Азиатский способ производства (джен)

... Восток — дело тонкое. Это вам не Европа, не Америка c обширной географией, историческими особенностями и прочими причудами, которые даже нам, британцам, кажутся странными.

Я говорю не про войны и не про конфликты. Здесь люди другие. И мыслят они по-иному.

К Багдаду мы подъехали как раз к обеду — то есть в самую жару, в страшную июньскую жару. Невыносимо, просто невыносимо. И ведь антиаппарационный купол стоит, приходится тащиться самим. Благо, волшебники тут сознательнее наших — давно поняли, что на войне следует использовать и маггловские штучки. Вот мы и едем на стареньком, но всё ещё работящем «Лэнд Ровере». Хотя могли бы взять и получше, думается мне. Всё-таки на стороне правительства воюем, как-никак. Только они об этом не знают — они вообще плохо представляют себе существование магических сообществ.

А ведь говорил, говорил я, что не нужно было сюда ехать. Но нет, аврорат ещё не имеет такой политической силы, чтобы противостоять воле бюрократической верхушке Министерства. Я бы мог задействовать свои связи — Гермиону подключить, к примеру, или напрямую к Кингсли обратиться — но не успел: вызвали нас рано, подняли прямо с постелей. Холодным, мрачным июньским утром. А именно: меня, как командующего составом, Рона, как моего первого заместителя, а также МакДаффа, Роуда, Кинга и Ричардса. Старая, проверенная боевая команда. Чувствую — не зря выставили самых лучших авроров. Тех, что по боевой части.

Произошло это не по нашей воле. Думаю, может быть замешан Олдридж, старый сукин сын, всё время вставляющий нам палки в колёса. «Нам» — это мне, Гермионе, Рону, Кингсли и остаткам Ордена. Правда, Кингсли неожиданно быстро собрал новую команду из неизвестных людей и помог нам укрепиться в Министерстве. Но об этом я расскажу позже, сейчас совершенно нет времени. Если коротко, то Рон и я, конечно, были ещё теми умельцами. Поначалу, разумеется — потом набрались опыта. После битвы за Хогвартс пришлось ещё год доучиваться, причём беготня по дополнительным курсам тоже присутствовала. Много упустили, очень много. Но выучились, поступили в аврорат. Так и служим. До сих пор я смеюсь над тем, как мы втроём бегали по лесам, страдая от гормональных перебоев. Гавейн Робардс, глава Аврората, очень любил приводить в пример эту «партизанскую войну». То-то смеху было!

Вернёмся в жаркий, изнывающий от духоты Ирак. Не могу сказать, что я не люблю Восток — я сюда и не совался толком — но погода тут действительно ужасная. Мокрые от пота, мы еле тащились в температуру за тридцать градусов. Для местных это, конечно, норма, но вот для нас, британцев... Просто смерть. Что там — казалось, что все пятьдесят выходит!

Особенно — если вспоминать сегодняшнее утро, прохладное, приятное лондонское утро. А потом — быстрая сборка вещей и — на выход. Портал — и ты уже далеко-далеко от родного дома, горячего кофе и горячей Джинни.

Мы ехали вниз, по реке Тигр в Багдад. Как нам сказал бородатый и загорелый переводчик Ахмед — в городе главным было не соваться в Мадинат-эс-Садр, там нас встретят весьма, весьма неприветливо. Безработица, преступность, религиозные боевики — что мы там забыли?

Багдад всегда славился своими беспорядками. Роуд, как ни странно, оказался осведомлённым человеком в этом «бородатом вопросе», как назвал поездку в Ирак Рон. Ещё в двадцатом веке здесь происходили восстания за республику. Националисты, что уж там. В пятидесятых таки доконали власть и совершили шиитскую революцию.

В сам Багдад мы так и не заехали — остановились «на подступе», в военном лагере. Нас встретил улыбающийся во все жёлтые зубы коричневый араб Мухаммад, посланный нас сопровождать. На что я обратил внимание, так это на его волшебную палочку: большая, изогнутая, похожая на ветку, она покоилась на поясе. Я вспомнил «пояс шахида» и маленько вздрогнул.

Народу в лагере собралось много. Гогочущие арабы, молчаливые турки, я даже видел пару хмурых армян — и все по-свойски отчуждённые. Нет и не будет тут единства. Не из-за деления на христиан, мусульман и прочих. Исторически так сложилось, что не любят они друг друга. Совсем не любят.

Мухаммад отвёл нас в большую палатку. Вернее, как палатку — мини-дворец по-иракски! И туалет есть, и умывальник — всё на высшем уровне. Что редкость на войне, но мы же британцы. Арабский мальчик заварил чай. Честно вам доложу, что такого я ещё не пробовал: восточные травы — это нечто.

— Мы собираемся нанести первый удар завтра утром, — сказал Ахмед, переводя торопливый лепет Мухаммада, — быстро и решительно. Главное — тихо и аккуратно дойти до самого лагеря противника. Наши люди смогут на время накрыть их антиаппарационным куполом, но действовать придётся очень и очень быстро. Будьте осторожными и не засветитесь раньше времени.

Я кивнул в знак того, что понял. Мы знали, что скрытность — наше всё. Ибо воевали мы отнюдь не официально. Тут следует кое-что пояснить: нам, как и аппарату Министерства, абсолютно наплевать на то, что происходит в маггловском мире. Недальновидно, конечно, но что поделать...

Мы прекрасно знаем, что идёт война Ирака с Америкой, но приехали мы сюда не поэтому. Так, посол Ирака в Британии — наш, кстати, человек, волшебник — попросил помочь с подавлением очередного восстания магов-исламистов. У мусульман, видимо, на роду написано резать друг друга за Аллаха. И ведь верят, верят всяким провокаторам вроде Муктада Садра, о котором рассказал Мухаммад. Нет, Садр пока ещё молчит — но уже поговаривают, что готовит серьёзные вещи. А тут, понятное дело, простые иракские солдаты будут бесполезны. Магические восстания здесь редкость, но когда магическое сообщество «перегревается», происходит бунт. Он случается примерно раз в тридцать-сорок лет, таков уж этот исторический процесс. Поэтому мы и здесь: главная боевая сила аврората, посланная утихомирить внутренние распри иракского волшебного сообщества. Но если всё это дело рук Олдриджа, то пиши-пропало и подкрепления не жди.

К вечеру жара спала, стало немного попрохладней. Ричардс, в силу своей природной любопытности, уже отправился на поиски травы для чая — хотя кто его знает, может и другую «траву» найдёт. И приключений на одно место, этим Ричардс тоже славен. Парень толковый, да неопытный ещё.

Где-то вдалеке гремели взрывы. Да, похоже, магглы опять разошлись и чего-то там устраивают. Один из лагеря даже порывался туда пойти, помочь, но не пустили. Оно и верно, нечего туда лезть.

Я любовался луной — бледно-тусклой, как фонарь, но всё же чем-то неуловимо красивой. Знаете, небо здесь, на Востоке, совсем не такое, как в Англии. Чистое и незамутнённое. А у нас в небе только густой серый дым от заводов.

Кстати о войне. Насколько я понял из мимолётного прочтения министерского доклада на эту тему, тут всё дело в стычках между курдами и шиитами. Там восстание, здесь восстание. Да и мы, собственно, не святые: британцев в Ираке в 1918 и в 1941 никто и не забывал. Поэтому, наверное, на нас смотрели косо. Хотя как не смотреть косо на здоровых, гладко выбритых и в меру упитанных людей, не знающих, что такое настоящая война и голод. Жалко иракцев, да ничего не поделаешь.

Ночь подкралась незаметно. Арабы в лагере выпили, но вполне мирно пошли спать. Никаких конфликтов в этих мини-войсках не было, к счастью. Оно и к лучшему. Я думал, что будет сложнее — что армяне, к примеру, вспомнят начало двадцатого века с устроенным турками геноцидом, а иракские арабы припомнят иранским их недавнюю войну. Обошлось.

Засыпали мы спокойно, чуть подрагивая от маггловских взрывов. Мне сразу вспомнилось первое задание, когда аврорат ещё со своими героями не мог управиться, не то что «дипломатические миссии» посылать. Волдеморт нам все-таки дорого обошёлся, выздоравливали долго. Но заслуженно. В том числе и из-за меня, глупого меня, в то время не имеющего никакого понятия о технике сопротивления и переворота.

МакДафф растянулся на большом сиреневом диване — размером как раз с него. Неподалёку от огромного рыжего ирландца мирно покуривал кальян Роуд. Да, и такое нам принесли. Затягивался молодой аврор с явным удовольствием. Кинг с Роном перекидывались в карты, а я с удобством устроился на своей койке и размышлял.

Снаружи послышались быстрые шаги. Я уж было испугался — местность беспокойная, как-никак — но всё оказалось куда прозаичнее. Ричардс вернулся. И не один.

— Ребята, смотрите! — быстро, но тихо затараторил он, — вот!

И достал что-то из куртки. Я поднялся посмотреть — бутылка. Рон зааплодировал.

— Коньяк, армянский! — горделиво озираясь, сказал Ричардс, — Выменял.

— На что, — недоверчиво спросил Кинг, — уж не на свою девственность ли? Ты бы поберёгся, что ли.

Роуд и МакДафф заржали. Ричардс недовольно посмотрел на Кинга.

— Вот и не получишь ничего. Идиот.

Смех продолжался, но мне почему-то не было весело.

— Так на что ты выменял бутылку?

Ричардс отвернулся. Видимо, шутка его серьёзно расстроила.

— Да ладно тебе, — произносит Кинг, — действительно, на что?

Наступило молчание. Ричардс медленно повернулся к нам.

— Письма просили передать. Семьям. Сказали — наверное, дома уже не увидят. Вот и просят передать... Прощания.

* * *

Иракская ночь меня быстро убаюкала. Традиционно громко засыпал Рон, но своим талантом храпа он известен ещё со времён Хогвартса. Нужно было отоспаться, и отоспаться хорошо.

Утром я встал первым — аврорская привычка. Выйдя из палатки, я удивился — было абсолютно безлюдно. Гулял ветер, где-то вдалеке шумела сирена. И никого. Совершенно никого. Мрачно, тускло, мерзко и почему-то холодно.

И тут я вспомнил Джинни, её огненно-рыжие волосы, буйный нрав и неуёмную энергию. Когда-то меня это в ней и привлекло, но сейчас... Угасал в ней этот огонь. Впрочем, наши отношения не могли зайти дальше. Да, мы кажемся отличной парой — муж-аврор и одна из первых женщин в светском обществе! Но я с каждым днём всё сильнее ощущаю, как она высасывает из меня все жизненные силы.

Лагерь поднялся примерно через полчаса. Наспех позавтракав, мы быстро тронулись в путь. Он проходил через горную местность. Отряд радикальных магов-шиитов расположился примерно там, на дороге к Нассирии. Нам надлежало его уничтожить.

* * *

Тем временем в отделе магического правопорядка стоял аврал. Недавно был продвинут новый законопроект о недопущении травли домовых эльфов, которая всё ещё имела место. Работники отдела бегали по кабинетам, уточняя и утверждая записи, причём делали всё это без сов. Возня, понятное дело, стояла знатная — работы было валом.

Команда главы Отдела — Гермионы Грейнджер — была занята составлением необходимых документов. Первым делом нужно было установить так называемые «горячие точки» — территории Англии, в которых до сих пор сохранялись старые порядки аристократии, позволявшие насилие над слугами. Что, в свою очередь, не могло не вызывать негодование у мисс Грейнджер. Вообще-то, Гермиона приняла фамилию «Уизли», но предпочитала, чтобы подчинённые называли её по девичьей фамилии. Подобное поведение вызывало удивление со стороны подчинённых, но Грейнджер не обращала на это внимание.

— Аманда, пошли за Терри. Из Манчестера пришёл ответ от семьи Ливингстон. Пускай немедленно идёт сюда и разбирается с этим, — раздражённым и уставшим голосом обратилась Гермиона к своей секретарше, которая принесла начальнице свежесваренный кофе.

— Поняла, мисс Грейнджер, — ответила молоденькая секретарша главы отдела и быстро ретировалась.

Аманда начала строчить записку Терри Джонсону — первому помощнику Гермионы Грейнджер. Терри был невысок, худощав, был трудягой с изрядной долей оптимизма и юмора. Обычно Джонсон выполнял работу, которая представляла большую важность для отдела, будь то встречи с особо важными лицами, либо обыск домов подобных лиц (нет, не тех, с которыми Терри имел деловые встречи). И, несмотря на молодой возраст, Терри справлялся со своими заданиями довольно прилично. В свою очередь, данный факт послужил быстрому продвижению по службе и званию правой руки Грейнджер.

Аманда привязала записку к лапке миниатюрной совы и отправила её в «Кабинет номер двадцать семь, Терри Джонсон». Тихо ухнув, сова взмахнула крошечными крылышками и полетела, ловко маневрируя между другими «почтальонами».

Гермиона Грейнджер не собиралась оставлять работу без внимания — после документов ещё оставалось проверить отчёт Уильяма Крофорда по поводу инспекции семей на Юго-Востоке Англии. Приспешники Волдеморта, сумевшие откупиться от Азкабана (а таких было немного), были достаточно влиятельными. Коррупция в Министерстве, несмотря на новое руководство, и не думала исчезать. Была проведена действительно грандиозная проверка: ушло более трёх месяцев, а из государственного бюджета была выделена огромная сумма, за которую глава финансового отдела каждый раз при встрече язвил в отношении Грейнджер. Самой Грейнджер было не очень приятно устраивать такие союзы, но ситуация обязывала.

После падения Тёмного Лорда пришлось разбирать немало мусора — пускай временное, но вполне эффективное, в определённом смысле, правительство Волдеморта наломало дров. Травля маглов — это дело растиражированное, да и решаемое. Простая стратегия, разработанная Кингсли (знакомьтесь, новый министр) и Грейнджер по завоеванию симпатий населения приносила плоды. В частности, будущим избирателям очень понравилось, как уничтожают наследие аристократов, или как изъятые состояния старых семей были пущены на «общественные нужды». Унижение тех, чьё существование унижает тебя — это очень приятно! Разумеется, делалось это во имя репутации Министерства (неофициально) и во имя общего блага. Лозунг был позаимствован у человека, который знал толк в таких делах. В то время, когда Гермиона была занята пропагандой, её давний друг и партнёр по команде Гарри Поттер, глава Аврората, вёл «охоту на ведьм» — не на настоящих ведьм, разумеется, и не на молодых сотрудниц Министерства, а на особо зажравшихся чиновников.

Кабинет Гермионы был обставлен в строгом стиле, выдающим в хозяйке перфекционистку. Жёсткие стулья, никаких мягких кресел и пуфиков, железный стол, содержащий в себе не один маленький сейф с различными интересными документами. К примеру, «Дело семьи Малфоев». Финансовые операции, политическая активность, закупка недвижимости, публичная щедрость. Всё это документировалось, протоколировалось, архивировалось. Поистине, Малфои были одарённым родом по части приспособленности к выживанию. «Папаша Лю», как называли старшего Малфоя сотрудники, считался проблемой номер один, оставшейся после Волдеморта. Недолгое руководство Тёмного Лорда изрядно подкосило как здоровье Люциуса, так и его финансовое состояние, а следовательно — и политическую силу. Сын — Драко — оказался куда менее хитрым и мудрым управленцем, так что скоро влияние рода Малфоев пришло в упадок. Уже третий месяц «Гринготтс» отказывался выдавать кредит на имя Драко, мотивируя отказ тем, что банк не уверен в платёжеспособности клиента. Малфоя возмутило это положение дел, но, быстро пробежавшись глазами по документам, поникший Драко утих. Сотрудничество гоблинов и Министерства Магии принесло свои плоды — многие из сейфов слуг Тёмного Лорда были переданы правительству «в знак глубочайшего раскаяния и искреннего сожаления за принудительные преступления, совершённые под гнётом ненавистного поработителя». Разумеется, бывших Пожирателей никто не спрашивал, согласны ли они на такие формулировки и условия, которые ставили проигравших в крайне неудобное положение. Но вариантов было два — либо ты соглашаешься, либо тебя ждёт свидание с дементором с крепкой любовью и страстным поцелуем.

Но вернёмся к Джеку Олдриджу. Неприятного вида толстяк, идеально подходивший под типаж традиционного чиновника, Джек Олдридж был одним из главных источников головной боли Гермионы и её неофициальной коалиции. Он, как и многие люди в отделах Министерства, был взяточником. Фактически, именно министр финансов был главной проблемой союза Кингсли-Грейнджер-Поттер. Он обладал огромным влиянием, ему удалось договориться со многими важными лицами, которые были в состоянии тормозить любую деятельность «Новой власти».

Тем временем сама мисс Грейнджер пила кофе, отстранённо смотря в окно, демонстрирующее ей несуществующий пейзаж. Погода стояла пасмурная, что, впрочем, казалось хозяйке кабинета маловажным фактом. Плохая погода, хорошая погода — разницы нет, есть только работа, документы, отчёты. Работа над защитой домовых эльфов не должна была останавливаться, так как множество этих существ всё ещё находилось в рабстве. Эта деятельность не была рекламной акцией; мотивация Грейнджер была в чём-то ином, в том, что ей самой было неизвестно.

В дверь кабинета постучали.

— Войдите, — сказала Гермиона, ожидая увидеть Терри Джонсона.

Но это был не Терри. В помещение вошёл министр магии и старый друг госпожи Грейнджер. Кингсли Бруствер выглядел очень уставшим: мешки под глазами, виден явный недосып. А главное — этот мрачный, не сулящий ничего хорошего взгляд. Карьера в одном из самых жёстких отделений Министерства — это вам не шутки. Кингсли стал замкнутым, среди своих коллег слыл требовательным, строгим командиром, а перед народом всегда держался сильным и решительным лидером. Хотя сейчас, когда он устало опустился на стул перед Грейнджер, никто бы его не узнал.

— Привет, Герми, — сказал Бруствер, — всё работаешь?

— Как и ты, Кингсли. Я завалена делами, ты это знаешь. Ты что-нибудь узнал о ситуации с Гарри?

— Сегодня должна поступить информация.

Бруствер зевнул и начал рассматривать кабинет. Его взгляд прошёлся с флага магической Британии, стоявшим около стола, на колдографию семьи Грейнджер-Уизли. Взглянув на счастливых Рона и Гермиону, приветствующих его, Кингсли ностальгически сказал:

— Как давно это были. А ты помнишь...

— Бруствер, — прервала его Грейнджер, — зачем ты пришёл? Ты никогда не приходишь ко мне в рабочее время. Ты никогда не спрашиваешь, как у меня дела, как у меня дома. И я это одобряю, пока мы на работе.

Момент молчания. Кингсли вздохнул. Его неторопливый взор перешел от большой вазы с лилиями к кипе бумаг на столе. Грейнджер, видя, что Бруствер теперь смотрит прямо ей в глаза, отвечает тем же стальным взглядом, выработанным всего лишь за пару лет беспрерывной работы в юридическом отделе министерства.

— Гермиона, пойми одну вещь. Сейчас в стране назревает очень, очень нехорошая ситуация. Мы теряем влияние. Нет, в правительстве-то всё относительно нормально — тут мы хорошо осели, хотя проблем до сих пор много. Но вот население... Молодёжь сейчас шибко умная пошла, совершенно другая, нежели были ты или Гарри пару лет назад. Они хотят перемен, радикальных перемен. Мы тормозим прогресс, Грейнджер, и ты это сама понимаешь. Шесть лет мы правим. Шесть долгих лет борьбы, грязи, убийств, разрушений, репрессий и охоты на людей. Но что дальше-то? Пожиратели никуда не уходили — Нотт всё больше пробирается в Визенгамот. Министерскую бюрократическую орду ты тоже знаешь. Если все они подобьют молодёжь на революционный лад — всё, спета наша песенка: придётся подавлять, причём подавлять жестоко. Мне это всё очень, очень не нравится.

Гермиона нахмурила брови.

— И что же ты предлагаешь сделать?

Бруствер вперился в неё взглядом. Было видно, что он детально обдумывает то, что сейчас хочет сказать.

— Я боюсь их активности. Ты знаешь, на что готова молодёжь. У них ведь ни опыта, ни чутья нет — сразу в драку лезут. Стычек как таковых ещё не было, но ведь мы все понимаем, что они не за горами...

— Что ты хочешь сделать?

Конкретика всегда была отличительной чертой Гермионы Грейнджер.

— Что я хочу сделать? — усмехнулся Кингсли, — Просто выступить завтра перед аудиторией, всего-то.

Зная Кингсли и его хитрость, ничего нельзя было сказать заранее. Впрочем, посмотрим-поглядим.

Туманное английское утро никогда не нравилось Кингсли. Капли дождя беспощадно стучали по сплошному бетону лондонских дорог. Кингсли знал, что люди настроены серьёзно и собранно. Серьёзно, но не радикально — это чувство ещё нужно будет воспитать. Аккуратно, филигранно сыграть на флейте, завлекая крыс в мышеловку.

Сегодня в Министерстве Магии собралось несметное количество народа. Присутствовали только служащие Министерства — других бы просто не пустили, но эти «другие» и не были нужны.

Для Кингсли была установлена специальная кафедра, а перед ней — несколько рядов сидений. Всё это походило на лекцию, вот только цели были иные.

— ... Сейчас перед нами впервые открылась перспектива более полноценной жизни и меньших тягот. Министерство стоит наготове, чтобы дать сотням магов изобилие, какого они еще не знали. Неужели всем этим надеждам, перспективам, всем этим тайнам, дарованным нам магией, суждено обратиться на собственную погибель от руки неопытности, агрессии и войны? Или им суждено принести еще большую свободу и прочный мир? Еще никогда выбор между благословением и проклятием не стоял перед обществом в столь простом, наглядном и даже грубом виде. Выбор открыт. Чаша весов грозно колеблется.

Когда-то наше общество разбили надвое, уничтожили. Мы все знаем, кто это был. Теперь мы не боимся называть страшное когда-то имя: Волдеморт. Его безумные идеи одурманили разум самых достопочтенных членов нашего общества. Да и не только их. Все, от молодых до старых, от бедных до богатых — все поддались чарам Тёмного Лорда. Мы все знаем, что это делалось благодаря шантажу, угрозам, заклятиям и прочим террористическим методам.

Волдеморт начал действовать, будучи неопытным юнцом. Общество не обратило на это внимания. Общество не приняло никаких мер для того, чтобы остановить будущий разгром нашего мира, мира честных волшебников. К счастью, пускай и неизведанным способом, мы остановили эту угрозу. Но ведь мы все понимаем — нам помог лишь случай, удача, фортуна. А ведь Волдеморта нужно было уничтожить ещё тогда, в самом начале его кровавого террора.

И сейчас перед нами стоит куда более важный вопрос — история имеет свойство повторяться. Был Гриндевальд, был Волдеморт. Зададимся вопросом: как же они появлялись, как они получили власть? Не будем обольщаться и обманываться, дело совсем не в неизвестной магической силе. Всё заключалось в грамотной игре на чувствах людей, зомбированных на убийство простых волшебников и уничтожение нашего славного общества.

И вот теперь, спросим себя — есть ли для нас угроза? Есть ли что-нибудь, что может помешать нам в построении мира и хорошей жизни? Мы перенесли столь многое — а что будет теперь? Опять война, опять кровь, опять смерти детей?

Назревает опасность. Взгляните на сводки новостей — везде мы слышим об убийствах, изнасилованиях, о растерзанных жертвах. Не говорите, что не слышали об этом! Тройное убийство в Фулхэме — что это было? Три славных молодых парня убиты — из-за чего?

Всё это — политическая акция.

По залу прошёл недовольный гул. Работники министерства зароптали, возмутились, а главное — коллективно ополчились на «Новую угрозу». Одна весьма возбуждённая особа даже начала кричать о том, что нужно «высечь всех этих юнцов и дать понять, что с нами играть нельзя».

— Я уверен, что мы сможем собраться все вместе и общими усилиями устранить опасность войны, тогда настанет время построения общества, совершенно нового общества. Удастся избавиться от источников ненависти и зависти, коль скоро удастся устранить источник страха. И настанет пора для того, чтобы приступить к труду, а именно к широкой и всеобщей работе и труду, ибо, если они будут расти такими темпами, как мы планируем, это приведет к процветанию и возвышению магического общества.

Люди ответили согласным восклицанием. По залу прошли шепотки ободрения и возбуждения.

— Возможно, ко мне и придет кто-нибудь из моей команды и заявит: «Все хорошо и прекрасно, но вот этот человек выступает и действует против вас». На это я ему отвечу: «Я этому не верю». И если даже мне будут предъявлены письменные доказательства, даже если мне присягнут под Непреложным Обетом, я просто порву эту мазню, просто отмахнусь от этого, так как моя вера в Министерство непоколебима.

И я спрошу вас — вас, честных работников, — хотите ли вы избавиться от этой угрозы? Хотите ли вы отрезать этот выросший сорняк? Хотите ли вы жить свободно от всяческих невзгод и потрясений?!

И толпа ответила согласным рёвом, что пронёсся по всему Министерству, улетая дальше и голодным коршуном развеваясь над серым Лондоном.

* * *

Шиитов-религиозников, поднявших восстание, мы встретили у подножия Нассирии.

Здесь было построено старое мусульманское кладбище. Его практически никто не посещал — история такова, что обычных магов тут недолюбливали, а уж магглов, а уж иного мусульманского толка — тем более. Для шиитов кладбище являлось священным местом, и охраняли они его пуще святого Грааля.

Недавно в Багдаде был убит аятолла (1) Али аль-Рихтайни, вроде как играющий за правительство. Не знаю, какую роль он играл, но шум поднялся знатный. Подозревали в этом наших бородатых друзей, занявших кладбище и ни в какую не желавших оттуда уходить. Мы уж думали, что оно и к лучшему — бежать им будет некуда. Думали, раз аппарационный блок стоит, территория закрыта — всё. Задание выполним — дай Мерлин, домой вернёмся. И выступать решили прямо по прибытию. Ночью — опасно; места незнакомые, а при свете хоть что-то видно. Ехали автомобильной колонной в количестве четырёх внедорожников.

Первый взрыв унёс с собой четырёх арабов, ехавших в передней машине.

Они появились будто бы из ниоткуда. Они сошли невидимыми тенями, выдающих себя лишь чередованием тёмно-фиолетовых и слегка голубоватых лучей. Нам повезло. Пришлось быстро выскочить и бежать к ближайшим деревьям. Спрятались — палочки наизготовку; видно, что остальной отряд успел разбежаться в разные стороны и занять свои места. Ничего страшного. Нужно тихо, аккуратно пройти к врагу и зажать в тиски.

Но не тут-то было.

Выглянув из-за ненадёжного укрытия — я прикрылся кедровыми ветками — пришлось сразу бежать вперёд. Противник засел где-то на высотах; некоторые медленно спускались, кто-то из них занял посты наверху. Стояла кромешная тьма. Зачастую её прорывали лучи, посылаемые с двух сторон, но я чувствовал, что тьма была непростой. Как будто какой-то злой клоун издевательски накрыл тебя одеялом сплошной темноты.

Было страшно.

Оказалось, что товарищи наши уже скоординировались в плотную боевую группу. И ровным, согласованным строем пошли на таран.

Я тогда уже четвёртый год в аврорате служил, многое повидал. Мне доводилось ловить оставшихся Пожирателей в мрачных английских лесах, моя команда усмиряла восстание великанов на ирландской границе — да чёрт подери, мы вырезали отряды гоблинов, устроивших междоусобную войну два года назад. Но такого владения палочкой, что показали турки в бою на подступах к горе, такого изящества, с каковым армяне выбили противника с вершин, я ещё не видел нигде. Больше всего меня поразили арабы. Всех оставшихся раненых шиитов, бежавших с горы, они забивали с особой жестокостью.

Не заклинаниями, нет. Тут обошлось без магии. Камнями, палками, руками — видимо, мстили за годы чёрт знает каких междоусобиц.

Но всё же мы тоже поучаствовали. Разумеется, поддержали левый фланг штурма кладбища на горе; руководил операцией Кемаль Ататюрк, легенды о котором дошли даже до старушки Британии. Толковый полковник и просто опытный вояка, он скитался из страны в страну, работал то на тех, то на других. Где-то ему платили, где-то ему давали убежище, а где-то после выполнения долга он и сам был рад ограбить бывших поручителей. Вырос Кемаль у магглов, забрали из приюта; вот только определили Ататюрка, как мага, в подпольную ультраконсервативную мусульманскую школу-медресе, а я в своё время наслаждался относительной свободой. В медресе было хорошо: ароматный турецкий чай заваривался в красиво расписанном двухэтажном чайнике, подавался очень простой постный, но сытный и густой суп из листовой капусты и цветной фасоли "барбунья". Велись уроки боевой магии. Заучивался наизусть Коран.

Когда Кемалю исполнилось восемнадцать, он вырезал весь религиозный состав медресе. Под яростный гул магического торнадо полегли семнадцать мужчин, двадцать одна женщина и два мальчика, которых Ататюрк не успел вывести из медресе. Погибли все взрослые. Погибли все учителя. Погибли все угнетатели.

Сейчас я видел в глазах у Ататюрка ту же картину: вот он, вот его соратники — сейчас они отомстят за прошлые принижения и голодовки.

Тогда я совсем не знал этого человека.

— В атаку, братья! — закричал он и мы ринулись вперёд.

Зачистка шла долго. Естественно, мы разделились и там; люди Ататюрка пошли по центру, четыре необычайно молчаливых армянина взяли на себя обзорную площадку, с которой открывался вид на долину, трое вечно спорящих друг с другом араба решили осмотреть левый фланг, а мы всей британской командой углубились направо. Туда, где стояла вечная тень и было страшнее всего.

В склеп.

Дверь, целиком и полностью изрисованную мелкими полумесяцами, отворил Кинг. Первым, слегка подрагивая, вошёл Роуд. Стояла жуткая тишина. Ничего не было видно, хоть глаз выколи. В воздухе витала пыль.

— Люмос Максима! — сказал вошедший за Роудом Рон и "гостиная" озарилась светом.

И в этот же момент дверь хлопнула и закрылась наглухо.

__________

(1) — аятолла — нечто вроде священника; шиитский религиозный титул.

Войти мы успели все, но вот вопрос теперь состоял в том, как выйти. Кинг начал прощупывать дверь на предмет скрытых механизмов, но ничего найти не смог.

— Пусто. Не возьму в толк, что с этой чёртовой дверью. Что-то тут...

— Господи Боже, — прошептал Ричардс.

— Что? — испуганно спросил Рон, — Что такое?

— Я вспомнил. Мусульманские похоронные и поминальные обряды предполагают строгое и беспрекословное соблюдение традиций и законов Шариата, — сглотнул Ричардс, — У них своя собственная система правил переселения мусульман в загробный мир...

— И что из этого? — нетерпеливо воскликнул Роуд.

— А то, что различные надмогильные постройки вроде мавзолеев, гробниц и склепов Шариатом не одобряются, — ответил Ричардс, оглядываясь на абсолютно пустую "гостиную", — Причём не одобряются однозначно. А это значит, что мы... не в мусульманском склепе, скажем так.

Он обошёл помещение. Дотронулся до холодной серой стены, провёл рукой по расписной двери.

— Это место древнее мусульманской культуры, — завороженно сказал он, — намного, намного древнее.

Стало по-настоящему страшно. Склеп был абсолютно пуст, но то, что виднелись проёмы в стенах, означавшие собой ведущие неизвестно куда проходы, угнетало. Ребята достали палочки, но от этого не становилось спокойнее. Полнейшая тишина пугала, а тухлый запах, доносившийся из одного из проёмов, внушал странные ощущения. Казалось, что из одной из этих бесформенных дыр на тебя смотрят тысячи глаз, тысячи пустых глаз сгнивших мертвецов, безмолвно выжидающих момента для нападения.

Пора было с этим завязывать.

— Давайте-ка выбираться отсюда, — хрипло сказал я, — нечего здесь...

Меня прервал жуткий утробный гул, возникший справа от входа. Я резко обернулся и только сейчас заметил: свет от Люмоса не осветил одно-единственное место в склепе. Не потому, что мощности не хватало. Свет заклинания озарил всё, помимо одного маленького проёма, по размеру немного уступавшего тем, что мы видели. Я пригляделся.

Там была Тьма. Ужасная, неестественная Тьма, из которой вырвался этот чудовищный звук.

И Тьма нарастала. Со стремительной скоростью и невероятным грохотом она поглощала всё больше пространства, вбирая в себя и камень, и железо, и дверь, и даже одинокий скелет у входа. Теперь Тьма грозилась добраться и до нас.

— Бежим! — рявкнул я.

* * *

И мы побежали. Один за другим ринулись в ближайший проход, показавшийся нам наиболее широким, оставляя оглушительный рёв позади. Тем не менее, вход оставался открытым; Тьма наступала, гул усиливался. Нужно было что-то делать. Ничего хорошего это в себе не несло.

— Бомбарда Максима!

Я дождался, когда мы достаточно отбежали вперёд, резко вскинул палочку вверх и обрушил лавину камней на дыру, через которую мы вошли, отрезав таким образом Тьму от нас. Закрыть вход представлялось единственным выходом, как бы парадоксально это не звучало.

В темноте (на сей раз обычной) слышалось громкое дыхание членов группы. Даже по прерывистым вздохам я узнал Рона; он упал позади меня, распластавшись, видимо, по земле. Я и не заметил, что пробежали мы, на самом деле, не такое уж и маленькое расстояние; видимо, настолько сильным был страх. Ладно. Нужно собраться с силами и выбираться отсюда. Хрен его знает, что тут ещё найдём. А назад, в спокойную и тихую Британию, очень даже хочется.

Не в гробах, что главное.

— Так. Слушай меня, команда. Поднялись и построились по одному в ряд. Кинг, обеспечь нас светом, держись в центре и ни в коем случае не гаси его. Используй что-нибудь покрепче Люмоса, но постарайся не выдать нас при случае. Я пойду впереди, Рон — за мной. Роуд, Ричардс, за вами фланги — смотрите по сторонам и не упустите чего. Жить хочется, знаете ли. МакДафф — замыкаешь.

Мы пошли вперёд. Путь был только один — неясная тропа, ведущая куда-то в сторону. Причём не вглубь, не наверх, а именно в сторону — как будто мы двигались по давно заброшенной системе коридоров. Двигались и тряслись — впереди не было видно ровным счётом ничего, но воздух почему-то нагревался по мере продвижения.

Так продолжалось примерно полчаса. Мы шли, шли, а тропа и не думала кончаться. Некоторые изменения всё же были: с каждым шагом у себя под ногами мы обнаруживали всё больше и больше растительности. Казалось, что ступишь раз — и на тебе, какой-то неизвестный пахучий росток, от которого несёт чем-то одновременно сладким и одурманивающим.

— Чёрт возьми, что это за цветы? — сказал Рон, — У меня такое ощущение, что это поле, усеянное маком. Помнишь ту прошлогоднюю поездку в Парагвай, Гарри?

— Поле, усеянное маком, — недоверчиво спросил Роуд, — Тото, мы не в Канзасе.

Я улыбнулся. Роуд, двухметровый бугай, родился в маггловской семье, так что я не удивился прозвучавшей цитате из "Волшебника страны Оз".

Первое, что вспоминается о Роуде — то, что он никогда не унывал и унывать никогда не собирается.

Не унывал он и в кровавом августе двухтысячного, когда Пожиратели подняли народ на бойню в Манчестере, не унывал он, когда нас полным составом взяли в плен полусумасшедшие уэльские сепаратисты — да что там, Роуд смеялся во всю глотку, когда его били по почкам болгарские повстанцы тяжёлой зимой год назад. Роуда в одиночку послали помогать местным силовикам успокаивать разбушевавшихся студентов, которым, скажем так, помогали. Я протестовал, подавал прошение в Визенгамот — но бесполезно.

Впрочем, пронесло. До болгарской гражданской, к счастью, не дошло — долгая история — но потрепали Роуда там знатно. Наши в Болгарии, оказывается, ещё в середине девяностых активно работали — говорят, переворот в магическом правительстве не обошёлся без участия аврората. Документы пока мне недоступны, но как-нибудь я об этом расскажу. А сейчас Роуд напевал что-то ирландское — призывал одеваться в зелёное, но я особо не вслушивался. МакДафф, приободрившись, начал тихо подпевать.

— Да успокойтесь вы уже, — улыбаясь, сказал Рон, — Мы в древней гробнице или как?

Настроение у нас поднялось, и хорошо, так надёжнее. Бодрость ещё никому не мешала, а в бою — тем более. Брести по казалось бы бесконечному пути стало немного легче.

Ненадолго. Мы встретили их в конце пещеры. В тупике.

Сейчас я уже не помню, как они выглядели тогда. Невысокие, сгорбленные человекоподобные уроды, что-то шипящих друг другу у небольшого костерка, сложенного из пахучего хвороста. От них невероятно разило — казалось, воняет протухшей рыбой, но откуда здесь взяться рыбе?..

Конечно, нам рассказывали байки об обитавших в горах тварей. Говорили, что они утаскивают к себе и животных, и людей. Говорили, что когда-то были гоблинами наподобие наших, но покрупнее и более похожы на людей, и промышляли мелкой торговлей. А потом их проклял местный колдун, изуродовал их внешность и заставил спуститься глубоко под землю.

На самом деле, всё это — жуткие байки местных зевак. Существа, обитавшие горах, действительно принадлежали к гоблинской расе и были изгнаны из людского общества за какие-то там прегрешения. Я особо не вникал.

Они дали своей общине новое имя: "Джабат аль-Нусра" — и объявили джихад всему Ираку. Когда на город опускался вечер, они подрывали автобусы спецназа в центре Багдада, спешившие на место вооруженной стычки. Гибли и военные, гибли и гражданские. Не помню точно, как звали их лидера; у меня вообще плохая память на восточные имена. Помню только, что начиналось на "Абу Мухаммад", а дальше как отрезало. Запомнился он своими жуткими речами о том, что необходимо резать всех людей.

У костерка сидели двое гоблинов: один низкорослый и лысый, другой повыше, немытые пряди спадают на плечи. Наши ребята приготовились атаковать.

— Подождите, — тихо сказал я, — попробуем подойти по-другому.

Я сказал это потому, что лысый гоблин смотрел на меня и широко улыбался.

* * *

— Вы ведь понимаете, в чём дело, мистер Поттер — не можем, не можем мы к своим вернуться.

Голос гоблина, на ломаном английском представившегося как Сибахи, был полон печали. Он не сказал, как зовут его сына — да и не говорил тот на английском, но чай заварил добротный. Мы устроились вокруг костра и пытались отдохнуть.

— А сюда вы зря пришли. Нехорошо это. Опасно. Понимаете? Опасно. Нехорошо. — Сибахи испытывал неловкость из-за своей неумелой речи.

— Это мы уже поняли, поняли, — устало ответил я, кивком благодаря подавшего мне чай рослого гоблина. — Вот только как отсюда выбираться — нет.

— Это не проблема, мистер Поттер, — отмахнулся гоблин, — Мы вас проведём. Здесь уже, наверное, небезопасно оставаться. Зря, очень зря вы вошли сюда с того хода. Все местные знают, что нельзя сюда с того хода! Старого духа вы разбудили, очень старого!

— Ясно, мистер Сибахи...

— Просто Сибахи, просто Сибахи.

— Отлично, я понял. Расскажите, Сибахи — а как вас занесло-то в "аль-Нусру"?

— Как вам сказать, мистер Поттер... — гоблин вздохнул, — Пришёл я сюда с сыном — его, кстати, звать Муслимом, — и братом Хафизом. Пришли мы в неё давно, очень давно. Почему? Они убили мою мать и мою жену. Чего вы от меня хотите? Что бы вы сделали, если бы какие-то свиньи вырезали вашу семью, а потом отобрали всё, что у вас было?

Он вытащил старую колдографию, на которой был изображен он с братом, таким же гоблином, как и он сам — в те более молодые и расслабленные дни — им обоим еще не было тридцати, их бороды были аккуратно побриты, и они обнимали друг друга за плечи. На следующей колдографии его брат стоял один, держа в одной руке палочку, а в другой — гранату. Он сказал: "Джабат аль-Нусра — это меч на иракской земле".

— Нет, разумеется, сейчас я уже не могу воевать, — с сожалением сказал Сибахи, — Сына я тоже никуда не пущу. Я стар, он молод — нам нужно как-то выживать, а люди нас не примут, как бы мы не раскаивались. И, разумеется, мы уже давно никого не убиваем — а заблудившимся путникам вроде вас даже помогаем. Тем более, что вы — англичане, а не иракцы. Никого не трогаем, англичан не трогаем — только иракцев, и то давно. Сейчас... сейчас уже всё потеряно.

Я молча смотрел в глаза Сибахи. В них виднелись слёзы, слёзы какой-то непонятной мне утраты. Я не мог выдержать его взгляда и отвернулся якобы налить себе ещё чая. Взял чайник, налил немного — и мимоходом многозначительно кивнул Рону. Он, естественно, знал, о чём я.

Пора было уходить.

— Думаю, нам уже пора, Сибахи. Вы нас проводите?

— Разумеется, разумеется. После пробуждения духа нам тут оставаться нельзя...

Шли мы недолго, каких-то минут десять. Впереди шагал Муслим, державший в руках огромный фонарь. Сибахи шёл рядом со мной, остальные расположились чуть позади нас. Я на мгновение оглянулся и увидел решимость в глазах своих ребят. Значит, Рон уже передал. Когда я повернулся назад, Сибахи смотрел на меня.

Он понял.

— Мы уже почти на выходе. Знаете, мистер Поттер, — со вздохом сказал гоблин, — Я прожил долгую жизнь и ни о чём не жалею.

Муслим остановился и огромной лапой указал на старую обветшалую дверь. Я почувствовал свежий воздух. Подошёл к двери и выглянул: всё та же гора, то же кладбище. Крики вдалеке. Летают лучи. Ясно. Значит, пришли.

Я достал палочку и повернулся к гоблинам. Рон, Роуд, Ричардс, МакДафф и Кинг сделали то же самое. На войне враг есть враг, а долг выполняется в любом случае.

— Жалеть действительно не о чем, Сибахи, — ровным тоном ответил я. — Совершенно не о чем.

Когда в него попала Авада, Сибахи не кричал.

Тела их мы оставили в склепе.

* * *

На выходе нас, как ни странно, встретил Кемаль с командой. Сам он был цел и невредим, а вот подчинённым, видимо, досталось.

— Мистер Поттер, а я-то думал, что мы вас уже потеряли!

Молча выйдя, мы с товарищами-турками отправились вниз по долине. Наши, судя по всему, поработали на славу: горели ветхие постройки, возведённые шиитами, а кое-где лежали трупы. Мне было всё равно. Сейчас главное — добраться до цивилизации, прочь от этой чёртовой долины, прочь от чёртовой горы, прочь от чёртовой гробницы. Хватит с меня. Пора домой.

* * *

А дома, между тем, было очень даже жарко.

— Джинни, честно, я не знаю, почему так произошло, — сказала Грейнджер, — Мы с Кингсли всеми силами пытаемся поскорее вытащить его оттуда, но и у нас в Министерстве не всё гладко!

Джинни Поттер, тем временем, не собиралась успокаиваться. За окном усадьбы Уизли-Грейнджер, расположенной на окраине Лондона, стояла жуткая духота. Да, июнь. Да, Британия. Но когда, скажите на милость, каверзная госпожа Погода спрашивала, как ей следует себя вести?

— Я ещё раз повторяю, Гермиона: я не верю не единому вашему слову! Разве не ты говорила мне два года назад, что Гарри "просто отъедет в Уэльс по делам"? А что тогда случилось? Его чуть не убили!

Дверь в кабинет отворилась. Вошёл Кингсли. Да, он предупредил, что приедет к Грейнджер "по важному и неотложному вопросу", но Гермиона рассчитывала, что это произойдёт несколько позже.

— Джинни, — умиротворяющим басом произнёс он, — Не горячись, дорогая. Только что прилетела сова с письмом. С Гарри всё в порядке, уже завтра, думаю, он будет дома.

Джинни радостно вскрикнула и бросилась обнимать Кингсли. Тот, сдержанно улыбаясь, похлопал её по спине. Грейнджер, не сумев скрыть воодушевление, встала из кресла, будто бы желая присоединиться к радостным обьятьям.

Она знала, что Кингсли приехал сюда вовсе не за этим.

— Джин, ты не будешь любезна — можешь, пожалуйста, сделать нам холодного тыквенного сока? Просто понимаешь, — извиняюще сказал Бруствер, — у нас с Герми серьёзный разговор — нужно утрясти вопросы с последними постановлениями по эльфам.

— О, понимаю-понимаю, — улыбаясь, ответила Джинни, — Сейчас принесу!

И ушла, напевая: "Гарри возвращается, Гарри возвращается!".

Кингсли закрыл дверь. Теперь от его радушия не осталось ни следа.

— Как ты уже поняла, разговор будет совсем не об эльфах, — мрачно промолвил Кингсли, — Есть новость хорошая, есть новость плохая. Думаю, ты всё равно предпочтёшь хорошую, — дождавшись кивка Грейнджер, Бруствер продолжил — Благодаря моей недавней речи удалось добиться некоторого оправдания убийству Олдриджа.

— Неужели? — удивленно произнесла Гермиона.

Да, — кивнул он головой в ответ, — Олдридж мёртв. Завтра выйдет материал о том, что убитый чиновник был олицетворением коррупции, прогнившим взяточником и прочее, — Кингсли небрежно закурил, — А убийство спишем на ту же тотальную коррупцию. Скажем, что Олдридж убит своими же коллегами-конкурентами. Основная масса министерских работников — тупые серые крысы, жаждущие подсидеть друг друга. А народ... Что народ. Народ проглотит и не подавится, да ещё добавки попросит. А мы и рады провести зачистку — и помощников Пожирателей сметём, и министерских борцов с системой. Всё путём.

— А что... — боязненно спросила Гермиона, — что с Гарри? Он действительно возвращается?

Кингсли помрачнел ещё больше.

— Вот с этим проблема. В Министерстве на каждом углу слышатся обвинения в его сторону. Мол, национальный герой, всё такое — и из-за этого вина во всех прегрешениях Министерства ложится на него.

— Но это же несправедливо! Гарри — честный аврор, охраняющий наше общество! Как люди не могут этого понять?!

— Да понимают они всё, понимают... — устало сказал Бруствер, — Вот только ничего не поделаешь с его имиджем. Видимо, для его же безопасности придётся отправить Гарри куда-нибудь ещё.

— Это опасно! Неужели ты не знаешь, что он и так натерпелся всего этого?

— Я понимаю, понимаю... Но так будет только лучше. Лучше для всех. В первую очередь для него. Тут его банально разорвут на части, понимаешь? Люди верят — и, замечу, не зря — что Министерство прогнило, разбилось на фракции, пожирающие друг друга. И они правы. Все мы тут боремся за одно: за политическую власть, за возможность направить денежные потоки в своё русло. Но это не плохо и не хорошо. Это естественно. Естественная борьба. Выживает сильнейший, понимаешь? И уж лучше быть сильнейшим, нежели проигравшим. Такова жизнь, Гермиона. Пора взрослеть. Пора понять, что дедушка Дамблдор не всё понимал и не всё показывал. Такова жизнь.

Грейнджер уронила слезу. Видимо, другого выхода для Гарри не остаётся...

— Ладно, — стоически сказала она, — Раз выбора нет, то пошлём Гарри куда-нибудь ещё. Я не против.

— Вот и чудненько, — улыбаясь, ответил Кингсли.

Гермиона не знала тогда, что Бруствер просто устранил конкурента в борьбе за власть. Гермиона слишком привыкла к Дамблдору и его вечной доброте.

И это плохо.

* * *

— На самом деле, Гарри, в моей жизни всё куда проще, нежели рисуют сплетники.

После прибытия в Ирак Кемаль Ататюрк пригласил Поттера на частный разговор в одну прекрасную чайхану Багдада. Довольно известное место в узких кругах — если, конечно, знать, где искать. Для такого гостя, как Кемаль Ататюрк, хозяин чайханы не пожалел лучшего топчана, расположенного на втором этаже и надёжно скрытого от посторонних глаз особой магией.

Поттер пил турецкий яблочный чай из круглой расписной пиалы. Рядом с топчаном стояли два кальяна — Гарри уловил запах зелёного яблока.

— Собственно говоря, это довольно старая традиция — пить чай и курить кальян одного вкуса, — неторопливо начал Ататюрк. — Знаешь, как всё это готовится? Чай, как и табак для кальяна, хранят в плотно закрытой емкости, чтобы он впитывал влагу и посторонние запахи, а хранение табака для кальяна в плотно закрытой банке предотвратит его от пересыхания. Церемония чаепития не требует спешки, также как и сеанс кальянокурения, также как и все на Востоке. Понимаешь, Гарри? Всё, о чём говорят здесь, приложимо к человеку. Вот возьмём, к примеру, тебя, — сказал Кемаль, затягиваясь, — ты уже набрался кое-какого опыта, уже немалое повидал. С другой стороны, ты, мой друг, ещё очень и очень молод. Ты можешь многого достичь.

Поттер раскурил свой кальян и неспешно откинулся назад, смотря на необыкновенные узоры, которыми был расписан топчан. Сидеть здесь удобнее, нежели на традиционных английских диванах. Вот только подходили ли Гарри восточные?

— Господин Ататюрк, мы все понимаем, что ситуация сложилась сложная. Также мы понимаем, что в Ираке я совсем не по своей воле. Моё место... — вздохнул Поттер, — моё место там, в нашей дождливой Британии.

— Конечно, конечно, — улыбаясь сказал Кемаль, — В Британии, в Британии...

Но всё же Поттер не мог не задать вопроса.

— Вы сказали, что ваша жизнь куда проще, нежели о ней говорят. Что вы имели в виду? И как вы живёте, если не секрет?

Кемаль улыбнулся и погладил свою бороду. Он уже давно понял все тонкости воздействия на юных боевиков вроде этого Поттера; стоит намекнуть на свой авторитет, стоит показать, что ты — воплощение всего того, что является их идеалом — и всё. Они в кармане.

— О, мистер Поттер, моя жизнь — крайне интересная штука. До недавнего времени я обитал со своими детьми в Абу Даби и работал в Африке. После различных авантюрных проектов по созданию морской частной военной компании в Восточной Африке, после некоторых прибыльных, но всё же развлекательных поездок вроде этой, моя финансовая компания инвестировала в нефтяные месторождения в Южном Судане, а также в картографические проекты в области нефтедобычи и разведки полезных ископаемых в Африке. Знаете ли, Гарри, Африка — это золотая жила.

— И это есть основная сфера ваших интересов? — жадно спросил Поттер, — А где вы ещё промышляете, если не секрет?

— Понимаете, я в то же время много колесил по миру и, в первую очередь, по Азии, пытаясь привлечь иностранный капитал в свою компанию. Азиаты говорили мне, что я, мол, классный парень, но что пора уже забить на работу в области военной охраны, перестать собирать деньги под авантюры, а спуститься на землю и использовать свой уникальный опыт и создать реальную компанию для крупного бизнеса без всякой политики и войны. Но знаете, мистер Поттер, — мечтательно вздохнув, сказал Ататюрк, — Путешествия — моё всё. Я никогда не сижу на месте. Ездил я и в дебри Юго-Восточной Азии, и в сердце повстанческой Европы, и в далёких заварушках на севере Африки участвовал.

— И как вы дошли до жизни такой? — сыронизировал Гарри.

— А почему бы и нет? — невозмутимо ответил турок. — Каждый талантливый военный может устроить себе такую жизнь, мистер Поттер, а если он маг, то открываются поистине невероятные возможности. У меня много друзей-военных, таких же, как я. И живём мы припеваючи, знаете ли. А сейчас открываются новые сферы деятельности. Вспомните пожелания акул азиатского капитализма: пришло время создания отдельной транспортно-логистической авиакомпании в Африке для их растущих аппетитов и нужд. И такие люди, как вы, мистер Поттер, мне не помешают, — подмигнув Поттеру, закончил Ататюрк.

Впервые за долгие годы Гарри растерялся. За годы воспитания у Дурслей, у Дамблдора и в Аврорате его не научили самому важному.

Умению самостоятельно принимать решения.

— Вам уже пора вырасти из английских штанишек, мистер Поттер, — выпустив колечко дыма, произнёс Кемаль, — Давно пора. Вы не нужны своему правительству. Ваше правительство вас просто использует. Задумайтесь над этим.

И Поттер задумался.

* * *

Контроль за допуском в зону аппарации держал старик Джо. Именно в его смену вежливое и тихое этническое согласие всех участников иракской кампании грозило перерасти в драку.

— Нельзя туда входить. — Арабы поднажали. Джо сказал: — Уйдите, пожалуйста. Запрещено, — и попробовал плотно задвинуть дверь. Тон его совсем не был властным, он нервничал из-за иранских арабов: кое-кто уже прорвался, дверь закрывать нельзя. Поттер отошел от стойки, нервничая, ибо очередь его команды подходила через пять минут. Он даже попробовал срезать путь сквозь толпу, мягко и довольно вежливо сопротивлявшуюся. Даже будучи ниже многих в толпе ростом, он вполне отчетливо видел, как Джо совершил глупый проступок: коснулся мусульманина оскверненными свининой лапами.

Сияние дома уже отражалось на лицах простых арабов. Передовые ряды уже видели просторные арабские одежды, бедуинские головные уборы, тюрбаны паломников, готовые приветствовать и благословлять руки, пусть даже державшие кастрюли и свертки. Народ не потерпит ни одного неверного между собой и домом. Джо отлетел к стене в позе распятого. Его коллега бросился на помощь из-за стойки для проверки документов с криком:

— Назад! Назад! — но запутался среди наступавших турок, и кто-то из них откинул его в сторону, как занавеску. Бармен помчался за маггловским полицейским. Гарри теперь оказался в толпе и тоже кричал. Вреда ему не причинят — англичанин, хотя и неверный, все-таки принадлежит к расе бывших окружных начальников, судей, врачей, мужчин, которые в свое время были, возможно, полезнее прочих, могущественных, но кротких. Самые рьяные уже приближались к зоне с громкими приветствиями, остальная толпа следовала за ними, а перед арабами шла дисциплинированная группа армян.

— Выходим сразу после них, — закричал Поттер своей команде. — Не ждите долго, аппарируйте к Министерству!

Один за другим британцы, волочившие сумки на спинах, просочились к аппарационной зоне, еле протиснувшись через толпы жаждущих попасть домой.

* * *

Кингсли встретил Поттера прямо у входа в Министерство — конечно же, аврорам не подобало появляться из ниоткуда прямо у магглов на глазах, так что рядом с министерской будкой теперь красовалась скрытая от маггловских очей палатка. Да-да, наподобие той самой, в которой Гарри на четвёртом курсе проводил ночи во время турнира по квиддичу.

Когда один за другим прибыли все члены команды и можно было убедиться в их целости и сохранности, Бруствер попросил всех выйти. Всех, кроме аврора Поттера.

— Понимаешь ли, Гарри, сложилась очень трудная ситуация. Возможно, всё обернётся очень серьёзными последствиями и для меня, и для тебя, и для всего аппарата Министерства...

— Бруствер, достаточно словесного мусора! — захохотал Поттер. — Говорите по существу. Я устал, хочу домой к жене. Ирак, знаете ли, не самое приятное место.

— Да-да, понимаю, просто знаешь... Сейчас такая ситуация... Я думаю, тебе лучше... Как это сказать...

Гарри оценивающе оглядел Кингсли. Министр выглядел потрёпанным и невероятно усталым.

— Вы хотите, чтобы я уехал на время, так, министр?

Кингсли с облегчением вздохнул.

— Да, Гарри. Ради твоей же безопасности.

Поттер улыбнулся и вытащил что-то из кармана.

— Я понял, Бруствер, — сказал он, вертя в руках визитку Кемаля Ататюрка, — Я всё прекрасно понял.