Бессмертный лебедь (джен)

На тихом озере у старого замка плавает пара лебедей. Один из них белый, как снег, а другой — чёрный, как ночь. Лебеди скользят по водной глади, грациозно изгибая шеи. На берегу озера под лёгким ветерком качается тростник... А у замка, на широко раскинувшихся клумбах, белеют стройные ряды лилий, и их дивный аромат плывёт над окрестностями. Высоко-высоко над замком и озером — ясное небо, высокое и светлое; водная гладь настолько тиха и спокойна, что в ней отражается голубизна небес и белоснежные хлопья лёгких облачков. Кажется, будто лебеди плывут по небу, как по воде... не летят, а плывут... медленно и величаво.

* * *

Лили Мун проснулась резко, как от толчка, и подняла голову. Перед её глазами ещё маячили картины прекрасного сна, полного мирных и безмятежных картин.

Но реальность резко отличалась от сонных видений.

Тёмный подвал, сырой и холодный; куча тряпья на полу. Какие-то тени, силуэты людей, едва виднеющиеся в полумраке.

Грязь, боль и безысходность.

Девушка встала, растирая затёкшие руки и стараясь согреться движением. В такой сырости нетрудно и ревматизм заработать, а Лили никак не может себе этого позволить, она ведь балерина. Наверно, потому и снятся ей лебеди. Когда-то она мечтала танцевать партию Одетты... но теперь всё в прошлом. Даже не окажись она здесь, пленницей в подвале, на сцене Лондонского волшебного театра не будет ни "Лебединого озера", ни "Спящей красавицы", ни "Жизели", ведь всё это маггловское искусство, которое претит Тёмному Лорду Воландеморту. А Тёмный Лорд, будь он неладен, правит Британией, дёргая за ниточки ставленников в Министерстве, точно кукловод — уродливых кукол. Так что никаких великих постановок из мира без магии. Да и самой Лили не будет на этой сцене, на сцене родного театра. Лили Мун не примадонна, она всего лишь ученица старшего класса балетной школы, но она ушла и оттуда, хлопнув дверью, лишь бы не участвовать в дурацких, наспех сляпанных спектаклях, прославляющих чистокровные семьи, тёмные искусства и торжество магической силы.

С начала войны Лили скрывалась. Её родители были чистокровными волшебниками, но к знати не принадлежали; они не поддерживали Волдеморта... более того, они участвовали в борьбе против него во время Первой магической войны.

Тогда, в дни первого вооружённого столкновения, Лили родилась. А теперь, в ходе Второй войны, она умрёт.

Лили не сомневалась, что из этого подвала ей не выйти живой. В душе мучительно-душной волной поднимался протест: ей не исполнилось ещё и семнадцати лет, она страстно желала жить — со всей силой, со всем пылом юности и артистической натуры. Всю свою короткую жизнь она училась, совмещая занятия в Хогвартсе с балетной школой, стремилась вперёд, приобретая знания и совершенствуя свои способности, парила на крыльях мечты и надежды, строила планы... и что же, неужели это всё должно закончиться? Навсегда? Сейчас? Оборваться нелепо и быстро?

Если бы Лили хоть удалось что-то сделать! Если бы она утащила за собой хоть одного-единственного проклятого врага! Но нет... она ничего не успела. Пожалуй, даже хорошо... она шла через Косую аллею, чтобы забрать пакет со сведениями в аптеке Малпеппера; при помощи чар трансфигурации Лили изменила свою внешность, превратившись в блёклую дряхлую старуху — якобы она шла в аптеку за зельем от головной боли. Но случайная облава — акция устрашения, устроенная Беллатрикс Лестрейндж — застала её врасплох. Лили не успела спрятаться — никто не успел бы; её схватили и потащили, связав магическими путами с другими прохожими, втолкнули в какое-то помещение, оказавшееся бывшим складом лавки Олливандера. Лавка волшебных палочек была разгромлена, её владелец исчез. Вся волшебная Британия перевернулась с ног на голову...

...Их загнали на склад, будто скот. Лили смотрела на тех, с кем её связали, — темноволосый юноша лет восемнадцати, он всё возмущался и кричал, что это ошибка, что его не могут казнить, что он слизеринец, его отец работает в Министерстве... Лили вспомнила его — не сразу, с усилием: это был Сэм Ургхарт, капитан слизеринской команды по квиддичу. Ей вдруг показалось необычайно смешным, что Беллатрикс в порыве загребла одного из своих, и её истерический старушечий смех вторил возмущённым воплям парня. Третьим узником, связанным с ней, оказался седой старик, прижимавший к груди потрёпанный футляр для скрипки. Верёвки так и обмотали его поверх сомкнутых рук. В выцветших серых глазах старика застыло печальное и какое-то... почти торжественное выражение. Он оглянулся на хохочущую Лили, на надрывающего горло Сэма — и воскликнул неожиданно властно и строго:

— Люди! Вы же — люди! Разве можно — так?

Сэм изумлённо глянул на него и даже на несколько секунд перестал орать, Лили тоже замолчала, мгновенно поняв, что именно он хотел сказать. Они же люди, в них должно остаться что-то человеческое, что-то более сильное и достойное, чем истерический смех и животный страх. Гордость. Чувство собственного достоинства. Если уж умирать, то с высоко поднятой головой... с музыкой! Даже если у музыканта связаны руки, а балерина не может танцевать.

— Люди? — прозвучал над ними высокий насмешливый голос. — Нет, вы не люди. Вы жалкий, тупой скот.

Лили подняла голову. Мадам Лестрейндж стояла над ними, балансируя на широкой балке — и как только удерживала равновесие на своих хищных каблуках!

"А туфли у неё вульгарные. И платье тоже... и макияж!" — подумала Лили.

Рядом с Беллатрикс стоял бледный до невозможности Драко Малфой. Лили узнала его — ещё один школьный знакомый. Надменный, высокомерный, самодовольный мальчишка... сейчас он выглядел так, точно его выпотрошили и набили ватой. Кажется, служба Волдеморту не пошла ему впрок.

— Драко! — завопил Ургхарт. — Это же я! Неужели ты меня не узнаешь?

Лили поморщилась. Какой же у него мерзкий голосина!

Драко бросил затравленный взгляд на Беллатрикс.

— Это и правда мой однокурсник. Я его знаю, — осторожно произнёс он.

— Вот как? — переспросила мадам Лестрейндж, поджимая ярко накрашенные губы. — Что ж... сейчас проверим. А то некоторые повадились тут... изображать из себя наших!

И она взмахнула волшебной палочкой, с какой-то сладострастной мстительностью произнеся:

— Фините инкантатем!

Заклинание задело всю троицу. Старик со скрипкой остался всё тот же, Ургхарт — тоже, а с Лили Мун слетели чары трансфигурации. Вместо старухи в потёртом плаще и десятке шалей осталась светловолосая девушка в белом платье. На мгновение она закрыла глаза, сникая, а потом выпрямилась и взглянула на Беллатрикс и Драко — спокойно и прямо.

Белла расхохоталась.

— Вот так сюрприз! Красоточка, зачем же ты рядилась в старуху? Уж понятней было, если б наоборот!

Беллатрикс соскочила с балки, мигом отбросив притворно-ласковый тон, вцепилась в плечи Лили и грубо встряхнула.

— Отвечай! Говори правду!

Голова Лили беспомощно мотнулась, и она услышала резкий вздох стоявшего рядом старика, ощутила, как сжались в кулаки его руки. Он хотел бы защитить её — и не мог!

— Я... я боялась... — пролепетала Лили, — я боялась, что... говорят, сейчас молодым девушкам опасно... ходить по улицам в одиночку...

Глаза Бешеной Беллы сверлили мозг. Но мисс Мун была готова к атаке: перед Беллатрикс мелькали отзвуки разговоров о пропавших девушках и девочках, о распущенности егерей, которых набирали из оборотней и вампиров, о найденных в пустынных местах растерзанных телах, о страхе... страхе... о, Лили могла утопить эту чокнутую мерзавку в страхе! Только бы Беллатрикс не добралась за этим леденящим ужасом до ненависти и жажды возмездия. Только бы не добралась!

— Дурёха! Преданные волшебники надёжно охраняют нас от всякого отребья. Ты поплатишься за... недоверие, — и она провела по нежной щеке Лили пальцем с длинным тёмно-красным ногтём, оставляя царапину.

— А я!!! — басом заорал Ургхарт.

Беллатрикс презрительно фыркнула и развязала его.

— Брысь!

Ургхарт унёс ноги мгновенно, а мадам Лестрейндж, постукивая каблучками, пошла дальше — сквозь толпу своих пленников.

Большую часть из них наказали на площади в тот же день — подвергли заклинанию "круцио" и отпустили по домам. Показательные порки на за что ни про что — нет ничего лучше, чтобы унизить и лишить мужества, превратить человеческое общество в запуганное стадо... или разжечь искру чистейшей, благородной ярости, заставляющей бросить все силы на защиту поруганной человечности.

Лили, старика со скрипкой и ещё нескольких человек затолкали в соседний подвал. Они не понравились Белле Лестрейндж особенно сильно. И теперь их казнят.

Уходя, Беллатрикс наложила на своих пленников "силенцио", такое крепкое, что оно держалось до утра. У них отняли палочки ещё при поимке, а в подвале распустили магические путы. Всё равно им некуда было деться, а без магии — не справиться с чарами, которые охраняли весь периметр.

Мадам Лестрейндж ушла, выставив караул; несчастные пленники остались в одиночестве. Люди заметались; кто-то опустился на пол у стены, обхватив колени руками; кто-то затрясся от беззвучных рыданий. А старик раскрыл футляр, размял руки, поднял смычок и стал играть. Лили узнала музыку, маггловскую музыку — Христофор Глюк, "Орфей и Эвридика". Скрипач играл и играл, одну мелодию за другой, и его слушали с особенным, непередаваемым вниманием.

Уже засыпая, Лили вновь услыхала знакомую музыку — Шарль-Камиль Сен-Санс, пьеса "Лебедь" из "Карнавала животных". Ей вдруг вспомнилась прочитанная ею где-то история об Анне Павловой, знаменитой маггловской балерине. О той, которая первой исполнила миниатюру "Умирающий лебедь" под эту прекрасную пьесу. Когда Анна умирала, она будто бы просила принести ей костюм лебедя... Лили усмехнулась. Она сама не была — и, вполне возможно, никогда не стала бы — звездой балета, Анной Павловой магического мира. Во всяком случае, сейчас она являлась всего лишь тринадцатым лебедем в пятом ряду, ученицей, которая иногда исполняет десятые роли. И всё же ей представилось, как она завтра потребует себе костюм белого лебедя... Иной раз, дома, в закрытой комнате у зеркала, Лили импровизировала свой собственный номер "Умирающего лебедя". Ещё одна несбывшаяся мечта...

И она уснула, чтобы увидеть свой давний, уже много лет повторяющийся сон — озеро, парк, замок... лебеди, плывущие в отражении небес.

Но реальность так отличается от сонных видений!

Лили поднялась, оглядывая спящих... или не спящих? Вот тот хмурый мужчина в углу, определенно, лишь притворялся. А скрипач?

Старик лежал, неловко прислонившись спиной к стене, обняв свой драгоценный футляр. Лили тихонько подобралась к нему, заглянула в лицо. Он был так неподвижен, так тих — девушка почти понадеялась, что он мёртв. Мало ли... человек мог умереть во сне... такое напряжение! Это было бы лучшим выходом. Своим мужеством музыкант вполне заслужил тихую и безболезненную смерть.

Но он вдруг глубоко вздохнул и открыл глаза. На миг его лицо приняло удивлённое выражение — видимо, забыл всё, что произошло накануне, — а затем удивление сменилось тихим, противоестественным спокойствием. Он открыл было рот, будто хотел что-то сказать, но "силенцио" Беллатрикс держалось крепко.

Лили положила руку ему на плечо, одними губами произнося: "спасибо".

В тот же миг загрохотали шаги на лестнице. Дверь распахнулась, пропуская мадам Лестрейндж со свитой. За её спиной стояли двое дюжих егерей, грубых и неопрятных; рядом держался Драко Малфой. Теперь его лицо уже не было бледным, лихорадочный румянец играл на щеках, а зрачки неестественно ярко блестели; он взглянул прямо на Лили, и в его глазах мелькнуло узнавание.

Лили поднялась с колен, помогая скрипачу встать на ноги.

— Бросай свою игрушку, она тебе не понадобится, — рявкнул ему один из егерей, сопровождавших Беллатрикс.

Старик покачал головой, прижимая к груди скрипку. Он вновь попытался что-то сказать, и мадам Лестрейндж деловито кивнула.

— Да! Разумеется. Не люблю тишины... пусть подают голос, — протянула она и сняла заклятие молчания.

Но скрипач не стал ничего говорить.

— Ну что, может, сыграешь напоследок? — фыркнула Беллатрикс. — Может, это твоё последнее желание?

— Вы угадали, мадам Лестрейндж, — произнёс он тоном светской беседы, — я сыграю.

Беллатрикс приподняла брови. Вот так. Он даже не просит — ставит перед фактом. Ну-ну! Она ещё отыграется. Мерзкая улыбочка тронула тонкие ярко-красные губы фаворитки Тёмного Лорда, и сердце Лили сжалось при мысли о том, что произойдёт сейчас.

— А ты? — Беллатрикс улыбалась, поигрывая волшебной палочкой, как иные играют ножом. — А ты, красотка-старушка? Быть может, споёшь?

Драко хмыкнул.

— Она не умеет петь. Только плясать. Я узнал её, она одна из... — Лили готова была поклясться, что Драко сейчас скажет "одна из компании Поттера", потому что в школе она действительно дружила с сестрами Патил и посещала занятия в Отряде Дамблдора. Малфой тогда командовал Инспекционной дружиной и был одним из их главных врагов. Каким детским казалось теперь их прежнее противостояние! Тем не менее, Драко их всех ненавидел и преследовал с отчаянным рвением, но... но сейчас он промолчал.

— Из?.. — почти сонно переспросила Беллатрикс, запрокинув голову и томно опустив ненатурально длинные ресницы. Она никуда не торопилась; за её внешней медлительностью и расслабленностью скрывалась вечная готовность к прыжку. Она была похожа на сытую кошку, которая поймала мышь и не прочь поиграть с ней.

— ...из этих балерин, — закончил фразу Драко, пренебрежительно пожимая плечами.

— Мой племянник дикарь и не ценит высокого искусства, — протянула мадам Лестрейндж, обращаясь к егерям, — вы, впрочем, тоже. Заткнулись оба! — рявкнула она, неожиданно и резко переходя почти на крик: пока они с Малфоем переговаривались, егеря, не утруждаясь понизить голос, обсуждали непривлекательную, на их вкус, фигуру Лили.

Беллатрикс повернулась на каблуках и лениво взмахнула палочкой; руки пленников вновь стянули верёвки, и они, спотыкаясь, друг за другом вышли наружу.

Неяркий свет туманного утра почти ослепил их после темноты подвала. Лили вдруг вспомнила рассказы об узниках, которые провели в своих камерах много лет. Всего лишь одна ночь перечеркнула жизнь Лили на "до" и "после"; что значит страдать в заключении долгие дни... месяцы... годы? Беллатрикс Лестрейндж могла ответить на этот вопрос... могла, но никогда не снизошла бы до ответа.

На площади толпился народ. Щурясь, Лили заметила, что по всему периметру мелькают тёмные фигуры в длинных плащах; она догадалась, что зрителей согнали сюда насильно. Перед её глазами мелькали испуганные, бледные, ошеломлённые лица будущих свидетелей казни. Все они приговорены — умирать или смотреть на смерть.

На высоком помосте ни плахи, ни виселицы. Волшебникам это не нужно. Безмолвные оборванные создания, похожие на чёрных призраков, уже парят в вышине, и от их присутствия кажется, что грудная клетка изнутри покрывается изморозью.

Если бы у Лили была волшебная палочка!

Она могла бы вспомнить мягкую улыбку матери, весёлый смех отца и лепет младшего брата.

Она могла бы вспомнить...

...тот день, когда её приняли в балетную школу...

...вид Хогвартса лунной ночью, и первый взгляд на звёздный потолок Большого зала...

...тот миг, когда она впервые взлетела над родительским садом в анимагической форме, расправив белые лебединые крылья...

...восхищённый взгляд мальчика, пригласившего её на Рождественский бал в год Турнира Трёх Волшебников...

...многое она могла бы вспомнить, чтобы сияющее существо, сотканное из чистого счастья, поднялось ввысь и разогнало трепещущие тени, пропитанные отчаянием и беспросветной грустью.

Но Лили была безоружна. Ей оставалось лишь вспомнить прошлое... ради него самого.

Толпа внезапно вздрогнула, отшатнулась, пришла в движение; раздались торжествующие возгласы. Лили подняла голову, проследив многочисленные взгляды, и увидела на балконе одного из высоких зданий нескольких человек. Один из них подошёл к балюстраде, поднял руку в приветственном жесте; на его серо-зелёном лице, сплюснутом, точно змеиная морда, появилась зловещая улыбка. Волдеморт!

Беллатрикс уже была рядом с ним, и по тому, как она смотрела на него снизу вверх, как подавалась вперёд всем телом, было ясно, как сильно её влечение к нему. Он почти не замечал её, слушал, не поворачивая головы, и Лили — подумать только! — испытала что-то вроде женской обиды за свою мучительницу. Неужели у неё нет гордости, ни малейшей гордости?

Егеря вытолкнули Лили и старого скрипача на середину помоста. Белла махнула рукой с балкона, указывая на них своему Тёмному Лорду; кто-то взмахнул палочкой, и мисс Мун ощутила, как её старые туфли превратились в пуанты.

Лили подняла подбородок. Ей хотелось крикнуть: нет, не стану, не дождётесь, не для вас, не по вашему приказу!..

Перед глазами всё мелькало, крутилось, вертелось, точно в безумной карусели; её взгляд вдруг выхватил из толпы знакомое лицо — светлое лицо девочки, учившейся в Хогвартсе на несколько курсов младше. Это была милая, славная девчушка. Как она испугана сейчас, какие огромные глаза на бледном личике! Лили оглянулась — и вместо издёрганной, насильно согнанной на площади толпы увидела публику — свою публику. Тех самых людей, что когда-то приходили в театр, чтобы погрузиться в прекрасную сказку, к созданию которой была причастна Лили Мун.

Скрипач поднял смычок. Величавые звуки музыки поплыли над толпой.

Лили подняла тонкие руки, на которых ещё темнели следы от верёвок. Надо же, эти синяки никогда не отцветут — не успеют. Всё равно...

Плавно, спокойно, величаво плывёт лебедь по глади вод. Руки Лили поднимаются, словно крылья, голова чуть склоняется к плечу, стан изгибается легко и грациозно. Её ноги едва касаются грубого дощатого пола, кажется, она летит, парит, плывёт, будто прекрасная, гордая и свободная птица.

Но свобода кончается. Лебедь мечется, раненый, измученный. Жить! Жить! Жить! Во всём её теле — устремлённость вперёд, борьба и протест. Смерть, прочь! Это несправедливо!

Но страдание, засевшее глубоко внутри, мешает расправить крылья и полететь. Стройная фигура склоняется к полу, приподнимается в последнем порыве — только балерине под силу с безупречной грацией изобразить отчаянное усилие. Будто преодолевая невыносимую боль, Лили подняла руки и вновь опустила их — медленно... медленно... медленно... крылья ещё трепещут... но скоро затихнут навсегда...

Лили Мун, недоучившаяся девчонка, тринадцатый лебедь кордебалета, исполняет свой первый и последний сольный номер. Опытные наставницы из школы нашли бы в её танце множество огрехов, но зрители на площади, внизу — притихшие, ошеломлённые, восхищённые зрители видят лишь умирающего лебедя... и юную балерину на пороге смерти.

И мрачные тени гибели и тлена расступаются перед сиянием бессмертия, что разливается над склонённой головой Лили.

Здесь, в этой толпе, — и особенно на балконе, — здесь немногие знают имя композитора, под музыку которого танцует мисс Мун; не все знают и о сюжете "Умирающего лебедя". Впрочем, многие волшебники, наверное, всё же видели плакаты, которыми пару лет назад пестрела вся Косая аллея — в Лондонском волшебном театре были русские гастроли. На тех плакатах танцевала и балерина в костюме лебедя... Разве искусство не бессмертно?

Но даже если они не знают, они узнают сейчас — из переливов музыки, из рисунка танца — историю о том, как гибнет прекрасное... чтобы возродиться вновь, оставив в памяти зрителей неизгладимое, неугасимое впечатление, волнение, чувство, которое заставляет сердца биться чаще. Если умирает лебедь, умирает прекрасная девушка — разве не пришло время подняться на защиту светлой красоты?

Так ли уж беззащитна эта красота?..

Лили замерла. Замерли последние аккорды.

И тогда она вновь резким, быстрым движением выпрямилась — и с помоста в серое, затянутое тучами и волнами тумана небо взлетела белоснежная птица.

Восхищённые вздохи и возмущённые вопли несутся ей вслед, дементоры разлетаются с дороги — для животного они представляют опасности.

Лучи проклятий летят к беглянке; Лили знает, что ей не уйти от смерти — но и умереть она собирается по-своему. Быть может, кому-нибудь из пленных удастся сбежать в создавшейся суматохе? Быть может, кто-то из тех, кто сейчас здесь, на площади, однажды расскажет мистеру и миссис Мун, как их дочь...

...Тьма настигает Лили быстро и безболезненно. Она видит лишь яркую голубизну — словно то чистое высокое небо, скрытое лондонским туманом, отражается, как в зеркале, в тихой глади озерных вод. А белоснежные лебеди скользят среди цветущих водяных лилий...

* * *

На площади, полной народу, сутолока и сумятица. Маленькая когтевранка, прижавшаяся к стене старого здания, не видит ничего, кроме бегающих туда-сюда людей, их мелькающих ботинок и туфель. Девочка смотрит, не отрываясь, на землю — там лежит ещё чистое, белоснежное лебединое перо. Улучив момент, она подаётся вперёд и хватает его, спешно пряча на груди под кофтой.

Хрупкое перышко кажется ей залогом победы, обещанием, полным надежды. Она вырастет — просто обязана вырасти, выжить и рассказать о том, что видела здесь. Когда-нибудь она сможет подобрать слова, достаточно выразительные, чтобы рассказать об искусстве, гордости, человеческом достоинстве, попранном и восстановленном, и о бессмертном умирающем лебеде.

Без сомнения, она сможет поведать обо всём этом гораздо лучше, чем удалось мне, мой дорогой читатель. Но разве я могла промолчать?