Аптека, улица, фонарь (гет)

О, я хорошо помню то время... Я был молод тогда, десять лет как из Хогвартса, и только вернулся домой из моих странствий.

Семья Слагхорнов была не так вызывающе богата, как Малфои, Смиты или Лестранжи, но вполне обеспечена, так что после школы отец без слов оплатил мне кругосветное путешествие. Я побывал в Греции и Риме, посетил Кастелобрушу и Ильверморни, заглянул в Прагу, к мэтру Матиашу на Златую улочку, а потом надолго осел в Париже, подмастерьем у мэтра Ренэ. Пять лет я учился у него и у великого Фламеля премудростям алхимии и тонкостям варки зелий. Но, если у благородного семейства Слагхорнов и есть какие-то родовые дары, так это тонкий нюх на опасность. Недаром сегодня с утра у меня голова раскалывалась, и я срочно перебрался в эту неприметную маггловскую квартирку... Вот и там, в Париже, я вдруг нутром почувствовал, что земля горит под ногами, и пора мне оттуда линять. И точно, не прошло и года, как безумный Гриндельвальд чуть не пожег весь город к Мордредовой бабушке — только я был уже далеко.

Вернувшись домой в Уэльс, в поместье родителей, я понял две вещи. Отец хотел, чтобы я нашел хорошую работу и встал на ноги. А мать хотела меня женить на благородной девице, желательно с приданым. Или на девице не особенно благородной, но с большим приданым. Нет, на магглорожденную с огромным приданым родители всё же были не согласны. Чистота крови была для них немалым пунктиком, а роду нашему уже пятьсот лет насчитывалось, как-никак.

С планами отца я был совершенно согласен, а вот планы матери доставили мне немало неприятных часов. Сначала меня познакомили с девицей Кребб, с грубым голосом и телосложением викинга, потом с худосочной и остроносой, похожей на цаплю, девицей Селвин, затем с хорошенькой, но невероятно приставучей и бесцеремонной вдовушкой Мелифлуа. Мать планировала новые званые обеды с другими девицами, и я понял, что из родительского дома надо срочно бежать.

Вот я и отправился в Хогвартс. Преподавать там всегда было моей мечтой, да и жилье в замке предоставляли, а с ним и убежище от матримониальных ловушек. Ещё перед моим отъездом в путешествие, мой учитель, Либациус Бораго, пообещал по возвращении оставить мне свою кафедру.

— Ты мой естественный преемник, Гораций, — говаривал он, — я никого не найду лучше тебя!

Но тут нашла коса на камень. Мастер зельеварения Хогвартса был сухоньким подвижным старичком добродушного и веселого нрава. Утром он пил свое знаменитое "Зелье вечной бодрости", в обед — "Зелье прекрасного пищеварения", вечером принимал "Зелье наиприятнейших сновидений" и заполировывал всё это рюмочкой сорокалетней выдержки Огденского. Оттого старина Либациус в свои сто восемьдесят лет выглядел едва ли на восемьдесят.

— Ты прости меня, Гораций, — сказал он мне тем вечером за рюмкой своего любимого Огденского, — но я ещё не готов уйти на покой. Хогвартс — это вся моя жизнь, а без него и жить будет незачем. Подожди ещё пяток лет и я уйду, честно... а может и умру, кто знает, годы-то мои немалые.

И действительно, ровно через пять лет Либациус умер от апоплексического удара, проверяя эссе одного гриффиндорского третьекурсника. Но тогда я этого не предвидел и огорчился и даже немного обиделся. Впрочем, Либациус дал мне прекрасный совет: открыть аптеку в Косом переулке.

— Аптеку? — изумился я. — Так есть же лавка Малпеппера...

— Малпеппер — старый шарлатан, и ингредиенты у него паршивые! — выкрикнул с запалом Либациус. — На прошлой неделе он мне прислал тухлых флоббер-червей и иглы ежа вместо игл дикобраза. А в его лавке воняет так, что глаза слезятся. И у него совсем нет готовых зелий, одни ингредиенты.

Бораго потряс головой, опрокинул ещё рюмку Огденского и продолжил:

— Послушай, Гораций, у меня душа болит, как подумаю, что все эти хаффлпаффские дурочки, которым я из жалости ставлю "Удовлетворительно" вместо честно заслуженного "Тролля", дома примутся варить Бодроперцовое или Жаропонижающее и поить ими своих несчастных детей! Да что тут думать — в Мунго вон целый этаж отвели под пострадавших от неправильно сваренных зелий. Так что, мой тебе совет: вари большими котлами самые ходовые составы, разливай в красивые флаконы и продавай подороже. А сложные зелья вари только на заказ, с предоплатой. Ещё продавай готовые наборы ингредиентов для Хогвартса, для каждого курса отдельно. Укрась витрину поинтересней, чтобы народ к тебе потянулся — и сикли с галлеонами сами к тебе потекут.

Я последовал совету Либациуса, занял денег у отца и арендовал большую лавку на углу Косой аллеи и Лютного. Поперек переулка я повесил огромную вывеску:

Аптека Слагхорна

Зелья и яды для вас и ваших близких

Витрина получилась знатная, выходившая и на Косую аллею, и на Лютный переулок. Я ведь, увы, не Олливандер, чтобы выставить в окне одну-единственную пыльную палочку и не жаловаться потом на отсутствие клиентов. Начинающим торговцам нужна хорошая реклама, поэтому я потрудился на славу, припомнив все свои знания по трансфигурации и чарам. На главной витрине со стороны Косого переулка на миниатюрной кровати сидела фигурка больного, и из ушей у нее шли струи пара от Бодроперцового зелья. Рядом двое седобородых старичков летали на метлах и перебрасывались квоффлом, на котором было написано "Зелье вечной бодрости". Ученики Хогвартса размахивали результатами СОВ с одними "Превосходно", стоя на бутыли с "Зельем острого ума и крепкой памяти".

Но особенно удалась мне витрина с Амортенцией. Там стояла фигурка молодой ведьмы в простеньком деревенском платье и венке из полевых цветов. Загадочно улыбающаяся ведьмочка держала в руке флакон с переливающейся жемчужной жидкостью, над которой причудливыми спиралями поднимался пар. Вокруг стояли на коленях пятеро роскошно одетых красавцев-магов. Они смотрели на ведьмочку влюбленными глазами и, отталкивая друг друга локтями, протягивали ей обручальные кольца. Вокруг группы шелестели крыльями пухлые херувимы и пускали в магов тоненькие золотые стрелы. У этой витрины всегда было больше всего народу, а уж магглорожденных девочек, недавно попавших в волшебный мир, она притягивала как кошек валерьянка.

Дела аптеки шли лучше некуда, особенно после того, как обнаружилось, что в письмах из Хогвартса вместо списка ингредиентов для зельеварения теперь стояло: "Набор для такого-то курса из аптеки Слагхорна". Малпеппер был в ярости, а я продавал набор за набором. Картонные коробки с ингредиентами для тех, кто победнее. Резные деревянные ларчики с расширенным пространством внутри, где были ещё и отделения для весов, котлов и ножей, для тех, кто побогаче. Самым родовитым полагался ещё и фамильный герб на крышке, что поднимало цену до сотни галлеонов.

Да, это было хорошее время... Только вот я так часто о нем рассказывал, что теперь и не знаю, помню ли я сами события или свои рассказы о них. Однако есть на свете заклинание, которое позволяет освежить в памяти самые давние дела, смахнуть пыль с неясных воспоминаний, вернуть назад и чувства, и мысли, и краски, и запахи, заставить пережить всё снова. Особенно то, о чем я не рассказывал ещё никому.

— Легилименс!

Комната завертелась перед глазами — и вот я снова, как наяву, стоял перед своей аптекой. Октябрьское небо над красными черепичными крышами казалось особенно высоким и синим, а прохладный осенний ветерок шелестел по мостовой опавшими листьями. В воздухе стоял приятный запах горящих поленьев от затопленных по случаю первых холодов каминов. Поток учеников и их родителей, всё лето заполнявший гомоном и топотом Косую аллею, наконец-то схлынул, до Хеллоуина было ещё далеко, и улица казалась необычно пустынной.

Впрочем, не совсем. Заглянув за угол, я увидел невысокую девушку, замершую, как зачарованная, перед витриной с Амортенцией. Она разглядывала ее самозабвенно, как обычно делают магглокровки. Только вот эта ведьма магглорожденной точно не была. На ней была длинная, в пол, мантия... такая странная старинная мантия, что я сам принялся ее разглядывать, как она витрину. Сколько же лет этой одежде? Когда-то роскошный пурпурный бархат выцвел до желтизны и вытерся до самой нитяной основы, и казалось, что только потускневшее золотое шитье не позволяло ткани рассыпаться в прах. По краю длинных рукавов и на воротнике выделялись более яркие участки бархата где, я готов был поспорить, раньше были прикреплены драгоценные камни. А в вырезе широкого ворота виднелась грубая полотняная рубашка. Всё говорило о том, что передо мной крайне обедневший отпрыск старинного рода.

— Добрый день, мисс, — решился я заговорить. — Я Гораций Слагхорн, аптекарь. Чем я могу быть вам полезен?

Она была так поглощена витриной, что явно не заметила меня. Услышав мой голос, девушка вздрогнула и шарахнулась в сторону, как потревоженная косуля. Впрочем, окинув меня испуганным взглядом, она, видимо, сочла меня не опасным и остановилась. Теперь я мог разглядеть ее получше.

Она была страшненькая, так я тогда подумал. Дело было в косящих глазах болотного цвета и в тусклых, тонких, мышиного цвета волосах, распущенных по плечам, как полагалось благородной девице в стародавние времена. Лицо было угловатое, худое и до синевы бледное, губы обветренные, искусанные до крови. Девушка закусила губу снова, собираясь с духом, и наконец поприветствовала меня тонким голоском:

— Здравствуйте, любезный сэр!

"Любезный сэр", ну надо же! Кто так говорит в наше время? Но я призвал на помощь мои знания о до-Статутных временах и, поклонившись, ответил ей в тон:

— Приветствую вас, благородная девица. Окажите мне честь посетить мою скромную аптеку. Я могу предложить вам самую лучшую Амортенцию и другие прекрасные зелья и яды!

— Любезный сэр, — ответила она уже увереннее, когда мы вошли в аптеку, — это я хочу продать вам яды.

— Какие яды? — удивился я.

— Змеиные, — пояснила она как само собой разумеющееся.

Девушка слегка распахнула мантию, отвязала прикрепленную к поясу кожаную сумку и поставила ее на прилавок. Оттуда она извлекла большую бутыль из-под огневиски с ядом гадюки и несколько бутылочек, наполненных ядами до разного уровня и подписанных кривоватыми печатными буквами.

— Вот, пояснила она, — здесь яды черной гадюки, тайпана и крайта. И даже есть яд рунеспура, я из каждой головы нацедила в отдельную бутылочку.

— Дорогая мисс, — изумился я, — откуда же у вас все эти змеи?

— Ну, гадюк в лесу много, стоит позвать, так до сотни наползает, — начала рассказывать девица, заметно оживившись. — Пара тайпанов и крайт сбежали из маггловской тюрьмы для зверушек и к нам приползли. Мы их зимой в доме держим, чтоб не замерзли. А рунеспур у нас в семье давным-давно живет, ещё к прадедушке в Африке прибился. Я его кормлю лягушками и крысами и слежу, чтобы левая и средняя головы не отгрызли правую, успокаиваю их, когда они меж собой ругаются, — с улыбкой закончила она.

Некоторое время я просто моргал.

— Так вы... вы... змееуст! — выпалил я свою невероятную догадку.

— Весь наш род змееусты. Я Меропа из рода Гонтов, — проговорила девушка и неловко присела в реверансе.

Я смотрел на неё во все глаза. Мерлин мой, не может быть! Эта странная девица что... наследница самого Салазара?

Конечно, я купил ее яды. Обычно я ничего не покупал у незнакомых поставщиков, но тут дело было совсем другое. Столько гадючьего яда мне не требовалось, но я решил, что излишки перепродам во Францию. Быстро проверив по своим тетрадям закупочные цены, я сделал подсчет и огласил получившуюся сумму, предварительно поделив ее надвое и приготовившись торговаться. Но торговаться девица и не подумала. Напротив, когда она услышала сумму в 64 галлеона 11 сиклей, ее глаза широко распахнулись, а когда я выложил золото и серебро на прилавок, на ее лице расцвела счастливая детская улыбка. Было ясно, что она никогда раньше не видела столько денег сразу.

Надо признаться, я почувствовал угрызения совести, что обсчитал ее так сильно. Девушка была милая, да и знакомство с наследницей Салазара было весьма полезным. Чтобы как-то загладить свою вину, я быстро собрал в красивую подарочную коробку несколько флаконов с зельями и протянул ей.

— Примите от меня подарок в честь нашего знакомства, прекрасная мисс Гонт. Эти зелья я изобрел сам и сварил собственными руками. Здесь бальзам для волос, он придаст им силу и блеск. Эти зелья сделают ваши ручки и губы нежными как бархат, а крем придаст сияние и румянец вашим щечкам. Все инструкции на этикетках, делайте точно так, как там сказано.

Девушка зарделась и неловко поблагодарила. Было видно, что ей не привычно получать подарки. Она сгребла зелья и деньги в свою сумку, и я подумал, что она сейчас уйдет. Но юная ведьма топталась у прилавка, поглядывая на меня искоса и кусая губы, и явно собиралась с духом, чтобы что-то спросить. Я ее не торопил, боясь спугнуть. Наконец, она снова порылась в сумке и достала большую, завернутую в промасленную тряпицу, книгу. Осторожно развернув ткань, она раскрыла толстый том по вышитой кожаной закладке и пододвинула его ко мне.

— Скажите, сэр Гораций, хватит ли моих денег на вот это зелье?

Я наклонился над старинным фолиантом, и у меня зачастило сердце. Книга была сшита из листов тонкого пергамента и исписана от руки старинной готической вязью. На раскрытой передо мной странице красовался рецепт, озаглавленный "Creditur potionatus" — Приворотное зелье. Что это была одна из разновидностей Амортенции сомнений не вызывало: крылья фей, сок мандрагоры и цветы индийского лотоса говорили сами за себя. Но, Мордред меня побери, что за странный набор остальных ингредиентов! Пепел языка повешенного сразу переводил рецепт в разряд Темных, а волосы банши и частица савана смеркута тянули минимум на пару лет в Азкабане. Чем дальше я вчитывался, тем лучше понимал, что передо мною скорее что-то вроде рецепта жидкого Империуса. Вот эти ингредиенты связывали волю, эти — зрение, эти — слух, эти — голос, а дальше шли рядами усилители и закрепители, причем такие странные и редкие как зубы морских драконов и лепестки лунных орхидей. Но, Мерлин мой, какой восхитительно интересный старинный рецепт!

Наконец я поднял на Меропу глаза.

— Зачем это вам? — спросил я её. — Если вам нужно кого-то приворожить, купите лучше готовую Амортенцию. Пятнадцать галлеонов за большой флакон, на две недели хватит. А это... это очень злое зелье. Очень темное. Оно полностью подавляет волю и накрепко привязывает к вам человека.

— Но мне надо именно его, — ответила она неожиданно твердо. — Все ведьмы нашего рода варят зелья только по книге Певереллов, таков наш обычай.

Тут я впервые встретился с ней взглядом. Она смотрела прямо на меня немигающим взглядом рептилии, и я сжался, как птичка перед змеёй. Ее глаза, казалось, больше не косили, в них не было ни капли страха или смущения, одна несгибаемая воля.

— Так хватит мне денег на это зелье? — спросила она снова.

Я помотал головой.

— Тут есть ингредиенты по тысяче галлеонов за унцию, мисс Гонт. Это не считая работы. Мне очень жаль.

— Тогда я принесу ещё яда, — сухо заявила она.

Меропа подошла к прилавку и потянула к себе старинную книгу, но мои руки инстинктивно вцепились в неё, не желая отдавать такое сокровище. Книга Певереллов! Сколько ещё там старинных, всеми забытых рецептов! Да, конечно, мне следовало отдать книгу и дать девушке уйти, но я не смог. Сглотнув, я сделал ей такое предложение:

— Меропа, я сварю вам ваше зелье бесплатно. Взамен вы дадите мне скопировать все рецепты из вашей книги.

Она оглядела меня недоверчивым взглядом.

— И как я узнаю, что вы меня не обманете? Что вы сварите зелье точно по рецепту и отдадите мне книгу?

— Я дам вам стандартную клятву зельевара, — пообещал я. — А если этого мало, могу дать и Непреложный обет, только надо ещё кого-нибудь позвать скрепить его.

Она ненадолго задумалась, кусая губы, а потом вытянула из-под рубашки тяжелый золотой медальон и положила его на прилавок, не снимая длинной цепочки с шеи. На крышке сияла буква S, похожая на змею. У меня перехватило дыхание. Мордред, сколько же стоит эта штука? Бесценная вещь, просто бесценная.

— Лучше поклянитесь мне на этом. Медальон Слизерина хранит ведьм нашего рода от смерти и болезней. Думаю, он защитит и от обмана и свяжет вас клятвой.

Поколебавшись слегка, я положил правую руку на медальон и почувствовал, как под пальцами бьется магия. Пожалуй, я предпочел бы Непреложный обет, ведь кто знает, на что способен этот артефакт. Впрочем, обманывать Меропу я не собирался, поэтому, скрипнув зубами, я произнес старинную клятву зельеваров: сварить зелье точно по рецепту, самым наилучшим, доступным мне, образом, а после проверить его и отдать заказчику в срок, не требуя взамен иной платы, кроме оговоренной. А ещё я поклялся вернуть Меропе ее книгу в целости и сохранности.

Мы договорились, что Меропа вернется за зельем в новолуние перед Рождеством. Я оставил у себя книгу, а она бестрепетно полоснула себя скальпелем по заскорузлой ладони и нацедила мне склянку своей крови, чтобы капать на каждую новую страницу книги. По ее словам, без этого перевернуть страницу было нельзя. Потом она отрезала мне длинную прядь своих волос для зелья.

Мы расстались, распрощавшись простыми поклонами. Не выходя на улицу, Меропа вытащила из кармана старинные деревянные четки, дернула за прикрепленный к ним крестик, что-то прошипела и исчезла. Интересно, она знала, что Министерство запретило незарегистрированные портключи? Хотя, когда делали этот портключ, похоже, не существовало не только запрета, но и самого Министерства, хе-хе.

* * *

Воспоминания о последующих двух месяцах промелькнули перед моими глазами причудливым калейдоскопом и остановились на том дне, когда книга Певереллов была полностью скопирована, а заказанное зелье было, наконец, готово.

В отличие от жемчужно-белого цвета Амортенции, цвет зелья Певереллов напоминал черный жемчуг с фиолетовым отливом, и спиральные струйки пара над ним тоже были темно-фиолетовыми, зловещими. Для меня зелье пахло ананасами, ликером Шартрез и старыми книгами.

Согласно данной клятве, зелье ещё следовало протестировать. Зельевары обычно проверяют условно безопасные зелья на своих несчастных подмастерьях, а опасные зелья и яды — на мышах или свиньях. Я был бы рад проверить сваренное зелье на кабанчике, но как узнать, воспылает ли он неземной страстью к Меропе Гонт или нет? Амортенция, кстати, на животных вообще не действует. Подмастерьев у меня не было, так что оставался только я сам, хоть мне и страшно было пить этакую отраву.

За неделю до назначенного срока сдачи зелья я бросил в котел волосы Меропы, пронаблюдал, как они растворились, затем отмерил рекомендованные в книге три капли синеватой жидкости в стакан воды и, помолившись всем богам, выпил. Я не почувствовал никакого вкуса и не ощутил в себе никаких изменений, что весьма меня обеспокоило. Может ли так быть, что зелье не работает? Рецепт был очень сложным, даже для меня, и я вполне мог где-то напортачить, сам того не заметив.

Мои страхи рассеялись ночью. Таких ярких эротических снов я не видел с подросткового возраста — и во всех фигурировала то юная и трогательная, то загадочная и утонченная, увешенная бесценными артефактами Меропа. Игриво кося на меня зеленым глазом, она медленно расстегивала старинную мантию, давая ей соскользнуть на пол, затем спускала с белых плеч полотняную сорочку — и я стонал от страсти, глядя на болтающийся между маленькими острыми грудями тяжелый золотой медальон.

Наваждение не прекратилось и утром второго дня. Я запорол большой котел с Бодроперцовым, наяву представляя, как слизываю капельки крови с вечно искусанных губ Меропы, как запускаю руки в ее серебристые волосы, как... но оставим красочные подробности. Скажем только, что и второй ночью сон мой был беспокоен, а снилось мне уже откровенное непотребство.

На следующий день я постоянно, как наяву, видел тонкий силуэт Меропы в углу комнаты, видел, как она косится взглядом в мою сторону — как будто и смотрит и не смотрит — и таял от любви. К вечеру я уже не мог удержаться от того, чтобы не шептать вслух ее имя, такое необычное, нежное и мелодичное, и даже пытался сочинять стихи.

Третьей ночью я вообще не смог спать, шатаясь по спальне из угла в угол, а к утру в полубреду выскочил на улицу и бросился ее искать. Весь четвертый день я метался по Косой аллее и по Лютному, заглядывая в лица прохожим, потом оказался в маггловском Лондоне и несколько раз чуть не попал под самодвижущиеся повозки. На закате я вспомнил, что Гонты когда-то жили в Ирландии. Едва не расщепившись, я аппарировал в графство Керри и проискал там Меропу всю ночь.

Я встретил рассвет пятого дня на скалах над лощиной Кумкалли у подножья пика Кэррантуэл. Я смотрел, как солнце постепенно окрашивает снега на вершине в нежно-розовый цвет — и тут безумие как-то разом отпустило меня. Слабый и уставший, до полусмерти замерзший, я попросил пристанища в ближайшем маггловском коттедже. Меня пожалели, накормили, напоили виски и уложили спать в гостевой комнате. Я проспал весь день как убитый, а следующей ночью аппарировал домой, не попрощавшись с хозяевами, чтобы ничего не пришлось объяснять.

* * *

И вот настало новолуние перед Рождеством. Я пошел открывать аптеку и увидел, что Меропа уже ждет перед дверью. Сердце мое сделало кульбит, как у влюбленного юноши, хоть со времени приема зелья прошла уже неделя.

Надо сказать, что прошедшие с нашей последней встречи два месяца, хорошее питание, свободные деньги и подаренные мною косметические зелья явно пошли Меропе на пользу. Лицо округлилось, на щеках появился нежный румянец, а губы больше не были искусаны, они оказались хоть и тонкими, но изящно очерченными. Но особенно я залюбовался ее волосами. Тонкие и тусклые мышастые пряди прежней Меропы теперь превратились в волнистую гриву рассыпанных по плечам блестящих волос цвета старинного серебра. К ним прекрасно подходили новенькая зимняя мантия из серого песца, из-под которой виднелось темно-зеленое бархатное платье, и подбитые мехом сапожки на каблучках. Меропа явно успела побывать в лавке у Малкинов, а может и у старого Твилфитта, и теперь была одета модно и хорошо, хоть и не особенно богато. Если что и осталось в ней от прежней Меропы, так это косящие зеленые глаза.

Мне хотелось сделать ей комплимент, но после постыдных приступов лихорадочной похоти, испытанных мною в ее адрес по милости дракклова зелья, мне было очень неловко с ней общаться, как будто она могла откуда-то о них узнать. Я мямлил и суетился, и с ужасом чувствовал, как краснею. Поэтому без лишних разговоров я провел ее к прилавку, выложил на него книгу Певереллов и поставил рядом флакон с заказанным зельем.

— Я сварил вам зелье точно по рецепту, Мисс Гонт, — сказал я очень формально, больше для Медальона, чем для неё, — и проверил его должным образом. Я также возвращаю вам книгу Певереллов в целости и сохранности.

— Спасибо вам за работу, сэр Гораций, — ответила она, убирая книгу в свою сумку.

Потом она схватила флакон и прижала к груди. Клянусь, мое сердце кровью обливалось, когда я видел, каким счастьем горели ее глаза, когда она баюкала эту мерзейшую Темную отраву.

— Не больше двух капель, мисс Меропа, и не чаще чем раз в пять дней. Помните, это очень злое зелье. Лучше бы вам отказаться от ваших планов, пока можно. Вы такая красивая юная девица с безупречной родословной! Я уверен, что вы найдете человека, который вас искренне полюбит...

Я готов был продолжать уговоры дальше, но она меня не слушала, это я видел ясно. Скомкано попрощавшись и ещё раз поблагодарив, она достала свои четки и исчезла.

* * *

Потянулись месяцы рутинной работы. Сначала была предрождественская суета и толпа посетителей, раскупившая все подарочные медицинские зелья, так что пришлось срочно варить новые, потом Валентинов день, когда я распродал все запасы простенького варианта Амортенции для влюбленных школяров. А потом наступило мартовское затишье, и у меня появилось время подумать о своих чувствах.

Хоть действие Приворотного давно выветрилось, о Меропе я думал каждый день. Только мечты мои теперь были совсем другими. Мне больше не мерещились горячие постельные сцены, нет. Теперь я мысленно сажал Меропу за большой обеденный стол в поместье родителей, по правую руку от себя и напротив матери, а рядом с ней видел наших детей на высоких стульчиках, двоих-троих маленьких змееустов-Слагхорнов. Меропа была бы счастлива в нашем доме, и я был уверен, что и мать, и отец, были бы рады такой невестке. Я представлял ее имя на нашем фамильном гобелене и ветвь, тянущуюся корнями к самому Салазару. И я понимал, что ничего в жизни не желаю больше, чем осуществить эти мечты, только вот вряд ли это было возможно.

Отсутствие новостей о даме моего сердца терзало меня. С самого Рождества я приобрел привычку внимательно просматривать последнюю страницу Пророка, ту, где печатали объявления о свадьбах и похоронах. У меня не было сомнений, что и одна капля того зелья заставит любого мага жениться, а брак дочери рода Гонт никак не мог пройти незамеченным ушлыми газетчиками. Однако, в Пророке ее имени так и не появилось — и я начал надеяться, что она-таки вняла моему совету и не стала никого привораживать.

В марте я наткнулся на короткое объявление о смерти Марволо Гонта, видимо отца Меропы. Я объявился на похоронах, на старом кладбище городка Малый Хенгльтон, но Меропы там не было. Не нашел я ее и в убогой халупе Гонтов, а министерские, хоронившие ее отца, ничего о ней не знали. Постепенно я смирился с мыслью, что никогда больше не увижу Меропу, однако Судьба решила иначе...

* * *

Прошло чуть больше года с нашей последней встречи. Снова подошло Рождество, в том году необычно снежное. Лютный переулок совсем замело, а расчищать сугробы никто не торопился. Толпы посетителей уже схлынули, да и погода стояла ужасная, так что я решил закрыть аптеку пораньше и встретить Рождество в поместье у родителей.

Я вышел на улицу навстречу ранним зимним сумеркам. В переулке выл ветер, он подхватывал с мостовой колючий снег и кидал его в лицо. Моя вывеска раскачивалась во все стороны и жалобно скрипела, а фонарь, освещавший вход в аптеку, мигал и бился о стену. Вот он качнулся особенно сильно и высветил бредущую вдоль стены дома сгорбившуюся фигурку, закутанную во что-то вроде старого одеяла. Я подошел, собираясь дать нищей пару сиклей, Рождество всё-таки. И отшатнулся, увидев ее лицо. Лицо моей Меропы.

В нем не было ни кровинки. Под глазами залегли черные тени, щеки ввалились, а губы опять превратились в одну кровавую рану. Исчезли и песцовая шубка, и сапожки, а ступни ног на снегу были обмотаны какими-то тряпками. Глаза косили, казалось, больше прежнего, они скользнули по мне, не узнавая — и в них плескалось безумие.

А вокруг неё бушевала необузданная, дикая магия. Это она поднимала в воздух снег и кружила его вихрем, это она колотила о стену фонарь и раскачивала вывеску, это она колола меня острыми иглами, не давая мне подойти ближе...

Меропа разлепила окровавленные губы и хрипло спросила:

— Где... где тут лавка Бёрка?

— В конце переулка, — ответил я машинально, холодея от страха и всё ещё не решаясь поверить своим глазам. — Меропа, вы ли это? Что с вами случилось? Вы не узнали меня? Это же я, Гораций! Гораций Слагхорн, аптекарь!

Она отрицательно потрясла головой и прохрипела странные слова:

— Он голоден. Мне надо торопиться.

Отвернувшись от меня, она заковыляла вперед, вглубь Лютного переулка. Ничего не понимая, я смотрел ей вслед и не знал, что делать. Вот она поскользнулась на льду, с трудом удержавшись на ногах, и с неё свалилось одеяло. И тут я увидел то, чего не заметил сразу — ее огромный живот — и мне чуть не стало дурно.

Издавна известно, что дети, зачатые под приворотным зельем, не такие, как все. В кельтских легендах их считали подменышами из мира фей, не совсем людьми, скорее нелюдями. В средневековых трактатах писали, что они отмечены печатью Сатаны и наделены силой Нечистого. Говорят, они не могут любить и приносят несчастье всем вокруг. А ведь я не предупредил ее об этом. Я сварил ей такое Темное зелье — и ничего не сказал о детях. Моя вина, моя вина...

Шатаясь, я вернулся в лавку и долго сидел за столом, обхватив голову руками, и корил себя. Мало того, что я потерял Меропу навсегда, так ещё и погубил ее этим зельем. И сейчас опять — ну почему, почему я струсил и не догнал ее? И тут вдруг до меня дошло, зачем ей понадобилась лавка Бёрка. Золотой медальон! Она, видно, голодает и хочет продать фамильный медальон, который защищает ее, просто чтобы поесть и накормить плод в своем чреве! А ведь Бёрк ее обманет, к гадалке не ходи. И хорошо ещё, если просто обманет, а не убьет.

Я выскочил на улицу и побежал к лавке Бёрка, но меня не пустили внутрь. Сам хозяин крикнул мне из окна второго этажа, что никого не видел. Мне не понадобилась легилименция, чтобы понять, что он врет, но я ничего не мог поделать. Потом я обошел соседние дома, но Лютный есть Лютный — и я ничего не узнал, ни тогда, ни потом.

Моя Меропа исчезла, навсегда потерялась в снежном вихре и морозном тумане той зимы... Моя вина, это всё моя вина...

* * *

Всё кружится перед глазами, а потом резко останавливается. Слезы застилают глаза. Я смаргиваю их — и смотрю прямо в глаза ее сына. Багровые глаза с вертикальными щелями зрачков. И тот же самый завораживающий змеиный взгляд, как однажды был у неё.

— Простите меня, простите... — шепчу я, роняя слезы. — Я виноват, это я во всем виноват...

Тот-Который-Мог-Бы-Быть-Моим-Сыном кривит тонкие губы в усмешке.

— За что же вы упрекаете себя, профессор? За то, что сварили ей приворотное зелье? Она бы достала его и без вас. За то, что не остановили ее? Она бы вас не послушала. Или за то, — продолжает он ехидно, — что не сделали ей предложение? Она бы вам отказала. Ее так называемая "любовь", — его высокий голос на этих словах просто сочится ядом, — неумолимо влекла ее к гибели. Семья о ней не заботилась, она не училась в Хогвартсе, она не была своей ни в волшебном мире, ни в маггловском. Она оказалась слишком слабой, и ей было не спастись.

Неуловимым движением Тот-Кого-Нельзя-Называть встает из-за стола и оказывается посреди ярко освещенной электричеством комнаты. В этой маленькой квартирке в многоэтажном доме, где я от него прятался, видимо, обитала многодетная семья. Все стены тут увешаны яркими детскими рисунками, всюду валяются куклы и плюшевые игрушки, в углу стоят манеж и кроватка. Посреди этой мирной комнаты высокая черная фигура злого колдуна кажется сошедшей прямо со страниц страшной детской сказки. Как чернильная клякса на ярком детском рисунке.

— Вы собираетесь меня убить? — спрашиваю я. Мне страшно, но что уж тут ходить вокруг да около. Я долго прятался, но он меня нашел.

Он поворачивает голову и смотрит прямо на меня.

— Я никогда не желал вам зла, профессор, — говорит он наконец, — напрасно вы от меня прятались. Я уважаю учителей Хогвартса и не трогаю их. За редкими исключениями, конечно, — уточняет он, и я понимаю, что больше никогда не увижу Чарити Барбридж. — Возвращайтесь в школу, профессор. Вас ждет ваша кафедра и деканство Слизерина. А директором я назначил Снейпа.

Ну конечно, подлый предатель, воткнувший нож в спину своего благодетеля, получил свою награду. Меня перекашивает от отвращения.

— Если не награждать подлое предательство, кто же согласится предавать? — усмехается Тот-Кого-Нельзя-Называть, отвечая на мои мысли.

Он делает несколько шагов по комнате, брезгливо разглядывая маггловские игрушки.

— В этом году вам не придется больше учить тупых грязнокровок, профессор, — говорит он, — зато к вам придут такие как Меропа, те, кого раньше родители не пускали в школу и держали дома как прислугу. С этого года обучение в Хогвартсе будет обязательным для всех магов и ведьм. И маггловедение станет обязательным для всех, ведь надо знать своих врагов.

Я думаю о талантливом магглорожденном Дирке Крессвеле, который скрывается в лесах, об убитой умнице Лили Эванс, об отличнице Гермионе Грейнджер, которая больше не увидит Хогвартса... но я благоразумно помалкиваю. А вот с остальным я вполне согласен, маги всё время борются за права магглорожденных, но надо защищать и чистокровных, таких как несчастная Меропа. Поэтому я киваю, благодарю его и обещаю заступить на свой пост с первого сентября.

В этом году с таким директором всем детям Хогвартса потребуется защита.

— Тогда прощайте, профессор. — Он снова подходит к столу и кладет передо мной завернутый в бумагу предмет. — Это вам. Мы ведь так долго не виделись.

С этими словами Тот-Кого-Нельзя-Называть бесшумно исчезает из комнаты, только электрические лампочки внезапно гаснут и вспыхивают снова.

А я сажусь пить чай с подаренной мне коробкой засахаренных ананасов.