Нет времени (гет)

— Слушайте, а чего хотят женщины? Я серьёзно.

Пить в компании бывшего одноклассника — идея с подвохом.

В компании одноклассника и его новой девушки, когда ты только что развёлся — вообще почти самоубийственно. Девушка, разумеется, по закону подлости выглядела так, что сразу наводила на мысли из разряда «а чего ты достиг в жизни, раз на тебе не виснут такие…»

И ведь повод собраться был вполне почётный и безобидный: Драко поставили главой отдела. Старшим детективом-инспектором. Назначение, которое нельзя не «обмыть», и Драко уже один раз это сделал в компании авроров (даже Поттер пришёл: посидеть в углу и испортить веселье), но старые друзья — на особом счету, а Блейз — особеннее всех. Это ведь он когда-то давно подсказал: «Иди в аврорат».

Смешно, но пока Забини этого не озвучил, Драко даже не приходило в голову, что «Превосходно» по зельям, добытое ценой лояльности Снейпа — и «Превосходно» по ЗоТИ, за которое пришлось заплатить слишком дорого и вовсе не деньгами… складывались в профиль аврора. Не колдомедика, как считал сам Драко.

Итак, они поднимали тост за дальновидность Блейза.

За способности Драко и скверный характер, сделавший его лучшим следователем от Шетландских островов и до островов Силли.

За будущее, над которым не властны грехи прошлого.

И за женщин.

Какая ирония. Блейз долго распинался, что, дескать, за каждой карьерой лежит либо удачный брак, либо неудачный, но никогда — основанный на компромиссах.

Тара — так звали его французскую… нет: окситанскую пассию — со снисходительной улыбочкой внимала. А Драко медленно погружался в пучину отчаяния.

Стоило вспомнить Асторию и её холодное: «Нам надо пожить раздельно».

Ему казалось, что она будет счастлива. Станет гордиться им. Он… принёс это повышение ей, как драгоценный трофей, уверенный, что она обрадуется.

А она сказала только: «Значит, ты ещё реже будешь появляться дома?»

Поэтому-то у Драко и вырвался такой дураций вопрос:

— Чего хотят женщины? Я серьёзно! Когда они вообще решают, что хотят именно того, чего хотят, и почему… — он запнулся и попытался сформулировать, не заявляя в голос «меня бросили», — почему меняют мнение?

Блейз скорчил недоумённую гримасу и повернулся к Таре. Та ответила ему пожатием плеч и обратила свои лениво-задумчивые глаза с красивым разрезом в сторону Драко:

— А ты… — она отпила из бокала какой-то ядовито-синий коктейль и облизала губу, — что же, никогда не… как это будет? — она пощёлкала пальцами, пытаясь припомнить, — не пере… решал?

— Не передумывал, — подсказал Блейз.

— Пф… да, но… — теперь уже Драко даже закрыл глаза, чтобы поймать ускользающие слова. — По мелочи. Ничего серьёзного. Не было такого, чтобы я сначала сказал «всё прекрасно», а потом «ну нет, простите, не могу».

Он развёл руками и нервно провёл рукой по волосам. Дурацкая привычка.

«Ты себя гладишь чаще, чем меня», — хихикала когда-то одна его давняя знакомая. А он не оставался в долгу и кидал: «А что ты хочешь — это куда приятнее!»

С Асторией он даже представить не мог такой разговор. Она была такой красивой и идеальной, что уничтожала любую мысль о шутках одним своим видом. Вы не шутите о китайском фарфоре, рассветах над морем и по-настоящему красивых женщинах.

Узнав, что она художница, он почти предвкушал, как увидит её растрёпанной, перемазанной краской, раскрасневшейся — и настоящей. Но нет: мастерская Астории была аккуратной, словно лаборатория…

Он так погрузился в воспоминания, что не сразу понял: Блейз о чём-то его спрашивал. Нет, даже утверждал:

— Вот-вот. Неплохая «мелочь», да, Драко? Ходили слухи, конечно, но все думали, что с Дамблдором ты просто струсил… А оказалось, что дело куда серьёзнее. Храбрый поступок. Если вспомнить, что творилось, то… До безумия храбрый, если честно. Как и всё, что ты делаешь теперь. Но кто бы мог подумать тогда?

— А ты что, психологом заделался? — огрызнулся Драко.

Машинально. И только потом понял, что его словно ударило под дых. Он даже на миг протрезвел, до мурашек в пальцах рук ощущая ту волну липкого отчаяния, что пережил за бесконечные несколько минут на вершине Астрономической башни. Когда он проиграл судьбы (а как думал: жизни) — родных и близких.

Его душа не стоила так дорого. Даже близко.

Храбрость? Вовсе нет. Просто недооценка последствий.

Но… как говорил аукционист, которого Нарцисса часто приглашала на обед: «Большая часть цены вещи — в её истории».

Выкупленное такой ценой спасение сделало невозможным компромисс или поворот назад. Иначе жертва обесценилась бы. Каждая морщинка матери, появившаяся за тот проклятый год. Каждая смерть или пытка, при которой Драко присутствовал.

Так что… он был приговорён «защищать невинных и хранить покой и безопасность». Любой ценой. Единственное, что до сих пор безошибочно выдавало в авроре Малфое выпускника Слизерина: «Любой ценой». Но коллеги воспринимали это как должное, вовсе не ожидая от Драко ни милосердия, ни даже особой честности в методах. Как оказалось, чтобы поступать жестоко, надо просто ненавидеть жестокость.

— Мы думаем о том, что ситуация нам даст, — наконец, изрёк Драко, растягивая слова. И мрачно прибавил: — Но слишком редко о том, что она потребует взамен.

Он залпом осушил бокал, будто ставя точку.

Если Блейз считал, что это удачная аналогия, то сильно ошибался. Зато хотя бы изливать душу расхотелось. Какая, действительно, к дракклам, разница! Ну что с того, что он первый Малфой со времён Вильгельма Завоевателя, которому предстоит развод? Всё бывает в первый раз. Что это значит по сравнению…

Он уже собирался было встать, когда на его руку легла прохладная ладонь Тары.

— Подожди, — ласково попросила она. — Останься ещё. Я понимаю.

«Ничего ты не понимаешь». Но не заорать же об этом на весь бар. Мужчина взрослеет, когда перестаёт предъявлять женщине претензии, которые не может обосновать. Женщина — напротив, когда уходит от фактов к ощущениям и оценкам. Зато вот эти «ты меня не любишь», «…не ценишь», «…не понимаешь» у них получаются просто прекрасно.

Каждый должен делать то, что он умеет лучше всего. Драко умеет выслеживать оборотней, проводить экспертизы зелий и заклинаний и засиживаться в Аврорате допоздна. А вот веселиться у него теперь, кажется, получается плохо.

— Спасибо, Тара… — он слегка похлопал её по руке, подхватил под пальчики и аккуратно, будто драгоценного ядовитого паучка, поместил обратно на столешницу, одновременно вставая, — и тебе, Блейз. Но я что-то подумал: завтра рано вставать. Лучше соберёмся, когда вы снова будете в Лондоне.

Забини издал какой-то нечленораздельный вопль негодования и экспрессивно развёл руками:

— Через месяц, Драко! Мы будем здесь снова только через месяц! Вдруг ты за это время загордишься? Купишь себе мантию из драконьей кожи, инфракрасные очки и начнёшь кидать заклинания двумя палочками сразу. Или ещё хуже: у тебя совсем не останется времени на старых друзей?

Драко широко ухмыльнулся и устало потёр переносицу. Нет, всё-таки он недостаточно выпил, чтобы всерьёз обижаться на этого идиота.

— У меня и так нет времени, Блейз. Но мы что-нибудь придумаем. Только не в выходные, ладно? В понедельник вечером!

— Если он только не приходится на чокнутое полнолуние?⁽¹⁾

— Абсолютно верно!

— Ну, я посмотрю в своём календаре, старик.

— Замётано! Доброй ночи и счастливо оставаться.

Драко вяло отсалютовал двумя пальцами, развернулся на каблуках и пошёл к выходу, старательно печатая шаг: ноги слегка заплетались.

* * *

«Пройдусь и всё развеется», — думал он.

Драко жил далеко, но ночь обещала быть тёплой и почти идеальной для прогулки. Тонкий месяц занозой сидел в бархате ночного неба, редкие фонари проплывали мимо Драко светящимися медузами, парящими во мгле.

«Нет времени. Она сказала, что у меня ни на что нет времени. Но я же не могу всё бросить…»

Он невольно вспомнил, как когда-то — ещё в школе — рассказывал обо всём Панси. Клал голову ей на колени и говорил, говорил, пока из слов не уходила горечь, а он вдруг не понимал, что делать. Упоительное чувство, будто плывёшь по реке…

Вспышки.

Фонари? Или свечи?

Вот бы сейчас у него был кто-то, кому он мог точно так же рассказать всё. Не объяснять, нет. И не играть в «хозяина жизни». Просто рассказать.

— Ты понимаешь… Аврорат — это особый мир. Там не надо притворяться, что я люблю людей или страшно рад кого-то видеть.

Ноги заплетались. Его словно качало на огромных качелях. Или как будто он ехал в поезде, который то набирал ход, то резко тормозил. Точно: один раз, едва ли не самый последний, они так сидели в поезде.

Драко почти мог почувствовать тепло кожи Панси под своим затылком. Её резковатый, мускусный запах. Холодную руку на своём горячем лбу.

— Ты погружаешься на самое дно, но когда выныриваешь… Когда выныриваешь, в твоей руке зажата жемчужина. Астория представляет, будто мне нравится в этом копаться. Допрашивать мелких карманников и проституток. Рисковать жизнью, выбивая палочку из рук какого-нибудь контрабандиста…

«Но ты же делаешь это, верно? Ты хорош, очень хорош…» — как странно: он мог представить ленивый насмешливый голос Панси, змеёй вторгающийся на поляну его мыслей.

— Быть лучшим в чём-то — ещё не значит это любить! — отрезал Драко. — Больше всего на свете я хотел бы, чтобы у меня было больше времени на жизнь… на семью. Но если я «отпущу поводья» хотя бы на пару дней, дело застопорится. И это не шутки: под угрозой окажется безопасность не просто Лондона, а всей Британии.

«Ух ты, какие слова! Слова настоящего государственного мужа, а не моего маленького дракончика. То есть ты не воспитал достойных учеников?»

— Почему? Воспитал. Но им ещё нужно время.

«Которого нет?»

— Которого нет.

«Или тебе просто становится скучно, когда ты вдруг оказываешься в кругу семьи? Мерлин, что вы обычно делаете? Готовите ужин? Играете в фанты? Не удивительно, что жена от тебя ушла… ты хоть пробовал что-нибудь… романтичное? Или просто спонтанное? Я понимаю, ты никогда не был хорош в этом, но ведь люди меняются, взрослеют и всякое такое».

— Заткнись, — проворчал Драко.

Реальной Панси нынешний он такого бы не сказал. Разве что тот, школьный. Но когда собственные мысли восстают против тебя… это уж слишком. Его качало будто на волнах. Как странно: он только что шёл по улице, а сейчас уже как будто лежал на диване… Или это снова его воспоминания?

Нет. Это не луна и не фонарь, а его ночник. И его диван. Выходит, он добрался домой?

1) "Monday" — понедельник, "moon day" — лунный день или сумасшедший день.

Вернуться к тексту