Лауреат международных конкурсов (джен)

Мистер и миссис Дурсль проживали в доме номер четыре по Тисовой улице и всегда с гордостью заявляли, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди. Уж от кого-кого, а от них никак нельзя было ожидать, чтобы они доставляли какие-то неудобства обществу или как-то мешали окружающим.

Мистер Дурсль возглавлял музыкальный коллектив под названием «Битломагия», который специализировался на исполнении каверов на песни набирающей популярность группы "Beatles" в различных питейных заведениях западного Лондона. Это был полный мужчина с необычайно широкими ладонями и чрезвычайно короткими пальцами, который играл на гитаре.

Что же касается миссис Дурсль, она была тощей арфисткой с шеей почти вдвое длиннее, чем положено при ее профессии. До рождения ребенка она выступала в составе молодежного оркестра, но памятуя о том, что у арфисток одна из самых длинных продолжительностей жизни, решила растянуть декретный отпуск на десять лет.

Семья Дурслей имела все, чего только можно пожелать. Но был у них и один секрет. Дурсли даже представить себе не могли, что с ними будет, если выплывет правда о настоящих родителях их племянника, которого они растили как родного.

Но как это часто бывает в английских детективах, правда рано или поздно выплыла наружу. На этот раз в лице похожего на моряка дальнего плавания хранителя ключей одного крайне специфического шотландского замка.

— Вы что, никогда ему ничего не говорили, да? Никогда не говорили, что в том письме было, которое Дамблдор написал? Я ж сам там был, у дома вашего, этими вот глазами видел, как Дамблдор письмо в одеяло положил! А вы, выходит, за столько лет ему так и не рассказали ничего, прятали все от него, да?

— Прятали от меня что? — поспешно поинтересовался Гарри.

— ПРЕКРАТИТЕ! Я ВАМ ЗАПРЕЩАЮ! — закричал покрасневший дядя Вернон.

Тетя Петунья глубоко вдохнула воздух с таким видом, словно ужасно боялась того, что последует за этими словами.

— Ты волынщик, Гарри.

В доме воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь отдаленным шумом моря в контроктаве и приглушенным свистом ветра в ре минор.

— Я кто? — Гарри почувствовал, что у него отвисла нижняя челюсть.

— Ну, ясное дело кто — волынщик ты. — Хагрид сел обратно на софу, которая протяжно застонала и просела еще ниже. — И еще какой! А будешь еще лучше… когда немного… э-э… подучишься, да. Кем ты еще мог быть, с такими-то родителями? И вообще пора тебе письмо свое прочитать.

Гарри протянул руку и в ней оказался конверт со скрипичным ключом, на котором изумрудными чернилами было написано, что данное письмо адресовано мистеру Поттеру, который живет в хижине, расположенной на скале посреди моря, и не умеет петь. Гарри вскрыл конверт, вытащил письмо и прочитал:

«ШОТЛАНДСКАЯ ГОРНАЯ КОНСЕРВАТОРИЯ «ХОГВАРТС»

Гарри вдруг понял, что сидит с открытым ртом, и быстро захлопнул его.

В этот момент из тени вышел дядя Вернон. Лицо его все еще было пепельно-серым от страха, но на нем отчетливо читалась злость.

— Он никуда не поедет, — сказал дядя Вернон.

Хагрид хмыкнул.

— Знаешь, хотел бы я посмотреть, как такой храбрый лабух, как ты, его остановит…

— Кто? — с интересом переспросил Гарри.

— Лабух, — пояснил Хагрид. — Так мы называем всех, кто лабает всякие песенки по барам и ресторанам всяким. Да, не повезло тебе… ну, в том плане, что хуже лабухов, чем эти, я в жизни не видал.

— Мы музыкальная семья! — взорвался дядя Вернон. — В шестом поколении! Фортепиано, виолончель, арфа. А мой прадед и вовсе был дирижером! Когда мы взяли Гарри в свой дом, мы поклялись, что положим конец всей этой ерунде, что мы вытравим и выбьем из него всю эту ненормальную чушь! Мы дали ему классическое музыкальное образование по классу скрипки! Тоже мне волынщик! Это больные люди, которые не дают жить окружающим!

— Так вы знали? — недоверчиво спросил Гарри. — Вы знали, что я… что я волынщик?

— Знали ли мы?! — внезапно взвизгнула тетя Петунья. — Знали ли мы? Да, конечно, знали! Как мы могли не знать, когда мы знали, кем была моя чертова сестрица! Как мы могли не знать, когда дом наших родителей трижды поджигали только в первое лето после ее поступления? Как мы могли не знать, если у нас сбежало двое собак, ушло четверо кошек и повесился один хомячок!

— Послушай меня, мальчик, — прорычал дядя Вернон. — Я допускаю, что ты немного странный музыкант, хотя, возможно, тебе просто надо перейти в клавишные. Твои родители действительно были волынщиками, но, как мне кажется, без них мир стал спокойнее. Они сами напросились на то, что получили, только и делали, что репетировали по ночам и следовало ожидать, что они плохо кончат…

Не успел он договорить, как Хагрид спрыгнул с софы, вытащил из кармана потрепанный футляр и наставил на дядю Вернона, словно шпагу.

Вернон сглотнул.

— Гобой? — нервно спросил он.

— Гобой, — мрачно подтвердил Хагрид.

В музыкальной среде всегда креативно относились к использованию чехлов из-под инструментов.

Например, в футляре из-под контрабаса можно было тайно провезти человека. Сумка для барабана хорошо подходила для походов на спорт. А кожаный кейс из-под валторны выглядел идеальным вариантом для приятной и ни к чему не обязывающей поездки на природу.

С гобоем ситуация была несколько иной.

Все владельцы гобоев избивали футлярами людей. Конечно, возможно, некоторые делали это мысленно. Но иррациональное, ничем не объяснимое желание врезать жестким футляром из-под гобоя по загривку оппонента, обычно возникающее где-то между первым неудачным уроком в музыкальной школе и допросом во дворе, а, что же он несет, было столь же естественным, сколь и любовь басистов к пьяным дракам на гастролях в прибрежных городах.

Вот и сейчас, Хагрид, пусть и отлученный от волынки, но нисколько не утративший боевого духа, достал из-за пазухи свою карающую длань правосудия в переносном музыкальном формате.

Исход спора был предрешен.

— Ты станешь лауреатом международных конкурсов, — авторитетно заявил Хагрид чуть позже, приподнимая полы килта, чтобы подтолкнуть лодку к Гарри. — Когда подучишься, конечно.