Одинокий дом (гет)

Век людской обыкновенно намного короче, чем у домов, но и проживают его люди гораздо интереснее, деятельнее.

Человеку открыт весь мир. Он может ехать, куда хочет, встречаться, с кем хочет, делать, что душа пожелает. А у дома всего только и радостей, что за жильцами наблюдать...

И благо, если жильцы попадутся дружные — за склоками сварливых ведь смотреть, мягко говоря, то еще удовольствие.

Еще хорошо, если есть дети. Никто так не вносит разнообразие в жизнь, как они. Взрослые обыкновенно с годами лишь скучнее становятся, а вот дети — нет. Пока они дети, конечно.

Пока они маленькие, у них только и забот, что внести хаоса в жизнь семьи, а когда подрастают — так и вовсе не жизнь, а сплошные приключения начинаются. Поиски себя, драмы всякие, любовь обязательно. Сколько нервов они старшему поколению переводят — и сказать страшно. А ведь взрослым самим бы легче стало, вспомни они, каково детям приходится...

Только вот обычно как-то наоборот получается. Не взрослые детей понимать начинают, а дети — забывать, как это — быть ребенком.

Это не про капризы, конечно. Да и какие капризы могут себе позволить детишки фермеров или выходцы из бедных семей? Это про радость жизни, про любовь, про наивность и непосредственность.

Редко когда взрослый «солидный» человек в себе эти качества сохраняет. А если этого не происходит, то и наблюдать за ним неинтересно.

Он это давно понял. Какой смысл в наблюдениях за воблой сушеной, которая и слова лишнего-то не скажет, а если скажет, то сухо этак, будто одолжение делая? Верно, что никакого.

Нет, если кроме как смотреть на жильцов больше заняться нечем, то и жильцы должны быть подходящими. Если семья с детьми, то такая, чтобы детей было много, если пара, то... Нет, не обязательно молодая. Но такая, где сразу видно — тут жена с мужем живут душа в душу. Просто светятся от любви друг к другу.

Другие дома над ним посмеивались: «Ишь, как поднял-то планку, даром что пустуешь дай Бог упомнить сколько лет», — однако он точно знал, что на меньшее не согласен, а потому был готов ждать столько, сколько придется, лишь бы не терпеть абы кого под собственной крышей.

И все же собственные представления об идеальных хозяевах и желание непременно дождаться именно таких не мешали ему грустить время от времени. Уж больно долго ждать приходилось.

Кто же — Он? Молодой Месяц и еще пара домов, располагающихся поблизости, звали его мечтателем или бедолагой — по настроению. Счастливчики — уж им-то жаловаться на жильцов не приходилось. Сколько поколений Марри сменилось в Молодом Месяце? И пусть никто даже и не заикается о том, что про Марри уж точно не скажешь, что любить они умеют. Какие драмы у них разыгрывались! Да что там — разыгрываются. А какая трагедия произошла у доктора Бернли, что живет в Бернли-хаусе? Люди до сих пор о ней языками чешут, хотя лет сколько прошло... Да и Илзи, дочка доктора — загляденье! Да, его соседям грех жаловаться. Или его осуждать за излишнюю сентиментальность.

Люди, давая ему собственные прозвища, проявили чуть больше изобретательности, ну или чуть меньше. Это как посмотреть. Одни звали его Домом Фреда Клиффорда или Недостроенным Домом, другие — Разочарованным Домом. Ну а сам он себя — Домом Одиноким.

Когда-то желанное счастье было так близко... Когда его еще только строили, о любви между будущими его обитателями только что легенды не слагались. Однако зря, как оказалось — не даром же невеста тогда ни с того ни с сего с другим сбежала... Чужим людям, конечно, и горя мало, даже наоборот — им, как и некоторым домам, только дай повод языками помолоть. А вот жених места себе найти не мог и в конце концов аж в Америку укатил в поисках покоя.

А он, Дом, так и остался — никому не нужный, недостроенный, одинокий... И вот уже много лет ждущий, когда же появятся новые люди, чья любовь будет достойна того, чтобы за ней наблюдать.

Разочарованным домом прозвала его малышка Берд-Старр. Ох, как он завидовал Молодому Месяцу, когда она поселилась в нем... Ребенок, да такой необычный, как Эмили, на ферме, где уже много лет живут лишь две старые девы да чудак Джимми — это же замечательно! А Молодой Месяц только и знает, что ворчит. Слишком шумно ему стало, видите ли, консерватору старому. Десять лет жил в тишине и покое, а тут приехала эта сирота-племянница, и началось...

Что же... Ну в одном он точно был согласен — действительно «началось».

С приездом Эмили вся округа начала неотвратимо меняться. Видно, было в ней что-то такое — ни один человек не оставался прежним после знакомства с этой девочкой.

Ох, сколько всего Дом наслушался в первые месяцы ее жизни в Молодом Месяце. У нынешнего его положения было лишь одно преимущество — если кому-то хотелось найти чуток уединения, то шли прямиком к нему. Не то чтобы все, но посетителей хватало. Они знатно помогали ему коротать время, хоть это было и не то же самое, что настоящие жильцы. Чего только ни говорили о бедной девочке: и гордячка она, и странная, и старших не уважает. Даже язычницей кто-то пару раз прозывал. И чем больше говорили, тем сильнее ему хотелось познакомиться с этой Эмили.

Как ни странно, ей, оказалось, — тоже.

Дом всегда знал, что его пустота да недостроенность много пересудов вызывает, но никогда еще не был так этому обстоятельству рад, как в случае с Эмили. Услышав о маленьком, так и не достроенном домике, она непременно захотела посетить его — и посетила. А потом стала приходить все чаще и чаще.

Эта малышка, пожалуй, оказалась самым интересным человеком, что он знал. Во всяком случае, за последние несколько лет уж точно. Слухи не преувеличивали, она действительно была странной. Ну кто бы еще стал разговаривать с ветром, деревьями или домом, словно с разумными существами? Обычно люди предпочитали не верить в то, что кто-то еще, кроме них самих, может что-то в этом мире понимать, думать или чувствовать. А Эмили верила.

Не то чтобы она была сумасшедшей или дикаркой, которая, будучи не в состоянии общаться с себе подобными, ищет друзей среди неодушевленных предметов. Ее даже фантазеркой можно было назвать лишь с большой натяжкой. Просто Эмили видела больше других. Может, потому, что всю жизнь искала в мире радугу и ценила каждый ее отблеск, что удавалось поймать?

Они быстро подружились. Он знал, что стал для нее одним из любимых пристанищ, убежищем от невзгод и причалом для счастья. Она же стала для него дыханием юности, свежести и одухотворенности. Вроде бы не прикладывая к этому особых усилий, наполнила его жизнь так, как еще никому до нее не удавалось. Дом мог лишь пожелать ей того же.

Ему нравилось, что эта девочка любит природу, что она частенько приходит к нему, желая побыть в одиночестве, однако то, что Эмили бывает одна гораздо чаще, чем со сверстниками, его тревожило. Человеческие друзья ей нужны были тоже. Однако что-то там у нее не складывалось. Только вот дружила с какой-то девчонкой, Родой вроде, и вот уже снова одна. Не дело это... Прекрасно знающий, каково это — быть одиноким, Дом переживал за нее настолько, насколько это было возможно для дома, а потому очень обрадовался, когда в один прекрасный день Эмили вдруг пришла не одна.

Компанию ей составляли смуглый черноволосый мальчик и девочка — та самая Илзи из Бернли-хауса.

Если что и могло обрадовать его еще больше, чем сам факт, что у Эмили появились друзья, так это то, что среди них затесалась Илзи Бернли. Более занимательной девчушки свет еще не видывал. Даже малышка Берд-Старр на ее фоне ему более скучной казалась.

Илзи, которая, должно быть, в детстве писанного ангелочка напоминала: белокожая, белокурая, красотой не обделенная, сейчас больше на бродяжку какую походила: вечно встрепанные волосы до плеч обрезаны, одежда выгорела да выцвела, а уж поведение ее... Характером Илзи Бернли уж точно обладала далеко не ангельским, да и за воспитанием девочки никто не следил — мать семейства умерла давно, а отец плевать хотел на дочку.

Будь Эмили помягче да поробче, они как пить дать рассорились бы на первой же неделе общения, но тут повезло — по упертости да по терпеливости (или ее отсутствию) эти две леди друг друга стоили. Они ссорились, мирились и снова ссорились, но после даже самых тяжелых размолвок дружба между ними лишь крепче становилась.

Мальчик, Тедди Кент, даже несколько терялся на их фоне. Сначала... Однако постепенно именно он занимал все больше места в жизни Эмили Берд-Старр.

Дом заметил это еще тогда, когда сама Эмили ничего даже не подозревала. А заметив, начал потихоньку мечтать о том, что через несколько лет, возможно, именно эти двое станут той самой, не чающей в друг друге души парой, что наконец окончательно разрушит его одиночество.

Не сложилось. Сначала они учиться уехали, а после и вовсе разлетелись в разные стороны... Из той компании молодежи, что столь часто раньше собиралась у него на крылечке или даже тайком пролезала внутрь, вновь осталась одна Эмили.

Он думал, она будет скучать, даже тосковать по друзьям, но она почему-то не спешила это делать. Может, юность брала свое, а может... Может, она уже не столь часто приходила к нему, чтобы он мог знать, что происходит в ее жизни.

В те дни, когда Дом видел ее, Эмили казалась вполне счастливой. Лишь иногда ему чудилась какая-то тень, поселившаяся в ее всегда сияющих, словно звезды, глазах.

Молодой Месяц, такой старый и исключительно солидный дом, всегда шел на контакт неохотно, а потому про несчастье, произошедшее с его обитателями, он узнал по чистой случайности.

Еще один из располагающихся в относительной близости домов — Пижмовый пятачок (хотя какой дом, его и хижиной-то сложно было назвать), тоже обыкновенно предпочитал отмалчиваться. Правда, делал он это скорее из необходимости, чем по природной необщительности — несмотря на то, что люди в нем жили, состояние бедолаги было удручающим. Когда он пытался вставить в бесконечные беседы соседей хоть слово, его просто не было слышно за шумом, издаваемым различными калитками-половицами и другими вещами, требующими неотложного ремонта.

Но в тот день даже жуткий скрип флюгера на ветру не смог заглушить тревогу за «ту девочку из Молодого Месяца», что прозвучала в вопросе о том, как Эмили поживает сейчас.

Ответ Молодого Месяца: «Она болеет», — прозвучал настолько более сухо, чем обычно, что он сразу понял — все очень, очень плохо...

* * *

Безрадостно прошла осень, кончилась зима, что тянулась в этом году еще мучительнее, чем всегда, подошла к концу нежная, словно невеста, весна, обласкавшая замершую было природу, наступило лето.

Одинокому дому казалось, что за прошедшие девять месяцев, в которые Эмили его не навещала, он обветшал настолько, что может так новых хозяев и не дождаться. Развалится, пока они найдутся.

Он тосковал. Если не считать малышки Берд-Старр, посетители в последние годы приходить почти перестали, наверное, предпочитая более живописные места, чем маленький недостроенный домик, окруженный столь же маленьким садом. Птичка, которая какое-то время служила утешением и развлечением, сломала крылышко и больше летать не могла. Наблюдать было не за кем, беседовать не с кем, Молодой Месяц молчал, а с Бернли-Хаусом нормального разговора не выходило никогда — уж больно разными они были. Предоставленный сам себе, Дом мог лишь думать. И если раньше ему все больше о хорошем мечталось, то сейчас сомнения да страхи под крышу один за другим влезали.

Надо бы отвлечься — но не на что. То за одно волнуется, то за другое.

Никогда еще Молодой Месяц не замолкал на столь долгое время. Избегать общения с соседями, которые за неимением более занимательных тем для разговоров бесконечно обсуждали своих жильцов или то, что поведали им еще какие-то близстоящие дома, даже смерть прежнего хозяина его не заставила. Теперь же тот словно забыл об этом занятии, обратив все внимание внутрь себя. И после того даже, как опасность для жизни Эмили миновала, он радоваться почему-то не торопился.

А Одинокий дом обрадовался. Одной тревогой меньше, да и жизнь с выздоровлением его маленькой подружки сразу как-то веселее стала, хоть он так пока ее и не видел.

Недели не прошло с того дня, как Эмили совсем поправилась, как она уже умудрилась вновь переполошить все свое семейство, да половину округи в придачу, но на этот раз не по столь трагическому поводу, как пребывание на грани жизни и смерти. Она собралась замуж. За своего старинного друга.

Проведав об этом, Дом долго не мог поверить в такое счастье. Неужели все-таки сбудется его давняя мечта? Неужели не придется ждать еще десяток-другой лет?

Они появились у его порога в первых числах июня. Эмили, все еще выглядящая изможденно после болезни, но сияющая, как утренняя звезда, и Дин Прист.

Заполонившие все вокруг елочки задорно шумели, подкрашенные закатом облака, почти касающиеся его крыши, стойко сопротивлялись попыткам робкого ветерка унести их куда-то за горизонт, а он сам все пытался понять — неужто правда то, что заговоривший вдруг Молодой Месяц сегодня поведал? Неужто действительно его кто-то из Блэр-Уотера купил?

Негромкие, но звенящие от счастья голоса пробивались сквозь заслон из буйно цветущей растительности. Его давно никто не посещал, и в ожидании гостей Дом тут же позабыл о неверных слухах о своих новых хозяевах и замер, прислушиваясь. На мгновение стало совсем тихо, ему слышно было даже, как тихонько поскрипывает совсем осевшее за эту зиму крылечко, а потом на поросшей травой подъездной дорожке показались Эмили и Дин.

До этого дня он Кривобока Приста всего раз видел. Тот не часто в Блэр-Уотер нос казал — все больше по миру ездил, однако не узнать Дина было невозможно. Хотя бы по тому, что одно его плечо как было выше другого, так и оставалось. Ну и физиономии такой бледной, аристократичной, да с отливающими рыжиной волосами ни у кого другого в округе не сыскать было.

О нем говорили, что «Дин Прист слишком много знает», и что «никто знать не знает, что там у него на уме», а теперь еще и шептались, что «на молодой жениться захотел». Дом все это не раз слышал. О странных людях ведь чаще гораздо болтают. Интереснее это и людям, и домам. А в первый раз когда увидеть Дина довелось, он решил, что того может и не зря чудаком считают, но это смотря среди кого. С Эмили они друг другу под стать были. Дружили сколько лет. Ну а теперь еще вот раз — и пожениться решили. Почему-то он не подумал о том, что у Эмили кроме Тедди и другие старые друзья имеются...

Узнай он об этом раньше, Дом непременно решил бы, что объяснить происходящее можно лишь одиночеством, или благодарностью пополам с жалостью, ведь не может так быть, чтобы Эмили другого кого полюбила. У нее же был Тедди...

Однако сейчас, наблюдая на ней, он видел такое искреннее, лучистое счастье, что подобные догадки казались неуместными. Должно быть, он ошибался или же что-то в сердечке девочки изменилось.

Смеясь, она пролетела по саду и, обернувшись, взглянула на жениха с таким восторженным выражением, что тот в ответ и сам засиял еще ярче, хотя, казалось, что выглядеть радостнее он уже просто не может.

А потом они сделали и вовсе уж фантастическую вещь — аккуратно поднявшись на крылечко, вдруг вставили маленький, давно забытый им ключ в замочную скважину и... вошли внутрь.

* * *

То было самое чудесное мгновение за последние двадцать лет. Дом весь трепетал от восторга и почти не слышал, о чем говорили... гости? Или уже хозяева? Одно он знал точно — обычными посетителями эти двое не были.

Визит не продлился долго, но с того вечера они стали приходить почти ежедневно.

Вскоре нанятые Дином работники обили его досками, починили покосившееся крыльцо и, главное, освободили забитые досками окна. Теперь Дом чувствовал, что наконец может дышать свободно. Он уже и забыл, как мешали ему эти проклятые деревяшки.

Постепенно и комнаты внутри него приобретали отделку. Пожалуй, Дом мог бы с уверенностью утверждать, что она у него в разы более необычная и красивая, чем у любого из соседей. Дин и Эмили предпочитали делать все, что могли, своими руками и на свой вкус и лад, совершенно не слушая советов, которые щедро раздавали им родные и друзья.

Дом не верил своему счастью. Совсем недавно ещё боящийся вконец развалиться, так и не дождавшись жильцов, теперь он сиял от тех любви и заботы, что были вложены в его отделку, и горделиво подставлял солнцу блестящие окна, из которых выглядывали любопытные комодики- буфеты, да гладкую черепицу крыши.

На полу в каждой комнате разлеглись по-королевски роскошные ковры, привезенные женихом из его путешествий, а в углу самой большой из них встал массивный письменный стол, над которым повесили симпатичный портрет какой-то пожилой леди.

А еще по его коридорам теперь бегала кошка. Кошка! А вернее — кот... Огромный и пушистый-пушистый. Это был Майк — любимец Эмили, которого она всегда брала с собой, когда приходила навещать Дом.

Всё складывалось настолько прекрасно, насколько вообще могло быть. Он еще сильнее привязался к старой подруге, искренне полюбил Дина Приста и больше не представлял жизни без Майка.

Однако иногда, вечерами, когда дневной свет больше не рассеивал их, его посещали призраки давно минувшего. Особенно один-единственный призрак.

Много лет назад, одним вечером, когда вдруг полил нежданный и резкий дождь, двое подростков — Эмили из Молодого Месяца и Тедди Кент из Пижмового Пяточка — вместо того, чтобы разойтись по домам, как-то ухитрились пробраться в него.

И пока дождь в компании с присоединившимся к нему ветром бушевали снаружи, они тихонько сидели рядом с робким огоньком в камине, что сумел разжечь Тедди, и мечтали.

То были обыкновенные юношеские мечтания: поехать в среднюю школу в Шрусбери, получить признание родных, прославиться... Жить в этом доме вдвоем и вдохновлять друг друга: Эмили Тедди — на новые картины, а Тедди Эмили — на ее стихи и рассказы. Но что-то было в них настолько трогательное, невинное и в то же время нежное и горячее, что Дом раз и навсегда поверил в то, что у этих двоих все получится. Что они смогут добиться всего, чего пожелают, и что обязательно будут «жить вместе». Когда вырастут.

Он все ещё не мог поверить, что это не так...

Возможно, именно из-за того, что слишком часто ему словно наяву виделся тот вечер, Дом начал вдруг замечать маленькие нестыковки в той картине домашнего уюта, что так старательно выстраивали его новые обитатели.

То действительно были сущие мелочи: лёгкий вздох Эмили, ее неуверенный взгляд на жениха, проскальзывающие иногда в глазах Дина отблески печали, тут же сменяемые каким-то странным упрямством, яркая, открытая любовь Эмили... направленная на Дом, а не на будущего мужа...

А ещё Эмили больше не писала. Совсем. Хотя, судя по рассказам Молодого Месяца, раньше и дня не могла прожить без того, чтобы на бумаге свои впечатления не выплеснуть.

Все это неумолимо заставляло Дом усомниться в том, что прав он был, когда решил, что всё-таки связывает Эмили с Дином что-то, кроме дружеских чувств.

Сбывшиеся надежды сыграли с ним злую шутку. Окрыленный самим фактом того, что у него появились хозяева, что он больше не будет одиноким, Дом перестал думать о чем-либо другом. Увлекся ремонтом, новой мебелью и проглядел несчастье, что обосновалось под самой крышей.

Стряслось что-то с девочкой. Иначе ни за что бы она на шаг такой не решилась. Не из тех Эмили Берд-Старр, кто под венец без любви идет. А с Дином они друзья только. Во всяком случае, для нее так всегда было, да и осталось, как видно...

И Молодой Месяц наверняка знает об этом. Он ведь в начале только ворчал на племянницу хозяек, а потом прикипел к сиротке. И тайны ее ему как никому другому теперь ведомы. Только знать-то он знает, а вот сказать кому-то — не скажет... Ну вот и молчит, видимо. От безысходности.

С Марри отродясь спорить бесполезно было. А Эмили по крови хоть и на половину лишь Марри, своих предков всегда достойна была. Вбив себе в голову что-то, ни за что не отступит.

Ни семья невесты, ни семья жениха намечающимся союзом довольны не были. Когда строили его еще только, Дом, кажется, слышал что-то. Вроде как эти два семейства давно недолюбливают друг друга... И хотя Марри себя выше считали, чтобы до злословия опускаться, а Присты, столь же важными птицами себя считающие, в том их примеру следовали, гадостей было немало сказано. В конце концов, не дело юной девушке за человека раза в два старше выходить, да и богатое наследство немолодого дядюшки не каждый день из-под носа уплывает...

Они все, наверное, только рады бы были, если бы эта помолвка вдруг оказалась расторгнута. Даже самой Эмили это лишь на пользу бы пошло — видно же, что ее саму она уже тяготит... Только не судьба. Не станет Эмили ничего расторгать. Гордым Марри не к лицу отказываться от взятых на себя обязательств. А ещё она просто не сможет так обмануть друга. Дин-то ее действительно любит.

Дом не знал даже, радоваться данному объстоятельству или печалиться... Ему не хотелось вновь одному оставаться, но и хозяева новые, при открывшихся объстоятельствах, больше такими идеальными не казались. Он любил их, но вот они... Неужели так в жизни и происходит, и с любовью везет далеко не всем? Неужели то, чего он так ждал, — просто несбыточно?

Однажды, Дин тогда в отъезде был, Эмили зашла к нему и, закончив какие-то дела, устроилась в кресле отдохнуть. Только заснула и почти сразу же подскочила, как на пружине. Он даже испугался за нее — глаза у девушки совершенно дикие были, да и побледнела она почти до синевы.

— Тедди... — произнесенное срывающимся шепотом, было последнее, что он от нее в тот день услышал.

А потом случилось это. Она разорвала помолвку с Дином.

Они не поссорились, но сцена вышла настолько тяжелой, что, кажется, Дом предпочел бы именно этот вариант. Зато он узнал, что же случилось тем вечером. Вот уж и правда. Жизнь стала интереснее. Гораздо.

Эмили оказалась еще более странной, чем о ней болтали. Только так можно было объяснить то, что иногда, вернее — крайне редко, у нее случались... ну вроде как видения. И в этот раз она видела Тедди. И не только видела, но, похоже, еще и жизнь ему каким-то образом спасла. А еще поняла, что просто не сможет выкинуть его из сердца. Выйти замуж за Дина — сможет, а забыть Тедди — нет.

Дин ее отпустил. Сказал, что делить сердце Эмили с кем-то ещё не готов.

А уже уходя, вдруг кое-что добавил. Поведал уже бывшей невесте то, что для Дома наконец-таки расставило все на свои места.

Год назад Эмили написала книгу и показала ее ему, как эксперту в этой области. И беззаветно поверила, когда он сказал, что в той нет ничего действительно стоящего. С писательством для нее теперь было покончено, книга оказалась сожжена, а несчастливое стечение обстоятельств докончило остальное.

Эмили совсем одна осталась и, наверное, с радостью к Дину кинулась. Старый друг ведь, рядом всегда, в отличие от остальных, любит ее...

А Дин и рад воспользоваться этим был. Счастлив просто. И так же счастлив забыть о том, что зиждилось-то все его счастье на большом обмане...

Теперь Эмили его бросала. И Дин знал, что если пожелает, то сможет удержать ее или заставить всю жизнь считать себя виноватой в этом разрыве, что точно сделало ты ее несчастной, однако он выбрал другой путь и освободил. Правдой.

Он ревновал ее к ее рассказам, а потому соврал. Ее книга была хороша, очень хороша. Не без погрешностей, конечно, но весьма стоящая...

Оказалось — Эмили ее сожгла.

Когда Дом мечтал о драмах, то как-то не думал, что вот так вот будет. А ещё Дом не предполагал, что после первой же из них вновь останется в одиночестве.

Дин уехал сразу после той истории, Эмили больше ни разу так и не зашла, только служанку прислала, чтобы та забрала из домика все ее вещи, а он так и стоял, подставляя дождю и ветру свою новенькую сверкающую черепицу и зияя пугающе жилым убранством пустых комнат.

Он и правда превратился в Разочарованный дом. А еще перестал быть «мечтателем». Какой смысл грезить о том, что все равно не сбудется?

Жизнь вдруг стала такой же пустой и холодной, как и его камин, а раньше приводивший его в такой восторг ремонт казался теперь Дому карой небесной. Починенное крыльцо, обитые деревом стены, исправная крыша лишь продлят его муки, ничего более. Уж лучше бы он тогда развалился...

Лето сменилось осенью, осень — зимой, зима — весной, а та — снова летом. Дни шли один за другим. Их бесконечно тянущаяся вереница никак не откладывалась у него в памяти. Дом все так же стоял, окружённый маленьким диким садиком, и отрешённо смотрел, как года сменяли друг друга.

Это у людей они бывают наполнены тысячами различных событий, грустных и смешных, радостных и трагичных, а доля домов — лишь бесконечное созерцание. Если повезет — хозяев, если нет — природы.

Он перестал ждать, перестал надеяться, перестал мечтать о несбыточном. Так почему же, снова едва заслышав лёгкую поступь шагов у самой калитки, услышав негромкие счастливые голоса, увидев Эмили, он позабыл обо всем этом? Почему мгновенно потянулся к той, что так надолго его бросила? Почему поверил, что на этот раз все пойдет по-другому?

Может, потому, что теперь рядом с ней снова был ее Тедди?

* * *

Дом всегда с нетерпением ждал лета. Оно было тем временем, когда он по-настоящему жил.

Летом приезжали хозяева и их друзья, летом он наполнялся людским смехом, свежим воздухом, теплом и солнечным светом. Летом под его крышей жила любовь.

Наверное, стоило простоять в пустоте да одиночестве двадцать лет, чтобы ее дождаться.

То была настоящая любовь с нежными взглядами, улыбками и искрящимся счастьем.

Не было ни скрытой тревоги, ни легкой неуверенности, ни грусти. Только глубокое всеобъемлющее счастье. И вспоминая о том, чем присутствие подобных признаков обернулось в прошлом, Дом радовался тому, что жизнь его жильцов течет размеренно и мирно. Без драм и скандалов. Ему и так было интересно за ними наблюдать. Особенно когда приезжали Илзи с мужем или Дин, каждый раз обязательно привозивший с собой целую критическую статью на одну из новых работ Эмили. Или тогда, когда Эмили и Тедди вечерами садились у камина и мечтали. Как в прежние дни...

Дом больше не был ни разочарованным, ни одиноким. Его не звали теперь недостроенным или Домом Фреда Клиффорда. Он превратился в Приют Грез и с гордостью носил это имя.