Четыреста граммов яблок (гет)

Молли знакомится с Томом в один ничем не примечательный июльский день. Весь месяц она только и делает, что зарывается в стопки бумаг и пронырливо носится по коридорам Министерства, выполняя распоряжения дотошной начальницы, а Том в свою очередь неспешно прохаживается там же в своей отутюженной дорогой мантии от Твилфитт и Таттинг, ведя переговоры с чиновниками всех сортов.

Они случайно сталкиваются и начинают вежливый разговор о погоде, который как-то невзначай перерастает в обсуждение социально-политической обстановки в стране. Том начинает жарко спорить, отстаивая свою позицию, но при этом не теряет голову, обосновывая каждое своё суждение, и, кажется, именно в этот момент Молли понимает, что влюбилась.

Молли претит стажировка в Министерстве, и она с радостью хватается за любой шанс провести время с кем-то, кто не рассуждает о бумажной волоките сутками напролёт, как её замшелые коллеги. Том совсем на них не похож: он строит грандиозные планы, не зацикливается на имеющемся и всегда движется к большему.

Волосы Тома пахнут корицей и яблоками, а от терпкого аромата его парфюма у Молли подкашиваются ноги. Жизнь постепенно превращается в череду кадров, и в какой-то момент она отчётливо осознает, что, кажется, живёт от свидания к свиданию и пустоту между ними заполняет лишь чтением бульварных романов — главной героиней Молли неизменно воображает себя, а героем-любовником, конечно, Тома.

Их с Томом встречи хаотичные, спонтанные и странные. У Молли не так уж и много опыта в любовной сфере, но всё-таки есть, с чем сравнивать — и Том не похож ни на одного из тех парней, с которыми она встречалась раньше.

Постепенно вялотекущая переписка с Артуром Уизли, её бывшим однокурсником, который явно испытывает к ней симпатию, сходит на нет. Пусть Молли и льстит его внимание, теперь все её мысли занимает один лишь только Том, и ей нет никакого дела до нескладного веснушчатого юноши, который так неумело — по сравнению с Томом — за ней ухаживает.

Но через некоторое время в душе Молли начинает зарождаться червячок сомнения. Том всё реже пытается делать ей комплименты, зато вместо этого позволяет себе неприкрытые грубости в её адрес и, несмотря на все увещевания, продолжает с всё той же периодичностью отпускать полные едкого сарказма комментарии. До поры до времени Молли покорно терпит подколки, которые всё ещё не переходят границ дозволенного, но в один день всё меняется.

Молли узнает, что Том и его друзья — на самом деле, скорее сторонники — принадлежат к организации, именуемой Вальпургиевыми рыцарями. И по слухам они только и делают, что истребляют магглов.

— Но это всё, конечно, вилами по воде писано, — беззаботно добавляет Лайза, напарница Молли, от которой та и узнаёт о возможных бесчинствах Тома, — Хотя лично мне кажется, что это и вправду так. У меня сестра живёт в маггловском квартале и читает порой тамошнюю прессу. Она говорит, что количество убийств значительно возросло, и полиция никак не может понять, что стало этому причиной — по секрету признаётся Лайза, а Молли остаётся лишь поддакивать, пусть и в глубине души у неё творится кавардак.

Молли набирается сил и назначает очередную встречу в Оттери-Сент-Кэчпоуле, чтобы проверить Тома. Она нутром чувствует, что случится что-то эпохальное, а потому вечер накануне проводит на пирсе на берегу реки. Она мочит ноги в прохладной воде и пьёт сок, подсвечивая окружающее пространство «Люмосом».

Тучи сгущаются, и Молли чувствует, как резко холодает в преддверии ливня. Ветер убаюкивает листья перед бурей, и она, зябко кутаясь в предусмотрительно взятую из дома шерстяную мантию, возвращается со странным предчувствием чего-то недоброго, поселившимся внутри.

— Том, нам давно стоило об этом поговорить, — категорично произносит Молли, не давая ему путей отступления. Том послушно опускается на замшелую изогнутую корягу и выжидающе глядит на неё, побуждая продолжить, — О тебе и твоих соратниках в последнее время ходят грязные слухи. Есть сведения, что вы промышляете разбоем и бесцельным террором, выжигаете напалмом целые маггловские поселения и распространяете какие-то радикальные лозунги. Это так? — с затаённой надеждой на отрицательный ответ спрашивает она и заглядывает ему в глаза, взгляд которых, как и всегда, не выражает ровным счётом ничего, кроме безграничной силы и толики агрессии, плещущейся в суженых зрачках.

Том уклончиво ведёт плечами и порывается встать, но Молли резким жестом тянет его вниз за плечи сюртука, чтобы добиться наконец ответа. От неожиданной наглости Том приходит в ярость и скоропалительно пускает в неё пыточное, совершенно не думая о последствиях. Дезориентированная, Молли цепляется за край коряги и рвёт платье об одну из веток. Слёзы градом катятся из глаз, застилая обзор, а нечеловеческие крики сами вырываются из горла.

Несколько мучительных мгновений спустя Том взмахивает палочкой и завершает действие проклятия.

Молли вскакивает с земли, отряхивает изодранный подол платья и судорожно трижды вертит в руках созданный на случай экстренных происшествий портключ в виде кулона. Миг — и всё остаётся позади, а Молли бросается в объятия матери, которая явно её заждалась.

Молли жадно пьёт чай с молоком и мёдом и смущённо смотрит на матушку из-под опущенных ресниц. Та откладывает в сторону вязание, поднимается из потрёпанного уютного кресла и внезапно подходит к дочери.

Молли мысленно сжимается, готовясь выложить всё как на духу и получить хорошую взбучку, но вместо этого матушка, едва шевеля губами, протягивает:

— Что бы ни случилось, Молли, знай, что мы всегда рядом и поддержим тебя, несмотря ни на что, — она прерывается на то, чтобы сделать глоток воды из гранёного стакана, и после паузы чуть громче продолжает, — Думаю, когда придёт время, ты все равно обо всём нам расскажешь.

* * *

На следующий день Молли по приглашению Лайзы удаляется на вечеринку по случаю её дня рождения. Торжество в самом разгаре, когда в помещении ни с того ни с сего появляется серебристый патронус кого-то из сотрудников аврората, и безэмоциональный голос произносит:

— Молли Пруэтт, ваши родители и братья убиты. Просим явиться в отдел для выяснения обстоятельств.

Молли перестаёт чувствовать землю под ногами и по каминной сети перемещается в аврорат — так надёжнее. Она непонимающе бредёт по паутине коридоров, всё ещё находясь словно в бреду и не понимая, что случилось.

Аврор и по совместительству бывший однокурсник Молли Роберт, который с энтузиазмом взялся за расследование этого дела, пинает камешек носком ботинка и закуривает.

— Официальная версия следствия — несчастный случай. Но это, понятное дело, пустое, — он заходится хриплым лающим смехом, который вроде как неуместен в этой ситуации, и Молли чувствует себя не в своей тарелке, но собеседник быстро замолкает и прочищает горло, не давая ей развить мысль, — Лично я голову готов дать на отсечение, что это дело рук Вальпургиевых рыцарей, хотя и доказательств у меня никаких нет. Знаешь, кто это такие?

Молли ошарашенно кивает, а затем в неверии мотает головой, но Роберт этого уже не замечает и увлечённо рассказывает о подробностях кровожадного убийства. Профдеформация в его случае налицо, но в этот конкретный момент Молли нет никакого дела до правил приличия, и она не обращает на его некорректность внимания.

Она пропускает все слова мимо ушей, излишне поспешно прощается и аппарирует в родной Оттери-Сент-Кэчпоул. От переизбытка эмоций и полной рассредоточенности мыслей она приземляется где-то у чёрта на куличиках, в трёх милях от дома, но весь путь преодолевает на одном дыхании, на автопилоте, не давая себе подумать о чём-то запретном и раскиснуть прямо тут, в поле.

* * *

Четыреста грамм яблок. Одна щепотка ванили. Полторы чайных ложки корицы.

Руки, впрочем, не слушаются Молли, и она ненароком опрокидывает целую сахарницу в тесто. Она чертыхается, едва слышно шепчет «Эванеско», поправляет прилипшую к покрывшемуся испариной лбу прядь волос и судорожно облизывает губы.

Из окон кухни на Молли злобно щерится грязно-жёлтый серп луны и ей отчаянно хочется, словно распоследнему оборотню, выйти на крыльцо и растерзать эту луну своим утробным криком, животным воем.

С чего она вообще решила испечь этот мерлинов пирог? Зачем он ей? Чтобы успокоиться? Но почему именно этот пирог, а не какой-то другой?

Молли вздыхает, закрывает ставни, выключает свет и на цыпочках — по привычке — возвращается наверх, к себе в комнату. Туда, куда больше никогда не придёт сердобольная матушка, чтобы на ночь глядя перемыть косточки соседям и пылко поцеловать дочь в лоб, желая доброй ночи. Не заглянет добродушный и слегка рассеянный отец, вечно забывающий — забывавший — у неё в комнате то пенсне, то палочку, то последний номер «Пророка». И не проберутся втайне от родителей заговорщицки переглядывающиеся Фабиан с Гидеоном.

Молли яростно трясёт головой, отгоняя рой мыслей, которые жалят сильнее ос и бьют больнее режущего заклятия. Она обессиленно падает на пятнистое пёстрое покрывало — которое матушка сшила по выкройкам прабабушки — и проваливается в беспокойный, прерывистый сон. Посреди ночи она часто вскакивает с постели, кричит что-то невнятное и то зарывается в пушистое одеяло, то отбрасывает его в сторону.

* * *

Наутро она приводит копну непослушных волос в порядок, завязывает тугой хвост, надевает иссиня-чёрную мрачную мантию и перемещается в Министерство, чтобы заняться вопросами наследования и оформлением всех нужных документов.

В министерском коридоре Молли сталкивается с Артуром, и где-то глубоко внутри неё что-то переворачивается. Она так отвратительно вела себя с ним в последнее время, что тот, пожалуй, даже здороваться не станет, сразу накинется с обвинениями. Чувство липкой ненависти к себе расползается по всем клеточкам тела Молли, и она устало потирает виски.

— Почему ты перестала отвечать на мои письма? — как она и предполагала, возмущённо спрашивает он. Молли не находит в себе силы ответить что-то по существу и поэтому выдавливает из себя нечто невразумительное, что Артура, естественно, в корне не устраивает.

— Молли, ты же знаешь, что со мной всегда и всем можно поделиться. Я установлю здесь звуконепроницаемый купол, и ты всё расскажешь, ладно?

Молли вздыхает и отводит взгляд в сторону, будучи не в силах установить зрительный контакт, и начинает свой рассказ. Она решает во всём ему признаться — в конце концов теперь ей, когда на свете не осталось ни единой родной души, ей нечего терять.

Но почему-то в голубых глазах Артура светится понимание, и вместо того, чтобы измениться в лице и броситься прочь, он ободряюще сжимает её ладонь, а затем и вовсе участливо гладит по плечу, проводя кончиками пальцев по тонкой ситцевой ткани повседневной мантии.

— Брось, — ровным тоном произносит он, — Твоей вины в этом нет. Он просто-напросто тебя использовал, а ты была слишком доверчивой и неопытной, чтобы быстро распознать обман. Это отнюдь не делает тебя плохим человеком, впрочем.

Молли неопределённо пожимает плечами и покачивает головой.

— Ты и вправду так думаешь? — едва шевелит губами она.

— Да, — отзывается Артур, — Да и я всегда буду рядом с тобой. Вместе до конца.

— Вместе до конца, — откликается Молли, чувствуя, как в груди вместо разъедающей пустоты разливается робкое тепло.

* * *

Четыреста грамм яблок. Одна щепотка ванили. Полторы чайных ложки корицы.

Молли мурлыкает себе под нос незатейливую мелодию и, пританцовывая, печёт пирог по проверенному годами рецепту, который ещё в детстве выучила наизусть. Кухня заполняется терпким ароматом пряностей, и Молли с удовольствием наблюдает за заинтересованно подобравшимся Артуром.

На душе становится свежо, легко и безоблачно, как в тёплый летний день после проливного дождя, и Молли лучезарно улыбается Артуру, а тот чмокает её в ответ и остервенело вгрызается в пирог — так страстно, что сметает с тарелки кусок в мгновение ока и просит добавки. Молли лишь смеётся, откровенно потешаясь над его забавным видом, и отрезает ещё порцию.

Четыреста грамм яблок. Одна щепотка ванили. Полторы чайных ложки корицы. Запах, который больше не связан с Томом.