Unwrapped (джен)

Струящаяся полиэтиленовая пленка рассеивает свет, делая комнату, в которой произошло убийство, похожей на мираж — далекий оазис в мире острых краев и углов. Уилл стоит у входа, замечая неясные, размытые фигуры по ту сторону барьера. Он не видит их, пока не видит.

Он лишь впитывает их.

— С этого момента мне нужна тишина, — Джек Кроуфорд находится на месте происшествия десять минут и уже полностью контролирует ситуацию. — Ни слова, пока он работает, понятно?

Вежливое почтение с оттенком оскорбленного достоинства, которое Уилл знает слишком хорошо, следует за ним, куда бы ни привела его работа. На данный момент он оставляет его позади.

Сейчас Уилла волнует только один вопрос.

Он отодвигает пластиковую пленку и входит в другой мир — в другой разум. Он видит то, что есть, и ищет то, чего нет. Он видит вещи такими, какие они есть...

Какими они были…

Какими они были задуманы…

«Эта комната — мой дом. Исчезающее пространство, появляющееся по мере необходимости — детский портал через шкаф. Когда меня не станет, он растворится вместе со мной».

Уилл ведет пальцами в перчатках по обернутому столу — все заключено в пластик, герметично закрыто, защищено от свершившегося. Изолировано. Это место существует вне времени — не собор, где творятся великие дела, а мастерская — дом скромного ремесленника.

«Мои инструменты в порядке. Ножи и пилы аккуратно сложены в кожаном чехле, только один не на своем месте — он до сих пор лежит там, где упал, забрызганный кровью. Он был брошен в спешке, оставлен в редкий момент паники. Так не должно быть. Я закрывал себя от мира вновь и вновь».

Никто не должен был это увидеть.

Уилл поворачивается к фотографиям на стене — единственным предметам, помещенным внутрь слоев защитного пластика. Это свидетели произошедшего. Только вот это не так. Их глаза пусты, они не смотрят на него со своих счастливых, улыбающихся фотографий. Их здесь нет — они мертвы.

Уилл подозревает, что, когда он спросит Джека об этом, их опознают, дадут имена и историю, и они будут числиться только как пропавшие без вести, но он знает, что они мертвы. Так же мертвы, как куча мяса, лежащая на столе, — куча, которая в собранном виде похожа на человека.

«Лишь похожа. Он не был человеком — на моем столе нет людей. Только монстры».

Тяжесть этой мысли поражает Уилла, заставляет его стиснуть зубы. Он видит это сейчас — слышит голос, отдающийся эхом в его мозгу, говорящий на его языке...

«Я часами создавал твою гибель. Все так, все точно. Я тот, кто все расставляет на свои места. Моя мастерская готова. Мои инструменты готовы. Пришло время поработать.

Эти фотографии — последнее, что ты увидишь. Я пришел не для того, чтобы дразнить тебя ими, доказывая твою ущербность. Скорее, я должен объяснить тебе, как учитель — ученику, охотник — гончей, почему ты заслужил это. Ты можешь просить и умолять, но твои вопли останутся неуслышанными. Ведь твоя судьба была предрешена как твоими собственными действиями, так и моими. Ты жил как чудовище, а теперь умрешь от рук другого.

Меня не слишком волнуют твои преступления против этих людей, но ты умрешь за них — по крайней мере, именно это я тебе скажу. Но на самом деле ты умрешь за одну-единственную ошибку: ты возомнил себя вершиной пищевой цепочки и стал охотиться, как тебе заблагорассудится.

Но я — главный хищник.

Первый разрез на шее — мне нужна кровь, вытекающая из сонной артерии. Я ждал этого момента несколько недель, возможно, даже месяц. Вся моя работа была направлена на этот миг, когда я пропитан горячей, воняющей медью жижей, которая загрязняет это пространство, крестит меня, смывает тьму моих желаний. Я освобожден, я посвящен, я чист, потому что я праведен...

Рука, ведущая меня, дает только этот шанс…»

— Уилл?

Голос Джека разрушает видение, и Уилл, задыхаясь, рывком падает обратно в себя.

— На что мы смотрим? — почти с торжеством спрашивает Джек. — Это мститель?

Уилл качает головой.

— Нет, — отвечает он. — Это, несомненно, акт самосуда, но наш убийца — не мститель.

— Продолжай, — приказывает Джек.

— Наш убийца... — Уилл сглатывает. Образы убийства все еще выжжены на его сетчатке, его зрение клубится красным, — нашему убийце было наплевать на тех людей на фотографиях. Вполне вероятно, что, за исключением избранных, ему вообще нет дела до других людей.

— Тогда к чему самосуд? — требовательно спрашивает Джек. — Мы опознали тело — Мартин Диес, подозреваемый в трех убийствах в Джорджии, ни одно из них не было раскрыто. Зачем убивать его, если не по этой причине?

— Потому что он это заслужил, — холодно отвечает Уилл. Джек смотрит на него, все время оценивая, составляя профиль, постоянно следя за своей ищейкой, убеждаясь, что она не бешеная. Уилл игнорирует его взгляд и продолжает: — Этот человек соответствовал потребностям — он удалил себя из безопасности человечества, убив. Он предоставил себя в распоряжение нашего убийцы, чтобы тот удовлетворил свои желания на приемлемой цели.

— У нашего убийцы есть совесть?

— У нашего убийцы чужая совесть, — Уилл снимает очки и протирает их рубашкой, пытаясь смыть образы фонтанирующей крови.

— Что это значит? — спрашивает Джек, осматриваясь по сторонам. — Сколько человек мы ищем?

— Только одного, — заверяет его Уилл. — Только один убийца работал здесь, в этом пространстве — он есть и всегда будет один в этом ритуале. Работа — его, последние штрихи — его, но костяк этой структуры — чей-то чужой замысел.

Джек долго смотрит на него.

— Это не похоже на подражание.

— Это и не оно, — Уилл мотает головой. — Тот, кто направлял руки нашего убийцы, скорее всего, никогда не убивал сам. В архитектуре этого обряда есть что-то... наивное. Что-то честолюбивое.

Какое-то время Джек молчит.

— Ты предполагаешь, что кто-то обучил нашего психопата...

— Я бы не стал ставить ему диагноз, — предостерегающе говорит Уилл, — но да. Его научили прятаться, стыдиться, сливаться с толпой — маскировка позволила ему отладить свой ритуал до тех пор, пока его потребности не стали почти приемлемыми для его наставника. Ему привили искусственное чувство справедливости. Кто-то увидел нашего убийцу таким, каким он был — за гранью человечности, — и использовал его расстройство.

Джек хмурится, уголки его рта опускаются вниз, брови сведены к переносице. Он сомневается, что случается редко.

— Что заставило тебя так думать? — аккуратно спрашивает он.

Уилл машет рукой.

— Посмотри на это, Джек, — это не органично. Об этом даже не сообщается в новостях. Это чересчур — тому, кто так искусен в своем деле, как наш убийца, ничего этого не нужно. Это все для показухи. Но раньше никто не находил тела, так что если это не для нас...

— Для кого это? — бормочет Джек.

— Для того, кто наставлял нашего убийцу, нашел его в нужный момент, когда его желания и разум были еще податливы, и их можно было вылепить и придать им форму. Этот ритуал был создан для него — его собственные потребности были урезаны и подогнаны под чужое видение.

Джек медленно выдыхает.

— Мы сначала найдем его или его куратора?

— Я не уверен, что стоит называть его куратором, — размышляет Уилл. — Уровень работы по сокрытию этих преступлений служит для собственной защиты убийцы в той же степени, что и его способность выступить в роли убийцы. Обучение было строгим, но... по-своему любящим.

Джек явно нетерпеливо вскидывает брови, и Уилл продолжает:

— Это работа опытного эксперта. Мы можем искать взрослого человека в возрасте около сорока лет. Возможно, его учитель давно умер.

— Но уроки остались, — размышляет Джек, покачиваясь на пятках. — Это сильное воздействие, которое удерживает нашу гончую от охоты на ягнят.

— Наш пастух привел волка в стадо, — бормочет Уилл. — Вырастил его вручную. Возможно, будет проще сначала найти его. Наш убийца делал это годами — если не десятилетиями — но не было даже подозрений, что серийный убийца с таким профилем действует в Майами. Вполне возможно, что мы так и не поймаем его, несмотря на все, что нам расскажет эта комната.

— Мы его поймаем, — заверяет Джек. — Расскажи о кураторе. Кого мы ищем?

— Кого-то, у кого есть и навыки, и жажда мести, чтобы передать их опекаемому ребенку, — мрачно произносит Уилл. Глаза Джека вспыхивают.

— Полицейского?

— Почти наверняка, хотя я не исключаю и другие варианты, — соглашается Уилл. — Можно рассмотреть прокуроров по уголовным делам или адвокатов жертв.

— Но тебе больше нравится идея с полицейским?

Уилл смотрит на него долгим взглядом.

— Ты когда-нибудь грыз свой поводок?

— А ты?

— Однажды, — мрачно отвечает Уилл, скупо улыбаясь. — Я его сорвал.

Джек молчит, взвешивая в голове каждое слово.

— Ты спас жизнь девочке, — говорит он. — Хоббса надо было остановить. Тебе разрешили вернуться в поле. Считаешь, что это было ошибкой?

Уилл пожимает плечами.

— Это ты мне скажи, Джек.

— Возвращайся в отель и ложись спать, — со вздохом говорит Джек. — У меня и так дел по горло — нужно сказать местным, что их отстранили от этого дела, не поставив их в известность о том, что мы считаем виновным одного из них, — Джек окидывает Уилла долгим, оценивающим взглядом. — Если решишь поработать над этим, сначала позвони мне, понял?

Уилл кивает, но надеется, что после горсти аспирина и пары глотков виски он не сможет ни о чем думать до конца ночи.

* * *

Происходит утечка — она всегда происходит, — и на следующее утро в газетах появляются подробности с места преступления. Джек Кроуфорд, вспоминая Музей злых гениев, находит прозвище, которое дали их убийце, несколько скучным. Уилл же по достоинству оценивает выдержку, не свойственную городу вроде Майами.

Его назвали мистером Полиэтиленом. Точнее и не скажешь.

Сон совершенно не помогает Уиллу избавиться от воспоминаний о месте преступления. Они застряли в голове, как вкус жженой резины на языке. Его мозг завернут в целлофан, и он смотрит на мир сквозь полупрозрачную пленку. Его улыбка фальшивая и хрупкая, как сувенир из магазина по завышенной цене. Он полый внутри, настолько полый, что ему больно — Уилл чувствует, как пустота другого человека разъедает его, как термит у него внутри выгрызает огромные города из ничего.

Единственное, что удерживает его от падения в небытие, это руки на его плечах, давящие на него и направляющие вперед — дар и бремя...

— Специальный агент Грэм? — Уилл резко возвращается к реальности. Это Мэтьюс, капитан полицейского управления Майами. — Я просто хочу, чтобы вы осознавали серьезность этих обвинений...

— Мы всё прекрасно понимаем, капитан, — раздраженно отвечает Уилл.

— Он имеет в виду, — говорит Джек, вступая в разговор, чтобы сгладить ситуацию, — что мы не стали бы приходить к вам с подобным, если бы не были уверены.

— Вы думаете, что кто-то из моего участка ответственен за это убийство...

— Косвенным образом, но да.

Мэтьюс явно не привык, чтобы его перебивали.

— Вы должны понять, что мне очень трудно в это поверить.

— Возможно, это не ваш участок, — говорит Уилл. — Возможно, человек уже здесь не работает или даже мертв. Тем не менее, мы считаем, что поиски стоит начать именно с убойного отдела.

— Я не собираюсь раскрывать сотни личных дел хороших, добропорядочных полицейских по наитию...

— Нам не нужны сотни… — начинает Уилл, но Джек перебивает его.

— Только те, которые соответствуют нашему профилю, — говорит он, а на лице ясно читается «я разберусь». — Кто-то состоявшийся, с хорошим послужным списком и рекомендациями, но все еще разочарованный работой — одержимый теми, кто ушел от правосудия. Таким мешают правила, которые не позволяют им исполнять закон. У нашего человека также есть доступ к пострадавшим детям. Кто-то, кто работал добровольцем в программе наставничества, в центре временного содержания для агрессивных подростков, может быть, даже в качестве приемного родителя...

По лицу Мэтьюса мелькает тень какой-то эмоции, но так быстро, что Уилл не успевает разобрать. Через мгновение все исчезает, и вот перед ними вновь нейтральная маска.

— Вы хотите, чтобы я сделал подозреваемыми приемных родителей и сирот? — с возмущением спрашивает Мэтьюс.

— Если зацепка не подтвердится, тогда мы пойдем дальше, — видно, что Джек теряет терпение. Являясь главой Отдела поведенческих наук, он не обязан быть вежливым при привлечении дополнительных ресурсов. — Но сначала мы проведем тщательную проверку.

Мэтьюс хмурится, но понимает, что его зажали в угол.

— Я прикажу достать документы...

— Наши специалисты займутся этим, — мягко перебивает его Джек. — Чем быстрее они получат доступ, тем быстрее закончат, и вы от нас избавитесь.

— Прекрасно, — Мэтьюс поджимает губы. — Могу ли я еще что-нибудь сделать для вас, господа?

— Мы дадим вам знать, — вежливо отвечает Джек.

* * *

Криминалисты ничего не находят на месте преступления — Уилл подозревал, что именно так и будет.

— Ничего нет, — почти восхищенно говорит Прайс. — Совсем ничего. Ни волоска, ни ниточки, ни отпечатка пальца, даже следы обуви нечеткие. Он как будто знал, что это место найдут.

— Он всегда ко всему готов, — бормочет Уилл.

— Я думала, эти парни должны быть наглыми и самоуверенными, — говорит Катц, не отрываясь от поисков. — Заносчивыми, самонадеянными, самовлюбленными...

— Если он и был таким, из него это давно выбили, — отзывается Уилл, наблюдая за ней.

— Он дисциплинирован, — встревает Джек.

— Скорее, хорошо обучен, — мрачно возражает Уилл. — Обычный анализ здесь не сработает, он не соответствует принятым стандартам. Кто-то влез и изменил код.

— Думаете, кто-то нарушил гарантию мистера Упаковщика? — спрашивает Прайс.

— Полиэтилена, — поправляет его Зеллер.

— Да знаю я. Вот ведь… Они никогда не позволяют нам называть этих ребят…

— Никаких прозвищ, — сурово обрывает его Джек. — Тут есть хоть что-нибудь полезное?

Катц качает головой.

— Я могу выяснить, откуда эти фотографии. Если из личных семейных архивов, значит, у него есть к ним доступ.

— Отлично, — кивает Джек. — Узнай марку принтера, которую он использовал. Что-нибудь еще?

Катц виновато разводит руками.

— Прости, Джек, но у меня все.

— Ладно, — раздраженно выдыхает Джек сквозь стиснутые зубы. — Начинайте разбирать. Мы...

— Нет, — вдруг говорит Уилл. — Оставьте все как есть.

— Ты сказал, что мы не найдем ничего… — Джек переводит на него удивленный взгляд.

— Не найдем, — соглашается Уилл.

Какое-то время Джек молчит, задумавшись.

— Ты хочешь ткнуть его этим, — говорит он.

Уилл кивает.

— Это место создавалось на очень короткое время — оно не должно было существовать так долго.

— Бригадун⁽¹⁾, — бормочет Прайс себе под нос.

— Разборка так же важна, как и подготовка, — продолжает Уилл. — Так же, как и сам ритуал. Если оставить его незавершенным... это будет грызть его больше, чем наша охота за ним.

— Мы оставляем буй на нашей акуле, чтобы она не могла нырнуть, — задумчиво говорит Джек.

— Он слишком хорошо себя контролирует, чтобы снова убить, — настаивает Уилл. — Он вполне способен залечь на дно, пока не пройдет буря, учитывая, как он управляет своими желаниями. Это единственная зацепка, которая у нас есть.

— Не стоит надеяться, что он сюда вернется, — со вздохом говорит Джек.

— Он не вернется, но это выведет его из равновесия.

— Сделаем так, чтобы нашу добычу было легко вычислить, — говорит Джек, идя к выходу из оцепления. — Мне нужно круглосуточное наблюдение на случай, если он вернется. По крайней мере, два человека…

* * *

— Декс! — кричит Дебра Морган, стуча кулаком в дверь квартиры своего брата. — Открой эту гребаную дверь! Я принесла подарки!

Слышится звук металлической цепочки, а потом дверь открывается. За ней стоит Декстер, серьезный и невозмутимый, как обычно.

— Немного поздновато, — резко отвечает он.

— Давай кончай быть таким охуенно мрачным, — отвечает Деб, протискиваясь внутрь. — У меня есть кое-что, что поднимет тебе настроение.

Декстер не говорит этого вслух, на она буквально видит слово «сомневаюсь» у него на лице.

— На, полюбуйся, — говорит она и сует ему в руки папку с личным делом.

Декстер почти невозмутимо вскидывает бровь.

— Никогда не считал дополнительную работу подарком.

— Открой уже, засранец, — настаивает Дебра. Декстер подчиняется и, едва взглянув внутрь, удивленно распахивает глаза. — Это, блядь, профиль мистера Полиэтилена, — с восторгом говорит Деб.

— Ты как это достала? — подозрительно спрашивает Декстер, а потом прищуривается, добавляя: — И зачем показываешь мне?

— Мэтьюс подкинул, — отвечает Дебра, махнув рукой. — Прочитай уже эту…

— Мэтьюс сорвал расследование ФБР? — перебивает Декстер.

— Господи Иисусе, Декстер, — Дебра раздраженно вскидывает руки. — Пожалуйста, хотя бы на одну чертову секунду вытащи палку из своей задницы и просто прочитай этот ебучий файл!

— Почему Мэтьюс это сделал? — настаивает Декстер, и Деб закатывает глаза.

— Потому что он хочет помочь мне избежать места зама, — отвечает Дебра. — Он прекрасно знает, как я это ненавижу. Я хочу быть детективом…

У Мэтьюса был странный взгляд, когда он передавал ей папку, — рассеянный, немного отстраненный, такой, какого она никогда не видела у прямолинейного начальника полиции.

— Твой отец был хорошим полицейским, Деб, — резко сказал он. — И он был хорошим человеком. Он знал, что делал, — Мэтьюс посмотрел ей прямо в глаза и повторил: — Он знал, что делал. Помни об этом.

— В общем, ну… — Дебра пожимает плечами. — У тебя бывают озарения, Декс. Может, когда ФБР перестанет нас отшивать, мы сможем помочь...

Декстер смотрит на нее, ничего не говоря, а потом опускает взгляд в записи. По мнению Дебры, сегодня он какой-то неправильный: обычно он ведет себя непринужденно, свободно, но сейчас кажется напряженным.

— Какого хрена? — полушепотом произносит Декстер.

— Да знаю я, — отзывается Дебра. — Там та еще заморочная поебень. Этот специальный агент, как его там, пишет как долбаный знаток английской литературы… — она резко замолкает. Декстер похож на оленя, который выскочил на дорогу перед машиной. — Что такое? — спрашивает она.

— Как… — Декстер словно не может осознать, что вообще читает. — Откуда, черт возьми, он все это знает?

— Ты мне скажи, — давит Деб. — Это ведь у тебя случаются всякие стремные озарения.

— Но не такие, — отвечает Декстер. — Это… невероятно… — он поднимает на нее глаза, и выражение его лица вдруг меняется, словно по щелчку возвращаясь в свое обычное состояние. — Это все чушь, Деб, — говорит Декстер. Сейчас он опять похож на того самоуверенного болвана, которого знает Дебра. — Полная ерунда. Это так же научно, как и холодное чтение⁽²⁾.

— Говорят, это парень лучший, — настойчиво возражает Дебра. Ей в голову вдруг приходит одна мысль, и она добавляет: — Эй, ты же не принял это на свой счет?

Декстер напрягается.

— С чего бы это?

— Там есть несколько хреновых предположений о том, что это был приемный ребенок, — тихо говорит Деб.

Декстер смотрит на нее с одним из тех трудночитаемых выражений, как будто вместо лица у него маска глупого оленя, а настоящий Декстер подглядывает за ней из-за его глаз.

— Это лишь одна из множества вероятностей. Я бы не стал придавать этому слишком большое значение...

— Но ты придаешь, — вздыхает Дебра. — Проклятье. Я об этом даже не подумала. Прости, Декс.

Декстер натянуто улыбается.

— Серьезно, Деб, не волнуйся об этом. Просто даже не думай...

Дебра хлопает его по плечу.

— Ты мой брат, — серьезно говорит она. — Без возражений, конец истории. Гарри чувствовал то же самое.

Декстер опять отстраненно смотрит на папку.

— Послушай, — начинает Дебра, протягивая руку к документам. — Я, блядь, по полной облажалась. Мы даже не занимаемся этим делом. Поэтому, если ты не хочешь в это ввязываться, это совершенно...

— Нет… — Декстер тянет папку обратно. — Я имею в виду, что все-таки почитаю, если те не против. Просто... это нужно переварить. Могу я пока оставить папку у себя?

— Конечно, — Деб пожимает плечами, — пусть переварится. Но если у тебя все-таки случится это твое озарение…

— То ты первая узнаешь, — обещает Декстер.

* * *

Дебра знает, что уже поздно, но остается у Декстера еще на полчаса. Они болтают о том о сем, а потом она уходит домой. Декстер дожидается, когда за ней закроется дверь, слышит ее тихие шаги за окном…

Он открывает папку. Вот она лежит у всех на виду. Его погибель, его судьба. Декстер обречен.

Декстер препарирован.

Все, что он скрывал в темноте, теперь слепнет под резким флуоресцентным светом комнаты для допросов — почему-то еще более неприглядной без плаща теней.

Его комната для убийств стоит неприкаянной уже несколько дней: грязная и забрызганная кровью, грызущая его, как заусенец, забитый грязью, занавеска, резко отдернутая на ничего не подозревающем купальщике. И теперь это...

Декстер ведет пальцем по аккуратно напечатанному обвинительному заключению. Он представляет, как слова складываются в обличающий палец, направленный прямо на него — неоновый знак, светящийся над его головой.

Он не должен смотреть. Там нет ничего такого, чего бы он еще не знал.

Но есть то, что он, скорее всего, знать вообще не хочет…

Он должен посмотреть. Он чувствует цель на своей спине, светящееся пятно на лбу — 10 очков, чтобы вывести из строя, 15 очков, если они попадут в сердце, 20 очков, если Деб сможет всадить пулю из своего служебного пистолета прямо ему между глаз. Охота уже началась, ищейка ФБР учуяла его запах. Сколько времени у него есть, прежде чем специальный агент Уилл Грэм подберется к нему?

Декстер садится за стол и отодвигает в сторону ноутбук, давая папке с файлами центральную роль.

Он должен узнать. Все.

* * *

У Джека посетитель. Оторвав взгляд от профиля Уилла, он смотрит на мужчину поверх очков.

— Мы встречались раньше, — через пару секунд говорит Джек.

— Не думал, что вы запомните, — отвечает мужчина, протягивая руку. — Джеймс Доакс.

— Вашингтон маленький город, — Джек пожимает его руку. — Федеральное правительство еще меньше. Чем могу помочь?

Доакс выглядит так, словно пытается подобрать подходящие слова.

— Насколько я понимаю, вы забираете у нас дело.

— Вы хотите, чтобы я пересмотрел свое решение? — спрашивает Джек.

— Я не пытаюсь давать советы ФБР, — серьезно говорит Доакс, вскидывая руки. — Но если вы всё-таки сформируете совместную оперативную группу, я бы хотел быть в ней.

— И? — спрашивает Джек, скрещивая руки на груди. — Зачем мне брать вас? Какой смысл?

— Майами — мой город, — отвечает Доакс без лишних церемоний. — Система работает только тогда, когда в ней участвуют все. Думаю, я могу помочь найти этого парня и закрыть дело, пока оно не вышло из-под контроля.

— Будь вы хороши в профилировании, то поступили бы в Куантико и работали в Бюро, — веско замечает Джек.

Доакс улыбается, не ведясь на почти что оскорбление:

— Дяде Сэму я уже отдал все долги и повидал достаточно в славном Вашингтоне. Мой город — Майами.

— То, о чем вы меня просите, совершенно нетипично, — твердо говорит Джек. — К счастью для вас, я поклонник всего нетипичного, — он откидывается в кресле, сцепляя пальцы. — Вы видели фотографии с места преступления до того, как я их забрал?

— Обойдусь без них, — мрачно отвечает Доакс. — Я оказался на месте одним из первых и увидел там какое-то злоебучее дерьмище… эм, простите за выражение.

— Исключительное злоебучее дерьмище, — соглашается Джек. — Как насчет того, что вы напишете на этого психопата свой собственный профиль. Если он будет так же хорош, как этот, — он стучит пальцем по папке, — или даже лучше, то я подумаю о том, чтобы открыть дело для полиции Майами.

На сосредоточенном и жестком лице Доакса вдруг появляется улыбка.

— Спасибо, агент Кроуфорд. Я положу его на ваш стол завтра к началу дня.

— Жду с нетерпением, — отвечает Джек. И он правда ждет.

* * *

— Как ты думаешь, что они там делают? — спрашивает Деб, наливая себе чашку кофе.

— Всякие федеральные штуки, — Масука пожимает плечами, прислонившись к стойке в комнате отдыха. — Какую-нибудь стремную хрень, прямо как люди в черном.

— А вдруг этот Уилл Грэм — инопланетянин, — дразнится Деб, корча гримасу. — Это объяснило бы, почему он такой чертовски странный.

— Это нелепо, — бормочет Анхель. — Нас не допускают к нашему собственному делу в нашем собственном треклятом отделе, — он хмуро смотрит на дверь, как будто его взгляд может пронзить стены и проникнуть в комнату, где ФБР прямо сейчас договаривается присвоить себе территорию под ответственностью полиции Майами.

— Федералы дают, федералы и забирают, — хмыкает Масука. — Говорят, что отчет об экспертизе был неудачным, но они даже не дали Дексу шанса вытащить свою красную нить, так что кто знает, — он смотрит на Деб, добавляя: — И где, кстати, твой названый брат?

Дебра пожимает плечами.

— Он закончил накопившиеся дела, а ФБР выгнало его с единственной вечеринки в городе, поэтому он ушел раньше.

— Умный засранец, — кивает Масука. — С таким же успехом мы можем все свалить…

— Ты в принципе должен свалить… — начинает Деб, но замолкает. В комнате отдыха становится тихо — объект сплетен внезапно появляется среди сплетников.

— Привет, — без особого энтузиазма говорит Уилл Грэм, не смотря никому в глаза.

— Привет, — немного неловко отвечает Дебра. — Ну как у вас там идут дела?

Уилл наливает себе кофе: высоко подняв кофейник, он наблюдает, как кофе каскадом стекает в его кружку.

— Идут, — бормочет он. — Все идут, идут и идут.

Больше он ничего не говорит. Просто берет кофе и уходит.

— Какого хуя? — то ли шепчет, то ли нервно смеется Деб. — Какого, блядь, хуя только что произошло?

— С нашей зарплатой нам не дано, — отвечает Масука, приподняв брови.

— У них там есть свой личный псих для поимки нашего психа, — Анхель качает головой. — В нашем собственном гребаном отделе. Какое неуважение.

— Распластаны под сапогом большого начальства, — с пониманием дела добавляет Масука. — Знаете, есть ведь люди, которым нравится такое…

— Притормози, — устало перебивает его Деб. — Мы поняли, к чему ты клонишь.

* * *

В лифте царит неловкая тишина — тишина между двумя незнакомцами, запертыми в тесном пространстве, которым некуда смотреть, кроме как друг на друга. Не то чтобы Доакс смотрел на свою попутчицу — или на кусок пластика, прикрепленный к ее пиджаку, с надписью ФБР, отпечатанной жирными синими буквами. Он наклоняется, немного небрежно, надеясь увидеть, есть ли что-нибудь в пачке бумаг, которую держит незнакомка...

— Совсем горит? — спрашивает женщина, приподняв бровь. Доакс усмехается.

— Подловили, — признается он. — Но разве можно винить меня за это?

— Я никому не скажу, — шутливо обещает незнакомка. — Вы тут сержант, верно?

— Джеймс Доакс, — представляется он, протягивая руку. — А вы, должно быть, Катц.

— Прочитали мой бейджик, — говорит Катц, поудобнее перекладывая бумаги, чтобы принять рукопожатие. — А вы наблюдательный.

— Мы тоже детективы, знаете ли, — с вызовом отвечает Доакс.

Теперь настает очередь Катц извиняюще улыбаться.

— Мне жаль. Приказ не пускать вас к этому делу, ребята, пришел сверху, — двери лифта открываются. Выходя, Катц оборачивается. — Эй, — добавляет она заговорщицким шепотом, — я слышала, что ваш кофе куда лучше того разведенного дерьма, которым травят нас, — она уперла руку в бок. — Хотите выпить чашечку?

— Комната отдыха в той стороне, — говорит Доакс, кивая. — Милости прошу.

Они проходят мимо рядов столов, когда вспышка движения привлекает внимание Доакса. Кое-кто проскальзывает в лабораторию, как будто у него нет никакого права там находиться...

— Какого хрена ты крадешься, Морган? — зовет Доакс. Его громкий голос легко разносится по всему отделу. Морган замирает, словно и правда пытался сделать все, чтобы его не заметили. Он снова одет в этот свой дерьмово-коричневый трикотаж. «Постирай ты уже эти тряпки, придурок», — огрызается про себя Доакс.

Он знает, что эта мысль иррациональна. Он знает, что она совершенно не соответствует ни этой, ни любой другой встрече с Морганом.

Он знает это, но смотреть на Моргана — это как получить пятьдесят тысяч долбаных вольт прямо в миндалины. Это заставляет его инстинкт вопить, как чертова сирена торнадо, каждый раз, когда этот гад проскальзывает мимо него. Это предупреждение никогда не ошибается, оно сохраняет ему жизнь и отправляет хищников за решетку, так что он не собирается игнорировать его в ближайшее время. Декстер Морган насквозь фальшивый — он фальшивый, фальшивый, фальшивый до самых костей. И он даже не прячет этого — его ебучая странная личность сидит на поверхности, как блестящий латексный бондаж. Морган опускает молнию только для того, чтобы подмигнуть ему, чертов ублюдок.

Люди так сильно притворяются только тогда, когда им есть что скрывать.

— Просто кое-что забыл, сержант, — отвечает Морган, чуть помедлив. Но он никогда не медлит. Он улыбается беззаботно — слишком беззаботно, черт возьми — и легко отвечает: — Я уже почти ухожу.

— Ну так давай, — приказывает Доакс, махнув рукой. — Бери, что хотел, и вали. — Морган одаривает его очередной ненастоящей улыбкой и исчезает в лаборатории.

— Ого, — говорит Катц, и Доакс чувствует себя немного неловко. Он почти забыл, что она стоит рядом. — Какая-то у вас тут враждебная рабочая обстановка, м?

— Поверьте мне, — отвечает Доакс, — если бы вы здесь работали, то почувствовали бы то же самое. — В неловком молчании он наливает кофе в пластиковый стаканчик, который с энтузиазмом подхватывает Катц.

— Пахнет долгой ночью, — морщась, говорит она. — Над каким делом работаете?

— О, это не по работе, — признается Доакс, делая большой глоток. — Личный проект.

— Сопроводительное письмо для Джека? — спрашивает Катц, и Доакс удивленно моргает. А у нее глаз наметан. Ему интересно, пользуется ли она микроскопом, или сама находит миллиметровые волоски и капельки краски.

— Опять попался, — Доакс смотрит на нее поверх стаканчика с кофе, тщательно подбирая свои следующие слова. — Не уверен, смогу ли превзойти Уилла Грэма.

— Мало кто может, — с гордостью говорит Катц. — У него настоящий дар.

— Говорящий с психами, — шутит Доакс, но выражение лица Катц вдруг становится напряженным и неприветливым. — Простите… Я не…

— Некоторые называют его куда хуже, — перебивает его Катц, явно сильно расстроившись. — Быть хорошим специалистом — это не преступление.

— Иногда именно так и кажется, — отвечает Доакс, думая о Моргане и сирене приближающейся опасности, которую никто не мог услышать. — Вы должны признать, что то, что он делает, немного...

— Чертовски странно? — заканчивает за него Катц. — Да, но кто не становится немного странным от всего этого дерьма?

— Справедливо.

Пару минут они пьют кофе в тишине. Кажется, Катц что-то обдумывает.

— Я ничего не скажу вам о деле, — вдруг говорит она. — Есть правила, вы знаете. Но, — она поднимает палец, — этот кофе очень уж вкусный, поэтому я расскажу вам немного о том, почему Уилл Грэм так хорош в своем деле.

— Подсказка, — улыбается Доакс. — Ну же, я слушаю.

Катц откидывает назад свои длинные волосы, аккуратно выбирая слова.

— Большинство людей получают улики и пытаются проникнуть внутрь, — говорит она, — пытаются вскрыть преступника, чтобы потом собрать его обратно. Уилл… он знает их, забирается внутрь и видит, что детали все еще двигаются. Картинка получается куда лучше. Это как сравнивать чучело и живой экземпляр, — она отпивает кофе и добавляет: — В конце концов, я думаю, он знает их даже лучше, чем они сами знают себя.

— Больше похоже на психиатра, а не профайлера.

— Психотерапевты — это клинические, отстраненные наблюдатели. Уилл же пачкает руки — он буквально по локоть в их расстройствах.

Доакс кивает.

— Говорят, он может думать, как они.

— Может, — признает Катц. — Но я не уверена, что могла бы такое посоветовать — это слишком утомляет, — она хмурится и словно уходит куда-то мыслями. — Даже когда мы ловим этих парней, большинство людей видят только картину Пикассо. Уилл — единственный, кто может вернуть все черты лица на место, пока вновь не увидит человека.

— В универе я изучал музыку, а не историю искусств, — задумчиво говорит Доакс.

— А мне влепили трояк, потому что я сказала, что ненавижу Поллока, — смеется Катц.

Доаксу определенно нравится эта криминалистка из ФБР. Будет немного жаль, когда она уедет, — она неплохой собеседник. Настолько неплохой, что Доакс не замечает, как Морган выходит из лаборатории и останавливается на полпути возле комнаты отдыха. Он отходит в тень и замирает, словно хищник…

...и слушает все, что Беверли Катц рассказывает об Уилле Грэме.

* * *

Уилл просыпается медленно, плавно приходя в сознание. Свет похож на туман, он рябит перед глазами, пока Уилл поднимается на поверхность…

Или на пластиковую пленку…

Его сердце колотится в груди, и он борется, сопротивляясь слоям целлофана, прижимающим его к кровати. Это бесполезно — он знает, что бесполезно, но все равно борется. Сердце стучит, дыхание вырывается отчаянными, паническими вздохами. Должно быть, ему ввели наркотик; мелькает несколько смутных воспоминаний: едва заметная вспышка тревоги, рука, закрывающая ему рот, жгучее ощущение иглы, вонзающейся в шею...

«Меня накачали».

Наркотик, похоже, еще остался в организме — его зрение затуманено куда больше, чем можно объяснить отсутствием очков. Окружающие его формы одновременно знакомы и незнакомы, каждый предмет тщательно завернут, прорезиненные пленки свисают со стен, как мрачные гобелены. И там, на полке...

Портрет семьи Хоббс в рамке…

— Ты так много обо мне знаешь, — слышит Уилл. Краем глаза он замечает фигуру, стоящую за линией света. — Поэтому справедливо, что я немного покопался в тебе. — Уилл напрягается, но удавка, перетягивающая его голову, слишком тугая...

— Перестань, — приказывает голос, и две руки в резиновых перчатках крепко обхватывают голову Уилла, удерживая на месте. — Ты уже достаточно насмотрелся на меня.

Уилл замирает.

— Это ты.

— Я бы представился, но что еще мне сказать? Мы ведь так хорошо знакомы.

Уилл пытается встряхнуть головой, словно хочет избавиться от следов наркотика, затуманивающего его восприятие.

— Это неправильно. Ты охотишься на таких людей, как Хоббс, — бормочет он. — Ты не мстишь за них.

— Обычно нет. Но я могу сделать исключение…

— Не можешь, — перебивает Уилл. — И ничто это не изменит. Думаешь напугать меня?

Он чувствует, как что-то холодное и острое упирается в шею, прямо там, где в панике бьется пульс, выбивая «так и должно быть». Уилл поднимает подбородок, настолько, насколько позволяют путы.

— Я избавлю тебя от необходимости называть это блефом.

Лезвие покидает горло и теперь висит над его грудью — руки в резиновых перчатках, заправленных в пластиковые рукава, готовы вонзить нож в самое сердце.

— Почему ты так в этом уверен?

— Тебя создали, — усмехается Уилл, — с единственной целью. Процесс закалки сделал тебя жестким и непреклонным. Ты не можешь измениться. Ты не можешь развиваться. Ты застрял.

Нож зависает в воздухе на секунду — несмотря на всю его уверенность, она кажется Уиллу очень долгой, — прежде чем снова исчезнуть. Уилл слышит скрип синтетической одежды, а когда голос появляется вновь, то звучит он на уровне его головы.

— Никто никогда не видел меня раньше, — говорит мистер Полиэтилен. Теперь в его голосе больше нет прежней грубости — он кажется ровным, почти рассудительным. — Ты должен понять, что поэтому я стал немного... раздражительным.

— Кто-то видел, — отвечает Уилл. — Кто-то провел долгие, наполненные любовью часы, обтесывая тебя, пока ты не обрел приятную форму...

— Насчет этого, — перебивает мистер Полиэтилен. — Откуда, блядь, ты все это знаешь?

Уилл криво улыбается.

— Я просто вижу. Кто-то называет это даром.

Какое-то время мистер Полиэтилен молчит.

— Я не подхожу под профиль, — наконец говорит он. — Я очень долго работал, чтобы быть в этом уверенным. Нет никого — ни монстра, ни человека — похожего на меня. — Уилл слышит, как он слегка изменяет положение, наклоняясь ближе. — Но стоит только взглянуть на мою комнату для убийств, и ты понимаешь...

— …то, чего даже не знаешь о себе, — с внезапной ясностью заканчивает Уилл. — Ты... ты сделал это для меня, чтобы я провел психоанализ?

— Я не психиатр — должны быть более простые способы, — отвечает мистер Полиэтилен спустя несколько долгих секунд. — Я читал твой профиль, — Уилл слышит звук, похожий на сжимание кулака в перчатке. — Это было... точно. Но недостаточно.

Уилл чувствует, как в его груди разгорается настоящая паника.

— Возможно, для твоей карьеры уже поздновато начинать заниматься терапией…

— Не дразни меня, — шипит мистер Полиэтилен.

— Сколько жизней ты успеешь забрать, прежде чем захочешь начать все с чистого листа? Двадцать? Сорок? Восемьдесят?..

Мистер Полиэтилен грубо хватает Уилла за лицо, заставляя вернуть взгляд к портрету Хоббса.

— То, что я делаю, отличается от того, что делаешь ты, лишь самым незначительным образом, — рычит он. — Я живу среди вас. Я сосуществую с вами. Я пробиваюсь сквозь паразитов и уничтожаю их, чтобы удовлетворить свои потребности. Мои отношения с человечеством взаимовыгодны.

— Тебя этому учили? — спрашивает Уилл. — Или это то, что ты говоришь себе, чтобы объяснить, почему они заслуживают смерти, а ты нет?

На этот раз мистер Полиэтилен молчит намного дольше.

— Моего наставника больше нет, — наконец тихо говорит он. — Он оставил мне Кодекс, по которому я должен жить, со всеми ответами. Но в последнее время я обнаружил, что мне нужно... нечто большее.

— Ты хочешь, чтобы я облегчил совесть твоего мертвеца? — недоверчиво спрашивает Уилл.

— Я хочу, чтобы ты ответил на мои вопросы.

— Да пожалуйста, — говорит Уилл. — Спрашивай, — он легко потянет время — на обустройство комнаты, должно быть, ушли часы. Джек наверняка заметит…

Уилл слышит скользящий звук, и когда голос раздается снова, он идет с противоположной стороны, как будто человек сидит спиной к нему.

— Ты сказал, что я никогда не смогу измениться.

Уилл молчит. Он ждет.

— А если… — мистер Полиэтилен на секунду замолкает, а потом продолжает, тихо-тихо: — А если бы я захотел?

Уилл удивленно моргает.

— А ты хочешь?

В комнате повисает очередная долгая пауза.

— Да, — звучит ответ, а затем сразу: — Нет, — мистер Полиэтилен ударяется головой о покрытый пластиком матрас. — Я не знаю. Я никогда не знал.

Уилл молчит, обдумывая все возможные последствия.

— Ты хочешь остановиться?

— Нет…

— Но?

— Но этого уже недостаточно. Я никогда не хотел ничего другого. Не думаю, что когда-либо действительно этого хотел. Просто… нуждался, — говорит мистер Полиэтилен, а затем почти по-детски добавляет: — Мне это не нравится.

Это просто дико. Уилл задается вопросом, видит ли он сон или находится в галлюцинациях, вызванных наркотиками. Самое странное в этом то, что он чувствует себя обязанным ответить.

— Как думаешь, ты способен отличаться от того, в кого тебя превратили?

— Возможно, — через пару секунд отвечает мистер Полиэтилен.

— В лучшую или худшую сторону?

— Думаю, ты знаешь, насколько хуже я могу быть. — Уилл слышит улыбку, больше похожую на оскал.

— Почему «лучше-хуже» уже недостаточно?

Мистер Полиэтилен поднимается на ноги и начинает расхаживать туда-сюда.

— Есть причина, по которой никто никогда не видел меня раньше, специальный агент, — педантично говорит он. — Моя маскировка очень, очень хороша. Я носил ее так долго, что никто и никогда не видел меня без нее.

— «Он носит маску, и лицо его обживает эту маску⁽³⁾», — бормочет Уилл.

— Со мной такого не было, — говорит мистер Полиэтилен. — Она тяжелая. Натирает. Я хочу ее снять.

Уилл молчит. Мистер Полиэтилен, кажется, взволнован, его шаги учащаются.

— Я хочу ее снять, — повторяет мистер Полиэтилен. — Но если я это сделаю, то все остальное исчезнет, и я… — он замолкает. — Я не хочу этого. Я хочу быть нормальным. Я хочу быть самим собой. Пытаться быть и тем, и другим...

— Расколет тебя пополам, — заканчивает Уилл. — Центр не выдержит, помутневший от крови прилив обрушится на твой мир, обряд невиновности утонет.

— Я рад, что ты оценил всю серьезность моей ситуации.

— Бездумное увиливание со мной не пройдет, — хмыкает Уилл.

Когда мистер Полиэтилен вновь говорит, слова тянутся медленно, одно за другим.

— Мой… наставник… он знал, что это подделка. Он научил меня всему — движениям, словам, выражениям. Он сказал… — он мнется мгновение, а потом поспешно продолжает: — Он сказал, что за действиями последуют чувства.

— Ты хочешь притворяться, пока у тебя не получится? — Уилл озадаченно моргает.

— Не в таких выражениях, но…

— Это вообще возможно?

— Ты мне скажи, — говорит мистер Полиэтилен угрожающе тихо.

Уилл шевелит губами, но не находит слов. Джеппетто хотел ангела-мстителя. Пиноккио предпочел бы быть настоящим мальчиком.

— Есть ученые-бихевиористы, которые условно согласятся...

— Я не спрашиваю ученого-бихевиориста, — кричит мистер Полиэтилен. — Ты знаешь меня! Скажи мне!

Уилл совершенно невесело смеется — ситуация абсурдна, но совсем не смешная.

— То, что я делаю, не магия. Я не могу вылечить твою травму…

— Ты сказал…

— Хочешь совет? Сдайся полиции и постарайся договориться о смягчении наказания — от смертельной инъекции до содержания в государственной психиатрической больнице.

— Не вариант. Попробуй еще раз, — ледяным тоном отвечает мистер Полиэтилен. Уилл опять смеется.

— А что, по-твоему, я скажу? Психоделики в пустыне? Горячая йога и первобытные крики?

— Заткнись, — цедит сквозь зубы мистер Полиэтилен. — Заткнись, — он угрожающе возвышается над Уиллом, отбрасывая тень на стол. — Это была пустая трата моего времени.

— О, я бы так не сказал — признание того, что тебе нужна помощь, это первый шаг к...

— Заткнись или я вырежу тебе язык, — шипит мистер Полиэтилен, и Уилл подчиняется.

Минуты идут, и лишь несколько неясных звуков позади Уилла дают ему понять, что происходит: шорох пластиковой пленки, скрип кожи, слабый звон тонких металлических инструментов, ударяющихся друг о друга.

— Еще один вопрос, — эти слова звучат внезапно, как будто мистер Полиэтилен говорит их прежде, чем успевает остановить себя.

Уилл терпеливо ждет, давая ему возможность собраться.

— Смогу ли я когда-нибудь перестать быть пустым?

Такого Уилл точно не ждет.

— Мне жаль, — Уилл с удивлением понимает, что это и правда так. — Я не знаю. Я лишь уверен, что сейчас ты именно такой и что это больно.

Он обременен видением, тем, что Блум в Джорджтауне называет "чистой" эмпатией, хотя она оставляет после себя ощущение грязи и стянутости — он не может не видеть, мысль следует за зрением, а чувства возникают из мысли. Он испытывает эмоции монстров, на которых охотится, но никогда не сочувствует им. И уж точно не жалеет. Он ощущает это сейчас — чувство заполняет комнату, преломляясь на скользких, покрытых пластиком поверхностях. Оно эхом отдается в тишине.

— Если тебя это утешит, — мягко говорит Уилл, — чувствовать отсутствие — значит чувствовать что-то.

— Хм, — задумчиво тянет мистер Полиэтилен. Подошвы его резиновых сапог скрипят, когда он раскачивается на каблуках. — Хм. Это интересно, — он снова замолкает, размышляя над словами. — Я приму это к сведению.

— Всегда рад помочь обществу, — не удерживается от ответного замечания Уилл.

— Теперь я понимаю, почему ты такой популярный консультант, — Уилл снова чувствует острую боль от иглы, проткнувшей его шею. — Спасибо, специальный агент Грэм. Я оценил вашу проницательность.

Уилл открывает рот, но не может выговорить ни слова.

— Можешь спать спокойно, — уверяет его мистер Полиэтилен. — Больше мы не встретимся.

Глаза Уилла мутнеют, и он проваливается в темноту.

* * *

Несколько часов спустя Уилл сидит на заднем сиденье машины скорой помощи, завернутый в противошоковое одеяло, в то время как безучастный врач проверяет расширение его зрачков. Джек Кроуфорд нависает над ним, как возмущенная курица-наседка.

Это не первый раз, когда лиса проскользнула мимо его наблюдения. В прошлый раз он потерял птенца.

— Джек, я в порядке, — уверяет его Уилл. — Просто немного устал и замерз.

— Ты был у него в руках, — говорит Джек. Его голос совершенно спокойный, но Уилл чувствует, как под ним тлеет пламя праведного гнева. — Ты был у него в руках, и он тебя отпустил. Почему он так поступил?

— Он получил от меня то, что хотел, — отвечает Уилл.

— Что именно?

— Понимание, — Уилл немного грустно улыбается. — То, что делает меня таким популярным для психиатров, привлекает и психопатов. Между ними тонкая грань.

Джек смотрит на него долгим изучающим взглядом.

— О чем он говорил?

— О том, что делаем мы, и то, что делает он, разделяет очень тонкая грань, — отвечает Уилл.

— Надеюсь, ты не придал этому значения, потому что это чушь собачья, — жестко говорит Джек. — Выходит, он пытался оправдаться перед тобой. Что-нибудь еще?

Уилл мотает головой.

— Он накачал меня дважды — все немного расплывчато…

— Не спеши. Скажи то, что помнишь.

— Он спросил меня, сможет ли он когда-нибудь… — Уилл задумчиво трет лоб, — …почувствовать что-нибудь настоящее. Живое.

— Он хотел, чтобы ты помог ему остановиться? — неверяще спрашивает Джек. Уилл качает головой.

— Он очень хорошо знаком со смертью. Думаю, теперь ему интересно узнать о жизни.

Джек, задумавшись, замолкает на несколько секунд.

— Он снова придет за тобой?

— Мне так не показалось, — Уилл пожимает плечами.

— Но ведь он не получил от тебя того, чего хотел.

— Он — существо, рожденное из нужды, — Уилл поднимает голову и смотрит Джеку прямо в глаза. — Он не может удовлетворить все свои желания, ведь тогда он перестанет существовать.

Джек покачивается на пятках, просчитывая свои дальнейшие шаги.

— К тебе приставят охрану, — наконец-то говорит он. — Не спорь со мной, Уилл, это не обсуждается. Мне понадобятся твои показания по поводу вчерашнего вечера...

— Я мало чем могу помочь, — замечает Уилл. — Ни имени, ни места, ни чего-то запоминающегося. Я его так ни разу и не увидел.

— Делай, что можешь, — устало выдыхает Джек. — Мы начнем оттуда, где… — его телефон оживает, и он моментально отвечает на звонок: — Что у вас? — пока Джек внимательно слушает, Уилл замечает на его лице такое несвойственное для него удивление. — Скоро буду, — отрывисто бросает Джек. Он опускает телефон и смотрит на Уилла с совершенно нечитаемым выражением. — Мы нашли его, — мрачно говорит он.

* * *

И снова Уилл оказывается среди разлетающихся листов пластика, отыскивая узоры в брызгах крови, как в ржаво-красной кляксе Роршаха.

«Что ты видишь?»

— Он пытался завернуться, — говорит Катц, — но не смог сделать это выше пояса. — Тело лежит неподвижно на кухонном столе, превращенном в стол патологоанатома; резиновая простыня — алтарная скатерть. Само тело затянуто большой пластиковой пленкой, из груди торчит нож. — Быстрый удар в сердце, и все.

— Пронзил сердце, которого у него не было, — бормочет Уилл.

— Самоубийство, — Джек озабоченно хмурится. — Это кажется не очень-то правдоподобным.

Катц безразлично пожимает плечами.

— Волосы и отпечатки совпадают с тем, что мы нашли в номере Уилла внутри пластиковой пленки. Это наш парень — Ральф Стенгал, мистер Полиэтилен. По-моему, все просто.

— Патрульные опрашивали соседей, — говорит Джек, глядя на Уилла. — Стенгал вырос в этом доме со своим отцом, которого уволили из департамента шерифа после слишком большого количества жалоб на чрезмерное применение силы. Какое-то время его отец работал охранником, чтобы свести концы с концами, и периодически выбивал из сына все дерьмо. После смерти отца Стенгал жил один, держался особняком...

— Ни друзей, ни близких людей, всегда немного не в себе, — заканчивает Уилл, заполняя для себя пропуски. — А чем занимался днем?

— Работал помощником управляющего на свиноферме в часе езды от города, — отвечает Джек. — Там у него был доступ к m99, который, по счастливой случайности, является наркотиком, обнаруженным в твоем токсикологическом тесте.

— Ты не веришь в совпадения, — почти шепчет Уилл.

— Я чертовски уверен, что нет, — хмыкает Джек.

Уилл качает головой.

— Это не может быть так просто.

— Ты был его последним шансом установить связь, — возражает Джек — Когда все рухнуло, что еще ему оставалось?

Это кажется логичным, но что-то тут не так.

— Там есть еще кое-что на заднем дворе, — встревает в разговор Прайс, прислонившись к дверному косяку. — Трупы, Джек. И если верить служебными собакам, то довольно много.

Джек выжидательно поворачивается к Уиллу. Когда Уилл продолжает молчать, он решает надавить:

— Профиль подходит. Улики подходят. Что не так?

— Это кусочки разного пазла, — не унимается Уилл. — Их насильно соединили. Все было сделано так, чтобы они подошли друг другу. Это не конец. Я должен остаться здесь... — Уилл резко замолкает, встретившись с Джеком взглядом.

— Нельзя позволять таким вещам овладевать тобой, — мягко говорит Джек. — Ральф Стенгал ушел из этого мира, потому что знал, что не принадлежит себе, а не из-за того, что ты сказал. Правосудие свершилось, Уилл.

— Меня волнует не это…

— А еще, боюсь, я должен перераспределить людей, — со вздохом продолжает Джек. — Сегодня утром мне позвонили из Балтимора. Фредерик Чилтон считает, что один из его пациентов — Чесапикский Потрошитель.

— И ты этому веришь? — Уилл растерянно морщится.

— Ни на минуту. Но я хочу услышать второе мнение, — отвечает Джек. — Лэнди уже в пути — он мне должен, поэтому сам здесь со всем разберется. Наш самолет вылетает завтра рано утром. — Уилл хмурится, собираясь что-то сказать, но все-таки молчит. Ничто в Майами не кажется ему настоящим. Почему финал этого дела настолько искусственный?

— Этот человек больше никому не причинит вреда, — уверенно говорит Джек. — Но у Потрошителя нет кодекса поведения, и он все еще может быть на свободе. Он — наша приоритетная задача.

— Ладно, — Уилл сдается. — Хорошо… Но я хочу обсудить это с Лэнди. Если убийства продолжатся…

— То мы вернемся и все сделаем сами, — соглашается Джек. — Красиво и аккуратно.

* * *

Последние федералы собирают вещи, и сотрудники полиции Майами наконец-то получают обратно свой офис. Декстер наблюдает за всем этим краем глаза, слишком непринужденно, чтобы быть искренним.

Он поворачивается обратно к монитору и смотрит на поисковую строку.

— Чесапикский потрошитель, — бормочет он, печатая.

Называйте это нездоровым любопытством.

1) Бригадун — вымышленная шотландская деревня из одноименного фильма, которая появляется на один день каждые 100 лет.

Вернуться к тексту

2) Холодное чтение — набор приёмов, которые используют менталисты, экстрасенсы, гадалки, медиумы и иллюзионисты, чтобы создать видимость того, что они знают о человеке гораздо больше, чем есть на самом деле.

Вернуться к тексту

3) Цитата из рассказа Джорджа Оруэлла «Как я стрелял в слона».

Вернуться к тексту