Носитель | Объект 41 (гет)

— Меня зовут Айлин Эланд. Я носитель объекта. Мой номер сорок один.

* * *

— Айлин, твою мать, прижми жопу к земле и ползи быстрее! Ты на полигоне, а не на танцах, нехрен ее выпячивать!

Куратор Герхард, по кличке Стафф, сегодня явно был не в духе. Поэтому его рявканье на полигоне прошлось по загривкам всех Носителей по очереди, дойдя и до Лин.

— Да, сэр!

Окрик сержанта хлестнул по ушам, заставив максимально вжаться в сухую землю и ускорить движение. Еще не хватало нарваться на выговор. Старый сморчок. Фу, блин!

Лин ползла, подгребая под себя руками и отстраненно отмечала, как под короткими полумесяцами ногтей появились траурные каёмки из грязи.

— Тера, я не понял, сука, ты моё терпение испытываешь? — Сухой лай Стаффа снова ударил по барабанным перепонкам, заставляя сжать зубы. — Так я не твоя нянька! Выдеру, если сейчас же не перестанешь заниматься херней и не полезешь вверх. Я все вижу, мать вашу! Я вас всех вижу!

…Конечно, видишь, тупой ты хрен, потому что стоишь с биноклем… — тихо прорычал Атто изнутри, и в груди завозилось опасное чувство. — …Хочешь, я вдавлю ему глаза, а? Ну же, козявка, выпусти меня, и я вдавлю их ему прямо в мозг…

Браслет контроля на ноге лениво завибрировал, предупреждая о пробуждении Объекта.

— Заткнись.

Это все, на что у Айлин хватило сил. Одновременно сдерживать Атто и ползти, прижавшись к земле, было сложно. Ощущение проснувшегося в груди вулкана разрывало легкие.

Черт.

Черт!

Не терять контроль!

Просто не дать ему вырваться, усыпить, успокоить. Разъедающее чувство в груди постепенно ослабевало, сорок первый засыпал, задавленный силой воли. Отлично, так держать, Айлин, как и всегда. Оставалось уповать на то, что Стафф не обратит внимание на показатели браслета.

Полоса кончилась, оставался марш-бросок на три километра. Плёвое дело, если посмотреть на пройденный участок.

Лин вскочила, ее повело в сторону, но, быстро взяв себя в руки, она побежала вперед. Грудь разрывало от утихающей чужой ярости и раскаленного воздуха, что вырывался из легких, опаляя их.

Три.

Всего три километра. Просто не думать об обращении, не думать о том, что из старичка Стаффа можно было бы сделать отбивную котлету и надрать его паршивую задницу прямо тут.

Тяжелые ботинки впечатывалась в землю, поднимая пыльные облачка. Солнце уже клонилось к горизонту, расплываясь по нему масляным пятном, расплющиваясь, трепеща. Желтое небо и пыль.

Впереди замаячила чья-то широкая спина с номером на рубашке. Лин поравнялась с ее обладателем, уже опознав по темному бритому затылку Коди.

— Порядок? — парень лениво мазнул по ней взглядом и улыбнулся уголками губ.

Казалось, что для него это лишь легкая прогулка. Никакого напряга. Он трусил впереди, дышал ровно, и, боги (Если вы все же есть, как рассказывала старая Минь на втором курсе), казалось, наслаждался происходящим. Очуметь просто.

— Да.

От этого короткого «да» в носоглотку забилась пыль, крадя последние капли влаги. Воздух начал царапать горло, и Лин облизала пересохшие губы. Язык, как наждачка.

…Просто крепись. Ты же бешеная собака, что тебе три километра, а, Айлин?..

Неожиданно на душе стало легче. Лин сосредоточилась на беге, следуя за спиной с номером 13. Так было легче бежать, можно было немного отстраниться и, погрузившись в себя, добежать остаток пути. Коди знал об этом, поэтому подстроившись под темп Айлин, маячил впереди.

Коди и Соломон — Носитель и его Объект под номером тринадцать. Лучший друг, боевой товарищ и партнер по боевым сценариям Айлин Эланд. За последние семь месяцев он стал той точкой опоры, которая позволила девушке выжить на этой станции обучения. Выжить и остаться в трезвом рассудке. (В народе станцию подготовки именовали «Конвейер». Интересно почему?)

— Тринадцатый номер — девять минут и сорок секунд, хороший результат!

Коди замедлил темп, остановился, обернулся.

— Сорок первая — десять минут, три секунды! — Стафф прищурился, словно не веря показателям секундомера. — Нормально.

«Нормально» на языке Куратора означало «отлично», но он этого не признает. Даже если бородатый хмырь и хотел к чему-то прикопаться, то поводов у него для этого не было.

Поняв это, мужик поморщился и, сплюнув на землю, переключился на других.

Коди и Айлин отошли в сторону, давая другим финишировать и получить свою порцию социального поглаживания от Стаффа. Этот мужик умел приласкать словом так, что жить не хотелось после его комментариев.

Лин устало выдохнула и привалилась к стене. Голова слегка кружилась, и девушка поспешно стянула шлем и маску, закрывающую лицо. Светлая коса упала на плечо.

— Номер семь — десять минут, двадцать восемь секунд, — проорал Стафф. — Эйден, ты что, блять, творишь? Решил уступить девке?

— Никак нет, сэр! — донеслось до ушей Лин.

Девушка покосилась на курсанта, финишировавшего следом за ней. И встретилась со взглядом холодных зеленых глаз, вцепившихся в нее.

— Че вылупилась, доска? — скривился парень, стаскивая маску. — Может закусишь этим?

И составил однозначную композицию из пальцев.

Эйден Реймон.

Седьмой номер — личная головная боль Айлин. Самоуверенный мудак, который всеми способами стремился испортить жизнь окружающим. И ей в том числе.

Причины, по которым Эйден так часто ко всем цеплялся, стали для Лин любимой темой размышления на унитазе.

В первую же неделю их нахождения на станции он умудрился заработать себе пару-тройку неприятелей, в число которых с удовольствием вошла и Айлин.

В тот день она сидела на полигоне, недалеко от столовой. Аппетита не было, от запаха пищи тошнило. Девушка решила не издеваться над своим организмом и подышать свежим воздухом.

Она как раз совладала с приступом тошноты, когда мимо прошел кадет и остановился неподалёку. Он с интересом читал письмо. А Айлин от скуки рассматривала того, кто нарушил ее уединение на скамейке.

Юноша имел темные, почти каштановые волосы. Черты лица можно было бы назвать вполне приятными, если бы не гадкая ухмылка, тень которой пряталась в приподнятых уголках губ. Во всех его движениях проскальзывала какая-то ленивая грация.

Лин засмотрелась на парня и не сразу заметила, что сюда шел еще один человек. Девушка.

Маленькая, словно ребенок, в смешных круглых очках, что делали ее глаза просто огромными. Колоритная персона. Айлин позволила себе беззлобную улыбку, разглядывая новоприбывшую.

— Эйден, мне сказали, что ты забрал мою почту, — девушка подошла ближе и, увидев распечатанный конверт в руках Эйдена, нахмурилась. — Что ты делаешь?

— Читаю, — невозмутимо откликнулся курсант, даже не поднимая головы. — Ева, ты по мамочке скучаешь?

Девушка непонимающе уставилась на него.

— Сочувствую, — в голосе Эйдена сквозило злорадство. — Тут сказано, что она умерла.

Лин оторопела, осознавая ситуацию. Нахмурила брови. Девушка в очках тоже опешила.

— Что? — только и выдавила из себя Ева.

Шок пригвоздил ее к месту. Она застыла, глядя на Эйдена, не в силах что-то сказать.

— Письмо я, пожалуй, оставлю себе, — как ни в чем не бывало продолжил парень. — Тут столько интересных деталей, будет что почитать перед сном.

Он усмехнулся.

К этой секунде Ева уже пришла в себя. Она бросилась вперед, стараясь выхватить бумагу из рук парня. Но тот, издеваясь, поднял руку вверх.

И это разозлило Айлин. Два одинаковых по силе противоречия боролись сейчас внутри нее: не лезть не в свое дело и изменить ситуацию, которая казалась ей отвратительной. Последнее одержало вверх, и Айлин поднялась, направляясь к курсантам.

Ева попыталась забрать письмо, но Эйден сжал кулак, сминая бумагу.

В отчаянии девушка разрыдалась, не в силах больше сдержать себя.

— Отдай ей письмо, — тихо прорычала Лин, подходя ближе.

Ева обернулась. Из глаз девушки бежали слезы. Эйден поднял голову и оценивающе посмотрел на Айлин.

— Тебе что, больше всех надо? — наконец холодно откликнулся парень. — Не лезь не в свое дело. До тебя тоже очередь дойдет.

— Я не знаю, о чем ты, да и, честно говоря, не хочу знать, — Айлин остановилась рядом с Евой и в упор посмотрела на кадета. — Просто отдай письмо.

Эйден медленно оглянулся, оценивая обстановку. Они были одни. Очкастая в драку не полезет — он знал это еще со времен их совместного пребывания на Северной станции. Оставалась только блондиночка.

А вот она была темной лошадкой.

Эйден владел информацией — эта белобрысая, ее смазливый дружок и еще около пяти новобранцев прибыли с другой станции подготовки, что базировалась на юге материка.

— Последний раз говорю, — вздохнул он, сжимая листок в руке. — Катись отсюда по-хорошему.

Но по-хорошему у них тогда не вышло.

Айлин получила вывих руки и разбитый нос. Эйден отделался разбитой губой.

Герхард Стафф наградил охреневших кадетов неделей нарядов. Айлин пришлось с вывихнутой рукой драить сортиры.

Но в задницу этого Эйдена. Просто в задницу.

После ужина и вечерней проверки девушка готова была заснуть как лошадь — стоя. Последнее время кошмары из прошлого преследовали Айлин во снах, что негативно сказывалось на ее работоспособности. Еще и Атто стал чаще высовывать свой нос, что говорило об ухудшении ее самоконтроля.

Одним словом — засада.

После сигнала отбоя девушка нырнула в свою койку, моля всех богов о том, чтобы звезды сложились благоприятно, и она наконец-то смогла выспаться. Но боги были глухи.

Лишь только возня других кадетов прекратилась, как справа раздался заливистый храп. Слева кто-то звучно пустил газы, вызвав матерный шепоток соседей по кроватям.

Девушка зло выдохнула сквозь зубы и накрыла голову подушкой, приглушая звуки. Тишина в казарме, где спали почти сорок человек, была так же маловероятна, как и то, что небо однажды позеленеет.

Айлин закрыла глаза и погрузилась в мысленные образы, незаметно проваливаясь в сон.

Звуки кругом исчезали, образы уносили все дальше…

Казенные стены с облупившейся желтой краской, тусклый свет ламп под потолком очерчивает тени. Занеся ложку, Лин сидит над своей миской с каким-то сероватым хрючевом. Она знает, что сейчас будет, этот сон снился ей уже много раз. Слева и справа в таких же выжидательных позах замирают и другие послушники.

— Возблагодарите богов наших за пищу на столе и кров над головой. Да минует вас гнев их и проклятие. Приступайте к трапезе.

Вокруг активно стучат ложками, вычерпывая жижу с тарелок. Айлин медлит, рассматривая настоятеля, только что произнесшего молитву. Отец Ливон видится ей невысоким лысеющим мужчиной средних лет. Лицо острое со звериными чертами. Он, как жаба со своего постамента, внимательно наблюдает за детьми, скользя водянистыми невыразительными глазками по склоненным стриженым головам послушников, выискивая тех, кого нужно наказать за нарушение дисциплины.

— Прием пищи закончен, отложите ваши приборы и встаньте.

Стройный грохот отодвигаемых стульев. Все послушники молча замирают напротив своих мисок, пока отец Ливон медленно идет вдоль стола, ведя взглядом по пустым тарелкам. Интересно, сегодня он дойдет до нее?

— А это что? — обманчиво ласковый голос настоятеля раздается где-то слева.

Лин незаметно поворачивает голову, стараясь понять кому не повезет в этот раз.

Отец Ливон стоит напротив темноволосой мелкой девчушки.

— Я не голодна, отец, — еле слышно отвечает она.

Мир меняет очертания, столовую приюта окутывает мутная пелена, и уже Айлин стоит напротив настоятеля, вглядываясь в пустые глаза своего кошмара.

— Ах, не голодна, — все так же мягко говорит отец Ливон. — А знаешь ли ты, дитя, что за твою полную тарелку еды сейчас, за пределами города, идет ожесточенная борьба?

Лин отступает и бросается к двери.

Скрип петель и девушка в знакомой небольшой кухне. В углу у мутного окна за длинным столом сидит мать. Она не оборачивается, не улыбается.

Словно со стороны Айлин видит себя маленькую, только что пришедшую из школы. Эта сцена, боги, только не снова!

— Мама? — девочка делает шаг вперед, вглядываясь в покрасневшие, опухшие, родные глаза. — Что случилось?

Тишина. Мать лишь обнимает себя руками, как если бы ее пробрал озноб.

— Мам! Не молчи! Скажи что-нибудь.

— Твой отец…

Волна холода, волна жара. Лин оседает на пол, глядя перед собой. Силуэты из прошлого застывают и начинают таять.

Громкий стук в дверь. Приглушенные женские голоса. Стук перерастает в требовательные удары. Лин поднимается, быстро пересекает темную комнату и распахивает дверь. В глаза ударяет яркий электрический свет от коридорной лампы.

Лица соседок по общежитию. Как давно это было, надо же, она все еще их помнит.

— Твоя мать повесилась в общей кухне, вонь стоит страшная…

Синие ноги, шея под неестественным углом и одутловатое лицо, навечно застывшее под маской страдания. Именно такой Айлин видит свою мать каждый раз в своих кошмарах. На кухне людно, какие-то тени в военной форме быстро снимают тело и выносят навсегда куда-то за дверь.

Это все проплывает мимо, не задевая сознания. Айлин зачаровано смотрит на отцовский ремень, закрепленный под потолком. Изготовленный из добротной кожи, местами вытянувшийся и потрескавшийся, он висит, отбрасывая длинную тень на пол. Эта тень, словно змея, ползет к ногам девушки, поглощая все кругом.

Лин хочет отпрыгнуть, но сновидение снова делает поворот, возвращая её в столовую приюта. Снова стол, полная тарелка и покачивающийся силуэт отца Ливона. Его голос проникает прямо в мозг, обволакивая, как кисель.

— Очень неблагодарно с твоей стороны игнорировать пищу, посылаемую богами.

С нечеловеческой скоростью рука настоятеля хватает Айлин за волосы. Лицо девушки оказывается прямо в каше. Айлин начинает задыхаться, теплая крупа забивается в ноздри, мажет по щекам. Мужчина давит сильнее, погружая Лин лицом в миску, впечатывая в металлические борта. 

— Ешь, — шипит голос над ней. — Ешь и благодари богов за эту милость, что оказана тебе!

Ешь.

Ешь!

Собственный крик вырвал Айлин из сна. Казарма была погружена в полумрак. Скоро рассвет, а значит, что снова засыпать не имело смысла. Когда же все это закончится?

Девушка села на кровати и, обняв колени, затихла.

Если бы она сейчас подняла голову и присмотрелась, то непременно бы увидела, что за ней пристально наблюдал один из кадетов. Но Айлин лишь едва слышно вздохнула, так и не подняв головы.