Ночь святого Валентина (гет)

* * *

Пожалуй, диван был удачной покупкой.

Сначала они побывали в отделе регистрации рождений, смертей и браков Министерства Магии — на следующее же утро после скромно отпразднованного сорокалетия. Из тайного суеверия Северус настоял на понедельнике (ибо понедельники в его жизни с некоторых пор самым интимным образом были связаны с Гермионой), а Гермиона то ли взяла выходной, то ли в этом Министерстве никто и не думал следить за служебной дисциплиной — так или иначе, они вдвоем разыскали комнатушку, затерянную в коридорах минус первого этажа, и пожилой волшебник с клочковатыми седыми волосами вокруг обширной лысины попросил их предъявить свои палочки и внес их имена в огромный фолиант. Свадьбу назначили на двенадцатое февраля, в субботу, и маг-регистратор заверил Гермиону, что сам составит объявление для «Ежедневного Пророка».

В Гринготтсе тоже управились быстро. Опять пришлось доставать и показывать палочки, но расторопный гоблин с золотой серьгой в ухе в три росчерка пера оформил объединение их личных сейфов в один общий. О доступе договорились заранее: волшебная палочка и пароль — заводить ключи, которые могут быть потеряны или украдены, сочли неразумным. Пароль предложила Гермиона — комбинацию цифр из дат рождений их двоих. Северус решил, что шестнадцатизначное число надежно превышает умственные способности среднего британского волшебника, и согласился.

В подземелья спускаться не стали — сияющая Гермиона забрала у гоблина скрепленную пачку бланков с гербом банка и гордо показала ему:

— Это называется «чеки», Северус. Мы с Арчи протолкнули новинку в самый канун Рождества, хотя еще предстоит много работы. Общество ужасно консервативно... Просто заполняешь нужные графы, ставишь подпись, и все остальное за тебя делает банк. И больше никаких безумных тележек!..

А вот в мебельной лавке они застряли основательно. Хозяин ее, некий Ксенофонтус Дрис, был несомненно рад покупателям и очень старался им услужить, но оказался глух, как пень, и туп, как… хотя нет, сравнение с Лонгботтомом этому Дрису бы польстило. Туп, как котел Лонгботтома.

С грехом пополам они вдвоем втолковали мебельщику, что им нужен всего лишь новый диван и пара кресел, а не полная обстановка особняка на двадцать комнат с оранжереей, и, пожалуйста, с простой обивкой без монограмм, и желательно прямо сегодня, а не через недельку-другую, причем к концу беседы Северус готов был плеваться ядом не хуже, чем котел — испорченным зельем.

Потом они наконец ударили по рукам, был вызван домовой эльф для доставки товара покупателям, Дрис, в избытке усердия, пригрозил тому поркой, ежели что попортит по дороге, и тогда завелась уже Гермиона. Ругаться она, конечно, не стала, но, поднаторев в министерских дебатах, закатила такую проповедь об уважении и гуманности, что завяла, кажется, даже зубастая герань на облупленном подоконнике.

Новая мебель заняла чуть ли не полкомнаты, но кресло и скамейка для ног оказались вполне удобны, так что Северус, успокоившись, счел за лучшее примириться с потерей двух часов жизни, толики нервов и тридцати пяти галлеонов.

Уж очень радовалась покупке Гермиона.

* * *

За время их отсутствия Брунхильда — так, в честь валькирии, запавшей в память по школьному курсу Древних Рун, назвала свою красавицу-неясыть Гермиона — принесла целую стопку писем. Ими Гермиона и занялась сразу после обеда, забравшись с ногами на новый диван. Чашка горячего шоколада под рукой на круглом столике вишневого дерева (все из той же мебельной лавки), камин, прикрытый от жара экраном, и компания в лице жениха, который не столько листал газету, сколько посматривал поверх нее на саму Гермиону. Северус вообще любил за ней наблюдать — она давно это заметила, — но так до сих пор и не признался, почему.

— Держи, это тебе, — Гермиона бросила Северусу на колени самый толстый конверт и углубилась в пространное послание, в котором мелкий причудливый почерк словно обтекал множество схематичных рисунков. — Луна Лавгуд пишет, что на днях возвращается из скандинавской экспедиции. Интересно, кого она притащила с собой на этот раз…

— Что это, мисс Грейнджер? — прервал ее низкий глубокий голос, нотки в котором опасно напомнили школу.

Гермиона оторвалась от чтения. Северус держал перед собой развернутую на середине брошюру двумя пальцами, как испачканную младенцем пеленку, и смотрел на нее с видом ошарашенной брезгливости.

— Каталог парадных мантий от мадам Малкин, — осторожно ответила Гермиона. — Видишь ли, Северус, на свадьбы принято одеваться нарядно. Особенно самим новобрачным…

— Ты вот это называешь «нарядно»? — Северус развернул брошюру лицом к ней. По странице прохаживался, демонстрируя мантию, молодой волшебник-модель с белозубой улыбкой в стиле незабвенного Златопуста Локонса. Самый обыкновенный модный каталог. Подумаешь, мантия красная…

— Сейчас в моде яркие цвета. Волшебный мир все еще радуется окончанию войны. Кстати, этот оттенок называется «коралловый», брюнетам обычно идет. Посмотри еще, там должны быть симпатичные фасоны.

Северус внезапно ухмыльнулся.

— Хорошо, мисс Грейнджер, давайте поглядим… — Северус перелистнул несколько страниц и прищурился, разбирая подписи к моделям. Голос его так и сочился сарказмом. — О, как насчет лавандового? Или изумрудного?.. Ммм… А может быть, нам стоит подумать о норвежском голубом?..

Изучение каталога длилось недолго. Северус швырнул его в камин, где глянцевой бумагой тут же облизнулось волшебное пламя, и непреклонно скрестил руки на груди.

— Нет уж, пусть Малфой такое носит. А для меня и мой гардероб хорош.

По правде говоря, на изумрудный Гермиона возлагала кое-какие надежды, но наивно было бы ждать победы в первом же раунде.

— То есть ты собираешься на собственной свадьбе ворон пугать? — кротко заметила она. — Дело твое, разумеется. Но я не уверена, что через месяц на тебя налезет даже старье. Не знаю, заметил ты или нет, но в последнее время ты начал немного полнеть…

Северус поднял брови и покосился на свой живот, пытаясь разглядеть его очертания под просторной домашней мантией. Потом заговорил снова — мягко и вкрадчиво. Гермиона не дала себя одурачить: Северус всего лишь предпринял тактическое отступление и готовит новую атаку. Так оно и оказалось.

— Хорошо, допустим, ты права… Даже не допустим, просто права. Однако это не одежда, а черт знает что…

— И что же ты предлагаешь?

— Ты же политик, верно? А политика — это искусство убеждения. Давай, уговори меня, — он сложил перед собой домиком длинные тонкие пальцы и ухмыльнулся.

Гермиона тоже улыбнулась краешками губ, принимая вызов. Годится. Логика была их общим хобби, и они частенько упражняли свои умы в таких дуэлях. Правда, для серьезного разговора Северус явно еще не созрел, так что…

— Если ты будешь плохо одет на свадьбе, меня это сильно-сильно огорчит, — пустила она пробный шар.

— Тяжелый удар, но я постараюсь как-нибудь его пережить. Дальше!

— Все печатные издания магической Британии будут перемывать тебе кости.

— Моей репутации уже ничто не повредит, так что плевать. Еще аргументы?

Гермиона ненадолго задумалась.

— Ну а если мы просто сделаем друг другу приятное? Ты наденешь красивую мантию, а я… ну, например, разыщу для тебя редкую книгу… какую-нибудь.

— Обойдусь, — Северус помолчал и, не дождавшись новых доводов, все с той же ухмылкой заключил: — Итого: шантаж, угроза, подкуп. Отличный арсенал, мисс Грейнджер, вас ждет блистательная карьера!

Пфф, тоже мне, эксперт нашелся!.. Гермиона в ответ независимо пожала плечами, сгребла свои бумаги — послание Луны, письмо от Арчи Маккиннона с повесткой завтрашнего совещания, записку от редакции "Ведьмополитена" с датой намеченной встречи — и закрылась в кабинете до ужина.

* * *

Так повелось с самого начала, что тон их близости задавала Гермиона. Северус обыкновенно укладывался в постель первым и коротал время за каким-нибудь легким чтивом, пока Гермиона плескалась в ванной. Потом она приходила — свежая, уже причесанная на ночь, в тонком аромате вербены, занимала место рядом, и Северус без лишних слов знал, что сегодня ему предстоит.

Он уже давно без труда читал знаки ее настроений.

Сразу нырнула под одеяло и зарылась лицом в подушку — устала и будет спать.

Устроилась на плече и закинула ногу ему на бедро — хочет просто полежать в обнимку. Он тогда гладил ее по волосам, по спине, отгоняя накопившуюся за день усталость, гладил и ниже — и иногда она снисходила к его настойчивости и позволяла утолить ей же самой и вызванную жажду.

Уселась посреди кровати лицом к нему — будут болтовня и нежности перед сном. Ему полагалось отбросить все лишнее: на невнимание в такие минуты она всерьез обижалась.

Щекотка — приглашение вместе пошалить и подурачиться. Этого знака он слегка опасался — слишком непредсказуема была ее фантазия.

Поцелуй в ладонь или костяшки пальцев — просьба о ласке. В такие дни ему приходилось трудиться больше обычного, но он с готовностью откликался на ее призыв. Ласкать Гермиону было все равно что играть на рояле. Стоило одолеть период ученических гамм, как перед ним начал открываться чарующий мир музыки, и — чудо — раз от разу пьесы становились все сложнее и никогда не повторялись.

Горячий, властный поцелуй в губы, пальцы в его волосах требовали не медля доказать девочке свою мужественность. Это был знак первой поры их общей жизни. К зиме он стал появляться реже, но все же появлялся, и Северус все так же тонул в мутном омуте желания…

Сегодняшний знак тоже был из числа нечастых. Должно быть, извинение за давешний демонстративный уход в кабинет, решил Северус.

Гермиона взбила подушку, улеглась на бок и подперла голову рукой, глядя на него сверху вниз. Грудь, обтянутая маечкой, оказалась прямо перед его носом, и Северус инстинктивно, как младенец, потянулся потрогать, но Гермиона перехватила его руку:

— Не надо.

Тогда он позволил перевернуть себя на спину и приготовился немного поскучать. Девочка никогда не изменяла порядку, заведенному в первый раз — в их второй первый раз, когда Северус, разозленный вынужденным воздержанием, чуть не сорвался. Это был целый ритуал, в котором ему не дозволялось ни малейшей инициативы. Сначала она долго гладила его лицо, потом наступал черед лобызания шрамов, заодно доставалось и соскам, и ключицам, и животу… Само по себе это не слишком возбуждало, но поскольку означало особую девочкину благосклонность, то к моменту, когда с него стянули подштанники, он был уже в надлежащей форме, и…

Ого, милая, что за счастливые звезды собрались надо мною нынче?..

Еще, пожалуйста, еще…

Вот так, да...

Дыхание, доселе ровное, участилось, тело поймало ритм, и он готовился вот-вот лично ознакомиться с картой звездного неба, как Гермиона прервалась и самым невинным тоном спросила:

— Так что там насчет парадной мантии, Северус?

Надо ж было так попасться… Или подписывай капитуляцию, или мучайся завтра весь день. И даже если стоять на своем — никаких гарантий, что она не придумает что-нибудь еще.

— Садистка, — сказал он, не открывая глаз. — Черная метка по тебе плачет.

— А все-таки? — она хихикнула и снова склонилась над ним, не давая остыть.

Он вздохнул:

— Я хотя бы могу выбрать сам?

— Выберешь и наденешь? — педантично уточнила она.

— Да.

— На нашу свадьбу?

— Да.

— А если не выберешь ничего, наденешь то, что выберу я?

Девочка последовательно и четко перекрывала все лазейки. Умница. Можно было еще поторговаться насчет этого, прости Господи, норвежского голубого, но — в расчете на ее великодушие — он предпочел красиво сдаться:

— Все, что вам будет угодно, мисс Грейнджер.

И — по крайней мере сегодня — был вознагражден сполна за сговорчивость.