Когда смелости с избытком, а времени нет (гет)

Свадьба мисс Элизабет Беннет, дочери сельского джентльмена из семейства, почти неизвестного за пределами графства, и мистера Фицуильяма Дарси, отпрыска двух знатных родов и джентльмена с безупречной репутацией⁽¹⁾, вовсе не считалась событием, касающимся кого-либо, кроме непосредственно заинтересованных сторон, хотя и породила удивление и радость у множества людей.

Большая часть радости пришлась на его сестру и друзей, которые имели возможность лучше ознакомиться с чувствами счастливой четы, чем обитатели Хартфордшира — родного графства невесты и места, где они впервые встретились. Нельзя сказать, чтобы это была предвещавшая что-то особое встреча. В округе хорошо знали и любили мисс Элизабет, а мистера Дарси — как раз наоборот, так что соседи были совершенно убеждены в их взаимном отвращении, и тем сильнее их поразило объявление о помолвке.

Возможно, именно вызывающее поведение позволило мистеру Дарси сравнительно долго пребывать в тени. Такой человек, как он — со столькими достоинствами, благородной внешности, высокого происхождения, богатый, обласканный фортуной — никак не мог рассчитывать на полную безвестность, но его замкнутая натура в сочетании с первоначальным поведением его будущей невесты, воспрепятствовали тому, чтобы его персона вызвала интерес, подобающий молодому холостяку, который прибыл в новое общество: настолько все были уверены, что он никогда не изберёт ни одну из местных девиц.

Было решено, что со свадьбой не следует торопиться и тем более — устраивать её скрытно. Семья невесты была согласна с её выбором, а жених достиг совершеннолетия. Но любая свадьба неизбежно на месяц или два становится предметом сплетен, независимо от того, ведутся они до или после бракосочетания. Неторопливость при подготовке события сделала его темой для пересудов задолго до того, как оно состоялось.

Сплетницы в Меритоне — главном городе в этой части Хартфордшира — разделились на три лагеря. Первые, дружески расположенные к мисс Элизе, считали, что свадьба — невероятная удача для девицы, которая была всего-то местной красавицей, и которой не хватало как минимум пары тысяч фунтов, чтобы сколько-нибудь уверенно рассчитывать на подобный брак. Вторые, полагавшие, что мисс Элизабет отличается изрядным самомнением, заявляли, что помолвка только подтвердила то, что они давно подозревали: мистер Дарси начисто лишён умения разбираться в людях, здравого смысла, ума, а может, и всего вместе. Третьи, в основном самые юные и самые глупые обитательницы Меритона (что не одно и то же), хихикая, предсказывали, что неминуемым следствием этого брака станет жуткая трагедия. Потому что когда загадочный джентльмен увлекает за собой в северные пустоши молодую и очаровательную девицу, она с неизбежностью должна пасть жертвой зловещего рока. Что они с упоением и предвкушали.

К этому прибавлялись ещё и разговоры о самой старшей и самой младшей сёстрах мисс Элизабет. Первая только что заключила помолвку, а вторая недавно вышла замуж, так что все три лагеря сходились только в одном — что молодая чета, по всему, пала жертвой брачной лихорадки, которая в тот год, казалось, пронизывала сам воздух Лонгборна.

— Как говорится, — повторяла леди Лукас — один поёт, другой подыгрывает. Хотя на мой вкус, они слишком поторопились объявить о помолвке, не дождавшись, пока мисс Беннет, как и полагается, выйдет замуж. Остаётся только надеяться, что они об этом не пожалеют.

— Просто мисс Элизабет не стерпела, что её сёстры удостоились предпочтения прежде неё самой. — заявила миссис Лонг, которая, быть может, была несколько раздосадована везением миссис Беннет, ухитрившейся за один сезон выдать замуж сразу троих дочерей, в то время как миссис Лонг никак не удавалось пристроить ни одну из двоих племянниц, коими она была обременена. — Хотя трудно её винить за то, что она поспешила его окрутить. Мистер Дарси вряд ли остался бы в Незерфилде в компании новобрачных, а мы все знаем, что он слишком низкого мнения о здешнем обществе, чтобы снизойти к кому-либо, кроме старых знакомых. Так что стоило бы мистеру и миссис Бингли уехать в свадебное путешествие, его бы и след простыл.

Это мнение было встречено согласным бормотанием. Мистер Дарси был неразговорчив, и ни разу не сказав ничего занимательного в обществе деревенских матрон, слыл человеком грубым и неприятным.

Так что обитатели Меритона были изрядно удивлены, когда в воскресенье в церкви услышали, как впервые было оглашено о бракосочетании мисс Элизабет. Миссис Беннет всем уши прожужжала разговорами о специальной лицензии, что, в сочетании с ожиданием, что мистер Дарси при первой же возможности постарается покинуть округу, породило у большей части прихожан убеждение, что замыслена совместная церемония. Мисс Джейн Беннет повезло помолвиться днём в пятницу за две недели до того, так что официальное объявление о её свадьбе было оглашено уже во второй раз, в то время как её сестры — только в первый ⁽²⁾. Что бы это могло значить? Пересуды так и закипели. То ли мистер Дарси не поладил со своей будущей тёщей, то ли оказался не так богат и знатен, как утверждали слухи. А может, он и вовсе в долгах? На обычную лицензию он бы, кажется, мог раскошелиться!

Но это же не означало, что свадьба мисс Беннет и мистера Бингли, которую предвкушали целый год, будет перенесена или отложена?

— Все знают, ему их брак никогда не был по вкусу, — сказала миссис Мартин, имевшая склонность к мелодраме и с удовольствием скандализовавшая своих собеседников. — Может, он вынашивает замысел его расстроить?

— Замысел? — воскликнула её подруга. — Какой замысел? С чего? Он сам помолвлен! Как он может это устроить?

— Они ещё не поженились, — пояснила миссис Мартин с огромным наслаждением. — Он в любое время может исчезнуть без всякого следа. Никто и никогда не сталкивался с ним в другом обществе. И вы помните, как отзывался о нём мистер Уикхем. Бедный мистер Уикхем! Обзавестись такой неприятной роднёй!

Ещё одна подруга — миссис Байрон, спокойная и здравомыслящая дама — заметила, что мистер Уикхем не слишком-то торопился заплатить свои долги городским торговцам.

— О, все холостяки такие! — сказала миссис Мартин. — Им всем приходится много раз напоминать.

— А я слышала, что долги мистера Уикхема оплатил мистер Дарси, — ответила миссис Байрон.

— Без сомнения, в качестве извинения, — небрежно бросила миссис Мартин.

— Даже если так, это делает ему честь, — мягко возразила миссис Байрон. — Не думаю, что он такой злодей, как ты себе вообразила.

* * *

Мисс Элизабет, со своей стороны, не имела ничего против того, чтобы выйти замуж самым обычным способом. Она сознавала, что брак её сёстры Лидии, одновременно торопливый и сильно запоздавший, едва их всех не погубил, и что его устройство потребовало от её наречённого значительных денежных расходов. Она не позволяла себе слишком мучиться чувством вины по поводу потраченных денег, поскольку Дарси упорно настаивал, что она совсем ни при чём, и он полон решимости считать это возмещением долга за то, что столь небрежно приглядывал за мистером Уикхемом. Да, его действия принесли ей разом и радость, и утешение, но они с самого начала решили, что их брак не может строиться на такого рода бухгалтерских подсчётах, потому что, учитывая неравенство их состояний, это не приведёт ни к чему хорошему.

Тем не менее в душе она не могла не испытывать определённого удовлетворения от того, что сумела сэкономить на лицензии. Ей, увы, не удалось оставить Дарси в неведении относительно пожеланий её матери. Миссис Беннет так и не набралась храбрости поговорить с ним самим, как и не смогла, к своему сожалению, убедить Элизабет сделать это за неё, но она с таким красноречием высказывала свои мысли всем и каждому, что слух скоро дошёл до доктора Марли, настоятеля меритонской церкви. Он некогда крестил Элизабет и заботился о ней, как о прихожанке, так что не смог сдержать удивления, когда к нему обратились с просьбой об официальном оглашении, и несколько раз подчёркнуто переспросил Дарси о том, к каким именно тот принадлежит приходам, для того, чтобы он мог вступить в переписку со своими собратьями. Это несколько удивило Дарси, и он обратился за разъяснениями к Элизабет, чтобы уточнить её предпочтения, так что она была вынуждена поделиться кое-какими подробностями своих бесед с матерью.

Она чувствовала себя жестоко униженной, но так как Дарси выразил полную готовность раздобыть обычную лицензию, и даже извинился за то, что отсрочка, необходимая, чтобы получить заверенные подписи, окажется не меньшей, чем та, которую могут вызвать сложности с получением лицензии специальной, на которую он, строго говоря, не имеет права, она с удовольствием обнаружила, что может уступить первенство сестре, одновременно избавив жениха от лишних хлопот и расходов (хотя он и заявил, что обзаведение любой лицензией не представляется ему слишком обременительным делом).

Она даже не удержалась, чтобы слегка не посмеяться по этому поводу после воскресной службы. Все возвращались домой ко второму завтраку, и они с Дарси немного отстали от остальных.

— Полагаю, есть некое утешение в том, что моим родителям придётся устраивать два свадебных завтрака вместо одного, — начала она. — Может, даже, раз они следуют один за другим, это вдохновит маму на некоторую экономию, хотя вряд ли — её же лишили удовольствия устроить приём для Лидии. Но вдруг ей удастся подать угощение, которой обойдётся хотя бы в половину стоимости лицензии? Можно ведь накрыть на стол... Дай-ка подумать... Ананасовый джем?⁽³⁾ Хотя, я слышала, по каким-то причинам из них джем не получается. Погоди, я попробую снова! Бисквитные тосты со свежеприготовленным мармеладом. Свиные котлеты, обваленные в пряностях, и к ним отварной язык. Что бы ещё... Утиные яйца, томлёные в черепаховом супе. Горы апельсинов. Ведра крепкого горячего шоколада. Кеджери⁽⁴⁾ с перепелиными яйцами и дельфиньим мясом. И, конечно, свадебный пирог! Не меньше трёх слоёв, начиненных фруктами и пропитанных самым лучшим французским коньяком. Вроде бы я дотянула до пятидесяти фунтов? Боюсь, тут я выставила себя в самом невыгодном свете: не могу придумать, чего бы ещё заказать такого экстравагантного, чтобы потратить столько денег. Думаю, стоит полистать модный журнал, чтобы сделать всё по правилам. Мне следовало бы прикинуть расходы прямо в уме, но я пока плохо знакома со счетами твоего бакалейщика. А ты что посоветуешь?

— На завтрак?

— Конечно.

— Получится очень сытное угощение. Вам придётся выкатывать гостей через дверь.

— Ты, насколько я помню, предпочитаешь стейк и кофе. С молоком, но без сахара.

Он улыбнулся:

— Не припоминаю, чтобы я об этом тебе говорил.

— Это то, что ты ел в прошлом году в Незерфилде.

— И ты до сих пор помнишь?

Она порозовела, и в оправдание себе сказала, что в последнее время, когда он стал так часто обедать в Лонгборне, её непрестанно допрашивали о его предпочтениях в еде.

— А если это были не мои предпочтения, а просто то, что подавали на стол?

— Ты меня никогда в этом не убедишь без особых доказательств. У мисс Бингли много разнообразных качеств...

Кэролайн Бингли, узнав о помолвке брата, заявила о своём намерении вернуться в Незерфилд, вероятно, для того, чтобы несколько оставшихся недель наслаждаться званием хозяйки поместья. Она прибыла за два вечера до того, явилась в Лонгборн на следующее утро и вела себя с Джейн с такой развязностью, а с Элизабет — с таким вновь обретённым раболепием, что оскорбила обоих.

— ... Но хозяйка она отменная. Знаешь ли ты, что в среду за обедом она предложила мне на выбор щуку и угря? А на десерт было бланманже! Я уверена, что никогда не рассказывала ей, что я люблю, а что касается вкусов семьи Бингли, то она разъясняла их Джейн в таких подробностях, что той едва ли удалось за час вставить три слова.

— Полагаю, мисс Беннет уделит должное внимание предпочтениям мисс Бингли, — сказал Дарси с серьёзным лицом.

Элизабет, которая, к своему восторгу, обнаружила, что, во-первых, её жених и старшая сестра гораздо более схожи, чем она полагала, и что, во-вторых, что эта схожесть породила взаимное уважение и зачатки будущей крепкой дружбы, не смогла удержаться от смеха, так что на некоторое время тема была забыта.

— Но мы отвлеклись. Я пыталась установить, какая еда тебе нравится. Если я ошиблась, ты мне должен так и сказать.

— Ты не ошиблась. Я действительно предпочитаю простые горячие блюда с лёгким соусом. Но вот относительно стоимости обычной лицензии я должен тебя поправить. Это пять фунтов, а не пятьдесят.

— А я слышала, что сто.

Он пожал плечами:

— Это просто залог.

— О! — воскликнула она, изображая светскую непринуждённость. — Просто залог. Тогда, конечно. Кто против одолжить на время сотню фунтов?

— И такой важной персоне, как епископ, не меньше.

— Сэр! А я-то верила, что вы питаете величайшее почтение к церкви!

— К церкви — само собой. Но вот к священникам... — Он склонил голову набок. — Вероятно, я провёл слишком много времени в обществе кандидатов на приходы, чтобы сохранить беспрекословное уважение ко всем членам этой корпорации.

Бросив взгляд вперёд, он выпустил её руку:

— Кажется, твоя мать тебя зовёт.

Действительно, миссис Беннет, обернувшись, подмигивала им. Элизабет неохотно покинула Дарси и присоединилась к матери, которая всю остальную дорогу до Лонгборна опиралась на её руку.

— Ну вот, — удовлетворённо сказала миссис Беннет, когда они оказались дома и Элизабет по её настоянию поднялась к ней в комнату, чтобы помочь с какой-то мелочью. — Никогда больше так не делай, Элизабет! Слава Богу, что я успела вмешаться!

Элизабет, которая не поняла, какой проступок она успела совершить, решила спросить об этом, пока они с матерью наедине, чтобы история снова не всплыла за обедом.

— Шла из церкви под руку с мистером Дарси, конечно! Это ужасно дурная примета. Если до свадьбы парочка выйдет из церкви вместе, свадьба никогда не случится!

Элизабет рассмеялась и, поддразнивая мать, заявила, что всё это пустое суеверие.

Миссис Беннет возразила, что это не так, и принялась пересказывать дошедшие до неё через третьи и четвёртые руки как раз такие печальные происшествия.

— Но, мэм, — сказала Элизабет, — что толку мне сейчас об этом напоминать? Беда уже случилась, и мистер Дарси внизу в гостиной.

Миссис Беннет воскликнула, что мистер Дарси вернулся из церкви вместе со всей их семьёй, что является существенной разницей. Хотя миссис Беннет не имела ничего против прогулок под руку и перешёптывания, на дорогах, окружающих церковь, такое было недопустимо.

* * *

Новизна помолвки скоро легко и непринуждённо сменилась привычкой и настоящей привязанностью. У них появились собственные обыкновения. Они гуляли по утрам в хорошую погоду и прятались в каком-нибудь тихом уголке Лонгборна в плохую; с большим или меньшим терпением переносили бесконечную череду визитов, карточных вечеров, обедов и уговоров потанцевать, без которых не обходится ни один сезон ухаживания.

Она, с отвагой, граничащей с наглостью, стала называть его по имени едва ли не сразу, как они объяснились и были помолвлены, и он был в таком восторге от её дерзости, что теперь ей было нелегко обращаться к нему иначе даже в обществе.

«Фицуильям» было довольно необычным именем, и, как он несколько неуверенно объяснил, им довольно редко пользовались. Его назвали в честь матушкиной семьи, и поскольку они образовывали большую часть его ныне живущей родни, обращение по имени только вносило путаницу. Так что для родни, друзей, деловых партнёров, слуг и арендаторов — для всех и всегда он был «мистером Дарси», и почти только для неё одной — «Фицуильямом». Она необыкновенно гордилась этим знаком близости.

Ещё до того, как определили день, было решено, что сразу после свадьбы они отправятся не прямо в Пемберли, а в Лондон. До Лондона было всего полдня, в то время как любой, даже самый отчаянный путешественник из Хартфордшира в Дербишир, был бы вынужден останавливаться на ночь на постоялых дворах.

В таких случаях невесте, прибыв в дом жениха, надлежало нанести визиты всем своим и своего нового мужа знакомым, и, как бы твёрдо Элизабет ни решила до поры об этом не думать, она не могла временами не беспокоиться, как её примут, и в припадках особого беспокойства — примут ли вообще.

Несмотря на обычную жизнерадостность, Элизабет не могла избавиться от этой тревоги. Она никак не могла забыть угрозы леди Кэтрин де Бёр, которая постаралась уничтожить в зародыше даже слух о том, что её племянник помолвлен с некоей мисс Беннет, и, не добившись цели, впала в ярость.

Она знала, что Дарси написал тётке, чтобы известить её о своём браке, и получил ответ. Это послание настолько вывело его из себя, что он наотрез отказался поделиться с ней его содержанием, сказав только, что ему с тёткой лучше некоторое время не общаться. Если он хотел таким образом пощадить её чувства, то заставил только волноваться, гадая, какие оскорбления обрушились на неё в письме, и насколько широко они успели распространиться.

Она так и не смогла заставить себя пожалеть о дерзостях, которые наговорила леди Кэтрин во время столкновения в саду, но не без неловкости сознавала, насколько нелепым выглядит её поведение: сначала заявить его тётке, что ей нет дела до его родни, не имеющей никакого касательства ни к ней, ни к её счастью, а затем ворваться в тот самый семейный круг, с чьим мнением она выразила намерение не считаться. Она смогла бы, чувствовала она, противостоять их недоброжелательности, но это не означало, что она желала подобного.

Она решилась поднять этот вопрос, когда они обговаривали празднование Рождества. После того как они, повинуясь чувству признательности, пригласили на Рождество Гардинеров, им пришлось позвать всех остальных Беннетов, лишившихся из-за них привычных гостей, а также Джейн и мистера Бингли, которые с радостью избавились от обязанности развлекать Филиппсов, и, в конце концов, самих почтенных дядюшку с тётушкой. Что касается последних, то Элизабет утешала себя тем, что они вряд ли загостятся, потому что миссис Филиппс слишком привыкла сама устраивать званые обеды, чтобы захотеть покинуть Меритон на время большее, чем потребуется, чтобы собрать достаточно сплетен о новом доме Элизабет.

— У тебя бывало столько гостей под Рождество? Или даже больше... — оборвала она себя, вспомнив, как он рассуждал об ограниченности сельского общества, и о том, как назвал семь или восемь человек, которых она встретила в Пемберли, «небольшой компанией».

Он улыбнулся:

— Бывало и больше, только не в Пемберли. В детстве дядя и матушка устраивали празднование Рождества по очереди, но после того как меня отправили в школу, завели обычай проводить это время года в Уэнтворт-Вудхаусе.⁽⁵⁾ У моего дяди всегда имелись тысячи замыслов, по поводу которых он хотел посоветоваться с друзьями, а мой отец не любил неформальные визиты в отсутствие хозяйки. Мильтону — то есть моему кузену Чарльзу, лорду Мильтону⁽⁶⁾, старшему брату полковника Фицуильяма, — как раз исполнилось семнадцать, когда меня отправили в Итон, и было решено, хотя и непонятно с чего, что он уже достаточно взрослый, чтобы сопровождать нас из Лондона в Йоркшир.

— И сколько вас набиралось?

— По меньшей мере с полдюжины. Мильтон, Джек, я, а ещё сыновья гостей и разные прихлебатели, которых мы были обязаны привести с собой.

— Какое достойное общество! Надеюсь, вы себя прилично вели?

— Ни в малейшей степени. Зато я выучился тасовать колоду и отсчитывать монеты, теснясь вчетвером на сиденье в карете, трясущейся по плохим дорогам. Как правило, хотя бы один титулованный юнец, вывалившись из кареты и придя в себя, обращался к отцу с просьбой оплатить его долги.

— А Пасху вы с полковником всегда проводите в Розингсе, — задумчиво сказала Элизабет. — Неужто твой дядя ни разу не снизошёл до визита туда? И тебя он тоже никогда не навещает? Не думаю, что Пемберли уступит какому-либо другому поместью, но ты вряд ли проводишь там больше полугода, и никогда не бываешь по праздникам.

Он снова улыбнулся:

— В Пемберли гости, действительно, бывают несколько реже, чем следовало бы. Я предпочитаю устраивать большие приёмы в Лондоне, где могу рассчитывать, что все мои гости под конец вечера отправятся восвояси. Конечно, мой дядя и кузены могут навещать Пемберли, когда пожелают, и обычно останавливаются на пару дней, когда бывают в этой части страны.

Она вернулась к вопросу, который её на самом деле занимал, пытаясь задать его так, чтобы это выглядело естественно:

— Так твой дядя никогда не бывает в Розингсе?

— Только не на Пасху. Он и тётя Кэтрин наносят друг другу визиты в Лондоне. Их хватает примерно на полчаса, после чего они начинают препираться. Так что дядя не гостит у неё регулярно. И потом, в Розингсе джентльмену особо нечем заняться.

— Так они не близки? Они очень схожи нравом?

Дарси, наклонив голову вбок, задумался:

— В некоторых отношениях — да. Достаточно сказать, что мой дед умер, когда оба были детьми, и что дядя привык, что к нему с восьмилетнего возраста официально обращаются «милорд». Он умён, наделён дипломатическим даром, и, по справедливости, высоко ценит собственное мнение. Тётя Кэтрин — старшая из его сестёр и никогда этого не забывает. Ей хотелось бы иметь больше влияния, чем он готов ей даровать.

— Понимаю. Думаю, мне вполне ясен его портрет. Умные молодые люди, которых сдерживают только их собственные суждения — это, в конце концов, довольно знакомая мне разновидность.

Он рассмеялся:

— Я вовсе не так схож с дядей, как тебе кажется. У меня нет и половины его возможностей. Но ты сможешь судить сама, когда с ним повстречаешься.

Наконец-то она могла спросить то, что ей действительно хотелось знать:

— И когда это будет? Чувствует ли он такое же глубокое нерасположение к нашему браку, как леди Кэтрин?

Дарси с лёгким смущением сказал, что поскольку у его дяди нет дочерей на выданье, нерасположению неоткуда взяться, но признал, что его дядя рассчитывал для него на лучшую партию.

Она так и подозревала, но поскольку было очевидно, как ему неловко про это говорить, со вспышкой беспокойства решила пока больше ничего не уточнять.

— Я не хочу вызывать раскол, — сказала Элизабет. — Хотя не смогу и не стану жалеть, если он уже произошёл. Я не готова окончательно сжигать мосты, так что со временем тебе придётся подсказать мне, что сделать, чтобы помириться.

* * *

Через несколько дней Дарси снова упомянул своего дядю, причём таким образом, что она заподозрила — он всё это время про него думал. Это стало для неё сюрпризом, но меньшим, чем сообщение, что в прошлом году Дарси собирался баллотироваться в парламент⁽⁷⁾.

— Дядя, во всяком случае, всегда этого хотел, и я не возражал, — сказал он. — Первый раз он завёл разговор через год или два после смерти отца, но у меня тогда было слишком много других обязательств, чтобы брать на себя дополнительную ответственность. А потом всё случая не представлялось, пока в прошлом году не объявили выборы. Я думал, что на это уйдёт всё лето, поэтому и отправил Джорджиану в Рэмсгейт — чтобы ей не пришлось постоянно скрываться от потока визитёров. Конечно, потом стало слишком рискованно привлекать к этому решению внимание.

— Значит, твой дядя будет не слишком рад тому, что ты обзавёлся таким зятем, как Уикхем, — мрачно заметила Элизабет.

— Лучше пусть будет под присмотром, чем устраивает пакости неизвестно где, — благоразумно, хоть и не сумев полностью подавить неприязнь, ответил Дарси. — Дядя не знает подробностей истории с Уикхемом, если Джек ему не рассказал, в чём я сильно сомневаюсь. Но мы не могли полностью скрыть от него, что я переменил намерения, потому что хотел избежать пристального внимания к Джорджиане. Потому я позволил создаться впечатлению, что отказался от выборов, не имея в доме хозяйки, чтобы как положено принимать гостей. Мне кажется, что теперь это можно использовать, чтобы завоевать дядю на свою сторону. Как ты думаешь, тебе понравится заниматься политикой?

Её удивление сменилось оторопью:

— Признаюсь, никогда об этом не думала. Не могу сказать, что совсем не разбираюсь, но... Мой дядя Гардинер любит следить за событиями. Думаю, ты слышал такого рода разговоры на Грейсчерч-стрит. Мне бывало любопытно, но боюсь, утренние газеты и толки за столом лондонского негоцианта исчерпывают мой опыт. Ты полагаешь, что это интересный способ проводить досуг?

— Может статься.

Она рассмеялась:

— Звучит не слишком обнадёживающе!

— Если повезёт, ты станешь свидетельницей того, как лучшие умы королевства обсуждают важнейшие и сложнейшие вопросы. Если не повезёт — увидишь, как джентльмен, налившись краской и повысив голос, досаждает своим соседям, растягивая на целую речь нечто, не представляющее ни для кого интереса, чтобы потом с полнейшим дружелюбием усесться с ними за стол.

— То есть по манерам это напоминает карточную игру по пенни за роббер, а по содержанию — беседы в клубах?

— Откуда ты знаешь, о чём джентльмены разговаривают в клубах?

— О, это просто. Достаточно открыть газету, чтобы прочесть, что мистер Такой-то, встретившись в прошлую среду в клубе с мистером Сяким-то, обсудили то-то и то-то, и теперь смиренно представляют итоги почтеннейшей публике. Леди поступают также, только что мы не пишем в газеты о новых рецептах пудингов. Подозреваю, в обоих случаях всему виной тщеславие: джентльмены получают удовольствие, демонстрируя всем свою смекалку, а леди — скрывая её.

Дарси рассмеялся:

— Твоё рассуждение не без изъяна. Если оба пола предпочитают, чтобы их успехи приписывали природному дару, а не целенаправленным усилиям, тогда получается, что джентльмен, который заявляет, что додумался до своего скромного мнения в клубе за портвейном, на самом деле извёл немало чернил и кофе, совершенствуя его в тиши своего кабинета.

— Сэр, зачем же выдавать тайны? Я-то думала, что джентльмены ведут себя между собой с ещё большой деликатностью, чем в смешанном обществе. Уж не намерен ли ты далее поведать мне, о чём на самом деле говорят джентльмены, когда дам нет поблизости?

— Вовсе нет. Это не стоит твоего внимания. В любом случае, — продолжил он, возвращаясь к теме, — если ты полагаешь, что интересуешься политикой достаточно, чтобы вытерпеть такие разговоры за собственным столом, — тут они обменялись улыбками, — то думаю, будет несложно убедить дядю — а если нет, то кузена, что от нас двоих им будет больше пользы, чем от меня одного.

— А если не интересуюсь?

— Тогда не будем и пытаться. Я не завишу от дяди, так что это мало что значит. Он может не одобрять моё поведение, сколько ему хочется, но мы будем поступать так, как хочется нам. Со временем он с этим примирится.

Она не смогла удержаться, чтобы не спросить с некоторой тревогой, не пострадают ли в результате его собственные амбиции.

— Нет. У меня достаточно и занятий, и влияния.

— В таком случае, — решила Элизабет, — не вижу беды в попытке.

1) Автор приурочила действие к 1813 году — году выхода "Гордости и предубеждения" из печати. Уже два года Соединенным королевством официально правит принц-регент. У власти — тори (конкретно — премьер-министр Роберт Дженкинсон, второй граф Ливерпуль) и еще пятнадцать лет будут тори (все тот же Ливерпуль). Виги, соответственно, в оппозиции. Артур Уэсли, пока еще маркиз Веллингтон, летом выиграл битву при Витории и вытесняет французов из Испании. Создана Шестая коалиция против Наполеона во главе с Россией и Пруссией (на английские деньги, как обычно), состоялась "Битва народов" под Лейпцигом и стал виден конец двадцатилетних европейских войн. Фоном идет промышленная революция, луддиты громят станки, радикалы мутят воду и требуют парламентской реформы.

Вернуться к тексту

2) Согласно «Акту лорда Хардвика о бракосочетании» 1753 года, законный брак требовал предварительного тройного оглашения в церкви (или двух церквях, если жених и невеста принадлежали к разным приходам) с интервалом в неделю. Если жениху или невесте ещё не исполнилось 21 года, требовалось согласие родителей и опекунов. В отличие от пресловутого «пусть скажет сейчас или молчит до конца своих дней», церковное право предполагало, что священник должен как-то узнать обо всех препятствиях к браку до венчания, и у людей должна быть возможность его уведомить. И, желательно для всех, в частном порядке. Чтобы проверить, действительно ли жених и невеста те, за кого себя выдают, являются совершеннолетними и не состоят в других браках, священник должен был списаться с тем приходом, где в последние три месяца жили жених или невеста, и получить подтверждение от своего коллеги (которому также предстояло сделать оглашения уже у себя). Свадьба должна была пройти до полудня (поэтому устраивали свадебный завтрак, а не ужин) в присутствии не менее, чем двух свидетелей. Обязательна была запись в приходскую книгу. За нарушение этих условий священнику полагалось до 14 лет ссылки в колонии, так что стимул был сильный. Вся эта суровость нужна была для того, чтобы максимально осложнить жизнь охотникам за приданым, двоеженцам и прочим сомнительным личностям, коих к середине XVIII века развелось немерено.

Обычная лицензия позволяла, избежав тройного оглашения, заключить брак в любой церкви определённой епархии, не выясняя предварительно, кто такие жених и невеста, потому что свидетели под присягой заранее ручались, что всё в порядке. Стоила очень приличных денег — 5 фунтов за саму лицензию плюс 100 фунтов залога в доказательство серьёзности намерений. Подписывалась епископом соответствующей епархии и оформлялась в Лондоне в коллегии церковных юристов Докторс-Коммонс. Там же имелись под заказ профессиональные свидетели, что влекло дополнительные расходы (см. «Записки Пиквикского клуба», женитьбу мистера Уэллера). Свадьба опять-таки должна была состояться до полудня.

Специальная лицензия позволяла венчаться когда угодно и где угодно, без всякого оглашения. Но стоила ещё дороже — более 20 гиней плюс гербовый сбор в 5 фунтов за бумагу. Круг лиц, которые имели на неё право, был очень ограничен. Фактически это были только титулованные особы, но при должных знакомствах и связях архиепископ Кентерберийский, который один имел право её выдавать, мог сделать исключение.

Специальные лицензии были большой редкостью. В 1730 г. их было выпущено шесть, в 1830 году — двадцать две, в то время как ежегодно выдавалось около 2700 обычных лицензий.

Поскольку английские законы на Шотландию не распространялись, возможен был ещё «брак убёгом/увозом» (elopement)— до деревушки Гретна-Грин на шотландской границе, где было достаточно в присутствии свидетеля, роль которого обычно исполнял деревенский кузнец, назвать себя мужем и женой. Никаких вопросов никто не задавал, согласия родителей и опекунов не требовал, главное — чтобы невесте уже исполнилось 12 (а жениху — 14). Именно на такой брак Уикхем подбивал Джорджиану и подбил Лидию. Считался ужасным пятном на репутации: жених аттестовал себя как охотник за приданым, невеста — как в лучшем случае легкомысленная дурочка.

Вернуться к тексту

3) Ананасы в Англии растили в теплицах, и они стоили безумных денег. Цена доходила до нескольких сотен фунтов, так что на званом обеде ананас могли поставить на стол как символ хозяйского богатства — есть его никто даже не собирался.

Вернуться к тексту

4) Кеджери — блюдо англо-индийской кухни из риса, отварной рыбы, отварных яиц и разных приправ.

Вернуться к тексту

5) Уэнтворт-Вудхаус — поместье в Южном Йоркшире, которые в конце 18 века унаследовали графы Фицуильямы, ставшие по этому случаю Уэнтворт-Фицульямами. В 1989 году было Фицуильямами продано, и после многочисленных перипетий попало в Национальный фонд, где было включено в список поместий исключительной исторической ценности. Сейчас главное здание находится на реставрации. И если вы думаете, что «Уэнтворт-Вудхаус» — это случайное совпадение, то это не совпадение.

Вернуться к тексту

6) Виконт Мильтон — "титул учтивости" или подчиненный титул для старшего сына графа Фицуильяма. В честь Мильтон-холла в Кембриджшире — родового гнезда Фицуильямов — см. Примечание 6 к главе 4.

Вернуться к тексту

7) До реформы 1832 года право направлять депутатов в Палату общин имели т.н. "боро" — поселения, получившие избирательное право в результате предшествующей бурной истории. На практике это означало, что новые промышленные центры представителей в парламенте не имели, а какая-нибудь захудалая деревня, в Средние века бывшая торговым городом — имела. Еще более практически, это означало, что крупные землевладельцы, такие, как Дарси, полностью контролировали избирателей в боро, находящихся на их землях (для таких боро было специальное название — "гнилое местечко"), поэтому дореформенный парламент состоял из младших сыновей, близкой и дальней родни и хороших знакомых таких землевладельцев, что, понятно, не исключало политического торга, сделок и необходимости ублажать немногочисленных избирателей. Политическая позиция была, как правило, семейной и наследственной. Существовали торийские аристократические кланы и вигские кланы. Дарси в этом фике принадлежит к вигскому клану Фицуильямов-Девонширов, и у него, конечно, есть собственное "гнилое местечко". Кимптон или Лэмбтон? А может, оба.

Вернуться к тексту