Птица на ветру (гет)

Старые мосты еще могут пригодиться. Лучше сжечь старые грабли.

В мире Милли Винсент олицетворял собой нечто незыблемое, как вековые дубы в парке или дольмены, разбросанные по полям ее родины. Каждое утро солнце вставало на востоке, зимой исландское имение Креббов непременно тонуло в пушистом облаке искрящегося снега, а кузен из года в год толстел, хамил ее подругам, разговаривал с набитым ртом и совершал ту или иную глупость поистине чудовищного размаха. Поэтому, когда он неожиданно заявился в начале мая, чтобы пригласить Миллисент на собственные похороны, ей хватило выдержки ядовито отметить, что горбатого не исправит даже могила — стучать в дверь он так и не научился — и только потом расплакаться.

Миллисент не могла похвастаться богатым опытом общения с призраками. Из школьной программы смутно припоминались зловещие трактаты о не нашедших успокоения душах, глубоко несчастных при жизни, из историй, которыми принято было делиться в первые ночи в Хогвартсе — передаваемые из поколения в поколение драмы с непременным упоминанием казней, разбитых сердец, похищенных младенцев и посмертных проклятий. С привидениями замка Милли встреч никогда не искала, а они проплывали мимо с видом надменным и презрительным, навсегда отмеченные несмываемой печатью той стороны и не питающие никаких иллюзий относительно никому не нужной испуганной девочки в чересчур широкой для нее мантии, на которой моль еще не успела окончательно изуродовать фамильные гербы.

Проститься удалось лишь с Креббом-старшим, широкоплечим черноволосым мужчиной с жестким колючим взглядом. При жизни Милли его боялась, сейчас же чувствовала непонятную смесь жалости и облегчения. Хотя мистер Кребб и приходился девушке родным дядей, он совсем не был похож на свою сестру — миловидную искательницу приключений с горящими глазами и согревающей улыбкой. Когда Ирма уехала, она поручила брату свою девятилетнюю дочь, и тот тут же поспешил от нее избавиться: большую часть года девочка проводила в школе, каникулы — в принадлежавшем семье домике в Исландии, где единственной ее компанией оставалась сварливая кухарка с изрядной примесью крови карг. Днем старуха слушала волшебное радио и вязала, вечерами позволяла себе стаканчик наливки и предавалась воспоминаниям, заменявшим Милли сказки. Креббы бывали в старом доме наездами: обычно Аделаида без предупреждения вываливалась из камина, рассыпая вокруг себя золу, и принималась ругаться с прислугой — дело, в котором она не знала себе равных. Дождливое майское утро не стало исключением — подарив племяннице мрачный взгляд, она кивком головы велела ей собираться и спустилась в погреб, откуда уже через минуту раздался вопль праведного возмущения — не иначе, как недостача колбас и сыров больше не могла не бросаться в глаза. Над волшебницей, как и над ее сыном, обстоятельства, похоже, не были властны.

Когда Милли обнаружила, что привидение кузена не видит даже его родная мать, она почувствовала себя не в своей тарелке. Пока Винсент не желал предоставлять ей каких-либо вразумительных объяснений и лишь молчаливой тенью витал за плечом, девушка не могла отделаться от неприятного впечатления надвигающегося безумия. Миссис Кребб лишь бросила мимоходом, что ее сын погиб по воле случая во время битвы, ненамного опередив своего отца, а в остальное время с талантом примадонны печально улыбалась Нарциссе Малфой. Из пересудов древних, как старые паучихи, тетушек, Миллисент узнала, что хотя семья Нарциссы и предстанет перед судом в качестве обвиняемых, в последний момент они перешли на сторону победителей и находятся на особом счету. Винсент, это Милли знала точно, был другом сына Нарциссы, и миссис Кребб отчаянно надеялась, что он станет свидетельствовать в их пользу.

На этих похоронах не было места пышным церемониям, дани древним традициям, и громким речам. Сам факт того, что мистера Кребба позволили похоронить на семейном кладбище, являл собой настоящее чудо. Покойный, увы, не отличался ни блестящим умом, ни любовью к благотворительности. Когда Миллисент срывающимся голосом поблагодарила дядю за предоставленную ей крышу над головой и опустила в его гроб несколько веточек жасмина, она спинным мозгом чувствовала на себе впивающиеся иглы любопытных взглядов. "Кто она такая?" — укоризненно спрашивали они, — "неужели тот самый ребенок Ирмы? Бедняжка выросла без отца, да и мать за ней, скорее всего, никогда не вернется. Лучше бы ей убираться в ту глушь, из которой ее привезли. И как это Аделаида решилась? Неужели она собирается и дальше ее кормить? Теперь, когда ей надо устраивать свою жизнь — желательно с новой фамилией? Нет, лучше бы этой малышке никогда не возвращаться в Англию".

— Тебе уже семнадцать, — констатировала миссис Кребб, едва в камине улеглось пламя за последним соболезнующим. — Вероятно, у тебя есть некоторые соображения относительно своего будущего.

Милли неопределенно пожала плечами. Об окончании школы не могло идти и речи — дядя забрал девушку из Хогвартса после пятого курса, всерьез опасаясь за ее безопасность, и с тех пор она не брала книги в руки, ограничиваясь повседневной прикладной магией, которую в защищенных чарами стенах родного дома не улавливали наблюдатели Министерства. Бывшие однокурсники или отправлялись в путешествие, или продолжали образование у знаменитых магов, берущих учеников, — опции, заведомо недоступные для Миллисент, не имевшей ни связей, ни наследства.

— Мой муж незадолго до смерти говорил о том, что хотел бы найти тебе достойную партию, — сухо продолжила миссис Кребб. — Я этим сейчас заниматься не могу, сама рассуди. Министерство опечатало наши счета и значительную долю имущества. Содержать тебя, в то время, как я и без того плачу дорогому адвокату, слишком разорительно. Я уже отпустила прислугу. Скорее всего, со временем придется продать и дом: необходимо возмещать ущерб, нанесенный авантюрами твоего дивного семейства... Но ты молчишь?

— Я должна уехать, тетя? — устало подвела итог Миллисент. Дидактические приемы Аделаиды Кребб были слишком хорошо ей знакомы, чтобы и дальше изображать наивность.

— Ты и сама не захочешь меня обременять, — с охотой подхватила миссис Кребб. — Я написала твоей матери, но пока не получила ответа. В последний раз, кажется, ее видели в Перу?

— В Гватемале, — автоматически отозвалась Миллисент. Одиннадцать лет она получала от Ирмы лишь редкие письма, и мать совершенно не ждала ее даже в гости — не нужно было обращаться к оракулу, чтобы это понять.

— Я бы заказала тебе портключ, но последние деньги ушли на трансфигурацию надгробия, — пожаловалась миссис Кребб. — На твоем месте, я бы отправилась в плавание. Фенелла была так любезна, что сообщила о вакансии на борту небольшого судна, принадлежащего ее старому знакомому. Кажется, там требуются заклинатели стихий. Совсем не сложная работа с твоим образованием, этому можно научить даже книззла. Взамен не придется платить за билет.

— Благодарю за совет, — кивнула Миллисент. Словно уловив колебание в ее голосе, миссис Кребб вдруг подалась вперед и со значением проговорила:

— Вот что я могу сказать тебе, Миллисент Хлоя. О прошлом забудь. Завтра меня ждут в Визенгамоте, где я дам показания против семьи Креббов. Мой адвокат рассчитывает доказать, что все последние годы муж силой и угрозами принуждал меня оставаться в его доме. Я не собираюсь тонуть вместе с этим кораблем. Очень скоро никто не даст ломаного кната за жизнь последней из Креббов. Ты еще молода и совсем не глупа, справишься — где-нибудь на краю света. Так используй этот шанс.

— А вы используете свой, — с трудом выговорила Милли — горло будто бы сжали железные тиски. — Вы будете свидетельствовать и против Винса тоже?

Лицо миссис Кребб посерело. До сих пор ей удавалось аккуратно обходить эту тему, и прямолинейность племянницы не пришлась ей по душе.

— Винсент никогда не считался с моим мнением, — с горечью ответила она. — Сколько раз я предупреждала его о том, что они с отцом балансируют на острие ножа. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить, — яростно выкрикнула Аделаида, враждебно сверкая глазами. — Ты пряталась от войны в своей деревне и считала, что твоя кровь защитит тебя. Отныне она станет ртутью в твоих жилах. Что за дело Винсенту до моих слов в суде? Он сам отказался от своего будущего. Он меня уже никогда не услышит.

— А если услышит? — тихо спросила Миллисент. — Если услышит и однажды спросит: что ты сделала для восстановления моего доброго имени, мама?

Неожиданно миссис Кребб рассмеялась.

— А ты забавная девочка. Веришь в эту маггловскую богословскую патетику. Что же, тогда я отвечу, что у Креббов никогда не было доброго имени. Что в Гринготтсе меня ждали долги, растущие проценты и разъяренные гоблины, а в имении — авроры и волшебные палочки наизготовку. Что невозможно открыть газету и не наткнуться на упоминания о лучших из ближайшего их окружения, обвиненных во всех смертных грехах. Что приличное общество от меня отвернулось, и я, урожденная Флинт, вынуждена унижаться перед грязнокровками, чтобы сохранить хоть крохи былого достояния. Если это он называет сыновней любовью, если такой жизни он хотел для той, кто произвела его на свет, то что бы я ни сказала на суде, этого будет недостаточно.

Миллисент обессилено кивнула. Да и что она могла возразить? Возможно, Винс действительно никогда не услышит обвинений Аделаиды — ведь сейчас никакого призрака рядом не было и в помине. Скорее всего, он — лишь игра ее воображения, ужасное предчувствие неминуемой беды.

За окнами смеркалось, и предгрозовой ветер выл в трубах неприкаянной гиеной. Миссис Кребб ни слова не прибавляла к своей отчаянной тираде — разговор не замер. Оттягивать неизбежное не имело смысла: Миллисент резко поднялась, стряхивая с юбки крошки от недоеденного пирожного прямо на шелковый ковер.

— Я напишу вам о том, как устроюсь, — очаровательно улыбнулась она Аделаиде. — А может быть, и забуду написать. Вдруг совы не доставляют писем с края света.

— Ты еще скажешь мне спасибо, — с неподражаемой наглостью заверила ее миссис Кребб. — Ты погибнешь в Англии. Поверь, девушке твоего склада разумнее всего поскорее выйти замуж. Охотники за состоянием моего мужа церемониться с тобой не станут, особенно эти акулы из временного министерства. Я слышала, в каких лачугах они ютились до войны. Не удивлюсь, если они сами же ее и спровоцировали.

Миллисент отказалась воспользоваться камином, предпочтя в последний раз прогуляться по дядиному саду. Когда-то это место казалось ей воплощением рая на земле — так красивы были цветущие вишни и одинокие кувшинки на черном озере. Теперь глаз, будто намеренно, цеплялся за недостатки: мраморную лестницу уже давно никто не подметал, а сквозь каменную кладку дорожек пробивалась упрямая сорная трава.

Миллисент представления не имела, как далеко поместье Креббов находится от города. Разумеется, она и не думала прислушиваться к унизительному совету тети. В ее кармане оставались предусмотрительно отложенные на черный день галеоны, и имеющейся суммы должно было хватить на портключ куда угодно в один конец, неделю жизни в недорогой комнате на Диагон Аллее или три недели — на пользующихся дурной репутацией улочках. К самостоятельной жизни девушке было не привыкать — но неприятное чувство под ложечкой возникало при воспоминании о туманных предостережениях миссис Кребб.

— Что, уже чувствуешь прилив благодарности к моей мамочке? — проскрежетал над ухом до боли знакомый голос.

Миллисент подскочила, как ошпаренная. Винсент висел в воздухе прямо перед ней, как мираж в пустыне, и у нее защемило сердце. Нет, он вовсе не был похож на обычное привидение — скорее на слегка размытую, плохо прорисованную картину, о которой художник давно позабыл и забросил пылиться в угол, вместе с другими черновиками.

— Я снова схожу с ума, — постаралась она сказать себе как можно более весело. — Это галлюцинации от переутомления. Я должна добраться до Лондона и как следует отдохнуть.

— Думаешь, ты можешь позволить себе отдыхать? — Винсент мерзко ухмыльнулся, и Милли невольно отметила, что смерть превратила кузена в весьма неприятную личность. — Тем более, в Лондоне, где ты будешь, будто под увеличительным стеклом, под наблюдением нашей несравненной миссис Флинт-Кребб?

— Зачем ей это? — нахмурилась Миллисент. До сих пор ей казалось, что ни о чем Аделаида не мечтает так страстно, как никогда больше даже не слышать ее имени.

— Например, чтобы убедиться: тетя Ирма не будет претендовать на то, что оставил отец, — развел руками Винсент. — Или ты невнимательно ее слушала? Среди прочих охотников на наследство Креббов она — первая. Тем не менее, согласно завету основателей рода, львиная доля достается именно твоей матери, к тому же, обладающей железным алиби и не успевшей поссориться с Министерством. А это значит — и тебе.

— Так Аделаида хочет, чтобы я встретилась с Ирмой, чтобы... — Миллисент не договорила и подняла на кузена потрясенный взгляд: — Если ты мне кажешься, это ужасно нелепый бред.

— Твое дело, считать ли меня бредом или привидением, — небрежно махнул рукой Винсент и коварно усмехнулся: — Действительность состоит в том, что ты одна в Лондоне, моя мать мечтает тебя убить, к слову, ей, как и всем женщинам в роду Флинтов, особенно хорошо удаются редкие яды, не оставляющие следов. А еще тебе не на что жить не только в Лондоне, но и в Хогсмиде, и уж тем более в мире магглов.

— И что же ты можешь этому противопоставить? — хмыкнула Милли.

Винсент просиял, словно ему впервые в жизни удалось дать на уроке правильный и абсолютно уникальный ответ, обойдя однокурсников и шокировав профессоров.

— Я знаю, где достать деньги.