Кабинет Северуса (джен)

Первое сентября наступает по расписанию, и неважно, как сильно сейчас хочется вычеркнуть этот день из календаря.

Минерва наблюдает за тем, как Северус уверенным спокойным жестом одергивает полы мантии и садится за преподавательский стол. Впервые — на место директора. Так, будто имеет на это право.

Все, что она может позволить себе в ответ — поджатые губы. Отвернувшись, Минерва переводит взгляд на четыре длинных стола, пересекающих Большой зал.

Она смотрит на сидящих за ними детей. Ее детей. Смотрит на их испуганные понурые лица, слушает их тишину, такую непривычную и оглушающую. Замечает, что большая часть гордо вздернутых подбородков и колючих злых взглядов принадлежат Гриффиндору. Чувствует смесь раздражения и гордости.

Минерве приходится в тысячный раз напомнить себе, почему она все еще здесь. Почему у нее нет никакого права на то, чтобы вытащить сейчас из кармана волшебную палочку и одним движением сбросить Северуса с места, которое никогда не будет ему принадлежать.

Эти дети — ее работа. Ее ответственность. Ее гордость.

Она не может их оставить. Не может оставить испуганных, жмущихся друг к другу первокурсников, которые стоят за ее спиной.

Прежде, чем начать распределение, Минерва бросает еще один взгляд на Северуса и не может не подумать о том, что он тоже был когда-то таким первокурсником. Что она до сих пор помнит, как он сидел прямо там, за слизеринским столом, немного в стороне от других детей, и угрюмо смотрел в собственную тарелку. Как иногда он поднимал голову и косился куда-то в сторону гриффиндорского стола.

Лишь позже Минерва поймет, кому его взгляды принадлежали. Тогда ей казалось — это что-то значит. Теперь…

Теперь все неважно.

С этой мыслью она делает твердый шаг вперед и разворачивает свиток пергамента в своих руках. Сглатывает ком в горле, когда замечает вычеркнутые имена магглорожденных.

Спасти Северуса от самого себя Минерве не удалось.

Но она может попытаться спасти от него других детей.

* * *

Проходят месяцы — долгие, изнуряющие, сложные месяцы прежде, чем Минерва вновь оказывается здесь. В этом кабинете.

Северус смотрит на нее ничего не выражающим, но острым взглядом, и Минерва чуть выше приподнимает голову, спокойно встречая эту остроту. Изрядная часть ее сейчас неимоверно зла на глупых несносных детей, которые решили, что попытаться стащить меч Гриффиндора у Северуса из-под носа — хорошая идея.

Вот только другая, крохотная часть хочет начислить им пару сотен очков сейчас же, глядя Северусу в глаза. И неважно, что факультетские очки ничего больше не значат.

Вместо этого Минерва продолжает молчать, ожидая колкой ядовитой тирады.

Но по какой-то причине Северус молчит тоже.

С плеч словно груз свалился, стоило узнать, что все наказание, которое ждало ее детей — это отработка у Хагрида. Что Северус не дал брату и сестре Кэрроу разобраться с ними, хотя те наверняка этого жаждали.

Иногда Минерва не понимает его. Иногда ей кажется, что они с ним стремятся к одному и тому же. Ведь Северус не мог не понимать, что наказание у Хагрида — это вовсе никакое не наказание. Тогда почему…

Но взгляд ее внезапно приковывает к себе знакомая синева, ясно сверкающая из-под очков-половинок.

Это приводит в себя лучше пощечины.

Минерве пора прекратить искать в мужчине перед ней мальчика, которого она когда-то знала. Потому что он сидит сейчас здесь, под портретом человека, который был ему наставником, относился к нему почти как к сыну — и которого Северус лишил жизни собственными руками. Этому не может быть никаких оправданий.

И все-таки, когда Минерва вновь переводит на Северуса взгляд — она видит не холодное бездушное чудовище. На его месте ей вдруг мерещится двадцатилетний мальчишка — уже мужчина, но все еще мальчишка, — такой, каким он пришел в Хогвартс после войны.

Мальчишка, который не умел принимать помощь и не желал признавать, что ему эта помощь нужна. Который сам справился со всеми своими первыми неудачами в преподавании, с учениками, которые насмехались над ним, срывали ему уроки. И хотя Минерва никогда не одобряла его методы, она не могла не признать того, что гордилась самим этим фактом — он справился. Заставил учеников уважать себя, пусть даже худшим из способов.

С помощью страха.

Этот мальчишка на ее глазах по-настоящему становился мужчиной, превращался из ученика в коллегу. Научился скрывать вековую боль, которой ядовито сочились его глаза. Сохранил эту боль лишь для себя.

И все же, у них на двоих остались воспоминания о тихих вечерах за чашкой чая и партией в шахматы. О разговорах, наполненных ленивыми и беззлобными саркастичными репликами. Минерве осталось чувство, что, пусть и не удалось пробиться через броню того угрюмого мальчика, который сверлил взглядом собственную тарелку в свой первый вечер в Хогвартсе — она все-таки смогла стать ему другом.

Что, может быть, если однажды Северусу понадобится помощь, понадобится плечо, о которое можно опереться, он будет знать, что у него есть, к кому прийти...

Вот только он не пришел.

Он, кажется, давно выбрал свой путь, даже если Минерва этого не понимала.

Но она скучает.

Скучает и по разговорам, и по саркастичным репликам, и по тихим шахматным партиям, и по блеску триумфа в его глазах, когда он выигрывал.

И она не может его ненавидеть.

Как бы сильно ни старалась — не может. Не до конца.

На какую-то секунду Минерве кажется, что в темных пустых глазах Северуса что-то мелькает, что он думает о чем-то похожем...

Но потом она моргает — и наваждение уходит. Мгновение испаряется.

Не остается ничего.

Когда-то Минерва смотрела на мальчика — и думала, что знает его. Сейчас она смотрит на мужчину — и понимает, что не знала его никогда.

Что свою работу, как преподаватель, она выполнить не смогла.

Опускаясь в наколдованное ею же кресло, Минерва думает только о детях, которых защитить еще может. Когда Северус начинает говорить, голос его звучит ровно настолько холодно и едко, как Минерва ожидала — и с этим она может справиться.

Гораздо сложнее оказывается справиться с желанием вновь поднять взгляд на портрет над головой Северуса и спросить, пусть даже в этом нет смысла:

Как вы можете?

Как вы можете позволять ему сидеть здесь, на вашем месте?

После всего, Альбус?

Как.

Вы.

Можете?

* * *

Проходит несколько часов после окончания Битвы за Хогвартс, когда у Минервы наконец появляется свободная минута. Вместо того, чтобы потратить это время на отдых, как весьма настойчиво советовала Поппи, она вдруг обнаруживает себя поднимающейся по местами сколотым, больше не движущимся ступеням в кабинет Северуса.

Минерва осознает, что впервые думает о нем так — кабинет Северуса.

Не директора, не Альбуса.

Северуса.

Оказавшись внутри, она останавливается почти растеряно и оглядывает отстраненным бездумным взглядом нетронутое битвой место. Сталкивается с пронзительной синевой и спрашивает прежде, чем успевает подумать:

— Вы знали?

Альбус ничего не говорит, только чуть склоняет голову набок и вдруг кажется на пару веков старше. Минерва ощущает, как боль, которую она сдерживала всю эту ночь, начинает пульсировать в грудной клетке и рваться наружу.

Она не сможет сейчас думать о них. О телах в Большом зале. О тех, кто цепляется за жизнь в Св.Мунго. О детях, которые пережили эту ночь — только их безжизненные тусклые радужки вопят об обратном.

Поэтому Минерва думает о нем.

Думает о мальчишке с угрюмым взглядом.

О мужчине со взглядом до того закрытым, что от этого страшно.

Она смотрит на директорское кресло, вспоминая обо всем, что отважно выплюнул Гарри в лицо Тому Реддлу — и впервые думает не:

Ты не заслужил быть здесь.

Думает:

Как одиноко тебе здесь было?

Секунду-другую Минерва хочет спросить Альбуса — почему? Почему он не рассказал? Почему не попросил приглядеть за этим ребенком? Почему он вечно взваливает на детей непосильную ношу и заставляет их самих с ней справляться?

Ей очень хочется злиться на Альбуса — но она не может. Слишком хорошо понимает, что для него это не было просто. Слишком явно видит все в пронзительной синеве. Пусть даже перед ней всего лишь портрет — она видит.

Удается Минерве разозлиться только на себя.

Потому что она должна была догадаться сама. Должна была понять.

Минерва отступает на шаг, второй. Упирается спиной в стену. До ушей доносится какой-то страшный сломленный звук — запоздало Минерва осознает, что этот звук принадлежит ей.

Вдруг она чувствует себя до того уставшей, будто эта усталость копилась в ней веками. Будто она сама — как полуразрушенный Хогвартс, сплошь руины да осыпающаяся лепнина. Но Хогвартс выстоит. Его подлатают, бережно заклеят его раны, как маггловским пластырем — и он прослужит еще веками.

Минерва, конечно, на века не замахивается, но и она еще послужит.

А слабость себе позволит лишь сейчас.

Всего несколько минут...

Краем сознания Минерва понимает, что щеки становятся влажными, и из горла вырывается сухой смешок. Северус бы не оценил ни ее слез, ни ее скорби, ни ее чувства вины. Все-таки, ничто и никогда не изменит того, что Северус Снейп был не самой приятной личностью — если выражаться мягко. Эта мысль вызывает улыбку, пусть и выходит вместо нее скорее очередной надлом.

Но Минерва все равно думает:

Прости меня.

Прости меня, Северус, за то, что ты был один.

Иногда Минерве кажется, что она неплохо выполняет свою работу — но каждый раз спустя семь лет они уходят. Ее ответственность. Ее гордость. Ее дети. И это всегда страшно. Потому что там, за пределами этих стен, Минерва уже не может их защитить, там их промахи караются не снятыми баллами и отработками. Они уходят, переступают порог школы, открывая свою личную дверь — и никто не знает, что это за дверь. Что их за этой дверью ждет.

И каждый раз, когда они возвращаются к ней потускневшими фотографиями и датами похорон, Минерва понимает, что нет.

Она.

Не.

Справляется.

Никогда не справлялась.

В этот раз не справилась тоже.

Сегодня она не смогла защитить их даже в пределах школьных стен.

Минерва вспоминает взгляды нелюдимого, угрюмого мальчика на гриффиндорский стол и понимает — это действительно что-то значило. Это значило все. Например, один спасенный магический мир.

Она дает себе еще пять минут.

Пять минут на то, чтобы высохли щеки, чтобы выровнялось дыхание, чтобы нашлись силы вновь держать спину прямо.

Чтобы крепко ухватиться за дверную ручку и провернуть ее — Минерва знает, что ждет ее за этой дверью. И знает, что оставляет здесь, когда дверь за ее спиной захлопывается.

Скорбь по мальчику, по которому больше никто не будет скорбеть.