Нерожденные. Греза (джен)

Она смеялась своим теплым смехом и целовала в лоб очередного чудо-ребенка, а потом жила тысячу или две лишних лет и просила новую жертву. У нее были длинные серебристые волосы и самые светлые глаза в мире. Она была их матерью и богиней. Она их учила, а они все делали ради нее. И сделают это снова.

Ее называли Первой.

* * *

— Тебе страшно?

Илир обернулся и посмотрел пристально на подавшего впервые за многие часы голос Ская. Они ушли вперед немного, оставив чудо-мальчишку и Эйрона с Клэйр футов на сто позади. Безумный Мечтатель старался тщетно скрыть свое беспокойство, но, судя по взгляду Принца, у него не больно-то получалось. Что ж, от Илира, как и от Эйрона, Скай никогда ничего не мог толком скрыть...

— С чего ты взял? — ни единого намека на горечь в голосе барда не просквозило. Он был необычайно холоден, красив и надменен. Не тот улыбчивый светлый Мечтатель, что говорит с вихрастым чудо-мальчишкой — творец миров, чуждый ненужным чувствам.

— Но... это ведь твой ребенок.

Илир чуть помолчал и качнул головой. Длинные волосы серебристыми змейками разметались по ткани серого с мехом плаща.

— Мы молчали, Скай, когда умирали сотни невыдуманных миров в чьих-то чужих мечтах.

«Мы молчали, когда умирали чужие дети».

— Вправе ли мы сейчас защищать свое?

Его голос был очень глух.

— Резонно, — Безумец склонил голову набок, наблюдая за тем, как медленно погружается в карминное море заката солнце. — Но ты ведь... Ты же будешь в порядке? А Клэйр?

— Я уже успел как-то смириться с этим. А Клэйр... — на мгновенье Илир замолк. — Меня хватит на нас обоих, Скай. Клэйр однажды меня спасла, помнишь? Надо платить по счетам.

* * *

Греза всегда была их матерью и защитой. Они были к ней привязаны и очень ее любили, а она в ответ одаривала их заботой и лаской, уделяя внимания каждому по чуть-чуть и всем практически одновременно.

Они друг друга не видели и не знали, пока не повзрослели. А когда повзрослели — разбрелись по мирам и встречались безумно редко. Когда встречались — кивали друг другу и расходились в разные стороны, каждый — своей дорогой. Цветные яркие светлячки, летящие на животворящий свет. Все они стремились вернуться к ней, даже кого-то другого рядом.

Это была зависимость.

Это сейчас зависимость.

Она — их костер, а они — ее мотыльки.

А Воля Мира — всепоглощающая стихия.

Скай любил ее. Он всегда любил свою прекраснейшую богиню. Он терялся перед ней и всегда почти говорил только правду. Он целовал ее руки, расчесывал ее волосы, наблюдал за ее игрой. Первая не знала лишь о его поглощающей разум способности прорицать. А еще — о том, как искривляются временно нити жизни, вбитые ему в ладони, когда он сжимает пальцами голубое стекло пианино.

Даже сейчас, на внушительном расстоянии, за сотни сотен шагов по Небу, он ощущал эту зависимость от нее. Он видел, как она поглощала души окрыленных своими возможностями Нерожденных, и не мог ее ненавидеть за то, что она отнимает вместе с сознанием их надежды.

...Тени ползли по снегу призраками за ними. Тэйн рисовал прямо пальцами в воздухе белых бабочек и смеялся, глядя на них. Блестящие, словно стекла, и легкие, словно пыль, эти снежные бабочки порхали над его головой кипенно белой известкой инея.

Клэйр рассеянно дула в мундштук своего кларнета, даже не думая что-то воспроизводить, а Илир рассказывал мальчишке какую-то очередную сказку с добрым концом. Кажется, в этот раз он вдохновенно лгал мальчику о той самой Лунной Леди.

Рассказывал, что она потеряла свое крыло и стала очень сильно бояться света, из-за чего проводила все свои дни в абсолютной тьме, пока ей на помощь не пришел ее нынешний спутник — тогда — всего лишь обычный юноша.

«Она подарила ему часть себя в благодарность за то, что он спас ее заблудшую душу».

Скаю хотелось хохотать так, словно он был и впрямь безумен, а не просто носил такую кличку из-за своих постоянных видений грядущего им конца.

Илир — действительно сказочник. Зачем же ребенку знать, что Лунная Леди не теряла свое крыло, что ей стало просто скучно, и она решила свести весь свой мир с ума? Зачем ему было знать, что Лунную Леди за любовь к тьме и зовут Лунной — ведь ее самый лучший мир — мир вечной ночи с вечной луной и высокой серебристой травой? Зачем ему знать, что спутник ее и ее любовник — ее собственный Нерожденный?

Зачем ему знать, что у Мечтателей нет души в обычном для понимания человека виде?..

А Илир рассказывал, изящно размахивая руками и улыбаясь так светло, как не улыбался никому из сородичей. Скаю казалось, что он просто сошел с ума, помешался на этом ребенке, смотрящем на него столь восторженно и столь открыто. Мечтатель говорил о прекрасных песнях чудака-ветра, о стеклянных лестницах и дорогах в Вечное Небо, о светлой прекрасной Грезе.

Ало-рыжему Безумцу хотелось закричать, зажать уши руками, приказать надменному Принцу закрыть свой рот... но он молча слушал и смотрел на искрящихся снежных бабочек над вихрастой светлой головой мальчишки.

А потом его лошадь повело куда-то в сторону, и почти что у самого уха раздался невозмутимый голос Эйрона, который звал Светлую Леди.

— Клэйр, — она обернулась резко, и солнечные волосы ее взметнулись на секунду ярким сияющим ореолом.

— Да? — кларнет был отнят от губ. Девушка склонила голову набок и чуть сощурилась.

— Мы отстанем от вас на какое-то время, ладно? Потом нагоним.

Она понимающе кивнула и даже не подумала задать ни одного вопроса. Только бросила на ало-рыжего безумца долгий изучающий взгляд и тут же отвернулась, поднося к губам музыкальный инструмент и вплетая легкие отзвуки услышанной когда-то мелодии в новую песнь ветра.

* * *

Стекло разлеталось голубыми сверкающими осколками и падало куда-то вниз — в разноцветные пятна чужих домов.

В этом мире было стеклянное солнце и хрупкие ломкие люди, двигающиеся, словно марионетки, лишь по желанию своего создателя.

Эйрон крепко держал Ская за руку и шагал широко к знакомым стрельчатым окнам самого высокого здания этого места.

Синие стекла давно затянулись паутинной сеточкой трещин, солнечные лучи блуждали на ее тонких изломанных гранях и поджигали их белым своим огнем. Скаю всегда казалось, что он похож чем-то на эти загнанные в лабиринт надтреснутых стекол лучи. Только он был отблеском пламени от костра. Рыжий и непокорный язычок пламени, поднимающийся высоко вверх и вылизывающий чьи-то неосторожные руки.

Скай всегда отражался отблеском буйного пламени в стеклянных глазах Эйрона. Эйрон всегда купался в огненной ласке Ская. Хозяин Кровавой Чащи и Безумный Стекольщик — что может быть еще более странным? Разве только то, что прекрасная богиня Мечты выпивает души своих Нерожденных детей, чтобы и дальше поддерживать этот мир.

...Его волосы огненными всполохами разметались по голубому стеклу пианино. Ладони до кровоточащих ран вжимались в острые прозрачные клавиши и скользили по ним в разные стороны. Кожа, его тонкая бледная кожа оставалась на их острых холодных уголках-сколах.

Холодные губы скользили льдинками по его шее к подбородку, потом — к уху, к скуле, потом — к губам... Стеклянные неживые глаза изучали его искаженное сладострастной мукой лицо.

Эйрон был таким же прекрасным, как кукла.

Когда-то давно — Скай уже не помнил, сколько же лун назад это было — он посетил один интересный мир. Тамошние жители очень любили игрушки. Самыми дорогими и самыми замечательными из них были куклы. Красивые фарфоровые куклы с блестящими нитями волос, холодными подкрашенными губами и стеклянными шариками синих глаз.

Эйрон был очень похож на такую куклу. Когда Скай усаживал его на кушетку из ярких стекляшек и медленно расстегивал черный колет, наблюдая, как залетевший в вечно распахнутое окно ветер треплет цвета воронова пера волосы, он как никогда был похож на куклу.

Но сегодня покорной, жаждущей трепетной ласки куклой был сам огонек-Скай.

Ему было больно.

Ему было хорошо.

Они нагнали Илира с Клэйр только поздней ночью.

Белая башня была уже совсем близко.