Смотритель (джен)

Ни один волшебник и ни один маггл никогда не будет так трепетать и благоговеть перед магией, не сможет почувствовать того восторга и восхищения, которое обязательно испытает сквиб. Волшебники уже давно привыкли принимать как должное то чудо, что дано им свыше. Магглы же и вовсе не способны ни осознать, ни проникнуться. Они так давно заполнили свою жизнь техникой и иллюзией, так крепко уверили себя, что магии не существует, что теперь не способны увидеть её, даже столкнувшись нос к носу.

Сквиб же способен увидеть и почувствовать волшебство, познать его, как это никогда не будет доступно магглу. Но при этом магия для него не станет банальным орудием, самым простым и очевидным способом решить свои проблемы и удовлетворить потребности, как это случается с большинством волшебников. Такая близкая и такая недоступная, она вечно будет восхищать и влечь к себе. Так что только сквиб может в полной мере осознать и почувствовать, какое же это чудо. Если, конечно, сможет удержаться и не возненавидеть то, что должно было принадлежать ему по праву рождения, но так и не досталось по воле жестокой судьбы.

Сколько существовали волшебники, столько у них в семьях периодически рождались сквибы. На первый взгляд — ничем не отличающиеся от остальных детей, точно так же видящие призраков и дементоров, способные общаться с магическими существами и взаимодействовать с волшебными предметами. И порой казалось, что даже магическая искра в них присутствовала. Просто была недостаточно сильной, чтобы породить настоящее, видимое чужому глазу волшебство.

Ведь если задуматься, то все волшебники обладают разным магическим потенциалом. Кому-то под силу за одну ночь разрушить город или возвести дворец, а кто-то и Манящими чарами еле способен овладеть. И порой, глядя на слабого волшебника, способного сотворить едва ли одно заклинание в месяц, нельзя не задуматься: а чем же он в таком случае так уж отличается от сквиба? И есть ли она вообще, эта разница? Или же «сквиб» — не более чем обозначение настолько слабого волшебника, что его магического потенциала попросту недостаточно для обучения в Хогвартсе? Но при этом у него есть магия, и при должном желании, мотивации и тренировке он вполне способен овладеть хотя бы самыми элементарными чарами?

Споры о сквибах и их способностях и потенциальных возможностях не стихали веками. Их то объявляли следствием многочисленных близкородственных браков между чистокровными волшебниками, то мерзостным результатом союзов с магглами и грязнокровками. То пытались усилить их магию с помощью самых разнообразных заклятий и ритуалов, то пробовали ассимилировать их в маггловский мир. Одни семьи вычеркивали таких детей из родословных книг, другие пытались любить и принимать, несмотря ни на что. Жизнь некоторых была сносной и даже счастливой, остальных — почти невозможной.

Аргус, пожалуй, принадлежал к первой категории, хотя всё детство был свято убежден, что ко второй.

Он появился на свет в самой обычной волшебной семье. Его отец держал в Косом переулке бакалейную лавку, а мать работала в Министерстве, в Отделе магического хозяйства. У него была старшая сестра Клэр, всё детство изводившая своими нравоучениями, и младший брат Грегор, воплотивший в себе идеал правильного сына. Аргус худо-бедно уживался с ними в детстве и почти возненавидел обоих к подростковому возрасту.

Когда ему минуло двенадцать и стало окончательно ясно, что Хогвартс для него закрыт навсегда, а у Грегора как раз начали во всю силу разворачиваться магические способности, стало совсем тяжело. Брат мог целыми днями устраивать дома феерию и бедлам, а родители, слишком счастливые, что хоть второй сын оказался волшебником, ничуть ему в этом не препятствовали, а только поощряли.

Днем Аргусу хотелось выть и лезть на стенку от безысходной зависти. А ночами он видел чудесные сны. Он видел себя в огромном волшебном замке. Замок был совсем живой, он дышал магией, всё чувствовал и, казалось, даже мог говорить с ним. И Аргус знал, что это не просто какой-то волшебный замок, это сам Хогвартс! И он почему-то нуждается в нем, ждет и надеется на встречу. В этих снах Аргус был счастлив и чувствовал, что он на своём месте. Но наступало утро, и он возвращался в свою реальную жизнь, безмерно далекую и от Хогвартса, и от волшебства. И его снова накрывали волны тоски и отчаяния.

Немного легче стало, когда Грегор наконец уехал в Хогвартс. Родители почти все время проводили на работе, и Аргус мог подолгу сидеть в своей комнате, запершись ото всех и листая бесконечные стопки маггловских и волшебных учебников и художественных книг. Уходить в маггловский мир, как однажды робко предложила мать, он категорически не хотел. Кем быть в магическом — не представлял. Так и проводил все дни, спрятавшись в ворох книг. А еще выкраивал любую возможность, чтобы стащить палочку кого-нибудь из родных и незаметно попрактиковаться.

Почему-то первым и единственным заклинанием, которым он пытался овладеть, было «Репаро». Кажется, началось всё с сестры, как-то мимоходом в разговоре бросившей, что если уж такую элементарщину не уметь, то смысл тогда вообще зваться магом. Клэр сказала и забыла, а Аргус запомнил и при каждой возможности брал в руки чью-нибудь палочку и упорно шептал: «Репаро, репаро, ну же, ну, репаро!» Тщетно. Разбитая чашка оставалась кучкой осколков, сломанное перо — двумя обломками, порванный пергамент — горсткой обрывков.

Наверное, выбор заклинания был не таким уж случайным. Аргус всегда любил чистоту и строгий порядок во всем, и, может быть, поэтому ему так хотелось научиться именно этому заклинанию. А ведь существовало множество самых разных чар и заклятий, которые очаровывали и восхищали, заставляли глаза гореть, а разум — проникаться мощью магии. Но именно «Репаро» ему хотелось произносить самому. Произносить и видеть правильный и совершенный результат. Наводить порядок и восстанавливать из небытия.

С наступлением совершеннолетия Аргус твердо и окончательно решил, что остается в магическом мире. Да, возможно, в маггловском ему было бы проще, но он всё еще считал себя частью волшебного и ни за что не желал от него отказываться. Он стал помогать отцу в лавке, и, хотя магия по-прежнему была ему совершенно недоступна, это ничуть не мешало ему вести счета и учетные книги, проверять качество товара, торговаться с поставщиками и гонять ушлых домовиков.

Конечно, ему было сложнее, чем любому волшебнику на его месте, и все-таки он чувствовал себя нужным, полезным, делающим важное дело. Если бы еще только научиться хоть одному «Репаро», чтобы не сметать досадливо в мусор черепки, бывшие некогда любимой чашкой, и не переписывать по два раза случайно разорванные счета. Потому что, как Аргус ни старался, как ни мучился — перебороть себя так и не смог: ему было проще делать всё самому, пусть медленно и мучительно, чем просить о помощи кого-нибудь, у кого была волшебная палочка, даже если речь шла о родителях — его самых близких людях.

Годы шли, и он сам не заметил, как постепенно остался совсем один. Сначала сестра вышла замуж и уехала с мужем в Кент, став очень редко посещать магический Лондон. Затем брат, бросившийся покорять Министерство, перевелся по программе обмена во Францию, да так там и остался. Потом тяжело заболели драконьей оспой уже немолодые родители. Оправиться ни один из них так и не смог.

Несмотря на некоторую отстраненность, всегда существовавшую между ними и сыном-сквибом, Аргус очень тяжело переживал их смерть, с головой посвятив себя магазину. Он сделал ремонт и расширил ассортимент, ставил разные опыты с доставкой и рекламой, пробовал заняться оптовыми поставками. Дело спорилось.

И все-таки… Всё-таки было чувство, что дело это не его.

В свободное от работы время он снова начал тренироваться в колдовстве, всё так же упрямо пытаясь овладеть одним-единственным заклинанием. Он сам не представлял, на что ему сдалось именно «Репаро» и почему он всё не может остановиться, прекрасно понимая, что и годы тренировок не пробудят в нем магию. Просто чувствовал, что почему-то это нужно и важно. И иногда казалось, что вот почти, что ещё чуть-чуть и… Ему казалось, что магия в нем не отсутствовала, а просто спала. И нужно всего лишь разбудить её, выпустить!

А ночами, как когда-то в далеком детстве, ему снова стал снится Хогвартс — такой же огромный и величественный, как на колдографиях и рисунках в книгах, но при этом куда более живой и волшебный. В своих снах Аргус снова шел по извилистым длинным коридорам и чувствовал, что он здесь свой. Что теперь он, наконец, дома, на своем месте.

После Аргус всегда просыпался взволнованным, с колотящимся сердцем, и крепко сжимающим в руке доставшуюся от матери палочку. Взмахивал ей в тысячный раз, уже не веря, но всё еще подсознательно надеясь на чудо, и разочарованно опускал, видя, что в спешке разбитый стакан так и остается просто россыпью битого стекла.

Наутро после одной из таких ночей Дамблдор и сделал ему своё предложение, чем поверг в крайнее изумление. Аргус уже давно был знаком с заместителем директора Хогвартса, периодически появляющимся у него в лавке, чтобы проконтролировать процесс закупки для школы, но они всегда говорили очень коротко и сугубо по делу. Сказать по правде, Дамблдор ему не особенно и нравился. Аргус слишком любил идеальную чистоту и строгий порядок, а от этого волшебника всегда веяло каким-то хаосом, первозданным магическим безумием, чистой силой. Но возможность оказаться в Хогвартсе, прикоснуться к сокровенной мечте… Она перевесила все сомнения, и он согласился на предложение новоявленного директора. Передал магазин на попечение помощника и не глядя подмахнул контракт на должность завхоза Хогвартса сроком на пять лет.

Как же он потом корил себя за это, как проклинал!

Замок встретил его не магией и сказкой, а откровенным недоумением и неприязнью. Аргус был чужой для этого места и не ровня его обитателям. Профессора его едва ли замечали, дети — издевались и изводили. А он смотрел на них и сгорал от бессмысленной, глупой зависти к этим маленьким мерзавцам, которым было дано то, чего он так неистово жаждал, и которые совершенно это не ценили. Размахивали палочками без всякого повода и смысла, использовали дарованное им чудо на бесконечные драки и злобные пакости. А еще постоянно все ломали, пачкали и портили, оставляли везде после себя грязь, мусор и разруху. Как же они раздражали его, как бесили!

И, наверное, он так бы и умер однажды во сне, задохнувшись от снедающих его зависти и ненависти, если бы в один волшебный день замок его, наконец, не принял. Аргус так и не понял, как это произошло и почему только спустя полгода почти каторжной работы. Наверное, цифра в пять лет стояла в контракте совсем не случайно, и это был испытательный срок для них обоих: и Аргуса, и Хогвартса. Смогут ли древний волшебный замок и старый сквиб признать друг друга, смогут ли довериться и открыться? Так или иначе, но Хогвартс показал ему всего себя, поведал свои секреты и окончательно сделал своим, привязав к себе раз и навсегда.

Тогда Аргус и понял, что быть завхозом Хогвартса — это не отчитывать и отправлять на бесконечные отработки невыносимых детей, не составлять для домовиков меню и план уборки, не руководить ремонтом бесчисленных классов. Конечно, все эти дела тоже важны и нужны… Но они — совсем не главное. Быть завхозом Хогвартса — это всегда знать, что, где и когда происходит в замке. Видеть, какой камень в кладке завтра треснет, а какое защитное заклинание на периметре ослабло. Слышать, как прилетают на башню усталые совы и как тайком возвращаются в свои гостиные загулявшие после отбоя маленькие безобразники. Чувствовать, какая ступенька провалится под ногой, а за какой портьерой скрывается коридор, позволяющий сократить дорогу до Большого зала вдвое.

Замок открылся ему, и Аргус полюбил его всем своим давно очерствевшим сердцем. Он сам не заметил, как сросся с ним и стал его частью. Как дети постепенно перестали так сильно раздражать. Как портреты и призраки начали приветственно кивать, а то и отвешивать почтительные поклоны. Как профессора стали дружески заговаривать и приглашать на чай. Как неизвестно откуда в его комнате однажды появилась кошка.

Хогвартс признал и принял его, и теперь Аргус готов был сделать для него все, даже терпеть невыносимого полтергейста, шумящего в тихих ночных коридорах и портящего бесценные, наполненные духом истории раритеты. С другой стороны, тот ведь и сам был своего рода исторической редкостью. Да и в конце концов, как бы ни был прекрасен и волшебен этот мир, совершенства в нем все еще не было.

Аргус хранил Хогвартс как мог, оберегал и лелеял при любой власти и при любом директоре. Что ему было за дело, кто там сидел в кресле во главе стола и произносил речь в начале учебного года: Дамблдор, Амбридж или Снейп? Какая ему была разница, чья власть царила над магической Британией за воротами замка: Фаджа, Скримджера или и вовсе Темного Лорда? Все они однажды уйдут, кто раньше, кто позже, как ушли их предшественники, а замок останется и будет стоять вечно. И его, Аргуса, забота — сделать для этого всё возможное и невозможное.

И он делал, делал до последнего, но что жалкий сквиб мог противопоставить мощи десятков и сотен волшебников, которые схлестнулись в яростной битве, не жалея родных для каждого из них стен? Ничего. Единственное, что он сумел — это выжить и сберечь свою жалкую жизнь.

Но какой в этом смысл, если он не способен помочь раненому, полуразрушенному замку теперь, когда тот так в нем нуждается?

Усталые защитники замка праздновали свою победу в Большом зале, а Аргус, кряхтя и старчески шаркая, обходил свои владения. С каждым шагом он приходил во все больший ужас от царящей вокруг разрухи, а сердце заходилось от жалости к замку и ненависти к собственному бессилию.

Разрушенные стены и сожжённые портреты, покорёженные доспехи и разбитые стекла. Выбитые двери, заклинившие лестницы, разорванные гобелены... В холле под ногами кровавыми каплями перекатывались рубины из разбитых гриффиндорских часов, а Аргусу казалось, что это сам замок истекает кровью из незаживающих, смертельно опасных ран.

Он шел, поднимаясь с этажа на этаж, и как никогда хотел обладать магией. Ему бы хватило самой малости, жалкой крупицы. Как никогда, Аргус хотел иметь возможность прошептать всего одно заклинание! Выдохнуть элементарное «Репаро» и исправить всё.

Аргус так сосредоточился на своих мыслях, сожалениях и недосягаемых мечтах, что сам не заметил, как оказался перед дверью, словно выросшей из стены посреди коридора. Он знал замок лучше, чем свои пять пальцев, но почему-то не помнил этого места. Толкнул дверь и оказался в черной выжженной комнате, пустой и жуткой. Все стены были покрыты копотью от пола до потолка, а под ногами толстым слоем лежал пепел. И ему стало так страшно и плохо, как будто он попал в само сердце замка, отныне навсегда уничтоженное неистовым темным пламенем. Как будто это была последняя черта, и теперь уже ничего не исправить, ничего не возродить.

И, уже не думая, не рассуждая, не мучаясь горькими сожалениями и несбыточными мечтами, Аргус сделал то единственное, что мог: нежно погладил рукой грязную, черную стену и, вкладывая в слова все свое желание, прошептал:

— Репаро!

И не увидел, но почувствовал, как изменяется мир вокруг. Как зарастают пробитые стены. Как склеиваются разбитые стекла. Как закрываются смертельные раны.

Как возрождается его дом.