Лишний (гет)

Ответь мне — это ли ты искал?

В этом ли твой удел?

Что ты найти хотел

В королевстве кривых зеркал?

* * *

Драко Малфой — лишний человек. И не потому, что наделен какими-то особенными качествами вроде благородства или безграничной любви к людям: Драко в хорошую меру труслив, изнежен и самовлюблен, а людей он терпеть не может. Но ведь даже у таких есть свое место в сотах жизни, а Малфой — лишний. Без видимых на то причин.

Все началось с той минуты, когда Драко не смог. И черт с ним, если бы это касалось дружбы, любви или женщины. Тьма народу не умеет дружить, целоваться и трахаться. Но дело касалось убийства. Держа в руке дрожащую палочку, Драко понял мгновенно и навсегда: он не убьет. Никогда. И плевать на Миртл, которая предлагала ему играть в василиска, которая говорила, что умершему все равно не больно. Драко не убил. И с того проклятого вечера вся жизнь полетела в пропасть, а он проснулся лишним.

Трезвея от жизни под одной крышей с красноглазым Лордом, Драко начинает так же трезво оценивать людей вокруг себя. Начинает мысленные зарисовки человеческих лиц, пытаясь увидеть себя. Взять, например, Крэбба и Гойла — жирные уродливые туши. Крэбб нежно любит свою пухлую матушку, живущую с козами в глухой деревне, но никогда не отвечает на ее письма, и еще у него вечно сопля тянется из одной ноздри, когда он спит. Зеленовато-желтая сопля, похожая на гигантского слизняка. Гойл прячет за завтраком пирожки в дырявые карманы, зачесывает волосы на лоб и рисует план по убийству грязнокровок. Весь план — из рисунков будущих жертв. Особенно хорошо у него выходят торчащие во все стороны волосы Грэйнджер. Очень натуралистично.

Крэбб и Гойл — тупее собаки Хагрида, но даже они постоянно кому-то нужны. Постоянно. Какого хрена?

Поразмыслив, Драко приходит к выводу, что все дело в мозгах. Меньше думаешь — дольше живешь, а еще крепче спишь и аппетит на высоте. Но оказывается, Драко умеет думать — дар сомнительный, Поттер, например, спокойно обходится и без него. Или взять Блейза — у него и мозги на месте, и жизнь недурна. Может, он мало думает? Есть люди, которые не заморачиваются по каждому пустяку, живут и живут. Толстокожие. На завтрак — овсянка, на обед — куриный бульон. У Драко кожа тонкая, с синими жилами, он любит карамельные пирожные и чувствителен к любой перемене — и ненавидит их. Ненавидит даже изменения в расписаниях пар. Паркинсон наоборот, изменения обожает до одури. Драко уже давно сомневается, что они созданы друг для друга. Они черт знает когда целовались. Он слишком хорошо знает этот взгляд Пэнси — нежные влажные глаза и коралловая полуулыбка . Другой бы уже с ума сошел и затащил в постель, а Драко вовремя отступает. Ему противно думать о чувствах посреди грязи, в которую он влип и никак не может отмыться.

Не смог. И здесь не смог — толкнуть на диван в гостиной и сделать обоих взрослыми. Дело не в сексе, дело в близости. Привязать Пэнси еще больше к себе?

Из круга марионеток Драко тоже выбывает. Он уже давно мысленно — пусть не физически — обрезал ниточки. Что ему оставалось? Он — предатель. Он — сплошное разочарование. И он пытается перешагнуть — прошлое. Отрезать все. Провести жирную масляную черту твердым грифелем. Но никто не понимает, как это тяжело — делить жизнь надвое, на вчера и сейчас, на прошлое — и настоящее, на ад и чистилище.

Проблем много: как суметь провести эту черту, сделать шаг, стать нужным? Лишним стать просто: например, раздумать убивать. Или разучиться жить чужими идеями. Если не умеешь исполнять приказы и чужие цели — кому тогда ты нужен? Самому себе. На этом долго не протянешь. Обществу? Обществу нужны свои — друзья или приятели. Все это надо зарабатывать годами. А времени у Драко нет, и купить его не получится.

— Ты узнаешь его? Это Поттер? — Беллатриса всегда кричит визгливо в предвкушении убийства.

Драко равнодушно и отстраненно смотрит на раздувшееся лицо, прикрепленное телу так, как маггловский шарик крепят к бочонку с газом. Ясное дело, Поттер. Грязный, вонючий, исхудалый, но Поттер. Только Драко больше нет до него никакого дела. Драко страшно — так, что холодеют ноги и пот выступает на лбу. Он приехал домой на Пасху, в надежде отдохнуть от сырого подземелья, уроков и Пожирателей, а оказался посреди гнилья, убийств, крови и ненависти. Ненависти настолько плотной, что воздух в доме стух. Драко не хочется умирать, но ему плохо от вида крови. Жизнь вдруг полетела к чертям, ударила по лицу наотмашь — и ее невидимый отпечаток жег изнутри. Жег давно, а внутри оставалась пустота и воздух легких, поддерживающих пламя. Драко смотрит вниз, на намертво приклеенные друг к другу ноги в блестящих ботинках и знает, почему не выдает Поттера. Просто ему плевать: на парня в идиотских очках, на Лорда, на желания отца. Он больше ни на чьей стороне. Он не смог убить — и потерялся, завис где-то посередине — и от этого умрет. Выжить в войне, оставаясь нейтральным, можно лишь подставляя задницу обеим сторонам, а Драко слишком любит себя.

— Не знаю, не уверен, — тихо шипит он и снова резко чувствует свою ненужность. Ну и кто ему должен объяснить, что такое хорошо и что такое плохо? Хорошо — это сдать Поттера или молчать? Хорошо для кого? Для своих — плохо молчать, для Феникса — наоборот. Черт подери всю мораль. Драко окончательно запутывается, засовывает руки в карманы брюк и молчит.

— Что это значит? — мать берет его за руку. Как ребенка. Вечно носится с ним. Холодная, как змея, но изящная, как цветок, с глазами цвета разбавленной синевы и упрямым, чуть выдвинутым вперед, подбородком. Она умеет подавать себя и застывать, если требуется. Она из тех, кто плачет сердцем. Она из тех, кто выходят замуж по расчету, влюбляясь в мужа позже. И он в мать. Он женится не по любви. — Смотри внимательно, Драко.

— У него лицо раздуло, — равнодушно произносит Драко, на секунду ощущая свое превосходство. — Может, Поттер, а может — нет.

И в Драко что-то заклинивает. Он не скажет, что это Поттер. Не скажет — и все. Не обязан.

Отчаянно хочется начать свою жизнь заново, выбелить ее, замазав все краски — искаженные, ведь он видел мир не своими глазами. Только чужими. У него были мечты — чужие, и цели — отцовские, и жизнь — по правилам. Драко снова опускает взгляд на начищенные ботинки: перевернулось. Ничто уже не будет прежним. Он уже не сможет смотреть никому в лицо, потому что разучился скрывать чувства.

— Мы должны знать наверняка, Люциус, — в голосе у матери зима. — Или мы повторим судьбу Долохова.

Отец торопливо подходит к Поттеру сам и с жадностью изучает его лицо, как будто хочет впитать в себя.

— Что вы с ним сделали? — холодно интересуется отец, поворачиваясь к Сивому.

Оборотень зло оскаливается в ответ. У него, похоже, три функции: скалиться, догонять жертву и пить кровь. Драко презрительно вскидывает голову, представляя, как далеко этой зверюге до изящных переплетов книг в домашней библиотеке. И все-таки Сивого он боится. Есть в нем отцовская доля трусости, хотя признаваться в этом не хочется.

— Похоже на Жалящее заклятие, — нерешительно произносит отец. Мне кажется, это шрам, только туго натянутый… Драко?

— Смотри! — Беллатриса в ярости толкает его в спину. — Смотри, мальчишка!

Вечно она нетерпелива, его мерзкая тетушка. Спит и видит, чтобы ее обслюнявил безносый кукловод. Вместо Поттера Драко смотрит на нее. Змеи волос неприятно щекочут лицо. Олицетворение жестокости, ненависти и фанатизма — с нее статуи лить можно. Выпученные глаза — фанатизм, изогнутые в презрительной улыбке губы — ненависть, валяющийся у ног труп — жестокость. Черты ее лица до отвращения прекрасны. Она как злая королева из сказок, а значит — умрет.

— Смотри на мальчишку! — взвизгивает Беллатриса.

Драко оказывается нос к носу с Поттером. Зеленые глаза, ничуть не испуганные, нахально смотрят прямо в него. «Не выдашь» — кричат. Насмехаются. Откуда Поттеру знать? И Драко загадывает: если Поттер выберется сегодня, он выиграет в войне. Почему ему всегда везет? Что живет такого необычного в этом грязном мальчишке, что ему всегда везет? Как будто правда — на его стороне?

Драко торопливо отводит глаза в сторону и пожимает плечами.

— Слишком распух, — бормочет он под взглядами Пожирателей.

Беллатриса наклоняется к нему, обдавая запахом жасмина и едкого пота. Видимо, ей страшно. Самому Драко страшно не меньше ее — потому, что он больше не принадлежит их кругу убийц, поклоняющихся ходячему трупу. Он — вне круга, а значит, лишний. Лишний в хороводе черных меток.

Зеленые глаза Поттера неотрывно смотрят на него. А что, может, пришло время для акции милосердия? Во «Флориш и Блоттс» бывают акции для бедных вроде Уизли, когда продают несколько книг по цене одной. Драко акции ненавидит. Он с большим удовольствием купит каждую книгу и каждую вещь по своей, только ей присущей, цене. Акции — для идиотов.

— Ничего, — Беллатриса аристократично гогочет. Впору умиляться, но возлюбленный труп еще далеко. — Лорд скоро вернется и опознает мальчишку сам. Но ведь рыжий-то Уизли?

Драко зло кривит губы. Его знобит и одновременно бросает в жар, комната воняет предвкушением крови. Рыжие. Мало ли рыжих на свете! Северус однажды перехватил его взгляд, метнувшийся вслед за Джинни. Рыжие всегда выбирают Поттеров, сказал он. И Драко почему-то ему поверил. Северус принес бы ему белой краски, но Северус занят, он спасает других. Или себя самого. Какое-то время, короткое и безжалостное, Драко ненавидит декана. Ему кажется, что Северус занимает место его отца, и поэтому их семья подвергается унижению. Потом он вдруг разглядывает в этом странном, тяжелом, сумрачном человеке глубину. Но она скрыта — и прежде всего от Лорда. Только никто этого не видит. Драко иногда кажется, что они похожи. Только Снейп стал Пожирателем по собственной ошибке, а Драко просто родился в неправильной семье.

— Хорошенький подарок для Лорда, — ухмыляется Мальсибер.

Драко никто и никогда не называл хорошим. Высокомерным ублюдком, слизнем, уродом, маменькиным сынком, красивым, притягательно богатым — это да. А вот хорошим — никто.

Справа довольно скалится Сивый. Конечно, ведь это он притащил Поттера в дом и жаждет награду. От его желтых клыков так мерзко воняет, что Драко прикрывает лицо платком. В его карманах зачем-то по-прежнему лежат аккуратно сложенные носовые платки. Как насмешка протухшему поместью.

— Если мы отдадим Поттера в руки Лорда, нам все простят, — рука отца ложится на костлявое плечо Драко. Отцу бы только сохранить шкуру, но он не понимает, что им уже не спастись.

— Это же Грейнджер, — холодный голос матери выталкивает в реальность. — Я видела ее в магазине мадам Малкин. Правильно, Драко?

Драко неохотно оборачивается: эта растрепанная, испуганная, с лихорадочно блестящими глазами — Грейнджер? Он довольно складывает руки на груди и отворачивается. Обломись, грязнокровка. Попалась. Засунь свое нравственное превосходство куда подальше. Против насилия и мерзости ничто не поможет. Даже все прочитанные тобой книги Запретной секции.

Если Поттер смотрит настороженно, словно пытаясь понять, на чьей стороне Драко, то во взгляде грязнокровки — явное презрение. Она — как все остальные, уже давно не верит в него, не верит, что человек может и хочет измениться. У них с Грейнджер свои счеты. Пощечину он ей не простит никогда, и плевать, что она девушка. Карие, цвета коньяка глаза, выпирающие зубы — на черта Помфри их исправляла? — и эти вечно торчащие во все стороны волосы. Гойла бы сюда — портрет рисовать. Ненависть к грязнокровке въелась в Драко, как въедается пятно ржавчины в любимые брюки. И брюки не выкинуть, и пятно не выводится… В грязнокровке такая же дьявольская самоуверенность, какая сидит в его тетке. Грейнджер — это Беллатриса наоборот. Грейнджер льет слезы по своим домовикам, но легко убьет человека, спасая свою шкуру. Из всех них милосерден только Поттер.

— Наверное, — опять тихо бросает он и вздрагивает, когда Сивый проводит кончиком языка по зубам.

— Конечно Грейнджер! — вполголоса повторяет Беллатриса. — Значит, и Поттер здесь…

Слова шелестят вокруг него, как сухие листья при порыве ветра. Он снова не нужен, он снова рассматривает свои чистые полированные ногти. В гостиной ярко горит огонь, но Драко кажется, что он впотьмах пытается выкарабкаться на свет из тьмы своей трусости и высокомерия. Он настолько застывает в своем внутреннем движении, что не замечает, как в комнате остается только Гермиона. Он отрешенно смотрит на тетку — обезумевшую, павшую слишком низко — так низко, как может пасть только женщина. В ней и правда есть что-то дьявольское, в этих черных горящих глазах и копне смоляных волос, вьющихся как медузы. И рядом с ней — бледные тени матери и отца, таких же слабых внутри, как властных снаружи. А он стоит, отгородившись пеленой мыслей, и слова и крики шуршат и падают вокруг него, как песок в часах.

… — Где вы нашли меч? — визгливый крик вырывает Драко из размышлений. Мерлин, до чего они все тупые. К целителю не ходи, это Поттер. Они так боятся сдохнуть, что скоро будут записывать на лбу свои имена. — Снейп отправил его в мой сейф на хранение!

— Он был у них в палатке! — Фенрир начинает злиться. — Какого хрена я должен знать?

Действительно. Он потупее Гойла, и нужно ему только золото, а меч можно сбыть за неплохие деньги…

— Драко, убери отсюда этот сброд! — тетушка взмахивает палочкой и секундой позже указывает на полумертвых подельников оборотня. — Не хватит силенок убить, так просто брось во дворе.

Драко внутренне усмехается. Да, силенок убить у него не хватит. Он не хочет и не будет убивать, даже если на него попрет Грохх. Тот, кто не смог убить однажды, уже не убьет. А кто начал — тот не остановится.

Пока тетка изощрённо пытает Грейнджер, Драко отходит к окну и сосредоточенно рассматривает распускающийся сад. Пасха выдалась поздно: снег давно растаял, оставив на земле бесформенные лужи. Ободранные голодные павлины курлыкают о чем-то своем, ища зерна в пробивающейся траве.

На его плечо мягко ложится родная рука. Эта рука поправляла в детстве его одеяло перед сном…

— Приведи гоблина, Драко! — ясные голубые глаза матери смотрят на него холодно. — Торопись. Будь осторожен.

Какого черта им понадобился этот мерзкий карлик? Почему нельзя просто приехать домой и насладиться весной, прогулками верхом и домашней выпечкой? Почему миру обязательно нужно рождать уродов с идиотскими идеями и в вдогонку им уродов, которые эти идеи поддерживают? Как будто своих мозгов нет. Людям просто лень думать. Гораздо проще принять чужие мысли за правду и тупо ей следовать.

Драко медленно спускается в подземелье, поеживаясь от холода. Выжить. Выжить. Выжить.

Наверху его ждет письмо от Паркинсон. Она всегда скучает по нему. Он — никогда. Он даже не помнит, когда они последний раз целовались. Его выворачивает от ее ждущих губ.

Драко спотыкается и обдирает руки о кованые перила, пытаясь найти опору. Найти опору, перешагнуть черту прошлого, взглянуть в прямое зеркало — вот его основные занятия в последние месяцы. Ему давно не до слюнявых поцелуев Пэнси. Поучилась бы у Блейза, что ли…

Всю жизнь его подвешивали в воздухе и подсовывали кривые зеркала, а он радовался и гордился собой. Раньше он поклонялся Слизерину, теперь ненавидит темное подземелье, вечно сырое, и звук капающей воды сводит его с ума. Ему хотелось гореть — как Джинни, и это была основная причина его внезапных, неожиданных, ужасающих чувств к ней. Он был далек и недостоин — но сам еще этого не понимал, и ему нравилось утешать себя мыслью, что каждый имеет право ошибиться и исправиться. Джинни горела — чистым пламенем веры в себя, мир, близких и Поттера, и в ее светло-карих глазах искрила жизнь. Он каждый день видел эти глаза, наполненные светлым гневом. Не мог не смотреть. Драко даже спас ее однажды от Алекто, когда она разгуливала по замку в разгар комендантского часа — очень по-поттеровски. Он не помнил, как оправдал ее перед Кэрроу, помнил только ее горячую потную ладонь и свое колотящееся сердце. Но до этих лучезарных глаз ему было тогда далеко. Потом она надавала ему пощечин и убежала, не ответив благодарностью. Но Драко никогда никому благодарен не был, поэтому просто стоял и прижимал к пылающему лицу ледяные ладони. Его всегда знобило от волнения. Правда, через неделю об Уизли он забыл — и вспомнил только теперь, в сыром подвале. Вспомнил, кому она принадлежит и кого ждет, рискуя собой.

— Дернетесь — всех убью, — решительно произносит он, зажимая в руке палочку. Привести гоблина — вот его задача, а просящие глаза Поттера и нечеловеческое мычание Уизли — не его дело. Драко несколько секунд смотрит на Поттера. Поторопись же приковать преступника, чтоб не увидел вдруг отец, как медлишь ты. Говорят, Поттер умеет любить. Наверное, когда любишь, всегда становишься немножко нечеловеком. Потому что любовь — это дар, и человек, умеющий любить и жертвовать, кажется Драко каким-то сверхчеловеком. Раньше он казался ему полным идиотом.

Непонятно как, но Поттер выберется из этой передряги. Выберется, заодно с мычащим Уизли и грязнокровкой. Что, если выбраться вместе с ним? Драко обреченно вздыхает и толкает гоблина в спину. Драко плевать на гоблинские мечи, теткину истерику и разочарование отца. Он хочет выбраться из этого дерьма и жить для себя. Жениться — черт знает на ком, и жить.

Согнувшаяся на полу Грейнджер вызывает рвотный рефлекс, и Драко поспешно отворачивается. Все равно Поттер ее спасет — так пусть извивается, физическая боль — плевок в раненую душу. С душой у грязнокровки все в порядке, ей светят белые ангелочки и сад, полный книг из Запретной секции.

— Отойди в сторону! — рявкает Беллатриса. — Настоящий это меч?

Привел гоблина — и снова лишний. Только что кость не бросили.

— Нет, госпожа, — гоблин преданно и лживо смотрит на Беллатрису. Врет, как пить дать, врет. — Подделка.

Драко равнодушно смотрит, как извивается на полу грязнокровка, считая про себя: один, два, три, четыре, пять…

Поттер появляется на счет семнадцать — в этот раз опаздывая за Уизли, потому что ему не от чего звереть, и сразу швыряется заклинаниями. Парализующее попадает в отца, и Драко замечает краем глаза, как мать вздрагивает всем телом, и на ее лбу выступают капли пота.

Драко отрешенно смотрит, как отец заваливается в камин, открыв рот и обнажая ровные белые зубы. Наш скользкий друг Люциус. Всегда нужен, всегда при деле, всегда невиновен.

— Бросайте палочки, или она умрет, — Беллатриса прижимает кинжал к горлу грязнокровки. Бедняга Уизли. Не успеет он все-таки покувыркаться с всезнайкой. Интересно, он так же зверел, когда Грейнджер целовалась в кустах с Крамом? — Или мы узнаем, насколько грязная у нее кровь.

Обычная у нее кровь, как у всех. Все они люди с красной кровью.

Поттер бросает палочку, но Драко знает: ни черта он не сдался. Сейчас выполнит что-нибудь оригинальное: сальто через голову, финт Вронского или долгий монолог на тему «Давайте жить дружно». Возможно, всерьез предложит вступить в Г.А.В.Н.Э.

Поттер так напряженно выбирает, что бы сотворить из этого списка, что бабушкина хрустальная люстра, раскачиваясь, грозит прибить тетушку на месте. Или Поттер научился управлять предметами силой мысли?

В лицо больно и внезапно врезаются хрустальные осколки, как наказание за молчаливые издевки. Так ранит снег зимой. Драко-неженка сгибается от боли и прижимает ладони к щекам. Кровь. А вдруг эти шрамы не вылечат? И он останется уродом на всю жизнь, как Билл Уизли? И мысль о том, что эта француженка любит рыжего до умопомрачения, не сильно утешает.

В следующую минуту Поттер кидается к нему, прямо как любовник к женщине — и Драко ловит внимательный, но не цепкий взгляд зеленых глаз — и почти сам отдает палочки. С такими глазами в Слизерине надо учиться. И тут же усмехается про себя: а Лорду, значит, в Гриффиндоре?

Поттер снова исчезает, любовно прижимая к себе палочку Драко и всех своих друзей. А друзей у него — три факультета, да еще и среди слизеринцев найдутся, если покопаться в их темно-зеленых скользких душах.

И Драко понимает, что стоит на изломе, и нужно куда-то шагать. Если домовики восстают против хозяев, а грязнокровки получают высшие баллы на СОВ, значит, мир меняется. Давно пора было это заметить, только он не хотел замечать. Назад он не хочет, значит, придется вперед. Там его никто не ждет, и он снова лишний, но он больше не будет действовать чужими руками. Крэбба, Гойла, Паркинсон или Блейза. Он будет ломать свою жизнь сам для себя. Он сам вернет свою палочку.

Драко мельком видит себя в пустом зеркальном шкафу. Он все еще видит прежнего себя, времен насмешек и издевательств и превосходства, только глаза — жалкие, и скулы — размыты. Ничто. Лица нет. Прежним уже не стать, да и не хочется — придется перешагивать. Так тяжело, как и все, что начинается на пере-. Пережить, перенести, переболеть. Осознанно оставить прошлую жизнь за спиной. Именно осознанность всегда делает выбор таким тяжелым. Светловолосому мальчику уже никогда не похвастаться титулом папы, рыжеволосая девочка не станет скрывать мечты, мальчик со шрамом никогда не испугается звука шагов своего дяди.

Война все стерла. У каждой войны есть свое время, и время выбрало их.

Все живут в своем мире, и никто не видит себя настоящим. Никто не может посмотреть себе в лицо. Тому, кто родился среди кривых зеркал, прямые зеркала режут душу.

И когда Лорд забирает отца для допроса, когда он пытает его так, что нечеловеческие крики заполняют дом, Драко перекатывается, падает с кровати на холодный пол и, захлебываясь воздухом и истерикой, молотит кулаками по паркету. Потом зажимает уши руками и долго, долго неподвижно лежит, беззвучно шепча бессмысленные слова.

Вырваться, вырваться, вырваться…

В соседней комнате кругами, как воронье, кружит по ковру Беллатриса.

И на столе розовеет не-любовью письмо Паркинсон, и в нем, свернувшись змеиным клубком, таится вопрос.

* * *

В галерее темно, и на круглом лице Паркинсон лежат неясные тени от приглушенного света факелов. У нее нежное серо-черное лицо, какое бывает на старых маггловских фотографиях с потертыми краями. Драко однажды видел выставку таких фотографий в Уайт — Холле — тысячу лет назад.

Драко опирается спиной о стену и непритворно зевает: в майские ночи у него всегда неплохой сон. Дожить этот месяц в замке, сдать ЖАБА и свалить в поместье. И больше никаких воплей Финнигана или Долгопупса, распятых второкурсников и несмываемой с пола крови в каждом классе. Рыжая сбежала вовремя.

— Ну и какого черта тебе нужно?

Пэнси выпускает изо рта струйку дыма и встряхивает волосами, поправляя челку. Короткие, прямые черные волосы. Наверняка жесткие — но Драко не хочется проверять. Он протягивает руку и властно вырывает у нее сигарету.

— Отвратительно выглядит, — честно отзывается он и с силой давит окурок ботинком.

— А меня успокаивает, — Пэнси приподнимает плечи. — Нотт научил.

Драко кивает головой. Ну да, Нотт. Только он и держится в стороне от всех событий. И выражение лица его настолько безмятежно, словно они здесь рождественский спектакль репетируют.

— Я по делу, — каре-зеленые, а сейчас почти черные глаза Пэнси тускло блестят. — Тут вроде как школа заканчивается…

Драко усмехается и выпрямляется. Вот и настало время для этого разговора. А он все гадал, когда же она спросит. И от своего будущего ответа становится так паршиво, что хочется сбежать, завыть, закурить. Но он стоит дальше, невозмутимый мерзавец и трус.

— Говори.

Пэнси неожиданно подается к нему — мягко, как кошка, касается волосами его щеки — они и правда жесткие — обнимает за плечи и прижимается к груди. Она не пахнет духами — только собой. Драко вдыхает ее запах, и по коже пробегают мурашки. Как же она близка. Жаль только, что физически.

— Я столько лет рядом с тобой, — ее шепот обжигает шею. — И ты ни разу не сказал, нужна ли я тебе. Хочешь ли ты меня… Любишь ли ты меня?

Драко молчит; и на несколько секунд они застывают в этом объятии — не друзья и не любовники, просто двое, которых столкнула судьба.

— Мне остаться с тобой? — тихо произносит она и решительно отстраняется.

Легче быть трусом, чем сказать женщине, что не нуждаешься в ней. Но бежать некуда. Да и устаешь бегать от самого себя. С некоторых пор Драко решил с этим завязать.

— Тебя Нотт к себе переманивает? — насмешливо интересуется он. — Я слышал, какие у него на тебя планы.

Пэнси нерешительно пожимает плечами и отводит глаза.

— Ты отделаешься от Слизерина только если прилипнешь к одному из трех оставшихся факультетов, Паркинсон.

Резкий взгляд — и Драко понимает, что попал в сердцевину. Странно даже, что у людей есть сердце, но нет семечек.

— Я бегаю за тобой с первого курса! — в глазах Пэнси отчаяние и попытка оправдаться. — Какой смысл бегать дальше? Я хочу жить и спокойно дышать, а не вздрагивать от каждого презрительного взгляда.

— Пожалуйста, вперед, беги, — Драко демонстративно складывает руки на груди. Я попутчик плохой, словно ветер на зимней дороге… Она ждет обратного, ждет, что он уговорит ее остаться. Жаль только, что она ошибается.

Пэнси напряженно смотрит на него, покусывая губу.

— Я ведь не говорю, что ухожу к Нотту…

— Мне плевать, — чистосердечно признается Драко, скрывая за зевком обрушившееся одиночество. Паркинсон права — зачем ей слушать в свой адрес насмешки? Поттер уложит всех своим милосердием и Экспеллиармусом. Лучше ей быть с тем, кто умеет отражать нападения.

— Драко, если ты скажешь мне остаться, я…

Из соседней галереи раздается шум, потом звон доспехов и отчетливый крик МакГонагалл. И леденящий звук разбивающегося стекла.

— Поттер, — выдыхает Драко. Ну почему именно сейчас?

— Что? — кошачьи глаза Пэнси испуганно блестят. Конечно, она ведь не готова принять тот факт, что Поттер — герой.

— Пошли, — Драко хватает ее ладонь. Куда все соберутся? В Большой зал. Значит, туда им и дорога, хотя логичнее было бы свалить в поместье, ведь если Поттер — в Хогвартсе, значит, в поместье не будет ни одного Пожирателя.

Родители. Они ведь тоже… По спине пробегает холодок. Драко крепко сжимает холодную руку Пэнси.

— Нужно поднять все курсы. Сначала — старост, потом остальных, начиная со старших.

Паркинсон кивает. Ей не страшно, только ладонь, зажатая в ладони Драко, становится еще холоднее.

Черт подери, ну как объяснить ей, что она могла бы стать другом, которого нет? И не было.

— Пэнси, слушай….

— Это Поттер, да? — она резко останавливается, хотя в другую минуту с распахнутыми глазами слушала бы каждое его слово. Жесткие волосы послушно закрывают плечи. — Поттер?

Драко отворачивается и дергает плечом. Какая холодная ночь. Интересно, бывает снег в мае?

— Ясно, — голос у Пэнси низковатый, но наполненный какой-то мелодией. — Встретимся в Большом зале.

Ледяной порыв, как предвестник смертей, проносится по галерее.

… В каре-зеленых глазах Паркинсон отражается он сам — только несколькими месяцами раньше. И Паркинсон, как и он сам — только тогда, на вершине Астрономической башни, с нацеленной на Дамблдора палочкой, осознает, кто она. Осознает, что вокруг — война. Что отчаянные крики МакГонагалл и подергивающаяся челюсть Слизнорта — война. И равнодушный Малфой, застывший перед ней — тоже война. И что все происходит с ними. Каждый может умереть, потому что в замке — Поттер.

И они — на стороне Поттера. По умолчанию.

Драко ничуть не удивлен. Он прекрасно знает поттеровскую тягу к появлению в самых опасных местах, и уж обойти Хогвартс стороной невозможно. Поттеру нужен Хогвартс — и он явится, и плевать ему на шестьсот учеников.

Паркинсон, похоже, тоже это понимает, и такой расклад ей явно не нравится. Есть у нее стержень, у Пэнси. Она не теряется, даже если у нее нет ингредиента для сложного зелья, а Снейп уже ходит между парт. Но война — другое дело.

Здесь ломаются не то что камни, а свое я. Правда, Драко искренне надеется, что она еще не видела окровавленные трупы, свисающие с потолка, не смотрела в красные змеиные глаза, не вдыхала аромат гнили, не слышала насмешек. Она все еще абсолютно уверена: ее мнение интересует всех.

— Давайте выдадим Поттера! — слюна брызжет во все стороны. Блейз молча вытирает лицо белоснежным рукавом и криво улыбается. — Никто не хочет умирать за Поттера!

Драко усмехается: есть человек, который умрет за Поттера добровольно. Этот человек — весь факультет Гриффиндора. Включая Уизли. Драко мгновение ищет ее в толпе лиц. Она здесь — или будет здесь, ведь это она кричала ему в лицо: «Я люблю Гарри так, что умру за него! Тебе не понять, мерзкий самовлюбленный ублюдок!». Да, она никогда не скупится на слова. Нищие не бывают скупцами.

Драко отворачивается от красно-золотой толпы и сталкивается взглядом с Забини.

— Нужно увести первокурсников и Паркинсон, — говорит тот тихо, как будто Пэнси его не слышит, а кроме первокурсников, в Слизерине никто не учится. Полные губы завораживающе шевелятся. — Ты останешься?

Драко отрицательно мотает головой. Палочка матери почти не слушается, сражается он хреново — ради чего оставаться? Чтобы получить под зад от гриффиндорца? Можно поспорить на все золото Гринготтса: Когтевран и Пуффендуй тоже остаются. Всем надо влезть и умереть за Поттера. Просто мания какая-то.

Но он знает, что останется. Он вернет свою палочку — и себя. Он останется ради чего-то важного, чего сейчас не может понять. Он резко поднимается и хватает Паркинсон за руку.

— Уходим, — хрипло шепчет он и стискивает ее полное запястье. — Ты возьмешь первокурсников, Забини — второй и третий курс, остальные дойдут сами.

— А ты? — зрачки царапают его серое лицо, серые глаза, под которым светятся черные круги. Наверное, сейчас он — точная копия отца. — Ты со мной?

Отрицание застревает в горле. Одна правда в войне есть — это правда чувств. Никогда еще Драко не чувствовал столько эмоций разом. Они словно обострились в преддверии смерти. Он ненавидит Лорда, он прощает отца, он любит мать, и он....равнодушен к Пэнси. То, что когда-то казалось теплой привязанностью, превратилось в пустоту, в порыв ветра. Все, что казалось хоть каплю важным в прошлой жизни, теперь затуманивается, остается за чертой взросления. И Пэнси остается там, в детстве его жизни.

На Святочном балу он жал ей руку и целовал в губы, измазанные малиновой помадой. Он обещал жениться на ней, если найдет ее имя в одном из древних родов. Кажется, тогда ему было даже плевать на ее имя. Тогда — и последние два года она была для него девушкой, потому что Малфой не мог оставаться один. Но именно сейчас, в огромном обреченном замке он вдруг чувствует себя мужчиной.

— Иди, черт тебя подери! — Драко не любит, когда с ним спорят. — Или тебя затравят. Я не смогу тебя защитить.

Паркинсон прозревает — как и все они прозреют в эту ночь. Кто-то увидит другого себя, кто-то поймет, что вся его жизнь — не его. И Паркинсон наконец видит себя в прямом зеркале. И в этом зеркале для него нет места. Но он все еще там.

— А ты никогда не мог, — плюется она в ответ, нервно выдергивая руку. — Ты никчемный маменькин сынок, за которым я бегала столько лет, чтобы добиться хоть капли внимания. Чуть что — сразу за мамину юбку. Сейчас не страшно?

Драко снова отрицательно мотает головой. Вот он, в зеркале души Паркинсон. И совсем не искаженно.

— Значит, это твое «прощай»? — внезапно тихо интересуется она, как после сильного порыва ветра нежно трепещет камыш. — Значит, все, что я делала ради тебя, было зря?

— Я не забуду, — Драко отводит глаза. Как объяснить ей, что она — друг? Он давал ей надежду как кусок хлеба и не может теперь отнять. Он трус, но он не жесток.

— Забудешь, — слова Пэнси горчат. — Кто так просто раздает надежды, сразу забывает.

— Ты не жаловалась, — справедливо замечает он, но внутри жжет. — Тебе хотелось быть рядом, и ты была. Каждый день.

На бледном лице Пэнси проступают красные пятна. Они всегда проступают, когда она сумасшедше злится, но не может выкричать всего в лицо.

— Я тебе больше не нужна? — интересуется она сдавленно и нервно заправляет прядь черных волос за ухо.

— Нужна, — Драко не надо напоминать, скольким он ей обязан. — Нужна, только по-другому.

Но она не поймет, как и никто бы не понял.

— Тогда пошел ты к чертям, Малфой. — Пэнси краснеет — явный признак досады. Интересно, она все еще пахнет фиалковой водой? Его всегда так раздражал этот дешевый запах. — Пошел ты на все четыре стороны. Переживу как-нибудь без твоей любви.

Драко по любви не женится. Он в мать.

— Я за ней пригляжу. — Блейз торопливо вытаскивает из кармана палочку. Суматоха и паника начинают оглушать. — А то она сейчас влепит затрещину первому встречному. Будем надеяться, им окажется не Темный Лорд. Умеешь ты довести женщин до слез, Малфой.

Драко равнодушно пожимает плечами. Он не нравится Забини, и это давно очевидно.

— Слушай, — Блейз подается вперед, и его широкие губы оказываются в дюйме от лица Драко. — Ты лучше вали, а? Я тебя знаю. Ты останешься.

— Тебе какое дело? — щурится Драко, провожая взглядом волевую спину Паркинсон. На ходу Пэнси оборачивается, и плотно сомкнутые губы выдают ее злость, досаду — и безграничное прощение. Она очень хорошенькая: с короткими черными волосами, жесткими и непослушными, с блестящими глазами в пол-лица. Она будет помнить его всю жизнь, а он забудет ее через неделю. Но больше они не увидятся.

Драко проводит еще одну черту, и за чертой в этот раз остается Паркинсон.

— Палочка твоей матери, — Блейз кивает на невидимый карман мантии. — Значит, свою ты потерял. И я вот чую, что в бою. С Поттером.

— Тебе какое дело? — повторяет Драко, переводя на него серьезный взгляд. Какого черта нужно этому негру? — Сейчас расскажешь, что я попал на сторону зла?

Блейз хмыкает и кивает.

— Ладно бы на сторону зла, приятель. Добро-Зло — там все ясно. Черное — Белое. Вкусное-Невкусное. Но в твоей семье некоторые вещи считаются нормой, и это страшно. Высокомерие, презрение к не-аристократам, превознесение себя, наследственная слепота к реальностям жизни… Печальная картинка.

Драко приподнимает брови, засовывая руки в карманы брюк.

— Тебе какое дело?

Забини совершенно искренне закатывает глаза.

— Ты не идиот, Малфой. Попробуй увидеть изнанку. Попробуй взглянуть не своими зрачками.

— Присмотри за Паркинсон, — отвечает Драко, глядя как звезды исчезают с потолка. Забини раздраженно фыркает и, развернувшись, спешит отыскать в гудящей толпе Паркинсон.

Если исчезают даже звезды — что будет с ними?

— Отдайте мне Поттера, и вы все останетесь живы… А тому, кто приведет его, я дам награду…

В Большом зале начинается паника. МакГонагалл бешено спорит с братьями Криви и всеми теми малолетними безумцами, готовыми умереть за правое дело. Интересно, Уизли — здесь? Рыжие близнецы-уроды здесь. Даже Перси… Перс? Как там его. И тот явился. Она не может не быть.

— Где профессор Снейп? — второкурсница испуганно хватает его за рукав мантии. — Он что, не будет сражаться?

Для слизеринцев Снейп — просто Салазар какой-то. И ведет он двойную игру, потому что из всех них только Северус и сохранил свое лицо.

— Свалил наш Снейп, — угрюмо отзывается Драко, внимательно оглядывая Зал. — Нечего его ждать, Боунс. Марш эвакуироваться.

Боунс исчезает, и ее тугие косички исчезают вместе с ней в разноцветной толпе паникующих.

— Малфой, — Драко от неожиданности вздрагивает и беззвучно матерится, как Блейз, когда его ловят с очередной студенткой. — Вы будете эвакуироваться или вам принести пилочку для ногтей?

Слизнорт, в старой зеленой пижаме, нависает над левым плечом. Темно-карие глаза задорно блестят, и Драко внутренне сожалеет, что никогда не был приглашен в «Клуб Слизней».

— Нет. Не буду, — тянет он в ответ, поспешно натягивая привычную маску.

— Так значит, сражаться хотите? — лицо декана слегка вытягивается. Все привыкли, что Малфой — трус. — Со своими же?

— Нет. Не хочу, — огрызается Драко, прекрасно понимая, к чему идет разговор. Сейчас начнется мораль. — Я хочу вернуть свою палочку.

Слизнорт досадливо морщится — излюбленный жест всех старых людей. Нос у них при этом становится похож на картошку, а на лбу проступают морщины, как волны на песке.

— И где же ваша палочка?

Драко провожает взглядом остывший след, потерянный для всех — но не для него.

— У Поттера.

Слизнорт закатывает глаза и уходит, торопливо засучивая рукава пижамы. Он так и будет сражаться — в пижаме? Снейп бы себе этого никогда не позволил.

Где-то совсем рядом полыхает, и своды Большого зала испуганно вздрагивают. На минуту гаснет свет.

— Факультет Слизерин определился, на чьей он стороне, — сухая фигура МакГонагалл возникает по правое плечо. — А вы, Малфой?

Драко провожает глазами двух крайне нужных людей — Крэбба и Гойла. Эти двое нужны везде — как мясо, как телохранители, и как фон тупости для Грейнджер. Туши не торопятся исчезнуть в «Кабанью голову», они хотят награду. Драко хочет видеть глаза Поттера, но для этого нужно обоснование, а его нет — снаружи, только внутри. Он хочет понять, примет ли Поттер его сомнения? Предложит вступить в Орден? Или пообещает жизнь после победы? Поттер выберется из дерьма — неизвестно как, но выберется.

И Драко резко сворачивает с проложенной дороги на узкую тропинку у края пропасти. Вспоминает, что в книгах отрицательные герои всегда каются и падают на колени перед благородными героями, моля о пощаде. А потом разражаются слезливыми монологами о своем бесчестии, и дамы на заднем плане выжимают платочки. Мать до сих пор держит такую литературу под рукой.

Он представляет себя на коленях перед Поттером и громко хмыкает.

— А я на своей стороне.

— Интересная позиция, — МакГонагалл явно не до чужих тараканов. — Но я вас попрошу освободить зал. Здесь будет расположен госпиталь. Лишние люди будут мешаться.

Драко встает и поворачивается к ней спиной. Он снова лишний, а палочка по-прежнему у Поттера. Вернуть свое, найти родителей, и уйти за черту. Доучиться дома, сдать ЖАБА, поступить в колледж. Устроиться в Министерство, на место отца — ему не откажут.

В галерее пахнет страхом и надвигающейся смертью. Статуи, рыцарские доспехи — все исчезли. Через узкие окна вспышки заклинаний прорезывают оглохшую темноту. Замок гудит — но не для Драко. В тишине он неотрывно смотрит далеко, на молочную пелену заклинаний, зная, что там — его родные. В замке собрался весь Орден Феникса — и готов сражаться до конца. Отчаянные люди, защищающие последний оплот, страшны.

И Драко страшно — да, он трус. Но он давно не тот изнеженный мальчишка, любовно прижимающий к себе коробку домашних сладостей. Время крендельков прошло. И время рыданий в туалете под радостно-садистский взгляд Миртл тоже.

Что делать? Эвакуироваться и ждать родителей в поместье? Или все-таки вернуть себя, вернуть палочку?

Разбивая стекло, заклинание врезается в висящий на стене портрет Варнавы Вздрюченного. Самого Варнавы в кресле уже давно нет.

— Твою мать! Уроды! — с басом Гойла в воздух возвращается паника, шум и липкий страх. Липкий, липкий — как карамельная конфета, размокшая от жары в кармане. — Так что ты говоришь, он ищет?

— Хрен его разберет, — нежный, почти девичий голос Крэбба заполняет галерею. — Но мы найдем его и убьем. И тогда Лорд отдаст нам награду.

— Наверное, кучу денег отвалит, — довольно сопит Гойл. — Пойдем в «Кабанью голову».

— Я закажу пять бокалов пива, — нежно подхрюкивает Крэбб. — И гору пирожных с кремом. Только бы Розмерта их еще готовила.

Драко резко отрезает им дорогу к мечте. Он хочет увидеть Поттера, и он хочет вернуть палочку назад, хотя никогда не сражался честно. И эти тупоголовые уроды не отнимут у него последнюю надежду вернуть себя.

— Тебе чего? — туша Гойла недовольно покачивается. — Слышь, ты конченый человек, Малфой. Твоего папашу прикончат, как только разберутся с Поттером.

Крэбб согласно подхрюкивает.

— Награду хочу, — Драко торопливо достает палочку матери. — Хочу сдать Поттера и получить родителей живыми.

Гойл смачно сплевывает под ноги Крэббу.

— У тебя же деньги есть. У тебя денег полные сейфы. Зачем тебе еще награда?

— Ну, это… моральная награда, — пытается объяснить Драко и сам себе не верит. — Понимаете?

— Неа, — мычит Крэбб, — мы нормальную награду хотим. Денежную. А не мо…мортальную. И плевать нам на твоих родителей.

— Поттеру нужна какая-то штуковина, — добавляет Гойл. — И мы ее отнимем. Я от МакГонагалл слышал, что он там что-то ищет.

Драко прищелкивает пальцами, невольно повторяя жест Беллатрисы. Штуковины можно найти только в одном месте — в Выручай-комнате. Тушам ее не открыть: для этого мозги нужны.

— Я вас проведу, — Драко вырывается вперед. Туши покорно следуют за ним. Вот она, реальность. Свита из идиотов.

— Но деньги наши, слышь? — тянет Гойл. — Наши! Конченым людям они не нужны.

В Выручай — комнате пахнет плесенью и старыми ношеными вещами. Драко вздрагивает и морщится: он провел здесь не один сумасшедший час. Он извивался на пыльном полу, пытаясь заставить работать этот чертов шкаф. Он хотел умереть здесь же, потому что ни черта не выходило. Он ночевал здесь, просыпаясь от кошмаров, и снова принимался за шкаф. Дамблдор был прав: его голова отлично работает. Вот только всегда не в том направлении. Если бы Поттер не отвернулся от него тогда, в купе! Но Драко не видит себя ни среди Ордена, ни среди Пожирателей. Метка жжет руку, но не имеет никакой власти над его душой.

Поттер появляется неожиданно — со спины, и Драко не успевает даже посмотреть ему в глаза, а туши уже вопят от радости.

— Повернись сюда, ублюдок! — Поттер резко оборачивается, и на лице его отражается непривычная ярость. Поттер в шаге от цели — одной ему известной — а на пути возникают туши. Даже святой бы разозлился. А Поттеру недалеко до святого.

И когда Крэбб поднимает палочку, Драко осознает: и он сам остается за чертой — у Поттера. Тот взгляд зеленых глаз, прощающий и внимательный, исчезает с круглого лица. Поттер в ярости, и его можно понять. Драко смотрит вниз, на лакированные ботинки, покрытые пылью, и хочет одного: исчезнуть. Семья, которую он разочаровал, Лорд, которого он ненавидит, друзья, которых у него нет, ценности, выкинутые за черту прошлого, девушка, для которой у него никогда не находилось времени — а ведь она нравилась ему — все это завертелось в одном круговороте, выворачивая внутренности и выжимая сердце наизнанку. Отжимайте деликатно, всегда говорила мать домовикам. Но жизнь — не домовик, жизнь — безносый кукловод…

Он поднимает палочку в узкий промежуток света между тушами и тихо, безнадежно произносит:

— У тебя моя палочка, Поттер.

Поймет? Поймет, что ему не нужна награда, что у него с тушами нет ничего общего?

— Ошибаешься, — таким ледяным голосом Поттер еще не говорил. — Я отобрал ее в бою, и теперь она моя. А у кого ты отобрал эту новую?

— Мать одолжила, — Драко пересиливает себя, потому что опять выглядит полным идиотом.

Поттер смеется. Оглушительно смеется на всю Выручай-комнату. Малфой — маменькин сынок, и ничего удивительного.

— И какого черта вы здесь, а не с Волан-де-Мортом? — отсмеявшись, интересуется Поттер, и в глазах его светится уверенность: меня никто не остановит. Никто.

— Награду хотим, — блаженно хрюкает Крэбб. — Сдадим тебя Лорду.

— Отличный план, — насмешливо отзывается Поттер, быстро обводя глазами комнату. — И как вы сюда попали?

— Я ночевал в Выручай-комнате почти весь прошлый год, — тянет Драко, пытаясь взглянуть Поттеру в глаза. И Поттер охотно ловит его взгляд.

— Ах да, — ядовито и безжалостно произносит он. — Ремонтировал шкаф. Пытался убить Дамблдора.

И в зеленых глазах — отсвет непривычной ненависти. Конечно, Дамблдор был для него больше, чем просто директор. Намного больше.

Пока Драко пытается представить, что значит потерять родного человека, туши уже крушат все подряд. Плевать на диадему и на Крэбба. Диадема бы пригодилась, только бы донести ее до Пожирателей, но Крэбб жаждет убить, а сражаться на два фронта Драко не желает.

— Не убивайте его! — с раздражением командует он, но туши уже давно вышли из-под контроля. — Не убивайте, идиоты, или Лорд убьет вас!

Большая будет потеря, о да. Но с некоторых пор Драко тошнит от смертей. Он помешается, если на его глазах убьют еще хотя бы раз.

— Плевать мне на твои приказы, урод! — ревет, захлебываясь слюной, Гойл. — Поджал хвост, так заткнись!

И в глазах Гойла он трус? Твою ж мать…

— Горяченького получите, твари! — Крэбб выбегает откуда-то сбоку, преследуя Рона.

В воздухе пахнет гарью. Драко настораживается и бросает взгляд на Поттера. Обрати на меня внимание, придурок! Так обычный огонь не горит… Совсем рядом изумленно вскрикивает Грейнджер.

Выручай-комната не выручает, глаза и душу застилает дым — а Драко стоит посередине, объятый спокойствием. Он умрет, и можно будет ни о чем не думать, можно не быть. Так легко. Не нужно думать, не нужно смотреть себе в лицо, презирая себя прошлого. Унижаться. Сгореть в адском огне, похожем на рыжие волосы Джинни. Жизнь — дерьмо, быть изгоем — низко, так лучше сгореть. Благослови тебя кто-нибудь, Крэбб.

— Малфой! — дым в глаза, и потная ладонь Поттера с обкусанными ногтями тычется в лицо. — Руку давай!

Драко яростно мотает головой. Не хочет он спасаться, и все. Пусть Поттер валит подальше. Туда, в жизнь, на чистый воздух. Туда, за черту.

— Малфой, руку давай! — Поттер как всегда навязывается. — Слышишь?

Слышу, слышу. Драко со злостью и отчаянием протягивает руку в ответ, надрывно кашляя. Задохнуться бы, пока Поттеровское милосердие опять всех не спасло.

— Если мы погибнем из-за них, я убью тебя, Гарри! — Железная логика Уизли. Но из-за Поттера и так полегло слишком много, чтобы он бросил самого дьявола в огне.

Драко неохотно карабкается на метлу позади Гарри и вцепляется ему в плечи.

— Скорее! — бесцеремонно орет он в ухо Поттера. От золотого мальчика несет потом и копотью, а совсем не обещанными благовониями.— Сгорим к чертям!

Внезапно ужасно хочется жить. Хочется выбраться на воздух и вдохнуть его полной грудью, хочется увидеть небо — без войны.

Из горящего марева они вылетают в ледяной коридор и кубарем слетают с метел. В рот набивается пыль рушащегося замка, и Драко осознает: они не спаслись. Они выбрались из ловушки, которую сами себе выстроили, как всегда бывает, но не спаслись. Человека убивает не замок, не огонь и не василиски — человека убивает человек.

Поттер вытирает со лба кровь и грязь и одичало смотрит на Малфоя.

— Крэбб?.. — Драко оглядывается по сторонам. Туша одна.

— Его больше нет, — жестко заявляет Поттер и, хромая, ковыляет к рыжему и грязнокровке.

Нет. Его больше нет. Как легко он это произнес! Наверное, привык терять. Драко глубоко плевать на Крэбба, но у него все-таки дрожат пальцы. Он не знает, что у Гарри в эту секунду дрожит душа.

Драко задыхается, царапая грудь пальцами: ему резко хочется выбежать, вырваться, вздохнуть… Не понимая, что делает, он поднимается на ноги и бежит к главной лестнице. Палочки у него уже нет — сгорела, но он все равно бежит, забывая, что впереди, сбоку, сзади — война. В замке остались только те, кто решил умереть — или верить в свои безумные идеи до конца. Драко же не верит ни во что, ему плевать на людей и идеи, на Лорда и Поттера, черт их дери… Он хочет к матери. К отцу, которому плевать на него, с которым они — конченые люди. Домой, хотя его дом — давно протухшая дыра.

Главная лестница в обломках, с потолка сыпется штукатурка и лепнина, проход к Главному залу завален камнями и разбитыми на осколки статуями. Высокие фигуры в черных мантиях швыряются заклинаниями в обезумевших подростков. Где МакГонагалл и Слизнорт, черт их дери? Очередное взрывное Редукто — и в глаза летит пыль. Драко надрывно кашляет, продолжая бежать, пытаясь определить направление. В глазах все пляшет.

— Остолбеней! — выросший из преисподней Пожиратель — кажется, Кэрроу — без разбора бросает заклятие.

Драко уворачивается, неистово сжав зубы: он выберется из этого дерьма, и никто его не остановит. Он опрометью бежит вперед, то отклоняясь, то пригибаясь к ледяному полу и, сворачивая за угол, врезается в человека.

— Ты! — отрикошетив, человек вскидывает голову. — Почему не с папочкой?

Драко падает в светло-ореховые глаза Джинни.

— Ты несовершеннолетняя! — выдыхает он. — Какого черта ты здесь делаешь?

— Сражаюсь за того, кого люблю, — в ее голосе жестокость. И криво изогнуты губы.

— А я сражаюсь непонятно за что, ведь я не умею ни черта, да? — раздражение Драко льет через край истерзанной души. — Слышал. До тебя. Повторять не надо.

Уизли с опаской наблюдает за ним исподлобья. Как зверек, готовый каждую секунду броситься и перегрызть горло. Эта может. Типичная самка. И станет толстой теткой, с мозолистыми руками, покрытыми мыльной пеной, с выродком детишек. Но не сразу, о, не сразу. Сначала она выйдет замуж за Поттера и будет доказывать свою независимость. Устроится ловцом в «Пушки Педдл». Откроет сейф в Гринготсе и будет давать только по воскресеньям. Зато они будут счастливы.

— Я хочу вернуть свою палочку, — тихо говорит он. — Что, если я обменяю тебя на свою палочку? Как думаешь, Поттер пойдет на такой обмен?

Джинни блестит глазами и тяжело дышит. Конечно, ей страшно. Страшно не дожить до золотых нимбов и хвалебного пения.

— Гарри ради меня готов на все. — Видимо, ее греет эта мысль. То-то она была как заведенная даже в ледяной ветер и бегала в Запретный лес под руку с Финниганом.

— А я живу только для себя! — почти кричит Драко. После огня Выручай-комнаты подгибаются ноги. И хрупкая фигура Уизли танцует в глазах.

— Эй, ты чего? — в своей привычной мальчишеской манере интересуется она, смотря, как он медленно сползает по стене на пол.

— Ты не видела дальше своего конопатого носа, и не увидишь, — дыхания не хватает. Хочется так много всего: жить, выбраться из смерти, обнять мать, быть счастливым. Боль застилает глаза. От невозможности все осуществить. — Грязнокровка видит, только не таких, как я. А домовых эльфов. Ты вступала в Г.А.В.Н.Э?

Джинни трясет головой и впивается в него ореховым взглядом.

— Ты что несешь?

— Ты на осень похожа. — Драко прикрывает глаза. Сырая галерея вокруг него горит, нестерпимо горит рыжими волосами Уизли. — Ты пылаешь изнутри. Ради меня еще никто так не пылал.

Джинни ошарашенно смотрит на его бледное, заплывшее страданием лицо, и облизывает пересохшие губы.

— Ты делал все, чтобы мы тебя ненавидели…

Дети. Все они — дети, которые играют во взрослую войну. Жестокие дети, не умеющие прощать. Дети на бойне.

И сквозь приоткрытые глаза он смотрит застывшую Уизли, с зажатой в руке палочкой.

— Ну и как оно — любить, дружить, доверять? — спрашивает он по инерции.

— Замечательно. — Кажется, она искренна.

— Больно?

— Да. Иногда.

— Зачем тогда?

Джинни неуверенно поводит плечом. Наверное, нужна какая-то базовая объяснительная лекция. Но у Уизли нет навыка преподавать. Это легко дается Грейнджер.

Но каждый человек — всего лишь человек. Невозможно перестать быть собой, если не умеешь тьму вещей. Да и глупо это: переставать быть собой. Зачем тогда вообще быть?

Человек — существо деятельное.

Человек — существо общественное.

Человек — существо, созидающее себя.

Человек — существо живое.

И сидя на каменном полу, Драко понимает: ему не стать другим. Не научиться быть человеком из Ордена Феникса. Не изломать прежнюю жизнь. Только отчеркнуть прошлое и обрести свободу. Свободу быть собой. Свободу не быть лишним, не быть никем.

Узкую витражную бойницу вдребезги разбивает заклинание, и Уизли едва успевает отскочить в сторону от брызнувших осколков.

Драко поднимается на ноги и отрешенно смотрит на окровавленную руку. К осколкам он уже привык.

— Осторожно! — резко реагирует он, заметив за спиной Уизли выросшего из ниоткуда войны Пожирателя. — Смотри за спину, иначе не доживешь до утра.

В соседней галерее слышатся истошные вопли о каком-то Фреде, и Уизли, мгновенно ставшая белой, исчезает за расколотым углом.

Драко тяжело опирается о подоконник и выглядывает в ночь. Сырой ветер ударяет в лицо, забирается в растрепанные волосы. Драко в исступлении ударяет рукой о камень. Где-то там, в темноте, у безносого кукловода, его родители. Драко еще не знает, как жестоко избит отец, и что у матери немилосердно дрожат ледяные руки. Он просто жаждет их увидеть. До боли. До слез. Но плакать он уже разучился. Все выплакал в туалете Миртл. И он простил отца.

Что, если безносый решит, что он, Драко, переметнулся на сторону Поттера?

Только бы пережить эту ночь. Скорее бы уже один прикончил второго. Тот, кому суждено умереть — умрет. Остальные заживут по-новому. И на развалинах замка исчезнет служение темному богу.

Пальцы дрожат. Пахнет кровью, майской ночью и слепым предчувствием. Нужно выбираться из угла, пробираться поближе к выходу — там могут быть родители.

Одурманенно между обломков стен и разрушенных доспехов, Драко смотрит под ноги, боясь взглянуть в лицо трупам. Но тел нет. И портреты на стенах непривычно молчат. Еще пара галерей — и он доберется до Главной лестницы. Он забывает, что между ним и родителями — стена войны. Стена стоящих насмерть защитников замка, дьявольских силков, Пивза, статуй и масок Пожирателей.

Заклинание молнией вспарывает щеку и исчезает в темноте.

— Стоять!

Драко молниеносно оборачивается, не обращая внимания на хлещущую кровь. Никто его не убьет. Никто. Он увидит родителей. Он выберется из дерьма. Он станет свободным.

— Петрификус Тоталус!

Драко отпрыгивает в сторону и напряженно застывает, готовый к рывку.

— Сукин сын! — из-под маски доносится голос Трэверса. — Надеюсь, твой папаша уже сдох!

Драко прошибает холодная мысль, как змея: если у матери палочки нет, как они сражаются? Или их действительно убили? Трэверс не ответит, даже если знает правду. Малфои — лишние, их презирают даже отбросы.

— Я свой! — орет Драко в иступлении. И ведь это не ложь — с какой-то стороны. Но Драко теперь на своей стороне, ему плевать, лжет он кому-то или нет. Только сам с собой он не лишний. Время комом застревает в горле, и никак не сглотнуть. — Я свой, Трэверс!

— Врешь, сука! — маска скалится в ответ. — Ты предатель, как и все Малфои! И сдохнешь, как все предатели!

Интересно, кем считает себя Трэверс. Борцом за справедливость, не меньше.

Драко отчаянно петляет, пытаясь оторваться от Пожирателя. Вот и все, на что он способен — просто бежать, спотыкаясь и оглядываясь, дрожа от страха за свою жизнь. Хоть бы кто встретился на пути, хоть бы кто-нибудь из Ордена… Но в ответ на внутреннюю жестокость в галерее сияет пустота, а Трэверс слишком увлечен погоней.

Падение — вот он, мальчик с идеально уложенной прической, разворачивает сверток со сладостями… Рывок — вот он получает «превосходно» за первое зелье… Падение — он в палате с перевязанной рукой и позорным значком Амбридж… Рывок — он разглядывает свое отражение, пытаясь разглядеть в себе убийцу… Падение — он протягивает руку для Метки… Рывок — он опускает палочку. На вершине Астрономической башни он опускает палочку. Рывок — он не выдает Поттера. Одни сплошные рывки к жизни…

— Не уйдешь, тварь!

Заклятие попадает в плечо, и Драко, шипя от сумасшедшей боли, с размаху падает на пол, в кровь разбивая руки.

— Я свой, свой! — тихо стонет он, когда Трэверс с искаженной ухмылкой нависает над ним. — Нельзя так предавать…

Трэверс зло пинает его в плечо жестким сапогом и приподнимает палочку. Драко скорчивается от боли и закусывает губу. Так никто и не узнает, что он умер, сражаясь за себя. Мама, мама… Если только ты жива… Драко прикрывает глаза и уже готовится встретить ангела Смерти с укоризненным лицом, но Пожиратель вдруг падает навзничь перед его ногами, и за спиной мерзкий знакомый голос Уизли бубнит:

— Мы тебе второй раз жизнь спасли, ублюдок!

Сам ты ублюдок, зло думает Драко, слизывая кровь с разбитой губы. Легко тебе быть хорошим среди хороших, рыжий. Посмотрел бы я на тебя, окажись ты среди настоящих ублюдков. Еще неизвестно, кто бы сильнее замарался. Уизли молчаливо отвечает ему, пиная сзади ногой. Драко, матерясь, падает на Трэверса и снова чувствует себя никем. Странно еще, что в зеркале есть отражение.

Поднимаясь с колен и вытирая с губ и щеки кровь, Драко оглядывается в поисках не-своей палочки. Беспечно оглядываться опасно: Пожиратели в замке. Яксли, Долохов… Бегающий между ними идиот с тентакулой… И где-то вдалеке — Сивый. Холодок неумолимо ползет по взмокшей спине. Вслепую отступая назад, он резко врезается, завертевшись, запутавшись в водовороте пыли, воздуха и страха, в чье-то маленькое тело.

— Ты еще кто? — гневно спрашивает он, пытаясь удержаться на ногах. Но ноги не держат — и он с размаху падает на чей-то еще теплый труп.

С овального, мертвенно бледного лица на него смотрят большие синие глаза. Смотрят неожиданно радостно. Темно-каштановые волосы осыпаны штукатуркой и кажутся седыми.

— Драко! — и голос звонкий, чистый, совсем детский.

— Ты еще кто? — повторяет он, медленно поднимаясь и потирая ушибленную ногу.

— Я Астория, я сестра Дафны, не помнишь? — синие глаза удивленно расширяются, как будто он просто обязан знать ее в лицо. — Ты еще отправил меня переписывать работу по трансфигурации.

Драко категорически не помнит. Мало ли кого и куда он отправлял исправлять работы. Иногда даже куда-то далеко.

— Паркинсон где? — на автомате интересуется он, потому что хочет увидеть каре-зеленые глаза, увидеть самоуверенную улыбку. Взять ее за руку… Только они больше не увидятся. Они остались за чертой.

Астория протягивает руку. Она смутно похожа на его мать — и одновременно непохожа.

— У тебя кровь на лбу. И что с одеждой? Как будто обгорела…

— Не прикасайся! — орет он, сорвавшись в пропасть измученной души. — Я мерзкий ублюдок! Я недостоин ничего! Я здесь лишний!

Астория так и застывает с протянутой рукой. Потом говорит так решительно, как умеет только огненная Уизли, но и она — за чертой.

— Ты хороший, — шепчут ее губы. — Все люди хорошие. Никто не рождается ублюдком.

— Вали давай, эвакуируйся! — он плюется отчаянием. — Пошла отсюда!

Что ей надо? Почему она до сих пор здесь? Поговорить среди смерти — это типично женское.

— Нет у меня денег. Все сгорело. И Гринготтса нет, — бросает он, выжидающе смотря в ее глаза. Паркинсон, например, деньги очень привлекали — у нее вечно ни на что не хватало.

— Ты с ума сошел? — интересуется Астория, и Драко впервые чувствует себя не-лишним. — И куда ты идешь? Эвакуационный выход совсем в другой стороне.

— Тебе какое дело? Может, сдохнуть хочу, — упрямо заявляет он и поворачивается к ней спиной. Откуда она только взялась? — Пошла отсюда, сама эвакуируйся!

К черту манеры, целование ручек, к черту, к дьяволу!

Астория хватает его за руку и тащит в другую сторону. Так и все они — обезумевшие, уставшие, жаждущие — бегут врозь, не выбирая дороги.

— Вокруг и так одни трупы, — она близка к истерике. — Не смей умирать, понятно?

— Там мои родители, — Драко, наконец, находит истинную причину своего безумия. — Мои родители! В лапах этого безносого выродка! И без них я никуда не уйду. Никуда.

Она перестает тянуть и кашляет от поднявшейся столбом пыли. На ее лбу выступают крупные капли пота. Драко кажется, что он снова в гостиной, на опознании Поттера… Где-то за спиной тенями мерцают люди в черных мантиях и масках, отсветами пляшут на стенах заклинания. Мелькают пожаром волосы Уизли. И в самой темноте, резко очерченной вспышкой, бросается на свет круглое лицо Пэнси. Она стоит выпрямившись, намертво вцепившись в искореженную стену. Ее дикие, широко распахнутые глаза не отрываются от бледного пятна — лица Драко.

Только он ее не видит.

— Обещай, что не умрешь, — Астория смотрит в его глаза, и уголки ее губ опускаются.

И Пэнси ждет ответа вместе с ней. Она не поверила Блейзу — она бежала, чтобы найти Драко. Чтобы еще раз спросить его. Чтобы еще раз услышать ответ.

— Обещаю, — Драко готов пообещать что угодно, лишь бы обещать. Его никто не просил об обещаниях за всю жизнь, и теперь он учится жить моментами. — Я тебя найду после войны. Как там тебя?

И Пэнси, повернувшись на каблуках, опрометью бежит обратно, вперед, вперед, к эвакуационному выходу. К черте. Какие бесполезные раны судьбы.

— Астория, — торопливо шепчет она и облизывает пересохшие губы. — Астория Гринграсс.

Он вырывает руку и, задыхаясь, бежит дальше — наугад. Мимо мелькают гриффиндорцы с палочками наготове, на окровавленном полу валяются осколки камней и рваные мантии.

Впереди снова полыхают огнем рыжие пряди волос, и Драко резко сворачивает: где Уизли, там и Поттер. А значит — и Темный Лорд. Должны они уже убить друг друга, черт их подери.

Каждый в жизни убивает. И не обязательно для этого проливать кровь.

* * *

После оглушительного грохота смертей и ран на замок рушится тишина. Плотная, молочно-белая, как туман, тишина. Драко сидит у подножия лестницы, закрыв лицо руками, только бы не видеть себя в расколотом зеркале напротив.

Поттер потерян. Поттер ушел в Запретный лес.

Хогвартс отбит — на время. Если Поттер не придумает, как оживить себя, их всех убьют. Всех, кто был по эту сторону.

А потом станут появляться тайные надписи «Поттер жив», и трясина Лондонских грязных улиц закишит идеями продолжать дело убитого мальчика. Искать диадемы, хоронить вручную домовиков, грабить Гринготтс…

Напротив, в Большой Зал, вносят тела. Раненые или убитые — Драко не может различить. Только он не видел еще, чтобы кто-то из принесенных вышел оттуда на своих ногах. Оборотень, его жена, братья Криви, Уизли…

— Эй, надеешься, что тебя спасут? — ухмыляется Финниган. Он весь в крови и грязи, но глаза блестят сумасшедше. — Мамочку ждешь?

— Иди к черту, — Драко неохотно разжимает руки. Финниган идет. На ходу оглядываясь.

Рожа у него довольная, но настороженная — а вдруг проиграют?

И сразу, в разбитом зеркале появляется отражение. Драко невольно, вынужденно смотрит в свои глаза: усталые, выжидающие глаза подростка, который хочет обнять родителей. Первый раз в жизни по-настоящему хочет прижать их к себе. Даже когда он рыдал в туалете Миртл, такого чувства не было. Тогда ему было страшно за себя, сейчас — за них. И оказывается, этот второй страх сильнее.

— Могу я сесть?

Драко равнодушно кивает.

Слизнорт кряхтит, сгибая колени, медленно садится рядом на пыльные ступени.

— Вернули палочку, Малфой?

Драко отрицательно качает головой. Не вернул, да еще сжег вторую.

— Почему вы никогда не приглашали меня в свой клуб?

Слизнорт недоуменно пожимает плечами, как будто ответ очевиден.

— Я собирал выдающиеся личности. — Задумчиво говорит он, не глядя на Драко. — А вы, мой мальчик, никогда выдающимся не были.

Драко издевательски улыбается.

— А что, обязательно нужно быть выдающимся?

— Как вам сказать, — Слизнорт опускает взгляд на свою пижаму. — Каждому преподавателю — свое. Преподаватели — особые, совершенно сумасшедшие люди. Им нужна харизма. Потенциал. Некоторым — ум. У вас его много. Некоторым — беззаветная храбрость. Как, например, у мистера Финнигана. А мне — мне нужна необычность.

— Чем необычна Грейнджер? Или Уизли?

Слизнорт мягко улыбается.

— Мисс Грейнджер создала первую в мире Ассоциацию по защите домовых эльфов. Это достойно восхищения. Мисс Уизли — что ж, если отбросить ее сноровку в игре в квиддич, то я скажу по секрету: она просто радует мое старческое сердце.

Драко стискивает зубы и отворачивается. Он-то ничье сердце не радует.

— Ну а Забини? Вы восхищаетесь его умением развращать?

— Британская толерантность, мой друг, — Слизнорт разводит руками. Глаза его тускло блестят. — Не обойтись без Забини.

Некоторое время они сидят молча, бок о бок, прислушиваясь к тишине в замке. И здесь, на пыльных ступенях, Драко начинает чувствовать себя свободным. От заданий, от денег, от Метки, от отца, от крови — и он хочет, чтобы Поттер победил. Тогда свобода останется с ним до конца. В ином случае он тоже обретет свободу — по сторону жизни.

Заметив на себе внимательный взгляд декана, Драко тихо спрашивает:

— Я впервые увидел себя — настоящего. В том треснувшем зеркале. Как думаете, это достижение?

— Гораций! — из Большого зала доносится крик МакГонагалл. — Гораций!

Слизнорт поднимает, также кряхтя, и похлопывает Драко по плечу.

— Боюсь, пока что это самое главное ваше достижение, мой мальчик.

Драко не провожает его взглядом. Он думает: а что, если взглянуть в зеркало Еиналеж? Снейп говорил, что такое зеркало существовало когда-то в Хогвартсе. Что видел там Северус — понятно посвященным. А вот что бы увидел он сам? Чего он хочет? Только ли свободы?

В холл врывается маленькая растрепанная девочка. Ее одежда в грязи, так что даже невозможно различить факультет. Лицо — белее осыпавшейся штукатурки. Она опрометью бежит к Залу, что-то бормоча на ходу.

— Поттер! Поттер! — из Большого зала вытекает огромная толпа учеников и преподавателей. Рыжая Уизли волочит ноги по полу, оцепенело вцепившись в брата. — Говорят, Поттера убили!

Драко опять беззвучно матерится. Да быть такого не может. Чтобы столько лет изворачиваться, убегать, подставлять других, уползать, трансгрессировать — и в самый нужный момент сдохнуть? Не в стиле золотого мальчика.

Толпа вытекает за пределы замка, на поле, и исчезает из виду. Драко слышит — но не видит. Он мог бы выйти вместе с ними — но не хочет. Он больше не хочет ни сражаться, ни выступать на чьей-то стороне. Он подождет. Подождет, посмотрит в отражение напротив. Изучит себя. В прямом, неискаженном зеркале.

И Драко не знает, что где-то за лесом его мать в это мгновение слушает, как яростно бьется сердце Гарри.

Довольно долго он сидит в пустоте, прислушиваясь к крикам. Орет, кажется, Долгопупс. Если Поттер действительно мертв… А, черт с ним. Если Волан-де-Морт устроит резню, их убьют, а бежать бесполезно — ни один англичанин не бросит родовой дом. А Малфои — англичане.

А потом в замок снова льется испуганная, ошарашенная толпа как защитников, так и Пожирателей — а среди них вырастает аспидная фигура Лорда. И следом за ним в холл врывается ветром дьявольский хохот Беллатрисы. Кажется, рыжая все-таки может не дожить до хвалебного пения…

— И мы снова встретились, щенок.

За спиной — одержимый Трэверс, но Драко продолжает сидеть, смотря на происходящее сверху вниз, щуря слезящиеся глаза.

Он понимает, почему этот грязный мальчишка, который не знает и половины того, чему обучали Драко няньки с первых его шагов, всегда побеждает. Потому что мальчишка живет за себя и для других. Этот мальчишка с детства видел себя настоящего, жил в мире прямых зеркал.

Странные существа — люди. Странные и уникальные. И среди всех этих лиц — старых, молодых, искаженных от горя или радости, живых и мертвых Драко остро чувствует себя. Настоящего себя. Изможденного, истерзанного подростка с выцветшими глазами, ничего не ждущего от будущего. И теперь, в семнадцать лет, он будет учиться жить за себя. Он будет учиться не быть лишним.

Он перешагнул. Он больше не в прошлом.

— Встать! — Трэверс понижает голос до шепота. — Я убью тебя, сукин сын, и посмотрим, спасет ли тебя все дерьмовое золото твоего папаши.

Драко послушно поднимается и разворачивается навстречу смерти.

Он отчетливо видит, как скрытое каменным потолком, высокое и серое, стынет английское небо, свободное от войны.