Фотография (джен)

Прошло около шести месяцев с того дня, как суд над Бароком завершился. И с того дня, как Казума требовательно попросил Барока стать его наставником — это также означало, что из всех этих долгих шести месяцев каждый день приносил все большую головную боль. Барок отчасти подозревал, что такие моменты и были единственной причиной, по которой Казума вообще захотел, чтобы он продолжил его обучение.

Спустя всего несколько дней после того, как суд завершился, Рюноске и Сусато — близкие друзья Казумы — покинули берега Англии, возвращаясь в родные края, Японию. За прошедшие месяцы они с Казумой постоянно обменивались письмами, что казалось вполне нормальным. До тех пор, пока не прибыло то самое фото.

Пару дней назад конверт с ним, точно так же, как и все остальные, пришел в офис прокуратуры. Откровенно говоря, Барок по большей части не интересовался содержимым писем, разве что спрашивал иногда, как у его знакомых дела или как продвигается карьера Наруходо в качестве адвоката, но не выспрашивал особых деталей. Когда пришло последнее письмо, Казума несколько секунд сидел тихо, а потом по его лицу расползлась широкая улыбка. Не было ничего удивительного в том, что при чтении писем он улыбался, но обычно Асоги старался держать эмоции при себе. Естественно, Бароку стало интересно, что же такого было в письме, и он спросил.

Он быстро пожалел об этом, так как Казума, светясь от радости, подошел к нему и показал не письмо, а фотографию. На ней были изображены Рюноске и Сусато перед могилой и деревом, что росло рядом на холме, спускающемся к морю. Они стояли по разные стороны надгробного камня, сияя озорными улыбками и приняв такие позы, будто только что окончили танец несравненной дедукции по методу Херлока Шолмса.

— Я… Боюсь, я не совсем понимаю, что тут смешного, — сказал Барок, изучая фотографию.

— Видите могилу?

— Ее сложно не заметить.

— Поскольку вы не знаете японского, я переведу, что на ней написано, — улыбка Казумы стала еще шире. — «Казума Асоги».

Целую секунду Барок молчал. Затем он вздохнул и устало потер лоб. Шутки Казумы всегда озадачивали его.

— Я буду показывать это всем, кого только встречу, — гордо заявил Казума.

— Это, мой ученый друг, ужасная идея. Ты лишь серьезно смутишь и встревожишь людей.

Но, к высшему раздражению Барока, Казума сделал именно то, что и сказал. Когда их вызвали на место преступления, времени на то, чтобы добраться до выхода из прокуратуры ушло намного, намного дольше, чем следовало. Асоги останавливался перед каждым прокурором, который попадался на пути, и настойчиво заставлял взглянуть на фото своего любимого напарника и младшей сестры у его могилы. Барок оказался прав: он, черт возьми, смутил почти всех, собеседники лишь в ступоре глядели на Казуму или непонимающе моргали. После десяти минут этого цирка Барок не выдержал и просто-напросто вытащил Казуму из здания со словами о том, что произошло реальное преступление и им нужно идти.

* * *

Увы, но после прибытия на место головной боли у него только прибавилось.

Конечно же, на сцене преступления оказался никто иной, как Херлок Шолмс. Барок уже собирался просто развернуться и вернуться с Казумой в офис, но тот успел заметить Херлока и пробирался к нему. И спустя всего пару мгновений Барок услышал, как Шолмс во весь голос расхохотался.

— Мой дорогой друг, это просто бесценно! Аха, я рад, что у мисс Микотобы и мистера Наруходо настолько хорошее чувство юмора, так как это, определенно, лучшее, что я видел за последнее время, — сказал Херлок, смахивая слезы смеха, привлекшего внимание нескольких детективов.

— Ради бога, можете уже прийти в себя, вы двое?! Мы на месте убийства, а вы во весь голос ржете! — вмешался Барок. Его это уже достало.

— И их чувство юмора много лучше, чем у некоторых из нас, — Казума ухмыльнулся, сложив руки на груди. — Ван Зикс, похоже, не может оценить ничего мало-мальски смешного.

— Я могу оценить шутку, если она действительно смешная. А эта фотография не забавна нисколько, она просто ненормальна.

— Ну же, мистер Мрачный жнец, взбодрись. Разве не забавно бы было, если б все думали, что ты умер, а затем мы с мистером Асоги сфотографировались на твоей могиле и прислали фотку тебе, зная, что ты на самом деле жив?

— Нет, не было бы. От одной лишь мысли об этом мне становится плохо, — он нахмурился и затем добавил: — И я совершенно не хочу, чтобы вы двое даже приближались к моей могиле.

— Наверное, при ее посещении у меня было бы такое же выражение лица, как у Рюноске и Сусато-сан, даже если бы лорд Барок и правда умер, — задумчиво произнес Казума.

Барок крайне сожалел, что под рукой не было его священных чарок, которые можно было бы разбить или в кого-то бросить.

* * *

Этот разговор произошел два дня назад, и после Барок успел немного насладится покоем. В том деле прокурором выступал Казума, и он был слишком сосредоточен на подготовке к суду, чтобы досаждать Бароку чем-то, связанным с фотографией. Вчера Казума успешно добился вердикта «виновен» в отношении подзащитного и на остаток дня решил взять выходной. Для него это было необычно, но причина такого поступка совершенно не интересовала Барока, раз уж он мог провести полдня в спокойствии и тишине. Он лишь молился, чтобы назавтра фотография была забыта и никогда больше не появлялась ни у него перед глазами, ни даже в мыслях.

Конечно же, молитвы не сбылись. С утра первым же делом зашел Казума, держа в руках ту чертову фотографию в рамочке, и сообщил, что собирается повесить ее в их офисе, чтобы все посетители могли ее видеть.

— Ты не будешь выставлять эту фотографию в нашем офисе.

— Почему нет?

— Я правда должен объяснять, насколько нездорово иметь на стене фото друзей на твоей фальшивой могиле? — вздохнул Барок, наливая себе бокал вина и чувствуя первые признаки головной боли.

— Это не нездорово, а жутко забавно, — ответил Казума и обвел глазами комнату, его взгляд остановился на бочонках вина, принадлежащих Бароку. — И кстати, это у кого из нас стоят десятки бочек старого вина, выглядящих так, что их легко можно спутать с гробами?

— Протестую! — это то самое слово, озвучить которое, по ощущениям Барока, поднявшегося из-за стола и швырнувшего свой бокал, сейчас было правильно. — Единственные, кто примут их за гробы — дураки. И это не просто «старые бочки с вином», а раритет! Одни из самых ценных вещей в моем распоряжении.

— А это фото — самая ценная вещь в моем распоряжении. Ничего лучше у меня не будет.

В ответ Барок тяжело вздохнул.

— Прошу простить эту невежливость, мой ученый друг, но у тебя серьезные проблемы с головой.

— Вам понадобилось так много времени, чтобы понять это? — фыркнул Казума и подошел к стене напротив двери. — Я вешаю фотографию тут, и ничто из того, что вы сделаете или скажете, не заставит меня передумать.

Барок снова вздохнул, выглядя так, словно жалел о каждом принятом в жизни решении, пока Казума вешал фото. Барок понимал, что проиграл битву, с той самой секунды, как слова вылетели изо рта Казумы. Даже если он снимет фотографию или разорвет ее, это приведет лишь к ссоре, разнимать их придется Джине Лестрейд, и Барок знал, что она немедленно займет сторону его ученика. А кроме того, Казума может просто попросить своих друзей, юного адвоката и помощницу по юридическим вопросам, прислать ему копию, что лишь спровоцирует Барока на еще более неприятное поведение.

Нет, ему просто придется смириться с этим, подумал он, наполняя новый бокал вина, за которым вскоре последовало несколько так необходимых доливаний.