Творец века (джен)

Рождество 1999 года

Потрескавшийся памятник почти полностью разрушен от воздействия природы и времени. Рядом с ним проступают очертания женской фигуры в плаще. Она склоняется к самой земле и зарывает в неё руки. Каменная глыба с выгравированными именами погибших, которых в новом мире считают предателями, излучает тихое умиротворение, пусть и выглядит как насмешка к бывшим героям.

Но девушка смотрит на памятник с трепетом, хотя знает, что за ней могут наблюдать, что в любое мгновение может появиться Пожиратель смерти или егерь и схватить её. Она же ничуть не переживает по этому поводу, несмотря на то что она единственная оставшаяся в живых со светлой стороны.

— Я всё исправлю, — шепчет она, и капли дождя заглушают её голос.

Вокруг лес шумит жизнью, и только этот камень неправильной формы, воздвигнутый на небольшом травянистом холме, единственная волшебная вещь на многие мили.

Она встает и расправляет плечи, когда из тени деревьев выходят люди в черных мантиях.

— Грязнокровка, — раздается из-под маски хриплый голос. — Какая редкость.

Девушка откидывает капюшон, являя на свет непослушные вьющиеся волосы. Вид у неё донельзя изможденный, но ни у кого не появляется даже тени сомнений в том, кто она такая. Гермионе всегда было невероятно трудно прятаться.

Позади нее раздается резкий и злобный хохот.

— Это грязнокровка Поттера!

— Наш господин будет доволен, — шипит кто-то слева от нее.

Руки Гермионы дрожат, когда она достает из кармана небольшой предмет. Отполированное золото тускло блестит при слабом солнечном свете, который пробивается сквозь затянутое низкими тучами небо. Она с вызовом смотрит на преследователей.

— Что…

— …это?

— Остановите её!

Ухмыльнувшись, Гермиона злорадно переворачивает хроноворот и бесследно уносится прочь.

15 февраля 1927 года

Измотанная женщина поправляет длинную юбку и смотрит на Гермиону. Из низкого пучка на голове выбивается несколько прядок тонких волос.

— В эти дни у нас их столько много, — с натянутой улыбкой объясняет она. — Столько сирот и ни одного родителя. Знаете, вас послали нам сами боги.

— Да, конечно, — вежливо улыбается Гермиона. — Меня интересует один из них.

Они шагают по сырому коридору; обои удручающе отслаиваются, а через потертый ковер просвечивает деревянный пол. Этот дом не ремонтировали уже много лет. Детский крик наверху режет уши Гермионе, но она сохраняет невозмутимый вид.

Они доходят до двери из поблекшего кедра, и женщина открывает ее ровно настолько, чтобы они могли пройти. Переступив порог комнаты, Гермиона видит около пяти колыбелей с набросанными поверх рваными одеялами. Но лишь в одной из них она замечает спящего малыша, завернутого в грязно-белые полотенца.

— Его оставили одного? — спрашивает Гермиона, стараясь спрятать осуждение в голосе.

Женщина слишком много месяцев работает сутки напролет, чтобы отрицать очевидное.

— Что еще нам остается? Их очень много, а нас мало. Тем более, он очень спокойный малыш. Его почти не видно и не слышно.

— Ясно.

Сверху раздается громкий треск, и женщина тут же спешит уйти:

— Ничего, если я оставлю вас? Не хочу быть грубой, но…

— Всё в порядке, — любезно произносит Гермиона. — Спасибо.

Женщина выбегает и Гермиона провожает её взглядом, пока дверь не захлопывается с громким щелчком. Затем она поворачивается к колыбели. Ребенок смотрит на нее. Широко раскрытые голубые глаза излучают странный интеллект для человека, которому еще даже нет двух месяцев.

— Привет, Том, — говорит Гермиона. — Так рада тебя видеть.

Ребенок причмокивает губами, но выражение лица Гермионы остается опустошенным.

— Знаешь, ты убил всех моих друзей, — продолжает она. — Каждого. Всех. Одного за другим. — Пауза. — И посмотри на себя сейчас: совершенно беспомощен. Что бы ты отдал, если бы только знал?

Она протягивает руку к люльке, чтобы дотронуться до мягкой кожи этой крохотной ручки. Миниатюрные пальчики едва прикасаются к ней, но этого оказывается достаточно, чтобы привести Гермиону в чувство.

— Но ты этого, конечно, не узнаешь, — шепчет она и берет малыша на руки. — Потому что я всё изменю. Прямо сейчас.

Он обнимает ее. Гермиона улыбается, и когда слезы застилают глаза, приходится часто-часто моргать. Она легонько укачивает ребенка, проговаривая какую-то милую чушь. Вспоминает тексты по социологии и свои исследования до того, как потеряла мир. Это было неотъемлемой составляющей, правда? Это было важно, так ведь?

Прикосновение, разговор, человечность. Гермиона надеется, что этого окажется достаточно.

8 октября 1928 года

— Последние недели он сильно по вам скучал, — говорит миссис Коул, когда ведет Гермиону в игровую комнату. — Вел себя как маленький монстр. Он будет очень рад вас видеть.

— Какие-то проблемы? Как он?

Эксперимент. Она должна думать о нем как об эксперименте. Настоящий ученый никогда не дает волю чувствам и эмоциям. Гипотеза важнее человека.

— Том! — зовет миссис Коул.

Гермиона осматривает игровую комнату, пока не замечает малыша. Он безотрывно смотрит на миниатюрный футбольной мяч, катая его между раскинутыми ногами. Услышав свое имя, останавливается, затем смотрит вверх. При виде неё на лице у малыша появляется широкая детская улыбка. Гермиона чувствует, как губы невольно искривляются в улыбке, и мягко подзывает его. Словно неуклюжий медвежонок, он встает и ползет к ней. Она берет его подмышки и прижимает к груди.

От него пахнет детской присыпкой и пылью, сладостью и затхлостью. Так знакомо. Его пухлые руки обнимают ее за шею, когда он что-то лопочет.

— Этта! — говорит он. — Этта!

— Мисс Браун, — прерывает их миссис Коул. — Не хотите уединиться в гостиной?

Гермиона кивает, сразу же разворачивается на каблуках, не выпуская из рук драгоценную ношу. Малыш теребит ее за волосы и пинает ногами, и Гермионе очень трудно представить что-то еще. Проводив её в гостиную, миссис Коул тут же с извинением уходит, а Гермиона усаживается вместе с мальчиком на пол. Он прижимается к ней, словно хочет брать, и брать, и брать, потому что это единственное тактильное ощущение, которое ему доступно. Гермиона делает так же, потому что это всё, что у неё сейчас есть.

— Что ж, Том, — шепчет она, нежно подув на его темные детские волосы. — Что ты узнал?

Он доверчиво смотрит на неё.

— Этта, — говорит, повторяя снова и снова единственное, что может произнести.

Гермиона легонько гладит его по щеке.

— Где у тебя глаза, Том?

Он не двигается, затем дрожащей рукой показывает на свои глаза.

— Где у тебя уши, Том?

Палец снова попадает в цель.

— Где у тебя нос?

Гермиона усмехается, когда он щелкает пальцем по своему миниатюрному носику.

— Очень хорошо! — хвалит она. — Ты такой умный!

Малыш хохочет и прижимается к ней, словно щенок в поисках ласки. Гермиона старается не думать о том, насколько он умный.

Рождество 1999 года

Когда она материализуется, то чувствует невероятно сильную тошноту. Она падает на колени, её буквально выворачивает наизнанку всё то время, пока она опустошает содержимое желудка на разоренном склоне холма. Мышцы настолько напряжены, что она долго не может остановиться.

Мысленно она кричит, что этого недостаточно. Слишком мало.

Новые воспоминания обрушиваются на нее, как приливная волна, захлестывают логическое мышление и выжигают психику. Этого оказалось недостаточно. Все стало только хуже. Все по-прежнему мертвы.

«Убей его, черт ты тебя побрал! Просто убей его!»

«Не злоупотребляй этим», — шепчет в голове другой голос, осторожный и решительный. «Ты наша последняя надежда. Не злоупотребляй этим».

Дрожащими пальцами Гермиона тянется к хроновороту на шее.

«Творец века».

И она переворачивает песочные часы.

2 августа 1931 года

Мальчик угрюмо смотрит в небо, Гермиона сидит рядом. Цикады гудят на деревьях, спускаясь вниз, радуясь влажной погоде.

— Я не хотел этого делать, — бормочет, наконец, Том.

— Я знаю, — вздыхает Гермиона.

— Она просто ужасная. Она влепила мне пощечину.

Гермиона хмурится. Девочка-подросток, которая боялась юного Тома, решила избавиться от страха с помощью насилия.

— Она больше этого не сделает. Не переживай.

— Ты её прогонишь?

Гермиона поворачивается и смотрит на по-детски озлобленного Волдеморта.

— Нет, не прогоню. Том, мы должны разговаривать и находить компромисс с людьми. Мы не можем просто прогнать всех плохих людей.

Она перекатывается на бок, чтобы лучше видеть выражение его лица. Оно задумчивое.

— Я могу заставить её уйти, — говорит он, наконец.

— И я могу, но выбираю этого не делать. Думай, прежде чем что-либо говорить, Том.

— Да, но тебе я нравлюсь, Гарриет.

— Иногда, — сухо отвечает Гермиона.

Том фыркает, но не отвечает. Она знает, о чем он думает, поэтому Гермиона ждет. Когда придет время, он заговорит.

— Она меня так боялась, — шепчет он. — Я — другой.

Гермиона берет его руки в свои. Короткие пальцы сжимают её.

— Она не понимает, — тихо говорит Гермиона. — Ты — другой в хорошем смысле, а через годы тебя будут окружать такие же другие люди, и ты научишься тому, как стать великим.

Он смотрит на нее широко раскрытыми голубыми глазами.

— Так сделала и ты, Гарриет?

Такой бесхитростный. Откуда он мог знать, что своими словами пронзает насквозь её сердце?

— Да, — торжественно говорит она. — Так сделала и я.

18 мая 1935 года

— Мисс Браун, — осторожно приветствует миссис Коул, когда Гермиона снимает пальто и варежки, — могу я поговорить с вами до того, как…

Гермиона смотрит на хозяйку приюта с любопытством, затем кивает.

— Да, у меня есть время.

— Хорошо, — нервно говорит женщина. — Хорошо.

Гермиону приводят в маленький, убогий офис. Бумаги и папки повсюду сложены в неаккуратные стопки, прислонены к стенам и расставлены по углам. Стол покрыт пергаментами, заляпанными дешевыми чернилами и латунными ручками. Гермионе приходится напомнить себе, что это просто мир магглов в прошлом.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — миссис Коул указывает на шаткий стул.

Гермиона благоразумно садится на самый край.

— Всё в порядке? — нерешительно спрашивает она.

— Что ж, — произносит измученная женщина, — у Тома некоторые проблемы с другими детьми.

Гермиона чувствует, как у неё внутри всё замирает; лед растекается по венам, но она с яростью стирает с лица эмоции.

— Правда?

Миссис Коул тяжело вздыхает.

— Он слегка подрался с Деннисом и Эми. Ничего серьезного, но понимаете, я волнуюсь, что он может… над ним могут издеваться другие дети.

Гермиона медленно кивает.

— Он особенный мальчик, — продолжает миссис Коул, — но с ним немного трудно. Может вы бы смогли помочь с этим?

— Конечно, — Гермиона словно со стороны слышит свой голос.

Она резко встает и выходит из кабинета. Стоя перед дверью Тома, она вежливо стучит.

— Уходите, — безжизненным голосом отвечают ей.

— Том, — тихо зовет она.

Короткая пауза. Шаги. Затем он распахивает дверь и втягивает ее внутрь, сразу же захлопывая за ними.

— Гарриет! — восклицает он так знакомо, но Гермиона замечает, что его улыбка уже не кажется такой легкой, как раньше. К восьми годам он значительно подрос и стал более мрачным. — Кажется, прошла уже целая вечность!

Гермиона мягко улыбается.

— Извини, Том, но я работаю над этим.

Игра слов, которую он все равно не поймет.

— Ты говоришь так слишком часто.

Гермиона пожимает плечами и устраивается на кровати. Он садится рядом. Он уже слишком взрослый, чтобы держаться за руки или обниматься, но ему по-прежнему приятно быть с ней рядом. Гермиона радуется этому, какой бы маленькой победой это не казалось.

— Как уроки? — спрашивает она.

— Скучно, — бурчит Том. — Мы учимся писать и кое-чему из математики, но другие дети слишком тупые, чтобы понять.

— Это нехорошо.

— Согласен.

Гермиона закатывает глаза.

— Они не тупые, просто ты очень умный.

Том молчит, а на его губах играет легкая улыбка.

— Я — особенный.

— Каждый человек особенный, — хмурится Гермиона. — По-своему. Мы все остается людьми, несмотря на наши способности.

Том явно жаждет поспорить.

— Да, но мы, — и Гермиона знает, кого он имеет в виду: те, кто используют магию, — лучше, так ведь?

— Том, — она вздыхает, — здесь ты этого не видишь, но магглы изобрели много фантастических вещей. Они так же умны, как мы с тобой, если даже не умнее. Каждый человек уникален. Волшебники тоже бывают глупыми, знаешь ли.

Том холодно, но задумчиво смотрит на нее.

— Ты мне кажешься умной, Гарриет, — шепчет он, наконец.

Гермиона смеется.

— Может, и так, — добродушно отвечает она, — но есть кое-кто умнее меня. И тебя тоже, кстати. Уверена, ты скоро с ним познакомишься.

— Ты знаешь его? — Том пытается скрыть волнение, но теперь она может легко читать его.

— Да. Он — учитель.

— Я буду учиться у него?

— Я в этом уверена.

Рождество 1999 года

Гермиона думает, что в этот раз готова, но все равно падает на четвереньки. Она глотает желчь, пока новые воспоминания обжигают ее разум. Это начинает сбивать с толку. Теперь она не может уследить за всеми изменениями как следует. Но единственное, что она твердо держит в памяти, так это свою миссию.

Ей еще нужно вернуться. Этого оказывается недостаточно. Всё по-прежнему не так. Они живы, но с ними уже покончено. Мир в руинах, и все они порабощены. Пламя опаляет землю кровью, оставляя после себя только пепел.

Она неуверенно поднимается на ноги, желая только одного: схватить волшебную палочку и взмахнуть ею. Она с головы до ног покрыта грязью.

Она так и не успевает заметить человека, крадущегося к ней сзади. Последнее, что она слышит, это громкий выкрик «Ступефай!».

Гермиона просыпается, задыхаясь. Во рту всё пересохло, и она хрипит нечто невразумительное, пока ее окружают люди в черных масках. Она пытается нащупать волшебную палочку, но ее нигде нет.

«Нет, нет, нет, нет!»

Но цепочка с хроноворотом по-прежнему висит на шее. Он может спасти её.

Кто-то смеется над ее страхом, но все отходят, позволяя сесть. Комната раскачивается и раскачивается, и приходится собрать всю волю в кулак, чтобы больше не упасть. Сражаться — это не вариант. И в этой вселенной никогда им не был.

— Ты приложил её слишком сильно, Регулус, — шепчет чей-то голос, и Гермиона каменеет.

Она — скала. Стекло. Спокойствие бурлящего пруда в жаркий летний день. Она смотрит вверх и видит лорда Волдеморта, развалившегося на каменном помосте. Он — человек. В этой реальности он не обзавелся змеиным обликом, и Гермиона ненавидит такие удары судьбы. Он выглядит совершенно нормальным пожилым джентльменом и почти похож на Тома.

Но также она видит в его глазах безумие, и это их отличает. Нужно возвращаться.

— Грязнокровка, блуждающая вокруг, — свистящим голосом произносит Волдеморт, и на его губах появляется хищная улыбка. — Необычно. Очень необычно.

Гермиона концентрируется на дыхании. Она делает вид, что в страхе сжимает рубашку, хотя на самом деле нащупывает хроноворот. Она не может перестать дрожать.

— Что ж, — продолжает он, — просвети меня, пожалуйста, относительно чего-то столь необычного. Не знал, что вы еще существуете. Не говоря уже о том, чтобы блуждать где бы то ни было.

Он — затишье перед бурей, но она чувствует кончиками пальцев плавность песочных часов.

— Эх, Том, — вздыхает она. — Ты только всё усложняешь.

Выражение его лица резко меняется. Тонкая пелена злобного гостеприимства срывается, обнажая ярость.

— Ты! — шипит он. — Обыскать её! Схватить её!

Но уже слишком поздно. С жалкой улыбкой Гермиона переворачивает песочные часы. Она не знает, куда ее отправит хроноворот, но по мере того, как утекает время, она видит, как испуганные глаза Тома сосредоточены только на ней.

13 июля 1937 года

Кругом война, но то, что делает Гермиона, слишком важно. Вдалеке она слышит сирены, но не выходит из укрытия. Детский дом в безопасной зоне. Она знает.

После нескольких недель непрерывного наблюдения, наконец, появляется тот, кого она ждет. Гарри рассказал ей, как в первый раз произошла эта встреча, но Гермионе нужно увидеть, как будет сейчас. Ей нужны доказательства, что все пойдет по другому пути, что её усилия не совсем безнадежны. Она не может вести такой образ жизни, если до сих пор ничего добилась.

Она прячется в коридоре под Дезиллюминационными чарами с Удлинителями ушей от Уизли. Этого мало, но больше у нее ничего нет. Временная волшебная палочка совершенно ей не подходит, колдовать даже самые простые заклинания почти невозможно. Она ерзает, а затем замирает, когда миссис Коул проводит молодого Альбуса Дамблдора в комнату мальчика.

— В последние дни у него не было гостей, — тихо произносит она, а Дамблдор окидывает её странным взглядом.

Он стучит в дверь и входит, услышав угрюмый голос Тома, который абсолютно не сочетается с его юной внешностью.

Гермиона прислушивается к их бормотанию. Спокойный приятный голос Дамблдора. Недоверчивый ответ Тома.

— Зачем вы здесь?

— Я передаю тебе приглашение, Том. Даю возможность.

Молчание. Гермиона представляет себе изучающий взгляд Тома.

— Ты хочешь учиться? — продолжает Дамблдор. — Изучить себя?

— Вы имеете в виду школу.

— Да.

— Меня предупреждали об этом.

Теперь уже молчит Дамблдор.

— Тебя предупреждали? Могу я узнать, кто именно?

— Мне интересно получить образование, — отвечает Том, игнорируя вопрос.

— Хорошо. У меня как раз с собой твое письмо…

Гермиона смотрит на стену, концентрируясь на пыльных трещинах и выцветших цветочных обоях. Дамблдор рассказывает Тому о школе, волшебниках и их жизни, и Гермиона отключается. Потому что она слышит его голос, и воспоминания текут сквозь нее. Пир со спокойными речами, когда Гарри и Рон сидели рядом с ней, живые, излучающие дружбу и фонтанирующие энергией. Бесконечная пустячная болтовня. Тепло. Свет.

Наконец, Дамблдор прощается и выходит из комнаты, мягко закрывая за собой дверь. Он замирает на мгновение, затем поворачивается, чтобы посмотреть на угол, в котором она прячется. У Гермионы перехватывает дыхание.

Но перед тем, как уйти, он лишь тихо задумчиво хмыкает. Гермиона чувствует, как бьется сердце, и ей становится интересно, что бы произошло, если бы он поймал ее и решил сразиться. Что бы тогда она испортила?

Впрочем, имеет ли это уже значение? На данный момент, нет. Не особо.

Через несколько минут Гермиона расслабляется, разгибает конечности и взмахивает своей дрянной палочкой. Дезиллюминационные чары исчезают, она быстро моргает и двигает плечами, после чего стучит в дверь комнаты Тома.

Она сразу же открывается, и брови мальчика приподнимаются, когда он видит ее.

— Гарриет? — недоверчиво произносит он. Прошло больше двух лет с их последней встречи.

— Привет, Том.

Его глаза сужаются.

— Ты пришла с тем мужчиной?

— Не совсем. Я просто наблюдала, — Гермиона пожимает плечами.

Том пропускает её внутрь. Комната не сильно изменилась с тех пор, как она была здесь в последний раз: кривая кровать, шаткий письменный стол, потертый шкаф.

— Тебя не было… очень долго.

Гермиона вспоминает блестящие безумием глаза. «Пока еще нет», — думает она, глядя на него. Он еще не такой. Но нужно быть осмотрительной.

— Мне очень жаль, — говорит она, когда не может придумать оправдания.

Том изучает ее. Он подрос и выглядит более ухоженным, но все такой же молодой, невысокий и тощий. Он чем-то напоминает Гарри, только более взрослый и хитрый.

— Что с тобой? — спрашивает Том. — Ты ужасно выглядишь.

Гермиона довольно давно не смотрелась в зеркало. Она понятия не имеет, как выглядит, только знает, как себя чувствует. Если сложить их вместе, то она, должно быть, действительно выглядит ужасно.

— Время не идет на пользу, — честно признается она. И у этой фразы столько значений.

Том что-то задумчиво бормочет, глядя на нее, как на особенно раздражающую деталь пазла: на ту, которая не подходит, потому что является частью совершенно другой головоломки.

Гермиона смотрит на открытый конверт на столе.

— Тебя приняли. Я знала, что так будет.

Он ухмыляется. Гордости в нем всегда было хоть отбавляй.

— Я — другой.

— Уникальный, — добавляет Гермиона.

Том кивает, будто соглашаясь с ней. Садится за стол, делая приглашающий жест в сторону кровати. Гермиона опускается, ощущая боль в теле. Люди не рождены для таких путешествий.

— Это здесь преподает великий учитель?

Гермиона чувствует, как её наполняет тепло.

— Ты уже встретился с ним.

Недоуменное молчание.

— Профессор Дамблдор?

Гермиона медленно кивает. Том задумчиво смотрит в потолок.

— Он не показался мне могущественным.

— Могущество — это не только показной блеск и умения. Это ум. Это мудрость.

— Мудрость… — задумчиво протягивает Том.

— Дамблдор, — шепчет Гермиона, — может быть очень мудрым человеком.

— Может быть?

Гермиона устало криво улыбается. Она думает о башнях замка.

— Он остается человеком.

25 июня 1939 года

— Я попросил остаться в школе на каникулы.

Гермиона ковыряет траву и рвет стебли на клочки неровно обрезанными ногтями.

— Я знаю.

Том угрюмо смотрит на шаткую конструкцию приюта ниже холма.

— Я хочу практиковаться.

— Я знаю.

— Стать сильнее.

— Ага.

— Могущественнее.

— Со временем.

Он смотрит на неё. Его темные волосы безупречно причесаны. У нее на голове спутанное воронье гнездо вместо волос. Она чувствует себя неотесанной деревенщиной рядом с двенадцатилетним ребенком.

— Тебе все равно?

— Иногда жизнь важнее, чем обретение власти. — Еще один оторванный кусок травы. — Иначе не успеешь оглянуться, как она пройдет мимо.

29 ноября 1941 года

Гермиона прижимает к груди сливочное пиво. Он скоро должен быть здесь, но она чувствует себя нервным параноиком. Не так уж часто она покидала приют во время своих путешествий, и ей было неуютно, словно против неё ополчилось само Время. Очень похожее ощущение, вот только игроки совершенно не те.

Ей удается найти уютное место до того, как теплый паб заполонят ученики. Через несколько минут появляется Том. Несмотря на свое бедное происхождение, он все еще выглядит потрясающе в безупречной мантии. Он кивает ей и идет заказывать у стойки. Гермиона вздыхает и откидывается на спинку стула.

Она наблюдает, как он спокойно общается с другими учениками, периодически обмениваясь парой слов с одним или двумя из них. Она замечает его быстрый неодобрительный взгляд на стоящую рядом девушку, но он сразу же уходит. Подходит к ее столу и садится.

— Гарриет.

— Том, как дела?

Он рассеянно постукивает пальцами по потертому дереву стола.

— Скучно. В школе легко.

— Я надеялась, что тебе будет труднее, — с улыбкой отвечает Гермиона.

— Меня все еще окружают идиоты.

— Тебе не нравятся одноклассники?

Он оглядывается, и его взгляд снова останавливается на девушке с румяными щеками и длинными ресницами. Ее волосы ниспадают на спину аккуратно уложенными локонами.

— Терпимо.

— Тебе нравится эта девушка?

Том напрягается, и внезапно его голубые глаза сощуриваются.

— Нет.

— Почему? — Гермиона наклоняет голову.

— Она — гриффиндорка, ей здесь не место.

Гермиона чувствует, как очень быстро угасает ее улыбка. Она крепко сжимает пустую кружку. Том замечает её реакцию, но воспринимает её неверно.

— Ты тоже это не одобряешь?

Она изо всех сил пытается вернуть себе контроль.

— Я не одобряю то, что ты только что сказал.

Он моргает, явно потрясенный.

— Ты… не согласна со мной.

— Да.

— Почему? — задумавшись на мгновение, спрашивает Том.

— Я была гриффиндоркой, и мне было здесь не место, как ты говоришь, — Гермиона слегка расслабляется. — Делает ли это меня плохой ведьмой?

— Ты — другая, — пренебрежительно говорит он, пристально глядя на нее. — Ты уже всё доказала.

— Мне нужно идти.

Гермиона резко встает. Том следует её примеру, и она замечает, насколько он вырос: он уже почти сравнялся с ней ростом.

— Я тебя рассердил, — тихо говорит он.

Гермиона хочет соврать, но не делает этого.

— Очень сильно.

Она отходит, но он заслоняет ей выход.

— Ты ведь придешь снова.

Она хочет ударить его кулаком по лицу, вернуться назад во времени и задушить его тощую шею в кроватке. Но нет. Она этого не сделает.

— Да.

— Хорошо.

Гермиона выходит на улицу и всю дорогу чувствует на себе его взгляд. Оказавшись в одиночестве, она переворачивает хроноворот и чувствует, как время летит вперед.

5 июля 1943 года

Том ничего не говорит, когда она появляется на пороге его комнаты, просто открывает дверь и садится обратно за стол. Гермиона замечает, что его долговязая фигура сюда больше не вписывается. Он перерос это место, и ей это не нравится. Честно говоря, ей всё здесь не нравится, поэтому она решает не замечать.

Она пробирается к кровати и садится на край. Вскоре скука берет верх, и она чувствует, как закрываются глаза и наступает темнота. Когда она в последний раз спала? Она не уверена. Но похоже, что уже целую вечность.

Гермиона засыпает.

Она просыпается от того, что кто-то гладит ее по лицу и играется с прядками волос. И этот кто-то мужчина. Страх заполняет её. Она открывает глаза и видит, что Том склонился к кровати и пристально смотрит ей в лицо. Мгновение она изучает его в ответ, глядя на насупленные брови и тонкие губы. Она задается вопросом, сильно ли изменилась его внешность по сравнению с прошлым разом, или она просто этого не замечала. Уже не мальчик, а молодой человек.

— Что ты делаешь? — тихо спрашивает Гермиона, когда, наконец, набирается смелости задать этот вопрос.

Том продолжает накручивать её локон на указательный палец.

— Ты загадка, Гарриет.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Кто ты на самом деле?

Гермиона напрягается. От нежного поддразнивания его пальцев становится только хуже.

— Гарриет Браун, как и всегда.

Она надеется, что ее голос не дрогнет.

Том замирает.

— Я ничего не знаю о тебе, — вздыхает он. — Ни где ты живешь, ни где работаешь, ни чем занимаешься все те месяцы и годы, что тебя нет. Я искал о тебе информацию, но тебя не существует. — Он так пристально наблюдает за ней. Гермиона чувствует, как его дыхание касается ее губ. — И, кроме того, ты не стареешь.

Наконец, Гермиона отталкивает его руку, хватает плащ и сумку.

— Мне пора.

В его взгляде появляется что-то чужое. Гермиона не может определить, что именно, но это ее пугает.

— Тебе тоже было бы любопытно, Гарриет, — медленно говорит он. — Я даже не знаю, кто ты для меня.

Она останавливается на пороге. Не может заставить себя повернуться.

— Увидимся позже, Том, — выдыхает она.

И думает, что он, возможно, протянул руку, чтобы прикоснуться кончиками пальцев к ее пояснице, но она не останавливается. На самом деле она просто не может.

Рождество 1999 года

Она приземляется, падает и понимает, что всё по-прежнему неправильно.

10 декабря 1943 года

— Ты нисколько не изменилась, — говорит Том вместо приветствия и ставит на стол две кружки.

Гермиона внимательно рассматривает его и замечает, что он все такой же привередливый, опрятно одетый и в здравом уме.

— Прошло всего полгода. Большинство людей не стареют так быстро.

Том фыркает, разматывая шарф, и бросает его на спинку стула.

— Да, но большинство людей стареют за шестнадцать лет.

Гермиона неловко пожимает плечами. Том слегка ухмыляется, но ему хватает такта, чтобы не расспрашивать дальше.

— Как твоя учеба?

— Достаточно хорошо, учитывая, что именно я изучаю.

— Что ты имеешь в виду? — Гермиона хмурится.

Том приподнимает бровь.

— Я о том, что это скучно. Я трачу большую часть времени на дополнительные исследования и выполняю обязанности старосты.

— Какие дополнительные исследования?

— Ничего особенного, — бормочет Том, и Гермиона не может сказать, лжет ли он. — Все, что меня заинтересует. — Он пристально смотрит на нее. — Ты сказала, что была лучшей ученицей в классе, но об этом нет никаких записей.

Гермиона пожимает плечами, и Том добавляет:

— По крайней мере, пока.

30 июля 1944 года

— Приближается твой последний год.

— Да.

Они отдыхают на склоне. Том вытянулся на земле, скрестив руки за голову и лениво наблюдая за проплывающими облаками, а Гермиона лежит на боку и смотрит на него. Она переживает, насколько сильно он успел повзрослеть.

— Знаешь уже, что будешь потом изучать?

— Да.

Он не очень разговорчив. Гермиона вздыхает и закрывает глаза, думая о том, как редко она может расслабиться, как для неё это почти невозможно. Она не думает о прошлом. Воспоминания затуманивают разум, как ядовитая толпа, толкающая друг друга и орущая: «Я — настоящий! А вот и нет. Это я настоящий!»

«Хватит думать», — приказывает она себе. Просто остановись. Вместо размышлений она пытается сосредоточиться на ощущениях: ветерок на лице, трава царапает кожу, чья-то рука ласкает её.

Гермиона открывает глаза и понимает, что к ней прикасается Том и смотрит на нее.

— Что ты делаешь?

— Трогаю тебя.

У нее перехватывает дыхание, когда он пальцами касается её губ.

— Зачем?

— Потому что хочу.

Он придвигается ближе и изучает ее необычайно выразительное сейчас лицо. Любопытно.

— Не стоит.

— Не вижу причин почему нет.

Гермиона садится, обхватив руками колени. И слышит, как Том тоже садится рядом.

— Ты — молода. — Он скользит пальцем по её спине, вызывая мурашки. — Так сколько тебе лет, Гарриет?

Он убирает с шеи густую копну волос и едва касается губами чувствительной кожи на затылке.

— Я старше.

И больше она ничего не знает. Том невесомо целует её кожу. И еще раз.

— Значит, я уже достаточно взрослый.

Когда в последний раз к ней прикасались таким образом? Никогда. Они все потерялись еще раньше, до всего этого.

Какая-то её часть мысленно кричит: «Он — твой враг! Он убил их всех! Он — убийца! Истребитель людей! Неужели он действительно искупил свою вину?»

Мозолистая ладонь нежно приподнимает ее подбородок, и его лицо теперь так близко.

— Ты была единственной константой в моей жизни, — говорит он, а затем целует.

Поцелуй мягкий, целомудренный, сухой и прекрасный. Потому что она — самая важная в этом поцелуе. Она — единственная и неповторимая. Она — центр чьей-то жизни. И его сердце.

Но Гермиона отстраняется и, наверное, даже плачет, потому что это уже слишком. Просто слишком. Она встает, и Том смотрит на нее без малейшего сожаления.

— Мне нужно идти, — с отчаянием в голосе произносит Гермиона, подходит к дереву, но даже не делает вид, что собирается аппарировать.

Легонько переворачивает хроноворот и уносится прочь.

15 мая 1945 года

Она просматривает все бумаги, которые только может найти, но ничего не находит ни о смерти девушки, ни об аресте Хагрида. Вообще ничего.

7 июля 1945 года

Это ее первый выпускной. Ее не удивляет, что церемония выглядит весьма изысканно. Зачарованные дипломы с оценками за все экзамены плывут к своим владельцам. Гермиона чувствует себя не к месту на склоне холма, чересчур уязвимой. В толпе слишком мало родителей, чтобы затеряться среди них. Она замечает, что Том смотрит в ее сторону. Она замечает, что Дамблдор делает то же самое.

После того, как все дипломы вручены и произнесено последнее напутствие, выпускников отпускают на поиски семей. Том не сразу идет к ней, сначала он с легкой улыбкой на лице пожимает руку Дамблдору, чей взгляд скользит по ней. Гермиона замечает, что последнюю минуту Дамблдор пристально её изучает.

Гордая улыбка, застывшая на ее губах, исчезает, и она понимает, что пора уходить. Она разворачивается, чтобы спуститься с холма к дороге в Хогсмид, и практически сразу чья-то рука хватает ее за локоть.

— Гарриет.

Гермиона оборачивается.

— Том, — выдыхает и улыбается.

— Ты собиралась уходить.

На его лице невозмутимая маска.

— Я… — Гермиона запинается. — Я не уверена, что мне стоит здесь быть. Я…

— Кому если не тебе? — Том закатывает глаза к небу.

— Ну, — неловко произносит Гермиона. — Я знаю твою семью…

— Она для меня ничего не значит. Они даже не знают о моем существовании.

И Гермиона понимает, насколько это важно: то, что они до сих пор живы.

— Я… горжусь тобой.

Говоря это, она странно себя чувствует, потому что теперь он стал выше, раздался в плечах и повзрослел. Она чувствует себя ребенком, хотя и старше него.

Он медленно кивает и сообщает:

— Мне предложили работу. Я смогу позволить себе снимать квартиру.

— Это прекрасно, — одобрительно говорит Гермиона.

— Я бы хотел, чтобы ты жила со мной.

Ее сердце замирает, а затем начинает стучать как сумасшедшее.

— Послушай, Том…

Вокруг стекаются семьи, а выпускники с гордостью демонстрируют свои магические достижения с помощью легких взмахов волшебных палочек.

— Я не могу, — шепчет она.

Он тянется к её безвольно повисшей руке и переплетает её пальцы со своими.

— Я не удивлен. Ты придешь снова?

А нужно? Может быть… Еще один раз. Последний, и тогда она снова попытается вернуться домой. Может, на этот раз всё будет правильно. Может, на этот раз…

— Конечно.

24 декабря 1946 года

Гермионе приходится изрядно потрудиться, чтобы найти его. Несколько следящих заклинаний и взлом с проникновением в Министерство, чтобы найти личные данные служащих. Она осознает, что стала настоящим нарушителем правил, вернее нарушителем закона, но отмахивается от этого понимания, потому что делает всё по необходимости.

Она идет по переулку вниз по улице от его маленькой квартирки, которая располагается в красивой части города, и Гермиона этому тихо радуется. Он не работает в «Горбин и Бэркес».

Сверяясь с набросанным в спешке адресом, Гермиона поднимается по мощеной лестнице и останавливается у тяжелой кедровой двери с простым медным молотком. Она нервно стучит им, не выпуская из рук мятый сверток, обернутый старыми газетами.

Через несколько минут раздаются мягкие шаги. Дверь открывается, и на пороге появляется девушка в мужской рубашке и юбке до щиколотки. Гермиона мгновенно краснеет от досады.

— Чем могу вам помочь? — вежливо спрашивает незнакомка, её изящное лицо как у феи излучает любопытство.

— М-м… — невнятно произносит Гермиона. — Может, вы знаете, где живет Том Реддл?

— Ой, вы пришли в нужное место, — улыбается девушка. — Он сейчас в ванной. Может…

Гермиона поднимает сверток и протягивает незнакомке.

— Это для него. Скажите… Пожелайте ему счастливого Рождества от меня.

— Конечно, — озадаченно отвечает та. — Уверены, что не хотите зайти?

— Нет, спасибо, — слабо улыбается Гермиона. — Мы еще нужно к семье заскочить. Спасибо большое.

В ухоженных руках девушки подарок выглядит чересчур детским. Дружелюбно помахав рукой, Гермиона убегает. Добравшись до переулка, она достает хроноворот и переворачивает песочные часы.

Рождество 1999 года

Переход похож на мягкое одеяло. Воспоминания наполняют ее, но они теплые, любящие и светлые. Войны нет. Никто не умер. Она пытается разложить по полочкам новую информацию, мозг работает с бешеной скоростью, но внутри хаос из осколков. Она помнит, как в это утро делала множество дел одновременно. В одной реальности она просыпается от того, что по лицу бегает крыса. Ей холодно и одиноко. В другой — она открывает рождественские подарки с родителями и ужинает с Уизли.

Гермиона стоит на склоне холма. На том самом, с которого всё началось, вот только теперь памятника нет, лишь пологий склон с покрытой изморозью травой и корявыми деревьями. Близятся сумерки, и Гермиона ощущает смертельную усталость.

Она ложится, не обращая внимания на холодную землю и то, что здесь её видно как на ладони, и засыпает.

26 декабря 1999 года

Гермиона просыпается под теплым одеялом от тихого бормотания голосов. Спорящий голос Гарри прорывается сквозь туман.

— Я не понимаю, — едва слышно шепчет он. — Когда она успела так сильно похудеть? Еще вчера всё было нормально. Что случилось?

Кто-то пытается его успокоить. Наверное, это Джинни. О Мерлин, Гермиона чувствует подступающие к глазам слезы. Они — живы. Они все живы.

— Гарри, пожалуйста, дай мне сказать. — Это Дамблдор.

Опять какие-то перешептывания. Где она?

Гермиона пытается пошевелиться, стараясь мельком увидеть то, что ее окружает за пределами кокона из одеял. К ней тут же тянется рука, поправляет одеяло и появляется счастливое, здоровое лицо Гарри.

Слезы застилают глаза.

— Гарри… — выдыхает она, обнимая его за шею и притягивая к себе.

За его спиной Джинни смотрит на них широко раскрытыми глазами, а Гермиона хватает её за мантию и тоже тянет к себе в объятия. Она не может насытиться их запахом, кожей и сердцебиением. Такие живые. Гермиону начинает бить сильная дрожь.

— Боже, Гермиона, с тобой всё в порядке? — озабоченно спрашивает Гарри.

Гермиона отпускает их и, улыбаясь, хлюпает носом. Она отмечает, что находится в комнате, наверное, в одной из свободных спален Хогвартса с каменными стенами и большим декоративным камином. Она понятия не имеет, что делает здесь.

— Всё прекрасно, Гарри, — говорит Гермиона, понимая, что распускает нюни словно девчонка. И при других обстоятельствах она была бы смущена, но сейчас чувствует лишь невероятное облегчение.

Возле камина стоит совершенно живой Дамблдор. Его голубые глаза тепло мерцают, когда он искривленным пальцем неуклюже проводит по белоснежной бороде.

— Вы, должно быть, голодны, мисс Грейнджер, — произносит он с легкой смешинкой в голосе.

Гермиона молчит несколько секунд, разглядывая свои абсурдно костлявые пальцы, и кивает.

— Да, очень.

Дамблдор щелкает пальцами, и появляется поднос с дымящимся бульоном и ржаным хлебом. Рядом возникает чай, и Гермиона с благодарностью тянется за кружкой. Она вытирает заплаканное сопливое лицо рукавом, после чего подворачивает его.

Она замечает, что Гарри и Джинни всё так же недоверчиво смотрят на нее, но она решает не обращать на это внимание. Она слишком голодна. Слишком счастлива. Буквально переполнена чувством облегчения. Она испытывает слишком много эмоций и чувств одновременно, но все они такие потрясающие.

— Быть может, вы с миссис Поттер захотите рассказать семье мисс Грейнджер о её выздоровлении? — предлагает Дамблдор.

Гарри понимающе кивает. Они уходят вместе, после того как каждый легонько пожимает руку Гермионы и шутливым жестом ерошит волосы.

Оказавшись наедине с директором, Гермиона начинает медленнее есть. Она ждет, пока тот заговорит первым. Это должен быть он.

— Насколько много? — с любопытством спрашивает Дамблдор.

Гермиона слегка наклоняет голову и уточняет:

— Чего именно?

— Насколько много воспоминаний?

— Вот вы о чем. Насколько много… — Гермиона вздыхает и делает глоток чая. Честно говоря, она сама не знает. — Слишком много, — отвечает, наконец. — Я даже… даже не могу точно отследить.

— Я забрал у вас хроноворот.

Гермиона дотрагивается до груди, но ощущает лишь пустоту. Она думает об этой временной линии и не находит в ней ничего плохого.

— Спасибо, — шепчет она.

— Я понимаю, сколько соблазна таит в себе такая сила, — говорит Дамблдор, но в его голосе нет ни тени упрека.

Гермиона смотрит ему прямо в глаза.

— Вам бы тоже пришлось, — решительно говорит она. — Если бы вы были живы, вам бы тоже пришлось.

Гермиона видит, что своими словами выбивает у него почву из-под ног. Она уверена в этом. Дамблдор моргает и улыбается.

— Ах вот оно что, — произносит он, наконец.

Гермиона резко отталкивает от себя поднос, и тот летит через всю комнату и приземляется на небольшом комоде.

— Вы бы не стали, — уныло шепчет она. — Вы бы не смогли. И никогда уже не сделаете.

Но Дамблдор слишком умен, чтобы забыть.

— Полагаю, это всё связано с Томом.

Гермиона сжимает одеяло в кулаке.

— Я много чего помню, мисс Грейнджер, — добавляет Дамблдор. — Загадочную девушку, появившуюся в жизни Тома. Ту, что помогла ему свернуть от тьмы к свету… Я буду помнить её вечно.

— Это мог быть кто угодно.

— Но остались лишь вы.

Гермиона устало трет глаза.

— Да.

Он уходит и напоследок одаривает её печальным взглядом.

— Вы удивительная волшебница, мисс Грейнджер. Полагаю, вы далеко пойдете. — Небольшая пауза. — Но сначала вам нужен отдых.

Его глаза тепло мерцают, а губы улыбаются. Уважительно кивнув, он выходит из комнаты. Гермиона смотрит ему вслед, а потом засыпает.

31 декабря 1999 года

Гермиона дремлет на диване перед огнем. Живоглот свернулся калачиком у ее ног и громко мурлычет, в то время как бледный полуденный свет проникает сквозь веселые занавески. У нее на коленях лежит книга, но Гермиона уже давно её не читает, разум слишком запутан, чтобы сосредоточиться на чем-либо.

Она вздрагивает, когда кто-то энергично стучит в дверь. Слегка отодвигает Живоглота, чтобы встать, подходит к дверному проему и с некоторым колебанием дотрагивается до ручки. Она слишком устала от встревоженных друзей. Ей просто нужен отдых.

Тем не менее, открывает дверь и видит перед собой роскошно одетого пожилого волшебника. Гермиона молчит несколько секунд, после чего вопросительно наклоняет голову.

— Чем могу вам помочь?

У него темные волосы с седыми прядками и безупречно подстриженная борода. Он примерно на голову её выше.

— Гермиона Грейнджер? — он насмешливо смотрит на неё.

— Да? — хмурится Гермиона.

— Ну, конечно, ты это она.

— Да, разумеется, — нетерпеливо отвечает Гермиона.

— Ты меня не узнаешь.

Неужели в его голосе слышится нотка разочарования?

Гермиона пристальнее всматривается в незнакомца, и кусочки пазла начинают складываться. Манера себя вести, подача, холодные голубые глаза. Но…

— Том? — с сомнением спрашивает она.

— Гарриет, — кивает он.

У неё вырывается неловкое «ой», после чего она говорит:

— Да.

— Последний раз я видел тебя где-то шестьдесят лет назад. Правда, сейчас я почти полностью перешел на имя Марволо, но ты можешь звать меня моим детским именем.

Гермиона сглатывает, пытаясь вымолвить хоть что-то вразумительное.

— Я не думала…

— Что я буду тебя помнить? У меня очень хорошая память, Гермиона.

Гермиона краснеет.

— Честно говоря, я не думала, что тебе есть до меня дело.

— Хм.

Гермиона хватается за дверную ручку и понимает, что на улице очень холодно, а она все еще в пижаме. Она мелко дрожит.

— У меня для тебя кое-что есть, — произносит он.

— Но… — Гермиона делает короткую паузу. — Сегодня ведь твой день рождения. С чего бы тебе мне что-то дарить?

Он достает книгу из-под мантии. Потертую, потускневшую и очень-очень старую. Гермиона сразу узнает её.

— Том, ты её передариваешь?

— В каком-то смысле. Она уже сильно устарела.

Гермиона смотрит на книгу, на которой изображен старый автомобиль в стиле сороковых годов. Она протягивает руку и берет ее.

— У меня никогда не было возможности сделать тебе подарок к Рождеству, — говорит он.

— Да, действительно, — Гермиона смущается.

— Но я понимаю, правда.

Она прижимает книгу к груди, вспоминая, как по-детски та была завернута в старые газеты.

— Хочешь чаю? — робко спрашивает она.

На его губах появляется ехидная улыбка, и она понимает, что перед ней стоит он сам. Не злой социопат, истреблявший людей, а тихий, задумчивый, блестящий молодой человек.

— С удовольствием.

Гермиона отступает, пропуская в дом Тома Марволо Реддла.