Луна (джен)

Эта история случилась со мной более тридцати лет назад. Я тогда занимал пост врача в местечке Миллерз Фоллз, что в штате Массачусетс. Это был совсем маленький город, большую часть населения которого составляли фермеры и их семьи. Самой большой нашей достопримечательностью была мельница. А в нескольких милях располагалась Гринфилдская каменоломня. Практика у меня была совсем небольшая, работы было мало. В основном я латал фермеров, получивших травму во время работы — или в стычке вечером в баре, принимал роды да иногда лечил приболевших детей, так что скудного оснащения моего кабинета вполне хватало для решения большинства проблем со здоровьем моих подопечных. Я хорошо знал и каменоломню. Своего врача в Гринфилде не было, и я частенько выезжал туда на вызов к очередному надорвавшемуся работяге. Вокруг каменоломен шли железнодорожные пути, по которым сновали полные и порожние вагонетки. Это кольцо соединялось с основной железной дорогой одноколейкой.

Одной лунной ночью меня разбудил стук в дверь. На пороге стоял молодой мужчина в форме железнодорожника. Я очень удивился, потому что до ближайшего вокзала от нас было пятьдесят восемь миль.

— Доктор Мерфи, — обратился он ко мне, — на каменоломнях произошло крушение поезда. Есть раненые, пожалуйста, поедемте со мной, нужна ваша помощь!

Я удивился, но тем не менее поспешно оделся, взял сумку с инструментами и пилюлями и отправился с ним. Мой спутник, которого звали Эндрю, прибыл на повозке, запряженной усталой клячей. Она потрусила по дороге и, хотя он и подгонял ее, ничего быстрее усталой рыси выдать не могла. На повозке не было фонарей, но полная луна светила в небе так ярко, что в другом источнике света не было нужды. Пока мы ехали вдоль реки, хор лягушек был настолько оглушающим, что мы не слышали друг друга, и только когда выехали на дорогу в сторону Гринфилда, Эндрю смог ввести меня в курс дела.

В восемь часов вечера с четвертью из Бостона в Провиденс выехал паровоз, однако по каким-то причинам он сбился с пути и поехал по направлению к Олбани. Стало известно, что он проехал без остановки станцию Бриджуотер и не появился на станции Аркхэм. Сначала все подумали, что поезд по каким-то причинам опаздывает, но когда опоздание затянулось на час, начали бить тревогу. К счастью, паровоз очень скоро отыскали, когда он на всех парах проехал станцию Марлборо, чудом не столкнувшись с подходящим составом. Сначала с машинистом пытались связаться, но он не отвечал и не снижал скорости, игнорировал красный свет семафоров. Тогда организовали погоню. Теперь задачей железнодорожников стало обеспечить свободный путь для поезда, чтобы избежать столкновения и лишних жертв. В Олбани спешно возводили баррикаду. Однако поезд внезапно свернул на одноколейку. Ситуация стала еще более опасной, потому что путь не был рассчитан на массу и скорость полноценного пассажирского поезда. Локомотив не затормозил и когда перед ним возникла цепочка вагонеток, — к счастью, пустых, — которые он буквально смел с путей. Теряя скорость, он выехал на кольцо, сделал несколько кругов и наконец сошел с рельсов и затормозил в горной породе.

Я с нескрываемым ужасом слушал рассказ. Когда мы доехали до каменоломен, я увидел поврежденный поезд, который сейчас больше напоминал поверженное морское чудовище, чье черное маслянистое тело поблескивало в голубом свете луны. Мне пришлось помотать головой, чтобы отогнать наваждение, и я бросился к пострадавшим, которых вытаскивали из-под обломков железнодорожники и полицейские.

К счастью, поезд отправлялся в не самый удобный час и в нем не насчитывалось и пятидесяти пассажиров. Большинство из них отделались синяками и шишками, однако несколько человек получили серьезное нервное потрясение. Они не отрываясь смотрели на луну и бормотали какие-то слова на непонятном языке, причем казалось, что они легко понимали друг друга. Я сделал им инъекции снотворного, и они погрузились в беспокойный сон, а утром проснулись здоровыми, без каких-либо воспоминаний о произошедшем.

Хуже обстояло дело с экипажем. Машинист был мертв, причем я сразу подумал — а впоследствии и убедительно доказал, — что он не пострадал в результате столкновения, а был убит раньше. Помощник машиниста и кочегар, которые находились в локомотиве, были ранены — у одного была сломана рука, а другой получил множественные ожоги. Однако оба, казалось, не чувствовали боли. Они были раздеты до пояса, так же смотрели безумными глазами на луну и гортанно пели в унисон песню, чье звучание было настолько ненавистно, что волосы поднимались на загривке, стоило услышать один только ее ритм. По долгу службы я небрезглив, но в тот момент меня одолело такое отвращение, что я с трудом преодолел желание развернуться и уехать. Двойная доза инъекции со снотворным успокоила их, и едва мерзкие непонятные слова из их уст сменились храпом, все, кто присутствовал при этом, издали глубокий вздох облегчения, словно мы только что изгнали опасного и неприятного врага. После этого я смог спокойно заниматься их ранами, при этом обратив внимание, что раздражавший меня с самого приезда в каменоломню крик козодоев постепенно затих. Первый робкий просвет показался на востоке, и почти электрический свет луны сделался менее ярким, наконец-то уступая место ночной темноте. Разожгли лампы, большинство пассажиров отправили в Гринфилд, тех, кто спал, отнесли в рабочий барак при каменоломне, так как я хотел осмотреть их утром, а помощника машиниста и кочегара заперли в кабинете управляющего как главных подозреваемых.

Люди начали просыпаться после полудня. Я с легким сердцем отпустил пассажиров, предписав им, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, подиктованному больше интуицией, чем обстоятельствами, принимать капли от лунатизма. Что касалось помощника машиниста и кочегара, то им предстояло дать показания полиции. Я присутствовал при этом, чтобы засвидетельствовать, что они находятся в своем уме.

Помощник машиниста, мистер Монро, кутался в сюртук с чужого плеча и баюкал сломанную руку. Его коллега, мистер Силва, с удивлением рассматривал бинты и кровоподтеки на своем теле. Их допрашивали отдельно, однако их показания, какими бы невероятными ни казались, не противоречили друг другу. Вот какую примерно картину они оба нарисовали.

В тот день экипаж поезда состоял из четырех человек: машиниста Джеймса Фроста, помощника машиниста Монро, младшего помощника Уолтера и кочегара Силвы.

Смена была тяжелая. Поезд стартовал из Индианаполиса, шел через Цинциннати в Вашингтон, а оттуда в Бостон. Из Провиденса, куда они должны были прибыть за полночь, экипаж должен был выехать в Портленд в пять утра. Поэтому Монро и Силва обрадовались, когда узнали, что от Бостона с ними в кочегарке будет работать некий Уолтер, с которым никто из них раньше не встречался. Это оказался высокий и очень худой парень, так что его форменный сюртук висел на нем, как на вешалке. У Уолтера были пронзительные голубые глаза, взгляд которых иногда останавливался на чем-то, и он замирал, вперив взгляд в пространство. Уолтеру вообще оказалось свойственно замирать и делать все медленнее, чем остальные. А мышцы его щуплых рук были слабыми. Он не мог кидать уголь в топку так же хорошо, как это делал Монро, не мог и подавать уголь в бункер, как Силва: несколько взмахов лопатой — и он покрывался потом, бледнел и высовывался наружу отдышаться. Видимо, ему самому было неудобно, что от него нет никакой пользы, поэтому большую часть пути он сидел на груде угля в кочегарке, упершись взглядом в стену.

Когда совсем стемнело и поезд приближался к станции Бриджуотер, Силва увидел, что Уолтер набирает воду и ковш за ковшом льет ее в топку, из-за чего кочегарка наполнилась горячим паром. Монро куда-то отлучился, и Силва попытался схватить Уолтера сам, однако тот оттолкнул его с удивительной силой, а затем схватил за грудки и, пытливо заглядывая в глаза, произнес:

"Это не мы несемся, это мир несется на всех парах, но… куда?"

Почему-то эти слова оказали на Силву магическое воздействие, последнее, что он помнит, как они с Уолтером открыли дверь кочегарки и принялись смотреть на луну. А потом отправились в будку машиниста...

Монро понял, что что-то не так, когда поезд внезапно начал разгоняться. Он хорошо знал, что скоро будет станция, а значит, скорость нужно было убавить. Он поспешил в кочегарку и увидел, что Силва как одержимый забрасывает и забрасывает уголь в раскаленную печь.

— Эй, что ты делаешь? — воскликнул он. — Прекрати немедленно!

— Все в движении, Монро, все в постоянном движении. Нужно очень быстро двигаться…

Монро попытался вырвать лопату из рук Силвы, но кочегар был сильнее. Он так впечатал его в стену, что от удара Монро чуть не потерял сознание. Осознав, что одному ему не справиться, он поспешил доложить обстановку машинисту Фросту. Однако в кабине машиниста заправлял Уолтер. Фрост с пробитой головой лежал на полу, и Монро почему-то сразу понял, что он мертв.

— Что ты делаешь, Уолтер, черт тебя побери?!

Уолтер отвлекся от многочисленных реле и рычажков, которыми управлял с удивительной ловкостью, посмотрел на Монро и сказал:

— Это не мы несемся, это мир несется на всех парах… — он показал куда-то перед собой. Монро посмотрел в окно кабины машиниста и увидел прямо перед собой луну. Дорога повернула так, что казалось, словно они действительно держат курс на это небесное тело. И Монро вдруг ощутил, как раздвинулись границы его сознания, он осознал себя в огромном бесконечном космосе, где все пребывало в движении. Он словно видел, как вращаются галактики, как в них вертятся планеты вокруг своих звезд, а теперь и их паровоз присоединился к этому движению, прославляя замысел древних богов…

Очнулся он уже в Гринфилдской каменоломне.

Полицейский инспектор сразу же навел справки и выяснил, что на Бостонском вокзале никто не знает ни о каком Уолтере, а во всех документах экипаж значится как состоящий из трех человек: Фроста, Монро и Силвы.

Честно говоря, я не знаю разгадки этой истории. Монро и Силву судили и приговорили к каторге, а мне все это пришлось настолько не по душе, что я поспешил поскорее выбросить этот случай из головы и даже не следил за ходом следствия.

Добавлю еще, что, к тому времени, когда мы разобрались со всеми делами и бумагами и мне наконец-то было позволено возвращаться домой, настала ночь. Но мне настолько не терпелось вернуться в Миллерз Фоллз, что управляющей каменоломней одолжил мне одну из своих лошадей. Я выехал, и путь мой освещала луна. К счастью, пик полнолуния пришелся на прошлую ночь, и теперь светило было не таким нестерпимо ярким и большим. Я ехал трусцой под крик козодоев по знакомой дороге, когда увидел впереди себя силуэт. Это был высокий и очень худой человек в форме железнодорожника. Он медленно шел по обочине, так что я скоро нагнал его. Он поднял лицо, и я увидел большие голубые глаза, которые внимательно смотрели на меня. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, я пришпорил лошадь и галопом поскакал в сторону дома. Больше я его не видел, ровно как и такой яркой луны, что светила в ночь катастрофы поезда тридцать лет назад.