Город из серого камня (джен)

Минсар точно не знал, какого цвета глаза его Повелителя. Он лишь слышал короткий приказ: "Гляди мне в глаза!" — и встречался взглядом с черными холодными зрачками. Эти зрачки были первым, что он видел, и последним. А может, и вовсе единственным. Может, на свете и не существовало ничего, кроме этих зрачков. Может, сам свет и есть эти страшные глаза. Повелитель — почему Повелитель? Разве у него не было имени? — велел Минсару смотреть в них, и он смотрел, и сам не понимал, зачем смотрит... а потом ничего не происходило. Повелитель отворачивался и уходил, и Минсар снова и снова качал головой и склонялся над чертежами. И пролистывал назад страницы, испещренные собственными пометками, и ничего не понимал. Он не писал этого. И чертежей этих не чертил. Он открывал последний чертеж, который точно рисовал он сам, и чертил дальше, и с ужасом видел, что точь-в-точь повторяет другие, чужие чертежи, вышедшие будто бы из-под его руки... А потом Повелитель — да почему Повелитель-то? — снова приходил и велел смотреть ему в глаза, велел так, будто это было чем-то очень важным, и Минсар вглядывался в черные зрачки...

Каждый новый день был похож на предыдущий как две капли воды — да и как еще может быть в космосе? Вот только облик Повелителя будто шел рябью. Его лица Минсар не помнил. Минсар даже не думал, что когда-либо видел его: стоило ему попробовать представить Повелителя, перед глазами появлялись лишь холодные черные зрачки, а в ушах звучало негромкое "Гляди мне в глаза!", произнесенное словно хором сотни голосов и одним голосом одновременно. На "Диавоне" каждый арзак и менвит, казалось, был самим собой и кем-то еще.

Минсар и сам на "Диавоне" был будто бы не один. Будто бы совсем рядом с ним проверял работу двигателей, исправлял чертежи, бродил и просто дышал еще один он.

Тот Минсар думал, что знает, какого цвета глаза его Повелителя: в мире существовал только один цвет. Минсар встречался взглядом с черными зрачками и проваливался под зеленое стекло — а может, застревал, как бабочка в янтаре, в ограненном изумруде. Внутри изумруда все предметы окрашивались в зеленый — а разве были еще какие-нибудь цвета? Вроде бы у Повелителя были черные зрачки... — а линии заострялись, становились четче и прямее. Голова была ясная, руки — твердые, и чертежи выводились один за другим, и в зеленом тумане впереди уже вырисовывалась цель... А потом Повелитель приказывал Минсару поднять глаза, и он вновь вспоминал, что на свете существует черный. Но черный вспыхивал и гас, и вокруг снова вырастали изумрудные стены...

Чертежи и сама "Диавона" были всей жизнью того Минсара, его изумрудной целью. И ничего, кроме черноты в зрачках Повелителя, его не тревожило. Разве что в глазах постоянно двоилось, и ему казалось, что он видит то самого себя, то следующую за корабельным коком светлую тень... Немного более быструю, умелую, расторопную тень.

Одиноким на корабле был только Ильсор. Ни двойника, ни тени — ничего, только темные глаза, упрямо сжатые губы и негромкие скупые слова. Ильсора Минсар — каждый из них — недолюбливал. И не только потому, что в мире, где перед глазами все двоилось, слишком четкая, очерченная одинарными линиями фигура казалась неправильной и чужой. Для того Минсара, что находил на своем столе чужие чертежи, Ильсор был слишком неживым. Собранный, сосредоточенный, жесткий — он больше напоминал бездушную машину, чем живое существо. Для того же Минсара, что жил одной "Диавоной", Ильсор был слишком рассеянным. Движения были резкими, но чуть смазанными, спорыми, но небрежными — будто человек пытался подменить робота.

Минсар не знал точно, сколько в мире есть цветов, — великое множество или всего лишь два, изумрудный и черный. А Ильсор словно жил в двух мирах сразу — и для него любая планета была и многоцветной, и просто черно-зеленой. Минсар почему-то верил, что Ильсор, точно так же смотря в зрачки Повелителя, видел и его лицо. А еще "Диавону" и космос за ее бортом. Верил, что для Ильсора холодные глаза Повелителя тоже весь свет — и все-таки не единственное, что на нем существует.

Впрочем, жизнь Ильсора Минсара — обоих Минсаров — интересовала мало. Минсар бродил по кораблю и исправлял чертежи, и время для него измерялось встречами с Повелителем. Или с Повелителями?..

А потом в руки снова запутавшегося в своих чертежах Минсара из того, цветного мира попал зеленый камень. Изумруд. Точно такой же, в каком затерялся двойник... И двойники вдруг пропали.

Не стало провалов в памяти, потерянных чертежей и изумрудных стен. Дни стали отличаться друг от друга — выражениями лиц вокруг, движением света по стенам корабля, громкостью шума двигателей.

Менвитский гипноз — вот как Ильсор объяснил это Минсару. Порабощение воли. Менвит смотрел в глаза и отдавал мысленный приказ. Менвит велел чертить — и чертежи, выходившие из-под ведомой чужой волей руки, выходили аккуратнее и четче. Работа выполнялась быстрее и качественнее. Из живых существ получались послушные машины — а неживое всегда надежнее живого. Меньше спорит. Меньше думает. Ничего не хочет. Не задает вопросов. И раб не видел ничего, кроме цели и изумрудной темницы, и забывал, что за ее пределами существует цветной мир, шумят мысли, загадываются желания...

Ильсор чужую волю сбросил сам. Теперь сбросили ее и остальные: Минсар, корабельный кок. А всего и нужно-то было — взять в руки изумруд!

Минсар верил и не верил. Он покинул корабль — и увидел синее небо, зеленую траву и желтое солнце. Закрыл глаза — и вокруг выросла изумрудная темница... Открыл снова. Белые облака, красные цветы.

Но в Волшебной стране цветов было много, и Минсар собирался увидеть их все. Дорога из желтого кирпича бежала сквозь черные леса и поросшие красными цветами поля, обрывалась перед голубыми реками и появлялась вновь... А потом уперлась в ворота, где смешной человек в зеленых очках протягивал точно такие же всем гостям.

Перед Минсаром возвышался Изумрудный город — изумрудный от основания до шпиля главной башни замка. Зеленые блики на зеленых стеклах, зеленые цветы, зеленые лица. А где-то там, впереди, Минсара ждала задуманная Повелителем цель, и Минсар чувствовал, как мысли его проясняются, как руки становятся тверже, как весь он превращается в послушное орудие, механизм столь же совершенный, как их корабль, и осталось только дождаться приказа...

— Сними очки, Минсар.

Голос Ильсора был тихий и жесткий, и Минсар не мог ослушаться: так говорил Повелитель. В голове еще успела мелькнуть мысль, что у Повелителя зрачки были черные, а у Ильсора и они изумрудные, а значит... Минсар снял очки.

Минсар смотрел и видел дома из серого камня, потрескавшуюся серую плитку и желтое солнце, застрявшее между башнями когда-то белого замка. От дома к дому перебегали люди, глаз которых было не видно за зелеными очками. Эти люди видели изумрудный город: изумрудные стены, изумрудное небо, изумрудные лица. Перед ними стояли изумрудные цели, и они, запертые внутри созданного своей же волей изумруда, не видели даже черных зрачков... А Минсар был свободен. Повелитель приказал Минсару быть свободным.

Минсар шел по улицам безымянного серого города, и вряд ли во всей Волшебной стране было место волшебней.