Орфей (гет)

Ночь спускалась медленно, как будто вселенная, держащая Землю на раскрытой ладони, начала неспешно сжимать пальцы. Плавно, миллиметр за миллиметром, пока тьма не стала полной.

Гермиона, стоящая около окна своей комнаты, вздохнула — не от грусти, а просто чтобы нарушить тишину — и наклонилась, упершись локтями в широкий подоконник. Иногда кажется, что разум способен на любой обман — он играет с воспоминаниями, растягивая и сжимая время, как ему заблагорассудится. Столько всего произошло за последние… сколько же? Двенадцать. Всего-навсего двенадцать часов. Не считая дня выпуска, сегодняшний день можно было назвать самым насыщенным в ее жизни. Сегодняшний… Уже почти вчерашний. До полночи осталось восемь минут.

Пока Гермиона пыталась навести порядок в своих воспоминаниях, они упорно продолжали жить собственной жизнью — некоторые события представали в мельчайших подробностях, и Гермиона боялась, что не сумеет все это охватить, другие оказывались столь мимолетными, что Гермиона боялась совсем потерять их.

Она вздрогнула, когда две руки осторожно сжали ее плечи.

— Извини, — сказал Северус, — я не хотел тебя испугать. И вламываться без приглашения тоже. — Он слегка притянул ее к себе. — Но ты не ответила на стук, и я забеспокоился….

Гермиона повернулась и улыбнулась ему. — Ты стучал? Я не услышала.

— Это я понял. — Он провел рукой по ее волосам. — Похоже, ты задумалась?

Тревожная нотка в его голосе не прошла незамеченной. — Да. Но это были приятные мысли. О…, — Гермиона изобразила рукой волну, — … да можно сказать, обо всем.

Она не зажигала светильники, предпочитая, чтобы мир за окном был не черным монолитом, а изысканной черно-сине-серой гравюрой. Северус стоял лицом к окну. Ночь была безлунной, хотя и ясной, и Гермиона видела только его глаза, поблескивающие в темноте комнаты.

— Тебе пора ложиться. День был длинным.

Тишина и темнота усиливали ощущение близости. Он все еще обнимал ее за плечи, но стоял так, что Гермиона могла только чувствовать его тело в дюйме от себя. — Знаю. Но я не устала. — Она положила руки ему на грудь, пробежавшись пальцами по бархату мантии. — Северус…

— Никаких задних мыслей, клянусь, — он напрягся, собираясь сделать шаг назад.

— Жаль.

— Извини?

— Я сказала, что мне жаль. — Северус все-таки отстранился, и Гермиона больше не ощущала тепла его тела. Тогда она обняла его, снова притянув к себе. Ближе, чем до этого, так, чтобы их тела соприкоснулись. — Лжец, — заявила она, потершись о бедро Северуса.

Он неровно вздохнул. — Я… думаю, что годы воздержания в сочетании со случившимся в кабинете….

— Тс-с-с. — Она приложила палец к его губам. — Лучше скажи — к тебе или ко мне?

* * *

Луна наконец поднялась и осветила четкий профиль Северуса, резко выделяющийся на белоснежной подушке. Он лежал на спине, уставившись в потолок. Гермиона свернулась калачиком около его левого бока.

— Знаешь, — призналась она, играя редкими волосами на его груди, — я совершенно не умею разговаривать о сексе.

— Я тоже. Ты считаешь, что разговоры могут помочь?

— Честно говоря, понятия не имею. — Она приподнялась на локте, чтобы видеть его лицо. — И не говори таким голосом, будто у тебя случилась величайшая трагедия.

— Никто не говорит о трагедии, — он наконец повернул голову к Гермионе. — Но предполагается, что в моем возрасте мужчина способен… ну… продержаться дольше.

— Кто это сказал?

Северус фыркнул. — Сириус сказал.

— Вы с Сириусом говорите о сексе?

— Ничего подобного. Это Сириус говорит о сексе, а я изо всех сил стараюсь не слушать. — Гермиона хихикнула, и атмосфера в комнате немного разрядилась. — Ты очень разочарована?

— С чего ты взял? Нет, я не разочарована. — Гермиона слегка подвинулась, положила голову ему на плечо и уткнулась носом в шею. — Ты все сам себе внушил, Северус. Я и не ожидала…

— И почему же? Этим утром в моем кабинете все было просто умопомрачительно, и, как мне показалось, для нас обоих.

— Этим утром в твоем кабинете был просто секс. А сейчас мы занимались любовью. Этому, как раз, нам еще предстоит научиться.

Он снова фыркнул. — Может тогда мне стоит составить учебный план?

— Обойдемся. Но подумай — обучение само по себе может быть очень приятным. Это же как открытие нового континента. Каждый день узнаешь нечто новое — то, что можно нанести на карту.

— Ты хочешь заниматься любовью каждый день? — С оттенком насмешки поинтересовался Северус.

— Отвратительно, правда? В нашем-то возрасте…

— Просто безобразно, — согласился он, стараясь сдержать смех. — Я люблю тебя, Ежик.

— Я тоже тебя люблю, Директор.

Они закрыли глаза. Серебристый серп луны еще некоторое время зелеными вспышками танцевал перед опушенными веками. Оба успели заснуть прежде, чем искры окончательно исчезли.

* * *

Первые Гермионины дни в Хогварце — не считая, естественно, времени, проведенного в госпитале — были приятными, хотя и изматывающими.

Она собиралась начать совершенно новую жизнь, и это каким-то образом придавало вес каждому мелкому вопросу, который в других, более заурядных обстоятельствах, показался бы сущей безделицей. Но сейчас выбор места для книжного шкафа вырастал в проблему вселенского масштаба. И это раздражало, потому что Гермионе хотелось как можно быстрее обставить свои комнаты.

Ее комнаты. Постоянный источник сомнений и беспокойств (далеко не всегда связанных с обстановкой и общим дизайном), исходная точка всех ее проблем.

Обстановка отведенных ей комнат неизбежно — во время коротких приступов отчаяния она не могла отделаться от мысли, что слово "неумолимо" гораздо лучше выражает смысл происходящего — носила печать временной. Она старалась, как могла, но все же не могла внушить себе, что причина этому всего лишь в том, что через две недели она официально войдет в штат преподавателей школы и получит постоянные комнаты в учительском крыле. Но нет, ей казалось, что все смотрят только на нее и на Северуса и была абсолютно уверена, что весь персонал попарно заключает пари на срок, который понадобится Директору и преподавателю Маггловедения, чтобы решиться наконец жить вместе.

Не то, чтобы она не хотела жить с Северусом. Наоборот, она предвкушала, как будет возвращаться домой, к человеку, которого действительно беспокоит, вернулась ли она вовремя, и не только из-за того, что ее отсутствие нарушит соотношение мужчин и женщин за обеденным столом. Она ни на секунду не сомневалась, что любит Северуса. Но она хотела выждать немного, посмотреть, как развиваются события и потом, когда оба почувствуют, что подошло время для следующего шага, спокойно принять решение. Она долгое время жила, стараясь соответствовать ожиданиям окружающих. И теперь, как только ей удавалось внушить себе, что нужно наплевать и на любопытные взгляды, и на их глупые, да и возможно придуманные ею, пари, противный тоненький голос в голове снова начинал нашептывать ей всякие гадости. Голосок этот упорно не давал покоя, язвительно предполагая, что некоторые из учителей (на студентов Гермиона все-таки научилась не обращать внимания) возможно, спорят не о том, когда они с директором начнут жить вместе, а о длительности их отношений в принципе.

Эта мысль окончательно повергала Гермиону в Очень Мрачное Расположение Духа.

Северус с растущим беспокойством наблюдал за резкими сменами ее настроения. Как-то днем, когда Гермиона занималась разбором вещей, доставленных, наконец, из Резиденции Министра, он решился обсудить эту проблему с Сириусом.

Они не забросили традицию выпивать вместе по рюмочке виски перед обедом, и Сириус — хотя он никогда об этом не говорил напрямую — был очень благодарен друзьям за то, что, найдя друг друга, они не отдалились от него. В жизни Сириуса подобное случалось не раз. Сначала Джеймс и Лили, потом женился Рем… Нет, конечно они и не думали специально отталкивать его, и, если быть честным с самим собой, он не мог обвинить Джеймса или Рема в том, что их дружеские чувства стали менее крепкими. Но он всегда чувствовал себя лишенным чего-то… какой-то особенной близости и доверительности, принадлежащей теперь женам его друзей. Сириус отказывался называть свои ощущения ревностью и никогда не обижался на друзей. Но терять их было больно, и он отчаянно не хотел, чтобы подобное повторилось. Он хотел сохранить близкие отношения и с Северусом и с Гермионой, и, если для этого нужно выслушивать их проблемы и раздавать советы, был готов играть роль наперсника. К тому же, эта роль ему обычно нравилась.

— Смены настроения? — Повторил Сириус, удивленно подняв брови. — Не пойми меня неправильно, Северус, но ведь у тебя почти нет опыта в общении с женщинами?

— Спасибо, что напомнил, — саркастически ответил Снейп.

Сириус театрально вздохнул. — Я разве не попросил не понимать меня неправильно? Я просто хотел тебе сказать, что это не смены настроения. Это нормальный женский характер. Сев, они все такие.

— Чушь. Я знаю Гермиону.

— Се-е-ев! — Сириус покачал головой. — И давно ли ты знаешь Гермиону? Чуть больше месяца, дорогой друг. Вполне достаточно, чтобы влюбиться по уши, но слишком мало, чтобы успеть по-настоящему узнать ее. Фантазии не в счет.

— Хммм… — Северусу не хотелось признавать правдивость слов Блэка, но как ни крути, смысл в них был. — Так ты считаешь, что она на самом деле такая? Все время?

Сириус ухмыльнулся. — Испугался?

— Скажешь тоже, — возмутился директор, наливая себе очередную порцию. Правда он почему-то старательно отводил глаза. Что ни говори, а перспектива Вечно Неуравновешенной Гермионы слегка устрашала. Кроме того — даже не имея, в отличие от Сириуса богатого опыта во всем, что касалось слабого пола — он и сам начинал подозревать, что у Гермионы действительно такой характер. — Но пока еще… знаешь, я не уверен.

Сириус пожал плечами и пригубил виски. — А может это просто то самое время месяца? — Предположил он.

Северус, который задумался, уставившись на языки пламени в камине, медленно поднял голову. — Извини?

— Не изображай из себя ханжу, Сев. Я спросил, не то ли самое время месяца сейчас у Гермионы. Знаешь ли, со многими из них в такие дни просто невозможно иметь дело.

— Я ничего не изображал, я просто… да не в том дело. Нет, твоя догадка не верна.

Сириус наклонился к столу. — А почему ты так уверен? — Поинтересовался он подчеркнуто невинным тоном.

В следующий раз не будешь расслабляться, когда разговариваешь с Блэком, выругал себя Северус. — Дискуссия закончена, Блэк, — рявкнул он, стараясь, чтобы фраза прозвучала как можно более грозно.

— А я и не заметил, что у нас была дискуссия.

— Не удивительно. Больше было похоже на допрос. И он закончен. Все.

— Ой, да хватит тебе! — Сириус взмахнул стаканом. — Я же не прошу подробностей. Только скажи, если оценивать в баллах по шкале от одного до десяти, как…

— Блэк!

Сириус фыркнул. — Что такое? — Боль в глазах друга было заметно всего секунду, но от внимания Сириуса это не ускользнуло. — Сев, я не имел в виду, что…

— Заткнись, наконец!

— Нет уж. Послушай меня, Северус. Это важно, и я собираюсь высказаться, хочешь ты меня слушать, или нет. Несколько слов, а потом можешь вышвырнуть меня из своего кабинета, если от этого тебе будет легче. Если бы я был влюблен в своих подружек так, как ты в Гермиону, добиться одновременного оргазма было бы чертовски трудно, если вообще возможно.

Северус буркнул что-то невразумительное и отвернулся к окну, Но Сириус заметил интерес в его глазах. — Понимаешь, — продолжил он, — мне нравятся многие женщины. Ты даже можешь сказать, что я слишком увлекаюсь ими. Но я никогда ни одну не подпускал слишком близко. Поэтому, во время секса я могу спокойно наблюдать за ними. Следить за реакцией… играть на них, как на музыкальном инструменте. А когда ты влюблен, такое невозможно. Ты хочешь раствориться в партнере, а не оставаться бесстрастным наблюдателем.

Северус вздохнул и медленно повернул голову к Сириусу. — Это звучит слишком умно для тебя, Блэк.

Сириус ухмыльнулся. — Сегодня мой день. — Он осушил стакан и поставил его на стол. — А знаешь что? Поговорю-ка я с Гермионой. Вообще-то я уверен, что ничего особенно с ней не происходит, обычные женские штучки, но… — Он поднялся. — Никогда нельзя быть уверенным. Пошли, а то опоздаем на обед.

Поднимая палочку, чтобы призвать мантию, Северус кивнул. — Спасибо. Только потактичнее, пожалуйста, договорились?

* * *

На следующий день у Сириуса было свободное время, которое полагалось бы использовать для проверки домашних работ. Блэк любил вести уроки, но проверку домашних работ просто ненавидел и был рад любому поводу отложить это нудное занятие. Подходя к комнатам Гермионы, он размышлял о том, что в его жизни случалось и худшее, чем необходимость разыгрывать заботливую тетушку перед своими друзьями. Тем не менее, Сириус был очень доволен собой.

Перед дверью он замер в нерешительности, подумав вдруг, что стоило прислать ей записку с предупреждением о визите. Она ведь не так давно была тяжело ранена и, вполне возможно, отдыхает днем. Но, когда эхо его собственных шагов перестало заглушать слабые звуки, доносящиеся из-за двери, Сириус отчетливо различил Гермионин голос, улыбнулся и постучал.

Дверь открыла сама Гермиона — растрепанная, раскрасневшаяся и явно в прекрасном настроении. Сириус не забыл мысленно похлопать себя по плечу за столь удачно выбранное время для визита.

— Сириус! Входи! — Она посторонилась и открыла дверь пошире. — Правда, у меня жуткий беспорядок… Забрала кое-что из дома и вот, сам видишь. — Она обвела рукой комнату c беспорядочно разбросанными книгами, коробками, одеждой и разными безделушками.

— Вижу. Послушай, Гермиона, если тебе удобнее, чтобы я зашел в другое время, никаких проблем…

— Нет! — Гермиона схватила его за руку, затащила в комнату и захлопнула дверь. — Конечно же, нет! Просто я не хотела, чтобы подумал, что я всегда такая неряха.

— Ну что ты, — возразил Сириус, обнимая Гермиону. — Если бы я собрался тебя описывать, это слово вообще не пришло бы мне в голову. Добро пожаловать в Хогварц.

— Спасибо, дорогой. Хочешь чаю? Сказать по правде, я пропустила ланч и сейчас страшно голодна.

— С удовольствием, — Сириус обнял Гермиону за плечи, и они пошли к очень уютному на вид диванчику. — Я понимаю, что сейчас буду похож на надоедливого дядюшку, но не забывая, что ты должна питаться регулярно.

— Знаю, — виновато ответила Гермиона. — Но и ты меня знаешь. Стоит только увлечься…

— Что ж, если это еще один признак возвращения прежней Гермионы, я с радостью тебя прощаю. Но учти — в последний раз. — С улыбкой добавил он.

Они уселись, и Сириус начал искать взглядом серебряный колокольчик, которым учителя вызывали домового эльфа, приставленного к ним для услуг. Но колокольчика не было видно, а Гермиона тем временем громко позвала. — Твичи!

Из смежной комнаты, которая, скорее всего, была спальней, появилась сияющая Твичи, чуть не подпрыгивающая от нетерпения.

— Эй… — удивленно воскликнул Сириус, — разве это… — Он повернулся к Гермионе. — Это же, кажется, эльф из Резиденции.

— Да. Но она так расстроилась, когда узнала, что я ухожу, что Гарри позволил мне взять ее с собой.

— Как благородно, — пробормотал Блэк, стараясь скрыть насмешку.

Но домовые эльфы не знакомы с понятием "ирония". — Да, — пропищала Твичи. — Его Превосходительство такой добрый, он не стал обижать меня и предлагать мне одежду, он просто открепил меня от того дома, он избавил меня от позора!

— Ничего не понял, — нахмурился Сириус.

— Это не важно, — отмахнулась Гермиона. — Твичи, будь добра, принеси чаю и… сэндвичей, пожалуй, и пару кусочков торта.

Эльф кивнул и исчез.

— Извини, что буквально заткнула тебе рот, — Гермиона подложила себе под спину подушку. — Но если позволить ей объяснять, мы бы до обеда здесь просидели голодными.

— Да, такой участи нужно было избежать любой ценой, — улыбаясь, согласился Сириус.

— Вот-вот. Твичи имела в виду, что Гарри официально разрешил ей перейти на службу в другой дом, вместо того, чтобы дать ей одежду. Понимаешь, получить одежду у домовых эльфов считается унизительным. Так вышвыривают из дома за прегрешения…

— Я понял, — перебил ее Сириус. Он не понаслышке знал, что такое опозоренное имя, и если сейчас это и стало отдаленным воспоминанием, это вовсе не означало, что он все забыл.

— Конечно, кому это понять, как ни тебе, — сказала Гермиона с такой теплой улыбкой, что Сириус решил на досуге попрактиковаться и научиться улыбаться точно также. У него и так при необходимости получалось весьма неплохо, но будет полезно иметь в запасе дополнительное оружие.

— Итак, — напомнила Гермиона, когда Твичи принесла чай и снова испарилась. — Чем я обязана удовольствию видеть тебя?

Сириус пожал плечами. — Ничего конкретного. Просто… мы давно не разговаривали. Вдвоем, я имею в виду. И когда это было в последний раз — помнишь, в госпитале — собеседник из меня был никакой.

Гермиона, разливавшая чай, приподняла в немом вопросе молочник, а когда он покачал головой, щедро плеснула молоко в свою кружку. — Сириус, ты мой друг, а не придворный шут. А выкинуть из головы мысли о Гарри, точнее о том Гарри, каким ты хотел его видеть, нелегко, я понимаю.

— Да, нелегко. И честно говоря, эта рана еще не зажила. — Он оценивающим взглядом изучил сэндвичи. — Да, кстати о ранах…

— Я совершенно здорова. Даже шрама не осталось, только тоненький рубец. Поппи прекрасный специалист.

— Угу, — промычал Сириус, с полным ртом сэндвича с ростбифом и горчицей. — А как с остальным?

— Я не совсем понимаю…

— Я про остальные раны.

— Мы с Северусом еще не успели покусать друг друга.

— Рад слышать. Но… Вы оба начали новые отношения с таким грузом за плечами…

Гермиона кивнула. — Это так. И не думаю, что нам будет легко, особенно с… — она не закончила фразу и нахмурилась, как будто злясь на саму себя за неосторожность.

Но Сириус твердо решил не позволить ей сменить тему. — С чем?

— Ну понимаешь… — она махнула рукой в сторону окна.

— Боюсь, что не понимаю. С окном? С лужайкой? С небом?

— Конечно нет, — теперь в ее голосе отчетливо слышалось раздражение. — Я имею в виду школу. Учителей, студентов. Я чувствую себя очень неуютно, когда все вокруг наблюдают за прогрессом в наших отношениях и комментируют их прогресс.

Ах, так вот в чем проблема. Странно, он считал, что Северуса это должно беспокоить больше, чем Гермиону. Хотя, если подумать, старина Сев — директор, и не будет долго раздумывать, прежде чем поставить на место наглеца, осмелившегося совать нос в его личную жизнь. Сириус некоторое время молчал, пытаясь придумать, как половчее подойти к интересующему его вопросу. Потом решил действовать напрямик. — Я знаю, что бесполезно задавать подобные вопросы, когда все уже решено. Но ты не жалеешь, что решила работать в Хогварце?

Сириус не отдавал себе отчета в том, насколько был уверен в решительном "нет!", поэтому был слегка озадачен Гермиониным задумчивым молчанием.

— Нет, — ответила она наконец. — Нет, все-таки я не жалею. И уж точно не жалею, что согласилась преподавать. Да и разговоры со временем утихнут.

Сириус наклонил голову. — Что тогда? Северус?

— И это тоже. Но дело не в нем самом, просто на нас сказываются последствия других проблем… послушай, ты действительно хочешь выслушивать мое нытье?

— Нет. Я уже сто раз пожалел о том, что пришел и ищу повод сбежать как можно быстрее. Не говори глупостей, Гермиона. Конечно же, я хочу знать, что тебя тревожит. Иначе зачем бы мне спрашивать.

И снова эта замечательная улыбка. Все же нужно обязательно запомнить, как она это делает.

— Ну раз так. На самом деле все очень просто. Я перестала быть сама собой с… — она вздохнула и прикрыла глаза. — Удивительно, но мне все еще больно говорить об этом. Со дня смерти Рона. Ну, вот я смогла произнести это вслух. Моя семейная жизнь была несчастливой. Но… хотя тогда я ненавидела себя, я все же знала, кто я. Я была женой Министра, от меня ожидали совершенно определенных поступков, и когда я их совершала, я укрепляла и их, и свои представления о себе и своем месте в жизни. В последние две недели я начала вспоминать, кто я на самом деле. Я Гермиона Грейнджер. Но это всего лишь имя, точно так же, как "жена Министра" — всего лишь титул. Я… я пытаюсь снова вспомнить, кто такая Гермиона. Но оказывается, это гораздо труднее сделать, когда на тебя смотрит масса людей, имеющих свои представления о тебе и о том, что от тебя ждать. Наверное, я не понятно объясняю.

— Нет, я прекрасно все понял. — Кивнул Сириус. — Кроме того, это Хогварц. — Место, где встречаются старые воспоминания и новые надежды.

— Вот именно, — Гермиона с облегчением вздохнула и расправила плечи. — Ты прекрасный, понимающий слушатель.

— Один из секретов моего успеха. Да и если задуматься, все это понятно и очевидно.

— Да что ты? А я несколько дней пыталась подобрать слова.

— Ты серьезно? А я-то всегда считал, что Северусу довольно легко объяснить любую запутанную мысль.

Гермиона начала немного нервно играть с бахромой покрывала. — Я… вообще-то я с ним об этом почти не разговаривала…

— "Почти" — значит "совсем не разговаривала", как я понимаю? Почему, Гермиона? Почему ты не хочешь поделиться с ним?

После очередного рывка, одна из кисточек оторвалась. Сириус отметил, что бахрома уже заметно поредела. — Не знаю. На него и без того многое свалилось…

Сириус прикрыл глаза рукой. — О, Мерлин! Вы двое иногда так… так похожи! Ведете себя абсолютно одинаково. "Как я могу, разве я достоин…" Господи, Гермиона, ты что, слепая? Ты что, не понимаешь, что больше всего на свете он хочет разделить с тобой твои чувства, твои эмоции? Твое молчание только пугает и разочаровывает. Этот человек готов молиться на землю, по которой ты ходишь! Он был бы рад помочь в чем угодно, даже в выборе цвета сидения для унитаза, лишь бы почувствовать, что он что-то для тебя значит. Ты это понимаешь?

— Э-э-э… — эмоциональность речи Сириуса застала Гермиону врасплох, но смысл ей явно понравился. — Ты действительно так думаешь? Мне всегда казалось, что он не из тех людей, которые будут благосклонно выслушивать болтовню о глупых мелочах…

— То, что касается тебя, не может быть мелочью. По крайней мере, для него. И для меня тоже, но не будем отклоняться от темы. Ты все еще слишком хорошо помнишь своего бывшего учителя Зелий. Я готов руку отдать на отсечение — эта сторона его характера и так почти не проявляется, а ты и тени ее не увидишь.

— А он… — она потерла складку между бровями, будто вместе с ней могли исчезнуть все проблемы. — Как ты думаешь, он тоже до сих пор видит во мне прежнюю Гермиону?

Сириус пожал плечами. — Могу только предполагать. Ему пока почти не по чему судить о переменах. Так что он, скорее всего, опирается на то, что знает. А знает он прежнюю Гермиону — девчонку, которая всегда лезет вперед, очень уверена в себе и независима настолько, что это граничит с нелюдимостью. И это нельзя назвать абсолютно неправильным представлением. Тем более что ты хочешь вспомнить, какой была до смерти Рона. Но сейчас тебе тридцать четыре, и перемены просто неизбежны. Особенно что касается склонности командовать и нелюдимости. Я думаю, что Северус был бы рад заметить эти перемены, и начал бы лучше тебя понимать.

Пока они разговаривали, за окном начало темнеть и чай остыл. Но на душе у Гермионы стало намного легче. — Пора обедать, — сказала она, взглянув на часы. — Извини, я должна переодеться.

Сириус кивнул, наблюдая за тем, как Гермиона поднимается с диванчика. Она посмотрела на него, улыбнулась и провела рукой по его щеке. — Спасибо, — прошептала она, наклоняясь, и целуя его в макушку. — Ты и сам не представляешь, как мне помог.

Сириус привык бороться с подобными, слишком открытыми, эмоциями, поэтому он уже открыл рот, чтобы отшутиться, но Гермиона нахмурилась, заставив его смолчать. — Не надо, — это все, что она сказала, перед тем, как уйти в спальню.