Мое тело (джен)

Утро светило в глаза весенним солнцем. Мне редко доводилось видеть его. Я не семейный, так что легко взял все ночные дежурства, хоть за них давно не приплачивали.

Поздоровался с соседкой, та щелкнула замком, пряча одну сторону лица в тени волос. Кивнула мне и толкнула дверь.

Моя квартира была напротив. Не думая слишком много о сброде, рядом с которым я теперь жил, зашел в свою холостяцкую берлогу. Никто не звонил мне по воскресеньям и не капал на мозги, взывая к совести. Никто не клянчил внуков, не просил привести на ужин приличную девушку. Или парня. Хотя сейчас только самые отчаянные смели показывать родителям половинок одного с ними пола. Еще сорок лет назад все было иначе.

Мне довелось родиться в семье с двумя отцами, когда весь мир заявлял, что разнообразие и терпимость — ключ к гармоничному обществу. Отец запил, когда гармонии мира пришел конец вместе с новым правительством.

Наш крепкий домик обветшал, второй отец уехал, женился на женщине и ещё долго отмывался от постыдной связи, чтобы получить должность в адвокатской конторе. Секретарем, правда. Запись в документах нельзя было так просто удалить, и его благонадёжность навсегда была поставлена под сомнение.

Общество не изменилось вот так вдруг, в один день. Но с каждым годом те, кому по Библии отводилось место в аду, сопротивлялись все слабее.

Борьба за власть разъединила людей, которые однажды подали свои голоса. Со временем они начали звучать так громко, что те, кто не принадлежал к этой особой группе, устали от криков. Получив поддержку звучных меньшинств, улыбаясь и взывая к равенству, политики после избрания поменяли мысли в умах большинства так же просто, как моряк поворачивает парус, чтобы поймать ветер.

Когда отец умер, допившись до белой горячки, я сменил документы. Поступил в Полицейскую Академию, но уже на первом курсе всплыла вся моя подноготная, и после выпуска я отправился в Сент-Виллоу — небольшой шахтёрский город — нести свою службу и защищать работяг от их пьяных товарищей. Двадцать лет безупречной работы в глуши. Но всего одно скандальное дело с изнасилованием бывшей там проездом туристки позволило мне вырваться из захолустья.

Теперь за моим окном выли сирены, неоновые вывески мешали спать, а вода в кране постоянно заканчивалась, стоило хоть на минуту задержать оплату. Собственный дом сменила квартира размером с гроб.

Иногда мне хотелось вернуться в Сент-Виллоу, но там для меня оставался только один путь — спиться и пополнить сводку новостей.

После мучительного неглубокого сна я распахнул глаза, прислушиваясь к звукам вокруг. Дом всегда просыпался вместе со мной. Я лежал, привыкая к тяжести тела, прислушиваясь к шумящим за стенами ночным бабочкам и барыгам. Тянуло плесенью, а еще наркотой, которую варили соседи снизу — резкий химический запах проползал в вентиляцию. Торчать дома не хотелось. Я поднялся, кое-как привел себя в порядок и поспешил в участок — там хоть кофемашина была.

Схватив свою первую ночную кружку кофе, я подошел к рабочему столу, стоящему в закутке у обезьянника.

— Доброй ночи, — сказал я и машинально кивнул знакомому изящному профилю за массивными прутьями клетки.

— Мистер-из-двести-первой? — удивленно спросила задержанная. — А я думала, ты наркотой торгуешь.

Вот так совпадение. За решеткой сидела моя соседка, и я, еще не проснувшись толком, среагировал быстрее, чем успел подумать. Её трудно было узнать, волосы были собраны в неопрятный хвост и открывали обычно спрятанное в тени лицо.

— Понадеялась, пожалеют убогую, — рассмеялась соседка хриплым смехом, видя мое замешательство, и подставила лицо под свет тусклой лампы. — Что с меня взять? Но у вас тут сердца из камня.

Через всю ее правую щеку шел шрам. Ничего общего с киношными тонкими белыми полосами, придающими лицу трагичности или свирепости — смотря что хотели показать на экране. Шрам был красноватым и вздувшимся, будто все ещё болел и никак не заживал. Он бугристой змеей полз по лицу, подтягивая правый уголок рта к чуть опущенному нижнему веку. На волосок ближе — и прощай, глаз. Выглядело так, словно лицо собрали из двух разных половинок. Понятно теперь, что она скрывала за плотной завесой волос.

— За что повязали?

Я сел за стол и сделал глоток с той жадностью, с которой курильщики затягиваются первой за день сигаретой.

— Понятно за что. За торговлю телом, — ответила она и облизнула губы так, что они заблестели в едва тлеющем свете лампы.

Я проследил за влажным розовым языком и отхлебнул еще кофе. С горечью вместо облегчения пришла головная боль, и я сжал переносицу.

Пока запускался мой рабочий компьютер, соседка следила за мной, закинув ногу на ногу, поставив локоть на колено и подперев ладонью щеку.

— Слушай, вытащи меня. Трое суток дали, а мне работать надо. За квартиру платить нечем. Столкуемся?

— Параграф 201, глава 11, раздел 18 свода законов США. Слыхала, про что он?

Соседка закатила глаза.

— Подкуп должностного лица. Уедешь и ты, и я вместе с тобой.

— Правильный, значит? Вот бы и другие копы были такими честными. А то я дружку твоему отсосала, а он, гад, все равно в участок потащил.

Пальцы сжали кружку чуть сильнее, но на ее слова я ничего не ответил.

— Сиди, отдыхай от трудов неправедных. Может, поумнеешь и за другую работу возьмешься. Чего полезла в это дерьмо?

— Думаешь, у меня трагичная история? Братишка больной, мамка с выводком некормленых детей? — со смехом спросила она и притворно утерла глаза. — Одна я. И жила раньше в домике, в пригороде тут. Учиться пошла, только в столице все такие холеные, чисто с обложки. И всё у них по высшему разряду. А я чем хуже?

— Ага, вижу, мечта твоя исполнилась.

Она пожала плечами, как бы говоря “ну да, не срослось”.

— Денег лёгких захотела, пошла в эскорт. Мечтала найти кого побогаче, думала, вот оно, счастье. Вкусно есть, сладко спать, ложиться под старикана, когда у того встанет. Подумаешь, обслужишь его пару раз в неделю. Хер там.

— Хватит, ладно? Прибереги свой рассказ для других, мне работать надо.

Отставив кружку, я зашел в систему и открыл первое попавшееся дело, не глядя на свою соседку (теперь по участку).

— Я даже рада была, что лицо изуродовали, потом, когда из петли вытащили, — повысив голос, продолжила она.

Соседка тянула шею, старалась заглянуть, что у меня там на мониторе, и я снова поднял взгляд.

— Мой хозяин столько повидал, что простая групповушка его давно не заводила. И уйти никак, пока ты их развлекаешь.

— Не хочу слушать подробности.

— Ладно, — она помолчала, но скопившаяся то ли обида, то ли тоска заставили ее снова открыть рот: — Мне и правда стало лучше жить, когда красоту мою попортили, а сама я в шлюхи пошла. Знаешь, ебет тебя сорокалетний пузан, и так он рад твоей дырке... Один даже стихи мне читал. Пока я была красивой, толстосумы меня за человека не считали.

Я сделал вид, что занят открытым файлом.

— Вот ты, коп, как на это смотришь? Режут они шлюх, как скот — и хоть бы одного посадили. А меня в тюрячку упекли только так.

— А ты в отделение приходила? — спросил я устало.

— Смеешься?

Я промолчал. Нечего говорить. Сначала у полиции отобрали половину полномочий, еще тогда, при демократическом толерантном правительстве. Вскоре власти сменили направление, но права не вернули, а финансирование урезали. Потом был исход профи: кто в частные детективы подался, кто в структуры повыше. Платили теперь мало, вот и брали всякий сброд.

— Дай закурить, а? Я в рабочей одежде, а тут карманов не предусмотрено.

Она демонстративно похлопала себя по бокам, показывая натянутый топ и стринги. Топ закрывал грудь и живот полностью, только вот был прозрачным. Толку от него?

Принес ей плед и сигареты, мне не жалко.

Пока она мурлыкала, делая затяжку за затяжкой, к столу подошел детектив Броди. Его лысеющая макушка блестела, на рубашке виднелись пятна горчичного соуса. Он кинул мне очередную папку. Заводили дела все равно по старинке, на бумаге, а потом полночи приходилось вбивать данные в систему.

— Убийство, на двадцать второй. Моя смена закончилась, так что давай, подрывайся.

Он кинул взгляд на заключенную и подмигнул ей, соседка в ответ оттопырила средний палец.

— А ты у нас джентльмен, Крамер. Умеет она устроиться, да? Я вот ей из признательности одиночку подогнал. Хорошо ведь сосет? — это он добавил мне почти на ухо, но я молча встал, сжимая папку в руках. Прощаться с этим дерьмом у меня желания не было.

— Я буду здесь, когда ты вернешься! — прокричала мне вслед безымянная соседка.

* * *

Пока я служил в столице, дела походили одно на другое, как сигареты в пачке. Люди вроде были теми же, но если пьяная драка в Сент-Виллоу заканчивалась разбитым носом и выбитыми зубами, а домашние разборки — парочкой фингалов, то здесь я приезжал к трупам.

Место преступления было до тошноты обычным. Квартира в серой бетонной коробке. Две триста за месяц, одна комната, небольшой балкон. Я себе и такую позволить не мог.

На месте уже работали судмедэксперт и полицейский, выехавший на вызов. Закутанный в защитный костюм эксперт был мне знаком (старый Гофман, та еще ворчливая скотина, но дело свое знает), а дежурный, похоже, был новичком. Совсем молоденький, даже щеки пока не впали от недосыпа и кофеина.

— Дверь не взламывали. Открыли ключом, — доложил мой коллега. — Убит молодой мужчина. Личность установлена: Айвен Бар, двадцать семь лет, безработный.

— На что тогда квартиру снимал?

— Уволили месяц назад из редакции “Трибуны”. Видно, деньги еще были.

— “Трибуна”...

— Ага, все про них слышали. До сих пор начальство разгребает дерьмо после серии статей про закрытые “школы”, в которых дрессировали девочек и мальчиков для богачей.

Я помнил. Материалы быстро разлетелись по сети, и я открыл видео из одной такой школы. Скрытая съемка, понятное дело. Надолго меня не хватило. Очень грязная история, но в итоге никого важного, конечно, не посадят. Наверху спешно заметали следы и искали крайних. Кого помельче и тех, кто давно мешал, отдадут толпе.

Я подошел к трупу, осторожно выискивая чистые половицы. Бахилы умиротворяюще что-то нашептывали мне при каждом шаге.

Убитый выглядел… да как обычный труп он выглядел. Немного удивления на лице, складка между бровями и дырка в голове, лишившая труп одного глаза. Под телом море крови — выходное отверстие было приличным.

Ко мне подошел судмедэксперт, стягивая латексные перчатки.

— Есть следы борьбы. Но смерть наступила от выстрела в голову.

— Оружие не нашли, — тут же влез коп.

Тело лежало в гостиной, кровавый след вел в кухню. Я пошел по нему, как мальчик из сказки, разглядывая загустевшие капли.

Угол кухонного стола был вымазан бурым.

— Характер раны на голове совпадает, — без вопроса пояснил Гофман.

На полу лежали две чашки. Я присел, поднял два крупных осколка и соединил их. “Любовь не знает ни меры, ни цены” — гласила надпись под двумя мультяшными котами. Вторая чашка, просто белая, осталась целехонькой.

— Месть за скандальное разоблачение? — молодой патрульный скорее утверждал, чем спрашивал.

— Нет, — ответил я без капли сомнения. — Не хватает зрелищности. Обычно мелких сошек убивают, чтобы запугать рыбу покрупнее, но тут просто выстрел в голову. А если бы действовал профессионал, то он не стал бы распивать чаи с жертвой.

Чашки забрали в лабораторию, а я прошелся по квартире, разглядывая фотографии на стенах, просматривая полки в шкафу. Совсем недавно в квартире жили двое. Половина шкафа пустовала, на стенах виднелись светлые прямоугольники. Поссорились, разъехались, выясняли позже отношения. Почти классика бытового преступления.

Полицию вызвала сестра убитого — тот не выходил на связь, хотя они всегда ужинали в пятницу и регулярно созванивались на неделе.

Соседи не слышали шума. От разговоров о втором жильце они уходили. Я понимал их. Квартира была на сто процентов мужской. Законом однополые пары пока не запретили, но жить с такими рядом и не нашептать в комитет по общественной морали — очень несознательная гражданская позиция.

Уже перед выходом меня перехватил мужичок со встопорщенными седыми усами. На его шее мягкой удавкой висел галстук-боло, кремовая жилетка и ковбойские сапоги завершали образ.

— Вы его вещички-то заберите, а то выкину, — деловито начал он. — Квартирку сдавать надобно, денежки только за этот месяц уплочены. Ну, положим, денек еще подержу, а потом новых человечков примусь искать. А перед этим еще убираться, почитай, весь залог-то и уйдет.

— Папаша, какие человечки? — с напором спросил молодой коп и надвинулся на хозяина квартиры, выдавливая его за порог. — Место преступления, — почти по слогам проговорил он. — Пока не закончим, чтоб никого тут не было.

— А кто мне возместит? Кто возместит, я спрашиваю? У меня две квартирки. Эта будет стоять, я без штанов останусь. Видал налоги? Налоги ты видал? Я с чего их уплочивать буду? — голос мужичка возносился все выше.

Я вышел вслед за ними и захлопнул дверь. Ее тут же опечатали под горестные вопли хозяина квартиры.

— Я же вам, дармоедам, их плачу! Кормитесь моей кровушкой, последнее отбираете! Не оставлю так!

Из-за широкой спины, обтянутой черной форменной тканью, голос звучал как из-за стены.

— Как только следственные действия будут закончены, квартиру вернут вам в целости и сохранности, — басил молодой.

— А кто простой оплатит? Ты мне его из своего кармана оплатишь? Управы, думаешь, не найду? Сопляк!

Я подошел, без труда отодвинув покрасневшего полицейского. Бить гражданских ему по должностной инструкции не положено, а хамить не позволяло уважение к старости или черт его знает что. Слушать бесстыдные вопли этого рвача мне надоело.

— Одно лишнее слово, и заберу тебя за противодействие представителю власти.

— Это ты власть, что ли?! — перешел на фальцет хозяин.

Я достал наручники.

— Нахер пошел, пока я еще с тобой спокойно говорю.

Мужичок захлопнул рот и выпучил глаза. Его губы дергались, словно он с трудом удерживал слова. Наконец он выдохнул и потряс кулаками.

Я стоял рядом с патрульным и смотрел в спину удаляющемуся хозяину.

— Как зовут?

— Бак, — угрюмо ответил тот.

— Сам-то не забывай, кто ты такой. И без этого полно желающих нас с грязью смешать.

Новое поколение и не помнило, что раньше за такое выступление говнюка давно бы скрутили и увезли в отделение. Патрульный вырос уже в совсем другом мире. Тяжело ему придется.

— Бывай, Бак, — сказал я.

* * *

— Не понимаю, что я вообще тут делаю. И где мой адвокат?

— Мистер Комптон, вы не на допросе, зачем же нам адвокат? — спокойно ответил я.

Мы и правда беседовали в переговорной участка. Главный редактор “Трибуны” был высоким мужчиной с чисто выбритым подбородком, в накрахмаленной рубашке, с побитыми сединой висками. Не верилось, что он мог внедряться в публичные дома и те самые “школы”, чтобы собирать материалы для своих скандальных статей.

— Мне предъявлены обвинения?

— Никаких обвинений. Мы просто поговорим о вашем сотруднике. Айвен Бар. Помните такого?

Комптон еще больше выпрямился на стуле, хотя и до этого выглядел так, словно палку проглотил.

— Он давно уже не работает в “Трибуне”.

— Всего месяц прошел, а вы позабыли, каким сотрудником он был?

— Думаете, у меня есть время общаться с рядовыми журналистами? — парировал Комптон.

— И все же, постарайтесь припомнить, с кем он проводил больше всего времени? Не было ли у него проблем на работе? Каким сотрудником он был?

— Детектив…

Он помахал ладонью, и я напомнил:

— Крамер.

— Детектив Крамер, тот молодой человек был обычным журналистом. Одним из почти полусотни моих сотрудников. Поговорите с теми, кто работал с ним в одном отделе.

— Вы поделитесь именами?

Комптон быстро написал десять фамилий на листке.

— Помните поименно весь отдел, — удовлетворенно заключил я.

Дрожащие пальцы сжались в кулаки, но Комптон не стал больше ничего говорить. Тёртый калач.

Я отпустил редактора, и следом в кабинет ввели сестру убитого. Она все утирала красные глаза клетчатым платком и прятала взгляд.

— Мисс Бар, — начал я, — мне уже известно, что ваш брат поддерживал связь с мужчиной. Назовите его имя.

Она испуганно распахнула глаза и прикрыла рот платком, словно боялась сказать лишнее.

— Я понимаю, вы переживаете, как бы не навлечь беду на того человека. Но мне не интересна его ориентация. Мне нужно найти убийцу. А близкие люди, как правило, первыми попадают под подозрение.

— Вы думаете, это сделал Лестер? — ошарашенно спросила она.

— Пока я даже не знаю, кто такой этот Лестер, — проговорил я с осторожностью.

— Они с Айви давно вместе. Сначала дружили, работали вместе, а потом все так закрутилось... Знаете, как это бывает? — она сказала это с мягкой улыбкой, словно вспомнив что-то приятное.

Я, конечно же, кивнул. Хотя понятия не имел, как это — влюбиться в мужчину.

А потом она разрыдалась, и слезы все не заканчивались, сколько бы я ни успокаивал ее. В перерывах между всхлипами я подсунул ей под нос список с фамилиями, и она ткнула на шестую. Мэйн.

Время шло к полудню, дежурство давно закончилась. Кофе бежало по моим венам вместо крови, но Мэйна надо было допрашивать сегодня. Чем больше времени проходит после убийства, тем спокойнее становятся преступники. Они продумывают все больше деталей и готовят алиби. Особенно если убийство было спонтанным, то убийца, вероятно, еще не избавился от пистолета и думает, как бы прикрыть свой зад. Надо брать.

Мэйна везли в участок, а я решил вернуться к рабочему месту, чтобы спрятать собранные протоколы в сейф.

На моем столе лежал плотный конверт из желто-коричневой бумаги. Никаких надписей на нем не было.

— Еще бы голубя отправили, — проворчал я, разглядывая письмо на просвет. — Эй! — позвал я соседку.

— Меня Эллен зовут, кстати, — недовольно проговорила она, садясь и плотнее укутываясь в плед. — А ты Крамер. Я помню. Приятно познакомиться.

Мне было не до реверансов.

— Кто принес это? — спросил я и помахал конвертом.

— Не знаю, я дремала на нарах. Кто-то прошмыгнул к столу, только вскочила, а он уже свалил. У вас тут такая темень, нихера не разглядела.

Я промял весь конверт, но ничего похожего на бомбу в нем не было. Угрозы? Анонимка?

Внутри был лист бумаги, исписанный от руки, и накопитель.

Как обычно начинаются эти нелепые письма? Если вы читаете это, значит, я уже мертв. Обалдеть, ну и пошлятина. Ладно.

Если вы читаете это, значит я уже мертв.

Я не верю, что угрозы Лестера — что-то большее, чем нападки испуганного человека. Верил бы — пошел бы в участок. Но когда-то я был свято уверен в том, что он никогда не предаст меня.

Мы вместе проводили журналистские расследования. В каких местах нам довелось побывать… До сих пор я вижу в кошмарах лицо девочки лет двенадцати, которая просто послушно легла и раздвинула ноги, стоило мне зайти в комнату.

Мы собрали так много доказательств, что отмыться всем этим скотам было бы просто невозможно. Но нам требовалась площадка для публикации получившихся статей. Солидное издание, такое, чтобы нельзя было просто отговориться фото- и видеомонтажом. Поэтому мы несколько лет работали в “Трибуне”, подбирались все ближе к редактору.

Но когда все было готово, тот созвал общее собрание и объявил, что к выпуску готовятся чрезвычайно важные статьи, над которыми работала целая команда журналистов с ним во главе. Поблагодарил меня и Лестера, сказал, что опубликует их от своего имени. Чтобы защитить журналистов от проблем, так он это объяснил.

В комнате собралось сорок человек из редакции, и перед всеми ними он сказал мне: "Под тебя начнут копать и нароют, что ты гей. Никто тогда не станет читать итоги расследований". Лицо моего соседа по столу надо было видеть. Меня выдавили из “Трибуны” через неделю. Пока на всю Америку ещё гремели статьи, авторство которых у меня отняли.

Я бы смирился, не ради славы я это делал. Но меня полностью раздавило то, что громкое разоблачение обернулось пшиком. Лестер передал все материалы начальнику в обмен на молчание о его ориентации и место заместителя редактора. Даже продаться как следует не смог.

В итоге самые громкие имена пропали из текста, самые жестокие видеоматериалы так и не увидели свет.

У меня остались копии. Лестер поначалу не знал о них. Я сглупил, в порыве пригрозил, что выложу их в сеть. Пусть люди сами решают, стоит ли взывать к правосудию, которое кормится из рук всей этой погани.

Начались угрозы, преследования. Дошло до драки, но я так и не выдал ему свой тайник. И тогда я понял, что надо готовить это глупое письмо.

Вот и все. Копии приложены. Скорее всего, мое дело попадет к рядовому детективу. Не подумайте, я не хочу вас обидеть, просто питаю глубокую надежду на то, что вы слишком далеки от кабинетов, в которых сидят все эти фальшивые вершители людских судеб.

Айвен Бар

Мой стон услышала Эллен.

— Эй, ты живой?

Я уткнулся в скрещенные руки, глаза открывать не хотелось. Жаждал громкого дела? Получай, Крамер.

— Нормально, работа такая.

Оглядевшись по сторонам, я засунул письмо обратно в конверт и спрятал его в сейф. Проверять, что на накопителе, я не стал. Не здесь.

Едва я захлопнул дверцу, как к столу подошел Гофман.

— Результаты, — сказал он и шлепнул передо мной распечатки. — На чашке ДНК Мэйна, на теле убитого есть ушибы, примерно двухдневной давности. Посмертных травм нет. Под ногтями чисто.

В такие моменты я радовался, что все граждане были обязаны внести результаты своих генетических тестов в национальную базу. Засветился на месте преступления — считай, попался. Но чашка чая — это вам не орудие убийства. Так что нужно продолжать копать. А письмо было слишком подозрительным, и я крепко сомневался в написанном. Как минимум, есть кто-то третий, кто знает обо всей этой истории, кто-то, у кого могут быть свои интересы. Загадочный кто-то, доставивший письмо. Почтальон, мать его.

— И да, мальчик баловался анальным сексом, так что ищи мужчину-партнера, — вспомнил Гофман.

— Да знаю я. Уже нашел.

— Вот я всегда говорил, не зря тебя вытащили из той глухомани. Как там? Сент-Биллоу?

— Виллоу, но ты прав, та еще деревня.

Гофман махнул рукой и побрел обратно в свои подвалы, а я взял в руки распечатки, но ни строчки не мог прочесть. Мой мозг будто выключился, отказываясь думать.

— Опять с педиком что-то стряслось? — голос Эллен прозвучал как гром, и я поднял голову. — Бедные, — она затянулась. — Больно часто их гасят в последнее время. Смешно, знаешь, — дым выходил через ноздри, и Эллен напомнила мне драконицу в пещере-камере, ее хитрые глаза загадочно блестели. — Последний закон против них принимали, так мы обслуживали его автора втроём, и девочкой была только я одна. А как чинуши любят тех, кто помладше, ты себе не представляешь.

Я нахмурился, но ничего не сказал. Что говорить? Я и сам знал статистику пропавших без вести детей. Никто их не искал, как только сверху спускалась одна-единственная записка. В Сент-Виллоу, стоило пропасть ребенку, так весь город поднимался на поиски. Обычно чумазого сорванца находили на подступах к заброшенной шахте, и лишь однажды беспечная девочка сорвалась в гезенк. Скорбели тоже всем городом.

— Запреты, запреты... — протянула Эллен, прикрыв глаза и прижавшись затылком к грязно-серой стене. — Они для нас. Богатым все можно, кто же их посадит? Все говорят о переменах, но…

Ее тонкий палец прочертил в воздухе полукруг и замер в верхней точке.

— Жизнь — чертов маятник. — Палец медленно опускался, рисуя траекторию движения. — Вчера мы были там, и вот... — кончик достиг противоположной точки, — сегодня мы тут. Продержимся немного и снова скатимся. — Она покачала пальцем ещё немного туда-сюда. — Просто маятник, ничего нового.

Ладно, не хватало еще заслушиваться философствованиями проститутки. Пора браться за Мэйна.

— Эй, ну ты куда? — прокричала Эллен мне в спину.

Отвечать я не стал.

* * *

Мистер Мэйн с его заискивающей улыбочкой, дрожащими пальцами и отчаянным взглядом слишком походил на того, кто бросил моего отца и занялся своей жизнью, не волнуясь о том, что чужая растоптана. Трясущийся, жалкий кусок общества.

Такие всегда отпираются, рассказывают длинные запутанные истории, но стоит выложить перед ними доказательства вины, и они начинают говорить правду.

Мэйн не оказался исключением. Он долго распинался о теплых дружеских отношениях с убитым, но я ему совсем не верил. И не из-за письма, нет.

— Хватит, — прервал я бессвязный поток оправданий. — Ты с ним спал. За два дня перед убийством тебя видели входящим в его дом. На чашке с места преступления твоя ДНК. Я знаю об украденной работе. Ты его преследовал, ты ему угрожал. На теле убитого следы избиения.

Мэйн задрожал и побелел.

— Послушайте, детектив, я все расскажу. Отвечу на все вопросы. Поверьте, я не мог убить его.

Его глаза блестели, а нос начал хлюпать. Я с отвращением бросил ему салфетку.

— Я приходил, да. Мы разговаривали, и все. Не дрались. Спокойно пили чай. Я умолял простить меня, — видя, что его откровения не произвели на меня впечатления, Мэйн вскрикнул: — Он сам позвал меня!

— О чем говорили?

— Айви сказал, что еще не поздно сказать правду.

— А вы?

— Да кому нужна эта правда?!! — закричал Мэйн и расплакался. — Что она изменит? — провыл он, уткнувшись в салфетку. — Его уволили, уволили бы и меня. Что бы это изменило? Просто сказать правду, просто лишиться работы! Что бы это изменило?! — повторил он отчаянно. — Все было без толку, а Айви не захотел это принять. Кто мы и кто они?

Речь свелась к бессвязному бормотанию, и я дал знак увести его в камеру для подозреваемых.

Мэйн действительно был говнюком, но что-то не сходилось.

Я запросил ордер на обыск квартиры, и его без проволочек подписали. Голова соображала все хуже, но мне нужно было поставить хоть одну точку, от многоточий этой истории в глазах рябило.

Группа выдвинулась на квартиру Мэйна, и обыск не занял много времени. В сливном бачке нашли ствол. Теперь точно все. Результаты баллистической экспертизы выдадут завтра (уже сегодня) после полудня, значит, можно ехать домой.

Вместо этого я вернулся в участок.

Оставлять письмо не хотелось, поэтому я шел к своему месту, когда услышал задушенные всхлипы и звуки борьбы. В голове прояснилось, и я подскочил к камере.

На нарах, прижатая тушей Броди, билась Эллен. Она пыталась пнуть его в колено, но тот отвесил ей пощечину и принялся стаскивать свои штаны.

— Дерьмо! Броди?!

— Мать твою, Крамер! — он скатился с Эллен, нервно озираясь. — Ты что тут забыл?

— Я тут работаю, псих. Пошел вон! — я говорил с трудом, дыхание перехватывало от отвращения.

Одно дело знать, другое дело — видеть своими глазами.

— Там же камера стоит, ты хоть понимаешь, чем тебе это грозит?

— Крамер, ты что, будешь стучать на своего? — с таким возмущением спросила эта пародия на человека, что мне пришлось досчитать до десяти.

— Броди, по-хорошему прошу. Свали.

Он неловко поправил ширинку, нагнулся над Эллен и что-то прошептал ей. Я спохватился.

— Давай, оформляй ей пропуск на волю. Она уже сутки проторчала. Трое суток дают за сопротивление при задержании, и ты это знаешь.

— Ты, может, еще отлижешь этой сучке? — прищурился он.

— Ухожу через десять минут, — сказал я. — Чтобы документы были у меня на столе, или я пойду к шефу.

Броди сплюнул, но кивнул и ушел.

Я вытащил из сейфа конверт, сложил его пополам и засунул во внутренний карман куртки.

— Спасибо, детектив Крамер, — донеслось из камеры, и я обернулся.

Эллен потрогала разбитую губу и зашипела.

— Ну и боров. Как таких земля носит?

Скоро я разучусь говорить. Мне снова нечего было сказать этой женщине, которую чуть было не изнасиловали прямо в полицейском участке, но она даже не заикнулась о своих правах.

Вернулся Броди, распахнул камеру и сунул мне в руки документы. Мы спустились с Эллен в хранилище, и она забрала свою сумочку, по-прежнему кутаясь в плед. Ее насмешливая улыбка погасла, она снова распустила волосы и шла, опустив голову.

Мы вышли к машине, но она твердо остановила мою руку, которая потянулась к дверце со стороны водительского кресла.

— Ты на себя посмотри. Мы же доедем до ближайшего столба. Иди, Крамер. Я поведу. А ты меня отмажешь, если что.

— Отмажу, — криво улыбнулся я и сел на место пассажира.

Чертово закатное солнце било прямо в глаза, и я смежил веки. Поднял их уже у дома. Эллен мягко трясла меня за плечо.

Я выбрался из машины, а она посидела еще немного внутри, стянула плед покрепче и вышла.

Ее каблуки гулко цокали по бетонной лестнице. На нашем этаже было тихо, а у двери Эллен громоздилась куча распотрошенных громадных мусорных мешков. Она подошла, пошире раскрыла один из них и выругалась. Попробовала вставить ключ в замочную скважину, но он не влезал. Чертыхнувшись, она долбанула острым носом сапога по двери в свою квартиру.

Я уже стоял на пороге, когда понял, что дела у нее плохи.

— Хозяйка меня выставила, — выплюнула Эллен, стоило мне подойти.

Вздохнув, я подхватил несколько мешков и пошел к себе. За спиной зашумело, и Эллен поспешила вслед за мной.

— Душ, диван, — устало сказал я, указывая поочередно на обшарпанную дверку и продавленный экспонат начала двухтысячных. — Разбудишь до полудня — выставлю в ту же секунду.

Ответа я не услышал, повалился на кровать и тут же отключился.

* * *

Оказывается, у меня желтый потолок. Я лежал, уставившись на него в недоумении. В отдалении слышалась возня, и я хотел было прикрикнуть на Эллен, но понял, что выспался так, как никогда не высыпался в своей жизни. Скинул непонятно откуда взявшееся одеяло и поднялся. Все вокруг было непривычно светлым.

Пахло едой. Нет, не так. Одуряющий аромат тостов и кофе плыл по квартире и манил меня прочь из неожиданно приветливой постели.

— Ну как, я выполнила твое условие? — спросила Эллен.

Она стояла у маленькой плитки на — назову ее условно — кухне. Никаких прозрачных топов и шпилек. Обычная женщина.

— Уже два. Самое время для позднего завтрака.

У меня не было обеденного стола, так что я сел с тарелками на диван, а Эллен потянулась к кнопке включения на старой плазме. Только я хотел ей сказать, что телевизор с заселения не работал, как она хлопнула по задней крышке ладонью — как муху прибивала — и экран сначала пошел рябью, а потом показал картинку. Волшебница.

Смотреть новости я не собирался. И так знал, что по местному каналу будут рассказывать про дело Айвена Бара. Вместо этого я уделил все свое внимание настоящей еде, но стоило репортеру заговорить о “Трибуне”, и я прислушался. Конечно, убийство Бара привязали к этому скандалу. И они не очень-то ошибались.

— Скотов тех я бы своими руками придушила, — сказала Эллен. Она закусила костяшку на указательном пальце и смотрела репортаж, не отрываясь. — Я-то ладно. Сама пошла, хоть и по дурости. А детей жалко.

— Когда-нибудь их накроют.

— Правда? — спросила она с искренней надеждой и посмотрела на меня так, словно я прямо сейчас пойду и всех накрою.

Я кивнул и начал собираться в участок. У меня там сидел подозреваемый в убийстве, а я до сих пор не верил, что это сделал он.

— Не свистни ничего, все равно в два счета найду, — пригрозил я, стоя у порога.

— Я же шлюха, а не воровка.

Эллен стояла, прислонившись к стене и, несмотря на мои слова, улыбалась.

— И не мой полы!

— Как ты меня раскусил? — рассмеялась она.

— Ты хищно осматривалась. Трудно не понять, что прикидываешь, как бы свой порядок навести.

— У тебя настоящий свинарник.

— Не твое дело. Ищи квартиру и проваливай, — сказал я и вышел наконец. Смех Эллен легко достиг моих ушей, даже через захлопнувшуюся дверь.

* * *

— Крамер!

На этаже меня перехватил начальник полиции. Коп еще старой школы, он из последних сил крутился между законом и интересами тех, кто сидит повыше. Выбивал для участка финансирование, прикрывал взамен самые скандальные дела. Я ему не сочувствовал, но кто знает, как бы меня перемолола его должность.

Он кивнул мне на дверь в свой кабинет, и мы зашли внутрь.

— По горячим следам взяли! За это, глядишь, и повышение тебе выбью.

Его улыбка и облегчение на лице разозлили меня.

— Отчет завтра утром мне на стол, потом устроим пресс-релиз. Репортеры уже кричат о связи убитого с “Трибуной”, заткнем им рот бытовухой. Пусть не мутят мне тут воду. Ты понял, Крамер? Отчет.

— Понял, сэр. Сейчас возьму результаты экспертизы и займусь.

Он помахал мне рукой, выпроваживая из кабинета. Плевать ему было и на результаты, и на доказательства.

В системе я обнаружил свежий отчет баллистической лаборатории. Стреляли из пистолета, найденного у Мэйна. Я уткнулся в ладони и потер лоб. Еще один допрос — и эта история закончится. А вот для меня все только начинается. Письмо и накопитель с видео спрятаны в квартире. Это как минимум сокрытие улик. Но и думать нечего — приобщи я их к делу, и накопитель случайно потеряют.

Я пошел в допросную, где дожидался Мэйн. Его кожа обвисла, под глазами залегли тени, губы дрожали. Будто он не ночь провел в камере, а целую жизнь.

— Детектив… — прошептал он, как только увидел меня.

В голосе звучала растерянность, обида маленького ребенка, которого поставили в угол за шалость, которую устроил его кузен.

— Детектив Крамер, я не виноват. То есть, я виноват перед Айви, но я не убивал его, — затараторил он.

Рядом с Мэйном сидел адвокат, который тут же зашикал на подзащитного и принялся яростно шептать тому что-то на ухо. Я расслышал только “не говорите, пока не спросят” и “никаких признаний”.

— Экспертиза показала, что стреляли в Бара из вашего оружия. Есть идеи, как это могло произойти?

Мэйн с отчаянием посмотрел на адвоката.

— Мой подзащитный не знает, как это оружие попало к нему в дом, — заявил тот. — Это не его пистолет.

— Вот как, — я потер подбородок.

Если бы я был убийцей и ближайшим человеком убитого, стал бы я хранить пистолет в собственном доме?

— Меня подставили, детектив, — умоляющим тоном проговорил Мэйн. — Может, кто-то мстит мне за статьи?

Подозрения к делу не пришьешь, но чем больше кусочков пазла складывались так, что проявлялось лицо Мэйна-убийцы, тем меньше я доверял доказательствам. А колесо правосудия уже закрутилось, наматывая на ось этого червяка.

— У кого был доступ в вашу квартиру?

— У Айви, конечно, — скривился он.

Да, мертвые у нас пока не ходят. Но Мэйн не знал о третьем участнике этой истории. Загадочном почтальоне, доставившем мне письмо Бара. Я не просто скрывал улики, я скрыл свидетеля.

Признательные показания Мэйн так и не дал, и я не стал больше тратить время. Нужно было писать чертов отчет и передавать дело выше. Дальше работа прокуроров и адвокатов.

Вместо этого я вышел на крыльцо и сел прямо на ступеньки перед входом в участок.

Солнце подкрасило серые коробки офисов алым. За последнюю неделю я видел больше света, чем за прошедший год. Не пойму, скучал я по нему или нет.

Мне не позволят искать этого третьего. Не позволят затормозить передачу дела в суд. Если пойду против — дело просто отнимут. Беспокойство кусало, заставляло мозги натужно скрипеть. Если убийца не Мэйн, значит, где-то ходит настоящий. Может, убийца тот самый почтальон. Я ведь не провел почерковедческую экспертизу письма. С чего я вообще поверил, что его написал Айвен Бар? Могу оправдаться только тем, что слишком долго не спал и отупел в итоге.

Мимо меня по ступенькам тяжело спустилась женщина.

— Мисс Бар, — окликнул я, и та вздрогнула.

— Детектив, вы что тут делаете? — спросила она, обернувшись.

— Это мой вопрос.

— Я была у судмедэкспертов. Тело Айви больше не будут трогать. Завтра похороны. Договорились вот обо всем.

— Соболезную.

— Как же так, детектив? — она подошла ко мне и села на пыльные ступени.

Я молчал. Вообще, лучшая тактика на допросе — молчать. Кому есть что рассказать, рано или поздно сам все вывалит. Правда жжет язык.

— Айви такой честный, справедливый... И что с ним стало? Всем плевать на истину, если ты не с теми спишь.

— Не в этом дело, мисс Бар. Не за связь с мужчиной, так еще за что-то. Вы понимаете?

Ее внимательный взгляд изучал меня, а глаза были совершенно сухими.

Мы посидели еще немного, пока солнце не село окончательно, и каждый пошел своей дорогой.

А на рабочем месте меня ждал очередной конверт.

Я подавил малодушный порыв выкинуть послание в мусорку и вскрыл его. Внутри снова было письмо и накопитель.

Самоубийство удивительно. Не надо дожидаться удара судьбы, тяжёлой болезни или вялого старческого угасания. Единственный настоящий выбор, который есть у человека. Мне разонравилось жить, и я просто нажимаю большую кнопку с нарисованным на ней квадратом. Стоп. И жизнь послушно останавливается. Поразительное чувство контроля.

Я делаю это, потому что хочу. А Лестер… Пусть узнает, как это, когда тебя не слушают. Пусть узнает, как это, когда из-за молчания другого человека заканчивается твоя жизнь. Так или иначе, вы покажете ему, как важно иногда просто сказать правду. Или не сказать.

Обнародуете вы это письмо или нет, мне все равно. Я ведь уже мертв.

Я воткнул накопитель в компьютер и запустил видео. Айвен Бар, с лихорадочно блестящими глазами, живой еще, но с разбитой головой, вещал на камеру о предательстве, об отобранных статьях, о Лестере Мэйне. О том, как он позвал любовника на разговор, как в последний раз умолял встать на его сторону. А потом, получив признание, что Мэйну не нужна ни правда, ни он сам, сохранил чашку, из которой тот пил, и нанес себе несколько ударов.

Айвен договорил, достал пистолет и направил его себе в голову.

— Я нажимаю эту чертову кнопку, — сказал он наконец, но палец так и не надавил на спусковой крючок.

Закусив губу, Айвен простоял почти минуту. А потом закрыл глаза и выстрелил.

Тело упало, и за кадром кто-то сдавленно завыл.

Запись все продолжалась, а потом на экране появился еще один человек. Тот самый почтальон, я так понимаю. На лице была тканевая маска, поверх массивные очки вроде горнолыжных. Просто невнятная фигура в черной мешковатой одежде, но для меня его загадочность сошла на нет.

Почтальон подошел к телу, вытащил из пальцев пистолет, обтер его салфеткой и засунул в карман. А потом подошел к камере, и экран почернел.

Я тут же выдернул накопитель и спрятал его в кармане.

Все равно ему, значит. Сука!

Решил напоследок утащить за собой предателя, а разгребать мне. Я пнул ножку стола. Не помогло. Ярость клокотала во мне, и если бы Айвен Бар был жив, я бы разбил ему лицо.

Вырвался из глуши, Крамер. Попробовал на вкус настоящие дела. Вместо справедливости нашел целое ведро нечистот. Да, молчал Мэйн, могу промолчать и я. Даже делать ничего не надо. Все улики собраны, и завтра материалы попадут к прокурорам.

Не скажу о письмах, получу звание повыше, сменю квартиру и с головой окунусь в дела.

Всего один человек сядет, если я смолчу в обмен на карьеру. Пусть сядет он не за убийство, за свое предательство. Чем не правосудие?

Или я заговорю, и обвинения снимут, а доведением до самоубийства займётся другой отдел. Тряхнут редактора, его давно хотели прижать за скандальное разоблачение. Меня, правда, выпрут с места.

А еще остаются эти чертовы видео.

Как ни крути, в дерьме будут все. А я стою сейчас с этим ведром и думаю, куда повернуть вентилятор, прежде чем выплеснуть испражнения нашего светлого общества.

Грохнув кулаком по столу, я опустил разболевшуюся голову на прохладную столешницу.

А ведь в Сент-Виллоу ждет мой старый дом. С мягкой кроватью, светлой кухней и нелепыми занавесками, которые достались мне от прошлой хозяйки. Так живо мне представилось, что я сижу утром за ореховым кухонным столом и ем тосты Эллен (просто волшебные тосты, к ним только джема не хватало), потом иду на службу, раскланиваясь с добропорядочными соседями — их грехи сводились к трем пинтам пива по вечерам — точно уж не наркоманами и проститутками.

Я двадцать лет жил спокойно и счастливо, но сам себе сказал, что это недостойная меня жизнь и где-то есть та самая цель, до которой я так и не добрался. Превратил лучшие годы жизни в агонию.

Во дворе своего дома в самом начале прошлой весны я устроил небольшую клумбу. Мне нестерпимо захотелось узнать, распустились ли мои тюльпаны? Соседка отдала несколько луковиц, когда копалась в саду, а я взял и воткнул их перед окном.

Воспоминания о прошлой жизни за год в столице будто истрепались и поблекли. Не верилось, что я жил по-другому. Мне стало так важно вспомнить, какого цвета были те нелепые шторы дома, что я поднялся с места и запустил пальцы в волосы. В кухне были желтые, с цветами. А в гостиной? Я ведь подолгу стоял у окна, пялился на деревья и газон. Какой же у них цвет?

Шторы остались в Сент-Виллоу, а я тут, в сердце нашей треклятой страны. Теперь уже не вырвешься так просто. Не получится отойти в сторону и сделать вид, что от меня ничего не зависит. Меня раздирало надвое, я не знал, что хуже.

Выберу, когда вернусь домой, решил я наконец. Щелкну замком и, если Эллен ещё там, позову ее в Сент-Виллоу. Мысленно кивнув, я сел и начал набирать отчеты. Два отчета — и один был насквозь лживым. Когда закончил, тьма за окнами уже рассеивалась.

Я споро запрятал документы в сейф и поспешил к себе.

Потом. Все потом.

До моей квартиры идти было порядочно, но я не сел бы сейчас за руль. Поэтому я шел по пыльной улице, глаза жгли лучи рассветного солнца. Дорога промелькнула, я и опомниться не успел.

В коротком темном коридоре перед квартирами пахло чем-то теплым и сладким. Не травкой, а образцовым семейным утром. Я выдохнул и не смог сдержать нервного смеха. А потом все-таки зашел в квартиру.

Дома была запеканка, надёжно укрытая колпаком для микроволновки. Дома были вымытые полы.

Эллен дома не было.