не смотрят друг другу в глаза пару дней. Иногда они орут друг на друга из-за простой игры в кости или из-за того, чья очередь кормить лошадей. Вначале всё кажется обычным, но постепенно ссоры становятся хуже, пока не превращаются в драку. Однажды взрыв происходит из-за пропавшего кувшина. Всё начинается с нескольких резких слов, и вскоре они уже дерутся на каменном полу. Их растаскивают в стороны, всё еще шипящих друг на друга и яростно сверкающих глазами.

— Позорище, — говорит Борка Бирку, держа его лицо так, что на челюсти остаются белые следы от пальцев. — Драться с девчонкой.

— Я не слабое создание, которое нужно защищать, — рычит Рони из хватки отца. — Если кто из нас девчонка, так это он.

— Ты должен быть мужчиной, — говорит Борка своему кипящему сыну, — но до тех пор, пока ты так себя ведешь, ты лишь балованный, дурно воспитанный ребенок.

Бирк проглатывает сердитые слова и выходит наружу чистить снег, пока не перестает чувствовать руки. Хуже всего то, что отец прав: он уже не худенький быстроногий мальчик, каким был когда-то. Он теперь на голову выше Рони (за что она презирает и иногда даже обвиняет его, прекрасно зная, что он ничего не может с этим поделать), а его эльфоподобные черты изменились. Он знает, что должен стать мужчиной, но нисколько не чувствует себя таковым. Вместо этого он чувствует, что готов взорваться, и каким-то образом Рони, его дорогая сестра, только ухудшает дело.

— Ненавижу его, — шипит Рони, кулаками колотя тесто, которое месит. — Когда он находится в комнате, мне будто нечем дышать.

В конце концов, Бирк и Рони начинают избегать друг друга, поскольку становится невозможно быть вместе так, чтобы один из них в итоге не умчался в бешенстве. Хуже всего, что они скучают друг по другу, но снова и снова обнаруживают, что это ничего не меняет. Будто оба выдыхают некий легковоспламеняющийся газ, и искры слов неизбежно вызывают взрыв. Разбойники, в особенности их отцы, сходят с ума, будучи заперты в замке с детьми, которые обычно приносили им столько радости, а теперь словно превратились в двух пойманных злобных друд. Тем временем Ундиса обменивается с Ловисой понимающим взглядом. Признаки очевидны. Осталось недолго.

* * *

Когда, наконец, наконец, наступает весна, Рони и Бирк убегают из замка, словно дикие лошади, и уходят разными дорогами. Только несколько дней спустя они натыкаются друг на друга возле пруда. Они осторожно разглядывают друг друга, словно для них это в новинку. После нескольких неловких слов они ходят кругами. А потом из кустарника вываливается лисенок, мгновение таращится большими темными глазами на двух странных существ, тявкает и убегает прочь. Бирк и Рони смотрят друг на друга, лед трескается, и они начинают смеяться и бросаются друг другу в объятия.

— Как я счастлив снова найти тебя, — говорит Бирк, и птицы поют вокруг них, и всё такое живое, и зима, наконец, закончилась.

— Я тоже счастлива, — говорит Рони, лучезарно улыбаясь. — Наверное, всё дело было в зиме.

Бирк соглашается, но где-то глубоко внутри оба знают, что дело было не только в зиме, и что-то непоправимо изменилось, даже если пока они не могут дать этому название.

— Ужасно было так ссориться, — говорит Рони, хватая его за руки. — Но ты всегда будешь моим братом, правда, Бирк?

Возможно, именно тогда это происходит. На короткое мгновение у Бирка перехватывает дыхание, а слово «брат» жалит его, словно струя ледяной воды ранней весной.

— Всегда, — говорит он, и Рони видит, как тень пробегает по его лицу, и не понимает почему.

Она испускает свой весенний крик и убегает. Мгновение он стоит, застыв, глядя, как она мчится по залитому солнцем лесу. А потом устремляется за ней.

В тот вечер температура стремительно падает, и когда на следующее утро, наконец, восходит солнце, поля снова покрыты толстым одеялом снега. Рони просит Бирка поиграть с ней в кости, но он извиняется, сказав, что Ундиса просила помочь ей, и разворачивается, исчезая в лабиринте коридоров, прежде чем Рони успевает что-то спросить. Она смотрит ему вслед, пожимает плечами и просит Кнотаса поиграть с ней.

Бирк не возвращается, даже когда последние разбойники забираются под покрывала из волчьих шкур. Борка собирается на поиски, но Ундиса останавливает его. Хотела бы она поискать сына и поговорить с ним, но она знает: легче от этого не станет. Она знает: он больше никогда не произнесет слово «сестра».

* * *

Снег в конце концов снова тает, и на этот раз весна остается. Рони и Бирк большую часть времени проводят в лесу. Иногда они ссорятся, а иногда возникают странно тихие мгновения, когда ни тот, ни другой не знают, что сказать, но в основном весна такая же, как прежде. Они радуются свободе и наслаждаются трепещущим ощущением наполняющей вены жизни. Когда ночь сокращается до нескольких часов, они, как каждое лето, переселяются в Медвежью пещеру. И опять же — почти всё то же самое, но что-то немного неправильно, нечто неназываемое изменилось.

Например, Рони кажется странным жить в такой близости друг к другу. Когда они купаются в ручье, она иногда ловит себя на том, что смотрит на Бирка, на форму его мышц под кожей, адамово яблоко на шее. По сути, в этом нет ничего странного, она не однажды видела, как толпа волосатых разбойников катается в снегу. Но это Бирк, ее брат, гибкий и тонкий мальчик, который мог бы быть ее близнецом, если бы не веснушки и рыжие волосы. Теперь он весь состоит из резких линий, а изгибы Рони становятся всё более округлыми, и почему-то это вызывает смущение и заставляет гореть щеки.

Порой она ловит Бирка на том, что он тоже смотрит на нее, не только, когда они купаются, но и в другое время, когда она поглощена работой. У него появляется странное непривычное выражение, какого прежде не было, какое бывает у человека, который чего-то страстно желает. Она пыталась спросить его об этом, но ни разу не получила прямого ответа.

В тот вечер они в пещере, и Рони делает новую деревянную ложку. Бирк носит воду и останавливается, увидев ее в золотом свете у входа в пещеру. Дрожь пробегает по его телу, и он отчаянно хочет сказать что-нибудь, но ни одного слова не вылетает изо рта.

И он больше не может сопротивляться и трогает ее за плечо. Рони поворачивается посмотреть, прищурившись на свет садящегося солнца позади него. Он чувствует, как дрожат руки, но наклоняется и касается ее губ своими, чувствуя ее теплое дыхание. Рони задыхается и отшатывается, в ужасе уставившись на него.

— Что ты делаешь?

Бирку вдруг становится холодно, сердце подскакивает к горлу, и он ничего не может сделать.

— П-прости, — бормочет он. — Я думал…

Он не знает, как закончить предложение, так что просто смотрит, как ее глаза наполняются слезами, и жалеет, что не упал в пропасть, когда они впервые играли в свою безрассудную игру.

— Я просто подумал…

— Но тогда я больше не смогу быть твоей сестрой, — выдавливает Рони, задыхаясь от слез, которые пытается проглотить.

Бирк стоит у входа в Медвежью пещеру и смотрит в ее черные глаза, блестящие от слез. Она прекрасна в золотом свете раннего вечера, и он хочет помочь ей, но не может.

— Нет, ты права, — тихо говорит он, и его ладони сжимаются и разжимаются, будто пытаясь дотянуться до решения, которого не существует. И он глубоко вдыхает. — Думаю, лучше я сегодня посплю в другом месте. Не беспокойся, ночь будет теплой.

Рони молча кивает и смотрит, как он уходит, ее сердце пытается вырваться из грудной клетки.

Той ночью солнце не садится. Бирк лежит на покрытой мхом скале, смотрит, как солнце приближается к горизонту, а потом снова начинает подниматься, призывая птиц. Он воображает, как из его лопаток вырастают крылья, как он летит к слепящему солнцу — невесомый, без бремени, которое должны нести люди. Рони пытается спать, но ее сны полны цветов и огня, и она постоянно резко просыпается и инстинктивно смотрит на пустое спальное место. Ей ужасно не хватает Бирка, и одновременно она счастлива, что его здесь нет. Каждая мысль вызывает у нее боль.

* * *

Они пытаются забыть этот летний вечер в Медвежьей пещере и медленно возвращаются к прежнему. И всё равно появляется больше изменений. Они становятся осторожнее друг с другом, опасаясь переступить какую-нибудь черту.

Однажды поздним летом они ловят рыбу в реке. Бирк подцепляет большого лосося, из-за которого чуть не оступается на скользких камнях. Он борется с тянущей его сильной рыбой, и Рони бежит помочь, когда осознает, что смотрит на него: на голубые глаза и резкий профиль, на рыжие волосы, которые постепенно становятся жестче; на то, как его рот сжимается в прямую линию, когда он сосредоточен. Она думает, какой он красивый — уже не тощий мальчишка, которого она тайком подкармливала, но почти мужчина, сильный и полный жизни.

В сердце возникает чуднóе чувство, и Рони останавливается на полпути, чуть не поскользнувшись на мокром камне, однако ей удается удержать равновесие.

«Что ты делаешь, дочь разбойника? Ты заболела, что ли?» — сердито спрашивает она себя, но сердце быстро колотится — не от страха, а от чего-то, для чего у нее нет названия. Чего-то, вызывающего в памяти тот раз, когда они украли бутылку с гадостью, которую Маттис и Борка велели им не трогать, и выпили ее в тайных комнатах, ощущая легкость и веселье, а потом — тошноту. Единственное, что ей приходит в голову — прыгнуть в поток, и она так и поступает.

Это привлекает внимание Бирка, и лососю хватает, чтобы сорваться с крючка.

— Я упустил рыбу! — кричит он, когда она выныривает, чтобы вдохнуть воздуха.

— Извини, — всё, что она может сказать, — это просто весна. Ты же знаешь, как она на меня действует.

Бирк одаривает ее странным взглядом и не говорит, что давно уже не весна — скорее приближается осень.

* * *

Наконец, наступают непрерывные дожди, и Рони с Бирком возвращаются к удобной жизни в замке. Разбойники немного опасаются их, ожидая того же огня и ярости, что они пережили зимой. На этот раз всё не так. Вместо этого они больше, чем когда-либо, времени проводят вдали друг от друга. Они помогают с множеством работы в замке. Вызываются заниматься ремонтом или уходом за животными. Иногда они счастливы, что могут быть вместе, но иногда обнаруживают, что не знают, что делать или говорить.

Рони ненавидит это. Ни с кем ей не бывает так весело, как с Бирком, и никто так не понимает ее, но, несмотря на это, в его обществе ей зачастую хуже всего. Она чувствует трепет и неловкость, ей тяжело дышать, и она не знает, что сказать. Это злит ее. В конце концов, Ловиса спрашивает, в чем дело. Она пытается объяснить, но не может. Выкручивает руки. Говорит Ловисе, что не понимает, в чем дело. Совсем.

— Ты ведь знаешь, что это такое, дочь моя, — говорит Ловиса, ее добрые и, возможно, немного грустные глаза проникают прямо в сердце Рони.

Рони яростно мотает головой:

— Не знаю.

— Знаешь.

Рони хочет спорить, хочет продолжать мотать головой, всем телом, пока это глупое ощущение не вытечет из нее, пока болезнь не исцелится, пока паразит не выползет из ее тела. Но Рони знает: в большинстве случаев ее мать бывает права, и сейчас один из них.

— Это совсем не то, — слабо произносит она.

Она смотрит на Ловису так, будто поранилась и рану можно вылечить одним из материнских лекарств или, может, просто хорошим большим куском белого мха. Но Ловиса знает: это рана, которая проникает гораздо глубже, которую она не может исцелить.

— Не то, — повторяет Рони, глядя на свои ладони. — Он мой брат.

Ловиса целует ее в лоб и встает, чтобы уйти, и Рони утыкается лицом в ладони.

Входит Маттис, смотрит на свою подозрительно притихшую и покорную дочь, и его тело деревенеет от ужаса, когда он осознает ее плачевное состояние.

— Ч-что случилось? — выдыхает он, глядя на Ловису. — Как серьезно она больна? Что нам нужно?

Ловиса мягко касается его руки.

— Это любовь, — она говорит тихо, но всё равно вызывает у Рони резкий выдох. — Просто любовь, вот и всё.

Маттис смотрит на дочь, а потом на жену так, словно они говорят на разных языках.

— Но это… Нет, она же просто ребенок, это…

Ловиса качает головой и выводит его из комнаты.

— Любовь, — бормочет Рони, — любовь. О, проклятый сын Борки, лучше бы ваша жалкая банда никогда не находила путь в наш замок.

Но эта мысль посылает по телу новый взрыв того глупого сердцеостанавливающего огня, и она бежит из замка, в лес, а потом просто бесцельно вперед, пока, наконец, ноги не подводят ее, и она падает на мокрый мох, а то новое ощущение по-прежнему пульсирует в крови с каждым ударом колотящегося сердца.

* * *

Приходит первый настоящий туман, обволакивая замок белой вуалью, и Рони с Бирком обнаруживают друг друга возле пропасти, когда проверяют, чтобы друды не устроили там гнезда.

— Думаю, нам надо поговорить, — произносит Бирк, и Рони знает, что он имеет в виду.

— Чему когда-нибудь помогали разговоры? — спрашивает она и, не дожидаясь ответа, прыгает через пропасть.

Мгновение он не двигается, но потом следует за ней.

— Может, и ничему, — признает он. — Но попробовать стоит, правда?

Она снова прыгает.

— Я просто хочу, чтобы всё было хорошо.

В итоге оба перелетают через пропасть, будто им снова одиннадцать и они ни разу в жизни не встречали другого ребенка. Задыхающиеся, дрожащие и бегущие друг от друга и друг к другу, они продолжают прыгать, продолжают бросать вызов смерти, пока нога Рони почти не оступается, и Бирк прыгает к ней, плохо рассчитав прыжок, и в итоге ему самому приходится выкарабкиваться к безопасной земле.

Дрожа от возбуждения, адреналина и страха, они сидят на краю, болтая ногами над пропастью. Оба молчат, и мир вокруг них жутко тихий и белый. Потом они слышат печальную песню подземных духов в лесу.

— Ты всё еще чувствуешь, что готова пойти к ним? — спрашивает Бирк, когда песня достигает особенно скорбной ноты.

Он вздрагивает, когда ее пальцы проводят по тонкому шраму на его щеке, оставленному ее зубами когда-то в другой жизни.

— Я всё еще чувствую желание, — говорит она, ее глаза обращаются на лес под серебристым покрывалом. — Думаю, так могут чувствовать перелетные птицы. Когда их зовет прекрасная неизвестность.

Бирк кивает и отводит от Рони грустный взгляд.

— Если бы я была совсем одна, думаю, однажды я могла бы пойти, — продолжает она, — когда Маттис и Ловиса и все остальные упокоятся с Лысым Пером, и в замке не останется разбойников.

Мысль заставляет горло сжиматься от слез, но она стряхивает это ощущение.

— Но я не стану, — говорит она снова сильным голосом, и Бирк невольно обращает на нее взгляд. — Не в этой жизни.

Его руки становятся холодными и потными, а адамово яблоко будто душит его. Ему не верится, что он когда-то мог перепрыгнуть пропасть или спуститься по отвесной скале, настолько чужим и неловким чувствуется тело. Сердце барабанит в грудную клетку, словно пойманная дикая птица, и он не знает, от страха или от чего-то иного.

— Почему? У тебя ведь тогда никого не будет, да?

Он судорожно вздыхает. Он знает: то, что она сейчас скажет, решит его судьбу.

— Конечно, будет, — говорит Рони, и ее темные глаза теплы и бесстрашны, потому что она, наконец, вспомнила, что в этом мире не следует ничего бояться. — У меня будешь ты.

— Твой брат?

— Моя любовь.

Она смотрит на него и видит, как по его лицу пробегает несколько эмоций. Вначале он удивлен, затем на короткое мгновение слегка испуган, затем его лицо проясняется и расплывается в улыбке, а в глазах появляется странный блеск. Рони чувствует, как ее собственное лицо отражает его лицо, как и знает, что ее колотящееся сердце является зеркалом его сердца.

Свесив ноги с края пропасти, Бирк и Рони наклоняются друг к другу и целуются, как пара детей разбойников — неопытных и с переполненными сердцами.

А потом оба смеются, пока слезы не выступают на глазах, и они хватают ртами воздух. Они лежат на краю пропасти, их вселенная замкнута на этом месте, вокруг них толстое покрывало тумана, и мир за ним где-то далеко-далеко. Рони переплетает свои пальцы с пальцами Бирка, и они смотрят друг на друга.

Невидимая связь заменяет кожаный ремешок, который когда-то соединил их, и Рони думает, что нет ничего лучше такой связи, чтобы учиться не бояться любви.