Нерожденные. Греза (джен)

Неизвестный юноша с волосами цвета самого белого снега, свободно разметавшимися по плечам, и глазами пасмурнее самого хмурого неба самозабвенно напевал уже третью балладу, развлекая слушателей в местной сельской таверне. В каждом его напеве был свой мотив, который прежде на этой стороне света никто не слышал.

Бард развлекал зевак, чуть покачивая головой и умело контролируя свой волшебный голос. Люди слушали его, шептались и улыбались. Только светловолосый мальчишка лет десяти отроду, сидящий на лавке у самых дверей, слушал легенды сказителя без улыбки, но с упоением, несвойственным никому из сидящих в хорошо протопленной зале. Люди вообще скучные до невозможности, только их навещать иногда надо, чтобы среди мошкары светлячков находить и забирать с собой в недосягаемые серым душам места.

Сказитель вещал о крылатых Мечтателях-ангелах и бескрайних просторах за облаками, а ребенок сидел и слушал, подперев острый подборок тонкими до неправдоподобности руками и наблюдая за каждым движением юноши, которого здесь никогда не видели и не знали. А юноша наблюдал за ним своими свинцово-дождливыми глазами, загоняя мальчишку в тупик. Пел он без передышки почти, пел о разном — известном и неизвестном, ошеломляющим и опасном, несбыточном и прекрасном. Он пел, а мальчишка слушал. И не просто слушал, а слышал его слова.

А потом незнакомец запел о Грезе.

О Грезе в этом краю знали все. Так известно было самое великое волшебство этого мира. Самое великое и самое недосягаемое. Грезой люди звали божественной красоты цветок, по одной из старинных легенд посаженный здесь самими ангелами, принесшими семя из райского сада. Цветок исполнял желания — самые заветные, самые искренние и чистые.

Греза цвела постоянно, не увядая, цвела у подножия белокаменной башни, местами уже раскрошившейся из-за того, что на долгие годы ее оставили без присмотра. Приближаться к башне этой боялись — навсегда в памяти многих остались воспоминания о жутких полночных сказках, в которых так и витал замерший навсегда в нависшем над ней небом, полный боли девичий визг.

Охраняла цветок фигура из белой кости, изображающая прекрасную деву, в длинные косы которой давно вплел свои ленты властолюбивый зеленый вьюн. По словам храбрецов, бывших в тех вселяющих трепет местах, костяная фигура склонилась над вечно цветущей Грезой, разинув в беззвучном крике свой рот.

Говорили, что дева эта, чьи черты исказила навеки гримаса ужасной муки, никто иная, как принцесса богатого некогда королевства, последний правитель которого сейчас давно уже обратился в прах в своей разрушенной и разграбленной усыпальнице. И не просто воплощение ее мастерами из белой кости, а дева окостеневшая — наказанная за обращенное к воле цветка алчное и порочное свое желание.

Незнакомец пел, а ребенок слушал.

Когда баллада о Грезе подошла к концу, бард поднялся на ноги и, поклонившись слушателям, направился к выходу. Мальчишка наблюдал за ним, не смея оторвать глаз от точеной фигуры, с секунды на секунду должной скрыться под серым плащом. Вот плащ накинут на плечи, перехвачена поудобнее походная сумка с чем-то, чуть торчащим из неплотно затянутой горловины, а незнакомец застыл вдруг перед мальчишкой, положив ладонь на резную дверную ручку. Глаза у него и впрямь свинцово-дождливые, таких ребенок никогда ни у кого не видел, а людей он за свою недолгую жизнь повидал немало.

Однако смотрели они друг на друга недолго, мальчишка отвел взгляд и нахохлился, стоило к сказителю подойти хозяйке таверны. То была женщина высокая и тощая, словно сухая палка. Она поклонилась, расплатилась за «столь замечательное представление» и, заметив ссутулившегося на скамейке ребенка, поджала сердито губы, отвлекаясь мгновенно от юноши.

— Опять ты здесь, маленький наглец! Докучаешь гостю? А ну, прочь! — она замахнулась на него, и мальчишка, униженно опустив глаза, вскочил со своего места, направляясь к двери.

— Позвольте, хозяюшка! — глаз он упрямо не поднял, даже когда его придержали за плечо. Незнакомец с волшебным голосом и странными глазами укоризненно покачал головой, привлекая мальчика к себе и не позволяя сбежать. — За что вы так с ним?

— Да проклятый он, господин сказитель! — не замедлила нажаловаться хозяйка. Гости таверны притихли, прислушиваясь, а женщина продолжила: — Как появился он у нас, начали неприятности разные вытворяться! И чего только ошивается! — она вновь замахнулась, но бард чуть улыбнулся и легким движением задвинул сверлящего взглядом дощатый пол ребенка себе за спину.

— Вот какие дела, значит... — со знанием дела протянул он, глядя прямо в лицо хозяйке и не отпуская плечо мальчишки, хоть теперь его рука и была неудобно заведена за спину. — А может, вы сами виноваты в своих неприятностях, уважаемая? Негоже так с детьми обращаться.

— Да как же ж это!.. — всплеснула руками женщина. Юноша чуть свел брови на переносице, похмурев как-то разом, и она вмиг примолкла.

— Ну, что же, тогда ребенка я забираю, — усмехнулся довольный молчанием бард. — Вы ведь не возражаете? Раз он проклятый, со мной ему самое место!

Народ в зале тут же неодобрительно загомонил, а сказитель отвесил с ухмылкой оторопевшей женщине еще один исполненный изящества шутовской поклон, да и был таков, прихватив мальчишку, только и хлопнула дверь о дубовый косяк.

* * *

Они двигались довольно быстро, направляясь в сторону леса, словно горящего в пламени закатного солнца и своих желто-оранжевых листьев. Походка у сказителя была легкая, словно танцующая, так и наполненная какой-то нездешней грацией. Мальчишка шел следом, чуть приотстав, и с нескрываемым любопытством его рассматривая. Его никто не держал и не принуждал, просто проклятому ребенку некуда было идти, так почему бы не отправиться за бардом в какие-нибудь другие края? Почему-то сказителя, как других людей, он не сторонился и не боялся. От него словно исходило какое-то невидимое сияние.

Однако любопытство брало свое, долго молчать ребенок не мог, а незнакомец в наспех накинутом на плечи сером плаще не собирался ему что-либо объяснять. Усыпанная опавшими листьями тропинка под ногами становилась все уже — в этот лес мало кто осмеливался ходить, как и многие места этого мира, он был наполнен неизвестными людям и оттого пугающими их чудесами, вот только бард, кажется, могущих постигнуть его здесь неприятностей совсем не боялся.

— Куда мы идем? — юноша в ответ замедлил шаг, подождав, пока мальчишка его догонит, и с довольным видом ему сообщил:

— В лес идем, куда же еще. Ты ведь уже неоднократно здесь был, правда?

— Я из леса пришел в эту деревню, — неохотно ответил мальчишка, — поэтому меня и посчитали проклятым...

— И зачем же ты в лес забрел, чтобы потом оказаться здесь? — сказитель искоса взглянул на своего маленького собеседника, сворачивая с тропы и без зазрения совести шурша высохшей мертвой листвой.

Спустя пару минут они вышли на уютную поляну, почти со всех сторон скрытую густым кустарником. Здесь уже кто-то удобно устроился, успев разбить лагерь, оставить привязанной к древесному стволу белую лошадь — наверное, жеребца — и разжечь весело потрескивающий в данный момент хворостом костерок.

— А просто так, — мотнул головой ребенок. — Куда мне еще идти?

— А твои родные? — продолжал допытываться бард, попутно высматривая в пределах полянки неизвестного хозяина лагеря. — Неужели не беспокоятся?

— Нет у меня родных...

Юноша покачал головой и, ничего не ответив, проследовал к костерку, поманив мальчика за собой. Плюхнулся на попону, потянулся и полез в свою сумку, достав оттуда краюху хлеба и кусок сыра, чтобы тут же протянуть ее маленькому гостю.

— Ну, хорошо... А зовут-то тебя хоть как?

— Тэйн, — ребенок осторожно опустился рядом со своим благодетелем, беспрекословно принимая у него из рук нехитрое угощение, но есть не стал, поднял на собеседника синющие глазищи и с неожиданным любопытством осведомился: — А кто ты? И откуда? Как тебя зовут?

Сказитель одобрительно усмехнулся, потрепав маленького собеседника по пшеничной макушке.

— Ешь и слушай, все по порядку, — Тэйн послушно принялся есть, а юноша растянулся на попоне так, что его ноги в высоких сапогах из сыромятной кожи оказались на пожухшей траве, и заговорил, отвечая на вопросы по своему собственному порядку. — Зовут меня Илир, я странствующий сказитель, и я... не отсюда.

— А откуда же ты?

— Я оттуда. И я не один, просто моя спутница еще не вернулась.

Илир отчетливо усмехнулся и ткнул тонким пальцем куда-то в непонятном направлении. Кажется, вверх, но Тэйн не был полностью в этом уверен. Стояла ранняя осень — сентябрь-месяц, — но сумерки уже быстро обволакивали мир своим сказочным теневым покрывалом.

— А кто твоя спутница? — продолжил мальчишка, заканчивая трапезу и вытирая руки прямо о штаны, за что удостоился насмешливого хмыканья своего взрослого визави.

— Моя спутница — ангел с солнечными волосами, — тихо отозвался юноша, — зовут ее Клэйр. Она скоро совсем вернется, сам ее и увидишь.

— А почему ты о ней не расскажешь?

— Она сама о себе расскажет... — туманно откликнулся бард, подкладывая руки под голову. — Вон, я уже слышу, как под копытами у лошади листва шуршит, погоди немного.

И долго ждать Тэйну действительно не пришлось — совсем скоро на поляну, ведя под уздцы серую в яблоках кобылу, вышла спутница Илира. И, может, мальчику показалось, но ее волосы действительно были как будто солнечными...