Эгоист (гет)

Август, 1998 год.

— ...оправдан по всем статьям. Решение суда вступает в силу немедленно.

Гарри посмотрел на Малфоя, от которого сразу же отошел охранник. Обычный человеческий охранник, дементоров на суд больше не таскали, как было при Амбридж. Драко почему-то выглядел не радостным, а каким-то пришибленным. Разговаривать с ним Гарри не желал, а потому поспешил покинуть зал.

— Поттер, — Малфой, видимо, считал, что обязан сказать какие-то вымученные слова благодарности, скорее всего, совсем неискренние. Выйти из Азкабана он, конечно, хотел, но его самолюбие было задето. Как же, его снова спас Поттер.

— Можешь молчать, я тебя понял.

— И что ты понял?

— Ты сейчас будешь пытаться выразить какие-то глупые и почти лживые слова благодарности, я скажу, что не стоит, мы разойдемся и больше никогда не увидимся.

— Ну, вообще-то... — Малфой отвел глаза, — Да я бы и не сказал, — усмехнулся он после некоторой заминки.

— Ага, Малфои не умеют быть благодарными, а Нарцисса, искренне говорившая мне спасибо, в девичестве Блэк. Мне пофиг, Малфой. Честно. Не для тебя старался.

— А из чувства обостренной справедливости...

— И на справедливость мне тоже... Просто забудь, — сказал Гарри, почему-то удивляясь тому, что тоже не может выразить эту пресловутую благодарность его матери за то, что спасла ему жизнь.

— И что дальше? Женишься на Уизли, она нарожает тебе рыжих детей, ты назовешь их в память о тех, кто погиб на войне, пойдешь работать в аврорат? — спросил Малфой и смутился, так и не поняв, зачем он стоит тут и предполагает будущее Поттера.

Гарри посмотрел в глаза Малфоя и как-то помрачнел. Развернулся и пошел прочь. Подальше от министерства, от всех этих судов, от людей, решающих, каким в идеале должно быть его будущее.

Вечером, в мрачной гостиной дома на Гриммо, Гарри сидел с бокалом огневиски в руках и впервые в жизни пил в одиночестве. До того, как Малфой озвучил перспективы его собственного будущего, Поттер не сильно думал об этом. Но каким-то само собой разумеющимся было то, что он после войны женится на Джинни, пусть и не сразу, поступит на работу в аврорат и обязательно назовет детей в честь погибших. Это казалось таким правильным и, как выяснилось, было настолько очевидным, что даже какой-то Малфой вот так просто взял и то ли в шутку, то ли всерьез описал его дальнейшую жизнь. От этого было паршиво. Хотелось выть, сделать что-то, чего от него никто не ожидает, чтобы впервые в жизни то, о чем пишут в газетах, было не чьим-то выбором за него. На четвертом курсе, когда он был под прицелом Прыткопищущего пера Риты Скитер, он был интересен, как четвертый чемпион. Не как личность, Гарри Поттер. Тогда выбор за него сделал Волдеморт. Сейчас, после победы, снова писали о нем. И снова потому, что кто-то решил, будто именно он должен уничтожить Лорда. Кто решил? Трелони? Дамблдор? Не важно.

* * *

— В детстве я хотела быть адвокатом. Здесь это невозможно, поэтому я думала над отделом магического правопорядка в министерстве, — поделилась своими планами Гермиона, — Еще на пятом курсе узнавала, какие они требуют экзамены. Мне пришли результаты ЖАБА, все "превосходно".

— Когда ты успела их сдать? — удивился Дин Томас.

— Через три дня после битвы за Хогвартс я написала заявление о сдаче экзаменов экстерном. Я рассматривала такой вариант, когда уходила с седьмого курса.

Гарри сидел в "Трех метлах" с друзьями и чувствовал себя полным ничтожеством. Вопреки ожиданиям, Хогсмид не вызвал в нем чувства умиротворяющей ностальгии, но он был рад, что здесь снова все хорошо, волшебники не боятся ходить в бары и магазины, они улыбаются и строят планы на свое мирное будущее.

— Я записался на курсы A-levels, долго думал о профессии, — рассуждал о перспективах своей жизни Дин, — И пришел к выводу, что в магических сферах мне будет безнадежно скучно. Я всегда любил рисовать, поступлю в маггловский колледж.

— У нас тоже есть художники! — возразил Рон, — Видел, сколько портретов везде?

— Ага, видел. Только портреты меня совершенно не интересуют. В них нет мысли, и чувства в них чужие, того, чей портрет пишет художник.

— Но ты бы мог выставлять картины и здесь! — убежденно заявила Гермиона, — Это было бы здорово, создать галерею. Волшебный мир безнадежно отстает...

— Кто я такой, чтобы ради меня создавали галереи, — усмехнулся Дин.

— Но мы могли бы помочь, не сейчас, возможно, позже. Да, Гарри?

— Что? — Поттер слышал весь разговор. Переспросил, чтобы дать себе время подумать, собраться с мыслями.

— Я говорю, было бы здорово, если бы Дин смог выставлять свои картины здесь, в магическом мире, — повторила Гермиона, внимательно глядя на Гарри. Она всегда чувствовала настроения окружающих. И сейчас, наверняка, догадывалась, о чем примерно думал Гарри.

А думал он о том, что у всех есть планы на будущее. Они всегда были, пока он бегал за Волдемортом, все строили мысленное будущее. Оно, непременно, будет отличаться от реальности, ведь мечты не способны воплотиться в точности так, как хотелось бы. Главное — им было, что воплощать.

— Да, здорово, — согласился Гарри.

— А ты в аврорат, да? — спросил Дин, и Поттер еле сдержался, чтобы не стукнуть рукой по столу. Но он только плотнее сжал кулаки, что не укрылось от Гермионы, которая поджала губы.

— Нет, — как можно более спокойно ответил Гарри, — Хватит мне в жизни приключений и поимки темных магов.

* * *

— Так не хочется снова в Хогвартс, я там осталась совсем одна, — протянула Джинни, лежа на траве у озера, недалеко от Норы.

— Луна тоже на седьмом курсе, — отозвался Гарри, внимательно разглядывая Джинни, лежащую с закрытыми глазами.

Стройная, солнечная, жизнерадостная. Наверное, такой была Лили Эванс. Рыжие пряди разметались по траве, и Гарри перебирал их.

— Да, она хорошая. Но хочется иногда иметь рядом того, с кем можно поговорить на человеческом языке, — засмеялась Джинни и открыла глаза, но не спешила поворачивать голову и смотрела на синее летнее небо.

— Зато она искренняя.

— Я буду скучать по тебе, — Джинни перевернулась и теперь, лежала на боку, улыбаясь и поглаживая рукой щеку Гарри. — Наверное, в этом году я стану капитаном нашей квиддичной команды.

— Гриффиндор обязательно возьмет кубок.

Руки у нее тонкие, а пальцы мягкие. От ее легких прикосновений Гарри зажмурился, как кот, которого чешут за ухом. Все таки она хорошая. Наверное, такой была Лили... Поттер резко открыл глаза. Он повторил мысль дважды за пять минут. Какое ему дело, какой была Лили? Она — его мать, а он сам — не Джеймс Поттер. Но тогда почему его девушка так похожа на мать? Гермиона бы нашла, что сказать по этому поводу, но сейчас ее не было рядом. Поэтому пришлось рассуждать самому. Значит ли это, что он подсознательно хочет вернуть ту семью, которой у него не было? Дать детям то, чего не получил сам? Если так, то какой в этом толк? Он ведь свое детство не вернет. А он хотел бы идеальную семью, где он был бы ребенком, а не отцом. Есть вещи, которые нельзя вернуть... Нужно стараться, чтобы то, чего тебе не хватало, дать тем, кого любишь. На этом моменте мозг запротестовал. Он кричал, что хочет семью с мамой и папой, игрушечными метлами, игрой с отцом в догонялки по дому, братом или сестрой. Чтобы были те, кто переживает за его поступление в Хогвартс, те, кто будет ждать его каникул и писать письма, интересуясь школьными делами. Он не готов альтруистично подарить то, чего у него не было кому-либо. Это несправедливо! Даже если этот кто-то другой — твой родной предполагаемый сын. Какой бред! Гарри подумал, что совсем свихнулся, раз пришел к таким выводам. Если он не готов подарить семью, которой у него не было, даже родному сыну, то это значит, что он всего лишь — эгоист.

Эгоист... Это открытие напугало Гарри. Он ведь сражался за мир ради друзей, близких ему людей, разве эгоисты так делают? Нет, они думают только о себе. А он думал о других, идя на собственную смерть после того, как узнал, что является крестражем Волдеморта. Но с другой стороны, он просто не смог бы жить с крестражем в голове. Может быть, и тогда он думал о себе, но боялся в этом признаться? Поттер глубоко вздохнул, решив, что попытка психоанализа провалилась. Гермиона бы объяснила все гораздо понятнее.

— Я хотела бы заняться квиддичем профессионально. Мне это нравится.

Даже Джинни строила планы на свою жизнь, у нее были мечты. Гарри снова подумал, что мимо него прошла целая жизнь, полная надежд на простое будущее. Живя у Дурслей он даже не задумывался, кем бы хотел стать. Пока дети в начальной школе представляли себя учителями, врачами, таксистами, министрами, он думал, что любая жизнь покажется ему раем, стоит уйти от Дурслей. Как оказалось, в Хогвартсе все тоже мечтали, стремились. Пока он думал, что жизнь без Волдеморта станет прекрасной сама по себе. Не стала. Поначалу было даже хуже. Похороны, рыдания и жуткое чувство в груди, будто оттуда вырвали что-то, чего уже никогда не вернуть. Когда погиб Сириус — нужно было мстить, это подбадривало, давало сил бороться. Когда погибли Тонкс, Люпин, Фред — мстить уже было некому. Через месяц стало легче. Только пусто совершенно. Нахлынуло какое-то жуткое понимание, что впереди — только безысходное существование и смерть, которая поставит на нем точку.

* * *

Ноябрь, 1998 год.

Гарри не любил дом на площади Гриммо. Но другого у него не было, а смысла в покупке нового он не видел. Зачем тратить деньги на что-то бесперспективное? Можно было сделать ремонт, сменить темные шелковые, но уже изрядно полинявшие обои на новые, светлые и уютные, выкинуть старую мебель, обшитую бархатом, и, чтобы позлить леди Блэк, повесить на окна жалюзи. Но ремонт откладывался на потом, как что-то совершенно неважное. Гарри даже находил забавным, что он живет в таком мрачном доме, в котором, возможно, обыск авроров дал бы вполне законное основание его арестовать.

Сириус никогда не интересовался тайниками и подземельями, а Гарри от скуки обошел все подвалы, найдя там склепы домовиков. Причем дверь была заперта так, что войти туда мог только хозяин дома, поэтому вряд ли об этом склепе знал даже Дамблдор. В одной из комнат на третьем этаже Гарри нашел маленький колокольчик, после перезвона которого он оглох на несколько часов, и у него начало жутко ломить кости. Пришлось обращаться за помощью в клинику Святого Мунго, но от колокольчика Поттер не избавился. Пусть будет, хотя, скорее всего, это темная магия.

Сейчас Гарри находился в довольно светлой комнате, где из мебели стояло только одинокое кресло в зеленой грязной обивке. Были здесь еще стул и мольберт, обычный маггловский, но эти предметы появились тут гораздо позже. И сейчас на этом самом стуле сидел Гарри, выводя угольком что-то на листке бумаги, приколотом к мольберту кнопками.

Художественного таланта у него не было, Поттер и сам это понимал. Другое дело — картины Дина Томаса. Но в то же время... Гарри встал и отошел подальше, чтобы оценить свое творчество. Зато его картины были понятнее. Вот сейчас он рисовал голую женщину — вполне себе очевидный смысл. Не то, что у Томаса. Тот рисовал робота с человечными глазами, и человека с пустым взглядом, взрывы в космосе, людские трагедии. В них, действительно, была глубокая мысль и чувства художника, а в картинах Поттера — его собственный недотрах. Только чья выставка произвела бы больший фурор в магическом сообществе?

Здесь писали чинные портреты леди и джентльменов в парадных мантиях, поэтому Гарри был уверен, что его выставка с голыми женщинами стала бы скандалом, в то время как на картины Томаса пришли бы посмотреть только полтора истинных ценителя.

— А это мысль... — вслух произнес Поттер.

Гарри усмехнулся собственной идее и покинул импровизированную мастерскую. Завтра ему рано вставать, как во все будние дни. Ведь он тоже задумался над своим будущим и записался в старшую школу на двухгодичные курсы A-levels, предварительно сделав себе документы об окончании средней школы.