Азиатский способ производства (джен)

... Восток — дело тонкое. Это вам не Европа, не Америка c обширной географией, историческими особенностями и прочими причудами, которые даже нам, британцам, кажутся странными.

Я говорю не про войны и не про конфликты. Здесь люди другие. И мыслят они по-иному.

К Багдаду мы подъехали как раз к обеду — то есть в самую жару, в страшную июньскую жару. Невыносимо, просто невыносимо. И ведь антиаппарационный купол стоит, приходится тащиться самим. Благо, волшебники тут сознательнее наших — давно поняли, что на войне следует использовать и маггловские штучки. Вот мы и едем на стареньком, но всё ещё работящем «Лэнд Ровере». Хотя могли бы взять и получше, думается мне. Всё-таки на стороне правительства воюем, как-никак. Только они об этом не знают — они вообще плохо представляют себе существование магических сообществ.

А ведь говорил, говорил я, что не нужно было сюда ехать. Но нет, аврорат ещё не имеет такой политической силы, чтобы противостоять воле бюрократической верхушке Министерства. Я бы мог задействовать свои связи — Гермиону подключить, к примеру, или напрямую к Кингсли обратиться — но не успел: вызвали нас рано, подняли прямо с постелей. Холодным, мрачным июньским утром. А именно: меня, как командующего составом, Рона, как моего первого заместителя, а также МакДаффа, Роуда, Кинга и Ричардса. Старая, проверенная боевая команда. Чувствую — не зря выставили самых лучших авроров. Тех, что по боевой части.

Произошло это не по нашей воле. Думаю, может быть замешан Олдридж, старый сукин сын, всё время вставляющий нам палки в колёса. «Нам» — это мне, Гермионе, Рону, Кингсли и остаткам Ордена. Правда, Кингсли неожиданно быстро собрал новую команду из неизвестных людей и помог нам укрепиться в Министерстве. Но об этом я расскажу позже, сейчас совершенно нет времени. Если коротко, то Рон и я, конечно, были ещё теми умельцами. Поначалу, разумеется — потом набрались опыта. После битвы за Хогвартс пришлось ещё год доучиваться, причём беготня по дополнительным курсам тоже присутствовала. Много упустили, очень много. Но выучились, поступили в аврорат. Так и служим. До сих пор я смеюсь над тем, как мы втроём бегали по лесам, страдая от гормональных перебоев. Гавейн Робардс, глава Аврората, очень любил приводить в пример эту «партизанскую войну». То-то смеху было!

Вернёмся в жаркий, изнывающий от духоты Ирак. Не могу сказать, что я не люблю Восток — я сюда и не совался толком — но погода тут действительно ужасная. Мокрые от пота, мы еле тащились в температуру за тридцать градусов. Для местных это, конечно, норма, но вот для нас, британцев... Просто смерть. Что там — казалось, что все пятьдесят выходит!

Особенно — если вспоминать сегодняшнее утро, прохладное, приятное лондонское утро. А потом — быстрая сборка вещей и — на выход. Портал — и ты уже далеко-далеко от родного дома, горячего кофе и горячей Джинни.

Мы ехали вниз, по реке Тигр в Багдад. Как нам сказал бородатый и загорелый переводчик Ахмед — в городе главным было не соваться в Мадинат-эс-Садр, там нас встретят весьма, весьма неприветливо. Безработица, преступность, религиозные боевики — что мы там забыли?

Багдад всегда славился своими беспорядками. Роуд, как ни странно, оказался осведомлённым человеком в этом «бородатом вопросе», как назвал поездку в Ирак Рон. Ещё в двадцатом веке здесь происходили восстания за республику. Националисты, что уж там. В пятидесятых таки доконали власть и совершили шиитскую революцию.

В сам Багдад мы так и не заехали — остановились «на подступе», в военном лагере. Нас встретил улыбающийся во все жёлтые зубы коричневый араб Мухаммад, посланный нас сопровождать. На что я обратил внимание, так это на его волшебную палочку: большая, изогнутая, похожая на ветку, она покоилась на поясе. Я вспомнил «пояс шахида» и маленько вздрогнул.

Народу в лагере собралось много. Гогочущие арабы, молчаливые турки, я даже видел пару хмурых армян — и все по-свойски отчуждённые. Нет и не будет тут единства. Не из-за деления на христиан, мусульман и прочих. Исторически так сложилось, что не любят они друг друга. Совсем не любят.

Мухаммад отвёл нас в большую палатку. Вернее, как палатку — мини-дворец по-иракски! И туалет есть, и умывальник — всё на высшем уровне. Что редкость на войне, но мы же британцы. Арабский мальчик заварил чай. Честно вам доложу, что такого я ещё не пробовал: восточные травы — это нечто.

— Мы собираемся нанести первый удар завтра утром, — сказал Ахмед, переводя торопливый лепет Мухаммада, — быстро и решительно. Главное — тихо и аккуратно дойти до самого лагеря противника. Наши люди смогут на время накрыть их антиаппарационным куполом, но действовать придётся очень и очень быстро. Будьте осторожными и не засветитесь раньше времени.

Я кивнул в знак того, что понял. Мы знали, что скрытность — наше всё. Ибо воевали мы отнюдь не официально. Тут следует кое-что пояснить: нам, как и аппарату Министерства, абсолютно наплевать на то, что происходит в маггловском мире. Недальновидно, конечно, но что поделать...

Мы прекрасно знаем, что идёт война Ирака с Америкой, но приехали мы сюда не поэтому. Так, посол Ирака в Британии — наш, кстати, человек, волшебник — попросил помочь с подавлением очередного восстания магов-исламистов. У мусульман, видимо, на роду написано резать друг друга за Аллаха. И ведь верят, верят всяким провокаторам вроде Муктада Садра, о котором рассказал Мухаммад. Нет, Садр пока ещё молчит — но уже поговаривают, что готовит серьёзные вещи. А тут, понятное дело, простые иракские солдаты будут бесполезны. Магические восстания здесь редкость, но когда магическое сообщество «перегревается», происходит бунт. Он случается примерно раз в тридцать-сорок лет, таков уж этот исторический процесс. Поэтому мы и здесь: главная боевая сила аврората, посланная утихомирить внутренние распри иракского волшебного сообщества. Но если всё это дело рук Олдриджа, то пиши-пропало и подкрепления не жди.

К вечеру жара спала, стало немного попрохладней. Ричардс, в силу своей природной любопытности, уже отправился на поиски травы для чая — хотя кто его знает, может и другую «траву» найдёт. И приключений на одно место, этим Ричардс тоже славен. Парень толковый, да неопытный ещё.

Где-то вдалеке гремели взрывы. Да, похоже, магглы опять разошлись и чего-то там устраивают. Один из лагеря даже порывался туда пойти, помочь, но не пустили. Оно и верно, нечего туда лезть.

Я любовался луной — бледно-тусклой, как фонарь, но всё же чем-то неуловимо красивой. Знаете, небо здесь, на Востоке, совсем не такое, как в Англии. Чистое и незамутнённое. А у нас в небе только густой серый дым от заводов.

Кстати о войне. Насколько я понял из мимолётного прочтения министерского доклада на эту тему, тут всё дело в стычках между курдами и шиитами. Там восстание, здесь восстание. Да и мы, собственно, не святые: британцев в Ираке в 1918 и в 1941 никто и не забывал. Поэтому, наверное, на нас смотрели косо. Хотя как не смотреть косо на здоровых, гладко выбритых и в меру упитанных людей, не знающих, что такое настоящая война и голод. Жалко иракцев, да ничего не поделаешь.

Ночь подкралась незаметно. Арабы в лагере выпили, но вполне мирно пошли спать. Никаких конфликтов в этих мини-войсках не было, к счастью. Оно и к лучшему. Я думал, что будет сложнее — что армяне, к примеру, вспомнят начало двадцатого века с устроенным турками геноцидом, а иракские арабы припомнят иранским их недавнюю войну. Обошлось.

Засыпали мы спокойно, чуть подрагивая от маггловских взрывов. Мне сразу вспомнилось первое задание, когда аврорат ещё со своими героями не мог управиться, не то что «дипломатические миссии» посылать. Волдеморт нам все-таки дорого обошёлся, выздоравливали долго. Но заслуженно. В том числе и из-за меня, глупого меня, в то время не имеющего никакого понятия о технике сопротивления и переворота.

МакДафф растянулся на большом сиреневом диване — размером как раз с него. Неподалёку от огромного рыжего ирландца мирно покуривал кальян Роуд. Да, и такое нам принесли. Затягивался молодой аврор с явным удовольствием. Кинг с Роном перекидывались в карты, а я с удобством устроился на своей койке и размышлял.

Снаружи послышались быстрые шаги. Я уж было испугался — местность беспокойная, как-никак — но всё оказалось куда прозаичнее. Ричардс вернулся. И не один.

— Ребята, смотрите! — быстро, но тихо затараторил он, — вот!

И достал что-то из куртки. Я поднялся посмотреть — бутылка. Рон зааплодировал.

— Коньяк, армянский! — горделиво озираясь, сказал Ричардс, — Выменял.

— На что, — недоверчиво спросил Кинг, — уж не на свою девственность ли? Ты бы поберёгся, что ли.

Роуд и МакДафф заржали. Ричардс недовольно посмотрел на Кинга.

— Вот и не получишь ничего. Идиот.

Смех продолжался, но мне почему-то не было весело.

— Так на что ты выменял бутылку?

Ричардс отвернулся. Видимо, шутка его серьёзно расстроила.

— Да ладно тебе, — произносит Кинг, — действительно, на что?

Наступило молчание. Ричардс медленно повернулся к нам.

— Письма просили передать. Семьям. Сказали — наверное, дома уже не увидят. Вот и просят передать... Прощания.

* * *

Иракская ночь меня быстро убаюкала. Традиционно громко засыпал Рон, но своим талантом храпа он известен ещё со времён Хогвартса. Нужно было отоспаться, и отоспаться хорошо.

Утром я встал первым — аврорская привычка. Выйдя из палатки, я удивился — было абсолютно безлюдно. Гулял ветер, где-то вдалеке шумела сирена. И никого. Совершенно никого. Мрачно, тускло, мерзко и почему-то холодно.

И тут я вспомнил Джинни, её огненно-рыжие волосы, буйный нрав и неуёмную энергию. Когда-то меня это в ней и привлекло, но сейчас... Угасал в ней этот огонь. Впрочем, наши отношения не могли зайти дальше. Да, мы кажемся отличной парой — муж-аврор и одна из первых женщин в светском обществе! Но я с каждым днём всё сильнее ощущаю, как она высасывает из меня все жизненные силы.

Лагерь поднялся примерно через полчаса. Наспех позавтракав, мы быстро тронулись в путь. Он проходил через горную местность. Отряд радикальных магов-шиитов расположился примерно там, на дороге к Нассирии. Нам надлежало его уничтожить.

* * *

Тем временем в отделе магического правопорядка стоял аврал. Недавно был продвинут новый законопроект о недопущении травли домовых эльфов, которая всё ещё имела место. Работники отдела бегали по кабинетам, уточняя и утверждая записи, причём делали всё это без сов. Возня, понятное дело, стояла знатная — работы было валом.

Команда главы Отдела — Гермионы Грейнджер — была занята составлением необходимых документов. Первым делом нужно было установить так называемые «горячие точки» — территории Англии, в которых до сих пор сохранялись старые порядки аристократии, позволявшие насилие над слугами. Что, в свою очередь, не могло не вызывать негодование у мисс Грейнджер. Вообще-то, Гермиона приняла фамилию «Уизли», но предпочитала, чтобы подчинённые называли её по девичьей фамилии. Подобное поведение вызывало удивление со стороны подчинённых, но Грейнджер не обращала на это внимание.

— Аманда, пошли за Терри. Из Манчестера пришёл ответ от семьи Ливингстон. Пускай немедленно идёт сюда и разбирается с этим, — раздражённым и уставшим голосом обратилась Гермиона к своей секретарше, которая принесла начальнице свежесваренный кофе.

— Поняла, мисс Грейнджер, — ответила молоденькая секретарша главы отдела и быстро ретировалась.

Аманда начала строчить записку Терри Джонсону — первому помощнику Гермионы Грейнджер. Терри был невысок, худощав, был трудягой с изрядной долей оптимизма и юмора. Обычно Джонсон выполнял работу, которая представляла большую важность для отдела, будь то встречи с особо важными лицами, либо обыск домов подобных лиц (нет, не тех, с которыми Терри имел деловые встречи). И, несмотря на молодой возраст, Терри справлялся со своими заданиями довольно прилично. В свою очередь, данный факт послужил быстрому продвижению по службе и званию правой руки Грейнджер.

Аманда привязала записку к лапке миниатюрной совы и отправила её в «Кабинет номер двадцать семь, Терри Джонсон». Тихо ухнув, сова взмахнула крошечными крылышками и полетела, ловко маневрируя между другими «почтальонами».

Гермиона Грейнджер не собиралась оставлять работу без внимания — после документов ещё оставалось проверить отчёт Уильяма Крофорда по поводу инспекции семей на Юго-Востоке Англии. Приспешники Волдеморта, сумевшие откупиться от Азкабана (а таких было немного), были достаточно влиятельными. Коррупция в Министерстве, несмотря на новое руководство, и не думала исчезать. Была проведена действительно грандиозная проверка: ушло более трёх месяцев, а из государственного бюджета была выделена огромная сумма, за которую глава финансового отдела каждый раз при встрече язвил в отношении Грейнджер. Самой Грейнджер было не очень приятно устраивать такие союзы, но ситуация обязывала.

После падения Тёмного Лорда пришлось разбирать немало мусора — пускай временное, но вполне эффективное, в определённом смысле, правительство Волдеморта наломало дров. Травля маглов — это дело растиражированное, да и решаемое. Простая стратегия, разработанная Кингсли (знакомьтесь, новый министр) и Грейнджер по завоеванию симпатий населения приносила плоды. В частности, будущим избирателям очень понравилось, как уничтожают наследие аристократов, или как изъятые состояния старых семей были пущены на «общественные нужды». Унижение тех, чьё существование унижает тебя — это очень приятно! Разумеется, делалось это во имя репутации Министерства (неофициально) и во имя общего блага. Лозунг был позаимствован у человека, который знал толк в таких делах. В то время, когда Гермиона была занята пропагандой, её давний друг и партнёр по команде Гарри Поттер, глава Аврората, вёл «охоту на ведьм» — не на настоящих ведьм, разумеется, и не на молодых сотрудниц Министерства, а на особо зажравшихся чиновников.

Кабинет Гермионы был обставлен в строгом стиле, выдающим в хозяйке перфекционистку. Жёсткие стулья, никаких мягких кресел и пуфиков, железный стол, содержащий в себе не один маленький сейф с различными интересными документами. К примеру, «Дело семьи Малфоев». Финансовые операции, политическая активность, закупка недвижимости, публичная щедрость. Всё это документировалось, протоколировалось, архивировалось. Поистине, Малфои были одарённым родом по части приспособленности к выживанию. «Папаша Лю», как называли старшего Малфоя сотрудники, считался проблемой номер один, оставшейся после Волдеморта. Недолгое руководство Тёмного Лорда изрядно подкосило как здоровье Люциуса, так и его финансовое состояние, а следовательно — и политическую силу. Сын — Драко — оказался куда менее хитрым и мудрым управленцем, так что скоро влияние рода Малфоев пришло в упадок. Уже третий месяц «Гринготтс» отказывался выдавать кредит на имя Драко, мотивируя отказ тем, что банк не уверен в платёжеспособности клиента. Малфоя возмутило это положение дел, но, быстро пробежавшись глазами по документам, поникший Драко утих. Сотрудничество гоблинов и Министерства Магии принесло свои плоды — многие из сейфов слуг Тёмного Лорда были переданы правительству «в знак глубочайшего раскаяния и искреннего сожаления за принудительные преступления, совершённые под гнётом ненавистного поработителя». Разумеется, бывших Пожирателей никто не спрашивал, согласны ли они на такие формулировки и условия, которые ставили проигравших в крайне неудобное положение. Но вариантов было два — либо ты соглашаешься, либо тебя ждёт свидание с дементором с крепкой любовью и страстным поцелуем.

Но вернёмся к Джеку Олдриджу. Неприятного вида толстяк, идеально подходивший под типаж традиционного чиновника, Джек Олдридж был одним из главных источников головной боли Гермионы и её неофициальной коалиции. Он, как и многие люди в отделах Министерства, был взяточником. Фактически, именно министр финансов был главной проблемой союза Кингсли-Грейнджер-Поттер. Он обладал огромным влиянием, ему удалось договориться со многими важными лицами, которые были в состоянии тормозить любую деятельность «Новой власти».

Тем временем сама мисс Грейнджер пила кофе, отстранённо смотря в окно, демонстрирующее ей несуществующий пейзаж. Погода стояла пасмурная, что, впрочем, казалось хозяйке кабинета маловажным фактом. Плохая погода, хорошая погода — разницы нет, есть только работа, документы, отчёты. Работа над защитой домовых эльфов не должна была останавливаться, так как множество этих существ всё ещё находилось в рабстве. Эта деятельность не была рекламной акцией; мотивация Грейнджер была в чём-то ином, в том, что ей самой было неизвестно.

В дверь кабинета постучали.

— Войдите, — сказала Гермиона, ожидая увидеть Терри Джонсона.

Но это был не Терри. В помещение вошёл министр магии и старый друг госпожи Грейнджер. Кингсли Бруствер выглядел очень уставшим: мешки под глазами, виден явный недосып. А главное — этот мрачный, не сулящий ничего хорошего взгляд. Карьера в одном из самых жёстких отделений Министерства — это вам не шутки. Кингсли стал замкнутым, среди своих коллег слыл требовательным, строгим командиром, а перед народом всегда держался сильным и решительным лидером. Хотя сейчас, когда он устало опустился на стул перед Грейнджер, никто бы его не узнал.

— Привет, Герми, — сказал Бруствер, — всё работаешь?

— Как и ты, Кингсли. Я завалена делами, ты это знаешь. Ты что-нибудь узнал о ситуации с Гарри?

— Сегодня должна поступить информация.

Бруствер зевнул и начал рассматривать кабинет. Его взгляд прошёлся с флага магической Британии, стоявшим около стола, на колдографию семьи Грейнджер-Уизли. Взглянув на счастливых Рона и Гермиону, приветствующих его, Кингсли ностальгически сказал:

— Как давно это были. А ты помнишь...

— Бруствер, — прервала его Грейнджер, — зачем ты пришёл? Ты никогда не приходишь ко мне в рабочее время. Ты никогда не спрашиваешь, как у меня дела, как у меня дома. И я это одобряю, пока мы на работе.

Момент молчания. Кингсли вздохнул. Его неторопливый взор перешел от большой вазы с лилиями к кипе бумаг на столе. Грейнджер, видя, что Бруствер теперь смотрит прямо ей в глаза, отвечает тем же стальным взглядом, выработанным всего лишь за пару лет беспрерывной работы в юридическом отделе министерства.

— Гермиона, пойми одну вещь. Сейчас в стране назревает очень, очень нехорошая ситуация. Мы теряем влияние. Нет, в правительстве-то всё относительно нормально — тут мы хорошо осели, хотя проблем до сих пор много. Но вот население... Молодёжь сейчас шибко умная пошла, совершенно другая, нежели были ты или Гарри пару лет назад. Они хотят перемен, радикальных перемен. Мы тормозим прогресс, Грейнджер, и ты это сама понимаешь. Шесть лет мы правим. Шесть долгих лет борьбы, грязи, убийств, разрушений, репрессий и охоты на людей. Но что дальше-то? Пожиратели никуда не уходили — Нотт всё больше пробирается в Визенгамот. Министерскую бюрократическую орду ты тоже знаешь. Если все они подобьют молодёжь на революционный лад — всё, спета наша песенка: придётся подавлять, причём подавлять жестоко. Мне это всё очень, очень не нравится.

Гермиона нахмурила брови.

— И что же ты предлагаешь сделать?

Бруствер вперился в неё взглядом. Было видно, что он детально обдумывает то, что сейчас хочет сказать.

— Я боюсь их активности. Ты знаешь, на что готова молодёжь. У них ведь ни опыта, ни чутья нет — сразу в драку лезут. Стычек как таковых ещё не было, но ведь мы все понимаем, что они не за горами...

— Что ты хочешь сделать?

Конкретика всегда была отличительной чертой Гермионы Грейнджер.

— Что я хочу сделать? — усмехнулся Кингсли, — Просто выступить завтра перед аудиторией, всего-то.

Зная Кингсли и его хитрость, ничего нельзя было сказать заранее. Впрочем, посмотрим-поглядим.