Птица на ветру (гет)

Старые мосты еще могут пригодиться. Лучше сжечь старые грабли.

В мире Милли Винсент олицетворял собой нечто незыблемое, как вековые дубы в парке или дольмены, разбросанные по полям ее родины. Каждое утро солнце вставало на востоке, зимой исландское имение Креббов непременно тонуло в пушистом облаке искрящегося снега, а кузен из года в год толстел, хамил ее подругам, разговаривал с набитым ртом и совершал ту или иную глупость поистине чудовищного размаха. Поэтому, когда он неожиданно заявился в начале мая, чтобы пригласить Миллисент на собственные похороны, ей хватило выдержки ядовито отметить, что горбатого не исправит даже могила — стучать в дверь он так и не научился — и только потом расплакаться.

Миллисент не могла похвастаться богатым опытом общения с призраками. Из школьной программы смутно припоминались зловещие трактаты о не нашедших успокоения душах, глубоко несчастных при жизни, из историй, которыми принято было делиться в первые ночи в Хогвартсе — передаваемые из поколения в поколение драмы с непременным упоминанием казней, разбитых сердец, похищенных младенцев и посмертных проклятий. С привидениями замка Милли встреч никогда не искала, а они проплывали мимо с видом надменным и презрительным, навсегда отмеченные несмываемой печатью той стороны и не питающие никаких иллюзий относительно никому не нужной испуганной девочки в чересчур широкой для нее мантии, на которой моль еще не успела окончательно изуродовать фамильные гербы.

Проститься удалось лишь с Креббом-старшим, широкоплечим черноволосым мужчиной с жестким колючим взглядом. При жизни Милли его боялась, сейчас же чувствовала непонятную смесь жалости и облегчения. Хотя мистер Кребб и приходился девушке родным дядей, он совсем не был похож на свою сестру — миловидную искательницу приключений с горящими глазами и согревающей улыбкой. Когда Ирма уехала, она поручила брату свою девятилетнюю дочь, и тот тут же поспешил от нее избавиться: большую часть года девочка проводила в школе, каникулы — в принадлежавшем семье домике в Исландии, где единственной ее компанией оставалась сварливая кухарка с изрядной примесью крови карг. Днем старуха слушала волшебное радио и вязала, вечерами позволяла себе стаканчик наливки и предавалась воспоминаниям, заменявшим Милли сказки. Креббы бывали в старом доме наездами: обычно Аделаида без предупреждения вываливалась из камина, рассыпая вокруг себя золу, и принималась ругаться с прислугой — дело, в котором она не знала себе равных. Дождливое майское утро не стало исключением — подарив племяннице мрачный взгляд, она кивком головы велела ей собираться и спустилась в погреб, откуда уже через минуту раздался вопль праведного возмущения — не иначе, как недостача колбас и сыров больше не могла не бросаться в глаза. Над волшебницей, как и над ее сыном, обстоятельства, похоже, не были властны.

Когда Милли обнаружила, что привидение кузена не видит даже его родная мать, она почувствовала себя не в своей тарелке. Пока Винсент не желал предоставлять ей каких-либо вразумительных объяснений и лишь молчаливой тенью витал за плечом, девушка не могла отделаться от неприятного впечатления надвигающегося безумия. Миссис Кребб лишь бросила мимоходом, что ее сын погиб по воле случая во время битвы, ненамного опередив своего отца, а в остальное время с талантом примадонны печально улыбалась Нарциссе Малфой. Из пересудов древних, как старые паучихи, тетушек, Миллисент узнала, что хотя семья Нарциссы и предстанет перед судом в качестве обвиняемых, в последний момент они перешли на сторону победителей и находятся на особом счету. Винсент, это Милли знала точно, был другом сына Нарциссы, и миссис Кребб отчаянно надеялась, что он станет свидетельствовать в их пользу.

На этих похоронах не было места пышным церемониям, дани древним традициям, и громким речам. Сам факт того, что мистера Кребба позволили похоронить на семейном кладбище, являл собой настоящее чудо. Покойный, увы, не отличался ни блестящим умом, ни любовью к благотворительности. Когда Миллисент срывающимся голосом поблагодарила дядю за предоставленную ей крышу над головой и опустила в его гроб несколько веточек жасмина, она спинным мозгом чувствовала на себе впивающиеся иглы любопытных взглядов. "Кто она такая?" — укоризненно спрашивали они, — "неужели тот самый ребенок Ирмы? Бедняжка выросла без отца, да и мать за ней, скорее всего, никогда не вернется. Лучше бы ей убираться в ту глушь, из которой ее привезли. И как это Аделаида решилась? Неужели она собирается и дальше ее кормить? Теперь, когда ей надо устраивать свою жизнь — желательно с новой фамилией? Нет, лучше бы этой малышке никогда не возвращаться в Англию".

— Тебе уже семнадцать, — констатировала миссис Кребб, едва в камине улеглось пламя за последним соболезнующим. — Вероятно, у тебя есть некоторые соображения относительно своего будущего.

Милли неопределенно пожала плечами. Об окончании школы не могло идти и речи — дядя забрал девушку из Хогвартса после пятого курса, всерьез опасаясь за ее безопасность, и с тех пор она не брала книги в руки, ограничиваясь повседневной прикладной магией, которую в защищенных чарами стенах родного дома не улавливали наблюдатели Министерства. Бывшие однокурсники или отправлялись в путешествие, или продолжали образование у знаменитых магов, берущих учеников, — опции, заведомо недоступные для Миллисент, не имевшей ни связей, ни наследства.

— Мой муж незадолго до смерти говорил о том, что хотел бы найти тебе достойную партию, — сухо продолжила миссис Кребб. — Я этим сейчас заниматься не могу, сама рассуди. Министерство опечатало наши счета и значительную долю имущества. Содержать тебя, в то время, как я и без того плачу дорогому адвокату, слишком разорительно. Я уже отпустила прислугу. Скорее всего, со временем придется продать и дом: необходимо возмещать ущерб, нанесенный авантюрами твоего дивного семейства... Но ты молчишь?

— Я должна уехать, тетя? — устало подвела итог Миллисент. Дидактические приемы Аделаиды Кребб были слишком хорошо ей знакомы, чтобы и дальше изображать наивность.

— Ты и сама не захочешь меня обременять, — с охотой подхватила миссис Кребб. — Я написала твоей матери, но пока не получила ответа. В последний раз, кажется, ее видели в Перу?

— В Гватемале, — автоматически отозвалась Миллисент. Одиннадцать лет она получала от Ирмы лишь редкие письма, и мать совершенно не ждала ее даже в гости — не нужно было обращаться к оракулу, чтобы это понять.

— Я бы заказала тебе портключ, но последние деньги ушли на трансфигурацию надгробия, — пожаловалась миссис Кребб. — На твоем месте, я бы отправилась в плавание. Фенелла была так любезна, что сообщила о вакансии на борту небольшого судна, принадлежащего ее старому знакомому. Кажется, там требуются заклинатели стихий. Совсем не сложная работа с твоим образованием, этому можно научить даже книззла. Взамен не придется платить за билет.

— Благодарю за совет, — кивнула Миллисент. Словно уловив колебание в ее голосе, миссис Кребб вдруг подалась вперед и со значением проговорила:

— Вот что я могу сказать тебе, Миллисент Хлоя. О прошлом забудь. Завтра меня ждут в Визенгамоте, где я дам показания против семьи Креббов. Мой адвокат рассчитывает доказать, что все последние годы муж силой и угрозами принуждал меня оставаться в его доме. Я не собираюсь тонуть вместе с этим кораблем. Очень скоро никто не даст ломаного кната за жизнь последней из Креббов. Ты еще молода и совсем не глупа, справишься — где-нибудь на краю света. Так используй этот шанс.

— А вы используете свой, — с трудом выговорила Милли — горло будто бы сжали железные тиски. — Вы будете свидетельствовать и против Винса тоже?

Лицо миссис Кребб посерело. До сих пор ей удавалось аккуратно обходить эту тему, и прямолинейность племянницы не пришлась ей по душе.

— Винсент никогда не считался с моим мнением, — с горечью ответила она. — Сколько раз я предупреждала его о том, что они с отцом балансируют на острие ножа. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить, — яростно выкрикнула Аделаида, враждебно сверкая глазами. — Ты пряталась от войны в своей деревне и считала, что твоя кровь защитит тебя. Отныне она станет ртутью в твоих жилах. Что за дело Винсенту до моих слов в суде? Он сам отказался от своего будущего. Он меня уже никогда не услышит.

— А если услышит? — тихо спросила Миллисент. — Если услышит и однажды спросит: что ты сделала для восстановления моего доброго имени, мама?

Неожиданно миссис Кребб рассмеялась.

— А ты забавная девочка. Веришь в эту маггловскую богословскую патетику. Что же, тогда я отвечу, что у Креббов никогда не было доброго имени. Что в Гринготтсе меня ждали долги, растущие проценты и разъяренные гоблины, а в имении — авроры и волшебные палочки наизготовку. Что невозможно открыть газету и не наткнуться на упоминания о лучших из ближайшего их окружения, обвиненных во всех смертных грехах. Что приличное общество от меня отвернулось, и я, урожденная Флинт, вынуждена унижаться перед грязнокровками, чтобы сохранить хоть крохи былого достояния. Если это он называет сыновней любовью, если такой жизни он хотел для той, кто произвела его на свет, то что бы я ни сказала на суде, этого будет недостаточно.

Миллисент обессилено кивнула. Да и что она могла возразить? Возможно, Винс действительно никогда не услышит обвинений Аделаиды — ведь сейчас никакого призрака рядом не было и в помине. Скорее всего, он — лишь игра ее воображения, ужасное предчувствие неминуемой беды.

За окнами смеркалось, и предгрозовой ветер выл в трубах неприкаянной гиеной. Миссис Кребб ни слова не прибавляла к своей отчаянной тираде — разговор не замер. Оттягивать неизбежное не имело смысла: Миллисент резко поднялась, стряхивая с юбки крошки от недоеденного пирожного прямо на шелковый ковер.

— Я напишу вам о том, как устроюсь, — очаровательно улыбнулась она Аделаиде. — А может быть, и забуду написать. Вдруг совы не доставляют писем с края света.

— Ты еще скажешь мне спасибо, — с неподражаемой наглостью заверила ее миссис Кребб. — Ты погибнешь в Англии. Поверь, девушке твоего склада разумнее всего поскорее выйти замуж. Охотники за состоянием моего мужа церемониться с тобой не станут, особенно эти акулы из временного министерства. Я слышала, в каких лачугах они ютились до войны. Не удивлюсь, если они сами же ее и спровоцировали.

Миллисент отказалась воспользоваться камином, предпочтя в последний раз прогуляться по дядиному саду. Когда-то это место казалось ей воплощением рая на земле — так красивы были цветущие вишни и одинокие кувшинки на черном озере. Теперь глаз, будто намеренно, цеплялся за недостатки: мраморную лестницу уже давно никто не подметал, а сквозь каменную кладку дорожек пробивалась упрямая сорная трава.

Миллисент представления не имела, как далеко поместье Креббов находится от города. Разумеется, она и не думала прислушиваться к унизительному совету тети. В ее кармане оставались предусмотрительно отложенные на черный день галеоны, и имеющейся суммы должно было хватить на портключ куда угодно в один конец, неделю жизни в недорогой комнате на Диагон Аллее или три недели — на пользующихся дурной репутацией улочках. К самостоятельной жизни девушке было не привыкать — но неприятное чувство под ложечкой возникало при воспоминании о туманных предостережениях миссис Кребб.

— Что, уже чувствуешь прилив благодарности к моей мамочке? — проскрежетал над ухом до боли знакомый голос.

Миллисент подскочила, как ошпаренная. Винсент висел в воздухе прямо перед ней, как мираж в пустыне, и у нее защемило сердце. Нет, он вовсе не был похож на обычное привидение — скорее на слегка размытую, плохо прорисованную картину, о которой художник давно позабыл и забросил пылиться в угол, вместе с другими черновиками.

— Я снова схожу с ума, — постаралась она сказать себе как можно более весело. — Это галлюцинации от переутомления. Я должна добраться до Лондона и как следует отдохнуть.

— Думаешь, ты можешь позволить себе отдыхать? — Винсент мерзко ухмыльнулся, и Милли невольно отметила, что смерть превратила кузена в весьма неприятную личность. — Тем более, в Лондоне, где ты будешь, будто под увеличительным стеклом, под наблюдением нашей несравненной миссис Флинт-Кребб?

— Зачем ей это? — нахмурилась Миллисент. До сих пор ей казалось, что ни о чем Аделаида не мечтает так страстно, как никогда больше даже не слышать ее имени.

— Например, чтобы убедиться: тетя Ирма не будет претендовать на то, что оставил отец, — развел руками Винсент. — Или ты невнимательно ее слушала? Среди прочих охотников на наследство Креббов она — первая. Тем не менее, согласно завету основателей рода, львиная доля достается именно твоей матери, к тому же, обладающей железным алиби и не успевшей поссориться с Министерством. А это значит — и тебе.

— Так Аделаида хочет, чтобы я встретилась с Ирмой, чтобы... — Миллисент не договорила и подняла на кузена потрясенный взгляд: — Если ты мне кажешься, это ужасно нелепый бред.

— Твое дело, считать ли меня бредом или привидением, — небрежно махнул рукой Винсент и коварно усмехнулся: — Действительность состоит в том, что ты одна в Лондоне, моя мать мечтает тебя убить, к слову, ей, как и всем женщинам в роду Флинтов, особенно хорошо удаются редкие яды, не оставляющие следов. А еще тебе не на что жить не только в Лондоне, но и в Хогсмиде, и уж тем более в мире магглов.

— И что же ты можешь этому противопоставить? — хмыкнула Милли.

Винсент просиял, словно ему впервые в жизни удалось дать на уроке правильный и абсолютно уникальный ответ, обойдя однокурсников и шокировав профессоров.

— Я знаю, где достать деньги.

Безлюдная улочка, ломаным рыбьим скелетом сохнущая на солнце среди сгорбленных каменных домиков, навевала отдаленные ассоциации с городами восточного Средиземноморья. Хотя Миллисент до сих пор не доводилось бывать южнее французской долины фей, где Ирма несколько лет искала единения с природой, она хорошо представляла себе залитые светом россыпи белого камня. Карги, бродячий народ, были богаты лишь медными браслетами и древними легендами-песнопениями, и когда кухарка начинала грустить о дороге, отправиться в которую по старости уже не хватало сил, она неизменно вспоминала о Черной Аннис с фиолетовыми глазами. Аннис, как и многие из ее сестер по крови, стремилась к браку с царственным магглом и очаровала самого турецкого султана, став его третьей и любимой женой. Много веков карги воспевали это в сказках и былинах, и каждый раз Миллисент непроизвольно вздрагивала, когда Аннис накидывала шелковую удавку на шею своей главной соперницы, и та бесконечно долго падала с одной из луковичных дворцовых крыш.

До Диагон аллеи добирались волшебным автобусом, а потом долго спускались, оставляя за спиной вновь открывающиеся витрины с заманчивыми вывесками и ликующие компании. На последние пятнадцать кнатов девушка купила бульварную газетенку из скверной бумаги; изображение на колдографии было смазано еще в типографии, однако героя публикации это нисколько не смущало — держался он уверенно и даже нагло, небрежно облокотившись о рамку. Миллисент помнила его — он был министром магии при Волдеморте.

Двигались, преимущественно, молча: Винсент нес себя вальяжно, с достоинством, которому мог бы позавидовать Кровавый Барон, Милли не отрывала раздраженного взгляда от перетершегося ремешка туфельки, который в любую минуту грозил лопнуть окончательно. Заговаривать с призраком она откровенно боялась, но его сомнительное общество внушало хотя бы иллюзорное чувство безопасности. Что бы ни представлял собой Винсент Кребб после Адского пламени, это был уже не тот недотепа, к которому Милли, признаться, всегда относилась с покровительственной презрительностью.

Внешне Винс почти не изменился — даже придирчивый наблюдатель не смог бы заключить, какой смертью он умер. Не было ни серебристых кровоподтеков, ни ожогов или ужасающих ран, ни даже истлевших пол мантии. И в то же время, появилось в его облике нечто одновременно опасное и отвратительное — с похожей брезгливостью смотришь на крошечного, но ядовитого паука. Миллисент не боялась пауков — чего дядя не жалел для нее, так это безоаров, однако к призраку — если он не был искусственно наведенной иллюзией — относилась, как к взрывоопасному зелью: лучше держаться подальше и ни в коем случае не тревожить.

— Почему ты так уверен в этом друге дяди? — лишь спросила она, прежде чем вызвать "Ночного рыцаря". — Можно ли вообще доверять гоблину, разорвавшему все связи со своими гринготтскими собратьями?

Винсент щурил и без того крошечные глазки и расплывался в кривой ухмылке.

— Тебе известно, в каких случаях гоблины покидают Гринготтс и выбирают отшельническую жизнь?

Нет, Милли не была в курсе, это находилось за пределами ее познаний.

— Хотя гоблины всегда были прекрасными коммерсантами, идея создания банка Гринготтс принадлежит человеку, — пояснил призрак. — Женщине. Ее звали Эмма Гринготтс...

Эмма Гринготтс происходила из знатного дворянского рода и с детства не привыкла задумываться о пропитании. Ее мать бывала при дворе, ее братья сражались в королевской армии. Все переменилось после одной из особенно разорительных феодальных войн. Имение Гринготтсов сравняли с землей, и девушке пришлось скитаться, чтобы найти новое пристанище. Порой она не могла даже достать соломы, чтобы соорудить себе постель.

Судьба посылала Эмме всевозможные хитрые испытания, но и девушка платила ей той же монетой — чрезвычайно чувствительные тонкие руки, за которыми она так ухаживала в годы процветания, позволяли ей проявлять чудеса изобретательности при шулерстве в карточной игре. Скоро победить мисс Гринготтс за столом стало задачей, достойной профессионала, — и однажды она нашла достойного соперника.

Низкий лоб и близко посаженные раскосые глаза странника в монашеской одежде не выдавали в нем ни блестящего ума, ни остроумия, ни благородного происхождения. Поначалу он и вовсе не показался Эмме серьезным противником. Однако вот удивительно, как бы она не старалась, какие бы выигрышные карты не ложились в ее колоду, победа всякий раз оставалась за нелюдимым монахом. Почему он вообще играл, вместо того, чтобы взывать к моральным устоям завсегдатаев трактира, как того требовал его сан? Эмма не задавала вопросов. Беда заключалась в том, что долг ее возрастал с каждой следующей ставкой, а незнакомец производил впечатление требовательного кредитора...

— Ты выбрал неподходящее время для сказок, — закатила глаза Миллисент. В воздухе уже веяло вечерней зябкой сыростью, и больше всего хотелось закутаться в теплое овечье одеяло и забыться сном без сновидений. — Это у тебя впереди бесконечность, а я пережила безумный день, который и не думает дать мне передышки.

Винсент трескуче рассмеялся, и Милли в который раз почудилось, что вокруг до боли в легких мало кислорода.

— Не хочешь слушать подробностей переговоров Эммы с монахом — твое дело. Знай только, что в последней игре на кону стояла сумма, огромная для бедняжки, потерявшей все свое состояние. И тогда монах предложил выгодную систему расплаты. Как думаешь, что он потребовал взамен всех этих богатств?

— История явно маггловская, — хмыкнула Миллисент. — Душу, конечно. И вообще, он был переодетый дьявол.

— Зачем ему душа, — поморщился Винсент. — В мире нет ничего более неконкретного, чем душа в качестве пункта договора, тем более душа магглы. Если дьявол и в самом деле бродит среди людей, то поглотить он может лишь то, что способен переварить, происходящее из того же низшего источника, что и он сам.

Наблюдать за кузеном, произносящим органически не сочетающиеся со всей его сущностью длинные тирады на темы столь глубокие, было странно. За всю историю их знакомства, Винсент предпочитал ограничиваться односложными предложениями и избегал насмешек лишь благодаря своему внушительному кулаку.

— Значит, ты считаешь, что душа волшебницы стоит ниже души магглы? — недоуменно возвела брови Милли. — Как тебя вообще занесло на темную сторону?

— Ясно одно: то, что магглы взращивают внутри себя, маги распыляют вовне, — туманно выразился Винс, а Миллисент вдруг снова вспомнила о каргах, несмотря на аутентичную сильную магию, использовавших чары лишь в ситуациях острой нужды. — Возможно, поэтому магглы почти никогда не становятся привидениями.

— Так что с Эммой Гринготтс? — нетерпеливо качнула головой Миллисент. — Что с ней произошло?

— Она стала волшебницей, — невесело улыбнулся кузен. — Это и было ее расплатой.

Миллисент недоверчиво нахмурилась.

— Так в чем выгода этого монаха? И монах ли это был? Как можно сделать волшебником маггла, не имеющего ни капли чистой крови? Человеку не под силу такое.

— Ты еще очень мало читала, — ухмыльнулся Винсент.

Накопленные гоблинами богатства вызывали зависть народов тысячелетиями. Хроники поначалу немногочисленного подземного народца, в своей жадности и тяге к наживе оставившего далеко позади постепенно вырождающихся гномов, отражают регулярные, но безуспешные попытки людей заставить их работать на себя. Подчинить себе гоблина, дитя незыблемой горной стихии, могла лишь очень сильная магия. В средние века существовала специальная профессия охотников на гоблинов. С одним из таких и довелось встретиться Эмме Гринготтс.

— И чем она оказалась ему полезной? — продолжала не понимать Миллисент. Она уже почти забыла, почему вообще беседует о гоблинах с привидением посреди лесной дороги.

— Больше всего на свете гоблины ценят изящно оформленные сделки, — развел руками Винс. — Эмма перестала быть магглой и утратила ту внутреннюю цельность, которая позволяла ей оставаться невосприимчивой к волшебству, а охотник использовал эти свойства, чтобы связать гоблинов, не обладающих достаточной внутренней силой, чтобы сопротивляться. Этих крох хватило лишь на небольшое сообщество, из которого впоследствии выросли гринготтские гоблины. Их сородичи ушли глубоко под землю, скрываясь от людей. А спустя много лет появился первый волшебный банк, названный в честь волшебницы, сумевшей поставить гоблинов в услужение себе и магам. С тех пор лишь избранные могли оторваться от клана. Это были личные слуги Гринготтсов, Эммы и ее семьи.

— Потрясающая история, — сонно признала Миллисент. — И все же, я считаю, что Эмма больше приобрела, чем потеряла. В мире магглов она была бродягой. Я не верю в то, чтобы кто-нибудь помог бы ей. Скорее, она бы просто умерла от голода или болезней. И тут она получает все, и магию, и миллионы, и верных слуг в придачу. Кто отказался бы от такого?

— В те времена люди были мудрее, — странно посмотрел на нее Винсент. — И отказывались, поверь, многие отказывались... Так вот, гоблин, с которым был знаком мой отец, был одним из тех самых личных слуг потомков Эммы Гринготтс.

— И что это дает нам? — фыркнула Миллисент. — Нам-то ему какой резон помогать?

— Эмма жила много веков назад, — потусторонним голосом отозвался Винсент. — Ее внуки не сохранили знаменитой фамилии, слишком много нежелательного внимания она привлекала. Последняя ветвь рода, потомки которого живы и по сей день, значатся в регистрационных книгах министерства магии, как Булстроуды.

Миллисент почувствовала, как холодеют ее руки. Отец, которого она никогда не знала, чью фамилию носила со жгучим чувством стыда и обиды, от которого ни разу в жизни не получила ни письма, ни подарка, передал ей своеобразное наследство, и она даже не могла должным образом распорядиться им. Еще прошлым утром она не имела ни гроша за душой, и вдруг в одночасье удача улыбнулась ей, так же, как и ее далекой новоявленной прародительнице.

— Именно поэтому отец согласился все эти годы содержать тебя в нашем доме. Именно поэтому не изгнал из рода твою мать, опозорившую семью рождением незаконнорожденного ребенка. Поэтому спрятал подальше от школы и войны. Аделаиде, конечно, ничего об этом не известно, иначе она отнеслась бы к тебе с гораздо большим радушием и гостеприимством.

— Значит, гоблины были так лояльны к Креббам из-за меня? — с трудом выговорила Миллисент. — Они считали, что я веду такую уж безоблачную жизнь в своем затворничестве?

— Ты слишком любила совать нос, куда не просят, — вдруг совершенно по-старому огрызнулся Винс. — Кто просил тебя лезть к Амбридж? Мне пришлось полгода заниматься этой идиотской затеей с Инспекционной дружиной, чтобы наблюдать за тобой, как велел отец. Я должен быть благодарен Малфою, которому, как и тебе, не жилось спокойно — по крайней мере, не пришлось выдумывать объяснений моему участию. Если бы на школу напали Упивающиеся, ты бы первая попала под какое-нибудь заклятие. Отец должен был тебя увезти.

— Но теперь-то он мертв, — веско заявила Миллисент. — Так же, кстати говоря, как и ты. Меня больше ничего не связывает с вашей семьей. Даже если эти деньги достанутся мне, тебе это уже ничем не поможет.

— Ты дважды ошиблась, Милли, дважды, — вот теперь Винсент был похож на Пивза в своем недобром веселье. — Ты всегда будешь связана с нашей семьей, пока жива Ирма Кребб, где бы она ни находилась. Ты неправа, считая, что не сможешь мне помочь. Тебе придется помочь мне, Милли, если тебя не приводит в восторг идея лицезреть мой образ всю оставшуюся жизнь. А в твоем плачевном положении сделать это почти невозможно.

— Ты хочешь сказать, что твое нынешнее состояние, — взволнованно заговорила Милли, — оно обратимо? Это не навсегда?..

Это не навсегда? Вопрос продолжал крутиться в голове Миллисент, пока за окном автобуса пролетали растушеванные дома, а ветки деревьев хлестали по стеклам, пока они бесконечно плутали по лестницам многоэтажной новостройки, являвшей собой, пожалуй, самое нелепое жилище для выходца из подземелий, пока тянулись самые долгие в ее жизни минуты ожидания под дверью.

И пока горбоносый беззубый старик не заявил им с выражением острой неприязни на лице, что гоблин Дарк уже больше года здесь не появлялся.

Миллисент снился странный сон.

— Вы не имеете права верить этим нелепым слухам, — с жаром убеждала она миссис Кребб, глотая злые слезы, — почему вы так легко допускаете возможность его смерти? Он далеко, он не помнит своей жизни, наших имен, но он не умер! Я докажу вам, что он не умер! Его тела ведь так и не нашли!

Недоверчивое лицо Аделаиды искажала гримаса страдания, а Милли уже бежала босиком вниз по скользкому от мокрой грязи склону. Возле терявшейся в ночном мраке могилы Винсента неслышно журчала река, и от густой удушливой тьмы кружилась голова. Вокруг сновали закутанные в темные плащи фигуры, и девушка не слишком удивилась, обнаружив, что мраморное надгробие с именем кузена бесследно исчезло. Хриплый мужской голос неразборчиво прошептал ей на ухо незнакомое имя.

— Ей все известно о мистере Креббе. Вы должны встретиться наедине. Она будет ждать тебя.

Миллисент полученное известие не обрадовало — сердце сжалось от тревожного предчувствия неминуемой беды. Она с отчаянием взглянула на пожилого мага, передавшего ей послание, и, наконец, проснулась.

Только теперь, в свете приветливых лучей майского солнца она могла рассмотреть предоставленную ей для ночлега комнату с кружевными занавесками. Сквозь открытую форточку доносилось беззаботное щебетание, а на каминной полке было расставлено множество колдографий в серебристо-синих рамках. С каждой из них улыбалась миловидная девушка с блестящими волосами, убранными в аккуратный узел на затылке, и она же стояла в дверях, держа в руках плащ-дождевик, на котором еще не успели обсохнуть мелкие капли.

— Погода испортилась, — посетовала одетая, как заправская наездница, Мораг Макдугалл, бережно вешая плащ на спинку кресла. — Неподходящее утро для верховой езды. Как хорошо, что ты не оказалась без крыши над головой в эту ужасную ночь. Поверить не могу, что тетя выгнала тебя из дома. Неужели бывают настолько бессердечные люди? У нее ведь не осталось других родственников.

Миллисент пожала плечами. В свете недавних откровений Винсента поступок Аделаиды Кребб казался жалкой и незначительной местью, совершенно теряя былое значение, подруга же выросла в слишком благополучной семье, чтобы это понять.

Мораг первая неуверенно окликнула ее в Диагон аллее, где Миллисент бродила, не разбирая дороги. Сердитый колдун из незаселенной новостройки к вопросам подозрительной девчонки отнесся недоброжелательно и захлопнул дверь прямо перед ее носом, буркнув напоследок, что гоблин исчез накануне захвата Министерства и оказался крайне неаккуратным плательщиком, задолжав ему десяток галеонов за последние два месяца.

— Отец не оставлял никаких указаний на этот случай, — растерянно прошелестел Винс. От разочарования его облик как-то помутнел — или это для потрясенной Миллисент все краски разом сгустились, подчеркивая безнадежность ее положения. — На официальные счета Креббов наложен арест, а гоблины после недавнего налета на сейф Лестрейнджей о людях не слишком высокого мнения, будь то даже праправнучка Эммы Гринготтс. Я не знаю, кто, кроме Дарка, откололся от племени. Сбережения на черный день отец доверил ему, но вот особых способов связи не предусмотрел.

Винсент еще продолжал что-то говорить, но смысл его слов едва долетал до Миллисент. Вкус разочарования оказался не горьким, как уверяли низкопробные любовные романы, а тошнотворным: казалось, что в область желудка невидимая рука вонзила тупую иглу, невозможно ни дышать, ни думать.

— Ты сказал, мистер Борджин? — вдруг вскинула она брови, выхватив знакомое имя из напыщенной тирады кузена. — Разве он не в тюрьме?

— Если только его не арестовали этой ночью, — удивился Винсент. — Таким, как он, фамилия Булстроуд скажет многое. Кроме того, он побаивался отца.

— Когда тот был жив, — отрезала Миллисент. — Нет, я не пойду к Борджину. Разве не ты жаловался на мою склонность оказываться в неподходящем месте в неподходящее время? Не хватало еще, чтобы меня отправили в Азкабан, когда по всей стране гремят аресты.

— И куда же ты отправишься, совсем одна? — ухмыльнулся Винсент. — У тебя нет денег и нет друзей, да и я не намерен наблюдать за тем, как ты делаешь глупости.

— Я даже самой себе помочь не могу, Винс, — вздохнула Миллисент, — что уж говорить о тебе. Но я уверена, найдутся люди, которые меня не оставят.

Призрак давно растворился в воздухе, словно никогда не существовал, но его не то сожалеющий, не то насмешливый взгляд, то и дело, воскресал в воспоминаниях Миллисент. С рассветом девушка добралась до ближайшего ломбарда и рассталась с единственной ценностью, доставшейся от матери, — кулоном в виде уробороса — змеи, кусающей свой хвост — ради тридцати галеонов, мизерной суммы, учитывая его истинную ценность.

— Миллисент? — Пэнси Паркинсон торопливо захлопнула дверь за спиной, с нескрываемым шоком глядя на бывшую подругу. — Как ты здесь оказалась? Я слышала, ты уехала к матери.

— Я передумала, — Милли мрачно хмыкнула, представив, с каким усердием Аделаида писала общим знакомым, трудясь над распространением выгодных ей новостей. — Скажи, я могла бы остановиться у тебя на несколько дней? Так случилось, что мне больше некуда пойти.

— Дорогая, в любое другое время я бы тебя пригласила, — Пэнси театрально прижала руку к груди, — но ты же понимаешь, под каким мы сейчас наблюдением аврората. Отца пытаются обвинить в причастности к темной стороне. Что за глупости! Если это связано с тем, что я когда-то говорила про Гарри Поттера, так могла ли я вести себя иначе, находясь в окруженной школе, где меня в любой момент могли убить? Кстати, мои соболезнования, такая страшная трагедия с Винсом... Заходи в другой раз, когда страсти улягутся, мы с радостью примем тебя. А сейчас извини, родители ждут, — Пэнси едва ли не просочилась в замочную скважину, словно опасаясь, что Миллисент силой ворвется в дом, навлекая на них дополнительные неприятности. «Это была миссис Престон, мама», — донеслось из-за двери, и Милли невесело рассмеялась.

— Мы продаем все недвижимое имущество и покидаем страну, — категорично отрезала Лиза Турпин. В перегороженной чемоданами и коробками гостиной ее дома было полно хныкающих детей, а из комнаты в комнату бегала, отдавая распоряжения, дородная женщина в пышном рыжем парике. — Нам не предъявили никаких обвинений — пока — но отец опасается, как бы мы не попали под горячую руку. Ты же знаешь, тетя Лотта замужем за братом отца Тео, которого арестовали в битве за Хогвартс. Извини, Милли, я ничего не могу для тебя сделать.

— И у тебя еще хватило наглости прийти сюда? — чуть не подавилась Трейси Дэвис, с трудом узнав бывшую одноклассницу. — И давно ли мой дом стал так похож на приют для бездомных? Твоей подругой была Паркинсон, вот у нее и проси помощи, Булстроуд, а я больше всего мечтаю раз и навсегда забыть, чему обязана знакомством с этим сборищем малолетних преступников, в которое превратили наш факультет. Чтобы духу твоего здесь не было через пять минут.

— Грегори тяжело переживает гибель друга, а вы пришли напоминать ему об этом ужасе? — рядом с миссис Гойл даже Миллисент могла почувствовать себя миниатюрной куколкой. — Не надейтесь меня разжалобить своими драматическими историями. Я так понимаю, вы девушка настырная, сколько вы хотите за то, чтобы раз и навсегда оставить нас в покое?

Еще несколько закрывшихся перед Милли дверей и погасших каминов убедили ее окончательно: Винсент, к глубокому сожалению, оказался прав. Аделаида Кребб знала свое дело: ни слизеринцы, ни рэйвенкловцы не считали возможным пустить на порог своего дома особу с сомнительной репутацией. Никто из многочисленной вереницы знакомых — кроме Мораг.

— Только на одну ночь, Милли, — ободряюще улыбнулась ей подруга. — А утром подумаем вместе с мамой, что тебе делать дальше.

Миссис Макдугалл, в определенных кругах личность довольно известная, занималась цивилистикой и научной работой. Мораг унаследовала ее проницательный холодный взгляд и трезвый рассудок. Память миссис Макдугалл представляла собой компьютер с обширной базой данных, и пока Миллисент допивала свой кофе, та уже успела назвать ей с десяток фамилий, которые могли оказаться полезными.

— Дэвисы?

— Выставили меня за дверь.

— Нотты?

— Не пускают в имение никого, кроме авроров и адвокатов.

— Брокльхерсты?

— В Германии.

— Бэддоки?

— Каждую минуту ждут ареста. Готовы одолжить двадцать галеонов.

— А что насчет Гринграссов? — вдруг просветлело лицо миссис Макдугалл. — Судья Гринграсс известен своей справедливостью, а его дочь Дафна — такая милая и воспитанная барышня...

— Миллисент не пойдет к Гринграссам, мама, — перебила ее Мораг. — Они с Дафной на дух друг друга не переносят с первого курса.

— Разве время помнить о школьных ссорах? — недоуменно протянула миссис Макдугалл. — Придется переступить через гордость. Уверяю тебя, дорогая, если заручиться поддержкой судьи Гринграсса, можно не беспокоиться за свое будущее. Сейчас, когда лучшие представители нашего общества себя скомпрометировали, именно он будет представлять интересы чистокровных в Визенгамоте, и лучше быть другом его семьи, нежели злопамятной школьницей, лелеющей детские обиды. Думаю, с моей рекомендацией разговор у вас сложится удачнее

Миллисент возненавидела Дафну Гринграсс, как только увидела на платформе 9¾, окруженную родственниками и чемоданами, в сказочных малиновых туфельках, созданных специально для принцесс. Дафна и вела себя, как принцесса, снисходя до общения лишь с избранными, и в их число никак не могла попасть сестра одного из худших учеников на курсе, родители которой не пожертвовали школе ни единого кната.

Имение Гринграссов отвечало худшим ожиданиям Миллисент — как и его хозяйка, оно было безупречно и всеми фибрами стремилось отторгнуть инородное тело, так бесцеремонно вторгнувшееся в его пределы. Вот ее спутницу дом привечал, как равную, — если кого-то в Англии и коснулась разрушительная война, то только не миссис Макдугалл. Со своими драгоценностями и не сходящей с лица белозубой улыбкой она идеально вписывалась в изысканные интерьеры огромных светлых комнат с окнами, выходящими на цветущий сад.

— Мой муж сможет тебя выслушать, как только освободится, — многообещающе улыбнулась излучающая похожую ауру успешности миссис Гринграсс. — Сейчас у него посетители из министерства. Подождать можешь в гостиной. А я исчезаю, мне уже пора быть на вокзале Международной каминной сети, встречать Эсти. Моя дочь, Астория, сегодня она возвращается из Франции.

Миллисент прошлась по комнате, оглушенная внезапным одиночеством. Мать Мораг, прежде чем аппарировать, расцеловала ее в обе щеки, и все же девушка точно знала, что обратно в доме Макдугаллов ее не ждут. Тем не менее, она была благодарна. Непродолжительное пребывание у подруги подарило ей иллюзорное ощущение домашнего уюта, почти позабытого за последние сорок восемь часов.

Сквозняк слегка приоткрыл неплотно захлопнутую дверь кабинета, и до Миллисент донесся негромкий, однако властный голос.

— ... недопустимых последствий. Меня не интересует общественное мнение, мой друг, закон выше сиюминутных желаний толпы. Я, разумеется, говорю не о законотворческих потугах дискредитировавшей себя организации...

— Вы рискуете нажить себе врагов, ваша честь, — возразил ему собеседник. — В министерстве сегодня немного сторонников таких крайностей.

— Ваша ошибка в ненависти к крайностям, — бескомпромиссно отрезал судья Гринграсс. — По мне, истинная опасность заключается в стремлении к духовной посредственности. Когда общество охвачено этой болезнью, рождаются тираны.

В спор вмешался третий голос, и Миллисент уже не могла разобрать ни слова. Ясно было одно — чиновникам так и не удалось добиться от судьи Гринграсса ожидаемого результата. Что бы ни было предметом разногласий, для Гринграсса оно представляло принципиальный, а потому не подлежащий обсуждениям вопрос.

— Не могу пользоваться взятым взаймы талантом, уважаемые господа, — подытожил судья тоном, от которого представители министерства, должно быть, раздосадованно заскрежетали зубами. — Ваши идеи столь масштабны, что бедный старик рискует остаться и вовсе не с чем, расплачиваясь по счетам.

Милли вдруг задумалась о том, как, должно быть, непросто приходилось домашним жить под одной крышей с таким деспотичным человеком. Впрочем, не исключено, что от жесткого нрава судьи страдали лишь подчиненные и докучающие бездельники из министерства.

Миссис Макдугалл полагала, что история Миллисент произведет на Гринграсса неизгладимое впечатление, он ведь и сам был отцом шести дочерей. Холодный нейтралитет, который он принял во время войны, сослужил ему хорошую службу — его мнение высоко ценилось еще во время первого возвышения Волдеморта, теперь же он оказался редким представителем древнего рода, известным, как служитель закона, а не как его злостный нарушитель.

— По долгу службы мне ежедневно приходится работать с жертвами войны. На поверку, речь скорее идет о жертвах собственной глупости. Значит, это вы девушка, которую привела Рут.

Миллисент резко развернулась и с удивлением узнала пожилого мага из своего сна. Судья Гринграсс вошел в комнату неслышно, как хищник, подкарауливающий добычу, и, расположившись в кресле, с любопытством рассматривал незваную гостью.

Эльфы судьи Гринграсса составляли резкий диссонанс с его торжественным в своем спокойствии жилищем, в чем Миллисент представилась возможность убедиться немедленно после того, как она скромно попросила чашку чая. Лавандовая настойка загадочным образом отдавала известью, однако сурового вида домовик, собственноручно приволокший с кухни тележку с закусками, удостоил девушку такой гневной отповеди, что та почти смутилась, обременяя его своими капризами.

Пока Миллисент наслаждалась запоздалым чаепитием, судья не терял времени даром, склонившись над колоссальных размеров хрустальной сферой, внутри которой сменяли друг друга древние тексты на незнакомом языке, по письменности напоминавшем гоблинский. На некоторых идеях он останавливался особо, прикасаясь к дрожащей поверхности волшебной палочкой и вытягивая, как воспоминания в думосбросе, белесые нити чужих мыслей. Сползая по стенкам специально приготовленной колбы, дым обращался в грязно-серый песок, и тогда Гринграсс запечатывал бутылочку сургучной пробкой.

— Вы читаете книгу? — не удержалась от вопроса Миллисент: она впервые видела такое занятное приспособление.

Судья поднял одну из колбочек и встряхнул песок, над которым тут же завилась легкая дымка.

— Это открытие заслуживает обсуждения в десятке книг. Увы, талант, приведший его в свет, был убит во время знаменитой охоты на ведьм и не успел создать рукопись. Да, я читаю книгу — огромную ненаписанную книгу человечества.

— И много их здесь таких? — удивленно выдохнула Милли, потрясенная уникальностью артефакта. По лицу Гринграсса скользнула улыбка.

— Вы когда-нибудь слышали об арамейском языке? Вот, — он качнул подвешенную на тонкой металлической нитке сферу, и причудливые завитки арабской вязи на ней сменились аккуратными квадратными символами, — перед вами размышления одного из величайших восточных мудрецов своего времени о назначении наказания, посылаемого человеку в этом мире. Этот достойнейший муж полагает, что страдания на жизненном пути служат искуплением вины в мире будущем. И напротив, иногда человеку дается слишком много благ здесь, на земле, чтобы в полной мере взыскать с него после смерти. Возникает вопрос, чем же, в таком случае, является казнь через поцелуй дементора, как известно, поглощающего душу: жертвой или уклонением души от возложенной на нее ответственности?

Миллисент непонимающе воззрилась на судью. Его странные речи завораживали. Сказанные в нужный момент, они могли бы перевернуть судьбы множества заключенных.

— Или, скажем, древнее племя австралийских магов-карликов, с кровавой историей и самобытной культурой. Эти мысли, — сфера вновь закачалась, выталкивая на поверхность схематичную клинопись, — могли бы лечь в основу новой мировой религии, изменившей всю планету, если бы тот, кому надлежало изречь их перед толпой, не был предательски убит. Противники столкнули его в реку, кишащую аллигаторами. От него почти ничего не осталось.

Миллисент поежилась.

— Значит, вы можете использовать мысли сотен людей, живших за много веков до вас? И ни одна из наших мыслей не исчезает бесследно?

— Ни одной из сотен тысяч мыслей я не вправе даже озвучить и уж, тем более, присвоить себе, — возразил судья. — Магия охраняет заслуги этих светлых умов, и я могу лишь хранить их достижения и размышлять о них, рождая посредством анализа этих знаний собственные умозаключения. Лишь о них, если так распорядится судьба, станет известно моим современникам. Совершенно не слизеринское изобретение, как вы можете заметить, — усмехнулся Гринграсс.

Миллисент отодвинула чашку с остывающим напитком. Она чувствовала, что глаза ее сделались так же прозрачны, как и эта хрустальная сфера, и судье не составит никакого труда прочитать в них то, что даже сама она о себе не подозревала. Старик, однако, в очередной раз удивил ее, не задав ни единого вопроса о том, каким ветром занесло сюда незнакомую девушку.

— Если бы вам предложили выбор, мисс Булстроуд, учиться или работать, что бы вы предпочли? — вместо этого весело поинтересовался он.

Миллисент недоуменно возвела брови.

— Наверно, работать. Это же уверенность в будущем.

— Ответ неверный, — энергично затряс головой судья Гринграсс. — Всю жизнь человек должен посвятить накоплению и укреплению своих познаний, и если он будет достаточно усерден, перед ним откроются врата способностей, о которых он и помыслить не мог ранее. От недостатка знаний человек совершает ошибки, а ошибка, порой, хуже преступления.

Миллисент не оставалось ничего иного, кроме как утвердительно кивнуть. Судья был столь же убедителен и напорист, как и его эльфы. Должно быть, немногие в Азкабане жаждали ощутить на себе его правосудие.

— На этой войне мы потеряли лучших наших сыновей, — с сожалением заключил Гринграсс. — Все они хотели добиться мира и справедливости, очистив общество от распространителей идей, противоречащих нашему образу жизни, но от недостатка знания избрали пути тех, с кем нужно было вести непримиримую войну. Я вижу пустыню там, где надлежит насадить цветущий сад, и мое сердце разбито.

— Что вы хотите этим сказать? — Милли надеялась, что в голосе ее не прозвучало раздражения: из всего сказанного она поняла лишь то, что судья сильно расстроен и не спешит праздновать победу вместе с остальными.

— О том, что магия дискредитирует себя, и вскоре мы ничем не будем отличаться от цирковых фокусников, достающих кроликов из цилиндра на потеху толпе, — разочарованно покачал головой Гринграсс. — Но возможно, согбенное дерево вновь расправит ветви и отрыгнет молодые побеги. Вы ведь учились в Хогвартсе, мисс Булстроуд?

— Училась, — растерянно отозвалась Миллисент, озадаченная внезапной сменой темы.

— Вы такого же возраста, как четвертая из моих дочерей, — прищурился Гринграсс. — Скажите, вы хорошо знали эту маггловскую девушку, которой теперь весь волшебный мир воздает почести? Гермиону Грейнджер?

Конечно, Миллисент помнила Грейнджер. Из множества студентов с не менее сомнительным статусом крови именно она удостоилась особо яростного неприятия со стороны их компании. Милли подозревала, что истинные причины травли Грейнджер заключались в стремлении Пэнси угодить Малфою, воспитанному в осознании своей уникальности и болезненно относящемуся к любой конкуренции. Это, однако, не помешало лично ей с удовольствием вцепиться грязнокровке в волосы во время памятной дуэли на втором курсе. Впрочем, уже через несколько минут Грейнджер продолжила задирать нос в тени Гарри Поттера, которого весь Хогвартс считал наследником Слизерина и повелителем страшного чудовища. А через несколько лет был безумный пятый курс, и Миллисент ни секунды не сомневалась в том, что бесславным завершением карьеры в Инспекционной дружине Амбридж она была обязана именно Грейнджер, пусть даже заклинание из волшебной палочки в нее выпустила не она.

— Да-да, мисс Грейнджер, — задумчиво продолжал Гринграсс, не ожидая от Миллисент развернутого ответа, — для чего она осталась в Англии? Не далее, как этим утром мне передали ее сетования на тему того, как не похож магический Лондон на Нью-Йорк или Сидней. Отчего же она не уехала туда, где ее ум и... индивидуальные особенности будут выглядеть более уместно? Она, однако, не полагает свои воззрения привилегией открытых обществ. Мисс Грейнджер стремится к тому, чтобы переписать под себя традицию... Вероятно, я уже утомил вас своими размышлениями?

— Вовсе нет, — поспешила разубедить его Миллисент, всеми силами придавая бодрости взгляду. — Грейнджер и мне глубоко неприятна. Но она ведь теперь героиня войны, и вряд ли кому-то хватит смелости осуждать ее.

— Недостаток смелости проистекает из недостатка знания, на которое можно опереться, — вернулся Гринграсс к своему любимому аргументу. — Я не льщу себя надеждой, что сейчас вы в полной мере оцените мои слова, мисс Булстроуд. Вас, вероятно, куда больше интересует собственное будущее.

— Я не смею ничего просить у вас, ваша честь. Мне и так неудобно, что я отвлекла вас от ваших трудов.

— Все эти труды направлены лишь на то, чтобы наши потомки вели достойную жизнь, верную заветам отцов, — покачал головой судья. — Не полагаете же вы, что мудрость, — он указал на хрустальную сферу и стеллажи со свитками, которые Миллисент заметила только сейчас, — накапливалась тысячелетиями ради того, чтобы плод ужасающего брака между магглом и противоестественным магическим существом тешил свое самолюбие, обращая сосновые иголки в металлические и высмеивая то, что дорого нашим сердцам? Вы не можете остаться на улице. У юной девушки должен быть дом и должны быть наставники.

Миллисент понимала, что ей следует рассыпаться в благодарностях, но вместо этого во все глаза смотрела на судью, словно увидела его впервые в жизни, и не могла произнести ни слова. Старик, похоже, не находил в своей миссии ничего героического; наколдовав из воздуха пергамент и перо, он принялся вдумчиво составлять письмо.

— Мне очень жаль, что я не могу предложить вам воспользоваться моим гостеприимством. Эсти, моя дорогая девочка, возвращается в Лондон, завершив свое обучение на континенте, чтобы выйти замуж. Прежде мне полагалось бы подобрать супруга для старшей дочери, Дафны, но она слишком полагается на веления своего сердца и затыкает уши... Балаган, который поднимется в доме, едва ли придется вам по душе.

— Я всему буду рада, — поспешила заверить его Миллисент. До сих пор ей ни разу не приходилось бывать на свадьбах.

— Не сомневаюсь, — рассеянно кивнул Гринграсс, сворачивая пергамент в свиток. — Свадебные хлопоты — лучшее лекарство от ран, нанесенных войной, все мироздание радуется жениху и невесте. Эсти всего шестнадцать, но она исключительно разумна для своих юных лет. Вы очень похожи с ней, мисс Булстроуд. Вы скромны и, без сомнения, хорошо воспитаны. Хотя судьба разлучила вас с родителями, ваша родословная почти безупречна. Вы по праву можете рассчитывать на завидную партию.

— Вы преувеличиваете, — вежливо растянула губы Миллисент. — Сейчас я не могу думать о замужестве.

— Верно, но ветер меняется, — отозвался судья. В этот момент он был неуловимо похож на Альбуса Дамблдора: окладистая длинная борода, мерцающие глаза, хоть и не голубые, а светло-карие, но главное, способность опутывать и усыплять разум — таким мог быть покойный директор в случае необходимости, таким же был и Гринграсс. — Мир, построенный на серости и силе, может предложить вам только бегство. Однако существует и другой путь. Он кроется во мраке, вокруг него возведены преграды и каменные насыпи, однако упорный путник будет вознагражден. В этом смысл моих трудов и, если пожелаете, ваших. Мне нужна ваша помощь, мисс Булстроуд.

— Моя? — Миллисент была совершенно очарована и, при этом, не понимала, чем она может быть полезна такому масштабному деятелю, как судья.

— Мои слова о мисс Грейнджер и подобных ей юных искателях справедливости не были праздной болтовней. Не случайно я заговорил и о воздаянии и суде. Еще не один год общество будут волновать нелицеприятные открытия в расследовании ужасов войны. Найдется немало желающих нагреть на этом руки.

Милли невольно вспомнила ядовитое замечание миссис Кребб. Верхушка общества была на редкость единодушна в оценке ситуации.

— Взгляните на муравья, — лукаво улыбнулся судья. — Незначительное создание, крошечное и в одиночку почти беззащитное. Однако муравьиная кислота, применяемая в зельеварении, способна спасти человеческую жизнь. А одна человеческая жизнь, мисс Булстроуд, через несколько поколений может стоить населения огромного государства. Как бы мало силы вы ни имели, в нужном месте вы откроете в себе источники, о которых и не мечтали. Вы могли бы оказать мне неоценимую помощь в магазине моего друга, мистера Борджина.

Миллисент показалась, что она ослышалась. Судья Гринграсс просто не мог знать об их разговоре с Винсентом. Однако, появился же он в ее сне в доме Мораг...

— Почему? — только прошептала она.

— Лавочка Борджина — непочатый край для исследований. Старый ловкач припрятал значительную часть накопленных сокровищ от жадных лапок паука под названием аврорат, однако и с нами он ведет нечестную игру. Не скрою, я бы хотел знать, что происходит за закрытыми дверьми его магазина.

Миллисент колебалась. Да, Борджин, по словам покойного дяди, был всего лишь подлым торговцем, он не был известен, как могущественный маг или опытный легилимент, да и на заверения Винса можно было полагаться. Но по силам ли ей шпионить за ним, не вызывая подозрений? Впервые девушка ощутила, что ей не хватает кузена. За прошедший день они сблизились сильнее, чем за все предшествующие семнадцать лет их жизни, и сейчас его совет был бы не лишним.

— Разумеется, моя помощь ни к чему вас не обязывает, мисс Булстроуд, — вкрадчиво проговорил судья. — Вы вполне можете временно остановиться у Рут и ее дочери. У нас осталось не так много живых преступников, чтобы растянуть судебные процессы на целую вечность. Я не премину принять участие в вашей судьбе, даже если вы ответите мне отказом.

И, разумеется, после этого Миллисент не могла поступить иначе.

— Что мне сказать Борджину?

По Ноктюрн аллее пронесся смерч. Обезлюдевшие улочки лениво потягивались пыльным змеем вдоль обочин, разминали затекшие ставни и робко перешептывались выбитыми стеклами. Да, авроры могли разогнать бродячих торговок и предсказательниц и патрулировать квартал после наступления темноты, придать сгорбленным домикам и беззубым заборам благопристойный вид и уничтожить неумолимых стражей аллеи — каменных горгулий, обвивающих фонари, но главная площадь продолжала глумливо скалиться, мерцая крошечными солнцами в каждом осколке, неистребимыми и бессмертными, как сама магия.

Уверенность Миллисент улетучилась, не успели ворота парка затвориться за ее спиной. Еще горчил на языке лавандовый чай, доносился, будто издалека, ласковый голос судьи, однако при мысли о разговоре с мистером Борджином сердце проваливалось в глухой колодец.

Неподалеку от границы антиаппарационного поля Миллисент ждала встреча, оставившая послевкусие незавершенности. Незнакомая волшебница, судя по роскошной одежде и ухоженным рукам, некогда смело называла особ вроде Рут Макдугалл или миссис Гринграсс своими подругами, однако сегодня явно пришла к судье не за тем, чтобы составить приятную компанию за завтраком.

— Дальше нельзя, — на пути гостьи тут же вырос домовой эльф с насупленными бровями. — Хозяева не принимают.

— Я понимаю, я вам уже надоела, — женщине стоило огромной жертвы обратиться к домовику, как к равному, — но судья обещал рассмотреть мое ходатайство до конца недели. Анна, меня зовут Анна.

— Не имею распоряжения пускать, — неумолимо отрезал эльф. — Хозяев нет.

— Я готова подождать, — от отчаяния женщина даже всплеснула руками, — дело — пара пустяков. Три дня назад я отправляла письмо, но...

Не беспокоясь о формулах вежливости, домовик аппарировал с громким хлопком, прервав ее на полуслове. Несколько секунд дама растерянно смотрела в пустоту, а потом расплакалась, обхватив голову руками.

— Простите, — Миллисент с трудом поборола необъяснимое желание последовать примеру эльфа и приблизилась к незваной гостье, — я могу вам помочь?

Женщина медленно вскинула голову и неприязненно посмотрела на свидетельницу своего унижения.

— Дайте подумать... вы явно не адвокат, творящий чудеса, и не одна из девиц Гринграсс, — она перевела взгляд на видавший виды рюкзак Миллисент, — и здесь едва ли скрываются запасы успокоительного зелья, следовательно, нет. Нет, помочь мне вы никак не можете.

Милли пожала плечами. После волны арестов, последовавших за победой светлой стороны, они встречались повсюду: дочери, матери, жены, еще не разобравшиеся, что важнее сохранить — надежду или чувство собственного достоинства. Немногие могли позволить себе роскошь следовать путем Аделаиды Кребб: большинство не пускали в новую жизнь узы долга, совести или еще не погасшего чувства. Очевидно, Анна относилась к последним, ибо, невзирая на холодный прием, она уселась на дубовую лавочку возле изгороди, намереваясь прождать здесь еще немало часов.

Винсент вернулся, как только Милли добралась до Лондона, и с тех пор без устали иронизировал по поводу ее неудач.

— Борджин, конечно, редкий мерзавец, но ему палец в рот не клади. Признайся, больше всего ты боишься оказаться на месте Анны.

— Боюсь, — охотно согласилась Миллисент. — Я и на своем месте чувствую себя круглой дурой. Представь, что будет, если у Борджина меня увидит, например, Паркинсон. Плохие слухи разлетаются быстрее, чем хорошие.

— Ничего она тебе не сделает, — Винс резко махнул рукой, и его черты задрожали, как отражение в расходящейся кругами воде. — Пэнси помнит о нашем родстве и о том, как мало Малфой беспокоился о ее добром имени. Ты можешь слишком много знать, а этому семейству скандалы ни к чему.

Миллисент такой вывод вовсе не казался очевидным, но Винсент, несомненно, смотрел на вещи куда глубже.

— Вместо того чтобы заниматься поисками гоблина, вы предлагаете убивать время в грязной лавке, — пожаловалась она, уже в который раз меняя направление своего пути. — Гринграсс болтал вздор, зачем-то приплел Грейнджер, но ничего толком не обещал. И твои цели для меня по-прежнему загадка.

— Отец всегда старался держаться подальше от Гринграсса, — усмехнулся Винсент. — В годы бурной молодости тот был одним из приглашенных судей по делу Гринделвальда. В сущности, это он настоял на том, чтобы смертную казнь заменить пожизненным заключением, а вовсе не Дамблдор. Нет, судья — темная лошадка... На многое пойдет ради дочерей, Эсти в особенности, она его любимица. Ты ведь не знаешь, что за интерес у него к Борджину.

Миллисент закатила глаза.

— Какая-нибудь дрянь, достаточно вредная, чтобы прятать ее от аврората, и достаточно редкая, чтобы набивать ей цену.

— Ты не знаешь, — повторил Винсент, — ты не можешь знать, где старик успел наследить во время войны. Или что происходило после того, как ты бросила школу. Судья не слишком жалует Пожирателей смерти, оставшихся на свободе, и ему нужны Малфои.

— Малфои? — удивилась Миллисент. — Но почему?

— Таково его понятие о справедливости, — туманно пояснил Винсент. — И здесь наши с судьей устремления пересекаются. Вот ответ на твой второй вопрос, Милли.

— Хочешь подставить Малфоя? — хмыкнула Милли. — Великолепно, хотя нелогично. Никогда не пробовал пресечь его тиранию при жизни?

— Единственная попытка завершилась не слишком удачно, — помрачнел Винсент. — Ты напрасно смеешься. Когда ты узнала о моей смерти, хоть раз ты задумалась, Милли, что такое умирать в Выручай-комнате?

Миллисент ответила не сразу.

— Я подумала, что это страшно и глупо — сгореть заживо, — медленно проговорила она. — Что несколько веков назад наши далекие предки спасались от костров инквизиции, но тебя огонь не пощадил.

— Адское пламя, — взгляд Винса затуманился от болезненных воспоминаний. — Древняя магия стихий, вырвавшаяся из-под контроля. Если верить легенде, Выручай-комнату создал сам Гриффиндор, больше других преуспевший в огненных чарах. Стены замка вспомнили это тысячелетнее колдовство, слились с ним воедино, и я оказался беспомощен. Но все же комната не могла окончательно отступить от цели своего создания. Мое тело сгорало, но сознание оставалось живым. Я не верил в возможность спасения, но отчаянно пожелал задержаться в этом мире, остаться ради мести. И комната исполнила последнее желание, загаданное в ее стенах. Она не только сохранила мне жизнь, но и изменила мой разум.

— Значит, ты не дух? — бледная Миллисент прислонилась к каменной мокрой стене. — От Винса в тебе только воспоминания и злость.

— Меня сотворила Выручай-комната, — призрак глухо рассмеялся. — О своей природе мне известно слишком мало. С уверенностью я могу заявить лишь одно: исчезнуть раньше, чем свершится правосудие, мне не удастся.

— Но почему правосудие должна вершить я? — истерично воскликнула Миллисент, больше не беспокоясь об опасности быть подслушанной. — Допустим, Малфой поступил подло, бросив тебя умирать, но меня даже не было в Хогвартсе в тот день.

— Не думай, что я не задавал себе этот вопрос, — насупился Винсент. — Я был вырван из тела и испытывал чудовищную боль. А потом перед моими глазами возникла ты. Твоя размеренная и тихая жизнь в Исландии, сказки старой няньки, печенье с молоком и цветы на прикроватной тумбочке. Ты вдыхала запахи дождя, слышала пение птиц, радовалась и печалилась, ты жила. Мне никогда не была ясна логика Гриффиндора. Возможно, комната предвидела, что отец погибнет, а мать от меня откажется. Друзей, кроме Малфоя и Гойла, у меня не было. После седьмого курса ты оставалась единственным человеком, не желавшим мне зла. И именно о тебе я подумал перед смертью.

— Что же ты подумал? — Милли сжала виски, тщетно надеясь унять приступ мигрени. — Что мне теперь достанется все ваше состояние?

Лицо Винсента исказилось в гримасе, призванной изображать улыбку.

— Я подумал, что моей сестренке одной придется непросто, но она еще всем покажет.

— Лучше бы ты подумал о наследстве, — буркнула Миллисент, от всей души досадуя на кузена. — И что прикажешь теперь с тобой делать? Я не собираюсь четвертовать Малфоя, только чтобы твоя душа нашла успокоение. Я не хочу в Азкабан.

— Убийство? — Винсент мстительно ухмыльнулся. — Не скрою, этот вариант выглядит крайне соблазнительно. И все же Малфой не может умереть. Спасшись из Выручай-комнаты, он украл мою жизнь. Все они: Гойл, Поттер, Уизли, Грейнджер, — разделили между собой мои непрожитые годы. Уйти за грань, избежав страданий, на которые обречен я? Это было бы слишком просто.

— Тогда что же? — нахмурилась Миллисент. — Допустим, Гойл и без того не радуется жизни, покуда его папаша в Азкабане. Но связываться с Малфоями — себе дороже. Я уж не говорю о Поттере и его компании. Вся Англия готова им руки целовать. У меня нет никаких шансов причинить им даже мизерный ущерб.

— О нет, — сладко пропел Винс, — ты недооцениваешь свои возможности. Твой главный козырь — анонимность. Твои бывшие подруги навсегда вычеркнули из своей жизни Милли Булстроуд. Моя достопочтенная матушка, как только получит обратно состояние отца, и думать о тебе забудет. Твоей собственной семьи все равно, что нет. В девочке из магазина пройдохи Борджина не станут искать вселенское зло.

Миллисент скривила губу.

— Великолепно. Я только что вступила в сговор с привидением. Невозможно представить себе ничего более нелепого.

— Но ты же хочешь однажды от меня избавиться, — невинно посмотрел на нее Винсент. — И ты хочешь найти Дарка и забрать то, что принадлежит тебе и Ирме по праву.

— Найти Дарка невозможно, — рассеянно проговорила Миллисент и вдруг вспыхнула от внезапного гнева: — Тебе удалось его разыскать!

— Я слизеринец, Милли, — просто ответил Винс. — Ты встретишься с гоблином, если дашь мне обещание. Ты не верила в историю Эммы Гринготтс, но я тоже предлагаю тебе обмен. Отдай мне их души — если не хочешь, чтобы я уничтожил твою.

— Одна душа не стоит пяти, — головная боль становилась нестерпимой, но Миллисент с несвойственным ей упрямством вздернула подбородок. — Я тоже слизеринка, дорогой кузен. Я хочу знать, что получу взамен.

От призрака Винсента исходил могильный холод, и его цепкие щупальца дотягивались девушке до самого сердца.

— Возможно, я последняя частичка магии, оставшаяся от Выручай-комнаты, Милли. Я все еще могу исполнять любые желания, — блеснул он глазами. — Мои возможности куда шире пустых обещаний Гринграсса или сомнительных возможностей, которые предоставят таким, как ты, победители. Я могу дать тебе все. Все, что ты только пожелаешь.

— Например? — Милли склонила голову набок. — Деньги? Даже денег однажды может накопиться слишком много.

— А что ты скажешь о красоте? — ухмыльнулся Винс. — Ты всегда хотела быть похожа на Дафну Гринграсс — она покажется серой мышью на твоем фоне. Или о семье? Ты ведь мечтала иметь настоящую семью. Выручай-комната создала меня — значит, она может преобразовать материю или повернуть время вспять. Твои родители будут рядом, и они будут любить тебя. Если ты отомстишь за меня, я, как Винсент Кребб, исчезну навсегда, но не исчезнет моя благодарность. Ты можешь выбрать состояние, могущество, великие познания. Ты можешь продолжить наш род уже как Миллисент Кребб или потребовать от гоблинов выплаты родового долга.

— Звучит слишком красиво, чтобы быть правдой, — скривилась Миллисент. — Не говоря уже о том, как труднодостижимо то, о чем ты просишь. Люциус Малфой пережил Дамблдора и Волдеморта. Его сынок — такая же изворотливая тварь. У него нет слабых мест.

— У каждого есть слабые места, — довольно рассмеялся Кребб. — Малфой не исключение. Помоги Гринграссу — и поможешь мне. Ты все поймешь, как только начнешь действовать.

— Вы с Гринграссом уверены, что у Борджина есть что-то на Малфоя, — задумалась Миллисент. — Что это?

— Сейчас я скажу только одно, — девушка затаила дыхание, чтобы не пропустить ни слова из едва различимого шелеста призрака. — Разузнай как можно больше об Исчезательном Шкафе.

Миллисент смотрела на маску, а маска смотрела на Миллисент. Огоньки в ярко-лиловых глазах дрожали, как пламя свечи, и заключали в себе нечто гипнотизирующее. Казалось, целую вечность девушка готова была провести в дурманящем ожидании, пытаясь разглядеть за узкими зрачками рисунок хитросплетений судьбы, но дребезжащий голос вырвал ее из приятного оцепенения, а холодные руки с силой встряхнули за плечи, разворачивая в противоположную сторону.

— Накладывай защитный кокон, не накладывай, все равно отыщется бестолочь, которой закон не писан! Позволить разок шаману сделать свое дело, чтобы другим неповадно было соваться. Бесполезная идиотка!

— Что это было? — Миллисент сонно хлопала глазами. Интонации мистера Борджина настолько напугали ее, что она даже не подумала оскорбиться его резкими словами.

— Что это было, — издевательски передразнил старик, — ты бы выставила себя на смех, задай такой вопрос в экваториальной Африке, но здесь больше не считают нужным воспитывать детей. Это паразит, которому ты бы любезно себя скормила, если бы я не знал, как много скучающих зевак бродило по этим улочкам во все времена, а теперь и подавно.

Миллисент зажмурилась. Она помнила, как позвонила в дверной колокольчик и переступила порог магазина, как неестественно худая девушка за кассой пообещала позвать хозяина и удалилась, а дальше наступала черная пустота. Стрелки часов успели переместиться лишь на пять минут, но она полностью утратила ощущение времени.

— Уже полтора года не могу отделаться от этой твари, — посетовал Борджин, накидывая на гневно трепещущую ноздрями маску пыльное бархатное покрывало. — Перекупщикам шаман ни к чему, а посылать друг другу такие милые подарки люди в последнее время боятся. Такая безделушка способна за считанные часы полностью изуродовать лицо смотрящего. Уступлю всего за пятнадцать галеонов, — вдруг услужливо предложил торговец, — повесишь дома, раз уж шаман так тебе приглянулся. Кости настоящие, — он щелкнул пальцами и по комнате пошел глухой перезвон выпиленных подвесок.

— Нет, спасибо, — вежливо отказалась Миллисент. — У меня и дома-то нет. Если честно, я пришла сюда искать работу.

— Работу? — протянул Борджин, с сомнением хмыкая. — Здесь нет работы для малолеток. Ты хоть школу-то кончила?

— Мне уже семнадцать, — возразила девушка, — и я сдала С.О.В. Я могу колдовать. Моя фамилия Булстроуд.

— Как-как? — старик закусил губу и, к вящему ужасу Миллисент, лишь развел руками: — Булстрот? Кто такие, почему не слышал?

— Я подумала... вы могли знать моего отца, — памятуя о наставлениях Винса, Миллисент умолчала о родстве с Креббами. — После войны я осталась одна, так что если и отсюда меня прогонят... — не договорив, она очень достоверно всхлипнула.

Слезы ненадолго сбили Борджина с толку.

— Имей совесть, здесь не приют для сирых и убогих, — раздосадованно воскликнул он. — В былые времена приличную барышню никаким ветром не занесло бы в Ноктюрн аллею, а теперь вам здесь как будто медом помазано! Иди-ка ты к Малкин, у нее полно работы для недоучек. Поправлять ленты, держать иголки! У меня нет времени следить, как бы ты не попала в историю.

Какая-то часть Миллисент отчаянно призывала ее как можно скорее бежать из магазина, но вместе с тем, вопреки здравому смыслу, мистер Борджин вызывал у нее симпатию. Даже при недостатке жизненного опыта, Милли умела чувствовать людей. Быть может, за видимыми простотой и бесцеремонностью старика скрывалось доброе сердце?

— Мадам Малкин не даст мне работы, — с сожалением призналась она, и тут в голову к ней пришла очень удачная идея. — Папа... он погиб во время битвы за Хогвартс. Его осудили уже посмертно. Все имущество забрали. Тетя от меня отказалась. Кому нужна работница с такой дурной репутацией.

Борджин приглушенно выругался.

— А что с вашей матерью?

— Мама меня бросила, — ответила Миллисент, вспоминая о простом слизеринском принципе: лучшая ложь всегда основана на правде. — Я уже много лет ничего о ней не слышала.

— Мордред-знает-что-такое, — вознегодовал Борджин. — Да неужели в Ноктюрн аллее мало волшебных лавок, что вы зашли именно в мою? Пенелопа! Сюда, живо!

В соседнем помещении раздался перезвон музыки ветра, и в зал вошла девушка, с которой Миллисент уже успела перекинуться парой слов. Пенелопа могла бы считаться красавицей, если бы не болезненный, истощенный вид и разлитая по лицу нездоровая бледность. Судя по характерной вышивке на фартуке, в своих усилиях, направленных на поиск работы, она добилась большего успеха.

— Как прикажешь это понимать? — кивнул Борджин в сторону Милли. — Когда я согласился взять тебя, я пообещал себе, что больше не наступлю на те же грабли! Так откуда эта девица прознала про работу?

Пенелопа вопросительно взглянула на Миллисент, и по ее лицу скользнула улыбка узнавания.

— Эта девочка училась на Слизерине, — сообщила она с таким видом, словно встретила близкую подругу. — Но я ничего ей не говорила. Слава о ваших добрых делах вас опережает, мистер Борджин.

— Я тебе поговорю, — погрозил Борджин пальцем. — Развели мне пансион благородных девиц! Да половина квартала помрет со смеху... хотя туда им и дорога.

— Я давно прошу помощницу, — с энтузиазмом продолжала Пенелопа. — Лучше бы, конечно, это был кто-то постарше и посильнее, но думаю, Миллисент справится.

— Миллисент, — в устах Борджина ее имя прозвучало, как оскорбление. — Миллисент. Только этого мне не хватало. Предупреждаю, девочка, — прищурился он, — наведешь на меня авроров или, Мерлин тебя сохрани, отдел тайн, и шаман покажется тебе невинной забавой.

— Отдел тайн? Как вы могли подумать...

— Тебе в страшном сне не привидится то, что мне случалось наблюдать в своей жизни, — устало прервал ее Борджин. — Это дает мне право думать все, что угодно. Ты хотела работать? Поздравляю, ты принята в лондонское отделение семьи магазинов "Борджин и Бэрк", двести сорок восемь лет на колдовском рынке и почти сто пятьдесят — в лидерах продаж.

— Сто пятьдесят? — округлила глаза Милли, — впечатляет.

— Впечатляться будешь после работы, — цыкнул на нее Борджин, — а сейчас учи наизусть. Будешь повторять это всем новым клиентам и напоминать старым на тот случай, если они вдруг решат переметнуться к конкурентам.

— Хорошо, — растерянно кивнула Миллисент.

— Хорошо? — старик насмешливо изогнул бровь. — То есть ты благосклонно согласилась? Спасибо, я польщен.

Миллисент окончательно смутилась.

— Я вовсе не имела в виду...

— Мистер Борджин, перестаньте пугать бедную девочку, — вмешалась Пенелопа. — На ней и так лица нет.

— Лица, — веско заявил Борджин, — на ней не будет, причем в прямом смысле, если она продолжит разевать рот и улыбаться смертельно опасным артефактам. А в остальном пусть не слишком печется о своем драгоценном лице. Лет тридцать, от силы сорок, и трястись там будет не над чем, помяни мое слово.

Миллисент была готова побиться об заклад: если кузен сейчас каким-то образом мог слышать этот разговор, он наверняка уже живот надорвал со смеху.

— Ну, хватит пустой болтовни, — коротко распорядился Борджин. — Дела не ждут, клиенты — тем более. Пенелопа, что с партией слоновой кости из Ботсваны?

— Будет вечером. Поставщик обещал прислать с зомби, как только получит зеленый свет от своих людей на таможне.

— А зелье для миссис Ранкорн?

— Уже отправила с Бобом. Боб — это наша почтовая черепаха, — шепнула она Миллисент.

— Замечательно. Я все еще должен напоминать о нераспечатанных коробках с книгами? Не хочу прекрасным летним вечером свернуть себе шею, споткнувшись об одну из них.

— Сейчас я ими займусь, — пообещала Пенелопа. — Миллисент мне поможет.

— Сейчас, сейчас, — ворчал Борджин, поднимаясь по лестнице. — Уже месяц я слышу это сейчас. И не вздумайте обсуждать кавалеров и цацки, разбирая магические книги! Услышу — всех разгоню, ведьмы!

Борджин хлопнул дверью, и Пенелопа расхохоталась.

— Не обращай на него внимания! Он всегда такой, особенно если клиенты надоедают. У нас было то еще утро. Один проходимец чуть было не всучил мне горсть фальшивых монет. И главное, почти не отличить от гоблинского золота! Мистер Борджин устроил мне жуткую выволочку, а тут еще и ты... Пойдем, я быстренько расскажу тебе, чем мы здесь занимаемся!

— Постой, — Милли задержала Пенелопу, намеревающуюся проследовать в соседнее темное помещение. — Откуда ты меня знаешь? Ты тоже слизеринка?

Уголки губ Пенелопы поползли вверх, но улыбка получилась какой-то вымученной.

— Нет. Но тебя я помню, как и всех других студентов Хогвартса. Я была старостой школы.

За внешней хрупкостью бывшей старосты школы чародейства и волшебства скрывались неистощимые запасы терпения. Пенелопа Кристалл бегло просматривала старинные фолианты, присваивала им классификацию и определяла каждому индивидуальный номер и место на полках трухлявого переполненного шкафа. Миллисент уже через пять минут потерялась в море редкой и, порой, небезопасной для непосвященного читателя литературы, и только с легкой заинтригованностью наблюдала за отточенными движениями рэйвенкловки, производившей впечатление человека, влюбленного в свою работу.

— А ты давно у Борджина? — спросила Миллисент, когда пара коробок уже была передана горбатому брюзгливому домовику, и у девушек выдалось несколько свободных минут для легкого ужина.

— Месяцев шесть или что-то вроде того, — неопределенно звякнула серьгами Пенелопа. — Раньше служила в министерстве, но не выдержала дементоров. Мой бывший босс порекомендовал меня мистеру Борджину. Он может варить зелье, которое меня лечит. Здесь здорово, хоть и мрачновато. И уж точно не соответствует слухам. Никто не приносит в жертву детей и не пытает магглов. В том же министерстве творилось больше подлостей.

— А я не боюсь дементоров, — пожала плечами Миллисент. — Когда они сторожили школу, я их почти не замечала. А Трейси каждую ночь снились кошмары.

— Тогда тебе повезло, — сказала Пенелопа. — Если человека не мучают горькие воспоминания, значит, он почти неуязвим для страхов. Со мной в школе произошел несчастный случай. Помнишь, когда открыли тайную комнату? Я была беспечной, думала, чудовище не трогает чистокровных. А оказалось, василиску все равно, кто твои родители. Я бы погибла, если бы не Гермиона Грейнджер.

Болтовня Пенелопы действовала усыпляюще, но имя новоприобретенного кровного врага подействовало, как удар плетью. Миллисент глубоко вдохнула.

— Ты обязана жизнью Грейнджер?

— У нее было зеркальце, — с теплой улыбкой пояснила Пенелопа. — Все тогда были очень напуганы, и Гермиона предложила заглянуть с его помощью за угол, прежде чем выходить из библиотеки. Я еще не верила в чудовище, думала, какой-нибудь сумасшедший выучил редкое проклятие и сеет панику. Боялась волшебной палочки, а не взгляда, понимаешь? И мы вдвоем загремели в больничное крыло.

— И каково это было? — заинтересовалась Миллисент, — находиться в оцепенении? Ты что-нибудь чувствовала?

— К счастью, нет. Даже сны не снились. Просто несколько месяцев будто выпали из жизни. Грейнджер сказала какое-то маггловское слово, они используют это, если нужно разрезать человека и вытащить что-то у него изнутри, — Пенелопа хихикнула, — даже звучит жутко. Ты закрываешь глаза, а открываешь уже здоровым. Это примерно то же самое.

— Что тогда тебя пугает, когда ты видишь дементоров?

Пенелопа грустно потупилась.

— Я вспоминаю нападение. Снова и снова. Встретиться с ним взглядом, даже отраженным, вот что по-настоящему больно. Невозможно описать эти чувства словами, но мир разом тускнеет. И это остается с тобой на всю жизнь. Видишь, что со мной стало? Если бы не мистер Борджин...

— Но ведь Грейнджер пережила то же самое, — недоверчиво хмыкнула Миллисент, — но по ней скажешь только, что она процветает.

— Да, — с нескрываемой завистью проговорила Пенелопа, — в мире не так много василисков. Кто может похвастаться, что знает о них все? Если ты с ним встретился, потому уже навряд ли расскажешь.

— Как ты думаешь? — не сдавалась Миллисент. — Ведь эта история началась не с вас двоих. Там были еще парни... и там было привидение, — потрясенно договорила она, вспоминая летучую достопримечательность гриффиндорской башни с тошнотворной привычкой то и дело поправлять не до конца отрубленную голову.

— Почти Безголовый Ник, — отозвалась Пенелопа Кристалл.

— Почти Безголовый Ник, — согласился Винсент, паря в нескольких метрах от пола, как в невидимом гамаке, и покачивая ногой. — Нет, тут не добьешься толку. Интересно, как они напоили его мандрагорой? — он мерзко расхохотался.

Миллисент нахмурилась. Еще вчера кузен грозился призвать на ее голову все проклятия, если она срочно не изобретет способ низвергнуть эту некоронованную королеву волшебного мира, а теперь наиболее очевидный способ это сделать ускользает от него сквозь пальцы.

— Привидения знают все друг о друге, — сквозь зубы проговорила она. — Если с этим призраком что-то неладно, на это непременно обратят внимание остальные. Кровавый Барон ведь всегда помогал слизеринцам. Расспроси его! Узнай, что происходило с гриффиндорским призраком, когда школу оцепили дементоры!

— Да что на тебя нашло? — все еще не понимал Винсент. Милли поймала себя на мысли о том, что даже усилиями Выручай-Комнаты не удалось полностью излечить кузена от тугодумства. — Записалась Кристалл в ангелы-хранители?

— Вот болван, — не выдержала Миллисент. — Ты хотя бы видел, во что она превратилась? Мумия из учебника по истории магии выглядит краше!

Миллисент не стала уточнять, что от всей души желает подобного исхода для Грейнджер не только ради избавления от Винса, но и памятуя о словах судьи Гринграсса. Ведь он считает, что самонадеянной девице давно следует замолчать — а что еще грязнокровке останется делать, если все ее внимание будет поглощено подорванным здоровьем?

— Но ведь Грейнджер все, как с гуся вода, — презрительно выплюнул Винсент. — Почти Безголовый Ник давным-давно мертв. Чем он может быть полезен?

— Пенелопа работала в министерстве при Темном Лорде, неужели не понятно? — окончательно рассердилась Миллисент. — Она каждый день сталкивалась с этими тварями. А что в своей жизни видела Грейнджер? Хотя вспомни... — медленно заговорила она, тщательно обдумывая складывающуюся мозаику, — третий курс. Это ведь тогда она засветила Малфою по физиономии? На эту тему еще очень долго распылялась Паркинсон! Я ее никогда такой не видела. Заплаканная, нервная, усталая. Это означает, что и на нее дементоры действовали так же, как на Пенелопу, только она была не так глупа, чтобы приближаться к ним!

— Это звучит абсурдно, — в голосе Винса, тем не менее, звучало сомнение. — Ты предлагаешь приставить к Грейнджер персонального дементора, а ей — с восторгом отдавать ему свои силы? Да их всех после войны изолировали.

— Вспомни шамана, — не согласилась Миллисент. — Не только дементоры могут создать хаос в голове. Но ты все же расспроси Почти Безголового...

— Кто-то идет, — вдруг быстро шепнул Винс и исчез. Миллисент все еще не могла привыкнуть к тому, как неожиданно он перемещается в пространстве — не просачивается сквозь стены, как обычные духи, а словно аппарирует, только беззвучно и не оставляя магических следов. По крайней мере, даже бдительный мистер Борджин не заметил присутствия в волшебной лавке посторонних, иначе уж точно сжил бы Миллисент со света в рекордные сроки.

Легкий перезвон колокольчиков возвестил о приходе посетителя. Миллисент подняла голову, посылая дежурную улыбку, и встретилась с мягким взглядом внимательных карих глаз. И вновь где-то в глубине души царапнуло неприятное ощущение предначертания всего происходящего. Еще утром Миллисент готова была поклясться, что Пий Тикнесс находится в тюрьме и не имеет ни малейшего шанса когда-либо выбраться на волю.

Теперь же бывший министр магии стоял перед ней, держась так же пренебрежительно, как и на колдографии в газете, что Милли, не глядя, купила в день расставания с Аделаидой и что до сих пор валялась, скомканная, на дне ее рюкзака.

Целый год его личность являлась предметом противоречивых публикаций и наиболее зловещих слухов. Война закончилась, а вместе с ней минула эра могущества экс-главы отдела магического правопорядка и, вместе с тем, самой одиозной фигуры среди всех министров магии уходящего столетия, однако Пию Тикнессу, судя по одному только выражению его лица, забыли сообщить о перемене статуса.

С мистером Борджином, надо думать, он водил большую дружбу. Вот уже неделя, как Миллисент работала в волшебной лавке, и почти никто из клиентов, даже, к ее удивлению, довольно высокопоставленных, не позволял себе так свободно расхаживать среди прилавков, бесцеремонно просматривать оставленные на стойке письма и тетради, угощаться сомнительного вида сладостями из медной пузатой пиалы. Исключение составляли лишь авроры, с которыми Борджин был подчеркнуто вежлив, и городские сумасшедшие, которых он выпроваживал, подчас с применением магии. Не относящемуся ни к тем, ни к другим Тикнессу, похоже, не требовалось особое приглашение: оставив на крючке козлоногой вешалки темно-синюю шляпу, перевитую жгутом-колоском, он приветственно кивнул Миллисент и уверенным шагом направился наверх, в личные комнаты торговца.

— Мистер Борджин на встрече с поставщиками, — только успела крикнуть девушка, — сказал, не ждать его до вечера.

Тикнесс недовольно замер посреди лестницы.

— Никто не пожелает задержаться дольше положенного в зале заседаний Визенгамота, но право, стоило ради этого спешить, — произнес он с притворным возмущением. — Тем хуже для Билли, не он первым услышит хорошие новости. А что ваша напарница, тоже на встрече?

— Пенелопа? — немного озадаченно переспросила Миллисент. — Она нездорова сегодня.

Определенно, мисс Кристалл была полна сюрпризов. Милли не решалась беспокоить ее в день еженедельного приема зелья: обычно рэйвенкловка устраивала себе выходной, чувствуя себя слишком ослабленной для бесед с посетителями. Но с какой стати бывшему министру ею интересоваться?

— Она перманентно нездорова, — без тени сожаления пожал плечами Тикнесс, проходя ближе к прилавку с драгоценностями. — Вы знакомы с Эсти Гринграсс? Будете на ее дне рождения?

— Не думаю, — мило улыбнулась Миллисент. — Никогда ее не видела.

От судьи не приходило ни весточки, а искать с ним встреч она боялась. Кто знает, не скажет ли Гринграсс вообще, что ей приснился весь их разговор?

— Вот и я тоже никогда не видел, — устало вздохнул Тикнесс. — А за мной подарок.

— Подарите что-нибудь из украшений. Подарите духи, — предложила Миллисент. Если между сестрами Гринграсс было хотя бы что-то общее, большую радость для именинницы трудно представить. Еще не стерлись из памяти предрождественские утренние посиделки в слизеринской гостиной в окружении посылок и шуршащих пакетов: Дафна впадала в полный восторг от ярких тканей, шелковых лент и приторного запаха ванили.

Пий Тикнесс, которого Миллисент по инерции продолжала мысленно называть Министром, лишь рассмеялся в ответ.

— Вы не утруждаете себя тем, чтобы следить за сплетнями, — констатировал он. — Эсти — девушка очень серьезная для своих шестнадцати. Классический репертуар сувенирных лавок Хогсмида на нее впечатления не произведет.

Миллисент улыбнулась. Иногда ее интуиция хромала, однако это не поколебало уверенности в том, что младшая сестра едва ли понравится ей больше старшей.

— Проще всего с Дебби, в этом возрасте все дети одинаковые, — добавил Тикнесс, надевая шляпу. — Так скажите Билли, что я обиделся и ушел. Пусть выберет что-то адекватное для Эсти и пришлет совиной почтой.

Миллисент торопливо внесла запись в специально приготовленный толстый ежедневник. Пока что пожелания клиентов выглядели довольно сумбурно и без всякой системы неровными строчками громоздились друг на друге. Витиеватая S в имени Эсти немедленно обвила, будто осьминожьими щупальцами, соседние буквы и довольно нагло завалилась на бок, издевательски скалясь в ответ гусиному пиру.

Свежий выпуск "Ежедневного пророка" мимоходом возвещал о временном освобождении Тикнесса из-под стражи решением высокого суда под председательством Генделя Гринграсса и отдельно останавливался на деятельности последнего. Пожелавший остаться неизвестным журналист заявлял со всей уверенностью, что пост министра магии в кармане у того счастливца, что удостоится поддержки со стороны судьи. Хотя мир политики от Миллисент был бесконечно далек, нечто подсказывало ей, что Кингсли Шелкболт, как бы популярен он ни был среди народа, едва ли отвечает всем ожиданиям Гринграсса от представителя интересов чистокровных.

Пенелопа куда более живо интересовалась будущим — она еще не утратила надежды однажды вернуться на вынужденно оставленную должность.

— Сейчас туда лучше не соваться, переждать, — охотно сообщила она Миллисент, когда та принесла ей обед. — Пока обо мне, к счастью, забыли — какой спрос с ассистентов. Мистера Тикнесса освободили, это хороший знак. Только бы они не начали раскапывать дальше...

— А им что-то может не понравиться? — осторожно потянула за ниточку Миллисент. — Я думала, ты занималась только бумажной работой.

— Конечно, конечно, — пожалуй, чересчур торопливо заверила ее Пенелопа. — Но чего только не было за последний год — дуэли, самоубийства, два захвата Министерства, недовольные гоблины... На кого-то непременно должны повесить всех собак.

— Надеюсь, это будешь не ты, — подытожила Миллисент, поднимаясь с кровати. Уже в дверях она вдруг остановилась, осмыслив услышанное: — Ты хочешь сказать, что Темный Лорд был не первым, кто захватил Министерство?

— Темный Лорд вообще не появлялся в Министерстве, хвала Мерлину, — Пенелопа закрыла глаза, намекая на окончание разговора. — Там и без него не было никакого порядка.

— Как, разве не он убил Скримджера? — старая кухарка не слушала колдорадио разве что во сне, и новости о событиях, повернувших ход магической истории врезались Миллисент в память, чтобы напомнить о себе в самый неожиданный момент. — Ну, то есть разве не это сказал тогда главный аврор?

Пенелопа растянула губы, как человек, чувствующий абсолютное превосходство от того, что он осведомлен лучше непросвещенных окружающих.

— У аврора Робертса относительно данного момента всегда было, что сказать. А о противоречиях беспокоились мы, мелкие сошки. Милли, у меня страшно болит голова.

Как оказалось, даже не в меру разговорчивая староста Хогвартса умела держать язык за зубами, если дело касалось серьезных вещей. Милли нутром чуяла, что Пенелопа, оказавшаяся волей судьбы в самой гуще событий, могла бы поведать массу интересного, но пока что у нее лично не было никаких шансов услышать хотя бы малую толику того.

Тем не менее, этот день еще не успел преподнести Миллисент все припасенные для нее сюрпризы. Мистер Борджин и не думал возвращаться из Ирландии, на дверь магазина был водружен тяжелый ржавый замок, ключ от которого Милли спрятала под каминный коврик, Пенелопа, должно быть, смотрела десятый сон, а Винсент не очень-то торопился продолжать их прерванный разговор. Миллисент уже готова была опустить голову на подушку и хотя бы на несколько часов забыть о множестве сделанных за последние дни нелицеприятных открытий, когда вдруг осознала, что было не так в ее каморке.

На накрытой клеенчатой скатертью тумбочке у окна, заменявшей стол, белел аккуратный конвертик. Неизвестно, как попал он в эту комнату — возможно, был заброшен сюда через приоткрытую форточку пролетавшей мимо совой. Но кто мог написать письмо Миллисент? Ведь не тетя же Аделаида?

Девушка с неохотой потянулась, но любопытство пересилило усталость. Призвав загадочное письмо взмахом палочки, она улыбнулась, почувствовав запах весенних цветов и солнечного луга. Не иначе, как Мораг пытается разыскать подругу и справиться о ее делах. От такого проявления заботы потеплело на душе.

Впрочем, через минуту Миллисент предстояло узнать о том, что она снова ошиблась в своих догадках. Обрамленный рисунком из серебряных живых змеек и черных махаонов листок бумаги вовсе не был письмом от Мораг Макдугалл.

Перед девушкой лежало приглашение на завтрашний день рождения Астории, лично подписанное судьей Гринграссом.

С самого утра Лондон захлебывался в потоках обжигающе ледяного дождя, но уже знакомому Миллисент поместью даже капризы стихии были нипочем. Портключи переносили родственников и друзей семьи на залитую солнцем лужайку с расставленными повсюду круглыми столиками с легким угощением и солнечными зайчиками, настоящими зачарованными длинноухими зайчиками, появляющимися из закрепленных в кронах деревьев декоративных зеркал. И, должно быть, только вечно недовольной Милли заливистое пение птиц, благоухание лилий и приветливые улыбки хозяев дома казались всего лишь идеально наложенной иллюзией. В ее понимании значительно ближе к истине стоял закоптелый амбар для метел и карет, куда транспортировало ее письмо, как только она, наконец, решилась воспользоваться приглашением.

— Оборотное зелье придется весьма кстати, милая девушка, — медово проговорила миссис Гринграсс, чей наряд состоял из, несомненно, очень дорогой, но все же маггловской одежды. — Гендель и до того настаивал на сохранении инкогнито, а теперь уже я вынуждена просить об услуге... Кстати, после приема мой муж просил тебя задержаться. Твой босс не станет сильно возражать, я надеюсь?

— Он ведь позволил Пенелопе уехать на несколько дней в ее родной городок где-то на юге. Борджину неважно, как мы проводим свободное время.

Миллисент искренне надеялась, что дело обстояло именно так. В противном случае, ей придется изобрести более или менее удобоваримую ложь, способную выдержать хотя бы базовые проверки. Ее по-прежнему тревожило отсутствие новостей от кузена. Не факт, что Винсент одобрил бы опрометчивое желание на один вечер почувствовать себя Золушкой на балу — слишком мало миссис Гринграсс походила на добрую фею, банальным нарушением статута о секретности прославившуюся даже среди магглов. Да и принимать неизвестно кем сваренное зелье, пусть даже и похожее на оборотное цветом и консистенцией, он бы Милли точно не рекомендовал.

Миллисент пожалела, что на уроках так невнимательно слушала покойного профессора Снейпа. И входило ли оборотное зелье в программу первых пяти лет обучения? Может статься, она и сама не заметит, как окажется с Винсом в равном положении. Последнюю мысль Милли додумывала, уже морщась от отвратительного послевкусия мутно-оранжевого варева.

Эбигейл Гринграсс отступила на пару шагов и одобрительно подмигнула.

— Теперь куда лучше.

Миллисент пока не знала стройную черноволосую девушку с пушистыми длинными ресницами, отражавшуюся в зеркальном окне кареты для прогулок по воздуху, но не могла не согласиться с Эбигейл. И, пожалуй, немного стыдно было признаваться в слабой надежде на то, что зельевар Гринграссов окажется никудышным мастером, и приготовленное им оборотное зелье забудет превратить ее обратно.

— Мы приготовили для тебя волос Мелиссы, моей крестницы, которой приглашения, по удивительному совпадению, не досталось, — доверительно сообщила миссис Гринграсс. — Но планы изменились. Тебе придется выступить в роли хозяйки бала. Чистое безумие возлагать такую ответственность на ребенка, но мое отсутствие непременно заметят. В наши дни отыскать человека, умеющего держать язык за зубами крайне затруднительно, а ты ведь не хочешь окончательно испортить свое будущее, не так ли?

Миллисент непонимающе захлопала глазами.

— То есть, вы хотите сказать, что сейчас я — это Астория? Все гости будут думать, что пришли на мой праздник?

— И я очень надеюсь, что ты проведешь его с достоинством, — серьезно кивнула миссис Гринграсс. — Не знаю, что нашел в тебе Гендель, но ошибается в людях он крайне редко. Даже не зная тебя, могу сказать, что девушка ты дальновидная.

— Но ведь я никогда в жизни даже не разговаривала с Асторией! Любой ее близкий друг моментально обнаружит подмену.

Эбигейл Гринграсс грустно улыбнулась.

— Вот уж о чем ты можешь не беспокоиться. Способность заводить друзей никогда не была сильной стороной Эсти.

Миссис Гринграсс так и не сочла нужным пояснить свои туманные замечания о странном состоянии Астории, не позволившем ей присутствовать на собственной вечеринке, но что бы это ни было, Миллисент могла только благодарить Мерлина за предоставившуюся возможность. Даже в слизеринском прошлом, казавшемся почти нереальным за дымкой вынужденного трехлетнего таймаута, девушка оставалась на подобного рода торжествах белой вороной. Подруги втихомолку посмеивались над ее полнотой и старомодными нарядами, мальчики же попросту не замечали.

— Ты ведешь себя, как щенок, которому бросили кость, — назойливо шипел неожиданно материализовавшийся за плечом Винсент. К неожиданному подарку Гринграссов он отнесся в высшей степени скептически. — Будь готова к тому, что судья выставит тебе счет после бала.

— Я с радостью расскажу ему о том, какие люди бывают в магазине Борджина, — фыркнула Миллисент, — тоже мне, тайна. Винс, будь так любезен, хотя бы на пару минут умолкни.

Винсент обиженно хмурился, отчего его образ подергивался рябью, как на испорченной кинопленке, и мрачно наблюдал за тем, как мнимую Асторию обнимает окутанная удушливым облаком апельсинового аромата ведьма в шляпке с вуалью.

Эсти удосужилась разослать сов лишь некоторым знакомым из школы. Поначалу Миллисент впала в ступор, когда белокурая моложавая дама обратилась к ней на незнакомом языке, но поблизости вовремя возникла миссис Гринграсс, мастерски расточающая улыбки и комплименты.

— Это была профессор Астории по чарам, — прошептала она на ухо Милли, когда незнакомка, извинившись исчезла в направлении бара. — Не забывай принимать зелье, твои волосы начинают светлеть.

Торопливо сделав глоток из приготовленной фляги, девушка присела в плетеное кресло под раскидистым деревом, думая о том, как, должно быть, тяжело приходится Астории в чужой стране, язык и культура которой так же далеки от нее, как от самой Милли — будни бобатонской жизни. Англию Эсти покинула в возрасте пяти лет, с тех пор целиком и полностью находясь на попечении нянек, наставниц и, в последние годы, старшей сестры, жившей вместе с мужем неподалеку от Лиона.

— Наслаждаешься жизнью, принцесса? — прошептал на ухо вкрадчивый холодный голос, совершенно не подходящий его миловидной обладательнице.

— Немного устала от музыки и шума, — Миллисент терпеливо улыбнулась Дафне, памятуя о наставлениях миссис Гринграсс. Слизеринка искренне полагала, что видит перед собой младшую сестру, а потому было бы крайне глупо принимать на свой счет ее колкости.

— Вот как, — Дафна изогнула тонко выщипанную бровь. — Я бы охотно повеселилась с тобой, дорогая сестричка, но все это, — она обвела рукой сад, — усыпляет меня. Право, стоило ли отцу тратить сотни галеонов на то, чтобы убедить этих почтенных людей развлекать тебя?

Миллисент не без труда подавила в себе желание опрокинуть на голову Дафне огромную чашу с пуншем, там неосмотрительно оставленную на столе. Пусть она ничего не успела узнать об Астории и об отношениях, сложившихся в этом странном семействе, поведение бывшей однокурсницы словно хроноворотом возвращало ее в школьные годы, сплошь состоявшие из аналогичных шпилек, ехидных замечаний и псевдосочувствующих взглядов.

— Ты совершенно права, — с ангельской улыбкой пропела она, старательно копируя манерные фразочки отсутствующей здесь миссис Макдугалл и похожих на нее, как две капли воды, дам из высшего общества, — этот праздник совершенно неуместен, когда все мы так беспокоимся о тебе, дорогая. "Дафна слишком полагается на веления своего сердца и затыкает уши", — процитировала она судью, с удовольствием заметив, как с лица девушки сползает ядовитая ухмылка: очевидно, не раз Гринграсс повторял эти слова в ее присутствии. — Отец ведь так чтит традиции. Он не захочет устраивать судьбу младшей дочери в обход старшей, и кто знает, как долго мне придется мириться с такой обузой.

— О себе тревожься, принцесса, — сквозь зубы прошипела Дафна, свирепо оглядываясь по сторонам, — у нас с Драко все давно решено, а с тобой, еще неизвестно, что станет, коль скоро за столько лет в Париже ты не смогла найти достойной партии.

Миллисент так растерялась, что не нашлась, что возразить Дафне, и та гордо удалилась, всем своим видом демонстрируя безграничное превосходство. Зато Винс буквально места себе не находил от счастливым образом добытой ценной информации.

— Драко? Драко? Ты это слышала? Дафна Гринграсс и Малфой! Это же сказочное везение!

— Предлагаешь расстроить их сверхудачный союз? — медленно проговорила Миллисент: идея поссорить змею-слизеринку с Малфоем нравилась ей ничуть не меньше, чем сведение с ума Грейнджер, благо, и в том, и в другом судья Гринграсс мог бы стать ее союзником. И здесь следы вновь обрывались у магазина Борджина.

— Пора заняться делом, Милли, — подвел итог ее размышлениям Винсент. — Если Малфоям удастся заполучить оправдательное заключение Визенгамота, крайне трудно будет вновь загнать их в камеры предварительного заключения. У тебя не так много времени для решительных действий.

Миллисент рассеянно кивала. Винсент, Дафна, сама Астория, — все это вдруг показалось таким незначительным. В парке, тем временем, появилось несколько новых персонажей, воспоминания о которых под грузом новых впечатлений временно отступили на второй план.

Первым был Министр, держащий в руках сверток с подарком. Милли знала, что внутри: Борджин лично упаковывал дорогую средневековую книгу, и хотя для девушки оставалось загадкой, что привлекательного в ней может найти шестнадцатилетняя Эсти, старый торговец был убежден, что фолиант произведет фурор. По выражению лица Пия Тикнесса невозможно было определить, как он относится к своей обязанности присутствовать на торжестве, но имениннице он улыбался так, будто мечтал о встрече с ней долгие годы.

Вторая гостья была Милли явно знакома, но только когда та подошла ближе, девушка смогла понять, при каких обстоятельствах они встречались ранее. Она даже могла назвать ее имя, хотя все еще не понимала, с какой стати та повисла на руке мистера Тикнесса, демонстрируя на него все права.

Хотя на сей раз дом Гринграссов приветливо распахнул перед Анной свои двери, Миллисент отчего-то была уверена: эта женщина былых обид не забывает. И лишь сдержанно кивнула в ответ на поздравление, отдающее такой же маслянистой горечью, как и оборотное зелье в фарфоровой бутылочке, спрятанной у Милли в кармане.

Невеста Блейза Забини, покачивая бедрами, продефилировала в двух дюймах от Миллисент, будто на ее пути не существовало ни каменной беседки, обвитой комнатным гибридом дьявольских силков с безобидным маггловским вьюном, ни живой изгороди из подстриженных кипарисов, обрамляющей ее с трех сторон. Проводив девятнадцатилетнюю темнокожую ведьму подозрительным взглядом, Милли на всякий случай постучала по мраморной кладке и неуверенно обвела рукой окружающее ее пространство, каждую минуту ожидая, что пальцы вот-вот запутаются в невидимой паутине редких чар. Судья предложил девушке дожидаться его в парке, на виду у всего собравшегося цвета волшебного общества. Оставалось надеяться лишь на то, что Гринграсс достаточно хорошо владеет магией измерений и иллюзий, ведь оборотное зелье у Миллисент давно закончилось.

Гости становились до нелепости забавными, полагая, что их никто не видит. Девятилетняя Дебби, младшая из сестер Гринграсс, надрывно расплакалась, когда несколько похудевшая от тревог и волнений миссис Гойл попыталась ее обнять. Эбигейл тут же увлекла малышку к столу с дессертами, а оказавшая Милли столь немилосердный прием дама гарпией напустилась на увальня-сына.

— Сам не заметишь, как она вырастет. Породниться с Гринграссами необходимо любой ценой! Если бы ты не уродился таким ротозеем, сейчас бы сватали Асторию. Но не про тебя невеста...

Гойл промямлил что-то неопределенное, и Милли не удержалась от смеха: таким беспомощным выглядел бывший друг под крылом своей грозной матушки.

Эбигейл, по всей видимости, догадывалась о предмете семейных разговоров Гойлов: на мать и сына она косилась крайне неприязненно. Чуть поодаль от хозяйки дома скучала Анна. Тикнесс оставил ее одну и сейчас любезничал с чиновницей из временного министерства.

— Дафна аппарировала в город, — сквозь беседку Миллисент прошли две похожие круглолицые женщины: старшие и давно замужние дочери судьи, — нельзя говорить отцу, он снова будет в ярости.

— Ричард с детьми возвращаются в поместье. На них произвел такое впечатление вчерашний инцидент с Эсти. У нас ведь не принято повышать голос, сама знаешь.

— Честно говоря, не думала, что Эсти воспримет все так легко. Обычно после ссор она пару дней не выходит из комнаты, а сегодня ей даже удалось разозлить Дафну.

— Совершенно правильно. Мне уже начинают надоедать ее капризы. Вот дождемся суда...

Удаляющиеся голоса сестер стали неразличимы из-за шума праздника, и Миллисент по праву похвалила себя за этот вечер. Если даже родная семья считает слизеринку невыносимой, с ней и вовсе не стоило церемониться. Именно такая спутница жизни идеально подходила Малфою: желчная, лицемерная, скандальная, черная овца среди рациональных и уравновешенных Гринграссов. С другой стороны, возможно, лучшей местью будет позволить им пожениться.

Министр снова появился в поле ее зрения, на этот раз держа под локоть блондинку в ядовито-зеленом берете. Риту Скитер Миллисент узнала моментально — на четвертом курсе они немало повеселились, снабжая ее информацией о Поттере и его компании, да и на похороны Кребба-старшего она заявилась без приглашения и зазрения совести. Журналистку не сопровождало Прытко пишущее перо: по всей видимости, судья не входил в круг лиц, с которыми она могла позволить себе подобные инициативы. Тем не менее, Скитер жадно ловила каждое слово Министра, и Миллисент отдала бы половину этого вечера за возможность подслушать их разговор.

— Вам удалось отдохнуть? — судья появился за ее спиной так неожиданно, как умел один только Винсент, пропавший, как только Милли переступила порог беседки.

— Праздник изумительный, — поспешила заверить его Миллисент. — Жаль только, что та, ради которой он был затеян, не наслаждается им вместо меня.

— Оставьте, Эсти ненавидит светские приемы, — усмехнулся Гринграсс. — Не идет вразрез со своими принципами даже ради того, чтобы оказать уважение отцу. Впрочем, ее не следует за это осуждать. Девушка, сторонящаяся пустого времяпрепровождения и излишнего кокетства, достойна всевозможной похвалы.

Опираясь на простую палку из черного дерева с круглым набалдашником без излишеств и украшений, судья уселся напротив Миллисент. Взгляд его был устремлен в сад, и даже самый проницательный наблюдатель не ответил бы, какие именно чувства Гринграсс испытывает к своим гостям: жалость, пренебрежение, опаску или полное равнодушие.

— Как вам нравится ваша новая работа? — деловито осведомился он. — Торговля идет успешно?

— Я стараюсь привыкнуть, — пожала плечами Миллисент. — Не всегда это дается мне легко, вы же знаете, раньше мне никогда не приходилось работать.

— Я предупреждал вас о том, что учеба — куда более приятный и полезный процесс, — добродушно рассмеялся Гринграсс. В окружении цветущих деревьев парка, без завораживающей ненаписанной книги и туманных рассуждений, он производил впечатление обычного отца семейства, немного уставшего от причуд своей многочисленной родни. — Гейл говорила, вы называли некую Пенелопу, рассказывая о магазине. Не о Пенелопе ли Кристалл речь?

— Да, — немного растерянно подтвердила Миллисент. — Как вы узнали?

Судья неопределенно улыбнулся.

— Знание есть основная и неотъмлемая составляющая моей профессии, а за мисс Кристалл я давно наблюдаю. Визенгамот еще не знал свидетельниц столь же ценных, сколько неуловимых. Вы лишь подтвердили мои догадки: я с самого начала подозревал, что от сотрудничества с правосудием она скрывается именно у Борджина.

— Если вы знаете, где она, почему не допросите? — удивилась Миллисент. Пенелопа и раньше не внушала ей доверия, а теперь подавно: слишком влиятельные люди интересовались судьбой простой школьной старосты.

— Из-за чар, которыми мисс Кристалл так своевременно обеспечила себе неприкосновенность, — пояснил судья. — Фиделиус уже стал классикой, любому ребенку известна эта магия. Во все времена находились умельцы, балующиеся разного рода модификациями на грани дозволенного. Так, защитить от нежелательного внимания можно не только недвижимость или предмет, но и человека. Мисс Кристалл, как бывшей сотруднице Отдела тайн, не привыкать к рискованным экспериментам, а потому можете считать большим личным достижением тот факт, что она не побоялась показаться вам на глаза. Я пока что не был наделен подобными привилегиями.

Миллисент округлила глаза.

— Отдел тайн? Так ведь невыразимцев больше всего боится Борджин!

— Боится? — скривил губу Гринграсс. — Можно выразиться и так, хотя я предпочел бы не преувеличивать: Борджин всего лишь не хочет платить по счетам, честность в ведении дел никогда не была свойственна этому роду. Даже долю в магазине они заполучили в результате карточного выигрыша. До войны у Борджина с Отделом сложилось взаимовыгодное сотрудничество, а вот в последние два года он совершал ошибку за ошибкой. Полагаю, мисс Кристалл он покрывает исключительно в погашение своего долга.

— Пенелопа говорила, что в лавке она по ходатайству бывшего босса, — припомнила Миллисент. — Она не называла его имени, утверждала, что была лишь секретарем, но потом говорила что-то о двух захватах министерства... и о главном авроре. О каком главном авроре, о мистере Шелкболте?

— Не путайте, официально Шелкболт никогда не возглавлял аврорат, — рассеянно поправил ее судья, погруженный в собственные мысли. — Значит, воспоминания она хранит при себе. Одновременно умно и опрометчиво...

— Простите, — робко прервала судью Милли, — я вас не совсем понимаю.

В доселе спокойных глазах Гринграсса вдруг полыхнуло пламя.

— Скажите, — с нажимом спросил он, словно от ответа Миллисент зависело важнейшее его решение. — Вы много знаете об авроре Робертсе?

— Только то, что у него всегда было, что сказать относительно данного момента, — ответила Миллисент. — Так говорит о нем Пенелопа.

Гринграсс добродушно рассмеялся.

— В таком случае, вы действительно не совсем понимаете, чего я ожидаю от вас. Заполучите воспоминания мисс Кристалл. Ее истинные воспоминания о том, при каких обстоятельствах ушел из жизни аврор Гавейн Робертс.

— Его же убили, — неуверенно произнесла Миллисент. Если чему ее и научили последние несколько лет, так это тому, что в ее мире не бывает случайных смертей.

— Возможно, — покачал головой судья, — но не очевидно. Допрашивать Билли Борджина — гиблое дело, за ним наверняка стоит некто незаинтересованный в восстановлении истинной картины преступления. На память старика я не полагаюсь. Что касается мисс Кристалл, ей удается уже несколько месяцев водить за нос и аврорат, и Визенгамот. Узнайте, кому она служит и во имя чего молчит. Преуспеете — встретитесь с гоблином, которого вы искали пару недель назад, получите свое наследство.

Миллисент уже не в первый раз за вечер почувствовала, что ей хочется истерически рассмеяться. Сначала Винсент, затем судья — право, гоблин Дарк был неуловим для нее одной.

— Как вы узнали?

— У оборотного зелья, — растягивая слова, проговорил Гринграсс, — есть один неприятный побочный эффект. Природа, вопреки распространенному мнению, прекрасно уживается с пустотой. Чего она действительно не терпит, так это ассиметрии. В состав зелья вложена частица того, чей облик вы хотите принять. Для того, чтобы оно подействовало на организм, эта частица должна неизбежно уничтожить что-то внутри вас. В мизерных масштабах, не поймите меня превратно. Астория могла бы стать замечательным легилиментом, но защита сознания — ее слабое звено. Приняв зелье, вы ослабили свою сопротивляемость.

— Для чего вы сообщаете мне об этом? — сверкнула глазами Миллисент. Она снова путалась в длинных высказываниях судьи и чувствовала, как от нее ускользает нечто неуловимо важное. — Хотите, чтобы я знала слабые места Астории?

— Возможно, мне еще придется просить вас о помощи, мисс Булстроуд, — развел руками судья. — Вы должны быть предусмотрительны. Всегда. И принимать мудрые решения.

Несколько секунд Миллисент неподвижно смотрела перед собой, а затем быстро заговорила.

— Пенелопа Кристалл регулярно получает от Борджина зелье. Без него она почти что сходит с ума из-за нападения василиска, которому она подверглась в школе. Она не выносит присутствия дементоров. На Гермиону Грейнджер тоже нападал василиск.

Судья автоматически кивал, крутя в руках трость. Несмотря на малоприятные открытия о действии оборотного зелья, Миллисент вдруг подумала, как здорово было бы оказаться в саду, среди танцующих пар.

Министр, конечно, не видел ее сейчас, да и вряд ли бы он вспомнил простую девочку из магазина талисманов и безделушек. Тем не менее, Миллисент невероятно хотелось быть на месте Анны, которую он кружил в медленном танце. Да и для чего этой высокомерной женщине праздники? Едва ли она способна оценивать людей иначе, кроме как исходя из возможной выгоды, которую они могли бы ей принести.

— Хотите совет, мисс Булстроуд? — напомнил о себе судья Гринграсс. — Настоящая сила ведьмы сосредоточена внутри. Все, что демонстрируют выпускники вашей почтенной школы, основано лишь на скорости и обмане. Не позволяйте себе следовать за своими глазами.

Миллисент лишь кивнула. Просить дополнительной порции зелья она не смела. Часы еще не пробили двенадцати, но ее бал окончен, хозяин дома ясно дал это понять. Оставалось лишь протянуть руку за портключом и бросить на прощание:

— Дафны сейчас нет в поместье. В последний раз она была замечена в городе. И присмотритесь к Гойлам. Не стоит приглашать их в дом. Думаю, вы должны знать.

Зеркальная гладь реки отдавала изумрудной зеленью, каждый из отражающихся в ней сотен несбыточных миров — своим неповторимым оттенком. Деревья клонились к воде, почти касаясь ее поверхности безвольными плакучими ветвями, похожие на раскормленных уток птицы небольшими стайками черных теней скользили вдоль берега. Ноктюрн-аллея оживала вечерами, но Миллисент любила приходить именно сюда, на окраины города, где ей удавалось захватить кусочек Темзы и немного шорохов и запахов утекающего сквозь пальцы лета.

О войне здесь уже мало кто помнил. Местным каргам и родственным им полукровкам едва бы хватило образования отличить приспешников Волдеморта от ищеек из аврората — в сущности, для них те были злом равносильным. Темноволосые бестии обвешивались тоннами безделушек из лепреконского золота, густо подводили глаза, сурьмили брови и всюду привносили ощущение праздника. В их пестром обществе Милли отдыхала душой, а если в свободное время эти милые дамы своими предсказаниями обманывали бестолковых провинциалов, наводнивших город, или устраивали лотерею, приторговывая внутренностями безоаровых козлов, — так что с того?

Милли ласково улыбнулась смуглой куколке в серебристых кожаных башмачках, и та, засмущавшись, тут же спряталась за спину матери, лицо которой все еще неуловимо перекликалось по оттенку с цветущей рекой. Кто, как не карги, в совершенстве владел мастерством перевоплощающих зелий и иллюзий? Миллисент еще помнила сказки старой кухарки: волшебные зеркала, отравленные яблоки, проклятое веретено, маггловские принцессы и короли, так легко поддающиеся обману... Куколка несмело выглянула из-за жасминового куста, послала девушке задорную улыбку и нырнула обратно в безопасное укрытие.

— Такая кокетка, — радостно возвестила мать и зашуршала бумажными пакетами. — Я испекла имбирные пирожные, хотите угоститься?

Миллисент благодарно кивнула. Сейчас она даже завидовала куколке. Пусть девочка находилась в самом низу социальной лестницы и была обречена с точностью повторить судьбу не только далеких прабабушек, но и всего своего бродячего народа, из детства она вынесет воспоминания о материнском тепле. Миллисент, не задумываясь, променяла бы на это исландское поместье и пять бессмысленных лет в Хогвартсе.

— Я родила ее, когда мне было пятнадцать, — с гордостью провозгласила карга, — от волшебника. Моим сестрам нечасто выпадает счастливая карта, обычные магглы — вот наш удел. В мире почти не осталось принцев, а вместе с царствами ушли в небытие и наши истории. У нее уже сейчас проявляются магические способности.

— Значит, однажды ее пригласят в Хогвартс, — возразила Миллисент. — Тогда и начнется ее сказка.

Карга беззаботно расхохоталась, и огромные серьги в ее ушах зазвенели десятками металлических подвесочек.

— Не думаю. В такие традиционные школы, как ваша, нечасто приглашают тех, чье существование не вписывается в разговоры в высоких кругах. О смешанных браках между волшебниками и магическими существами вспоминать вообще не любят. Будто бы их нет. Иногда какое-нибудь недоразумение возвысится, и тут же начинает говорить штампами и на все лады расхваливать министерство, радуясь подачкам.

— Неужели и после войны ничего не изменится? — вырвалось у Миллисент. — Зачем тогда эти жертвы?

— Поживите здесь, сколько мы, — покачала головой карга, — и вы поймете, что война — нечто большее, чем проклинать друг друга этими суррогатами, что вы называете волшебными палочками. Настоящие войны — в головах. И здесь вы давно проиграли, забери вас всех Черная Аннис.

Они появились почти одновременно в волшебной лавке, Министр и Принцесса; много позже, вспоминая этот день, Миллисент не могла не обратить внимания на очевидную подстроенность их встречи — тогда же она почти ничего не знала об Астории Гринграсс, и даже причины загадочного недомогания последней оставались скрытыми пеленой недоговоренности и туманных намеков. К концу недели голова Милли шла кругом от преследовавших ее неудач: Пенелопа, словно чувствуя недоброжелателей на хвосте, затаилась, беспечно болтая о школьных буднях и злостных нарушителях правил, но предусмотрительно обходя министерскую тему, Борджин становился все брюзгливее и требовательнее, не оставляя пристальным вниманием ни одной мелочи или небрежности, и только Винсент привносил в жизнь девушки некоторое оживление. Впрочем, даже его облик казался Милли несколько потускневшим, словно она смотрела на призрака сквозь стекло в мутных разводах. Миллисент списывала все на усталость.

Эсти была неправдоподобно красива, и даже взволнованный, будто напуганный вид нисколько ее не портил. Казалось бы, каким ветром могло ее занести в пропитанную пыльной эссенцией лавку? Видимо, девушка задавалась сходным вопросом: окинув мрачную комнату совершенно диким взглядом, она задержала его на Миллисент — так, словно сам страж ада стоял перед ней. Впрочем, уже через пару секунд она обратилась к Министру — Милли толком не поняла суть ее замечания, но судя по одобрительному хохоту Борджина и снисходительной улыбке Тикнесса, оно пришлось весьма кстати.

— Так вы, выходит, считаете, что вожаки оборотней Сахары правы, провозгласив противостояние волшебникам правом каждого из своих соплеменников? — хмыкнул старый торговец. — Вашего батюшку такие теории, должно быть, не сильно радуют.

— Мисс Гринграсс испортил Бобатон, — в голосе Тикнесса сквозила нескрываемая ирония, и Миллисент подумала о том, что на месте Астории сквозь землю бы провалилась от ужаса. — Либерализм французов не всегда шел им на пользу.

— Уже догадываюсь, что вы мне возразите, — Эсти закатила глаза. — Сегодня Сахара — завтра наш Запретный лес. И вы ошибаетесь, мистер Борджин, о правах мы говорили лет восемь назад, сейчас это прямая обязанность всего племени — мужчин, женщин, детей. Так что будьте осторожны, не отправляйтесь в путь с кочевниками.

— Вам это, как будто, нравится? — Борджин забавно потряс бородой. Миллисент видела, с каким трудом удается ему побороть желание спорить с дочерью влиятельного клиента, что казалось особенно комичным по сравнению с его повседневной бесцеремонностью.

— Кто-то должен раскачать эту лодку, иначе мы никогда не научимся плавать, — равнодушно ответила Эсти. — Отец считает, все само разрешится в результате естественного хода вещей, но по мне, — Эсти понизила голос, словно не желая, чтобы ее слова донеслись до ненужных ушей, — если жизнь заставляет ползать на брюхе, выбор невелик — становишься либо змеей, либо червяком. И согласитесь, при любом режиме трудно дождаться уважения к червяку.

— Воистину, преступление совершает тот, кто учит дочерей чему-то сверх бытовой магии, — Борджин воздел руки в притворном отчаянии. — Вы победили меня.

— И в мыслях не имела, — Астория мило улыбнулась, — вот мистер Тикнесс со мной категорически не согласен, и только вежливость мешает ему развить тему того, как пагубно повлияло на меня образование.

— Вы дочь своего отца, Эсти, — Министр только махнул рукой, и Миллисент отчего-то стало приятно, что уловки Гринграсс не производят на него впечатления. — Вне зависимости от того, что вы говорите и думаете.

— А вы дипломат, мистер Тикнесс, — подмигнула ему Эсти. — Даже с моей врожденной эмпатией вы для меня закрытая книга.

Миллисент раздраженно забарабанила пальцами по стойке. Министру, конечно, не составляло никакого труда притворяться, что он находит нечто забавное в болтовне Астории, но ей уже довольно давно хотелось познакомить девушку с шаманом. Вот кому она могла бы изливать свои идеи по переустройству мира вплоть до бесконечности.

— Мистер Борджин, вообще-то я к вам по делу, — словно почувствовав витавшую в магазине концентрированную злость, сменила тон Астория. — Хочу избавиться кое-от-чего, уж слишком нехорош даритель.

Только сейчас Миллисент обратила внимание на коробочку, которую Эсти все это время держала в руках. Судя по размерам, внутри была сущая безделица — либо миниатюрная вещь необычайной ценности. Определить это на глаз было затруднительно: мистер Борджин целых пять минут крутил в руках крошечную птичку с распростертыми крыльями, прежде чем привлек к обсуждению Министра.

— Уже много лет не встречал, — прокомментировал он подарок Эсти. — Оказывается, их все еще производят.

— Игрушка старая, на минуточку, — снова вмешалась Эсти. — Зачаровывается на человека. Думаю, она долго пылилась среди прочих раритетов, пока ее не отыскали и не решили вручить мне.

Министр осторожно принял птицу из рук Борджина и покрутил ее между пальцев.

— Любопытно, весьма, — он подбросил птицу на ладони, и неожиданно та зависла в воздухе, как колибри перед цветком, — почему вы не хотите оставить ее, Эсти? Идеальный способ всегда держать руку на пульсе.

— Мне нет нужды шпионить за кем-то, мистер Тикнесс, — с достоинством произнесла Астория. — Скоро я выхожу замуж и думать не хочу обо всех этих глупостях. Сколько вы возьмете, Биллиус? — повернулась она к Борджину.

— За такой подарочек? — усмехнулся старик. — Вещь в хозяйстве полезная. Вас ведь не деньги интересуют, не так ли, Эсти? Вы знаете, что этот человек обнаружит птичку здесь и очень скоро.

— Договоримся на десяти галеонах? — прищурилась Астория. Борджин коротко кивнул.

Остановившись перед кассой, Астория повелительно вскинула голову.

— Пересчитайте, — Миллисент безмолвно отсыпала горсть золотых монет в холщовый мешочек и была готова убрать руку, когда почувствовала, что в ладонь к ней лег кусочек многократно свернутого пергамента. Астория невозмутимо повернулась к ней спиной.

— Вы меня очень выручили, Биллиус.

— Я всегда дорожил дружбой с вашей многоуважаемой семьей, — принялся раскланиваться Борджин. — Она украсит витрину. Птица на ветру. Это даже красиво. Сейчас в моде свобода и независимость.

Эсти хмыкнула.

— Разрешите воспользоваться вашим камином? Совершенно невозможно ходить по улицам. Этот отвратительный сброд с реки уже успел добраться до городских фонтанов. Можете представить себе, нахальная девица, явно похожая на каргу, преградила мне путь на улице и осмелилась потребовать, именно потребовать денег.

— Странные речи для защитницы прав оборотней, Эсти, — насмешливо сверкнул глазами Министр. — Или карги недостаточно достойны в ваших глазах?

Эсти замерла, занеся одну ногу над зеленоватым пламенем.

— Я так и знала, что вы совершенно ничего не поймете. И если бы вы только вернулись на пару реплик назад, не призывали бы меня к милосердию к червям, — она ненадолго замялась, но все же добавила: — Свобода? Независимость? Умоляю вас, Биллиус, птица на ветру — флюгер, не более того.

Министр и Борджин еще долго спорили о запутанных умозаключениях Эсти Гринграсс. Записку от нее Миллисент прочитала лишь поздним вечером.

"Завтра в полдень буду ждать вас на обычном месте у реки. Приходите одна и сохраните эту встречу в тайне. Не верьте Борджину и моему отцу. До встречи, Э.

Миллисент не удалось сомкнуть глаз до самого рассвета.

Очень нескоро она придала значение тому, что Винсент в ту ночь так и не появился.

Пальцы Пенелопы дрожали, когда та пыталась удержать стакан с водой. От очередного приступа удушливого кашля она согнулась пополам, едва успев ухватиться за край кровати, и настойка выплеснулась на ее ночную рубашку, распространяя по всей комнате резкий запах полыни. Миллисент зевнула — предстояла еще одна бессонная ночь — и принялась поить подругу, как ребенка, аккуратно придерживая ее голову.

Был ли то Фиделиус, что прибавлял Пенелопе беспечности, или укоренившаяся привычка балансировать на грани возможностей, но девушка искренне полагала, что окружила себя людьми проверенными, исключив возможность предательства. На шаги Миллисент она даже не поворачивала головы. Узнать ее тяжелую походку, над которой с таким удовольствием потешалась Паркинсон, было совсем несложно. Пэнси и сама не была эталоном изящества, но в свиту набирала лишь тех, на чьем фоне смотрелась наиболее выигрышно.

— Пенелопа, мне нужно, чтобы ты послала меня в город, — на одном дыхании выпалила Милли, стараясь не выдать своего волнения. Как и следовало ожидать, результат оказался обратно пропорциональным приложенным усилиям, и щеки предательски вспыхнули, весьма красноречиво свидетельствуя о том, что девушка не задумала ничего хорошего.

Недолго Пенелопа молча крутила в руках пустой стакан, а затем невозмутимо уточнила.

— Что ты имеешь в виду?

— Дай мне поручение, чтобы я смогла отлучиться в город на несколько часов. У меня там... личная встреча.

Воцарившаяся после этих слов тишина служила лучшим подтверждением того, что разговор с самого начала потек не по плану. К счастью, Пенелопа все истолковала по-своему.

— Неужели свидание? — оживленно переспросила она. — Давно пора, тебе необходимо выбираться из этой дыры, и чем скорее, тем лучше.

— Тебе-то в этой дыре неплохо, — возмутилась Миллисент. — Жила бы сейчас в пьяном домике в деревне и воспитывала рыжих детей.

— У меня, в отличие от тебя, выбора нет, — нахмурилась Пенелопа. — На Диагон аллее продают замечательные известняковые котлы, не чета местной подделке. Прикупи парочку для магазина, иначе когда мы в следующий раз начнем варить оборотное зелье, наши внутренности можно будет собирать по всей улице.

С непередаваемым выражением лица Миллисент выскочила на улицу и смешалась с потоком людей. Надвинув капюшон поглубже, она двинулась в противоположную от реки сторону — никогда не мешало лишний раз запутать следы. Девушка часто сожалела о том, что не умеет аппарировать или создавать портключи, даже на метле она летала с весьма сомнительной грацией и в последний раз — очень давно. Аделаида назвала бы ее самой бездарной ведьмой в городе — и была бы права по-своему.

В чем Астории было не отказать, так это в терпении. Миллисент чудовищно опаздывала, предпочтя прежде обзавестись пресловутыми котлами, пока их не успели расхватать особенно рьяные зельевары. Потеряв в ожидании три четверти часа, до парка у Темзы она добралась значительно позже назначенного времени и обнаружила Эсти благожелательно болтающей с каргами — ее каргами.

Если бы днем раньше Миллисент своими ушами не слышала каким ядовитым презрением сочились слова Астории в адрес бродячего народца, она бы подумала, что случайно забрела на встречу старых подруг. Ей малышки-полукровки улыбались, но все же сторонились, цепляясь за юбки матерей или пускаясь наутек. Эсти одну из них держала на коленях, а остальные вились вокруг недружным роем, галдя наперебой. Оливия, наиболее человекоподобная карга, которую случайный прохожий с легкостью принял бы за волшебницу, если бы не одежда, что-то увлеченно рассказывала, поминутно останавливаясь и дожидаясь одобрительного кивка собеседницы.

Миллисент нерешительно замерла посреди дорожки, не зная, что ей делать дальше: вмешиваться ли в разговор или, напротив, не привлекать к себе излишнего внимания. К счастью, Астория заметила ее первой и кивком указала на одинокую скамейку неподалеку от моста.

— Пару дней назад ты отлично сыграла меня, — оказывается, ее голос не всегда звучал одинаково медово. — Ты оказалась даже лучшей Асторией Гринграсс, чем сама Астория Гринграсс.

— Мне это ничего не стоило, — неуверенно улыбнулась Милли. Министр оказался прав: Астория столь же непредсказуема, как и ее отец, и кто знает, к чему она клонит.

— Я заметила, — холодно согласилась Астория. — Пара закономерных промахов, ничего серьезного, пустяки. Важно знать мне только одно. С чего вдруг ты выдумала оказывать мне услугу, о которой я не просила?

Миллисент, должно быть, очень глупо выглядела, изумленно рассматривая Асторию. На расстоянии нескольких сантиметров это лицо фарфоровой куклы выглядело пугающе неживым. Миллисент механически отмечала одинаково ровные стрелки на верхних веках, симметрично подведенные брови, и уже знакомые опасные огоньки в глазах. Эсти не зря была любимицей судьи: она была похожа на него так, как только может дочь быть похожей на отца.

— Ты хотела погулять на празднике, попасть на который иначе у тебя бы не было шанса, — вкрадчиво продолжала Астория, — вернее, у тебя даже не было шанса, что когда-либо будет шанс. А потом ты не смогла отказать маме, или побоялась, что отец перестанет покровительствовать тебе. И в довершении всего решила оказать мне благодеяние.

— Я не понимаю, — от такой Астории хотелось оказаться как можно дальше, — я что-то сделала неправильно?

— Ты самая настоящая идиотка, если еще сомневаешься, — выплюнула Астория. — Как ты посмела разговаривать с Дафной? Как посмела выдать ее отцу?

Миллисент подавила нервный смешок.

— Можно подумать, этого бы не сделал кто-то другой.

— Ты даже представить себе не можешь, сколько неприятностей нам доставил твой болтливый язык, — Астория вовсе не расположена была шутить. — Мой отец тебе не враг — он не разменивается на пешек вроде бедной сиротки, но если встанешь поперек пути мне или моим сестрам, — злобный тон настолько не вязался с благожелательной улыбкой, казалось, Эсти лишь продолжает уже начатый с Оливией дружеский разговор по душам, — если еще хоть раз попытаешься судить о том, о чем понятия не имеешь, сама будешь умолять, чтобы твоя глупая тетка отправила тебя хоть в Азкабан, хоть на Авалон.

Миллисент не могла избавиться от неприятного комка в горле.

— Я не сиротка, — только упрямо повторила она, всеми силами запрещая себе плакать. Не было никакого героизма в том, чтобы дерзить Аделаиде, абсурд заключался в страхе перед избалованной девчонкой, и все же она не могла заставить себя поднять глаза. И снова мелькнула в ее голове мысль о том, что Эсти выглядит и ведет себя много старше своих шестнадцати.

— А ты права, — насмешливо заметила та. — Хотя на мать совершенно не похожа. Ирма Кребб не в пример образованнее и сообразительнее. Я ведь ее видела, — пояснила она со снисходительной улыбкой. — В Стоунхедже.

Миллисент встрепенулась. Неожиданное признание Астории ошарашило куда больше, чем ее злой язык.

— Ты, конечно, почти ничего не знаешь о Стоунхедже, — удрученно покачала головой Эсти. — Ни о богине Андрасте, ни о Боудикке, ни о том, что выделяет Стоунхедж из других кромлехов. И даже о стоунхеджских магах ты ничего не слышала, иначе много раз подумала бы, прежде, чем разговаривать с Дафной, как простолюдинка.

— Зато ты знаешь о них больше всех на свете, — огрызнулась Милли. — И о Стоунхедже я слышала не раз. Его ведь Мерлин построил.

— Так считают, — серьезно подтвердила Астория, — дурочки вроде тебя. И запутавшиеся в своих небылицах болваны из Министерства магии. Я слышала даже версию, что там находится самое большое в мире кладбище друидов. Удивительно, как работает человеческое воображение, если его правильно подкармливать. Благо, что с исследованиями туда не сильно лезут.

— Почему это? — Миллисент вдруг стало обидно за людей, над которыми насмехалась Астория. Стоунхедж действительно как будто стоял в стороне от жизни волшебников. Об этом месте говорили с предыханием, туда стремилось множество любителей острых ощущений, но до сих пор там не было построено ни школы, ни научной лаборатории, в то время, как армянский Караундж, его брат-близнец, буквально кишел народом — на его склонах расположилась даже крошечная деревушка наподобие Хогсмида.

— Боятся, — коротко пояснила Эсти, задумчиво разглядывая мутную речную воду. — Проклятий людских и мести сверхестественных сил. Ирма искала там ответы на свои вопросы, но не задержалась. А я оказалась почти случайно и уже не готова променять истину на скучную жизнь дочки самого влиятельного политика на северных островах. Да, я одна из стоунхеджских волшебниц, в третьем поколении, если твой примитивный умишко способен извлечь из этого хотя бы крупицы смысла. Моя бабушка похоронена рядом с королевой иценов, Боудиккой, поднявшей много веков назад восстание против римских завоевателей. В окружении моих учителей я намерена провести всю свою жизнь.

— Так люди там все-таки живут? — удивленно выдохнула Миллисент. — И их много?

— Только избранные, — глаза Эсти блеснули. — Те, кого нынешнее магическое общество удовлетворить не может, кто стремится к возвращению к первоистокам. Мы поклоняемся древним кельтским богам и носим особенную одежду. Среди нас живы друиды и древний язык деревьев. И если я удостоюсь, однажды научусь колдовать без палочки.

— Поразительно, — хмыкнула Миллисент. Страх перед Асторией уступил место жалости. Подумать только, выпускница Бобатона, красивая и богатая девушка, по доброй воле хочет присоединиться к горстве полусумасшедших отшельников. Уж она знала цену этому преклонению перед древними кельтами — последователи учения со временем превращались в безликие тени, лишенные независимого мнения. Об облике местных женщин она предпочитала даже не задумываться.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — подала голос Астория. — Ты мне сочувствуешь, как добрые, но глуповатые люди сочувствуют поверженному врагу. Что нового она может найти в этой глуши, задаются они вопросом, и они правы. Ничего нового нам не сообщают, ничему новому не учат. Но горе тем, кто ищет лишь новизны тогда, когда старое — основы основ его жизни — стирается и покрывается пылью, не будучи востребованным. Стареет, исчезает. Возможно, это единственная ниточка, которая соединяет меня с бабушкой и позволяет не стать второй Дафной.

— В конце концов, это дело твое, — помрачнела Миллисент. Общение с Гринграссами иногда до невозможности ее утомляло. — Зачем ты меня сюда вызвала? Сказать, что я разговаривала с твоей сестрой не так, как положено преемнице друидов? Так объясни отцу, чтобы в следующий раз не просил помощи у бедной дурочки.

Астория снова закатила глаза, внутренне призывая себя к терпению.

— О том, что своим дерзким поведением ты дала Дафне понять, что не я в тот вечер танцевала на празднике, мы поговорим отдельно — после. Отец больше не побеспокоит тебя по этому вопросу. Ты удивишься, но теперь я прошу твоей помощи.

Как и обещала Астория, Миллисент удивилась.

— Мне никогда не позволят окончательно разорвать связи с семьей и податься в Стоунхедж, — с сожалением признала Астория. — В то же время, светская жизнь для меня — непосильное бремя. Цапаться с Дафной, принимать подарки от Анны, этой отвратительной женщины, терпеть любезности со стороны миссис Гойл, которая спит и видит, как отправить меня к алтарю со своим тролльим сынком? Это жизнь не моей мечты, Миллисент, а твоей.

— Сомнительные перспективы, — прыснула Милли. — Я не хочу замуж за Гойла.

— Зато ты хочешь жить в красивом доме с прислугой и отомстить тем, кто тебя унизил, — проницательно заметила Астория. — Не забывай, что я эмпат. Мне, как на ладони, ясны твои чувства. Или тебе больше по душе магазин Борджина?

— Ты сказала не доверять ни ему, ни твоему отцу, — вспомнила Миллисент. — Это было в записке. Что именно ты хотела этим сказать?

— Ни больше, ни меньше, чем уже сказала, — усмехнулась Эсти. — Отвечай точно на поставленный вопрос, ничего не прибавляй по собственной инициативе, иначе они сведут тебя с ума совместными усилиями. Отец мог бы расколоть Борджина одной только магией, но такие люди крайне редко убирают врагов своими руками.

— Безумие, — покачала головой Милли. — Неужели ты рассчитываешь скрыть подмену от судьи? Он будет в ярости.

— Он знает, Миллисент, — предупредительно вскинула руки Астория. — Он все знает. Отец с большим почтением относится к образу жизни наших далеких предков. Его мать, Эстер Грин, — это в память о ней меня называют Эсти, — заложила в нем глубокое уважение к традициям. Государство, в котором эти обычаи возведены в ранг законов, — вот то, к чему все мы, в конечном итоге, стремимся.

— Там никогда не найдется места магглам, — заметила Миллисент. — Да и доброй половине современных волшебников тоже.

— И что с того? — небрежно отмахнулась Эсти. — Через несколько поколений они мало чем будут отличаться друг от друга. Уже сегодня редкая волшебница способна видеть ауру, все мы недолго протянем без съедобной пищи, а без волшебной палочки маг все равно что без рук. Темный Лорд — лишнее доказательство того, что мы катимся в пропасть. Если для немногочисленной группы есть шанс перескочить ее и пойти дальше, только глупец не воспользуется возможностью.

— И судья согласен отпустить меня от Борджина? — недоверчиво переспросила Миллисент. — Я ведь еще не выполнила его поручение.

— Ты уже сделала намного больше, чем только можешь себе представить, — Астория упорно не смотрела ей в глаза. — А сделаешь еще больше, если добудешь те доказательства, о которых просил отец. Я уверена, ты сможешь совмещать эти две роли. Награда ведь стоит усилий.

Миллисент нервно сцепила кисти рук в замок и уронила на них голову. Обжигающее солнце насмешливо наблюдало за ее внутренними метаниями, словно ни секунды не сомневаясь в том, какой выбор сделает девушка. Непривычно молчаливый призрак Винса парил неподалеку, и лучи пронизывали его, будто проходя через решето, золотистой дымкой опускаясь на угольно-черные локоны Астории.

— Но когда ты вернешься? — спросила Милли, одновременно желая и не желая слышать ответ, — когда ты вернешься, что тогда будет со мной?

— Когда я вернусь? — голос Астории звучал неожиданно мягко — заручившись согласием Миллисент, она успокоилась и сидела теперь рядом, витая в облаках. — Нет нужды задумываться о будущем, дорогая Миллисент. Когда отец сочтет необходимым, ты сойдешь с арены и сможешь делать все, что тебе захочется. Астория Гринграсс выйдет замуж и уедет за тридевять морей, откуда периодически будет присылать письма и колдографии. А я вернусь, только когда Лондон станет вторым Стоунхеджем.

Этим вечером Миллисент переступила порог своей незатейливой каморки другим человеком. По крайней мере, в одном Астория была права: открывающиеся возможности опьяняли. Одна мысль о том, что скоро из окон ее комнаты будет открываться вид не на грязный переулок, а на усыпанные цветами клумбы и великолепное озеро, невероятно окрыляла.

Положение Астории Гринграсс в глазах Милли было сопоставимо с жизнью английской королевы, если переводить их реалии в эквивалент мира магглов. Личность кумира Эсти — правительницы растворившегося среди соседей народа, название которого тут же вылетело у девушки из головы, — завораживала ее куда меньше — хоть ту и похоронили в самом Стоунхедже, жизнь ее, по всей видимости, сложно было назвать счастливой. Слыханное ли дело, воевать с прирожденными победителями? Почему-то Миллисент была убеждена, что римляне побеждали во всех войнах, которые им случалось вести. Вероятно, среди них тоже жили волшебники.

— Аделаида бы позеленела от зависти, — забывшись, произнесла она. — Она рассчитывала, что по дороге в Гватемалу я утоплюсь в море от безысходности, но теперь-то уж я точно добьюсь того, чтобы ее даже на порог не пускали в доме судьи. Мне хорошо известно, как она надеялась заполучить невестку из Гринграссов. А с этого дня даже миссис Гойл придется навсегда позабыть о своих планах. У нее даже нет шанса, что когда-нибудь будет шанс, — повторила она понравившуюся фразу Астории и довольно рассмеялась.

Винсент, насупившись, стоял, прислонившись к дверному косяку, и хранил ледяное молчание. Спохватившись, Милли обеспокоенно взглянула на призрака. Сейчас он выглядел почти живым: казалось, только протяни руку, и кузен привычным движением заломит ее за спину — в этом состояла одна из любимых его шуток.

— Прости, иногда я забываю, что она твоя мать, — смущенно пробормотала Миллисент. В ответ на нее уставились два абсолютно равнодушных глаза.

— Иногда я и сам об этом забываю.

Очарование грядущей сказки сопровождало Милли несколько следующих дней за прилавком. Капризные клиенты, плюющийся горячим маслом светильник, чуть было не устроивший пожар на складе, последовавшая за этим выволочка со стороны мистера Борджина — на все это девушка смотрела с достоинством принцессы, на один вечер убежавшей из дворца, дабы вкусить прелести жизни простой крестьянки.

— Я, конечно, понимаю, улыбка маскирует мозг, — посетовала вечером Пенелопа, уже чувствующая себя намного лучше, — но что с тобой происходит? Со недавней прогулки ты явилась сама не своя. Одно из двух: или ты влюбилась, или тебя околдовали.

— Глупости какие, — возмущенно фыркнула Милли, краем глаза наблюдая за Министром, которому вновь что-то нужно было от Борджина. — Кому может понадобиться заколдовывать такого маленького человека, как я? Да и встреча была пустяковая, с бывшей однокурсницей.

— Не скажи, — философски подняла палец Пенелопа. — С тех пор, как лучшая подруга расстроила мою свадьбу, я раз и навсегда уяснила для себя, какими завистливыми и опасными могут быть девушки.

— Свадьбу с этим занудой Уизли? — приподняла бровь Миллисент. — Так я бы на твоем месте цветы ей послала за такое одолжение.

Пенелопа покачала головой.

— Знаешь, ты не станешь Пэнси Паркинсон, даже если превзойдешь ее в сарказме. Мы с Одри были как родные сестры. Во всем свете не сыскалось бы более близкого для меня человека.

Миллисент некстати подумала о Дафне и Астории и пришла к выводу, что сестринская любовь — понятие весьма относительное. Что бы ни сделала Одри, повела она себя вполне характерно.

— Мы подружились на первом курсе, пока ждали своей очереди для распределения. Обе попали на Рэйвенкло, стали лучшими ученицами. Вместе проводили каникулы, ездили друг к другу в гости на праздники. Отец Одри занимал пост в министерстве, и после выпуска я стала работать в его департаменте.

— Так это он познакомил тебя с Борджином? — припомнила Миллисент их старый разговор. — Ты уже тогда была больна?

— Да, он сделал это по просьбе Одри, — кивнула Пенелопа. — Она была свидетельницей моих многолетних приступов и жалела меня.

— Но жалость не помешала ей увести у тебя жениха, — без обиняков заявила Милли. — Мне кажется, я знаю эту Одри. Ее фамилия... фамилия...

— Это не имеет значения, — Пенелопа вдруг резко встала, собирая со стола колоды карт, которые они сортировали для продажи. — Скоро она станет Одри Уизли и, надеюсь, будет счастлива. Знаешь, когда я попыталась выяснить с ней отношения, Одри заявила, что я всегда стояла у нее на пути. Из-за того, что я превзошла ее в учебе, она не стала старостой школы. Я заняла предназначенное ей место в офисе ее отца. Я всегда была ярче, красивее и успешнее. Не хватало мне еще и первой выйти замуж. Милая Одри никогда не думала, что могла бы оказаться в министерстве тем летом вместо меня, и тогда ей предназначались бы дементоры, заклятия и чужие тайны. Или что оказалась бы одна, беззащитная, перед василиском, только рядом не было бы Гермионы с зеркальцем, ведь Одри всегда презирала таких, как она, и даже не заговорила бы с ней. Иногда бывает очень полезно проигрывать, Миллисент, запомни это.

— Разве этот Уизли не любил тебя? — нахмурилась Миллисент. — Как же он мог так с тобой поступить?

Пенелопа печально улыбнулась.

— Перси очень любил меня. Я была уверена в этом, ведь даже в министерстве мистера Тикнесса я выжила во многом благодаря его поддержке. При этом он всегда умел безошибочно определять победителей и прятаться в их тени. Не могу назвать это его недостатком. Он пошел против семьи, по крайней мере, внешне это выглядело именно так. Как прогрессивно не мыслили бы Уизли, это серьезный шаг для чистокровного волшебника. К другим Перси так же требователен, как и к себе. В нем нет снисхождения к чужим слабостям. Я не могла сквозь пальцы смотреть на творящиеся вокруг несправедливости и однажды сделала выбор, из-за которого потеряла Перси. Одри очень вовремя оказалась рядом. Впервые в жизни ей повезло больше, чем мне, и она торжествовала.

Пальцы Миллисент, до сих пор уверенно тасовавшие колоду, вдруг замерли, как парализованные. Выпавшая ей бубновая дама, отличающаяся отдаленным сходством с Трэйси Дэвис, закинула на плечо окровавленную секиру и отвернулась, не замечая, как прядь ее огненно-рыжих волос приобрела красноватый оттенок. Издалека казалось, что это полоска заката превратила красавицу в романтическую героиню.

— Разве не рискованно было оставаться с Одри, когда она все потеряла? — осторожно потянула она за ниточку, не замеченную Пенелопой намеренно или по небрежности. — Ведь Упивающиеся вряд ли почтительно обошлись с ее семьей.

Пенелопа рассеянно барабанила пальцами по столу. Незаметно вытащив волшебную палочку, Милли пробормотала призывающее заклинание. В соседней комнате раздался шорох, которого ее собеседница не заметила.

— Отчего же, — хмыкнула она с легким оттенком горечи. — Все, что требовалось от Перси, — это создать безупречную репутацию для своей невесты. Тикнесс охотно пошел ему навстречу, здесь их интересы совпадали. Кто будет задаваться вопросом, как вообще Упивающиеся смертью смогли проникнуть в укрепленное со всех сторон государственное учреждение, где с каждого сотрудника после отставки Фаджа взяли обет молчания? Миллисент, открой окно, здесь нечем дышать.

— Окно открыто, — неестественно высоким голосом произнесла Милли. — Так как же это произошло?

— Любые чары может с легкостью снять ответственный за их выполнение. А на кого возложена ответственность, как не на главного аврора?

— Но ведь он был первым, кого убили Упивающиеся, — изумилась девушка. — Главный аврор был убит за оказанное сопротивление. Я читала старые газеты.

— "Пророк" военного времени? — Пенелопа была неестественно бледна и тяжело, прерывисто дышала. — И ты поверила Скитер? Милли, позови мистера Борджина. Мне плохо. Все плывет...

— Мистера Борджина не будет до вечера, — Миллисент обхватила себя руками. Она и сама была на грани нервного срыва. — Зачем Скитер врать об этом? Разве главный аврор не был найден мертвым в своем кабинете? Что же, по-твоему, он сам себя убил?

— Да! — выкрикнула Пенелопа, обеими руками опираясь о стол. — Да, я видела это своими глазами. Он сам убил себя, после того, как открыл вход в Министерство Тикнессу и его людям. Тикнесс хотел сам захватить власть. Никто не мог знать, что через несколько часов туда заявится еще и Лестрейндж со своими людьми. Главный аврор знал, что Темный Лорд обречен. Он предпочел не дождаться победы, потому что дементора для него приготовили бы для первого! Милли, ты должна найти лекарство. Кажется, у меня снова начинается приступ.

Руки Миллисент дрожали. Сейчас она услышала больше необходимого.

— Ты должна прилечь. Пойдем. Пойдем, — одной рукой она обняла подругу, а другой захлопнула дверь в соседнюю комнату. Возможно, он волнения у Милли начались галлюцинации, но ей послышалось раздосадованное рычание за стеной.

Пенелопа упала на кровать и тут же потеряла сознание. Миллисент провела рукой по ее лицу. У девушки начинался жар, а отправляться в личные комнаты Борджина за ингридиентами для зелья не было ни малейшего желания — старик впадал в ярость, если кто-то прикасался к его вещам.

Винс был тут как тут — происходящее невероятно его веселило, и он кувыркался в воздухе, как полтергейст Пивз.

— Что ты с ней сделала? — рассмеялся он. — Зачем ты побеспокоила шамана? Борджин тебя убьет.

— Не успеет, — ухмыльнулась Милли. — Я только подтащила маску поближе к дверям. Помнишь, в тот день, когда я пришла сюда устраиваться на работу, Борджин почти не допускал Пенелопу к прилавку. Она так чувствительна к подобным артефактам, а сейчас, тем более, еще не успела оправиться после недавнего приступа. Да и воспоминания еще болезненные.

— Как ты догадалась? — недоверчиво покачал головой Винс.

— О том, что Одри Робертс — дочка аврора Гавейна Робертса? Ты будешь смеяться, но мне подсказали гадальные карты. Та бубновая дама, она ведь один-в-один Трэйси. А Дэвисы и Робертсы всегда были хорошими друзьями. Одри однажды даже заходила в нашу гостиную, приносила Трэйси какую-то бумагу из дома, которую та должна была подписать. Ты не можешь всего этого помнить, вы же вечно шатались где-то с Малфоем и Гойлом.

— Ты расскажешь судье?

Миллисент хитро прищурилась и настежь распахнула окно. В комнату ворвался ветер, принесший с собой запахи рыб и жареных каштанов.

— Я думаю, это как раз те воспоминания, которые Гринграсс имел в виду. И у нас очень мало времени.

Если Миллисент и удивил тот факт, что Фиделиус Пенелопы не защитил ее от ворвавшихся в волшебную лавку авроров, последующие события быстро переключили ее внимание на вещи куда более актуальные: обустройство в новом доме, привычную порцию оборотного зелья несколько раз в день, наряды и уроки.

В магазин Борджина после задержания хозяина она вернулась лишь однажды.

Исчезательный шкаф, о котором Винсент просил ее разузнать подробнее, одиноко возвышался в комнате старого торговца. Внутренняя стенка его была выбита, а защитные руны на дверце наполовину стерты.

В доме Гринграссов Миллисент преследовали странные сны.

Промозглый морской ветер сотнями ледяных кинжалов вонзался в замшелые камни, изъеденные солью и печалью, и, бессильный добраться до узников, выл и царапал стены в немой ярости. На отдалении серыми тучами парили немногочисленные дементоры — тени, слишком слабые и презираемые в племени, чтобы последовать за примкнувшими к Темному Лорду собратьями, и ныне упивающиеся незаслуженно обретенными привилегиями в оставленном замке. Из волшебной палочки, направленной в сторону западных башен, вырвался клуб серебристого дыма, и Миллисент с трепетом осознала, что держит эту палочку ее рука.

В своей жизни Милли никогда не видела Патронуса, и уж тем более не могла представить, что на штурм неприступной магической тюрьмы выступит хрупкая призрачная женщина с пронзительными глазами. Астория Гринграсс небрежно оттолкнула чудовище в истлевшем балахоне и жемчужно-белым вихрем устремилась к одной из камер. Миллисент сосредоточилась и, нарушая все логические законы, аппарировала следом.

— Ты не умерла.

От хриплого голоса Милли стало по-настоящему страшно. Этот человек рождал в ней одновременно чувство ужаса и собственной ничтожности: когда она встречала его в доме тети Аделаиды и в хогвартских коридорах, когда он не удостаивал ее даже кивка головы, едва ли отличая от домовых эльфов; теперь она видела его униженным, но от того не менее опасным, и это оказалось еще страшнее.

— Твой Патронус выглядит самонадеянно, — констатировал Люциус Малфой, глядя на нее с любопытством. Астория — а теперь Милли не сомневалась, что смотрит на мир ее глазами — приглушенно рассмеялась.

— А ты своего продал, не торгуясь.

Вопреки ожиданиям Миллисент, Малфой не продемонстрировал и тени недовольства. Прислонившись к железной спинке кровати, он выжидающе рассматривал устроившуюся на каменном выступе Асторию, словно воспоминание из прошлого, каждую минуту грозящее исчезнуть.

— Те, кто отправил тебя сюда, знали, что это верная смерть? — осведомился он. Эсти неопределенно пожала плечами.

— Я хочу видеть Темного Лорда. Ты приведешь меня к нему?

— Не терпится обзавестись меткой? — разочарованно протянул Малфой. — А как же красивые слова о древней магии и высших идеалах?

Миллисент, как в замедленной съемке, наблюдала, как тонкая рука с остервенением дернула рукав батистовой блузки. Даже в полумраке камеры глубоко впечатанные в кожу символы горели белым огнем.

— Вот где остались мои идеалы, — неправдоподобно спокойно проговорила Астория. Миллисент чувствовала, как колотится ее сердце. — Эти люди могут быть очень убедительными.

— И все же ты не умерла, — задумчиво повторил Малфой. — На человека, который никогда не умирает, имеет смысл полагаться. Что привело тебя к ним?

— Самонадеянность, — развела руками Астория. — Мы ходим по кругу. Так ты выполнишь мою просьбу?

— Никогда не умел тебе отказывать, — Малфой неприятно ухмыльнулся, а мгновение спустя Миллисент уже металась непонимающим взглядом по теряющемуся среди украшенных резьбой балок потолку.

— Сны пустое говорят, — Астория опустила голову на руки, и Миллисент не могла видеть ее глаз. — Очищай сознание перед сном, и видения уйдут.

— Что означают цифры на руке? — не сдавалась Миллисент. — Кто мог выжечь их на твоем запястье? Как ты могла навещать мистера Малфоя в Азкабане, ведь ты тогда училась в Бобатоне! И как ушла оттуда целой и невредимой?

— Порядковый номер на запястье? — Астория невесело хмыкнула. — Такой сувенир на вечную память получали почетные недруги Геллерта Гринделвальда, среди которых я постфактум оказаться никак не могла. Советую поменьше увлекаться рассказами отца, иначе однажды перепутаешь руту с руноскопом.

— Ты мне лжешь, — печально отмечала Миллисент. Астория снова вздыхала.

— Завтра я уеду, и это утратит всякое значение. Держись берега. Глубоководные рыбы ядовиты и уродливы.

— Что это значит? — Милли хмурилась. — Что каждый, на самом деле, не такой уж хороший человек?

— Нет, — Астория безнадежно махнула рукой. — Секреты, которые открываешь в собственной душе, бывают куда неприглядней.

Миллисент не спустилась посмотреть, как провожают Асторию. Черная сова билась о прутья клетки, не желая отпускать в неизвестность непутевую хозяйку. Стоунхеджские маги глубоко презирали использование низших существ в качестве магических посредников: согласно правилам, с родными Эсти могла общаться лишь при помощи легилименции, а оставленные без работы домовики дружно голосили, наблюдая, как девушка занимает свое место в утлой ладье и погружается на дно озера в семейном парке.

— Разве там есть водоем? — интересуется Миллисент у Эбигейл Гринграсс следующим утром. Та искренне изумляется.

— Конечно, милая, что за вопрос.

Эбигейл неизменно была гостеприимна и улыбчива. Она уверенной рукой вела финансовые дела супруга, варила для него зелья и воспитывала дочерей. Трех старших Миллисент почти не видела и не слишком отличала друг от друга: одинаково степенные и умиротворенные, они, подобно холеным гусыням, восседали подле мужей, периодически вставляя ничего не значащие реплики в разговор. С Дафной приходилось сложнее: вот кто не упускал возможности отточить свое искусство злословия. Маленькая Дебора, увы, как губка, впитывала каждое слово сестры.

Через несколько дней их навестила Анна. Должно быть, неприязнь к жене Министра передалась Миллисент через облик Эсти, ведь этому отвращению и удушливой злобе просто не может быть других объяснений.

— Ваш отец — масштабная личность, — Анна цедит давно остывший чай и подбирает слова бережно, разыгрывая одной ей понятную партию. — Для того, чтобы остаться в стороне от войны, требовалась несгибаемая сила духа.

Миллисент могла бы напомнить Анне о роли Министра в захвате Министерства, но она знает, что никогда не использует этот козырь.

— Вы девушка всесторонне подкованная, — продолжает Анна. — Вы не можете не понимать, что противостояние Аврората и Отдела тайн заведет нас в тупик. Хотя профессиональная этика обязывает нас не сражаться в полную силу, всегда могут найтись ревностно настроенные индивидуумы, не согласные следовать общим правилам. Поддержка судьи Гринграсса дала бы нам существенное преимущество. Авроры — штурмовики, они не способны править...

Миллисент не знала, почему Гринграссы продолжают принимать Анну в своем доме. Порой ей казалось, что весь спектакль рассчитан на одну-единственную зрительницу. Иногда Анна приходила вместе с Министром, и тогда она не говорила о политике, а лишь улыбалась шуткам мужа.

На время следствия Министр был лишен права занимать государственные должности. Почему его жена, немаловажная фигура в Отделе тайн, так полагалась на судью, девушке объяснил сам Гринграсс.

— Невыразимцев связывают особые клятвы, — поморщившись, изрек он. — В их руках сосредоточена великая сила. Представьте, как далеко способен зайти маг, которым движет не исключительно научный интерес. Некогда Темный Лорд все свои силы бросил на то, чтобы заполучить никчемную вещицу из отдела предсказаний. А ведь многие из артефактов накапливали свою волшебную мощь тысячелетиями. Анна не может влиять на ход дела Пия, да ему и не нужна ее помощь. Дело Тикнесса чистое, благо, прецедентов у нас в избытке. Нет, она не его спасает, а себя. У Шелкболта давно зуб на эту охотницу за головами.

— Неужели кто-то поверит, что Министр был под Империусом? — удивилась Милли, на время пропуская мимо ушей странную информацию об Анне. Судья оставался невозмутим.

— Почему нет? Его участие в битвах и карательных акциях сводится к минимуму. Гавейн и Руфус мертвы, Пенелопа в тюрьме, лишена мучительных для нее воспоминаний. Если бы все дела решались так же легко, как случай Пия...

— Почему вы так стремитесь обелить его имя? — Миллисент хочет и боится услышать ответ. И, будто почувствовав ее колебания, судья туманно сообщает:

— Пообещал старой знакомой.

Ночью девушке снится Хогвартс. Старый замок приветственно шепчет, и слов не разобрать, но Милли внезапно охватывает тепло родного очага. Так и тянет спуститься в слизеринскую гостиную, поздороваться с портретами и провести рукой по кожаной обивке кресел... Вместо этого она прислоняется спиной к неизвестной каменной статуе и не поворачивается, заслышав приближающиеся шаги.

— Вот я и вернулась, — полунасмешливо изрекает она. — Надеюсь, мое место в Инспекционной дружине все еще вакантно?

Прескверное настроение Миллисент ощущает даже Винс. В последнее время они почти не разговаривают, а от изучающего взгляда кузена Милли становится не по себе. В библиотеке Гринграссов не находится ни одного подходящего заклинания для изгнания духов магических артефактов, и Винсент, наверняка догадываясь о намерениях Милли, уж точно не замышляет ничего хорошего.

— Борджин рассказывает интересные вещи, — вездесущий кузен, конечно, в курсе последних новостей Визенгамота. — Малфоев не спасти, если не вмешается Поттер.

— Зачем это Поттеру? — приподнимает брови Милли. — Вы же для него, как бельмо на глазу. Несбывшаяся сказка.

— Это Астория так говорит? — безошибочно определил отчего-то очень довольный Винс. — Пожалуй. Дело в мамаше Малфоя. Поттер ей обязан.

— Так пусть ее отпустят, — хмыкнула Милли. — Выкрутится, как Аделаида. Еще и показания даст против собственной семьи.

Винсент немного укоризненно покачал головой.

— Не все так просто, дорогая сестренка. Во-первых, Нарцисса на такое предательство никогда не пойдет. А во-вторых, ты, конечно, и представить не можешь, что значит для Малфоя мать. Осознание того, что она в Азкабане по его вине, отравит всю его поганую жизнь.

— Но я не могу посадить Нарциссу в Азкабан, — всплеснула руками Миллисент. — Даже судья ей симпатизирует, несмотря на ненависть к мистеру Малфою. Ты что же, предлагаешь мне собственноручно убрать Поттера? Справиться с тем, где не преуспел сам... — Миллисент осеклась, так и не решившись закончить свою тираду.

Слишком ей не нравилась злорадная ухмылка Винсента.

— Эбби, а какой у Эсти патронус?

Милли с миссис Гринграсс пили кофе на берегу того самого озера, где не так давно покинула их Астория. Приближался закат, и хотя до приема оборотного зелья оставалось еще достаточно времени, Милли было неуютно от мысли о том, что фляга легкомысленно оставлена ею в спальне. Судья был прав: с каждым днем органическая потребность в снадобье возрастала, принося с собой чувство тревожности и легкой горечи.

— Эсти не вызывает телесного Патронуса, насколько мне известно, — нахмурилась Эбигейл. — Зачем тебе?

— Вы же знаете, что Патронусы вошли в моду с легкой руки Ордена Феникса, — с легкостью отговорилась Миллисент. — Скоро и совы станут не нужны. У Панси Паркинсон крыса, как это точно! А у Мораг жаворонок.

Миссис Гринграсс просияла: как недавно выяснилось, Мораг Макдугалл была ее крестницей.

— А Патронус может принимать облик человека, который его вызывает? — продолжала свой расспрос Миллисент. Эбигейл поджала губы.

— В Стоунхедже могут такое делать. Это непросто, обычно люди черпают необходимые для создания Патронуса эмоции извне. Опираться исключительно на собственные ресурсы может только очень самодостаточный человек. Очень сильный. Бабка Эсти могла. Вечно пугала нас, попробуй отличи издалека Патронуса от привидения. Сколько раз думали, что померла...

— Бабка Эсти? — Миллисент насторожилась, инстинктивно чувствуя: она набрела на нечто очень важное.

— Да, леди Грин, — охотно рассказывала Эбигейл. — Много лет она не покидала Стоунхеджа, всю историю магического мира знала наизусть. Многие знания передала моему мужу. Эсти бы не приняли там, если бы репутация леди Грин. Кстати, они почти тезки с внучкой. Ее звали Эстер.

— Скажите, — осененная догадкой прошептала Миллисент. — А в Нурменгарде она не сидела, эта ваша Эстер Грин?

Эбигейл закашлялась от неожиданности.

— Мерлин сохрани, деточка, с какой это стати. Я же говорю, она почти не выезжала из Стоунхеджа. Уж не знаю, что за магию она там творила, только сильных мира сего никогда не интересовали отшельники. И это, пожалуй, единственное, что примиряет меня с выбором моей Астории.

Черный книззл привольно растянулся на крыше экипажа малышки Дебби, свесив вниз одну лапку, а его брат-близнец облюбовал местечко в карете Эбигейл. Кажущееся безразмерным хранилище для всевозможных видов магического транспорта это многодетное семейство захватило довольно давно и чувствовало себя здесь вполне привольно. Миллисент нередко приходила сюда, желая остаться наедине со своими мыслями: запах новеньких метел, блеск отполированных карет с многомерным пространством, в каждой из которых мог бы при желании разместиться небольшой взвод, мерцающие в темноте оранжевые, зеленые, ярко-голубые немигающие глаза, ненавязчиво наблюдающие за любым ее движением, странным образом успокаивали. Главное же преимущество этого места заключалось в его абсолютной недосягаемости для Дафны. Скорее преисподняя замерзнет, чем эта особа снизойдет до появления в служебном помещении, вдобавок кишащем книззлами.

— Отвратительные твари, — выплевывала она с непередаваемой брезгливостью. — Я бы оторвала обе руки тому, кто их прикормил. Мама не разрешает их травить. Считает, что это может накликать на дом несчастье. Суеверные глупости.

В такие моменты Миллисент отчетливо видела в сощуренных книззловых глазах мстительный блеск и с трудом удерживала себя от соблазна предложить Дафне на собственном опыте убедиться в беспочвенности опасений миссис Гринграсс. Увы, такой роскоши она позволить себе не могла — любые подробности жизни Астории держались в строжайшем секрете, прежде всего, от Дафны.

Взъерошенный комок шерсти по имени Ланселот бдительно вскинул голову при звуке шагов Милли и, на всякий случай, тут же спрятался под карету. Рассеянно улыбнувшись, девушка опустилась прямо на пол, прислонившись спиной к барельефной дверце. Винсент продолжал исследовать полутемный сарай, будто ожидая в каждом уголке обнаружить по шпиону.

— Выглядишь не слишком счастливой, — проницательно заметил он, наконец. Все это время девушка безучастно водила волшебной палочкой по песку, чертя произвольные символы. — И да, на твоем месте я бы не стал этого делать. Если из этой пакости что-то материализуется, никогда не объяснишь судье, какие цели ты перед собой ставила.

Миллисент пробормотала нечто невразумительное и залила песок водой. С самого утра ее раздражал один только звук чужого голоса, не говоря уже о всевозможных замечаниях и советах.

— Неужели моей очаровательной кузине наскучила роль самой красивой девушки Англии? — язвительно протянул Винс. — Если так, возможно, настало время предпринять нечто полезное?

— Ты снова о Поттере? — утомленно прикрыла глаза Милли. — Сколько можно, я уже тысячу раз говорила, что здесь я бессильна. Скоро Гринграсс потопит Грейнджер, и это существенно осложнит жизнь всему трио. Учитывая состояние Пенелопы, всем бывшим жертвам василиска светит долгая и душещипательная история любви с Мунго в добровольно-принудительном порядке. Сам представляешь, что такое дружба для гриффиндорца.

— Нет! — призрак Винса словно потемнел от едва сдерживаемого гнева, — этого недостаточно! По-твоему, если весь магический мир кинется сдувать пылинки с несчастной Грейнджер и еще парочки голодранцев, оказавшихся в Хогвартсе только по воле случая, это окажется достойной местью Поттеру? Идиоту ясно, что Кристалл не представляет собой опасности. Она без зелья, сваренного Борджином, сейчас шага ступить не может.

— Все так плохо? — Миллисент сжала губы, старательно скрывая беспокойство. Арест Пенелопы, еще более загадочный, нежели преступление, которое ей инкриминировалось, не шел у нее из головы, а собственное участие в получении драгоценных воспоминаний ныне представлялось постыдной тайной, которую хотелось навсегда похоронить в Думосбросе. — Кто теперь о ней заботится?

Винсент уставился на нее в недоумении.

— Анна Тикнесс приставила к ней какого-то заштатного зельевара, который сам похож на результат неудачного эксперимента. Тебя действительно это волнует? Куда интереснее, что такая бестолочь ухитрилась пробиться в Отдел тайн, куда не каждого самородка возьмут без весомых рекомендаций.

— Непонятно, — кивнула Миллисент, толком не понимая, с чем она соглашается. — Сама Пенелопа утверждает, что работала в Аврорате на отца Одри Робертс. Тут же появляется Анна, которая ее опекает. А ведь на прошлой неделе она говорила мне о том, что эти ведомства ведут лютую борьбу.

— Как раз это меня не удивляет, — небрежно отмахнулся Винс. — Девочка в совершенстве овладела искусством ловли рыбы в мутной воде. В то время каждый выживал, как мог. В этом-то весь и фокус, слишком просто она сдалась. Как будто знала, что ты ее предашь, или даже стремилась к этому. Нет, Кристалл только изображает из себя беззаботную болтушку. Тебе не следовало действовать так топорно. И про Исчезательный шкаф ничего не узнала...

— А что толку от Исчезательного шкафа? — фыркнула Миллисент. — Всем и так известно, что Малфой воспользовался им, чтобы провести Кэрроу и компанию в школу. Логично, что об этом знала Нарцисса, но это едва ли перевесит факт спасения жизни национального героя в решающий момент.

— Для чего Борджину вообще понадобилось хранить сломанную рухлядь, если он не собирался его чинить? — презрительно растолковал ей Винс, очевидно, придерживаясь невысокого мнения об аналитических способностях кузины. — И какого черта авроры не изъяли немедленно улику, а позволили превратить ее в бесполезные дрова?

— Пытаешься уверить меня в существовании заговора? — иронично осведомилась Миллисент. — Ничего не выйдет. Ты должен быть справедлив, Винс, если когда-то Поттер и был уязвим, эти времена остались в далеком прошлом. Сегодня даже дочь судьи Гринграсса не в силах подорвать его позиций. Вот встреться мы с ним на седьмом курсе...

Девушка с сожалением вздохнула и взболтала новую порцию Оборотного зелья под сургучной печатью. Судья регулярно поставлял ей угольно-черные локоны дочери, и зелье в котле моментально принимало тот же цвет, словно в него одновременно выпустили десяток каракатиц.

— Ты знаешь мои условия, Милли, — холодно обронил Винсент. — Прежде, чем выполнишь мои условия, тебе не удастся избавиться от меня, даже если ты проштудируешь всю библиотеку судьи. Помощи от него ты тем более не дождешься. Слышать голоса, которые больше никто не слышит, разговаривать с давно погибшим человеком... В лучшем случае, Гринграсс решит, что ты свихнулась от Оборотного зелья чуть раньше, чем остальные...

Миллисент закашлялась, отбрасывая в сторону наполовину опустошенную бутылочку.

— Что значит «остальные»? — она изумленно воздела брови. — Что значит «остальные», Винс?

Призрак ухмыльнулся, словно паника кузины невероятно его веселила.

— То и значит, что если бы ты удосужилась немного пораскинуть мозгами, моя милая Милли, ты бы сообразила, что не было в жизни Астории никакого Бобатона.

— Ты хочешь сказать, что все эти годы она была... — Милли не договорила и зажала рот рукой. Винсент только посмеивался.

— В Стоунхендже, разумеется. Или, по-твоему, маги с древнейшей, пестуемой веками культурой, отгородившиеся даже от себе подобных таким пластом чар, что без должной подготовки не пробить ни одному идиоту из аврората, так просто допустят в свое сообщество девчонку из французской школы магии, пусть даже миллион раз внучку одной из их женщин? Ты слишком мало знаешь об их жизни, Милли. Они питаются лишь тем, что вырастили и собрали своими руками. Они носят только ту одежду, что сами трансфигурировали из подручных материалов. Они бы никогда не допустили даже мысли о браке с грязнокровкой. С ареста Пенелопы прошло три месяца, и все это время ты бездарно просидела в библиотеке, выискивая способы убить меня, в то время как куда полезнее было бы почитать о том, что собой представляют стоунхенджские колдуны. Детей туда посвящают с рождения.

— Но ведь существовал же кто-то, носивший имя Астории Гринграсс! — непонимающе воскликнула Миллисент. — Или всему Бобатону она только приснилась? На дне рождения я видела ее учителей!

— И разговаривала с ними? — вкрадчиво уточнил Винсент. — Возможно, ты так хорошо знаешь французский, чтобы понять, о чем говорила Эбигейл с этой женщиной? Ты видела много однокурсниц Астории?

— Эсти приезжала в Лондон на каникулы, — упрямо возражала Миллисент, скорее из чувства противоречия. — Дафна сама показывала мне летние колдографии.

— И в чем расхождение с действительностью? — искренне удивился Винсент. — Неужели судье с его обаянием и хитростью составит большую трудность найти сговорчивую дуру, не принимающую во внимание, как быстро организм привыкает к регулярным дозам Оборотного зелья. Да и потом, Астория ведь не в тюрьме сидела. В любой момент могла возвратиться домой, пока не проведен ритуал...

Миллисент хотела спросить, о каком ритуале речь, но именно в этот момент зелье решило напомнить о себе. По всему телу прошла волна дрожи, предшествующая преобразованию, и тут же руку пронзила острая боль. От неожиданности девушка вскрикнула, порядком напугав Винса. Кожа на запястье горела, как будто некто невидимый раскаленным лезвием вырезал на ней цифры, с той же легкостью, с которой она чертила знаки на песке.

— Что это? — Миллисент чуть не плакала. — Винсент, скажи мне, что это?

Впрочем, комбинация чисел на руке была ей прекрасно знакома. Она уже видела эту метку на руке Астории в злополучном ночном кошмаре.

— Почерк Гринделвальда, — призрака трудно было застать врасплох. — Любопытно... Перестань рыдать, к тебе это не имеет никакого отношения, — немного раздраженно добавил он. — Видимо, эту прядь Астория прислала после того, как аналогичная роспись появилась на ее руке. Интересно было бы узнать, какими окольными путями она ее заполучила.

— Это ведь невозможно, правда? — прошептала Милли, восстанавливая дыхание. В самом деле, стоило ли ей так переживать? Метка исчезнет, когда она перестанет принимать Оборотное зелье.

Если перестанет.

— Это необычно, — поправил ее Винсент. — Согласно моей информации, Гринделвальд уже много лет не занимается подобными вещами. Ни в Нурменгарде, ни на том свете обстановка не располагает к сознательному творчеству.

— Прекрати издеваться, — устало попросила Миллисент. — Это может означать, что у Астории неприятности. А с некоторых пор все беды Астории и мне не сулят ничего хорошего.

— Тебе только лучше, — фыркнул Винсент, кувыркаясь в воздухе. — Избавишься от этой странной девицы — задержишься в доме Гринграссов на неопределенно долгий срок. Ты ведь хотела стать красавицей.

— Я хотела найти гоблина и получить обратно свои деньги, — поправила его Милли. — Если я превращусь в подобие Пенелопы, неспособная и дня прожить без глотка этого наркотика, радости от кукольного личика Эсти будет немного. И ты отлично понимаешь это, Винс. Я должна поговорить с судьей.

— Ты должна избавиться от Поттера, — напомнил ей кузен. — Уничтожишь моих врагов — чем черт не шутит, попросишь себе противоядие. В мире существует крайне мало необратимых процессов.

Миллисент уже дошла до выхода из хранилища и сухо бросила, не поворачивая головы.

— Извини меня, Винс. В твою магию я больше не верю.

Решительным шагом преодолев расстояние от служебных помещений парка до зала, Миллисент неуверенно замирает на пороге. Как и у всех членов семьи, в ее исключительном распоряжении находится многоразовый портал внутреннего использования, зачарованный на голос и переносящий в любую комнату дома по выбору владельца, но после разговора с Винсом девушке органически необходимо было пробежаться по парку, не разбирая дороги, и ухватить несколько глотков пропахшего облетевшей листвой осеннего воздуха. Кроме того, судья нечасто приглашал ее для откровенных разговоров, и вторгнуться в его рабочий кабинет без предупреждения было бы верхом наглости и бесцеремонности.

Вскоре Миллисент убеждается в правильности своего решения: судя по голосам, Гринграсс снова принимает посетителей — скорее всего, из числа многочисленных прихлебателей, рассчитывающих заручиться поддержкой чуть ли не единственной надежды чистокровных магов. Сквозь плотно запертую дверь доносится неразборчивая трескотня ведьмы средних лет и раздосадованное карканье судьи, питающего определенного рода презрение к бесчисленным просителям и недвусмысленно его выражающего. Милли устраивается в гостиной и терпеливо ждет, когда двери из черного дерева, наконец, распахнутся: намерение потребовать от Гринграсса ответа на сей раз непоколебимо.

Любопытство ее было удовлетворено довольно быстро: она едва успела бегло просмотреть чароведческий альманах, который выписывала и досконально изучала Эбигейл, как посетительница была самым непосредственным образом выдворена из кабинета. Судья даже не предложил Рите Скитер воспользоваться камином: он лишь сухо отдал эльфу распоряжение проводить гостью до ворот парка. Рита двигалась неторопливо, цепким взглядом окидывая интерьер особняка, и беспрерывно говорила, будто надеясь в последний момент переубедить Гринграсса. Миллисент, впрочем, не могла ожидать от Скитер подобной наивности: кто-кто, а она наверняка имела большой опыт общения с этим человеком и отлично знала о его твердости в собственных убеждениях. Дело обстояло куда проще: Скитер тянула время, ее интересовала Астория Гринграсс, и именно она сейчас сидела в нескольких шагах от журналистки.

— Если бы Вы только согласились дать развернутый комментарий стратегии Того-кого-нельзя-называть во время битвы за Хогвартс, наши читатели были бы Вам так благодарны, — улещивала она судью, внимательно рассматривая, тем временем, Милли. — Вы же знаете, из нынешних ораторов только Кингсли обладает здоровым взглядом на предмет. Рядовые избиратели понятия не имеют, кто заседает в Визенгамоте и принимает законы, позволяющие таким, как мистер Шелкболт, прийти к власти. Ваше альтернативное мнение позволит...

— ... поднять тираж Вашей газетенки, являющей собой пример абсолютной девальвации свободы слова, как явления, — судья даже не трудился скрывать, как раздражает его пустая болтовня Риты. — Комментировать действия Тома Риддла было бы глупо, это вопрос к колдомедикам, а не к чародеям магических судов. Признаться, я до сих пор не понимаю, как этому человеку удалось убить столько народу с таким смехотворно небольшим количеством соратников и оружия. Если Вы рассчитываете познакомиться с Асторией, Рита, Вы теряете время. Мои дочери не общаются с представителями прессы.

— Всего один вопрос, Гендель, — Рита подобралась, как кобра перед броском. — В кругах, близких к вашей дочери Дафне, выпускнице Слизерина, ходят слухи, и весьма убедительные, о ее скорой помолвке с Драко Малфоем. Означает ли это, что, как заинтересованное лицо, Вы уже не сможете председательствовать на процессе, связанном с деятельностью Малфоев во время войны, и нам всем предстоит ожидать резких изменений в ходе дела? Как я слышала, ваш коллега, судья Уоффлинг не настроен столь же категорично...

Скитер определенно не следовало наступать на больную мозоль судьи. Миллисент еще глубже вжалась в кресло, ожидая, что судья, как минимум, превратит назойливую дамочку в гусеницу — или что похуже. Ничего подобного не произошло: только заигравшие желваки и глубокие морщины на лице Гринграсса свидетельствовали о том, как он зол.

— Излишне уточнять, что в своей профессиональной деятельности, Рита, вы преимущественно оперируете разного рода недостоверной клеветой, — с опасным спокойствием заметил он. — Молодой мистер Малфой, к моему прискорбию, был однокурсником Дафны, и единственные связывавшие их некогда отношения — это учебное сотрудничество. Если Вы полагаете, что моя дочь могла водить дружбу с преступником...

— Мерлин сохрани, Гендель, я всего считала эти сплетни полной чепухой, — быстро заговорила Рита.

— ... и тем более, связать себя с ним священными узами магического брака, — вот теперь Гринграсс казался Миллисент действительно страшным волшебником. В голове мелькнула непрошеная мысль о том, что нейтралитет, который его семья хранила все эти годы, является дополнительным свидетельством его огромной силы, — вы наносите оскорбление лично ее отцу.

— ... такая замечательная и многообещающая девушка, так благоразумно действовала во время эвакуации студентов, я и в мыслях не имела задеть ваши чувства, Гендель, вы же знаете, я бываю резковата, — Рита и сама вовремя поняла, какой улей чуть было не раздразнила. — Больше не побеспокою Вас по пустякам!

Миллисент с трудом сдерживала смех: казалось, еще один недоброжелательный выпад судьи, и Рита, позабыв о конспирации, обернется в насекомое и опрометью вылетит через дымоход. Скорость, с которой она покинула особняк, была поистине впечатляющей. Гринграсс недолго постоял в зале, что-то недовольно бормоча себе под нос, а потом вернулся в кабинет, поманив за собой Милли.

— Скитер — незарегистрированный анимаг, — сообщила она, едва прикрыв за собой дверь. — Жук. Так она проникала в школу во время Турнира трех волшебников.

Судья заинтересованно вскинул брови.

— Любопытно, — протянул он, левитируя со стола в шкаф груду манускриптов. — Для выпускницы Хаффлпаффа Рите причитается чересчур много талантов. Однако здесь ее бы постигло разочарование. Дом защищен от анимагических превращений. Это несколько ограничивает в бытовом применении трансфигурации, но приходится учитывать печальный опыт Хогвартса и Министерства. Подслушивания можете не опасаться. Тем не менее, Вы должны действовать дальновидно. Не хотелось бы вести войну с этой женщиной и стать ее следующей мишенью после Северуса Снейпа.

— Разве Рита Скитер уже написала о профессоре Снейпе? — изумилась Миллисент. Оперативность журналистки потрясала воображение.

— Рита не случайно так интересуется судьбой Малфоев, — усмехнулся судья. — Пока Люциус находится под домашним арестом, побеседовать с ним о покойном Снейпе невозможно без специального разрешения судебной комиссии, которое я, как ее председатель, не предоставлю ни при каких обстоятельствах. Не так давно Рита пыталась склонить к сотрудничеству Пия. Он, конечно, Снейпа не знал и вполовину так хорошо, как Малфой, зато поговорить любил всегда. Книга выйдет в свет по окончанию основных судебных процессов.

— Вы ее уже читали, правда? — Милли несмело кивнула в сторону накрытой бархатным платком сферы, и судья улыбнулся.

— Да, пару часов своей жизни я потерял, знакомясь с этим образцом злоязычия и типично женской склонности к театральности и драматизму. Народ, которого привлекают подобные, с позволения сказать, произведения, заслуживает того, чтобы быть поглощенным варварами и маргиналами.

Миллисент встряхнула головой. Цель ее визита в кабинет судьи все еще сверкала крошечным маячком где-то на задворках памяти, но уже не казалась предметом первостепенной важности. На что она рассчитывала? В лучшем случае, он выставит ее за дверь, как только что Скитер.

— Вы имеете в виду Темного Лорда? — осторожно осведомилась она. Судья рассеянно рассмеялся.

— Том? Ну что Вы. Этого деятеля я списал со счетов лет двадцать назад.

Миллисент хмыкнула.

— А есть другие?

— Такие личности, как Том, есть всегда, — развел руками Гринграсс. — Они неизбежный продукт социума. Смею надеяться, однако, темных лордов Европа уже переросла. Что не ставит нас в заведомо выигрышное положение и не дает гарантий безопасности. Мир полнится и другими соблазнами, кроме жажды власти. Жажда свободы, к примеру. Астория рассказывала, у Вас завелись подруги среди карг Ноктюрн-аллеи.

Миллисент встревожено вскинула голову.

— Я уже очень давно не видела никого из них, ваша честь.

Гринграсс поморщился.

— К чему эта официальность! Напрасно, с моей точки зрения. Мне доводилось беседовать с некоей Оливией из рода Черной Аннис. Весьма разумная особа.

— У нее дочка подрастает, — заулыбалась Милли, вспоминая последнюю встречу с каргой. — Ее отец — волшебник, но Оливия не раскрывает его имени.

— Чем лишь подтверждает свою рассудительность. Удивительно, что она раскрылась перед вами. Должно быть, вы чем-то ее расположили. Или просто показались не представляющей угрозы. Перед волшебницей уровня Эсти Оливия бы никогда не позволила себе откровенности, которая могла бы стоить ей ребенка.

— Почему Вы так говорите? — удивилась Миллисент. — Разве волшебники не женятся на каргах?

Судья отрицательно качнул головой.

— Народу карг институт супружества чужд. Да, они охотно заключали браки с влиятельными магглами, следуя их традициям, но карга, принесшая клятвы волшебнику, считалась среди них паршивой овцой. Так бы современное общество отнеслось, например, к некроманту. Магия брака расценивается ими, как нечто постыдное, ведь маги для карг — естественные враги.

— В самом деле? — округлила глаза Миллисент. — Они казались такими доброжелательными...

— Эти существа вводили в заблуждение великих королей, — с уважением произнес Гринграсс. — Кроме того, их существование даже в трущобах обусловлено рядом факторов. Магия карг ограничена и находится под наблюдением соответствующего отдела в Министерстве, им практически не позволяют варить свои аутентичные зелья, преимущественно рассчитанные на приворот. Не всякий уважающий себя маг потерпит такое соседство. Помнится мне, в начале прошлого века Визенгамот рассматривал законы одной талантливой ведьмы, из Блэков. Она предлагала создать для карг и других магических народностей управляемые резервации, где они смогли бы сохранить свою культуру, не оказывая влияния на жизнь волшебников. Увы, среди чародеев Визенгамота во все времена было множество слепцов. Они не понимали, что предоставить этим народностям свободу означает выпустить василиска из пещеры. Величайшая ошибка Альбуса Дамблдора и его последователей состоит в том, что они меряют не принадлежащих цивилизованному миру в полной мере существ абсолютно человеческими мерками.

— Вы же не станете отрицать, что они разумны, — неожиданно для себя включилась в спор Миллисент. — Взять хотя бы гринготтских гоблинов...

— А андалузские гоблины после очередного неудавшегося восстания создали собственное государство в Магеллановом проливе, и согласно местному законодательству люди признаны особо опасной мутацией, при обнаружении на территории гоблинов подлежащей немедленному истреблению, — парировал судья. — Способность к самоорганизации и определенному уровню созидательной деятельности не является непреложным признаком разума. Кроме того, лояльность гринготтских гоблинов всегда была категорией относительной...

— Конечно, они были верны охотникам за гоблинами, а не официальным властям, — вспомнила Милли давнюю беседу с кузеном. — И Эмма Гринготтс появилась очень вовремя. Но без гоблинов финансовая система не продержится и дня. Я не знаю ни одного мага, самостоятельно ведущего свои дела. Многие даже приблизительно не представляют, что за имущество находится в их сейфах, как использовать унаследованные артефакты или преумножать состояние.

Судья одобрительно хлопнул ладонью по столу, необычайно довольный рассуждениями девушки.

— Пребывание в облике моей дочери определенно идет Вам на пользу, Миллисент. Вы правы. Но описываемая Вами картина характерна лишь для последнего столетия. Еще во времена моей юности, когда порядочные маги стремились произвести на свет как можно больше наследников, наименее склонные к учебе сыновья получали всестороннее образование в отношении ведения семейных дел, чтобы их талантливые братья могли посвятить себя развитию заложенного в них магического потенциала. Однако особенно ужесточение Статута о секретности после войны с Гринделвальдом немало поспособствовало разрушению традиционной системы. Преследуя родовую магию, Министерство заполучило контроль над сферами, ранее входившими в обязанности главы семьи, и гоблинам, кентаврам и оборотням предоставились все возможности диктовать магам свои условия.

Миллисент подумала о Грейнджер с ее разговорами о независимости эльфов и скривила губу. Сегодня Гринграссу изменил его обычный оптимизм. Зато она вспомнила, наконец, о цели своего визита.

— Сегодня это появилось на моей руке после приема Оборотного зелья, — она приподняла рукав, демонстрируя судье зловещие цифры на запястье. — Я так понимаю, то же самое сейчас украшает руку Эсти. Вы можете объяснить?... — она не договорила и всхлипнула. Клеймо больше не причиняло боли, но смотреть на него оказалось неожиданно страшно, словно оно могло воскресить в душе самые ужасные воспоминания.

— Вы ведь достаточно образованная девушка, — судья нисколько не удивился таинственному знаку. — Современную магическую историю на пятом курсе читают бездарно, но некоторую информацию о Геллерте Гринделвальде вынести все же можно. Так клеймили узников Нурменгарда. Почти всех впоследствии казнили. Были счастливчики, о которых просто забывали, их освободили через четыре года после победы, когда, наконец, удалось разобраться в системе охранных чар, которые Гринделвальд и его соратники наложили на крепость.

Миллисент занервничала.

— Вы не отвечаете на мой вопрос. Мне не нужен экскурс в историю, я хочу понять, как на руке вашей дочери появилась метка человека, которого давно убили, и почему Вы ведете себя так, будто это вполне естественно.

Гринграсс свел у переносицы густые брови с проседью.

— Смею предполагать, что это касается только Астории.

— Это не касается только Астории, когда мне приходится принимать опасное для моего рассудка зелье, чтобы покрывать ее безрассудство, — прошипела Миллисент, теряя контроль над собой. Теперь судья мог с чистой совестью ее убить. Это бы все упростило. Ей не нужно будет расхлебывать кашу, которую заварил Винсент, а Астории придется подобрать другую глупую девочку, ищущую в жизни легких путей.

Судья и на этот раз превосходно справился со своим гневом. Казалось, возмущение Астории было для него, что жужжание мухи, бьющейся об оконное стекло.

— Вы слишком близко принимаете к сердцу проблемы Эсти, — с обманчивым добродушием заметил он. — Я не стану раскрывать Вам ее секретов. Позволю себе заметить, Вы даже не ее подруга. Что касается моей реакции — не буду кривить душой, я действительно знал о том, что сегодня увижу на Вашей руке.

Случайно оброненные Винсентом фразы стучали в висках Милли пушечной очередью.

— Когда судили Гринделвальда, Вы ведь были приглашенным судьей.

Гринграсс нахмурился.

— Вы настояли на том, чтобы заменить казнь пожизненным заключением.

— Довольно, — сердито потребовал старик, но Милли не могла остановиться.

— Если только заключение не оказалось более серьезным наказанием, чем легкая смерть...

— Довольно! — повысил голос судья, и теперь Милли его услышала. Уставившись на Гринграсса полными ужасающего знания глазами, она не могла предположить, что ждет ее через несколько минут.

Судья, наконец, поднялся со своего кресла и прошелся по кабинету. Половицы под его ногами противно скрипели, и Милли подумала, что надо попросить Эбигейл приказать эльфам привести их в порядок.

Если, конечно, она еще когда-нибудь увидит Эбигейл.

— Вы и вправду чересчур сообразительны для своих лет, Миллисент, — усмехнулся, наконец, Гринграсс. — Поверьте, это комплимент со стороны человека, привыкшего наблюдать проблески интеллекта только среди некоторых из своих дочерей.

Милли слабо улыбнулась.

— Однако когда у светлой головы слишком много свободного времени для праздных размышлений, это чревато неблагоприятными последствиями, — вкрадчиво добавил он.

— Что вы хотите этим сказать? — решилась спросить Миллисент, чувствуя себя невероятно глупо.

Судья невозмутимо откинул платок со сферы ненаписанных книг и наколдовал себе чашку чая.

— Думаю, у меня найдется для Вас поручение.

Во время редких, но поворотных в судьбе Миллисент бесед с судьей Генделем Гринграссом девушке порой казалось, что она переступила кабинет директора Хогвартса — такого, каким она представляла его по рассказам старост или злостных нарушителей правил, которым не повезло попасться с поличным. Все они с таинственным видом описывали удивительную комнату, сам воздух в которой источал волшебство, заставленную стеллажами с книгами и диковинными предметами. На стенах значительно переглядывались портреты, в огромном камине, выложенном из белого мрамора, ворковало пламя, в позолоченном круге у окна курлыкал феникс. И хотя феникса у судьи не было, в остальном его логово представляло бы собой рай для любопытствующих студентов. Да и сам хозяин в своей неизменной остроконечной шляпе производил впечатление настоящего средневекового мага.

Милли остановилась у каминной полки, на которой теснились колдографии в гипсовых рамках. Успокоительная настойка все еще горчила на языке, а внутри разливалась странная пустота, как послевкусие длительной истерики. Разновозрастные ведьмы — от наивно хлопающих глазами пятилеток до прижимающих к груди младенцев великосветских дам — очевидно, считали ниже своего достоинства улыбаться неизвестной заплаканной девчонке, а потому смотрели сквозь нее стеклянно-счастливым взглядом, словно специально предназначенным для рекламных буклетов.

— Тетя Аделаида никогда не хотела дочерей, — протянула она, спиной чувствуя, как внимательно наблюдает за ней Гринграсс. От воспоминаний о тете холодило болотной сыростью. — Она рассказывала маме, что всю беременность принимала особенное зелье, чтобы родить мальчика. Наследника.

Судья задумчиво хмыкнул, как всегда в случаях, если Миллисент делала неочевидные предположения или допускала логические ошибки.

— На основании чего Вы допускаете, что дочери не смогут наследовать мне? Или, по Вашему, я настолько стар, что мне уже пора задуматься о вечном?

— Ничего подобного не имела в виду, — оскорблено вскинулась Милли. — Вы удивительный человек, мистер Гринграсс, если отважились воспитать шесть девочек в то время, когда большинство чистокровных семей не могли позволить себе больше одного ребенка.

— В этом их величайшая глупость, — сокрушенно покачал головой Гринграсс. — Чтобы не испытать боль потери, многие предпочитали не приводить в этот мир потомков. Вместо того чтобы с достоинством нести драгоценную корону материнства, сильные и талантливые ведьмы выходили на войну с миражами, подменяя истинные ценности иллюзиями. Взять Вашу мать, к примеру.

— Мама никогда не воевала за Лорда, — возразила Милли. — Мы ведь жили во Франции до тех пор, пока мне не исполнилось девять. Лорд вернулся, и она никогда больше не возвращалась в Англию.

— Что за нелепая привычка любой разговор сводить к этому невежественному полукровке, — неприязненно поморщился судья. — Ирма, если мне не изменяет память, всю жизнь бежит от своего предназначения, нигде не задерживаясь надолго. Она избрала себе куда более серьезного противника, нежели некогда мистер Поттер, она сама себе враг, и цена такого выбора — борьба ожесточенная и непрерывная.

— Оливия мне говорила, — против воли улыбнулась Миллисент, — настоящие войны происходят в головах.

— Мудрое замечание мудрой женщины, — кивнул судья. — С сожалением констатирую, что Ирма не боец. В отличие от Вас.

Миллисент не знала, стоит ли воспринимать слова, сказанные таким тоном, как комплимент.

— Чем занимались Ваши дочери, когда... когда все произошло? Вы отослали их из Англии?

Гринграсс на мгновение задумался.

— Ханна тогда уже шесть лет жила в Греции со своим мужем, воспитывала собственную дочь. Фрида училась в бразильской академии магии, и искать ей здесь было нечего. Рэйчел моя жена увезла к родственникам. Дафну пришлось оставить в Хогвартсе, и в этом я действовал недальновидно. Астория училась в Бобатоне, а Дебби тогда еще не успела появиться на свет. Что касается моих старших детей, там, где они живут, хватает адептов темной магии. Риддлу не удалось ни заинтересовать, ни купить, ни запугать их, хотя, надо отдать ему должное, он предпринимал достойные попытки.

Уже готовая вставить свое язвительное замечание относительно Эсти и Бобатона девушка так и ахнула.

— Так сколько же всего у вас детей?

— Вы знакомы только с дочерьми леди Гринграсс-Гэмп, — снисходительно пояснил судья. — До брака с Эбигейл я уже был женат. Вы напрасно беспокоитесь о том, что некому будет продолжить род Гринграссов. Хотя умирать я не собираюсь, мои сыновья, при необходимости, возьмут на себя управление делами.

— Сыновья, значит, — Миллисент усмехнулась. — Вы полны сюрпризов, мистер Гринграсс. А что случилось с вашей первой женой? Простите, если я не должна была задавать этот вопрос.

Гринграсс недолго помолчал.

— Она погибла. От руки маггла. Это был террористический акт. Шейла оказалась на месте трагедии случайно, вместе с нашим младшим сыном. Хвала небесам, он выжил, сейчас радует меня уже третьим по счету внуком. К моему величайшему удовольствию, ни один из моих детей не решился связать свою судьбу с этой страной. За исключением Дафны.

Миллисент помрачнела. Хотя поручение, данное ей судьей, имело к Дафне лишь косвенное отношение, тягостное ощущение на душе не отступало.

— Вы не испытываете ненависти к магглам, хотя они убили Вашу жену и чуть было не лишили сына, но стремитесь уничтожить Малфоев, которые с Вами в одной лодке.

Гринграсс сверкнул глазами.

— Никогда Малфоям не быть со мной в одной лодке, — процедил он. — Люциус Малфой избавлен от поцелуя дементора только молитвами моей матери. Она, по старой памяти, очень беспокоилась о благополучии этой гнилой семейки, и я вынужден уважать ее решение, но только когда дело не касается судьбы Дафны. Драко Малфой феерически глуп и мелок, однако ему достает хитрости использовать мою дочь ради того, чтобы удержаться на плаву. Если бы не эта одержимая влюбленность, я бы давно устроил будущее Дафны и отослал ее подальше отсюда.

Милли глубоко вдохнула. В доме судьи перед ней открывался огромный мир с удивительными законами, о которых, наверняка, не знала ни Аделаида, ни покойный мистер Крэбб. Пока что она не знала, как правильно на них реагировать.

— Куда более интересно Ваше отношение к Малфоям, — проницательно заметил, тем временем, Гринграсс. — Ситуация, надо признать, непростая. Тривиальные законы кровной мести здесь неприменимы, однако Вы немало сил тратите на то, чтобы отыскать доказательства их виновности.

— Винсента не вернешь, — искренне сказала Миллисент. — Мне нет нужды становиться убийцей в семнадцать лет, пусть даже все сочтут мои действия оправданными. Но счастливая жизнь, деньги, внуки — разве это справедливо для них? Только из-за того, что однажды они правильно выбрали сторону...

— Дело состоит в том, Миллисент, — ухмыльнулся судья, — что понятие выбора в этой войне слишком расплывчато, чтобы судить о его правильности. Нет большого героизма в том, чтобы держаться подальше от Тома Риддла, если только у Вас присутствует инстинкт самосохранения. О достоинствах мистера Шелкболта или того же мистера Уизли я не высокого мнения. Настоящий выбор лежит в обозримом будущем — Вы ведь девушка умная и не верите во всеобщее раскаяние по мановению волшебной палочки.

Миллисент встряхнула головой, обещая себе подумать позже о том, что хотел сказать этим Гринграсс.

— Я все же не понимаю, как противостояние Аврората и Отдела Тайн поможет вывести из игры Малфоев и Поттера. Не слишком ли сложный это путь?

— Малфои еще немало могут сделать для правосудия, — признал Гринграсс. — Я бы не хотел избавляться от Люциуса раньше, чем это будет целесообразно. Однако, все, чем с момента победы занимается Поттер, — вмешивается в дела, не являющиеся предметом его компетенции. Не могу гарантировать, что мудрецы Визенгамота согласятся долго мириться с идеями, навязываемыми силовыми структурами.

— Я представления не имела, что в Визенгамоте сидят такие влиятельные люди, — сказала Милли. — Я знала, что Дамблдор был его главой много лет. Не привыкла воспринимать его всерьез.

— Альбус был выдающимся человеком, — немного удивленно ответил Гринграсс. — Я почти не имел с ним общих дел, когда он увлекся сферой образования и локальными конфликтами, но в годы мировой войны наше сотрудничество приносило богатые плоды. Не так просто обзавестись в стане союзником, понимающим логику врага, а у меня было сразу два таких человека. Альбус...

— ... и Астория, — закончила Миллисент, махнув рукой на последствия. — Хотя я совершенно не могу представить себе, каким образом ей удалось влипнуть в такую мрачную историю. Ведь этим они занимаются в Стоунхендже?

Теперь судья не грозил и не ругался, а только посмеивался. Девушке оставалось лишь предполагать, когда ей сотрут память.

— Ближе к делу. Анна Тикнесс мечтает заручиться поддержкой моей дочери, Миллисент, втайне от меня, разумеется. Вы ей предоставите ту помощь, которую потребует Отдел тайн. Расскажете то, что Вам известно, — утечка этой информации не станет для меня фатальной. Взамен мне нужна та деталь паззла, которой недостает в воспоминаниях Пенелопы Кристалл.

Миллисент обхватила голову руками. Между ней и старостой Рэйвенкло определенно существовала кармическая связь. Душу грела только возможность испортить жизнь жене Министра. Чем бы Анна ни насолила в свое время судье, Миллисент заранее приветствовала любой его план, направленный против этой невыносимой особы.

Ведь не мог же Министр, в самом деле, любить такую женщину!

— Вам, конечно, известно, что Пенелопа была приближена к семье Тикнессов в последние годы войны и о делах Анны знала куда лучше Пия, — негромко рассуждал Гринграсс. — Но, как нам известно, Анна не из тех женщин, что складывает все яйца в одну корзину. Риддла в Отделе тайн интересовало не только пророчество. Я бы хотел выяснить, что происходило в Министерстве после того, как Пий формально его возглавил.

— Вы считаете, Анна тоже была Упивающейся смертью? — округлила глаза Милли. — Разве авроры не арестовали всех, кто носил метку и не успел скрыться?

— Вы наивны, если полагаете, что любой последователь Лорда автоматически получал метку, — прошелестел Гринграсс. — Пий передал мне немало информации об Анне в обмен на свое освобождение, но по ряду причин я полагаюсь на ваши многочисленные таланты, Миллисент. Изобразите недовольную своим уделом избалованную девочку. Жалуйтесь на деспота-отца, на зловредных сестер, на безответную любовь. Выясните, что скрывает Анна Тикнесс.

— Но если Анна окажется в Азкабане, это никак не поможет Вам подорвать влияние Поттера и стоящего за ним Аврората, — Миллисент окончательно запуталась и начала злиться. — Или у вас на ее счет другие планы?

— Разумеется, — судья загадочно улыбался. — Отдел тайн — особый орден, члены которого прекрасно понимают, как легко потерять веками нарабатываемую репутацию. Однажды Анна приходила в этот дом в качестве просительницы, надеясь купить мое доверие своей мнимой беспомощностью. Затем она безуспешно пыталась подружиться с Эбигейл, используя Пия, как чары для маскировки своей лживой натуры. Я долго сомневался, стоит ли допускать ее общение с Эсти. С моей, настоящей Эсти, — по-прежнему не уверен.

— Компромат на Анну станет достаточной причиной для Отдела действовать по Вашей указке? — усомнилась Миллисент. — Или вы думаете, авроры в прошедшей войне тоже были не на высоте, и Отделу это известно?

— Отделу — вряд ли, иначе они бы это использовали. Анне — о да. И она чего-то боится, если до сих пор не выложила этот козырь.

Миллисент устало прикрыла глаза.

— Вы должны быть довольны, Миллисент, — продолжал судья их бесконечный разговор. — Вам выпадает великолепный шанс отомстить за кузена и дядю. Кроме того, если Вы справитесь и с этой миссией, я исполню свое обещание.

— Какое обещание?

— Сведу Вас с Вашим гоблином.

Сонливость Миллисент разом рассеялась без следа.

— В самом деле? Вам действительно известно, где этот гоблин находится?

Гринграсс скрипуче рассмеялся.

— О да. В подтверждение моих слов, я даже назову это удивительное место. Гоблин Дарк, преданный слуга потомков Эммы Гринготтс, мирно пребывает на Авалоне. Вы ведь верите в бессмертие души, Миллисент?

В голове Милли будто разорвалась огромная петарда — и наступила звенящая тишина. Не сводя потрясенного взгляда с судьи, она чувствовала, как холодеют ее ладони.

— Вы меня убьете? Когда я перестану быть Вам нужна, Вы меня убьете?

Безмятежность на лице судьи сменилась недоумением.

— Вы, должно быть, шутите, Миллисент? Откуда такие странные выводы?

— А как еще вы можете организовать мою встречу с мертвым гоблином? — нервно рассмеялась Милли. — Устроите сеанс вызова духов? Так с магическими существами не сработает.

Гринграсс смотрел на девушку, как на редчайший образец человеческой глупости.

— Когда Вы разыскивали Дарка, Вы, конечно, не могли требовать исчерпывающей информации о его местонахождении, да и предоставить Вам ее, как понимаете, смогли бы немногие. Гоблин умер почти полтора года назад, после того, как выполнил необычное поручение. Это была возможность, которую такие представители гоблинского народа ждут веками.

— Что же он сделал? — прошептала Миллисент, заранее чувствуя, что ответ ей сильно не понравится.

— Передал наследство Булстроудов некоей юной леди по имени Миллисент.

Миллисент все-таки выронила чашку от неожиданности.

— Мне? Но... как?

Судья расправил складки на мантии, больше не проявляя к своей собеседнице интереса.

— Не столь важно, как Вы получите эти деньги, Миллисент. Намного важнее, насколько Вы этого хотите.

— Того, что я оказалась здесь, недостаточно? — попыталась она разрядить обстановку шуткой. Не вышло.

— Вы неверно понимаете суть желания, — туманно выразился Гринграсс. — Степень желания определяется исключительно тем, чем Вы готовы пожертвовать ради его осуществления. Чем или кем. Желание — это всегда жертва. Все остальное — лишь Ваши эмоции.

Миллисент равнодушно наблюдала, как из осколков сама собой складывается новая чашка, а невидимая рука вновь наполняет ее горькой настойкой.

Если бы она могла снова убить Винсента, она бы сделала это, не задумываясь.

Изнутри дом Анны Тикнесс казался еще одним зловещим залом отдела тайн — хотя с дядей о пресловутой битве Миллисент побеседовать так и не довелось, кузен успел отчасти компенсировать ее вопиющую неосведомленность. Темная плитка, явно оставшаяся после строительства министерского Атриума, размывала границы комнаты, а стены с грацией хищника набрасывались на гостя, парализуя его движения и даже дыхание. Миллисент чувствовала, будто она находится внутри гигантского конфетного фантика, и в горле уже першит от приторной трюфельной обсыпки и острой, как лезвие бритвы, фольги.

— Не замечала утром такого тумана, — она начала издалека, с традиционных разговоров о погоде. К счастью, Анна не могла знать манер Астории, а потому перед Миллисент открывался чистый холст и полный набор красок — она могла нарисовать любой образ, стоило только обратиться к воображению. Хозяйка дома, как, вероятно, и многие другие ее коллеги по цеху, витала где-то в облаках. Судья упоминал о том, что деятельность подведомственного миссис Тикнесс департамента базируется преимущественно вокруг эфирных материй: эмоций, привязанностей, парадокса любви и ненависти. Под насмешки Винса Миллисент пришла к нехитрому выводу: Анне вовсе не были свойственны проницательность и холодный расчет, отличающие исследователей мыслительных процессов или феномена временных петель. Что до показного высокомерия, в нем та же Рут Макдугалл может оставить подругу далеко позади.

— Наши практиканты балуются, — охотно пояснила Анна, не отводя взгляда от белоснежных клубов, едва ли не пробирающихся в дом сквозь приоткрытую форточку, — ассистировали при эксперименте, оставили за собой кучу разной нематериальной грязи, впору отделу магических происшествий и катастроф вмешиваться. Очень уж стихийные проявления получились. Молнии пришлось уничтожить, так и не разобрались, как ими управлять, а туман этот я себе забрала. Он обладает одурманивающим эффектом, отличное средство от воров. Абсолютно безопасен, — заверила она Милли, с недоверчивым видом отошедшую подальше от окна.

— Интересная у Вас работа, — с неподдельной искренностью заметила девушка. — Не представляю только, как Вы справляетесь с таким количеством ограничений.

— Вы имеете в виду необходимость хранить молчание? — Анна легко улыбнулась, и Миллисент буквально кожей почувствовала, как та заинтересована в благоприятном исходе их разговора. Видимо, Аврорат и в самом деле успел немало ей досадить. — Несложно привыкнуть держать язык за зубами, если на кону твоя безопасность. Лично я никогда не хотела проснуться однажды утром и осознать, что не помню всю свою предыдущую жизнь.

— А Ваш муж? — и Миллисент огляделась по сторонам, все еще ожидая, что Министр выйдет поприветствовать ее, — его никогда не смущало, что у жены столько секретов?

Анна на миг сощурила глаза, но тут же растянула губы в ничего не выражающей улыбке.

— У Пия секретов не меньше, в отделе обеспечения правопорядка не пряники продают, знаете ли. Мой муж всегда уважал мое личное пространство. Настолько, что даже поселился в другом доме, — добавила она со смешком.

— Как это? — Милли растерянно посмотрела на стену, половину которой занимал семейный портрет Тикнессов. — Вы не живете вместе?

Новость вызвала у нее неожиданное оживление, даже Анна перестала казаться настолько глупой и неприятной, как раньше.

— Не то что бы, — Анна поспешила с ненужными объяснениями. — Дом Пия чуть выше по улице, в пяти минутах ходьбы. Наши камины всегда работают на вход, функционирует единое поле для аппарации. В этом есть и свои недостатки, — ухмыльнулась она. — Если кто-то вздумает подослать убийц к моему мужу, я попадаю в зону риска. Но не обязательно. В этом доме полно защитных артефактов.

Взгляд Анны резко контрастировал со спокойным тоном ее голоса. Милли вовремя пресекла порыв поинтересоваться, имелись ли уже прецеденты подобных случаев, и поймала ободряющую улыбку вновь появившегося Винсента, по всей видимости, закончившего исследовать особняк.

— Одной в пустом доме невесело, — неуклюже заметила она. — У нас никогда не бывает безлюдно. Сестры, племянники, гости, — она осеклась, не желая сказать лишнего. Невзирая на наказ судьи, не хотелось сообщать Анне ни единой подробности жизни в доме Гринграссов, словно она могла украсть часть той волшебной атмосферы, которую Милли при всем желании никогда не смогла бы назвать родной.

— Не нужно мне сочувствовать, Астория, — Анна взмахом руки распорядилась накрывать стол, и единственный хромой домовик засуетился с редкостной скоростью. — В относительно недавнем будущем этот дом славился своим гостеприимством. Миллисент часто бывала здесь и подарила мне этого гепарда.

Анна указала на гипсовую скульптуру у входа, а ее собеседница замерла с поднесенной к губам чашкой.

— Кто? — всеми силами стараясь, чтобы ее голос не дрожал, Миллисент вцепилась в фарфоровую ручку, как в последнюю соломинку. Разговоры о путешествиях в прошлое стали в последнее время такой обыденностью, что она нисколько не удивилась бы, признайся сейчас Анна, что знала ее лет тридцать назад и уже не раз угощала чаем с вареньем из грецких орехов.

— Миллисент Багнолд, конечно, экс-министр магии, — напомнила Анна, а Милли с облегчением выдохнула, осознав, что речь идет о ее знаменитой тезке. Леди Багнолд представляла интересы британского магического сообщества без малого десять лет и отличалась жестким нравом и пристрастием к эпатажной и дорогой маггловской одежде. — Да, моя дорогая, на этом самом месте, где Вы сейчас сидите, вершилась история.

Миллисент невесело хмыкнула. Анна Тикнесс определенно умела притягивать к себе сильных мира сего.

— Кроме того, — продолжала, тем временем, Анна, — сестра превосходно скрашивает мое одиночество. Странно, что вы до сих пор не познакомились, она собиралась спуститься к Вашему приходу.

— Ваша сестра тоже здесь? — боевой запал, с которым Миллисент вышла из камина в доме Тикнессов, постепенно сходил на нет: постоянное напряжение неумолимо расправлялось с запасами сил. Анна вела себя так, будто пригласила дочь Гринграсса на светскую беседу с намерением подружиться: ни слова о делах или внутриминистерских интригах, о которых она без устали вещала в присутствии судьи.

— С тех пор, как овдовела, — закивала Анна, с сожалением качая головой. — Миззи несколько эксцентрична, но у нее удивительной широты душа. Не представляю, что бы я без нее делала.

— Анна, как всегда, необъективна, — раздался мелодичный голос от двери. — Это мне следует задуматься, за какие заслуги она все еще терпит меня под своей крышей. Так Вы та самая Астория, о которой все говорят?

Миллисент с подозрением повернулась к вошедшей Миззи и на миг растерялась. Сестры были неуловимо похожи, однако складывалось впечатление, что младшая только и занята заботой о своей внешности. Все: от парадной мантии до идеально уложенных волос и безупречно подобранных драгоценностей — больше соответствовало приему на высшем уровне, нежели банальному чаепитию.

На лице Анны не отразилось и тени изумления. Или миссис Тикнесс настолько владела собой, или облик Миззи не показался ей необычным. Представив, что в таких алмазах можно с утра до вечера расхаживать по дому, Миллисент почувствовала себя неуютно. Увы, Асторию Гринграсс смутить подобными мелочами было невозможно по определению.

— Миззи, — расцвела она в худшей из своих отвратительных улыбок. — Как я рада с Вами познакомиться! Вы изумительно выглядите.

— Разумеется, — женщина расцеловала ее в обе щеки и уселась в кресло с самым счастливым видом. — В любой момент может вернуться Чарльз, не могу же я показаться перед ним в неподобающем виде.

Миллисент вопросительно взглянула на Анну. Вот теперь маска железной леди, кажется, дала трещину. Анна торопливо подалась вперед, посылая сестре испепеляющие взгляды.

— Милая, возможно, будет лучше, если ты подождешь Чарльза у себя? Я бы хотела побеседовать с мисс Гринграсс о делах, прежде чем она покинет нас.

Миззи ловко вывернулась из рук Анны и ребячливо хихикнула.

— Что за вздор, Энни. Я и так провела в комнатах весь день, даже карлица моя теперь приходит в малую гостиную. Мы занимаемся мертвыми языками, — пояснила она ошарашенной Миллисент. — Уже почти три года. У меня очень плотный график занятий.

— Миззи у нас любит занимать день вплоть до минуты, — с наигранной бодростью подхватила Анна. — Изучает алхимию, флористику, рисует, играет на органе. В юные годы уделяешь образованию непозволительно мало внимания, а спохватываешься порой слишком поздно. Должна признаться, я всегда завидовала ее дисциплинированности. Каждый вечер она надевает свои лучшие наряды и спускается встречать с работы Чарльза. Своего мужа, — в голосе Анны сквозило все больше грусти. — Вот уже восемь лет. Если мне не изменяет память, в наряде еще ни разу не повторилась.

— Чарльзу всегда нравились красивые вещи, — убежденно заявила Миззи. При других обстоятельствах, Миллисент никогда не назвала бы ее сумасшедшей — даже Анна со своими небрежно заколотыми волосами больше походила на неуравновешенную личность.

— Вот как, — смогла только произнести Миллисент, не решаясь поднять глаз на Миззи. Та, напротив, рассматривала гостью чересчур внимательно.

— Кто вас научил это делать? — невпопад воскликнула она, когда Анна рассказывала что-то о былых приемах в доме Тикнессов. Миллисент непонимающе воззрилась на женщину.

— Журавлики из салфеток, — тут же растолковала Миззи свое удивление. — Простите мое любопытство, они немного необычные.

Миллисент могла бы поведать Миззи увлекательную историю, состоящую из давно забытых зимних вечеров в исландском домике и прибауток старухи-карги, впервые показавшей ей, как заколдовывают бумажных журавликов. От воспоминаний этих отдавало паутиной, кориандром и талым снегом, вот только в жизни Астории Гринграсс они выглядели так же нелепо, как огромный неограненный рубин в ожерелье на шее Миззи.

— Я не помню, — равнодушно пожала она плечами. — Возможно, кто-то в школе.

— Моя подруга делала таких же, — восторженно продолжала Миззи, осторожно зажав журавлика двумя пальцами, как экзотическое насекомое. — А еще хвасталась, что авторские чары. Ведь еще не так много лет прошло... Надо же — в точности таких же! Я ведь могу оставить себе парочку?

Анна устало прикрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Миллисент подумалось, что Министр не случайно сбежал подальше от этого царства абсурда.

— Вот и тебе довелось познакомиться с Артемизией Борджин, — на следующий день с улыбкой отметила Эбигейл, набрасывая на плечи пушистый плед. — Еще мой отец столько рассказывал об этой семье... О Миззи когда-то вся Ноктюрн-аллея судачила.

— Борджин? — Миллисент ахнула, прикрыв рот рукой. — Так значит, Анна на самом деле...

— Нет, — поморщилась Эбигейл, словно почти озвученная мысль была ей чем-то неприятна. — Миззи — Борджин по мужу. Чарли, ее благоверный, был родным братом того Борджина, у которого ты имела сомнительное удовольствие поработать. В лавке раньше заправлял он. Старик Билли у дел не так давно, было время — его домашние полностью списывали со счетов. Миззи в бизнесе — ноль. Когда она только переехала к Анне, Биллиус обрадовался, что теперь у него развязаны руки, но только Тикнессы ему дали не много передышки. Ты думаешь, Пий из праздного любопытства чуть ли не ночует в этом отвратном магазинчике?

— Сколько же лет было Чарльзу Борджину? Он намного старше своей жены... А почему о Миззи судачила вся Ноктюрн-аллея? — спросила Милли. — Чем она занималась?

— Гадала, — презрительно бросила Эбигейл. — Правда, гадала действительно хорошо. По слухам, половина министерства к ней тайно приходила посоветоваться. Заходит один в черном капюшоне, а она, не поворачиваясь, ему: здравствуйте, мол, мистер такой-то. Карты, чаинки, хрустальные шары — с этим она обходилась посредственно, таких гадалок в аллее, что грязи. Миззи гадала по крику птиц. Часами могла слушать эти вопли, говорят, ни разу не ошиблась.

— Что же нужно сделать птице, чтобы она кричала часами, — поежилась Миллисент. — А после смерти мужа она больше не гадает?

— Гадает, — задумчиво протянула Эбигейл. — Гадает. Но только Анне.

— Серьезное преимущество, — невесело призналась Миллисент. Анна и сама была непроста, а уж с талантами Артемизии, лично у нее не оставалось ни единого шанса выполнить задание судьи. Впрочем, не на это ли он и рассчитывал?

— Гендель считает, ты недооцениваешь свои способности, — подмигнула ей миссис Гринграсс. — Не стоит судить окружающих, основываясь на примере моего супруга. Не все люди коварны и, уж тем более, не все умны, даже если они достигли таких высот, как Тикнессы.

— Вы знаете, — неуверенно обронила Милли, — Миззи иногда говорила о своем муже так, будто он жив. И вообще держалась странно.

— В самом деле? — Эбигейл прищурилась. — Ты ведь знаешь этих предсказателей. Если верить сплетням, последняя война случилась из-за того, что кто-то что-то кому-то нагадал. Не стоит принимать всерьез. Намного забавнее другое: Анна, такая мудрая и успешная, наверняка, места себе не находит из-за странностей сестрицы.

— Анна и сама не лучше, — буркнула Миллисент. — Если она хотела в моем лице найти союзницу, уж точно не стала бы мне демонстрировать свои слабости. Тем более, полусумасшедшую сестру. Нормальный человек от такой семейки будет держаться подальше.

Миссис Гринграсс неопределенно пожала плечами и вернулась к прерванному письму. Миллисент пообещала себе непременно обсудить эту необычную встречу с где-то пропадающим Винсом и не менее занятым судьей, когда у них, наконец, найдется минутка и для нее. Ничем невозможно было объяснить необычайно паршивое настроение.

Анна дала о себе знать уже через пару дней, пригласив Асторию составить ей компанию в небольшой прогулке.

— Где мы? — одними губами прошептала Милли, делая несколько неуверенных шагов по тускло освещенному коридору. Закрепленные в нишах стен масляные факелы навевали ассоциации со средневековыми крепостями, а омерзительно мохнатая плесень, поглотившая добрую треть тяжелой деревянной двери, лучше других аргументов подсказывала, что от места этого надлежит держаться подальше, иначе участь тебе грозит самая незавидная.

— В Азкабане, — насмешливо пропел Винсент, подхватывая кузину под руку. — Как будто не узнаешь.

Миллисент бросила на него мрачный взгляд. О странных видениях, являющихся ей в доме судьи, призраку ничего известно не было — по крайней мере, с ее слов, однако не раз и не два девушке казалось, что новая версия Винса способна даже читать мысли. Владела ли легилименцией Анна, Миллисент было неизвестно, однако та, не поворачиваясь, сочла необходимым пояснить свои последние действия.

— Мы только что перенеслись в Азкабан. Это кольцо — многоразовый телепортационный ключ с произвольно заданным пунктом назначения. В силу моей специфической деятельности мне не раз приходилось посещать эту тюрьму. Собирать материал для исследований, так сказать.

— Дементоры, — эхом отозвался Винсент на слова Анны. — Отдел леди Тикнесс изучает то, что составляет их основную пищу. Положительные воспоминания, по крайней мере, у людей нормальных, строятся на любви и радости.

— Разве можно извлечь из дементора поглощенные ими эмоции? — не поверила Миллисент. — Это значит, поцелуй дементора — тоже обратимая процедура?

— Не понимаю удивления в Вашем голосе, Астория, — меланхолично пожала плечами Анна. — Разве не такого мнения придерживается Ваш отец? История нашего вечного конфликта с Генделем стара, как мир, но лишь однажды мы встретились в Визенгамоте, как противники, и речь шла именно об отказе от поцелуя, как оптимальной альтернативы смертной казни.

— Чем является поцелуй дементора с точки зрения этики: жертвой или отказом души от возложенной на нее ответственности? — Миллисент не помнила, были ли только что произнесенные слова ее собственными мыслями или подслушанными где-то идеями Гринграсса. Судя по прищуренным глазам Анны, она явно не раз слышала от судьи нечто похожее.

— Так или иначе, теперь в Азкабане нет дементоров, и после войны я бывала здесь лишь пару раз, на свиданиях с Пием. После того, как по ходатайству Генделя моего мужа освободили, в памяти кольца осталось несколько неиспользованных визитов в замок. Не думала, что мне придется ими воспользоваться.

Винсент подлетел как можно ближе к Анне, рассматривая целиком выточенное из камня кольцо, надетое на правую руку Анны. Насыщенную бирюзовую гладь камня почти не искажали мелкие прожилки и дефекты, и оно невольно притягивало взгляд. Женщина, конечно, понятия не имела о том, что у их разговора имеется свидетель — до сих пор на этаже им не встретилось ни одного аврора.

— Для чего мы здесь? — перешла Милли к делу. Пребывание в тюремных стенах не доставляло ей никакого удовольствия: пусть вокруг не наблюдалось заключенных, сам воздух здесь, казалось, пропитался могильным холодом и ядовитым перешептыванием былых стражей цитадели. Вполне вероятно, узники продолжали сходить с ума в Азкабане, хотя за его пределами никто не стал бы говорить об этом вслух.

— В рамках еще одного исследования, — мило улыбнулась ей Анна. — В своем письме Вы написали, что нуждаетесь в моей помощи, Астория. Хотите обрести независимость от отца, избежать брака по расчету и участи ваших уважаемых сестер. Не стану скрывать, Вы застали меня врасплох своими откровениями. Я не так близка с Вашей семьей, но подобного свободолюбия ожидала бы, скорее, от Дафны. Выпускники Хогвартса, на каком бы факультете они не учились, всегда были склонны к безобидному нарушению правил и социальных норм.

Миллисент напряженно рассмеялась, все еще не понимая, к чему клонит Анна. Судья и Эбигейл в один голос твердили быть настороже с этой женщиной, и лично девушка не сомневалась, что за свою помощь та выставит ей нешуточный счет. Как бы вела села в данной ситуации настоящая Астория Гринграсс, предположить было невозможно.

— Впрочем, многие выдающиеся деятели могут назвать Бобатон своей альма-матер, — продолжала Анна. — В Вашей семье у каждого свое особое мнение. Однако, речь не о том. В последнее время все свои силы я направляю на прояснение некоторых неизвестных обстоятельств из прошлого. Военного прошлого.

— Вы действительно думаете, что я смогу быть в этом полезной? — усомнилась Миллисент. — Отец не участвовал в войне и всю семью стремился оградить от любых контактов с лордом Волдемортом. Мне не удастся убедить его изменить свое отношение к конфликту министерских отделов. Даже арест Пенелопы Кристалл и мистера Борджина — исключительно его инициатива.

— Меня не интересуют Пенелопа Кристалл и Билли Борджин, — отмахнулась Анна. — Кристалл вечно совала нос не в свои дела, а по Билли еще в школьные годы камера плакала. Кто действительно меня безмерно интригует, — она сделала значительную паузу, — это Астория Гринграсс собственной персоной.

Милли вопросительно изогнула бровь, игнорируя встревоженный взгляд Винсента. Если бы встреча с Анной грозила реальной опасностью, судья никогда бы ее сюда не отпустил. Или она ошибается?

— В самом деле? — с трудом осведомилась она. — Как много Вы знаете обо мне?

— Достаточно, чтобы обеспечить Аврорат работой на ближайшие несколько лет, — туманно ответила Анна. — Я шучу, разумеется. Мне, конечно, никто не позволит оставить Вас сегодня в этом дивном месте.

Миллисент незаметно прислонилась к стене: сил стоять прямо уже не было. Чувство страха, до сих пор ей органически не свойственное, предательски щекотало шею невидимым кинжалом.

— Азкабан — место удивительное, — вдруг не к месту заговорила Анна. — Вам знакома история замка, Эсти? Когда-то я выхватила ее из скучной лекции по истории магии и постаралась запомнить. Это помогло мне на экзамене, помогает и теперь. Когда-то Азкабан был родовым поместьем, населенным людьми. Волшебниками, разумеется. Профессор Биннс рассказывал, это была очень уважаемая семья. Даже привидений в стенах замка не водилось, настолько светлым и гармоничным местом он являлся. А потом их сглазили. Говорят, это сделала женщина. Очень хитрая и изворотливая, очень опасная. По слухам, хозяева замка не то отказались предоставить ей кров, не то какие-то уникальные артефакты... С тех пор Азкабан попал под действие вечного проклятия, а его обитатели разделили прискорбную участь вечно тоскующих призраков. Министерство изгнало дементоров из Азкабана, сейчас они сосредоточены в специальной резервации, но разве нынешние маги смогут уничтожить душу этого замка? Профессор Биннс, правда, верил, что эта легенда эксплуатировалась веками, чтобы оставить Азкабан дементорам — где еще найдется место этим тварям? Но я с самого начала поверила, что проклятие не выдумка. Вы и сами это чувствуете, — Анна обвела рукой темное помещение, и Миллисент снова поежилась. — Мой муж провел здесь не так много времени, но даже он начал впадать в отчаяние. Я не случайно добивалась аудиенции у Генделя. Ему, как никому другому известно, что замок делает с теми, кто пытается здесь поселиться. Дементоры уничтожают своих пленников.

— Почему Вы рассказываете это мне? — не выдержала напряжения Миллисент. — Я не имею никакого отношения к проклятию Азкабана!

— Моя сестра Артемизия, вы видели, какой она стала? — прошептала Анна. — Я годами искала способ вернуть ей разум. Она провидица, она отличается от всех нас и способна чувствовать происходящее куда глубже... Но при помутнении рассудка она порой рассуждает, как дитя. Еще при жизни Чарльза она вела себя странно, теперь же она верит, что ее муж жив, она ждет его возвращения домой и каждый вечер, из месяца в месяц, из года в год готовится к празднику по этому поводу. Миззи ведь тоже держали в Азкабане, Астория, известно ли это Вам? Барти Крауч, — смутно знакомое Миллисент имя Анна произнесла с нескрываемой ненавистью, — обрек на эту пытку своего родного сына, какое дело ему было до Миззи, чья душевная организация и без вмешательства дементоров была столь хрупка, что даже легилименция была ей противопоказана?

— Но я никак не связана с Барти Краучем, — снова вмешалась Миллисент. — Я в глаза его не видела. Я даже не знаю, кто это такой.

— Великолепное воспитание, — ядовито прокомментировала Анна. — Вы все отрицаете, так же, как Гендель. С Барти Краучем, увы, возможности поквитаться меня лишили. Но профессор Биннс рассказывал еще одну любопытную деталь, связанную с Азкабаном. В моем департаменте в отделе Тайн к этой истории относятся намного серьезнее, нежели в коридорах Хогвартса. Та женщина, что своим проклятием создала дементоров, та, кому была известна эта древняя магия и возможность возвращать украденные души, впоследствии стала отшельницей. Она удалилась подальше от мест, традиционно населяемых волшебниками, со своими немногочисленными последователями и детьми и создала поселение. Располагалось оно в окрестностях Стоунхенджа, — Анна помолчала, а потом подняла на Асторию обвиняющий взгляд. — По информации Министерства, оно до сих пор находится именно там.

— Вы говорите о стоунхенджских магах, — поняла Миллисент и затаила дыхание. Сейчас ее тайна будет раскрыта, после чего ей лучше никогда не возвращаться в дом судьи. Анна, однако, почти не обратила внимания на ее комментарий.

— С тех пор минуло не одно тысячелетие. Однако хотя община магов Стоунхенджа изолирована от нас и надежно хранит свои тайны, мне все же известно, что они не из тех, кто склонен забывать то, с чего все начиналось. В Стоунхендже знают, как вылечить мою сестру и подчинить дементоров своей воле. До сих пор Министерство, да и Темный Лорд во время первой войны заключали с ними договоры в обмен на ряд унизительных уступок. Но вторая магическая война показала, что этими тварями можно управлять. И Темный Лорд знал, как это делается. Возникает вопрос, откуда?

— Великий Мерлин, Анна, — всплеснула руками Миллисент. — Откуда же я могу это знать?

— В самом деле, — Анна ехидно усмехнулась. — Откуда может знать такие вещи внучка Эстер Грин? — она неторопливо прошлась по коридору, разминая руки. — Во время войны происходило множество удивительных вещей. Грабили банки, которые невозможно ограбить. Сбегали из тюрем, из которых невозможно сбежать. Находили замки, которые нельзя найти, — последние слова она прошептала, не отводя от Милли полубезумных глаз. — Вы ничего не знаете, Астория, но Вы можете многое узнать, если захотите. Отделу Тайн нужна эта информация. Я уже говорила, что Вы на редкость умная девушка. Если Вы так стремитесь избавиться от опеки отца, Ваш единственный путь — пойти на сотрудничество с Министерством. Тогда Вы добьетесь успеха в нашем новом времени. Если министром магии не станет Шелкболт, разумеется, но здесь слишком многое зависит от уступчивости Вашего отца.

— Почему Вы думаете, что отец пойдет на это? — Миллисент требовалось выиграть время, чтобы переварить полученную информацию. Винсент с глуповатой ухмылкой парил неподалеку, будто забыв о ее существовании.

— Гендель Гринграсс — вымирающий вид, — развела руками Анна. — У судьи много связей и влиятельных родственников, но он уже очень стар. Совсем скоро на заседания Визенгамота его будут приглашать в качестве свадебного генерала. Никто не станет всерьез воспринимать его рассуждения о традициях чистокровных магов или этичности тех или иных устоявшихся еще в маггловском мире норм. Возможно, найдется десяток энтузиастов, большинству же останется втихомолку посмеиваться, как над Дамблдором в последние его годы. Какими бы идеалами не грезил по молодости мой муж, Вы не станете спорить со мной о неизбежности интеграции с маггловским миром. Разумной интеграции, само собой.

Миллисент, склонив голову на бок, рассматривала Анну. «Миссис Тикнесс обладает выдающимися способностями, но у нее есть один недостаток. Она грандиозно глупа», — прозвенели в памяти мимоходом брошенные судьей слова во время одной из бесед за дверями его кабинета. Сейчас ни его, ни Эбигейл не было рядом, но тень ободряющего взгляда миссис Гринграсс неожиданно придала девушке сил. Та права: Анна не может предусмотреть всего на свете.

— Вы упускаете из виду одну деталь, — холодно проговорила она. — Моя бабушка Эстер мертва. Если она и располагала нужной Вам информацией, нет никакой возможности получить ее от покойницы. А ее бывшие друзья уж точно не собираются делиться со мной своими секретами.

— Астория, Астория, — Анна покачала головой. — Мне хорошо известно, что у таких знаковых фигур, какой являлась Ваша бабушка, всегда есть наследники. У Вашего отца много детей. Как знать, кого из Ваших братьев или сестер он решил посвятить ордену Стоунхенджа. Министерство ведь тоже не заинтересовано помогать Вам из чистого альтруизма. Кроме того, — она очаровательно улыбнулась, решив, по всей видимости, выложить свой главный козырь, — ни вы, ни Гендель не захотите, чтобы на поверхность всплыли некоторые нестыковки, на которые я то и дело натыкалась, занимаясь освобождением Пия.

— Что Вы имеете в виду? — нахмурилась Миллисент. Неизвестность начинала раздражать.

— Ваша учеба в Бобатоне, — Анна отходила все дальше, двигаясь в сторону выхода, — ваши необъяснимые появления то в одном, то в другом месте в Англии. Ваши внеплановые каникулы в середине учебного года. Что могла делать в охваченной войной Англии маленькая девочка, которой положено в это время изучать чары и этикет на континенте? Наконец, Азкабан.

До сих пор скучающая Миллисент подняла на Анну удивленный взгляд.

— Что с Азкабаном?

— Я привела Вас сюда не для разговора без посторонних ушей, Астория, — торжествующе заявила Анна. — И не для воспоминаний о делах давно минувших дней. Вам ведь известно о том, что каждый волшебник, как бы тщательно он не маскировал свою палочку, обладает собственным магическим следом. Знающему человеку для его определения достаточно мелочи. Перемещения с портключом, например.

— Какая Вам польза от моего магического следа, — пожала плечами Астория. — Хотите обвинить меня в том, что это я прокляла Азкабан?

— Это было бы слишком хорошо, моя милая, — рассмеялась Анна, прежде чем скрыться за дверью. — Однако теперь мне достоверно известно, что Вы уже колдовали на территории замка. По странной случайности это совпало с побегом ряда заключенных. Вашему отцу было бы интересно узнать, какие усилия Вы приложили для освобождения тех, кого он так стремится отправить за решетку.

Миллисент застыла на месте, как соляной столп, в то время как Анна скрылась за следующей дверью. Она не могла знать о ее снах. Ведь это и в самом деле были всего лишь сны. Миллисент не могла проникнуть в Азкабан. Это была не она.

В то же время, на ее запястье продолжали гореть зловещие цифры, которые не удавалось спрятать даже за множеством браслетов.

— Обрати внимание на ее руку, — прошелестел ей кузен в самое ухо. — Кольцо.

— Что с кольцом? — мысленно спросила Миллисент, надеясь, что вопрос отразится в ее глазах. Винсент понял.

— Только издали кажется, что это необработанная бирюза. На камне выбит рисунок. Раскинувшая крылья птица.

— И что с того? — все еще не понимала Миллисент. — Анна ведь когда-то училась на Рэйвенкло, если мне не изменяет память. Она сама говорила об этом судье.

Винсент снисходительно ухмыльнулся, намеренно игнорируя наивность кузины.

— На камне изображен не сокол Ровены, — покачал он головой. — Ты уже видела такую птицу раньше. Астория принесла ее прямо в магазин Борджина.

Миллисент резко остановилась, не замечая, что шаги Анны уже едва доносятся из-за поворота.

— Ты хочешь сказать, что это Анна подарила Астории птицу? Значит, они уже встречались раньше?

Миллисент хотелось спрятаться от ехидно накрапывающего дождя. Дорогу до границы антиаппарационного поля размыло, и если пара ее спутников едва касалась луж краями черных плащей, под ее ногами земля скатывалась в маслянистые бесформенные комья и отвратительно всхлипывала, будто жалуясь на вечное проклятие, превратившее северный остров в воплощение ледяного ада. В насквозь вымокшую туфельку забился острый камешек, Милли с раздражением отбросила его в сторону и передернула плечами при звуке характерного потрескивания — парализующих чар, исключавших любую попытку к отступлению или бегству.

От деревянного домика с единственным в округе камином доносились громкие голоса. Сквозь сизые хлопья тумана Милли едва могла рассмотреть группу волшебников с традиционными знаками отличия аврората. Кричала женщина, которую, по всей видимости, доставили сюда, чтобы препроводить до камеры. С каждым шагом туман рассеивался, и вскоре девушка узнала Оливию.

На этот раз карга ничем не маскировала принадлежность к бродячему народцу: даже в полумраке острова нельзя было не заметить бледно-голубого оттенка ее кожи, раскосых глаз, обычно лукаво прищуренных, а сейчас — покрасневших и пылающих праведным гневом, крючковатых пальцев, усеянных сверкающими кольцами, как ни странно, не конфискованными во время обыска. Миллисент нерешительно замерла, в то время как ее рука по своей воле вскинула волшебную палочку.

— Леди Грин, — подобострастно склонился один из авроров, — господин Министр не говорил, что сегодня Вы совершаете обход замка.

— Так вот почему мне пришлось подбирать сопровождение среди дементоров? — холодно осведомилась Милли незнакомым голосом. — Возможно, имеет смысл трансфигурировать одного из вас в напоминалку?

Авроры переглянулись с легкой растерянностью, а затем один из них выступил вперед и отрапортовал:

— Уполномоченные лица из отдела обеспечения магического правопорядка были направлены в Хогсмид для осуществления...

— Причины вашей неподготовленности меня не интересуют, — равнодушно махнула рукой Миллисент. Почему-то собеседник был ей исключительно неприятен. — Труман, этот болван, оставленный за старшего, интеллектом не превосходит глиняного голема. Он представления не имеет о том, как обращаться с дементорами, и абсолютно непригоден к несению службы. Или Вы полагаете, Аббот, что массовые побеги из Азкабана, распространенные при Фадже, являются допустимой нормой?

— Конечно, нет, леди Грин, — как заведенный, кивал Аббот, бросая яростные взгляды на свою свиту. — Труман будет немедленно переведен на...

— Кто это? — дальнейшая судьба незадачливого Трумана была Миллисент глубоко безразлична. Оливия брезгливо сжала разбитые губы и поморщилась от боли. Аббот пренебрежительно фыркнул.

— Она была задержана особым распоряжением директора Хогвартса. Нам не удалось установить, каким образом она проникла на территорию школы, где и была замечена верными слугами Темного Лорда. Директор Снейп высказал предположение, что...

— ...что с момента смерти предыдущего директора школа превратилась в неуправляемый балаган? — ухмыльнулась Миллисент, наслаждаясь молчаливой злостью Оливии. — Предоставим Снейпу заниматься своими студентами. Долорес уже в курсе?

— Миссис Амбридж пожелала лично допросить подозреваемую, когда в ее распоряжении будет квалифицированный специалист по контактам с данным видом магических популяций, — терпеливо разъяснил Аббот. — Сыворотка правды непредсказуемо действует на карг, а директор Снейп заявил, что...

— Макнейр прибудет на следующей неделе, — утомленно прикрыла глаза Миллисент и двинулась вперед. — Полагаю, его квалификации достаточно для решения данного вопроса, — она еще раз усмехнулась своим мыслям и готова была аппарировать, когда Оливия вдруг резко подалась вперед и воскликнула:

— Я согласна говорить только с леди Эстер! Почему вы не передаете мои слова этой женщине? Только с ней!

— Молчать! — взбешенно рявкнул Аббот и взмахнул палочкой. — Бросьте в карцер это создание! Прошу меня простить, леди Грин. Карга не стоит Вашего внимания...

Неуловимого жеста со стороны Миллисент оказалось достаточно, чтобы Аббот испуганно осекся. Оливия тяжело дышала, и все в ее облике внушало глубокое отвращение.

— Допустим, Эстер Грин — это я, — просто сказала Миллисент. — А вот кто вы такая, милочка?

— Милочка... Милочка!

Яркий свет брызнул в лицо Миллисент, и она прищурилась, отгоняя остатки странного сна. Пожилая ведьма с накрученными на папийотки волосами трясла ее за плечо, приговаривая:

— Вам ведь скоро выходить, милочка. Ваша остановка следом за моей. А мы уже почти прибыли. Так водитель сказал.

Несколько раз глубоко вздохнув, Милли принялась разминать затекшую руку. С Анной они расстались в Глазго, и возвращаться домой после их прогулки категорически не хотелось. Девушка боялась даже представить себе расспросы миссис Гринграсс, выжидающий взгляд судьи и неуловимый для прочих ушей шорох песка в перевернутых Анной часах. Ей необходимо было побыть вдали от семейства Гринграссов — пусть даже один короткий день.

В прогулках по незнакомому городу, да еще в такую погоду, было мало удовольствия, и вскоре Милли вызвала волшебный автобус, чтобы добраться до Лондона. Задремав в дороге, она и увидела странный сон с участием Оливии, похожего на марабу аврора Аббота и самой себя в роли покойной бабушки Астории. Спираль закручивалась все сильнее. Вытащив из сумки фляжку, Милли сделала еще один глоток Оборотного зелья и не сдержала болезненной гримасы, когда варево, будто каленым железом, обожгло ее желудок.

«Ночной рыцарь» резко затормозил в самом начале Диагон аллеи. Как и во сне, моросил мелкий дождь, и Миллисент невольно вспомнилась их с Винсентом долгая прогулка от поместья тети Аделаиды до предполагаемого жилища гоблина Дарка. Если бы Милли могла только предположить, что гоблин уже тогда был мертв, последовала бы она за кузеном? Невеселые размышления привели ее к простому выводу: у нее просто не оставалось другого выбора. И пусть теперь перед ней открывается весьма сомнительное будущее, а побочные эффекты тертой шкуры бумсланга пышным цветом расцветают в ее перенасыщенном Оборотным зельем организме, никто, кроме семьи Гринграссов, в сущности, не тревожится о том, чем сейчас живет бывшая студентка Хогвартса Миллисент Булстроуд. О ней попросту забыли, и даже мать, которая обычно все же присылала короткие бессмысленные письма, слишком долго не давала о себе знать.

Винсент оставил ее еще в Азкабане, бросив напоследок странные слова о кольце Анны Тикнесс, и посоветоваться девушке было решительно не с кем. Миллисент брела по переулку, глядя перед собой невидящим взглядом, и думала об Оливии. Если принять за аксиому правдивость ее удивительно логичных видений, могла ли карга встречаться с Эстер Грин в последние годы войны? Что связывало ее с Северусом Снейпом? И кто мог познакомить судью Гринграсса с Оливией, если не его родная мать? Ноги сами вели Милли в парк у Темзы, наполненный запахами кориандра и жареных каштанов.

— Вы только посмотрите, кто здесь! Принцесса, тебя нам сам Мерлин послал!

Милли беззвучно выругалась. Голос Дафны мог бы являться ей в ночных кошмарах. В доме у судьи она проявляла чудеса изобретательности, лишь бы не пересекаться лишний раз с невыносимой родственницей, и встреча в кафе на Диагон аллее уж точно не входила в ее планы. Официально Дафна находилась на испытательном сроке, и, судя по нахальной улыбке, с которой она обнимала сидящего рядом Драко Малфоя, ее несколько не беспокоила вероятность того, что сестра ее выдаст.

Миллисент направилась к компании за столиком на веранде с непроницаемым видом — в лучших традициях Астории Гринграсс, хотя в действительности ей ужасно хотелось проклясть добрую половину присутствующих. Еще больше похудевшая после прошлогодних волнений Паркинсон. Вернувшаяся из Германии Мэнди Брокльхерст с палантином из книззловых хвостов на плечах. Блейз и Тео, чьи подарки на день рождения Астории удостоились почетного места в кукольном сундуке малышки Дебби. Наконец-то вырвавшийся из-под материнской опеки Гойл. «Встреча бывших однокурсников», — невесело подумала Милли, и присела на немедленно возникший из воздуха свободный стул.

— Дорогие друзья, позвольте представить вам мою сестру Асторию, — с улыбкой Чеширского кота возвестила Дафна. — Эсти, это Пэнси, Теодор, Грегори и Блейз со Слизерина и Мэнделин с Рэйвенкло. Ты, конечно, узнала Драко.

— Конечно, узнала, — Миллисент почувствовала движение воздуха за спиной и догадалась, что Винсент не мог упустить возможности повидаться со старым другом. — Приятно, наконец, убедиться в вашем существовании, Драко. Дафна крайне немногословна, если речь заходит о ее личной жизни.

— Астория претендует на то, чтобы казаться очень остроумной, — приняла Дафна правила игры, не давая Малфою вставить и слова. — Хотя ее совет не лишен здравого смысла. Странно, как это идея семейного обеда не приходила мне в голову.

— Papa будет бесконечно счастлив, — Миллисент подумала, что не будет ошибкой извлекать уроки из опыта Эстер Грин, коль скоро их судьбы так тесно переплелись, а потому спокойно заказала салат и повернулась к притихшим девочкам. — Мэнделин... можно Мэнди?... Вы ведь состоите в родстве с Онорин Лурье из Марселя? До замужества она носила фамилию Брокльхерст.

— Это моя кузина, — Мэнди была только рада поводу сменить тему. — Вы познакомились в Бобатоне?

— Онорин была старше на несколько курсов, — благосклонно улыбнулась Милли, втайне радуясь тому, что в свое время они с Асторией немало поработали над созданием правдоподобной легенды. Как уверяла Эбигейл, Асторию действительно представляли этой самой кузине Брокльхерстов, о чем та едва помнила. — Ей и в Хогвартсе довелось побывать.

— Турнир трех волшебников, — протянул Малфой, вопросительно глядя на Мэнди. Дафна, крайне недовольная тем, что всеобщее внимание вновь достается не ей, поджала губы.

— Какая старая история. В школе тогда все с ума посходили. Брат Трейси пригласил на Рождественский бал чемпионку от Бобатона, ту вейлу, которая потом вышла замуж за одного из Уизли.

— Безумная трата времени, — закатила глаза Пэнси. — Какая радость — посмотрите, как потрясающе Поттер плавает! А как изумительно он летает на метле!

Как заметила Миллисент, Малфой, который раньше не преминул бы вставить свою пару кнатов в подобную тираду, напряженно молчал, поглядывая по сторонам, равно как и не сводивший с нее глаз Гойл.

— Что мне за дело до Поттера, — Мэнди укоризненно посмотрела на подругу. — Ты все никак не угомонишься, Пэнс. Лично я тогда прекрасно проводила время, и в этом большая заслуга Онорин. Хотя ей лично Англия совершенно не понравилась. И балы, она сказала, не чета бобатонским. Правда, Астория?

— Не могу судить, — совершенно искренне призналась Миллисент. Школьный бал остался в ее памяти унизительным и скучным событием, и не последнюю роль сыграл в этом Винс с его глупыми шуточками. — Дафна и Драко, вы, конечно же, ходили вместе?

Драко только усмехнулся, а Дафна и Пэнси обменялись недоброжелательными взглядами. Милли помнила о предостережениях Астории, но не могла удержаться от того, чтобы не добавить ложку дегтя в безупречный мир сестры.

— Больше всех у нас повезло Тео, — вдруг рассмеялась Пэнси, словно стремясь отыграться на ком-то за испорченное настроение. — Я молилась, чтобы Булстроуд не наступила ему на ногу во время танца, иначе он бы точно остался инвалидом.

Миллисент чуть было не подавилась соком. Желание испепелить на месте Паркинсон все усиливалось. Видимо, ее претензии к жизни оказались слегка надуманными, и ничто не забыто.

— В самом деле, Нотт? — проявил интерес к разговору даже Малфой, — ты пригласил Булстроуд? Неужели проспорил кому-то?

— Я всегда удивлялась, как это ее занесло на Слизерин? Натуральная хаффлпаффка. Бедняге Винсу не повезло с родственницей. Я как вспомню ее старомодные наряды...

Нотт безразлично молчал. Молчала и сама Миллисент — не такая уж она крупная фигура, чтобы ей интересовалась Астория. Внутри все клокотало от ярости, и даже руки, вцепившиеся в ткань мантии, немного дрожали.

— Милли не была такой уж плохой, — к всеобщему удивлению вмешался Гойл. — И Винс ее очень любил. Она помогала ему с трансфигурацией.

— Представляете, тетка ее выставила из дома сразу после смерти Винса, — рассмеялась Паркинсон. — Она имела наглость заявиться к нам и просить приютить ее. А после нас еще и Дэвис обрабатывала. Вы знаете Трейси, с ней не успеешь рот открыть. Булстроуд получила по полной программе.

— К нам Миллисент тоже пыталась попасть, — припомнила Мэнди. — Слуги записывали всех посетителей. Что же, я бы все равно ничем не смогла ей помочь. Интересно, что с ней стало?

— Известное дело, — фыркнула Дафна, подводя итог дискуссии, — пустилась во все тяжкие, как и ее беспокойная мамаша. Наверняка, так же шатается по миру и ищет приключения на свою голову, как последняя карга.

Слова Дафны напомнили Миллисент о конечной цели ее прогулки. Находиться дольше в этом серпентарии определенно было выше ее сил, как и придумывать более или менее убедительную отговорку.

Уже удаляясь, она расслышала неуверенно замечание Гойла.

— Странно, что Милли не обратилась ко мне. Ведь у нас большой дом, всем бы хватило места.

— Не забывай, что имеешь дело со слизеринкой, — издевательски рассмеялась Дафна. — Она решила не светиться рядом с детьми бывших Упивающихся. Что за гриффиндорские понятия о дружбе у тебя, Грег?

Дорога до парка была неблизкой, а ворчание Винсента исключительно действовало на нервы. Миллисент была согласна с каждым его замечанием. Да, Дафна не позволяла Малфою и рта раскрыть и больше всего стремилась не допустить его общения с Асторией. Да, Паркинсон все еще живет школьной межфакультетской враждой, и даже война ее не изменила. Да, Мэнди Брокльхерст лишний раз доказывает, что самые умные студенты поступают на Рэйвенкло и держатся в стороне от интриг. Поспорить с кузеном она могла лишь по одному пункту.

— Гойл не знал, что я приходила к ним домой. Мать ничего ему не сказала. Он не предавал нас.

— Он не предавал тебя, — мрачно уточнил Винс. — И то, лишь потому, что у него не было такой возможности. Ты забыла о Выручай-комнате, Милли?

— Но Грег не мог тебя спасти от сотворенного тобой же заклинания, Винс, — с горечью прошептала Милли. — Он сам спасся лишь благодаря счастливой случайности. Мы говорили об этом сотни раз. Скажи лучше, ты действительно думаешь, что Гринграсс должен узнать о том, что Дафна продолжает общаться с Малфоем?

— Судья? — Винсент ненадолго задумался, а потом по его лицу расползлась торжествующая ухмылка. — Что может сделать судья? Судебный процесс не ускорить, а Гринграсс и без того зол. Скажи, Милли, насколько ты ненавидишь Дафну Гринграсс?

— Как будто ты не знаешь, — сжала кулаки девушка. — Настолько, что готова сдать ее Отделу Тайн на опыты.

Винсент от души рассмеялся, словно ждал именно такого ответа.

— Так сделай это.

— Сделать что? — Милли замедлила шаг. В голове сама собой начала складываться потрясающая картинка.

— Анна Тикнесс хочет знать, кто из детей судьи посвящен стоунхенджскому ордену. Пока она считает тебя наследницей Эстер Грин, твои руки связаны. Но если она переключит внимание на Дафну и ее окружение, ты убьешь одним ударом сразу несколько зайцев.

Миллисент недолго улыбалась.

— Но что же я скажу Гринграссу? Ведь Анна не дура. Она быстро поймет, что я ее обманула. Да и какая из Дафны наследница? Она и палочку то умеет использовать только для завивки волос.

— А как она узнает правду до посвящения? — блеснули глаза Винса. — Ты сможешь следить за Дафной и одновременно действовать независимо от инструкций Министерства. Нам нужно выиграть время и собрать информацию.

— Информацию, — эхом отозвалась Милли. Вот парк, а вот и девочка Оливии. Маленькая карга, завидев знакомое лицо, бросилась к ней с заливистым смехом. Девушка взяла ее на руки.

— Я знала, что ты придешь.

Оливия стояла рядом, немного бледная и усталая, но совершенно не похожая на чудовище из видения. Миллисент невольно задалась вопросом, как пережила она заключение в Азкабане, и не нашла ли Эстер Грин возможности ее спасти.

— Знали? — с глупым видом повторила она. Оливия улыбнулась.

— Эсти, однажды я пообещала не раскрывать твоих секретов, если ты сохранишь мои. С тех пор ты очень аккуратно выполняла свою часть сделки, и я не считаю правильным нарушать свою, даже по твоей настоятельной просьбе. Позднее ты поймешь, что так будет лучше для всех. Иначе ни ты, ни твоя подруга не справитесь со своей миссией, и настоящее будет непоправимо изменено. Не уверена, что кто-то из нас готов взять на себя такую ответственность.

— Моя подруга? — Миллисент почувствовала, что ей не по себе от огонька понимания на дне глаз Оливии.

— Твоя подруга из Стоунхенджа, — дочка Оливии потянула к матери ручки, и та забрала ее у Миллисент. — Та, которую тебе придется навестить совсем скоро, как только ты не сможешь больше принимать свое зелье.

— Оливия, я вижу сны, — вдруг быстро заговорила Миллисент. — Я знаю про Азкабан, и про Хогвартс, и про Снейпа. Я всего лишь хочу знать, жива ли еще Эстер Грин? Что ты должна была передать ей, когда тебя схватили авроры?

— А точнее сказать, егеря, — Оливия нахмурилась. — Я не могу, Эсти. Действительно не могу. Извини.

Одна из причин, по которой Миллисент обожала любоваться тем, как готовит Эбигейл, заключалась в том, что любой, самой совершенной посуде леди Гринграсс-Гэмп предпочитала старые медные котлы. Порой девушку охватывали подозрения, что именно в них Ричард, муж Ханны, гостя у тестя, варит свои сомнительного вида зелья неизвестного назначения. Хозяйка дома нечасто оказывалась на кухне, но наблюдать за ее отточенными движениями и вдыхать запахи удивительной смеси из специй и приправ было истинным удовольствием, невзирая даже на нескончаемые причитания оставшихся не у дел домовиков. От котлов поднимался ароматный пар, а языки зачарованного лилового пламени, к которому спокойно можно было прикоснуться, лизали их закоптелые днища.

Миллисент вернулась вовремя: вооружившись старой тетрадью, исписанной мелким нечитаемым почерком, Эбигейл взмахами волшебной палочки сортировала чечевицу по цветам. При других обстоятельствах девушка непременно присела бы напротив — в теплой, домашней атмосфере на удивление легко думалось. Нельзя было отрицать: единственная причина, по которой Милли еще не последовала совету Винсента и не пустила Анну Тикнесс по ложному следу, заключалась в выдающейся личности миссис Гринграсс и ее безграничной любви к дочерям. Пожалуй, в Эбигейл высшие силы сосредоточили все то, чего Миллисент недоставало в собственной матери.

Новенький цилиндр, оставленный на комоде, заставил Милли замереть на месте. На ее памяти, лишь один из постоянных посетителей особняка имел обыкновение носить подобные головные уборы, и если Пий Тикнесс, в самом деле, был приглашен на обед, над которым Эбигейл трудилась лично, дочь судьи обязана поприветствовать его незамедлительно.

В конце концов, это всего лишь стандартная форма этикета.

Судья и Министр мирно беседовали в гостиной, мало беспокоясь о соблюдении конфиденциальности. Дебби уютно расположилась за журнальным столиком, раскрашивая картинки на зачарованной грифельной доске. Сиреневый заяц уже успел выпрыгнуть из деревянной рамки и старательно исследовал комнату, серая кошка с недорисованным ухом опасливо косилась на расшитый цветами ковер.

— ... давно уже нет легиллиментов такого уровня, — донесся до Миллисент голос Министра. — Сны не могут считаться достоверным свидетельством. Всегда найдется некто, готовый сообщить Визенгамоту дополнительные обстоятельства гибели Блэка, и Поттер отлично это понимает.

— Малфой подтвердит любые слова Поттера, даже если тот заявит, что проектом руководил лично Альбус, прямиком с того света, — лениво возразил Гринграсс. — Я почти полвека занимаюсь решением небольшой проблемы Августа, и... Эсти, дорогая, что же так долго?

— Отец, мистер Тикнесс, — Миллисент приветливо улыбнулась, без приглашения усаживаясь в пустующее кресло. — Я встречалась в городе с Дафной и ее друзьями. Не думала, что задержусь.

— Уточнять, что за друзья, полагаю, излишне, — моментально помрачнел Гринграсс. — Мать об этом знать не должна. Дафна скоро уедет, и этой абсурдной истории будет положен конец.

— Уедет? — ахнула Миллисент. — А она хотя бы знает об этом?

Гринграсс и Министр снисходительно переглянулись. Кролик Деборы добрался, наконец, до кресла Миллисент и теперь обнюхивал край ее мантии.

— Мистер Тикнесс останется на обед? — поинтересовалась Миллисент как будто между делом. Министр утвердительно кивнул.

— Осталось дождаться Людо. Впрочем, в своей жизни вовремя он явился только на слушание по собственному делу.

— Людо? — Миллисент, забыв о том, что она изображает всеведущую Асторию, перевела вопросительный взгляд на судью. Тот едва заметно свел брови.

— Людовика Бэгмена.

— Людо — всегда желанный гость в нашем доме, — рассказывала миссис Гринграсс, отдавая последние распоряжения о сервировке обеденного стола. — Когда Элджернон... я имею в виду племянника мужа моей дочери Рэйчел, решил стать профессиональным игроком в квиддич, Людо составил ему великолепную протекцию. Теперь он играет в запасном составе молодежной лиги Уимбурнских Ос, это дорогого стоит для начала карьеры. Людо ведь и сам был там загонщиком. Очень приятная семья.

— У судьи широкий круг знакомств, — улыбнулась Миллисент. — Квиддич, кто бы мог подумать. Не представляю его болельщиком.

— Так они же не на стадионе встретились, — пожала плечами Эбигейл. — Гендель был очень дружен с Бэгменом-старшим. Добродушный старик, большая умница. Сыновья пошли не в него, Отто без царя в голове, а Людо... ты сама увидишь за обедом. Генделю пришлось очень постараться, чтобы вытащить его из Азкабана. Вот так и попадают за решетку по глупости.

— Что он натворил? — удивилась Милли.

— Пал жертвой собственного хвастовства, — рассмеялась миссис Гринграсс. — Кстати, ты должна его помнить, вы ведь одногодки с Дафной. Он приезжал в Хогвартс во время Тремудрого Турнира. Не то судил, не то комментировал... Не помнишь?

— Возможно, — неуверенно пробормотала Миллисент. — Тогда много кто приезжал...

Круглолицый и голубоглазый Людо Бэгмен не вызвал у Миллисент каких-либо воспоминаний. Если она и встречала его на четвертом курсе, то не придала этому событию особенного значения. Как выяснилось из его беседы с судьей, оставив профессиональный спорт, Бэгмен поступил на службу в Департамент игр и спорта Министерства магии, где и числился по сегодняшний день. С судьей он держался запросто, с аппетитом ел, пил вино и беспрерывно болтал. Министр наблюдал за происходящим с отстраненной вежливостью, размышляя о чем-то своем, а потому, к радости Миллисент, не замечал ее пристального взгляда. Невозможно было сказать наверняка, как сам Гринграсс относился к Людо: скорее всего, с отцовской снисходительностью.

— Что за времена настали, — размахивая вилкой в непосредственной близости от лица Эбигейл, вещал Бэгмен. — Моего старика удар бы хватил, открой он сегодня передовицу «Пророка»! Друзья семьи, кто бы мог подумать! Я, конечно, не сомневался, что тебя оправдают, ты всегда был умным парнем, — радостно сообщил он Министру. — Но Руквуд! Второй раз наступить на одни и те же грабли. Если бы тогда я знал, на что подписался, когда он обещал устроить меня на работу...

— Что было, то прошло, Людо, — отчего-то судье не по душе были разговоры гостя. — С тебя давно сняты все обвинения. О дружбе Марка с Августусом не вспоминают даже старожилы Визенгамота.

Бэгмен расстроенно махнул рукой и продолжил стрекотать о своем, беспорядочно перескакивая с темы на тему.

— Честно говоря, я удивился, узнав, что председательствовать будет Уоффлинг, а не ты. Малфои успели наделать много шума. Не знаю, за что ты так взъелся на Люциуса. Да и Поттер ведет себя странно. Я думал, после войны он будет наслаждаться беззаботной жизнью, а он полез в политику. Хотя он всегда был себе на уме... Но Августа уже не вытянуть, помяни мое слово, Гендель. Нечего и возиться в этой муравьиной куче. Вся эта возня в Отделе тайн, а потом смерть сына Артура... Скверно.

— Вы говорите об Артуре Уизли? — презрительно скривился Министр, впервые вмешиваясь в разговор. — В самом деле, у него ведь сын погиб. Если я не ошибаюсь, смерть наступила не в результате применения заклятия.

— Там у них что-то взорвалось, — доверительно сообщил Людо, отправляя в рот сочный кусок бифштекса. — Парень неудачно стоял, скоропостижно скончался. Я знал этого Фреда, у него остался близнец. В ужасном состоянии. Персиваль, старший Артура, свидетельствовал против Руквуда. А он ведь сейчас в Министерстве не последняя фигура. Гендель должен его знать.

— Как же, — хмыкнул судья, крутя в руке пустой бокал. — И Пий знает этого молодого человека. Он ведь был его непосредственным начальником целый год. И в Хогвартсе они... весьма плодотворно пообщались.

Министр изобразил подобие кривой улыбки. Миллисент не знала, что в действительности произошло во время битвы за Хогвартс, но к семье Уизли Пий определенно теплых чувств не питал.

— Этот щенок женился на дочери Робертса, — раздраженно заявил он. — Посмотрим, как он запоет, если на поверхность всплывет, чем занимался его тесть во время войны.

— Покойнику проще всего приписать Империус, — возразил судья, не обращая внимания на Людо, давно потерявшего нить дискуссии. — Не торопись, Пий. Пусть молодой мистер Уизли дает показания против Августа, а Люциус подтверждает их. Игорь проложил эту дорожку много лет назад, и все, следовавшие ею, приходили до сих пор к весьма печальному финалу.

Эбигейл закашлялась, выразительно глядя на супруга, а Миллисент покосилась на Винсента, наблюдая за его реакцией. Здесь определенно было, над чем подумать. И ей явно следовало вновь потребовать объяснений от судьи.

Министр ненадолго задержался у них после обеда, а вскоре откланялся и Людо, до последнего заверявший судью в своем расположении и вечной дружбе. Недолго покрутившись возле миссис Гринграсс, порядком уставшей от шумных визитеров, Милли проскользнула в кабинет. Судья сидел за столом, окруженный сотнями колбочек с бледными нитями воспоминаний и цитат из его незабвенной книги, а домовик с гордым видом выставлял с подноса кофейный набор с двумя чашками.

— Присаживайтесь, Миллисент, — радушно пригласил Гринграсс. — Надеюсь, вы хорошо провели время с бывшими однокурсниками? Дафна была несносна?

— Не более чем обычно, — улыбнулась девушка. — Она была с Драко Малфоем, Пэнси Паркинсон, Грегом Гойлом, Забини, Ноттом... и Мэнди. Мэнди Брокльхерст.

— О, они вернулись, — просветлело лицо судьи. — Прекрасные новости. Как вам понравилась юная мисс Брокльхерст?

— Она очень милая, — немного удивилась Милли интересу Гринграсса. — Ее родственница училась в Бобатоне, Онорин, вы знаете? Во всяком случае, Мэнди намного приятнее Паркинсон. И она в сто раз лучше воспитана.

Судья кивнул, словно в подтверждение своих мыслей.

— Дело состоит в том, что я подыскиваю невесту для младшего сына. Брокльхерсты — старинный род, не успели засветиться в разного рода сомнительных предприятиях, Мэнделин — выпускница Рэйвенкло, эвакуировалась перед битвой... Не представляю, почему бы ей не быть идеальной кандидатурой. Как вы считаете, Миллисент?

Вопрос застал Милли врасплох. Впервые она задумалась о том, что существует реальная возможность стать частью семьи Гринграссов. Разумеется, она никогда не ждала такого предложения в свой адрес — судья бы долго и оскорбительно смеялся над подобными амбициями. И все же эта мысль неприятно кольнула ее в сердце. Мэнди или Мораг Макдугалл, или даже Дафна получали все на золотом подносе — не прилагая к тому ни малейших усилий, а она была вынуждена терпеть свое плачевное положение и улыбаться, не обращая внимания на душащую обиду.

— Вы все очень хорошо придумали.

Астория Гринграсс не позволяет себе плакать. Астория Гринграсс не может проявлять эмоций, как обычная грязнокровка. Миллисент только надеялась, что судья не заметит, как она побледнела.

— Вижу, наша беседа с мистером Бэгменом заинтересовала Вас, — невозмутимо продолжил Гринграсс, отпивая глоток кофе. — Вы получите необходимые объяснения, тем более, что исход дела мистера Руквуда вносит непосредственные коррективы в наши планы. Но прежде я хотел бы узнать о том, чего хотела от Вас Анна Тикнесс.

Миллисент глубоко вздохнула. Сейчас не время и не место грустить о несбыточном. Позже они еще посмеются с Винсентом над ее переживаниями.

— Как мы и предполагали. Анна считает, что стоунхенджские маги сотрудничали с Волдемортом, и что замешана в этом Ваша мать. Леди Эстер Грин.

— Вот как, — судья понимающе улыбнулся. — Интересный ход мысли. Что еще?

— Анна хочет получить ключи к управлению дементорами. Отдел тайн давно этим интересуется. Анна не знает точно, кто из Ваших детей посвящен ордену, но подозревает, естественно, Асторию. И еще Миззи... Она совсем сходит с ума. Анна надеется, что сможет ее вылечить.

Судья сухо рассмеялся.

— Миззи следовало лечить еще в младенчестве. В рейтинге наиболее вредоносных гадалок она займет почетное второе место после Трелони. Да, я имею в виду вашу преподавательницу прорицаний. Великолепно, и до чего же вы с Анной договорились?

— Анна знает мой магический след, — потупилась Миллисент. — Она уверяет, что я уже колдовала в Азкабане несколько лет назад. И она не верит, что во время войны Астория была в Бобатоне.

Гринграсс снова кивнул, делая короткую пометку на обрывке пергамента. Хотя Милли сидела совсем близко, она бы все равно ничего не разобрала в этой рунической шифровке.

— Я так и не поняла, причем здесь мистер Бэгмен, — осторожно спросила она. — Он показался мне таким... простым.

— Людо — безответственный болван, — хохотнул Гринграсс. Он пребывал в превосходном расположении духа. — Бездельник, аферист, игрок. Азартный игрок. Делает ставки на чемпионатах, скачках, играет в карты, кости, плюй-камни, дразнит гоблинов и скрывается от кредиторов. Если бы не дружба с его отцом, давно бы выставил за ворота негодяя. Судьба избавила меня от ленивых, беспутных сыновей, но Людо один стоит десяти.

— Но он любит поговорить, — заметила Миллисент. — И говорит все подряд, если уж на то пошло.

— Верно, — согласился судья. — Собственно, из-за этого он уже однажды чуть не попал в Азкабан. Скажите, Милли, вы много знаете об Августусе Руквуде?

Миллисент задумалась. Не считая разговора за обедом, имя казалось смутно знакомым. Мистер Кребб что-то рассказывал об этом человеке, но что, девушка решительно не могла вспомнить.

— Немного, — уклончиво ответила она. — Но, по всей видимости, он, как и мистер Малфой, был Упивающимся смертью.

— Можно и так сказать, — неопределенно протянул Гринграсс. — Хотя сравнивать Августа с Люциусом я бы не стал. Малфой свою карьеру начал значительно позже, а Август принадлежал к так называемой старой гвардии. Помимо своего сотрудничества с Риддлом, он был бывшим начальником Анны. Словом, Невыразимцем.

— Ничего себе, — округлила глаза Миллисент. — Представляю, сколько можно было сделать на такой должности. Темный Лорд, должно быть, его очень ценил.

— Очень, — серьезно подтвердил Гринграсс. — Трагедией Риддла был дефицит толковых людей в рядах своих сторонников. Август выгодно выделялся среди этого стада идиотов. Он был исключительно компетентен в своей сфере. А еще он один из немногих, кого я бы искренне мог назвать своим другом.

— Это я уже поняла за обедом, — сказала Миллисент. — Разумеется, вы не хотите, чтобы он оказался в Азкабане.

— Пожизненное заключение было бы очень некстати. Организовывать побег или инсценировать смерть — долго и хлопотно, тем более, под усиленным надзором орлов Кингсли. Против Августа нет ни одной прямой улики. Мистер Поттер в силу своей неуемной жажды массово устанавливать справедливость вспоминает некие видения трехлетней давности. Якобы он посредством стихийной легилименции стал свидетелем того, как Август передавал Риддлу сведения о пророчествах. Сомневаюсь, что это станет аргументом даже для Уоффлинга. Гибель мальчишки Уизли была несчастным случаем, все остальные действия Августа во время битвы можно расценить, как самооборону. В сущности, даже Пий успел скомпрометировать себя сильнее.

— В чем же тогда проблема? — Миллисент не оставляла мысль о том, что судья скрывает от нее нечто системообразующее — то, что сможет, наконец, объяснить все странности этой истории: арест Пенелопы и Борджина, Исчезательные шкафы, на которые туманно намекал ей Винсент, роль Министра в послевоенных интригах, намерения Анны. И почему-то девушке казалось, что Гринграсс не расстанется так просто со своей тайной.

— Август пришел ко мне за помощью вскоре после принятия метки, — продолжал судья, — когда ему не удалось ограничить ее действие самостоятельно. Как я уже сказал, мы имеем дело с на редкость умным и конкретным человеком. Союз с Риддлом стал его большой ошибкой, благо, он вовремя понял, что ступил на скользкую дорожку. Рискуя своей жизнью, Август саботировал многие наиболее деструктивные приказы Риддла. В сотрудничестве со мной, разумеется. Если бы не показания Игоря Каркарова, он вообще не оказался бы в Азкабане. Вы, конечно, уже наслышаны о принципах работы Барти Крауча.

— А после, при Фадже, вы тоже не могли его освободить? — Милли заинтересованно склонилась вперед. — Неужели ни одно дело после отстранения Крауча не было пересмотрено?

— Здесь начинается другая страница нашей истории, — поджал губы судья. — Наша вражда с Малфоем. При Фадже он имел колоссальное влияние в Министерстве.

— А Малфой не хотел освобождения мистера Руквуда? Они ведь бывшие соратники.

Миллисент, конечно, не казалось, что судья избегает смотреть ей в глаза.

— У нас с мистером Руквудом имелся некий общий проект, — нехотя произнес Гринграсс, аккуратно подбирая слова. — Проект этот сохраняет свою актуальность по сей день, и мистер Малфой опасается, что наш успех может крайне негативно отразиться на жизни его семьи.

— Что это? — рискнула Миллисент, затаив дыхание. Он не расскажет ей. А она вечно забывает, что любопытство сгубило кошку.

— Речь идет о предприятии, над которым Август работал в Отделе Тайн, — пояснил судья. — Люциус Малфой невольно оказался посвящен в нашу тайну, и возможные перспективы крайне ему не понравились. Он не сможет говорить об этом на суде, — успокаивающе вскинул он руку. — Малфой связан клятвой. Август смог завладеть необходимым оборудованием из Отдела Тайн и передал его мне на хранение, но правильно провести ритуал, пока он находится в заключении, я не смогу.

— Значит, Малфой понимал это и пытался противостоять Вам единственно возможным способом — отправив Руквуда за решетку? — задумалась Миллисент. — А теперь, когда он и сам без пяти минут осужденный, за дело взялись Уизли? Проблема ведь в них?

Судья недолго помолчал.

— Боюсь, вы не охватываете полной картины, Миллисент. Проблема в Анне.

— В Анне? — широко раскрыла глаза девушка. — Она и здесь успела наследить?

— Не забывайте, что имеете дело с весьма опытным Невыразимцем, — погрозил пальцем Гринграсс. — Анна не один год проработала под началом Августа. Случилось так, что она тоже посвящена в некоторые подробности нашего проекта и справедливо полагает, что знание дает ей возможность прибегнуть к оправданному шантажу. Вы верно донесли до меня основную идею Анны. Ей нужен Стоунхендж. Не только как средство избавить от страданий сестру, и не в рамках научного интереса. Анне ненавистно само явление самобытной древней магии, которую практикуют местные обитатели. В отличие от большинства неотесанного волшебного люда, толком не умеющего выставить приличный защитный щит при контактном бое, она соприкоснулась с весьма интригующими магическими областями. Требуется большая сила воли, чтобы работать Невыразимцем. Возможно, поэтому на руководящие должности в Отделе тайн редко попадают женщины. Анна хорошо знает свое дело — и ближайшее окружение моей дочери для нее, как кость поперек горла.

— Она напоминает мне Амбридж, — вдруг сказала Миллисент. — Я долго думала, на кого же похожа Анна. Вылитая Амбридж. И как Министра угораздило на ней жениться...

Судья довольно рассмеялся.

— Анну лучше держать под контролем, так она способна принести на порядок меньше вреда. При случае сами расспросите об этом Пия. Обычно он разговорчивый малый.

Милли сделала вид, что увлеченно рассматривает книги на полке. В который раз ее мучили подозрения, что судья умеет читать мысли даже без зрительного контакта.

— Вы так и не рассказали мне толком о проекте, — отстраненно заметила она. — Это так ужасно, что лучше не знать заранее?

— За кого Вы меня принимаете, — оскорбился Гринграсс. — Если для кого он и страшен, так это для прихлебателей, сделавших свое состояние в тени преступлений Риддла. Анна не стала бы противиться освобождению Руквуда, ей и самой на руку возможные последствия, если бы не проблема со стоунхенджскими магами. Как говорится, она выбирает из двух зол меньшее для себя. Как я уже говорил, получив метку, Август вскоре пожалел о принятом решении и пришел ко мне за помощью. Со временем мы разработали идеальный план, согласно которому лорда Волдеморта не должно было существовать.

Миллисент замерла с чашкой кофе, поднесенной ко рту.

— Вы хотели убить его в младенчестве?

Хотя в сфере волшебных артефактов Миллисент ориентировалась бесконечно слабо, даже она была наслышана о хроноворотах и возможностях, которые дарило их использование. Учебники по истории магии пестрели описаниями всевозможных временных петель — Милли в последнее время все чаще приходилось задумываться о том, что она ухитрилась попасть в одну из них. Однако представлять судью и неизвестного, но от того еще более пугающего упивающегося смертью из ближнего круга Темного Лорда с крошечными песочными часами в руках, скрывающимися от возможных знакомых и омоложенных копий самих себя в надежде перекроить и без того хрупкую реальность, было довольно странно.

— Похоже, Вы воспринимаете меня неким чудовищем, — покачал головой судья. — Я не Том Риддл и не охочусь за беспомощными младенцами. Однако, как Вы поняли еще при нашей первой встрече, я не в восторге от изменений, которые наш мир претерпел в результате двух прошедших войн. Если война с Гринделвальдом была оправданным злом и удивительно точно совпадала с аналогичным явлением в маггловском мире, деятельность Риддла противоречила всем законам логики и здравого смысла. Этой войны просто не должно было случиться, Миллисент. Я мог бы убить Риддла и пресечь род Салазара Слизерина на корню, но никто не гарантировал бы мне, что не появится другой блюститель чистоты крови, возможно, более удачливый и не гнушающийся самым темным колдовством во имя достижения своей цели. Я всего лишь хотел установить равновесие — для этого не нужен новый вождь, достаточно несколько изменить приоритеты старого.

— Темный Лорд под Империусом? — рассмеялась Миллисент. — Даже для меня это звучит забавно.

— Как вы посмотрите на Тома Риддла с измененным сознанием? Сознанием, управляемым компетентными людьми? — вкрадчиво проговорил судья. — Великое преимущество Риддла состоит в том, что он полукровка. Он сделал ставку на чистокровных — и обрел сильных союзников. Но что мешало ему сделать ставку на не менее богатых, но более прогрессивно мыслящих магглорожденных волшебников? Или шагнуть еще дальше и заключить союз с магглами?

Миллисент снова ахнула. Мысли в ее голове давно смешались.

— Вы ведь это не всерьез? Это же означало бы новую инквизицию!

— Не будьте же ребенком, Миллисент, — рассердился судья. — Инквизиция всегда была управляемым процессом. Вспомните историю. За любой подобной акцией стояли влиятельные чистокровные волшебники. Ведьму ведь невозможно уничтожить ни одним видом пламени, за исключением, пожалуй, Адского.

Миллисент непроизвольно вздрогнула.

— Вы никогда не задумывались, когда впервые Лестрейнджи стали известны широкой публике? — грозно сверкнул глазами Гринграсс. — Не припоминаете самую известную ведьму в инквизиции, ту самую горячую поклонницу аутодафе, порядка двадцати раз приговариваемую к сожжению заживо?

— Венделина Странная, — автоматически выдала Милли материал третьего курса, вызубренный к экзамену по защите от темных сил, и вдруг осеклась. Судья торжествующе ухмыльнулся.

— В современных учебниках принято переводить ее фамилию, и это стоило роду Лестрейндж немало галеонов. Немногие утруждающие себя задумываться в курсе, что речь идет о Венделине Лестрейндж, потомками которой являются Рудольфус и Рабастан, ныне заключенные в Азкабане. И вы все еще утверждаете, что магглы способны реально навредить волшебникам, каким бы оружием они не располагали? Магглы, которые так легко поддаются внушению, даже без использования волшебной палочки, которые запросто готовы продать свои убеждения по сходной цене?

— Но как вам поможет усовершенствованная версия Темного Лорда? — не понимала Миллисент. — Ведь это все равно подразумевает войну и жертвы!

— Допустим, инициаторами этой войны, в самом деле, станут полукровки и магглолюбы, — мирно предположил Гринграсс, разводя руками. — Как, по-вашему, Миллисент, отразится ли это на картине послевоенных судебных процессов? Кто, в таком случае, будет выдвигать требования, обсуждать приемлемые компенсации, вносить изменения в законодательство? Две войны за чистую кровь с разницей в пару десятков лет заставят даже убежденных сторонников этой идеи искать мира и покоя в обмен на некоторые компромиссы. Мы с Августом всего лишь нашли доступный способ сдвинуть чаши весов в пользу волшебников.

Миллисент отставила на поднос пустую чашку. Кофе давно закончился, а во рту все еще горчило. Еще более мерзко было на душе. Теперь она точно знала, в чем заключается ее миссия, и, как и следовало предполагать, это знание ни на минуту не сделало ее счастливой.

Под первым удобным предлогом распрощавшись с судьей, она вернулась к себе в комнату. Голова взрывалась от мыслей, и единственным приемлемым решением было забыться беспокойным сном. Казалось, что даже ночью ее воображение ни на секунду не переставало прокручивать перед ней картины возможного будущего. Гринграсс использовал ее, как пешку, для отвлечения внимания мелких недоброжелателей, а сам уверенно шагал к поставленной много лет назад цели. В то время, как она отравляла себя омерзительным зельем и играла роль красивой куклы, настоящая Астория в безопасности и комфорте изучала магию, а Мэнди Брокльхерст устраивала и без того благополучную жизнь. А ведь Астория ее предупреждала. С самого начала она призывала Милли не верить ее отцу. Пожалуй, здесь было, от чего впасть в отчаяние.

— Тебе не идет самоистязание, — мрачно заметил Винсент. За окном уже начинало светать, а Миллисент сидела на кровати, обхватив колени руками, и бессмысленно смотрела в одну точку. — Так ты еще больше запутаешься.

— Легко давать советы, когда ты призрак, — буркнула девушка и без сил упала на подушки. — Он самый настоящий сумасшедший. Он сошел с ума, читая свои ненаписанные книги, а Руквуд сошел с ума в Азкабане. Или еще раньше, общаясь с Темным Лордом. Как же я могла ввязаться в такое!

— Я предупреждал тебя, не увлекайся игрой в Асторию Гринграсс, — язвительно поддел кузен. — Но ты меня не слушала. Я с самого начала говорил тебе о зелье.

— Но это из-за тебя я вообще оказалась в доме Гринграссов, — оскалилась Миллисент. — Кто не хотел вести меня к гоблину Дарку?

— Прости, — нарочито взволнованно воскликнул призрак. — Я как-то не учел завалявшегося в твоем кармане хроноворота! Возможно, если бы ты не плела интриги у Борджина, ты нашла бы в его магазинчике что-нибудь полезное.

— Для этого нужно было называть вещи своими именами! — Миллисент сама не замечала, что кричит в голос. — Пошел вон отсюда! Исчезни, Винс, исчезни, я не хочу тебя больше видеть, я не могу тебя видеть!

Винсент окинул кузину удивленным взглядом, но счел за лучшее последовать ее совету и ретировался. Миллисент осталась одна в пустой комнате, а по телу прошла первая судорога обратного преобразования. Пора было принимать зелье. Милли уже не могла вспомнить, когда в последний раз видела себя в своем истинном обличие.

Оборотного зелья оставалось немного, на один прием на донышке бутылки. Завтра ей снова придется идти к судье и просить очередную порцию, приближая самый закономерный финал этой истории еще на один шаг. Вопреки расхожему убеждению, Миллисент не была глупа. Она прекрасно знала цену беспрецедентной откровенности судьи. Гринграсс понимал, что она обречена. Через год или два зелье непременно ее убьет. Теперь для нее не было секретом, что даже самые выносливые маги не справлялись с его разрушительным действием дольше нескольких лет. Отдельной группой стояли всевозможные модификации зелья. Судья доверял свои тайны самому надежному хранителю.

Милли сделала большой глоток и упала на пол. От невероятной боли на глаза наворачивались слезы. Воздух в комнате неожиданно стал скученным и горячим, сделать вдох становилось все труднее. Вцепившись в шелковое покрывало на кровати, Милли потянула его на себя. На пол посыпались кружевные подушки, одна из них задела и уронила графин с водой. Боль не утихала, но вместо того, чтобы потерять сознание, девушка услышала стук открывающейся двери и заметила темную фигуру, склоняющуюся подле нее.

— Мерлин, бедная девочка! Пей, ты меня слышишь? Пей! — и Эбигейл Гринграсс поднесла к ее губам ледяной граненый стакан с приятно пахнущей фруктами неизвестной жидкостью.

— Это яд? — прошептала Миллисент одними губами, но Эбигейл ее поняла.

— Если бы я хотела тебя отравить, я бы сделала это при нашей первой встрече, — фыркнула она. — Пей, эта сыворотка замедлит аллергическую реакцию. Я еще по твоей истерике поняла, что понадобится помощь. Обычно это первый признак, Оборотное зелье всегда бьет по психике. А уж если начинаешь разговаривать сама с собой...

Конечно, миссис Гринграсс ведь не могла знать о существовании Винсента. А узнала бы — и окончательно уверилась, что ее подопечная совсем потеряла рассудок.

— Тебе повезло, что Гендель не ночевал дома. Ему бы сильно не понравилось увиденное. Скажи, вот что теперь с тобой делать? — беззлобно рассуждала Эбигейл, не ожидая от Милли какой-либо адекватной реакции.

С этим она не угадала.

Словно по наитию, Миллисент из последних сил приподнялась и очень четко проговорила.

— Помогите мне добраться до Стоунхенджа. Я хочу убежать из этого дома. Я хочу найти Асторию.

После этих слов она с чистой совестью могла, наконец, провалиться в глубокое беспамятство.

Осознание реальности происходящего возвращалось по крупицам. Вот издали раздаются приглушенные голоса, вот любимец миссис Гринграсс — крошечный грифон — с разбегу вскакивает на постель и зубами стаскивает одеяло за край, вот по лицу пробегает прохладный порыв ветра, а заботливая рука бережно снимает собачку на пол и теплее укутывает Миллисент, проводя рукой по щеке. Спустя несколько часов — или дней — приходит боль: от слишком яркого света, чересчур резких интонаций семейного колдомедика, покалывающего в пальцах электричества диагностирующих чар. Вместо привычных снов подсознание подсовывало лихорадочно сменяющиеся картинки, в которых она видела себя то Асторией, то Дафной или даже Пэнси, и если дышащие стариной коридоры Хогвартса ни с чем невозможно было перепутать, а в мрачном, отделанном темным мрамором холле с фонтаном угадывался знакомый по газетным репортажам атриум министерства, то улочки средневекового города со скрюченными домиками и верблюжьими колючками, растущими прямо из песка, она не узнавала.

Миллисент успела немало поразмыслить о жизни, когда Эбигейл, наконец, вспомнила о ней, переступив порог кукольной комнаты Астории в обществе немолодого волшебника с крупными передними зубами, делающими его похожим на белку. При виде девушки глаза его удивленно расширились, и Эбигейл быстрее, чем обычно, проговорила:

— Надеюсь, за то время, что мы поднимались по лестнице, слова принесенной клятвы не выветрились у Вас из головы, мистер Дервент? Больной необходима помощь.

— Я продолжаю придерживаться мнения, которое уже имел честь озвучить Вам после первого осмотра, — сухо сообщил мистер Дервент. — Организм девушки больше не в состоянии справляться с таким количеством оборотного зелья, тем более, магически усиленных его модификаций. Сейчас ей показан постельный режим и покой. Вы заставляете меня идти против моих принципов, леди Гринграсс-Гэмп, только в память о давней дружбе с Вашим отцом я забуду об этом инциденте.

— Вы окажете мне большую любезность, мистер Дервент, — Эбигейл сжала его руку в знак признательности. — Простите, если была требовательнее дозволительного.

Мистер Дервент коротко кивнул и приступил к осмотру. Миллисент хотела было поинтересоваться, как произошедшее отразится на ее судьбе, но, к большому удивлению, обнаружила, что на нее наложено заклятие молчания.

Эбигейл убедилась, что ворота имения пропустили Дервента, и лишь затем вернулась в комнату, не забыв запереть за собой дверь. Миллисент, зарывшись в одеяла и подушки, следила за ее передвижениями, как загнанный в угол дикий зверь. Зелье, разумеется, прекратило свое действие, и сейчас она определенно была той самой девушкой, на которую искренне боялась даже взглянуть в зеркало.

— Слушай меня внимательно и запоминай, — Эбигейл опустилась на край кровати, поправляя складки мантии. — После разговора с Генделем ты вернулась в комнату и почувствовала себя дурно. Ты не знала, что экстракт наперстянки, содержавшийся в наливке, которую подавали за обедом, не сочетается с некоторыми ингредиентами оборотного зелья. Я просила тебя зайти ко мне и, не дождавшись, решила удостовериться, что с тобой все в порядке. После обеда ты не принимала никаких зелий и не помнишь, как потеряла сознание. Если ты осмыслила эту информацию, я сниму Silencio.

Миллисент медленно покачала головой, зажмурившись, и, скорее, инстинктивно почувствовала, как ее голосовые связки освобождаются от невидимых оков.

— Я не пила наливку за обедом, — прошептала она. — Домовики проинструктированы никаких настроек мне не предлагать. Вы ведь за этим следите сами.

— Верно, — лукаво улыбнулась Эбигейл. — И уже изрядно рассердила мужа своей безответственностью, которая могла стоить тебе жизни. Мистер Дервент подтвердил, что отравление было очень тяжелым. Теперь не меньше недели тебе надлежит воздержаться от приема оборотного зелья. Организму необходимо время, чтобы восстановиться.

— Но ведь это ложь, — в ужасе распахнула глаза Миллисент. — Вы же сами видели...

— То, что я видела, Генделю знать совершенно не обязательно, — покачала головой миссис Гринграсс. — Или ты уже не хочешь встретиться с моей дочерью?

От неожиданности Миллисент осеклась. По правде сказать, она была уверена: Эбигейл сделает вид, что не помнит ее безумной просьбы.

— Гендель — замечательный человек, — проговорила миссис Гринграсс с легкой печалью в голосе. — И очень увлекающийся, порой даже в большей степени, чем я в состоянии оценить. Смерть Шейлы, первой жены, очень его подкосила. Она была... как бы это точнее выразить... непростым человеком, и сыновей воспитала под стать себе, жестких, упрямых. Настоящих наследников в худшем смысле этого слова. Но Гендель ее любил. Знаешь, где-то я читала, что первый брак — это та самая пресловутая половинка, посылаемая с небес, а вот второй — то, что получаешь в соответствии со своими заслугами. Потеряв Шейлу, Гендель, как он сам неоднократно признавал, будто лишился частицы души. Никакая магия не может вернуть ушедших, но мой муж с тех пор будто вознамерился бороться против самой судьбы и времени.

— Он считает, что может уничтожить Темного Лорда, — едва дыша, сказала Миллисент. Эбигейл слегка улыбнулась, но не особенно удивилась.

— Что же, задача достойная. Я посвящена далеко не во все проекты моего мужа, но направлены они все, как один, на массовое восстановление справедливости. В таких случаях оценки выставляет история, а вовсе не современники, не говоря уже о семье. Все мы эгоистичны, и лично мне куда важнее, чтобы Гендель не забывал принимать свои капли, нежели знать, что он там начудит с хроноворотом. Эсти пошла по его стопам — что же, кому-то из моих дочерей это было на роду написано. Гендель — прекрасный отец, но он никогда бы не позволил сыновьям Шейлы... — Эбигейл не договорила и судорожно выдохнула. Потребовалось несколько минут, чтобы она справилась с собой и продолжила: — Как и все масштабные личности, Гендель часто невнимателен к деталям. Я не умею читать судьбы, как он, но знаю, что не вправе препятствовать твоей встрече с Асторией. Однажды моя дочь попросила меня: если кто-то обратится к ней за помощью, я должна открыть ему дорогу в Стоунхендж. Имела ли она в виду тебя или кого-то другого, не знаю. Знаю, что если Гендель поймет, что ты больше не в состоянии играть роль Астории, дни твоего пребывания в нашем доме сочтены. Слишком сложно будет объяснить твое присутствие Деборе и, тем более, Дафне. Она и так доставляет много проблем.

— Он меня убьет? — в отчаянии уточнила Миллисент. Спокойствие Эбигейл в тишине комнаты смотрелось зловеще.

— Что заставило тебя так думать, милая? — недоуменно пожала плечами миссис Гринграсс. — За кого ты нас принимаешь? Генделю пришлось бы подыскать новую актрису на эту роль, только и всего. Общество, которое он так жаждет изменить, совсем не готово пока что благосклонно принимать любые связи с таким местом, как Стоунхендж. Я думаю, мне хватит недели, чтобы как-то продумать твою поездку. А затем уже и исчезать можно.

Милли приподнялась.

— Я все-таки не понимаю...

— Милли, дорогая, если Гендель решит, что для нашего дела ты бесполезна, он никогда не позволит тебе обременять Асторию своими проблемами, — всплеснула руками Эбигейл. — А если ты покинешь этот дом, для меня станет весьма проблематично помогать тебе. Пока я могу лишь предугадывать реакцию своего мужа, мои руки развязаны, но открыто против него я никогда не пойду. И потом, разве тебе есть, где остановиться, если двери нашего дома закроются за твоей спиной?

— Мораг... — неуверенно протянула Миллисент, но Эбигейл лишь вздохнула.

— Мораг давно полагает, что ты покинула Британию. Посуди сама, все, что мы могли, это сообщить, что ты уехала к матери. Макдугаллы тебя не разыскивали. В доме Борджина царит запустение, да тебе бы там не обрадовались. Не у Анны Тикнесс же ты будешь просить помощи? Анне интересна Астория Гринграсс, если она поймет, что ты дурачила ее, даже я не берусь предугадать последствия.

— Министр — хороший человек, — предположила Миллисент. — Он бы понял...

— Министр? — нахмурилась Эбигейл. — Исполняющий обязанности министра, ты хочешь сказать? Кингсли Шелкболт? С какой стати он...

— Я имею в виду бывшего министра, — торопливо поправилась Миллисент. — Мистера Тикнесса.

Эбигейл помолчала.

— Вот даже как. Пий когда-то предлагал тебе помощь? Говорил, что ты можешь обратиться к нему в трудной ситуации? Вы были с ним дружны?

— Мистер Тикнесс всегда был добр ко мне, — Милли уже сожалела, что упомянула имя Министра. В этом вопросе с Эбигейл они говорили на разных языках — да женщина и привыкла судить всех по примеру своего мужа.

— Пий был добр к моей дочери Астории. Исключительно ради того, чтобы укрепить деловые контакты с моим мужем. Пий до ужаса боится по-настоящему оказаться в тюрьме, знаешь ли. Я не говорю об этом шутовском процессе, о котором не так давно трубили все газеты. Реальный Азкабан, охраняемый дементорами, смертная казнь — это совсем не так весело, милая. Что бы там не говорили о новых либеральных правителях, времена меняются, а пожизненное остается пожизненным. Шелкболт может изолировать дементоров, не найдя способа их уничтожить, а тому, кто придет после, взбредет в голову освободить их и пересмотреть старые приговоры. Так уже поступали и не раз. Пию выгодно держаться Генделя, а Генделю — Пия. Гениальность всегда должна быть оттенена расчетливым, холодным рассудком.

— А мистера Руквуда вы знаете? — воспользовалась Миллисент предлогом сменить тему.

— Случалось видеться с ним еще до ареста, — уклончиво ответила Эбигейл. — Удивилась, когда он примкнул к Темному Лорду. Август был старше других в этой компании и на голову выше. Он, как и многие, искал что-то свое. Что там говорить, иногда мне кажется, Генделя спасло только то, что он по натуре одиночка. Он мог бы возненавидеть магглов за смерть Шейлы. Это просто счастье, что Темный Лорд и сам оказался наполовину магглом. Гендель всегда считал, что маггловская кровь неизменно берет свое, и слишком высоко себя ценил, чтобы ему служить.

— Вы верите, что ему удастся добиться своего? — спросила Милли. — Астория однажды сказала, что вернется в Лондон, только когда он станет вторым Стоунхенджем.

Эбигейл отошла к окну, обхватил себя руками за плечи.

— Бабушка Эсти была жрицей. Мою дочь ждет великая судьба, если она справится с возложенной на нее ношей. Я не знаю, что должно произойти, чтобы она предпочла Лондон своей миссии. В любом случае, из-за ее каприза я не готова возвести на этот алтарь еще одну из своих дочерей. Ты должна понимать, Милли, что такие сообщества так просто не отпускают. Чтобы что-то забрать, нужно предложить взамен нечто равноценное. Впрочем, ты сама увидишь.

— И есть способ так просто проникнуть в самое защищенное в Англии колдовское поселение? — не поверила Миллисент. — Как можно попасть туда, не знаю куда? Сомневаюсь, что я смогу воспользоваться лодкой на вашем пруду, как Астория.

Эбигейл повернулась к ней, с неизменной блуждающей улыбкой.

— Дороги не куплены. Стоунхендж всегда открыт для тех, кто ищет ответы на свои вопросы. Нужно просто прийти.

Казалось, что с момента этого разговора минула целая вечность.

Сидеть на холодном железном заборчике, ограждающем декоративный пруд в парке, оказалось неудобным, но Миллисент не решалась пожаловаться, лишь меланхолично покачивая ногой в такт качелям. Ветер озорным мальчишкой носился по площадке, поднимая в воздух столпы пыли и опавших листьев, перебегал с зеленой лестницы на оранжевую и оставлял за собой неуловимый аромат сырой земли и осени. В выходные здесь обычно было полно детей, но сейчас закрепленный на козырьке дельфин в одиночестве наблюдал за вверенной ему вотчиной.

Внезапно Миллисент поперхнулась, словно от тяжелого удара под ребра. Крошечный мирок вокруг встряхнуло, будто протолкнув через узкую трубу, как при аппарации. Карусель замерла, пожалуй, чересчур резко, качели невозмутимо повисли на месте, отчаянно вцепившись в перекладину скрюченными железными пальцами. В воздухе неожиданно запахло горелой проводкой. Женщина в сером плаще приблизилась неслышно, словно тень, и Миллисент могла поклясться, за непродолжительное время их знакомства она еще ни разу не видела в руках Хеспер волшебной палочки.

— Действует на нервы, — раздраженно пояснила Хеспер, заворачиваясь в свой плащ. — Когда я вижу пустую карусель, мне всегда кажется, что на каждой чертовой игрушечной лошади скачет невидимая тварь с уродливой скалящейся мордой.

Милли неуверенно кивнула. Теперь, после комментария Хеспер все вокруг, и в самом деле, приняло зловещий облик.

В последнее время события разворачивались слишком быстро. Будто чертик из табакерки, выскочила эта сомнительная родственница леди Гринграсс-Гэмп, единственная, кто, по ее словам, мог помочь девушке добраться до Стоунхенджа втайне от судьи и вездесущей Анны. Сведения Винса оптимизма не прибавляли: дама эта не понаслышке была знакома с полным составом Визенгамота и в свое время чудом не угодила в Азкабан следом за прочими Упивающимися. Во время второй магической войны она себя никак не зарекомендовала — или же информация эта оставалась только между ней и Темным Лордом. Эсперанса Гэмп не отличалась ни приятным характером, ни сверхъестественной красотой, с двоюродной теткой ее роднили разве что глаза. Впрочем, если порой во взгляде Эбигейл проскальзывали теплые нотки материнской нежности, в Хеспер чувствовалась только пустота, как в небрежно зачарованном големе. Оживала она ненадолго, лишь когда чертила в воздухе свои невидимые руны, наследие давно позабытой магии.

— Что с вашей рукой? — вырвалось у Миллисент. Даже широкие рукава плаща не скрывали изуродованной кисти, на которой не хватало двух пальцев. — Откуда это?

Хеспер осклабилась.

— От великанов, разрази их гром. Такая плата, золото мое, полагается за красивые глаза, которые, к тому же, видят слишком много. Так ты собираешься до полудня тут просидеть? Теперь у нас есть маггловские деньги. Следуй за мной, да пошевеливайся!

Милли вскочила на ноги, приводя в порядок юбку. Всего в нескольких кварталах от этого места располагался надежный и приветливый особняк Гринграссов. Хотя покидала его девушка без тени сожаления, сейчас недобрые предчувствия того, что в этот дом она больше никогда не вернется, с остервенением сомкнули когти на ее сердце.

Винсент кружил рядом, но Милли его присутствие нисколько не успокаивало. Несколько раз Хеспер бросала подозрительно насмешливый взгляд в пустоту, и тогда Милли казалось, что она тоже чувствует призрака, пусть и не может пока объяснить его появления.

Сначала они переместились далеко за пределы города, на одно из тех безликих полей, среди которых, если верить легендам, некогда витали грациозные фэйри и прятали свои горшки с золотом беззаботные лепреконы. Около часа Хеспер кружила на одном месте, как ворон над добычей, вычерчивая в воздухе непонятные пасы и прислушиваясь к дыханию ветра. Милли придерживалась политики невмешательства: женщина недвусмысленно дала понять, что слишком хорошо знает свое дело, чтобы позволить хогвартским недоучкам в очередной раз подвести ее под Азкабан.

Из скупого рассказа Эбигейл Милли успела понять, что среди Гэмпов родством с этой одиозной личностью гордиться не принято. Выглядела Хеспер не намного моложе тетки, а черные брови с изломом и падающая на глаза густая челка и вовсе придавали ей сердитый вид. Дочери леди Гринграсс-Гэмп к родственнице относились с покровительственной снисходительностью, Дафна так вообще полагала, что мать должна сжечь за собой все мосты, вычеркнув из их жизни бывшую Упивающуюся смертью. По иронии судьбы, только Астории удалось найти с сестрой общий язык, и Эбигейл не раз приходилось выступать в качестве посредника в их многолетней переписке, в тех случаях, когда одного из адресатов судьба заносила в места столь отдаленные, что туда не долетали совы.

— Долго еще собираешься зевать по сторонам, принцесса? Ну, поворачивайся. Отсюда придется топать ножками.

— Мы пойдем пешком до самого Стоунхенджа?

У Хеспер имелись свои небольшие странности, отнюдь не делающие ее приятной попутчицей. Так, практически любые вопросы ее сердили, в чем Миллисент немедленно довелось убедиться.

— Лично ты можешь попытать счастья на Кингс-Кросс или совершить налет на близлежащую деревеньку и увести парочку лошадей. Я, как мечта полицейского, не рискну туда соваться со своей физиономией.

— У магглов Вы тоже вне закона? — нисколько не удивилась Миллисент. — Великолепно. Ладно, ножками так ножками.

Хеспер извлекла из мешковатой сумки металлическую флягу и жадно глотнула, не предложив напиться спутнице. Даже на расстоянии в зелье чувствовалась полынная горечь — та же, что сквозила в каждом жесте, каждом вздохе мисс Гэмп. Изобразив полную отвращения гримасу, Хеспер перебросила сумку через плечо и уверенно зашагала в сторону леса.

— Мы в четырех часах пути от одного симпатичного городка, — сообщила она. — Лет восемь назад там еще можно было поселиться приличному колдуну. Правда, мугродье плодится почище флоббер-червей, и если с магическим полем все будет плохо, придется искать другое место, чтобы сделать портключ. Не хочу светиться перед крысятником, боюсь, Кингсли до сих пор не простил мне два своих передних зуба, — ведьма довольно расхохоталась. — Веселая тогда выдалась ночка... Так чья ты дочь, я никак не могу вспомнить Булстроудов?

— Мою маму звали... зовут, — тут же поправилась Милли, — Ирма Крэбб. Она с моего рождения не живет в Англии.

Хеспер заинтересованно хмыкнула.

— А у тебя мордашка совсем не материнская. И где же носит этого остолопа, твоего папашу? Ирми с детства была без царя в башке, почему же он о тебе не позаботился?

— А почему великаны встретили Вас так негостеприимно? — Милли по праву сочла, что лучшая защита — это нападение. Откровенничать с Хеспер совершенно не входило в ее планы, как бы полезна та ни была.

Хеспер снова рассмеялась.

— Поглядела бы я на тебя, золото мое, после трехнедельной тряски по полосе препятствий, которую только извращенный разум может именовать дорогой, в обществе Рябого Уолли и Тони, ни одного тебе самого затрапезного постоялого двора по дороге, ни душа, ни сортира, ни свежего белья, вместо еды — поганые маггловские отбросы. Повсюду варварский каркающий язык, грязь... Прибавь к этому полуторачасовое карабканье по горной гряде, ночевку на голой земле, подобно последнему волколаку, дамблдоровских шпионов на хвосте и двух дружков с неофициальным поручением сбросить меня в ближайшую пропасть и выставить все за несчастный случай. Согласись, убедительности и харизмы такие эскапады не прибавляют. Да и великаны далеко не такие душки, какими их рисуют на открытках к Самайну. Простите, к Хэллоуину, вечно забываю, что теперь модно все копировать за мерзким мугродьем.

Миллисент широко раскрыла глаза. В речи Хеспер простонародные фразочки были забавно перемешаны с высокопарными оборотами, вероятно, привитыми традиционным гэмповским воспитанием. Ношеная-переношеная, сшитая из разномастных кусочков ткани юбка была скроена по старомодному фасону и, хоть и не могла конкурировать с дорогими туалетами Эбигейл, все же имела с ними неуловимое сходство. Облик Хеспер навевал грусть: чем-то она была похожа на Оливию, и Милли вдруг некстати подумалось о том, что и сама она, чего доброго, со временем может превратиться в такую же вечную скиталицу, славящуюся подозрительными связями и не внушающим доверия прошлым.

— Никогда ниоткуда не исчезай, красавица, — продолжала говорить Хеспер, отшвыривая со своего пути высохшие шишки. — За свое держись зубами, а уж коли исчезаешь, не вздумай возвращаться. Даже если ты была для них центром вселенной, уже через год никто не ждет тебя обратно. А иногда забывают и того быстрей. Ничего не вернут, ни за что не будут благодарны, всех собак на тебя повесят. Скажи спасибо, если цела останешься.

— С Вами так случилось? — изумилась Милли. — После тюрьмы?

Хеспер неприязненно скривилась.

— А ты считаешь, милорд собирал вокруг себя сплошь идиотов, мечтающих утащить за собой на Авалон побольше мугродья? Я вернулась слишком поздно. Все места уже были заняты. Мне приготовили самую нехлопотную роль: красиво сдохнуть. Ну и заодно послужить общему делу — какую-нибудь размазню вроде Люца нет резона посылать к великанам. В таком деле требуется твердая рука. Главным образом, для того, чтобы вытаскивать Тони из придорожных таверн.

Под симпатичным городком Хеспер подразумевала промышленную зону с дымящими трубами и заброшенными складами. В таких местах, согласно сказкам старухи-карги, в изобилии плодились дементоры и мороки, а волшебники если и выходили из своих скрюченных домиков, то лишь для того, чтобы обновить защитные чары. Попутчица Милли не придумала ничего лучшего, кроме как улечься прямо на грязную мостовую, прильнув щекой к запыленному камню, и сосредоточенно хмуриться, словно сами черти давали ей подсказки из преисподней.

— Могло быть и хуже, — Хеспер спокойно очистила плащ заклинанием, поднимаясь на ноги. — Мы можем колдовать здесь, местечко, видать, не совсем пропащее. С тебя обед, встречаемся тут же через полчаса.

— Вы бросаете меня одну? — возмутилась Миллисент. — Я же совсем не знаю города.

— Продуктовую лавку тебе каждый фонарь укажет, — Хеспер снова приложилась к своей фляге, и устало потянулась. — Хочешь вызволять меня из полицейского участка — дело хозяйское, но старикан этому точно не порадуется.

Под стариканом, надо понимать, подразумевался судья Гринграсс.

Прежде, чем Милли добралась до ближайшего супермаркета, она успела возненавидеть весь белый свет и отчаянно пожалеть, что Эсперанса Гэмп несколько лет назад не свалилась в одну из пропастей или расщелин пресловутой горной гряды. Гигантам ничего не стоило бы избавить Милли от нынешних мучений — достаточно было просто наступить на эту отвратительную женщину и превратить ее в воспоминание. Винс же, похоже, наслаждался сменой декораций и не имел ничего против долгих поисков магазина под накрапывающим дождем.

— Она же настоящая психопатка, — жаловалась Милли кузену. — Совершенно свихнулась на своем милорде. Подумать только, в то время как эта мегера разгуливает на свободе, Министра держали в Азкабане по надуманным обвинениям!

— Не думай, что Хесп вместо этого вручили путевку на пятизвездочный курорт, — отчего-то сердито возразил Винсент. — Не так уж она ужасна. Они с Алекто Кэрроу были большими приятельницами, еще со школы. Есть между ними что-то общее. Расспроси лучше, чем Хесп занималась после первой войны. Уверяю тебя, при встрече с дементорами ей вовсе не переговоры с великанами вспоминаются.

— Что бы там ни было, — упрямо мотнула головой Милли. — Ты видел, как она колдует? Почему-то мне кажется, она может преспокойно убить, а Министерство и в ус не дует! И никто ничего не докажет.

Призрак закатил глаза, напустив на себя столь нелюбимый Миллисент осведомленный вид.

— Милли, дорогая, я, конечно, понимаю, что древние руны — последний предмет, который мог бы вызвать твой интерес в Хогвартсе, но даже тебе должно быть известно, что нужно очень постараться, чтобы убить кого-то рунической магией.

— Но это не исключено.

— Так же, как не исключено, что следующий разряд молнии ударит тебе прямо в голову, — раздраженно прошипел Винс. — Включи мозги, Милли, Хеспер из тех людей, что если решат убить, то скорее задушат во сне подушкой. Она даже палочку не носит.

— В последнее время мне везет на сумасшедших, — посетовала Миллисент. — Сначала судья, потом сестра Анны, полоумная потрошительница птиц, теперь эта Гэмп. О чем только Астория могла переписываться с ней не один год? О том, как Тони напился в очередном кабаке? Это ведь она о Долохове, верно? А Рябой Уолли кто такой?

— Макнейр, — Винс не скрывал злобного веселья. — Отец почти не пересекался с Хесп, в первый раз она исчезла за пару лет до падения Лорда, а как вернулась — сразу была послана решать вопрос с гигантами. Если Долохову и было поручено незаметно от нее избавиться, он не слишком старался. Отец говорил, Хесп ему даже нравилась. В те редкие минуты, когда она еще понимала, что говорит и делает. А потом она снова исчезла, во время захвата Министерства. Как сквозь землю провалилась. Многие ее, наверно, мертвой считают, вот она и не хочет высовываться. Интересно, чем она магглам успела насолить?

— Винс, не сомневайся, — мрачно подытожила Миллисент, — для этого ей достаточно просто вести себя естественно.

Принесенный Милли обед выглядел не слишком презентабельно, но выделенных Хеспер денег хватило лишь на самую незамысловатую пищу. После роскошных трапез, сервируемых в доме Гринграссов, Миллисент с откровенной брезгливостью наблюдала за тем, как ее попутчица извлекает из недр бездонной сумки видавший виды походный котелок и разводит костер при помощи обыкновенного огнива.

— Вы собираетесь варить суп? — недоверчиво переспросила Милли. Хеспер широко зевнула.

— Нет, я собираюсь варить тебя. От тебя все равно нет никакой пользы. Я бы даже помойному псу не предложила того дерьма, что ты притащила. Вот и доверяй тебе после этого деньги.

— Можно сделать сэндвичи, — растерялась Милли. — А чипсы взять с собой в дорогу. Вдруг снова придется идти пешком.

— Придется, за это не волнуйся, — пообещала Хеспер. — На приличную томатную похлебку, конечно, не хватит, — оценивающе взглянула она на несколько несчастных помидоров в пакете. — Посмотрим, что найдется у меня...

С этими словами она высыпала на землю целый ворох пахучих пакетиков с неизвестного происхождения травами. Миллисент узнала мяту и любимую Хеспер полынь, а женщина, тем временем, уже добавляла щепотки специй в закипающую воду. Видимо, в магической посуде еда готовилась значительно быстрее.

— У Вас, наверно, по зельеварению было отлично, — пошутила Миллисент. — Я никогда не пробовала готовить еду. Все делала няня, а в Хогвартсе — домовики. И у Гринграссов Эбигейл... или снова домовики.

— Ну и дуры вы две вместе с Эбигейл, — веско заявила Хеспер. — Я в своей жизни еще не встречала более подлых тварей, чем эти ваши домовики. Плодятся, как кролики, потом сходят с ума и дохнут. Хорошо, если до этого не успевают нагадить. Вон, если бы Люца в свое время такая крыса не подставила, не прыгал бы сейчас перед стариканом, как пуделек на задних лапках... Да ты же тогда еще мелкая была, не помнишь.

Миллисент покосилась на кузена. Винсент довольно ухмылялся, похоже, отлично понимая, что имеет в виду Хеспер.

Томатная похлебка оказалась вполне сносной, хоть и несравнимой с изысканными блюдами Эбигейл. На большее в походных условиях и рассчитывать не стоило. Пакет с чипсами Миллисент спрятала в небольшую сумку Астории, которую прихватила с собой из дома судьи. Судя по логотипу внутри, сумка была жутко дорогой и годилась скорее для посещения пляжей фешенебельных курортов, но во все остальные с трудом поместилась бы даже расческа, а магией расширения пространства Милли, увы, не владела.

— Хеспер, вы ведь не сидели в Азкабане, — вспомнила Миллисент давешний разговор с Винсом. — Почему тогда Вы так не любите судью Гринграсса?

Хеспер недоуменно изогнула бровь.

— Тебе-то что за дело?

— Ну, до сих пор Вы производили впечатление женщины, очень трезво смотрящей на жизнь... — начала было Милли, и осеклась, заметив, как демонстративно Хеспер достала свою фляжку и потрясла ей в воздухе.

— Отродясь на жизнь трезво не смотрела, — Хеспер сделала глоток и обиженно надула губы. — Иначе очень уж она у меня несправедливая получается. А старикан — тот еще поганец. Он нас всех переживет и на наших похоронах станцует. На моих — так точно. И все они в том крысятнике хороши.

— Вы знали маму, — помолчав, заметила Милли. — Как давно Вы видели ее в последний раз?

— Еще в девяносто третьем, — ответила Хеспер. — Чуть копыта тогда не откинула ее милостью. Эта чертова кукушка ведь не от мира сего, газет не читает, за жизнью в Англии не следит. Я тогда жила в Аргентине, подальше от вашего кавардака. Авроры все как осатанели, искали Сириуса Блэка. Только мне все это было ни к чему. Меня ведь еще при Крауче попросту вышвырнули из страны за отсутствием доказательств и под проклятием на памяти. Пожизненное изгнание, каково?

— Они не смогли доказать Вашу службу Темному Лорду? — удивилась Милли. — А как же метка? Простите, — поспешно извинилась она, припомнив, как болезненно реагировали на любое упоминание о метке многие из оправданных подельников дяди.

— А метку мне милорд не ставил, — невозмутимо пожала плечами Хеспер. — Рожей не вышла. Он со мной на связь другими способами выходил. Женщинам он вообще не доверял. Только Алекто и Белла и удостоились, уж не знаю, за какие особые заслуги. Сама подумай, бабы болтливые, эмоциональные, сплетницы, продадут за милую душу, а вот вам, господа авроры, и вещественное доказательство. Метку уже тогда пытались изучать, выйти через нее на милорда. Он, конечно, тоже был не дурак. Тот, кто слишком много болтал, даже под Веритасерумом, в конечном итоге, не жил долго. Но те, кто вероятнее других мог попасться, метку не получали. По крайней мере, в первую войну. А дальше милорду уже было недосуг...

— А как же Вам удалось преодолеть проклятие изгнания? — нахмурилась Миллисент. Никогда раньше она не слышала о таком.

Хеспер внезапно рассердилась.

— Ты, кажется, про мамашу свою бестолковую спрашивала, — отрезала она. — Как, как... Это же кровная магия. Накладывал проклятие лично Крауч. Сначала он сам сдох, и чары ослабли, а потом дементор поцеловал его сынка. Тело без души недолго протянуло. Колдовство пропало, как только Барти Крауч-младший умер. Я тут же отправилась разыскивать милорда. Ох, и проверяли меня... Тогда-то мы и встретились с великанами...

— А что мама? — Милли отвела сочувственный взгляд, подозревая, что Хеспер бы этого точно не оценила.

— У проклятий на памяти есть мерзопакостный побочный эффект. Мне было запрещено поддерживать любые отношения с прежними знакомцами. Изгнание есть изгнание, ничего не попишешь. Ирми, конечно, этого не знала и попыталась вломиться в мой дом в Буэнос-Айресе. Надеюсь, она не сильно обиделась на более, чем прохладный прием. Я ведь даже объяснить ей ничего не могла, не помнила, кто она такая.

Миллисент не могла избавиться от сомнений — слишком много несоответствий замечала она в гладком рассказе Хеспер.

— Подождите, а как же переписка с Асторией, о которой рассказывала Эбигейл? — вспомнила вдруг она. — Значит, кто она такая, Вы помнили?

Хеспер снисходительно улыбнулась.

— Я и не рассчитывала, что ты поймешь. Астории уже тогда была известна такая магия, глубину которой твой ничтожный умишко и осознать не в состоянии.

Котелок Хеспер был заколдован, как и все ее вещи. Стоило последней порции похлебки перекочевать в их желудки, как он засиял чистотой, словно после первоклассных чар. Только сейчас Милли ощутила, насколько она устала и замерзла. Сонно наблюдая за тем, как Хеспер гремит посудой, раскладывая ее по отсекам сумки, Миллисент вдруг заметила такое, от чего весь сон, как рукой сняло.

На левой руке Хеспер носила точно такое же кольцо, как и Анна Тикнесс. Невозможно было не узнать грубый осколок бирюзы, в котором мастер небрежно выбил отверстие для пальца.

— Красивый перстень, — Милли надеялась, что голос не выдает ее неожиданного волнения. Глаза Винсента хищно вспыхнули, когда он перевел взгляд на Хеспер.

— Эсти и Дебби он тоже нравится, — Хеспер наклонилась вбок, разминая мышцы. — А эти туаты, их старшие сестры, наоборот, считают жуткой безвкусицей. Дафна, небось, ничего не носит, кроме сапфиров и бриллиантов.

Миллисент не могла допустить того, чтобы разговор перешел на Дафну.

— И сокол на нем красивый. Похоже на герб.

Хеспер подобрала с земли камешек, начертила на нем ногтем невидимую руну и задумчиво подбросила его в руке.

— Это и есть герб. Знак Талиесина.

— Талиесина? — изумилась Милли. — Кольцо настолько древнее?

Хеспер мрачно усмехнулась.

— Все-таки ты дура. Таких колец хоть отбавляй в Ноктюрн аллее. Так же, как печатей Слизерина, браслетов Морганы и посохов Мерлина. Кстати, это не сокол, а орел. Талиесин был большим мудрецом и самым знаменитым анимагом. В одном из своих писем он даже говорил, что если человек возобладает над своей природой и сможет превратиться в птицу, границы между мирами для него стираются.

Странно, Миллисент помнила, что где-то уже слышала нечто подобное. Точно, в одном из кошмаров, преследовавших ее в доме судьи. Отчего-то Милли казалось, что и тогда легенды о волшебнике Талиесине ей нашептывал хрипловатый голос Хеспер.

Голову привычно сдавило, как всегда, когда Милли слишком долго не принимала оборотное зелье. Доктор Дервент предупреждал о подобном эффекте. Дальше будет только хуже. Воздух вокруг стал вдруг очень густым, и Милли, как наяву, увидела юного мага, скрывающегося от разгневанной им злой ведьмы, у которой он украл волшебное зелье, дарующее мудрость. Талиесин становится кроликом, а ведьма набрасывается на него голодным псом. Талиесин рыбой уходит на дно, но за ним спешит коварная выдра. Талиесин опрометью взмывает в небеса, но не видит солнца за раскинувшимися крыльями огромного ястреба.

— Разве в птицу так сложно превращаться?

— А что, ты умеешь? — Хеспер усмехнулась. — Я даже и не припомню анимагов-птиц в двадцатом веке, тем более, хищников. Маги-то все повыродились. Посуди сама. Сколько человеку нужно в себе сломать, чтобы взлететь?

Миллисент грустно смотрит на парящего рядом Винсента. Пожалуй, ему полет стоил дороже, чем всем анимагам мира, вместе взятым. Намного дороже, нежели Талиесину.

Хеспер молча протягивает ей руку с камнем. Мгновение спустя городок погружается в свое таинственное безмолвие, и ничто уже не свидетельствует о скромной трапезе двух ведьм, исчезнувших в неизвестности.

Следующим перевалочным пунктом Хеспер избрала высокий скалистый мыс, выдающийся далеко в море. Миллисент представления не имела о том, какую пищу можно раздобыть среди этого нагромождения камней. На что ее спутница, не преминув отпустить парочку язвительных замечаний о полной нежизнеспособности современных ведьм, извлекла из недр сумки охотничий нож и исчезла в тумане. Завывания ветра, ледяная изморось, серое небо, неестественно близкое, будто на экваторе, паучьи лапки наполовину высохшего дерева — казалось, стоит пройтись немного вдоль берега, и из сизого марева навстречу выплывет проклятый стоунхенджской колдуньей Азкабан или даже беспокойный дух самой волшебницы, закутанной в полуистлевший саван.

— Как думаешь, она вернется? — Миллисент с сомнением посмотрела на кузена и спрятала ладони в рукавах мантии. — С нее станется бросить меня на съедение оборотням. Или кому похуже. Помнишь, Филч говорил, что в Запретном лесу водятся существа пострашнее оборотней? Он же не гигантских пауков имел в виду...

Винсент рассмеялся своим шелестящим смехом.

— Ты молодец, что спросила Хесп про кольцо. Я ведь его не заметил поначалу.

Милли устало пожала плечами.

— Странно. Такой огромный камень даже слепой разглядит. А ты с Хеспер глаз не сводил всю дорогу.

— На кольце чары, это же очевидно, — рассердился Винсент. — Для меня они рассеялись, только когда я смог взглянуть на Хесп твоими глазами. Кстати говоря, любопытно, почему именно на тебя эта магия не действует.

— Не похоже на простое совпадение, — задумалась Милли. — Сначала птица, которую Астория принесла в магазин Борджина. Потом кольцо Анны. Теперь Хеспер. Что может объединять трех таких непохожих друг на друга женщин? — она ахнула, — Да ведь еще и Миззи Борджин! Гадание на криках птиц! Винс, подумай, какие птицы обычно пронзительно кричат? Вряд ли Миззи использовала домашних кур.

— Уйми свое воображение, Милли, — скептически усмехнулся Винсент. — Или тебе после Гринграсса всюду мерещатся заговоры? Орел Талиесина — символ, как легендарная диадема Рэйвенкло. Воплощение торжества чистого интеллекта над природой и материей. Миззи Борджин с ее третьим глазом явно не вписывается в такую компанию.

Милли покачала головой. Так уж сложилось, что аргументы Винса в последнее время звучали для нее все менее убедительно. Она приучила себя не искать объяснений происходящим вокруг странностям в феномене временной петли, но не могло ли так случиться, что даже сейчас она, ведомая иллюзией свободного выбора, всего лишь послушно следует правилам игры, достоверно известным одной Эсти? Милли попыталась вспомнить их первую встречу в лавке Борджина. Астория, такая красивая и сосредоточенная, спешит избавиться от птицы на ветру. Борджин и Министр перешучиваются, из их слов становится известно, что Эсти достался простенький бутафорский артефакт. Для чего же он предназначался? Милли раздосадованно всплеснула руками: в то время она была так занята наблюдениями за Пенелопой Кристалл, что упускала из виду множество немаловажных деталей. Тысячу раз прав был Винсент, упрекая ее в нерасторопности. Билли Борджин и его темномагическая лавочка хранили много тайн, а Милли бездарно распорядилась предоставленной ей возможностью коснуться хотя бы некоторых из них.

Воспоминания о Борджине снова привели к Миззи и ее покойному супругу. Почему Миллисент не расспросила подробнее Эбигейл о том, от чего погиб Чарльз? Восемь лет назад Миллисент поступила на первый курс, а год спустя за прилавком стоял уже Биллиус — Драко летом не упускал ни единой возможности похвастаться тем, что отец брал его с собой на Ноктюрн аллею. Девушка невольно улыбнулась: Министр недурно устроился, уже тогда наверняка зная от трусоватого родственничка, какие сделки совершаются на сомнительной улочке и кем.

— Все строишь воздушные замки? — Хеспер вернулась, таща в руке свежевыловленную и наполовину выпотрошенную рыбу. — Просить тебя помочь с обедом бессмысленно, я так понимаю?

— Вы ее сами поймали? — округлила глаза Миллисент, с трудом представляя Хеспер, бросающуюся в море с ножом наперевес. Ведьма фыркнула в ответ.

— А как же. Расплела косу и соорудила рыболовецкую сеть. Остальной улов оставила на берегу, не дотащила. Нам ведь нельзя колдовать в этой глуши. После ланча пойдем в северном направлении.

— Я серьезно, — нахмурилась Милли. К счастью, она уже научилась распознавать сарказм в словах Хеспер.

Женщина невозмутимо принялась чистить рыбу, сверкая своим невозможным кольцом.

— Банальная кража, мое золото, на что же я еще сгожусь? Тут неподалеку есть домик рыболова. Я подумала, он не будет в обиде на умирающих от голода ведьм, ограбивших его на одну форель.

— Где мы сейчас находимся? — Миллисент успела запутаться в их перемещениях. — Далеко еще идти до Стоунхенджа?

— А Моргана разберет, — благодушно отмахнулась Хеспер, ловко удалив из рыбины скелет. — Ты разве видишь у меня в руках карту? Считай, что мы заблудились.

— Но как же мы можем путешествовать, не зная маршрута? — опешила Милли. — Мы же не до бесконечности намерены скитаться по Англии, куда кривая выведет!

Хеспер странно посмотрела на девушку.

— Знаешь, такие закоренелые материалистки, как ты, редко добираются до места назначения. Стоунхендж — это не ужесточенная версия Хогсмида, коли хочешь знать. И если ты ожидаешь, что я выведу тебя к воротам с контрольно-пропускным пунктом и министерским бюрократом на входе, вынуждена тебя разочаровать. Стоунхенджские маги не продержались бы столько столетий, если бы не научились хорошо защищать и прятать свой мир, до которого не в силах теперь добраться даже Невыразимцы. Это не мы ищем Стоунхендж, скорее он ищет нас. И если он сочтет тебя недостойной, ты не войдешь.

Хеспер разом подобралась, заговорив почти как Эбигейл. Не осталось ни наигранной простоты, ни нарочитой дерзости, словно шутить на поднятую тему женщина не смела.

— Почему он пропускает Вас? — прищурилась Милли. — Вы ведь явно не потомственная друидка и не будущая жрица, как Эсти. Ваша магия отличается от общепринятой, но она не представляет собой ничего недостижимого. А Анна Тикнесс бьется над разгадкой уже много лет, но при всех возможностях Отдела Тайн не смогла узнать даже имена жрецов.

— Анна Тикнесс — дура, — брезгливо скривила губу Хеспер. — Говорят, она гоголем ходила по Министерству, бравируя заслугами своего подлого муженька. Во время битвы за Хогвартс кто-то из местных ветрогонов превратил его в морского ежа. Хоть бы он и оставался им до скончания веков, эту особу давно пора прищучить.

Щеки Миллисент вспыхнули от возмущения. Поутихшая было, неприязнь к Хеспер запылала с новой силой.

— Анна неприятна сама по себе, но Министр никогда не имел отношения к ее интригам, — запротестовала она. — Он ведь друг судьи Гринграсса.

Миллисент мысленно прокляла болтливый язык и с усилием заставила себя замолчать. Ни к чему предоставлять Хеспер пищу для ненужных размышлений. Слишком уж она бывает сообразительна.

— Так ведь и Анна — друг судьи Гринграсса, — в тон ей ответила Хеспер. — Все одна шайка. У Пия выражение лица отпетого проходимца. Я всегда считала, что он пытается водить милорда за нос, — она прыснула со смеху, видимо, наглядно представив себе картину. — Пий даже у Малфоев впервые засветился всего за несколько недель до атаки на Министерство, и то прикрываясь легендой об Империусе Яксли. Строил из себя добропорядочного гражданина. Я говорила, что раз уж человек женился на такой стерве, как Анна, ему точно нельзя доверять. Хватило ведь ей духу отправить к праотцам родную сестрицу...

— Что? — Милли недоуменно закашлялась. — К каким праотцам? Миззи ведь жива, я сама ее видела!

— Ар-те-ми-зи-я, — с очевидными затруднениями выговорила Хеспер, издевательски скалясь. — О, с этой девочкой Анна не расстанется, даже если придется заавадить всю ее родню со стороны мужа. Слишком уж большую выгоду могут принести ее дар и ее магазин. Что, по-твоему, дало Пию шанс расправить плечи? Да и старикан был только рад распрощаться с Чарли, этим назойливым, любопытным занудой, как раньше — с бедняжкой Селеной, которая слишком близко подошла к тайнам семьи Гринграссов.

— Селена? — Милли медленно произнесла ее имя, словно пробуя на вкус. — Селена... Она была еще одной сестрой Анны?

— Старшей сестрой, — подтвердила Хеспер. — Очень сильной, талантливой ведьмой. Большой чудачкой, как это часто бывает. Возможно, муж ее и поверил, что эксперименты в трансфигурации непременно ведут к смерти, да если бы и не так, никто не воспринимает его каждодневный бред всерьез. Селена занималась изучением анимагии не один год, она была готова к превращению. Просто она мешала вашему обожаемому Министру и его Анне. Все элементарно. А у нее ведь был ребенок... Анна о нем и не подумала, конечно. Интересно, что стало с бедной девочкой...

Очередной переход дался Миллисент непросто. В одном из послевоенных интервью, опубликованных в специальном выпуске «Ежедневного пророка», Рональд Уизли раскрывал некоторые подробности их с Поттером таинственного отсутствия на седьмом курсе. Хотя Милли так толком и не поняла, какую цель гриффиндорцы преследовали, тупо бродя по лесу и аппарируя с места на место, одно ей запомнилось точно: утомительность и монотонность этих путешествий, наделявшие даже словесные их описания усыпляющей силой. Их с Хеспер не преследовали егеря, хотя ведьма периодически воровато оглядывалась или резко бросалась в сторону, за деревья, потянув за собой Миллисент, над ними не висела смертельная угроза — Аделаида, должно быть, и думать забыла о племяннице, сосредоточившись на мужнином наследстве, магический мир не предъявлял им ровным счетом никаких требований. Милли могла воспринимать происходящее, как внеплановую прогулку, приятное разнообразие — вот только в последнее время ее буквально мутило от перемен.

— Как думаете, мистер Гринграсс уже обнаружил наше исчезновение? — пришло вдруг ей в голову. — А если он попытается нас вернуть?

Хеспер закатила глаза.

— И как он это сделает? Пустит по твоему следу цепных псов? Эбигейл вряд ли любезно поведала старикану обо мне, иначе какой смысл в ее просьбе. А Миллисент Булстроуд никто знать не знает. Зачем она судье, когда у него решающий процесс по делу Малфоев на носу?

Миллисент согласно кивнула. Гринграсс нечасто говорил о работе в ее присутствии, но Эбигейл в эти дни все чаще задерживала на муже обеспокоенный взгляд. Дата слушаний приближалась, а судья все ждал некоего доказательства, способного, по его убеждению, повернуть ход дела. Должно быть, вычитал о нем в своей хрустальной сфере. Хотела бы Милли знать, не было ли использование артефакта нарушением профессиональной этики или чем-то подобным.

От шерстяного одеяла у Миллисент чесалась шея, и нестерпимо хотелось чихать. Хеспер не слишком доверяла гостиницам маленьких городков, называя их владельцев сплетниками и прохиндеями. К счастью, ночевать под открытым небом ведьмам довелось лишь однажды, когда Хеспер так и не удовлетворилась показателями магического поля глухой деревушки, известной ей по ее богатому приключениями прошлому. Милли долго не могла сомкнуть глаз, ежеминутно подскакивая и судорожно вглядываясь в непроглядную тьму. Лес полнился странными звуками. Стрелка на наручных часах давно переползла за полночь.

Должно быть, сон все-таки подкрался к девушке — другой возможности в одночасье перенестись в незнакомую комнату она не видела. Сквозь легкий тюль даже небо просматривалось зеленоватым. Пейзаж за окном был вполне узнаваем — озеро, за ним покрытая густым лесом горная цепь. Если подойти чуть ближе, можно рассмотреть хижину с завивающимся над крышей сизым дымом. Все окна в Хогвартсе были зачарованы одинаковым образом — даже жители подземелий могли любоваться тем видом, что открывался с Астрономической башни.

— Все еще не вижу причин не сообщить о Вас немедленно представителям аврората, — по выражению лица Снейпа легко читалось его истинное отношение к тем, к чьему авторитету он взывал. — Останавливает меня лишь желание понять, кроется ли дело в вашем фантастическом невезении или же фантастической глупости.

— Еще один шанс нескоро представится, сэр, — Милли из сна, за которой настоящая Милли наблюдала, словно со стороны, развела руками. — Ворота школы теперь все больше закрыты, а в Хогсмиде очень некстати установили комендантский час. В другой день меня бы могли заметить.

— Вас, кажется, не слишком смущает тот факт, что Вы все же были замечены, причем не только мной, но и леди Грин, — вкрадчиво проговорил Снейп. — Поскольку леди Грин находится в Хогвартсе с официальной проверкой, полагаю, будет справедливо именно ей предоставить право решать вашу судьбу, мисс Булстроуд. С моей точки зрения, Кребб должен узнать о поведении своей подопечной, как можно скорее.

— Да бросьте, Северус, — ответила настоящая Милли ставшим уже таким привычным голосом Астории Гринграсс. — Вы не хотите привлекать Кребба так же, как не хочу этого я. Мисс Булстроуд прибыла в Хогвартс вместе со мной, и я вынуждена просить Вас об одолжении. Для девочки будет безопаснее остаться в замке. Разумеется, инкогнито.

— Что? — Милли из сна задохнулась от возмущения. — Нет! Эсти, мы так не договаривались! Я нужна тебе там!

— Если ты мне понадобишься, я знаю, где тебя найти, — Астория растянула губы в ласковой улыбке. — Северус, так мы договоримся? Я бы не хотела, чтобы другие студенты или преподаватели знали о присутствии мисс Булстроуд. Я знаю, Вы умеете хранить секреты.

— Секреты от Темного Лорда? — озадаченный директор пристально посмотрел на Асторию. — В устах Эстер Грин это равносильно Апокалипсису.

— От кого-то я слышала, что Хогвартс даже надежнее Гринготтса, — ответила Астория. — Я знаю, что зеркало, которое так несправедливо досталось Дамблдору, по-прежнему спрятано в подземельях замка. Я не только привезла Вам Миллисент, Северус, у меня есть вещь, которая не должна попасть не в те руки. Я берегла ее с самой ночи переворота в Министерстве. Думаю, мы с Вами заинтересованы в одном исходе войны.

Милли с отчаявшимся видом наблюдала за тем, как Снейп направляет на Асторию волшебную палочку.

— Вы знаете, как проверить. Что я, лгу? — мягко добавила ведьма.

— Легиллименс!

Миллисент зажмурилась.

— Перестань дергаться, возишься, как нюхлер, — прошипела сквозь сон Хеспер. — Следующий, кто меня разбудит, получит Ступефай, чтоб вас всех черти утащили.

Хеспер так и не воплотила в жизнь свои угрозы, хотя тревоги у Милли не поубавилось. А через ночь она уже с благодарностью обнимала подушку в дешевом гостиничном номере и радовалась возможности спать на нормальной кровати, пусть та и скрипела всеми своими пружинами, стоило повернуться на другой бок.

Коль скоро свыкнуться с постоянным ощущением голода, холода и дискомфорта Миллисент не удавалось, преследовавшие ее боли день ото дня становились все сильнее, а на горизонте не виднелось и намека на Стоунхендж, девушка старалась переключить свое внимание на наблюдение за своей немногочисленной свитой. И если мисс Гэмп, казалось, уже не могла преподнести ей никаких сюрпризов, поведение Винса выглядело откровенно странным.

При жизни Винсент Кребб славился своей невозмутимостью, граничащей с тупостью. Милли не могла припомнить буквально ни одного случая, когда кузен терял бы над собой контроль. Единственным исключением, пожалуй, был седьмой курс, на который она не попала, и необдуманно примененное заклинание, стоившее юноше жизни. Даже влача жалкое существование духа, Винс ни на минуту не расставался со своей маской, тщательно взвешивая каждое слово и будто уравновешивая эмоциональную Милли. Теперь же каждая минута их путешествия, казалась, причиняет ему невыразимое беспокойство. Как бы ни хотела Миллисент списывать происходящее на зрительный обман, призрак словно истончался, бледнел, растворялся в атмосфере по мере приближения к их цели.

Миллисент не решалась задавать кузену вопросы и уж точно не могла посоветоваться со своей спутницей. Да, Хеспер порой в задумчивости рассматривала витающего поблизости Винса, но с таким же успехом она могла выглядывать следы постороннего присутствия у кромки леса или любоваться вьющимся дымком на той стороне деревушки. Не исключено, что мощное магическое поле Стоунхенджа попросту создавало помехи для такой хрупкой субстанции, каковой теперь являлся Винс. Ведь никто не рассказывал Милли о том, обитают ли в Стоунхендже привидения.

— Мы в пути уже неделю, я считала, — раздраженно заметила Миллисент, умывая лицо холодной родниковой водой. — Вы так ненавидите магглов, Хеспер, но, похоже, Вам нравится жить так, как живут они. Даже хуже, чем они: наверняка маггл за такое время успел бы уже совершить кругосветное путешествие на этих своих... крылатых машинах.

— Неужели? — Хеспер тихо рассмеялась. — Вот только жаль, что в Стоунхендж самолеты не летают. И ни один поезд не отвезет тебя в город, который нельзя найти.

— На что он похож? — Миллисент упрямо вскинула голову. — Нет, Вы расскажите. Я хочу быть уверена, что Вы понимаете, куда Вы меня ведете.

При других обстоятельствах улыбка Хеспер бы ее напугала, слишком уж она не шла этой неприятной женщине.

— Убеждаться в этом, мое золото, тебе следовало много, много раньше. Но я бы на твоем месте не сильно волновалась. Ты и без меня знаешь, что дойдешь. Иначе тебя бы здесь не было.

Миллисент поежилась, как от порыва холодного ветра.

— Зачем мама искала Вас в Аргентине?

Хеспер немного удивилась.

— Понятия не имею. Ирми всегда была вольной птичкой, а я толком и не поговорила с ней из-за проклятия на памяти.

— Вы врете, — спокойно возразила Миллисент. — Если мама никогда не была Вашей близкой подругой, с чего вдруг спустя столько лет ей разыскивать Вас на другом краю земли? Если ее ничего не связывало с Англией... — голос, помимо воли, начинал дрожать, и девушка не закончила свою мысль.

Хеспер несколько раз обмотала шарф вокруг шеи, и могло показаться, что она не расслышала обвинений Милли. Глупо было рассчитывать на ответ.

И все же, ведьма заговорила.

— Я понимаю, ты обижена на мать, Миллисент. И мой совет не судить о людях, не разобравшись, не вызовет ничего, кроме твоего раздражения, но это единственное, что я могу сейчас сказать.

— Вы что, договорились с Оливией? — выпалила Милли и осеклась. Нечто в глазах Хеспер насторожило ее. — Вы ведь знаете Оливию, — медленно проговорила она.

— Я встречала не одну женщину с таким именем, — хладнокровно ответила Хеспер. — Всех не упомнишь.

— Оливия предсказала мне, что я пойду искать Эсти, — соображала Милли. — И с Эсти она когда-то разговаривала, как со старой знакомой... Почему же я не подумала раньше... И тот сон... И Вы тоже знаете Эсти... Хеспер, скажите, — догадка была молниеносной, — мама ведь никуда не исчезала! Все эти годы... Она прекрасно знает Гринграссов. Она знает Асторию и то, что я сейчас здесь, она тоже знает. — Милли с силой вцепилась в плечи Хеспер. — Где она? Не смейте мне лгать, признайтесь, Вам ведь известно, где мама!

Глаза Хеспер опасно блеснули, и Милли отшвырнуло от нее. Девушка задохнулась, больно ударившись позвоночником о дерево.

— Не смей на меня орать, маленькая негодяйка, — выплюнула Хеспер. — Я действительно не знаю, где сейчас Ирма Кребб. А если бы и знала, сказала бы тебе лишь в самом крайнем случае.

— Скажите только, — прошептала из последних сил Миллисент. — Мы же с ней встретимся? Скоро встретимся?

— Бедная девочка, — ведьма вздохнула. — Мерлин — свидетель, я только хотела убедиться, что ты к этому готова.

Действительно ли Хеспер смотрела на нее с сожалением, или это тень так неудачно падала на ее лицо, придавая ему несвойственное выражение?

— Скажите.

Хеспер выбросила вперед руку, очертив в воздухе золотистый контур руны. Милли следила за ней, как завороженная.

Сознание медленно угасало. Хеспер нараспев читала длинное мелодичное заклинание, а перед глазами девушки мелькали красно-коричневые и оранжевые блики. Где-то вдалеке раздавались еще голоса Астории, Винса, Оливии и почему-то Риты Скитер. А потом наступила тишина.

Миллисент резко раскрыла глаза, почувствовав сильный удар головой о землю. Зашипев от боли, она хотела было схватиться за ушибленное место, но вдруг замерла с протянутой рукой, недоверчиво оглядываясь по сторонам.

Вокруг был все тот же непроходимый лес. Хеспер и ее вещей, разумеется, и след простыл. А Винс неподвижно замер у края поляны, прямо перед темной фигурой в терракотовом плаще с глубоким капюшоном.

Асторию Милли узнает каким-то шестым чувством, еще прежде, чем та откидывает с лица капюшон; все так естественно и предсказуемо, будто бы сценарий этой игры был уже многократно прочитан ею и без особых усилий воспроизводился по памяти. На Астории обычная мантия, практически неотличимая от новинок из коллекции мадам Малкин, правда, платье под ним немного более закрытое и старомодное, нежели привыкли носить лондонские модницы. Астория заметно повзрослела, хотя читается это скорее по глазам, нежели по чертам лица; она все так же красива и невозмутима, и, конечно, явно не удивлена присутствию Винса, будто бы Стоунхендж каждый день принимал духов, сотворенных магией полуразрушенного замка.

— Хеспер здесь нет, — растерянно произнесла Миллисент вместо приветствия и приняла руку Астории, помогающей ей подняться. — А где же дольмены?

Астория рассмеялась, и вдруг Миллисент стало по-настоящему страшно. Было в голосе юной мисс Гринграсс нечто несвойственное ему ранее, чуждое, будто звучал он из глубины колодца.

— Ты удостоилась чести перейти на другую сторону, и все, что тебя интересует, это дольмены? Если ты пришла, чтобы провести ритуал, ты их увидишь, это я могу гарантировать.

— Ты ждала меня здесь, — констатировала Миллисент. — Ты знала, что я приду. Эбигейл передала тебе?

— Мама? — удивленно склонила голову набок Астория. — Мы давно не виделись. По крайней мере, для нее прошло несколько месяцев. Разве я не говорила тебе, что не получаю писем? Для почтовых сов меня больше не существует, да им и не преодолеть грани, возведенной ши, даже магически выведенным породам.

Милли снова вспомнила о Хеспер и заклятии, под которым та провела много лет. Интересно, если Эсти сдержит данное слово и вернется в изменившуюся до неузнаваемости Англию, будет ли она говорить о близких и друзьях с такой же небрежностью, отдающей горечью, как и леди Гэмп, — ведь за прошедшие годы они должны будут стать для нее совершенно посторонними людьми?

— Я думала, мир ши существует только в сказках, — вслух Милли сказала совсем другое. — Это место ведь не может быть Авалоном?

— Авалон ты увидишь, когда умрешь, — меланхолично пообещала Астория. — Самый ничтожный уголок во вселенной имеет другую сторону, это намного выше и древнее магии. Ши не покажутся тебе, ведь ты не жрица и никогда не сможешь ею стать. Хеспер, к примеру, не дозволено даже гулять по этому лесу, хотя она и одна из проводниц. Связь между мирами не может быть разрушена, иначе магия навсегда покинет ваши земли, и мы останемся единственными и последними ее хранителями.

Миллисент вдруг заметила, что под неспешный рассказ Астории уходила в лес все дальше. Винсент не отставал от нее ни на шаг; во владениях ши он, коренастый и широкоскулый, больше походил на полтергейста.

— Я не знала, где тебя искать наверняка, — заключила Астория. — Но незапланированных гостей почувствовать довольно таки просто. Если бы ты не поспешила, Хеспер не понадобилась бы магия, чтобы переправить тебя к нам. Надеюсь, она быстро оправится.

— Это было опасно? — насторожилась Милли. — Она ведь могла все мне объяснить! Мы несколько дней бесцельно бродили по лесу. Хеспер слишком многое недоговаривала. Эсти, столько всего произошло! Судья рассказал мне о путешествиях во времени... эти знаки у меня на руке... и кольца у Анны Тикнесс и у самой Хеспер! Твоя сестра собирается обручиться с Драко Малфоем. Анна... она хочет уничтожить Стоунхендж. И еще, — она помедлила, — моя мама... ты единственная, кто знает правду, я чувствовала, что обязана найти тебя.

— Почему?

Простой вопрос Астории поставил Милли в тупик.

— Почему что?

— Почему ты решила, что я стану помогать тебе в чем бы то ни было? — пожала плечами Астория. — Наш договор был предельно ясен. Ты живешь в доме Гринграссов под моим именем, пока это отвечает интересам отца. Он рассчитывается с тобой по итогам сделки. В условия не входило мое участие в поисках твоей матери.

Среди редких деревьев клубился сизый туман, и Миллисент вдруг почувствовала, что она тонет в этом пластилиновом облаке, что воздух, которым дышат ши, непригоден для ее легких, и что высшие силы, некогда задумавшие появление на свет дочери Ирмы Крэбб и неизвестного мага по фамилии Булстроуд, сотворили ее заведомо несочетаемой со всем, к чему имели отношение Гринграссы. Сейчас Астория холодно ухмыльнется и исчезнет, а эта вселенная выплюнет ее вон, как бутылка шампанского под давлением выталкивает пробку вместе с пеной и искрящимися брызгами. И тогда ей совершенно некуда будет пойти.

— В записке, что ты передала мне в магазине мистера Борджина было сказано, чтобы я не верила твоему отцу, — вспомнила она о своем последнем аргументе. — И если он только и делал, что постоянно лгал мне, одна ты можешь помочь распутать этот клубок. Я больше не могу пить оборотное зелье, не могу жить под опекой призрака и не знать, куда меня приведет завтрашний день. Эсти, я прошу тебя.

— О какой записке ты толкуешь? — приподняла бровь Астория, и бездна разверзлась под ногами Миллисент. — С какой стати мне приходить к Борджину? Я всю жизнь его терпеть не могла.

— Ты приглашала меня на встречу, — растерянно пробормотала Милли. — Это было еще до ареста Пенелопы. Принесла мистеру Борджину птицу на ветру... подарок на день рождения. Какой-то следящий артефакт, как я поняла. Ну ты ведь не могла забыть?

— Не могла, — серьезно покачала головой Астория, — потому что меня, увы, там не было, — она хмыкнула. — Впервые я увидела тебя дома, когда отец представил нас друг другу. Что же, видно, это все проделки временной петли. Да и подарочек на день рождения — очередная сказка, никто мне артефактов не дарил, тем более таких, от которых я пожелала бы избавиться. За объяснениями тебе бы следовало обращаться к судье. Я не провидица и не могу знать будущего.

— Зато я могу, — тихо проговорила Милли. — И в этом будущем карга Оливия — твоя хорошая приятельница, а твоя бабушка, леди Грин, — доверенное лицо Темного Лорда, которая поможет мне вернуться в Хогвартс. Понятия, правда, не имею, зачем. Догадываюсь, что все это как-то связано с отделом тайн и с временной петлей, о которой ты вспомнила.

Кажется, их дорога сквозь лес заканчивалась: вдалеке вырисовывались очертание невысокого здания и горной полосы у линии горизонта. Милли поняла, чего больше всего не хватает ей на этой стороне, — слепящего, обжигающего, живительного солнечного света.

— Незнание извиняет тебя, — возможно, это в темном лесу Астория выглядела такой болезненно бледной, — но леди Эстер Грин много лет, как мертва. И поскольку некромантия не входит в число моих талантов, да и попросту противоречит идее баланса между мирами, придется поведать тебе, кто еще использовал это имя. В свое оправдание скажу, что тогда эта мысль показалась мне хорошей шуткой. И хорошим алиби.

— Ты? — изумилась Миллисент. — Ты называлась именем своей бабушки в прошлом?

— И в прошлом куда более отдаленном, чем ты можешь себе представить, — довольно улыбнулась Астория. — Эсти меня называть придумал папа, я всегда считала, что так он сокращает имя, данное мне при рождении. Много позднее выяснилось, что он всего лишь помнил случай, когда его мать находилась в двух местах одновременно. Так что его неприязнь к Геллерту Гринделвальду была совершенно искренней и оправданной. Это было частью моего обучения и моего испытания.

Миллисент автоматически провела по руке девушки.

— Так что, полагаю, — весело заключила Астория, — настоящей Эстер Грин никогда не существовало в окружении Волдеморта. Не вздрагивай, это всего лишь вымышленное имя, к тому же, не имеющее здесь ни малейшего значения. Только человек может представлять угрозу.

— Разве Темный Лорд не был человеком? — с опаской проговорила Миллисент. Еще несколько часов назад она скорее откусила бы собственный язык, нежели задала вслух подобный вопрос.

Астория весело сверкнула глазами.

— Если я еще не растеряла представлений о жизни вне Стоунхенджа, такому... деятелю твое определение показалось бы в высшей степени бестактным. А если верить твоим видениям, очень скоро я смогу лично проверить эту гипотезу. Думаю, он был человеком. Когда-то точно был. Но сейчас это не должно тебя волновать.

Миллисент резко остановилась, когда перед ней выросли тяжелые бронзовые ворота, но Астория лишь безразлично махнула рукой, проходя сквозь изгородь, как сквозь наведенную иллюзию. Девушка осторожно последовала за ней, ожидая предсказуемого холодного прикосновения металлических прутьев, но несколько шагов спустя перед ней уже развернулась усыпанная белым гравием дорожка. Мысль о том, что в мире ши она не более, чем бесплотный призрак, в котором едва теплится жизнь, не прибавила ей оптимизма.

— Почему здесь совсем нет людей? — потерянно спросила она. — Ты ведь не единственная жрица. Кто-то встречал тебя по эту сторону.

— А ты ожидала делегацию, составленную из местных жителей, жаждущих поделиться своими секретами? — не удержалась от ехидства Астория. — Хороший гость не интересуется грязным бельем хозяев дома. К тебе и без того отнеслись достаточно любезно, позволив остаться. Последний наш гость из мира людей провел здесь не более двадцати минут, беседуя со своим наставником, а после благополучно вернулся домой приводить в порядок незавершенные дела.

Миллисент благоразумно решила проигнорировать замечание спутницы.

— Какой красивый дом, — вместо этого заметила она. — Чем-то напоминает ваш, только возле вашего не было леса.

— Этот особняк — ровесник нашему, да и строили их одни и те же мастера, — улыбнулась Астория. — Драко Малфой никогда не приглашал тебя в гости? Я помню, Дафне как-то летом присылали портключ.

— Это же не может быть дом Драко Малфоя? — захлопала глазами Милли. — То есть... я хотела сказать... Как это возможно?

— Ты так невнимательна, — посетовала Астория. — Я ведь уже говорила, у всего на свете имеется другая сторона. Нам повезло, что до ближайшей достаточно материальной проекции не пришлось обойти половину Британии, — наткнувшись на абсолютно пустой взгляд Милли, она вздохнула и пояснила: — Грань между мирами особенно тонка вблизи могущественных артефактов или зданий, потребляющих магическую энергию. Взять, например, Хогвартс или любое древнее поместье или замок. Хеспер могла бы перевести тебя прямо у нас дома, на озере, но тогда не получилось бы сохранить твое путешествие в тайне от отца. Хотя я уже и не уверена в степени его осведомленности...

Милли согласно кивала, почти не прислушиваясь к словам Астории: мэнор завораживал своей зловещей внушительностью и мрачной роскошью. По огромной гостиной с полыхающим камином и каменным полом, усыпанным битым хрусталем, гуляло эхо, вместо множества поколений Малфоев из золоченых рам на Милли смотрели черные провалы, а брошенный на спинку кресла шелковый шарф с пятнами засохшей крови вновь наполнил девушку таким животным ужасом, что она резко повернулась к своей провожатой, боясь, что та оставит ее одну в этом страшном доме. Астория сидела в кресле, обхватив плечи руками, и размышляла о чем-то с невеселой улыбкой на лице. Милли некстати подумалось, что атмосфера этого особняка подходила младшей дочери судьи Гринграсса куда больше, чем надменной и жестокой Дафне.

— Забавно, что мы оказались рядом именно с Малфой-мэнором, — сказала она, только чтобы нарушить тишину. — Суд над Малфоями должен был состояться сегодня. Возможно, мистер Малфой сюда никогда больше не вернется. Твой отец рассчитывал добиться пожизненного заключения. Интересно, там кто-нибудь чувствует, что мы сейчас здесь?

Астория вздрогнула, собираясь с мыслями, и, медленно поднявшись, прошлась по гостиной, проводя рукой по стенам и мебели. Остановившись возле окровавленного платка, она с кривоватой ухмылкой вдруг завязала его узлом.

— Такие вещи всегда чувствуешь, Миллисент, — ответила она. — Древние ши это предвидели, когда связали два мира невидимыми узами. Каждый, хоть раз переступивший грань, намеренно или случайно, никогда не остается прежним. Это подтвердила бы тебе Пенелопа, если бы ты расспросила ее о встрече с василиском. Или Билли Борджин, заинтересуйся ты его Исчезательными шкафами. Драко Малфой ведь тоже своего рода специалист по этой части.

Миллисент вспомнила о настоятельных советах Винсента и поежилась.

— А кто был тем человеком, что приходил сюда встретиться с наставником?

— Гарри Поттер, — спокойно ответила Астория. — Это случилось во время битвы за Хогвартс. Едва ли он осознавал, где находится. Кроме того, он какое-то время действительно был мертв. Альбус очень хотел его увидеть.

— Альбус? — задохнулась от изумления Милли. — Директор Дамблдор? Он тоже здесь?

— Он был здесь, какое-то время, — мягко улыбнулась Астория. — Иногда якори, все еще связывающие нас с вашей повседневной суетой, недостаточно могущественны, чтобы превратить свободный дух в призрака, но они же не позволяют ему лететь дальше, в бесконечность. В некотором роде, эта встреча была нужнее Альбусу, чем Поттеру. Вот Волдеморт уже никогда не сможет продолжить свой путь.

— Он здесь? — ужаснулась Милли. — Темный Лорд тоже здесь?

— Он не в том состоянии, чтобы кому-то навредить, — успокоила ее Астория. — И ты не захочешь его увидеть, поверь мне.

Отчего-то Миллисент совсем не тянуло с ней поспорить.

— Ты, наверняка, голодна, — спохватилась Эсти. — Здесь несложно раздобыть обед, магия таких поместий обычно ориентирована на чрезвычайные случаи жизни без эльфов. Их, конечно, можно и позвать, большой сложности нет, но ни к чему тревожить грань без лишней надобности.

— Так вы получаете все из мира людей? Еда, одежда — это все извне? Здесь ничего не производят сами? Не могу поверить, что мир древних ши на поверку всего лишь паразитирует на магах и магглах!

— Мы много даем взамен, — нисколько не удивилась вопросам Астория. — Без ши не было бы вашей магии. Ты же не так глупа, чтобы верить объяснениям болванов из отдела тайн, вроде этой бездарности Тикнесс? Они так смешны в своих потугах найти рациональное объяснение тому, чем они отличаются от обычных людей. Пишут исследовательские работы о видоизмененных хромосомах, особом составе крови, биоэнергетических полях, переводят пергамент и чернила исключительно в угоду впитанным с младенчества неверным представлениям, противопоставляющим их магглам. Ты ведь уже слышала о том, что твои предки могли повелевать гоблинами? По правде сказать, это гоблины правили твоими предками. Для любого маггла эти создания — не более чем уродливые приматы, вырядившиеся в человеческое платье. Да и что касается магии... у каждого она своя. Знаешь, мой отец всегда говорил, что для настоящих непростительных вовсе не нужна волшебная палочка. Достаточно лишь искреннего желания причинить боль. Искреннего желания убить. Проклятия магглов намного тлетворнее, если те знают свои истинную силу.

— Об этом мне говорил Винс, — растерянно прошептала Миллисент. Астория кивнула.

— Ты имеешь в виду этот сгусток энергии у твоей головы? Знаешь, ты бы могла его отпустить, если бы захотела. Это не привидение, иначе я бы видела его так же ясно, как и ты. Впрочем, возможно, ты не хочешь, чтобы он уходил.

— Ты ошибаешься, — запротестовала Милли. — С Винсентом все намного сложнее. Пока что он не может уйти.

Астория снова странно улыбнулась.

— Что же, даже нынешнее состояние твоего кузена, не оставляющего тебя ни на минуту — достойная плата за те крохи, что нам дает ваш мир. Для существования ши необходим внешний источник, вы же в обмен получаете сказку, каждый свою. Сказать по правде, Миллисент, чистоты крови не существует. Не существует в том смысле, который вкладывал в него Волдеморт. Я, как и ты, выросла, свято веря в то, что магглы недостойны даже дышать пылью под нашими ногами, и это истинная правда, вот только объяснение кроется в воспитании, в психологии, в каких угодно общественных теориях, но только не в магии. Ты когда-нибудь задумывалась, почему волшебники еще не исчезли с лица земли, как бы их не истребляли? Почему в совершенно обычных семьях вдруг рождаются дети, для которых волшебная палочка — не бесполезный кусок дерева, а могущественная сила? Магия сама выбирает своих носителей, это цена ее существования и воплощения во внешнем мире, а кровь здесь не играет никакой роли. Почти никакой.

Милли завороженно кивала, не замечая даже, что на стоящем перед ней низком столике сами собой возникли блюда с ароматными кушаньями. Астория едва слышно вздохнула и взяла с тарелки булочку.

— Я могла бы рассказывать о ши часами, но время не ждет. Ты пока что ни на дюйм не приблизилась к цели своего путешествия, и не смогла даже объяснить ее мне. Весь этот вздор, что ты несла о своей матери, Анне Тикнесс и каких-то кольцах порядочно меня запутал. Я хочу, чтобы ты рассказала мне все, с самого начала, включая наши встречи и разговоры. Никогда не знаешь, кто на самом деле стоит перед тобой в данный момент, даже если узнаешь его лицо. Люди слишком быстро меняются.

— Цель моего путешествия — хроноворот, — убежденно заявила Миллисент. — Я должна вернуться в прошлое, как минимум, в 1996 год, и ты, если опираться на мои сны, тоже.

— Ши не нужны хроновороты, чтобы путешествовать во времени, — улыбка Астории немного померкла. — Я в этих целях использовала ритуал. И если ты имеешь в виду именно такой случай... — она нахмурилась.

— Винсент мне рассказывал, что эта птица, которую ты принесла... вернее, принесешь в магазин Борджина, — символ большой мудрости, — веско заявила Милли. — Я знаю, что ты обязательно придумаешь, что делать дальше. А моя история будет долгой...

Подол платья Мэнди Брокльхерст отделан бутафорскими цветками, имеющими вид георгинов и запах белых лилий, тяжелые фижмы украшены россыпью мелких жемчужин, за высоким гофрированным воротником не видно шеи, и Милли никогда в жизни не приходилось видеть свадебного наряда более впечатляющего и чудного. В подружке невесты, как в саван кутающейся в огромный кусок голубого кружева, Мораг сразу не узнать, и это дает Милли преимущество в несколько секунд, чтобы оценить изобретательность и целеустремленность судьи Гринграсса: в том, что жених — последний холостой его отпрыск, у девушки нет никаких сомнений. А потом Мораг заразительно смеется и поворачивается к зеркалу, и Милли механически отмечает про себя, что та стала еще больше похожа на мать. Вероятно даже, когда-то Рут Макдугалл точно так же оправляла оборки на свадебном платье леди Гринграсс-Гэмп и подмигивала своему отражению.

— Малышка Дебора, — изрекла Мэнди, подкрасив губы и похлопав ими, чтобы распределить блеск, — чудо как хороша. Приятно, что такое очарование понесет наши кольца. Это добрый знак.

— И стоила всех этих слез привилегия подать невесте букет? — снисходительно рассмеялась Мораг. — Паркинсоны, должно быть, на седьмом небе от счастья. Такой удачный исход для семьи.

— Я, признаться, недолго думала, что Пэнси уже не выплывет, — фыркнула Мэнди. — Дафна ее особенно невзлюбила. И тут такой поворот. Судья все просчитал, предложив ее младшей сестренке такую важную роль на моей свадьбе. Это более сильный ход, чем заключить публичный мирный договор. Теперь их репутация полностью восстановлена, и они никогда не забудут, кому этим обязаны.

— Только не говори, что это была не твоя идея, — закатила глаза Мораг. — Уж меня ты можешь не обманывать. Пэнси тебе всегда нравилась, в отличие от остальных слизеринок.

— Ну, Пэнси единственная была заметной, — пожала плечами невеста. — А Малфой ее никогда не заслуживал. И видит Мерлин, меня никогда не прельщала мрачная перспектива с ним породниться.

— Но счастливая женщина может позволить себе немного благотворительности, — заключила Мораг и расхохоталась в полный голос. Ее смех так и продолжал звучать в ушах Милли, когда она медленно открыла глаза и мрачно уставилась на темно-зеленый балдахин над своей головой. Исландское поместье Крэббов было обставлено со спартанской простотой, и много лет подряд она просыпалась скорее от пристального взгляда холодного утра, чем от неразборчивых видений. Завидовать рэйвенкловкам уже не оставалось сил. И что за глупец придумал идиотский стереотип о том, что это выпускницы ее факультета всегда падают на лапы?

Астории в гостиной видно не было, равно как и завтрака, поэтому Милли не оставалось ничего, кроме как слоняться из угла в угол, не в силах придумать себе занятия. Мир, в котором ей довелось оказаться, жил по собственным законам. Огонь в камине обжигал, но не оставлял следов на коже, от старых гобеленов, изображающих пустые интерьеры и города без людей, пахло лавандой и известью, — запах казался смутно знакомым, но Милли уже не могла припомнить, где еще его встречала. На кончике пера еще не просохли чернила: значит, Астория была здесь совсем недавно и писала в толстой тетради в кожаной обложке. Поддавшись смутному порыву, Милли пролистала ее страницы и ухмыльнулась: если дневники также можно назвать ненаписанными книгами, становится ясно, как именно девушка связывается с отцом. Едва удержавшись от озорного желания написать судье исчерпывающе характеризующее его послание, Милли отложила тетрадь и переместилась в кресло у окна.

Мальчик держался так, словно в его пребывании в Малфой-мэноре не было ничего особенного. Миллисент даже не сразу заметила его, погруженная в свои воспоминания. Винсент со вчерашнего дня не проронил ни слова, да и излишни были любые разговоры, нарушающие благословенную тишину. Впрочем, белокурого ребенка в кое-как застегнутой мантии эти негласные правила не интересовали. Опрометью ворвавшись в гостиную, он с диким грохотом умчался вверх по лестнице. А следом вошла улыбающаяся Астория.

— Что это было? — медленно проговорила Миллисент; слова давались с трудом, словно до этого она несколько дней провела в молчании. — Это ты его позвала?

Астория кивнула в сторону стола, к которому уже плыли пузатый чайник и столовые приборы.

— Вероятно, это был мой сын, — пояснила она. — Забавно, что он показался тебе, ты все же не кровная родственница. Неужели мне взбредет в голову позвать тебя на обряд наречения имени?

— Мы можем видеть дух ребенка, который еще не родился? — изумилась Милли. — Но ты ведь хотела стать жрицей. Ты и в самом деле думаешь воспитывать его здесь?

— Этот мир предстает перед нами в разных ипостасях, так что не торопись судить, — ответила Астория. — Моя бабушка тоже была жрицей, что не помешало папе появиться на свет. Род Гринграссов должен быть продолжен.

— Уж за это не вам переживать, — помимо воли улыбнулась Милли. — Твой отец и это предусмотрел. Не думаю, что род Гринграссов когда-либо рискует угаснуть.

— Мои братья и сестры — отдельные ветви рода, но поодиночке они слабы. Каждая жрица должна воспитать наследника в мире людей и преемницу в мире ши. Моя бабушка знала это, так же, как и ее бабушка, и много поколений наших женщин, начиная с Боудикки, королевы иценов. Тогда, даже если жрица умрет, останутся те, кто продолжит ее дело.

— А дочери твоих братьев и сестер не могут быть преемницами? Или для этого необходимо соблюдение определенных условий?

— Все предопределено еще до нашего рождения, — спокойно возразила Астория. — Секрет благополучия нашей семьи в том, что каждый из нас радуется доле, что ему предначертана и благодарен за нее. Так, я уже сейчас вознаграждена тем, что могу увидеть своего будущего сына и обучать его. Если я не приведу душу этого потрясающего ребенка в ваш мир, чего я стою, как жрица.

Миллисент задумчиво нахмурилась. Слишком уж подозрительно мальчик был похож на ее школьного приятеля.

— Значит, поэтому судья так противится отношениям между Дафной и Драко? И их давняя вражда с Малфоем-старшим тут не при чем?

Астория вздохнула.

— Боюсь, мой отец никогда не относился к той категории людей, чьи мотивы можно описать одним предложением. Отчасти ты права, Дафна всегда была более независимой и смелой, чем я и мои сестры. Она хотела занять мое место с тех самых пор, как только начала осознавать себя. Бабушку, помню, это очень огорчало, да и отца, по правде сказать. Я старалась никогда ей не возражать, чтобы не причинять еще больше боли. Нет никого опаснее несчастливой женщины, она способна на страшные вещи.

— Но ты ведь его не любишь? — скорее утвердительно проговорила Милли. — Я имею в виду Драко. Вы едва знакомы, и он действительно увлечен Дафной.

— Он увлечен возможностью избежать Азкабана, — отозвалась Астория. — За себя он не боится, скорее за Люциуса. А тому очень не по душе игры моего отца со временем. Да ты и сама уже разобралась.

— Но это ведь ничего не изменит, — не согласилась Милли. — Если для Драко ваш брак станет всего лишь удачной сделкой, несчастливой опасной женщиной окажешься именно ты.

— Похоже, я буду достаточно счастлива для того, чтобы сотворить Патронуса и вытащить его отца из Азкабана, как это выглядело в твоих снах, — усмехнулась Астория. — А значит, рано ставить крест на моем счастье. Этого мальчика, — она кивнула в сторону верхних этажей, — ждет великая судьба. Да и странно было бы ожидать чего-то иного, с его-то наследственностью. Я назову его Скорпиус Гиперион.

— Скорпиус Гиперион, — повторила Миллисент, неверяще качая головой. — Даже для старшего поколения то еще имечко.

— Говорят, когда мать выбирает имя для своего ребенка, в этот момент она сродни провидице, — пояснила Астория. — А уж если это сделано в присутствии настоящей провидицы...

— Я не провидица, — безнадежно махнула рукой Милли. — Я иногда напоминаю себе козу, привязанную к колышку, которая бродит вокруг и не может отойти дальше. А привязала меня к колышку собственная мать. Когда-то я не поехала искать ее, чтобы не привести к ней Аделаиду. Винс ясно дал понять, что тетка может нас убить ради наследства Крэббов. А теперь я уже и в этом сомневаюсь. Если мама имеет отношение к вашей семье, похоже, это Аделаиде нужно ее бояться.

— Я никогда не встречалась с твоей матерью в этом времени, — покачала головой Астория. — Думаю, искать ее тебе придется все же в прошлом. Так же, как и разгадку секрета колец. Я не знаю, как они оказались у таких разных женщин, каждая из которых так или иначе связана с тобой. И со мной. Видимо, мы из будущего хотели оставить для себя эту зацепку. Ритуал нужно провести сегодня, ни к чему тянуть.

— Так скоро? — от неожиданности закашлялась Миллисент. Астория устало отвела с лица прядь волос.

— Ни к чему тянуть. Мир ши не предназначен для отдыха. Каждый маг, оказавшийся здесь, платит большую цену своей силой, своими знаниями, своей душой. Если ты вовремя не уйдешь, приклеишься к этому миру и рано или поздно станешь одной из теней, что блуждают тут в великом множестве.

— А ты? — Милли взволнованно взглянула на девушку, которую впервые за долгие годы могла назвать своей подругой. — Почему с тобой этого не происходит?

Астория легко рассмеялась.

— Ну, я дочь судьи Гринграсса. Я умею отличать главное от второстепенного и знаю, чем можно пожертвовать. А теперь я должна тебя оставить. Через несколько часов мы переместимся в прошлое, чтобы узнать, чего хотели от нас наши отражения. Оставшееся время я хочу посвятить своему сыну. Да и тебе есть, с кем побеседовать.

Шаги Астории давно стихли на верхних этажах, а Миллисент все еще не могла решиться заговорить с кузеном. Молчаливое ожидание Винсента пугало, и слова прилипали к горлу, разъедая его до спазмов своей невыразимой горечью.

— Ты это предвидел, правда? — улыбка Милли больше походила на оскал. — Ты знал, что все, происходившее до сих пор, не имеет отношения к той мести, что ты ожидал от меня?

— Я никогда не желал тебе зла, — невпопад ответил Винс и уставился в окно. Точь-в-точь как в старые-добрые времена.

— А ведь грязнокровка Грейнджер увидела этот мир настолько раньше меня, — рассмеялась Милли, по мере того, как кусочки головоломки сами собой складывались в единую картинку. — И Пенелопа Кристалл тоже. Вот почему судья так хотел вытащить на свет божий их воспоминания! Анна Тикнесс мимо такой наживки не прошла бы, уж кому, как не ей, знать все о магии ши. С такой-то безумной сестричкой. И Грейнджер так просто от ее опеки не избавится. Ты знаешь, что ты гений, Винс?

— Я здесь не причем, — отвернулся кузен. — Это ты, Милли, всегда была большой умницей. Кровь, она знаешь ли, все же играет роль, Эсти зря преувеличивает. Это она от обиды. Не всегда удается радоваться тому, что давно решено и записано.

— Я ведь могу тебя спасти, — вдруг осенило Миллисент. — Твоего тела в Выручай-комнате найти так и не смогли! Кто знает, может быть, именно для этого Эсти переправила меня в Хогвартс! Винсент, только подумай, если ты останешься жив, нам не придется никому мстить, я останусь жить в доме тети и наша жизнь, наконец-то наладится!

— С временными петлями не шутят, Милли, — Винсент неодобрительно хмыкнул. — Цена может быть слишком велика. Да и для чего тебе меня спасать? Чтобы собственная мать отправила меня в Азкабан? Чтобы я узнал, что такое другая сторона только после поцелуя дементора? Делай то, что должна, Милли, и не бери на себя роль вершительницы судеб. Если ты сама погибнешь в Адском пламени, моя жертва окажется напрасной.

Милли вдруг порывисто поднялась и пнула ногой кофейный столик. Пустые чашки жалобно зазвенели.

— Кругом одни сплошные жертвы! Почему я постоянно должна слышать о жертвах? Твоя жертва, моя жертва, жертва Астории, жертва Эбигейл! Почему мы не можем просто жить, как это делают Брокльхерст или Макдугалл?

Винсент вернул Милли кривоватый оскал, зеркально отражающий ее собственный.

— Милли, необходимо узнать, что за вещь искал Руквуд в отделе тайн, и спрятать ее в Хогвартсе. Вам с Эсти уже это удалось, ты должна верить в свой успех.

Миллисент покачала головой. Конечно, он и не собирался отвечать на ее риторические вопросы.

— Ты так хочешь помешать судье? Или это еще пунктик в программе твоей мести?

Винсент раздраженно выдохнул.

— Миллисент, если хотя бы один раз в жизни ты возьмешь на себя труд задуматься, ты вспомнишь, как на первом курсе святой Поттер в очередной раз спас всех нас, не позволив философскому камню попасть не в те руки. Да об этой истории весь Хогвартс жужжал, пока по коридорам не начала ползать гигантская змеюка!

— Все, что я помню, так это как директор начислил Гриффиндору уйму баллов и они увели кубок школы у нас из-под носа, — надулась Миллисент. — И у половины нашего курса надолго пропала мотивация ко всякого рода конкурентной борьбе. Но только причем тут это?

— Камень из зеркала, — глаза Винса таинственно замерцали в полумраке комнаты, а Миллисент взволнованно замерла. Зеркало в подземельях замка, о котором Эстер Грин говорила Снейпу. Так значит, речь шла о подземельях, в которых некогда хранился философский камень. Оно все еще там. Спрятано в ожидании своего часа.

— Что это за зеркало, Винс? — ахнула она. — В чем его секрет?

— Это никому не известно, — развел кузен руками. — Слухи о зеркале ходили разные. Некоторые утверждали, что оно показывает будущее. А некоторые, что это портал в параллельные миры. Да ты не хуже меня должна помнить, какими слухами обрастали подвиги Поттера из года в год. Тебе придется найти это зеркало и самой с ним разобраться. Дамблдора спросить уже не получится.

— Винс, — голос Милли вдруг дрогнул, словно следующий вопрос стоил ей большого труда, — а что будет с тобой, когда все закончится? Ты пойдешь дальше, как Дамблдор?

Винсент не смотрел Милли в глаза, отвечая.

— А какой у меня остается выбор, сестренка.

Покашливание за спиной заставило Миллисент резко развернуться. Астория стояла перед ней, держа в руках небольшой круглый чемоданчик. Судя по выражению ее лица, разговор с сыном тоже дался ей непросто.

— Ты хотела увидеть дольмены, — отрешенно проговорила девушка. — Твоя мечта сбудется сегодня.

Мир вокруг больше не вызывал у Миллисент вопросов, скорее бесконечную усталость. Дорога была все такой же мрачной и безлюдной, и лишь изредка она ощущала невесомые бархатистые прикосновения, будто ветер раздувал непроницаемый занавес, отделяющий девушку от настоящего Стоунхенджа, и тот скользил по ее лицу. Неестественно прямая спина Астории придавала ей сходство с высохшим деревом, казалось, одно неверное движение, резкий взмах руки, и ведьма рассыпется в лунную пыль. От таких мыслей Милли становилось еще страшнее, и она старалась не оглядываться на Винсента, замыкающего их шествие, подобно невидимому стражу.

— Ты уже много раз проводила такой ритуал? — спросила Милли лишь затем, чтобы унять свое воображение.

— Трижды, — Астория так и не повернулась, зато прижала к груди чемоданчик, как будто боясь, что в любой момент его могут выхватить из ее руки невидимые щупальцы. — И каждый раз требовалась долгая и сложная подготовка.

— Почему же сейчас мы действуем без раздумий?

— Условия соблюдены, — Астория покачала головой. — Еще несколько лет назад меня бы испугало, что все складывается так просто.

— А теперь?

Дорога резко вильнула вправо, и Астория бросила пронзительный взгляд через плечо.

— Теперь я знаю, что правильно — это всегда просто. Сложно бывает, если только человек полагается на свой ум. Ум обычно подразумевает сложности.

Миллисент притворно нахмурилась. Астория все же отвратительно была похожа на своего отца. И точно так же говорила загадками.

Место проведения ритуала куда больше соответствовало традиционным представлениям магов и магглов о Стоунхендже. Огромная пустошь, окруженная идеально выточенными дольменами с жертвенником посередине. Огромное звездное небо, раскинувшее над ней свои крылья. Мерцающие вдали воды темного озера. Миллисент не задавалась вопросов, что находится на этом месте на другой стороне, в конце концов, она ведь никогда не бывала в Уилтшире, а над исландским поместьем крайне редко хлопали крылья сов с пригласительными письмами. Пожалуй, кроме Гойла, никто и никогда не хотел видеть Милли среди своих гостей. А ведь она с ним даже не попрощалась...

Астория бродила вокруг разномастных камней и что-то шептала себе под нос, вычерчивая светящиеся в лунном свете руны. По обочинам дороги тем же фантасмогорическим огнем горели бледно-голубые цветки, похожие на украшения на свадебном платье Мэнди. Впервые после расставания с Хеспер Милли вдруг подумала о Министре. Вот кто, должно быть, хорошо помнил леди Эстер Грин и, как всегда, лукавил, якобы не зная, что лучше всего подарить ей на день рождения. Разумеется, судья пригласит его на торжество. Анна тоже придет под руку с Пием, и Мэнди непременно будет заверять ее в своей дружбе и лояльности. А что скажет сын мистера Гринграсса, Милли не знала. Отчего-то ей не удавалось представить себе этого юношу. Зато невидимое присутствие в особняке Скорпиуса Гипериона она ощущала, даже находясь по ту сторону. И Миллисент совсем не удивилась бы, узнав, что судья тоже видит мальчика, которому предназначено было стать его зеркальным отражением.

Милли улыбалась и не чувствовала, что по ее лицу текут непрошенные слезы. Это все от усталости и от ветра.

— Милли, пора, — холодная рука коснулась ее плеча, и, торопливо вытерев лицо, Миллисент повернулась.

Астория с силой завела руку назад и ударила ее в грудь серебряным кинжалом.

От подушки Миллисент пахнет пылью и крахмалом. Снится ей беспросветная, парализующая ерунда.

Первым, что видит Милли, когда открывает глаза, становится испанская пиньятта — огромная раскрашенная лошадь из папье-маше, подвешенная к потолку. К копытам лошади привязаны пестрые бумажные кисти и птичьи перья. Милли хочется потянуться к забавной игрушке, и она с радостью осознает, что теперь может поднять руку. Милли чувствует себя настолько хорошо, что садится на кровати, и у нее почти не кружится голова.

Комната, в которой она очутилась, совсем не похожа на мрачный потусторонний Малфой-мэнор, способный свести с ума любого случайного гостя. Милли смотрит на игрушечную лошадь и замечает, что та ей улыбается. Переводит взгляд в сторону, и он тут же врезается в огромный ловец снов с ракушками и блестящими бусинами. На полу беспорядочно свалена мятая одежда, у двери — опрокинутая кадка со светло-зелеными зернышками. Среди нагромождения предметов на столе — колода замасленных гадальных карт с оборванными уголками, павлиньи перья, грязный котел со следами неудачного эксперимента времен самой феи Морганы и журналы со странными неподвижными картинками.

Добраться до окна оказывается не так просто, как ожидала Милли. Ноги болят, будто она пробежала не один километр в неудобной обуви. Милли приоткрывает форточку, и в комнату врывается теплый южный ветер, играя с занавесками и запутываясь в металлических волнах позолоченных трубочек на карнизе. Лошадь раскачивается на длинной цепочке, и внутри у нее что-то гремит и пересыпается. Милли интереснее наблюдать за лошадью, чем любоваться видом из окна. Глухая кирпичная стена соседнего дома выглядит скучно и слишком напоминает ее прошлую жизнь. Милли чувствует, будто родилась заново. И очень нескоро замечает, что рядом впервые за последние месяцы нет Винса.

— Никогда не понимала, как это Хеспер может жить в таком гадюшнике, — голос Астории звучит от двери, Миллисент с опаской поворачивается, и видит перед собой леди Эстер Грин. Что-то в девушке неуловимо изменилось: Милли чувствует себя жутковато, воочию увидав собственные ожившие сны-воспоминания.

— Это дом Хеспер? — спокойно интересуется она, — Разве Лорд не должен был отправить ее к великанам?

Астория одобрительно кивает.

— Так он и поступил, к вящему разочарованию Алекто. Понимаешь, она до смерти ненавидит Беллатрикс. Не знает, куда себя деть от скуки. А Лорд тут же избавляется от ее старой школьной подруги.

— Ты уже успела встретиться с Лордом? — надо было отдать должное предприимчивости Эсти. — Сколько же я пробыла без сознания? И почему я не умерла?

— Ты хотела умереть? — Астория откровенно развлекалась, ведя этот разговор.

Милли покачала головой.

— Я этого боялась.

— Недостаток смелости проистекает из недостатка знания, на которое можно опереться, — глаза Астории насмешливо блеснули. — Папа всегда так говорил.

Милли слабо улыбнулась.

— Я это помню. Так ты знала, что я не умру при ритуале?

— Твоя душа слишком ценная, чтобы растрачивать ее на пустяки, — усмехнулась Астория. — Вот твой кузен давно искал способ уйти с миром. Правосудие для него свершилось, когда ты отправилась в прошлое, чтобы замкнуть временную петлю, мне оставалось лишь немного помочь разорвать вашу связь. Правда, после битвы за Хогвартс нам еще предстоит убедить его дух в том, что для восстановления равновесия недостаточно просто убить Малфоя. Упрямство у Креббов, похоже, переходит по наследству...

— Кого же ты убивала раньше? — Миллисент поежилась, будто от холода. — Ты говорила, что трижды проводила этот ритуал.

— Магия ши не требует смерти, — немного удивилась Астория. — Я думала, ты поняла это, когда пришла ко мне. Отец, Анна и Хеспер столько твердили тебе о дальнейшей судьбе жертв поцелуя дементора... Конечно, я использовала их души, спасая тем самым от страшной участи быть навеки заключенными между мирами. Это одна из моих прямых обязанностей жрицы. В последний раз подошла душа твоего кузена.

— И ты расскажешь об этом Лорду, как и боялась Анна?

— Лорд все равно не сможет должным образом распорядиться своим знанием, — небрежно махнула рукой Эсти. — Ведь он, в свое время, выбрал именно магию смерти, а не магию жизни. А придавать большое значение словам Анны не стоит. Ввести ее в заблуждение оказалось проще простого. Достаточно было немного поколдовать в Азкабане твоей палочкой.

— Ты была в Азкабане? — Милли взволнованно опустилась на кровать. — Значит, Люциус Малфой...

— ... неделю как наслаждается обществом Лорда, — хихикнула Эсти. — Бедняга Олливандер выглядел так жалко, что мне совесть не позволила обременять его заказом на новую волшебную палочку. Она все равно мне практически не нужна.

В памяти Милли яркой вспышкой пронеслось давнишнее сновидение. Мрачная камера, серебристая фигура патронуса леди Грин и порядковый номер, выжженный на ее руке. Очевидно, Астория думала о том же.

— Гринделвальд умел делать это силой мысли, — призналась она, потирая запястье. — Знаешь, это было очень больно. Поэтому отец и не хотел так просто допускать его душу в мир ши, настояв на пожизненном заключении. Смерть стала бы слишком легким возмездием... Но без этих воспоминаний Люциус бы мне никогда не поверил и уж точно не согласился бы на сделку.

Миллисент нахмурилась. Разговоров о сделке она упорно не могла вспомнить.

— О чем это ты?

— О том, что каждый должен держать однажды данное слово, — Астория пристально смотрела на Миллисент, и от ее странного взгляда становилось не по себе. — А потому, осторожность, когда раздаешь обещания, уж точно не повредит.

— Я никому ничего не обещала, — медленно проговорила Милли. Слишком уж ей не нравились ее смутные догадки.

— Как же, — Эсти выглядела очень довольной. — Даже Винсенту? Ты удивишься, узнав, что артефакт, о котором мы говорили Снейпу, — еще одна часть этого обещания. И этого не предусмотрел даже мой всеведущий отец. Если только он намеренно не решил дать мне фору, — рассмеялась вдруг она.

Миллисент сидела на кровати, неподвижно глядя перед собой. Игрушечная лошадь вдруг перестала казаться дружелюбным созданием, скаля отточенные клыки, как заправский фестрал.

— Я познакомилась с Люциусом Малфоем еще во время своего первого путешествия во времени, — как ни в чем не бывало, рассказывала Астория. — Он знал и до сих пор знает меня, как леди Эстер Грин, мать Генделя Гринграсса. Мы ведь с ней так похожи... Бабушка, конечно, была в курсе моего маленького обмана, и, само собой, многому меня научила. Я уже тогда начинала постигать премудрость прорицательства и могла видеть дух своего нерожденного сына. Проблема состояла в том, что Люциус хотел заключить соглашение о помолвке на выгодных ему условиях, и я не была уверена, что могу их ему гарантировать. До встречи с тобой, ведь ты изменила куда больше, чем думаешь, моя дорогая Милли. В самых смелых мечтаниях я не могла представить себе, что прямая наследница Эммы Гринготтс окажется однокурсницей моей глупой старшей сестренки. И хотя Дафна не замечала никого, кроме собственного отражения в зеркале, она все-таки проговорилась о некоей Миллисент Буллстроуд, которую так опекает кузен и так презирают ее бестолковые слизеринские подружки. Я пыталась следить за тобой при помощи одной безделушки, которую потом послала тебе, как напоминание. Странно, что ты ее не вспомнила.

Милли непонимающе нахмурилась.

— Птица на ветру, — радостно сообщила Астория. — На нее наложены простенькие следящие чары. Сейчас их и не используют почти. Разве ты забыла свою работу в Инспекционной дружине? Вы так любили демонстрировать свою власть, порой это выглядело очень забавно. Однажды ты конфисковала эту птичку у Мэнди Брокльхерст. Чтобы птица действовала, достаточно недолго подержать ее в руках. Она запоминает человека через прикосновение. А потом птичка исчезла из твоих вещей, а ты, как видно, и думать о ней забыла. С тех пор я всегда могла тебя найти.

— Невероятно, — одними губами отозвалась Миллисент. Глупый школьный инцидент за несколько лет успел почти стереться из памяти.

— Мистер Кребб перестраховался, тут же забрав тебя из школы, и исполнение наших планов пришлось отложить на несколько лет, — продолжила Астория. — Исландское поместье находилось под Фиделиусом, даже Аделаида Кребб смогла туда добраться самостоятельно лишь после смерти хранителя тайны.

— Винсент много говорил о гоблинах. Вам было нужно что-то из моего наследства? Удивительно, что никто даже не удосужился рассказать мне о нем.

— Ирма тебя боялась, — ответила Астория. — Слишком много пришлось бы рассказывать, если уж начинать. А наследство твое пусть останется при тебе. Мы разве похожи на грабителей? Просто так уж вышло, что ты единственная в нашем окружении можешь приказывать некоторым гоблинам без права на размышление и, тем более, отказ. Ты знаешь суть моей магии. Для соблюдения баланса мне нужна душа. Душа гоблина.

— Значит, смерть гоблина Дарка не была случайностью, — догадалась Милли. — Что ты с ним сделала?

— Гоблины — низшие создания, хотя они готовы на любую подлость, лишь бы оспорить этот непреложный факт. Дарк, в отличие от своих менее удачливых собратьев, таки увидит Авалон. Все дело в Отделе Тайн, Милли. Артефакт, необходимый моему отцу и Руквуду, хранится там, и запечатан он гоблинской магией. Никто из нас не смог бы к нему прикоснуться, если бы ни душа гоблина, отданная добровольно. На эту мысль меня натолкнул твой рассказ о Пенелопе Кристалл. Я долго размышляла, что же заинтересовала моего отца в этой безобидной болтушке. И я ответила себе: как безопасно проникнуть в отдел тайн и вернуться обратно, если не при помощи девочки, равно связанной и с аврором Робертсом, и с Анной Тикнесс?

— То есть, ты вынудила... вынудишь Пенелопу предать их? — ахнула Милли. — А Фиделиус, под которым Пенелопа пряталась до самого ареста, тоже твоих рук дело?

Астория рассмеялась.

— Да нет, полагаю, что твоих. Ведь это ты смогла привести к ней авроров и сделать так, чтобы чары пали. Ни Борджин, ни Пий с этим справиться не смогли. Хотя Пию я бы не доверила ни одного серьезного дела. До сих пор не понимаю, как это Лорд решился посадить именно его в кресло министра. Неужели отец прав, и он в самом деле утратил ясность рассудка? Возвращаясь к нашей договоренности с Малфоем. Как я уже говорила, без соблюдения определенных условий, Люциус никогда не дал бы своего согласия на наш брак с Драко, благо, с моим отцом они в этом вопросе на удивление солидарны, а без выражения их доброй воли я не смогу посвятить наших потомков Стоунхенджу и продолжить великое дело моих предков. И тогда я решила использовать против Люциуса его же слабости. Задумка отца относительно Темного Лорда, которая так тебя напугала, не менее страшила и Люциуса. Я подумала, его немного успокоит тот факт, что руководить процессом будет не мой отец, а его внук. К сожалению, такая рокировка отодвигала реализацию наших планов еще не на один год, но ради достижения цели можно пожертвовать временем. После жизни в Стоунхендже перестаешь воспринимать время, как ценность, ведь там его и вовсе нет.

— И мистер Малфой согласился? — прошептала Миллисент. Услышанное не укладывалось у нее в голове: она и не подозревала наличие у Астории настолько извращенного ума.

— Когда ты заключенный Азкабана без имени и прав, а твоего единственного наследника в любой момент могут убить, соглашаешься и на худшие предложения, — пожала плечами Астория. — Он согласился. А артефакт, от греха подальше, мы решили спрятать в Стоунхендже. Для этого нам и понадобилось зеркало Еиналеж. Такие артефакты призваны служить проводниками между мирами. Я не стала бросать артефакт в Арку смерти в министерстве, слишком уж ненадежный она портал и наш хрупкий мирок иногда попросту пропускает. А Исчезательный шкаф Билли Борджин уничтожил по просьбе отца, как только Альбус Дамблдор погиб. Если бы Анна начала исследовать эту безделушку, непременно докопалась бы до истины, с ее-то настырностью. Да и от твоего Министра артефакт нужно было держать подальше, вот уж кто не упустит возможности передать его моему отцу. В этом свете обретает смысл второй захват Министерства, Лорд пока что не слишком доверяет мне и на ответственное задание пошлет только под присмотром Беллатрикс. А меня это вполне устраивает.

— Твой отец все это время говорил об уликах против Малфоев, ждал, что они появятся точно ко дню слушания. То есть накануне моего перемещения в мир ши, — вспоминала Миллисент. — Так он имел в виду этот гоблинский артефакт?

— Именно, — сверкнула глазами Астория. — Отец надеялся, что с нашим перемещением в прошлое артефакт можно будет использовать в настоящем. Он ведь не знал, что согласно нашей сделке с Люциусом извлечь этот старинный гоблинский хроноворот из зеркала сможет только наследник Малфоев и Гринграссов.

Что-то в этой головоломке не сходилось.

— Но почему ты уверена, что узнав правду, твой отец не одобрит помолвку Дафны и Драко? Ведь Дафна — такая же наследница Гринграссов, как и ты, более того, старшая сестра — она.

Астория недолго помолчала. Милли не могла избавиться от впечатления, что именно так выглядит заядлый игрок, на руках которого в одночасье оказались все выигрышные карты.

— Эсти? — как ни странно, вслух называть Асторией ее больше не получалось.

— Видишь ли, Милли, — девушка рассеянно посмотрела куда-то мимо Миллисент, — Дафна — не моя единокровная сестра. Точнее сказать, она сестра мне лишь по отцу. Я не дочь Эбигейл Гэмп.

Воцарилось недолгое молчание.

— Ты дочь Шейлы! — всплеснула руками Милли. — Так вот в чем дело! А я все не могла понять, с какой стати судье посвящать стоунхенджским магам именно тебя! Так ты, наверно, старшая дочь?

— Угадала, — без тени воодушевления произнесла Эсти. — Почетная привилегия урожденных Гринграссов. Я старшая дочь Шейлы Гринграсс, причем единственная ее дочь. Отец никогда не хотел этого афишировать, нами и так Отдел Тайн интересуется чересчур. У отца и у Люциуса просто не остается выбора, если, конечно, они не откажутся от идеи перевернуть мир в свою пользу и без войны.

Миллисент больше волновало другое.

— Эсти, скажи, сколько же тебе тогда лет?

— Как я ненавижу этот вопрос, — Эсти расплылась в добродушной улыбке. — Неприятно, знаешь ли, растолковывать всем и каждому, что внешность бывает обманчива. Мама до последнего дня выглядела намного моложе своих лет. На твоем месте, я бы больше думала о своем возрасте. Тебе ведь не вечно будет восемнадцать.

— Сейчас ты говоришь, как тетя Аделаида, перед тем, как вышвырнуть меня на улицу, — хмыкнула Миллисент. — Знаешь, за все, что ты мне сейчас рассказала, тебя в лучшем случае следует отравить.

— Отрави, — совершенно серьезно предложила Эсти. — И в мире будет целых две одинаково бестолковых Миллисент Буллстроуд, не имеющих никакого понятия о том, как им жить дальше. Можете даже встретиться и жаловаться друг другу, как несправедливо обошлась с вами судьба. Ах да... я забыла предупредить тебя о небольшой проблеме... Два абсолютно одинаковых тела в одной реальности сосуществовать не могут, таковы элементарные физико-магические законы, но двум сознаниям мирно ужиться никто не может помешать. В маггловском мире такое состояние называется шизофренией.

— Хватит с меня, — Миллисент резко встала, не обращая внимания на черные точки в глазах. — Я ухожу.

— Даже не надев мантии? — картинно изумилась леди Грин. — В одной ночной рубашке? Не надо драматических жестов, я скоро уйду сама. Я лишь справедливо посчитала, что ты должна знать, с кем имеешь дело. Мой отец, конечно, мастер манипуляций, но я всегда ценила и буду ценить искренность в людях.

— Теперь я знаю, — неприязненно кивнула Миллисент. — И больше всего надеюсь, получив свое законное наследство, никогда больше не видеть никого из вашей шайки.

— Побежишь к мамочке? — через плечо спросила Эсти, уже стоя в дверях. — О, это будет познавательная беседа. Надеюсь, Ирма передаст мне подробности, когда мы с ней встретимся в Стоунхендже. Это ведь совсем скоро должно случиться.

— Я не обязана тебе верить, — вздернула подбородок Милли. — Ты всегда была и останешься лгуньей.

— И для чего обязательно переходить на личные оскорбления? — вздохнула Эсти. — Какой ты, в сущности, ребенок, Миллисент. Хеспер не смогла перейти грань, а ты смогла, Пенелопе мир ши предстал подобием маггловского наркоза, а ты увидела свои драгоценные дольмены, и никто из прочих стоунхенджских магов как будто бы не возражал против твоего присутствия среди нас... Это тебе ни о чем не говорит?

На несколько секунд сердце Милли провалилось в глубокий колодец.

— Пошла вон! — заорала она с опозданием на несколько секунд. Подушка, которую она в сердцах швырнула в сторону двери, упал на давно не метеный дощатый пол.

Ничто в комнате больше не указывало на то, что леди Эстер Грин когда-либо переступала ее порог. И впервые Милли почувствовала острую боль утраты. Винсента Кребба действительно больше не существовало. Выручай-комната исполнила его последнее желание, сковав Миллисент невидимыми узами обещания. Очевидно, судья Гринграсс ошибался. В качестве посмертного подарка кузена Милли получила знание, но от того ей было еще страшнее.

Милли на подкашивающихся ногах подошла к упавшей подушке и подняла ее, пряча в белоснежном хлопке заплаканное лицо. Изгнать Асторию Гринграсс из комнаты было довольно просто, вытравить ее издевательскую ухмылку из воображения — практически невозможно. С трудом подняв голову, Милли запустила подушку в другой конец комнаты — прямо в шуршащую пиньятту.

Разноцветные фантики конфет и всевкусное драже просыпались на пол сладким хрустящим дождем. Милли сидела на полу и равнодушно смотрела, как вырвавшаяся на свободу шоколадная лягушка карабкается по стеклу и выпрыгивает из форточки на улицу.

Диагон аллея после беспрецедентной атаки на Хогвартс кишела аврорами, словно Темного Лорда могли заинтересовать мелкие лавочники или скоростные метлы. Миллисент шагала в сторону неприметных улочек, ведущих в самые густозаселенные и бедные районы магического Лондона. По иронии судьбы, денег в ее кармане снова хватало лишь на портключ в одну сторону или неделю жизни в не самой дорогой комнате в «Дырявом котле». Быстрая ходьба, как и раньше, помогала сосредоточиться, и отчего-то девушка была уверена, что никто не остановит ее посреди улицы с нежелательными вопросами.

Лишь теперь, по прошествии времени, дьявольский план Гринграссов обретал очертания: пусть эта семья казалась, как и другие, совершенно раздавленной войной, ядовитые корни остались живы, незаметно вплетая в свои сети все больше и больше судеб. Теперь уже Миллисент не могла заявить наверняка, что какое-либо событие в ее жизни не было спроектировано Асторией Гринграсс. Милли боялась, и глупо было отрицать этот страх, когда перед глазами стояло перекошенное ненавистью лицо Трейси Дэвис, захлопывающей двери своего дома перед бывшей однокурсницей. Трейси, подругой Одри Уизли, урожденной Робертс. Миллисент с невеселой ухмылкой подумала о самоубийстве пока еще главного аврора Британии. Гринграссы, конечно, не встали бы на его защиту.

Возможно, Астория и не имела отношения к тому, что все бывшие друзья Милли в одночасье от нее отвернулись. Пэнси Паркинсон, к примеру, даже могила не исправит. Некстати вспомнив сон, в котором младшая сестренка слизеринки несет кольца на свадьбе Мэнди и младшего сына судьи, Миллисент в отчаянии заломила руки. Даже в дом Гринграсса ее привела мать Мораг, близкая подруга Эбигейл. Ведь уже тогда миссис Макдугалл знала, что опальная подруга дочери никогда не вернется в их дом. По крайней мере, не вернется за помощью.

И эта странная улыбка Министра на дне рождения Астории, будто тот мечтал о встрече с ней долгие годы... Разумеется, он ведь думал, что знает Эстер Грин, ее бабушку. И разговоры с судьей в его кабинете, каждый раз переворачивающие мир Миллисент с ног на голову... Его ненавязчивые упоминания имени Шейлы и полные горечи слова Эбигейл о его особом отношении к детям от первого брака... Нарочито случайные намеки Хеспер... «Никогда ниоткуда не исчезай, красавица», — будто она предвидела, что в какой-то момент Миллисент невероятно захочется убежать от Астории подальше, забыв обо всем на свете.

Судья знал об Ирме Кребб куда больше, чем показывал. Он открыто признавал, что и Ирма всю жизнь бежит от собственного предназначения. Значило ли это, что Миллисент на роду было написано занять свое место рядом с Асторией? Девушка вспомнила неприветливый пустынный Стоунхендж и содрогнулась. Провести остаток дней в этом подобии мира, имея дело с опустошенными, изломанными душами? Счета, предъявляемые ей судьбой, были непомерно высоки.

— Простите, пожалуйста! — из сонма беспорядочных мыслей Миллисент выдернуло неожиданное столкновение с разноцветным звенящим пятном. Несколько минут девушка смотрела прямо перед собой, а потом удивленно рассмеялась, будто и не было безумных утренних откровений и часа блуждания по пасмурным встревоженным улицам.

Перед ней стояла Оливия. Настоящая Оливия в столь любимых ею многослойных пестрых одеяниях и невообразимых медных и золотых ожерельях с подвесками в виде улыбающихся солнц. За ее ногой, как и следовало ожидать, пряталась совсем еще маленькая дочка в ярко-желтых лакированных ботиночках и залатанной зеленой мантии.

— Такая кокетка, — горделиво улыбнулась карга, посылая дочери полную обожания улыбку. — Вы такая красавица, не хотите ли купить колечко? Посмотрите, каких у меня только нет!

— Оливия, — так и расцвела Миллисент. В этот момент она готова была расцеловать каргу, так кстати встретившуюся у нее на пути. — Оливия, как же я рада вас видеть!

— Мы знакомы? — насторожилась карга, оглядываясь по сторонам. — Негоже вам, юная леди, водить дружбу с такими, как мы, клянусь Черной Аннис!

Миллисент больше не слушала причитаний Оливии. Кажется, еще несбывшееся будущее затеяло с ней свою игру, уже не оглядываясь на происки Астории Гринграсс.

В огромной корзине с товаром, который карга носила на шее, лежала россыпь огромных и, на первый взгляд, совершенно бесвкусных колец из бирюзы.

На каждом из них была выбита раскинувшая крылья птица.

Сладкоголосый книззл черепахового окраса привольно развалился на коленях Миллисент, настойчиво требуя ласки и внимания. За столько лет она так и не смогла найти лучшего места для уединенных размышлений, нежели служебное помещение для метел и карет возле особняка Гринграссов. Ланселот был ее любимцем — она помнила его еще с тех пор, как впервые переступила порог этого дома. С тех пор в хранилище для магического транспорта прибавилось предметов роскоши: Милли механически провела рукой по дверце собственного экипажа.

— Так и знал, что найду вас здесь.

Вот Министр за прошедшие годы ничуть не изменился, хотя бывающая в поместье наездами Астория категорически бы с этим не согласилась. Милли не знала наверняка, что происходило между ними во время войны и не понимала их общих шуток. Лично для нее он и по сей день оставался фигурой в высшей степени загадочной и таинственной. Впрочем, иного от ближайшего друга Генделя Гринграсса и ожидать было нельзя.

— Не могу поверить, что вы все же решились на такой шаг.

Вопреки предположениям Миллисент, Министр улыбался.

— Оливия сказала, что не поверит, пока не увидит Магнолию с дипломом в руках, — с облегчением рассмеялась она. — Я думаю, ей понравится учиться на Рэйвенкло. Пока не подросли дети героев войны, шумихи начаться не должно. А о происхождении девочки знаем, в сущности, только мы.

— Это был благородный поступок, нельзя отрицать, — задумчиво проговорил Министр. — Могу я спросить, какие мотивы руководили вами?

— Вы будете удивлены, Пий, — Милли склонила голову набок. — Не было никаких мотивов. Вы переобщались с Эсти. Мне просто стало жаль эту девочку. Не верится, что она обречена повторить судьбу Оливии: всю жизнь скитаться, скрывать свои магические способности, не знать ни своего отца, ни своего наследия. Мне ничего не стоило ей немного помочь. Приятно, что вы отнеслись к моему решению с одобрением. О Драко этого сказать, увы, нельзя...

— Мистер Малфой всегда был немного... резок в оценках, — усмехнулся Министр. — До сих пор удивляюсь, как это Эсти удалось уговорить его поручить проведение ритуала наречения имени вам. Я всегда считал, что мисс Паркинсон претендует на эту роль.

— О нет, мистер Малфой, возможно, и несдержан, но свою выгоду он хорошо осознает, — подмигнула ему Миллисент. — И потом, у Драко не оставалось выбора. Его связывало обещание.

— И кому же оно было дано? — весело осведомился Министр. Миллисент развела руками.

— Одной старой знакомой.

Миллисент принимала оборотное зелье еще дважды: чтобы передать самой себе птицу на ветру и чтобы в последний раз увидеть еще живого Винсента в Хогвартсе. В исполнении Северуса Снейпа зелье имело не менее отвратительный вкус, нежели варево судьи, но угольно-черного цвета не приобретало. Правда, и действие его было кратковременным. Конечно, Винсент не мог узнать кузины в облике блистательной леди Грин, равно как и Милли предпочитала помнить его другим: понимающим и сочувствующим. Пожара в Выручай-комнате она уже не видела: покинула школу следом за остальными студентами Слизерина, эвакуированными после скандальных выпадов Пэнси.

Идея использовать зачарованные кольца, как взаимосвязанные портключи, в свое время сослужила Эстер Грин хорошую службу, позволив избежать ареста. Те немногие, кто мог бы рассказать о ее участии в операциях, проводимых Волдемортом, не пережили последней битвы, и Миллисент искренне хотела верить, что все дело только в счастливой для Астории случайности. Магические хроники и скорбящие родственники единогласно свидетельствовали о том, что леди Грин покинула этот мир задолго до возвращения Темного Лорда.

Отношения с Пенелопой Кристалл после ее окончательного выздоровления у Милли совсем разладились. Кажется, девушка считала ее неким лицемерным подобием Астории и предпочитала держаться на безопасном расстоянии. Хеспер Гэмп после войны появилась в доме Гринграссов лишь ради того, чтобы в пух и прах разругаться с судьей из-за недостаточно сурового вердикта по делу Антонина Долохова. Мэнди Брокльхерст действительно порывалась заказать впечатляющее в своей вычурности свадебное платье из видения Милли, но совместными усилиями Эбигейл и Рут Макдугалл оно, в конечном итоге, приобрело вполне достойный вид.

Анна Тикнесс возглавила Отдел Тайн через год после оправдания Малфоев. Биллиус Борджин продолжил работать в магазине Артемизии, с которой Милли поддерживала хорошие, добрососедские отношения.

Знакомство с матерью не принесло Милли ожидаемого облегчения. Факт своего кровного родства со стоунхеджскими магами Ирма сухо подтвердила, но о наследии знала прискорбно мало. Благо, недостающую часть информации девушке любезно предоставил гоблин Дарк, бывший поверенный ее отца. Порой Миллисент действительно сожалела, что в отличие от подруги, не получила должного воспитания и образования, чтобы занять свое место в кругу стоунхенджских жриц. И все же, она еще не раз посетила мир ши — Астория не много времени проводила в Малфой-мэноре, а без нее, как это ни парадоксально, Милли очень быстро начинала скучать.

Миссис Кребб в послевоенном Лондоне Миллисент довелось повстречать лишь однажды. Девушка знала, что, с трудом оформив свои притязани, как минимум, на положенную ей треть состояния Кребба-старшего, Аделаида удостоилась совы с выгодным предложением от самого Генделя Гринграсса. О содержании этого письма судья никогда не рассказывал, но неожиданно для измученных адвокатов Аделаида подписала бумаги, в которых она отказывалась от наследственных прав в пользу сестры покойного, Ирмы Кребб.

Ходили слухи, что она навсегда покинула Англию.

За прошедшие годы Аделаида осунулась и похудела, но не утратила ни громогласности, ни надменного выражения лица. Миллисент, шагающую навстречу ей по Диагон аллее, она узнала не сразу и лишь пройдя еще несколько метров, вдруг потрясенно замерла посреди улицы.

Ни Аделаида, ни Миллисент так и не обернулись.