Орфей (гет)

Ночь спускалась медленно, как будто вселенная, держащая Землю на раскрытой ладони, начала неспешно сжимать пальцы. Плавно, миллиметр за миллиметром, пока тьма не стала полной.

Гермиона, стоящая около окна своей комнаты, вздохнула — не от грусти, а просто чтобы нарушить тишину — и наклонилась, упершись локтями в широкий подоконник. Иногда кажется, что разум способен на любой обман — он играет с воспоминаниями, растягивая и сжимая время, как ему заблагорассудится. Столько всего произошло за последние… сколько же? Двенадцать. Всего-навсего двенадцать часов. Не считая дня выпуска, сегодняшний день можно было назвать самым насыщенным в ее жизни. Сегодняшний… Уже почти вчерашний. До полночи осталось восемь минут.

Пока Гермиона пыталась навести порядок в своих воспоминаниях, они упорно продолжали жить собственной жизнью — некоторые события представали в мельчайших подробностях, и Гермиона боялась, что не сумеет все это охватить, другие оказывались столь мимолетными, что Гермиона боялась совсем потерять их.

Она вздрогнула, когда две руки осторожно сжали ее плечи.

— Извини, — сказал Северус, — я не хотел тебя испугать. И вламываться без приглашения тоже. — Он слегка притянул ее к себе. — Но ты не ответила на стук, и я забеспокоился….

Гермиона повернулась и улыбнулась ему. — Ты стучал? Я не услышала.

— Это я понял. — Он провел рукой по ее волосам. — Похоже, ты задумалась?

Тревожная нотка в его голосе не прошла незамеченной. — Да. Но это были приятные мысли. О…, — Гермиона изобразила рукой волну, — … да можно сказать, обо всем.

Она не зажигала светильники, предпочитая, чтобы мир за окном был не черным монолитом, а изысканной черно-сине-серой гравюрой. Северус стоял лицом к окну. Ночь была безлунной, хотя и ясной, и Гермиона видела только его глаза, поблескивающие в темноте комнаты.

— Тебе пора ложиться. День был длинным.

Тишина и темнота усиливали ощущение близости. Он все еще обнимал ее за плечи, но стоял так, что Гермиона могла только чувствовать его тело в дюйме от себя. — Знаю. Но я не устала. — Она положила руки ему на грудь, пробежавшись пальцами по бархату мантии. — Северус…

— Никаких задних мыслей, клянусь, — он напрягся, собираясь сделать шаг назад.

— Жаль.

— Извини?

— Я сказала, что мне жаль. — Северус все-таки отстранился, и Гермиона больше не ощущала тепла его тела. Тогда она обняла его, снова притянув к себе. Ближе, чем до этого, так, чтобы их тела соприкоснулись. — Лжец, — заявила она, потершись о бедро Северуса.

Он неровно вздохнул. — Я… думаю, что годы воздержания в сочетании со случившимся в кабинете….

— Тс-с-с. — Она приложила палец к его губам. — Лучше скажи — к тебе или ко мне?

* * *

Луна наконец поднялась и осветила четкий профиль Северуса, резко выделяющийся на белоснежной подушке. Он лежал на спине, уставившись в потолок. Гермиона свернулась калачиком около его левого бока.

— Знаешь, — призналась она, играя редкими волосами на его груди, — я совершенно не умею разговаривать о сексе.

— Я тоже. Ты считаешь, что разговоры могут помочь?

— Честно говоря, понятия не имею. — Она приподнялась на локте, чтобы видеть его лицо. — И не говори таким голосом, будто у тебя случилась величайшая трагедия.

— Никто не говорит о трагедии, — он наконец повернул голову к Гермионе. — Но предполагается, что в моем возрасте мужчина способен… ну… продержаться дольше.

— Кто это сказал?

Северус фыркнул. — Сириус сказал.

— Вы с Сириусом говорите о сексе?

— Ничего подобного. Это Сириус говорит о сексе, а я изо всех сил стараюсь не слушать. — Гермиона хихикнула, и атмосфера в комнате немного разрядилась. — Ты очень разочарована?

— С чего ты взял? Нет, я не разочарована. — Гермиона слегка подвинулась, положила голову ему на плечо и уткнулась носом в шею. — Ты все сам себе внушил, Северус. Я и не ожидала…

— И почему же? Этим утром в моем кабинете все было просто умопомрачительно, и, как мне показалось, для нас обоих.

— Этим утром в твоем кабинете был просто секс. А сейчас мы занимались любовью. Этому, как раз, нам еще предстоит научиться.

Он снова фыркнул. — Может тогда мне стоит составить учебный план?

— Обойдемся. Но подумай — обучение само по себе может быть очень приятным. Это же как открытие нового континента. Каждый день узнаешь нечто новое — то, что можно нанести на карту.

— Ты хочешь заниматься любовью каждый день? — С оттенком насмешки поинтересовался Северус.

— Отвратительно, правда? В нашем-то возрасте…

— Просто безобразно, — согласился он, стараясь сдержать смех. — Я люблю тебя, Ежик.

— Я тоже тебя люблю, Директор.

Они закрыли глаза. Серебристый серп луны еще некоторое время зелеными вспышками танцевал перед опушенными веками. Оба успели заснуть прежде, чем искры окончательно исчезли.

* * *

Первые Гермионины дни в Хогварце — не считая, естественно, времени, проведенного в госпитале — были приятными, хотя и изматывающими.

Она собиралась начать совершенно новую жизнь, и это каким-то образом придавало вес каждому мелкому вопросу, который в других, более заурядных обстоятельствах, показался бы сущей безделицей. Но сейчас выбор места для книжного шкафа вырастал в проблему вселенского масштаба. И это раздражало, потому что Гермионе хотелось как можно быстрее обставить свои комнаты.

Ее комнаты. Постоянный источник сомнений и беспокойств (далеко не всегда связанных с обстановкой и общим дизайном), исходная точка всех ее проблем.

Обстановка отведенных ей комнат неизбежно — во время коротких приступов отчаяния она не могла отделаться от мысли, что слово "неумолимо" гораздо лучше выражает смысл происходящего — носила печать временной. Она старалась, как могла, но все же не могла внушить себе, что причина этому всего лишь в том, что через две недели она официально войдет в штат преподавателей школы и получит постоянные комнаты в учительском крыле. Но нет, ей казалось, что все смотрят только на нее и на Северуса и была абсолютно уверена, что весь персонал попарно заключает пари на срок, который понадобится Директору и преподавателю Маггловедения, чтобы решиться наконец жить вместе.

Не то, чтобы она не хотела жить с Северусом. Наоборот, она предвкушала, как будет возвращаться домой, к человеку, которого действительно беспокоит, вернулась ли она вовремя, и не только из-за того, что ее отсутствие нарушит соотношение мужчин и женщин за обеденным столом. Она ни на секунду не сомневалась, что любит Северуса. Но она хотела выждать немного, посмотреть, как развиваются события и потом, когда оба почувствуют, что подошло время для следующего шага, спокойно принять решение. Она долгое время жила, стараясь соответствовать ожиданиям окружающих. И теперь, как только ей удавалось внушить себе, что нужно наплевать и на любопытные взгляды, и на их глупые, да и возможно придуманные ею, пари, противный тоненький голос в голове снова начинал нашептывать ей всякие гадости. Голосок этот упорно не давал покоя, язвительно предполагая, что некоторые из учителей (на студентов Гермиона все-таки научилась не обращать внимания) возможно, спорят не о том, когда они с директором начнут жить вместе, а о длительности их отношений в принципе.

Эта мысль окончательно повергала Гермиону в Очень Мрачное Расположение Духа.

Северус с растущим беспокойством наблюдал за резкими сменами ее настроения. Как-то днем, когда Гермиона занималась разбором вещей, доставленных, наконец, из Резиденции Министра, он решился обсудить эту проблему с Сириусом.

Они не забросили традицию выпивать вместе по рюмочке виски перед обедом, и Сириус — хотя он никогда об этом не говорил напрямую — был очень благодарен друзьям за то, что, найдя друг друга, они не отдалились от него. В жизни Сириуса подобное случалось не раз. Сначала Джеймс и Лили, потом женился Рем… Нет, конечно они и не думали специально отталкивать его, и, если быть честным с самим собой, он не мог обвинить Джеймса или Рема в том, что их дружеские чувства стали менее крепкими. Но он всегда чувствовал себя лишенным чего-то… какой-то особенной близости и доверительности, принадлежащей теперь женам его друзей. Сириус отказывался называть свои ощущения ревностью и никогда не обижался на друзей. Но терять их было больно, и он отчаянно не хотел, чтобы подобное повторилось. Он хотел сохранить близкие отношения и с Северусом и с Гермионой, и, если для этого нужно выслушивать их проблемы и раздавать советы, был готов играть роль наперсника. К тому же, эта роль ему обычно нравилась.

— Смены настроения? — Повторил Сириус, удивленно подняв брови. — Не пойми меня неправильно, Северус, но ведь у тебя почти нет опыта в общении с женщинами?

— Спасибо, что напомнил, — саркастически ответил Снейп.

Сириус театрально вздохнул. — Я разве не попросил не понимать меня неправильно? Я просто хотел тебе сказать, что это не смены настроения. Это нормальный женский характер. Сев, они все такие.

— Чушь. Я знаю Гермиону.

— Се-е-ев! — Сириус покачал головой. — И давно ли ты знаешь Гермиону? Чуть больше месяца, дорогой друг. Вполне достаточно, чтобы влюбиться по уши, но слишком мало, чтобы успеть по-настоящему узнать ее. Фантазии не в счет.

— Хммм… — Северусу не хотелось признавать правдивость слов Блэка, но как ни крути, смысл в них был. — Так ты считаешь, что она на самом деле такая? Все время?

Сириус ухмыльнулся. — Испугался?

— Скажешь тоже, — возмутился директор, наливая себе очередную порцию. Правда он почему-то старательно отводил глаза. Что ни говори, а перспектива Вечно Неуравновешенной Гермионы слегка устрашала. Кроме того — даже не имея, в отличие от Сириуса богатого опыта во всем, что касалось слабого пола — он и сам начинал подозревать, что у Гермионы действительно такой характер. — Но пока еще… знаешь, я не уверен.

Сириус пожал плечами и пригубил виски. — А может это просто то самое время месяца? — Предположил он.

Северус, который задумался, уставившись на языки пламени в камине, медленно поднял голову. — Извини?

— Не изображай из себя ханжу, Сев. Я спросил, не то ли самое время месяца сейчас у Гермионы. Знаешь ли, со многими из них в такие дни просто невозможно иметь дело.

— Я ничего не изображал, я просто… да не в том дело. Нет, твоя догадка не верна.

Сириус наклонился к столу. — А почему ты так уверен? — Поинтересовался он подчеркнуто невинным тоном.

В следующий раз не будешь расслабляться, когда разговариваешь с Блэком, выругал себя Северус. — Дискуссия закончена, Блэк, — рявкнул он, стараясь, чтобы фраза прозвучала как можно более грозно.

— А я и не заметил, что у нас была дискуссия.

— Не удивительно. Больше было похоже на допрос. И он закончен. Все.

— Ой, да хватит тебе! — Сириус взмахнул стаканом. — Я же не прошу подробностей. Только скажи, если оценивать в баллах по шкале от одного до десяти, как…

— Блэк!

Сириус фыркнул. — Что такое? — Боль в глазах друга было заметно всего секунду, но от внимания Сириуса это не ускользнуло. — Сев, я не имел в виду, что…

— Заткнись, наконец!

— Нет уж. Послушай меня, Северус. Это важно, и я собираюсь высказаться, хочешь ты меня слушать, или нет. Несколько слов, а потом можешь вышвырнуть меня из своего кабинета, если от этого тебе будет легче. Если бы я был влюблен в своих подружек так, как ты в Гермиону, добиться одновременного оргазма было бы чертовски трудно, если вообще возможно.

Северус буркнул что-то невразумительное и отвернулся к окну, Но Сириус заметил интерес в его глазах. — Понимаешь, — продолжил он, — мне нравятся многие женщины. Ты даже можешь сказать, что я слишком увлекаюсь ими. Но я никогда ни одну не подпускал слишком близко. Поэтому, во время секса я могу спокойно наблюдать за ними. Следить за реакцией… играть на них, как на музыкальном инструменте. А когда ты влюблен, такое невозможно. Ты хочешь раствориться в партнере, а не оставаться бесстрастным наблюдателем.

Северус вздохнул и медленно повернул голову к Сириусу. — Это звучит слишком умно для тебя, Блэк.

Сириус ухмыльнулся. — Сегодня мой день. — Он осушил стакан и поставил его на стол. — А знаешь что? Поговорю-ка я с Гермионой. Вообще-то я уверен, что ничего особенно с ней не происходит, обычные женские штучки, но… — Он поднялся. — Никогда нельзя быть уверенным. Пошли, а то опоздаем на обед.

Поднимая палочку, чтобы призвать мантию, Северус кивнул. — Спасибо. Только потактичнее, пожалуйста, договорились?

* * *

На следующий день у Сириуса было свободное время, которое полагалось бы использовать для проверки домашних работ. Блэк любил вести уроки, но проверку домашних работ просто ненавидел и был рад любому поводу отложить это нудное занятие. Подходя к комнатам Гермионы, он размышлял о том, что в его жизни случалось и худшее, чем необходимость разыгрывать заботливую тетушку перед своими друзьями. Тем не менее, Сириус был очень доволен собой.

Перед дверью он замер в нерешительности, подумав вдруг, что стоило прислать ей записку с предупреждением о визите. Она ведь не так давно была тяжело ранена и, вполне возможно, отдыхает днем. Но, когда эхо его собственных шагов перестало заглушать слабые звуки, доносящиеся из-за двери, Сириус отчетливо различил Гермионин голос, улыбнулся и постучал.

Дверь открыла сама Гермиона — растрепанная, раскрасневшаяся и явно в прекрасном настроении. Сириус не забыл мысленно похлопать себя по плечу за столь удачно выбранное время для визита.

— Сириус! Входи! — Она посторонилась и открыла дверь пошире. — Правда, у меня жуткий беспорядок… Забрала кое-что из дома и вот, сам видишь. — Она обвела рукой комнату c беспорядочно разбросанными книгами, коробками, одеждой и разными безделушками.

— Вижу. Послушай, Гермиона, если тебе удобнее, чтобы я зашел в другое время, никаких проблем…

— Нет! — Гермиона схватила его за руку, затащила в комнату и захлопнула дверь. — Конечно же, нет! Просто я не хотела, чтобы подумал, что я всегда такая неряха.

— Ну что ты, — возразил Сириус, обнимая Гермиону. — Если бы я собрался тебя описывать, это слово вообще не пришло бы мне в голову. Добро пожаловать в Хогварц.

— Спасибо, дорогой. Хочешь чаю? Сказать по правде, я пропустила ланч и сейчас страшно голодна.

— С удовольствием, — Сириус обнял Гермиону за плечи, и они пошли к очень уютному на вид диванчику. — Я понимаю, что сейчас буду похож на надоедливого дядюшку, но не забывая, что ты должна питаться регулярно.

— Знаю, — виновато ответила Гермиона. — Но и ты меня знаешь. Стоит только увлечься…

— Что ж, если это еще один признак возвращения прежней Гермионы, я с радостью тебя прощаю. Но учти — в последний раз. — С улыбкой добавил он.

Они уселись, и Сириус начал искать взглядом серебряный колокольчик, которым учителя вызывали домового эльфа, приставленного к ним для услуг. Но колокольчика не было видно, а Гермиона тем временем громко позвала. — Твичи!

Из смежной комнаты, которая, скорее всего, была спальней, появилась сияющая Твичи, чуть не подпрыгивающая от нетерпения.

— Эй… — удивленно воскликнул Сириус, — разве это… — Он повернулся к Гермионе. — Это же, кажется, эльф из Резиденции.

— Да. Но она так расстроилась, когда узнала, что я ухожу, что Гарри позволил мне взять ее с собой.

— Как благородно, — пробормотал Блэк, стараясь скрыть насмешку.

Но домовые эльфы не знакомы с понятием "ирония". — Да, — пропищала Твичи. — Его Превосходительство такой добрый, он не стал обижать меня и предлагать мне одежду, он просто открепил меня от того дома, он избавил меня от позора!

— Ничего не понял, — нахмурился Сириус.

— Это не важно, — отмахнулась Гермиона. — Твичи, будь добра, принеси чаю и… сэндвичей, пожалуй, и пару кусочков торта.

Эльф кивнул и исчез.

— Извини, что буквально заткнула тебе рот, — Гермиона подложила себе под спину подушку. — Но если позволить ей объяснять, мы бы до обеда здесь просидели голодными.

— Да, такой участи нужно было избежать любой ценой, — улыбаясь, согласился Сириус.

— Вот-вот. Твичи имела в виду, что Гарри официально разрешил ей перейти на службу в другой дом, вместо того, чтобы дать ей одежду. Понимаешь, получить одежду у домовых эльфов считается унизительным. Так вышвыривают из дома за прегрешения…

— Я понял, — перебил ее Сириус. Он не понаслышке знал, что такое опозоренное имя, и если сейчас это и стало отдаленным воспоминанием, это вовсе не означало, что он все забыл.

— Конечно, кому это понять, как ни тебе, — сказала Гермиона с такой теплой улыбкой, что Сириус решил на досуге попрактиковаться и научиться улыбаться точно также. У него и так при необходимости получалось весьма неплохо, но будет полезно иметь в запасе дополнительное оружие.

— Итак, — напомнила Гермиона, когда Твичи принесла чай и снова испарилась. — Чем я обязана удовольствию видеть тебя?

Сириус пожал плечами. — Ничего конкретного. Просто… мы давно не разговаривали. Вдвоем, я имею в виду. И когда это было в последний раз — помнишь, в госпитале — собеседник из меня был никакой.

Гермиона, разливавшая чай, приподняла в немом вопросе молочник, а когда он покачал головой, щедро плеснула молоко в свою кружку. — Сириус, ты мой друг, а не придворный шут. А выкинуть из головы мысли о Гарри, точнее о том Гарри, каким ты хотел его видеть, нелегко, я понимаю.

— Да, нелегко. И честно говоря, эта рана еще не зажила. — Он оценивающим взглядом изучил сэндвичи. — Да, кстати о ранах…

— Я совершенно здорова. Даже шрама не осталось, только тоненький рубец. Поппи прекрасный специалист.

— Угу, — промычал Сириус, с полным ртом сэндвича с ростбифом и горчицей. — А как с остальным?

— Я не совсем понимаю…

— Я про остальные раны.

— Мы с Северусом еще не успели покусать друг друга.

— Рад слышать. Но… Вы оба начали новые отношения с таким грузом за плечами…

Гермиона кивнула. — Это так. И не думаю, что нам будет легко, особенно с… — она не закончила фразу и нахмурилась, как будто злясь на саму себя за неосторожность.

Но Сириус твердо решил не позволить ей сменить тему. — С чем?

— Ну понимаешь… — она махнула рукой в сторону окна.

— Боюсь, что не понимаю. С окном? С лужайкой? С небом?

— Конечно нет, — теперь в ее голосе отчетливо слышалось раздражение. — Я имею в виду школу. Учителей, студентов. Я чувствую себя очень неуютно, когда все вокруг наблюдают за прогрессом в наших отношениях и комментируют их прогресс.

Ах, так вот в чем проблема. Странно, он считал, что Северуса это должно беспокоить больше, чем Гермиону. Хотя, если подумать, старина Сев — директор, и не будет долго раздумывать, прежде чем поставить на место наглеца, осмелившегося совать нос в его личную жизнь. Сириус некоторое время молчал, пытаясь придумать, как половчее подойти к интересующему его вопросу. Потом решил действовать напрямик. — Я знаю, что бесполезно задавать подобные вопросы, когда все уже решено. Но ты не жалеешь, что решила работать в Хогварце?

Сириус не отдавал себе отчета в том, насколько был уверен в решительном "нет!", поэтому был слегка озадачен Гермиониным задумчивым молчанием.

— Нет, — ответила она наконец. — Нет, все-таки я не жалею. И уж точно не жалею, что согласилась преподавать. Да и разговоры со временем утихнут.

Сириус наклонил голову. — Что тогда? Северус?

— И это тоже. Но дело не в нем самом, просто на нас сказываются последствия других проблем… послушай, ты действительно хочешь выслушивать мое нытье?

— Нет. Я уже сто раз пожалел о том, что пришел и ищу повод сбежать как можно быстрее. Не говори глупостей, Гермиона. Конечно же, я хочу знать, что тебя тревожит. Иначе зачем бы мне спрашивать.

И снова эта замечательная улыбка. Все же нужно обязательно запомнить, как она это делает.

— Ну раз так. На самом деле все очень просто. Я перестала быть сама собой с… — она вздохнула и прикрыла глаза. — Удивительно, но мне все еще больно говорить об этом. Со дня смерти Рона. Ну, вот я смогла произнести это вслух. Моя семейная жизнь была несчастливой. Но… хотя тогда я ненавидела себя, я все же знала, кто я. Я была женой Министра, от меня ожидали совершенно определенных поступков, и когда я их совершала, я укрепляла и их, и свои представления о себе и своем месте в жизни. В последние две недели я начала вспоминать, кто я на самом деле. Я Гермиона Грейнджер. Но это всего лишь имя, точно так же, как "жена Министра" — всего лишь титул. Я… я пытаюсь снова вспомнить, кто такая Гермиона. Но оказывается, это гораздо труднее сделать, когда на тебя смотрит масса людей, имеющих свои представления о тебе и о том, что от тебя ждать. Наверное, я не понятно объясняю.

— Нет, я прекрасно все понял. — Кивнул Сириус. — Кроме того, это Хогварц. — Место, где встречаются старые воспоминания и новые надежды.

— Вот именно, — Гермиона с облегчением вздохнула и расправила плечи. — Ты прекрасный, понимающий слушатель.

— Один из секретов моего успеха. Да и если задуматься, все это понятно и очевидно.

— Да что ты? А я несколько дней пыталась подобрать слова.

— Ты серьезно? А я-то всегда считал, что Северусу довольно легко объяснить любую запутанную мысль.

Гермиона начала немного нервно играть с бахромой покрывала. — Я… вообще-то я с ним об этом почти не разговаривала…

— "Почти" — значит "совсем не разговаривала", как я понимаю? Почему, Гермиона? Почему ты не хочешь поделиться с ним?

После очередного рывка, одна из кисточек оторвалась. Сириус отметил, что бахрома уже заметно поредела. — Не знаю. На него и без того многое свалилось…

Сириус прикрыл глаза рукой. — О, Мерлин! Вы двое иногда так… так похожи! Ведете себя абсолютно одинаково. "Как я могу, разве я достоин…" Господи, Гермиона, ты что, слепая? Ты что, не понимаешь, что больше всего на свете он хочет разделить с тобой твои чувства, твои эмоции? Твое молчание только пугает и разочаровывает. Этот человек готов молиться на землю, по которой ты ходишь! Он был бы рад помочь в чем угодно, даже в выборе цвета сидения для унитаза, лишь бы почувствовать, что он что-то для тебя значит. Ты это понимаешь?

— Э-э-э… — эмоциональность речи Сириуса застала Гермиону врасплох, но смысл ей явно понравился. — Ты действительно так думаешь? Мне всегда казалось, что он не из тех людей, которые будут благосклонно выслушивать болтовню о глупых мелочах…

— То, что касается тебя, не может быть мелочью. По крайней мере, для него. И для меня тоже, но не будем отклоняться от темы. Ты все еще слишком хорошо помнишь своего бывшего учителя Зелий. Я готов руку отдать на отсечение — эта сторона его характера и так почти не проявляется, а ты и тени ее не увидишь.

— А он… — она потерла складку между бровями, будто вместе с ней могли исчезнуть все проблемы. — Как ты думаешь, он тоже до сих пор видит во мне прежнюю Гермиону?

Сириус пожал плечами. — Могу только предполагать. Ему пока почти не по чему судить о переменах. Так что он, скорее всего, опирается на то, что знает. А знает он прежнюю Гермиону — девчонку, которая всегда лезет вперед, очень уверена в себе и независима настолько, что это граничит с нелюдимостью. И это нельзя назвать абсолютно неправильным представлением. Тем более что ты хочешь вспомнить, какой была до смерти Рона. Но сейчас тебе тридцать четыре, и перемены просто неизбежны. Особенно что касается склонности командовать и нелюдимости. Я думаю, что Северус был бы рад заметить эти перемены, и начал бы лучше тебя понимать.

Пока они разговаривали, за окном начало темнеть и чай остыл. Но на душе у Гермионы стало намного легче. — Пора обедать, — сказала она, взглянув на часы. — Извини, я должна переодеться.

Сириус кивнул, наблюдая за тем, как Гермиона поднимается с диванчика. Она посмотрела на него, улыбнулась и провела рукой по его щеке. — Спасибо, — прошептала она, наклоняясь, и целуя его в макушку. — Ты и сам не представляешь, как мне помог.

Сириус привык бороться с подобными, слишком открытыми, эмоциями, поэтому он уже открыл рот, чтобы отшутиться, но Гермиона нахмурилась, заставив его смолчать. — Не надо, — это все, что она сказала, перед тем, как уйти в спальню.

— Думаешь, это все моя квартира? — спросил Северус, не вполне доверяя своему голосу. Он легонько провел пальцем по Гермиониному лицу, снова удивляясь гладкости кожи.

Она улыбнулась и повернулась к нему. В темных зрачках отражался маленький огонек единственной зажженной свечи. — Нет, я думаю, что наша. По-моему, так звучит лучше.

— Вне всяких сомнений, — подтвердил он, любуясь плавными линиями ее тела. — Сегодня ты была… другой.

— Да.

Гермиона лениво потянулась. Она выглядела такой удовлетворенной, такой довольной, что Северус почувствовал, как в нем снова растет возбуждение. — Почему? — он положил ладонь ей на живот, улыбнувшись, когда она вздохнула.

— Позавчера у нас с Сириусом был… очень серьезный разговор, — Гермиона положила свою руку поверх его, легонько поглаживая. Ей тут же вспомнился первый вечер, который они провели вместе в Хогварце.

Значит, Блэк может быть не только здравомыслящим, но еще и приносить пользу. Северус наклонился, чтобы поцеловать ее шею, не только чтобы снова почувствовать вкус ее кожи, но и чтобы спрятать улыбку. — А о чем вы говорили? Или ты не хочешь рассказывать?

— Ну… — она снова потянулась, так что его рука спустилась чуть ниже. На ее губах заиграла озорная улыбка. — Ну, в основном мы говорили обо мне… О том, что я должна открыться, впустить тебя…

— Что же, ты прекрасно следовала полученной инструкции, — промурлыкал Снейп, снова целуя ее.

— Да не в том смысле, ах ты… — она рассмеялась. — С другой стороны — да, похоже, если открыться в душевном плане, это может иметь некоторые приятные последствия.

— Кстати о последствиях — ты же не забыла принять зелье? — Северус постарался, чтобы вопрос звучал как бы между делом. На самом деле это весьма волновало его — мысль о том, что она может забеременеть, была по меньшей мере тревожной.

— Главное вовремя вспомнить, Директор, — рука Северуса спустилась еще ниже, и Гермиона изогнулась от этого прикосновения. Она провела пальцами по его животу, спускаясь вдоль по тонкой линии волос вниз от пупка, и почувствовала, как в ответ на ее ласку по мышцам пробежала дрожь. — Ты должен был спросить раньше, тебе так не кажется? Ладно, не волнуйся. Я не забыла. Никаких детей, правда?

— Только удовольствие, — пробормотал он, добравшись, наконец, до своей цели.

— Только удовольствие, — подтвердила она, целуя его. Ее рука тоже нашла свою цель и нежно обхватила ее пальцами.

Они полностью отдались этой игре пальцев, губ и взглядов, забыв обо всем.

* * *

Гермиона с грохотом захлопнула дверь своей комнаты, так что задрожали оконные стекла. Она с усталым вздохом откинулась назад и просто сползла вниз, пока не обнаружила, что сидит на полу, опершись спиной о толстую деревянную дверь. Для нее это была не просто дверь — это был щит, закрывающий ее от малолетних негодников, их любопытных носов и глупых вопросов.

Появилась Твичи. — Вы болеть, госпожа Гермиона? Твичи позвать мадам Помфри?

Гермиона попыталась улыбнуться, но ей это не особо удалось — мышцы просто отказывались подчиняться. Поэтому она устало махнула рукой. — Нет, я не больна. Я просто… просто устала.

— Принести вам чай, госпожа Гермиона?

Чай… звучит не очень соблазнительно. — Думаю, — пробормотала Гермиона, потирая лоб, — мне нужно что-нибудь покрепче. Например, бренди

В глазах Твичи появилось плохо скрываемое осуждение. — Вы еще не до конца выздоровели, госпожа Гермиона, и я не думать…

— Да ладно, Твичи! Это было почти две недели назад! Кроме того, я не принимаю никаких лекарств — так что поверь, выпивка мне не навредит.

— Но…

Возражения Твичи были прерваны неожиданным появлением в камине головы Хмури. — Кто-нибудь есть дома? — спросил он, не видя Гермиону.

Она поднялась на ноги и подошла к камину. — Аластор! Какой приятный сюрприз!

— Не льсти мне, девочка, — усмехнулся он. — Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке после первого рабочего дня.

— Сказать "в порядке" было бы преувеличением, но я, по крайней мере, жива. Слушай, Аластор, у тебя не найдется времени выпить со мной рюмочку?

— Выпить? — он удивленно вскинул брови. — Смотря… Так, сейчас пять часов, рабочий день закончился, и я не собираюсь пить какой-нибудь легкий дамский коктейльчик.

— Я тоже. Я подумывала о хорошем стакане бренди. Или для тебя это слишком легко?

— Бренди — это прекрасно. Сейчас, только пройдусь еще раз по школе и присоединюсь к тебе. Не занимай камин.

Гермиона кивнула, и устроилась на диване, слегка поморщившись при этом. Прошлая ночь, которую они провели с Северусом в его комнате, хотя и была невероятно приятной, оставила в память о себе боль в мышцах. За завтраком ей некогда было обращать на это внимание, потому что мысли были заняты предстоящим первым уроком. За обедом бедра еще не болели так сильно. А теперь каждая клеточка страдала от боли, особенно после дня, проведенного на ногах. Гермиона вспомнила расхожее утверждение о том, что лучший способ справиться с болью в мышцах — это продолжать упражнения, и усмехнулась. Если задуматься, не такая уж плохая идея. Она устроилась поудобнее и попросила Твичи принести бутылку бренди и пару стаканов.

Хмури, как и обещал, через несколько минут появился в ее камине, вывалившись оттуда с такой силой, что его магический глаз выпал и закатился в угол комнаты. Он не придал этому особого значения, но Гермиона немного смутилась — части тела, даже если они искусственные, не должны жить собственной жизнью. Она занялась бутылкой, чтобы не смотреть, как Хмури призывает глаз с помощью Accio, протирает его и возвращает на место.

Старый аурор заключил ее в крепкие объятия, после чего отступил назад и оглядел с макушки до пяток. — Рад видеть тебя в добром здравии, Гермиона. Ну, где там бренди?

Она кивнула на диван, — устраивайся поудобнее. Хочешь перекусить?

— Нет, спасибо, — Хмури уселся в кресло. — Это испортит вкус. Итак, — начал он, взяв предложенный ему стакан. — Как тебе работа?

Гермиона успела только открыть рот, чтобы ответить, как раздался стук в дверь. Она крикнула "Войдите!" и в комнате появилась Минерва МакГонагалл. За ее спиной маячил Сириус Блэк.

— Ой, извини, я не знала, что у тебя гость, — сказала МакГонагалл.

— Да ладно, — ответил Хмури, жестом приглашая их присоединиться — Чем больше, тем веселее.

— Э… — МакГонагалл переменилась в лице, как будто кто-то вдруг наступил ей на ногу и перевела взгляд с него на Гермиону. — Учитывая, что это комната Гермионы… Я не хочу мешать…

— А я хочу, — сказал Блэк. — Минерва, к чему все это формальности? Это же Гермиона, ты разве забыла? Не кто-нибудь…

— Я буду очень рада, если вы присоединитесь, — остановила Гермиона разговор, рискующий перерасти в серьезную перепалку (судя по тому, что МакГонагалл набрала в легкие воздух, которого хватило бы по меньшей мере на пятиминутную страстную речь). Она призвала еще два стакана, наполнила их и предложила пришедшим. Следующая минута прошла в уютной тишине, нарушаемой лишь треском огня в камине.

— Ну, — сказала МакГонагалл, поднимая стакан. — За нашего нового учителя. За Гермиону!

— За Гермиону! — повторили остальные.

Сириус долго ерзал в кресле, потом посмотрел на Гермиону и ухмыльнулся. — Ну, расскажи нам, как прошел первый день? Выглядишь немного уставшей.

— Ну… — начала Гермиона, сделав большой глоток и прикрыв глаза от удовольствия. — Пожалуй, скажу так: когда мне было тринадцать, мне бы не хватило наглости задать учителю личный вопрос.

МакГонагалл нахмурилась, — Личные вопросы? Надеюсь, они были не очень нахальными?

— Были, были. Я должна была в деталях описать, как работает маггловское оружие, и что чувствует человек, когда в него попадает пуля, и…

— Ну, это вполне понятно, — протянул Хмури. — Вы не представляете, как взволнованы мои маленькие ауроры! Каждые десять минут один из них появляется в моем кабинете с просьбой ввести в программу новый предмет "Маггловское оружие".

МакГонагалл отправила ему сердитый взгляд. — Это ладно, ты-то не попал под пулю. Но как у этих маленьких поганцев хватило наглости задавать такие вопросы Гермионе… Надеюсь, — продолжила она, глядя на свежеиспеченного учителя. — Ты поставила их на место. Ты сняла с них баллы?

— Только один раз, — ответила Гермиона, которую уже начало несколько забавлять все произошедшее. А может быть, она просто наслаждалась атмосферой, этим разговором с друзьями и коллегами. Вот как она представляла себе свою жизнь. Сидеть с друзьями, обсуждать события прошедшего дня… — Но потом все стало еще хуже, — она фыркнула и сделала еще один глоток. — Потому что третьеклассникам нужны были только кровавые подробности. А потом пришли шестые классы, которым нужен был рассказ о романтической стороне дела. Только представьте, — усмехнулась она. — Они даже пытались прибегнуть к хитрости. "Профессор? А как нам вас называть? Профессор Поттер или профессор Грейнджер?". Я сказала им, что пока достаточно будет просто "Профессор". Но конечно, один из самых отчаянных гриффиндорцев — нет, Минерва, я не скажу кто — спросил, стоит ли делать выбор между "Поттер" и "Грейнджер", ведь все равно в конце концов это будет "Профессор Снейп".

Хохот Хмури напоминал о груде камней, скатившихся по железной лестнице. — Маленькие засранцы, — сказал он. — Придется тебе научить их дисциплине.

— Знаю, знаю. Я просто еще к этому не привыкла. Пока,— добавила она, потянувшись к бутылке, чтобы снова наполнить стаканы. Это действо совершалось в благоговейной тишине — бренди был действительно хорош — которую прервал звук из камина. Четыре головы тут же повернулись туда.

Из огня появился директор Хогварца, отряхивающий мантию от пепла. — Прости, Ежик, — сказал он, не глядя на нее. — Я думал, удастся освободиться пораньше. Как ты, милая моя? — Тут он, наконец, поднял голову и замер, открыв рот, увидев нежданных гостей. — О… э… — смущенно пробормотал Снейп.

— Как-как ты ее назвал? — спросил Блэк, едва справляясь со своим голосом.

— Не твое дело, Блэк, — отрезал Снейп, но слишком поздно, потому что Хмури и Сириус уже задыхались от хохота.

МакГонагалл неодобрительно покачала головой, хотя сама прикусила губу, чтобы не рассмеяться. — Мальчишки! — Сказала она. — Хватит уже!

— Только, — выдавил Блэк. — Только если он расскажет, почему называет ее Ежиком.

— Что же, — протянула МакГонагалл. — Это будет весьма интересно.

Как здорово, подумала Гермиона. Она сидела на диване рядом с Северусом, в компании друзей, а он рассказывал им историю ее прозвища своим прекрасным, прекрасным голосом… Она положила голову ему на плечо, наслаждаясь теплом и волнами его голоса.

Они разбудили ее, только когда подошло время отправляться на ужин.

* * *

— Хозяин, ужин готов!

Драко Малфой поднял голову, оторвавшись от книги. — Скажи моей жене, что я через пять минут к ней присоединюсь.

Домовой эльф поклонился так низко, что задел носом пол, и исчез с легким хлопком. Драко остался сидеть в кресле, держа на коленях открытую книгу и отсутствующим взглядом глядя на место, откуда исчез эльф. Он задумчиво разглядывал изумительный паркет эпохи барокко, с годами приобретший оттенок старого бренди. Драко вздохнул, оторвался от этого успокаивающего зрелища и вытащил из кармана мантии сложенный листок пергамента. Пергамент был толстым и тяжелым, Драко почти физически чувствовал его родство со старым паркетом. Они оба вызывали желание провести пальцами по гладкой нежной поверхности.

Но поверхность пергамента, который Драко держал сейчас в руках, занимала его меньше всего. Гораздо больше его волновало содержание. Итак, Британское Министерство Магии наконец-то дало его дочери разрешение на обучение в Хогварце, если на то имеется желание ее и ее родителей. Вспомнив о Поттере, Драко скривился. Святой Поттер, благочестивый британский Министр Магии, которому поклоняются и подчиняются. В то время как он, Драко Малфой, потомок одного из сильнейших и древнейших родов, должен проводить жизнь в изгнании и выпрашивать для своей дочери разрешение вернуться на родину предков.

После падения Волдеморта и смерти Люциуса Малфоя Министерство Магии конфисковало всю его собственность — ну, не всю, а лишь ту часть, до которой смогло дотянуться, что составляло чуть менее половины всего имущества Малфоев. Драко с матерью выслали из страны. Навсегда. Не то чтобы для его матери это имело какое-то значение, мрачно подумал Драко. Она умерла через год. Но для него это имело значение. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет он не был в Англии. Хотя он никогда никому не признавался, даже собственной жене, Драко ужасно скучал по Англии. Точнее, по Уолтширу. Эти холмы… Он закрыл глаза, представив фамильное поместье недалеко от Солсбери.

Но сейчас не время для сентиментальных воспоминаний. Он получил письмо, и должен был поговорить с женой и дочерью. Не то чтобы у Люцертолы действительно был выбор. Не из-за возраста — ей было пятнадцать, и как все подростки она была упряма и своевольна. Нет, из-за того, что она никогда не была в Англии. Она видела Дурмштранг и Бэльстэк и отказалась учиться в них, к величайшему облегчению Чоу и его самого (в чем он, конечно же, не признался). Были учителя, которые могли дать ей гораздо лучшее образование, чем в этих дурацких институтах, которые имели наглость называться школами. Что в них хорошего кроме дурных методов обучения и ежегодного гриппа? У Люцертолы и дома было все, что необходимо. Даже квиддич. Она отлично играла. Что же касается друзей — этот сброд из Бэльстэка и Дурмштранга определенно не был подходящей компанией для Люцертолы Малфой.

Хогварц был другим. Не потому что отбирал учеников более тщательно, или там были лучшие учителя. Нет. Хогварц был домом. Хогварц был олицетворением британского общества. Малфой были его частью. И, кажется, наконец-то министерские ублюдки это поняли. В одиннадцать лет Люцертола горела желанием поступить в школу, которую окончили все ее предки, но была разочарована и даже взбешена отказом Министерства. Хочет ли она этого теперь?

Драко надеялся, что да. Может, ему и Чоу удастся ее убедить. В конце концов, решение примут родители. То есть он сам. Он улыбнулся и поднялся с кресла, аккуратно положив закладку в книгу. Он погасил свечи одну за другой и направился в столовую.

Люцертола Малфой, также называемая Люси, была красивой девочкой. От мамы ей достались черные волосы и слегка миндалевидная форма глаз. Цвет глаз был серым с серебряным оттенком, явно унаследованным от отца. Овал лица принадлежал Чоу, но острый подбородок был Малфоевским, так же как и прямой нос и тонкие губы. Да, она была красивой с самого дня своего рождения, и во всей вселенной она была единственным человеком, которого Драко Малфой любил больше, чем себя самого.

Чоу — это совсем другое дело. Женитьба на Чоу, первой любви Гарри Поттера, была выпадом в сторону Мальчика, Который Выжил Дважды. Это была не любовь, скорее уж благодарность. Драко спас ее от мучительной смерти — как же она могла отказать, когда он предложил выйти за него замуж? Она оказалась достаточно безрассудной, чтобы присоединиться к последователям Волдеморта сразу после того, как ей исполнилось семнадцать. Конечно, не по-настоящему. Она возомнила себя шпионкой, готовой отомстить за смерть Седрика Диггори. Стоит ли говорить о том, что ее план полностью провалился. Драко попросил Темного Лорда оставить ее ему, и Волдеморт оказал ему эту милость. Поэтому Чоу содержалась в поместье — конечно, как желанный гость, а не как узник, однако ей не позволялось покидать дом.

В течение двух с половиной лет до падения Волдеморта она жила там как… Драко усмехнулся. Скорее как наложница, чем как принцесса. Любовница, которую он делил со своим отцом. А после финальной битвы Драко забрал ее во Францию и вскоре женился на ней. Он не любил Чоу, но она была частью дома, причем весьма привлекательной и сообразительной. Пока она не родила ему наследника, но им обоим еще не исполнилось и сорока, поэтому это не волновало Драко. У них еще есть время. А пока у него есть Люцертола.

Она уже сидела за столом, о чем-то разговаривая с матерью. Обе подняли головы, когда Драко вошел в столовую, прикрыв дверь. Чоу кивнула ему, Люцертола лучезарно улыбнулась. Он подмигнул дочери и сел напротив нее.

— У меня хорошие новости, — сказал Драко, когда домовой эльф принес супницу и снова скрылся в недрах кухни.

Люси подалась вперед от нетерпения. — Моя Супернова XL 1000?

— Нет, милая. Пока нет. Ты же помнишь, когда мы ее заказали?

Она покусала губу, делая вид, что вспоминает. — Сегодня утром?

-Точно. Думаю, придется подождать до… ну, наверное, до завтрашнего вечера. Посмотрим, что можно сделать.

Чоу, невозмутимо следившая за их разговором, подняла бровь. — Если это не новая метла Люси, то что?

Драко подал ей письмо. — Как прошел день? — спросил он у Люцертолы, пока Чоу разворачивала пергамент.

Девушка пожала плечами. — Более-менее неплохо. Ты уверен, что не хочешь уволить мадам Виллепин?

— Нет, пока ты не укажешь мне вескую причину.

— А то, что она скучная до смерти?

Драко задумался на пару секунд. — Нет, не думаю. Учитывая твой прогресс в латыни и Древних Рунах, она справляется со своей работой. Ты же знаешь, у нас были причины не посылать тебя в школу. И одной из них было то, что преподаватели латыни и Рун обычно… ну, скажем так, не достаточно квалифицированы. А я хочу, чтобы у моей дочери было все самое лучшее.

Драко сказал это, чтобы подсластить свой отказ, и был удивлен, получив в ответ сердитый взгляд. Да, стратегия подслащенной пилюли не работала с тех пор, как дочери исполнилось восемь лет. Хотя это даже вызывало в нем некоторое чувство гордости. Кто как не его дочь должен обладать уникальной способностью видеть скрытый смысл и чувствовать тайные намеки?

Люцертола пожала плечами и заинтересовалась содержимым своей тарелки. — Так что там написано в письме, которое читает мама?

Драко едва сдержал улыбку. Еще одно подтверждение того, что Люси выросла, и хочет, чтобы к ней относились как ко взрослой. Несколько недель назад она начала называть родителей "отец" и "мама" вместо "папочка" и "мамочка".

Чоу вернула пергамент мужу и ответила.— Это от Британского Министерства Магии. Разрешение на поступление в Хогварц, если ты этого хочешь.

Люцертола удивленно вскинула брови. — Хогварца? Конечно, я хочу в Хогварц! Ты его окончила, и отец, и… — она замолчала и вопросительно посмотрела на отца. Люциус Малфой был опасным предметом для обсуждения, хотя она так и не понимала, почему. Она полагала, что это как-то связано с висящим в библиотеке над камином портретом — он не разговаривал, что было довольно странно. Это даже немного раздражало, учитывая, что он ее дед. В этом была какая-то тайна, которую она стремилась раскрыть. Люси давно поняла, что родителей об этом спрашивать не стоит. Люциус Малфой и все, что его касалось, было настоящим табу, и при каждом упоминании его имени воцарялась тишина. Это была традиция, или скорее даже рефлекс, который так прочно вошел в их жизнь, что никогда не обсуждался.

Тайна будоражила разум, манила и притягивала, звала открыть запретные ящики и охраняемые комнаты. В доме никто никогда не ограничивал ее свободу, девочке разрешалось ходить везде, за исключением кабинета отца и комнаты мамы с маленьким салоном. Возможно, что-то спрятано именно там… Но об этом нужно подумать позже. Сейчас гораздо интереснее наблюдать за реакцией отца.

Сегодня она была другой. Драко чуть улыбнулся и кивнул. — И твой дед, и все Малфои до него. Это семейная традиция.

— Но как они будут ее учить? — спросила Чоу. — Семейная традиция — это одно, но имя Малфоев вызывает у большинства людей не самые дружеские чувства. И… разве не Снейп там директор?

— Может быть, обсудим это позже? — твердо сказал Драко.

Чоу кивнула, и они продолжили обедать в тишине.

Незадолго до полуночи Драко зашел к Люцертоле в спальню, чтобы убедиться, что она спит. Посмотрев на нее и послушав ее спокойное дыхание, Драко погасил свечи и вышел из комнаты. Уже пройдя половину коридора, он вернулся и наложил на дверь Звукочувствительные Охраняющие Чары, которые предупредят его, если девочка выйдет из комнаты. Она отличалась чутким сном, к тому же новости о Хогварце взволновали ее, хотя она и пыталась по-взрослому изобразить безразличие. Он не хотел, чтобы она услышала разговор родителей — то, что они собирались обсудить, определенно не предназначалось для ее ушей.

Чоу ждала в библиотеке, сидя в кресле у камина с открытой книгой на коленях. Она не читала, глядя в огонь. Видимо, что-то вспоминает, подумал Драко, хотя и не был уверен, что именно. Она всегда впадала в такое настроение при упоминании имени Люциуса. Несмотря на пятнадцать лет брака, Драко ни разу не спросил ее о том, что она чувствовала к его отцу. И отец, и сын были ее любовниками, и она никогда не возражала — не то чтобы это как-то повлияло на ситуацию, но само по себе было довольно удивительно. И после смерти Люциуса она скорбела почти так же, как Нарцисса. Конечно, это могла быть всего лишь игра, но Драко в этом сильно сомневался.

Облокотившись о дверь, Драко смотрел на жену, гадая (и не в первый раз), чьей же дочерью была Люцертола. К тому времени, как они покинули Англию, Чоу уже была беременна. Но ему было все равно. Даже наоборот — мысль о том, что Люцертола, возможно, его сестра, заставляла острее чувствовать связь с отцом. Драко любил отца, и ему было смешно, когда люди называли эту любовь извращенной, и подозревали инцест и насилие. Они не понимали.

Никто не понимал. Разве что, может быть, Чоу. Она видела, что его отец хороший человек. Они никогда не причинил боли никому из членов своей семьи. Инцест… да нет! Драко задумался. Его отец никогда ничего такого не делал. Может быть, он не был самым добродетельным супругом, но Нарцисса это терпела. Потому что она тоже любила его. Какое им дело до идиотов, называвших его воплощением зла? Обществу нужны козлы отпущения — люди, на которых можно свалить вину за все грехи. А еще зависть. О, как они завидовали отцу! Он был богатым, красивым, могущественным колдуном, он был всем. Само совершенство. Совершенство, которое раздражало обывателей, разжигая злобу в их душонках. Они не могли этого вынести. И поэтому убили его.

Драко усилием воли заставил себя отвлечься от воспоминаний и откашлялся, привлекая внимания Чоу.

— Она спит?

— Да. И я наложил на дверь чары. Мы же не хотим, чтобы она это услышала, правда?

Чоу покачала головой. — Конечно. Прости, что я упомянула об этом за обедом…

Он встал рядом с креслом и поцеловал ее руку. — Не важно. Она была слишком взволнована, чтобы обратить внимание.

Драко наполнил два стакана и сел рядом с женой, скрестив ноги. — Итак… Что ты думаешь по поводу Люцертолы и Хогварца?

Чоу внимательно изучила свои ногти, потом откинулась назад, стараясь не потревожить свою сложную прическу. — Я… Я хотела бы, чтобы она туда поехала. Она никогда не была в Англии — ну, если точнее, в Шотландии — но она англичанка по сути. И кто знает… — Она стала разглядывать стакан, вертя его в ладонях. — Времена меняются, и министры тоже. Кто знает, может это первый шаг к нашему возвращению. Я не хочу, чтобы она была чужой в собственной стране.

— Я абсолютно согласен. Но, — он наклонился вперед, прищурившись. — Есть небольшая проблема — этот предатель, ставший директором. Нужно убедиться, что он будет вести себя с ней подобающим образом.

— Он, и ее декан.

— И ее декан, — согласился Драко. — Хотя мы не можем быть уверены… Не то чтобы я был в восторге от это мысли, но что если шляпа отправит ее в Равенкло? Шляпа распределила меня в Слизерин потому что я Малфой, но она думала и насчет Равенкло. А как у тебя?

— Никаких сомнений. Она сразу отправила меня в Равенкло. Кто сейчас декан Равенкло вместо Флитвика?

— Вектор. Не думаю, что с ее стороны будут какие-нибудь проблемы.

— А остальные? Я имею в виду Блэка, МакГонагалл…

— Да, — вздохнул Драко и осушил бокал. — Честно говоря, я не особо беспокоюсь насчет МакГонагалл. Особенно если Люси попадет в Равенкло. Ты же знаешь МакГонагалловское гриффиндорское понятие о чести — человек невиновен, пока не доказано обратное. Нет, — он поставил пустой стакан. — Не думаю, что с ней будут проблемы. С другой стороны, Блэк…

— Разве они со Снейпом не стали друзьями? — Драко фыркнул. — Да, я знаю, что это унизительно, но это может быть полезным. Если Снейп прикажет ему вести себя достойным образом…

— Так вот что мы должны сделать, — перебил ее Драко. — Нам нужно поговорить со Снейпом.

— Ты думаешь, он приедет во Францию? Зная, что мы не можем вернуться в Англию?

Драко потер лоб. — Не знаю. Может быть… По крайней мере, стоит попытаться. Надеюсь, что он не притащит с собой свою грязнокровную шлюху.

— Грейнджер? — рассмеялась Чоу. — Я определенно обошлась бы без ее присутствия в моем доме.

— Так же как и я. Что же, завтра утром я напишу Снейпу и приглашу его на выходные. Отец всегда имел влияние на него, даже после того, как тот поменял сторону. Кто знает, может, нам удастся его убедить.

Чоу посмотрела на портрет Люциуса Малфоя, который ухмылялся, глядя вниз. — Легко попасть под его влияние, — пробормотала она под нос, допила остатки бренди и поднялась. — Я пойду спать. Ты не будешь очень возражать, если сегодня я проеду ночь в своей комнате? У меня болит голова, и я боюсь, что…

Драко обменялся взглядом с отцом — у них был собственный способ общения, потому что Люциус не говорил. Тот усмехнулся и поднял бровь. — Конечно, милая, — Драко поднялся и поцеловал ее руку. — Приятного сна.

Чоу кивнула, изобразив на лице подобие улыбки, и вышла из комнаты. Когда за ней закрылась дверь, Драко упал в кресло, закрыв лицо руками. Так он сидел довольно долго, чувствуя навалившуюся на него тяжесть тишины.

Как Гермиона надеялась и ожидала, студенты постепенно потеряли интерес к отдельным аспектам ее жизни. Сейчас она была для них просто одним из учителей, причем сумела попасть в число любимых и уважаемых. Прозвище "Профессор ПГС" (от Поттер-Грейнджер-Снейп) ее не особенно беспокоило, потому что детям не приходило в голову называть ее так в лицо. Про прозвище ей рассказал Сириус, который, в свою очередь, узнал о нем от Агриппины Вилкокс, префекта и его нынешней пассии. Сириус нашел прозвище очень забавным, и Гермиона с ним согласилась, хотя предпочла не рассказывать о шутке Северусу — он бы вряд ли посчитал ее смешной.

К концу ноября она полностью освоилась с повседневными учительскими заботами и была довольна тем, как развивались их отношения с Северусом. Ни для кого не было секретом, что между директором и преподавателем Маггловедения роман, так что они не считали нужным что-то скрывать от окружающих. Конечно, они не позволяли себе выставлять свои чувства напоказ — Северус, как бы сильно он ни изменился, оставался человеком, не склонным к излишней открытости и никогда не заходил дальше легкого пожатия руки или пары слов, сказанных шепотом на ухо, когда они сидели за Учительским Столом. Но все же они могли свободно садиться рядом, улыбаться друг другу, не изображая при этом полного безразличия. А еще они составили расписание для вечеров и ночей, проводимых вместе. Это необыкновенно развеселило Блэка и заставило его бормотать себе под нос что-то про "навязчивые неврозы" и 'жуткое занудство". Но на самом деле расписание было полезным: по воскресеньям, вторникам и средам они ночевали в комнатах Гермионы, потому что по понедельникам, средам и четвергам у нее был первый урок, а она терпеть не могла в спешке убегать из комнат Северуса. С неизбежным стрессом от раннего пробуждения она предпочитала справляться на своей территории, где могла с чистым сердцем первой занимать ванную. По понедельникам и четвергам они проводили ночи в комнатах Северуса. А выходные… Ну, выходные — это особая история.

С того времени, как Гермиона приняла решение остаться в Хогварце, Сириус стал кем-то вроде второго заместителя директора. Конечно, это не было официальным назначением. Его роль была похожа на ту, которую Северус играл при Дамблдоре. Третий человек в коллективе, который всегда оказывается под рукой, но никогда не упоминается в отчетах. Сириус против этого не возражал, МакГонагалл тоже. А для Северуса и Гермионы это означало, что время от времени они могли покидать замок на выходные. Пока они только один раз уезжали в поместье Снейпа, но имели твердое намерение продолжать пользоваться такой возможностью и раз в месяц выбираться за границу.

В Хогварце или за его пределами, они теперь каждое утро просыпались рядом друг с другом. Как и у всего в жизни, у этого обстоятельства было две стороны. Удовольствие наблюдать за любимым человеком, когда он еще спит, возможность легонько провести по щеке пальцем и наблюдать, как приоткрываются его глаза; первый момент растерянности; улыбка — абсолютно умопомрачительная улыбка понимания того, где он и с кем; еще немного сонные, мягкие прикосновения. Это с одной стороны. А с другой были совершенно разные утренние и вечерние привычки. Склонность храпеть, любимые положения во сне, привычка читать в кровати — множество белых пятен на картах их характеров. Теоретически (а возможности проверить теорию на практике почти не было, не считая первых месяцев жизни с Гарри) Гермиона знала, что она любит пообниматься по утрам. И еще она любила читать в кровати. Первое Северус с удовольствием одобрил, но второе его раздражало. Сам он ложился в кровать только для того, чтобы спать (или заниматься любовью, естественно) — привычка, вызванная постоянной бессонницей. Простое заклинание Obscuro, наложенное над одной стороной кровати, решило проблему к общему удовольствию. И так они постепенно находили решения, разбирались, достигали компромиссов, привыкали друг к другу и учились жить вместе, учитывая все странности и особенности, открытые друг в друге.

Другими словами, их любовь постепенно обретала твердую основу, вплетаясь в повседневную жизнь — и это было то, чего оба они хотели и в чем они нуждались.

* * *

Во вторник, 4 декабря, во время завтрака, прибыло два письма. Хотя в них не было ничего, способного непосредственно изменить жизнь адресатов, их прибытие стало первой попыткой Судьбы проверить, нет ли в сверкающем монолите их счастья трещин и щелей, в которые можно втиснуть палец и постепенно расширять отверстие, пока оно не станет достаточно широким, чтобы просунуть руку и разрушить всю конструкцию, оказавшуюся на деле смехотворно хрупкой. По крайней мере, так все представлялось Гермионе, когда она вспоминала этот день годы спустя. И она была уверена, что если бы она была восприимчивей к окружающему, то почувствовала бы в воздухе мимолетные колебания — как будто высоко над их головами Рок несколько раз взмахнул своими огромными черными крыльями. Но в тот день Гермиона было полностью поглощена своим новым счастьем.

Итак, утром 4 декабря она удивилась, когда перекормленная Министерская сова, пыхтевшая, как бывший министр Фадж, принесла ей письмо официального вида. Северус наклонился, чтобы разглядеть отправителя и вынужден был резко пригнуться, так как его голова оказалась на пути крупного филина. Тот, в последний момент увернувшись от столкновения, с недовольным уханьем взмыл вверх, сделал элегантный разворот и приземлился справа. Северус сердито посмотрел на студентов, осмелившихся захихикать, и отвязал от правой ноги филина свиток пергамента.

Гермиона и Северус дружно застонали и синхронно повернулись друг к другу.

— Малфой…

— Гарри…

И потом резко замолчали. После пары столь же одновременных попыток заговорить, они улыбнулись и обменялись письмами.

* * *

Вечером того же дня они собрались в комнатах Гермионы — МакГонагалл и Сириус присоединились к ним, чтобы обсудить письмо Малфоя. Послание, адресованное Гермионе, тоже было источником живейшего интереса, но оба заместителя старались до времени скрыть свое любопытство. Попытки МакГонагалл оказались почти столь же безуспешны, как и старания Блэка. Правда, он пока не очень настаивал. Было ясно, что придется подождать, потому что Гермиона положила любопытное письмо в карман мантии, а мантию повесила на вешалку за дверью.

Второе письмо было сейчас в руках у МакГонагалл. Блэк стоял за ее креслом, слегка наклоняясь над плечом, чтобы тоже прочитать неожиданное послание.

— Что ж, я бы не назвал эти новости хорошими, — заявил Блэк, выпрямляясь и направляясь к своему креслу. — Мне кажется… спасибо, Гермиона, — он прервался, чтобы принять протянутую ему чашечку эспрессо. Когда все взяли свой кофе и бренди, Блэк продолжил. — Чертовски неприятная проблема, вы согласны? Запретить девочке учиться в Хогварце — несправедливо, но мне не улыбается мысль о Малфоевском отродье среди остальных учеников. Даже учитывая, что она поступит сразу в пятый класс, — он взглянул на Северуса, который кивнул, — так что другие, возможно, и не попадут под ее влияние.

МакГонагалл кивнула, сняла очки и начала протирать их белым накрахмаленным платком. Северус улыбнулся — возня с очками была у Минервы верным признаком волнения. Она протирала стекла так ожесточенно, как будто вместе с ними прояснятся и все вопросы. — Ты читаешь мои мысли, — призналась она. — Люцертола Малфой была в списке первоклассников четыре года назад, и раз теперь министерство дало ей разрешение… Но мысль об этом меня тоже смущает.

— Я встречала их несколько раз, когда Гарри был Послом во Франции, — сообщила Гермиона. — И маленькую девочку я запомнила очень хорошо — они приводили ее с собой на ежегодный семейный пикник. Ей тогда было года три-четыре. Красивый ребенок и развитый не по годам — поэтому я прекрасно помню тот день. Она не смогла выиграть в одном из шуточных детских конкурсов и так разозлилась, что от ее ярости взорвалась огромная бутыль Сангрии. Все оказались с головы до ног облиты вином, и были этому не особенно рады… — Гермиона ухмыльнулась.

— А как среагировал Малфой? — Поинтересовалась МакГонагалл.

— Забавно, что вы спросили. Признаться, я была удивлена и немного пристыжена, потому что ожидала, что он ее накажет. У него самого вся голова была в апельсиновых корках. Но он только напомнил девочке, что к поражениям нужно относится с достоинством, без истерик.

— Удивлена? А что тебя удивило? — Спросил Северус.

— Я думала, что Малфой обращается с ней так, как с ним обращался его отец, и…

Северус раздраженно отмахнулся от продолжения фразы. — Это так типично… извините, — оборвал он себя, увидев, как ощетинились три Гриффиндорца. — Я хотел сказать, что Люциус Малфой был ужасным человеком, жадным до власти и беспринципным. Но это не значило, что, вернувшись домой, он сразу кидался избивать жену и сына. Наоборот. Он очень любил их. Иначе почему, как вы думаете, люди типа Фаджа покупались на его заверения в невиновности?

— Потому что Фадж был идиотом, — мрачно ответил Блэк.

— И это тоже. Но вспомни те времена….

— Лучше не буду.

— Знаю. И все же, люди верили в непогрешимого Люциуса, потому что не все в этом образе было фарсом. Он был любящим мужем и отцом. Поэтому многие не верили в слухи о его зверствах — до самого падения Волдеморта, когда открылись конкретные доказательства. Но разговоры о Люциусе не приближают нас к решению проблемы. Как вы думаете, должен ли я принять приглашение Драко и поговорить с ним лично?

Гермиона подскочила в кресле. — Ты с ума сошел? А если это ловушка?

— Ежик, постарайся рассуждать логически. Зачем ему нужно заманивать меня в ловушку именно сейчас, а более того — зачем делать это с помощью письма, которое я получил при нескольких сотнях свидетелей? Если бы он захотел заманить меня во Францию, он придумал бы что-нибудь похитрее.

— Мне кажется, — задумчиво сказала МакГонагалл, — что "почему именно сейчас?" — это не вопрос. Если Драко Малфой захочет отомстить за отца, ему хватит терпения выжидать и сотню лет, если необходимо. А разрешение, данное Люцертоле, дает ему безопасную возможность…

— Если ты собираешься поехать, — вклинился Блэк, — учти, что одного мы тебя не отпустим.

Северус фыркнул. — И кто, скажите на милость, желает составить мне компанию?

— Я или Сириус, — быстро ответила Минерва. — И ты, конечно же, должен спросить разрешения Министерства….

— При всем моем уважении, Минерва, ты хорошо себя чувствуешь? Зачем мне разрешение Министерства?

— Во-первых, — МакГонагалл начала объяснение тоном, каким она разговаривала с упрямыми студентами, — это обеспечивает дополнительную безопасность. В Министерстве будут знать, куда ты собираешься. И кроме того — Драко официально изгнан из Англии, объявлен врагом… Да, ты не обязан спрашивать разрешения, но твой вопрос никого не удивит, потому что будучи директором Хогварца…

— Ты рассуждаешь на удивление по-слизерински, — признал Северус, салютуя ей бокалом.

— Я приму это за комплимент, мой мальчик, — улыбнулась она. — А теперь давайте перейдем к более приятным вопросам: я права, подозревая, что твое письмо, — она повернулась к Гермионе, — содержит новости о разводе?

Гермиона вздохнула, но ее попытка изобразить раздражение только заставило пожилую ведьму улыбнуться. — Да. Это официальное свидетельство о разводе. Я снова Гермиона Грейнджер.

— А когда ты собираешься стать Гермионой Снейп? — Поинтересовался Сириус, искоса поглядывая на директора.

— Блэк!

— А что? Я всего лишь задал вопрос!

— Поосторожней с языком, Блэк. Дуэль против меня ты проиграешь!

— А-а-а, — протянул Блэк, откидываясь на спинку кресла и ухмыляясь, — значит ты не намерен жениться на бедной женщине?

— Блэк, я тебе предупреждал… — но Сириус уже превратился в собаку и начал носится по комнате с отрывистым лаем, подозрительно напоминающим смех.

Северус вскочил, выхватил палочку, прицелился и рявкнул. — "Pulcifex!"

Собака остановилась, с забавным удивлением на морде прислушалась к своим ощущениям и начала ожесточенно чесаться.

— Так ему и надо, — кивнула МакГонагалл. — Может хоть это научит его манерам. Итак, — она сняла очки и улыбнулась Снейпу, — учитывая, что ты джентльмен и не позволишь себе проклясть даму, скажи пожалуйста, каковы твои планы насчет свадьбы?

Северус со стоном упал в кресло и закрыл лицо руками.

* * *

Мой дорогой Ежик,

твой Северус.

* * *

Дорогая Гермиона,

Сириус.

* * *

Дорогая Минерва.

Сириус.

* * *

— Иногда, — сказала Гермиона, возвращая письмо МакГонагалл, — Сириус меня удивляет. Неужели ему в голову не приходит, что мы можем обменяться письмами?

В воскресный полдень они пили чай в комнатах Минервы, в ожидании возвращения Северуса и Сириуса из Франции. Гермиона, всегда относившаяся к своему бывшему декану с неподдельной любовью и уважением, по пути к ее комнатам внезапно начала нервничать. Ощущение было знакомым — нечто подобное она испытывала всегда при встрече с кем-либо из своего прошлого. Так и не исчезнувший до конца, ноющий страх перед людьми, знавшими ее в прежние дни, когда она подавала такие надежды. Перед людьми, которые могли сравнить ту женщину, какой она стала, с той, какой она могла бы стать — блестящим ученым, выдающимся лекарем, прекрасным Аурором. Она не боялась критики в лицо, нет, она трепетала от страха быть молчаливо оцененной, взвешенной и признанной "несостоявшейся". Только лишь по этой причине она не стала поддерживать и развивать дружеских отношений с семьей Рема. И именно поэтому каждый раз придирчиво изучала список приглашенных на очередной прием. Не был ли этот человек бывшим школьным знакомым? Вдруг это одна из девушек, вышедших замуж, которых больше нельзя опознать по фамилии?

С тех пор, как она начала преподавать, эти страхи понемногу развеивались. Но все-таки в начале разговора Гермиона чувствовала себя немного скованно, и МакГонагалл не могла этого не заметить. Возможно, она даже правильно поняла причину. Впрочем, страхи довольно быстро забылись, благодаря искренней симпатии Минервы к бывшей ученице.

— Удивляет? — Фыркнула МакГонагалл. — Да уж, такое простодушие в пятьдесят шесть лет. Хотя, возможно он просто хотел пощадить твои чувства.

— Спасибо, что вы решили их не щадить, — улыбнулась Гермиона. — Конечно, я беспокоюсь — от Малфоев не приходится ждать ничего хорошего. Но Северус предпринял все мыслимые меры безопасности. Если подумать, волноваться особенно не о чем.

— Пожалуй. К тому же меня забавляет мысль о Малфое, вынужденном терпеть присутствие Сириуса в своем доме. — Минерва наполнила чашки и положила в свою сахар. — Послушай, Гермиона, я, конечно, не хочу навязываться или вмешиваться, но… она сняла очки и начала их протирать — …скоро Рождество, и я просто хотела спросить… тебе не надо помочь с подарками?

Гермиона, ожидавшая вопроса о дне свадьбы, надеялась, что по ее лицу не видно, какое облегчения она испытала. — Я уже давно об этом размышляю, — призналась она. — Проблема в том… передайте молоко, пожалуйста…что пока я была женой Гарри, я на это не тратила ни времени, ни усилий. Просто заходила в самый дорогой магазин и говорила, что хочу купить подарок для Министра. Не очень мило, понимаю, но я, по крайней мере, делала это лично.

МакГонагалл удивленно подняла брови. — Ты хочешь сказать, что Поттер посылал кого-нибудь выбирать тебе подарки?

— Ага. — Сейчас эти мелкие обиды — которые усугубляло сознание того, что Гарри удивился бы, узнав, что она недовольна — казались чем-то далеким и вызывали всего лишь улыбку. — Деннис знал мое белье, ночные сорочки и драгоценности гораздо лучше мужа. — Эхо собственных слов заставило Гермиону поднять голову и с ужасом посмотреть в глаза МакГонагалл. Последние события и воспоминания практически полностью заслонили мысли о Денисе Криви. — Минерва, я же совсем про него забыла! Можете вы себе представить такое? Я абсолютно забыла про бедного Дениса! И никто не рассказал мне, что случилось. Что с ним сделали? — Вдруг ей стало тяжело дышать, от шрама вверх и вниз по спине начала растекаться острая жгучая боль. Комната поплыла перед глазами и Гермиона протянула руку, пытаясь схватиться за что-нибудь устойчивое. Казалось, это спасет от головокружения, вызывающего у нее слабость и тошноту. Наконец, ее пальцы нашли холодную, крепкую руку МакГонагалл.

Пожилая ведьма говорила что-то, пытаясь успокоить Гермиону, и постепенно слова стали яснее, и мутная стеклянная стена, отделяющая Гермиону от остального мира, исчезла. — Тебе лучше? — Заботливо спросила Минерва.

— Да, спасибо, я… извините, Минерва, понятия не имею, что…

— Тихо, тихо, дай-ка я… — прохладные пальцы ловко расстегнули три верхние пуговицы Гермиониной блузки, и ей сразу стало легче дышать. — Так хорошо?

Гермиона кивнула. — Да, почти все прошло. Только голова немного кружится.

— Обычное последствие гипервентиляции. Не вставай, я сейчас принесу успокоительное зелье.

При всем желании в данный момент Гермиона не смогла бы подняться. Она не понимала, что случилось. Она слышала про посттравматический шок, но не через шесть же недель! А если не это, то с чем связан такой сильный приступ… чего бы там ни было? Может быть опасения за Северуса наложились на воспоминания о бедном, доведенном до отчаяния, и пострадавшем за это Денисе? Но нормально ли, когда подобные мысли вызывают такую мощную реакцию?

Шаги в смежной комнате и скрип двери известили о возвращении МакГонагалл, и Гермиона заставила себя улыбнуться. — Спасибо, — сказала она, протягивая руки за сосудом с густой светло-голубой жидкостью. Но не успела она прикоснуться к холодному стеклу, как Минерва резко отдернула сосуд. Гермиона удивленно взглянула на МакГонагалл. — Вы не… разве я не должна выпить это. — Она показала на зелье.

— А ты уверена, что тебе стоит это пить? — Спросила МакГонагалл со странной улыбочкой, которую, впрочем, пожилая ведьма старалась спрятать.

— Да, а что… — Гермиона постаралась отделаться от ощущения, что она просто видит странный сон и через минуту проснется. — Вы же сказали, что это успокоительное зелье, и я думаю, что оно может помочь… Разве нет? — Минерва покачала головой.

— Я не уверена. Ты ведь говорила, что тебя подташнивает и голова кружится?

— Да, кружится… ох! — Несмотря на слабость, Гермиона еле удержалась от смеха — она не хотела обижать МакГонагалл своей реакцией. — Нет, это не то, о чем вы подумали. Я пока не собираюсь произвести на свет маленького Снейпа. Наверное, я просто переволновалась… — Слегка разочарованное выражение лица Минервы заставило Гермиону слегка сжать руку бывшей учительницы. — Извините, если я разочаровала вас, но боюсь, что в ближайшее время мы ничего подобного не планируем.

— Да что ты, просто я вдруг подумала, — безразличный голос Минервы плохо сочетался с хмурым видом.

— Слишком быстро обзаводиться детьми не хочется, — объяснила Гермиона, забрав, наконец, свое зелье. — Вам не кажется, стоит сначала немного пожить для себя?

— Конечно, конечно… Простите старуху за излишнюю сентиментальность… Что ж, — продолжила МакГонагалл, взяв себя в руки, — пора нам все-таки вернуться к вопросу о Рождественских подарках. Ты уже придумала, что получит Северус?

Гермиона, благодарная за то, что не нужно больше обсуждать скользкую тему продолжения рода, переключилась на более безопасную, хотя и не менее сложную тему подарков.

Рождественские каникулы начались в субботу, 22 декабря. Со станции Хогсмит отбыл поезд, уносящий студентов, а те немногие, что остались в замке, разбрелись по комнатам, готовя проказы, на которые у них не было времени во время учебы. Тогда-то преподаватели и собрались в учительской на стаканчик шерри, чтобы отпраздновать благословенные две недели, свободные от уроков. Это была скорее привычка, чем традиция, инстинктивная потребность побыть во взрослой компании без постоянного напоминания о том, что замок полон детей, которые способны устраивать по взрыву каждую минуту.

Первые двадцать лет работы преподавателем Северус ненавидел такие сборища даже сильнее, чем традиционные Рождественский и Хеллоуинский пиры или случайные балы. Он чувствовал себя неудобно в присутствии стольких людей, которых втайне боялся и презирал. Обычно он уходил минут через пять, ссылаясь на то, что ему нужно закончить какое-нибудь сложное зелье. Что задевало его еще больше, чем собственная неспособность общаться — это то, что извинения всегда приходилось приносить Дамблдору. Остальных, казалось, вообще не волновало его присутствие. Во всяком случае, так ему казалось.

Все изменилось, когда он вышел из лазарета после Резни На Вручении Дипломов. И еще больше после того, как он, Хмури, Флитвик и Поттер победили Темного Лорда. Не то чтобы Снейп превратился в любителя шумных компаний, но он понял, что ему нужно общение, что эта потребность вовсе не является проявлением слабости, и что большинство его коллег искренне переживают за него.

Долгие годы Хогварц был его раем и его тюрьмой, единственным безопасным местом, где он день за днем, стиснув зубы, пытался искупить свою вину. Если бы он не был одним из Четверки, избранной, чтобы победить Волдеморта, и не прошел через катарсис перед встречей с врагом, эта роль Хогварца никогда бы не изменилась. Но Снейп смог простить себе прошлые ошибки и понять, что он уже с лихвой искупил вину, какой бы тяжелой она ни была. И тогда замок стал его домом, а не каменной темницей, в которую он себя заключил. Многие его коллеги были удивлены, когда она решил остаться в школе после победы над Волдемортом — его новый статус героя открывал перед ним любые двери, которые прежде были закрыты для бывшего Упивающегося Смертью. Он мог выбрать любой путь, но остался на своем месте. Мастер Зелий в Хогварце. Вот почему Дамблдор выбрал его в качестве преемника.

Вернее, это была лишь одна из причин. С одной стороны, место директора Хогварца было наградой, но для Северуса это был еще и постоянный вызов, постоянная необходимость ставить потребности школы выше своих собственных. Дамблдор хотел, чтобы он понял, что достижение результата возможно лишь если поступать определенным образом из любви к школе, а не в качестве самонаказания. И, к великому удовольствию почтенного колдуна, Северус отлично выучил этот урок.

Северус и Гермиона шли по пустым коридорам к учительской, держась за руки. Снейп подумал, что если бы год назад (да даже четыре месяца) кто-нибудь сказал, что он с удовольствием пойдет на это традиционное сборище, потому что рядом с ним Гермиона — женщина, которая его любит, которая предпочла его популярнейшему герою волшебного мира, он бы просто рассмеялся.

Снейп замедлил шаг, чтобы взглянуть на Гермиону. То, что он увидел, заставило его резко остановиться. — Гермиона, ты плачешь?

Глупый вопрос, тут же отругал он себя, конечно, она плачет — по щекам бегут слезы. Вот только почему? Может быть, от радости? Нет, несчастное выражение ее глаз заставляло подумать совсем о другом.

— Нет, — она попыталась вытереть слезы рукой. — Так, ничего.

Быстро оглядев коридор, Северус убедился, что он пуст, и положил руки ей на плечи. — Гермиона. Я же вижу, что ты плачешь. Что случилось? Ты не хочешь мне говорить? — Она упрямо смотрела вниз, тогда он осторожно взял ее за подбородок и поднял голову, пытаясь встретиться с ней взглядом. — Ну что такое, Ежик? — Еще один быстрый взгляд по сторонам — и он нежно поцеловал е в губы. — Ну пожалуйста?

Гермиона покачала головой, избегая его взгляда, пытаясь справиться с катящимися из глаз слезами. Северус вздохнул. С тех пор, как они с Сириусом вернулись из Франции, Гермиона вела себя немного странно. Ее мысли где-то витали, и каждую ночь ей снились кошмары, но на утро она оказывалась о них говорить. Может быть, она и правда ничего не помнила.

— Хочешь поговорить об этом позже? Или мне извиниться перед остальными? Если хочешь, мы можем вернуться ко мне, и поговорить прямо сейчас… — Снейп чувствовал, как его заражает Гермионина печаль. От этого еще сильнее хотелось поговорить прямо сейчас, но он не хотел давить на нее.

— Нет, я… — она махнула рукой по направлению к учительской. — Побудем с ними немножко. А потом… — она замолчала. Северус все еще держал ее за подбородок, и чувствовал, как по пальцам катятся прохладные слезы. Гермиона всхлипнула. — Я все испортила, да? Я испортила настроение…

Она была такой хрупкой, такой растерянной… В такие моменты, и еще когда Снейп смотрел, как она спит, он любил ее так сильно, что боялся, что это чувство разрушит его, испепелит дотла, оставив только пепел, который унесет ветром. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться, прижать ее к себе (на этот раз без предварительной проверки коридора) и держать так, пока не почувствует, что она расслабляется. — Ты ничего не испортила, — пробормотал он. — Я просто хочу знать, почему ты плачешь. Может быть, я могу чем-то помочь. Просто… не отталкивай меня. — Он прижал ее еще крепче. — Пожалуйста. — Северус почувствовал, как она кивнула головой и прижалась к его груди, заставив разлиться по телу тепло, от которого задрожали руки.

Домовые эльфы приготовили к шерри amuse-gueule, соленое печенье размером чуть меньше галлеона. От них рот наполнялся слюной, и язык был готов воспринять сладковатый терпкий вкус шерри.

Гермиона постепенно успокоилась в объятиях Северуса, но окончательно вернулась к реальности только сделав первый глоток. Алкоголь согрел ее и заставил раствориться смесь вины, беспокойства и отчаяния, растущую внутри в течение последних нескольких дней. Она подошла к импровизированной барной стойке, вздохнула, собираясь с силами, и почувствовала злость — злость на себя, на свою тупость, на то, что она не понимала, что больше не одинока. У нее есть Северус, есть друзья.

Гермиона раскусила черную оливку, фаршированную чем-то восхитительно вкусным. Во рту остался солено-горький привкус. Она улыбнулась. Злость — это хорошо. Но нужно помнить и о том, что некоторые манеры поведения, к которым она привыкала годами, могут потребовать гораздо больше времени, чтобы смениться чем-то новым, присущим истинной Гермионе.

Шум голосов и смех вдруг обрел смысл, когда Гермиона повернулась к коллегам. Из угла комнаты на нее, с легким беспокойством на лице, смотрел Северус. Она улыбнулась и кивнула ему. Он на секунду прикрыл глаза и улыбнулся в ответ, после чего вернулся к разговору с Юрием Аванессяном, учителем Зелий.

День оказался не таким спокойным, как они ожидали, потому что многие учителя хотели срочно что-то обсудить с директором, прежде чем покинуть Хогварц. Но после того, что произошло в коридоре, Гермиона могла подождать с разговором и до ужина. Они с Северусом не виделись большую часть дня, и она занялась своими делами — сначала подарками (настоящими, тщательно выбранными), потом был ланч, потом она навестила Хагрида, выпила чаю с МакГонагалл и, наконец, начался ужин. Северус выглядел немного уставшим и раздраженным, усаживаясь за стол, но нежно сжал ее руку в знак приветствия. Они немного задержались за столом вместе с остальными учителями, после того, как студенты разошлись по общежитиям, и наконец вернулись в комнату Северуса.

Гермиона приветственно помахала Моне Лизе и повернулась к Северусу, который закрыл и зачаровал дверь. — У меня ужасно романтическое настроение. Ты потерпишь ради меня немного Чайковского?

— Конечно, — он подошел к радио. — Что-то конкретное?

— Хмм…. Патетическую?

Снейп улыбнулся. — Безупречный вкус, как всегда. — Он указал палочкой на радио и произнес. — Несравненная симфония номер шесть Чайковского!

Когда раздались первые аккорды, он взял Гермиону за руку и подвел к дивану. Собственно, это был не совсем диван, а кресло, которое он преобразовал в их первый вечер в Хогварце. Но даже если бы школа отчаянно нуждалась в креслах, Снейп ни за что не вернул бы ему прежний вид. Вместо этого он закрепил увеличивающие чары.

Они сняли мантии, и пока Северус возился с напитками, Гермиона распустила волосы и начала массировать голову.

— Ежик, ты вторгаешься на мою территорию. Делать тебе массаж — это моя привилегия. — Он сел на диван и притянул ее к себе. — Иди ко мне, женщина. Я весь день мечтал добраться до тебя.

— Разве ты не устал? — спросила Гермиона, устраиваясь между его ног и откидываясь ему на грудь. — У тебя был тяжелый день… ммм… — промурлыкала она, когда нежные пальцы коснулись ее головы.

— Ну, я не настолько устал. А ты? Тебе лучше?

Гермиона расслабилась от музыки и его прикосновение, и потянулась к бокалу. — Лучше -это не то слово. Сейчас я чувствую себя так, будто попала на небеса. И я… хотела бы поговорить о том, что случилось утром. Хотя это началось не утром…

Снейп напрягся. — Я знаю. Это началось, когда я вернулся из Франции. Только я сомневаюсь…

— Нет, — перебила она его. — Это не связано с Францией. Просто совпало. Я должна была сказать тебе раньше. Я просто привыкла справляться со всем сама, но получается, как всегда, довольно плохо.

Северус попытался расслабиться, но мышцы напряглись еще сильнее. Она тоже это почувствовала. — Это… — он откашлялся. — Это как-то связано с нами?

— В некотором смысле да. Но это не то, о чем ты думаешь… или чего боишься — добавила Гермиона, прижимаясь к нему и положив его руки себе на талию. Она почувствовала, что Северус немного расслабился, но еще не до конца, и откинулась головой ему на плечо. — Полагаю, Минерва сдержала обещание и ничего тебе не рассказала…

— О чем?

— О том, что у меня на прошлой неделе было что-то вроде панической атаки. Это было… не самое приятно ощущение. Так же как и для нее, но я попросила ее держать все в тайне. Потому что я хотела сказать тебе сама.

— Но не сказала, — продолжил он глуховатым голосом. Но его руки были нежны, как всегда, лаская ее грудь и живот.

— Нет… но как я уже сказала, я думала, что справлюсь сама.

— Справишься с чем, милая? Что вызвало эту панику?

Он нечаянно прикоснулся к очень чувствительной, несмотря на слои одежды, точке между ее ног, и Гермиона вздрогнула. Она не видела его улыбки, но знала, что он улыбается. Северус всегда улыбался, когда ему удавалось вызвать в ней такую реакцию. — Я думаю… Нет, я почти уверена, что мне удалось понять. Я говорю ужасную бессмыслицу?

— Риторический вопрос, — он потянулся за своим стаканом.

— Скорее здесь подошло бы слово логичный. Или даже психологический. Понимаешь… — она сделала глоток. — Ммм, это восхитительно!

— Хотя к Чайковскому больше подошла бы водка.

— Бррр, — вздрогнула она. — Понимаешь, у нас с Минервой зашел разговор о рождественских подарках, и я вспомнила, как Деннис всегда выбирал мне подарки вместо Гарри. Мысль о Деннисе вызвала такую сильную реакцию… проанализировав потом, поняла, что это чувство на самом деле присутствовало все время. — Гермиона вздохнула и потянулась. — Это… Такое непонятное ощущение, что все очень хрупко. Наши жизни, наше счастье. Все может разрушиться за секунду. Я подавляла эти мысли, и всегда находилось что-то более важное… но в тот момент, у Минервы, я оказалась беззащитна, и это накатило с такой силой… Это и еще странное чувство, как будто я дразню судьбу. Наслаждаюсь счастьем, в то время, как бедный Деннис в Св. Мунго… Я знаю, что это, наверное, все часть перенесенного шока, но иногда я не могу справиться с тревогой…— она замолчала, сделав еще глоток и слушая, как бьется сердце Северуса.

— Я знаю. Но послушай, — он прижался щекой к ее макушке. — Неужели ты думаешь, что я перенес меньший шок? Или что я не боюсь?

Вдруг Гермиона поняла (не без изрядной доли самоиронии), что ожидала от него другой реакции, более стандартной, что-то вроде "мягкого выговора", произнесенного снисходительным тоном. То, что она услышала бы от Гарри, то, что было предсказуемо. Но это был Северус. Сложный, запутанный, заботливый Северус. — Честно говоря… — она вздохнула. — Честно говоря, Северус, я… и не подумала о твоих чувствах.

— А я о твоих, — ответил он. — Мы просто ужасные, правда?

— Отвратительные.

Задумчиво вертя пальцами прядь ее волос, Северус сказал, — Странно, правда? Мы так много говорили…

— Наверное, мы просто предпочли об этом не вспоминать.

— Наверное. Но я рад, что мы об этом вспомнили.

Пауза в разговоре совпала с паузой между первой и второй частями симфонии. Виолончели начали нежную тему Аллегро. Северус кашлянул. — Гермиона, я понимаю, что сейчас не лучшее время для этого вопроса, но что бы ты сказала, если б я предложил жить вместе? Почему-то я уверен, что этого бы не случилось, если…

— Ты не думаешь, что это слишком быстро?

— Для меня нет. Но я понимаю, что у тебя другая ситуация, и…

— Я думала, что задам этот вопрос намного позже. К тебе или ко мне?

* * *

Озарение пришло к ней ночью, когда Северус уже уснул.

Гермиона и не знала, что любовь движется вперед медленными скачками, как раненый лев стремится в тень развесистого дерева. Ее единственный любовный опыт — хотя сейчас она понимала, что это была лишь иллюзия — был с Гарри много лет назад. Да, конечно, она читала книги, видела фильмы, слышала чужие разговоры. Но все, что она читала, видела и слышала, убеждало ее в одном — любовь рождается в самом начале уже сформированной в малейших деталях и не меняется со временем. Ну, возможно, лишь немного. А с годами любовь становится привычной и потертой, как старая монета со стершимися рубчиками и потемневшим рисунком. Она постепенно выцветает, пока не остается даже и воспоминания о ней.

Возможно, думала она, глядя на спокойно спящего Северуса, именно такие представления о любви заставляли ее колебаться в самом начале их отношений. Она боялась, что то, что она чувствует, останется таким навсегда. Она ошибалась. Так сильно ошибалась. Осторожно, чтобы не разбудить Снейпа, Гермиона перекатилась на спину, уставившись на темный полог кровати.

Сегодня они о многом поговорили. После того, как она согласилась поселиться с ним, тон разговора сменился, став более личным. Северус открыл ей свою слабость — Сириус был прав, подумала она, улыбнувшись в темноте. Она действительно видела в нем слишком много от "старого" Северуса, хотя знала, что "новый" всегда жил в нем, даже когда она была испуганной первоклашкой.

Раньше он скорее бы позволил себя убить, чем признался бы в собственной слабости. Сейчас он смог раскрыть перед ней свою истинную сущность, со всеми изъянами и недостатками. И любовь… Гермиона положила руки за голову. Любовь сделала огромный скачок вперед. Сегодня они открыли друг другу души. А то, как они после этого занимались любовью… Это не поддавалось описанию. Если бы только можно было…

Гермиона устало прикрыла глаза. Если бы только можно было соединиться навсегда. Кстати о Рождественских подарках…

* * *

— Ух ты! — воскликнул Аластор Хмури, оглядываюсь по сторонам. — Впечатляет. — Он усмехнулся. — Так теперь это официально, да?

Снейп и Гермиона кивнули, и Северус обнял ее за плечи. Свет слабого зимнего солнца отразился от чего-то блестящего на руке директора, и эта вспышка не избежала пристального взгляда Хмури. Он покачал головой, подошел ближе, и ухмыльнулся. — Это…

Северус улыбнулся и пожал плечами, а Гермиона подняла свою левую руку. — Да, — сказала она, с трудом скрывая удовлетворение. — Подарок на Рождество.

Хмури удивленно поднял брови. — Подарок на Рождество? Я думал… — Он нахмурился. — А разве это не… э… обручальные кольца? — Он разглядывал платиновые колечки с большими прозрачными сапфирами.

— Мой дорогой друг, — Северус похлопал Хмури по плечу. — Веришь ты или нет, но сегодня утром эта прекрасная женщина сделала мне предложение. В возмутительно ранний час.

— Я волновалась. Вполне понятно, правда?

— Конечно, девочка. Ну и… — Хмури указал на комнату. — Когда вы все это успели?

— В воскресенье и понедельник, — ответил Северус. — Сириус оказал нам честь, и он настоял на том, чтобы пригласить Флитвика. И они вместе с моей невестой… и все это время она загадочно улыбалась, как будто задумала что-то еще. Собственно, так оно и было.

— Понятно, — фыркнул Хмури и поднялся по спиральной лестнице, соединявшей бывшую квартиру Северуса с верхним этажом. — Неплохие чары. Надеюсь, постоянные? — спросил он, поставив деревянную ногу на нижнюю ступеньку. — А что там на втором этаже?

— Два кабинета, ванные и спальни, — ответила Гермиона.

— Спальни? Почему несколько? Вы будете изображать из себя аристократов или собираетесь завести детей?

Заметив взгляд Северуса, Гермиона взяла Хмури за руку. — Я тебе все покажу, пока не пришел Сириус. Ты не будешь против остаться внизу и открыть ему дверь? — Северус хмыкнул и вышел в соседнюю комнату. — Он очень чутко спит, — объяснила Гермиона, поднимаясь по лестнице. — Поэтому мы подумали, что лучше сделать две спальни на тот случай, если кому-то из нас понадобится хорошо выспаться.

— Ага, — Хмури хитро посмотрел на нее. — Так что, никаких детишек?

— Как бы мне хотелось, — ответила Гермиона. — Чтобы нам перестали задавать этот вопрос.

Они добрались до второго этажа. Хмури оперся на перила, слегка запыхавшись. — А что ты хотела? От кого бы мы хотели увидеть детишек, если не от самых умных и ярких?

— Я поняла, но быть ярким не означает "быть хорошими родителями", — сказал Гермиона, приглашая его в свой кабинет.

— Конечно нет. Но я не думаю, что это причина вашего решения.

Она остановилась, подозрительно глядя на Хмури. — На что это ты намекаешь, Аластор?

— На то, что ты боишься, что будешь обвинять в том, что чего-то не добилась, своих детей, а не нашего глубокоуважаемого министра.

Гермиона от удивления открыла рот. — Нет, если… — только из уважения к человеку, который был на пятьдесят лет старше ее и к тому же был другом, Гермиона замолчала и сделала несколько глубоких вдохов. Злость постепенно ушла, сменившись рациональными рассуждениями. Да, он был грубоват. Но так ли он неправ? Не было ли это скребущее чувство, что она не получила того, что должна была, не сделала карьеры и загубила всю свою жизнь, той самой причиной, по которой она отказывалась заводить детей? Даже сейчас, являясь полноправным членом коллектива Хогарца, она часто ощущала себя вторым сортом в сравнении с Вектором, Сириусом или Аванессяном.

Хмури все еще смотрел на нее.

— Ну… я… Думаю, что это имеет некоторый смысл, — тихо ответила она — Но Северус…

— Северус — это другое дело. У него может быть много причин не хотеть детей, но если ты этого захочешь, он согласится. Только, — Хмури положил руку ей на плечо. — Только не используй его как удобную отговорку. Я согласен, что сначала вы должны пожить для себя. Но помни, что пока ты не начнешь разговор о детях, Северус сам не скажет ни слова. Поверь мне, я хорошо его знаю. Он не будет принуждать тебя. Ты, девочка, только ты должна решить, когда придет подходящее время. А теперь… — он похлопал ее по плечу. — Покажи мне комнаты.

— А где достопочтенная хозяйка? — спросил Сириус, когда Северус открыл ему дверь.

— Наверху, с Аластором, показывает ему квартиру.

С довольным видом оглядывая результаты их с Флитвиком работы, Сириус спросил, — А как ты себя чувствуешь через двадцать четыре часа после того, как обручился?

— Двадцати девяти. Она разбудила меня в семь утра, — хмыкнул Северус. — А что смешного, Блэк? Отвечая на твой вопрос, скажу, что немного хочу спать, но при этом бесконечно счастлив. Если бы не эти два зверя…

Как по сигналу, тут же появились два котенка Лазиля— один черный, другой серый. — А, конечно. Звери, — Сириус присел и моментально стал объектом интереса котят. — Минерва вчера так смеялась, когда ты о них рассказывал, а я слышал только половину.

— Правда? Мне показалось, что твой слух несколько пострадал из-за ошеломительного платья мисс Уилкокс. Ты выглядел несколько э… задумчиво.

Сириус нахмурился. — Ну, и это тоже. Так как они сюда попали? Да, и ты не мог бы налить мне немного виски?

Северус покачал головой, подойдя к маленькому столику, уставленному бутылками и стаканами. — Я думал, ты не употребляешь алкоголь до шести вечера?

— Рождество — это исключение. И, конечно, те дни, когда уровень стресса превышает возможности моего организма. Ай! — воскликнул он, когда один из лазилей вонзил коготки в его палец. — Рисковые ребята, да?

— Если слово "рисковые" означает "хитрые маленькие демоны", то да, — Северус протянул ему стакан. — А что касается того, откуда они взялись… Это очень просто. Гермиона некоторое время назад говорила, что очень скучает по Косолапсусу, ну ты помнишь, ее…

— Я помню. Мы познакомились, когда я сбежал из Азкабана. Он был весьма выдающейся личностью.

— Ну, как скажешь. И я решил подарить Гермионе лазиля на Рождество. Черного, — он кивнул на черный клубок шерсти, развалившийся на ковре. — А Гермиона… — Он фыркнул. — Она и правда очень хотела кота, точенее, лазиля, и решила, что я не стану возражать, если он будет входить в комплект вместе с предложением жениться и обручальным кольцом. Привязанным бантиком к его шее, — добавил он, видя удивленный взгляд Сириуса. — Поэтому Минерва так хохотала. Постель, полная раскиданных упаковок, два волшебника и два котенка, мечтающие освободиться от доверенных им подарков.

Сириус поднял лазилей с пола, сел, и посадил их себе на колени. — Они симпатичные. Как вы их назвали?

— Плутон и Аид.

— Шутишь?

— Нет, не шутит, — раздался голос Гермионы. Хмури и она начали спускаться по лестнице. — Северус настоял на этом. Точнее, он шантажировал меня. Или он выберет для них имена, или придется расстаться с одним из них.

— Лично я считаю, — фыркнул Хмури, пожимая руку Сириуса, — Что он просто хотел показать мужской характер. После того, как она сделал ему предложение!

— Ты, — заявила Гермиона. — Самый ужасный мачо, которого я когда-либо встречала. Прошу, — она указала на следующую комнату, бывший кабинет-библиотеку, а сейчас столовую. — Кажется, сегодня Твичи превзошла себя. — Она открыла дверь, вскрикнула и попятилась.

— Что? — Северус успел поймать ее, прежде чем она споткнулась о подол мантии. — Ежик, что…

Выхватив палочки и готовые отразить любое нападение, Сириус и Хмури вошли в комнату. Оглядевшись, они немного разочарованно опустили палочки и вернулись к хозяевам квартиры.

— Ну… — сказал Хмури, его магический глаз бешено вращался.

— Думаю, — протянул Сириус, не в силах справиться с ухмылкой. — Аид и Плутон получили весьма подобающие имена. Бедная Твичи. Уверен, что она не хотела, чтобы стол выглядел именно так.

Что такое Рождество для Бретани, всегда бывшей столпом язычества? Что значит крошечный дрожащий новорожденный ребенок для атеистов, живущих на исконно языческой территории? Так почему они все же отмечают этот праздник? Драко угрюмо столкнул камешек в воду, плескавшуюся у самых его ног. Особняк Малфоев был, в сущности, не совсем в Бретани — по крайней мере, не на материке. Их приютил маленький остров Оушент, в туманном прошлом бывший частью континента. Крошечный клочок зеленой травы и серого камня, вечная жертва причуд Атлантики. Драко чувствовал в своей крови какую-то загадочную, атавистическую связь с этим унылым местом. Но оно не было домом. Оно не было Англией.

Иногда, когда утро выдавалось ясным и небо казалось настолько прозрачным, что можно было оценить бесконечность вселенной, Драко садился на метлу и поднимался высоко в воздух. И летел над морем, пока вдали не появлялись размытые очертания мыса Корнуолл — манящие к себе, дразнящие своей недоступностью.

Сегодня погода была сырой и ветреной, но он все равно не усидел дома и бродил по окрестностям, время от времени срываясь на бег, как будто пытаясь убежать. Куда или от чего — он сам не знал. К тому же сегодня Рождество. Праздник, который они отмечали в основном из-за Люцертолы, но еще и из ностальгии. В Уилтшире они всегда отмечали Рождество втроем. Только втроем — его отец, его мать и сам Драко. Конечно, никто из них не придерживался маггловской религии. Но это был прекрасный повод для семейного праздника. По крайней мере — утро. Позже обязательно появлялись гости, но завтрак и ланч принадлежали только им троим.

Еще один камень полетел в свинцово-серую воду, но шелест волн заглушил всплеск от его падения. Нет ничего хорошего в том, чтобы придерживаться старых традиций из ностальгии. Люди обязательно подсознательно сравнивают происходящее с оригиналом, и оказывается, что все не то. Нет того колорита, той атмосферы, того чувства. Драко хотелось бы знать, чувствовала ли Люси пустоту и безрадостность за внешней яркостью праздника. Она была наблюдательной и восприимчивой девочкой, но ей не с чем было сравнивать, а родители старались устроить для нее хорошее шоу. Вряд ли она замечала, с какими скукой и равнодушием он выбирал подарки для Чоу. Или полное равнодушие к мужу, заставляющее Чоу покупать дорогие, но совершенно обезличенные подарки? Ведь мама и папа улыбались и целовались, и обнимали друг друга, бормотали "о, спасибо, какая красота"… А подарки для Люси всегда выбирались тщательно и с любовью.

Но за завтраком он почувствовал, как сжалось его горло — оно стало настолько узким, что Драко боялся задохнуться, если попытается протолкнуть в себя хотя бы еще кусочек. Раньше, когда индейку для Рождественского стола Люциус прирезал собственноручно, она не напоминала на вкус солому. Раньше, когда они сидели за столом втроем, только втроем… Он знал, что должен был оставить прошлое в Англии, или хотя бы постараться забыть его после смерти матери. Но как мог он это сделать? Если у него отнять прошлое, то что тогда останется? Что займет его место?

Не обращая внимания на ледяной ветер и морось, Драко уселся на большой плоский камень, расставив ноги и упершись локтями о колени, и замер, задумчиво созерцая унылые серо-зеленые окрестности. Мысли о прошлом навевали тоску, которая высасывала из него жизнь. И он никак не мог найти в себе сил для того, чтобы оборвать эту пуповину. И снова непреодолимая сила заставляла его приходить в библиотеку, к портрету отца, и сидеть около него, надеясь, что Люциус произнесет хотя бы слово. Осуждения или прощения — это его не заботило. Но Люциус молчал. Только ровный, спокойный взгляд серо-голубых глаз. Ни единого слова. Может он ждет, пока его сын найдет нужную книгу или заклинание…. Как будто Драко не пытался. Он даже думал об использовании ритуала, возродившего двадцать лет назад Волдеморта. Он с радостью отдал бы правую руку. Но заклинание потеряно, Волдеморт мертв, Петтигрю мертв. И его отец. Его отец тоже мертв.

— Папа?

Драко с усилием вырвал себя из задумчивости и повернулся к дочери. — Люцертола. — Заметила ли она, насколько вымученная у него улыбка? — Люси, тебе не стоило выходить. Уже темнеет, дождь, и… — Он заставил себя оторваться от серой бесконечности океана и окинуть дочь заботливым взглядом. — Ну, по крайней мере у тебя хватило рассудительности чтобы как следует одеться. — Он взял ее тонкую руку в перчатке-митенке.

Люси улыбнулась ему из-под капюшона подбитого мехом плаща. — Я просто захотела тебя разыскать. Ты ушел уже довольно давно, и… Ничего не случилось?

— Нет, все в порядке. — Еще одна невинная ложь, ложь во спасение его ребенка (или сестры?), которая ничего не знала о прошлом, поэтому не стоило взваливать на нее этот груз. — А ты, милая? У тебя все хорошо? — Он погладил ее пальцы через шерсть митенки, потом стянул перчатку с ее руки и поцеловал нежную кожу.

— Ага, — кивнула она, а потом слегка склонила голову набок. — Папа, я… я хотела бы кое о чем с тобой поговорить… но я не знаю… — Ее пальцы — длинные, тонкие Малфоевские пальцы с миндалевидными ногтями — переплелись с его, а бледное лицо стало еще серьезнее. — Ты можешь рассердиться, вот я и подумала…. сегодня Рождество, и может ты все-таки пообещаешь мне, что не рассердишься?

— Ты хочешь получить от меня очень серьезное обещание. — Он притянул Люси немного ближе к себе, и теперь чувствовал тепло ее дыхания. — Но по случаю Рождества… — Драко внезапно понял, что замерз, и поднялся с влажного камня. Он снова поймал себя на мысли, что Люцертола всего дюймов на пять ниже его. Не было больше пухленьких пальчиков, маленькой ручки, цепляющейся за его брюки. Его дочь, его ребенок… стремящийся быстрее распрощаться с детством. Но несколько привычек они все же сохранили — как воспоминание о днях, нежно пахнущих детской комнатой. — А не могли бы мы обсудить этот важный вопрос в доме? Может быть выпьем по чашечке какао? — А он добавил бы туда немного бренди…

Держась за руки, они пошли сквозь туман к дому, выступающему голубовато-серым силуэтом с желтыми квадратами окон в почти полной темноте раннего декабрьского вечера. Драко предпочел бы переодеться, но ограничился простым высушивающим заклинаниям — Люцертоле явно не терпелось начать разговор. Направляясь вслед за ней на кухню, Драко размышлял о том, что быть источником и объектом таких любви и обожания временами тревожно. Он чувствовал себя всемогущим и беспомощным одновременно, потому что был готов сделать для дочери все, но хотел делать только то, что было бы самым лучшим для нее. От осознания этой ответственности кружилась голова.

Домовый эльф — заметно перепуганный присутствием на кухне Хозяина — приготовил шоколад и поставил перед ними на большой, квадратный деревянный стол две большие кружки, так и не осмеливаясь взглянуть на Драко. Когда он наконец исчез в неизвестном направлении, Драко спросил. — Итак, о чем ты хотела поговорить?

Ее руки казались еще бледнее, когда обхватывали большую темно синюю кружку, но слегка порозовели от соприкосновения с горячей поверхностью. В голубой мантии, отделанной белой тесьмой, Люси была похожа на фарфоровую куклу.

— О… Хогварце? — По тону это было больше похоже на вопрос, чем на ответ. Очень осторожный вопрос, потому что девочка не хотела разрушить настроение. Пить какао на кухне, вместе с отцом, было редким удовольствием, и Люцертола не хотела его испортить.

— Хогварц. — Он откинулся на спинку стула, грея руки об кружку и наслаждаясь теплом, медленно расходящимся по телу. Выбор темы разговора не был неожиданным — дочь знала, что его может рассердить лишь несколько вопросов — но произнесенное вслух, это слово вызвало у него озноб быстрее, чем холодный декабрьский воздух. — А что ты хотела узнать о Хогварце?

— Я просто… ну… директор Снейп очень милый, правда?

Она заставила его пообещать, что он не рассердится? Но это было… Драко чуть не выронил кружку. Это просто абсурдно. Директор Снейп милый… Предатель. Ничтожество. Лицемер, из-за которого погиб Люциус — не из-за него одного, это так, но остальные всегда были на стороне Дамблдора, а Снейп… Драко с усилием взял себя в руки. Она ничего не знает и не должна знать. Если она считает Снейпа милым, тем лучше для нее. — Так значит он тебе понравился?

Люцертола закивала головой. — Он такой… — Она наморщила нос, стараясь подобрать подходящее слово. — Как дядюшка, — сказала она наконец, просияв от того, что смогла объяснить, что чувствует.

Дядюшка. Дядюшка! Он боялся, что не сдержится и взорвется истерическим смехом. Значит, дядюшка. Милый и добрый, как Крысолов из сказки. Идите ко мне, детишки, послушайте музыку. Посмотрите, крысам она тоже нравится. Идите за мной, давайте, танцуйте прямо в лапы смерти, в ледяную воду — она обнимет вас даже крепче, чем это получалось у ваших родителей… Дядюшка. Боже, как он ненавидит Снейпа за то, что он смог добиться хотя бы небольшой симпатии Люцертолы. — Вот так? — Ему казалось, что чашка вот-вот треснет под давлением его пальцев. — Дядюшка… так ты думаешь, что тебе понравится в Хогварце?

— Ага. — Люцертола снова заулыбалась. — Папа, а ты умеешь хранить тайны? Если я задам тебе вопрос, ты пообещаешь мне, что никому не расскажешь? Даже маме?

— Я очень хорошо умею хранить секреты, милая. Рассказывай.

— Как ты думаешь… как ты думаешь, директор Снейп не слишком старый, чтобы жениться на мне, когда мне исполнится восемнадцать?

Должно быть, он спит. Это не может быть правдой. Конечно, он знал, что у молодых девушек бывают странные фантазии. Но эта слишком уж абсурдна. Его Люси, его пятнадцатилетняя дочь, ухитрилась влюбиться в человека, виновного в смерти ее деда — он представил себе, с какой ухмылкой встретил бы Люциус такую новость. И ничего нельзя сказать или сделать, потому что он хочет, чтобы девочка поступила в Хогварц, вернулась на родину предков… Секреты — о да, он умеет хранить секреты, тут он не лгал, нет, он сказал ей правду — секреты, которые она никогда не должна узнать…

Он выдавил из себя сдавленное "Нет" и вылетел из кухни. В библиотеку. Навстречу безопасности и лицу отца. Безопасности, потому что это было лицо его отца, неподвластное времени и смерти. Почему он не стоит на пороге, протягивая руки навстречу сыну? Почему? Если только…

* * *

— Май? — МакГонагалл нахмурилась и покачала головой. — Нет, Гермиона, эта идея мне не нравится. И не смотри на меня так… — она взяла Гермиону за руку… — лучше выслушай мои доводы. Во-первых, в это время все будут очень заняты. И ты тоже, потому что тебе придется подготовить экзаменационные задания, а это не легче, чем сдать одновременно СОВУ и ТРИТОН. А во-вторых, сейчас уже середина февраля, то есть остается всего три месяца — я считаю, что для подготовки к свадьбе этого недостаточно.

Гермиона старалась не вести себя, как обиженная первоклашка, повторяя себе, что она взрослая женщина тридцати четырех лет. Но ей хотелось плюнуть на голос рассудка и просто похныкать. — Но я хочу майскую свадьбу! — Ну вот. Она капризничает, а Минерва смотрит на нее, снисходительно улыбаясь. Но ведь это правда. Она мечтает о майской свадьбе. Слезы упрямо начали подступать к горлу — и с каких пор она стала такой плаксой? Может быть это из-за того, что последние несколько дней она не особенно хорошо себя чувствовала?

— Я знаю, что майская свадьба — мечта любой женщины. Но если вышло так, что невеста — учитель, а жених — директор школы, может быть невесте стоит подумать и уступить… Неужели июль так плох?

Слезы наконец нашли дорогу наружу и потекли по щекам, радуясь тому, что вырвались на свободу. — Нет, просто… просто… — Головная боль, которая весь день, притаившись, поджидала удобного момента, решила, что если слезы могут делать все, что им заблагорассудится, ей тоже нечего стесняться, и вспыхнула в полную силу.

— Гермиона? — МакГонагалл обеспокоено склонилась к Гермионе. — Ты… Мерлин, ты же вся горишь! И сколько ты уже ходишь в таком состоянии? И почему Северус… Ох, не бери в голову. От мужчин иногда мало толку. Пойдем-ка в госпиталь.

— Нет, что вы, я…. — но четыре коротких слова оказались максимумом, на что была способна Гермиона. После слабой попытки протеста она откинулась на спинку стула, чувствуя себя абсолютно опустошенной.

— И не думай отказываться! Ты подхватила грипп, и сейчас же пойдешь показаться Поппи или мне придется воспользоваться заклинанием Petrificus Totalus!

— Это не… — пробормотала Гермиона и потеряла сознание.

Ворча себе под нос, МакГонагалл наколдовала носилки и одеяло, потому что молодая ведьма дрожала, и доставила ее в госпиталь.

— Очередная жертва, — провозгласила она, когда мадам Помфри показалась из своего кабинета.

— Ох, бедная девочка! Я думаю… — мадам Помфри потерла переносицу — …лучше поместить ее в отдельную палату. Среди учеников эпидемия пошла на спад, и я не хочу рисковать запустить ее на второй круг.

Кивнув в знак согласия, МакГонагалл направила носилки по проходу между кроватями, застеленными безукоризненно белым бельем, большинство из которых сейчас пустовало, и последовала за Помфри в уже знакомую Гермионе палату.

— Проблема в том, — сообщила мадам Помфри, освобождая новую пациентку от мантии и одежды, и натягивая на нее белую льняную рубашку, — что у нас закончилось Перечное Зелье. Юрий начал готовить следующую партию, но она будет готова только завтра. Я дам ей жаропонижающее и витамины, но… — Поппи вздохнула и пожала плечами — … сама не хуже меня знаешь, что это все не то. Так что Гермионе придется полежать здесь дольше, чем детям.

Она ловко заставила все еще не пришедшую в себя Гермиону проглотить зелье.

— Пойду расскажу Северусу, — вздохнула МакГонагалл. — Он будет вне себя от волнения.

— И не удивительно. — Помфри ухмыльнулась. — Есть новости о свадьбе?

Как и ожидала мадам Помфри, Минерва тут же начала протирать очки. (Надо сказать, что эту привычку заместителя директора давно заметили все, кроме самой МакГонагалл; и всем нравилось чувствовать себя знающими хоть ненамного больше, чем всеведущая Минерва). — Знаешь, это тайна. Я не могу сказать тебе, Поппи. Честное слово, очень хотела бы, но…

Зловещее молчание, последовавшее за "но", означало что-то вроде "Северус мне голову оторвет, да и Гермиона будет очень недовольна". Мадам Помфри улыбнулась и кивнула, решив, что не стоит подводить старую подругу. К тому же она не знала, как долго Гермиона будет оставаться без сознания. Осторожность не помешает — ведь можно попасть в чудовищно неловкую ситуацию, если больная очнется как раз в тот момент, когда Минерва начнет выбалтывать ее секреты.

— Ничего страшного, Минерва. Главное, что они вообще не отказались от этой идеи.

— Что ты, конечно же, нет, — С этими словами Минерва вернула очки на нос и удалилась из палаты.

* * *

Проснувшись несколькими часами позже — уже близилась полночь — Гермиона не сразу поняла, где находится. Матрас под ней был жестче привычного, а когда она инстинктивно потянулась к Северусу, руки обняли пустоту. Узкая кровать… одеяло слишком тяжелое. После пары секунд паники она напомнила себе, что похитители обычно не укладывают своих жертв в кровать, даже в узкую и с жестким матрасом. А немного успокоившись, услышала глубокое спокойное дыхание. Голова буквально раскалывалась, и все кости ломило, но она заставила себя приподняться на локте и вгляделась в темноту. Ее усилия были вознаграждены видом Северуса, дремавшего в кресле, придвинутом к изголовью ее кровати. Тогда она уже совершенно спокойно осмотрелась и узнала одну из отдельных палат госпиталя.

Теперь ее память тоже проснулась, и события полдня снова обрели четкость. Она пила чай с Минервой, и ее тело, всю неделю отчаянно сопротивлявшееся атакам гриппа, внезапно сдалось в самый неподходящий момент. Сейчас все симптомы были налицо — тяжелая голова, ноющие мышцы и кости, саднящее горло и заложенный нос. Гермиона поняла, что очень хочет пить, потянулась за стаканом воды, предусмотрительно оставленным на прикроватной тумбочке, но уронила его. В тишине ночи звук разлетающегося стекла показался оглушительным. Он прорезал сонную тишину как военный корабль мирную гладь моря. Северус мгновенно проснулся и вскочил с кресла.

На нем была парадная бархатная мантия, но щетина на щеках и подбородке, ставшая хорошо заметной после того, как он зажег светильник, смягчала официальность одежды. Похоже, что он тоже не сразу понял, где оказался, но быстро сориентировался, убедился, что с Гермионой не случилось ничего страшного, и пошел за другим стаканом.

— Бедный Ежик, — он взял ее за руку и ласково погладил тонкие пальцы. — Я бы приготовил для тебя Перечное Зелье, но это займет два дня. Так что боюсь, нам придется довольствоваться варевом Юрия.

Смеяться оказалось больнее, чем говорить. Но она не смогла сдержаться, потому что выражение лица Северуса было ужасно забавным — что-то между хмурым недовольством, недоверием к способностям Аванессяна и беспокойством за Гермиону. — Да, — кивнула она, — в таком состоянии я бы выпила что угодно.

Она взяла его за руку — приятно было чувствовать под своими влажными пальцами его сухую, теплую кожу. Ее веки снова начали тяжелеть. Северус тихим, успокаивающим голосом рассказывал о событиях прошедшего дня, вызвавших у нее улыбку — двойняшки Уизли превратили миссис Норрис в собаку (а ведь девочки сильны в Преобразованиях!), но бедный смотритель голову потерял от страха, потому что никак не мог отделаться от упрямо преследующей его огромной собаки динго. Через несколько минут Гермиона заснула. Северус поднялся и на цыпочках вышел из комнаты — ему не хотелось покидать Гермиону, но чтобы нормально отдохнуть нужна удобная кровать.

* * *

Гермиона стояла посреди луга. Точнее, это было что-то вроде поляны в лесу — довольно большое пространство без деревьев, с густой, мягкой, ярко зеленой травой. Пекло солнце и ей было жарко и хотелось пить. Наверное, она торопилась сюда, или даже бежала, и от этого было только жарче. Она хотела сесть и отдохнуть, но не смогла, потому что колени, как ни странно, отказывались сгибаться. Гермионе это показалось неудобным, но не страшным, и она решила поискать ручей. Да, пить хотелось ужасно. Она попыталась сделать шаг, но ноги отказывались подчиняться. Теперь страх начал медленно, но верно, подступать к сердцу — а вдруг она останется здесь навсегда, не в силах сдвинуться с места. Мантия оказалась слишком теплой и тяжелой для такого солнечного дня, ей напекло голову, и она чувствовала, что скоро умрет от обезвоживания. Единственными частями тела, подчинявшимися мозгу, оказались шея и кисти рук. Но вот согнуть руки в локтях она уже не могла, и у нее не получалось стереть пот со лба. А она знала, что сделать это нужно как можно быстрее, а то от соленого пота глаза слипнутся и она навсегда лишится зрения.

Может кто-нибудь прячется за деревьями — зверь или человек, который сможет помочь? Она открыла рот, чтобы окликнуть его. Губы раздвинулись, язык с трудом, но пошевелился, но из горла не вылетело ни звука. Тогда она повернула голову налево, потом направо, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки жизни. Когда ее подбородок почти коснулся правого плеча, ей показалось, что она замечает что-то краем глаза. С отчаянным усилием она повернула шею еще немного. Это не было живым существом. Предмет, возможно стеклянный или из драгоценного камня, сверкающий на солнце. Хотя она понимала, что эта вещь не поможет ей вернуть способность двигаться, желание подойти, взять его в руки, почувствовать его гладкость, было непреодолимым. А она была уверена, абсолютно уверена, что предмет гладкий и холодный. И вдруг откуда-то пришло знание, от которого волосы на голове приподнялись у корней. Это был чрезвычайно важный объект. Не важно — добру он служил или злу, дарил жизнь или отнимал ее. Она знала только то, что важнее его нет ничего на свете, и от желания сжать его в руке хотелось кричать. Только голоса не было.

Безжалостное солнце прожигало череп. Она должна получить этот предмет. С каждой новой секундой солнечные лучи становились все более жестокими, и ей казалось, что они превратились в нити, стягивающие ее тело. Если бы она знала, что солнце может быть таким безжалостным, она никогда не пришла бы сюда абсолютно незащищенной, чтобы стоять тут теперь как неподвижное изваяние. Потом откуда-то появился ритмичный звук, который все нарастал, звучал громче и громче и наконец стало ясно, что это стук копыт по твердой поверхности. Лошадь, подумала она, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь щелочки почти слипшихся глаз, лошадь — мне нечего предложить ей взамен, но может быть она слизнет соль с моих глаз, лошади любят соль, и она дотронется до меня мягкой бархатной мордой, и кожа сразу перестанет гореть…

Кентавр появился будто ниоткуда. Он стоял, не двигаясь, и смотрел на нее — может, хотел понаблюдать за ее агонией? Знал ли он, что ей нужно? И, как будто ей и без того не было невыносимо больно, ее сердце сжалось от муки — кентавр пренебрежительно наступил копытом на блестящий предмет. Она не видела этого, но знала, что так и было. Потому что волшебный предмет был на самом деле ее сердцем, а кентавр втоптал его в пыль.

Он поднял руку — она с трудом различила это движение, потому что глаза почти уже ничего не видели. Кажется, в его руке что-то блеснуло. Но… разве он не разбил кристалл копытом? Она же чувствовала, как внутри нее что-то разлетелось на осколки?

Кажется, он предлагает этот предмет ей, но ведь она так и не может протянуть рук.

— Хочешь вернуть это? — Спросил кентавр. Его голос был низким, тихим и хрипловатым.

Она хотела ответить "Да". Выкрикнуть, потребовать. Да, пожалуйста, верни его мне, это мое, это мое сердце, я не могу умереть без него… Но у нее больше не было языка. Рот превратился в пересохшую пустую дыру.

— Ты хочешь вернуть его? — Снова спросил он, и подошел ближе, все еще протягивая ей предмет. Теперь она могла его разглядеть. Ее сердце оказалось кристаллом правильной округлой формы с пульсирующей в нем жидкостью.

— Он нужен тебе, — сказал он серьезно, даже печально. — Он нужен тебе, чтобы вернуться к жизни.

Он положил кристалл ей в рот, и все вокруг нее запылало. Не было больше ни лужайки, ни кентавра, ни зеленой травы, ни солнца. Была ночь, и вокруг нее бушевали языки пламени. Кристалла во рту тоже больше не было. Он спускался по ее телу. Она чувствовала его в своем лоне — кристалл быстро увеличивался и был сейчас размером с гранат, а через минуту — с арбуз, но он не причинял ей боли — только пламя обжигало, превращая кожу в пепел.

Черное ночное небо рассыпалось дождем звезд. Из раскаленной трещины вышел он, прекрасный Бог. Он подлетел к ней на черных крыльях, сотканных из крови и слез, и, увидев ее, сгоревшую на погребальном костре, закричал от ужаса и бросил свою лиру в море, которое поднялось, пенное и бушующее, но беспомощное в борьбе с огнем. — Отдай это мне, — прошептал Он. Его рука вытягивалась, пока пальцы не смогли дотронуться до ее тела, проник в нее и достал кристалл. Теперь она была опустошенной и готовой к смерти. Она закрыла глаза, надеясь, что смерть придет быстро, и она сможет догнать Бога, какими бы быстрыми ни были черные крылья. И вот она вырвалась из смертной оболочки и почувствовала, что летит. Но не за Ним, а от Него, все быстрее и быстрее, она падала, падала…

Она открыла глаза. Не успев еще заметить, что ее окружает, она увидела резьбу, украшающую каминную доску, и поняла значение своего сна.

Несмотря на язвительные комментарии Северуса о способностях Юрия Аванессяна в области зелий, Гермиона покинула больничное крыло через двадцать четыре часа после того, как приняла Перечное Зелье. Впрочем, она и не ожидала никаких побочных эффектов и не боялась отравиться, потому что, проведя несколько месяцев в Хогварце, она прекрасно знала, что Юрий способен сварить гораздо более сложные составы, нежели микстура от гриппа. Может, он и не достиг уровня Северуса, но в конце концов, а кто достиг? Очень немногие зельеделы получали титул Мастера, и даже среди этих избранных всего мира Северус был одним из лучших, если не Самым Лучшим. Он лично принял на работу Аванессяна, прошедшего через собеседование, которое, по словам Юрия, заставило бы позеленеть от зависти самого фанатичного из Великих Инквизиторов. Нет, на самом деле Северус вовсе не сомневался в способностях своего учителя Зелий. Скорее он немного ревновал, как поняла Гермиона из его многочисленных острых замечаний. Юрий был легким в общении, его любили студенты и преподаватели, и его ученики часто получали высший балл в С.О.В.ах и Т.Р.И.Т.О.Н.ах. Эта ревность не раздражала Гермиону, а скорее умиляла.

Она была еще одним доказательством того, что Северус всегда хотел быть любимым. Это была та ревность, которую могла испытывать побитая шелудивая дворняга к ухоженной породистой комнатной собачке, зная, что она сама ничуть не хуже, но уродливая внешность отталкивает людей.

Но теперь Северуса никак нельзя было назвать уродливым. Гермиона определенно была не единственной женщиной на земле, находившей его чертовски привлекательным. Пусть он все еще был бледен, а зубы его не отличались идеальной формой. Но холодность глаз, сальность кожи и крючковатый нос были результатом чар Forma Deformis, которые он снял после победы над Волдемортом. Сейчас, с короткой стрижкой и слегка подернутыми сединой висками, Северус больше всего напоминал ей маггловского актера Витторио Де Сика.

Иногда Гермионе ужасно хотелось, чтобы у нее была подруга ее возраста, с которой можно просто поболтать, в том числе и о мужчинах. Ведь Гермиона не могла рассказать Минерве о том, как ей нравится тело Северуса, или признаться мадам Хуч, насколько ее заводит вид Снейпа, выходящего из душа в халате, с мокрыми зачесанными назад волосами (о чем он абсолютно не подозревал, однако это только прибавляло ему очарования). Или, к примеру, поделиться с Поппи Помфри тем, как она обожает заниматься любовью, когда Северус сверху, и его тепло дарит ей чувство защищенности и безопасности. Гермиона хотела бы, чтобы ей было с кем поделиться этими секретами.

Был и еще один секрет, или скорее идея, засевшая в голове. Кое-что, чем она собиралась поделиться только с Северусом. Единственное, что заставляло ее колебаться — это то, как он отреагировал, когда она впервые затронула эту тему. С другой стороны, через пять месяцев они собирались пожениться, и если их отношения не способны пережить такого спора (а в том, что спор возникнет, она была уверена), возможно, их и не следовало бы продолжать. Мудрые слова, но что делать с беспокойством, охватывающим Гермиону при мысли о том, что Северус рассердится, откажется слушать, отвергнет… ее? Не только ее идеи, но и ее саму? Определенно, есть вещи, которые невозможно вынести даже от горячо любимого человека. Серьезные разногласия, которые невозможно преодолеть, и которые способны разрушить сложившиеся отношения.

Эти волнения были одной из причин, по которым Гермиона не начала разговор с Северусом сразу же после выхода из больничного крыла. Вторая причина была более прозаической — раз уж она набралась смелости, чтобы обсудить волнующую ее проблему, им необходимо время, чтобы как следует поговорить, к чему бы ни привел их этот разговор. Даже если он перерастет в ссору, им нужно будет время, чтобы все уладить. А возможно, Северус заинтересуется. В таком случае она хотела подробно обсудить с ним дальнейшие шаги.

Суббота той недели, на которой Гермиона стала жертвой гриппа, была свободной от квиддича, педсоветов и других обязанностей. Гермиона все еще чувствовала легкую слабость в коленях, и решила провести выходные в Хогварце. Идеальный случай осуществить свои планы. Она столько раз прокрутила идею в голове, что та превратилась в настоящий исследовательский проект. Открывающиеся возможности… Не говоря уже о трепете, который охватывал ее от одной мысли о возвращении к исследовательской работе. У Гермионы начинали чесаться пальцы, когда она думала о книгах, которые прочитает, экспериментах, которые поставит, об успехах и неудачах… и о возможности разделить этот опыт с Северусом. Если только он не будет возражать. Если только он не рассердится настолько, что ей лучше будет расстаться со своими планами ради сохранения их отношений. Гермиона не спала почти всю ночь, и утром в субботу чувствовала себя уставшей и слабой.

Они позавтракали в Большом Зале и вернулись к себе в комнаты. Плуто и Аид, которых Северус упорно называл "проклятие моей жизни", уже ждали их посреди комнаты, раздирая на части книгу, которую Северус опрометчиво оставил в своем любимом кресле. Котята выглядели очень самодовольными и гордыми.

— Убери… Убери их куда-нибудь, — простонал Северус, прикрывая глаза рукой. — Убери их с глаз моих, иначе у нас на обед будут котята на вертеле.

Когда Гермиона спустилась со второго этажа, куда она временно унесла котят, книга уже снова была целой. Северус стоял у окна.

— Не хочешь прогуляться? Там так хорошо, почти весна.

— Д-да. Почему бы нет? — Гермиона постаралась, чтобы ее голос звучал естественно. Вот он, этот момент. Она сглотнула. — Я только схожу за плащом.

Северус повернулся и внимательно посмотрел на нее. — Ежик, что-то случилось?

— Нет. В смысле, да, но… — да ради Бога, почему она так нервничает? Он любит ее, она любит его, и ни одна проблема не может быть неразрешимой. Ни одна ссора не может быть слишком серьезной. Они вместе, и ничто им не помешает. — Я хотела бы кое-что с тобой обсудить. На прогулке.

— Снова список гостей?

Она рассмеялась. — Нет, не список. Просмотрим его вечером. Или завтра. Сейчас же выходные, у нас есть время…

— Я бы хотел, — сказал Северус, подойдя к ней и обняв, — чтобы мы нашли этому времени лучшее применение. — Он погладил ее грудь, заставив Гермиону вздохнуть. — Я знаю, что к любой свадьбе нужно подготовить список гостей, хотя бы для того, чтобы дать паре подходящий повод для разрыва. Только я не хочу расставаться с тобой, поэтому…

— Вечером. — Твердо сказала Гермиона, пытаясь сдержать смех. — Мы напишем этот чертов список вечером. А сейчас я схожу за плащом.

Северус смотрел, как она поднимается по лестнице. Если она хотела обсудить не список гостей, то что же? Он надеялся, что не платье. Для него она была прекрасна независимо от того, что было на ней надето, но ей почему-то вовсе не нравилось, когда он об этом говорил. Скорее даже наоборот. Когда Северус заявил, что она может явиться на свадьбу в самой ужасной шали Трелани, потому что он любит ее и так и считает красивой в любой одежде, Гермиона сердито посмотрела на него и проворчала что-то о бесполезных мужчинах.

Может быть, она хочет поговорить о детях? Подходящая тема, учитывая, что они собираются пожениться. Хотя нет, не очень подходящая. Скорее щекотливая. Конечно, он не сомневался в прочности их отношений, и был уверен, что Гермиона тоже серьезна в своих намерениях, но разговор о детях… Во-первых, для Гермионы это была больная тема, потому что напоминала ей о старых спорах с Поттером, который не упускал случая упрекнуть ее в нежелании завести детей. Во-вторых, они уже говорили об этом — точнее, задевали эту тему в разговоре, поправил себя Северус — в первое утро, которое встретили вместе. Договорившись, что пока не будут заводить детей. Чем дольше, тем лучше. Но сколько именно длится "пока"? Неужели уже пришло время подумать о детях? И, что более важно, что он сам об этом думает? Может ли он представить себя отцом? Учитывая его реакцию на котят, ответ, вероятно, будет утвердительным. По крайней мере, у него хватает терпения не проклясть их за "невинные" шалости. И он не так уж и плохо ладил со студентами, даже с самыми младшими. Конечно, он не пользовался такой популярностью, как Сириус или Дамблдор, но ученики, кажется, ценили его заботу. Но достаточно ли этого? Он действительно не знал ответа, и из-за этого злился на себя. Черт побери, ему пятьдесят шесть лет, а он все еще не уверен, хочет ли он завести детей.

Звук закрывшейся двери вывел Северуса из задумчивости. Он услышал шаги Гермионы, и внезапно им овладела паника. Что если она хочет завести детей, а он не сможет твердо ответить ей "да"? Повлияет ли это как-то на ее решение? Никаких детей, никакой свадьбы? Может ли это разрушить их отношения? Что если…

Гермиона спустилась по лестнице, накинув плащ — не теплый, отороченный мехом, а легкий, светло-серый, с серебряными застежками. Она улыбнулась Северусу, протянув ему руку.

— Гермиона… — хрипло сказал он, просто глядя на нее и не зная, что сказать.

— Что с тобой? Ты такой бледный… Может, нам лучше остаться?

— Пообещай мне, — сказал он, глядя на ее протянутую руку, готовый схватить ее и не отпускать никогда. — Пообещай мне, что, что бы ни случилось, какие бы проблемы или ссоры, ты не оставишь меня, если только это на самом деле не будет единственным выходом.

— Северус… — он сделал шаг назад, не дав ей коснуться его щеки.

— Пообещай, — он не мог посмотреть ей в глаза, желая сначала услышать ответ. Ответа не было. И тут она хихикнула. Северус закрыл глаза и медленно поднял голову. Как она может? Как она посмела? Он сжал кулаки и стиснул зубы, пытаясь успокоиться, пытаясь устоять и снова начать дышать… Он не испытывал такой ярости с того самого утра, когда она ворвалась в его кабинет, возмущаясь тем, что он предложил ей место в Хогварце. И он не ожидал, что испытает снова это унижение и ужас быть непонятым. Он словно вернулся в старые времена, к той личности, которой больше не хотел быть, но которой временами не мог противостоять.

Потом он почувствовал, как теплая рука обнимает его за талию. Гермиона положила голову ему на грудь, туда, где бешено колотилось сердце. — Забавно, что ты об этом сказал, — Теперь она прижалась к нему всем телом. — Потому что… — она взяла его руку в свою, прикоснувшись губами к сжатым в кулак пальцам, покрывая их нежными поцелуями. Потерлась щекой, как котенок, пока пальцы не расслабились и не погладили ее лицо. — Потому что я думала именно об этом. — Губы коснулись ладони, язык легонько ласкал чувствительную точку между большим и указательным пальцем. — Иногда, — она потерлась о ладонь носом. — Иногда я боюсь, что какая-нибудь ссора будет настолько серьезной, что разлучит нас. Но мы же не позволим этому случиться, правда?

Со вздохом, который был скорее чем-то средним между всхлипом и смехом, Северус обнял ее, мечтая о том, чтобы два тела могли слиться в одно навсегда, чтобы она узнала его истинные чувства без слов, без границ… — Нет, не позволим, любовь моя.

Прогулка была забыта, впрочем, как и все остальное. Список гостей, дети, исследовательские проекты остались не у дел, как забытые ребенком игрушки.

* * *

— Я всегда любила субботнее утро, — сказала Гермиона, пытаясь дотянуться до своего белья. — А сегодня… Вот черт побери!

Северус открыл глаза и повернулся к ней. — Что за выражения, Ежик! Что случилось? Котята утащили твои трусики?

— Да нет! Я наложила на лестницу ограничивающие чары, они не смогут спуститься. Нет, просто… — Она покачала головой, и указала на точку между своими ногами.

— Да-а? — Северус придвинулся ближе, делая вид, что исследует ковер.

— Хорошо бы придумать чары… нет, Северус, не надо!

— Придумать чары… — повторил он невинным голосом, положив руки ей на бедра.

— Чары, чтобы… Прекрати, Северус! — прикосновение его губ, и она снова откинулась на ковер.

— Чары, чтобы? — он любил ее вкус, любил слушать ее прерывистое дыхание и неожиданную хрипотцу в ее голосе.

— Чтобы не пачкать ковер…

Он на мгновение поднял голову и усмехнулся. — Десять баллов за способность закончить мысль в таких условиях, Ежик.

* * *

Твичи принесла им бутерброды с бутылкой белого вина, и они устроили импровизированный пикник прямо на свежевычищенном ковре. Плуто и Аид, которых простили и выпустили из временного заточения, сидели перед Северусом, пытаясь его загипнотизировать.

— Тебе нужно было взять авокадо и сыр, — заметила Гермиона, хихикая. — Ясно? — она кивнула на свой бутерброд. — Вот я могу поесть спокойно. Они охотятся за ветчиной и курицей.

— Спасибо, что подсказала, — мрачно ответил Северус, взял со своего бутерброда ломтик курицы и отдал котятам. — Не хочешь прогуляться после обеда?

— Хочу, — ответила она, чувствуя аромат весеннего воздуха, проникающий в комнату через приоткрытое окно. — Слушай, Северус, я хотела с тобой кое-что обсудить… Мы можем поговорить прямо сейчас?

— Конечно. Я тут подумал… это насчет детей?

У Гермионы отвалилась челюсть. То же самое случилось и с ее бутербродом. Оказалось, что котята не прочь отведать и авокадо. — Дети? Нет, с чего… но ты прав, нам нужно поговорить и о детях. Можно мне еще вина? — она протянула стакан Северусу. — Так… может, используем эти выходные, чтобы разобраться с важными вопросами? Например, сегодня мой проект, завтра утром дети, а вечером список гостей?

— Ты забыла ядерное разоружение, озоновые дыры и средство от насморка. Думаю, что с этим мы справимся где-то между разговором о детях и обедом. Нет, серьезно, — уголок его рта подергивался от сдерживаемого смеха. — Похоже, ты плохо продумала список.

— Ты знаешь, — сказала Гермиона абсолютно серьезным тоном. — Что иногда все еще ведешь себя как невыносимый ублюдок?

— Конечно. Поэтому я такой привлекательный. Ну давай, Ежик, расскажи мне… о своем проекте, так ты сказала?

— О моем проекте. Ладно, — она крутила в руках бокал с вином. — Но ты должен пообещать, что сначала выслушаешь меня до конца. — Северус кивнул, наливая себе еще вина и устраиваясь поудобнее на ковре. Он откинулся на стоящее рядом кресло и скрестил ноги. — Хорошо. Это пришло мне в голову, пока я болела гриппом.

— Так это все-таки насчет лекарства от насморка?

— Разве я не просила воздержаться от комментариев? Хорошо, — она уселась так же, как и он. Их стопы соприкоснулись, и Гермиона пощекотала Северуса кончиками пальцев. Он замычал и отдернул ногу. — Итак. Мне приснился странный сон, о котором я тебе не буду рассказывать. Скажу только что он был об Асклепии и Глотке Жизни. Одним словом, я хочу его воссоздать.

— Воссоздать что?

— Глоток Жизни. Ты сказал мне, что это была одна из величайших тайн, и скорее всего просто легенда. И я хочу найти способ его создать.

Она была готова к любой реакции — гнев, недоумение, даже оскорбление — но определенно не ожидала, что он кивнет и скажет, — Я ждал, когда же ты наконец об этом заговоришь.

Кстати о разочарованиях. — Ты ждал?

Он улыбнулся. — Конечно. — Плуто с заметно округлившимся брюшком забрался к нему на колени и устроился поудобнее. — Дорогая моя, может быть, ты и изменилась, но не настолько, чтобы я поверил, что в тебе исчезло твое любопытство. Ты вернулась в свою старую школу. Ты работаешь учителем, и твой разум — прости за избитое сравнение — освободился от пут и возродился. Поэтому оставалось лишь вопросом времени — когда именно ты решишь, что хочешь заниматься чем-то большим, чем просто преподавать Маггловедение.

— Ты… — Гермионе хотелось сказать так много, но почему-то мысли отказывались превращаться в слова. Поэтому она просто сидела, чувствуя, как внутри нее кипит и бурлит любовь, и потрясенно глядя на мужчину, который понимал ее так хорошо. Северус гладил Плуто, пытаясь выглядеть безразличным. Вдруг Гермиона расхохоталась.

Северус нахмурился и взглянул на нее. — Ежик, что случилось?

— Я… — она прижала руку ко рту, пытаясь прекратить смех. — Я просто… — она указала на его правую руку. — Мне отсюда не видно Плуто, и это выглядит, как будто… как будто ты поглаживаешь себя.

Он закатил глаза. — Если это тебя заводит…

— Не так, как другие вещи, — она подмигнула, и он улыбнулся. — Северус… Должна признать, что я немного… э… озадачена, честно говоря. Когда мы в первый раз говорили о Глотке Жизни, ты… — Она вздохнула. — Ну, ты отреагировал совсем не так. А теперь, кажется, ты изменил мнение?

Северус покачал головой и допил последний глоток вина. — Нет, Ежик. Это ты его изменила.

— Да ну? — попыталась съязвить она, но ей это не удалось.

— Да. Теперь твой интерес стал чисто научным, насколько я могу судить. Шесть месяцев назад ты говорила, как Годфри де Байон, собирающий войско в первый крестовый поход. А теперь ты говоришь как ученый. И это имеет значение.

Гермиона задумалась. — Знаешь, возможно, ты прав. Я хочу начать исследования не потому, что собираюсь кого-то воскрешать. Я просто хочу проверить, легенда это или правда, и можно ли вообще создать это зелье. Ты… ты не мог бы мне помочь?

— Помочь? — он поднял бровь. — Мне кажется, тебе не нужна помощь.

— Не с исследованием. Но если мне удастся вывести формулу, мне может потребоваться твоя помощь в приготовлении зелья.

— Я все равно думаю, что помощь тебе не потребуется — и не смотри на меня так, Ежик. Ты разве забыла, что ты отлично знаешь Зелья?

— Я знала Зелья. Уровень Т.Р.И.Т.О.Нов, не больше. Но я не уверена, что моих способностей хватит на проведение серьезных опытов. Кроме того… — она посмотрела на него из-под полуприкрытых ресниц.

— Хммм? — он наклонил голову, разглядывая ее лицо. — Кроме того, что?

— Я бы хотела разделить это с тобой. В смысле, да, конечно, мы работаем вместе в одной школе, но мы не занимаемся общим делом. Я не жалуюсь, в конце концов, это Минерва твой заместитель. Но мне хотелось бы… Ты даже не рассказал мне о своей поездке к Малфоям, — выпалила она. — Разве что похвалил еду и упомянул несколько мелочей. Ничего важного.

— Думаю, — сказал Северус, убирая Плуто с колена и поднимаясь с пола. — Сейчас определенно настало время прогуляться.

Они гуляли в тишине, пока не дошли до края Запретного Леса, оставив позади хижину Хагрида. Здесь они не опасались наткнуться на студентов, поэтому замедлили шаг.

— Во-первых, и это самое главное, — сказал Северус, улыбнувшись нетерпеливому взгляду Гермионы, — Я должен извиниться. Нет, серьезно, — он поднял руку, не давая ей вставить слово. — Я хочу попросить прощения. Я должен был сделать это раньше, и благодарю тебя за то, что ты не принуждала меня. — Он остановился и взял ее руки в свои. — Спасибо, Ежик. За то, что дала мне время.

— Северус, — он не дал ей договорить, наградив незаслуженным поцелуем. Но врожденная гриффиндорская честность взяла верх. — Мне не приходило в голову, что у тебя могут быть причины не рассказывать мне о визите к Малфоям. Я просто думала, что… Ну, что ты не рассказываешь мне об этом, потому что все уже обсудил с Сириусом и Минервой. Боюсь, что иногда я недостаточно хорошо тебя понимаю, — добавила она, чувствуя себя очень глупо.

— Вовсе нет, моя милая, вовсе нет. В некотором смысле ты даже права. Прошлое есть прошлое, а эта его часть так далека… Она не должна меня так тревожить.

— Однако,— сказала Гермиона, — Ты не говоришь об этом ни с кем. Я знаю только, что это накатывает в самые неподходящие моменты. Драко все так же похож на отца?

— И это тоже. А в библиотеке у них висит портрет Люциуса. Хотя он мертв, такое ощущение, что он повсюду в этом доме. Он ведь даже не похоронен там, но кажется, что… — Северус обломал сухую веточку и начал крутить ее в пальцах. — Кажется, что они сознательно привезли его с собой. Они не хотят забывать. Напротив, они хранят память о нем. Не так-то просто находиться в подобной атмосфере. — Он кинул веточку в бурую подсыхающую траву. — Полагаю, я был легкой добычей.

— Жертвой своего прошлого…

— Вот именно. Оно все еще здесь, только дожидается моментов слабости.

— Как тот, когда мы впервые встретились в Поместье.

— Да, это был один из таких моментов. К счастью, у Малфоев все было не так уж плохо. Мне помогло присутствие Сириуса. Он самый не-мрачный тип из всех, кого я знаю.

— Согласна. А Люциус? При чем здесь он? Или это Драко?

— Нет, нет. Люциус. Это он представил меня Волдеморту. Я не говорю, что он виновен в том, что я стал Упивающимся Смертью. Но… он открыл мне дверь. В первые месяцы он был моим наставником. И… — Северус откашлялся. Это было нелегко. Гораздо труднее, чем он думал. Конечно, Гермиона заглянула в Мыслеслив, но ведь в тот момент его не было рядом. Рассказывать ей о своей слабости было гораздо труднее. Он подавил желание просто отдать ей толстый сверток пергамента, все еще хранящийся в одном из потайных ящиков его стола — пергамент, на котором он изложил историю своей жизни всего несколько месяцев тому назад, когда боялся влюбиться в нее, хотя это уже произошло в ту самую секунду, как он увидел ее на лестнице…

— Северус? — Гермиона улыбалась ему, взяв его под руку. — Нам не обязательно говорить об этом прямо сейчас. У нас есть время. Мы сделали первый шаг, так что…

— Нет. Я хочу поговорить сейчас. Может быть, рассказать не обо всем, но я хочу по крайней мере начать. Помнишь портрет моих родителей в Поместье?

Он рассказал ей обо всем. Обо всем, о чем написал, и даже больше. Они вернулись в замок, когда на улице уже стемнело. Они шли в задумчивой тишине, чувствуя, что с этого момента связь между ними стала еще прочнее.

Драко был похож на отца, двигался как отец, говорил как отец — вплоть до мелочей. Даже голос был точно таким же — шелковистый, немного вкрадчивый, по тембру что-то между тенором и баритоном. Очень часто Драко употреблял в разговоре любимые выражения отца, потому что то и дело увиденное или услышанное оживляло воспоминания об отце и голос Люциуса начинал звучать в голове. Это почти сверхъестественное сходство между сыном и отцом не было результатом сознательных действий. Драко не старался превратиться в живую копию Люциуса Малфоя. Просто так получилось. И теперь, когда отец ушел навсегда, он был рад узнавать в себе его черты.

Конечно, были и различия — в основном, в характере. Люциус руководил огромной финансовой империей и получал огромное удовольствие покупая, продавая, спекулируя, верша судьбы людей и предприятий. Но он предпочитал делать все это, не покидая кабинета в поместье Малфоев в Уилтшире. Он проводил дни — в каждом из которых было по 48 часов, не меньше — разговаривая через каминную сеть, отправляя и читая письма, строя планы. При всем их богатстве и влиятельности, Малфои довольно редко показывались в обществе. Зато каждый выход выбирался тщательно, чтобы произвести как можно больше шума и собрать вокруг себя толпу журналистов, подхалимов и просто зевак. Люциус объяснял сыну, что эта привычка родилась в первые годы первого царствования Волдеморта, когда Люциус сам был молод и держался в тени своего могущественного отца. Уже будучи Упивающимся Смертью, он понимал важность сохранения незапятнанной репутации. Люди с большой подозрительностью относятся ко всему, что выходит за рамки привычного, Министерство постоянно начеку и лихорадочно пытается найти кого-нибудь, чтобы сделать из него козла отпущения и бросить на растерзание толпе. Железное алиби становилось вопросом жизни и смерти. Волдеморт требовал безоговорочного повиновения — Упивающийся Смертью не мог попросить освободить его от участия в нападении, оправдываясь тем, что приглашен на важный ужин. С другой стороны, нельзя было слишком часто отказываться в последнюю минуту от приглашений, потому что это вызвало бы подозрения, тем более, что подобные отказы совпадали бы по времени с атаками Упивающихся Смертью. Люциус выбрал единственно возможный вариант: он годами создавал себе репутацию заботливого отца и мужа, предпочитающего остаться дома с женой и сыном, а не красоваться на публике. Несколько щедрых пожертвований довершили образ. Надо сказать, что Люциус не притворялся. Скорее наоборот — он предпочитал наслаждаться властью наедине с собой, а не демонстрировать ее перед восхищенными взорами публики. Он предпочитал, чтобы те, кого он считал низшими по сравнению с собой — а это относилось к подавляющему большинству людей, за исключением нескольких избранных — сами искали возможности встретиться с ним. Он не желал стучать в их двери, пусть даже и с чувством превосходства. И его стратегия оправдала себя.

Эту черту отцовского характера Драко не перенял. Драко с детства любил быть на виду, обожал восхищенные взгляды и лесть, хотя и делал вид, что презирает все это. Поступив в школу, он страстно мечтал стать Ловцом команды своего факультета, потому что Ловец всегда привлекает внимание публики. Люциус же был Охотником, и ему нравилась эта стратегически важная, хотя и менее эффектная роль.

Даже сейчас, потеряв большую часть состояния (которой хватило бы на безбедную жизнь небольшой деревни), Драко все еще был богат. Очень богат. Это не мешало ему ненавидеть все, связанное с Британским Министерством Магии, лишившим его упомянутой большей части (кстати, идея экспроприации принадлежала ни кому иному, как Артуру Уизли ), и пытаться увеличить состояние. К тому же, использование хитрости и ловкости для увеличения доходов — самое подходящее занятие для Слизеринца. Да и нужно же было чем-то заниматься. К несчастью, карьера политика исключалась. Министр Магии Франции предоставил ему политическое убежище (в обмен на кругленькую сумму денег) и закрывал глаза на прошлое его семьи, но определенные правила приличия нужно было соблюдать. А раз политика оказалась недоступной, Драко решил потихоньку создавать новую семейную финансовую империю. Малфои не брезговали буквально ничем. Для них не было слишком маленького магазина, слишком маловажного или экзотического товара, или слишком незначительной отрасли экономики. Так две тысячи лет назад Тиберий основал Римскую Империю. Деньги не пахнут. Галеон — есть галеон — неважно, сунут его в руку портовой шлюхе или швырнут на прилавок книжного магазина. Драко абсолютно не волновало, откуда приходят к нему деньги — воистину демократичный подход, если такое слово вообще можно употреблять, говоря о Малфоях.

После поспешного бегства на Оушент, пятнадцать лет назад — Министерство дало им ровно сорок восемь часов на то, чтобы похоронить Люциуса, собрать вещи и навсегда покинуть Англию — несколько месяцев они прожили, как в тумане. Как и Волдеморт, Люциус погиб от рук так называемой четверки героев, и смерть его не была быстрой и безболезненной. Драко оказался ее свидетелем. Он стоял вместе с другими Упивающимися Смертью, не в силах сдвинуться с места от шока и ужаса. Да они и не могли ничего сделать, потому что Четверо создали вокруг себя и своей жертвы магический круг, который было невозможно прорвать. Нет, не было невозможно… Для человека, обладающего достаточной колдовской мощью и силой воли мало невозможного. Люциус смог это сделать. Он прорвал барьер, продемонстрировав могущество, повергшее в ужас своих соратников, но поздно — Волдеморт уже был мертв. Последовать за ним не решился никто. И Люциус тоже погиб — мучительной, постыдной смертью. И Драко все видел.

Следующие месяцы были самыми кошмарными в его жизни, и не потому, что им пришлось покинуть Англию. Тоска по дому пришла позже, а сначала он мучался от чувства вины, ужасной, непростительной вины. Он смог бы быстрее смириться со случившимся, если бы не мать. Чоу тоже, но с ее чувствами он не особенно считался. А вот Нарцисса… Безграничное горе матери было постоянным напоминанием о том, что он должен был сделать, но не смог. Они предотвратили две попытки самоубийства. Третью Нарцисса спланировала тщательней. Они были глупы, слишком глупы — они решили, что рождение внучки вернет ей желание жить. Эти министерские ублюдки не позволили похоронить Нарциссу рядом с мужем, поэтому ее прах развеяли по ветру. А они с Чоу постепенно пришли в себя, в основном ради Люцертолы и благодаря ей. И к Драко начал возвращаться интерес к семейному бизнесу.

Он без труда мог бы найти им другой дом — в более теплой и дружелюбной часть Франции. Но он не захотел, потому что не хотел терять последнюю связь с отцом. Поэтому они остались на Оушент.

Но Драко быстро понял, что не хочет все семь дней в неделю сидеть на острове. Ему было необходимо общество, он хотел был объектом внимания и восхищения, хотел быть солнцем, вокруг которого вращаются орбиты их жизней. Местом для своей штаб-квартиры он выбрал Парижскую Rue Faubourg St. Honore — согласиться на меньшее — не для Малфоя. Он аппарировал туда каждое утро и возвращался домой ближе к вечеру, к тому времени, как у дочери заканчивались уроки.

В этом году март выдался необычно теплым, и Драко предвкушал, как они с Люцертолой будут играть в Квиддич. Люси, как и все Малфои, прекрасно летала. Первую метлу ей купили раньше, чем она начала ходить. Драко поднялся из-за стола, улыбаясь собственным мыслям. Сегодня они потренируются с Кваффлом. И если Чоу не уляжется в постель в одной из своих вечных мигреней, она, возможно, тоже захочет поиграть. Играть в Квиддич, изображать счастливую семью. Он кивнул секретарю и дисаппарировал.

Обычно, в такую замечательную погоду, Люцертола уже ждала его на улице. Но не сегодня. Драко нахмурился. Она же не заболела? Драко тряхнул головой, отбрасывая это неприятное предположение. С утра все было в полном порядке. К тому же он ушел с работы на час раньше — она просто не ждет его так рано.

Драко открыл тяжелую деревянную дверь, пересек прихожую и уже начал подниматься на второй этаж, как вдруг понял, что что-то не так, как должно быть. Он замер, потом медленно повернулся и снова спустился в прихожую. Там Драко внимательно огляделся — ничего подозрительно не было. Обычная безукоризненная чистота, все портреты на месте в своих рамах, слабый запах фрезии и гиацинта — любимых цветов Чоу. Он покачал головой. Наверное, он просто устал. Но потом Драко услышал звук голосов, доносящийся из приоткрытой двери библиотеки. Один из голосов принадлежал Люси. Второй он не узнал, или, точнее, узнал, но… этого не может быть. Это просто невозможно!

Драко, как зачарованный, пошел на звук этого голоса. Властного, внушающего благоговейный трепет, так похожего на его собственный. Его рука, дрожащая и почти такая же бледная, как краска, заставляющая позолоту сиять еще ярче, сжала ручку двери. Он нерешительно шагнул вперед и чуть не упал от внезапной слабости в коленях. И еще один шаг.

— А, — сказал портрет Люциуса, улыбаясь Люцертоле, — похоже, твой отец решил присоединиться к нашей беседе.

* * *

День был необычно теплым для 9 мая. Если бы речь шла не о весне, в голову пришло бы слово "жаркий", но обычно кажется странным употреблять это прилагательное, описывая погоду, пока не начнется лето. Сейчас, в шесть вечера, небо затянули темные тучи, предвещая грозу.

Северус подписал последнее письмо, украсив его особенно внушительным росчерком. Писем в эту субботу пришлось написать особенно много — он посвятил корреспонденции все послеполуденное время (утром состоялся весьма напряженный матч между Равенкло и Слизерином, во время которого нарушения правил случались чаще голов — возможно, на игроков тоже повлияла погода). Затем он потянулся, зачаровал дверь в кабинет и, пробормотав соответствующее заклинание, открыл проход в их с Гермионой гостиную. Обычно он работал дольше, но сегодня ему нетерпелось увидеть Гермиону, отсутствовавшую с утра пятницы, и к тому же у них были планы на вечер. Планы, которые не особенно хотелось претворять в жизнь. Но, как мудро заметил Сириус, есть развлечения, а есть необходимость, которой не получается избежать. Хотя сам Сириус ухитрялся избегать многих необходимостей. Северус удивлялся, как это он еще ухитряется заставить себя проверять домашние работы — даже если учесть, что с младшими классами ему помогает мисс Вилкокс. Северус улыбнулся и внимательно осмотрел комнату, опасаясь внезапного появления кошек-изгнанных-из-преисподней.

Однако ни кошек, ни Гермионы видно не было. Само по себе это не казалось удивительным, так как выходить они договорились полседьмого и Гермиона, скорее всего, наверху — собирается. Хотя "собирается" — это слишком мягкое выражение, что-то вроде овечьей шкуры, под которой скрывается волк, воющий на шкаф с одеждой вместо луны. И зеркало не знает, сочувствовать ли ему горю, или бояться на удивление острых зубов.

Улыбнувшись аромату ее духов, Северус поднялся по ступенькам и постучал в дверь спальни. — Ежик?

Волк рявкнул в ответ, и Северус вошел, готовый ко встрече с разъяренным зверем.

Гермиона стояла посреди комнаты, и выглядела ужасно раздраженной и очень расстроенной. Даже ее волосы, казалось, от злости завились еще сильнее обычного. На ней не было ничего, кроме нижнего белья. Плутон и Аид резвились на кровати, изображая грандиозную битву c парой чулок и расческой.

Северус был хорошим учеником. Несколько месяцев назад он сразу спросил бы "Все в порядке?", что было бы Неподходящим Вопросом, который повлек бы за собой шквал причин, по которым все просто ужасно. Не обошлось бы без обвинений: почему он, как идиот, не понял всего этого с первого взгляда и задает глупые вопросы вместо того, чтобы сделать что-нибудь. Это "что-нибудь" скорее всего осталось бы не конкретизированным.

Но этот урок он уже выучил. Поэтому он сразу подошел к Гермионе и обнял. Она напряглась, но Северус это тоже уже проходил, и просто прижал ее крепче, дожидаясь, пока она расслабится. Потом его объятия начали становиться более чувственными. И — еще один урок — он терпеливо ждал, пока Гермиона заговорит первой.

— Извини? — Переспросил он, не разобрав слов, пробормотанных в складки его мантии.

Она подняла голову — ее выражение лица было воплощением упрека. — Ничего! — повторила она.

Северус постарался не показать, что ситуация для него понятней не стала. — Ничего — в смысле "нечего одеть этим вечером"?

— Нет!

Нужно было подумать перед тем, как задавать глупые вопросы. Тогда он не заработал бы удар по ребрам. — Ох! — Он решил покориться своей участи. — И все же — "ничего"…а дальше, дорогая?

— Ничего в Оксфорде… — название каждой местности сопровождалось легким ударом лба по его груди, — … ничего в Лондоне, ничего в Урхарте, ничего в Кардиффе, ничего в Кластонбери. Абсолютно ничего. А я всю прошлую ночь пьянствовала с Шизоглазом.

— Хмммм… — он начал бережно массировать ей голову. — Ты очень разочарована? (Маггловская штучка, про которую ему рассказал Сириус. Простой, но удивительно эффективный прием, используемый маггловскими психотерапевтами: попытаться подытожить чувства пациента, но при этом специально чуть-чуть промахнуться мимо цели. Тогда пациент обязательно начнет объяснять, в чем ты не прав.)

Но видимо он слишком точно попал в цель. — Конечно, разочарована. А ты как думал? Я знаю, что в этом я не специалист, я потерпела полное поражение, а теперь еще и придется идти в гости к матери. Именно то, что мне нужно в таком состоянии!

Ох, дорогая. Теперь она начала плакать. Как же некстати! Если они появятся на пороге дома миссис Грейнджер, и та увидит свою дочь плачущей, вывод о причине слез будет сделан тут же, и не в пользу Северуса. И вечер переплюнет самые худшие ожидания Гермионы. Он все еще пытался придумать, что сказать — что-нибудь успокаивающее, но не покровительственное — когда Гермиона продолжила. — И ты только посмотри на мои волосы! А пятна на моей коже! Это все из-за скотча. Ох, у мамочки будет настоящий праздник! Я уже представляю себе, как она говорит…

И тогда он сделал единственную разумную вещь — заткнул Гермиону, поцеловав ее так глубоко, что задумай она продолжить жаловаться, ей пришлось бы откусить Северусу язык. Потом он подхватил ее на руки, отнес на кровать, смахнул с одеяла кошек и одежду и воспользовался теми несколькими секундами, которые понадобились Гермионе, чтобы придти в себя от удивления, чтобы сбросить одежду и присоединиться к ней.

На этот раз кошки не решились вмешиваться. Они тихо сидели, вытаращив глаза, и, наверное, удивлялись тому, какие странные звуки могут издавать люди.

* * *

Драко закрыл за Люцертолой дверь библиотеки и вернулся к камину. — Отец, я… я просто не знаю, что сказать — после стольких лет…

Люциус откинулся на спинку кресла (Драко хорошо помнил, как домовые эльфы тащили это кресло из Восточного Крыла Большой Галереи, потому что художник объявил его идеальным фоном для портрета) и скрестил ноги. Его пальцы лениво поигрывали с палочкой. — Ты в курсе, что Люцертола… — спокойный взгляд чуть прищуренных глаз — … проводит что-то вроде расследования?

— Расследования? — Поняв, что до сих пор стоит, Драко уселся в кресло, которое до этого занимала его дочь. И тут же решил, что это было не самым мудрым поступком, потому что теперь отец, казалось бы, отдалился от него. Чтобы смотреть Люциусу в глаза теперь приходилось вытягивать шею. А он хотел смотреть отцу в глаза и не хотел сидеть перед ним в позе, воплощающей вину и стыд.

— Ты все прекрасно расслышал.

— Но ведь нет ничего… — голос Драко упал, потому что его отец сделал недовольное нетерпеливое движение. — Ты имеешь в виду… о тебе? О нас?

Молчание, заполнившее несколько бесконечных секунд между вопросом и ответом Люциуса, почти заставило Драко поверить, что у него были галлюцинации, что портрет ничего не говорил и остается безмолвным, как всегда. — О тебе. О нас. О прошлом.

Драко вскинул голову. — О прошлом? Но она не может…

— Ты держал ее в неведении, так ведь? Ты ничего ей не рассказывал, хотел, чтобы она ничего не знала, не правда ли, Драко? — Не услышав от сына ответа, он повторил, низким угрожающим тоном. — Не правда ли?

— Я… — боль вернулась, воскрешенная вопросами отца, поднялась из могилы, из дальнего угла памяти, где Драко ( как он заставил себя поверить) прятал ее — не умершую, но погрузившуюся в летаргический сон. С губ Драко сорвался полу-вздох полу-стон, и он закрыл лицо руками. Взгляд отца проникал, казалось бы, сквозь череп, стараясь найти там ответ. Сколько раз он представлял себе, как портрет Люциуса наконец заговорит? Каждый день, все пятнадцать лет. Но он не ожидал, что первые слова будут такими. А чего же тогда он ожидал? Прощения? Отпущения грехов? За предательство, за то, что он оставил отца на растерзание четырем грязным ублюдкам? Драко медленно поднял голову. — Да. Мы ничего ей не рассказывали, потому что считали — так лучше для нее. Она еще ребенок, отец. Она не…

— Ребенок? — Люциус наклонился вперед — движение получилось резким, как бросок змеи, и Драко машинально вжался в спинку кресла. — Люцертоле пятнадцать! Она собирается в Хогварц! И все, на что ты оказался способен — это пригласить в мой дом два куска дерьма и уговаривать их хорошо обращаться с девочкой? Это так ты поддерживаешь семейные традиции, Драко? Пресмыкаешься перед Северусом Снейпом и Сириусом Блэком? — Сейчас он направил палочку на Драко и тот, хотя и понимал, что отец не сможет ничего с ним сделать, почувствовал, как у него дрожат руки. — Пятнадцать лет я был молчаливым свидетелем происходящего в доме. Я наблюдал за тем, как ты упиваешься жалостью к себе и чувством вины, не способный даже помешать самоубийству матери — Нет! — Последнее слово просвистело ударом хлыста, и словно спутало Драко ноги, обвившись вокруг них и не давая вскочить и выбежать из комнаты. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Медленно, борясь с подступающими к горлу слезами, Драко поднял голову и посмотрел на портрет. Почему отец так суров с ним? Он ведь всегда был таким добрым, любящим, готовым прощать. Хотя… Я надеюсь, что мой сын будет кем-то большим, чем вор или грабитель. Хотя… с такими оценками… возможно это все, на что он окажется способен… Нет. Этого не может быть… Тогда отец просто показывал дешевое шоу для Борджина. Он всегда был добр, и если сейчас Люциус разгневан, то во всем виноват лишь сам Драко. — Я очень жалею о том, что так получилось с мамой, поверить мне. Но ты представить себе не можешь…ты не видел… — Драко опустил плечи и поднял руки в жесте безысходного отчаяния.

— Я видел. Она приходила ко мне, каждую ночь, когда ты спал или… — презрительная усмешка — …находил себе другое занятие. Она говорила мне о том, что собирается сделать. Она говорила, что хочет умереть, потому что для тебя она — бремя, постоянное напоминание о…

— Но она не была бременем! — Закричал Драко. — Не была! Я любил ее, ты же знаешь это, отец! Ты же знаешь, как сильно я ее любил, ты не мог поверить… — Заметив, что отец перевел взгляд куда-то ему за спину, Драко замолчал и повернулся.

— Посмотри-ка, кто пришел, — протянул Люциус. — Это же Чоу, моя милая, послушная девочка… Раньше у тебя не так часто болела голова, так ведь, дорогая?

— Я… мне показалось, что я слышу голоса… — ее собственный голос был невыразительным, но рука сжала ворот мантии так, что побелели суставы, и слегка дрожала, глаза были широко раскрыты, и она не могла отвести их от портрета.

— Ну что ж, — Люциус устроился поудобнее и мило улыбнулся, — это и к лучшему. Закрой дверь, Драко. Начнем небольшой семейный разговор.

* * *

— Сама не знаю, зачем согласилась на это… на этот семейный вечер, — пробормотала Гермиона, когда они материализовались в темном углу Кью Гарденс. Она машинально поправила воротничок блузки и посмотрела на Северуса. — Как я выгляжу?

— Прекрасно, как и всегда после секса. Как будто…

— Ох, заткнись! — Она стукнула туфелькой так, что каблук ушел глубоко в мягкую землю. — Знаешь ли… — она ухватилась за Северуса и выскользнула из туфли, а потом наклонилась, чтобы вытащить ее из земли, — …не стоит разговаривать на эту тему за пять минут до того, как мы переступим через порог дома моей матушки. — Когда она снова обулась, они под руку пошли в сторону Фитсвильям Авеню. — Северус?

— Что, любимая?

— Мой отец… он всегда говорил "Если хочешь жениться на девушке, сначала внимательно посмотри на ее мать"…

— Ежик. — Было темно, но ее лицо освещали большие оранжевые фонари, развешанные по всему парку. Они создавали подобие вечернего света, но эти искусственные солнышки не помогали справиться с мурашками на коже. — Меня не волнует характер твоей мамы. Ты — это ты, и я люблю тебя такой, какая ты есть. Или ты всерьез считаешь… — он приподнял ее подбородок, чтобы поцеловать, — … что мое отношение изменится после знакомства с твоей матерью?

Гермиона буркнула что-то себе под нос и повела его к воротам парка. — Мы… кое в чем мы похожи.

— Значит есть шанс, что твоя мама мне понравится.

— Сомневаюсь. И думаю, что неприязнь будет взаимной. Если только… — она замерла и задумалась. — А вот мой отец тебе бы понравился. И ты ему тоже.

— Хотел бы сказать тоже самое о своих родителях. Но они никогда не приняли бы тебя в нашу семью, потому что ты магглорожденная. Так куда мы идем?

Она показала на противоположную сторону довольно оживленной улицы. — Сейчас перейдем туда и повернем направо. Там тупик, наш дом последний. Мне всегда это нравилось, потому что улица была тихой и мне разрешали там играть с … с другими детьми.

С другими детьми. Не "с друзьями". Она рассказывала о том, как впервые почувствовала необычные способности, и о том, что с тех пор сверстники начали ее бояться и избегать. В этом они тоже были похожи. Северус обнял Гермиону за плечи. — Ты нормально себя чувствуешь? Готова к испытанию?

— Да. Более-менее. Хотя я чувствовала бы себя лучше, если бы смогла найти что-нибудь в библиотеке. Но ничего, думаю, выживу.

— Но… — Северус осторожно подбирал слова. — Не всерьез же ты рассчитывала найти что-нибудь полезное в Великобритании.

Гермиона сердито фыркнула, напомнив ему котят. Только вот царапаться она не стала. — Нет, конечно. Просто надеялась на чудо. Понимаю, что это было глупо — как я могла найти что-нибудь там, где до меня уже много раз пытались что-то раскопать, но потерпели поражение?

— Ну, я бы не назвал это абсолютно нереальным. Просто вероятность очень мала. Что ты собираешься предпринять теперь?

— Поискать на Крите. Там есть прекрасная библиотека, в которой… вот мы и пришли. Готов?

* * *

— Готова? — С сомнением переспросил Люциус. — Нет, Драко, твоя дочь не готова столкнуться с тем, что ждет ее в Хогварце. Чисто академически — да. Но не зная ничего о прошлом, она будет не готова к возможным ударам и не будет знать, откуда их ждать. От твоей жены я ничего и не ожидал. Но ты, Драко… ты чуть не превратил последнюю надежду семьи в недоразвитого инфантильного ребенка. Ты думал о том, какую пользу она может принести, переступив порог Хогварца?

Чоу сидела в другом кресле, уставившись в колени и все еще вцепившись в ворот мантии обеими руками. С тех пор, как она появилась в комнате, она не произнесла и шести слов, только вздрагивала в ответ на каждое завуалированное или открытое оскорбление бывшего любовника и свекра. Она и в лучшие дни была не особенно энергичной, а сейчас казалась полностью отрешенной, лишенной мыслей и чувств, всего лишь пустой оболочкой. Но последние слова заставили ее поднять голову. — Пользу? Что… что вы имеете в виду…

— Не то, для чего использовал тебя, малышка, — протянул Люциус, с улыбкой глядя на ее покрасневшие щеки. — Хотя…

Драко тоже почти не участвовал в разговоре — если так можно было назвать монолог Люциуса, лишь изредка позволяющего сыну вставить слово. Да и что он мог сказать? Если бы у него была хоть малейшая возможность защитить себя или оправдать свои поступки, он бы так и сделал. Слова крутились в голове, выстраиваясь во фразы, из которых можно было сформировать речь или хотя бы несколько предложений в свою защиту. Но Драко и сам не верил в эти слова. Так как он мог убедить ими отца? Нет, он не чувствовал себя способным гордо встать и твердо заявить "Я не виновен". Потому что он сгибался под давлением вины, и произносить вслух какие-то слова — было все равно, что бросать камешки в поток воды, обрушивающийся с плотины. Лучше молчать, лучше подчиниться судьбе.

Слова о том, что его дочь может оказаться полезной, если поступит в Хогварц, заставили его встрепенуться — как раз в тот момент, когда Люциус улыбнулся при виде покрасневшей от смущения Чоу. Улыбка Люциуса, так похожая на его собственную. Внезапно он понял, почему Чоу всегда плотно сжимала губы или прижимала руку ко рту, когда они занимались любовью. В моменты их близости она думала об отце. Всегда. И не хотела, чтобы он об этом догадался. Это открытие вызвало у него что-то вроде дружеской благодарности — пятнадцать лет — это не пустяк… пятнадцать лет мечтать о другом человеке, о его прикосновениях, его поцелуях.

Но речь шла не о Чоу, а о Люцертоле, и Драко чуть не задохнулся от стремления защитить дочь от опасности. — Что ты хочешь от Люси? — Спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

— Не то, чтобы у меня были конкретные планы в Хогварце, — пояснил Люциус, продолжая играть палочкой. — Но Хогварц — прекрасное место для начала пути. И в любом случае — сначала вы должны поговорить с ней. Рассказать ей все. Объяснить. Убедиться, что она поняла. А потом пришлите ее ко мне. — Жест его руки заставил Драко и Чоу подняться, подобно двум марионеткам, двум солдатам, ожидающим приказа генерала. — А теперь можете идти.

И они пошли — медленно, неуклюже, натыкаясь друг на друга. Когда дверь за ними захлопнулась, Люциус улыбнулся, кивнул и снова откинулся на спинку кресла, замерев в той позе, в которой он оставался уже больше пятнадцати лет.

Через десять минут после того, как они вошли в дом миссис Грейнджер, Северус был уверен, что несмотря на все ее сходство с Гермионой, эта женщина никогда не сможет ему понравиться. Маджорити Грейнджер была воплощением Среднего Класса — спокойная аккуратная дама, живущая в своем мире, который был таким же скучным и правильным, как и ее дом, окруженный аккуратным белым штакетником (Тщательно вычищенным. Вручную. Каждый день с четырех до пяти). Она была среднего роста и среднего веса, волосы нейтрального светлого оттенка, светло-карие глаза, помада и тени для век именно того цвета, который бы выбрала среднестатистическая жительница сельской местности. Ее пиджак был почти от Шанель, на шее нитка жемчуга такого размера, что ему позавидовали бы все ее друзья, однако ее можно было надеть как утром, так и с вечерним нарядом. Ее зубы были шедевром стоматологического искусства, но не могли своим ослепительным сиянием затмить глубокие складки в уголках рта, накладывавшие на лицо печать горечи и недовольства.

Северус мог бы и не заметить всего этого, и великодушно проигнорировать отразившееся на лице миссис Грейнджер явное разочарование тем, на кого ее дочь променяла Блистательного Поттера. Но с каждой минутой Гермиона становилась все более поникшей, глаза потухли, а пальцы нервно теребили все, что попадалось под руку.

После того, как они тщательно вытерли туфли о коврик при входе, миссис Грейнджер проводила их через очень правильный холл в правильную гостиную, где их ждала бутылка с шерри (естественно, по всем правилам наполненная на три четверти). Далее последовали пять минут напряженного разговора между матерью и дочерью, во время которого Северус молчал, отчаянно пытаясь придумать, как избавиться от своего шерри — он ненавидел сладкие напитки и с удовольствием угостил бы зловеще выглядящую аспидистру, притаившуюся в горшке прямо за его спиной, вот только не мог до нее дотянуться.

Потом миссис Грейнджер решила поговорить о "счастливом женихе". Жемчужная улыбка застыла на ее лице, когда она услышала, что жениху пятьдесят шесть лет. Последовал наигранный смех и замечание о том, что ее дочь сделала не самый плохой выбор — Директор — это не так уж и плохо, хотя это, конечно, не то же, что и Министр (артистичный смех), и в такие времена (Северус непонимающе вскинул бровь) мать должна быть счастлива, что дочь, по крайней мере, не связалась с наркоторговцем или … — … Как они назывались, милая? Убивающие смертью?

Стакан с шерри выпал из рук Гермионы, покатился по ковру (почти персидскому), оставляя за собой дорожку темной жидкости, и наконец остановился под кофейным столиком. Несмотря на обстановку, Северус благословил это мгновение, потому что разрывающий барабанные перепонки голос миссис Грейнджер вдруг стих. Снейп, сидящий на диване рядом с Гермионой, положил ей руку на колено, вытащил палочку и произнес "Scourgify!", указав на образовавшееся пятно от шерри. Закончив с чисткой ковра, он наклонился и поднял стакан, очистив его тем же заклинанием. Негромкий стук, раздавшийся, когда он ставил стакан на столик, вывел всех из ступора. Губы миссис Грейнджер из тонкой красной ниточки (ведь пятно на ковре автоматически становится пятном на совести женщины!) растянулись в сдержанную улыбку Мужчине, Который Хоть И Не Министр, Но По Крайней Мере Умеет Чистить Ковры.

Она уже собралась что-то сказать, но Северус перебил ее. — Миссис Грейнджер…

— Маджорити. Можете называть меня Маджорити.

Он не отреагировал на стон Гермионы и продолжил. — Миссис Грейнджер. Нас называли Упивающимися Смертью. Не Убивающими. Упивающиеся Смертью.

Бежали секунды, отсчитываемые часами на каминной полке (почти античными). Белый циферблат с черными римскими цифрами, покоящийся на круглом бронзовом стержне, проходившем через пересечение двух бронзовых ветвей, оканчивающихся бронзовыми шариками, которые вращались вокруг стержня подобно колесу вокруг оси. Не закончив круга, они возвращались в прежнее положение, налево и направо, размеренно отбивая "тик" (направо) и "так" (налево). Весь этот кошмар был накрыт стеклянным куполом на бронзовой подставке.

Северус довольно долго изучал тщательно обставленную идеально чистую гостиную, прежде чем миссис Грейнджер выдавила из себя, — Нас?

— Вот именно. — Он взял бутылку, украдкой взглянув на Гермиону, которая наконец-то начала осознавать комическую сторону ситуации. Вежливая улыбка в сторону окаменевшей хозяйки. — Позвольте? — Не дождавшись ответа, Северус наполнил бокал своей развеселившейся невесты. — Но уверяю вас, — он закрыл бутылку пробкой, — что я никогда не торговал наркотиками. Ваше здоровье! — С этими словами Северус поднял бокал.

* * *

Дорогой Северус!

Гермиона Грейнджер

* * *

Утренний туман, все еще владеющий островом Оушент в это время года, развеялся и уступил место отличному летнему дню. Мадам Виллепин была больна, а мсье Лафорж, второй учитель Люцертолы, не мог заместить ее. Он должен был прибыть после обеда, как обычно.

Чаще всего Люцертола использовала такое неожиданное свободное время, чтобы покататься на метле, рассекая свежий утренний воздух, борясь с ветром, развевающим волосы, и предаваясь мечтам. Но несколько недель назад все изменилось, подумала она по пути в библиотеку. Это произошло после того, как портрет ее деда решил заговорить. Во-первых, начались разговоры с отцом. Она любила их, и не только потому, что ей нравилось проводить с ним время. Разговоры были особенными, более серьезными, более взрослыми. Это было именно то, чего ей так не хватало. Кроме того, наконец была сброшена завеса секретности с прошлого. Запреты, так тщательно соблюдаемые на протяжении долгих лет, были сняты, и она начала узнавать о событиях, изменивших жизнь отца, да и мамы. Она видела картины… Люцертола вздохнула. Видения великолепного поместья, раскинувшегося между пологих холмов. Ее дед. Бабушка, такая красивая, что она стала тайным кумиром Люцертолы. Старинный замок, даже более прекрасный, чем она представляла, сказочный замок с колоннами и башенками и (как рассказал ей отец) непослушными лестницами, подземельями и секретными ходами. Хогварц. Школа, в которую она собиралась отправиться через несколько месяцев. Хогварц с его секретами, Запретным Лесом, озеро с Гигантским Кальмаром, квиддичное поле… Она услышала о Волдеморте. Ее отец даже показал ей старые фотографии с поблекшими красками, обтрепанными краями и немного нечеткими лицами.

Это была приятная сторона произошедших перемен.

Менее приятным было то, что происходило с мамой. Люцертола любила мать — не так, как отца, но ведь она всегда была папиной дочкой. В этом не было ничего странного, и они с матерью были довольно близки. Как любой ребенок, тем более что она практически была лишена общения со сверстниками, Люцертола полагала, что так и должно быть. Отцы возвращаются вечером и играют в квиддич со своими дочерями, а изысканные и утонченные мамы бродят по дому, всегда немного отстраненные, а иногда еще и не в духе (особенно когда сломается ноготь), и почти не интересующиеся своими дочерями. Кроме того, мамы каждые шесть ил восемь недель впадают в дурное настроение с вспышками гнева. Не стоит беспокоиться по этому поводу. Мамы всегда такие.

В последние несколько недель Чоу Малфой была явно не в себе. Она никогда не отличалась особой болтливостью, а с тех пор, как заговорил портрет Люциуса, не произнесла ни слова. Она редко покидала свою комнату, постоянно пребывая в мрачном настроении. Ее грациозная походка стала тяжелой и усталой. Она совсем не слушала Люцертолу.

Отец тоже изменился. Он больше не играл в квиддич. Он сидел в своем кабинете, хотя раньше предпочитал библиотеку. И он почти перестал улыбаться.

Люцертолу обижало все это, потому что она чувствовала себя одинокой — пожалуй, впервые в жизни. Мадам Виллепин и мсье Лафорж были для нее не более чем учителями, хотя и неплохими, но ни в коем случае не друзьями. Люцертоле нужен был советчик, чтобы помочь разобраться со всем происходящим. Поток информации тек в одном направлении — от отца к ней. Драко не нравилось, когда дочь начинала задавать вопросы, но ей хотелось знать ответы.

К счастью она нашла того, кто мог ей помочь. Того, кто мог удовлетворить ее любопытство. Того, кто не уставал слушать ее или снабжать дополнительной информацией.

— Доброе утро, дедушка, — сказала Люцертола, закрывая за собой дверь библиотеки.

* * *

Май был настолько утомительным, насколько предсказывала МакГонагалл.

Гермиона провела репетиционные С.О.В.ы и Т.Р.И.Т.О.Ны (после бесконечных дискуссий она уступила аргументам Северуса, что для этих целей можно использовать старые опросники двадцатилетней давности), подготовила вопросы для настоящего экзамена за неделю до крайнего срока, она проверяла работы и давала дополнительные уроки для студентов (в основном из чистокровных семей), которые не в силах были справиться с внезапно возросшими стандартами изучения Маггловедения. Она даже умудрялась работать над бумагами, которые привезла с Крита, и была вполне довольна результатами.

Она ни на шаг не приблизилась к созданию таинственного Глотка Жизни. Но он утратил некоторую часть своей загадочности. Гермиона чувствовала, что это не просто легенда, что постепенно, по кусочкам она собирает эту странную головоломку.

В начале июня, после репетиционных экзаменов, когда школьные совы уже унесли в Министерство опросники для С.О.В. и Т.Р.И.Т.О.Н.ов, Гермиона почувствовала нехватку деятельности, и решила, что может совершить еще одно небольшое путешествие, на этот раз в Великую Библиотеку Александрии. Буквально в последний момент спрятанная от римлян (которые во времена Цезаря не особо жаловали магию и колдунов), библиотека вовсе не превратилась в груду камней и пепла под городскими мостовыми. Это было внушительное здание, то же, что и во времена Клеопатры, тщательно скрытое защитными чарами. В отличие от маленькой, хотя и прелестной библиотеки в Кноссосе, Александрия являлась большим отлично функционирующим институтом, основанным на средства, собранные со всего мира, с сотнями работников, где можно было найти любой клочок пергамента за считанные секунды.

Информация, которую Гермиона получила на Крите, не помогла ей подойти ближе к созданию зелья, но она подсказала, где искать дальше. Имена авторов и цитируемые работы дали ей четкое представление о том, где можно найти требуемые данные. После здравого размышления Александрия показалась ей наиболее логичным шагом. А потом, возможно, нужно будет съездить в Самарканд. Хотя он манил своим сказочным названием, обещая приключения и открытия, Гермиона для начала выбрала Александрию — благодаря хорошей организации ей даже не придется оставаться на ночь. Это для нее значило больше, чем все остальное. Уже несколько недель ей никак не удавалось провести побольше времени с Северусом. Хотя они считали выходные неприкосновенными, придется нарушить это правило. В следующую субботу, первую субботу июня, должен состояться последний в этом сезоне квиддичный матч, а вечером Северусу предстоит ужасный бесконечный разговор с Советом Управляющих. У нее была идеальная возможность отправиться в Александрию, провести несколько часов в библиотеке и вернуться как раз вовремя, чтобы пропустить стаканчик на ночь со своим будущим мужем. Ему это понадобится.

* * *

— Это список необходимых книг? — Спросил Северус, бесшумно появляясь в кабинете Гермиону, от чего она как всегда подпрыгнула.

— Не делай так! — воскликнула она. Гермиона постаралась выглядеть возмущенной, однако это удалось ей плохо. Снейп поцеловал ее затылок.

— Не целовать? — спросил он с притворным удивлением.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Не подкрадывайся ко мне.

Северус хмыкнул. — Я не подкрадываюсь. Я стучал, но ты не услышала. Это признак старения, я прав? — Последовал тычок локтем, о которого Северус ойкнул. — Ежик! Если ты не хочешь заниматься сексом следующие пару месяцев, могла бы просто так и сказать. Не стоит превращать в кашу мои гениталии.

— Ой! — ужаснулась Гермиона. Она поднялась и положила руки ему на плечи. — Прости, Северус, я не хотела… Ой! — он поднял ее и усадил на стол. — Ты… Я не попала, правда?

Он с усмешкой покачал головой. — Нет. Но… — Северус наклонился, укладывая Гермиону на кучу пергаментов и книг. — Я неплохо сыграл, не так ли?

— Хитрый слизе… — сумела пробормотать она прежде чем ее рот оказался занят поцелуем. Они целовались с нарастающей страстью, пока не почувствовали, что больше не одни. Две мохнатые мордочки умудрились разместиться рядом с ними, а холодные мокрые носы уткнулись прямо в уши Гермионе и Северусу, которые вздрогнули от неожиданности.

— Брысь! — рявкнул Северус, и увидев, что его команда не произвела на котов ни малейшего впечатления, просто подхватил их, выкинул из комнаты и закрыл дверь. — Вот занозы в заднице, — пробормотал он и вернулся к столу. Он с удовлетворением отметил, что Гермиона не изменила положения. — Так на чем мы остановились?

— Кажется, — она притянула его к себе, чтобы легче было добраться до пуговиц его мантии, — Мы обсуждали книги?

— А, да, конечно. — Северус запустил руки под ее мантию, обнаружив — к взаимному удовольствию — что Гермиона была в юбке. Его руки поползли вверх. — Книги… Конечно… — Пальцы добрались до чувствительной точки, и взгляд Гермионы стал нечетким. — Итак… этот список того, что ты собираешься поискать в Александрии?

— Даааа… — за месяцы, проведенные вместе, Гермиона научилась очень быстро справляться с его пуговицами. Она стянула мантию и рубашку с его плеч, скользя руками по его гладкой груди и дразня соски. — Эти книги я… ох…— его пальцы забрались под ее трусики.

В течение следующих двадцати минут они ни о чем не говорили, а о книгах вспоминали только когда в плечо Гермионе уперся твердый угол какого-то фолианта (не то чтобы она особо возражала), и когда тяжелый том со стуком свалился на пол, заставив Северуса на мгновение остановиться. Они полностью отдались медленному ритму, который прерывался лишь шорохом пергаментных листов, разлетающихся со стола.

— Прости, что оторвал тебя от работы, — сказал Северус, как только совладал с дыханием.

— Ни за что, — пробормотала Гермиона, хихикнула и села. — Надеюсь, что после свадьбы это не повторится.

— Конечно нет, — ответил Северус, застегивая брюки, рубашку и мантию. — Кстати о свадьбе — мы все еще не обсудили наш медовый месяц. Думаю, — он помог ей спуститься на пол и притянул к себе в крепкие объятия. — Что мы недостаточно романтично настроены.

Гермиона прижалась к нему. — Ну, честно говоря, я кое о чем думала. Только я не уверена…

— Я согласен на все, если только ты не предложишь провести четыре недели в обществе твоей матери.

— В тот день, когда я предложу провести время с моей мамочкой, можешь смело подавать на развод. Пребывание в ее компании дольше трех часов вредно сказывается на отношениях.

— Точно. Я тебе уже говорил, какая ты красивая после того, как мы занимаемся любовью?

— Ну, возможно, ты об этом упоминал, но можешь повториться.

Северус фыркнул. — Ты такая же голодная, как и я?

— Даже сильнее.

— В таком случае… — он галантно предложил ей руку, — Предлагаю обсудить медовый месяц за ужином.

Они вышли из комнаты и спустились по лестнице. Плутон и Аид уже расположились на входе в столовую — после того, как они разгромили рождественский стол, Твичи просто запечатывала дверь. Северус с Гермионой не каждый вечер обедали в своей квартире, но пару раз в неделю обязательно устраивали ужин на двоих. Особенно они стали это ценить с тех пор, когда день был настолько загружен, что совместные ужины были единственной возможностью обсудить дела, не предназначенные для чужих ушей.

Они сели за стол, Твичи подала первое блюдо. Гермиона посмотрела на тарелку и хихикнула. — Салат "Цезарь"? Твичи, ты специально это сделала, да? — Эльф изо всех сил изобразил удивление. — Да ладно, Твичи. Ты же знаешь, что они, — она кивнула на лазилей, прохаживающихся по комнате с невинным выражением на мордочках, — ненавидят анчоусы и пармезан. Не говоря уже о зеленом салате.

Твичи усмехнулась и с громким треском исчезла. Северус внимательно разглядывал содержимое тарелки. — Она умудрилась окунуть каждый орешек в приправу. — Восторженно заметил он. — Похоже, домовые эльфы умеют быть ужасно мстительными. Гермиона! — воскликнул он, закатив глаза, когда увидел, как Гермиона облизала несколько кусочков грецкого ореха и тайком угостила котов. — Если ты будешь это делать, они никогда не научатся правильно себя вести.

— Я знаю, — она виновато посмотрела на Северуса. — Ладно, — продолжила она, меняя тему разговора.— Думаю, мы можем совместить приятное с полезным. Обсудим медовый месяц. Я все вижу!

— Что? — Северус попытался сохранить невозмутимый вид, вытаскивая руку из-под стола.

— Ты знаешь, что. Ты ругаешь меня за то, что я их балую, а сам делаешь то же самое. Ты ревнуешь.

Он фыркнул. — Ревную! Это самое нелепое… Я отказываюсь даже обсуждать это. — Он подцепил тонкий ломтик пармезана. — Приятное с полезным, ты так сказала?

— Ага. Потому что… ну, я не уверена, что найду в Александрии все, что нужно. Понадобится поездка в Самарканд, и…

— Самарканд? — Северус уронил вилку. — Тот Самарканд, который в Узбекистане?

— Ну да, я…

— Ежик! Позволь напомнить, что там все еще продолжается война! Ты же не могла пропустить мимо ушей новости о второй русской революции и попытках восстановить государство на старой советской территории?

— Конечно нет! — она немного наклонилась, свирепо глядя на него. — Я знаю, что там война, но и ты прекрасно знаешь, что в ней не участвуют колдуны. Это маггловские проблемы!

Он вздохнул и поднял вилку, мрачно глядя на тарелку и тщательно подбирая слова. — Гермиона. Я прекрасно знаю, что это маггловская война. Но я хорошо знаю тебя — или ты хочешь сказать, что не попытаешься осмотреть памятники? Самарканд — это столица Тамерлана, если я только не очень ошибаюсь, и там множество мавзолеев, мечетей и прочих интересных вещей. А если ты захочешь их осмотреть, нам придется выйти из колдовских районов. Что означает…

— Ладно, — фыркнула она. Гермиона ненавидела, когда Северус оказывался прав. Нет, не так — она ненавидела, когда оказывалась неправа, но все равно настаивала на своем мнении, а он… он… Он заставлял ее почувствовать себя маленькой девочкой. Да, она вела себя как ребенок, и он был прав. Но она не сдастся так просто. — А что ты предлагаешь?

Северус пожал плечами. — Это не настолько романтично, как быть мишенью в прицеле компании наемников. Я думал о чем-то весьма неоригинальном. Может быть, об Италии. Или Северной Испании.

— Ммм… — она украдкой взглянула на него.

— Но… — продолжил Северус, протянув руку через стол и взяв ее за пальцы. — Мы можем сначала отправиться в Испанию, потом быстро навестить Самарканд — только библиотеку — а потом поехать в Италию. Недалеко от Флоренции есть один милый домик…

У Гермионы загорелись глаза. — О, это звучит… — она поняла, что сдалась, причем довольно легко, даже не попытавшись бороться, и гордо вскинула подбородок. — Неплохо.

Северус покачал головой. — Совсем неплохо. Там… — последовала тщательно рассчитанная пауза. — Впрочем, тебе будет неинтересно.

— Конечно нет, — язвительно ответила она.

— Я так и думал.

— Отлично.

— Замечательно.

Последовала тишина, во время которой они смотрели друг на друга, и вдруг разразились взрывом смеха.

— Я…

— Я… — прозвучало в унисон.

— Сначала ты, — сказал Северус.

— Нет, нет, это неважно.

— Точно? А у меня важно. Я люблю тебя, Ежик.

— Я тоже люблю тебя, Северус.

Твичи, открывшая дверь, чтобы подать основное блюдо, замерла на полушаге и покраснела. Ей придется использовать подогревающие чары, чтобы не прерывать поцелуй. Или они будут есть рыбу холодной.

Правда, вряд ли они это заметят, подумала она и с тихим хихиканьем исчезла.

Драко сидел за столом в своем офисе, уставившись в темноту, созданную его же ладонями, которыми он закрыл лицо. Как он не старался, заниматься экономическими спекуляциями с прежним энтузиазмом — не получалось. Уже многие годы он успешно вел дела, потому что прошлое было прошлым. Ужасным и болезненным, но похороненным глубоко в памяти. Некоторым воспоминаниям было позволено оставаться на поверхности, чтобы погружаться в них время от времени. Остальные он постарался отбросить, чтобы продолжать жить.

Когда после пятнадцати лет молчания портрет его отца заговорил, ситуация изменилась настолько трагично, что это до сих пор никак не укладывалось в голове. Все воспоминания оказались вытащенными наружу. И было бесполезно напоминать себе, что портрет отца — это всего лишь портрет, который не может навредить или наказать. Только говорить. Легче легкого просто снять чертову картину с крюка, гвоздя или на чем там она висит, и унести на чердак. Или в подвал. Но он не мог так поступить. В конце концов, это его отец и он так долго мечтал услышать от него хотя бы слово. Невозможно просто похоронить его второй раз, отдать темноте и одиночеству. Невозможно. Несмотря на все те эмоции, которые пробудил в нем портрет. Драко чувствовал вину и раскаяние. Радость тоже, но сожаление было намного сильнее. Он заслужил это. Каждый миг этого мучительного, выворачивающего души и замутняющего рассудок чувства вины. И ту ужасную ревность, которую он испытывал каждый раз, когда проходя мимо библиотеки слышал два голоса. У него сжималось сердце от ревности к отцу (а может, и ее отцу?) который стал так близок Люси, и все потому, что Драко, желая защитить дочь, поступил неправильно.

Они подолгу разговаривали, но эти разговоры были тяжелыми, потому что он хотел — нет, не хотел, был вынужден — отвечать на все вопросы девочки… На некоторые он так и не смог ответить. Это было уже слишком для него, он не был готов до конца удовлетворить ее любопытство. Его вина. Снова его вина. И поэтому его дочь, которая по-прежнему любила его (в этом Драко был уверен), начала отдаляться. Сейчас он уже ясно чувствовал дистанцию, почти такую же, какая всегда была между Люцертолой и ее матерью.

А вот это, — подумал он, медленно поднимая голову, — еще одна большая проблема. Чоу. Его жена, которая наотрез отказывалась выходить из своих комнат. Она предпочитала оставаться там, наедине со своими воспоминаниями. Это продолжалось уже два месяца, и он ничего не предпринял, чтобы изменить положение дел.

Со вздохом, который легко можно было принять за стон, Драко поднялся из кресла и расправил плечи. Он должен попытаться поговорить с Чоу. Дело даже не в них самих — его давно не волновала собственная семейная жизнь — дело в Люси. Драко знал, что Чоу любила дочь. Может она просто не понимает, что происходит — иначе ему трудно объяснить, почему сдалась без борьбы. Он сделал то, что ему велел отец, он рассказал дочери о прошлом, потому что и сам понимал — эти знания необходимы. Но будь он проклят, если позволит дочери отдалиться от него, и Чоу такое тоже не понравится. Они должны объединиться и вместе взглянуть в лицо прошлому. Ради Люцертолы.

Он дал несколько указаний секретарю и аппарировал.

Задержавшись на несколько секунд, чтобы полюбоваться домом — в солнечные летние дни, под голубым небом с легкими белыми облачками, дом выглядел особенно красивым — он открыл дверь и вошел в тишину и прохладу прихожей. После шума парижских улиц, Оушент с его ровным шумом волн, блеянием пасущихся овец и пением птиц казался оазисом тишины. Но закрыв за собой дверь, Драко понял, что снаружи его окружало море звуков. Здесь, внутри дома, в каменных объятиях толстых старых стен — здесь было по-настоящему тихо. Абсолютная тишина, сколько не прислушивайся. Ни тиканья часов, ни звука шагов, ни шороха одежды. Даже портреты молчали.

Потом он услышал голоса, хотя и очень слабые. Обычное дурное предчувствие уже нахлынуло на Драко, когда он с опозданием понял, что Люцертола — а один из голосов принадлежал ей — не может сейчас разговаривать с дедом. Сейчас несколько минут четвертого, так что мужской голос — это голос месье Виллепина. Скоро у его дочери начнутся каникулы, у нее впереди шесть недель совершенно свободного времени — начиная с 15 июля. Через десять дней. А после каникул — Хогварц. Его дочь скоро покинет дом. Почему-то раньше он не понимал этого настолько отчетливо. Он останется наедине с Чоу и… Драко закрыл глаза и с трудом сглотнул. Он должен найти способ справиться с ситуацией. Но сначала нужно поговорить с женой.

Не глядя на дверь библиотеки, он поднялся по ступеням, перешагивая сразу через две, и быстро прошел по коридору. Около двери в комнаты Чоу он задержался, чтобы выровнять дыхание, собраться и убедиться, что его голос не будет дрожать. Потом постучал. — Чоу?

Ему не ответили, что не удивило. Возможно, она спит или задумалась. Или просто не хочет отвечать. Последнее даже наиболее вероятно.

— Чоу? — Он снова постучал, на этот раз для убедительности добавив пару ударов правой ногой. Когда эхо от стука затихло, он прислушался. Кажется, это все же был шорох крадущихся шагов. Он снова ударил ногой по дереву; легкая боль от удара принесла странное чувство удовлетворения. — Чоу? Мне нужно с тобой поговорить!

— Убирайся.

Он вздрогнул, пойманный врасплох близостью ее голоса. Похоже, жена стояла прямо под дверью. Голос был безразличным, абсолютно лишенным эмоций.

— Чоу, это важно. Открой дверь, мы должны поговорить!

Снова никакого ответа. Драко прижал ухо к дверной щели — может он услышит ее дыхание? Но дверь была слишком плотной и не пропускала звука, надежно храня секреты своей хозяйки.

— Это насчет Люси. Мы… — он понизил голос, поняв вдруг, что если продолжит так орать, его может услышать портрет Люциуса. А этого он никак не хотел. — Мы должны что-то предпринять, Чоу. И… я не справлюсь один. Мне нужна твоя помощь. — Он поморщился, произнося последние слова. Но это было правдой. Они должны объединить усилия.

Дверь распахнулась и Драко судорожно вдохнул. Он тут же пожалел о своей реакции, но было уже поздно.

— Что, я тебе не нравлюсь? — Глаза Чоу на похудевшем бледном лице ввалились, под ними залегли темные круги, губы были сухими и потрескавшимися.

Но не это заставило Драко в ужасе отпрянуть от двери. Она обрезала волосы, причем не стала пользоваться магией для того, чтобы… обезобразить, другого слова не подберешь, свою длинную, густую, блестящую гриву. Нет, она просто кое-как откромсала пряди тупыми ножницами, не глядя при этом в зеркало. Теперь волосы торчали в разные стороны, справа были длиннее, чем слева, и казались давно немытыми.

— Я… — Драко потер лоб. — Извини, я не должен был… Почему? — Спросил он, показывая на голову Чоу, выглядящую теперь необычно маленькой.

— Мне показалось… что это подходит к ситуации, — вряд ли бы она стала объяснять подробнее.

— Понятно. Послушай, Чоу, нам нужно поговорить.

— О Люси. Это я уже слышала. Ну, входи. Я не хочу… — в ее взгляде промелькнуло что-то странное — то ли страх, то ли гнев, — … выходить отсюда.

— Но тебе придется, раньше или позже. Если тебя… еще интересует твоя дочь. — Он огляделся, удивляясь, что комната не отражает состояния Чоу. Здесь было чисто, убрано, вещи лежали на своих местах.

— Конечно, интересует. Поэтому я и открыла тебе дверь. Только… — ее голос оборвался, она отошла к окну и повернулась спиной к мужу.

— Только что? — Спросил Драко, повторяя ее движение. Теперь он стоял у нее за спиной, и положил руки ей на плечи. Шелк пеньюара не мог скрыть того, насколько Чоу похудела.

— Он слишком силен.

— Это портрет, Чоу. Всего лишь портрет.

— Ох, да что ты. — Она хрипло рассмеялась и позволила голове упасть ему на плечо. — Тогда почему мы до сих пор не облили его серной кислотой? Ты понимаешь, — продолжила она, не услышав ответа, — ты сам понимаешь, что это не просто портрет. Это нечто большее, и мы оба это знаем. Ты имеешь представление о том, каким могущественным был твой отец?

— Ну, я…да, конечно. Мой отец был могущественным колдуном. Все это знали.

Она резко подняла голову. — Я не это имела в виду. Да, он был сильным колдуном. Но я говорю о харизме. О магнетизме. О… — она повернулась, чтобы смотреть ему в глаза. — О способности манипулировать людьми, Драко. Превращать их в марионетки, послушные его воле. Вот о чем я говорю.

— Отец никогда…

— Драко. Выслушай меня. Ты пришел поговорить, так выслушай меня. — Она взяла его за руку и повела к диванчику, обитому кремовым шелком с узором из васильков. Они сели. — Наша семейная жизнь… она всегда была такой странной. И для тебя тоже, как мне кажется. Мы никогда не разговаривали… — она прикрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Цвет обивки только подчеркивал ее бледность. Драко отвернулся. — Мы никогда не говорили о том времени, которое я провела в поместье. Неужели ты никогда не спрашивал себя о том, что было между мной и твоим отцом? Ты не удивлялся, что я не пыталась сбежать? Это было бы не легко, но вполне возможно. Пока ты был в Хогварце, в доме оставалось всего трое — твои родители и я. Я могла бы убежать.

Драко медленно повернул к ней голову. — Так почему же ты этого не сделала?

— Потому что не хотела, — прошептала она. — Люциус был таким… — она слегка вздохнула. — У него были свои способы… Он умел… Нет, я не смогу об этом говорить. Не сейчас. Может, и вообще никогда. Но поверь, если он захотел заманить в свои сети Люси, он уже это сделал.

Теперь на ее глазах выступили слезы. Драко никогда не видел ее плачущей, и теперь почувствовал что-то вроде жалости и сочувствия. Он потянулся, чтобы стереть слезы, и не убрал руку, прижав ладонь к ее прохладной щеке. — Прости меня, Чоу.

Она слабо улыбнулась. — Не извиняйся, Драко. Ты — такая же жертва.

— Может, если мы объединимся, мы перестанем быть жертвами.

— А почему ты думаешь, что мы сможем объединиться сейчас, если мы не сделали этого раньше. Пятнадцать лет, Драко. Пятнадцать лет мы женаты, и сегодня впервые заговорили о прошлом. Ты действительно думаешь, что у нас остались силы на то, чтобы что-то сделать?

Он наклонился, поцеловав ее сухие губы. — Можно хотя бы попытаться, — Драко углубил поцелуй, чувствуя, как Жена понемногу расслабляется в его объятиях. Потом тонкие руки Чоу обхватили его плечи, притянув ближе движением, полным отчаяния. Они соскользнули вниз, поспешно сражаясь с пуговицами и застежками. Чоу так и не открыла глаз, и Драко тоже закрыл свои, пытаясь отвлечься от всего — от отца в библиотеке, от Люси, от прошлого и будущего. Он старался думать только об этой женщине, которая несмотря на откровенный разговор (или наоборот — благодаря ему) казалась теперь незнакомой. Он вошел в нее, резко и глубоко, а потом немного сменил позу, чтобы усилить контакт с клитором. Чоу застонала — звук получился сдавленным и почти сердитым — и тут же прижала ко рту запястье, как она всегда это делала.

— Не надо, — выдохнул он, заставляя жену убрать руку. — Не надо! — Он был уже близок к оргазму, и чувствовал, что она тоже, поэтому ускорил ритм. Ее запястье снова потянулось к губам, и Драко просто завел ей руку за голову и крепко прижал. Удар, еще удар. Ее мышцы начали сжиматься вокруг его члена, все крепче и крепче, и еще один удар, и еще.

Чоу открыла потрескавшиеся губы. Ее горло и щеки запылали. Еще один удар… и она закричала, — Люциус!

А потом они уставились друг на друга, будто лишившись дара речи.

* * *

Гермиона осторожно приоткрыла один глаз, чтобы поглядеть в окно. Увиденное заставило ее сесть так резко, что Плутон и Аид свалились с кровати. Северус, который на каникулах стал спать гораздо крепче, приподнялся на локте и удивленно посмотрел на нее.

— Я глазам своим не верю! — Простонала Гермиона, не обращая внимания на возмущенные вопли Лазилей. — Я поверить не могу в такую несправедливость.

— Ты о чем?

— Сегодня день моей свадьбы и идет дождь!

— Давай тогда плюнем на эту свадьбу, — предложил Северус, снова падая на подушки. — Давай останемся здесь и… — Он зевнул и закрыл глаза.

— Не знала, что ты способен так глубоко сочувствовать горю ближнего, — пробурчала Гермиона таким ядовитым тоном, что Снейп рассмеялся.

— Погода не имеет значения, Ежик. Абсолютно никакого. И если бы светило солнце, тебе было бы жарко в свадебном платье. Попробуй посмотреть на вещи с такой точки зрения.

Гермиона сердито фыркнула. — Я хотела, чтобы церемония прошла на открытом воздухе — так намного романтичнее.

— Потому что есть шанс, что твоя мать заблудится в Запретном Лесу?

— Хагриду бы это не понравилось. — Гермиона хихикнула и улеглась, прижавшись к Северусу. — Она бы перепугала всех его зверушек.

— Вполне вероятно, — согласился он. — Она попыталась бы почистить и причесать кентавров.

— Навести порядок в логове Арагога…

— Перекрасить Форд Англию в милый розовый цвет…

— В тон ее губной помаде.

Они засмеялись, потом вдруг замолчали, глядя друг на друга.

— Хотелось бы мне, чтобы это утро продолжалось вечно, — прошептала Гермиона, поглаживая немного колючий подбородок Северуса. — Это ощущение… ох, я не смогу объяснить его словами. От одной мысли о том, что сегодня мы поженимся, внутри становится тепло и приятно. Странно, можно даже подумать, что я тебя люблю.

— Что, конечно, неправдоподобно.

— Абсолютно. Как считаешь, можно нам пропустить завтрак?

— Хмм… — Северус прикусил ее мочку уха. — И бросить остальных на растерзание твоей матушке?

— Аластор вроде бы не возражает против ее общества, — ответила Гермиона, ухмыляясь и закрывая глаза.

— Ежик! Твои слова вызывают в моем воображении неподобающие картины

— А может, — улыбнулась Гермиона, — ты захочешь заменить эти картины на другие.

Так они и сделали.

* * *

— Брррр… — Гермиона бросила недовольный взгляд на свадебную мантию. — Я не одевалась так с тех пор… Ладно, лучше и не вспоминать.

МакГонагалл рассмеялась. — Сегодня, смею надеяться, все немного по-другому?

— Совершенно по-другому, — кивнула Гермиона.

— И не дергайся, Цирцеи ради! Я попытаюсь укротить твои волосы. Может… — МакГонагалл ухмыльнулась отражению Гермионы в большом зеркале, — … просто преобразовать их.

— Это смотря что у вас на уме.

— В Райскую птицу, к примеру. Или в белого павлина.

— Живого?

— Конечно. Посадить на голову чучело — это даже не смешно.

— Вот уж не знала, что свадьба должна быть смешной, — с кислым видом сообщила Гермиона, подумав о своей матери.

— Все будет хорошо, Гермиона. Просто замечательно. А если ты снова беспокоишься из-за своей матери… — МакГонагалл призвала горсть шпилек и гель для укладки, — …Аластор, как мне кажется, прекрасно с ней справляется. И она… мне показалось, что она им просто очарована. Сегодня утром оба мучались от похмелья. Не шевелись, я сказала!

— Извините, — Гермиона старалась сдержать смех. — Но я не могу себе представить…

— Аластор умеет быть любезным с дамами, если захочет. А твоя мать… Давно она овдовела?

Гермиона помрачнела. — Восемь лет назад. Довольно давно. Хотя я не думаю… — Но она не закончила мысль и начала играть со шпилькой, стараясь не смотреть на пожилую ведьму.

— О чем ты не думаешь? — МакГонагалл было не так-то легко сбить с толку.

— Ну, их семейную жизнь нельзя было назвать счастливой. Когда папа умер, — она с трудом сглотнула, борясь с нахлынувшими воспоминаниями, — она, как мне показалось, просто разозлилась, что он оставил ее одну. Никаких слез, понимаете? Никаких переживаний… по-крайней мере не то, чего я ожидала. Если бы со мной случилось такое… — тут уж Гермиона не смогла сдержать слез и начала тереть глаза.

— Успокойся, — МакГонагалл положила руку ей на плечо. — Ничего не случится. Еще очень долго ничего такого не случится. Северусу в этом году будет пятьдесят семь. А у Снейпов порода на удивление крепкая, так что у вас впереди лет сто, не меньше.

— Я знаю. Но временами кажется… что такое счастье не может быть долгим.

— Просто у тебя позади много несчастливых лет, Гермиона. И у Северуса тоже. Тебе не кажется, что вы заслужили немного счастья? Если посмотреть с этой точки зрения, твое счастье не будет казаться случайной улыбкой судьбы. А теперь… — она наколдовала платок и протянула его Гермионе, — … вытри нос. Что скажет твоя мама, если заметит, что ты плакала?

Стараясь не обращать внимания на так и не отпустившую боль в сердце, Гермиона высморкалась в платок. — Думаю, порадуется и еще больше убедится в своей правоте. Она никак ни смирится с тем, что ей в зятья подсунули Северуса вместо Гарри. — Ох! — Воскликнула она, глядя в зеркало. — Минерва, вы гений!

Всякий раз, когда она показывалась на публике в роли жены Министра, специально обученная молодая ведьма укладывала ее волосы в очень аккуратную строгую прическу, прибавлявшую ей как минимум лет десять. Минерва же сотворила множество кос и перевила их так, что кончики образовали что-то вроде короны. Прическа получилась изысканной и простой одновременно. И Гермиона не выглядела ни на день старше своих тридцати-четырех лет. А может даже моложе.

— Спасибо, — сказала МакГонагалл с довольной ухмылкой. — Теперь немного косметики, и ты будешь неотразима.

Ее по-матерински гордый взгляд не ускользнул от внимания Гермионы, которая, повинуясь импульсу, развернулась в кресле и обхватила руками талию пожилой ведьмы. — Спасибо, — пробормотала она в складки мантии Минервы. — Огромное спасибо за все, что вы для меня сделали! Вы же понимаете, как много это для меня значит, правда?

— Для меня — не меньше, — сказала МакГонагалл слегка хрипловатым голосом и наклонилась, чтобы поцеловать молодую женщину в макушку. — Я желаю счастья вам обоим, дитя мое. На много-много лет.

* * *

Сейчас здесь… Гермиона пыталась подсчитать, но перед глазами уже немного плыло. Она сбилась и начала сначала. Ну и ладно. Около тридцати человек. Двумя больше, двумя меньше — не так важно. Ее удивляло, как собравшиеся ухитрялись производить больше шума, чем несколько сотен студентов. Должно быть, во всем виноват алкоголь, подумала она, задумчиво поднося к губам бокал с вином. Алкоголь, и то, что все прекрасно проводили время, хотя она этого и не ожидала. Откинувшись на руку Северуса, обнимающую ее за плечи, Гермиона начала внимательно изучать гостей.

Сириус и Рем Люпин, который пришел с женой, сидели за одним столом со старым профессором Флитвиком, предшественником Сириуса и, судя по всему, увлеклись воспоминаниями о школьных днях. Взрывы смеха подтверждали Гермионину догадку. Дамблдор, который проводил церемонию, перекинул бороду через плечо и включился в увлеченную дискуссию с миссис Грейнджер и Шизоглазом. Гермиона хихикнула.

— Что такое, Ежик? — Промурлыкал на ухо голос ее мужа — да, ее мужа, и повторять это себе было чертовски приятно.

Прикрыв глаза, чтобы насладится приятной дрожью, которая всегда прибегала по ее спине от голоса Северуса, она ответила. — Мама. Я никогда не видела ее такой… Она ведет себя, как молоденькая девчонка. Посмотри, она хихикает!

— Ты тоже, дорогая. Непрерывно. Сколько ты выпила?

— Понятия не имею, — заявила она, положив голову на плечо мужу. — Не знаю, и знать не хочу. Я знаю только, что так счастлива, что вот-вот взорвусь.

— Я тоже. — Он поцеловал ее висок. — Может у нас получится…

Но Гермиона не узнала, что он хотел предложить, потому что Сириус, слегка покачиваясь, поднялся на ноги и несколько раз хлопнул в ладоши. — Танцы! — Провозгласил он, и это объявление было встречено одобрительными криками и аплодисментами.

— Убью ублюдка, — пробормотал Северус себе под нос. — Клянусь, придушу при первом удобном случае!

— Ох! — Гермиона пыталась удивиться или возмутиться, но вместо этого снова захихикала. — Я думала, ты знаешь, что Сириус запланировал на вечер.

Северус молча смотрел на то, как его молодая жена борется со смехом. Наконец она признала, что проиграла, и с хохотом уткнулась носом в его колени.

Снейп похлопал ее по спине со смесью упрека и смирения в голосе напомнил. — Несколько часов назад ты поклялась мне в верности. В верности, слышишь? Ты знаешь значение этого слова? Оно означает, что ты не должна умирать от смеха над горем мужа. И…— он наклонился и прошептал ей на ухо, — ты не должна так откровенно возбуждать меня прямо перед гостями. — Северус улыбнулся и тут же чуть не задохнулся, потому что вместо ответа Гермиона продолжила неподобающие действия.

Тем временем в Большой Зал вошли музыканты. Трое высоких крепких мужчин в цветах клана МакГонагалл — черный, белый и алый — с волынками в руках. Гермиона выпрямилась как раз вовремя, успев заметить взгляд, которым Северус пытался испепелить своего заместителя. Минерва только пожала плечами и пояснила, перекричав смех и грохот сдвигаемой мебели. — Мои племянники!

— Шли бы они к чертовой матери, — прорычал Северус, но все же поднялся, поставил на ноги беспомощно хихикающую жену и начал помогать остальным сдвигать столы и стулья к стенам Зала.

МакГонагалл подошла к нему. — Я решила, что Шотландские народные танцы понравятся тебе больше чем то, что мы обычно устраиваем на Хэллоуин.

— А ты не замечала, что я вообще не терплю танцев?

-Ох, Северус, прекрати. Это же твоя свадьба. На каждой свадьбе бывают танцы. Это традиция. Ты знаешь все о силе музыки, коллективного пения и танцев. Кроме того, — она с улыбкой конспиратора наклонилась ближе к уху Снейпа, — гости хоть немного протрезвеют.

Северус только оскалился. Делать было нечего, и они с Гермионой покорно последовали за МакГонагалл и позволили поставить себя в одну четверку с Дамблдором и мадам Помфри. Остальные гости тоже были расставлены по местам Сириусом и Минервой, которые тут же начали показывать основные движения. Смеха и беспорядка получилось очень много.

Все еще слегка нетвердо держась на ногах — причем счастье кружило голову не меньше вина — Гермиона смотрела в окружающие ее улыбающиеся лица, слушала народные мелодии с исполнении Трех Племянников, переходила по команде МакГонагалл к другому партнеру, брала его за руки, кружилась, дважды целовалась с каждым гостем… Они встречались и расходились, встречались и расходились, и оскал Северуса постепенно разгладился и превратился в улыбку, и глаза его загорались каждый раз, когда они встречались взглядами…

Минерва была права. Они заслужили счастье.

И, кажется, наконец получили его.

Впервые с тех пор, как начались ее занятия с учителями — а это было лет десять назад — Люцертолу не радовало начало каникул.

Она сидела в своей комнате на подоконнике (стены старинного дома были такими толстыми, что позволяли устроиться очень удобно) и смотрела на дождь, льющий весь день, как из ведра. Время от времени порыв ветра заставлял сероватые струи дождя бить в оконное стекло. Люси пыталась внушить себе, что чувствует себя несчастной только лишь из-за погоды. Но безуспешно — она не верила сама себе. Она прекрасно знала, почему ей так плохо, и все казалось еще безрадостней, потому что она ничего не могла с этим поделать.

Чуть больше недели назад, когда она почти смирилась с переменами в доме Малфоев (судя по всему, возврата к прошлой жизни не ожидалось) и начала к ним привыкать, жизнь совершила еще один неожиданный поворот.

Было трудно, но вполне возможно смириться с тем, что мама прекратила общаться с остальными членами семьи. Это не оказалось полной неожиданностью — такое изредка случалось, просто на этот раз затянулось надолго. Привыкнуть к тому, что отец стал вдруг отдаляться от нее, оказалось гораздо труднее. Потом она нашла себе нового друга — портрет дедушки. И ей уже начало казаться, что это сражение с обстоятельствами она выиграла. Потом, совершенно неожиданно, ее родители стали… назойливыми. Она не могла подобрать другого слова, чтобы описать их внезапное желание то и дело втягивать ее в разговор, что-то выпытывать, пытаться разузнать, о чем она думает. Она к такому не привыкла. Девочка инстинктивно начала сопротивляться, в основном из-за того, что в поведении родителей было нечто странное, чему она не могла найти объяснения. Между отцом и матерью тоже что-то произошло. Они казались более близкими, чем обычно, и в то же время более отдаленными друг от друга, чем до этого. Глупое объяснение, но Люцертоле все представлялось именно так. И в представления Люси о жизни происходящее никак не вписывалось.

Кроме того, она не была уверена, что ей нравятся темы разговоров с дедом и то, как эти разговоры стали проходить. В первое время ее просто ошеломили его рассказы, анекдоты, новизна информации. Люциус знал, как увлечь слушателя. И Люси была совершено очарована.

А потом он начал то и дело вставлять намеки на профессора Снейпа, директора школы, в которую она собиралась поступать и — но об этом она деду не говорила — объекта ее страсти. Люси была влюблена и наслаждалась новым для себя чувством. Второй профессор тоже был очень милым. И красивым, ничего не скажешь. Но что-то в директоре сразу же привлекло ее, хотя красавцем его было трудно назвать. За его спокойствием и умением держать себя в руках чувствовалась такая глубина, что девочка не могла не потянуться к нему, несмотря на разницу в возрасте. Свои чувства она хранила в тайне. Единственным исключением стал разговор с отцом на Рождество — реакция Драко удивила девочку, но у нее не хватило храбрости спросить, в чем дело. У Люси был фотоаппарат — естественно, самая современная модель — и она сделала несколько фотографий гостей. На одной из них Снейп, не подозревающий о том, что попал в объектив, стоял, прислонившись к каменной балюстраде террасы старой части дома. Он смотрел вдаль, упершись подбородком на сплетенные пальцы, а на губах его играла чуть заметная улыбка. Время от времени он запускал руку в короткие черные волосы. У Люси были и другие фотографии, но эта оставалась любимой. Она часто запиралась в комнате, чтобы подолгу любоваться ею.

Дедушка, казалось, был о директоре не особенно высокого мнения, и девочку это раздражало. Она же знала его лично, разговаривала с ним, сидела за одним столом. Она просто не могла поверить в то, что c ним что-то не так. К тому же его мягкое, дружеское обращение с ней давало надежду, что директор не совсем безразличен к чарам Люцертолы.

А потом настал день, когда ее надеждам был нанесен тяжелый удар.

Ее отец, гораздо больше интересовавшийся событиями, происходящими в родной Англии, чем в месте изгнания, ограничивался чтением еженедельника L'Hebdomadaire Magique, помогавшего ему держаться в курсе политической жизни Франции. Однако "Ежедневный пророк" доставлялся ему каждое утро. Люси иногда просматривала газету, но читала только новости спорта. В тот день ей сразу бросился в глаза заголовок на первой странице. Свадьба Директора Хогварца и бывшей жены Министра Поттера. Под заголовком была фотография. Северус Снейп, совершенно неотразимый в темно-зеленой бархатной мантии, обнимал молодую женщину в белом свадебном наряде.

Люси выбежала из комнаты в слезах, дрожа от гнева и ревности. Она уже достаточно хорошо освоила косметические заклинания, поэтому к ужину вышла, убрав с лица все следы недавней истерики. Но лишь только она оказалась в безопасности спальни, слезы снова хлынули из глаз. Сердце изнывало от боли и тяжести, ей хотелось разбить что-нибудь или броситься бежать, не разбирая дороги, крича про свое горе ветру и дождю. Но она понимала, что такое поведение сразу же привлечет внимание родителей и вызовет вопросы, на которые не хотелось отвечать. Поэтому она просто сидела на подоконнике, глядя на дождь и чувствуя тяжелую пустоту на сердце от свалившейся на нее огромной потери.

Она не сердилась на Снейпа. Он ни в чем не виноват. Но эта женщина… она даже не красивая. Свадебная мантия не могла скрыть, что у нее слишком большая задница и слишком широкие бедра. К тому же она была небольшого роста. И совершенно неприметная, даже простоватая на вид. Люси сразу же возненавидела ее от всей души. К несчастью, женщина тоже преподавала в Хогварце — Маггловедение, самый бесполезный и глупый из предметов. Дед, правда, настоял на том, чтобы она включила маггловедение в список изучаемых дисциплин, повторяя, что имел несчастье учиться на собственных ошибках, и что нужно знать своего врага, особенно если этот враг настолько отличается мышлением и поведением. Люси тоже считала магглов врагами и согласилась с дедом. Если бы только… если бы только учительницей была не эта кошмарная жирная тетка.

Потом ей в голову пришла мысль, заставившая приободриться и распрямить плечи. Пожалуй, даже к лучшему, что эта уродина будет ее учителем. Она все время будет на виду, Люси сможет пронаблюдать за ее поведением, реакциями, узнать ее слабости, и возможно даже найти способ вышвырнуть тетку из школы и из жизни директора. Если задуматься, это шанс.

Люцертола соскользнула с подоконника. Может попробовать обсудить все это с дедом, не объясняя, чем ее не устраивает жена директора? Люциус так много знает и такой хитрый — он поможет разработать хороший план действий. И не нужно объяснять, зачем ей это нужно. Люциусу Малфою будет достаточно того, что эта учительница магглокровка.

* * *

Согласовав планы медового месяца, Северус и Гермиона решили, что лучше не уезжать сразу после церемонии или на следующий день, как делает большинство пар. Оба были уверены, что свадьба — это чрезвычайно утомительное мероприятие — сама церемония, официальный прием на котором присутствует почти две сотни приглашенных, включая репортеров, и, наконец, вечер в кругу близких знакомых. В общем, они решили, что лучше отдохнуть дня два-три. Кроме того, грех было не воспользоваться присутствием в замке таких редких гостей, как Дамблдор и Флитвик. На свадьбу приехал мистер Поппандопулос, библиотекарь с острова Крит, да и Хмури заявил, что останется еще на день. Получилось что-то вроде собравшейся большой семьи, и оба молодожена были очень довольны.

18 июля последние гости разъехались — остался только Дамблдор, которому нужно было воспользоваться библиотекой. Миссис Грейнджер вызвался доставить домой Шизоглаз, к которому почтенная дама прижалась заметно теснее, чем это было необходимо для совместной аппарации. Тогда Снейпы начали собирать вещи.

— Ты уверен, что Филч как следует позаботится о них? — Спросила Гермиона, пытаясь отнять носок у разыгравшихся Плутона и Аида.

— Абсолютно уверен. Миссис Норрис уже очень стара. Ему будет приятно, для разнообразия, повозиться с двумя молодыми шустрыми котами.

Гермиона бросила на него взгляд, полный сомнения. — А если это старое чучело решит и моих котят превратить в подобие гестаповца в кошачьей шкуре?

— Я не думаю, — ответил Северус, улыбаясь. — Но разрешаю тебе предупредить Филча и дать ему несколько рекомендаций по воспитанию кошек.

Некоторое время они собирались молча, потом Северус сказал. — Кстати, Ежик, чуть не забыл рассказать: вчера у меня был очень интересный разговор с мистером Поппандопулосом…

— Он очень милый человек, правда?

— Да, и настолько тобой очарован, что будь он помоложе, я начал бы ревновать. Ну так вот… — Северус аккуратно сложил черный кашемировый свитер, -… я упомянул загадочного Д.Л.П., и он…

— Что?

Северус завел глаза. — Д.Л.П. Тот таинственный незнакомец, который заказывал те же книги, что и ты. Это довольно странное совпадение, и я был уверен, что ты уже спрашивала об этом, но оказалось, что нет.

— Конечно, не спрашивала. — Гермиона удивленно посмотрела на него. — Этот посетитель был в библиотеке лет тридцать назад. Ты же знаешь стариков — детство и юность они помнят в малейших деталях, а остальное начинает путаться. После рассказа о лорде Байроне и не стала и заговаривать на эту тему, потому что была уверена — ничего он не помнит.

— Ну да, не помнит. Точнее, почти не помнит. Но он уверен, что это был не один человек, а двое. Мужчина и женщина, довольно молодые.

Гермиона села на пол, скрестив ноги. — Интересно, — пробормотала она. — Двое, но подписались всего тремя инициалами…

— Или подписался только один из них.

— Да…. — Гермиона покачала головой. — Я не знаю… — Она машинально спихнула Аида с шелкового пеньюара. — Что-то крутится в голове, но очень смутно и я никак не могу поймать мысль. Все-таки мне кажется, что это пара. Супружеская пара, раз они подписались тремя инициалами.

— Тридцать лет назад… конечно, они должны были быть женаты. Тогда порядки были другие. Поппандопулос не помнит, откуда они приехали. Что случилось? — Спросил он, заметив, что Гермиона шепчет что-то себе под нос.

— С.Г.С., — ответила она.

— Боюсь, что я…

— Так бы мы подписались, если бы вместе заказывали одну книгу. Северус, Гермиона Снейп.

— Возможно, — ответил он, ухмыляясь. — Если бы я был необразованным, неотесанным….

— Северус! — Гермиона побледнела, на скулах у нее загорелись нездоровые красные пятна, а на горле стали заметны сухожилия — казалось, ей трудно дышать.

— Гермиона! Что такое! Тебе плохо?

— Нет! Все нормально, просто… Северус! Все сходится! Все замечательно сходится! Это Поттеры, Северус, Поттеры!

Всерьез обеспокоенный Северус отбросил в сторону пару туфель, которую собирался уложить в сумку, и опустился на колени около жены. — Дорогая, Бога ради! Объясни, что с тобой. Что замечательно сходится? И причем здесь Пот… — он тяжело опустился на пол и уставился на Гермиону. — Это невозможно…

— Невозможно? — Она засмеялась, но смех был близок к истерическому. — Невозможно? Северус! Это же единственное разумное объяснение! Они сумели создать Глоток Жизни и напоили им Гарри! Что еще…

— Подожди, подожди! — Перебил ее Северус. — Давай обдумаем все шаг за шагом. Accio вода! — Он сунул стакан ей в руку. — Выпей и успокойся.

Взгляд, которым Гермиона одарила мужа, был недовольным, но она послушно выпила воду и вернула пустой стакан. — Я знаю, что ты хочешь сказать.

— Что меня абсолютно не удивляет. Ну, так что я хотел сказать?

— Но это же очевидно. Ты хотел напомнить, что Глоток Жизни может воскресить мертвого, но ни в одной легенде не было намека на то, что он способен защитить от Убийственного Проклятия.

Северус покачал головой. — Не хочу тебя разочаровывать, но я хотел сказать совершенно о другом. Ты, думаю, знакома с теорией, согласно которой древние Боги на самом деле были чрезвычайно могущественными колдунами?

— Да, я слышала эту версию.

— Очень хорошо. Эта теория кажется мне весьма убедительной. А еще считается, что молнии, которые метали Боги — это мощные Убийственные Проклятия. Помнишь копию рукописи, которую ты привезла из Александрии? То малопонятное место, где Ксенофон пишет об ударах молнии Зевса, отлетающих назад на небо? Теперь я и сам не понимаю, как мы пропустили этот момент.

— Мы просто не знали, что искать, — вздохнула Гермиона.

— Верно, — Северус кивнул и потер переносицу. — У меня вызывает сомнения другое. Если Поттеры действительно сумели воссоздать Глоток Жизни — а Лили прекрасно знала зельеделие, я не сомневаюсь в ее способностях… Если они добились успеха, почему поступили так странно? Если бы у меня был маленький ребенок, я бы не стал поить его непротестированным зельем. Я сначала проверил бы его действие на себе.

— Это так, — согласилась Гермиона. — Действительно, тут что-то не сходится. Подожди-ка! — Воскликнула она, хватая Северуса за руку. — Подожди! Я вспомнила… Мне нужно срочно написать Гарри! — С этими словами она вскочила и вылетела из комнаты.

— Гермиона! Что… — Северус не закончил вопрос, потому что спрашивать было уже некого. Вздохнув, он тоже поднялся и вышел вслед за женой.

* * *

Дорогой Гарри,

Гермиона.

* * *

Состояние лихорадочного возбуждения, в котором Гермиона находилась с тех пор, как отправила письмо Гарри, было абсолютно несовместимо с медовым месяцем. Она знала, что если Гарри даст согласие, он пошлет бумаги прямо ей. Почтовые совы приучены находить адресата, где бы он не оказался, так что если она уедет, бедному животному придется пересечь пролив и пол-Европы. Сверток, который нетрудно доставить из Дувра в Хогварц, при путешествии на большое расстояние легко может пропасть.

К счастью, ее лихорадка оказалась заразной — Северусу тоже было очень любопытно заглянуть в бумаги Поттеров, и он сразу же согласился еще на некоторое время задержаться в замке. Святые или языческие Боги, ответственные за погоду, похоже, посочувствовали их планам. После дождливого дня бракосочетания из-за облаков наконец выглянуло солнце и обосновалось в небе надолго. Благодаря этому окружающие только понимающе кивали, услышав от молодоженов, что в такую погоду им жалко уезжать из Англии. Солнечный свет и тепло в Тоскане им практически гарантированы, а вот в Шотландии такая погода — редкое удовольствие. Чтобы избежать лишних вопросов по прибытии посылки от Министра — Гермиона старалась не думать о том, что Гарри может ответить отказом — она начала рассказывать всем о задуманной биографии Поттеров. Все отнеслись к этой идее с энтузиазмом, и чтобы придать достоверности своей легенде, Гермиона стала действительно записывать воспоминания знавших Джеймса и Лили. И признаться, ей это понравилось. К тому же так она могла отвлечься от назойливых мыслей о том, что ответит Гарри.

В те времена, когда удобное министерское кресло занимали Корнелиус Фадж и Артур Уизли, ответа, скорее всего, пришлось бы ждать все каникулы. Но сейчас, когда девизом работы Министерства стало слово "эффективность", волокита с ответом считалась преступлением не меньшим, чем государственная измена.

Ответ от Гарри пришел через четыре дня после отправления письма. Послание Министра было предсказуемо официальным, но недостатки формы с лихвой восполнялись содержанием. Форма была весьма ядовито откомментирована Сириусом (под мысленные аплодисменты Северуса), а содержание заставило щеки Гермионы порозоветь от предвкушения.

Дорогая Гермиона,

прочитал Северус избранному обществу, собравшемуся в комнатах директора выпить стаканчик перед обедом и вскрыть Пакет. Кроме Гермионы его слушали МакГонагалл, Блэк, мадам Помфри и Дамблдор.

Отвечая на твое письмо от 18 июля, хочу выразить свою благодарность за предусмотрительность, проявленную в отношении присланного мною свадебного подарка. Хотя предполагаю, что госпожа Вритер вскоре найдет другой повод для очередной клеветнической статьи. Признаться, ее поведение начинает меня утомлять.

Министр Магии.

— Это, — заявил Сириус, — самая наивысокопарнейшая чушь из всех, которые доводилось приносить министерским совам со времен Короля Артура.

Дамблдор прокашлялся, но ничего не сказал — его привязанность с бывшему Золотому Мальчику Хогварца заметно ослабла после того, как Альбус услышал о поведении Министра в то время, как его жена лежала в госпитале с тяжелой раной. МакГонагалл фыркнула, а мадам Помфри захихикала. Северус со скучающим видом поднял бровь. — В высшей степени справедливое замечание, Блэк. Хотя выражение "самая наивысокопарнейшая" заслуживает приза "Какофония года"

— Согласен разделить эту честь с только что прослушанным письмом, — ухмыльнулся Блэк.

— Что ж… — Дамблдор задумчиво пригубил херес. — Может мы наконец взглянем на таинственное содержимое послания?

Гермиона была настолько поглощена изучением контракта, что Северусу пришлось подергать ее за прядь волос, чтобы привлечь ее внимание к нетерпеливо ждущему обществу. — Ежик, эта честь по праву принадлежит тебе.

— Конечно, — она смущенно посмотрела на друзей, которых заставила ждать и ловко распаковала послание с помощью заклинания.

Коричневая оберточная бумага скрывала простую картонную коробку, обтрепанные края и желтоватый цвет которой ясно указывали на возраст. Гермиона широко распахнула глаза. — Та самая! — Выдохнула она. — Да, именно она! Я помню… — Едва заметное движение головы Северуса напомнила ей, что не стоит демонстрировать чрезмерный энтузиазм. — Это были… довольно счастливые времена, — добавила она вместо объяснения. Сириус с понимающим видом кивнул.

Все, подавшись вперед, наблюдали, как Гермиона снимает крышку. Царящий в комнате аромат алкогольных напитков и перечной мяты (некоторое время назад Дамблдор начал предпочитать лимонным леденцам мятных жучков) потеснил запах пыли и старой бумаги, сразу напомнивший библиотеку Хогварца. Бросив взгляд на мужа, Гермиона вынула лежащую сверху пачку фотографий, перевязанную красной ленточкой.

— Они будут прекрасно смотреться в книге, — Гермиона развязала ленточку. На верхней фотографии Джеймс и Лили в возрасте 14 — 15 лет сердито смотрели друг на друга.

Гермиона передала фотографию сидящей рядом с ней МакГонагалл. Та улыбнулась. — Как кошка с собакой, — пробормотала Минерва, смахивая с карточки пыль. — Кто бы мог подумать…

Гермиона упомянула о "счастливых временах" только чтобы объяснить свою реакцию на коробку, которая обещала много ценной информации. Но когда Сириус взял фотографию из рук МакГонагалл, Гермиона пожалела о своей беспардонной лжи. В глазах Сириуса, будто постаревшего в тот миг, как он взглянул на фото, было столько боли и безысходности, что ей захотелось вскочить со стула и крепко обнять старого друга. Обстановка не подходила для таких жестов, поэтому Гермиона сдержалась, и только попыталась перехватить взгляд Сириуса, чтобы улыбнуться ему. Конечно, для Сириуса внезапное погружение в воспоминания о давно прошедших днях было болезненным. Гермиона подозревала, что особую боль Сириусу доставляла внешняя схожесть Гарри и Джеймса. Но Джеймса Сириус потерял при независящих от него обстоятельствах. С Гарри же все было по-другому. Отношения Сириуса с крестным могли стать гораздо более близкими, и в том, что этого не случилось, была и его вина. Сейчас, глядя на фотографию отца, Блэк горевал о потере сына, кажущейся даже более горькой от того, что Гарри был потерян еще при жизни.

Они рассматривали фотографии, погруженные каждый в свои мысли. Северус тоже не остался спокойным. Там было несколько фотографий, сделанных уже после выпуска из Хогварца. Это был самый черный период в жизни Северуса, и картины чужого счастья вызывали у него лишь боль и сожаление о собственных ошибках.

Под фотографиями обнаружились письма, дипломы, Золотой Снитч, зачарованный так, чтобы оставаться неподвижным, несколько украшений, большой конверт с маггловскими фотографиями и письмами родственников Лили, и на самом дне — два дневника.

Сириус смотрел на тетради с жадностью, но Гермиона, предвидевшая, что так и случиться, опередила его. — Я думаю, — сказала она, чувствуя себя очень виноватой, — что сначала все это должна просмотреть я. Это же…ну понимаете… Гарри согласился отдать эти бумаги мне, и я не упоминала, что собираюсь показывать их кому-то еще… — она прикусила губу, стараясь не смотреть на Сириуса.

— Конечно, — МакГонагалл вряд ли понимала, насколько Гермиона благодарна ей за вмешательство. — Это должно остаться между вами с Гарри — он бы упомянул, если бы хотел разрешить тебе показывать кому-либо дневники матери. — Минерва начала лихорадочно протирать очки, поежившись под гневным взглядом Сириуса.

— Д-да. Это я и имела в виду, — кивнула Гермиона, обзывая себя в душе бессердечной лживой сучкой. Но отдавать дневники Сириусу было слишком опасно. Чем меньше людей в курсе, тем лучше. Если в дневниках не окажется упоминаний о Глотке Жизни — а она уже сама не знала, чего хочет больше, разрываясь между собственными надеждами и разочарованием Сириуса — она отдаст все бумаги Блэку, не спрашивая ни у кого разрешения.

14 февраля 1978.

Я никогда не вела дневник. И, пожалуй, не хотела бы его вести. И уж точно не хочу ничего записывать в этой тетради (хотя выбрано со вкусом, что удивительно, если учесть, кто выбирал). Ладно, приходится признать, что я уже пишу. Очень приятно написать "Джеймс Поттер — надоедливый идиот" в дневнике, который он мне подарил. На День Святого Валентина, с цветами и открыткой. Хотела сразу вернуть назад, но решила, что так лучше. И приятнее.

Ну что ж. Джеймс Поттер — надоедливый идиот.

Вот так. А теперь я засуну эту дрянь под дурацкие письма Петунии.

23 Июня, 1978.

Очень мало денег и страшно хочется записать свои мысли. Я пять раз пересчитываю каждый сикль, прежде чем решиться его истратить, так что черта с два я куплю новый дневник, если у меня валяется этот. Да, это подарок Мерзавца Джеймса Поттера, но кого это колышет?

Итак. Первый год учебы в университете закончен. Я прекрасно сдала экзамены, но написать хочу не об этом. И не о моей личной жизни — ха-ха-ха. Было бы о чем писать. И если я все же приму решение, в ближайшем будущем мне ничего не светит.

Я должна это записать. Я должна увидеть это, написанным черным по белому. Тогда, надеюсь, все станет понятнее, хотя глубоко сомневаюсь.

Сегодня я встретила Дамблдора. Совершенно случайно. Он окликнул меня и предложил вместе выпить. Выпить, как же! Сначала мы разговаривали обо всякой ерунде — как дела в Хогварце, как идет учеба и все такое прочее. Я уже начала удивляться. (В самом деле, не мог же Дамблдор специально заявиться из Хогварца, чтобы поболтать со мной и выпить Кампари. ( Классный маггловский напиток, Кампари, слегка непривычный, но приятный, хотя Дамблдор добавил в него слишком мало содовой). Слишком много скобок получается. Никак не перейду к главному).

После светской беседы Дамблдор сообщил, что Волдеморт день ото дня набирает силу (как будто я живу в пещере и газет не читаю), и Министерство, как обычно, совершенно беспомощно. Вот тут-то я заволновалась, потому что начала понимать, к чему он клонит. И оказалась права. Он сказал, что организовывает группу сопротивления и предлагает мне присоединиться.

Наверное, у меня был совершенно идиотский вид, с открытым-то ртом. Я была в полном замешательстве, да и теперь никак ни приведу мысли в порядок. Конечно, я против Волдеморта (еще бы, ведь ублюдок ненавидит всех магглорожденных) и я жутко боюсь его и все шайку Упивающихся Смертью. Но я никогда не задумывалась о том, чтобы участвовать в борьбе… реально, своими руками… Не сейчас, по крайней мере. Я хочу закончить учебу, потом возможно еще и маггловский университет, а потом… так, все, это глупости. Это просто малодушие. Я хочу предоставить драться другим, а сама отсидеться в стороне.

Но…о Боже, как много всяких "но". Я боюсь. Я слышала о том, что делают Упивающиеся Смертью с людьми, попавшими им в руки. Я не хочу, чтобы меня пытали и насиловали. Я одинока, и не знаю, смогу ли справиться со всем этим одна. А что будет с моими родителями? С остальной семьей? Дамблдор сказал, что Орден Феникса — секретная организация, и никто не будет знать, что я его член. Что-то верится с трудом. А если они схватят меня и потребуют назвать остальных? Я не выдержу, я боюсь боли.

Боже, что мне делать. Я говорила Дамблдору, что слишком молода и неопытна. Конечно же, этим его не купишь. Он знает меня много лет и прекрасно понимает, на что я способна. Черт бы его побрал! Он умеет так посмотреть, что скорее согласишься умереть, чем разочаровать его. Но это такой тяжелый выбор! И ни с кем нельзя поговорить.

5 ноября 1978

Я боюсь. Мне страшно, страшно настолько, что дрожат руки и почерк получается неразборчивым. Наверное, именно это называют шоком. Они захватили Доркас Медоус. Ох, как мне страшно. Как бы мне хотелось, чтобы хоть кто-то был рядом. Мне нужна чья-нибудь поддержка. А еще я хочу упасть на кровать, спрятаться с головой под одеяло, и носа не высовывать.

28 декабря 1978

Может мне вырвать первую страницу? Или не стоит? Ох, не знаю. Наверное, лучше все-таки оставить. Потому что в то время (всего десять месяцев назад, но кажется, что это было в другой жизни) я действительно считала Джеймса противным глупым мальчишкой. Таким он и был. Самовлюбленный идиот, который думал только о квиддиче, да о пьянках с приятелями. Сейчас он изменился. Да мы все изменились. Ситуация такая. Некоторое из нас отваживаются называть происходящее войной, но большинство предпочитает словечко "ситуация". Мне кажется, что "гражданская война" — гораздо точнее. Почти каждый день умирает кто-то из знакомых, и невозможно заставить себя не думать о смерти, о своей собственной смерти. Если смерть так близко, нельзя не измениться. Начинаешь понимать, что в жизни по-настоящему важно.

Наши отношения начали улучшаться с того дня, когда погибла Доркас. Я не ожидала, что Джеймс придет меня успокоить — я думала, что это совсем не в его характере. Но он пришел. Он оказался рядом, когда мне страшно не хотелось быть одной.

Не знаю, к чему это приведет. Пока мы только несколько раз целовались, но он пригласил меня встретить рождество с его родителями, а это что-то значит? Старшие Поттеры очень приятные люди. Милая, дружная семья. И не стали набрасываться на меня с восторгами по поводу того, что сын наконец нашел "подходящую девушку".

Может, они не считают меня подходящей? А хочу ли я быть подходящей? Почему я встречаюсь с Джеймсом? Кроме Сириуса (ну уж НЕТ) и Рема (н-н-нет, потому что меня смущает то, что он оборотень) и Питера (тошнит от одной мысли) мы — самые молодые в Ордене. Остальные старше как минимум лет на двадцать. Я очень редко выбираюсь из дома, только по необходимости, так что шансов встретить кого-нибудь у меня мало. К тому же завтра я могу умереть. А мне хочется пожить, узнать, что такое секс. Но хочу ли я секса с Джеймсом? Похоже, дела обстоят так, что придется все-таки попробовать с Джеймсом, если меня вдруг не потянет на Аластора или Кингсли. Но все равно, я никак не могу отделаться от ощущения, что я использую Джеймса. А он — меня.

11 марта 1979

Не знаю, почему ответила "да". Джеймс сделал мне предложение, и я согласилась. Я ненормальная? Или наоборот поступила разумно?

12 марта 1979

Вчера я впервые в жизни напилась. Клянусь, что никогда не буду делать записи в дневнике в пьяном виде.

Я собираюсь выйти замуж за Джеймса. Мир вокруг нас разваливается на части, а я собираюсь выйти замуж за Джеймса. Меня ничего не заставляет — я уже знаю, что такое секс (комментариев не будет) и у меня есть что-то типа личной жизни. Пока это сумасшествие не закончится, на лучшее глупо рассчитывать. Речь о том, что у меня нет конкретных причин выходить замуж. Просто ужасно, что колдуны — такие Викторианцы. Нельзя просто жить вместе, если вы не супруги. Поверить не могу. Люди умирают десятками, а те, кто пока жив, забивают себе голову условностями. Но я не хочу больше жить одна. Я хочу, чтобы рядом был человек, способный поддержать в трудную минуту, и Джеймс готов стать для меня таким человеком. Ах, как романтично! Никогда не думала, что стану таким прагматиком. Мне нужен хоть кто-то — кто-то оказывается рядом — я выхожу за него замуж. Только лишь для того, чтобы избавиться от одиночества. Ненавижу себя за то, что не решусь взять свои слова назад, хотя прекрасно понимаю, что не должна была соглашаться.

20 мая 1979

Нужно спрятать этот дневник.

Я уже две недели миссис Поттер. Интересно, смогу я когда-нибудь привыкнуть к этому имени? Это мама Джеймса миссис Поттер, а не я.

9 июля 1979

Теперь осталась только одна миссис Поттер. Я. Дом и тела — все это было так ужасно. Эта картина постоянно у меня перед глазами. Джеймс никак не придет в себя.

18 август 1979

Какого черта я согласилась выйти за этого придурка? Как меня угораздило связаться с ним! Неужели я не могла сначала подумать как следует? Неужели мне было бы настолько хуже одной, чем с этим шовинистом, с этой тупой свиньей, для которой традиции важнее чувств жены?

Я не хочу переезжать в этот дом, я не понимаю, как он вообще мог такое предложить! ОН ЖЕ ВИДЕЛ ИХ! Он видел их, лежащих там, на полу, с лицами, перекошенными от боли. А вокруг все было разбито, разрушено, оплавлено… И после всего этого он хочет жить в Лощине Годрика. Я ненавижу его, действительно ненавижу! У меня нет своих денег, а следовательно, нет выбора, и мне все-таки придется переезжать в дом, где меня каждую ночь будут мучить кошмары.

Одно радует — исследования продвигаются успешно. Хотя судя по имеющейся у нас информации, Волдеморт тоже добился некоторого прогресса. Я снова боюсь, еще сильнее, чем раньше.

4 октября 1979

Все не так плохо, как казалось. Правда сейчас его друзья (он называет их нашими друзьями, но это его друзья, за исключением, может быть, Рема) все время толкутся у нас в доме. Если бы пришлось убирать и мыть посуду маггловскими способами, я бы уже не выдержала, и вышвырнула бы всех к чертовой матери.

Исследования продвигаются. Завтра поищем в Самарканде.

1 ноября 1979

Завтра крайний срок. Я все время повторяю себе, что не могла забеременеть. Боже, смилуйся надо мной, сделай так, чтобы это оказалось случайной задержкой!

17 ноября 1979

Должно быть, это случилось той ночью в октябре. Я помню, что зелье приняла вовремя, потом продолжила эксперимент, и меня стошнило, потому что у зелья был ужасный запах. За что, Господи, ну за что??? Я не хочу рожать ребенка среди такого кошмара. Петуния тоже беременна, но она счастлива, глупая корова. Я хочу пойти к маме, но и этого нельзя. Как все ужасно! Родители собираются покинуть страну на Рождество — это не вызовет ни у кого подозрений.

Я должна рассказать Джеймсу.

25 декабря 1979

Кажется все сошли с ума. Все рады моему будущему ребенку. Кроме меня самой. Я решила преподнести это Джеймсу как Рождественский сюрприз. Мне показалось, что он слегка рассердился, что я не поговорила с ним наедине, но общие восторги и поздравления заставили его быстро успокоиться. Так что теперь все счастливы. А я? Не знаю. Иногда я чувствую себя виноватой за то, что не испытываю материнских чувств, но потом говорю себе что это придет со временем. Я еще не начала поправляться, тошнота по утрам не мучает (в отличие от Петунии, ха-ха!), так что почти весь день я и не помню, что беременна. Нужно успеть сделать так много, что я не могу себе позволить превратиться в бесформенную тушу, постоянно кудахчущую над детскими слюнявчиками.

Кажется, мы на верном пути. Материал, который Джеймс привез из Турции, кажется очень перспективным.

14 февраля 1980

Я сделала первую запись в этом дневнике два года назад, и за это время вышла замуж, забеременела, оказалась под замком и заняла место в первой десятке врагов Волдеморта.

28 мая 1980

К нам приходил Снейп. Кажется, со времени моей последней записи в дневнике, мы поднялись на несколько пунктов в списке Волдеморта. Если верить Снейпу, теперь мы открываем этот список. Не знаю, откуда у него такая информация — точнее, догадываюсь. Должно быть, он один из них. Он работает на обе стороны, или все-таки только на Дамблдора. Не знаю. Точнее, знать не хочу. Я никогда не любила Снейпа.

Сцена была, можно сказать, душераздирающей. Снейп чуть не плакал, буквально умоляя Джеймса согласиться покинуть страну. Джеймс был в худшем своем репертуаре. Давно я не видела его таким. Он отказывался верить в искренность намерений Снейпа (лично мне они показались искренними, пусть даже он делал это не ради нас). Он все время презрительным тоном повторял, чтобы Снейп убирался и оставил нас в покое, и что он сам способен защитить свою семью.

Снейп, судя по всему, не знает, чем мы так насолили Волдеморту, но мы-то знаем. Откуда только этот ублюдок разнюхал, какими исследованиями мы занимаемся? Наверное, догадался по книгам, которые мы заказывали в библиотеках, подписываясь инициалами. Я говорила Джеймсу, что лучше не ставить настоящих инициалов, но иногда его беззаботность граничит с идиотизмом. В любом случае — Волдеморт знает или догадывается, и крайне заинтересован в том, чтобы добраться до результатов нашей работы. Предложение Снейпа покинуть страну мне показалось очень благоразумным. Но Джеймс не хочет и слышать об этом. Мы остаемся, потому что мы не "жалкие дезертиры". Господи! Я же тоже Гриффиндорка, но должен же быть предел и Гриффиндорской безрассудности. Может мне все же удастся его переубедить. Снейп говорил, что некоторое время мы в безопасности, потому что Волдеморт не дурак и знает, что к следующей неделе мы Глоток Жизни не изготовим. Он предпочтет оставить нам черную работу, а когда мы будем близки к конечному результату, то убьет нас или похитит.

Да, все-таки я изменилась. Я могу написать такое без внутренней дрожи. Наверное, нельзя постоянно жить в ужасе — или привыкаешь, или сходишь с ума.

Ребенок отчаянно толкается. Причем этот негодник ухитряется попадать прямо по мочевому пузырю.

* * *

— Не особенно обнадеживает, — сказал Северус, когда Гермиона отложила дневник.

— Это как посмотреть. Теперь мы точно знаем, что они работали над Глотком Жизни. И что исследования продвигались удачно.

— И что Лили Поттер была сварливой, вечно недовольной, эгоистичной маленькой сучкой.

— Это же не так, Северус! Почему ты так отзываешься о ней?

— Не так? Извини, но покажи мне хотя бы одну запись, где она не жалуется на судьбу или не обругивает окружающих.

— Это же не настоящий дневник….

— Конечно, это оптическая иллюзия.

— Ох, прекрати! Ты же прекрасно понял, о чем я! В настоящем дневнике записи делают почти каждый день. А Лили пользовалась им только для того, чтобы выплеснуть резкие эмоции. Бедная Лили, у нее совсем не было друзей…

— С ее-то языком… Ничего удивительного.

Гермиона сложила руки на груди и уставилась на Северуса с весьма агрессивным видом. — С каких это пор ты стал горячим защитником Джеймса Поттера? А я-то думала, что ты лучше многих сможешь понять, что временами он просто выводил ее из себя.

— Конечно! Но никто же не заставлял ее выходить за нее замуж! Она сама в этом призналась!

— О, мужчины! — Гермиона захлопнула дневник и сердито посмотрела на мужа. — Когда речь заходит о женщине с сильным характером, вы сразу же вспоминаете о мужской солидарности!

Он рассмеялся. — Нет, ничего подобного. Просто разглагольствования Лили Поттер меня не разжалобили. Как говориться, сама постель стелила… Почему она ничего ему не говорила? Не похоже, чтобы они часто ссорились.

— А что было делать бедной девочке? Ты же слышал — своих денег у нее не было. Она зависела от Джеймса. К тому же она ждала ребенка. Куда ей было идти, да еще в то время, как Волдеморт и его шайка преследовали ее по пятам?

— Понятия не имею. Но думаю, что Альбус…

Он не договорил фразу, потому что Гермиона изо всех сил ударила кулаком по кровати. — Ты специально прикидываешься тупым? Какой смысл менять одну зависимость на другую! — Она вздохнула. — Признаюсь, я тоже шокирована. Но я могу понять, почему она стала такой. И я не забываю, что Лили признавала свои ошибки. Она понимала, что в сложившейся ситуации есть и ее вина.

Северус осторожно забрал у Гермионы тетрадь и положил ее рядом с остальными бумагами. Потом притянул жену к себе так, что теперь она прижималась к нему правым боком, а голову опустила ему на плечо. — А может быть, — осторожно предположил он, поглаживая Гермиону по спине, — ты просто все время сравниваешь себя с Лили?

Гермиона резко вскинула голову, чуть не задев его подбородок. — Я не…

— Я имею в виду вашу семейную жизнь с Гарри — мне кажется, сходство очевидное. И временами слегка… выбивает из колеи, когда видишь, что история повторяется.

— Видимо у Поттеров это фамильное. У них просто дар — делать женщин несчастными.

— Да, — задумчиво кивнул Северус. — Это так. Причем странно, но лучше всего у них получается портить жизнь сильным, независимым женщинам.

Гермиона улыбнулась. — Спасибо за комплимент. Но ты прав. И знаешь, по-моему они просто умеют подбирать время. Лили пытается совладать со страхом и сомнениями — и вот он, Рыцарь в Сверкающих Доспехах. И как специально — единственный возможный вариант… Брррр! — Она теснее прижалась к мужу. — Действительно, удивительное сходство.

— Хочешь, я почитаю тебе второй дневник? — Спросил Северус после долгой паузы.

— Да. Хотя будет немного странно слушать, как мужчина читает дневник беременной женщины.

* * *

13 август 1980

Начну новый дневник, как новую главу в моей жизни. Почему-то это мне кажется очень важным. Перед тем, как начать новую тетрадь, я перечитала прошлую. Если кто-нибудь найдет мои записи (вообще-то я уверена, что этого не случится), у него может сложиться очень странное представление обо мне. Не то, чтобы совсем неверное, но очень уж одностороннее. Мне кажется, что если бы я могла хоть иногда поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, записи были бы другими. Но так сложилось, что у меня нет подруги. А как же она мне нужна! С Петунией мы никогда не были близки, мама далеко. А мама смогла бы меня понять. Иногда мне ужасно ее не хватает. Особенно теперь, когда у меня есть Гарри. Она бы любила его, и не только за то, что он ее внук. Он такой милый ребенок, красивый и очень спокойный.

Ему всего две недели, а мне уже трудно представить себе жизнь без него. Странно, но я не смогу объяснить, как и когда почувствовала, что люблю своего малыша. Последние недели беременности были кошмаром. Жара, отеки на руках и ногах, вечно плохое настроение Джеймса. Он не любит, когда на него давят, даже если понимает, что сопротивляется зря. Но я очень рада, что он согласился. Хотя предпочла бы, чтобы он выбрал Сириуса. Не смотря ни на что, ему я доверяю больше, чем Питеру. Может все дело в том, что теперь Питер единственный, кто может приходить к нам домой. Сириус очень обиделся — это было прекрасно заметно, когда он подошел попрощаться после крестин. Он крестный Гарри, но не сможет видеть малыша, пока все не закончится. По крайней мере, не в Лощине Годрика. Сомневаюсь, что смогу постоянно сидеть взаперти. Если я время от времени не буду выходить из дома, я сойду с ума. Я сильна в чарах и обещала Сириусу, что иногда буду приходить в гости вместе с Гарри. Для этого нужно просто аппарировать в безопасное место, в какой-нибудь лес, там наложить чары, чтобы никто нас не узнал, а потом аппарировать к Сириусу. Или к Рему.

Хотя этим планам придется подождать — я все еще чувствую себя очень усталой. Мне еще нужно привыкнуть к новой жизни, в которой я совершенно не принадлежу сама себе. Забавно, но это меня не огорчает. Я так люблю малыша, что готова сделать для него все, что угодно. Смотреть, как он открывает глазки, брать его на руки, когда он плачет и чувствовать, как он успокаивается, узнав меня — в такие минуты я чуть не плачу от счастья. Теперь я поняла, что значит "плоть от плоти". Это мой ребенок, и я чувствую связь между нами.

Джеймс ревнует, хотя старается этого не показывать. Я охотно даю ему повод, потому что его ревность проявляется очень мило. Он изо всех старается быть полезным и заслужить любовь Гарри.

Малыш проголодался. Так что я заканчиваю.

27 августа 1980

Я никогда не была настолько благодарна судьбе за то, что родилась ведьмой. Бедный Гарри, у него очень часто болит животик, но я, по крайней мере, могу приготовить для него хорошие зелья.

Он берет грудь каждые четыре часа — нашел свой ритм.

Джеймс уехал на несколько дней, так что мы с мальчиком сейчас одни.

29 октябрь 1980

Все, я больше не могу. Уже два месяца я не выхожу из дома (только в сад, но это не считается). Я собираюсь написать Сириусу и напроситься в гости. Джеймс, разумеется, запретит мне выходить, но мне наплевать, что он скажет. Сам-то он то и дело уходит, пользуясь маскировочными чарами. Так почему же мне нельзя? Я зачарую себя так, чтобы казаться низенькой полненькой блондинкой с серыми глазами. И для Гарри что-нибудь придумаю. Выглядеть мы будем странно, ничего не скажешь — особенно глаза. У Гарри они уже тоже начинают зеленеть. Пока еще цвет неопределенный, но я уверена, что со временем они станут точно такими же, как мои.

9 ноября 1980

Ну и денек! Не решусь заявить, что худший в моей жизни, но близко к этому. На второе место, пожалуй, потянет. Я все-таки пошла в гости к Сириусу. Написала письмо и предупредила о визите еще неделю назад. Это очень неудобно — мы можем послать сову, но не можем получить ответ. Я не слишком соблюдаю формальности, но приятнее было бы договориться, а не объявлять о будущем визите, как королева.

Сириус, конечно же, не возражал. К нему пришел Рем, и мы прекрасно провели время. Они играли с Гарри, которому внимание новых людей очень понравилось. Я была рада поговорить с кем-то кроме мужа и Питера. Мы ни словом не упомянули войну, исследования, убийства. Я наконец смогла расслабиться.

И конечно же, я оставила Джеймсу записку и предупредила, где меня искать.

Когда я уже собиралась домой, он неожиданно появился прямо в гостиной Сириуса (Рем к тому времени уже ушел) и устроил сцену. К несчастью, я не сразу поняла, что он всерьез рассержен. Он орал всякую чушь о "жене и лучшем друге", о "преданном доверии" и "чести". Это было так глупо, что я решила, что Джеймс шутит, изображая пародию на ревнивого мужа, и от души смеялась. Но оказалось, он не шутил. Он даже чуть не ударил меня, но вместо этого врезал Сириусу. Когда я напомнила, что оставила ему записку, он просто рявкнул, чтобы я немедленно отправлялась домой. А что еще мне было делать — Гарри испугался нашего крика и расплакался, а больше мне некуда было идти. Так что я пошла с ним.

Дома он рассказал мне длинную запутанную историю о давней влюбленности Сириуса (вот уж чего не замечала) и о том, что я не должна его поощрять, и еще много всего в том же духе. Я ответила, что если он смог поверить в подобную чушь, он еще больший идиот, чем я думала.

Тут он и сорвался. Рыдал как ребенок, очень долго, а потом рассказал, что сегодня впервые убил человека. Я не знала, что сказать. Поэтому я просто уговорила его рассказать подробности, и выяснилось, что ему, Аластору и Кингсли поручили проверить один дом (предполагаемое место встречи Упивающихся Смертью). Там действительно оказался притон Упивающихся Смертью, предупрежденных кем-то о возможности нападения. Наши дисаппарировали, но перед этим им пришлось отбиваться, и они сумели уложить пятерых. Аластор и Кингсли — ауроры, им уже приходилось убивать, обороняясь. А вот Джеймс был в шоке.

Далее следовал великолепный образец мужской логики: он решил, что не достоин меня, потому что стал убийцей (такой поворот — выше моего понимания), вернулся домой, обнаружил вместо меня записку, и из-за того, что чувствовал себя настолько недостойным человеком, решил, что я изменяю ему с Сириусом. Это, впрочем, не помешало ему устроить сцену.

Я уложила его в кровать и напоила снотворным.

А теперь сижу в комнате Гарри и смотрю, как спит мой малыш.

Я вышла замуж за Джеймса потому, что хотела видеть рядом с собой сильного человека. Если не сильнее меня, то хотя бы равного. Оказалось, что я ошиблась. Похоже, у меня теперь двое детей, и от того, что старшему из них 21 год, мне не легче. Мама всегда говорила, что женщины сильнее мужчин. Теперь я понимаю, что она права. Но я же не смогу со всем этим справиться, я действительно не смогу.

7 января 1981

Мама и папа погибли. Нам рассказал об этом Питер, а он все узнал от Дамблдора. Они попали в автокатастрофу и умерли по дороге в больницу. Я чуть не сошла с ума. Я не могу ни плакать, ни разговаривать. Я не хочу никого видеть. Я хочу только сидеть в темноте, обхватив плечи руками, и чтобы ночь никогда не заканчивалась.

— Ну что ж, — заметил Северус, как только они материализовались у ворот Хогварца, — если не это называют полным провалом…

— Пустая трата времени и денег, — пробурчала Гермиона.

— Я не о времени и уж тем более не о деньгах. Честно говоря, эта загадка и меня заинтересовала, — Северус взял жену за руку, и они неспешно направились в замку. — Я уже начинаю сомневаться в том, что Лили действительно спрятала записи.

— Нет-нет, — Гермиона так бурно замотала головой, что споткнулась. — Я абсолютно уверена, что тетрадь существует. А то, что ее настолько трудно найти, доказывает, что Лили была хитроумной женщиной.

— Что-то очень уж хитроумной, на мой вкус. И замкнутой. Я никогда не думал… — вдруг он замолчал и чрезвычайно заинтересовался собственными туфлями.

Потом он слегка сжал ее руку, и Гермиона внимательно посмотрела на него. Казалось Северус полностью ушел в себя. — О чем ты никогда не думал?

— Ни о чем особенном, — он слегка улыбнулся. — Просто… столько похожего. Странно вдруг понять это, через столько лет…

— Похожего? — Удивилась Гермиона. — Между…

— Лили и мной. Никогда не думал, что у нее нет друзей.

— Это и понятно — ведь ее магическое дарование проявилось очень рано, и все вокруг были страшно напуганы. Хотя, Петуния может и преувеличивать.

— Хммм… — Северус снова задумался, и снова заговорил уже перед дверью в замок. — Утверждая, что Лили была одинока, она вряд ли преувеличивала. Хотя мне немного трудно привыкнуть к мысли о Лили, целыми днями читающей в своей комнате. И как там выразилась эта кошмарная женщина?

— Она сказала, что Лили постоянно чистила перышки перед зеркалом, расчесывая свою невозможную рыжую гриву. — Гермиона хихикнула. — Похоже, Петуния ей ужасно завидовала.

— Определенно. Лили была очень красивой девочкой. Представляю себе, как злилась сестра. — Северус открыл дверь.

Гермиона глубоко вздохнула, переступая через порог. — Да будут благословенны эти стены! Я чуть не умерла от жары. — Они, по-прежнему держась за руки, начали подниматься в кабинет Снейпа. — Но как ни забавна была временами Петуния, мы не узнали абсолютно ничего.

— Верно. Но раз инстинкт тебе подсказывает, что записи существуют, у нашей задачки должно быть решение. О, кстати, пока я не забыл, — Северус подошел к столу и взял с него лист пергамента. — Это письмо от Малфоя. Девочка прибудет завтра, в три часа дня, ко входу в магазин "Флориш и Блоттс"

— Замечательно, — голос Гермионы был пропитан сарказмом. — Именно так я и представляла себе летние каникулы.

— Это же всего несколько часов, Ежик. А послезавтра мы отправляемся в Италию. Согласись, что это приятная перспектива.

* * *

Той ночью Люцертола спала плохо. Точнее, она дремала, то и дело просыпаясь — ей не давали покоя картины, которые хоть и нельзя было назвать ночными кошмарами, все же оставались достаточно неприятными. Ей представлялись портключи, доставляющие в неправильное место; портключи, тающие в руках, как только к ним прикоснешься; директор Снейп, орущий на нее; директор Снейп, превращающийся в ее деда; книги, которые пытаются ее задушить. Она была рада, когда рука на магических часах переместилась на "пора вставать". Ночная рубашка и волосы прилипли к коже, поэтому под душем Люси простояла дольше, чем обычно. Потом она потеряла кучу времени, стоя перед гардеробом. Выбранная с вечера одежда вдруг показалась ей слишком детской — в какой-то момент она чуть было не решилась попросить мать одолжить ей что-нибудь. Но от этой идеи пришлось отказаться — чем отвечать на лишние вопросы, лучше надеть мантию, которая не очень нравится.

В результате, она завтракала одна, чему была даже довольна. Ей не хотелось выслушивать наставления и советы, она и без того чувствовала себя очень неуверенно. Люси даже специально прошла мимо двери в библиотеку, даже не взглянув на нее, и решила немного полетать. Это был лучший способ скоротать время, оставшееся до путешествия на ДиагонАллею. Как всегда, оказавшись на метле, она забыла обо всем остальном, а время уступило свою позицию "важнейшей вещи в мире", сместившись на второй план.

После ланча неприятные мысли снова начали одолевать девочку. Кто будет ждать ее на ДиагонАллее? Вдруг они забудут или перепутают место встречи? Что, если это будет сам директор Снейп? Ближе к трем ее состояние вплотную приблизилось к истерике. Люси разрывалась между желанием встретиться с объектом мечтаний и надеждой, что встречающим окажется кто-то другой.

В холле на полочке около зеркала ее ждал увесистый кошелек с галеонами и портключ — обычная на вид записная книжка. Отец объяснил, что портключ активируется ровно в три, а чтобы вернуться домой, ей нужно будет указать на него палочкой и произнести "Оушент". Она отсчитывала секунды, глядя на портключ так, будто в нем заключались ответы на все вопросы, потом вдруг посмотрела на себя в зеркало и еле удержалась от искушения убежать в свою комнату и больше никогда оттуда не выходить. Без двух минут три. Она взяла в руки записную книжку. Удивительно, до чего медленно тащится время, когда счет идет на секунды…

А потом было странное ощущение в области пупка — будто ее тянут назад и вперед и во все стороны одновременно, волна обрушившихся на сознание звуков и красок, и Люси обнаружила, что стоит перед витриной книжного магазина и колени у нее слегка дрожат.

Новизна окружающего заставила ее забыть о тревогах. Конечно, в Париже был свой магический район, даже два. На острове Сити и в районе площади де Вогез. Эти древнейшие кварталы Французской столицы были совершенно не похожи на тесную и шумную ДиагонАллею. Люцертола решила, что ей нравится эта улица, со слегка хаотично и кривовато расположенными домами, маленькими магазинчиками, неровной булыжной мостовой и вывесками, поскрипывающими на ветру. Сама того не замечая, девочка медленно поворачивалась, чтобы рассмотреть все вокруг. Описав полный круг, она врезалась в кого-то.

— Красиво, не правда ли? — Произнес женский голос.

— Да, очень… — И Люси так резко закрыла рот, что стало больно зубам. Сердце сжалось от ревности, потому что она сразу узнала женщину, стоящую перед ней с приветливой улыбкой, протягивая руку. Люцертола пожала руку, испытывая страшное желание сжать ее так, чтобы сломались пальцы. — Добрый день, — произнесла она холодным снисходительным тоном. Люси бесчисленное количество раз наблюдала нечто подобное в поведении родителей. Улыбка, которая оставалась лишь движением губ, короткое рукопожатие, которое демонстрировало отвращение лучше оскорбительных слов. — Я Люцертола Малфой.

— Гермиона Снейп, — ответила женщина, которая, очевидно, поняла ее абсолютно правильно. — Рада познакомиться. — Фраза прозвучала фальшиво, и глаза женщины стали холодными. — Вы взяли с собой список книг?

— Конечно, вот он. Но… — Люси наклонила голову и принялась демонстративно разглядывать непослушные волосы миссис Снейп. — … не могли бы мы начать с менее тяжелых покупок?

— Не думаю, что вес имеет значение. — Гермиона мощным усилием воли не позволила себе пригладить волосы. — Мы можем уменьшить книги и наложить на них облегчающие чары. Точнее, я могу. — Она сама не понимала, почему эта девочка так ее раздражает. Да, в ее глазах заметна враждебность, но в пятнадцать лет подростки все такие, так почему Гермиона так реагирует на ее поведение?

— Я неплохо подготовлена и умею накладывать основные чары. Но все равно, спасибо за вашу любезность.

Гермиона сглотнула и сделала глубокий вдох, стараясь, чтобы со стороны ничего не было заметно. Нет, она не позволит себе резкого ответа, мисс Малфой не заслужила такой чести. Она любыми силами сохранит спокойствие. — Я не сомневаюсь в вашей подготовленности, мисс Малфой. Но использование магии несовершеннолетними строго запрещено. Следуйте за мной. — Она повернулась и пошла к двери магазина — борясь с неприятным ощущением опасности. Да, девочка невзлюбила ее с первого взгляда, но она же не собирается пырнуть ее в спину ножом. По крайней мере, не здесь, не на самой людной улице.

Пока продавец, которому был вручен список книг, сновал между полками, выбирая то, что требовалось, а Люцертола разглядывала магазин изнутри, Гермиона стояла, облокотившись на стойку, погруженная в довольно неприятные раздумья. В первый момент она была сбита с толку — не поведением Люцертолы, которое легко объяснялось историей ее семьи, а собственной реакцией. Девочка была почти полной копией матери, Чоу Чанг, теперь Чоу Малфой, которую Гермиона всегда втайне терпеть не могла. Нос у девочки был немного крупнее, а глаза светло-серые — влияние Малфоевской крови. Но в остальном сходство между матерью и дочерью было очень сильным. Гермиона надеялась, что девочка не собирается изучать маггловедение, но эта надежда умерла, когда продавец с услужливой улыбкой положил на стойку первую стопку учебников. Гермиона мысленно вздохнула. Черт побери! Как каждый уважающий себя учитель, она просто обязана побороть предубеждение девочки против ее предмета. Но что, если Люцертола начнет открыто демонстрировать враждебность? С этим будет нелегко справиться, особенно если учесть, что характер у девчонки, сразу видно, стальной.

Поход по магазинам продолжился в полном ледяном молчании. Поначалу Гермиона собиралась пригласить юную мисс Малфой в заведение Флориана Фортескью и угостить фирменным мороженным, но теперь об этом не могло быть и речи. Она уже с трудом выносила присутствие девочки и ее чуть заметные презрительные усмешки, и ни за что не согласилась бы оставаться в ее обществе хоть на секунду дольше необходимого. Судя по всему, Люцертола также мечтала как можно быстрее покончить с визитом на ДиагонАллею. В результате, они разделались с закупками в рекордно короткое время и Гермиона почувствовала себя просто счастливой, когда вручила девочке портключ, предназначенный доставить ее первого сентября на вокзал, обменялась сдержанным рукопожатием, пронаблюдала за активацией старого портключа и вернулась в Хогварц.

* * *

— Это так… Почему слово "красивый" кажется таким банальным? — Гермиона, бросила возмущенный взгляд на мужа. — Ведь это красиво, и другого слова не подберешь. — Она обвела широким жестом окружающие их невысокие холмы и стройные очертания кипарисов, устремленные в вечернее небо. Сейчас они напоминали пальцы руки, воздетой к небесам в знак восхищения красотой заката.

Она вздохнула и взяла Северуса за руку. — Кажется, я могла бы остаться здесь навсегда. Такая тишина, и такая гармония… — Даже мысли об ужине — овечьем сыре, хрустящем белом хлебе, помидорах, брызжущих соком и красном вине — казались кощунственным в этот восхитительный вечер.

Северус хмыкнул и слегка сжал ее пальцы. — За те пять дней, которые мы провели здесь, ты три раза аппарировала в Хогварц, дорогая. Твои слова о желании остаться здесь навечно, слегка… противоречат действиям.

Он, конечно же, был прав. Гермиона вела себя до ужаса беспокойно. Хотя у нее была причина наведываться в замок. — Во всем виновата Лили. — Мрачновато ответила она.

— Знаю, Ежик, знаю. — Он погладил ее руку большим пальцем. — Я знаю, и сожалею, что все твои идеи, какими бы интересными и многообещающими они ни были, оказались неверными.

Буйство оранжевого, розового и пурпурного ближе к западу начало заменяться глубоким индиго. В вышине пел жаворонок, и голос птахи звучал умиротворяющее, особенно в сравнении с ярким закатом и эмоциями Гермионы. — Я хотела только… — Она вздохнула. — Я так хочу найти разгадку. Вариант со статуями казался таким интересным.

— Хммм… Я знаю, знаю, какое впечатление производят фразы, начинающиеся с "я же говорил…". Но сомневаюсь, что Лили в своем дневнике стала бы писать о статуях, как о людях.

— Когда-то они были людьми. Так что смысл в моей догадке был.

— Да, причем заметно больше, чем в варианте с домовыми эльфами.

— Иногда ты бываешь просто невыносимым, директор. На самом деле, это очень остроумно. Упивающиеся Смертью ни за что в жизни не подумали бы, что она называет домовых эльфов людьми.

— Или книги, — добавил он, еще крепче сжимая ее руку.

— Книги, это почти тоже самое, что и статуи.

— Да что ты?

— Северус, ты говоришь как ужасно приземленный человек! Они похожи на статуи, потому что были написаны людьми. Слегка натянутый намек, но вполне возможный. Мы же часто разговариваем о книгах, как о людях. Мы говорим "ты прочитал последнего NN", вместо того, чтобы сказать "ты прочитал последнюю книгу NN". Так что смысл есть.

— Что-то очень уж путано.

— Ох, заткнись! — Рявкнула она, но без злобы в голосе. Да, бесплодные поиски разочаровывали, но красота природы и все укрепляющееся чувство к мужу не давали ей погрузиться в печальные мысли. — Я уверена, — добавила она, — что это окажется настолько элементарным, что разгадав загадку мы почувствуем себя полными идиотами.

— Очень может быть, — согласился Северус. Он зевнул и повернул голову к Гермионе. — Этруски Этрусками, а я устал. Наверное, старею. Двадцать лет назад мне ничего не стоило бы подняться в четыре часа утра.

— Я тоже хочу спать, если это тебя успокоит. А двадцать лет назад мы считали тебя вампиром.

— Тогда я бы ложился в четыре утра, — заметил Северус. — А уроки зелий проводил бы глубокой ночью. Кстати, как-то раз я судил квиддичный матч. Был бы вампиром — сразу же рассыпался бы в пыль.

— Можешь поверить, мы очень на это надеялись и были страшно разочарованы. И в конце концов решили, что не рассыпался ты только из вредности.

— То есть, вы думали, что моя злоба оказалась сильнее законов природы? — Он ухмыльнулся и поднялся из плетеного кресла.

— Что-то в этом роде. Дай руку. Что-то у меня не осталось сил даже на то, чтобы подняться.

— У тебя нет сил только на приседания?

— Это был намек? — Гермиона ухитрилась бросить на мужа многообещающий взгляд, одновременно убирая со стола.

— Да, намек, причем его трудно назвать тонким.

— Мне будет позволено сначала принять душ?

— Разумеется, — Северус привлек к себе жену и поцеловал. Бросив прощальный взгляд на пурпурное пятно заходящего солнца на темнеющем небе, они зашли в дом.

* * *

Дом был старым, очень старым — Северус говорил, что его построили в пятнадцатом веке — но в нем было все, к чему привыкли люди в новом тысячелетии. Он был обставлен антикварной мебелью, которую веками собирали Снейпы, но большой кухонный шкаф был зачарован так, что его содержимое оставалось свежим и при необходимости замороженным. Огромная ванна на птичьих лапах по легкому взмаху палочки наполнялась горячей водой, половицы не скрипели и были обработаны специальным заклинанием против паразитов. Гермиона с первого взгляда влюбилась в этот дом, и за последние несколько дней чувство это лишь окрепло. Очарования особняку только прибавили обнаружившаяся в нем богатая библиотека и кристально-прозрачный бассейн в саду за домом. Они могли аппарировать в церковь сразу после рассвета или среди ночи, или осмотреть древние развалины при призрачном свете луны. Этим утром они встречали восход в древнем поселении этрусков, среди полуразрушенных стен и вековых деревьев.

Гермиона уселась перед большим зеркалом и начала расчесывать волосы. Конечно, она могла справиться со спутанными прядями с помощью магии, но в неспешных движениях, в прикосновениях расчески к коже головы, в скольжении ее вдоль мягких прядей было нечто успокаивающее, настраивающее на ночной отдых. В эти минуты она в последний раз вспоминала события дня. Она задумчиво посмотрела на свое отражение и подумала, что для наблюдающего из-за плеча оно показалось бы немного не похожим на нее настоящую. Как будто это вторая Гермиона, похожая и не-похожая на первую…

Она резко вскочила, уронив щетку на флакон с туалетной водой. Мгновенно заполнивший комнату запах лаванды и лимона заставил ее сморщить нос, но не смог отвлечь. Она бегом бросилась к ванной, шумно постучала кулаком в дверь и, когда Северус не ответил, ворвалась в заполненную паром комнату без разрешения.

— Северус?

Он высунул голову из-за занавесок душевой. — Что случилось, дорогая? Мне казалось, что ты хотела сначала принять душ… но присоединяйся, если хочешь…

— Нет! Я не о том! Северус, мне кажется…

Но она необдуманно подошла слишком близко. У Северуса были длинные и сильные руки, и не успев договорить, она оказалась в душе, а волосы и пеньюар прилипли к телу. До этого они занимались любовью очень бережно, неторопливо. На этот раз все было по-другому, подумала, точнее почувствовала Гермиона (способности думать она лишилась довольно быстро). Это было абсолютно новое и очень приятное ощущение — его все еще контролируемая сила, сила, которую он до сих пор не использовал, и которая теперь помогала ему держать ее прижатой к холодному кафелю, в то время как его руки жадно исследовали ее тело — так решительно, как до сих пор не осмеливались. Она слегка посопротивлялась, в основном чтобы продлить удовольствие, пока не почувствовала, как в нее вторгаются сильные пальцы и упругое, горячее тело вжимает ее в стену.

— В следующий раз, — сообщил Северус, помогая Гермионе вытирать волосы, — нужно будет сначала отрегулировать температуру воды. А то так недолго умереть от перегрева.

Она со счастливым вздохом прижалась к его груди. — Не самая плохая смерть.

— Да, — сухо признал он. — Но я хотел бы проделать это еще несколько раз, прежде чем отправиться на Елисейские поля. Спасибо, что составила компанию. Я прекрасно провел время.

— Всегда в вашем распоряжении, — хихикнула Гермиона. — Но скажи, ты будешь очень разочарован, узнав, что я пришла в ванную, не думая о сексе?

— Я был бы разочарован, если бы секса под душем не получилось. Ведь главное — результат, ты не считаешь? Так что заставило тебя нарушить мое одиночество?

— Я разгадала головоломку Лили.

Северус выронил полотенце. — Ты уверена?

— На этот раз — абсолютно. Помнишь, что рассказывала Петуния? — Гермиона протянула мужу лосьон для тела, который Северус начал послушно втирать ей в спину. — О том, что Лили вечно сидела перед зеркалом? Понимаешь, я расчесывала волосы и думала о том, что для кого-то другого мое лицо, отраженное в зеркале, покажется не совсем похожим на меня. Можно сказать, две Гермионы…

— Великолепно, — пробормотал Северус. — Просто гениально. Да, весьма вероятно, что это решение задачи. Как ты думаешь — она имела в виду зеркало в Лощине Годрика или в доме ее родителей? — Он набросил на плечи халат и покрутил головой, пытаясь обнаружить шлепанцы.

— Мне кажется, что в доме родителей, но это как раз всего лишь предположение, — Гермиона протянула ему шлепанцы.

— Спасибо. Что ж, если твоя интуиция не ошибается, адрес мы сможем найти в списке выпускников Хогварца. А потом нам предстоит освоить профессию мелких воришек. Кражу со взломом, точнее говоря. Ты согласишься отложить все это до завтра?

К удивлению Северуса, Гермиона кивнула. Ее ответ был еще более неожиданным. — Все равно на следующей неделе мы собирались возвращаться в замок. Тогда и займемся, если ты не возражаешь.

— Что это с тобой? Неужели ты потеряла интерес… — спросил он, выходя из ванной.

— Нет, что ты. Просто я абсолютно уверена, что тетрадь там. И ничего не мешает ей дождаться нашего возвращения. А пока… — она остановилась и обняла мужа — … у нас начинается настоящий медовый месяц.

— Обязательно напишу Папе Римскому и попрошу канонизировать это зеркало, — пробормотал Северус.

* * *

Люцертола с сомнением смотрела на портрет деда. — И… ты действительно считаешь, что у меня это получится?

— Ты моя… внучка, — медленно произнес он, внимательно вглядываясь в лицо девочки и проверяя, не среагировала ли она легкую заминку. Реакции не было. — Конечно, ты сможешь это сделать.

Ее пальцы нервно теребили нитку, выдернутую из края рукава. — Там может ничего не оказаться. Ничего важного. Не все…

— Люцертола! — Резко перебил ее Люциус. — У людей — как не противно мне использовать это слово, говоря о магглокровке — у людей всегда есть тайны, которые они не желали бы раскрыть. Безгрешных просто не существует. Или… — он наклонился вперед, и в серых глазах заиграли искорки, — … или ты хочешь сказать, что у тебя за душой ничего нет? Никаких тайн?

— Ну, я… — было просто невозможно отвести взгляд. Даже хуже — было невозможно сопротивляться их магнитному притяжению. Люси часто спрашивала себя, мог ли кто-нибудь сопротивляться воле деда, когда он был еще жив, если даже его портрет обладал такой властью над людьми.

— Я жду. — Он удерживал ее взгляд, будто стальными щипцами.

— Да, конечно, у меня есть секреты. Как и у всех.

— Например, твое чувство к Директору Хогварца? — Эти слова слетели с его губ с такой легкостью, как будто речь шла о чем-то совершенно незначительном.

Люси почувствовала себя так, будто в ее грудь вонзился невидимый скальпель, обнажил душу, и теперь она оказалась как на ладони перед спокойным и твердым взглядом деда. Но несмотря на шок, девочка постаралась собрать остатки смелости и ответила, стараясь, чтобы слова прозвучали как можно уверенней. — Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Тогда ты глупее, чем я думал, — жестко парировал Люциус. — Или ты боишься, что я не одобрю твоего выбора?

— Ну… да, я думаю, что ты не… после всего того, что ты мне о нем рассказывал… — Сейчас она чувствовала себя абсолютно беспомощной. Она-то считала себя такой хитрой, она выжидала целых две недели, прежде чем задать ему вопрос, хотя внутри все горело от нетерпения поделиться с дедом ненавистью к магглокровке. Оказывается, все ее ухищрения бесполезны. Он давно обо всем догадался.

— Моя дорогая девочка, — Люциус скрестил руки и откинулся на спинку кресла. — Я надеюсь, у тебя не настолько плохая память, чтобы успеть забыть о прошлом твоей матери? — Она покачала головой. — Твоя мать была предателем, как и Северус Снейп. Помельче рангом, конечно, потому что она была молода и не сумела добиться высокого положения среди соратников Волдеморта. Но я же позволил сыну оставить ее в доме. У предателей, моя милая, есть одно удобнейшее качество — они слабые и доверчивые люди. Они бросаются из стороны в сторону от неуверенности. И в глубине души всегда чувствуют вину. Это их уязвимое место. Ты легко можешь поймать их, как рыбку на крючок, и делать с ними все, что заблагорассудится. — Он улыбнулся внучке, которая теперь заворожено слушала его слова. — Тебе может показаться странным, но я не стану возражать против того, чтобы Северус Снейп стал твоим мужем, если буду уверен, что ты сумеешь держать его в руках. Не могу не признать, что он очень сильный колдун, но ты, дорогое дитя, обещаешь стать столь же сильной ведьмой. Вместе вы могли бы совершить то, что не удалось твоему отцу.

Люси вытаращила глаз. — Что, дедушка?

Он усмехнулся. — Могут же у меня быть маленькие секреты? Сначала нужно разобраться с магглокровкой. Потом убедиться, что Северус Снейп — твой покорный слуга. А потом, дорогая, продолжим разговор. В Хогварце тебя ждет весьма увлекательная жизнь. Ты занимаешься? — Вдруг спросил он очень деловым тоном.

— Да, конечно.

— Просто замечательно. Значит, у тебя найдется достаточно времени для нашего маленького плана. Сколько осталось до твоего отъезда?

— Две недели. Точнее тринадцать дней.

— Тринадцать дней… — Люциус мечтательно улыбнулся. — Думаю, ты заслужила награду — за честность, — Малфой ухмыльнулся, увидев, как покраснела девочка. — Поднимись на чердак и найди там небольшую деревянную шкатулку, отделанную серебром. Ключ от нее в столе у твоего отца — он тоже серебряный, сделан в виде двух змей, пытающихся заглотать хвосты друг друга. Думаю, содержимое этой шкатулки покажется тебе интересным. И полезным, крайне полезным.

16 января 1981

Сейчас я чувствую себя так, будто запечатываю письмо в пустую бутылку и бросаю ее в океан. Теперь все в руках судьбы. Как драматично!

* * *

Северус и Гермиона переглянулись.

— Два человека, которые ее довольно хорошо знают… — пробормотала Гермиона. — Боюсь, что если она не имела в виду Сириуса и Рема, мы их вообще не найдем.

— Вряд ли она доверила тайну именно им. — Задумчиво ответил Северус. — Они оба члены Ордена, так что это было бы слишком рискованно. Она слишком хорошо понимала, что их могут захватить и заставить выложить все.

Гермиона кивнула. — Согласна. Но… — она начала накручивать на палец прядь волос — … тогда нам нужно исключить всех ее одноклассников. До них Упивающимся Смертью тоже легко было бы добраться.

— Значит кто-то из магглов, — вздохнул Северус.

— Я тоже так считаю. Но она писала о двоих — может один из них это ее сестра?

— Сомневаюсь. Они не были близки, Лили сама это признавала, и вряд ли Петуния хорошо ее знала.

— Логично. — Гермиона тряхнула головой. — Похоже, найти тайник будет чертовски трудно. Там есть еще записи?

— Только две, — ответил он, заглянув в дневник. — Только две, и одна из них очень короткая. Датирована июнем. Лили пишет, что "кровь гигантов уже в пути".

— А последняя?

— Хэллоуин, 1981. День, когда Поттеров убили. Запись тоже короткая, давай я… — Гермиона кивнула, и он прочитал. — "Кажется, у нас все получилось. Последняя серия испытаний, и мы сможем защититься от Убийственного Проклятия. Но есть и плохая новость: Волдеморт что-то узнал о сделке, благодаря которой мы добыли кровь гигантов. Помоги нам Боже! Если он знает это, он не мог не догадаться, что Глоток готов. Это объясняет, почему в последнее время произошло столько убийств и похищений. Мне остается только молиться и надеяться. Страшно об этом писать, но вдруг Питер решит, что наши жизни не стоят жизней десятков других людей? И если уж на то пошло, он будет прав." — Северус сглотнул и посмотрел на жену, которая чуть ли не до крови прикусила губу. Глаза Гермионы подозрительно блестели.

— Это ужасно, — прошептала она. — Просто ужасно. Она знала.

— Нет. Она не знала. У нее были подозрения и предчувствия. И к несчастью, верные. Хотя мотивы Питера она не угадала — на деле они оказались не столь благородными. — Северус наклонил тетрадь так, чтобы на нее лучше падал свет. — "Джеймс заслужил хорошую порку, — прочитал он, улыбнувшись краем рта. — Он не запер дверь лаборатории, Гарри пробрался туда и опрокинул на себя полную бутыль Глотка Жизни. Я внимательно наблюдаю за ним уже два часа — кажется, все в порядке, но…"

— Но? — спросила Гермиона.

— Дальше ничего нет. — Тихо ответил Северус. — На этом запись заканчивается. Думаю, ее прервало появление… — он не закончил фразу и тяжело вздохнул.

Некоторое время Гермиона не решалась прерывать Северуса, погрузившегося в воспоминания о тех днях. — Итак, теперь мы знаем почему Волдеморт не смог убить Гарри, — подытожила она наконец, — а Лили и Джеймс не были защищены от проклятия. Скорее всего, оригинал их записей по исследованиям был зачарован так, что уничтожился сам. Или они успели его сжечь, пока нападавшие возились с дверью…

Ветер усилился — его резкие холодные порывы говорили о приближении дождя, а может и грозы. Северус поднялся и подошел к окну, чтобы как следует закрыть его. — Не хотелось бы этого признавать, — он медленно повернулся к Гермионе, — но у меня… у меня очень неприятное предчувствие. Вся эта затея… Ты понимаешь, что нам и дальше придется обманывать наших друзей? Еще серьезнее, чем раньше? Но мне кажется… — он грустно улыбнулся, — … если я попрошу тебя прекратить поиски, ты ответишь, что я хочу слишком многого. Я прав?

Их взгляды встретились, и Гермиона не отводила взгляд, пока обдумывала ответ. Заговорила она очень медленно, как будто была не уверена, что Северус сможет ее понять. — Если бы мы зашли в тупик до того, как обнаружили причастность Поттеров, ты смог бы меня отговорить. Но теперь, когда я прочла дневник Лили… Я просто не смогу. Я не знаю почему, но у меня возникло ощущение связи с нею. Не припомню, чтобы раньше меня настолько тронули слова незнакомого мне человека… Как будто она сейчас стоит передо мною. Понимаешь, она же не хотела, чтобы результаты ее работы оказались потерянными навсегда. Она положилась на судьбу, судьба дала мне в руки ее дневник, так как я могу…

— Послушай, — перебил ее Северус, присаживаясь на край кровати, — ты Гермиона, а не Лили, и должна решать сама за себя, а не позволять Лили Поттер определять твои решения.

— Я знаю. И все равно не могу.

— Это я и ожидал, но попытаться стоило, — вздохнул Северус, устраиваясь рядом с ней под одеялом. — Предлагаю отложить разговор о двух ее доверенных лицах до завтра. Согласна?

— Если только до завтра, то согласна.

Оба слегка поежились и прижались друг к другу в поисках тепла и покоя.

* * *

— Сегодня мне пришло письмо из Хогварца, — сообщила Люцертола, нарушив общее молчание. Теперь они всегда молчали за столом — родители оставили свои попытки разобраться, что творится у нее в голове. (Раньше они приставали к дочери с энтузиазмом людей, выбросивших в кучу мусора золотую цепочку, и надеющихся ее раскопать). Оказалось, что им почти нечего сказать друг другу, поэтому чаще всего за весь обед никто так и не произносил ни слова. Люцертоле было странно слышать, как ее голос прорезал тишину столовой.

На ее родителей этот звук, судя по всему, произвел то же самое впечатление. Оба резко подняли головы. Люси отвела взгляд — она все еще не привыкла к коротким волосам матери, хотя ни разу не видела их грязными и торчащими в разные стороны — в том виде, который в свое время так поразил Драко.

Родители никак не откликнулись на новость, так что она продолжила. — К нему прилагается список учебников. Как мне их купить?

Чоу посмотрела на Драко, а тот нахмурился, не отводя глаз от букета цветов, украшающего стол, но не произнес ни слова.

— И все-таки? — Люцертола не собиралась отступать.

— Я… — Драко положил нож и вилку и взял бокал с вином. Покрутив тонкую ножку между большим и указательным пальцами, он рассеянно вдохнул аромат выдержанного напитка. — Как я понимаю, ты хочешь получить свои учебники заранее?

— Да, хотелось бы посмотреть, не слишком ли я отстала. К тому же у меня могут быть проблемы английской терминологией.

— Да, — задумчиво сказал Драко. — Да... Что ж, полагаю, что у нас нет другого варианта, кроме как написать... директору, — это слово он произнес так, будто выплюнул кусок яблока с обнаруженным в нем червяком, — и попросить его прислать тебе сопровождающего, который поможет купить все необходимое на Диагон Аллее.

Стараясь скрыть бурю эмоций, нахлынувших на нее при упоминании о Снейпе (хотя она была уверена, что родители все равно ничего не заметят) Люцертола спросила. — Ты думаешь, он согласится? Или, может быть... — Она поднесла к губам стакан с водой, наклонив при этом голову так, чтобы прядь длинных черных волос упала на лицо, — ... его вообще нет в школе? Я читала про его свадьбу. Это было дней десять назад — разве он не уехал в свадебное путешествие?

Она прекрасно знала, что отец понятия не имеет о происходящем в Хогварце, включая планы директора на медовый месяц. Просто ей отчаянно хотелось услышать отрицательный ответ — кто знает, вдруг отец все-таки что-то слышал. В магическом мире новости распространяются быстро...

Но, к разочарованию Люси, Драко кивнул. — Вполне возможно. Но в Хогварце всегда кто-нибудь остается — если не Снейп, то его заместитель или декан одного из колледжей. Я напишу сразу же после ужина. — Он посмотрел на дочь и улыбнулся. — Мы же хотим, чтобы ты сразу показала себя с самой лучшей стороны, я прав?

Люцертола чуть было не улыбнулась в ответ, потому что когда они с отцом посмотрели друг на друга, на какое-то мгновение ей показалось, что все опять вернулось на свои места. Но Драко слишком быстро отвел взгляд и на его лице снова застыло ставшее в последнее время привычным отсутствующее выражение. Люси судорожно сжала рукоятку ножа и бросила взгляд на мать. Да, ей просто показалось, ничего не вернется. Девочка снова опустила голову.

Еще недавно она ни за что не поверила бы в то, что такое возможно. Но сейчас она с нетерпением ждала того дня, когда покинет, наконец, этот дом.

* * *

— Друзья среди магглов? — Сириус поднял бровь. — Нет, я ничего об этом не знаю.

Гермиона вздохнула. Она старалась не тешить себя напрасными надеждами и заранее настраивалась на неудачу, но разочарование все равно было сильным. Хотя если задуматься, это было бы слишком легко — а то, что сейчас легко для Гермионы, в то время было бы сущим пустяком для Упивающихся Смертью. Но все же она надеялась получить от Сириуса хотя бы намек, который мог оказаться полезным. — Жаль, — призналась она. — Было бы интересно написать о ее маггловском окружении. Конечно, вы с Ремом знали ее, но в первые школьные годы вы, как я поняла, мало общались.

— Ну да. Мальчики до определенного возраста не так часто дружат с девочками. Это уже позже... что-то вроде приобретенного вкуса.

— В твоем случае приобретенный вкус оказался очень устойчивым, — фыркнула Гермиона.

— Не отрицаю, — Сириус подмигнул ей с видом заговорщика. — А ты спроси у Рема. Он всегда был внимательнее меня.

— Тогда как ты предпочитал сразу забраться под юбку?

— Сначала да. Но потом убедился, что проявить немного внимательности, выслушать женщину — это самый легкий путь под ее юбку. А вот до Рема это дошло гораздо раньше, чем до меня.

— Все с вами понятно. — Гермиона не знала, рассмеяться или возмутиться, но все же остановилась на первом варианте. Сириус был в своем репертуаре — он умел оставаться неотразимым, даже говоря пошлости. — Э-э-э-э, Сириус... Можно задать тебе личный вопрос?

Он убрал с покрывала корзинку для пикника (Гермиона и не заметила, как корзинка опустела) и улегся на спину, уставившись в пышную крону каштана, под которым они устроились поговорить. — О Лили?

— Ну...да, если ты не возражаешь?

Сириус вздохнул. — Не возражаю, — ответил он после небольшой паузы, потом повернул голову и улыбнулся Гермионе. Улыбка была вымученной — Блэку не удалось спрятать боль во взгляде.

— Хорошо. — Гермиона задумалась, как лучше сформулировать вопрос. Дневник все равно придется упомянуть. Они с Северусом договорились сделать магическую копию настоящего дневника, убрать из нее все упоминания о сути исследований Джеймса и Лили, и отдать эту копию Сириусу. Но проделать все это они еще не успели. — Просто, мне захотелось узнать... кстати, завтра я отдам тебе дневники... между тобой и Лили что-нибудь было?

Когда Сириус услышал ее обещание, его лицо на мгновение просветлело, но потом он опять помрачнел. — Ты хочешь узнать, спала ли она со мной?

— Ну почему сразу "спала"? Но у меня сложилось впечатление... мне показалось... — Гермиона мысленно отругала себя за то, что решилась затронуть эту тему, и бросила на Блэка умоляющий взгляд. Но ответ он только поднял бровь, ожидая уточнения вопроса. — Это было одностороннее чувство, да? Ты... ты был влюблен, но она не ответила...

— Влюблен... Не знаю. Возможно. Честно говоря, не хотелось бы копаться в своих чувствах. Это... все еще болезненно.

— Но она никогда не думала о тебе, как о возможном варианте?

— Сомневаюсь, что она вообще когда-нибудь обо мне думала, но уж не в таком смысле — это точно. А что? Почему ты спросила? — Он повернулся на бок и приподнялся на локте. — Что-то было в дневниках?

— Ничего конкретного. Просто Лили упоминала об одной очень некрасивой сцене между тобой и Джеймсом, когда она заходила к тебе в гости.

— А, это, — он с коротким, лающим смешком снова откинулся на спину. — Да, Джеймс был чертовски ревнивым парнем. Но я не обращал на его поведение ни малейшего внимания.

— Она не любила его?

— Думаю, не любила. Гарри любила очень, а с Джеймсом была совсем другая история.

— Военное время, — пробормотала Гермиона, в основном сама себе.

— Что-то вроде того. Ты и сама можешь много рассказать о таких историях, правда?

— Достаточно, чтобы быть уверенной, что к любви они не имеют отношения. Страх, одиночество, боль... Но не любовь. Бедная Лили, — добавила она.

— И бедный Джеймс. Вот он-то как раз ее любил.

Гермиона улыбнулась, но почувствовала, что улыбка получилась кривоватой. — Гарри меня тоже — по крайней мере, он сам в это верил. — Она сбросила туфли и тоже легла, глядя на колышущиеся на ветру листья и пытаясь понять, кем могут быть эти двое, хорошо знавшие Лили.

* * *

Гермиона аппарировала к воротам Хогварца. После очередной бесплодной экспедиции ей срочно нужна была моральная поддержка Северуса. Дорога к замку помогла немного успокоиться, но желание, чтобы кто-то погладил по головке и рассказал, что на самом деле все не так плохо — осталось.

К ее удивлению, Северуса в их комнатах не оказалось. Чувствуя, что настроение снова падает, Гермиона пошла к теплицам. Там тоже было пусто. К тому же, во влажном воздухе теплиц, Гермиона сполна прочувствовала, что от быстрой ходьбы вспотела. Нижнее белье прилипло к телу, от тонкого ручейка пота неприятно чесалась шея, так что она отругала себя за излишнюю суетливость и решила, что разочарование-разочарованием, а душ нужно принять как можно скорее.

Прохладная вода вместе с потом смыла и часть огорчений, а выйдя из ванной, Гермиона услышала на лестнице шаги Северуса.

— А, вот и ты! — Воскликнула она, наклоняясь через перила. — А я совсем тебя потеряла. Все в порядке? — И тут же поняла, что не все — сейчас глубокая складка между бровями появлялась у Северуса только если его заботило что-то действительно серьезное.

— Да, более или менее, — он подошел и наклонился, чтобы поцеловать жену. — М-м-м, как от тебя приятно пахнет. — Он слегка прикусил мочку ее уха.

— А все-таки?

— Потому что, — он выпрямился и подтолкнул Гермиону к спальне, — я получил письмо от Малфоя.

— Драко? А почему он пишет тебе? И почему же именно сейчас? В каникулы...

— Несколько дней назад мы разослали ученикам списки учебников. Теперь мисс Люцертола Малфой беспокоится о том, как сможет получить книги. Вполне понятное беспокойство.

— А почему... Ох, ясно. Родители ее сопровождать не могут. Только не говори мне... — она сбросила банный халат и повесила его на спинку кровати, — ... что они попросили тебя пройтись с девочкой по магазинам.

— Даже Драко Малфой не настолько высокомерен, чтобы обращаться с такой просьбой к директору Хогварца. Нет, но он спрашивает меня, не согласится ли кто-нибудь из персонала...

— Нет! — Перебила его Гермиона тоном, средним между мольбой и возмущением. — Только не я, Северус! Я и так страшно расстроена. Последнее, что мне сейчас нужно — провести день, присматривая за упрямым подростком!

— Расстроена? А что... о, ну конечно! Значит, Люпин тоже ничего не знает?

— Нет, — мрачно ответила она, потом достала из гардероба две летние мантии и бросила вопросительный взгляд на мужа.

— Хм-м-м, — Северус наклонил голову. — Светло-голубую.

— Ты выбрал ее только за то, что она просвечивающаяся!

Он фыркнул. — А что бы ты сказала, если бы я выбрал вторую?

— Не уверена, но что-нибудь придумала бы, уж будь уверен. Например: "Ты же знаешь, что желтый — не мой цвет". Ну да ладно, — она набросила на себя одобренную мужем мантию, — ты понимаешь, чем это нам грозит? Придется идти к Дурслеям. — Северус застонал. — Не нужно делать из этого трагедию. Давай договоримся — услуга за услугу. Я соглашаюсь сопровождать Малфоевскую дочку на ДиагонАллею, а ты составляешь мне компанию, когда я отправлюсь к Дурслеям. Решено?

— Решено, — согласился он, с несколько кривоватой улыбкой пожимая протянутую руку.

* * *

— Жутковатое зрелище, — пробормотал Северус, когда они аппарировали на узкую улочку неподалеку от дома Дурслеев в Литл Уингинге, графство Суррей. Это было то самое место, где Гарри впервые увидел своего крестного в образе большой черной собаки, и здесь же двумя годами позже на них с Дадли напали дементоры. На том же самом месте Гарри впервые поцеловал Гермиону — возможно, он чувствовал здесь что-то вроде поддержки родных стен.

— А что в нем жутковатого, — удивилась Гермиона, направляя его в сторону Магнолиевого проезда.

— Дома. Они все абсолютно одинаковые.

— Ничего особенного, типичный пригородный район для семей среднего класса. Бывает хуже.

— Сомневаюсь, — пробурчал он.

После десяти минут неспешной ходьбы, они оказались перед дверью дома номер 4 по Бирючиновому переулку.

Гермиона глубоко вдохнула и спросила. — Готов? — Северус молча пожал плечами, но его многострадальное выражение лица заставило Гермиону фыркнуть и толкнуть его в бок, прежде чем нажать кнопку звонка. Прислушиваясь к звукам голосов или шагов, Гермиона заметила, что ее палец оставил легкий мутный след на сияющем металле. Она подумала, что Петунию Дурслей это не обрадует, и еле сдержалась, чтобы не захихикать. Дверь резко распахнулась.

— Меня это не интересует! — Рявкнула костлявая женщина с лошадиным лицом и тут же снова захлопнула дверь.

— Можно я? — Предложил Северус, причем его рука уже потянулась к левому рукаву.

— Не стоит. Он ненавидят колдунов. Ты сведешь к нулю наши шансы. Давай просто попробуем еще раз.

На этот раз дверь приоткрылась всего лишь на несколько дюймов, чтобы незваные посетители смогли увидеть разъяренный взгляд миссис Дурслей. — Убирайтесь, или я позову полицию! — Прошипела она.

— Мы не собираемся вам ничего продавать, — быстро сказала Гермиона. — Нам нужно только задать вам несколько вопросов. Вам даже не обязательно впускать нас в дом.

Глаза-бусинки подозрительно сощурились. — Вы кто? — Спросила Петуния. — Вы проводите исследование рынка?

— Нет, мы... понимаете, я бывшая жена Гарри Поттера и...

— Бывшая жена? — Дверь распахнулась, и миссис Дурслей посмотрела на Гермиону с чем-то вроде улыбки. — Бывшая жена? — Повторила она. — Понятия не имела, что у него была жена! Так значит, вы не смогли долго прожить с этим типом? Вернон! — Крикнула она через плечо. — Вернон, спустись на минуточку! Здесь бывшая жена Гарри!

— Д-да. А это... — Гермиона подтолкнула ближе к двери желающего оставаться в стороне Северуса, — ... мой муж, Северус Снейп.

И без того длинная шея миссис Дурслей, казалось, вытянулась еще сильнее, так что наклонив голову вправо, Петуния ухитрилась практически положить ее на плечо. — Снейп? Снейп... где-то я уже слышала... вроде бы вы были одним из учителей Гарри... в той школе?

— Совершенно верно, — Северус Снейп изобразил намек на поклон. — Сейчас я ее директор.

— Так вы... Впрочем, ладно. Насколько я помню, Гарри всегда на вас жаловался. Вы ему спуску не давали, да? Проходите, сейчас я приготовлю чай. Вернон будет... — ее прервал звук тяжелых шагов. Краснолицый мужчина без шеи, зато с пышными усами, появился за спиной своей жены.

— Бывшая жена? — Ухмыльнулся он, напомнив Гермионе чрезвычайно довольного собой моржа. Морж? Гермиона еще раз внимательно посмотрела на чету Дурслей. Точно, Морж и Плотник — вот кого они ей напоминают. — Входите, входите. Мы как раз собирались пить чай.

Они прошли и уселись в гостиной. Минут пятнадцать Гермиона пыталась отвечать на ликующие вопросы Петунии, чувствуя себя при этом виноватой перед Гарри и собственной совестью. Какого невысокого мнения не была она об их семейной жизни, делать это поводом для злорадства Дурслеев не хотелось. Наконец любопытство Петунии было удовлетворено, и Гермиона решила перейти к главному. — Миссис Дурслей, извините, но не могли ли бы вы ответить мне на несколько вопросов о вашей сестре?

Парочка нахмурилась. Гермиона заметила краем глаза, как напрягся Северус, и потихоньку взяла его за руку.

— Знаю, что вы не любите о ней говорить, но дело в том, что я планирую написать биографию Гарри, а без нескольких глав об его родителях книга получится неполной. Я уже поговорила почти со всеми, кто их знал — я имею в виду колдунов — но они могут рассказать мне лишь о последних годах жизни Лили.— Гермиона с трудом сглотнула и приказала себе позабыть на время о щепетильности. Лили мертва, эти люди и без того не лучшего о ней мнения, а загадку необходимо разгадать. — И все, что они рассказывали, звучит... ну, Лили получается слишком идеальной. Я подумала, что вы, возможно... — Она замолчала и бросила на супругов Дурслей умоляющий взгляд. — Не могло ведь не быть хоть чего-нибудь такого, — добавила она, стараясь не смотреть в глаза никому, даже Северусу. Похоже, сегодня вечером ей будет стыдно смотреться в зеркало.

— Биография? — Гермиона не совсем поняла почему, но Петуния была очень довольна услышанным. — Вы имеете в виду... неавторизированную биографию? Типа той, которую тот парень написал про принцессу Диану, да?

— Да, что-то в таком роде. Вы сможете мне помочь?

— Ну как сказать... — Петуния Дурслей уставилась на мужа, а Северус с Гермионой обменялись полуулыбочками. Было очевидно, что женщине просто не терпится согласиться, но она не решается сделать это без одобрения мужа.

— Я, конечно, упомяну о той неоценимой помощи, которую вы мне оказали, — добавила Гермиона с улыбкой, фальшивость которой заставила Северуса сдавленно фыркнуть. — Вы же мой единственный источник информации о детстве Лили.

— Вернон? — Теперь Петуния уже просто умоляла — и видом и голосом.

Мистер Морж погладил усы. Маленькие глазки, казалось, взвешивали сидящую напротив парочку, прикидывая, кто здесь будет повесомей. Наконец, традиционализм победил. — Как вы считаете, — обратился он к Северусу, — мы сможем извлечь из этого некоторую.... финансовую выгоду?

Северус, даже краем глаза не покосившись на Гермиону, уверенно ответил. — Думаю, с этим проблем не будет. Но... — он сделал расчетливую паузу и улыбнулся насторожившейся парочке, — думаю, мы сможем найти более удобный способ решения финансовых проблем. Дело в том, что контракт с издательством мы будем подписывать магический и по нашему законодательству, а вы, насколько я знаю, не хотели бы иметь с этим ничего общего. Учитывая, что мы уже отняли у вас достаточно вашего драгоценного времени... не согласитесь ли вы принять от меня... сумму, которую мы оба сочтем достойной компенсацией за беспокойство?

Гермиона, выслушавшая речь Северуса со все возрастающим недоверием, к концу последней фразы была готова придушить любимого мужа. Он что, с ума сошел? Он же все испортил! Гермиона и не подозревала, что он способен да такую бестактность! Практически в открытую предложить людям заплатить за компрометирующую информацию о человеке, который, как-никак, не был для них абсолютно посторонним. Миссис Дурслей, все-таки, родная сестра Лили…

— Да, я думаю, такой вариант будет наиболее подходящим, — прервал ее мысли голос Вернона. И Гермионе пришлось подпереть рукой подбородок, чтобы не раскрыть рот от удивления. Во-первых, ее поразила реакция Дурслеев, во-вторых, названная Северусом сумма, а в-третьих, она вообще не подозревала, что у ее мужа есть счет в маггловском банке.

Не в силах выговорить ни слова, она смотрела, как Северус невозмутимо выписывает чек, протягивает его Вернону, как мужчины пожимают друг другу руки в знак заключенной сделки, как лицо Петунии озаряется довольной улыбкой… Все еще чувствуя себя героиней какого-то странного, сюрреалистического фильма, она достала из сумочки ручку и блокнот и приготовилась записывать, что Петуния Дурслей захочет поведать о своей покойной сестре.

Северус уже давно не был шпионом, и за прошедшие годы несколько растерял свой жесткий самоконтроль. Когда в полной тишине и кромешной тьме ему на плечо вдруг легла чья-то рука, он самым позорным образом ойкнул. Очень тихо, но этого было достаточно, чтобы вторая рука тут же закрыла ему рот.

— Шшш! Это я, Гермиона!

Она медленно убрала руку с его губ. Северус сделал глубокий вдох, закрыл глаза и попросил у богов терпения. — Ежик! Не делай так! — прошипел Снейп, оглядываясь через плечо. Его горячо любимая жена была одета в черное с головы до пят, как и он сам. Волосы были спрятаны под черной шерстяной шапочкой, лицо затемнено. Ее выдавали только глаза, круглые и широко распахнутые, да еще белые зубы, блеснувшие в темноте, когда она виновато (хотя в этом Северус был уверен не до конца) улыбнулась.

— Прости, — шепнула она в ответ. — Я просто подумала… если записи были зачарованы так, чтобы автоматически обновляться, как ты думаешь, может, после уничтожения оригинала страницы просто очистились?

Было что-то нереальное в том, чтобы стоять на первом этаже маленького домика в деревне Сент-Догмейлс (недалеко от Кардигана, в Уэльсе) посреди ночи, одетыми в нелепые маггловские наряды и с раскрашенными как у спецназовцев лицами. Но диалог делал эту ситуацию еще боле сюрреалистичной.

— Полагаю, — прошептал Северус, — Что она должна была предусмотреть такую возможность. Или ты хочешь уйти только из-за возникшего предположения, что записи окажутся бесполезными?

Гермиона покачала головой и легонько подтолкнула его в плечо. Северус закатил глаза и начал бесшумно (благодаря наложенным на обувь шумопоглощающим чарам) двигаться вперед, к первой из двух комнат, которые они собирались осмотреть. Интересно, подумал он вдруг — когда кто-то крадется, он всегда непроизвольно наклоняет голову и опускает плечи, даже если в этом нет никакой необходимости.

Найти дом было довольно просто. Пока Северус, скрывшись под Чарами Невидимости, отслеживал повадки его обитателей (супружеской четы и двух мальчишек — скорее всего внуков или племянников, гостивших у них до позавчерашнего дня), Гермиона нанесла пару ночных визитов в мэрию города Суонси, а точнее — в отдел строительства, и скопировала план дома.

Они оба вздохнули с облегчением, обнаружив, что здание не перестраивалось со времен молодости Лили, и что хозяева дома не держат собаку. Спальня хозяев располагалась на первом этаже. Там же были еще две небольшие комнаты, одна из которых раньше принадлежала Лили.

Двери в комнаты располагались друг напротив друга. Они были одинаково выкрашены в темно-зеленый (или синий, в темноте трудно было понять) цвет. Северус жестом предложил разделиться и обследовать каждому по одной комнате, но Гермиона покачала головой. Ее времена ночных путешествий с Роном и Гарри закончились примерно тогда же, когда шпионские годы Северуса, к тому же она всегда чувствовала себя неуютно, нарушая правила и запреты. Если уж ей придется сделать это — а она ни за что не пошла бы на такой шаг без крайней необходимости — она вовсе не хотела идти туда одна. Северус усмехнулся, похлопал ее по плечу, и они направились к своей первой цели.

Звукопоглощающее заклинание на ручку и дверные петли, тихое Alohomora, и дверь бесшумно распахнулась. Северус и Гермиона переглянулись и одновременно кивнули. Колдуны всегда чувствовали присутствие магии. Они попали в нужную им комнату с первого раза.

Как Северус уже рассказывал Гермионе (он рискнул заглянуть внутрь дома под прикрытием чар Невидимости), мебель, ковер и шторы выглядели довольно потертыми. Учитывая, что родители Лили покинули страну тайно, сделав вид, что отправляются в отпуск, они, скорее всего, оставили дом нетронутым, чтобы не вызвать подозрений. После их смерти дом продали вместе с мебелью. Казалось, что зеркало и туалетный столик стоят здесь уже не менее ста лет. Впрочем, это было скорее ощущение, потому что в темноте практически ничего не было видно.

Прежде чем предпринять какие-либо действия, Гермиона усилила заглушающие чары, наложив их на деревянные половицы, еле прикрытые тонким ковром.

Зеркало было не очень большим, примерно 30 на 40 см, в тяжелой серебряной раме. Северус левитировал его с крючка и уложил на кровать. Потом Гермиона использовала выявляющие чары, от которых воздух заискрился и заиграл маленькими смерчами. На стене за зеркалом появился мерцающий прямоугольник.

— Что это? — прошептал Северус, указывая на маленькие фигурки по углам светящегося контура.

— Я не знаю, — ответила она. — Они слишком маленькие. А может… — она указала на них своей палочкой.

Снейп кивнул, и Гермиона прикоснулась палочкой к верхнему левому углу. От неожиданности она вскрикнула и оступилась, Северус поймал ее. Маленькая фигурка превратилась в объемное изображение крысы, висящей в воздухе. — Назови меня! — пискнул зверек.

Взломщики в ужасе переглянулись, опасаясь, что голос крысы может разбудить хозяев дома. Они замерли, прислушиваясь к тишине, и примерно через минуту, не услышав ничего подозрительного, с облегчением вздохнули. Северус закрыл дверь и, закатив глаза, снова наложил заглушающие чары, на этот раз на всю комнату.

Гермиона повернулась к крысе. — Червехвост. — сказала она. Крыса махнула хвостом и с легким хлопком рассыпалась вспышкой зеленых искр.

Им повезло, что сначала они наткнулись именно на крысу. Сильные голоса оленя, пса и оборотня обязательно разбудили бы обитателей дома. Когда Гермиона произнесла "Лунатик", последнее из животных исчезло, и прямоугольник превратился в маленькую деревянную дверку с большим металлическим кольцом в центре. Гермиона потянула за него. Дверка открылась, открывая углубление в камне, где помещалась большая книга в кожаном переплете. Гермиона осторожно достала ее и закрыла дверь.

* * *

Охота за сокровищами была увлекательной, но Люцертоле хотелось бы, чтобы дед дал более четкие указание по поводу деревянной шкатулки. И кроме того, что инструкции были весьма расплывчатыми, она должна была проникнуть в отцовский кабинет и его стол. И тот, и другой были всегда заперты, Драко никогда не забывал закрывать свое святилище от домовых эльфов, да и от домочадцев. Она знала это, потому что неоднократно пыталась проникнуть в его кабинет. Нет, Люцертола не искала что-то конкретное, ей только хотелось посидеть на папином стуле и насладиться атмосферой.

Теперь же проникновение в кабинет Драко из развлечения превратилось в миссию. К тому же секретную миссию. Люцертола сгорала от нетерпения и предвкушения — ведь ей было всего лишь пятнадцать, и запретный плод был невероятно притягателен. Она оправдывала себя тем, что действовала не по собственной прихоти, а исполняла то, что велел ей сделать дедушка. Он имел власть в этом доме.

После пары бесплодных попыток сломать защитные чары отца, Люцертола поняла, что нужно искать иной способ, иначе она никогда не достигнет цели. Выбора не было — придется дождаться, пока отец войдет в кабинет, тихонько прокрасться туда, усыпить Драко сонными чарами и найти ключ. От одной мысли об этом у нее замирало сердце, потому что девочка прекрасно понимала разницу между простой кражей, где участвовала только она сама, и нападением на другого человека. Конечно, говорила она себе, сонные чары не нанесут отцу никакого вреда. Но этот будет шаг на дорогу, по которой ей не очень-то хотелось идти. С другой стороны, она хотела получить шкатулку, и хотела ее открыть. В результате в борьбе между угрызениями совести и желаниями победили последние.

Драко никогда не ложился раньше полуночи, и Люцертола знала, что он нередко засыпал за рабочим столом. Поэтому она решила действовать в один из вечеров, когда отец вернулся из Парижа уставший и не заподозрил бы использование магии, если бы уснул в своем кабинете.

Это было удивительно легко. Он даже не повернул головы, когда вошла Люцертола. После заклинания Somniferus Драко немного наклонился на стуле, положив голову на левую руку. В столе было по три ящика с каждой стороны, но запирался лишь нижний правый. Люцертола осторожно взяла отцовскую палочку и открыла замок. Ящик бесшумно выдвинулся. Там лежала стопка пергаментов, которые Люцертоле очень хотелось просмотреть, но она не решилась, потому что не была уверена, как долго продлится действие заклинания. Она перебрала записи, и наконец нашла связку ключей разнообразных форм и размеров. Только один из них соответствовал описанию. Удивляясь твердости собственных рук, Люцертола положила пергаменты на место, закрыла и заперла ящик, и сунула палочку на место в рукав Драко. Отец держал в руке перо, которое щекотало его нос. Люцертола подвинула перо, легонько поцеловала отца в висок и на цыпочках вышла из комнаты.

Семья Малфоев происходила с острова Оушент, но стоявший здесь дом, называемый семейным гнездом, был построен намного позже. Сохранился лишь большой камень в основании с выгравированными на нем рунами и магическими символами, а само поместье датировалось семнадцатым веком. Хотя Малфои теперь были англичанами до мозга костей, дом никогда не пустовал дольше шести месяцев. В те времена, когда семейный закон еще не запрещал рожать детей после появления на свет наследника мужского пола, в доме селились младшие сыновья со своими семьями, которых вынудили покинуть Англию под страхом смерти, если они посмеют потребовать часть наследства. Эти ветви семьи Малфоев вскоре засыхали и вымирали, и примерно к началу восемнадцатого века дом вернул свой статус главной (но не единственной) семейной собственности.

В течение четырехсот лет жители дома меняли мебель, отделку и даже картины. Ненужные вещи сносились на огромный чердак.

Домовые эльфы, привезенные во французское поместье, содержали чердак в такой же чистоте, как и весь дом. Картины были расставлены вдоль стен, большая часть пространства была занята различными сервантами, шкафами, комодами, столами, стульями и прочими предметами обстановки. В одном из углов были сложены разнообразные шкатулки и сундуки.

Прежде Люцертола никогда не исследовала содержимое этого чердака, скорее похожего на музей. Летом здесь было очень жарко, а зимой ужасно холодно. Теперь же ей предстояло рискнуть.

От вида невероятного количества шкатулок, большинство из которых было деревянными с серебряными украшениями, у нее упало настроение. Это займет больше времени, чем она думала. И нужно не опоздать к ланчу — папы там не будет, но, возможно, мама выйдет из своей комнаты (родители всегда делают то, чего не делали никогда, именно в тот момент, когда этого меньше всего ожидаешь). А Люси не хотелось объяснять свою вылазку на чердак.

Было ужасно жарко, как она и предполагала. Люцертола пошарила в кармане, нашла несколько шпилек и заколола волосы. Занимаясь прической, она оглядела гору шкатулок, решив левитировать их одну за другой, в надежде на то, что маленькие все равно окажутся сверху. Она вытащила палочку и нахмурилась. Каждый раз, используя магию дома, Люси вспоминала об ужасной магглокровке, которая запретила ей применить уменьшающее заклинание на купленные учебники.

— Шлюха! — пробормотала она сквозь зубы. Когда Люцертола приедет в Хогварц, шлюшке придется несладко. Воодушевленная этой мыслью, она быстро начала разбирать завалы, пока не увидела нужную шкатулку. Люси инстинктивно почувствовала, что это то, что она ищет. Ключ легко повернулся, крышка открылась и девочка ахнула. — Да уж, это полезно, — прошептала она. — Берегись, магглокровка.

Она быстро сложила шкатулки на место и спустилась с чердака, зажав в руке свое новое приобретение.

* * *

Северус Снейп был директором Хогварца, но это не означало, что он забыл навыки зельеделия. Раз или два в неделю он спускался в лабораторию в подземелья, чтобы сварить какое-нибудь сложное зелье с тем же воодушевлением, с которым опытный пианист проигрывает сложный пассаж, за который он не брался много лет. Старая лаборатория Северуса принадлежала теперь Юрию Аванессяну, но Снейп выделил себе новую, меньшую по размеру, но зато лучше оборудованную.

После успешного завершения операции в доме Эванс, они с Гермионой спрятали записи Лили и Джеймса Поттеров в тайнике, который сделал Северус. В лаборатории был большой камин, занимающий треть стены, украшенный изображениями змей и драконов. Тайник был простым ящиком, выдвигавшимся из каминной полки, если нажать на левый глаз третьей змеи, считая слева направо, и произнести " Serpensecretum". Они решили, что лучше оставить записи там. Нет необходимости читать их где-то еще кроме той комнаты, в которой они собираются варить зелье.

А это оказалось сложнее, чем казалось.

— Это, — заявил Северус, глядя на список ингредиентов, — практически точная копия запрещенных к продаже субстанций класса А.

Гермиона задумчиво кивнула. — Хмм. А как насчет нелегальной покупки?

— Ежик! Ты не хуже меня знаешь, что сейчас практически невозможно что-то купить нелегально. Ты была замужем за человеком, подписавшим этот закон, помнишь?

— Да, но… — Она пожала плечами. — Я думала, у тебя остались какие-то связи.

— У меня не просто нет таких связей, по крайней мере, сейчас, но я к тому же не поддерживал их более двадцати лет. Кроме того, дорогая моя, я не в том положении, чтобы нарушать закон — представь, как быстро наш дорогой министр уволит меня.

— Точно. А как насчет твоей жены — я имею в виду, мне тоже не стоит встречаться с контрабандистами?

— Лучше не нужно. Думаю, ты сама это понимаешь, — он присел на подлокотник ее кресла. — У нас остается только один выход.

— Купить их за границей?

Северус рассмеялся и поцеловал ее макушку. — Нет, о моя Королева Контрабандистов. Я имел в виду совсем не это. К тому же так мы очень быстро разоримся. Эти ингредиенты, — он кивнул на список. — Чертовски дорогие. Цены на черном рынке превышают обычные в десять раз, а если вещество на самом деле редкое, то и в пятьдесят. — Он вздохнул, покачал головой и снова посмотрел на список. — Слезы феникса не создадут проблемы, я уверен, что Альбус нам поможет. Но слезы Сирены ценятся на вес черного бриллианта. Кровь гиганта тоже трудно достать, не говоря уже о чешуе Месопотамского Триплекреста…

— Кажется, я поняла, — сказала Гермиона, прерывая его комментарии относительно списка. — Но если мы не можем заказать их там, где они разрешены, что ты предлагаешь?

Северус неуверенно посмотрел на нее, зная, что ей не понравится его идея. — Мы должны сказать министру.

— Мини… ты в своем уме? Ты предупреждал меня об опасностях этого зелья, а теперь…

— Постой! — перебил он ее. — Подожди и дай мне объяснить. Не министру в смысле главы сборища напыщенных идиотов, называющих себя главами департаментов. Я имею в виду Поттера.

— Гарри? Какой смысл рассказывать Гарри? Ты хочешь, чтобы он кинулся в Лощину Годрика оживлять Лили и Джеймса?

— Кто сказал, что мы расскажем ему об этом свойстве зелья?

Гермиона замерла, обдумала это предложение и наконец сказала, — Это может быть… Ну, это возможно. Рассказать ему о намеках, которые мы нашли в дневнике Лили, и о нашей ночной экскурсии, и что мы хотим воссоздать зелье, может даже улучшить его — только для аурорского использования…

— Вот именно. Не вижу в этом ничего ужасного, учитывая, что мы на самом деле не собираемся использовать зелье ни для защиты от Смертельного проклятия, ни для воскрешения мертвых. Поттера должно это заинтересовать, и он даст нам специальное разрешение на получение необходимых ингредиентов. Может быть, у министерства есть собственные фонды, и нам даже не придется за них платить. И конечно, мы найдем для нашего зелья другое название. Глоток Жизни вызовет ненужные подозрения.

— Ты не думаешь, что он может догадаться?

Северус фыркнул. — Ты шутишь. Ты забыла, что он совсем не знает Зелья? Нет, нет. Если даже ты не помнишь, что существует такая вещь, как Глоток Жизни, где уж об этом знать Гарри Поттеру.

— Спасибо за комплимент, — сказала Гермиона с улыбкой. — Что же… я полагаю, что нам нужно нанести визит моему бывшему мужу?

* * *

Новым помощником министра была женщина. Очень молодая и очень симпатичная. И очень, очень растерянная.

— Я назначаю все встречи министра, — сказала она. Ее голос дрогнул, когда она увидела своего бывшего директора. — Д-добрый день, директор. Как… э…. Как поживаете? — пробормотала она, нервно теребя свою короткую стрижку.

— Хорошо, спасибо, мисс Пакстон, — Северус угрожающе улыбнулся. Гермиона заметила это и в который раз удивилась тому, как ему это удается.

Повернувшись к молодой ведьме, Гермиона сказала, — Слушайте, мисс Пакстон. Я знаю, что вы отвечаете за расписание министра, но это частная встреча, и я хотела бы переговорить с ним лично.

Мисс Пакстон водрузила на нос очки в роговой оправе. — Кроме того, я назначаю все частные встречи министра…

— У Гарри нет частных встреч, — перебила ее Гермиона, наслаждаясь отчаянным выражением на лице девушки. — Сейчас он один?

— Да, но…

— Тогда проводите меня к нему. Он вас не уволит, я вам обещаю.

После долгого взгляда, полного негодования и сомнений, помощница министра кивнула. — Хорошо, миссис э…

— Снейп, — помогла ей Гермиона. — Но советую вам сказать министру, что с ним хочет поговорить его бывшая жена. Не стоит лишний раз испытывать его терпение, не так ли?

* * *

Два дня спустя, когда летние каникулы почти закончились, Северус и Гермиона ждали Гарри на террасе их дома в Тоскане. Он с некоторыми колебаниями согласился на эту встречу, явно заинтригованный просьбой Гермионы не говорить никому куда и зачем он направляется и с кем будет встречаться. Его бывшая жена прекрасно знала, что Гарри не любил секреты. Кажется, он пресытился ими в юности.

Поттер аппарировал ровно в восемь. Он был в маггловской одежде и выглядел озадаченным. Он знал, что Снейпы будут ждать его вдвоем, но все равно при виде Северуса поморщился, так что очки съехали с переносицы. Мужчины обменялись вежливыми приветствиями, а пожимая руку Гермионы, Гарри даже выдавил из себя подобие улыбки.

— Итак, — сказал Поттер, когда они вошли в дом — вечер был довольно прохладным для разговоров на террасе — и устроились за столом. — Я хочу услышать, для чего вы пригласили меня в это замечательное место. Если бы я не знал вас, я мог бы подумать, что вы что-то замышляете. — Его искусственный смех заставил хозяев неловко опустить глаза.

— Ужин? — предложила Гермиона, пытаясь говорить непринужденно, и протянула руку к маленькому серебряному колокольчику.

— Э… да, думаю это неплохая идея.

Сначала они хотели взять с собой Твичи. Но маленький эльф начал протестовать (насколько вообще могут протестовать домовые эльфы), и умолять их не подвергать ее такому унижению — подавать ужин своему бывшему хозяину. Северус, закатив глаз, сказал, чтобы она прекратила истерику, но Гермиона, чувствовавшая глубокую благодарность к своему эльфу, предложила взять Джиакомо и Пуччини. Эльфы в буквальном смысле раздулись от гордости, благодаря "Господина Северуса" за то, что он оказал им великую честь подавать ужин Его Превосходительству.

Эльфы появились по сигналу Гермионы, левитируя перед собой огромнейшее серебряное блюдо, которое она когда-либо видела, диаметром более трех футов, с выложенными на нем всевозможными итальянскими деликатесами. Следом плыла батарея винных бутылок.

Несколько минут спустя, когда стаканы и тарелки были наполнены, Гарри поднял бокал белого вина и сказал, — За конспирацию. — Гермиона и Северус обменялись взглядом и повторили. — За конспирацию!

— Итак, — сказал Гарри, подцепив маленький кусочек burrata, и осторожно обмакнул его в блюдо с темно-зеленым оливковым маслом. — Почему же вы пригласили меня на этот замечательный ужин? Надеюсь, это не проблемы с книгой? — он посмотрел на Гермиону, поняв бровь.

— Не с книгой, нет. Но… — она взяла ломтик ветчины, не зная, стоит ли сочетать ее с дыней, — но все это началось с книги.

— Понятно.

Ничего тебе не понятно, подумала Гермиона, едва сдержавшись, чтобы не произнести это вслух. — Знаешь, в той коробке, что ты мне прислал, было много полезного.

Северус решил, что пора и ему вступить в разговор, если он не хочет изображать из себя молчаливое привидение. — Насколько я понимаю, — спросил он. — Вы никогда не заглядывали в ее содержимое?

Гарри молча покачал головой — он как раз откусил кусочек Crostino al Fegato. Его застольные манеры определенно улучшились со школьных времен. Сделав глоток вина, он поставил бокал точно на то место, откуда его взял и ответил, — Нет. Я никогда в нее не заглядывал. Не спрашивайте меня почему. Полагаю, что я не хотел… неважно. Итак, что там было?

Они договорились, что бомбу должна взорвать Гермиона. — Дневники твоей матери. — Тихо сказала она. Гермиона знала, что для Гарри это будет шоком, и ей отчасти было его жаль. Он так старательно обходил сложные вопросы из прошлого, так тщательно подавлял любые упоминания, что такая вещь как дневник должна потрясти его до глубины души.

Так и произошло. Гарри вдруг стал похож на одиннадцатилетнего мальчика, которого Гермиона когда-то встретила в поезде. Его глаза горели, а руки заметно дрожали.

Гарри молчал до самого конца обеда, и выпил необычно много вина. Тем не менее, рассказ Северуса и Гермионы он выслушал с интересом, и даже слабо улыбнулся, когда они описывали свое вторжение в Сент-Догмейлс.

Эльфы убрали тарелки после основного блюда и, повинуясь шепоту Гермионы, удалились, оставив троих собеседников наедине друг с другом. Во-первых, обед был достаточно сытным и десерт мог подождать полчаса, а во-вторых, они подошли к самому главному вопросу. Пока Снейпы поделились только лишь историей своего открытия. Но ничего не было сказано об их дальнейших намерениях.

Северус бросил взгляд на их гостя, который сидел сейчас, опустив плечи и откинувшись на спинку стула. Его обычная безупречная осанка была забыта, веки полуопущены и ничего не намекало на то, что этому человеку любопытно услышать об их планах. — Я полагаю, — начал Северус, подливая Гарри вина, — что ты хотел бы узнать, зачем мы рассказали такую длинную историю.

Гарри слегка выпрямил спину и устало улыбнулся. — Собственно, нет. А что такое? Это же касается моей матери, так что я считаю, что вы поступили, как того требуют приличия, рассказав мне все лично, вместо того, чтобы просто прислать законченную рукопись. Или… — он пригубил вина, и в глазах его впервые промелькнуло любопытство, — … есть еще какая-то причина?

В этот момент Гермиона почти уговорила себя забыть о проекте. Сейчас, когда она чувствовала себя совершенно счастливой, она смотрела на Гарри совершенно по-другому. Вместо того, чтобы ненавидеть его, она его жалела. Теперь ее чувства к бывшему мужу стали почти материнскими. Гермиона испытывала странное желание защитить его, особенно сейчас, когда он казался таким ранимым. Использовать его и лгать ему именно в тот момент, когда он менее всего ожидает обмана, казалось ужасным злодейством. Гермиона посмотрела на Северуса. Имеет ли она право ответить, что больше никаких причин не было, и они пригласили его только чтобы лично сообщить важную новость? Не будет ли это некрасиво по отношению к мужу? Или он одобрит ее решение? И потом — они уже зашли очень далеко, обманув доверие близких друзей. И сказанное Гарри не будет ложью. Полу-правда и ложь — это разные вещи.

И тут она поняла, что пауза затянулась. Если сейчас она ответит "нет", Гарри, каким бы усталым он не казался, ни за что ей не поверит. Пока она раздумывала, кидать ли кости, они уже выскользнули из рук. — Да, — ответила Гермиона, вздохнув от неожиданной тяжести на сердце. — Да, есть еще одна причина. Мы хотим воссоздать Visvita Potion.

— Красивое название, — рассеянно откликнулся Гарри. Потом он вскинул голову. — Вы хотите… Но зачем спрашивать меня? Почему бы просто не сварить его?

— Проблема в том, — подключился к беседе Северус, — что ингредиенты в большинстве своем редкие и некоторые из них запрещены. Так что нам необходимо специальное разрешение. Кроме того, мы не знаем, сколько должен продлиться эффект. Возможно, удастся улучшить формулу. Нам известно лишь то, что тебя оно защитило через два часа, но ты был маленьким ребенком, так что мы понятия не имеем, правильно ли указана в обнаруженном рецепте дозировка ингредиентов.

Гарри кивнул. — Понимаю. Вы не хотите, чтобы вам не давал покоя Отдел Экспериментальных Зелий. Или, хуже того… — он ухмыльнулся, — …Ауроры.

— Да, основная мысль верна, — сухо кивнул Северус. — Конечно же, мы собираемся предоставить окончательные результаты в распоряжение Ауров и сил охраны правопорядка, особенно если сумеем найти более дешевые и распространенные ингредиенты. Хотя боюсь, что в любом случае это не будет зельем для массового производства. Но для опасных миссий оно окажется полезным.

Очки в золотой оправе лежали, позабытые, рядом со столовым прибором. Теперь Гарри снова надел их и внимательно посмотрел на Северуса и Гермиону. — Полагаю, — сказал он неожиданно трезвым и деловым голосом, — что вам понадобится некоторая финансовая поддержка?

— Если ты ее предложишь, мы не будем отказываться, — ответила Гермиона. — В формуле есть очень дорогие вещества, а нам может понадобиться довольно много для экспериментов.

— Что ж, тогда придется общипать Отдел Тайн, — пробормотал Гарри. Увидев, что оба его собеседника недоуменно насупились, он объяснил. — У них внушительный бюджет, и их финансированием занимается лично министр. Из-за засекреченности их деятельности, за эту статью расходов не приходится отчитываться. Пятидесяти тысяч галеонов вам хватит для начала?

Было нелегко заставить Северуса вытаращить глаза от удивления, но это предложение вызвало именно такую реакцию. — Думаю… да, конечно, — хрипловато ответил он.

Улыбочка на лице Гарри стала еще самодовольнее. — Но деньги вы получите на определенных условиях. Во-первых — абсолютная секретность. Думаю, тут пояснения не требуются. — Северус и Гермиона покачали головами. — Прекрасно. Во-вторых, если вы усовершенствуете формулу, вы, полагаю, не забудете запатентовать ее в Международной Конфедерации Магов. — Теперь парочка закивала. — Так вот, я требую, чтобы в патенте были указаны не только ваши имена, но и имена моих родителей. Это же справедливо, вы согласны? — Еще два кивка так и не обретших дара речи хозяев. — В третьих, мы устроим совместную пресс-конференцию. Я сообщу об открытии, а вы ответите на вопросы.

— Выборы, — с усмешкой прокомментировал Северус.

— Именно. Такова политика, и, откровенно говоря, я не вижу особого вреда в том, чтобы позаботиться об общественном мнении. В-четвертых, патент вы будете должны продать Министерству. О сумме мы сможем договориться заранее, но я хочу, чтобы это зелье готовилось под контролем Министерства и исключительно в целях государственной безопасности.

— Это... очень благоразумно, — согласилась Гермиона, с души которой упал тяжелый камень. Если зелье с самого начала окажется под жестким контролем Министерства, не будет риска, что кто-нибудь попытается с ним поэкспериментировать.

Похоже, что Северус считал точно также, потому что в ответ на последнее условие Министра он улыбнулся. — Замечательно. И — исключительно из любопытства — как мы утвердим наше соглашение? Ведь если составить…

— Нет, это исключено, — перебил его Гарри. — В тот момент, когда магический контракт подписывается, его копия появляется в архиве Министерства. Нет-нет. Это слишком рискованно. Я думаю… — он поправил очки и посмотрел сначала на Гермиону, а потом на Северуса, — … контракт на крови будет более секретным и гораздо более эффективным. Есть возражения?

— Н-нет, — сказала Гермиона. — Никаких. — Она пыталась быстро прикинуть, не нарушат ли они какое-либо из условий контракта, утаивая от Гарри часть правды. Последствия нарушения магических контрактов, особенно скрепляемых кровью, по древним обычаям, были, мягко говоря, весьма неприятными. Но ничего особо крамольного она не нашла, а быстрый обмен взглядами с Северусом подсказывал, что он пришел к тому же выводу.

На какое-то время в комнате повисло тяжелое молчание.

— Как насчет десерта? — Спросила, наконец, Гермиона. Ее предложение было встречено вздохами облегчения и дружными кивками.

* * *

Следующие дни — последние дни летних каникул — были весьма беспокойными. И Северусу и Гермионе нужно было подготовиться к началу нового учебного года, а когда они не были заняты административными делами, они снова и снова просматривали записи Лили, обсуждая и делая расчеты. Многие ингредиенты были не просто дорогими и запрещенными — их просто почти невозможно было достать. Месопотамский Триплекрест был сейчас уже вымершим видом дракона, но во времена Лили и Джеймса в Багдадском магическом зоопарке доживала свои дни последняя особь, сдохшая несколько лет назад. Сейчас ее искусно изготовленное чучело украшало Музей Арабской Магической Истории в городе Петра, и было глупо надеяться на то, что хранитель музея разрешит лишить драгоценный экспонат некоторого количества чешуи. И это была лишь одна из проблем с ингредиентами, требующих решения.

Через два дня после разговора с Гарри, Гермиона получила письмо в невзрачном конверте без обратного адреса. В нем оказался ключ от анонимного сейфа в Гринготтсе. Деньги были в их распоряжении. Гарри выполнил свое обещание.

Сидя рядом с Северусом за Учительским Столом 1 сентября, Гермиона испытывала нечто, похожее на облегчение. С началом нового семестра у них будет оставаться меньше времени на проект, но оба они понимали, что это к лучшему, потому что работа над Зельем начала превращаться в навязчивую идею.

Дверь распахнулась, и в зал хлынули студенты, тут же наполнив его шумом. Многие из них были загорелыми, с выцветшими на солнце волосами и бровями, и Гермиона заметила, что большинство мальчиков подстриглись буквально пару дней назад — их выдавала белая кожа на шее под чуть отросшим пушком. Многие девочки — особенно среди пяти— и шестиклассниц — за лето превратились в девушек c замысловатыми прическами, мантиями более женственного фасона и туфлями на высоких каблуках. Это заставило Гермиону вспомнить о дочке Малфоев, и она потихоньку поинтересовалась у Северуса, не передумала ли Люцертола поступать в Хогварц, раз ее не видно среди студентов.

Северус покачал головой. — Нет, — ответил он, отвлекшись ненадолго от созерцания толпы учеников, — я попросил Хагрида провезти ее через озеро вместе с первоклассниками.

Гермиона подняла бровь. — Решил поупражнять ее в послушании?

— Нет, — улыбнулся Северус. — Просто подумал, что первое впечатление от замка лучше всего получить, увидев его с воды. И возраст тут не при чем.

— Ей это совершенно не понравится. Думаю, она просто возненавидит тебя за это.

Северус пожал плечами. — Честно говоря, меня ее отношение мало волнует.

К этому времени студенты расселись за столы своих колледжей, и шум немного утих. Многие из учеников без стеснения разглядывали Северуса и Гермиону. Об их свадьбе писали все газеты, и теперь Гермиона считала, что это к лучшему, потому что за шесть недель новость успела всем надоесть, но все-таки взглядов на их обручальные кольца было брошено немало, и некоторые из них были завистливыми. Гермиона наклонила голову, чтобы скрыть улыбку, и перехватила насмешливый взгляд Поппи Помфри, от которой ничего не могло ускользнуть.

Завистливые взгляды романтически настроенных девчонок — это одно, но когда Гермиона увидела глаза Люцертолы Малфой, когда та вошла в Большой Зал вместе с первоклассниками, по ее спине пробежал холодок. Это уже была не зависть, и даже не ревность. Это была ненависть, та самая холодная ненависть, которую Гермиона не раз видела в глазах отца и деда девочки. Но еще больше вывело Гермиону из равновесия самодовольное выражение, с которым Люцертола посмотрела на Северуса. У девчонки был какой-то план, и она была уверенна в успехе. Гермиона не услышала ни слова из песни Сортировочной Шляпы. Что затеяла эта маленькая дрянь? Может быть, она приехала в Хогварц — или, хуже того, прислана в Хогварц — с какой-нибудь тайной целью? Девчонка создавала вокруг себя такую мощную ауру решительности и неприступности, что первоклашки отступили на несколько шагов в сторону, и поглядывали на нее с испугом. Яблочко от яблони, мрачно подумала Гермиона, и тут же отругала себя за предвзятость. Она учитель, она не имеет права поддаваться предубеждениям — ни в пользу студента, ни против него.

Когда Сортировочная Шляпа распределила Люцертолу в Равенкло, Гермиона обменялась взглядами с профессором Валерианом Вектор, своим бывшим преподавателем Арифмомантики, а теперь деканом Равенкло. Он незаметно покачал головой и пожал плечами. Значит, тоже заметил. В любом случае, это просто замечательно, что девочка не попала в Слизерин. Конечно, между Слизерином и остальными колледжами не было той открытой вражды, что в ее время. Конфликты вне школы угасли, и студентам не нужно было с юных лет выбирать, к какому лагерю присоединяться. В наступившие мирные времена родители не спешили внушать детям, ради их же безопасности, представления о черно-белом мире. Враждебность сменилась нормальным соперничеством. Но поступление в Слизерин такой ученицы, как Люцертола, несущая за плечами, хочет она того, или нет, тяжелое бремя причастности ее семьи к преступлениям Темного Лорда, взбудоражило бы спокойствие повседневной жизни Хогварца. То, что девочку определили в Равенкло, в факультет, славящийся своим безразличием к политике, уменьшало угрозу. Для Равенкловцев даже две развязанные Волдемортом войны были всего лишь досадными конфликтами, и мало кто из выпускников этого колледжа принимал активное участие в борьбе. (То, что профессор Вектор был среди этих немногих, вызвало волну протеста, когда его кандидатуру предложили на пост главы колледжа). Студенты Равенкло теряли баллы за запрещенные эксперименты, попытки похищения книг из библиотеки и ночные вылазки в теплицы, но чрезвычайно редко за проказы, драки или за поцелуйчики в укромных уголках. Соперничество внутри их колледжа тоже было несколько иным, чем конфликты среди Слизеринцев.

В тихой, жестко ориентированной на учебу, атмосфере Равенкло будет гораздо легче призвать девочку к порядку. Но все же Гермиона не завидовала коллеге.

После их с Люцертолой похода по магазинам, Гермиона решила, что перед Северусом лучше отчитаться о выполненном поручении без подробностей. Он и без того не ждал ничего хорошего от девочки, не стоило давать ему дополнительного повода невзлюбить ее. Но сейчас, увидев на лице Люцертолы такую неприкрытую ненависть, Гермиона изменила свое мнение. Пожалуй, о том полдне нужно было поговорить подробнее. Но сейчас вряд ли стоит вспоминать про тот случай. Если учителя будут жаловаться на проблемы с девочкой, тогда она и добавит к общему разговору свои личные наблюдения.

Мысли Северуса были во многом схожи с мыслями его жены. Выражение лица Люцертолы не ускользнуло от его внимания, и у него не было сомнений насчет того, кому оно адресовано. Такая буря отрицательных эмоции в тот момент, когда девочка только перешагнула порог школы — это заставляло Северуса беспокоиться, потому что она не успела еще своими глазами увидеть или услышать нечто, вызвавшее такую неприязнь. Нет, эти эмоции ей внушили заранее. Скорее всего, против школы и конкретно против Гермионы ее настроил отец. А в таком случае ее пребывание в школе может вызвать крупные неприятности.

Он хотел на время выбросить все это из головы и сосредоточиться на приветственной речи — даже после десяти лет пребывания на посту директора, первое в году обращение к студентам давалось ему с трудом — но мысли упорно крутились вокруг того, что Малфои могли наговорить дочери, чтобы заставить ее буквально пылать от ненависти. Может, Драко с детства внушал дочери ненависть к магглорожденным? Учитывая то, что он знал о парне — нет, о мужчине, поправил он себя — это вполне вероятно. Но Гермиона была не единственным магглорожденным преподавателем. Если уж Люцертоле привили расистские убеждения, она будет также относиться и к другим работникам школы. Вопрос в том, как справиться в этой проблемой.

Пока Дамблдор гостил в Хогварце, они с Северусом долго обсуждали разные проблемы школы, и решили, что некоторое время нужно просто наблюдать за Люцертолой Малфой, не давая персоналу никаких специальных рекомендаций или указаний. Все прекрасно знают, что из себя представляют Малфои, и у учителей, скорее всего, уже будет некоторое предубеждение против девочки, так что не стоит давать им лишний повод или намек на то, что они имеют право на предвзятое отношение к студентке. Наоборот — нужно внимательно наблюдать за поведением персонала — если они будут несправедливы к Люцертоле, она вряд ли решиться пожаловаться. Или страх или гордость помешают ей это сделать. Хотя Снейп очень сомневался, что юная мисс Малфой окажется трусихой.

Когда ее распределили в Равенкло, Снейп вздохнул с облегчением. Слава Мерлину, что не в Слизерин. И к тому же, Валериан Вектор — очень благоразумный человек. Короткого разговора с ним будет достаточно, чтобы быть уверенным, что с его стороны проблем не будет.

Северус раздумывал, стоит ли делиться своими опасениями с Гермионой, когда последний студент был распределен, и Минерва унесла стул и Шляпу. Заставив себя отложить на потом мысли о Люцертоле Малфой, Северус поднялся и начал речь.

* * *

Несмотря на все усилия Альбуса Дамблдора, за все 46 своего пребывания директором он не смог добиться серьезного отношения к маггловедению. Он снова и снова пытался убедить Министерство Магии и Попечительский Совет, что выбравшие карьеру Аурора должны в обязательном порядке изучать этот предмет, так как им часто придется иметь дело с магглами, но его аргументы просто игнорировались. Во времена войн с Волдемортом ему даже весьма недвусмысленно угрожали смещением с должности, в случае, если он не прекратит досаждать "глупыми просьбами".

После поражения Волдеморта, Артур Уизли стал Министром Магии. Его интерес к магглам был общеизвестен — можно сказать, печально известен — и Дамблдор, который первые три года новой эры оставался директором Хогварца, надеялся, что презираемый предмет наконец получит заслуженное признание. Но он не учел того, что двенадцать мест в Попечительском Совете остались в руках все тех же представителей древнейших чистокровных семейств. За исключением Малфоя, никто из них не присоединился к Упивающимся Смертью, но не секрет, что многие (если не все) из них симпатизировали взглядам Темного Лорда. Они воспринимали назначение Артура Уизли как личное оскорбление, как плевок в лицо. Воспоминания о том, как он вел себя с Малфоем (которого попечители боялись, и которым в то же время восхищались, не говоря уж о том, что он принадлежал к одному с ними кругу высшей аристократии), превратили сомнения Совета в упорное решительное сопротивление. Они вежливо отвергали каждое предложение, рекомендацию или совет, если они исходили от окружения ненавистного Министра. А требование обращать больше внимания на изучение маггловедения было отклонено с особым удовольствием.

Ситуация изменилась только когда Артура Уизли сменил Гарри Поттер. Будучи послом в Париже и Вашингтоне, он приобрел важные дипломатические навыки, и решение наболевшей проблемы заняло у него десять минут. Он просто уведомил попечителей, что ни взятки, ни связи, ни уговоры не помогут их детям получить работу в Министерстве без хорошего балла по маггловедению. Те, стиснув зубы, но понимая, что на этот раз отвертеться не смогут, приняли соответствующие меры. Правда, они постарались как можно сильнее затянуть процесс. Кроме того, они прекрасно знали, что учитель маггловедения, Конрад Дарвин, имеет слабость к приглашениям погостить в фамильном поместье, а так же к небольшим "подаркам". В целом, все складывалось не так уж плохо.

Бедный Конрад Дарвин, чьи познания о магглах были в основном теоретическими (если не считать практики в Манчестере, которую он проходил, учась в университете, но рассказывать об этом Конрад очень не любил) был вполне доволен жизнью. Семь часов в неделю и символические домашние задания — просто рай. И вот внезапно эта беззаботная спокойная жизнь закончилась, и когда после двух лет работы на износ (14 часов в неделю плюс проверка домашних заданий) директор Снейп предложил ему годичный отпуск, профессор Дарвин был даже рад.

Гермиона, занявшая его место среди учебного года, относилась к своим обязанностям очень серьезно. Но все же 14 часов в неделю, три фута пергамента в неделю от каждого ученика и подготовка к занятиям оставляли ей довольно много свободного времени. Сначала она никак не могла смириться с подобным бездельем, но потом начала находить в своем положении выгоды. Невысокое по сравнению с другими учителями жалование не огорчало ее, никто из коллег и не думал обращаться с ней как с низшей по положению в школе, а свободное время она проводила, гуляя по маггловскому Лондону и навещая старых друзей.

Яркий осенний полдень одного из последних дней октября, сотканный из пронзительно голубого, золотого и густо-красного, застал ее сидящей в кабинете ректора Академии Ауроров за то ли поздним чаем, то ли ранним обедом. Хмури пригласил ее послушать интересный доклад по Боевым Проклятиям Высокого Уровня, который читал приглашенный иностранный специалист. Специалист отправился домой сразу после ланча, а Гермиона с удовольствием осталась поболтать.

— Как там, кстати, поживает Сириус? — Поинтересовался Хмури, наливая им по очередной чашке чая и щедро добавляя в свою чашку Огневиски из легендарной фляжки. — Все еще путается с девчонкой Вилкокс?

— Вроде бы нет, — ухмыльнулась Гермиона. — Не рассказывай Северусу, но он, кажется, положил глаз на мисс Филмор — видел может быть, она новый помощник библиотекаря.

— Ну, я бы сказал, что это к лучшему. Может и забавно крутиться вокруг студенток, но… — он пожал плечами. — Ему всегда чертовски везло, но у всех рано и поздно случаются проколы. Представляешь, сколько проблем было бы у Северуса, если бы дошло до скандала? А… какая она? Я про библиотекаршу.

Гермиона откусила бисквит с миндалем. — Другая. Совсем не из тех, какие обычно привлекают Сириуса. Она умная, симпатичная и милая. Но Агриппина Вилкокс гораздо сексуальнее.

— Хммм, — Хмури покачал головой и плеснул в чай еще виски. Потом, нахмурившись, посмотрел на Гермиону. — Как тебе кажется, это у него серьезно? Сколько ей лет?

— Двадцать пять или двадцать шесть — я точно не знаю.

— Так много?

— Ну спасибо тебе, дорогой!

Раздраженно отмахнувшись, Хмури чуть не смахнул со стола свою чашку. — Не глупи, детка. Ты же прекрасно поняла, о чем я. Она лет на десять лет старше обычного для него возраста.

— Это да. А как у тебя дела на личном фронте, Аластор? Похвастаешься новой подружкой? — Несмотря на деревянную ногу и изуродованное лицо, Хмури пользовался неизменным успехом у женщин. Гермиона частенько обсуждала секрет его привлекательности с МакГонагалл, мадам Помфри и мадам Хуч, но секрета так и не открыли, ограничившись хихиканьем и фантастическими гипотезами.

— Ну… — Хмури бросил на нее нерешительный взгляд и промолчал. Потом он произнес "Э-э-э-", "Хм-м-м" и еще несколько столь же информативных фраз, пока, подбадриваемый улыбкой Гермионы, не выдавил из себя. — Сама, что ли, не догадываешься?

Гермиона не сразу поняла, что он имеет в виду, но когда до нее наконец дошло, ее челюсть чуть не выбила чашку из рук. — Ма-мама? — Спросила она, сопротивляясь желанию зажмуриться.

— Если бы ты чаще навещала маму, — заявил Хмури, — ты бы узнала обо всем гораздо раньше. Сама во всем виновата.

Теперь она все же зажмурилась, разрываясь между желаниями расхохотаться и вскочить и убежать. — Аластор… — голос дрожал, и ей пришлось замолчать и сделать глубокий вдох. — Аластор, не могли бы мы сменить тему?

— Запросто, крошка, — ответил он. — Как тебе угодно. — И вылил в чашку остатки содержимого своей фляги.

В конце концов, они не стали менять тему, а предпочли успокоить расшатанные нервы Гермионы хорошей порцией Огневиски. Возможно, в этом были виноваты изменения в ее жизни, или возраст, или просто-напросто то, что ей очень нравился Аластор, но Гермиона вдруг поняла, что реагирует так резко только потому, что не готова увидеть мать в другом свете. Увидеть в ней женщину — одинокую женщину, пережившую тяжелую потерю и не меньше других имеющую право на счастье. К тому же Гермиона, хотя и удивилась собственным мыслям, понимала, что Шизоглаз — именно тот человек, который нужен ее матери. Абсолютно не разделяющий мелкобуржуазных предрассудков миссис Грейнджер, всю жизнь пренебрегавший общественным мнением и мелочными ограничениями, но при этом оставшийся общительным, приятным человеком.

Они проговорили о миссис Грейнджер почти до обеда.

— Завтра у меня все лицо пойдет красными пятнами, — захныкала Гермиона, когда Хмури подлил виски в ее стакан — они давно перестали делать вид, что пьют чай.

— Думаю, старине Севу плевать на такие мелочи, — отмахнулся Хмури, поднимая свой стакан. — За Маджорити и ее очаровательную дочь! — Он одним глотком прикончил виски и внимательно посмотрел на собеседницу. — И как тебе семейная жизнь?

— Замечательно. Надеюсь, для нас обоих.

— Хорошо. — Он расплылся в улыбке. — Очень хорошо. А работа?

Гермиона не имела ни малейшего намерения рассказывать Аластору о своих волнениях, в основном потому, что (по крайней мере, в трезвом виде) стыдилась их. Но сейчас, когда она была в приятном подпитии, ей вдруг захотелось чем-нибудь поделиться с другом — конечно, она не проболтается о Глотке Жизни, зато Хмури может что-нибудь подсказать ей насчет того, что она не хотела рассказывать никому, даже Северусу. Особенно Северусу. — Работа… да тоже нормально. В основном, — ответила она, понимая, что слова прозвучали неотчетливо и неуверенно.

— В основном? — Хмури поднял густую бровь. — Может, ты хочешь что-нибудь мне рассказать, а, крошка?

— Да. Да, пожалуй, хочу. Но ты должен пообещать, что не передашь наш разговор Северусу.

— Не говорить Северусу? — Шизоглаз наклонился вперед, упершись локтями в расставленные колени. Улыбка резко исчезла с его лица. — Гермиона, секреты от мужа — это очень плохо. И я бы не хотел лезть в такие дела.

Гермиона вздохнула. — Я знаю, Аластор. Поверь мне, знаю. Но ты обещаешь?

Хмури покачал головой и пробурчал под нос что-то неразборчивое. — Ладно, — угрюмо согласился он. — Обещаю. Выкладывай.

— Спасибо. — Она наклонилась вперед и пожала его руку, заработав еще один мрачный взгляд и новую порцию невнятного бурчания. — Я думаю, ты поймешь, почему я не хочу, чтобы он узнал. — И Гермиона рассказала о Люцертоле. Все, начиная с ДиагонАллеи и первого появления девочки в школе, до нынешнего положения вещей. — Ничего такого, с чем я не могла бы справиться, — быстро добавила она, заметив, как нахмурился Аластор. — Но это не все. Меня преследует ощущение… — даже в полупьяном состоянии эта мысль казалась смехотворной — …мне кажется, что за мной наблюдают. И я не могу отделаться от подозрения, что это…она. Знаю, что это звучит глупо…

— Совсем нет, — перебил ее Хмури. — Ничего, попомни мои слова, Гермиона, ни одно подозрение не кажется глупым, если в деле замешаны Малфои.

— Вот это я себе и повторяю. Но Аластор, она же еще ребенок…

— Ребенок? — Хмури издал короткий, лающий смешок. — Ребенок, как же! Вспомни, что устроил ее папочка, когда был в шестом классе. Дьявольское отродье. Если бы не… ладно, речь не о том. Как ты могла ляпнуть такую чушь? Извини, детка, но это так. Полная херня. Эта девчонка не больший ребенок, чем ты или я. Способна на все. И уж точно на то, чтобы охотиться за тобой. Есть идеи — зачем ей это понадобилось?

— Ну… и да и нет. Она знает, что я магглорожденная. Это вполне достаточная причина.

— Для Малфоев — да. Согласен. Но ты не единственная магглорожденная среди учителей. Что у нее со Спраут? Или с Аванессяном? Ты с ними разговаривала?

Гермиона виновато посмотрела на Хмури. — Н-нет. Я не хотела… — и замолчала под его разгневанным взглядом.

— Что? — Проревел Хмури. — ЧТО? Ты хочешь сказать, что ни с кем не делилась своими опасениями? Ни с мужем, который, если ты уже забыла, Директор школы, ни с коллегами, ни с кем? Ты что, рехнулась?

— Я просто… — она поняла, что вот-вот разревется, почувствовав себя как в тот день, когда Гарри и Рон спасли ее от горного тролля.

— Что "просто"? — Он буравил ее жестким взглядом, но увидев, что глаза молодой женщины заблестели, угрюмо добавил. — И не реви мне тут, детка. Ты поступила глупо и беспечно, и сама прекрасно это понимаешь. И… — он взъерошил Гермионе волосы, заставив ее слабо улыбнуться в ответ — … разговор по душам был тебе просто необходим, чтобы придти в себя.

Если бы эти слова произнес кто-то другой, Гермиона почувствовала бы покровительственное отношение и попыталась бы сопротивляться. Но, точно так же, как она не могла корить Сириуса за его сомнительное отношение к женщинам, она не могла обижаться на Хмури за то, что он разговаривал с ней, как со школьницей. К тому же, он был прав, хотя выбор слов и тона Гермионе не понравился. — Я знаю. Но попытайся меня понять. Я учитель, и должна быть объективна. Имя Малфоев сейчас само по себе — тяжелый груз. Я боялась, что дам остальным повод плохо обращаться с девочкой. Разве это не понятно?

Хмури поднялся со стула. Гермиона обратила внимание, как тяжело он опирается на палку, но возможно в этом была виновата изрядная порция виски. Посмотрев на нее сверху вниз Аластор покачал головой. — Что ж тут непонятного? Ты же у нас благородная Гриффиндорка.

— Кто бы говорил! Зануда ХалффПаффская!

Хмури фыркнул. — Может я и зануда, но я чертовски проницательный парень. И умею трезво мыслить. — Он подошел к Гермионе и положил ей на плечо тяжелую, грубую руку. — И как насчет твоих коллег? Им тоже может угрожать опасность. Или… — он взял ее за подбородок, заставляя смотреть прямо ему в глаза -… есть еще что-то особенное, о чем ты мне не рассказала? Что-то, касающееся только тебя?

Ты понимаешь, что нам придется обманывать друзей? И чем дальше, тем больше? Мы не сможем сказать им правду, это немыслимо. Ты был прав, Северус, подумала Гермиона, вспомнив слова, прозвучавшие несколько месяцев назад. Это невозможно. Я не могу честно ответить Аластору, потому что уже и так по уши во вранье, к тому же поклялась на крови. Боже, это хуже, чем я думала. — Да, есть еще кое-что, — медленно ответила она. — Но я не могу тебе рассказать. Если тебя это успокоит — Северус в курсе. И я абсолютно уверена, что поведение мисс Малфой никак с этим не связано.

Внимательно изучив ее лицо, Хмури наконец отпустил Гермионин подбородок. — Ну, как скажешь. — Он вернулся на свой стул. — Тогда воспользуйся легендарной женской интуицией, — проворчал он. — Подумай, как она относится к остальным магглорожденным учителям.

Гермиона была рада, что вопрос дал ей возможность отвлечься от неприятных мыслей. — Нет, — ответила она, подумав. — Кажется, нет. Я уверена, что обязательно услышала бы хоть что-нибудь об этом. Мои коллеги недолюбливают девочку — даже Валериан, а это о чем-то говорит. Она слишком холодная и неприступная, чтобы нравиться людям. Но именно поэтому я думаю, что никто не стал бы скрывать странностей в ее поведении.

— Резонно. Итак… — Хмури задумчиво поскреб щетинистую щеку, произведя звук, заставляющий представить себе наждачную бумагу, прошедшуюся по дереву. — Значит, дело в тебе. И готов поставить в заклад деревянную ногу… — он для убедительности похлопал по протезу — …что дело не только в старых счетах ее семейки. Поверь мне, тут что-то большее. Инстинкт Аурора, — добавил он с ухмылкой.

— Да, но… что? Я никогда раньше ее не видела, я ничего плохого ей не делала. Я представить себе не могу…

— Секундочку, — перебил он ее, вращая магическим глазом. — Когда Северус был у Малфоев?

— Почти год назад. В прошлом ноябре.

— Хммм. Так… в то время еще никто не знал о вас, правильно?

— Да. Но я не понимаю… Нет! Ты же не хочешь сказать, что…

— Она не ребенок, Гермиона. А старина Сев довольно привлекательный парень, ты не находишь?

— Ну, да. И для меня, и для многих других тоже, как я замечала, но…

— Но не для романтичных молоденьких девчонок? Да ладно тебе, детка! Не говори мне…

— Да, согласна, некоторые из учениц тоже… ну… обращают на него внимание.

Хмури фыркнул. — Да какое там, на хрен, обращают внимание! Знаю я это внимание, от которого трусы промокают. Я...

— Аластор! — Гермиона хотела изобразить рассерженный взгляд, но не смогла быстро выбрать — рассмеяться или разозлиться.

— Извини. Но что поделаешь, если такова истина. Значит юная мисс Малфой положила глаз на твоего муженька, что объясняет ее ненависть. Как у нее дела по Чарам?

— Не так хорошо, как по Зельям… — Хмури снова фыркнул, и на это раз Гермиона все же ткнула его локтем в бок — … и Преобразованиям. Да и Защита у нее продвигается лучше, кстати говоря. Но все равно выше среднего уровня. По крайней мере, так говорит Сириус.

Он кивнул. — Значит, преследовать тебя она может. Причем ты учти — ей не нужно пользоваться чарами Невидимости. Я уверен, что у Малфоев есть плащ-невидимка. Поговорила бы ты все же с Северусом и Валерианом? Он ее декан и может обыскать ее сундук.

Нижняя губа Гермионы и так уже распухла от безжалостного обращения, а прикусив ее в очередной раз Гермиона почувствовала вкус крови. — Нет, это кажется мне слишком непорядочным…

Магические часы издали серию хрипящих и хрипящих звуков, после чего проблеяли. — Время обеда! Время обеда!

— Ей, заткнитесь! — Рявкнул Хмури, махнув палочкой в сторону надоедливого механизма.

— Мне пора, — Сказала Гермиона, поднимаясь со стула. — Северус, должно быть, уже беспокоится. — Она обняла Аластора и чмокнула его в щеку. — Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — проворчал он, прижимая к себе Гермиону. — И… подумай хорошенько обо всем этом.

— Обязательно, — пообещала она, подошла к камину и взяла щепотку дымолетного порошка. — Честное слово.

Пламя позеленело, и она вошла в огонь. — До встречи, Аластор!

— До свидания, Гермиона. И…

— Что?

— Навещай мать, хоть изредка.

* * *

Люцертола, под руководством деда, хорошо подготовилась ко встрече со школой. Он поделился с ней массой полезных заклинаний, проклятий, секретами колдовской экономики, собственными идеями и убеждениями. А еще он рассказал ей об основах жизни — не о пчелках и цветочках, разумеется — он открыл ей глаза на человеческую природу, на людские слабости и пороки. Эта часть разговоров понравилась Люцертоле больше всего, и она сумела наилучшим образом применить новые знания.

В первые десять дней после прибытия в Хогварц, она изо всех сил старалась подружиться с соседками по комнате. Их было четверо — типичные пятнадцатилетние школьницы из Равенкло, думающие больше об учебе, чем о мальчиках. Умные — да, но еще не набравшиеся жизненной мудрости. Легкая добыча для Люцертолы Малфой, точно знающей, чего она хочет. Информацию. Секреты. Тайные мысли.

И вот что ей удалось раскопать.

Асунсьон О'Лири (дурацкое имя — отец ирландец, а мать испанка) была влюблена в профессора Блэка. Естественно, без взаимности, что не мешало ей днями и ночами корпеть над чарами и краснеть каждый раз, когда Блэк обращался к ней. Дурочка даже хранила под подушкой его фотографию.

Старший брат Леи Уинтхем путался с женой Дейриуса Педдлеболта, начальника отдела Международных Связей.

Ди-Ди Спенсер (тоже дурацкое имя, но настоящее — Дейделия — еще хуже) была приемным ребенком. Настоящих родителей девочка не знала, и ужасно боялась, что они окажутся Упивающимися Смертью.

Мать Татьяны Бурлейг раньше работала Неназываемой, а теперь занимала очень скромную должность в архиве Министерства. В свое время ее подозревали в сотрудничестве с Волдемортом. Доказательств не было найдено, но на всякий случай из Отдела Тайн ее уволили.

Сколько шкафов — столько скелетов.

Асунсьон, Лея, Ди-Ди и Татьяна были, мягко говоря, удивлены, когда в конце второй недели занятий Люцертола объявила им о новых, установленных ею, правилах. Она не желает, чтобы ее беспокоили, если полог ее кровати задернут. Ее сундук, тумбочку и шкаф не в коем случае не позволяется открывать. Запрещается прикасаться к ее книгам и вещам. Нельзя идти вслед за ней, если она не позовет, даже если ей вздумается прогуляться после отбоя. Нарушение правил повлечет за собой неприятные последствия. Когда одна из девочек слегка язвительно поинтересовалась, что же это будут за последствия, Люцертола только улыбнулась.

Дня через два Татьяна не смогла вспомнить, куда засунула учебник по Преобразованиям, и взяла на время книгу со стола Люси. Через день, войдя в Большой Зал на обед, девочка услышала со всех сторон шипение и свист. "Отродье Упивающейся Смертью" — это было самое безобидное из адресованных ей оскорблений. Директор лишил все колледжи чуть ли не всех набранных с начала года очков, но как ни старались он и остальные учителя, им не удалось узнать, кто распространил этот слух.

У четырех соседок Люси не было приятелей, зато они дружили с мальчиками из своего класса. Новенькая не вызывала у мальчиков симпатий, поэтому когда девочки, не рассказывая причин, попросили их проучить задаваку, они не стали упрямиться. Было решено напасть на Люцертолу из-за угла, когда она будет возвращаться с обеда. К несчастью, они плохо спланировали засаду. Профессор Вектор оказался на поле боя в самый разгар сражения, причем Люси весьма успешно защищалась от четырех парней. Естественно, хулиганов обвинили в попытке наказать бедную девочку за грехи ее родителей. Подозрения учителей только подтвердили четыре абсолютно разные, маловразумительные, противоречивые истории, рассказанные багровыми от стыда нарушителями. Равенкло потерял 120 очков, а Люцертола отделалась предупреждением о недопустимости дуэлей в коридорах. К тому же трудно было не заметить, что и директор и профессор Вектор впечатлены ее способностями и навыками.

С того самого дня все за три метра обходили собственность Люцертолы Малфой. Одноклассники презирали и ненавидели Люси, но не пытались пожаловаться.

Пришло время достать плащ-невидимку.

Тем временем в классе Люси перешла к более тонким способам нервирования магглокровки. Она ехидно посматривала на нее, ухмылялась, задавала вопросы — на первый взгляд, наивные, но на самом деле призванные высмеять учительницу. Она бросала взгляд на магглокровку, а потом начинала, хихикая, шептать что-то на ухо соседке. Но если потом соседку спрашивали, что веселого они нашли в теме урока, оказывалось, что была сказана абсолютно невинная фраза, не имеющая отношения к Гермионе.

Люцертола с удовлетворением замечала, что магглокровка чувствует себя не в своей тарелке. Устранив опасность преследования, девочка начала целыми вечерами бродить по коридорам, и вскоре узнала, что у Снейпов есть личная лаборатория в подземельях. Учитывая, что директор был Мастером Зелий, в этом не было ничего удивительного. Настораживало другое — как минимум раз в неделю парочка спускалась в лабораторию вместе, и как минимум еще три раза в неделю магглокровка наведывалась туда одна. Вдвоем или поодиночке, они всегда очень осторожничали, и перед тем, как снять охранные заклинания, оглядывались, не идет ли кто вслед за ними. Причем оглядывались слишком часто, чтобы Люси поверила, что это всего лишь обычная предосторожность из опасения позволить любопытным студентам подслушать пароли. К тому же, они никогда не спускались в лабораторию в нормальное рабочее время. Хотя у магглокровки было полно свободного времени, а директор, хоть и был вечно занят, мог без труда подстроиться под ее расписание. Не стоило пренебрегать и тем, что трижды за сентябрь магглокровка получала посылки. Совы приносили их в обычное время, за завтраком, но магглокровка никогда не распаковывала полученное сразу, как делали все остальные. Наоборот — если кто-нибудь из учителей спрашивал ее про содержимое посылки, магглокровка качала головой и быстро уходила, а директор хмурился.

Люцертола чувствовала, что эта женщина что-то затевает. Похоже, что директор тоже участвует в деле, но очевидно, что у магглокровки есть и собственные цели. Скорее всего, она изменяет директору. Если бы не ревность, негодование Люси при виде этого низкого, недостойного поведения, заставило бы девочку поторопиться и все испортить.

Но она терпеливо выжидала, и удача улыбнулась ей в конце октября. Это было в понедельник, после одиннадцати. Люцертола ждала в маленькой нише на пересечении двух коридоров, из которой было прекрасно видно дверь в лабораторию. Голоса и звук шагов предупредили ее о приближении директора и его жены. Люси затаила дыхание. Может на этот раз они произнесут пароль хоть немного громче, и она сможет разобрать слова… Но магглокровка пробормотала заклинание так же тихо, как и всегда, и Люси, сердито прикусив губу, уже собиралась уходить. Но тут произошло нечто неожиданное — Директор почти сразу же вышел из комнаты и быстро пошел по коридору. Может, он что-то забыл? Но это неважно, подумала Люси, расплываясь в улыбке. Дверь не заперта. Она бесшумно подкралась ближе и заглянула внутрь — магглокровка возилась с ингредиентами около дальней стены.

Сейчас или никогда.

Люцертола часто наблюдала за тем, как открывают и закрывают эту дверь, и знала, что она не скрипит. Заставляло колебаться то, что она понятия не имела, как выглядит лаборатория. Есть ли там место, в котором можно будет спрятаться? В плаще или без него, она не может просто встать на открытом месте, рискуя, что в нее врежутся. Что если… Она покачала головой, мысленно отругав себя за малодушие. Первый раз за несколько недель ей подвернулась возможность что-то разузнать. Конечно, было бы легче, если бы у нее был конкретный план. Но иногда приходится импровизировать. Она проскользнула в лабораторию и еле сдержала вздох облегчения. Вдоль стены слева стояли три массивных шкафа, и между последним из них и стеной оставалась ниша фута в два шириной. Удостоверившись, что магглокровка занята своим делом, Люси юркнула в укрытие и села там на пол, не забыв убедиться, что плащ укрывает ее с ног до головы.

Темный угол надежно скрывал ее от глаз хозяев лаборатории, но зато не позволял ничего увидеть, если, конечно, не выглядывать. Но Люси подумала, что внутри лаборатории парочка вряд ли будет шептаться, так что на первый раз придется ограничиться услышанным. А потом они уйдут, и можно будет все спокойно разглядеть. Так что беспокоиться не из-за чего. Потом магглокровка начала толочь что-то в ступке, и Люцертола, воспользовавшись шумом, достала из кармана лист пергамента и мягкое перо, которое не выдаст ее скрипом, если придется что-нибудь записать. Только девочка успела устроиться так, чтобы было удобно писать, как дверь открылась и раздались шаги директора.

Приготовившись записывать и затаив дыхание, Люцертола прислушалась. Голос директора было слышно гораздо лучше, а почти все слова магглокровки терялись под сводчатым потолком комнаты.

"… изменяешь мне… месяцев после свадьбы… никогда бы не подумал…." — говорил директор.

У Люси пересохло во рту. Она была права! Магглокровка — дешевая шлюха! О, она еще и смеется! Люси даже пожалела, что в руке у нее перо, а не палочка.

"Если это случиться еще раз… способ наказать…", — продолжил Директор.

Потом Люси услышала, как что-то упало и разбилось — стекло, скорее всего — и директор довольно художественно выругался. Он ударил магглокровку? Или она чем-то в него бросила?

"… слишком возбужден", — заявил директор, — "невозможно работать… сосредоточиться…"

Наконец она услышала хотя бы одну фразу магглокровки, — "… все портить, Северус, давай...."

Теперь он понизил голос настолько, что Люси не могла понять ни слова. К тому же у нее отчаянно билось сердце, и все, что она сейчас слышала — это собственный пульс.

"… приворотное зелье… проблемы…", — доносились отдельные слова директора.

Потом снова шаги по мраморному полу, светильники погасли, и секундой позже дверь захлопнулась. В своем углу Люси прислонилась к стене, дрожа то ли от страха, то ли от удовлетворения.

* * *

По пути от "Трех Метел" к замку Гермиона успела протрезветь. По пути она все время прокручивала в голове разговор с Хмури, пытаясь придти к какому-то решению. Нужно ли рассказывать о своих сомнениях Северусу? Впутывать ли Валериана Вектора? На подходах к парадному входу она сделала выбор: еще две недели она будет внимательно следить за девочкой. Она прекратит отмахиваться от ощущения опасности и будет записывать каждое необычное ощущение, а когда убедится, что что-то происходит, поговорит с Северусом.

Было уже около девяти, ужин давно закончился, так что Гермиона сразу пошла к себе. Северус, как обычно, после обеда вернулся в свой кабинет, поэтому Гермиона сообщила через камин о своем возвращении и попросила Твичи принести ей чего-нибудь поесть. Она устроилась на полу у камина с тарелкой еще теплой картофельной запеканки с мясом и книгой.

Через какое-то время — Гермиона не следила за часами — оба лазиля, устроившиеся около нее, настрожились, подняли уши и повернули головы к камину. Секундой позже в позеленевшем пламени появилась голова Северуса. — Гермиона? Как насчет спуститься на часок в лабораторию? Кажется, я придумал, как сократить расход слез Сирены.

Она улыбнулась, кивнула, заложила страницу книги и встала. — Через пять минут внизу?

— Да, встретимся прямо там.

Конечно, Гермиона могла зайти за мужем в его кабинет, и первые несколько раз она так и делала. Результат всегда оказывался одинаковым. Она, пунктуальная, как всегда, приходила точно через пять минут и обнаруживала, что Северус все еще сидит за столом и бормочет, что будет готов через минуту. Она усаживалась в кресло. Через пять минут она поднималась, чтобы найти себе какой-нибудь журнал. Он бросал на жену сердитый взгляд и сообщал, что мир не развалится, если она подождет одну минуту. На язвительный вопрос, не живет ли он в параллельной вселенной с другим течением времени, Северус отвечал, что просто невозможно сосредоточиться, когда она висит над душой. С этого момента их обмен мнениями начинал жить собственной жизнью, доходя чуть ли не драки. На третий раз они решили помириться прямо в кабинете — при этом воспоминании Гермиона улыбнулась, и почувствовала приятное тепло внизу живота — а потом пришли к выводу, что лучше встречаться на полпути к подземельям. Этот компромисс действовал, потому что Северус не мог позволить себе заставлять жену ждать в коридоре.

Когда Гермиона спустилась вниз, Северус уже ждал ее и пошел навстречу, чтобы поприветствовать поцелуем. Их намерениям помешали два ХалффПаффских старосты, которые заметили директора и кинулись к нему, как будто хотели сообщить что-то чрезвычайно важное. Гермиона терпеливо ждала, пока он не отделался от взволнованных учеников.

— С чего, интересно, они взяли, что я мечтаю услышать, как Пивз запер в душе всех шестьдесят семь их домашних питомцев, — пробурчал Северус.

— Наверное, дело в том, что ты в неплохих отношениях с Кровавым Бароном, — ответила Гермиона, обнимая его за пояс.

— Но они уже сами освободили весь свой зверинец!

— Да, но я не сомневаюсь, что пострадавшие мечтают увидеть, как Пивз будет наказан. Представляешь, какое горе было у первоклашек? Бедным старостам досталось. Кроме того…. — она шлепнула мужа пониже спины, — … сам процесс наказания не лишен привлекательности.

Они подошли к двери, и Гермиона сняла охранные заклинания. Внутри она зажгла светильники и обернулась, чтобы посмотреть, зашел ли вслед за ней Северус и можно ли запирать дверь. Но Снейп стоял в дверном проеме, покачивая головой, и вид у него был пристыженный.

— Северус? Что случилось?

— Я старею, Ежик. Впервые в жизни забыл палочку. Придется вернуться в кабинет.

Она подошла к мужу, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в кончик носа. — Подумаешь, ерунда какая. Сходи, а я пока приготовлю имбирный корень.

Тихонько хихикая над бедными ХалффПаффцами, Гермиона занялась взвешиванием, нарезанием и размельчением сухих корешков, стараясь превратить их в тонкую пыль. Глухой стук захлопнувшейся двери предупредил ее о возвращении мужа.

— Итак, — начал он, снимая мантию и аккуратно развешивая ее на стуле, — похоже, моя жена решила начать ходить налево. Изменять мне через три месяца после свадьбы. — Он подошел к Гермионе и обхватил ее за талию. — Да еще с Шизоглазом, — пошептал он ей на ухо. Гермиона вздрогнула и прижалась к мужу. Пробежавшись языком по ее уху, Северус снова поднял голову. — Я не шучу, миссис Снейп, я никогда бы не подумал, что это твой тип мужчины.

Гермиона рассмеялась. — Я поступаю просто кошмарно, да?

— Возмутительно. Если это случится еще раз, можешь быть уверена — я придумаю способ наказать тебя.

Его руки скользнули к груди Гермионы, поглаживая и лаская, а потом он, неожиданно, ущипнул сосок. Гермиона дернулась и уронила на пол стеклянную ступку и пестик. Северус, который терпеть не мог пустого разбазаривания ингредиентов, а уж тем более поломок его личного оборудования, выругался — больше на себя, чем на жену — и достал палочку, чтобы убрать последствия. Закончив, он погрозил жене, которая с насмешливым видом наблюдала за ним, прислонившись к рабочему столу. — Похоже, разговор о наказании был не к месту. Я слишком возбужден. Невозможно работать в таком состоянии. Эрекция, понимаешь ли, мешает сосредоточиться.

— Да что ты? — Ухмыльнулась Гермиона. — А я -то думала, что ты хотел рассказать мне про слезы Сирены… — Она придвинулась ближе и легонько провела левой рукой по низу его живота. — Не бери в привычку все портить , Северус, давай продолжим работать. — Прикосновение стало более ощутимым. — Можно подумать, что ты испачкал брюки не толченым имбирным корнем, а приворотным зельем.

— Если бы варили приворотное зелье, радость моя, проблем было бы гораздо меньше. — Он поцеловал жену, подхватил мантию со стула и направился к двери.

До своих комнат они добрались за рекордное время.

Люцертоле было бы гораздо легче поддерживать связь с дедом, если бы его портрет по-прежнему висел в одном из коридоров Хогварца — в знак признательности за богатые пожертвования в пользу школы.

Но вскоре после официального признания возвращения Волдеморта, портрет был снят и уничтожен, так же как и изображения Барнаби МакНейера, Арбатакса Лестранга и Элпидиуса Нота. Это было сделано в целях обеспечения безопасности школы — каждое слово, осторожным шепотом произнесенное в коридоре, могло очень быстро дойти до их родственников, а потом и до Волдеморта. Но никому, даже Дамблдору Всеведущему, не пришло в голову опасаться невинной картины, изображавшей двух девочек в мантиях пастельных тонов, со светлыми волосами, забранными в хвостики, резвящихся среди берез на фоне сочно-зеленой травы и ярко-голубого неба. На заднем фоне было хорошо заметно поместье в стиле барокко, но на него никто не обратил внимания, или оно просто никому не показалось знакомым — да и в конце концов, кто когда-нибудь навещал Оушент?

И никто уже не помнил Электу и Тисифону Малфой, рожденных в конце восемнадцатого столетия. Обе, как было принято в те времена, были выданы замуж за колдунов намного старше себя, выбранных родителями. Электа умерла через год после свадьбы от проклятия, посланного ее чрезвычайно вспыльчивым и в тот момент совершенно пьяным мужем Афанасиусом Блэком. Ее сестра прожила достаточно долго для того, чтобы родить двух детей — второго через одиннадцать месяцев после первого. И молодую женщину и ее мужа Порфириуса Дамблдора строго предупредили, что нужно избегать очередной беременности. Третий ребенок родился недоношенным и пережил свою мать всего на два часа. Дальнейшая судьба Порфириуса Дамблдора нам неизвестна — его имя исчезло с семейного дерева вместе с именами двух его старших детей.

Остается загадкой, как эта картина попала в Хогварц. Ее существование оставалось тщательно хранимой тайной, передаваемой от отца к сыну из поколения в поколение. Это был очень полезный секрет, потому что изображение сестер Малфой оказалось не единственным. Был еще один портрет, изображающий двух молодых женщин накануне свадьбы Тисифоны, сидящими на диване рука об руку. Трагически лишившись обеих дочерей, тогдашний глава семьи перенес портрет в кабинет, где он и оставался два столетия. Когда картина, запечатлевшая сестер маленькими девочками, очутилась в Хогварце, Малфои быстро поняли какой бесценный дар преподнесла им судьба. Электо и Тисифона были готовы на все, лишь бы доставить неприятности Блэкам, Дамблдорам и всех их друзьям и родственникам.

Последний раз этим способом связи воспользовались 25 июня 1998 года, накануне Резни на Вручении Дипломов, когда перепуганный Колин Криви прошептал на ухо Драко Малфою, что у него есть важная новость для Темного Лорда, но он не знает, как ее передать. Способ тут же был найден, что едва не стоило жизни Северусу Снейпу.

Когда после поражения Волдеморта Малфои вынуждены были перебраться на Оушент, портрет двух молодых женщин был поспешно упакован в сундук вместе в портретом Люциуса. Только через несколько недель Драко и его мать нашли в себе силы распаковать портрет, который домовые эльфы по приказанию хозяев повесили в библиотеке. Электо и Тисифона переехали в кабинет Драко. Правда новый хозяин кабинета нравился девушкам гораздо меньше, чем его отец, к которому сестры относились со смесью благоговения и восторженного обожания.

Поскольку Люцертола не была наследником мужского пола, отец не рассказывал ей о тайне портрета. Этот секрет открыл ей Люциус, и девочка поклялась никому его не разглашать. Еще дед научил ее заклинанию, позволяющему помещать в портрет разные предметы. (Кажущееся бесполезным, оно использовалось довольно часто — в основном шутниками, желающими напоить портрет. Толстая Тетя была любимейшей жертвой подобных развлечений.)

Вернувшись из лаборатории Снейпов, Люси чувствовала себя слишком усталой и опустошенной, чтобы предпринимать хоть что-нибудь. У нее хватило сил лишь на то, чтобы рухнуть в постель не снимая мантии и не почистив зубы. Ей пришлось мучительно долго ждать, затаив дыхание, в полной темноте, пока она не убедилась, что не попадется на месте преступления. Потом она старательно обыскала комнату, что не привело к ожидаемому результату. Она надеялась найти записи, но вынуждена была ограничиться изучением различных баночек и коробочек, расставленных на рабочем столе магглокровки. Люси неплохо знала зельеделие, и могла предположить, что порядок баночек, сосудов и бутылочек должен сам по себе что-то значить, поэтому девочка составила нечто вроде диаграммы, аккуратно отметив форму и содержание каждого сосуда.

Радость от того, что поиски не оказались безрезультатными, сменилась ужасом, когда Люси пришло в голову, что для того, чтобы выйти, ей может понадобиться пароль. К ее величайшему облегчению, тревоги оказались напрасными, но все же одежда девочки промокла от пота, пока она кралась по пустынным коридорам, укрытая плащом-невидимкой.

На следующее утро она все же смогла встать вовремя, но до самого вечера чувствовала себя сонной, никак не могла сосредоточиться и мечтала о хорошем долгом ночном сне. Она считала, что спешить не стоит. Ей многое удалось обнаружить, и повторять ночную вылазку на следующий же день означало искушать судьбу. Только в среду вечером она удобно устроилась на кровати с кружкой горячего шоколада, задернула полог, взяла пергамент, перо и свои записи и начала сочинять письмо деду. После полуночи, когда все уже крепко спали, она тихо поднялась, сунула палочку в рукав ночной рубашки и достала плащ-невидимку. Картина висела в коротком коридорчике на седьмом этаже, и Люси добралась туда без приключений. Оставалось надеяться, что девочки не убежали навестить Мерлин знает чей портрет, потому что Люси не хотелось полночи прождать их, ежась от холода.

Ей повезло. Элесто и Тисифона сидели в тени березы, жевали яблоки и болтали. Когда Люцертола отбросила назад капюшон плаща, они вскочили и побежали на передний план, радостно махая руками в знак приветствия.

— Привет, — прошептала Люси. — Все в порядке?

Они кивнули, и Электо ответила. — Тебе повезло. Сэр Кадоган пригласил нас на партию в карты и мы собирались уходить минут через пять.

— Чем мы можем тебе помочь? — Спросила Тисифона, изучая пылающее лицо Люси.

— Если я дам вам письмо для дедушки, не будете ли вы так добры доставить его к нему?

Сестры обменялись восторженными взглядами. — Письмо для Люциуса? — Пискнула Тисифона.

— Да, для него. Только… не говорите ничего отцу. И маме тоже.

— Можешь считать, что наши рты закрыты на замок, — пообещала Электа. — Нужно что-нибудь передать на словах?

— Только то, что я буду рада получить ответ. Пусть он напишет или передаст через вас, что делать дальше. А то я не совсем понимаю, каким должен быть следующий шаг.

Тисифона нагнулась так, что ее локти уперлись в позолоченную раму. — Ты собираешься кого-нибудь убить?

— Н-нет, не думаю, что до этого дойдет. — Эта мысль заставила Лили чуть нервно хихикнуть. — Хотя… Может быть удастся запихать кое-кого в Азкабан…

— Правда? Как интересно! Это секрет или… — Электо прервало внезапное появление в картине запыхавшейся рыжеволосой женщины в медицинском халате.

— Прячьтесь в дом! Пивз вышел на тропу войны, и у него целая банка красной масляной краски! — Последнее слово женщина выкрикнула уже выскакивая из картины.

Девочки дружно взвизгнули, помахали Люси и стрелой полетели к дому. Люцертола была не уверена, могут ли полтергейсты видеть через плащ-невидимку, поэтому быстро накинула капюшон и спряталась за развевающимся плащом статуи Пеллинора Помпейского, чтобы переждать, пока неугомонный Пивз не закончит громить эту часть замка.

* * *

Наступил Хэллоуин с его обычным роскошным пиром, украшениями в виде тыкв и летучих мышей и черно-красными свечами. На следующий день — в субботу — в качестве особого подарка всем студентам с первого по седьмой класс было разрешено пойти в Хогсмид (хотя поначалу Северус сомневался, стоит ли спускать с привязи Мону и Лизу Уизли и отдавать им на растерзание целую деревню ни о чем не подозревающих мирных жителей)

Начало ноября выдалось холодным. Неделя непрекращающегося довольно сильного дождя превратила территорию школы в грязную лужу. Та же участь (несмотря на многочисленные Экранирующие и Высушивающие Чары) постигла и квиддичное поле, поэтому первый в сезоне матч, состоявшийся 15 ноября, прошел без обычного пыла — игроки побаивались свалиться с метлы. Возможно, относительно мирная атмосфера матча объяснялась и тем, что играли Равенкло против Халффпаффа, а такое сочетание обычно обещало честную дисциплинированную игру.

Два игрока из команды Равенкло — один из Загонщиков и Ловец — сообщили профессору Вектор, что в седьмом классе они предпочли бы больше времени отдавать учебе, а свои места в команде уступить младшим студентам. Все были чрезвычайно удивлены, когда Люцертола Малфой не проявила интереса к отборочным испытаниям. Декан вызвал ее в кабинет, чтобы лично поинтересоваться, не желает ли она предложить услуги команде своего колледжа. Девочка вежливо, но твердо отказалась. Она сказала, что не может посвящать тренировкам три вечера в неделю, потому что ей нужно много заниматься, чтобы догнать одноклассников. Профессор Вектор пытался возразить, что Люцертоле нечего бояться — у нее и без того отличные отметки, но девочка ответила, что такого результата она добивается часами упорного труда. Вектор понял, что с таким же успехом можно пытаться разрушить голыми руками каменную стену, и оставил ее в покое.

Естественно, решение мисс Малфой обсуждалось в учительской, но никто из учителей не решился открыто критиковать рвение к учебе и желание стать лучшей по всем предметам.

Гермиона участвовала в нескольких из этих разговоров и подслушала остальные. Безразличие девочки ко всему, что не касалось академических успехов, стало еще одним фрагментом, дополнившим полную загадок и противоречий картину, которой была для Гермионы Люцертола Малфой. В полном соответствии с решением, принятым после визита в Академию Ауроров, она внимательно присматривалась к девочке ( и не две недели, как собиралась, а гораздо дольше) и старалась быть внимательнее к собственным ощущениям, чтобы записать каждый день и час, когда ей снова покажется, что за ней следят. Но с того самого разговора с Хмури Гермиона, хотя и была готова уловить малейший намек, не заметила ничего. Абсолютно ничего. Даже поведение Люси в классе изменилось. Да, временами она позволяла себе неприязненные взгляды, но раздражающие вопросы и прочие попытки подразнить или высмеять прекратились.

Однако эти наблюдения — точнее их отсутствие — не обнадежили Гермиону, а наоборот, усилили ее подозрения. Она слишком часто видела на лице девочки ненависть, презрение и дерзкую насмешку. Ее не раз доводили до отчаяния тщательно нацеленные вопросы и взгляды. И она не из тех людей, которые любят навоображать то, чего не было. Гермиона была уверена, что не ошибается. Если поведение девочки изменилось, значит были тому причины, и нет никакой гарантии, что в скором времени не станет еще хуже.

В один прекрасный день Гермиона поймала себя на мысли, что Хмури прав, и девочка влюблена в Северуса, а внезапное облегчение симптомов говорит о том, что Северус… — Нет! — Твердо сказала она себе и швырнула перо на стол, забрызгав красными чернилами домашнюю работу одного из третьеклассников. — Нет, это не может так продолжаться. Если ты подозреваешь мужа в интрижке или даже тайной связи с Люцертолой Малфой, лучше тебе пойти и поговорить с кем-нибудь.

Она вскочила и начала быстро ходить взад и вперед по кабинету, как будто пытаясь продолбить колею в каменном полу. Решение поделиться с кем-нибудь сомнениями было похвальным, но оставалось еще выбрать доверенное лицо. В конце концов — спина и ноги к тому времени уже начали ныть — она убедила себя, что нравится ей это или нет, а поговорить нужно с самим Северусом. Он хорошо ее знает, и не скажет, что это все лишь галлюцинации или что она сошла с ума. Сделав выбор, она снова села за стол, чтобы закончить проверку домашних работ и со спокойной совестью посвятить вечер разговору с мужем.

Реакция Северуса на ее подробный рассказ — они удобно устроились в кровати с бутылкой красного вина — была не той, которую она ожидала, но и не той, которой она в тайне побаивалась. Северус задумчиво покрутил пузатый бокал, наблюдая за игрой света, и медленно кивнул. — У тебя есть предположения? Как ты считаешь, почему она так себя ведет?

У него все еще получалось удивлять ее. Ни вопросов, ни сомнений. У Гермионы промелькнула мысль, что ей предстоит еще многое узнать о муже. — Ну… Пару недель назад я разговаривала о ней с Шизоглазом. И он…Он считает, что девочка влюблена в тебя и ревнует.

Черные брови поднялись так, что почти сошлись над переносицей. — Действительно? А тебе не кажется, что это… слишком просто.

— Но ты не исключаешь подобного варианта.

— Может это и слишком самонадеянно, но нет, не исключаю. Она не первая. И боюсь, что не последняя, — с тихим смешком добавил он. — Но предположим, что это единственная причина ее поведения — почему тогда девочка притихла?

— Вот этот -то вопрос я все время себе и задаю. — Вытащив свою палочку из-под Плуто, тут же начавшего мурлыкать, Гермиона призвала бутылку и подлила вина в оба бокала. — Ты никогда… Тебе не казалось, что тебя преследуют? Наблюдают за тобой?

Северус вздохнул. — По правде говоря — нет, не казалось. Но… — он подвинул Аида так, чтобы котенок не мешал положить ногу на ногу, — … это не значит, что тебе просто показалось. — Он пригубил вина. — Я провел в этих стенах почти всю жизнь и… — Он замолчал и улыбнулся Гермионе. — Трудно подобрать слова, но здесь каждый камень, каждый кусок дерева или металла буквально пропитан магией. Но интенсивность ее изменяется от этажа к этажу и даже от коридора к коридору. Ты не настолько привыкла…

— Нет, — перебила его Гермиона. — Я поняла, что ты имеешь в виду, но это не то. Я уверена! Магия разная. Внутренняя магия замка ощущается по-другому, как нечто естественное, как часть окружающего. Просто ты настолько привык, что не чувствуешь разницу.

— Возможно, — признал он. — Давай примем твое предположение, как истинное. Мисс Малфой влюблена, она ревнует и повсюду преследует тебя, воспользовавшись плащом — невидимкой или заклинанием. Зачем ей нужно ходить за тобой?

Гермиона пожала плечами. — Понятия не имею, и именно это сводит меня с ума! Но причина должна быть, и я ее найду. Я уже начала подозревать…

— Зелье? Чрезвычайно маловероятно, Ежик. Никто не мог узнать — мы же оба в добром здравии, и я не слышал, чтобы Поттера поместили в Св.Мунго… Нет, это исключено.

— Но что-то должно быть! — Гермиона почувствовала, как от разочарования к глазам подступают слезы. — Должно! Или… — она повернулась к Северусу так быстро, что вино выплеснулось из бокала, оставив на простыне большое красное пятно, — … может ты не веришь мне и…

Северус приложил палец к ее губам, осторожно забрал бокал, поставил его на тумбочку и привлек к себе жену. — Я верю тебе, Ежик, честное слово. А раз мы не можем понять мотивов странного поведения мисс Малфой, предлагаю спросить у нее самой.

Гермиона подняла голову. — Ты что, думаешь, она скажет правду? Не будь таким наивным, Северус!

— Но если не спросить ее, мы можем так и не догадаться, что происходит. — Он погладил Гермиону по голове и поцеловал в макушку. — Думаю, мне стоит поговорить с Люцертолой. Если она все еще влюблена, то может если не признаться, так хотя бы выдать себя.

— Слизеринская тактика?

— Истинный Слизеринец угостил бы ее шоколадной лягушкой, приправленной Исповедальным Зельем.

— Звучит заманчиво.

— Чрезвычайно заманчиво, но я бы предпочел не рисковать.

— Так ты поговоришь с ней?

— Обязательно.

* * *

Когда двумя днями позже Люцертола Малфой вошла в его кабинет, Северус сразу понял, что предположение Хмури верное. Надо отдать девочке должное — она почти ничем себя не выдала, но Северус большую часть жизни наблюдал за подростками, и от его внимания не могла ускользнуть ни одна мелочь. Как и всегда, ее прямые черные волосы были убраны в косу, но на этот раз вместо обычной, сплетенной из трех прядей, коса представляла собой нечто замысловатое, прядей из пяти или шести. Воротник мантии был расстегнут на пару пуговиц, чтобы продемонстрировать шею. Вокруг девочки витал едва уловимый запах розы, а яркость губ свидетельствовала либо о применении слабых косметических чар, либо о том, что девочка кусала их от волнения.

И было заметно, что она волновалась, волновалась больше, чем это было оправдано для дисциплинированной отличницы, приглашенной к директору. Определенно, Люцертола Малфой что-то скрывала.

Девочка пробормотала "Здравствуйте, директор", закрыла за собой дверь и замерла на пороге, не уверенная, стоит ли ей пройти.

— Добрый день, мисс Малфой. Садитесь, пожалуйста.

Северус приподнялся в кресле в старомодном рыцарском жесте, и снова уселся, когда девочка осторожно опустилась на краешек предложенного ей стула и глубоко покраснела. Он мысленно дополнил свой список признаков влюбленности еще одним пунктом, и спросил. — Не хотите ли чаю?

— Д-да… — ее голос прозвучал слегка хрипловато. — Да, спасибо, чай — это замечательно.

Северус вызвал домового эльфа и, пока они ждали чай, молчал, делая вид, что ищет что-то среди бумаг, краем глаза наблюдая при этом за девочкой.

— Ну что ж, мисс Малфой, — начал он, когда чашки были наполнены, и эльф удалился, — вы проучились в Хогварце уже три месяца и я… скажем так — я хотел бы услышать, как вы чувствуете себя в новой обстановке.

Северус так часто прибегал к простейшему способу получить небольшую паузу для обдумывания ответа, поднеся к губам кружку, что был практически уверен, что именно это Люцертола сейчас и сделает. Конечно, она проделала все слишком медленно, но девочка еще молода, а нужно время и практика, чтобы научиться выполнять этот маленький трюк совершенно естественно.

— Я прекрасно себя чувствую в этой школе, директор. Или есть проблемы?

Он улыбнулся, и девочка снова покраснела. — А вы как думаете?

— Нет, просто… ну, я не уверена… я… Вы же не всех студентов приглашаете в кабинет, чтобы предложить чаю и расспросить о делах?

Ага, ты хочешь услышать, что ты особенная. Ну что же, это легко организовать. — Нет, обычно я так не поступаю. Но вы, мисс Малфой, единственная в своем роде.

— Разве это нельзя сказать про каждого человека? — Парировала она, изогнув идеально очерченную бровь.

Но он заметил, как бьется пульс на ее шее — спасибо, девочка, что ты расстегнула воротник. Кому нужно Исповедальное Зелье, если человеческое тело настолько вероломный друг? — Конечно. Но думаю, вы прекрасно меня поняли. — Еще одна улыбка, но на этот раз Северус еще и подмигнул глупышке. — Но… — он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, — … не будем углубляться в философию. Вы счастливы здесь? Нашли друзей?

— Я… — она опустила глаза. — Боюсь, я не особенно общительный человек. Но проблем с одноклассниками у меня нет, если вы это имеете в виду.

Он кивнул. — Значит, ваше решение не участвовать в отборе в команду по квиддичу принято без давления со стороны?

А вот этой саркастической улыбочки он не ожидал. — Конечно нет.

Ты слишком самоуверенна, моя дорогая, подумал Северус. Слишком самоуверенна, чтобы оказаться жертвой элементарного запугивания. Ты сильна, ты способна брать власть над людьми и получаешь от этого удовольствие. Возможно… Он задумался и чуть было не пропустил следующую ее фразу.

— Просто я не хотела отвлекаться от учебы, вот и все.

Учеба. Интересно. Девочка не проводит в библиотеке и половины от того времени, которое там просиживает большинство ее одноклассников. — Что ж, кто-кто, а я не могу возражать против такого решения. Наверное, у вас с собой много книг. — Это был выстрел наугад, но он попал точно в цель.

— Нет, не то, что бы…

Ничего не скажешь, девочка соображает очень быстро. Она сразу поняла свою ошибку и постаралась ее исправить.

— Мой папа регулярно пересылает мне книги. С домовым эльфом, — добавила она поспешно. — Потому что сове доверять их боится. Погода переменчива, а птице пришлось бы пересекать пролив.

Насчет домового эльфа легко проверить. И если она соврала — а Северус был в этом практически уверен — значит, девчонка точно что-то затевает. И останется только узнать — что именно.

Он любезно улыбнулся и начал расспрашивать Люцертолу об Оушенте.

* * *

Когда Люси вернулась в спальню, остальные девочки уже ушли на ужин, и в ее распоряжении оказалось несколько минут на то, чтобы привести мысли в порядок и успокоиться.

Она никак не могла понять, проклинать себя или петь и танцевать, так что остановилась на компромиссном варианте — бросилась на кровать. Она ему нравится! Она ему интересна! Она больше часа провела в его кабинете, и они поговорили буквально обо всем.... Заметил ли он, что насчет книг она соврала? Люси показалось, что не заметил, но уверена она не была. Но это мелочь, если бы он что-то заподозрил и хотел разузнать, он продолжил бы задавать вопросы. Нет, она прекрасно придумала, правильно ответила и может поздравить себя.

Она села, поправила мантию и мечтательно посмотрела в окно. Правая рука, будто по собственной воле, скользнула в карман и извлекла оттуда сложенный вчетверо лист пергамента. В который уже раз Люси развернула его и прочитала:

Дорогая Люцертола,

Люциус Малфой.

— Просто прими к сведению, — сказал Сириус Блэк, закрывая за собой дверь. — Я не собираюсь ничего организовывать на Рождество. Я не остаюсь в Хогварце на Рождественские каникулы, так что на меня не рассчитывай.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но это значит, что мисс Филмор тоже уезжает?

— Да, Агава тоже уезжает. И да, вместе со мной. Есть возражения, Ваше Директорство?

— Да нет. Но я хотел поговорить с тобой не только о Рождественском празднике.

— А о чем? У тебя проблемы с Гермионой?

Северус покачал головой. — Не совсем. Но я подожду, когда придет Валериан, иначе мне придется повторять дважды.

— Валериан? — Сириус удивленно вскинул бровь. — Сев, к чему эта конспирация? Ты уверен, что все в порядке?

— Нет, не уверен. Наоборот. Поэтому я и хочу поговорить с вами обоими.

— Хмм… Мне это понравится?

— Ни капли, — ответил Северус с легкой улыбкой. — Так же как не нравится мне. Ты меня знаешь, обычно я не прошу о помощи, если только…

Он замолчал, услышав стук в дверь, и поднялся, чтобы встретить Валериана Вектора.

Вектор стал главой Рэйвенкло в тот самый год, когда Северус стал директором. Это был сухонький мужчина небольшого роста, в возрасте ближе к восьмидесяти, чем-то похожий на сурка.

— Северус, — сказал он, пожимая руку директора. После обмена приветствиями с Сириусом Вектор сел на предложенный Северусом стул.

— Спасибо, что пришли по первому зову, — начал Северус. — Это займет не много времени. Короче говоря, мне нужна ваша помощь касательно мисс Малфой…

— Так и знал, — пробормотал Сириус, помрачнев. Вектор промолчал и выглядел невозмутимым, как всегда, только выпрямился на стуле.

— Пока нет ничего конкретного, в смысле конкретных доказательств. Просто несколько странных событий, чистая ложь, которую она сообщила мне два дня назад, и, что важнее всего, наблюдения моей жены.

— Гермионы? — Вектор вопросительно посмотрел на директора. — Если это касается ее, почему ее здесь нет?

— Потому что я не хочу, чтобы она тревожилась еще сильнее. Кажется, мне удалось успокоить ее на время, но…

— Она никогда ничего не говорила! — перебил его Сириус.

— Мне тоже. Она рассказала только три дня назад. Гермиона держала все в себе, потому что не хотела, чтобы девочка страдала от последствий того, что, возможно, являлось только плодом ее воображения.

— Думаю, — сказал Вектор. — Что нам стоит узнать об этом подробнее.

Северус кивнул и вкратце рассказал обо всех подозрениях Гермионы, добавив описание своего разговора с Люцертолой и сведений, которые он получил от домовых эльфов. За три месяца пребывания в Хогварце мисс Малфой ни разу не получала писем, книг и посылок через эльфов. — И с этого момента, — продолжил Северус, — все встало на свои места. Гермионе казалось, что за ней следят, а мисс Малфой утверждает, что занята учебой, хотя не сидит в библиотеке. Все мы знаем, что у нее превосходные оценки, но не знаем, как она их добивается.

— Не думаю, — протянул Вектор, потирая подбородок. — Что мисс Малфой мошенничает. С кем-то из учителей это может пройти, но не со всеми. Кто-то из нас обязательно заметил бы — таких одаренных студентов очень мало.

— Это не то, что я имел в виду. У мисс Малфой были лучшие учителя, которых мог нанять ее отец. Я не исключаю возможность, что она настолько образована, что ей просто не требуется тратить много времени на учебу.

— На уроках она очень внимательна, — заметил Сириус. — Все записывает, у нее все получается со второго или третьего раза. Если у нее хорошая память, ей не нужно много заниматься, достаточно просто делать домашние задания.

Северус кивнул. — Я тоже так думаю. А теперь, чтобы не прийти к неверным выводам, я хотел бы знать, чем мисс Малфой занимается в свободное время, которого, судя по всему, у нее немало. — Вектор кивнул, и Северус продолжил. — Может быть, она ничего не замышляет — возможно, она просто предпочитает одиночество, потому что скучает по дому. Но она дочь Драко Малфоя, и я хочу быть уверен в том, что ее времяпрепровождение вполне безобидно.

— И чем же я могу помочь? — спросил Сириус. — Валериан ее декан, и он может поговорить с ней и ее соседями. Но я?

— Ты, мой дорогой друг, — ответил Северус. — Прибегнешь к помощи своего знаменитого обаяния.

— Что? — Сириус кинул встревоженный взгляд на Снейпа. Если директор знает о его страсти к симпатичным студенткам, это одно дело. Но упоминать об этом в присутствии Вектора — это совсем другое, хотя Валериан, кажется, не понял намека. Его лицо выражало лишь интерес, ничего больше. — Ты же не хочешь сказать, что…

— Я знаю о твоих… э… отношениях с мисс Филмор. Кроме того… — Северу вскинул бровь и подмигнул. — Ты серьезно думаешь, что я буду поощрять отношения между преподавателем и студенткой?

Ударение на слове "поощрять" было еле заметным, но Сириус его не пропустил. Он фыркнул. — Думаю, нет. Так что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Мисс Малфой проявляет в чарах не такие блестящие успехи, как в остальных предметах. Учитывая ее стремление к совершенству, я прошу тебя давать ей дополнительные уроки один или два раза в неделю. Все знают, что ты очень хорошо ладишь со студентами. Возможно, тебе удастся ее разговорить. Что-то выяснить.

— Все равно, что растопить Антарктику согревающими чарами. Но я попробую, — мрачно ответил Сириус, пытаясь скрыть облегчение, которое сейчас испытывал.

— Спасибо. Валериан, вы очень поможете мне, если поговорите с рэйвенкловцами, особенно одноклассницами мисс Малфой.

— Конечно, Северус, я сделаю все, что в моих силах, — сказал Вектор. — Я хотел бы быть полезным, но вынужден признать, что мне не удалось завоевать доверие мисс Малфой. Она, как сказал Сириус, настоящий айсберг.

— Это многое говорит о мисс Малфой. Мне еще не приходилось встречать студентов, с которыми вам не удавалось найти общий язык, — сказал Северус. Вектор улыбнулся и склонил голову. Комплименты от директора были такой же редкостью, как зубы у курицы.

— Есть одна проблема, — заметил Сириус. — До Рождественских каникул осталось только три недели. Было бы странно, если бы я прямо сейчас предложил ей дополнительные занятия.

— Верно. Но я не думаю, что здесь нужна такая спешка. Ты же проводишь контрольную в конце семестра?

— Конечно, и я всегда с ужасом думаю, что их нужно проверять.

— Могу себе представить, — усмехнулся Северус. — Но на этот раз ты можешь быть построже — может, мисс Малфой получит не слишком высокую оценку? Тогда ты бы мог вернуть ей ее работу, предложив дополнительные занятия в начале весеннего семестра.

— Хорошо. А на следующем тесте я возмещу ей потерянные баллы, — сказал Сириус. — Иначе Валериан снимет с меня голову, правда, Валериан?

— Правда, хотя я и не представляю, что буду делать с твоей головой, — ответил Вектор, в глазах которого мелькнул озорной огонек. — Непременно сниму.

* * *

Дорогой дедушка,

Люциус Малфой.

* * *

— Невероятно, — сказала Гермиона, глядя в котел, в котором остывало зелье темно-красного цвета, по консистенции напоминающее тыквенный сок. — Я не могу в это поверить. Но кажется, мы наконец-то это сделали. — Она улыбнулась Северусу, который так же увлеченно разглядывал содержимое котла. — Я думала, что буду очень рада, но… я так ошеломлена…

— Я тоже, — ответил он. — Хотя нам еще есть чем заняться. Нужно протестировать его, узнать, как долго оно действует, может быть, внести некоторые изменения…

Гермиона кивнула. — Да, об этом я и беспокоюсь.

— Беспокоишься? О чем ты, Ежик?

— Об испытаниях. Нам придется использовать животных…

— Да, — он обнял ее за плечи. — И хотя я и так уверен, что зелье будет работать и не нанесет вреда объектам исследования, нам все же придется использовать его на людях, чтобы окончательно убедиться. А это, конечно же, невозможно.

— Гарри это не понравится.

— Это меня волнует меньше всего. Поттеру многое не понравится, хотя бы тот факт, что ты до сих пор не написала обещанную биографию.

Разговаривая, они занимались уборкой, хотя сегодня уборки было не много. Последний шаг включал нагревание, добавление крови гиганта, и произнесение заключительного заклинания.

— Думаю, — сказал Гермиона, закрывая котел крышкой, — Что я проведу несколько дней у своей матери и напишу ее там. — Она зафиксировала крышку и наложила температурные чары на котел. — У меня есть весь необходимый материал, мне нужно только собрать все воедино. Если использовать прямоцитирующее перо, я закончу за два, максимум три дня. За это время ты окончательно завершишь зелье, а я очищу совесть как перед Гарри, так и перед мамой. Как тебе идея?

— Ненавижу расставаться с тобой во время каникул, но в данном случае смысл есть. Когда ты планируешь уехать?

— Трех дней должно хватить. Пожалуй, с 28 по 30 декабря. Рождество мы встретим вместе, а потом сможем где-нибудь отпраздновать Новый год. И может быть, выбраться куда-нибудь на несколько дней. А когда мы вернемся, — она окинула лабораторию критическим взглядом. — Мы свяжемся с Гарри и обсудим следующие шаги. Может быть, он примет зелье и так, если тесты на животных пройдут успешно.

Легким движение палочки Северус погасил свет. — Думаю, что он будет так горд и доволен этой биографией, — сказал Снейп, закрывая дверь и зачаровывая ее, — что примет что угодно. Только потому, что и Глоток и книга прибавят ему голосов избирателей.

— Боюсь, что ты прав. Ладно, я напишу маме. Она будет в восторге.

— Я тоже, хотя бы потому, что ты не собираешься взять меня с собой.

— Я думала, — Гермиона взяла его под руку, — что у тебя хватит ума прийти туда, чтобы мы могли поужинать вместе… — Его кислый вид заставил ее рассмеяться. Гермиона пожала его руку. — Я обещаю, что Аластор тоже будет там.

— Какое счастье. Тебе лучше, чтобы он там действительно оказался. Иначе я испытаю Глоток на Плуто и Аиде. И это не пустая угроза.

* * *

— Драко?

Он сидел за столом, опустив голову на руки, не в силах подняться. Он все еще работал, все еще каждый день аппарировал в свой кабинет, ел, спал и иногда разговаривал. Но с каждым днем это отнимало у него все больше и больше сил. Он несколько недель не читал газет — хотя глаза пытались собрать воедино буквы и слова, мозг отказывался воспринимать их смысл. Ему было проще просто закрыть глаза и пребывать в состоянии транса, ни о чем не думая, ничего не видя, паря в темной пустоте.

Мелодичный голос позвал его по имени, и Драко вскинул голову. Он поднялся со стула и подошел к портрету Тисифоны и Электо Малфоев, висящему между окнами.

— Да? Что… — он замолчал и потер виски, собираясь с мыслями. — Что-то случилось с Люси?

Электо встряхнула светлыми кудряшками. — Нет, с Люси все в порядке. Мы с ней не очень часто видимся из-за экзаменов. Твой отец хочет с тобой поговорить. Кажется, это срочно. — С восторгом произнесла она.

— Срочно… — Драко рассеянно пригладил волосы.

— Да, срочно. Я скажу ему, что ты немедленно придешь в библиотеку, да?

Драко утомленно махнул рукой. — Делай что хочешь. — Девушки поднялись с дивана и покинули картину.

Итак, отец хочет с ним поговорить. И он даже не соблаговолил сам позвать его. Но Драко было все равно. Он так устал. Так устал, что любое действие требовало невероятных усилий. Чего хочет Люциус? Драко больше ничего не может ему дать, по крайней мере, ничего стоящего. Отец уже украл у него Люси, так что еще ему нужно? По пути к двери Драко понял, что неправильно застегнул пуговицы на мантии, и исправил ошибку. Если ему предстоит встреча с отцом, нужно по крайней мере выглядеть соответствующим образом.

Что-то изменилось, понял Драко, войдя в библиотеку. Только подойдя к камину, он понял, что отец держит в руках свиток пергамента. Удивившись, откуда он взялся, Драко склонил голову. — Отец.

— Драко. Садись. Нам нужно поговорить, — Драко подвинул стул и сел, скрестив ноги и сложив руки на груди. Люциус показал ему пергамент. Точнее, пергаменты, понял Драко, приглядевшись. — Это прислала Люцертола.

— Люси… но как… а, понятно. Электо и Тисифона.

— Догадлив как всегда, — усмехнулся Люциус. — Я хочу, чтобы ты на это взглянул.

— Конечно, — Драко вытащил палочку, указал на пергаменты и произнес Eximago! Свитки вылетели из рук Люциуса, начали светиться и, наконец, выпали из картины прямо в руки Драко. Убрав палочку в рукав, он снова устроился на стуле и начал изучать записи. — Что это за зелье? — спросил он, нахмурившись. — И как эта формула попала в руки Люси?

— Это отдельная история, — ответил Люциус. — А насчет того, что это, у меня есть идея.

— Я с этим не знаком. И ингредиенты довольно… странные.

Люциус поморщился. — Странные. Это все, что ты можешь сказать? Неужели этот грязный предатель Снейп ничему тебя не научил? Или ты забыл, чему тебя учили?

Драко захотелось защититься, напомнить отцу, что он всегда был хорошим студентом, даже отличным… Но какая разница? Неужели школьные успехи пересилят стыд за то, что он был плохим сыном? Драко закрыл глаза и пожал плечами. — Почему бы тебе просто не рассказать? Кажется, у тебя была идея.

— Тебе придется поработать самому, — промурлыкал Люциус. — Попробуем с другой стороны. Помнишь, почему Лорд Волдеморт так хотел добраться до Поттеров?

— Я… ну… мне кажется, они вели какие-то важные исследования, так? — Его разум был словно в тумане, а звуки доходили как будто через толстый слой ваты.

— Не пора ли тебе действительно включиться в этот разговор? — Нетерпеливо рявкнул Люциус. — Это важно, Драко, как ты не поймешь!

— Прости… Я… я пытаюсь вспомнить, чем занимались Поттеры.

— Они исследовали формулу, за которой охотился Волдеморт. Кажется, они достигли успеха. Потому что это, — он указал на пергаменты. — Это, сын мой, часть их записей. С комментариями самого Северуса Снейпа и его магглокровки. Имя "Лили" встречается довольно часто.

— Но почему, почему они… — начал Драко.

— Их мотивы меня не интересуют. Важно лишь одно. Ты знаешь, для чего это зелье?

— Я… я… я не знаю…

— Так я и думал. Это зелье, Драко, оживляет умерших. Интересно, не так ли?

— Оживляет…

— Да, Драко. Оживляет. Умерших. Людей.

Оживляет. Он может оживить отца — его тело не было кремировано. Они снова могут быть вместе, он будет любим, о нем снова будут заботиться, он снова будет ребенком… Виноватым ребенком, но он постарается все исправить. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Конечно же встретился с Министром Магии.

* * *

— Министр.

— Мистер Малфой.

Взаимная ненависть ощущалась в воздухе. Драко смотрел на своего старого врага, с которым не виделся по крайней мере десять лет. Но он не мог дать волю эмоциям. У него есть только один шанс, и упускать его нельзя. — Спасибо, что согласились встретиться со мной, министр. Я оценил это.

Гарри улыбнулся. — Если то, что вы хотите мне сообщить, действительно важно для моей страны, я просто не мог пренебречь своим долгом перед волшебным миром.

Его страны. Как будто она принадлежала этому напыщенному отпрыску грязнокровкой сучки. А вслух Драко произнес, — Думаю, что это имеет чрезвычайную важность. Не хотите что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо. Думаю, что нам нужно завершить встречу по возможности быстро.

— Как пожелаете. Уверяю вас, что напитки не отравлены. — Он просто не мог не поддразнить Поттера. Как в старые добрые дни.

— Возможно, я забыл упомянуть о том, что прибыл сюда с эскортом Ауроров. Уверяю вас, что они пресекут все попытки причинить мне вред, будь то отравление или другое действие.

— Боишься, Поттер?

— Не дождешься!

Им словно снова было по двенадцать лет, и они купались во взаимной ненависти на глазах одноклассников и учителей. Почему-то воспоминание о первой публичной стычке, произошедшей во втором классе, растопило лед, и они оба усмехнулись.

— Полагаю, — начал Драко — Что вы прекрасно информированы о том, что происходит в Хогварце?

— Уверен, что так.

— Отлично. — Драко смахнул с рукава невидимую пушинку. — Значит, для вас не будет секретом, что наш уважаемый директор, кажется, проявляет интерес к Темным зельям? — Поттер замечательно контролировал свои эмоции. Но он не мог сдержать поток крови, прилившей к лицу.

— К темным зельям? — Гарри откашлялся и поправил очки. — С трудом представляю директора Снейпа, проводящего запрещенные эксперименты, если вы на это намекаете.

— Понятно. Что же… — Драко откинулся назад и стал изучать свои безупречные ногти. — И… Если у меня есть неопровержимые доказательства того, чем именно занимается директор Снейп? И если… конечно, говоря гипотетически… я добровольно предоставлю их вам? Что можно заслужить, проявив подобную лояльность?

— Это зависит, — Гарри изучающе посмотрел на него. — От той опасности, которую представляют эксперименты Директора Снейпа.

— Если… мы все еще говорим гипотетически… если Снейп в состоянии вернуть Волдеморта? Соответствует ли уровень опасности награде в виде возможности вернуться в Англию вместе с моей семьей?

Гарри нервно хохотнул. — Если такое возможно, то да. Я клянусь, что вы получите такую возможность.

Драко кивнул. — Хмм… Вы когда-нибудь слышали о Глотке Жизни?

Гарри озадаченно покачал головой. — Нет, кажется нет… Постой-ка… Это что-то из греческой мифологии? Кентавры? Медуза Горгона? Что-то припоминается, но…

— Снейп пытается создать зелье, способное оживлять умерших.

Драко ожидал любую реакцию от негодующего отрицания (хотя Снейп и увел у Поттера жену, связи между ними была все еще очень сильна) до злорадства, потому что судьба не каждый день подносит вам на серебряной тарелочке возможность отправить в Азкабан человека, наставившего вам рога. Но он не ожидал этой печальной задумчивости на лице министра. Как будто он был серьезно разочарован. А что это за слезы в его глазах? Возможно, всего лишь игра света…

Поттер долго молчал, а потом ответил сипловатым голосом. — У вас есть доказательства?

— Конечно. Или вы считаете, что я бы выдвигал обвинения, не имея возможности их доказать?

— Я хочу их видеть. Прямо сейчас. И я хочу знать, как они к вам попали.

— Я покажу, что у меня есть, но не могу раскрыть источник. Простите, министр.

Гарри фыркнул. — Я не идиот, мистер Малфой. Это ваша дочь, верно?

Драко пожал плечами. — Возможно. Но как я уже сказал, я не могу сообщить вам об источнике информации. Может, пройдем в мой кабинет? Доказательства там, надежно заперты в столе.

— Да, я… Гарри поднялся медленно, как старик. Очки в золотой оправе сползли на кончик носа, но он не поправил их. — Думаю, что это необходимо.

Они вышли из библиотеки. Драко придержал дверь, пропуская министра, и прежде чем покинуть комнату, бросил короткий взгляд на портрет отца.

Впервые за пятнадцать лет Люциус ему улыбнулся.

Даже во время каникул, когда студенты могли вставать попозже, а учителя не так сурово снимали баллы, заставая своих подопечных в коридорах после отбоя, даже в эти золотые для проказников и непосед времена, между двумя и четырьмя часами ночи замок бывал тих и пустынен. Даже обитатели большинства картин возвращались в свои владения, чтобы насладиться несколькими часами спокойствия. Домовые эльфы тоже спали. Только миссис Норрис, кошка смотрителя, бродила по коридорам в поисках неосторожных грызунов — но даже и они, казалось бы, в это время вели себя не так активно.

Но в первые часы Рождества от портрета к портрету пробежала вспышка активности, как будто искры по невидимому фитилю. Стайка поросят пронеслась с визгом на задворках фермы, старуха-ведьма уронила вязание и чуть не упала со стула. Рядом с ней монах, наблюдавший в телескоп за ночным небом, потряс рукой и прорычал пару совершенно не подходящих для монашеского лексикона фраз, осторожно трогая покрасневший глаз; на натюрморте перезрелый персик упал из серебряной вазы для фруктов и треснул, испачкав белоснежную парчовую скатерть. Пастухи побежали за своими блеющими овцами, а многоуважаемый пожилой колдун возмущенно покачал головой.

Но две белокурые девочки — виновницы этого беспорядка — были слишком возбуждены, чтобы заметить что-нибудь. Они бежали так, будто за ними гнались демоны, и только в спальне пятого класса Равенкло остановились в зимнем пейзаже.

— И что будем делать? — Прошептала Тисифона, сразу начав дрожать в легкой летней мантии.

— Попробуем ее разбудить!

— Тогда мы и остальных разбудим! Все-таки придется подождать до утра, я же говорила!

— Давай попробуем, — взмолилась Электо. — Она хотела как можно быстрей узнать новости.

— Как будто не все равно — узнает она сейчас или через пару часов. — Тисифона завела глаза. — Ты жуткая сплетница.

— Неправда!

— А вот и правда!

— Нет!

— Да! Да!

Люцертола спала очень чутко. А с тех пор, как прочитала последнее письмо от деда, ей вообще не спалось. Девочку одолевали сомнения — правильно ли она поступила? Записи и формулы, которые она скопировала, выглядели такими странными, такими… Темными. Что если магглокровка планировала что-то ужасное? Она уже бросила одного мужа, так может от второго хочет отделаться по-другому? Эти мысли постоянно крутились у нее в голове, а когда Люси все же удавалось заснуть, сны были кошмарными. Ее дед не любит Директора, если не сказать больше. Вдруг он понял по формуле, что магглокровка хочет отравить мужа, и велел Люцертоле ждать, чтобы она не предупредила Снейпа? Каждое утро Люцертола просыпалась от ужаса, представляя себе, как входит в Большой Зал и слышит, что этой ночью Директора не стало.

Сейчас ей снова снился Директор Снейп, извивающийся на каменном полу, и его жена, со злорадством наблюдающая за агонией. Люцертола проснулась и в очередной раз подумала, что наверное это произошло на самом деле, и она увидела последние минуты любимого благодаря чему-то типа телепатической связи. В спальне было темно, только слабый свет от снега, укрывшего все вокруг замка и сверкающего под ясным ночным небом, отражался от каменных стен. Люси услышала тихий, сдавленный шепот и сначала решила, что ее соседки по комнате болтают в одной из кроватей за пологом.

Но звуки доносились с другой стороны. Люцертола села и всмотрелась в полутьму. Краем глаза она заметила какое-то движение — что-то шевелилось на зимнем пейзаже, висящем на противоположной стене. Девочка нащупала шлепанцы, поежилась, накинула халат и подошла к картине.

На фоне унылого, бесцветного пейзажа Люси сразу же заметила золотистые волосы и пастельные мантии Электо и Тисифоны. У девочек стучали зубы, и Люцертола улыбнулась.

— Может мы спустимся в гостиную? — Еле слышно предложила Электо. — Тут так холодно!

Люси кивнула и пошла к двери. Когда она оглянулась, девочек на картине уже не было.

В гостиной было много картин — в основном пейзажи и изображения волшебных тварей. Особенно шумная компания драконов была перенесена в другое помещение всего неделю назад по просьбе двух старост, потому что их постоянный рев и привычка плеваться огнем мешали студентам заниматься. Вместо нее повесили картину с пасущимися единорогами, в которой сейчас и ждали Люцертолу сестры. Они возились в траве с одним из жеребят, но увидев Люси тут же бросили игру.

— Вы знаете, что разбудили меня в три часа утра? — Спросила Люцертола, стараясь, чтобы ее голос не дрожал от дурного предчувствия. — В чем дело? Что-то случилось?

Две девочки, ухмыляясь, замотали головами — жест получился очень забавным из-за подпрыгивающих хвостиков. — Нет, — ответила Тисифона. — Ничего плохого, даже наоборот. Помнишь, как ты передавала нам первое письмо для Люциуса? Ты еще тогда сказала, что кого-нибудь возможно упекут в Азкабан?

— Д-да? — Люси совсем не понравился такой поворот разговора. Вдруг это они про нее? Вдруг кто-то узнал, что она шпионит за учительницей, и донес? Могут ли отправить в Азкабан в пятнадцать лет?

— Так вот, — с торжеством в голосе провозгласила Электо, — похоже на то, что тебе не придется долго ждать. Люциус и твой отец уже все устроили. — Она самодовольно ухмыльнулась. — Мы подслушивали, мы все знаем. Если хочешь, можем рассказать.

Так значит, это не про нее. Люси почувствовала огромное облегчение, но ноги почему-то именно сейчас ослабли в коленях, и ей очень захотелось сесть. — Да, да, конечно, расскажите.

— Ну ла-а-адно. — Девочки уселись на траве, и Тисифона, вопросительно посмотрев на сестру и получив кивок одобрения, начала. — Недели через две после того, как ты передала Люциусу второе письмо — то, в котором было много листов — он велел нам вызвать Драко в библиотеку, потому что им срочно нужно поговорить.

— Он сказал "неотложно"!

— Да, верно. Не перебивай. Потом будешь рассказывать, в свою очередь. Ну вот, — продолжила она, снова повернув голову к Люцертоле, — мы подумали, что такой срочный разговор должен быть очень важным, поэтому сразу же побежали и спрятались в Turner — там немного странно, потому что видно все как будто в дыму, но слышно было неплохо. Люциус сказал Драко, что у него есть сведения, что Снейп — он же Директор, правда? — Люси кивнула, чувствуя, как сердце снова замирает от страха. — Так вот Люциус сказал Драко, что практически уверен, что Директор готовит запрещенное зелье, и Драко должен сообщить об этом в Министерство Магии.

У Люси перехватило дыхание. — Что? Но…

— Подожди, — остановила ее Электо, довольная тем, что смогла перехватить инициативу. — Драко слегка удивился, но Люциус ему все объяснил, и тогда Драко вернулся в кабинет…

— Пришлось нам побегать, — встряла Тисифона, и обе сестры захихикали.

— И он сразу же сел писать министру — как там его зовут? Тоттер? Роттер?

— Поттер, — машинально подсказала Люцертола.

— Ах, да, Поттер. Он прибыл прошлым вечером, почти ночью. Сначала мы были очень разочарованы, потому что они разговаривали в библиотеке и мы не могли его разглядеть, но потом…

— Потом, — снова перебила ее Тисифона, — они перешли в кабинет Драко, и мы наконец спокойно посидели в своем портрете. Министр очень симпатичный. Немного скучноватый из-за этих очков в золотой оправе, и волосы…

— Так что он сказал? — Нетерпеливо спросила Люцертола, которой казалось, что она не выдержит, если немедленно не узнает, что случилось.

— Да почти ничего, — ответила Люцертола. — Увидев бумаги, которые ему показал Драко, Министр страшно разозлился, и сказал, что сначала проверит, и если это окажется правдой — только я понятия не имею, что за "это" — они так запутанно разговаривали…

— Что? Что будет, если это окажется правдой? — Прошептала Люси.

— Снейп получит то, что ему причитается. И судя по взгляду Министра, я бы сказала… что такое, Люси? Ты совсем не рада это слышать?!

— Я…нет, все в порядке, я… я просто… спасибо, что рассказали.

Качая головами и чувствуя себя немного разочарованными, Электо и Тисифона смотрели, как Люси идет через комнату и поднимается по ступеням, а потом вернулись в свою картину, уже не так поспешно, как раньше.

Вернувшись в кровать, Люси задернула полог и уставилась в теперь уже абсолютную темноту. Хотелось заплакать, но слез, к ее удивлению не было. Глаза пересохли и болели, ком в горле мешал дышать, но казалось, она не заслужила облегчения, приходящего со слезами. Тогда она попыталась подумать, что делать дальше, но это оказалось столь же невозможным. Она хотела спасти Директора и отправить магглокровку в Азкабан — на пожизненное заключение или навстречу поцелую дементора — все равно, лишь бы вон из их жизни. Но как она могла предположить, что все так повернется? Ее отец отдал компрометирующие документы Министру. Если бы бумаги все еще были бы у отца, оставалась бы надежда убедить его обвинить во всем магглокровку, но с Министром такое не пройдет. Она же его совсем не знает, он не станет ее слушать…

С другой стороны, если она сейчас предупредит Директора, он соберет вещи, возьмет свою проклятую жену и уедет из страны. И она больше никогда его не увидит. Может, рассказать обо всем магглокровке? Нет, это очень плохая мысль. Если эта женщина обманула мужа, она будет только рада помахать ему ручкой, а когда за ним захлопнутся двери Азкабана уехать с другим.

Люцертола взъерошила волосы, пытаясь найти хоть немного ясности в вихре охватившего ее страха и паники. У нее только два выхода: рассказать обо всем директору, или смириться с тем, что его и магглокровку упрячут в тюрьму, и питать слабые надежды на то, что отец его вытащит. Для нее, для своей дочери, которую он любит — она скажет ему, что ей никогда не нужны будут никакие другие подарки, лишь бы директор Снейп вышел из Азкабана и был с ней. Он же ей не откажет, правда?

Почувствовав себя немного лучше, Люци легла в постель, обняв подушку. Она закрыла глаза, но перед взглядом все равно плясали картинки — Снейп, осунувшийся и изможденный, но счастливый от возможности видеть ее после месяцев, проведенных среди холодных каменных стен и дементоров. Снейп, берущий ее на руки и шепчущий страстные благодарные слова ей на ушко. Снейп, отправившийся вместе с ней на Оушент, чтобы прожить там длинную и счастливую жизнь…

Первые лучики света уже заглянули в окна замка, когда Люцертола наконец уснула. На ее губах играла счастливая улыбка.

* * *

— Что это ты так рано поднялась? — спросил Северус, приподнимаясь на локтях и пытаясь вспомнить, какой сегодня день.

Гермиона повернулась к нему и улыбнулась. — Уже девять часов, а я обещала маме, что приеду в десять.

— Ох, — Северус нахмурился и потянулся. — Значит, сегодня двадцать восьмое?

— Да, соня, двадцать восьмое. Это также означает, что вчера мы были у Люпинов, хорошо провели время и порядочно выпили, и мне пришлось тащить тебя через камин, потому что если бы ты аппарировал, ты бы точно расщепился. А потом, — добавила она, не давая ему вставить слово. — Я тащила тебя от Трех Метел до замка.

— Эээ… — он прикрыл глаза — от солнечного света болела голова. — Нас кто-нибудь видел?

— Ну, если и видели, это не важно. Не думаю, что посетители мадам Розмерты вспомнят что-то из того, что видели прошлым вечером, судя по их состоянию. Так что, — она села на край кровати и начала массировать его голову, — твоя репутация не пострадала, если это тебя волнует.

— Немножко, — ответил Северус, настолько безразлично, насколько смог. — Людям лучше не знать… о…, Ежик, твои руки… — Он вздохнул. — Это невероятно.

— Знать о чем? О том, что Его Правильность Северус Снейп, который угрожал мне разводом, если я посмею затащить его в логово оборотня, так наслаждался собой, что напился в стельку и даже играл в фанты.

— Что? — Северус в ужасе распахнул глаза, поморщился и снова зажмурился. — Что я делал?

— Ты играл в фанты, милый мой. Там было…

— Мне обязательно об этом знать? — попытался остановить ее Северус.

— Ну, наверное, лучше, чтобы ты узнал об этом от меня. Или ты предпочитаешь услышать от Аластора, что ты пел… Нет, ну ты совершенно не умеешь петь…

— Что пел?

— Рождественские гимны. — Северус застонал и потряс головой. — Стоя на столе.

— Скажи мне, что ты шутишь, Ежик.

— Хотела бы, да не могу. Это правда. При этом на тебе было надето…

— О, Мерлин! Что? Ничего?

Гермиона поцеловала его в кончик носа. — Нет, глупенький. Парочка пушистых ангельских крыльев — скажи спасибо Сириусу — и светлый парик. Это было очень мило.

Северус откинулся на подушки. — Это звучит как длинный пересказ слов "вечный позор". Пожалуйста, скажи мне, что остальные тоже делали глупости.

— Да еще какие! — Она захихикала. — Например, Ремусу пришлось переодеться в женщину. Нимфадора танцевала канкан, а я… Это Сириус придумывал мне задание, — сказала она извиняющимся тоном.

— Что бы это ни было, я тебя прощаю. Я знаю, что придумывает Сириус в трезвом виде, а вчера он был так же пьян, как и я.

— Даже больше, если это вообще возможно. Короче, он велел мне нарисовать твой портрет.

Северус рассмеялся, но тут же замолчал, потому что мозг начал подавать усиленные сигналы о том, что ему не нужна дополнительная тряска. — Надеюсь, эта бессмертная работа была предана огню.

— Э… нет. На самом деле она все еще в моей сумочке.

Северус очень осторожно покачал головой. — Невероятно. Можно посмотреть?

— Думаю, сначала тебе стоит выпить кофе и антипохмельное зелье.

Без пяти десять Северус проводил все еще хихикающую Гермиону в холл. Нарисованная ей картинка (если это можно было так назвать — на самом деле там был изображен большой крючковатый нос и копна спутанных черных волос, все остальное скрывалось под огромным пятном чернил и красного вина) лежала сейчас в его кармане. Рисунок достался ему в качестве приза за победу в раунде реслинга на ковре в гостиной.

— До скорой встречи, любовь моя, — сказал Северус, обнимая ее.

— Это всего на три дня.

— Я ведь сказал "до скорой".

— Да, но это звучало как укор.

— Это я и имел в виду. Я тебя люблю.

Они поцеловались.

— Я люблю тебя, Северус. Хорошо тебе провести время и смотри, не взорви мои котлы.

— Не дождешься! Не убей свою мамочку.

Он еще раз обнял ее, и долго глядел ей вслед. Гермиона брела по двору, прокладывая тропинку в свежем снегу.

Снейпу понадобилось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку замка. Сначала он не узнал человека, маячившего в тени у лестницы. Это определенно была какая-то студентка. Северус подумал, не стоит ли окликнуть ее, ведь она определенно видела сцену их прощания с Гермионой. Эта мысль не доставила ему удовольствия. Но потом он решил оставить все как есть. Наверное, добродушно-меланхоличное настроение было следствием действия алкоголя в сочетании с сожалением о разлуке с Гермионой, пусть даже всего на три дня.

Внезапно Северус почувствовал себя очень одиноким, даже не зная, почему. В замке осталось несколько учителей и студентов (в том числе и мисс Малфой, вспомнил он и нахмурился), и он мог навестить любого из них. У него была работа, к тому же Гермиона уехала всего на семьдесят два часа. Нет, восемьдесят, поправил он себя.

Позже он аппарирует к ее матери и поужинает в компании этой невыносимой женщины. И все же… Северус покачал головой, удивляясь сам себе и собственной сентиментальности, и продолжил путь в подземелье, подправить зелье, как выразилась Гермиона.

Он работал не дольше десяти минут, когда услышал стук в дверь. Снейп нахмурился. Черт побери, кто это может быть? Камин по понятным причинам был заблокирован, так что может быть, это Минерва его ищет? Он наложил на рабочий стол Скрывающие Чары и открыл дверь.

— Мисс Малфой? — Снейп посмотрел на девушку, отметив бледность ее лица и темные тени под глазами. — Вы… вы больны?

— Нет… — ее глаза странно блеснули.

— Вы уверены? Вы странно выглядите.

— Нет, со мной все в порядке, я просто… Можно с вами поговорить? Пожалуйста!

Нет, подумал Северус, ему это совсем не нравится. Мало того, что девочка пришла к нему в лабораторию, о существовании которой она вообще-то не должна знать, так она к тому же питает к нему некие чувства. Он вспомнил сцену в холле. Значит, она знает, что Гермиона уехала. И ей показалось, что самое время открыть ему свои чувства, а если он ее отвергнет, она может сочинить историю о том, как он пытался ее совратить. Что же, если это зайдет слишком далеко, можно воспользоваться чарами Забвения. Но судя по ее виду, она не собирается говорить о любви. Скорее девочка выглядит напуганной.

— Хорошо, — сказал он. — Входите. Но у меня мало времени.

Она кивнула и вошла. Странно, подумал Снейп, она даже не огляделась по сторонам. Заинтригованный еще сильнее, Северус предложил ей стул, она села на краешек, выпрямив спину и опустив голову. — Директор… Я должна вам кое-что рассказать.

— Так расскажите, мисс Малфой, — он присел на стол, чувствуя, как холод мрамора проникает через слои мантии.

— Кажется, я совершила ошибку…

Северус слушал рассказ Люси с возрастающим ужасом. Когда она закончила и наконец подняла голову, он не смог вымолвить ни слова. Это звучало абсурдно, абсолютно нереально, и все же в ее рассказе была странная логика. Значит, Гермиона была права. Девчонка за ними следила. А он тратил бесценное время, строя гипотезы о том, что она может планировать, и не подозревая, что она настолько опасна…

— И… — Северус потер виски, пытаясь собраться с мыслями. — Министр сказал… Это я абсолютно не понял. Он знает о зелье, так почему… Мисс Малфой, — обратился он к ней. — Мне нужно поговорить с теми двумя девочками. Они слышали разговор вашего отца с Поттером, а вы нет. Возможно, что-то… Немедленно отведите меня к картине.

Люси закусила губу. — Но я не должна…

— Я сказал, немедленно отведите меня к картине! Она вздрогнула, в глазах блеснули слезы. Люси поднялась и подошла к двери.

Тисифона и Электо молча смотрели на директора. Снейп закусил губу от ярости. — Мы ничего не слышали, — пробормотала Электо.

— Мисс Малфой. Вы слышали о картине в Слизеринской гостиной? "Каменная симфония". Я знаю дюжину заклинаний, которые навсегда оставят вас в этой картине.

Девочки попятились. — М-ммы ничего не д-дделали, директор. Мы просто… мы просто бегали туда-с-сюда… и….

— Скажите, что Малфой рассказал ему о зелье!

— Он… — Тисифона попыталась спрятаться за старшей сестрой. — Он сказал, что оно может оживлять умерших.

* * *

Северус оставил Люцертолу стоять посреди коридора, и помчался вниз, не сказав ей ни слова. Сейчас она не имела значения, к тому же была слишком напугана, чтобы рассказать кому-нибудь о зелье. Если бы даже она это и сделала, Северус не чувствовал бы себя хуже. Ему нужно было срочно побыть в одиночестве, подумать, и принять решение. Он понял, что у него дрожат руки. Неудивительно — дело может принять дурной оборот, если он не примет соответствующие меры.

Сначала он подумал, не стоит ли написать Поттеру, но потом понял, что это только ухудшит дело. Это означало бы признание вины. Нет, пусть лучше Гермиона пока остается у матери в блаженном неведении, а он пока уничтожит записи Поттеров и напишет новую формулу, слегка изменив оригинал, так чтобы никто не догадался. Потом нужно дождаться Поттера — или ауроров, если Поттер решит разыграть драму для пущего эффекта — и объяснить, почему он не сообщил ему всю правду о Глотке Жизни. Он предъявит фальшивую формулу и скажет, что их исследования зашли в тупик. Затем он согласится на то, чтобы его подвергли Чарам Забвения и Гермиона, наверное, тоже.

Снейп начал быстро и методично изменять формулу, работая над мельчайшими деталями — немножко здесь и чуть-чуть здесь, меняя "по часовой стрелке" на "против часовой", и, что важнее всего, изменив слова последнего заклинания. Он мог бы сделать все чище, но время было не на его стороне.

Как только формула была изменена, Северус уничтожил копию дневника Лили и ингредиенты, хотя сердце его при этом болезненно сжалось. Возможно, им придется возместить министерству пятьдесят тысяч галлеонов, подумал Снейп, сжигая чешую дракона. Они успели израсходовать примерно половину суммы, возмещение будет довольно неприятным, однако это будет небольшой платой за безопасность.

За окнами уже стемнело, когда он, наконец, закончил. Лишь один котел с полученным ими настоящим Глотком Жизни стоял на огне. Северус глядел на него, сложив руки на груди. Так жалко… но придется его уничтожить. Пропадут результаты многодневного труда. В конце концов, он пришел к компромиссному решению. Северус наполнил маленький хрустальный флакон, закрыл и запечатал его, затем превратил в пуговицу, точно такую, как на его рубашке. Пуговицу он кинул в карман, а остаток содержимого котла с тяжелым вздохом вылил в раковину. Какая жалость… Но он был готов пойти на все, лишь бы никто не узнал о возможности оживлять умерших.

Первые два часа в доме миссис Грейнджер были вполне сносными, даже несмотря на тот недовольный тон, которым она высказывала Гермионе за ее получасовое опоздание. Затем, в половине двенадцатого, когда ее мама заявила, что ждет к обеду "несколько старых подруг", Гермионин оптимизм начал улетучиваться.

— Но мама! — попыталась возмутиться она. — Ты знаешь, как это трудно для меня — мне придется выдумывать целую историю — что я преподаю, что преподает Северус, и они замучат меня вопросами.

— Они так давно тебя не видели! — с негодованием ответила миссис Грейнджер. — И конечно, они хотят узнать, как у тебя дела, это вполне естественно!

Гермиона поднялась в свою комнату, пробормотав под нос что-то о назойливых старых курицах. Она решила преобразовать что-нибудь из одежды к ужину со "старыми подругами". Да уж, она собиралась провести несколько дней с мамой, увидеть Аластора, но никакие официальные обеды в ее планы не входили. Аластор… на ее лице заиграла дьявольская усмешка.

— Мам? — она спустилась вниз. — Мам, а как насчет Аластора? Ты уже представила его своим подругам?

Миссис Грейнджер было шестьдесят четыре года, и она неплохо сохранилась, но скорость, с которой она вылетела из кухни, все равно произвела невероятное впечатление. — Нет! — воскликнула она. — И не смей даже…

— Ты что, стесняешься его?

— Нет, но… ты не поймешь. Не смей даже упоминать о нем, ты меня слышишь?

— А, — сказала Гермиона, лучезарно улыбаясь. — Но ты знаешь, я… Бывает так легко проговориться. Если, конечно, — она вскинула голову. — Ты не подыграешь мне, когда я скажу, что вынуждена покинуть компанию пораньше, потому что мне нужно работать.

Последовавший за этим обмен взглядами вполне мог устроить в доме пожар. — Ладно, — наконец, сдалась миссис Грейнджер. — Но ты останешься за столом по крайней мере до основного блюда. — Она покачала головой. — Никогда не понимала, откуда в тебе такое упрямство.

— Я думала, тебе нравится упрямство — ответила Гермиона. — Я имею в виду, что Аластор…

— Не упоминай его! — прикрикнула ее мама.

— Хорошо! — сказала Гермиона и вернулась в свою комнату. Она быстренько превратила одну из мантий в ужасное платье с цветами и фруктами.

Только благодаря данному обещанию Гермиона нашла в себе силы оставаться за столом, пока все не закончили с основным блюдом. Потом она поднялась в свою комнату и начала работать над биографией Поттеров. День прошел довольно быстро, и, наконец, последняя из "старых подруг" покинула их дом. Было около шести вечера. Гермиона спустилась вниз, чтобы помочь матери убрать посуду. Около часа они работали в уютной тишине, а когда кухня, гостиная и столовая вновь были стерильно чистыми, миссис Грейнджер сказала, что собирается немного вздремнуть. Гермиона немного посмотрела телевизор, а потом решила написать коротенькую записочку Северусу. Водя пером по пергаменту, она улыбнулась, представив, как он сидит в Большом зале рядом с Минервой и ужинает. Вечером обещал зайти Хмури, и Гермиона собиралась передать письмо ему, чтобы он отправил его из Кардиффа. После чего она тоже решила вздремнуть. В конце концов, у нее же каникулы.

Как всегда после дневного сна, после пробуждения у нее немного шумело в голове. Что-то вытащило ее из глубокого сна, но она никак не могла понять, что. Потом она вспомнила, что находится в доме своей матери, машинально включила свет, и посмотрела на часы. Она спала не дольше десяти минут. Так что же, черт побери…

Потом она услышала звук и улыбнулась. Неужели Северус так скучает по ней, что отправил ей письмо меньше, чем через двенадцать часов после расставания? Впрочем, она не возражает. Гермиона поднялась и подошла к окну. Поток холодного воздуха заставил ее вздрогнуть, и в комнату влетела сова, усевшись на стол. Гермиона отвязала письмо от ее ноги.

Сове, кажется, тоже была не в восторге от погоды, поэтому Гермиона указала ей на свое плечо, и когда птица удобно разместилась на нем, они спустились вниз за чашечкой чая и кусочком сырого мяса для пернатой гостьи. Закончив с трапезой, сова улетела, а Гермиона села за кухонный стол, чтобы прочитать письмо от мужа.

Но это был почерк Минервы. Гермиона мгновенно пробежала взглядом короткую записку.

Гермиона,

Минерва.

Гермиона попыталась сделать глоток чая, но руки дрожали слишком сильно. Что-то случилось с Северусом. Может быть, несчастный случай при работе с зельем… Минерва просила ее поторопиться, но когда Гермиона поднялась со стула, ноги подкосились, и ей снова пришлось сесть. Сердце отчаянно колотилось, а темнота, царившая в доме (была включена только неоновая лампочка над плитой), наполнила душу страхом, которого Гермиона не испытывала со времен смерти Рона. Может, это сон? Она ущипнула себя за руку и вскрикнула от боли. Значит, не сон. Нужно справиться с собой, со своей паникой, и сказать матери, что она собирается вернуться в Хогварц. Ей понадобится только и ботинки.

Сформулировав план действий, Гермиона всегда чувствовала себя немного лучше, и сегодняшний день не был исключением. Ей даже удалось выпить немного чая, обжигая язык, но ей необходимо было промочить высохшее горло. Потом она надела плащ и отделанные мехом ботиночки, и направилась в мамину комнату, чтобы сказать, что должна уехать.

Странно, подумала Гермиона, завязывая шнурки на ботинках и застегивая плащ, странно, какие нереальным кажется письмо Минервы в такой мирной обстановке. Если бы она не держала в руке клочок пергамента, Гермиона могла бы подумать, что все это ей приснилось. Она взглянула на письмо еще раз, и ей овладели дурные предчувствия.

* * *

Конечно, Поттер не мог об этом знать. Он был слишком молод. По какой-то странной причуде судьбы Северус сидел сейчас в той же камере, что и двадцать четыре года назад, после первого падения Волдеморта. Потом Дамблдор сказал ему, что это была простая формальность. Но от некоторых воспоминаний никогда нельзя избавиться, и Снейп помнил ужасный всепоглощающий животный страх, который сжирал его, когда он думал, что Дамблдор тоже всего лишь воспользовался им, и не собирается прийти на помощь. Он провел в камере сорок восемь часов, не в силах пошевелиться. Он мог только сидеть и смотреть в пустоту. Потом ему было ужасно стыдно за этот момент недоверия Директору.

Сейчас он чувствовал то же самое. Страх неизвестного. Слишком хорошо знакомого неизвестного. Он ожидал определенного поворота событий — Поттер, ауроры или Поттер с аурорами прибудут в Хогварц, зададут ему несколько вопросов, возможно, обыщут лабораторию. Снейп был готов отвечать на вопросы, подвергнуться чарам Забвения, даже потерять должность, если уж на то пошло. Но он ошибся, и чувствовал себя так, как будто землю выбили у него из-под ног. Он не оценил опасность ситуации — черт побери, ведь раньше он умел предсказывать реакцию Волдеморта!

Сейчас он чувствовал себя диким животным, выпущенным на волю после многолетнего пребывания в зоопарке. Инстинкты притупились, а мир, который он прежде знал, как свои пять пальцев, внезапно превратился во враждебное и опасное место.

Видимо, всему приходит свое время.

Ауроры прибыли сразу после ужина. Похоже, их отбирал Поттер. Все они были старше Северуса — не бывшие студенты, которые могли спасовать перед его авторитетом. Они спросили Снейпа, где его жена, и услышали в ответ, что она гостит у своей матери. Собственно, это был единственный вопрос, который ему задали, прежде чем забрать его палочку и связать Обездвиживающим Заклинанием, которое, не позволяло ему удалиться дальше двух футов от своих конвоиров. Он с позором прошествовал по школе со связанными руками и ногами, сначала вниз, в лабораторию, а затем в свой кабинет. После тщательного обыска (по комнатам как будто прошел ураган) ауроры вернулись в их с Гермионой квартиру, где обыск продолжился. Все было разбросано, обыскано, разрушено. Лестницы, которую сделали Сириус, Аластор и Гермиона, больше не было. Комнаты наверху исчезли после нескольких движений аурорской палочки. Твичи, которая забилась в угол вместе с Плутоном и Аидом, поймали, напоили Веритасерумом и допросили. Результаты допроса и обыска были жалкими — несколько банок с ингредиентами, записи, которые Северус сделал днем, и бесполезные слова Твичи о том, что она никогда не слышала и не видела ничего, связанного с экспериментом. Наконец, ауроры приказали ему надеть мантию и отправили в министерство, где поместили в камеру. Снейпу не разрешили даже собрать минимум необходимых вещей.

В вестибюле они встретили Минерву. Северус закусил губу, вспомнив ужас на ее лице и отчаяние, когда она поняла, что ауроры непреклонны, и никакие просьбы и угрозы не помогут.

После прибытия в министерство его самым унизительным образом обыскали. Забрали все — запонки, шнурки, ремень, даже носовой платок, хотя Северус и заметил, что повесится на нем практически невозможно.

Но настоящий шок, бесконечный леденящий ужас настиг его уже в камере. Как только прошло первичное отупение, страх накинулся на него, и никакие разумные доводы не помогали с ним справиться. Еще днем, уничтожая следы их работы, Северус постепенно сложил воедино все части головоломки. Люцертола Малфой скопировала важнейшие части записей Лили, так что Люциус сразу же понял, что за исследования они ведут. Северус был не вполне уверен, хочет ли Люциус, чтобы Драко с помощью зелья вернул к жизни его самого, или Волдеморта (хотя это маловероятно), но он знал, что Малфой использует все возможности, чтобы добыть формулу. Сейчас это была не самая важная проблема, он успел изменить формулу. Значит, ни министерству, ни Малфою не удастся ей воспользоваться.

Больше всего его беспокоило поведение Драко и реакция Поттера. Даже если они не рассказали Поттеру обо всех свойствах зелья, это было не настолько серьезным поводом для ареста. Так что же, черт побери, сказал Драко Поттеру, чтобы тот так отреагировал? Дурацкая идея — но может быть, министр подумал, что у Снейпа зреет зловещий план мирового господства? И чем это грозит Гермионе? По спине пробежали мурашки. Она была связана кровной клятвой, и не сможет рассказать правду. Поэтому теперь она так же уязвима, как и он сам. Снейп должен всеми силами постараться не впутывать ее в это дело, чего бы это ему ни стоило. Если она попытается убедить Поттера, что она все знала, существует шанс, что министр подумает, что она прикрывает мужа. Так он и должен думать.

Северус огляделся, хотя здесь почти не на что было посмотреть. Кровать, на которой он сидел, маленький стол, и унитаз в противоположном углу, зачарованный так, чтобы автоматически очищаться после каждого использования. Около часа назад охранник принес ему поднос. Там была тарелка (неразбиваемая) с чем-то, походим на суп, и стакан (тоже неразбиваемый) с водой.

Снейп вдруг почувствовал сильнейшую жажду. Он поднялся и выпил воды, надеясь, что стакан самонаполняемый. Так оно и было. Да уж, подумал Северус, никто не сможет сказать, что директора Хогварца в чем-то обделили — у него есть сколько угодно воды, сколько угодно похлебки и чистенький блестящий унитаз.

Слезы пришли так неожиданно, что несколько слезинок успели даже выкатиться из глаз, прежде чем он сердито вытер их.

Он не должен поддаваться панике и отчаянию. Нужно оставаться спокойным, нужно сохранить ясность ума. Возможно, он излишне драматизирует ситуацию. Возможно, это просто призраки прошлого демонстрируют ему свою власть. Он попытался определить, сколько времени прошло. Было примерно десять или одиннадцать часов. Вряд ли Поттер посетит его в такое время. Он, должно быть, уже спит.

Северус подошел к унитазу и облегчил свой пузырь, почувствовав странное удовлетворение от звука ударяющей о металл струи. Тишина в камере была гнетущей. Снейп сомневался, что ему вообще удастся уснуть.

* * *

— Последний раз говорю — я не могу вам рассказать! — закричала Гермиона и разразилась истерическими рыданиями.

— Хватит, Аластор, — отрезала МакГонагалл. — Дай мне бренди.

Хмури, выглядевший немного виноватым после вспышки Гермиона, протянул ей стакан и повернулся к Сириусу. — Ты уверен, что не знаешь, что происходит?

— Хотел бы я знать. Когда я получил письмо, я подумал… — он пожал плечами. — О том же, что и Гермиона. Несчастный случай. Ну, может быть болезнь или что-то такое. Но это? — он наполнил свой стакан и покачал головой. — Идиотизм. Это что-то, о чем знает Гарри, Северус и Гермиона, но это совершено секретно, и она не может нам об этом рассказать. Ладно, пусть так. Но если Гарри знает, почему он отправил ауроров? Я просто… — он вздохнул. — Я не понимаю.

МакГонагалл, стоявшая на коленях около Гермионы и обнимающая ее за плечи, подняла голову. — Аластор, ты уверен, что ты ни у кого не можешь узнать?

— Дорогая моя Минерва, я уже все попробовал. Поверь мне, я никогда не видел отдел охраны правопорядка в такой секретности. Никогда, даже во время войны. Всегда была какая-то возможность, кто-то, кто мог поделиться намеком с коллегами. И поэтому мне не по себе — если Поттер задал такой уровень секретности… Они все знают, где Северус, но насчет причин — ничего. Рты на замке. Не к добру это…

— Хватит! — рявкнула МакГонагалл. Гермиона заплакала еще отчаяннее. — Ну, ну, милая… — она заставила Гермиону поднять голову. — Выпей, это поможет тебе успокоиться. Сейчас мы ничего не сможем сделать. Завтра утром приедет Альбус, и тогда мы все обсудим. Но тебе нужно постараться быть сильной.

Когда Гермиона послушно выпила бренди, все трое обменялись взволнованными взглядами. Она ужасно выглядела. Не то чтобы они ожидали, что она примет такие новости с улыбкой на лице, но в ее реакции… было в ней что-то отчаянное, как будто она точно знала, что все их усилия ни к чему не приведут.

Звук разбитого стакана заставил всех подпрыгнуть и кинуться к Гермионе. Они едва не стукнулись головами, склонившись над ней и глядя на ее руки, с которых капала кровь, стекая по осколкам стекла. Казалось, она даже не чувствует боли. МакГонагалл осторожно взяла ее за руки и держала, пока Сириус вытаскивал из ранок осколки и произносил заживляющие заклинания.

— Что, милая? — переспросила МакГонагалл, когда Гермиона что-то пробормотала.

Гермиона подняла голову, и Минерва едва сдержалась, чтобы не попятиться при виде смертельного горя на ее лице. Даже не от боли, исказившей лицо, на котором прежде всегда была улыбка. От ненависти, горящей в глазах молодой женщины.

— Это моя вина, Минерва. Я во всем виновата, — прошептала Гермиона. — Я, черт побери, во всем виновата. Если бы не мое… мое… — Она высвободила только что вылеченные руки и вцепилась себе в волосы. Несколько прядей упали с головы, прежде чем Хмури удалось схватить ее за запястья. — Мое чертово любопытство, — продолжала она. — Проклятое любопытство. Моя глупость, идиотское желание сунуть свой чертов нос туда, куда не следует… не надо было… — она откинулась на спинку кресла, Хмури все еще держал ее за руки. — Любопытство… Оно же кошку убило, так? Кошку убило…

Она начала истерически смеяться, не в силах остановиться, содрогаясь всем телом. Хмури пришлось выпустить ее руки, иначе он вывихнул бы ей запястья. Ее ладони сжались в кулаки, она смеялась и смеялась. Трое стояли вокруг нее, не зная, что сказать или сделать, и наблюдали, как истерический смех превращается в крик и всхлипывания, до тех пор, пока она уже больше не могла плакать, и просто сидела, свернувшись в клубок, скуля и подвывая.

Гермиона проснулась, когда первые солнечные лучи пробили, наконец, пелену серых туч. Глаза так отекли, что она не могла их полностью открыть. Голова отчаянно болело, а во рту стоял привкус горечи. Она осторожно покрутила головой, еще не совсем проснувшись, и только зная, что произошло нечто ужасное, и что она находится в незнакомом месте. Почувствовав движение рядом с собой, она машинально потянулась к Северусу, чтобы прижаться к нему, почувствовать тепло его рук, которое защитит ее от любых кошмаров. Но вместо этого она наткнулась на мягкую шерсть Плутона и Аида, свернувшихся на подушке рядом с ней. Она начала гладить их, почесывать за ушами, пытаясь понять, что произошло. Все тело было тяжелым и болело, как будто она переборщила с Зельем для Сна без Сновидений. Это чувство было хорошо ей знакомо — она часто сталкивалась с ним после смерти Рона. Оно спасало от кошмарных снов, но вызывало ужасную тяжесть в голове. Ей понадобится некоторое время, чтобы с этим справиться.

Что-то нежно коснулось ее плеча, и Гермиона вздрогнула. — Северус? — она повернулась и увидела МакГонагалл. Минерва улыбалась ей, но в глазах была боль.

Пелена вдруг спала, и со всей беспощадной ясностью на Гермиону нахлынули воспоминания о прошедшей ночи. Сердце, казалось, готово было взорваться, и вдруг замерло. Словно огромная рука придавила Гермиону к постели, прижимая все сильнее и сильнее, пока у нее не осталось сил дышать. Хватая ртом воздух, Гермиона посмотрела на Минерву, которая, как ей казалось, раскачивалась, потом вся комната закружилась вокруг нее.

— Гермиона? — звуки доходили издалека, как через толстый слой ваты. — Гермиона, посмотри на меня! Ты в порядке? Гермиона!

Гермиона почувствовала, как ее хлопают по щекам, и, наконец, комната перестала вращаться, и очертания Минервы приобрели ясность.

— Гермиона? Как ты?

— В порядке…. Нормально, — с трудом ответила она. Во рту пересохло, а язык не слушался.

МакГонагалл вздохнула. — Слава Мерлину. Я уж думала, придется звать Поппи. Вот, дитя, — она протянула Гермионе стакан. — Выпей. Это просто вода, и немного успокаивающего зелья.

Вода была прохладной, а зелье придавало ей приятный мятный привкус. Гермиона осушила стакан одним глотком. МакГонагалл слабо улыбнулась, пристально наблюдая за ней. — Немного лучше?

— Да, чуть-чуть, — Гермиона села. — Сколько время?

— Почти десять. Приехал Альбус, он завтракает здесь, у меня, вместе с Сириусом и Аластором.

— Здесь, у вас… — Гермиона огляделась.

— Я подумала, что тебе лучше переночевать здесь — объяснила Минерва, садясь на край кровати. — Ты была не в том состоянии, чтобы остаться одной. Поэтому я принесла эту парочку, — она кивнула на зевающих Плутона и Аида. — И уложила тебя в своей комнате для гостей. — Ее голос приобрел свою обычную спокойность и уверенность, и от этого Гермионе стало немного легче. — Здесь есть ванная, можешь принять душ. В шкафу свежее белье и чистая одежда. — Она погладила Гермиону по голове. — Полчаса тебе хватит?

— Думаю, да, — где-то в подсознании все еще жила паника, но зелье помогало с ней справиться. — Пожалуй, стоит принять душ.

Гермиона думала, что ее стошнит от одного запаха еды, но когда она села за стол вместе с Дамблдором, МакГонагалл, Хмури и Сириусом, аромат тостов, кофе и яичницы наполнил ее рот слюной, а желудок заурчал. Она устроилась между Дамблдором и Хмури, которые с одобрением посмотрели на нее, когда она взяла второй тост. Явное облегчение в глазах друзей и понимающие взгляды, которые они кидали на ее руки и лицо, заставили Гермиону почувствовать себя неловко. — Я в порядке, правда, — сказала она, глядя на них. — Я… простите меня за мое… э… вчерашнее поведение и…

— Не смей просить прощения! — прорычал Хмури. — В этом нет необходимости, и это пустая трата времени. Давайте лучше поговорим о Северусе. И о том, чем мы можем помочь.

И снова укол боли, слегка смягченный принятым зельем. — Хорошо. Какие новости? — спросила она.

— Никаких, — мрачно ответил Дамблдор. — Никаких. Гермиона, — он снял очки и пристально посмотрел на нее. — Я знаю, что это больно, но попытайся рассказать мне все, что можешь. Или, — он улыбнулся, — Скажи, почему ты не можешь мне рассказать.

Он выслушал Гермиону с величайшим вниманием. — Значит, — продолжил он. — Вы вели исследования… Чего-то, что ты должна хранить в тайне, и о чем знали только ты, Северус и Гарри. И был один аспект, о котором вы не сказали Гарри, — Гермиона кивнула. — И этого было достаточно, чтобы Гарри послал Ауроров?

— Не совсем. Этого было бы недостаточно для ареста… Я имею в виду, если только Гарри не подумал, что Северус… — она сглотнула. — Что он задумал что-то противозаконное, но… — Гермиона поставила чашку с кофе на стол, потому что руки снова задрожали. — Я не могла представить, что Гарри может узнать… об этом аспекте. И я не вижу других мотивов для ареста Северуса. Это… абсурд какой-то.

— Полагаю, — вставила МакГонагалл, — что нам не удастся справиться с клятвой? — она вопросительно посмотрела на Дамблдора.

— Клятва на крови? — он покачал головой. — Нет, Минерва. Это может сделать только Гарри. И судя по тому, что я слышал, он вряд ли это сделает.

— Или Сев и Гермиона, — мрачно добавил Сириус. — Но они должны произнести заклинание вместе, в присутствии Гарри. Спорим, этого не произойдет?

— Наверное, нет, — Дамблдор пригладил бороду. — Похоже, мне придется поговорить с Гарри, чем быстрее, тем лучше.

— Если он захочет с вами говорить, — сказал Сириус. — Потому что я не уверен, что…

— Мне он не откажет, — Дамблдор поднялся со стула. Гермиона вдруг успокоилась, почувствовав исходящую от него силу и спокойствие. — Если я хочу поговорить с мистером Поттером, поверьте мне, я поговорю с мистером Поттером.

Тусклый дневной свет, проникающий сквозь крошечное окошко под потолком, был слабым и грязным, как застоявшаяся вода. Северус решил, что сейчас раннее утро — возможно, часов восемь. Он провел несколько бессонных часов, пытаясь уловить хотя бы какой-нибудь звук, найти хоть малейший раздражитель, любую зацепку для разума. Но его окружала полная тишина. Узкая кровать была жесткой и от лежания на ней болела спина. Он чувствовал вокруг себя отвратительный запах страха и очень хотел смыть его и почистить зубы. Северус вздохнул и снова закрыл глаза, погрузившись в легкую дремоту, из которой его вырвал стук в дверь камеры.

— Поднимайтесь! — Прогремел незнакомый голос. — К вам пришел господин Министр.

Он медленно сел и ухмыльнулся. Тактика психологической войны не менялась столетиями. Нет лучшего способа заставить человека чувствовать себя слабым и подавленным, чем лишить его привычного положения и возможности соблюдать элементарную гигиену, и явиться к нему ухоженным, благоухающим, олицетворяющим цивилизованный мир. Снейп прекрасно знал все эти приёмы, и сам неоднократно ими пользовался. Особенно результативным этот метод оказывался, если заключенный был другого пола — Упивающиеся Смертью не видели в этом проблемы, потому среди них встречалось довольно много женщин.

Каким отвратительным не казался теперь Северусу источник этих знаний, сейчас он был рад, что может понимать уловки Поттера. Пусть Министр считает, что на его стороне преимущество, но Северус сделает всё, чтобы его разочаровать. Да, он грязен, от него неприятно пахнет, у него мятая одежда, но будь он даже в рваном тряпье и вшах, он ни за что не позволит Поттеру почувствовать превосходство. Только это заставило Северуса подняться с кровати — Поттер среднего роста, и стоя можно нависать над ним как в добрые старые времена в Хогварце.

Он услышал звук приближающихся быстрых шагов, отдающихся гулким эхом в коридоре, услышал как охранники щелкнули каблуками, приветствуя подошедшего, и наконец слабое потрескивание снимаемых заклинаний. Дверь распахнулась, пропуская Министра. Северус стоял около окна спиной ко входу. Он медленно повернулся на звук закрывающейся двери и приветствовал посетителя коротким кивком.

— Полагаю, вам не нужно объяснять, почему вы здесь?

— И вам тоже доброго утра Поттер, — Министр нахмурился, услышав от своего бывшего учителя слова, напомнившие ему школу, но промолчал. Северус оставался там, где стоял, не двигаясь и не произнося ни слова. Он хотел вынудить Поттера сделать первый шаг.

После довольно продолжительной паузы Министра заговорил. — Упрямство вам не поможет, Снейп. Я знаю, что вы замышляли. У меня есть ваши записи. И я не собираюсь обсуждать ваши мотивы, потому что они меня не интересуют.

— Великолепно. Тогда, раз вас ничего не интересует, вы, полагаю, можете уйти. — Снейп снова повернулся спиной к Поттеру.

— Нет, я еще не все сказал. Вы знаете, что государственная измена карается смертью?

— Государственная измена? — Северус фыркнул. — Это господин Малфой подал вам столь абсурдную мысль?

Судя по тому, как Поттер резко втянул в себя воздух, такого поворота он не ожидал. — Мистер Малфой тут совершенно не при чем. Ваша деятельность вполне очевидна и в разъяснениях не нуждается.

— Моя деятельность? — Северус решил, что теперь можно снова повернуться к Министру. — А что именно вы подразумеваете под "моей деятельностью".

— Вы предали меня. Вы обманом вытянули у меня деньги Министерства на финансирование личных авантюр.

— Вы действительно верите в то, о чем говорите? Зачем мне нужен Глоток Жизни, как по-вашему? Воскрешать мертвых?

— Я уже говорил, что ваши мотивы меня не интересуют.

— Осмелюсь не согласиться. Мои мотивы — наиболее важная часть истории.

— Это, — c язвительной ухмылочкой парировал Гарри, — вам так кажется. И кстати говоря, ваша точка зрения сейчас не имеет значения. Вы экспериментировали с зельем, способным вернуть к жизни Волдеморта. Это единственное, что я намерен брать в расчет. Это, и ничто другое.

Если бы Северус не был уверен, что этим серьезно ухудшит свое положение, он расхохотался бы во весь голос. — Извините? Я один из тех, кому удалось убить Волдеморта. Так с чего бы мне желать его возвращения?

— Понятия не имею. Но как вы объясните, почему вы скрывали название зелья и это конкретное его применение, если не собирались им воспользоваться?

— Поттер. — Снейп понизил голос почти до шепота. — Поттер, я понимаю, что вы чувствуете себя жестоко обманутым. Но не позволяйте эмоциям лишить вас способности мыслить логически. — Очень хотелось добавить "если у вас вообще есть эта способность", но сейчас было не подходящее время для издевательств над Министром. — Я не хотел, чтобы еще хотя бы один человек узнал о данном свойстве зелья, потому что это слишком опасно.

— Никто? — Очередная улыбочка Министра показалась Северусу особенно мерзкой. — Даже Гермиона?

Мысленно возблагодарив всех Богов за столь неожиданную помощь, Северус ответил. — Разумеется. Гермиона в особенности. Если бы она узнала, она кинулась бы эксгумировать Уизли. — Прости меня, Гермиона, но я должен оградить тебя от неприятностей.

— Так я и думал. Значит, вы единственный, кому это известно.

— Кроме Драко Малфоя, естественно. Но о столь несущественной детали можно и не думать, — насмешливо добавил Снейп.

— Предлагаю вам задуматься о своем положении и оставить Малфоя тем, кого это непосредственно касается. Мне кажется, что вы недооцениваете серьезность ситуации. Вы предстанете перед судом, и если у судей есть хоть капля здравого смысла, приговор вполне предсказуем. Людям не нравятся эксперименты, подобные вашему.

Северус понял, каково приходится человеку, висящему над пропастью и чувствующему, что руки слабеют с каждой секундой. — Поттер, вы не слишком далеко зашли? Я — герой войны, удостоенный высшей награды. Я боролся с Волдемортом рядом с тобой. Мы прошли через год совместных тренировок — ты действительно веришь, что я хотел воскресить Волдеморта?

— Вы имеете в виду, — спросил Гарри странно безликим голосом, — что я должен… поверить вам?

О, Боги, подумал Северус, так я и знал. И если он воспользуется этим аргументом, мне будет нечего возразить. — Да, — ответил он. — Именно это я и имею в виду.

— Вы должны прекрасно понимать, что это невозможно. После того… — Поттер не закончил фразу и бросил на Снейпа мрачный взгляд.

— К тому времени вы уже потеряли ее, Поттер. Просто еще не поняли этого.

— Факт остается фактом. Вы предали меня один раз и, естественно, можете сделать это во второй. Кстати, эта история еще свежа в памяти всей магической Британии. И к тому же, я не первый, кого вы предали, не забывайте об этом.

— Ты…. — Северус закрыл глаза, пытаясь справиться с беспомощной яростью. — Ты собираешься повернуть против меня то, что я перешел на вашу сторону?

— Нет, я всего лишь отмечаю, что вы способны… скажем так — резко изменить систему ценностей. Вы чуть было не убили Сириуса Блэка, причем совершенно хладнокровно и всего лишь за старую школьную вражду. Это произошло, когда я учился в третьем классе — через весьма внушительное время после того, как вы перешли на нашу сторону. И после второго прихода Волдеморта к власти вы принимали участие в деятельности Упивающихся смертью. Или вы постарались об этом забыть?

— Я не забыл ничего. Ни единой крохотной детали своего прошлого. Но не хотите ли вы учесть, что я был уверен в виновности Блэка…

— Да что вы?

Северус, сам того не желая, тяжело опустился на койку. Он был готов справиться с гневом, возмущением, оскорбленным самолюбием. Но не с неприкрытым стремлением Поттера уничтожить его. Собрав остатки самоконтроля, Северус заставил свое тело расслабиться, опасаясь, что ему станет плохо от избытка адреналина. Он несколько раз глубоко вдохнул и почувствовал, как сердцебиение немного успокоилось. — Почему, Поттер? Я не собираюсь спрашивать "что я тебе сделал?", потому что знаю ответ на этот вопрос. Но можно ли оправдывать себя этим? Неужели ты настолько сильно любил Гермиону? И как сочетается c твоими словами об ответственности намерение использовать закон для сведения личных счетов?

— Гермиона? — В голосе Поттера слышалось неподдельное изумление. — Гермиона здесь не при чем. Похоже, вы совершенно неверно истолковали мои мотивы.

— Не при чем? Так в чем же дело, черт побери? Вы собираетесь приговорить меня к смерти за то, что я не сказал всей правды о Глотке Жизни?

— Лично я не собираюсь никого приговаривать к смерти. А насчет причины — боюсь, что вы не поймете. Я никому не позволю подвергать опасности мою страну, Снейп. Даже герою войны, удостоенному высшей награды. Никому. Вы совершили преступление, и заплатите за это, как заплатил за это Криви. Я не расслышал, или год назад на суде вы не умоляли пощадить его?

Не в силах бороться с внезапно нахлынувшей слабостью, Снейп прислонился к каменной стене. — Так каковы же ваши намерения? Ваши заявления противоречат одно другому.

— Я хотел убедиться, что вы понимаете, что вас ожидает в случае… отказа от сотрудничества.

— Сотрудничества. — Ситуация уже просто не могла стать хуже, поэтому Снейп рассмеялся, но это не принесло ему облегчения.

— Да, сотрудничества. Я пришел предложить вам сделку.

Северус заставил себя оторваться от стены и наклонился вперед, упершись локтями в бедра. — Любопытно услышать, что за сделку вы мне предлагаете.

— Как вы уже упоминали, — начал Гарри, прохаживаясь взад и вперед по камере, — мы прошли через год тренировок и ритуалов. Я этого не забыл и все еще чувствую… некоторого рода связь между нами. Поэтому я намерен предложить вам выбор. Варианты таковы: как Министр Магии и Верховный Судья Уизенгамота, я имею право заменить смертный приговор пожизненным заключением в Азкабане.

— О, небо, — выдохнул Северус. — И это вы называете помилованием?

— Или, — невозмутимо продолжил Министр, — вы можете согласиться работать на Министерство.

Снейп устало поднял голову. — Работать на Министерство? Нельзя ли услышать подробности?

— Пожалуйста. Всегда находятся… деликатные задания, в выполнении которых Министерство заинтересовано, но хочет при этом оставаться в стороне. Пресса, и все такое, — добавил он с ухмылкой. — Время от времени у отдельных личностей появляются… нездоровые амбиции. Их необходимо разыскивать и, при необходимости… обезвреживать. Гринготтс, к примеру, регулярно пользуется услугами наших… назовем их агентами. Съемщики заклинаний, вздумавшие жульничать, клиенты, считающие себя умнее гоблинов. Вы поняли меня?

— Полагаю, да, — медленно ответил Северус. — Я не ошибусь, если предположу, что официально я буду считаться мертвым?

— Вы абсолютно правы в своем предположении. Новая жизнь, новое имя — не слишком высокая цена за жизнь, согласитесь. И естественно, полная секретность.

— Но… — он цеплялся за соломинку, и прекрасно понимал это. — Но вы же не можете казнить меня без суда, даже если казнь будет фальшивой.

— Состоится суд, вы во всем сознаетесь. Казнь будет публичной. У нас же есть чудесное зелье, не правда ли? Сколько времени требуется на приготовление Глотка Жизни?

Формула. О, Боги. Северусу хотелось истерически расхохотаться, катаясь по полу. Формула. Бессмысленный набор слов и цифр. Если он добился того, что хотел, полученное зелье вообще никак не подействует. Если нет… какая разница, от какого яда умирать. Решил поиграть в Мессию, в долбаного спасителя мира — получай теперь, умирай, хочешь ты этого или нет. Он не мог рассказать Поттеру об испорченной формуле. Придется разыграть весь этот фарс — выпить их варево и позволить им убить себя. Это и только это убедит Министерство, что создать Глоток Жизни не удалось. Иначе они заставят Гермиону восстановить формулу. Он должен выбрать смерть, настоящую смерть, а не шоу, запланированное Поттером. И возможно, это даже к лучшему.

— Примерно два дня, — ответил он на вопрос Министра. — Хотя мы еще не успели его испытать.

— Сомневаетесь в собственных способностях, Снейп? — Гарри засмеялся. — Не думал, что доживу до такого светлого часа. Так вы приняли решение?

— Да, — ответил Северус, надеясь, что голос не оборвется. — Я принял решение. Любой вариант лучше Азкабана.

* * *

Расписание дня Гарри всегда было очень плотным — начиная с тех лет, когда он был послом. А после развода с Гермионой он начал планировать еще больше деловых встреч и мероприятий, так что у него едва хватало времени перейти из одного места в другое. Гарри ожидал, что его разговор со Снейпом продлится несколько дольше, поэтому в свой кабинет он возвращался не спеша, что было совершенно нехарактерно для Министра.

Он думал не о состоявшемся разговоре, а о том, что ожидало впереди — довольно скучная беседа с главой гильдии изготовителей метел. Гарри никогда не позволял себе отвлекаться. Только поздно вечером он усаживался в кабинете и делал короткие записи о событиях дня. К тому же, разговор со Снейпом прошел успешно. Осталось сделать несколько приготовлений к суду, на котором он будет председательствовать — это много времени не займет — и связаться руководителем своей шпионской сети.

По пути к кабинету он прошел мимо низенького, толстенького колдуна с гладкой лысиной, в которой отражался свет ближайшей лампы. Он кивнул в знак приветствия и пошел дальше, через пару секунд поняв, что именно с этим человеком у него назначена встреча. Удивившись и слегка разозлившись, что посетитель ушел, Гарри открыл дверь, уже приготовив в уме речь для секретаря, который не удосужился своевременно предупредить его об отмене встречи. Захлопнув дверь, Поттер направился к столу.

— Доброе утро, Гарри.

Гарри резко развернулся, сунув руку в левый рукав, чтобы быть готовым в любой момент выдернуть палочку. Но, разглядев незваного гостя, он остановился по средине движения. — Альбус? — Он машинально пробежался рукой по давно уже укрощенным волосам и поправил очки перед тем, как подойти к Дамблдору и пожать руку старого колдуна. — Что привело вас ко мне? Это действительно счастливое совпадение — мистер… мистер… — имя запланированного посетителя крутилось у него на языке…

— Бракснелл.

— Да-да. Мистер Бракснелл судя по всему отменил назначенную встречу… — Поттер замолчал, потому что выражение лица Дамблдора подсказывало, что президент гильдии изготовителей метел ушел не совсем по собственной воле.

— Действительно, счастливое совпадение, — Дамблдор мило улыбнулся.

— Д-да. Могу я что-нибудь вам предложить? Чай или кофе? — Гарри чувствовал себя не в своей тарелке — что-то во взгляде Дамблдора ему определенно не нравилось.

— Чашечку чая, пожалуйста. Благодарю тебя. — Дамблдор устроился в одном из антикварных кресел и жестом предложил Гарри последовать его примеру. Министр, которым овладело жутковатое ощущение, что земля начала вращаться в обратную сторону, кивнул и позвонил в колокольчик, вызывая домового эльфа.

— А что касается причины моего визита, — сказал Дамблдор, — полагаю, ты о ней догадываешься.

Получилось так, что эти два события — визит Дамблдора и арест Снейпа — расположились в диаметрально противоположных участках сознания Гарри, поэтому он озадаченно посмотрел на собеседника. Потом в голове прояснилось, чего нельзя было сказать про атмосферу в комнате. — Если вы по поводу Снейпа, боюсь, что вы зря тратите время, — сухо сообщил Гарри, нетерпеливо поглядывая на домового эльфа, который возился с сервировкой чая.

— В моем возрасте, — ответил Дамблдор, — конечно же, жаль терять зря даже секунду отведенного судьбой времени. Тем не менее, я хотел бы услышать, почему Директор Снейп оказался под арестом.

— Обстоятельства складываются так, что я не могу рассказать вам всего. До меня дошли сведения о том, что Снейп пытается восстановить формулу запрещенного зелья, которое, если бы он добился успеха, могло повлечь за собой тяжелые последствия для нашего государства, а возможно и для всего человечества.

— Хммм… Директор Снейп подтвердил твои подозрения?

— Да. Я только что вернулся из его камеры.

— Надеюсь, вы смогли разрешить это досадное недоразумение?

— Это не недоразумение. Я информировал Снейпа об выдвигающихся против него обвинениях и о возможных последствиях, и он признал, что виновен во всем, в чем его обвиняют. Можно было бы даже обойтись без суда, но у нас демократическое общество, и…

Лицо Дамблдора посерьезнело. — Гарри, ты должен сказать мне, в чем обвиняют Северуса.

— Извините, но это невозможно. Я хочу, чтобы все сохранялось в секрете, потому что последствия могут быть…

— Я знаю о клятве, которую ты дал, Гарри. И я знаю, что ты можешь снять с себя эти обязательства. Так же, как и Снейп и Гермиона, только они должны сделать это вместе и в твоем присутствии, что кажется мне маловероятным.

— Этого не должно случиться, — твердо сказал Гарри. — Никто не должен узнать. Это слишком ужасно.

— Тебе придется давать показания на суде.

— Я верховный судья, а не свидетель.

— Но ты же не сможешь осудить Северуса, не объясняя, в чем, собственно, заключается его преступление.

— Прецеденты были. К тому же… отдельные аспекты можно разгласить без особого ущерба.

— Тогда начни с меня.

— Извините, Альбус, но вам придется подождать до суда. Это мое последнее слово.

Дамблдор медленно кивнул. Министр явно хотел от него отделаться, но Альбус не пошевелился. — Почему, Гарри? — Спросил он после долгой паузы. — Ты прекрасно знаешь Северуса, вам через многое пришлось пройти вместе. Неужели ты всерьез считаешь его способным на ужасное преступление? Или есть… другой повод?

Гарри, не глядя на собеседника, поставил чашку на стол — движение получилось резким, и чай выплеснулся на блюдце. — Почему, — хрипловатым от гнева голосом спросил он. — Почему все подозревают, что я арестовал Снейпа по личным мотивам? Вы что, считаете меня капризным ребенком? Вы действительно думаете, что я способен приговорить человека к смерти только за то, что он увел…

— К смерти? — Дамблдор тоже опустил на стол чашку и уставился на Министра. — К смерти, Гарри? Что он мог совершить, чтобы заслужить… всего лишь несколько преступлений караются смертью. Даже за убийство не дают смертного приговора! Что, черт побери, он мог натворить…

Гарри поднял руку, призывая Дамблдора замолчать, и это привело Альбуса в такое замешательство, что он действительно прервался на полуслове. — Вы обещаете не говорить об этому никому, даже Гермионе?

— Ты можешь доверять мне, Гарри.

Двое поднялись и пожали друг другу руки, потом Дамблдор снова опустился в кресло, а Гарри начал прохаживаться по кабинету. — Вы когда-нибудь слышали о Глотке Жизни?

Дамблдор широко раскрыл глаза. — Конечно, это то зелье, которое Лили и Джеймс…

— Да, я понял, что вы не забыли. Снейп пытался восстановить его.

После момента ошеломленного молчания Дамблдор произнес. — Но как это может угрожать безопасности государства? Оно защищает людей от Убийственного Проклятия. Какое нелегальное применение можно для него найти?

— Я не могу сказать ничего плохого об этом его свойстве. Но у зелья есть еще один эффект. Или вы не знали, что оно способно воскрешать мертвых?

Старик побледнел. — Нет. Понятия не имел. Ты уверен?

— Да. Я уверен. И это, мой дорогой Альбус, заставляет нас увидеть ситуацию в ином свете, не правда ли?

Дамблдор не ответил на вопрос. После паузы он сказал. — Я все еще не вижу угрозы для магического сообщества.

— Но это же очевидно. Не считая того, что воскрешение мертвых само по себе ужасное дело, есть немало людей, которых мы не хотели бы увидеть в числе живых. Одного, в особенности. С которым Снейп, кстати говоря, был очень хорошо знаком.

— Гарри, — тихо сказал Дамблдор. — Гарри, это же абсурд. Северус никогда…

— Откуда такая уверенность? Подумайте о награде, которая ждала бы его.

— Не считая того, что это попросту нелепо, есть ли у тебя хотя бы одно конкретное, вещественное доказательство намерений Северуса? Лично я уверен, что у него и в мыслях не было ничего подобного.

— Нет. Но как, скажите на милость, можно доказать намерения человека, пока он не претворил их в жизнь? Так что, прикажете подождать, пока он воскресит Волдеморта, чтобы взять его с поличным? Безопасность страны — главное для меня, и я сделаю все, чтобы ее обеспечить. Все, что угодно, Альбус.

Дамблдор с трудом удержался от искушения закрыть лицо руками. Он видел много Министров — хороших и плохих. Ему пришлось иметь дело c Фаджем, который, при всей его недалекости, отличался самомнением соответствующим занимаемой должности и полагающимся при ней привилегиям. Но Фадж принимал неверные решения из тщеславия и в глубине души был не уверен в своей правоте. С Гарри все было по другому. Гарри Поттер превратился в фанатика, свято верившего в свое дело, и не позволяющего себе сомневаться в своих решениях. После того, как эти решения в итоге привели к падению Волдеморта, его проклятая самоуверенность развилась до неимоверных размеров. И он не был глуп. Его аргументам было трудно возразить. Гарри точно знал то, о чем говорит. Да, исходное предположение для его выводов было ложным, но не существовало способа это доказать.

— Ты можешь сломать его палочку и изгнать его из магического сообщества, — предложил Дамблдор.

— Дело не во мне, Альбус. Дело в моем народе, который имеет полное право на счастливую мирную жизнь. Жизнь, не омраченную опасностью воскрешения Темных колдунов. То, что пытался совершить Снейп, можно классифицировать как государственную измену, и этому преступлению есть только одно наказание. Смерть.

Последнее слово упало в тишину комнаты черной тенью. Гарри вернулся к столу и начал разбирать кипу свитков пергамента, в то время как Дамблдор сидел в своем кресле, стараясь не заниматься самобичеванием, а найти нужные слова, чтобы переубедить Гарри. Но не смотря на все усилия, он никак не мог отбросить тяжелые мысли — когда мальчик, которого он хорошо знал и любил, превратился в совершенно незнакомого мужчину? Где он, тот момент, после которого Дамблдор потерял способность влиять на мысли и поступки Гарри? Он проморгал этот момент, упустил его в безумной гонке борьбы со временем и Волдемортом. Скорее всего, все случилось именно тогда. Остальные трое — Хмури, Флитвик и Северус — были старше, они знали другую жизнь и другие цели. Может быть, к Северусу это относилось меньше, чем к двум другим, но у его концентрации на достижении одной цели были другие мотивы. Северус. Он пришел сюда ради него, и должен найти способ убедить юного упрямца, что он запланировал неприглядную вещь.

— Гарри, — снова начал Дамблдор, — ты абсолютно уверен, что понимаешь мотивы Северуса? Ты не считаешь, что необходимо учесть и его прошлое? История его жизни…

— История его жизни, это история предательств, Альбус.

— Это только один угол зрения. Но ты мог бы назвать ее историей падения, раскаяния и искупления. Он уже более десяти лет руководит школой, и во многом он лучший директор, чем я.

— Я слышал о том, каким прекрасным учеником и замечательным старостой был Том Риддл. Гриндевальд, если мне не изменяет память, долгое время занимал пост Директора Дурмштранга, и это был период расцвета школы. — Гарри покачал головой. — Нет, Альбус, это очень слабые аргументы. Или напомнить вам, что Гитлер в свое время превратил Германию в мощную индустриальную державу? Черные намерения часто приводят к положительным промежуточным результатам.

— Верно. Но не хочешь ли ты вспомнить, что обратное утверждение оказывается верным ничуть не реже?

— Если обнаружится, что я неправ, я готов нести полную ответственность.

Министр вздрогнул, когда Дамблдор поднялся из кресла. Голубые глаза старика сверкали от гнева. — Ответственность? — Повторил он. — Ответственность? Ты вообще знаешь, что означает это слово, Гарри?

Несмотря на возраст, Дамблдор оставался силой, c которой приходилось считаться, но инстинктивная реакция Гарри была именно инстинктивной. Поттер слишком хорошо осознавал собственные власть и силу, чтобы позволить себе подчиниться рефлексам, оставшимся со времен далекого прошлого. Он медленно поднялся и наклонился вперед, вцепившись в край стола. — Да, — твердо ответил он. — Да, я знаю, что такое ответственность. Вы вбивали это мне в голову год за годом, так что забыть я не смог бы, даже если бы захотел. Ответственность — это значит ставить свою жизнь, свои чувства и свои желания в самый конец списка жизненных приоритетов. Это значит подчинять все свои действия высшей цели. Это значит заботиться о тех, кто доверился тебе — хочешь ты этого или нет. Это означает бояться, но не отступать, потому что если ты убежишь, погибнут люди. Это означает разорвать связи, которыми дорожишь, потому что быть рядом с тобой временами небезопасно для людей, которых ты любишь. Это значит…

— Война закончилась, Гарри, — тихо перебил его Дамблдор. — Ты усвоил очень тяжелый урок, и ты был слишком молод, но пора оставить это позади. Страна давно живет мирной жизнью. Ответственность сейчас означает не совсем то, что пятнадцать лет назад.

— Довольно. — Гарри направил дрожащий указательный палец прямо в побелевшее от гнева лицо Дамблдора. — Прекратите меня учить. Прекратите указывать мне, что и как я должен делать. Начиная с одиннадцати лет я отдавал этой стране все. Снова и снова, всего себя, без остатка. Я сделал все, что мог, для нашей победы. Я дал стране демократию, конституцию и будущее, в которое можно смотреть без страха. Так не смейте указывать мне, что хорошо, и что плохо. Я. Не. Допущу. Этого.

— Гарри…

— Разговор закончен. — Гарри подошел к двери и распахнул ее. — До свидания, Альбус.

После визита Дамблдора, весьма чувствительно попортившего Министру нервы, он направил в отдел охраны правопорядка довольно длинный список граждан, которым не следует позволять входить в Министерство.

Кого Поттер абсолютно забыл принять в учет, так это домовых эльфов, служащих в особняке Министра. Гермиона прожила в особняке больше пяти лет и обращалась с эльфами лучше, чем кто-либо другой на их памяти, и они просто обожали ее. Не только Твичи, которая ради своей хозяйки оставило место, бывшее воплощением мечты каждого Британского Домового Эльфа. Все остальные тоже очень любили Гермиону и были безутешны, когда она покинула особняк.

Гарри должен был ожидать неизбежного тяжелого разговора с бывшей женой, но день выдался таким длинным и загруженным, что это как-то вылетело у него из головы. Министр вернулся домой около десяти, все еще держа в руке список лиц, которым требовалось запретить доступ в Министерство. Переодевшись, он прошел в столовую, намереваясь поужинать. И отварные куриные грудки с рисом и суфле из брокколи выглядели очень аппетитно. Рядом с тарелкой стоял маленький бокал вина и кувшин с водой. Сегодня он еще должен поработать, и не может позволить себе алкоголь. Не время. Перед тем, как лечь спать, он выпьет хорошую порцию бренди.

Вдохнув аромат брокколи и соуса Бешамель, он улыбнулся и отрезал небольшой кусочек цыпленка. С удовольствием прожевав, он выпил пару глотков воды и развернул свиток с отчетом Отдела охраны правопорядка. Вместо того, чтобы воспользоваться распрямляющими чарами, он поставил на верхний край бокал с вином — первые несколько строк расплылись грязным пятном, но это не имело значения. Это всего лишь рутина. Кроме того, в отделе есть копия документа. Нахмурившись, он подцепил на вилку немного риса. Миссис Снейп показывалась — что? двадцать два раза менее чем за десять часов? Она получила несколько серьезных предупреждений и утихомирилась только после того, как охранники пригрозили конфисковать у нее палочку. Блэк — двадцать один раз. МакГонагалл. Хмури. Вся гоп-компания. Он был прав, когда решил предупредить охрану — эти фанатики могли разнести все Министерство.

Возможно, это было всего лишь случайное совпадение. А возможно, между ними с Гермионой все еще оставалась какая-то связь. Но она распахнула дверь в столовую именно в тот момент, когда Гарри вспомнил, что не позаботился принять те же меры предосторожности для Особняка.

Если бы не волосы и не то, что он только что думал о ней, Гарри не узнал бы бывшую жену.

Гермиона была сравнительно невысокого роста — 1м 60 см или чуть больше — но сейчас, стоя в дверном проеме, она казалась намного выше. Бледная, с горящими и кажущимися огромными на осунувшемся лице глазами, спутанными волосами, она была похожа на античную героиню — скорбящую, разгневанную и безумную. Рука Гарри украдкой скользнула под манжету, чтобы убедиться, что палочка на месте и ей можно будет воспользоваться в любую секунду. А он, не задумываясь, воспользуется ею, если эта сумасшедшая сделает хотя бы одно неосторожное движение.

— Можешь оставить свою палочку там, где она есть, — сказала Гермиона. Ее голос был неожиданно твердым и спокойным, но Гарри это не обмануло. — У меня нет намерений нападать на тебя.

— Рад это слышать. Не желаешь ли присесть? — Гарри показал на cтул слева от себя.

Гермиона кивнула и подошла к столу. Ее движения были неровными, как у марионетки. Выдвинув стул из-за стола, она села.

— Стакан воды? — Предложил Гарри, приподнимая кувшин.

— Да, пожалуйста.

Теперь, когда Гермиона была очень близко, Гарри заметил, что ее губы потрескались, а под глазами легли темные круги. — Может, ты хочешь что-нибудь съесть?

Она покачала головой. — Нет, есть я не могу.

Но она налила себе еще один стакан воды и жадно его выпила.

— Гермиона, — начал Гарри, отодвигая тарелку, потому что аппетит у него внезапно пропал. — Я знаю, почему ты здесь, но…

— Почему, Гарри?

Она старалась смотреть ему прямо в глаза, но было слишком трудно выдерживать накал ее взгляда, и Гарри предпочел смотреть в сторону. — Потому что он предатель, вот почему. Он лгал мне, тебе, всем. И если бы у него получилось приготовить это зелье… — Он быстро взглянул на Гермиону и снова перевел взгляд. — Последствия были бы… немыслимыми.

— Не стоит повторять речь, которую ты произнес перед Альбусом. Он уже все мне рассказал. Он был… — ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами. — Как ты мог так поступить с ним, Гарри? Я никогда не видела его в таком состоянии… он был… он… — слезы текли у нее из глаз, но она, казалось бы, не замечала этого. — Он же старый человек, Гарри. Как ты мог…

— Я думал, ты пришла поговорить о своем… муже. Что касается Альбуса — я не сделал ему ничего плохого. Он пытался совать нос в дела, которые его абсолютно не касаются, а я попросил его держаться подальше. Не больше и не меньше. И у меня складывается впечатление… — пальцы Гарри сжались вокруг стакана с водой — … что тебе лучше поступить так же.

— Это дело касается и Альбуса, и Минервы и меня — всех нас. Потому что ты претендуешь на то, что действуешь в общих интересах. Только вот на самом деле это не так. Или ты преследуешь какую-то свою цель, или ты просто глубоко заблуждаешься. В любом случае — ты неправ. У тебя есть все причины ненавидеть Северуса…

Гермиона замолчала и широко раскрыла глаза от изумления, потому что Гарри резким движением руки смахнул со стола тарелки, вилки, стаканы. — Ты тут не при чем! — Заорал он. — Ты что, действительно настолько глупа, чтобы хоть на секунду заподозрить, что я способен приговорить человека к смерти только за то, что он увел у меня жену? — Он вскочил, тяжело дыша. — Ты не стоишь того, чтобы посылать в Хогварц пятерых лучших Ауроров, поверь мне. Не говоря уже о следствии. Хотя, — едко добавил он, — похоже, что все решили, что мною движет именно жажда мести. Включая твоего драгоценного мужа.

— Тогда почему? — Она тоже поднялась и смотрела в лицо Гарри так, будто хотела сквозь него разглядеть нечто спрятанное в глубине. — Почему? Почему? Почему? — Она схватила свой стакан с водой и бросила в стену. Хрупкое стекло осыпалось вниз дождем блестящих осколков, а на декоративной ткани, которой была затянула стена, осталось темное мокрое пятно. — Почему, Гарри? Ты собираешься убить человека, которого я люблю, ты собираешься разрушить мою жизнь и отнять у меня счастье! Тебе не кажется, что ты должен хотя бы объяснить? Ты вообще представляешь, как я сейчас себя чувствую? Вчера утром я уезжала навестить маму, мы поцеловались на прощание… — ее голос сорвался и остальные слова прерывались судорожным всхлипыванием — и я думала… я думала, что мы… что всего через три дня… что мы встретимся… а потом я узнаю… мне говорят, что он… что он умрет. Пожалуйста, Гарри… — была заметно, что она пытается взять себя в руки и говорить спокойно — … пожалуйста, я умоляю тебя, скажи, что все это только… ужасная злая шутка и…

— Это не шутка, и ты прекрасно это понимаешь. Твой муж совершил серьезное преступление, наказанием за которое должна быть смерть. Не думаешь ли ты, что я соглашусь пойти в обход законов только из-за того, что мы были женаты? Я извиняюсь, Гермиона, глубоко и искренне извиняюсь, но я не могу сохранить жизнь человеку, виновному в государственной измене, лишь потому, что он муж моей бывшей жены. Это неправильно. Справедливость должна…

— Измена? — Гермиона уставилась на него, не веря своим ушам. — Но… Северус не предатель. Я знаю его, Гарри, я знаю его лучше, чем саму себя, я знаю и люблю его — он не предатель! В какой измене ты его обвиняешь? Да, мы утаили от тебя часть правды, мы были не правы. Но за это не убивают! А может, ты и меня собираешься убить? Ты не боишься, что я захочу отомстить и верну к жизни страшного и ужасного Волдеморта?

Гарри, который только что изучал узор на каминной решетке, всем своим видом показывая, что не желает слушать глупости, резко повернулся к Гермионе. — Вернешь к жизни… так Дамблдор рассказал тебе? Этот старый…

— Нет, Гарри. Нет, Дамблдор ничего мне не рассказывал. Я знала это, знала с самого начала. Я знала, что настоящее название зелья Глоток Жизни. Я знала, на что оно способно. Давай… — она протянула обе руки — … произнеси связывающее заклинание и вызывай Ауроров. Если Северус предатель, то и я тоже, и заслуживаю такого же наказания.

Он покачал головой и снова уселся на стул. — Ты никогда не была Упивающейся Смертью. А это сильно меняет дело, даже если ты тоже участвовала в обмане. К слову говоря, мне очень больно это слышать. Но все равно, это не идет ни в какое сравнение…

— Гарри. Во всем виновата только я. Я хотела воссоздать зелье. Северус пытался меня отговорить, он много раз повторял, что у существования такого зелья минусов гораздо больше, чем плюсов. Он не виновен, пойми это наконец.

— Что я прекрасно понимаю, так это то, что ты в отчаянии и не хочешь потерять мужа. Ты готова на все, лишь бы спасти его, так ведь?

— Конечно, я пошла бы на все, но сейчас я говорю тебе правду! Дай мне Веритасерум, если хочешь, но пожалуйста — отпусти его! Я обещаю, что мы покинем страну, даже магический мир, если хочешь, но… — она тяжело опустилась на стул, внезапно почувствовав непреодолимую слабость. — Пожалуйста, Гарри. Или тогда уж арестуй и меня тоже. Я не хочу жить без него. Я не смогу жить, зная, что он погиб из-за моей глупости.

— Когда все это закончится, — медленно произнес Гарри, — ты поймешь, что ему пришлось отвечать за свои собственные действия, а не за твои.

— Но я же сказала тебе, что я тоже знала…

— Да, — кивнул Гарри, доставая палочку. — Ты знала. Obliviate!

* * *

После трех изнурительных дней постоянных эмоциональных взлетов и падений, предшествовавших тяжелому разговору в подземельях, высосавшему из Люси последние силы, она смогла только молча наблюдать, как директор разворачивается и быстро уходит, оставляя ее одну в коридоре — она решила, что Снейп поспешил подготовить свой побег. Оставалось надеяться, что у него все получится, что он успеет вовремя. Грязнокровка уехала, а после того, что рассказали Люцертола и две девочки с портрета, Снейп должен был понять все о коварных планах своей так называемой жены. Если ему повезет и он сбежит, Ауроры схватят ее. Проклятая грязнокровка получит все, что ей причитается. А отец, конечно же, сможет найти директора, куда бы тот ни скрылся. И тогда…

Люси упала на кровать и тут же заснула. Она проспала весь вечер и всю ночь и проснулась только поздним утром. Взглянув на часы, девочка поняла, что завтрак давно закончился, поэтому она сходила на кухню за чаем и тостами и попыталась немного почитать, чтобы заставить себя отвлечься от мыслей о директоре. Некоторое время она читала, лежа в кровати, и снова заснула, проснувшись только к обеду — очень голодная и очень взволнованная.

Плетясь из ванной, она подумала, что благоразумнее всего будет одеться и пойти на обед. Это самый надежный и безопасный способ получить информацию — если директор уже покинул замок, люди будут встревоженными и подозрительными и шнырять по замку под плащом-невидимкой в такой обстановке небезопасно. К тому же, в замке могут оказаться Ауроры. Конечно, учителя не станут ничего рассказывать студентам, но Люси была уверена, что о многом сможет догадаться по взглядам, жестам, выражениям лиц.

По пути в Большой Зал она не встретила никого, даже ни одного привидения. В коридорах было необычно тихо, и это безмолвие казалось тяжелым, давящим. Люси решила, что это хороший признак — естественно, и люди и привидения должны чувствовать себя не в своей тарелке, если директор неожиданно исчез из школы. Стук каблуков по каменному полу вдруг начал казаться ей громким и неуместным, как смех на похоронах, поэтому оставшуюся часть пути девочка прошла на цыпочках, стараясь производить как можно меньше шума.

Подойдя к огромной дубовой двери в Большой Зал, она остановилась, сделала глубокий вдох и еще раз повторила себе, что все будет хорошо. Директора Снейпа за столом не окажется, а остальные учителя будут изо всех сил делать вид, что ничего не произошло. Никто из оставшихся в замке студентов не видел, как уезжала грязнокровка, поэтому они с легкостью поверят, что директор решил отдохнуть несколько дней вместе с женой. Конечно же, все будет хорошо.

Люцертола решительно толкнула дверь.

В зале не было ни одного студента. За столом сидели мадам Помфри, профессор МакГонагалл и профессор Блэк, очень старый колдун, в котором Люси узнала по фотографиям Альбуса Дамблдора и еще один человек с ужасно изуродованным лицом — как будто его разобрали, как мозаику, и неправильно сложили. У него не хватало части носа, а когда он поднял голову на звук открывающейся двери, Люси пришлось зажать рукой рот, чтобы не закричать. На нее уставился магический глаз, как будто видящий все насквозь. Остальные тоже посмотрели в сторону девочки, но их движения были замедленными и усталыми.

— И-извините, — робко произнесла Люси, — Я не хотела помешать, я… я думала, что подошло время обеда…

— Студентов предупреждали, что сегодня обед им подадут в гостиные, — недружелюбно проворчал колдун с магическим глазом.

— Ох, я… я не знала. Я проспала почти весь день… а что, что-то случилось? — Она сделала несколько неуверенных шагов к столу, надеясь услышать новости.

— Ничего не случилось, малышка. — Магический глаз заставлял ее чувствовать себя очень скованно. — Займись лучше своими делами. Иди в свою гостиную и обедай.

У остальных были беспокойные и немного смущенные взгляды людей, которые что-то скрывают. Люси захотелось петь и танцевать, потому что все это означало, что директор Снейп успел ускользнуть из замка, и теперь учителя пытаются сочинить какую-нибудь версию для студентов. Ну что ж, она не будет им мешать. Наоборот, ей очень любопытно услышать, какую байку они выдумают.

— Да, конечно, — сказала она. — Еще раз прошу прощения, что помешала. Спокойной ночи. — Она одарила учителей сияющей улыбкой, но никто не захотел улыбнуться в ответ.

Люси решила, что раз уж обедать все равно придется в гостиной Равенкло, ничего не мешает ей сделать небольшой крюк и спросить Электо и Тисифону, не слышали ли они чего-нибудь. Портреты редкостные сплетники — кто-нибудь наверняка слышал или даже видел что-нибудь. Стараясь не поддаваться угнетающему воздействию тишины, она шла все быстрее и быстрее, то и дело сбиваясь на бег. Но Электо и Тисифоны на месте не оказалось. Картина была пуста, только листья берез тихо шелестели под легким летним ветерком. Еще раз бросив расстроенный взгляд на поместье, в надежде что сестры выглянут из дома, увидят ее и подойдут, Люси собралась возвращаться в башню Равенкло, чувствуя себя ужасно расстроенной.

— Постойте, юная леди! — Окликнул ее мужской голос.

Люси огляделась, выискивая среди портретов молодого, судя по голосу, человека, который захотел поговорить с ней. Она уже решила было, что голос — всего лишь плод ее воображения, когда заметила наконец светловолосого колдуна лет двадцати пяти — тридцати, сидящего перед зеркалом и подмигивающего ей. — Вы меня звали? — спросила девочка, подходя ближе к портрету.

— В общем-то да. — Он поднялся из кресла — чрезвычайно непрочной на вид конструкции с веретенообразными ножками в стиле рококо — вышел на передний план и оперся о раму, не забыв аккуратно расправить складки желтовато-зеленой, под цвет глаз, мантии. — Лавджой Локхарт, леди, к вашим услугам.

— Локхарт? — Люси нахмурилась, пытаясь вспомнить, где она слышала это имя.

— Вот именно, мисс…?

— Малфой. Люцертола Малфой.

— Ах, какая это честь для меня. — Он поклонился, позаботившись о том, чтобы поправить завитые золотистые локоны. — Я полагаю, что вы хотели повидать своих юных родственниц?

— Да, я… Я ведь знаю вас, сэр?

— Одного из моих потомков, возможно — был такой довольно пустоголовый тип по имени Гилдерой. Позорил наше фамильное имя. Он преподавал здесь, но недолго. Кажется, всего лишь год.

— О, ну разумеется! Отец рассказывал мне о нем.

— Ваш отец Люциус Малфой?

— Нет, Драко Малфой. Люциус — мой дедушка.

Мужчина кивнул, улыбнулся и без стеснения оглядел ее с ног до головы. Люси почувствовала себя польщенной и в то же время слегка раздраженной. — Я еще никогда не видел темноволосых Малфоев, — подвел он итог наблюдениям.

— Это потому, что моя мать китаянка. Ее девичья фамилия Чанг.

— А, очаровательная мисс Чанг. Что ж, — он улыбнулся, — это, конечно, объясняет цвет волос. Вы выглядите подавленной, мисс Малфой. Могу я чем-нибудь поднять ваше настроение? Конечно, сейчас все в той или иной степени подавлены, — продолжил он, разглядывая собственные ногти. — Еще бы, такая трагедия…

— Трагедия? Какая трагедия? — Спросила Люси, у которой после слов Локхарта сжалось сердце.

— Вы не слышали? Моя дорогая девочка, чем же вы были заняты последние двадцать четыре часа? Надеюсь, не чем-нибудь предосудительным? — Добавил он с шаловливой улыбочкой.

— Нет-нет! Просто мне немного нездоровилось и я проспала почти весь день. И похоже пропустила важные новости.

— Это точно, — продолжил он, уже серьезным тоном. — Прошлым вечером здесь были Ауроры. Сразу после обеда — хотя если вам интересно мое мнение, это совершенно неподходящее время для обеда. В мое время…

— Извините, но… — Люси прижала руку к горлу и могла чувствовать свой отчаянный пульс. — Что здесь делали Ауроры?

— О, понятия не имею. — Он махнул ухоженной рукой и тут же занялся широким кольцом, поправляя его так, чтобы камень оказался точно по центру. — Но вели они себя будто варвары. И еще — они увели с собой директора. Должен сказать, что некоторые из моих знакомых портретов буквально не в себе.

— Они увели… Вы уверены?

— Конечно уверен, моя дорогая. Я никогда не лгу без особой необходимости.

— О, нет! — У Люси перехватило дыхание. — Они… они забрали его в Азкабан?

— Может быть да, а может и нет. — Он осторожно пригладил правую бровь. — Но милое дитя, вы так плохо выглядите! Могу я посоветовать вам принять настой ромашки и лаванды, и еще, пожалуй…

Последние слова он произнес уже в пустоту, потому что девочка бросилась бежать.

— Ужасные манеры, — пробормотал себе под нос Лавджой Локхарт и снова повернулся к зеркалу. — Просто невозможные. А уж волосы… И они еще и удивляются, что мужчины перестали относиться к ним с уважением.

* * *

Когда тусклый свет, едва проникавший сквозь маленькое оконце, сменился синевато-серым, а затем исчез, уступив место тьме, охранник вошел в камеру Северуса и поставил на стол светильник и поднос с едой. Язычок огня не колыхался — это было холодное магическое пламя, горящее без дыма и тепла.

Для целей Северуса, впрочем, было достаточно света. Он значительную часть жизни обходился без тепла, и сейчас старые привычки довольно быстро возвращались к нему.

Борясь с отвращением, он пододвинул к себе миску с супом и съел ее водянистое содержимое — как он и ожидал, вкуса у варева практически не было, но оно наполнило желудок. Он предпочел бы поголодать, но необходимо поддерживать силы. Ведь теперь у него есть план.

Северус провел большую часть дня в полудреме, время от времени засыпая, но быстро просыпаясь от кошмаров. Во время бодрствования он снова и снова спрашивал себя, правильно ли сделал выбор. Может, ему стоило предпочесть заключение и сохранить жизнь? Может, он смог бы там выжить? Нет, это глупые иллюзии. Возможно, тридцать лет назад дементоры не причинили бы ему особого вреда — ведь у него практически не было счастливых воспоминаний. Но сейчас — нет, сейчас они попировали бы на славу. Он не смог бы продержаться в этом аду достаточно долго для того, чтобы за это время что-то смогло измениться. Да, Министры приходят и уходят, но Поттер судя по всему обосновался в министерском кресле надолго, и если даже его преемник решит, что Северуса Снейпа можно выпустить из Азкабана, Северус к тому времени скорее всего не сможет вспомнить своего имени. Если смотреть с этой точки зрения, то его выбор верен.

Но он не хотел умирать.

После полудня он прошел через протест, отчаяние и погрузился в состояние оцепенения, которое попытался счесть смирением с собственной участью. Он сидел на койке, закрыв лицо руками, и пытался, честно пытался, покориться судьбе. С тем фактом, что жить ему осталось два дня. Пошевелившись, чтобы размять затекшую ногу, он почувствовал, как что-то царапнуло его бедро, залез в карман и достал картинку, которую нарисовала Гермиона. Этого оказалось достаточно, чтобы отчаяние вернулось снова, такое глубокое и черное, что казалось, этого достаточно, чтобы умереть прямо здесь и сейчас. Он заплакал, первый раз за многие годы, заплакал, не беспокоясь, что кто-то может увидеть или услышать его. Слезы текли по лицу, он снова полез в карман и вспомнил, что Ауроры отобрали у него платок.

Но вместо платка он обнаружил кое-что другое, сразу же заставившее глаза высохнуть, а разум воспарить. Потому что он сжимал между большим и указательным пальцами крошечную перламутровую пуговицу, не отличимую от тех, на которые была застегнута его мятая запачканная рубашка. Но это было ни что иное, как сосуд с экспериментальным образцом Глотка Жизни, который он успел преобразовать перед арестом.

Будучи Упивающимся Смертью, он много упражнялся в беспалочковой магии. Теоретически, все были способны обходиться без палочки — дети без труда делали это до получения магического образования. Но еще столетия назад такая магия была объявлена Темной и запрещена, потому что ее было трудно контролировать. Именно поэтому-то Волдеморт всячески поощрял своих последователей совершенствовать этот вид магии. Если вы можете обездвижить противника, не выдавая своих агрессивных намерений — преимущество целиком и полностью на вашей стороне. У такой магии были и отрицательные стороны. Силу заклинания увеличивали магические свойства палочки. Проклятие, брошенное без палочки, не могло убить — оно лишь на некоторое время парализовывало соперника. Более простые заклинания, типа левитирующего или связывающего, могли быть практически столь же эффективны — тут все зависело от практики.

Северус неплохо владел беспалочковой магией, но не пользовался ею со времени падения Волдеморта. Ему нужно было попрактиковаться, а для этого требовалось время, которого у него не было. Но поняв, что у него все же есть шанс выжить, Снейп решил, что сила воли может компенсировать нехватку времени. Оставалось одно, весьма неприятное сомнение — Ауроры не оставят в покое Гермиону, если будут знать, что Глоток Жизни воскресил его, но не смог помочь остальным. Но Северус быстро убедил себя, что Гермиона предпочтет, чтобы он остался в живых, даже если это будет стоить ей нескольких допросов в Министерстве. Кроме того, у нее есть друзья, и после случившегося они будут стараться оградить ее от неприятностей даже более горячо, чем раньше. Да, сейчас главное — остаться в живых. А победив смерть, он найдет способ выпутаться из всего остального.

Доев суп, он начал тренироваться выполнять заклинание, заглушающее звуки. Это оказалось тяжелой, изматывающей работой, но в конце концов он все же добился успеха. Когда после того, как Снейп поставил стакан на стол, в комнате не послышалось обычного звука, он улыбнулся впервые после ареста. Потом он наложил соответствующие чары на всю камеру. Риск оказаться услышанным был невелик, но лучше было исключить и его.

Его улыбка превратилась в усмешку, когда стакан, повинуясь приказу, поднялся над столом, искрясь и поблескивая под холодным светом, как источник надежды.

Этот день оказался длинным и трудным не только для Министра Магии. Мадам Росмерта, хозяйка самого респектабельного из трактиров Хогсмида, к одиннадцати вечера 29 декабря чувствовала себя совершенно измотанной. Дни между Рождеством и Новым Годом всегда были беспокойными. Люди — и колдуны не были исключением — в эти дни особо резко чувствуют одиночество и бремя проблем, и с большей, чем обычно, готовностью делятся ими с каждым, кто готов их выслушать. Мужчины чаще женщин страдали от праздничного одиночества и предоставлять этим несчастным плечо, в которое они могли бы выплакаться (а иногда и другие части тела, но это только если Росмерте очень нравился очередной страдалец) давно стало частью ее профессиональной деятельности. Если посчитать, оказалось бы, что она предотвратила больше самоубийств, чем любой из специалистов госпиталя Св.Мунго. Подумав об этом, трактирщица ухмыльнулась, налила себе бокал Огневиски и присела отдохнуть, прежде чем закончить с уборкой и подняться наверх.

Несколько глотков помогли ей расслабиться. Росмерта откинулась на спинку стула, прикрыла глаза и улыбнулась, вспоминая молодого человека, которого выставила за дверь минут десять назад. Он поведал ей длинную — и с каждой новой рюмкой все более запутанную — историю о ссоре с подружкой. Что ж, подумала Росмерта, делая очередной глоток, похоже ей удалось кое в чем убедить упрямого мальчишку. Паренек был очень симпатичным, но опытной ведьме показалось, что оставив его ночевать она не поможет глупышу, а только еще больше навредит. Утром он будет чувствовать себя виноватым. И к тому же он слишком молод для нее.

Покачав головой собственным мыслям — обычно Росмерта не забивала голову проблемами морали — она поднялась и достала палочку, чтобы наложить несколько заклинаний и подготовить трактир ко встрече завтрашних посетителей. Легкое изменение освещения заставило ведьму бросить взгляд в сторону камина и обнаружить, что пламя позеленело. Неужели мальчишка передумал? А вот она осталась при своем мнении, и сейчас он в этом удостоверится.

Но фигура, появившаяся в камине, была несомненно женской. Нахмурившись, Росмерта подошла ближе. Женщина не двигалась. Возможно, она ранена или сильно пьяна, но не исключено, что это хитрая уловка. Незваные гости нередко пытаются усыпить бдительность хозяев, притворившись едва живыми. Но эта женщина казалась знакомой. Волосы… Да, она узнает эту копну непокорных каштановых локонов, отливающих золотом в свете камина. Росмерта никак не могла вспомнить имени их владелицы, но уже была уверена, что может без опасения подойти к женщине.

Когда Росмерта мягко прикоснулась к плечу поздней гостьи, та застонала и подняла голову.

— Мисс Грейнджер? То есть, миссис Поттер — о, черт, я хотела сказать миссис Снейп. С вами все в порядке? — Выражение лица молодой ведьмы совершенно не понравилось Росмерте. Ей уже приходилось видеть людей в таком состоянии, но казалось, что те черные дни остались далеко позади, и ей абсолютно не хотелось их вспоминать. Слишком много потерь и разрушенных судеб.

С помощью Росмерты Гермиона уселась за один из столов. Точнее тяжело рухнула на стул. Спина заныла от удара — на деревянных стульях не было подушек — но это не имело значения. Ее ничто больше не волновало. Она чувствовала лишь пустоту, полную пустоту — даже отчаяние не заполнило черную дыру, в которую она превратилась. Она смутно помнила, что Гарри подвел ее к камину и назвал место назначения, а потом был вихрь света и запахов и облако копоти. Она знала, зачем приходила в особняк министра, но шарахалась от этих мыслей, потому что они несли с собой такую боль, такой ужас. Еще она понимала, что бывший муж стер что-то из ее памяти и ненавидела его за то, что он не решился уничтожить все. Если бы он совсем очистил ее память, пустоту было бы легче выносить, Гермиону не мучило бы ощущение, что в глубинах памяти прячутся чудовища, способные в любой момент вырваться на волю и проглотить ее.

Когда Росмерта поставила перед Гермионой стакан Огневиски, она обхватила его плохо слушающимися пальцами, попыталась улыбнуться и одним глотком выпила виски. Она не ела с самого завтрака, поэтому алкоголь мгновенно ударил в голову. Зрение затуманилось, по телу разлилось тепло, и веки отяжелели. Милое круглое лицо Росмерты плыло перед глазами, и Гермиона протянула руку, чтобы дотронуться до него. Это было приятное, дружелюбное лицо. Лицо приятной, хорошей женщины, которая хочет ей лишь добра. Гермиона кивнула сама себе и улыбнулась счастливой улыбкой ребенка, нашедшего наконец маму в толпе незнакомых людей. — А можно… можно мне еще немного? — Невнятно пробормотала она, шаря в карманах в поисках мелочи. — У меня есть деньги, честное слово, я только… я просто никак не могу их найти…

Потолок ей тоже нравился. Он колыхался и струился, как шелковый полог под легким ветерком. Он хорошо к ней относился, почти так же хорошо, как эта милая ведьма, которая только что вернулась и поставила на стол еще один стакан восхитительной волшебной жидкости, которая согревала и прогоняла боль. — Такая ласковая… как… мама, — пробормотала Гермиона, осушив и второй стакан.

Когда молодая ведьма опустила голову на стол, Росмерта кивком отметила, что все идет так, как она и ожидала. Судя по всему, бедняжка прошла через нечто ужасное и вред от двух стаканов виски — мелочь, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить. Трактирщица наложила на обмякшее тело молодой ведьмы заклинание Mobilicorpus, вышла вместе с ней из трактира, направилась к сараю для метел, взяла свою старую, но еще крепкую "Комету 750" и перекинула безвольное тело через метлу. Подумав, что сейчас она напоминает сама себе благородного рыцаря, спасающего девицу, лишившуюся чувств от переживаний, Росмерта взмыла в воздух и растворилась в темноте.

— О, дорогая моя! — Минерва МакГонагалл, тоже выглядящая не лучшим образом, прикрыла рот дрожащей рукой. — Ох, Мерлин, бедная девочка! Розмерта, я в большом долгу перед тобой. Спасибо, что помогла ей добраться.

Розмерта махнула рукой и улыбнулась. — Да какой разговор. Я же очень давно ее знаю, как можно было не помочь. Но что случилось? — Несмотря на темноту — ночь выдалась безлунной, а свет из замка почти не попадал на лицо Минервы — Розмерта заметила странный блеск в глазах пожилой учительницы. Минерва МакГонагалл плакала? Сурового заместителя директора видели в слезах только один раз — после Резни на Вручении Дипломов, и Розмерта была уверена, что сейчас МакГонагалл выбило из колеи нечто не менее ужасное. — Это же не… — Она помедлила в нерешительности. — Это же не Альбус.

— Нет, это… — Минерва попыталась свободной рукой — во второй была палочка, удерживающая Гермиону в метре над землей — вытереть глаза не снимая очков. — Боюсь, я пока не могу рассказать тебе всех подробностей. Мне очень хотелось бы поделиться, поверь, но…

— Не бери в голову. Надеюсь, все повернется к лучшему.

— Я тоже, — хрипловатым голосом ответила МакГонагалл.

— Ну что ж. Скажите, если чем-нибудь смогу помочь. — Росмерта поднялась в воздух. — Счастливо, Минерва. Оставляю ее в надежных руках. — Ведьма махнула рукой и исчезла в темноте.

— Толку-то от надежных рук, — прошептала МакГонагалл, глядя на безвольное тело Гермионы. — Хотела бы я хоть чем-нибудь тебе помочь, дорогая девочка. Но боюсь… — Она постаралась взять себя в руки, распрямила плечи и осторожно направила Гермиону через дверной проем, а потом к своим комнатам. Минерва не хотела ни на секунду оставлять ее одну.

— Она ранена?

МакГонагалл вздрогнула и развернулась. — Боже, как ты меня напугал, — выдохнула она, слабо улыбнувшись Сириусу. — Нет, не думаю. Обессилена и достаточно сильно опьянела. Я уложу ее у себя. Ты не мог бы…

— Конечно. Мы поделим время. Сейчас подойдет Аластор, и Альбус, конечно, тоже захочет помочь. Так что ты сможешь отдохнуть.

— Не то, чтобы я надеялась уснуть, — поморщилась Минерва. — Сириус, — она вгляделась в лицо Гермионы, желая убедиться, что та еще не пришла в себя, — … я очень боюсь. Я не знаю, что делать — это хуже, чем во время войны, потому что тогда всегда находилось полезное дело. Нужно было заботиться о защите студентов, разрабатывать планы…Но что можно сделать теперь, если даже у Альбуса ничего не вышло? Я никогда не чувствовала себя такой старой и беспомощной.

Сириус обнял ее за плечи. — Понимаю. Меня мучает то же самое. А что касается пользы… я думаю, что мы должны сделать все, чтобы защитить Гермиону. Она может… — Он прикусил губу. — Это не просто потеря. Она винит во всем себя, и может… сделать что-нибудь…

— Если с ней что-нибудь случиться, — нахмурилась МакГонагалл, — я имею в виду что-нибудь худшее, чем уже произошло, я убью Поттера. Придушу голыми руками. — Она направила Гермиону в свою гостиную и закрыла дверь. Потом повернула к Сириусу влажное от слез лицо. — Как такое могло случиться, Сириус? Как? Поттер… Гарри, он же был таким милым мальчиком… Когда он превратился в такого… в такое бесчувственное чудовище?

В ответ Сириус рассмеялся коротким безрадостным смехом. Придерживая открытой дверь в спальню, он ответил. — Сам не знаю, Минерва. И если быть абсолютно честным с тобой, даже не хочу об этом думать. Потому что подобные мысли могут привести меня к выводу… — он наблюдал за тем, как МакГонагалл укладывает Гермиону на кровать, где к ней тут же присоединились оба лазиля, и придвигает поближе два кресла. — К выводу, что в этом есть солидная доля моей вины.

— Тебя не было рядом с ним, Сириус. Сначала Азкабан, потом ты был вынужден скрываться. Сколько раз ты видел Гарри за время между твоим побегом и Победой? Я имею в виду, больше пяти минут.

— Два или три раза. Но я не совсем об этом. После Победы я просто обязан был им заняться.

— К тому времени Гарри было уже девятнадцать. В любом случае, было уже поздно.

— Не уверен. Я должен был проводить с ним больше времени…

— Ты делал, что мог. Вы часто бывали вместе.

— Ну да, кто отрицает. Выпивали и болтали о девочках и квиддиче. Точнее, я говорил о девочках, а он о Гермионе. Мы избегали действительно важных тем, Минерва, за это-то я себя и ругаю.

— А был ли ты сам готов к обсуждению важных тем? После двенадцати лет в тюрьме и шести в бегах? Подозреваю, что тебе нужно было сначала разобраться в самом себе.

— Ты сегодня слишком снисходительна ко мне, Минерва. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Думаю, Альбус и Аластор уже в замке.

* * *

Той ночью никто из них не спал. Они сидели, временами разговаривали, но в основном молча слушали тиканье часов, отсчитывающих секунды жизни Северуса Снейпа.

Гермиона проснулась около трех. Она покорно позволила приподнять себя и выпила заранее подготовленное зелье для снятия последствий похмелья. Потом она выпила стакан воды, но от еды отказалась.

— Ты должна постараться съесть хоть что-нибудь, — сказал Дамблдор, сидящий на краю ее кровати. — То, что ты уморишь себя голодом, не поможет Северусу.

Гермиона еще не произнесла ни единого слова с тех пор, как проснулась. Теперь она остановила взгляд на усталом лице старого колдуна и покачала головой. — Северусу больше ничего не поможет. Ничего. Ничего не будет. Только пустота. Конец. И ничего больше.

Дамблдор вздохнул. — Может, ты лучше расскажешь нам о разговоре с Гарри?

Упоминание о бывшем муже по крайней мере добавило немного краски ее бледному лицу. Конечно, это был не здоровый румянец, а два чахоточных пятна на щеках. — Мой разговор с Гарри… c этой самодовольной, лицемерной свиньей… — даже браные слова получались у нее тусклыми, лишенными эмоций. — Я не знаю, зачем старалась вести себя в рамках приличий. Нужно было проклясть его прямо с порога. Он ужинал — представляете? Он сидел там, спокойный и невозмутимый, и ел курицу. Как будто ничего не произошло, как будто он не решил убить Северуса, хладнокровно убить, отнять у меня, возомнив себя Господом Всемогущим…

Ее голос сейчас становился все выше, и она говорила все быстрее и быстрее, начиная задыхаться. МакГонагалл подошла к ней с бокалом успокоительного зелья в руке. — Пожалуйста, Гермиона, выпей это. Тебе станет…

— Нет! — Резким ударом руки Гермиона выбила бокал из пальцев МакГонагалл. — Я не хочу успокаиваться! — Закричала она. — Я не желаю спать, потому что он пока еще жив, и я могу думать об этом. А через двадцать четыре часа его не станет! Он уйдет! Навсегда! Я никогда… — Она замолчала и упала на подушку. — Как я буду жить? — Прошептала она. — Знать, что я никогда больше его не увижу…Его голос… мне уже так не хватает его голоса… и его улыбки…

МакГонагалл отошла на несколько шагов и остановилась рядом с Хмури, чье мрачное лицо слегка смягчилось, когда он приобнял Минерву за плечи, пытаясь успокоить. Сириус оставался на месте, но его лицо побледнело настолько, что почти не отличалось цветом от белоснежного постельного белья, а на виске отчаянно билась жилка.

Дамблдор взял Гермиону за руку. — Тебе позволили увидеться с ним…

— Да. Только один раз и всего на час, зато в любое удобное для меня время. Он на редкость великодушен, наш замечательный Министр.

— В таком случае ты обязательно должна постараться поспать.

Гермиона открыла глаза и посмотрела на Альбуса. — Зачем? Вы что, думаете… — она приподнялась на локте — … что для него будет иметь значение, как я выгляжу?

— Он будет огорчен, если ты будешь выглядеть больной и измученной, моя дорогая.

— А чего еще он ждет? Если я приду туда свежая и улыбающаяся, он сразу поймет, что я просто притворяюсь.

— Конечно, поймет. Но ты ведь сама говорила, что у тебя всего лишь час. Потом ты будешь ругать себя за то, что затуманенный усталостью рассудок не позволил тебе запомнить каждую секунду…

— Да, — прошептала она. — Да, вы правы.

— Тогда спи, дитя мое. — Он мягко прикоснулся к ее лбу. — Somniferus!

* * *

Дорогой дедушка,

Люцертола.

— Да, — Драко положил письмо на стол и посмотрел на портрет отца. — Боюсь, я ничем не смогу ей помочь, как бы мне этого ни хотелось.

— Боишься? — Фыркнул Люциус. — Ты, должно быть, шутишь. Эта мразь получит наконец то, что ему причитается, а ты расстраиваешься?

— Я расстраиваюсь не из-за него, а из-за моей дочери, — резко возразил Драко. — Если ее чувства зашли настолько далеко, она может наделать глупостей. Она будет уверена, что во всем случившемся только ее вина.

— Кстати, о чувствах, — улыбнулся Люциус. — Она позволила себе слишком увлечься этим человеком. Это будет для девочки полезным уроком. Она должна понять, и чем раньше, тем лучше для нее, что позволять чувствам брать верх над разумом — глупо и слишком рискованно.

Драко нахмурился. — Отец! Мы говорим о моей дочери, и …

— Ты уверен? — Язвительно уточнил Люциус.

— Сейчас неподходящий момент для того, чтобы вдаваться в тонкости. Моя она дочь или твоя — это не имеет мало значения по сравнению с тем, что может произойти, если она узнает о Снейпе. Поттер планирует открытое слушание — все газеты будут писать только об этом. И я не хочу, чтобы она узнала новости из "Ежедневного пророка". У персонала школы много дел и без того, чтобы внимательно следить за настроением и поведением учеников, особенно тех, кто носит нашу фамилию.

Люциус поднял бровь и слегка покачал головой. — Ну, ну. Похоже, ты слишком невысокого мнения о … своей дочери. Но в любом случае… — он жестом помешал Драко продолжить спор — …может и правда безопаснее наблюдать за девочкой самим. До конца каникул еще больше недели — почему бы тебе не написать ей письмо и не попросить ее провести оставшиеся несколько дней дома? Тогда ты сможешь лично сообщить ей новости и смягчить их насколько сочтешь нужным.

— Да, — Драко посмотрел на письмо, которое машинально смял в руке. — Я напишу ей. — Он расслабился и откинулся на спинку кресла. — Ни в чем нельзя быть уверенным — вдруг кто-нибудь заподозрит ее. А еще я напишу МакГонагалл, что Чоу плохо себя чувствует и хочет, чтобы дочь была дома.

— Делай, как считаешь нужным, — Люциус нетерпеливо барабанил пальцами по подлокотнику кресла. — И давай перейдем к более важным вопросам: ты уже пытался найти контакт в Министерстве?

— Я подумал, что в сложившейся ситуации будет благоразумней сначала поговорить с Роквудом. Он может точно сказать, кому можно доверять.

— Ну и? Что он говорит?

— Он посоветовал попытаться связаться с Шоу и Фэрчайлдом. Выбор вполне очевидный, но я все же хотел убедиться в правильности своих предположений.

— Забудь Шоу. Он может и согласится, но его должность слишком незначительна для наших целей. Или он все же получил повышение?

— Нет, он по-прежнему в Комиссии по вампирам.

— Совершенно бесполезен. А Фэрчайлд? Все еще в Экспериментальных Чарах?

— Да, но он теперь заместитель Финли.

— Это звучит многообещающе. Если он все такой же помешанный…

— По мнению Роквуда — еще более, чем раньше.

— Прекрасно. Тогда он скорее всего почти все время проводит вместе с коллегами из отдела Экспериментальных Зелий. И получить формулу Глотка Жизни будет для него проще простого. Фэрчайлд наш человек, Драко. Однако будь осторожен — он один из самых алчных людей, которых я когда-либо встречал.

— Шантаж?

— Возможно. Он никогда не пытался угрожать лично мне, но убежден, что к скоропостижной кончине МакНейера он имеет непосредственное отношение. — Люциус ухмыльнулся. — Бедный МакНейер, он никогда не понимал, когда можно и нужно быть щедрым.

— Я бы предпочел не демонстрировать свою щедрость, а избавиться от него при первой же возможности.

— Весьма похвальное намерение. Я полагаю, что после нашего возвращения ты немедленно встретишься с ним?

— Да, постараюсь сделать это как можно быстрее. Мне бы хотелось сначала самому присмотреться к обстановке прежде чем предпринимать решительные действия. Не то, чтобы я не доверял Роквуду, но личные впечатления всегда лучше чужого мнения.

— Вижу, что не все мои уроки прошли даром, — насмешливо протянул Люциус.

* * *

— Ты уверена, что сможешь это выдержать? — Спросил Сириус, когда они с Гермионой материализовались перед зданием Министерства.

Уверена… нет, она не была уверена. Увидеть Северуса она хотела больше всего в жизни, но то, что их последний час они должны будут провести здесь, в этом здании, которое она никогда не любила, а после суда над Колином Криви начала ненавидеть, еще больше давило на нее. Она чувствовала отвращение от одного только вида этого огромного серого сооружения, от характерного запаха, царящего в его коридорах — запаха пыли, пота и плохо приготовленной еды. Она хотела, чтобы каждый миг последнего свидания с Северусом навечно остался в памяти, но прощальный поцелуй в каменном мешке с решетками на окнах…. Почему не в саду? Не в заснеженном лесу? Чтобы потом, посмотрев на первый снег, она вспомнила…

— Да, — ответила она. — Я уверена. Я хочу быть с ним и… Ох, Сириус! — Она уткнулась ему в плечо. — Я так хочу, чтобы тоже смог поговорить с ним… может мне удастся уговорить охрану пропустить тебя со мной, хотя бы на десять минут!

— Нет, Гермиона. Час — это очень мало. Не думай обо мне. Я подожду тебя здесь, договорились?

Она кивнула и повернулась, чтобы пересечь разбитый перед министерством скверик с редкими деревьями и несколькими скамейками. Там было почти пусто, только несколько человек спешило в наступающих сумерках ко входу, засунув руки в карманы или прижимая к груди свитки пергамента. Гермиона шла медленно, стараясь не упускать ни малейшей подробности, потому что это уже было частью ее будущего воспоминания. Легкий туман, желтоватый свет редких фонарей. Несколько листьев — буро-коричневых, мокрых и скользких. Ступеньки, ведущие к двери — одна, две, три, четыре, пять, шесть… Она остановилась, чтобы вдохнуть холодного воздуха и оглянуться назад, на Сириуса, темная фигура которого четко выделялась на фоне белого фасада здания, расположенного напротив. Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать. Она подняла голову. Высокая темная стена, несколько освещенных окон, за которыми видны силуэты людей, людей которые ничего не знали о ней, о ее беде, о том, что ее мир завтра будет разрушен. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Парадный вход — огромная темная бронзовая дверь, созданная для того, чтобы производить впечатление. Дверь в ад. Около нее стоял молодой Аурор — губы юноши посинели от холода, но это никак не повлияло на профессиональную вежливость.

— Я пришла, чтобы увидеться с мужем.

— Министр… — замешательство, потом смущение. — Извините. Конечно же, миссис Снейп. Сюда, пожалуйста.

— Просторный вестибюль, свет множества ламп, отражающийся от мраморного пола. Черная клетка, белая, черная, белая. Конторка. Глуповатая на вид молодая ведьма, разглядывающая ее сквозь очки.

— Извините, миссис Снейп, но у меня есть распоряжение не пропускать вас…

— Вот письменное разрешение. От Министра, лично.

Очки странной формы, напоминающие те, что носит Вритер, но оправа слишком темная. Очень резкий контраст с растерянным бледным лицом. — О, извините, мадам. Я… Гермиона?

Да… — Не мешай мне. Я запоминаю каждую секунду и не хочу, чтобы своими вопросами или своей ненужной жалостью портила мне воспоминания. Тебе показалось, что мы знакомы? Кем бы ты ни была, мне все равно, мне не интересно, просто уходи, иди, зови дежурного…

Удивленные глаза, кажущиеся большими из-за очков, недоуменное движение плеч. Звук каблуков, постукивающих по мрамору. Тишина, почти магическая. Снова шаги. Еще один Аурор — гораздо старше, чем его коллега у входа.

— Вашу палочку, пожалуйста, миссис Снейп.

Слишком много света — часть светильников закреплена на стене, остальные парят в воздухе.

— Я должен воспользоваться заклинанием для обнаружения магических объектов… это требование безопасности, вы должны понимать.

Что тут понимать или не понимать, если самое главное, зловещая ухмылка Судьбы, остается неразгаданной и нечитаемой? Если у нее через несколько часов отнимут все. Не будет больше улыбок, ласкового прозвища "Ежик", произнесенного глубоким мягким голосом, руки, сжимающей ее руку под прикрытием Учительского стола. Не будет больше шутливых пререканий о том, кто пустил кошек в спальню и шепота "Я люблю тебя" в ночной темноте…

Коридоры и ступени, все дальше и дальше вниз, через двери и по новым коридорам. Вниз. Тонны серого камня над головой, как надгробье над ее разбитой жизнью.

— Я приду за вами через час, миссис Снейп.

Час. Так много крошечных секунд. Три тысячи шестьсот. Она сказочно богатая женщина.

Казалось, он никогда не выпустит ее из своих объятий. Северус прижимал жену к себе, чувствуя, как ее пальцы вцепились в его спину. Гермиона опустила голову ему на грудь. Он хотел сказать "Я люблю тебя", но это показалось ненужным, пустым. Он просто обнимал ее, наслаждался запахом ее волос, их мягкостью и нежностью, зная, что, возможно, скоро его тело превратится в безжизненный кусок плоти.

Последние несколько часов были почти невыносимыми. Ему удалось изобразить Finite Incantatem после многочасовых попыток, время от времени поддаваясь порывам отчаяния. Он потренировался на тарелке, разбив ее на тысячи кусочков и собрав воедино с помощью Reparo. Он был уверен, что ему удастся сделать то же с преобразованным флаконом, вернуть ему прежнюю форму, выпить Глоток Жизни. Но что потом? Они не тестировали зелье. Оно могло сработать, но с той же вероятностью могло и не сработать.

Потом он позволил себе поверить в то, что зелье окажет свой эффект, но эта мысль не принесла ему облегчения. Ему стало только хуже. Потому что он не мог сказать об этом Гермионе. Он вел настоящую битву с самим собой, перебирая в уме все "за" и "против". Но если он хотел добиться успеха, убедить министерских зельеделов в том, что они ошиблись, казнь должна пройти очень убедительно. Если кто-нибудь — а казнь будет публичной, с репортерами и камерами — увидит хоть малейшую фальшь на лице Гермионы, они придут к неизбежному выводу: все это время она знала о действии Глотка Жизни. Они допросят ее под Веритасерумом, а сопротивляться ему возможно лишь до определенной степени, узнают правду, и выпытают у нее настоящую формулу.

Он обвинял себя в том, что поступает подобно Поттеру, проявляя такую "гуманность" по отношению к жене, но каждый раз понимал, что в нем говорит его отчаяние и эгоизм. Да, он любил Гермиону больше жизни. Он ненавидел саму мысль о том, чтобы причинить ей боль, особенно не зная, как долго ей придется страдать. Может быть, несколько месяцев, а может быть и лет. С другой стороны, не считая Гермионы, еще два человека знали правду о Глотке Жизни. Может быть, у Поттера и хватит совести не использовать его для грязных делишек, но насчет Драко Малфоя этого сказать нельзя. Он может использовать зелье, может продать формулу. И, как бы это ни было неприятно Северусу, это была слишком высокая цена за душевный покой Гермионы.

Но что если она отчается настолько, чтобы покончить с собой? — спрашивал он себя.

Она сильная. Она не сделает этого. Она знает, скольким людям причинит боль, и ее чувство ответственности окажется сильнее.

А что если нет?

Тогда я проиграю. Я покончу с собой и буду надеяться на встречу с ней в любой части рая, ада или чистилища, в которую она попадет.

Шли часы, и он гадал, придет ли она к нему. Может быть, Поттер запретил ей, или у нее просто нет сил, чтобы встретиться с ним, зная, что это последняя встреча. От этой мысли Снейп чувствовал некоторое облегчение, потому что тогда не пришлось бы ей врать. И все же, если она не придет… Да, зелье может сработать, и он, возможно, останется в живых, но Северус не был уверен, как это повлияет на их отношения. Что если она не готова разделить это с ним? Эгоист, говорил он себе. Чертов эгоист. Он должен желать, чтобы она делала все, что угодно, лишь бы ей было хорошо. Но он не мог. Он жаждал ее.

И вот, наконец, она пришла. Она здесь, в его объятиях, прижимается к нему так, словно пытается раствориться в нем и стать его частью.

— Сколько ты здесь пробудешь?

— Час. Он разрешил мне только час.

— Будем довольствоваться этим.

Сама мысль о том, чтобы разорвать объятия, причиняла боль, но Северус хотел, чтобы Гермиона устроилась поудобнее. Он видел ее лицо, изможденное, бледное. Он чувствовал, как дрожат ее руки. Ей нужно присесть, у нее просто не осталось сил. Он чуть отступил назад, нащупав ногой край кровати.

— Иди сюда. Давай приляжем. Ты уже не можешь стоять.

— Нет, я… Сириус аппарировал меня сюда, потому что боялся, что я могу расщепиться.

— Передай ему за это от меня спасибо. Я рад, что ты добралась целая и невредимая.

Она легла и подвинулась к стене, упершись спиной в камни. Северус присоединился к ней, лег на бок и придвинулся ближе. — Как твоя мама?

В ее глазах блеснули слезы. — Северус… Что за вопрос.

— Сейчас для меня все важно. Поэтому этот вопрос ничуть не хуже других. И, по крайней мере, я могу ожидать услышать в отчет нечто забавное.

— Она в порядке. Кажется, Аластор для нее весьма подходящая пара. Невероятно, правда?

— Скорее необычно, я бы сказал.

Он просунул руку ей под голову, другой рукой расстегнул ее плащ и начал гладить ее по спине и бедру, снова и снова. Она закрыла глаза, и он поцеловал ее дрожащие веки. — Где бы я ни был, я буду скучать по тебе. — Прошептал Северус.

— Пообещай мне, что ты попросишь, чтобы тебя превратили в призрака, если это возможно.

— Ты хочешь, чтобы я тебя преследовал?

— Да, — еле слышно прошептала Гермиона. — Я хочу, чтобы ты меня преследовал. — Она коснулась холодной рукой его щеки. — Хотя тебе даже не нужно меня преследовать. Ты никогда меня не оставишь. На всю оставшуюся мне жизнь.

— Гермиона, — она слабо улыбнулась, но не открыла глаза. — Мой милый Ежик, посмотри на меня. — Несколько слезинок выбежали из-под сомкнутых век. Она прерывисто вздохнула, потом собралась с силами и посмотрела на Северуса. — Гермиона, — он прикоснулся к ее лицу, вытирая слезы со щек. — Я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещала. Ты не причинишь себе зла. Ты ничего с собой не сделаешь. Ты должна продолжать жить, как бы трудно это ни было. Пообещаешь?

— Я не могу… Северус, я не могу этого пообещать. Я просто не могу представить, как я буду жить после завтрашнего утра. Как я могу обещать…

— Ты должна. Если ты меня любишь, Ежик, если ты на самом деле меня любишь, ты должна пообещать.

Она вздохнула. — Это шантаж, Северус?

— Да. Наглый, неприкрытый шантаж. Я знаю, что это будет не очень счастливая жизнь, но существование всегда выносимо, каким бы жалким оно ни было.

— Я постараюсь, но…

— Нет, Гермиона. Никаких "постараюсь". Ты это сделаешь. Пообещай, что ты это сделаешь.

Она прижалась к нему, уткнувшись носом в шею. — А разве ты… Если бы я умерла, разве ты бы не хотел бы последовать за мной?

— Да, хотел бы. Может быть, я даже так и сделал бы. Но ты не должна. Любовь моя, ты должна жить.

— Ты думаешь, я настолько сильнее тебя?

Он опустил голову, прижавшись щекой к ее волосам. — Да. Моя любимая гриффиндорка, — Он почувствовал, как она кивнула, и облегченно вздохнул, прижимая ее к себе со всей силой.

Гермиона подняла голову, и они поцеловались, медленно и нежно, даже легче, чем был их первый поцелуй. Губы Гермионы были сухими и потрескавшимися, а Северус не принимал душ уже двое суток, но им было все равно. Они прощались, как люди, расстающиеся на очень долгое время, запечатлевая друг друга в памяти, словно на фотографии, которой неизбежно суждено с годами выцветать и терять четкость.

— Я все попробовала, — прошептала Гермиона. — Все. Альбус тоже, и остальные… Но это было все равно что пытаться пробить стену.

— Тсс… Ты не должна оправдываться.

— Даже если все это моя вина? — она распахнула глаза, выжидающе глядя на него.

Он поцеловал ее в лоб. — Ego te absolvo*. (Отпускаю тебе грехи твои (лат.))

Они лежали в тишине, слушая, как убегают секунды.

* * *

Прошло почти двадцать четыре часа, а Люцертола так и не получила письмо от деда. Она заставила себя позавтракать и пообедать с остальными, пытаясь держать в себе бушующие эмоции. МакГонагалл ненадолго появилась на ланче, выглядя так, словно за один день постарела по крайней мере на двадцать лет. Казалось, никто из студентов этого не заметил, они были слишком увлечены своими делами, смеялись и болтали, как будто ничего не произошло. Люси чувствовала, как внутри растет ненависть — жгучее, неконтролируемое чувство, желание убить их и разорвать на куски. Обычно она удостаивала их лишь презрения. Способность к всепоглощающей ненависти была чем-то новым, еще не испытанным прежде ощущением. Даже грязнокровка не вызывала в ней таких эмоций — там была скорее ревность, и осознание собственного превосходства. Теперь все было иначе. Люцертола уставилась на тарелку, сжимая в руках нож и вилку, опасаясь, что выдаст себя, если посмотрит на кого-нибудь.

На ужин она не пошла. Люси просто не могла снова видеть их всех. Сейчас ей нужен был воздух. На улице уже стемнело, но это было неплохо. Ей хотелось вдохнуть морозный воздух, чувствуя, как он обжигает легкие, промерзнуть до костей, чтобы потом найти хоть какое-то утешение в тепле своей комнаты.

Люцертола взяла плащ, надела теплые ботинки и вышла из гостиной. Она бесшумно прошмыгнула через вестибюль, открыла дверь и вышла в темноту. Люси шла быстро, не разбирая дороги, и обнаружила, что забрела к озеру. В темной воде отражалось почти черное зимнее небо.

Во всем это было что-то успокаивающее. Люси почувствовала боль в мышцах, лицо начало гореть, покрывшись брызгами воды из озера. Постепенно разум очистился и позволил ей расслабиться. Не существовало ничего, кроме ее самой, и снега под ногами, кроме холодного воздуха, колотящегося сердца, и серебристых всплесков воды.

Она тяжело дышала, и уже хотела вернуться в тепло замка. Переодеться, выпить чашку чая, что-нибудь съесть. Улыбнувшись в темноте, Люси зашагала к школе. Снег скрипел и тихо хрустел под ногами.

Она почти добралась до главного входа, когда услышала два голоса. Мужской и женский. Сердце екнуло, и колени внезапно ослабли. Неужели директор вернулся? Или магглокровка возвращалась в Хогварц, и ее схватили ауроры? Люси почти побежала, пытаясь увидеть, кто же это идет к замку. Уже совсем стемнело, и ей пришлось подойти очень близко, чтобы узнать их. Это было не директор, а профессор Блэк. И магглокровка, тяжело опирающаяся на его руку.

Люцертола не знала, стоит ли спрятаться или же обнаружить свое присутствие. В конце концов любопытство победило. Может быть, у них есть новости о директоре Снейпе. — Профессор? — позвала она.

Они остановились и повернулись. — Кто здесь? — хрипло спросил профессор Блэк.

— Люцертола Малфой, — она подошла к ним. — Простите, я не хотела вас напугать. Я гуляла вокруг озера, а теперь возвращалась в школу, и увидела вас… — Она заморгала, когда профессор Блэк осветил ее лицо.

— Мисс Малфой. Вы не должны гулять после заката солнца.

— Я знаю, но… — она сделал короткий вдох. Сейчас или никогда. — Мне нужно было подумать, потому что…. Я… я говорила с одним портретом, и он сказал мне, что… что…

-Что он вам сказал, мисс Малфой?

По спине Люси пробежала дрожь от голоса магглокровки. Он был сухим и безжизненным, слова выходили с трудом — наверное, так звучит голос умирающего. — О директоре, и об аурорах… Вы не могли бы… Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь? С ним все в порядке?

Она не видела их лиц, и не была уверена, что именно услышала в ответ — смешок или всхлип. — Пожалуйста! — Люси не могла поверить в то, что ей приходится просить, но сейчас страх пересилил все прочие чувства. — Я очень волнуюсь, и…

— Могу себе представить, — перебил ее профессор Блэк. — Это не ваше дело. Идите к себе, пока я не снял баллы.

— Но… но мне нужно знать. Пожалуйста, профессор! — теперь она стояла на расстоянии вытянутой руки от них.

— Я сказал, пошла к черту! — прорычал профессор Блэк и направил на нее палочку. — Прочь с глаз моих, иначе…

— Сириус! Не надо! Разве ты не видишь, что она расстроена?

— Меня ни хрена не волнует, расстроена она или нет!

На конце палочки светился огонек, и когда профессор Блэк шевельнул рукой, он осветил лицо магглокровки. Люси охнула. Она никогда не видела трупов, но именно так представляла себе лицо мертвого человека. Бледное, с синими губами, невидящими глазами и впалыми щеками. — Вы… С вами все в порядке, профессор? — она попыталась вызывать в себе ненависть и ревность к магглокровке… нет, к этой женщине, но все, что Люси сейчас чувствовала — это боль и странное ощущение, которое, наверное, и называется состраданием. Она попыталась взять себя в руки, но безуспешно.

Женщина на мгновение закрыла глаза. — Нет. — Она посмотрела на Люси. — Нет, со мной не все в порядке. Ничуть.

— Пойдем, Гермиона. Ты замерзнешь до смерти, если мы будем торчать на морозе.

— Как будто меня это волнует, — она пожала плечами. — Слушай, Сириус, не мог бы ты пойти в замок и позволить мне пять минут поговорить с мисс Малфой?

Блэк посмотрел на нее так, как будто у нее только что выросла вторая голова. — Ты с ума сошла? Оставить тебя с этой…с этой…

— Сириус. Я уверена, что она не причинит мне зла. Не так ли, мисс Малфой?

Люси покачала головой, потом добавила, — Нет. Я просто хочу знать…

— Вашу палочку! — профессор Блэк протянул руку. — Если ты не заботишься о своей безопасности, это твое дело, — сказал он коллеге. — Но я забочусь.

— Вы же отдадите мне ее, когда я вернусь в замок?

— Конечно. Я не коллекционирую палочки студентов.

Люцертола с неохотой отдала палочку, проводила взглядом удаляющуюся фигуру Блэка и повернулась ко второй ведьме. — Профессор, что… — та остановила ее, подняв руку.

— Мисс Малфой. Я понятия не имею, почему я сейчас говорю вам все это. Ваши… чувства по отношению к моему мужу не ускользнули от моего внимания, так же как и ваше ужасное поведение. Но…

Люси почувствовала, как на ее плечо легла рука. Она хотела скинуть ее, но была зачарована интимностью момента.

— Какими бы ни были ваши истинные чувства, я признаю, что любовь, или ее иллюзия, абсолютно одинакова и в пятнадцать, и в тридцать пять, и в девяносто лет.

— Это была не иллюзия, я…

— Теперь это не важно, мисс Малфой. Люцертола, — добавила она после короткой паузы. — Он… Он умрет. Завтра.

Не в силах вымолвить ни слова, Люси схватила руку, все еще лежащую на ее плече. Мысли вихрем закрутились в голове, и ей вдруг показалось, что она парит в темноте. — Умрет? — выдавила она. — Но он не может… Они не могут…

— Он могут. Поверь мне, мы все испробовали.

— Но кто-то должен… может быть, мой отец… — Она замолчала. Ее отец. Ее дед. Она сама. Они виноваты в этой ужасной трагедии. И все из-за нее… Чувство вины обрушилось на нее с такой силой, что Люси пришлось вцепиться в руку женщины, чтобы не упасть. Вина вцепилась в нее прочно и глубоко, сжала ребра, не давая дышать, и вгрызлась в желудок. Люси едва успела отвернуться, прежде чем упала на колени, и ее вырвало на снег. Солено-горький и горячий вкус вины. Она упала головой в снег, чувствуя, как холодные льдинки царапают лицо. На ее плечи тут же легли сильные руки, которые подняли ее на ноги. — Профессор, я… — она хотела оправдаться, снять с себя груз, вдруг навалившийся на плечи, независимо от последствий. — Профессор, я… — снова начала она, но ее прервал шум крыльев в темноте.

Большой филин пронесся над их головами, и опустился на руку Люси.

— Вы по-прежнему пользуетесь филином.

— Да, отец предпочитает… Послушайте, профессор, я…

— Мне нужно идти, Люцертола. Я не могу… я должна лечь. До свидания.

Люси негнущимися пальцами начала отвязывать свиток пергамента от птичьей ноги.

* * *

Новогоднее утро выдалось холодным и серым.

Гарри Поттер в министерском поместье сидел за столом с чашечкой кофе. Перед ним лежала кипа пергаментов. Министр сделал глоток кофе и поправил очки. Складка между бровями стала глубже, пока он читал письма и делал пометки на пергаменте.

Несколько избранных репортеров получили приглашение на казнь. Они прибудут в одиннадцать, потом пройдет короткий брифинг, а сам суд начнется в половине двенадцатого. До этого времени ни в газетах, ни в Колдовской Радиосети не появлялось никакой информации о предстоящем разбирательстве. Нужно уметь ладить с прессой, этот урок Гарри усвоил очень давно. Они вовсе не враги, как он считал прежде, но и не друзья. Они инструмент, с которым нужно аккуратно и умело обращаться.

Глоток Жизни уже был приготовлен. Снейпу подали его вместе с завтраком. Ауроры получили инструкцию дважды обыскивать всех входящих — у дверей здания министерства, и на входе в зал суда. На этот раз никому не удастся пронести с собой даже зубочистку. Специальный человек получил задание забрать Снейпа из морга, куда тело отнесут после казни.

Исполнитель получил инструкцию использовать в качестве яда болиголов. Гарри надеялся, что он не вступит в реакцию с зельем. Но выбора не было, приходилось рисковать. Сразу после суда Малфою будет отправлено письмо. Они пришли к соглашению, что роль Драко в этой истории останется в секрете. Пресса получит официальное извещение о том, что министр решил простить семью Малфоев и дает им разрешение вернуться в Англию. Гермиона подверглась действию чар забвения, а Дамблдор был связан обещанием. Никто из них не проболтается. А Малфой не станет искушать судьбу. Если даже Снейпа можно арестовать и казнить, что уж говорить об этом слизеринском хорьке.

Проблемы могут возникнуть с дочкой Малфоя — Гарри был абсолютно уверен, что источником информации была именно она. Но ее отец позаботится о том, чтобы она держала язык за зубами.

Гарри еще раз пробежал взглядом по своим записям и кивнул. Он все учел. Через несколько часов его страна снова будет в безопасности. Ее граждане — его дети, и он должен их защищать. Чего бы это ни стоило.

* * *

Сидя в тюремной камере Северус пытался убедить себя в том, что он не умрет. Он выживет, он найдет способ сбежать, куда бы ни упрятало его министерство.

В восемь часов охранники проводили его в ванную, где ему было позволено принять душ и почистить зубы. Они ни на секунду не отходили от него. Северусу едва удалось вытащить пуговицу из кармана и спрятать под языком. Одежду тут же забрали в стирку. В камере он снова обнаружил на столе обычный набор. Только кроме тарелки и стакана там была еще и маленькая бутылочка с темно-красным содержимым. Северус взял ее и с отвращением уставился на неописуемую похлебку.

— Насколько я понимаю, это мой последний завтрак, — сказал он охраннику. — Вы не могли бы принести что-нибудь более съедобное? Кофе, тосты, масло?

Охранник что-то буркнул, забрал поднос и ушел.

С помощью беспалочковой магии он проделал дыру в матрасе, и вылили туда зелье. Заделав дырку с помощью Reparo, Снейп очистил бутылочку быстрым Scourgify, трансфигурировал пуговицу, перелил зелье в министерский флакон, и закрыл его. Он прикинул, куда спрятать оставшуюся пустую бутылочку, но услышав шаги охранника, сунул ее в карман. В воздухе поплыл аромат кофе.

— Сначала выпей зелье, чтобы я мог уйти, — проворчал охранник.

Сердце отчаянно забилось. Северус взял бутылочку, стараясь как можно лучше прикрыть ее ладонью (министерское зелье в отличие от настоящего Глотка Жизни получилось темно-розовым, и охранник мог заметить разницу), и выпил ее содержимое. Он даже промыл флакончик водой, выпив и ее. — Доволен? — язвительно спросил он.

— Да мне пофиг, — ответил охранник и ушел.

* * *

В Хогварце Люцертола Малфой стояла в ванной и смотрела в зеркало.

— Может, тебе стоит сходить к доктору? — спросило ее отражение.

Люси поморщилась, увидев глубокие тени под глазами, но покачала головой. — Нет. Я не больна.

Зеркало немного помолчало и сказало, — Хм… Но ты выглядишь нездоровой.

— Я нехорошо себя чувствую. Но это… это не болезнь.

— А, ясно. Несчастная любовь?

— Да, — ответила Люси с улыбкой, которая испугала даже ее саму. — Да, наверное, это можно так назвать.

Она вернулась в свою комнату, чтобы в последний раз проверить багаж. Потом она спустилась в Большой Зал, держа правую руку в кармане, сжимая в ней портключ, который прислал ей отец.

* * *

Минерва МакГонагалл убедила себя и Сириуса, что они не должны бросать студентов на целый день, поэтому они спустились к завтраку в Большой зал. Гермиона осталась в кабинете с Дамблдором. Они безразлично смотрели на великолепный завтрак, приготовленный домовыми эльфами. Время от временя Гермиона кидала кусочек ветчины лазилям.

— Он сказал, что мне не нужно приходить на казнь.

— Но ты хочешь пойти? — Дамблдор внимательно посмотрел на нее, делая глоток чая.

— Да. Да, я хочу. Я хочу быть там, когда… когда все закончится. А потом я уйду. Только не говорите Минерве и Сириусу.

— Уйдешь? — Дамблдор поставил чашку. — Надеюсь… не в переносном смысле?

Гермиона улыбнулась. — Нет. Я пообещала Северусу ничего с собой не делать. Но все это... — она пожала плечами. — Хогварц, колдовской мир… я не могу здесь оставаться. Больше это не мой дом.

— Ты возвращаешься в маггловский мир?

— Это все, что мне остается.

Он обнял её, ласково поглаживая волосы. — Всё пройдет, девочка моя. Все пройдет.

— Но... Это я во всем виновата. Только я. Если бы не мое любопытство...

— Ш-ш-ш.... — он поцеловал её в макушку. — Что поделаешь, иногда ситуация выходит из-под нашего контроля. Ты ничего не можешь изменить. Не вини себя.

— А я обязательно должна возвращаться? Я же не смогу! Это слишком тяжело.

— Конечно, должна. Мы все возвращаемся назад. Завтра. Разве ты не хочешь увидеть, наконец, наше поместье? Там так красиво, даже сейчас, зимой.

— Да... Но Хогварц. Я не хочу возвращаться в Хогварц!

— Ты должна. У нас нет выбора. Если кто-нибудь заподозрит тебя в причастности к этой истории, последствия будут ужасны. И не только для тебя, но и для меня и для твоей матери. Ты же не хочешь этого, правда?

— Нет, но...

— Во и хорошо. Я знал, что ты все поймешь, моя дорогая. Ты моя дочь, моя умная, красивая, смелая девочка. Ты не захочешь подвести своих родных, правда?

— Да...

— И ты сохранишь всё в тайне, договорились? Он умер, Люси. Даже если ты выдашь нас всех, это не вернет его к жизни. Министр поставил безоговорочное условие: если хотя бы один человек узнает о Глотке, я разделю участь директора Снейпа. Ты же не хочешь этого?

Люси сжала отца в объятиях так, что руки заболели от усилия. — Нет! Ты — это все, что у меня осталось. Ты не можешь бросить меня, ты не умрешь, пообещай мне это, папа.

— Я буду с тобой ещё много-много лет, моя дорогая. Если, конечно, ты сохранишь нашу тайну.

— Я любила его, папа. Я его по-настоящему любила.

— Я знаю, милая, я знаю.

* * *

31 декабря 2015 года время для Гермионы остановилось.

Она сидела на слушании — более коротком, чем то, на котором рассматривалось дело Колина Криви — в состоянии почти полного оцепенения. Ее губы были крепко сжаты, грудь едва поднималась от дыхания, сцепленные руки лежали на коленях — Гермиона напоминала сейчас статую из церковного дворика, падшего отверженного ангела, застывшего в безмолвной мольбе о невозможном. Сквозь бело-голубые вспышки камер она видела, как муж подносит к губам сосуд с ядом, как он бледнеет, смотрела, не мигая, как его тело оседает на стуле и голова откидывается назад. Когда два сотрудника министерства левитировали тело на носилки и вынесли из комнаты, Гермиона поднялась и не оглядываясь вышла из зала суда. Она как во сне дошла до огромного холла, получила назад свою палочку, прошла к выходу и Дисаппарировала.

Ей было некуда идти кроме дома матери. Все свои вещи Гермиона оставила в Хогварце и вернулась в маггловский мир только с тем, что было на ней надето. Её мать, которая знала о трагедии дочери от Аластора Хмури, не ожидала появления Гермионы, но и не удивилась ему. Правда, когда она попыталась заговорить с дочерью, та только покачала головой, поднялась в свою бывшую комнату и заперла за собой дверь. Миссис Грейнджер предполагала, что время от времени затворница выходит хотя бы для того, чтобы принимать душ. Да и подносы с едой, которые Маджорити три раза в день ставила под дверь, исчезали и появлялись снова. Но как ни старалась миссис Грейнджер, ей не удавалось хотя бы издали увидеть дочь.

Уже одно это было достаточным поводом для беспокойства, а пустая бутылка бренди или виски, ежедневно оказывающаяся на подносе среди грязных тарелок, наполняла сердце Маджорити ужасом.

Это, и ещё музыка.

В комнате Гермионы был небольшой музыкальный центр, подаренный ей на пятнадцатилетие, и несколько CD дисков, в основном с классической музыкой. Но со времени возвращения она день изо дня слушала только одну песню. Снова и снова.

Моя любимая мертва

И я буду вечно оплакивать потерю.

Она унесла с собой в могилу

Мою душу и мою любовь.

Она вернулась на небеса,

Не дождавшись меня,

И ангел, спустившийся за ней,

Отказался взять меня с собой.

О, горькая судьба! Выйти в море без любви!

Белый голубь

Уснул в ее гробу;

Даже природа

Скорбит по моей любимой

Бедный голубь

Видит во сне хозяйку;

А я не могу уснуть,

Рыдает моя душа.

О, горькая судьба!

Выйти в море без любви!

Бесконечная ночь накрыла меня

Своим саваном

Я пою эту песню,

Которую слышит лишь небо.

Ах, как прекрасна она была,

Как я любил ее!

Никогда больше я не смогу полюбить!

О, горькая судьба!

Выйти в море без любви!

Гермиона лежала в кровати на спине, вытянув руки и ноги. Полу-пустая бутылка бренди стояла с таким расчетом, чтобы ее можно было без труда достать правой рукой. Крышка бутылки была плотно закручена, чтобы жидкость не пролилась даже если бутылка случайно упадет. Это было важно, исключительно важно, потому что Гермиона не могла аппарировать в супермаркет до его закрытия, то есть до полуночи, до которой оставалось еще несколько часов. Теперь это казалось самым главным — выпивать ровно одну бутылку виски или бренди в день. Одной вполне достаточно. Она начала с бутылки и не собиралась ни уменьшать, ни увеличивать дозу. Она не собиралась причинять себе серьезного вреда, нет, она обещала этого не делать. Ее целью было постоянное оцепенение.

Не то, чтобы это избавляло от воспоминаний, совсем нет. Но алкоголь притуплял их острые грани, так что вместо глубоких кровоточащих ран они оставляли на душе только синяки. Иногда, в те удачные мгновения, когда Гермионе удавалось вызвать воспоминания о последнем свидании с Северусом, она даже улыбалась. Но это воспоминание было очень робким и осторожным и постоянно ускользало. В отличие от другого — от четких, хотя и черно-белых, картин суда. Они-то всегда были готовы начать прокручиваться в голове. Навязчивые, отвратительные. Она не пыталась отделаться от них только потому, что в них был Северус. Северус, ее любимый. Она так ясно видела его перед собой, что казалось бы могла протянуть руку… но нет, он был далеко, очень далеко. Гермионе понадобились все ее силы, чтобы заставить себя не закрывать глаза и смотреть на него, не отрываясь ни на секунду. Вспышки и щелканье фотоаппаратов и особенно монотонный голос Министра делали это почти невозможной задачей. Но она сумела. И теперь у нее в голове была полная картина суда, будто бы записанная на пленку, которую можно было прокручивать снова и снова. Как ту песню. Ту прекрасную, печальную песню о смерти любимого. И не имело никакого значения, что в песне говорилось о погибшей женщине. Главное, там пелось о безвозвратно ушедшей любви.

Она взяла бутылку, отвинтила крышку, сделала глоток и снова аккуратно закрыла ее.

Алкоголь немного согревал ее. В комнате было тепло — по крайней мере это показывал термометр. Но она постоянно мерзла. Очередной глоток виски или бренди на несколько секунд давал иллюзию тепла, но она исчезала очень быстро. Других воспоминаний, казалось бы, не осталось — только свидание и суд. Остальные исчезли или спрятались так, что она не могла их найти. Но сейчас это не имело значения. Важно было одно — видеть Северуса. Ее любимого. Ее мужа.

Пульт музыкального центра лежал на готове под ее левой рукой. Она слегка приподняла его и нажала 'Play', 'Index' и '3'. Может еще глоток бренди? Нет. Нужно экономить. До полуночи еще далеко.

Первые аккорды. Печальный голос. "Моя любимая мертва".

И пленка снова начала прокручиваться.

— Ваше имя Северус Сидониус Снейп?

— Тогда я, Гарри Поттер, министр Магии и Верховный судья Уизенгамота, данным мне правом лишаю тебя должности Директора и титулы Мастера Зелий. Ты признал себя виновным в государственной измене, и с этого момента теряешь все гражданские права, включая право на свободу и жизнь. Ты больше не считаешься членом магического сообщества, которое ты предал. Твоя смерть от руки колдуна не будет считаться преступлением и не будет вменяться в вину упомянутому колдуну. Excido te, Severum Sidonium Snape, ex corde, ex mente, ex anima. Abscede, recede, secede."( Excido te, Severum Sidonium Snape, ex corde, ex mente, ex anima. Abscede, recede, secede. = Формула отречения: Извергаю тебя, Северус Сидониус Снейп, из моего сердца, моего разума, моей души.)

Выйти в море без любви! Без любви. Без любви.

* * *

Как и ожидал Драко, шумиха, последовавшая за судом над Снейпом и его казнью, полностью отвлекла внимание магического сообщества и возвращение их семьи в Англию не превратилось в сенсацию, как было бы в менее беспокойное время. А теперь он с удовольствием прогулялся по ДиагоннАллее, зашел в Гринготтс, чтобы убедиться, что с его счетов снят арест, остановился по пути обменяться парой слов с несколькими старыми знакомыми. Он начинал разговор с упоминания о неожиданной милости Министра и этого оказывалось достаточно, чтобы исключить дальнейшие нежелательные расспросы. Похоже, что Британия еще не отошла от шока после последней Поттеровской демонстрации власти и неподкупной справедливости. Да, с улыбкой подумал Драко, внимательно изучая нынешнее состояние их счетов — дело началось как мелкая безобидная интрижка, а стало вехой в истории Британского магического сообщества. Министр Магии продемонстрировал всю полноту своей власти, укрепил свои позиции и еще больше поднял свою репутацию. Если он готов приговорить к смерти одного из героев войны против Волдеморта, значит нет сомнений, что он не остановится ни перед чем ради безопасности государства. Похоже, что все так и думают. Идиоты. Стадо глупых, доверчивых овечек. Они что, не видят ничего дальше своего носа? Очевидно, не видят. Ну что ж, зато Драко Малфой понимает, что происходит. И готов ублажать Поттера и льстить ему столько, сколько будет нужно, чтобы не терять его расположения.

Но как только он получит формулу, все изменится.

Драко тихо хихикнул, пытаясь представить себе рожу Поттера. Конечно, долго удивляться министру не придется. Не получится. Он столько не проживет.

* * *

— Я глазам своим не верю! Этот маленький стервец… — все вздрогнули и уставились на Минерву МакГонагалл, потому что обычно она была очень аккуратна в выражениях — … действительно имел наглость предложить мне место Северуса. — МакГонагалл размахивала письмом, как маленьким флагом. — Прошло всего три дня, вы только подумайте — три дня, и он осмеливается писать мне… — Она замолчала и глубоко вдохнула. — Вот дрянь! Похоже, он ни разу за всю свою ничтожную жизнь никого не оплакивал и понятия не имеет, что такое настоящее горе. Даже не понимаю, что меня так удивило.

— И? — Альбус Дамблдор, на лице которого уже всю последнюю неделю никто не видел его фирменной сияющей улыбки, вопросительно посмотрел на не. — Ты собираешься принять предложение?

— Конечно же нет! — Она швырнула письмо на стол. — Да будь я проклята…

— Не нужно принимать опрометчивых решений, — прорычал Хмури. — Успокойся и подумай.

— Это мне говорит человек, который превратил в щепки половину Запретного Леса, — язвительно напомнила она.

— Мне неплохо помог Хагрид. К тому же, это помогло мне прочистить мозги. Тебе тоже было бы полезно снять стресс.

— Я уже…

— Ага, напилась до потери пульса. Это плохо помогает, к твоему сведению. И все же, — продолжил он, почесывая макушку, — нужно бы тебе подумать о Хогварце. Если ты откажешься, Поттер выдвинет другую кандидатуру. Прямо на Попечительском Совете. Тебе это понравится?

— Он прав, Минерва, — включился в разговор Сириус. — С него станется предложить какого-нибудь идиота типа Перси Уизли.

— Кандидатуру Уизли Совет Попечителей ни за что не одобрит. — Пробурчала Минерва. — Но в целом вы правы. Так вы считаете, что я должна согласиться?

— Ты должна хотя бы рассмотреть такой вариант. — Тихо ответил Дамблдор.

— Но… — она вздохнула и посмотрела на смятое письмо. — Я же не могу быть директором и преподавать Преобразования. Это слишком большая нагрузка.

— Можно подумать, что тебе будет трудно найти нового учителя, — фыркнул Хмури. — Да кандидаты в очередь выстроятся у тебя под дверью, как только узнают, что в школе вакансия!

— Дело в том, Аластор, что мне нравится преподавать.

— Да, но еще дело в том, что сейчас это не главное, Минерва. Или ты так и не поняла, что произошло? Поттер опять Великий Спаситель — ты не заметила? Он чертов мессия, который ради государства пожертвовал дружбой. Если ты откажешься, он предложит назначить новым директором Волдеморта, и все вокруг будут в восторге. Так что не веди себя, как ребенок. Сейчас не важно, любишь ты преподавать или нет.

— Кто бы мог подумать… — Пробормотал Сириус, глядя в окно. — Кто бы мог подумать, что все вот так закончится… У тебя есть новости о Гермионе? — Вдруг спросил он у Хмури.

Пожилой Аурор покачал головой. — Нет. Маджори ужасно расстроена. Девочка не выходит из своей комнаты и постоянно слушает одну и ту же песню. Это… пугает.

— Прошло всего три дня, Аластор, — напомнил Дамблдор. — И я уверен, что она не совершит ничего необратимого.

— Откуда такая уверенность? — Спросил Сириус, глаза которого подозрительно блестели.

— Она сказала мне, что дала обещание Северусу. И я уверен, что она сдержит это обещание, как бы тяжело ей не было.

— Хорошо, если так, — прорычал Сириус. — Или Гарри пожалеет, что появился на свет.

— Может быть она не станет резать вены или совершать еще какие-нибудь глупости в этом роде, — задумчиво произнес Хмури, — но целая бутылка крепкой выпивки в день, это то же самоубийство, только медленное.

МакГонагалл сняла очки и начала протирать их. — Ей нужно время, чтобы придти в себя. Как и всем нам.

— Да, но для девочки было бы гораздо лучше заняться чем-нибудь полезным. Все лучше, чем одинокое пьянство.

— Твичи рассказала мне, что Гермиона привыкла решать проблемы с помощью бутылки в последние годы семейной жизни с Гарри, — сообщил Сириус.

Хмури фыркнул. — И чем это лучше?

— Ничем. Я просто хотел сказать, что это ее способ … справляться с болью.

— Справляться… в задницу такой способ. — Шизоглаз повернулся к МакГонагалл. — Ты должна написать ей. Это твой товарищеский долг. Скажи, что ее никто не увольнял, она учитель Хогварца и должна вернуться. Может это поможет девочке выйти из ступора.

— Сомневаюсь, — вздохнула МакГонагалл, — но попробую.

В глазах Дамблдора мелькнула слабая тень привычной улыбки. — Кажется, ты уже приняла решение.

— Да, — ответила Минерва, надевая очки. — Да, я приняла решение.

* * *

Они заставили его выпить водный раствор болиголова, Цикута Макулата, самый сильный вариант смертоносного яда. Небольшого кусочка корня этого растения было бы достаточно, чтобы убить взрослого человека. Начиналось с повышенного слюноотделения и тошноты, потом возбуждение, судороги, кома. И смерть.

Он сразу почувствовал тошноту. Стараясь не обращать внимания на боль — собирается ли Глоток оказывать ожидаемый эффект? — он старался отмечать все подробности реакции своего организма на яд, каждый этап ускорения сердцебиения, каждый болезненный спазм в желудке, до тех пор, как тьма поглотила его. Он подумал, что это, должно быть, и есть смерть. Но его тело не поддалось смерти.

Только через несколько дней он полностью пришел в себя. Через несколько долгих тоскливых дней, полных опасений за Гермиону. Сдержит ли она данное ему слово? Что если… он решительно отметал от себя подобные мысли. Он должен верить в то, что Гермиона жива. И как бы трудно это не было, он должен подавить нарастающее нетерпение. Не стоит торопить события, это неразумно. Он должен быть очень осторожным. Он должен разработать хороший план. Поэтому мысли необходимо держать в узде, позволяя себе подумать о Гермионе только в качестве вознаграждения за выполненную задачу.

Во-первых, он должен был узнать, где находится. В комнате было окно, но все, что он мог видеть — деревья и какие-то горы на горизонте — не подсказывало ничего конкретного. Еще нужно было осторожно исследовать окружающую обстановку, но эту задачу приходилось отложить то тех пор, пока ему не будет позволено вставать. Пока ему оставалось только прислушиваться к происходящему в доме. Задача представлялась весьма трудной, потому что комната была защищена массой заклинаний. Все известные разновидности защитных заклинаний, включая заглушающие, так что он даже не мог определить количество находящихся в доме людей по разным звукам шагов. Конечно, он мог снять часть заклинаний, но понимал, что сейчас для него особенно важна осторожность. Умение колдовать без палочки было его единственным преимуществом, и его нужно было скрывать как можно дольше. Неплохо было бы попрактиковаться, но он не был уверен, что охранные заклинания не предупредят кого-нибудь из живущих в доме.

Единственным человеком, которого Снейп видел, был пожилой колдун — или медик или, по крайней мере, человек с некоторой медицинской подготовкой — который два раза в день осматривал его, не произнося при этом ни слова. Снейп решил, что если он не будет пытаться заговорить с колдуном, это покажется подозрительным. По этому он регулярно задавал вопросы, не ожидая услышать ответ.

А еще он много думал.

Вопрос о том, как выбраться отсюда приходилось оставить до той поры, когда он установит, где расположен дом. Но нужно было продумать еще очень многое. Побег может оказаться легким или сложным, но в любом случае это лишь первый шаг. Реальная опасность будет угрожать ему потом, когда на он окажется во главе списка лиц, разыскиваемых Министерством, и наверняка в дургие страны будут отправлены запросы о помощи в поимке. Поэтому он не мог рисковать, пытаясь раздобыть палочку. Придется полагаться только на магию без палочки. А ведь у него есть чрезвычайно важное дело.

Да, он исказил формулу Глотка Жизни, но делать это пришлось на скорую руку. Для опытного иследователя не составит особого труда восстановить истину, особенно если в его распоряжении окажутся первичные источники. По этому, как ни жаль, эти источники необходимо уничтожить. А потом он заляжет на дно, выждет, пока шум успокоится, и попытается придумать способ связаться с Гермионой. Если, конечно... Нет, нельзя позволять себе ни на секунду признать, что такое возможно. Сконцентрируйся на ближайшем будущем.

* * *

— Ну, рассказывай, — сказал Аластор Хмури, обнимая миссис Грейнджер за плечи и направляя к диванчику в гостиной, — как там наша девочка?

— Ничего не изменилось, — Маджорити села, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Ее лицо, потерявшее большую часть суровости и непреклонности, сейчас выглядело усталым и печальным, а руки, казалось, не могли ни секунды оставаться без движения. Они то поправляли покрывало, то передвигали вазу или бокал на несколько миллиметров, то смахивали невидимую пыль, а если никаких дел не находилось, теребили край манжеты или пуговицу.

Хмури смотрел на все это, мрачно прищурившись. — У тебя нервы ни к черту не годятся, — брякнул он напрямик, но голос выдавал его беспокойство.

Миссис Грейнджер с коротким нервным смешком ответила. — Спасибо за комплимент, Аластор.

— Маджори. — Она смотрела в другую сторону, поэтому Аластор взял обе ее руки в свои и держал до тех пор, пока она наконец не повернула голову. — Так не должно больше продолжаться. Если ты будешь продолжать бездействовать, малышка потихоньку свихнется, и ты рано или поздно последуешь за ней. Прошла неделя. Этого достаточно. Она должна выйти из своей комнаты и смириться с реальностью.

— Я все прекрасно понимаю, Аластор. — Губы миссис Грейнджер вытянулись в тонкую красную линию, напоминающую сороконожку, потому что губная помада просочилась в крошечные морщинки вокруг рта. — Нет необходимости говорить мне все это. Я знаю, что так не может продолжаться, но что я могу сделать? Не могу же я просто ворваться в ее комнату…

— Конечно, можешь. Ты ее мать и это твой дом.

— Да. Да. — Вздохнула она. — Конечно, я имею право сделать все, что захочу. Вопрос в том, приведет ли это к чему-то хорошему.

— Попытайся повернуть вопрос по-другому: станет ли от этого хуже? Она заперлась в личном аду, так что плохого может получиться из попытки вытащить ее оттуда? Если ты боишься, что она не захочет тебя слушать, позволь я поговорю с ней.

— Ты? — Маджорити c сомнением посмотрела на Хмури.

— Да, мне. Что тебя так удивляет? Мы друзья, и мой долг…

— Но ты же сам говорил, что она не хочет возвращаться в… в ваш мир.

— Так мне сказал Альбус. Но он слышал это от Гермионы в тот день… — он глубоко вздохнул — … в день смерти Северуса. Может быть она уже передумала.

— Это было неделю назад, Аластор? С чего бы ей вдруг передумать? Насколько я вижу… — она отняла свои руки у Хмури и сложила их на коленях — … магический мир приносил в ее жизнь лишь боль и горе. И угрозу, — добавила она, вертя туда-сюда кольцо на левой руке, так что крошечный бриллиант бросал во все стороны лучики света. — Она никогда не была счастлива там…

— Чепуха! — Перебил ее Аластор. — Она была очень счастлива весь последний год!

— Да. И кто лишил ее этого счастья? Да с какой стороны не посмотри, результат один и тот же. Она не хочет возвращаться, и это правда.

Хмури поднял руки. — Но она принадлежит нашему миру, и эту связь не так просто порвать! — Он поднялся, тяжело опираясь на палку. — Я поднимусь и поговорю с ней, — заявил он.

— Аластор, пожалуйста! Я не уверена, что это хорошая мысль!

Он развернулся и сердито посмотрел на миссис Грейнджер. — А напиваться до бесчувствия — это хорошая мысль? а слушать по сотне раз на дню одну и ту же песню — это хорошая мысль? Пошли Маджори, пора взять дело в свои руки! Девочка погибает, а сидишь тут сложа руки и ничего не делаешь.

— Я не… — она тоже вскочила с диванчика, побагровев от возмущения. — Я не сижу сложа руки! Я беспокоюсь, Аластор, я переживаю, я в отчаянии, потому что я ее мать и я люблю ее, но ничего, абсолютно ничего не могу для нее сделать, только оставить ее в покое. Ты считаешь, что это легко?

— Я не считаю, что это легко. Я считаю, что это глупо. Чертовски неправильно! — Рявкнул он в ответ. — И результат будет просто кошмарным, тебе не кажется? Разреши мне попробовать, — продолжил он более примирительным тоном. — Если ничего не получится, по крайней мере никто не сможет сказать, что мы не пытались. — Они пристально смотрели друг на друга через низенький столик для кофе. — Не ты одна любишь ее, Маджори.

Миссис Грейнджер с тяжелым вздохом опустилась на диванчик. Не глядя на Аластора, она устало произнесла. — Хорошо. Тогда иди к ней. — Он коротко кивнул и вышел из комнаты. — Удачи. — Прошептала она вслед, вытирая слезы и не понимая, что их вызвало — гнев или отчаяние. Или, возможно, чувство, что ее странные отношения с не менее странным мужчиной невозможно будет сохранить в обстановке постоянной депрессии.

А еще она чувствовала себя виноватой, потому что в глубине души обвиняла во всем Гермиону.

Прошла неделя. Северус заставлял себя следить за временем. Он не должен расслабляться, и позволить дням мелькать без счета. Не сдаваться, главное не сдаваться. Нужно так много сделать. Поэтому он был начеку, в постоянном напряжении, и считал, сколько раз ночь превратится в день, сколько раз тени от закрывающей окно решетки добегут до противоположной стены и снова укоротятся. Он знал, что прошла неделя. Очевидно, у них было время, кем бы ни были эти "они". Чего они добивались — пытались сломить его, или же просто хотели, чтобы он полностью восстановился — Северус не знал, но подозревал, что первое более вероятно.

Какой бы ни была причина его изоляции, она продолжалась ровно неделю. Открылась дверь, и в комнату вошел человек, которого Северус прежде никогда не видел. Это был не колдомедик. Неприметная внешность, мужчина среднего роста и среднего веса, лет семидесяти-семидесяти пяти. Коротко стриженные седые волосы. Цвет глаз напомнил Северусу о Дамблдоре, но у этого человека глаза были круглыми и слегка навыкате. Лицо тоже было круглым, низкий лоб испещрен морщинами, а между густыми темными бровями залегла глубокая складка, придававшая лицу хмурый вид. Тонкие губы сложились в легкую улыбку, когда он пристальным взглядом изучал Северуса через круглые очки в металлической оправе, плотно сидящие на кривоватом носу. Ясно, нос был сломан, и неумело залечен, подумал Северус, машинально потерев свой собственный кривоватый нос.

— Добрый день, мистер Гриффит, — сказал мужчина, еле заметно кивнув.

— Добрый… э… меня зовут не… — Северус замолчал, когда второй колдун поднял руку.

— Вас зовут Джереми Гриффит, и не говорите мне, что вы этого не помните.

Впервые после прибытия сюда, Северусу захотелось рассмеяться. — Менее оригинальным было бы только имя Джон Смит.

— У нас уже есть Джон Смит, — последовал лаконичный ответ.

— Понятно. А вы, я полагаю, проходите под именем Икс?

— Не совсем, — он подвинул стул к кровати Северуса. Не используя магию, отметил Снейп. Может, он магглорожденный? — Меня зовут Кокс.

— Кокс, — Северус оглядел его плотную крепкую фигуру. Мантия была довольно короткой, с узкими рукавами, воротник напоминал о военной форме. — Вы работаете на министерство?

— Да. Так же, как и вы.

— Кажется, есть некоторые различия. Вы выбрали эту работу. Я нет.

— Да ну? — Кокс вскинул бровь. — Насколько я понимаю, это был ваш выбор. Это или Азкабан, не так ли?

— Едва ли это можно назвать выбором, — огрызнулся Северус, не в силах сдержать в себе вскипевшую злость. Ему будет легче справляться с собой, когда он получит возможность хоть какой-то физической активности. Такое поведение вряд ли обрадует Кокса.

В ответ тот только пожал плечами. — Так или иначе, вы сделали свой выбор. Кроме того, я пришел поговорить не об этом. Вам повезло, и…

— Просто невероятно повезло.

Кокс кинул на него уничтожающий взгляд. — Мистер Гриффит, если вы решили нарушить закон, надо было сразу подумать о возможных последствиях.

— Я не… — Северус замолчал, понимая, что возражать бессмысленно. Ему нужно держать себя в руках, сопротивление не поможет. С другой стороны, чрезмерная покладистость тоже может вызвать подозрения, так же как и недостаточное любопытство. Пожалуй, нужно начинать. — Итак, о чем же вы хотели поговорить? И где, черт побери, я нахожусь?

— Вы же не ожидаете услышать ответ, правда? Неважно, где вы находитесь, к тому же это место прекрасно охраняется. — Кокс сложил руки на груди, разглядывая свой ботинок. Так же как и брюки с мантией, ботинок был черным. — Отвечая на другой ваш вопрос — я хотел поговорить с вами о вашей подготовке. Я читал личное дело, переданное мне министром, и… — У него задергался уголок правого глаза. — Кажется, в прошлом у вас была неплохая… подготовка. Так что я полагаю, что нам придется работать в основном над немагической частью.

— Я не знаю, о чем вы говорите. Что вы имеете в виду? Военная подготовка?

— И это тоже. Например, маггловское оружие. Маскировка в маггловской среде. Электронные устройства. Маггловские машины. И многое другое.

— Вы уверены, что вы с вашим министром не пересмотрели слишком фильмов о Джеймсе Бонде?

Очевидно, мистеру Коксу абсолютно не было знакомо слово "ирония". Он ответил. — Что ж, прекрасно. Значит, начальные знания о маггловском мире у вас есть.

— У меня… — нет, остановил себя Северус. Не нужно рассказывать ему о Гермионе. Даже если о ней и написано в его личном деле. Лучше вообще не упоминать о Гермионе, не показывать свою слабость и как можно меньше касаться личных тем. — У меня довольно неплохие знания о маггловском мире, — продолжил он.

— Судить об этом буду я, — Кокс поднялся и поставил стул на место. — В шкафу вы найдете одежду и белье. Жду вас внизу через пятнадцать минут. — С этими словами он повернулся и вышел из комнаты.

Внизу. Значит, дом больше, чем Снейп предполагал. Конечно, он бы выяснил это сразу после того, как вышел на лестницу, но нужно восстанавливать прежние навыки выуживания информации из всего — слов, жестов, взглядов.

Снейп подошел к шкафу, задумчиво потирая колючую щетину и размышляя, придется ли ему отращивать бороду. Они определенно не дадут ему в руки бритву. А без палочки он не сможет применит бреющие чары. Точнее, он мог бы, но пока не стоит разыгрывать свою козырную карту.

Одеваясь, он восстанавливал в памяти Кокса. Что еще нужно запомнить об этом человеке? Возможно, нервный тик. Нужно проследить — если это признак волнения, можно этим воспользоваться.

* * *

До затуманенного алкоголем мозга Гермионы не сразу дошло, что кто-то настойчиво колотится в дверь. Сначала она вообще не поняла, что это за звук — ей снился какой-то сон. Перед глазами вставали картины бушующего моря, ливня, грозы, и где-то вдалеке слышались раскаты грома. Потом шум разбудил ее, она осторожно поставила бутылку на пол и потерла лоб. Голова отозвалась тупой болью. Кто бы там ни долбился в дверь, Гермиона не собиралась открывать. Легко представить, кто это мог быть — Минерва или Сириус. Минерва прислала ей письмо, после прочтения которого пришлось отхлебнуть хорошую порцию виски. Потом Гермиона сожгла его с каким-то странным удовольствием. Ее жизнь была вообще лишена удовольствия, поэтому приходилось удовлетворяться малым. Нищим выбирать не приходится.

Стук продолжился. Гермиона перевернулась на живот и накрыла голову подушкой. Когда-нибудь он прекратится. А она так устала, так ужасно устала, что ей лучше поспать. Она закрыла глаза. Странно, подумала вдруг Гермиона, что ей не снятся кошмары. Были только какие-то полусны, в которых не было людей и действий, а только тени и леса, озера и деревья… Ее убежище…

Она ахнула, когда ее вдруг схватили за плечи и подняли с кровати, как щенка. Она посмотрела на темную фигуру, не понимая, кто это.

— Ух'ди, — пробурчала она, садясь.

— Да, конечно.

Хмури. Гермиона сглотнула, вдруг очень ясно осознав, как она должна сейчас выглядеть, и как он нее несет алкоголем. Но следом за смущением пришла ярость. Она ведь заперла и зачаровала дверь, чтобы к ней не вошли ни магглы, ни маги. Мать с уважением отнеслась к ее желанию побыть в одиночестве, так почему Хмури не может поступить так же? — Я сказала, уходи, — повторила она.

В ответ раздалось рычание. Потом она почувствовала, как к ее лицу прикасаются грубоватые пальцы. — Ты хоть представляешь, как ты сейчас выглядишь? Ты грязная, пьяная, и, помоги мне Мерлин, от тебя же воняет! И это все, на что ты способна? Сидеть в своей комнате, напиваться до упаду и купаться в жалости к себе?

— Да! — рявкнула она. — Да, это все, на что я способна! И не смей обвинять меня! Ты не имел права врываться в мою комнату, потому что я ясно дала понять… — она сделала глубокий вдох и продолжила более спокойным тоном — … предельно ясно дала понять, что хочу побыть в одиночестве! Кем ты нахрен себя вообразил?

— Я твой друг, и друг твоей матери. Кроме того, я на пятьдесят лет тебя старше…

— Не смей, — Гермиона подалась ему навстречу, сжав кулаки. Она вся дрожала от ярости. — Не смей говорить покровительственным тоном! У меня больше нет друзей в колдовском мире, ты понял? Никого! С меня хватит! Я не хочу больше вас видеть! Иди нахер из моей комнаты!

Хмури молчал. Казалось, весь дом замер, ожидая ответа. Тишину в Гермиониной комнате нарушало только ее тяжелое дыхание. — Нет друзей, — наконец, сказал Аластор. — Нет друзей. Понятно. А неужели было трудно сообщить нам об этом? Ты не ответила на письмо Минервы!

Гермиона хохотнула. — Письмо Минервы. Вы что, правда ожидали получить ответ? Думаете, я вернусь после того, что случилось? Я сказала, с меня хватит. Пожалуйста, сообщи остальным о том, что я не желаю больше их видеть. Никогда. Никого.

— Гермиона… — Хмури вздохнул. — Мы все пережили страшную потерю…

— Да, конечно, мне так жаль вас. Ты шутишь, да? — она изо всех сил ударила его в грудь. — Вы все еще живы! Вы продолжаете работать, думать, наслаждаться жизнью! Жизнь продолжается — это ты хотел мне сказать? Так вот, моя жизнь тоже продолжается, только не так, как хотелось бы тебе. Это моя жизнь, и мне решать, что я с ней сделаю! А не вам! Поэтому убирайся отсюда, пока я тебя не прокляла!

— Гермиона…

Она повернулась и увидела в дверях маму, которая стояла на пороге, не зная, стоит ли входить. — А ты, — Гермиона указала дрожащим пальцем на миссис Грейнджер. — Как ты смеешь прятаться за него? Если у тебя даже не хватает смелости столкнуться со мной…

— Я не прячусь. А что касается смелости, я не знаю, у кого из нас ее меньше. Сидеть за запертой дверью и напиваться до полусмерти тоже не самое храброе решение!

Хмури поймал Гермиону за руку прежде чем она успела швырнуть в мать тяжелую книгу. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать ее.

Не обращая внимания на боль в удерживаемой Хмури руке, Гермиона кинулась к миссис Грейнджер. — А ты сучка! — закричала она. — Ужасная, бессердечная сука! Ты не проронила ни слезинки на папиных похоронах, и думаешь, что можешь мне указывать? Ты бессердечное чудовище, вот ты кто! Ты беспокоишься только потому, что кто-нибудь может обнаружить, что я здесь заливаю свое горе виски. Ты боишься, что об этом узнают твои так называемые подруги! Ты даже про Аластора им не сказала, потому что в твоем возрасте иметь бойфренда неприлично! Ты хренова…

Свободной рукой Хмури дал ей пощечину, так что голова откинулась назад. — Хватит. — Сказал он, отпуская ее запястье. Гермиона снова упала на кровать. — Не смей так разговаривать с матерью. И… — вытащил из кармана пачку банкнот и швырнул ей в лицо. — Возьми деньги, чтобы покупать выпивку, а не воровать. Пойдем, Маджорити! — Он подошел к двери, где стояла белая, как снег, миссис Грейнджер. Она плакала, и слезы стекали по щекам, размазывая остатки туши. — Мы ей не нужны. Пойдем.

— Но… — у Маджорити задрожали губы.

Хмури покачал головой и подмигнул ей. — Пойдем, — повторил он, беря ее под руку и выводя из комнаты.

Спустившись на первый этаж, они услышали звон разбившегося о стену стекла.

— Отлично, — прорычал Хмури. — Она разбила эту чертову бутылку. У нее больше нет виски, поэтому ей придется подумать.

— Но… — миссис Грейнджер с ужасом посмотрела на него. — Осколки, Аластор! Она может…

— Она этого не сделает. — Он похлопал ее по плечу. — Не сделает, потому что пообещала Северусу не убивать себя. И поверь мне, она сдержит обещание.

— Ну если ты так уверен… — Маджорити вздохнула.

— Я уверен. А теперь… — он прижался щекой к ее волосам. — Чем бы заняться двум любовничкам? Может, стоит избавиться от стресса?

— Аластор! — она возмущенно посмотрела на него, но глаза озорно блеснули.

— Ага, вот он я. Это было да или как?

— Я думаю, это не совсем прилично, — ответила миссис Грейнджер.

Хмури вытащил палочку. — В задницу приличия. Wingardium Leviosa! А пока ты висишь там, моя милая, может быть, ты объяснишь, почему не рассказываешь обо мне своим подружкам?

* * *

Последние дни были сплошным кошмаром, но Люси была уверена, что такого ужасного дня, как проведенный в Хогварц-Экспрессе, у нее больше никогда не будет.

После прибытия на Оушент она вместе с родителями — конечно, с помощью домовых эльфов — обошла все комнаты, чтобы решить, что стоит оставить, а что взять в Англию. Они занимались упаковкой и сборами, пока совершенно не вымотались. После разговора с отцом в первый вечер после приезда, директор Снейп больше не упоминался. Им и без того было чем заняться, особенно после прибытия в Уолтширское поместье.

Однако это не означало, что Люцертола о нем не думала.

Она очень мало спала, а в минуты одиночества в своей спальне предпочитала подумать. Было что-то необычайно особенное в спокойной ночной тишине, когда все в радиусе тысячи километров уже спят. Люси садилась на кровати, скрестив ноги, опершись локтями на колени и опустив подбородок на переплетенные пальцы. Мир спал, и его обитатели витали в дебрях снов, и это ощущение придавало особую остроту мысли.

Люси пыталась понять, действительно ли она стала пешкой в чужой игре, или же смерть директора была результатом несчастливого стечения обстоятельств, как пытался убедить ее отец. Она отчаянно надеялась на второе. Снова и снова она проигрывала в памяти все мелочи, складывая кусочки в мозаику. В конце концов она убедила себя, что дед не виновен. Это все вина министра. Из рассказов Люциуса о упрямстве и узколобости Гарри Поттера Люцертола сделал вывод, что министр ненавидел Северуса Снейпа даже сильнее, чем ее дед. Рассудив так, она почувствовала облегчение. Пока она ненавидела себя, жизнь была невыносимой. А теперь она могла ненавидеть Поттера.

Теперь Люси обрела некоторый внутренний покой. К тому же отец снова стал прежним, и настроение мамы значительно улучшилось, когда они устроились в Поместье Малфоев. Портрет Люциуса повесили над камином в библиотеке, как и во Франции, а в первый день после ее возвращения из Хогварца Люси с Драко посетили могилу деда. Или, скорее, мавзолей. Это было внушительное сооружение у озера, построенное домовыми эльфами после изгнания семьи. Да, на землях поместья было озеро, как с радостью обнаружила Люси. Она представила, как загорает и купается здесь в жаркий солнечный день, и в этот момент была почти счастлива.

На следующее утро отец аппарировал ее на Книг Кросс. Люцертола была так увлечена всеми этими переменами в жизни, то даже не ожидала, какое сильно впечатление произведет на нее возвращение в Хогварц. Она даже не представляла, что все будут обсуждать случившееся с директором, что последуют споры, перепалки и слезы. Все это навалилось на Люси невероятной тяжестью.

Путешествие длилось около семи часов, и к концу пути Люцертола была как никогда близка к нервному срыву. С одной стороны, было приятно слышать, что многие оплакивают директора, но Люси пришла в ужасную ярость, потому что все они не имели на это права. Они не любили его, они не потерпели крушения надежд. Это она должна скорбеть. Ну, может быть, еще его жена. Даже если она его предала, хотя теперь это уже и не важно. Больше ничего не имеет значения. Он умер.

Когда Люси вышла на платформу станции Хогсмид, прищурившись от яркого света фонарей, отражающегося от мокрого тротуара, она чувствовала себя такой же несчастной, что и неделю назад. Экипажи доставили их в школу, и хотя это была первая подобная поездка Люси, она не придала ей должного значения. Вот она уже сидит в Большом зале, не помня, как там оказалась. Ей не хотелось есть, хотя она с утра ничего не ела. Люси ковырялась вилкой в тарелке, пытаясь не слушать, о чем говорят вокруг. Гораздо сложнее было не слушать речь МакГонагалл. Люси невольно подняла голову и посмотрела на учительский стол. Абсолютно все учителя были в черном, многие сидели с красными заплаканными глазами. Возможно, грязнокровка… Люси вздохнула. Почему-то оскорбление этой женщины больше не доставляло ей удовольствия. Так все-таки, где она?

Разглядывая учительский стол, Люси услышала голос новой директрисы.

— … учитель маггловедения, профессор Винсент Преториус. Он любезно согласился занять место профессора Гермионы Снейп, которая оставила эту должность.

Неудивительно, подумала Люси. Учитывая, в каком состоянии она была во время той встречи… Эта мысль заставила ее вспомнить профессора Блэка, который той ночью весьма грубо с ней обошелся. Она прищурилась, разглядывая его. Он ужасно выглядел. Даже с такого расстояния были заметны тени под глазами. Но выдавало его чувства даже не изможденное лицо. Он вел себя и двигался по-другому. Его руки дрожали, и он едва поднес стакан к губам. Он ни на кого не смотрел. Профессор Блэк, преподававший в школе до каникул, всегда переглядывался со студентами (особенно с симпатичными студентками), помигивал, оживленно болтал с коллегами… Сейчас там сидел другой человек. Молчаливый, мрачный, угрюмый.

Несмотря на жалость к нему, Люси с некоторым удовлетворением подумала, что в таком состоянии он вряд ли вспомнит о дополнительных занятиях по Чарам. Они должны были начать заниматься в этом семестре, и Люси этого совершенно не хотелось. Она знала, что Чары были не само сильной ее стороной, но это не имело особого значения. Нельзя же быть совершенной во всем.

Она не могла решить — подойти к нему и прояснить этот вопрос или же пустить все на самотек. Она бы предпочла последнее. Но потом он может об этом вспомнить, и это произведет дурное впечатление. Не то чтобы ее это волновало, но все же… Проклиная себя за дурацкую сентиментальность, Люси вынуждена была признать, что не хочет, чтобы лучший друг директора Снейпа плохо о ней думал. Да, это было глупо. Да, это было неразумно. Но она чувствовала именно так, поэтому выждала за столом Равенкло, пока большинство студентов не покинули зал. Профессор Блэк неловко поднялся из-за стола, едва не уронив стул. Он остался в зале последним из учителей, поэтому для Люси не составило труда подойти к нему на выходе.

— Профессор, простите, что отвлекаю вас, но можно с вами поговорить? — Он повернулся с заметным усилием, как будто у него на плечах лежал тысячефунтовый груз. Увидев Люси, Блэк нахмурился. — Да, мисс Малфой?

— Я просто… Помните, до каникул вы предлагали мне дополнительные уроки Чар? И я подумала… — она замолчала, увидев боль на его лица. Блэк прикрыл глаза и схватился за дверной косяк, чтобы не упасть. — Профессор? С вами все в порядке?

Оно открыл глаза и попытался улыбнуться, но вышла только болезненная гримаса. В его глазах была та же пустота, что и в глазах жены директора. Люси закусила губу и зажмурилась, чтобы не видеть этого отчаяния. Она не могла его выносить.

— Да, — он, наконец, собрался с силами. — Со мной все в порядке, мисс Малфой. А уроки… Вас устроит вечер по вторникам и четвергам? Сразу после ужина.

— Да, я просто подумала, что… Учитывая то, что произошло… — она не смогла подобрать слова.

Блэк потер переносицу. — Как тактично с вашей стороны, мисс Малфой. Но… — он вдруг уставился в никуда. — Жизнь продолжается… Кажется, именно так принято говорить… — Он покачал головой. — Вторник и четверг, мисс Малфой. Приятного вечера. — Блэк повернулся и вышел в темный коридор, едва не споткнувшись о порог.

Люцертола осталась на месте. Она не могла двигаться. Слишком много мыслей и эмоций овладели ей. Она ужасно не хотела заниматься дополнительными уроками наедине с профессором Блэком. Не из-за его репутации, нет, она не боялась, что он будет к ней приставать. Люси просто чувствовала, что все логические аргументы, все тщательно продуманные объяснения, которые она придумала для себя за каникулы, могут не выдержать силы эмоций этого человека. Она и двух минут не могла вынести его взгляд. С другой стороны, отказаться от уроков тоже было проблемой. Люцертола помнила инструкции отца: не привлекать внимания, не болтать, держать все в секрете, абсолютно все, иначе то, что произошло со Снейпом, может случиться и со мной.

У нее не было выбора. Она не могла отказаться от уроков, не привлекая внимания. Ей придется пройти через все это. И Люси было страшно.

В короткий промежуток между арестом Северуса и его смертью, Гермиона много плакала. Тогда это имело смысл, потому что Северус, хотя и находился далеко от нее, в камере Министерства, все еще был жив. В это время могло случиться нечто безумное и невозможное — сверхъестественный побег, чудесная перемена в намерениях Министра, еще что-нибудь из разряда событий, вероятность которых близка к нулю, но все же не равна ему. Плакать, давать выход своему отчаянию, имело смысл, потому что кто-нибудь всемогущий мог услышать и сжалиться на ней. Как только Северус умер, слезы иссякли. Сейчас она не смогла бы заплакать, даже если бы захотела. Ее глаза оставались пустыми, такими же, как сердце.

Но сейчас, среди осколков бутылки, каждый из которых поблескивал, будто бы злорадно ухмыляясь, ее ощущения, до сих пор заглушаемые алкоголем, проснулись снова. При каждом вдохе она чувствовала сладковатый запах виски, смешанный с неприятным запахом собственного тела, чувствовала слабость в ногах. И еще вернулась боль. Гермиона упала на колени, не в силах сопротивляться этой неожиданной, яростной атаке, и была готова благодарить осколки стекла за то, что они впились в кожу. Окружающие предметы, только что казавшиеся нарисованными на обоях, которыми была оклеена ее могила, внезапно обрели трехмерность и снова стали реальными и осязаемыми. И слезы хлынули из глаз.

Не в силах выдерживать тяжесть своего горя, Гермиона упала на пол, подтянув колени к груди — она свернулась в такой тесный комочек, что казалось, позвоночник может сломаться. Она не хотела жить, она предпочла бы снова вернуться в прежнее полубессознательное состояние, снова стать всего лишь оцепеневшим телом, практически отделившимся от разума. Теперь же она с полной отчетливостью понимала, что ей придется выходить из ступора и возвращаться в реальную жизнь. А там ее ждут воспоминания (все, а не только те два, которым она позволяла прокручиваться в голове), там ее ждет невообразимая боль, и, что хуже всего, будущее. Гермиона из всех сил пыталась воспротивиться объединению тела и разума, но они, казалось бы, были рады вновь обрести друг друга. Они хотели изводить, мучить, пинать ее, пока она не подчинится, не поднимется с ковра и не выйдет из комнаты.

В конце концов, Гермиона поняла, что стены ее склепа пошатнулись. Она может еще на некоторое время остаться здесь, чтобы собраться с силами и переждать самые сильные наплывы боли. Но рано или поздно ей придется появляться на свет, вылупляться из черной куколки, подобно ночному мотыльку.

Выйти в море без любви… Да. Она позволила себе тешить себя иллюзией, что море — внутри нее. Но нет. Морем была ее жизнь, ее будущее. И ей придется выходить из этой комнаты в жизнь, одной, без любви.

* * *

Как только начались тренировки, Северус старался, и вполне успешно, разделить сознание на две половины. Одна обрабатывала информацию, получаемую от мистера Кокса, управляла движениями, формулировала при необходимости вопросы и ответы. Вторая часть, которую навыки в Окклуменции полностью скрывали от вторжения извне — Легилеменция оставалась очень редким умением, но нельзя было исключать вероятность, что Кокса подготовили и в этой области — непрерывно работала над планом побега. Это сознательно созданное раздвоение личности было странным, но не новым ощущением. В прежние времена он уже делал нечто подобное.

План побега был необходим. Потому что если он не придумает что-нибудь до конца подготовки, побег станет делом гораздо более трудным, если вообще возможным. Этот вывод он сделал очень быстро, опираясь на два факта. Во-первых, его подготовка не займет много времени. Самой трудной частью была магическая, а его действительно не нужно было учить дуэльному мастерству и проклятиям. Оставалась маггловская часть, и как он не старался делать вид, что усваивает все медленно и с трудом, нельзя было слишком долго дурачить Кокса. Во-вторых, Кокс сказал ему — не понятно, случайно или преднамеренно, но это не имело особого значения — что сразу после завершения обучения он окажется под постоянным заклинанием, определяющим местоположение. Новость не была неожиданной, Снейп подозревал нечто подобное, но услышать, что через три-четыре недели он окажется на поводке, оказалось неприятно. Нужно было как можно быстрее начинать действовать.

Первые два дня он рассматривал варианты побега с использованием магии — например, снять заклинания и дисаппарировать — но понял, что это невозможно. Анти-аппарационный щит был несколько слабее в ванной (тоже неудивительно, магия всегда менее эффективна вблизи воды), но и там его мощь заставляла сомневаться, что Снейпу удастся с ним справиться. С палочкой — да. Но без нее Северус, скорее всего, только привлек бы внимание Кокса, а это ему было нужно меньше всего.

Так что эту возможность пришлось отбросить, что очень разочаровало Северуса. Но желание найти способ ускользнуть во время подготовки было настолько велико, что он быстро отбросил уныние. Если магический способ недоступен, придется прибегнуть к маггловскому, что даст Снейпу дополнительное преимущество, потому что будет полной неожиданностью. Конечно, способ будет не чисто маггловским. Что-нибудь напоминающее побег Сириуса из Азкабана — тот сначала воспользовался магией, чтобы превратиться в собаку, а сам побег отличался гениальной простотой.

* * *

После падения Волдеморта ДряннАллея постепенно превратилась в фешенебельную улицу с модными ресторанами, барами и фирменными магазинами, но некоторый налет прежней славы все же остался. Если не считать нескольких популярных баров, расположенных поблизости от пересечения с ДиагонАлеей, ДряннАллея стала местом сбора молодежи, авантюристов и искателей приключений — очень редко кто-нибудь из представителей среднего класса показывался в бар-бильярд "Котомка варвара" или "Экзотические десерты Донны", расположенные чуть ниже по улице. Ведущие колдовские кланы Британии презрительно поднимали аристократическую бровь при упоминании о выскочках с ДряннАллеи, бизнес которых, кстати говоря, развивался весьма удачно. И все же главными клиентами заведений ДряннАллеи оставалась молодежь и разнообразные экстравагантные личности.

Последних в магическом сообществе оказалось на удивление много. В этом была виновата приверженность большинства граждан традициям. По понятиям колдунов, поколение менялось каждые семьдесят — семьдесят пять лет, в отличие от маггловских тридцати, а если смотреть с такой точки зрения, Викторианская эпоха закончилась всего лишь меньше, чем два поколения назад. Вплоть до конца семидесятых, средний возраст для создания семьи составлял сорок два года, а до этого возраста молодые люди жили вместе с родителями. В результате традиции, ценности и убеждения были гораздо стабильнее, чем в маггловском обществе. Гомосексуализм чрезвычайно редко встречался среди мужчин и никогда среди женщин. Внебрачные связи строго осуждались. Жизнь отдельного индивидуума — за исключением ученых и нескольких высокопоставленных чиновников министерства, которые располагали несколько большей свободой — была полна опасений вызвать подозрения у окружающих. На людей с так называемыми "новыми идеями" смотрели косо и обращались с ними как с кандидатами на длительное лечение в госпитале Св.Мунго. (Гермионе повезло, что она переболела идеями освобождения домовых эльфов в школе, которой руководил известный широтой своих взглядов Альбус Дамблдор).

В результата, ДряннАллея, вопреки надеждам тех, кто восстановил ее из руин, превратилась в нечто типа Латинского квартала — не современной его версии, романтизированной и идеализированной для туристов, а времен 1800-ых. У некоторых даже хватало храбрости жить там, но то были по большей части владельцы ресторанов, пабов и магазинов, селившиеся непосредственно над своими заведениями, потому что так им было удобнее. Были там и публичные дома — от дешевых до очень дорогих. А еще некто — неизвестный, загадочный, почти легендарный — вложил крупные деньги в дома, где парочки, желающие, чтобы их отношения оставались в тайне, могли снять маленькую комнату.

Этим неизвестным был не кто иной, как Драко Малфой. Через подставное лицо он скупил несколько десятков таких квартир еще в те времена, когда мало кто решался вкладывать деньги в недвижимость в районе, пользующемся настолько дурной славой, и цена квартир была смехотворно низкой.

Сейчас Драко сидел в одной из таких квартир, потягивал виски, просматривал газету и ждал мистера Фэрчайлда, Заместителя Начальника Отдела Экспериментальных Чар. Гекльберри Фэрчайлд, закончивший школу примерно в одно время с Минервой МакГонагалл, пользовался репутацией человека, помешанного на науке. Благодаря этому никто не заподозрил его в глубокой и искренней симпатии к лорду Волдеморту и его идеологии. Никто, даже самые сообразительные и подозрительные ауроры, не ожидали подобного подвоха от высокого, худого мужчины с крупным носом и скошенным подбородком, который казался воплощением безобидности и лояльности к министерству. Но он все же симпатизировал Волдеморту, хотя и тщательно скрывал свои пристрастия.

Когда Драко связался с ним и объяснил, какую помощь хочет получить (не забыв при этом упомянуть о солидном вознаграждении), Фэрчайлд сразу же принял предложение. Он ненавидел Фаджа, еще больше ненавидел Артура Уизли, но его ненависть к Гарри Поттеру вообще не знала границ. Так что он с радостью ухватился за возможность навредить Министру, да еще и заполучить при этом солидное количество Малфоевских денег. Презрение к Министру нисколько не помешает ему впоследствии пригрозить Малфою доносом и выкачать из него гораздо больше обещанного.

Но когда Фэрчайлд вошел в квартиру, вид у него был безрадостный. Надо сказать, что он и в лучшие времена казался вечно разочарованным в жизни, а сейчас у него вид человека в глубокой депрессии.

— Добрый день, мистер Малфой, — он опустился в кресло и уставился на Драко.

Малфой, которому этот пристальный взгляд причинял легкое неудобство, кивнул в сторону бутылки. — Выпьете?

— Не откажусь, — ответил Фэрчайлд.

— Не слышу энтузиазма, — заметил Драко, протягивая собеседнику полный стакан.

— Это потому, что для энтузиазма нет повода.

— Извините? — Глаза Драко начали загораться гневом. — У вас было две недели, и вы сами говорили мне, что этого достаточно. Что случилось?

— Ну… — крутя стакан бледными длинными пальцами, Фэрчайлд бросил взгляд за спину Драко, на магическую копию картины Густава Климта "Поцелуй", на которой парочка усаживалась поудобнее, вместо того, чтобы целоваться, стоя на коленях. — Ничего не случилось, в том и проблема, — продолжил он, после паузы. — Или, точнее сказать…

— Да не тяните вы, Мерлина ради! Они показали вам формулу? Вам что, не удалось ее скопировать?

— О, они без проблем показали мне формулу, потому что надеялись, что я помогу им восстановить правильный вариант заклинания.

— Правильный вариант? — Переспросил Драко. — О чем вы?

Фэрчайлд кивнул. — Да. Правильный вариант. Потому что некто значительно исказил его. Подозреваю, что это сделал Снейп. Не исключено, конечно, что приложила руку его жена, но…

— Минуточку! — Перебил его Драко. — Я не совсем понимаю, в чем дело. Ауроры конфисковали все материалы из лаборатории Снейпа, передали их в Министерство, где эксперты по зельям пытались приготовить Глоток, и… зелье не работает?

— Совершенно, — ответил Фэрчайлд. — Абсолютно. Если вам интересно мое мнение, изменено не только заклинание. Там неправильно все — некоторые из ингредиентов, дозировка.

— Чтоб он сгорел в Аду, — выдохнул Драко. — Вот ублюдок! Но… — он резко вскинул голову — … а грязнокровка? Его жена должна знать…

Фэрчайлд хихикнул. Звук показался Драко на редкость неприятным. — Забавно, что вы про нее вспомнили. Похоже, что Поттер еще больший идиот, чем я думал. Вы только вообразите — он хотел быть уверенным, что жена Снейпа не будет болтать лишнего, и убрал все, касающееся зелья, из ее памяти. Вот, что значит подорваться на собственной петарде!

— О, нет! — Драко закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, на какое-то время потеряв способность дышать. Немного успокоившись, он спросил. — И никто больше не знает секрета?

— Ни одна живая душа, — Фэрчайлд радостно хрюкнул, как будто это была забавная шутка. — Этот придурок Поттер заставил Снейпов поклясться на крови.

Чувствуя головокружение как после физического удара, Драко вцепился в подлокотники кресла. Он предвидел множество трудностей, но не такое. Откуда Снейп взял время на то, чтобы исказить формулу? Операция проходила в обстановке строжайшей секретности, никто из Ауроров не знал, с какой целью их направляют в Хогварц. Но может все-таки один из них что-то пронюхал и проговорился… Снейп был очень дружен со старым маньяком Хмури. А теперь все пропало. Секрет Снейп унес с собой в могилу, у его жены стерта память, а записи, скопированные Люцертолой, хотя и дают представление о том, что собирались приготовить Снейпы, не помогут восстановить рецепт. Все пропало. Драко чуть было не расхохотался над абсурдностью внезапно вспыхнувшего у него желания, чтобы Снейп был не казнен, а отправлен в Азкабан. Тогда он сумел бы что-нибудь придумать и вырвать у Снейпа секрет формулы. Но разум умершего недоступен, навечно закрыт и запечатан семью печатями смерти. — Вот ублюдок! — Вырвалось у Драко. — Ему что, ума не хватило учесть такую вероятность и оставить Снейпа в живых до тех пор, как они проверят формулу?

Фэрчайлд выразительным жестом продемонстрировал, какого он мнения об умственных способностях Поттера. — Слишком боится плохой прессы и общественного мнения. Он хотел покончить с делом как можно скорее, пока люди не начали понимать, что происходит на самом деле. — Он потянулся за бутылкой, и наполняя стакан, бросил на Драко внимательный взгляд. — Поттер в последнее время не в духе, — заметил он деланно равнодушным тоном.

— Мои глубочайшие соболезнования, — буркнул Драко.

— А вам не хочется узнать, что беспокоит нашего глубокоуважаемого Министра?

— Фэрчайлд, я не преувеличу, если скажу, что настроения Поттера интересуют меня сейчас меньше всего.

— А, ясно. — Фэрчайлд пригубил виски. — Похоже, Поттер не единственный склонен принимать неверные решения.

— Что, собственно… — заинтригованный против своего желания, Драко наклонился, не спуская глаз с невозмутимого лица собеседника, — …что вы имеете в виду?

— Что вам стоит проявлять чуть больше интереса к нынешним тревогам Поттера.

Драко широко раскрыл глаза. — Неужели он собирается снова выслать меня из страны, только за то, что сам оказался полным идиотом…

— О, нет! Нет! — Фэрчайлд ухмыльнулся. — Если бы он собирался отыграться на вас, это прибавило бы ему настроения. А наш Министр в последнее время крайне мрачен.

— Да, тут вы правы. Так почему я должен беспокоиться об его настроении?

Фэрчайлд одарил Малфоя сияющей улыбкой, обнажив при этом кривые желтоватые зубы. — Я сильно рискую, рассказывая вам об этом, мистер Малфой.

— Вы знаете, что деньги — не проблема, — ответил Драко. И он действительно так считал — если Фэрчайлд выложит ему все, что знает, то покинет комнату мертвым и преобразованным во что-нибудь маленькое, умещающееся в кармане. Драко еще не решил, что это будет, но ему нравилась мысль превратить беспринципного наглеца в миниатюрное чучело стервятника. Или в яйцо. Смерть, как переход в жизнь иную. Как символично! Драко ухмыльнулся.

— Прекрасно, — Фэрчайлд принял эту ухмылку за добрый знак. — Как насчет тысячи галеонов?

— Тысячи? Вы очень скромны, да, Фэрчайлд? Пять сотен сразу, а остальное — если ваша информация действительно стоит таких денег.

— Принято, — не раздумывая, согласился Фэрчайлд.

Тяжелый мешочек с деньгами перекочевал к Фэрчайлду, который задумчиво взвесил его на руке. Неожиданно для самого себя, Драко почувствовал, что ему неприятен это жест. Этот тип всерьез опасается, что его обманули на несколько галеонов? Малфои всегда честно платят по счетам. Фэрчайлд может не сомневаться — он получит все, что ему причитается. Эта мысль настолько развеселила Драко, что он с трудом замаскировал эмоции под вежливую улыбку. — Ну и?

Фэрчайлд и не думал спешить. Он аккуратно спрятал деньги во внутренний карман, снова взял стакан и откинулся на спинку стула. — Я полагаю, вы слышали о Спецподразделении Министерства?

— О Министерских киллерах? Естественно.

Фэрчайлд усмехнулся. — Поттеру бы такое не понравилось. Он предпочитает называть их Спецподразделением. Ну да ладно. Вы в курсе, как они набирают людей?

Драко пожал плечами. — Никогда не задумывался. Помню, что однажды отец прибегал к их услугам, но я в то время был еще ребенком. И при чем тут вообще эти люди?

— Как вы нетерпеливы, мистер Малфой. — Фэрчайлд покачал головой и подмигнул. — Девяносто процентов этих типов — иностранцы. Не во всех государствах есть тюрьмы, гарантирующие надежность заключения. Такие, как Азкабан. Если правительству какого-то государства очень хочется отделаться от опасного гражданина, его выдвигают на… ну, это что-то типа аукциона. Тот, кто предложил больше, получает преступника в полное распоряжение. Их тренируют и потом используют… дальше все и так понятно.

— Я что, заплатил пятьсот галеонов за эту занимательную лекцию?

— Также вы, конечно, много слышали, — продолжил Фэрчайлд, не удостоив вниманием последнюю реплику Малфоя, — о связи, которая существует между четырьмя так называемыми героями, убившими Темного Лорда?

— Да, я… — Драко выпрямился и уставился на собеседника. — Не хотите же вы сказать, что Поттер оставил Снейпа в живых? Инсценировка казни, а затем среди киллеров появляется новый человек? Это было бы слишком…

— Абсурдно? Но судя по всему именно это и произошло. И казнь была настоящей, а не спектаклем — можете быть уверены.

Драко некоторое время переваривал информацию. — Вы хотите сказать, что они по-настоящему убили Снейпа и потом дали ему… но это невозможно, вы же сами сказали, что Глоток не работает!

У Фэрчайлда сейчас был вид отца, наблюдающего за ребенком, только что развернувшим рождественский подарок. — Безупречная логика, мистер Малфой. Как мне кажется, произошло следующее: они дали ему зелье, которое коллеги из отдела Экспериментальных Зелий приготовили перед судом. Он выпил экстракт болиголова, остался жив и был передан инструкторам Спецподразделения для подготовки. Какой смысл в том, чтобы поить зельем мертвого?

Драко раздосадовано прикусил губу. Теперь Фэрчайлда придется убить, даже если окажется что он еще может оказаться полезным. Но никто не должен догадаться об этой способности зелья. — Зелье способно оживлять умерших. — Коротко ответил он. — Так зачем им понадобилось давать его Снейпу до казни?

Судя по всему, Министр сумел хорошо сохранить тайну, потому что Фэрчайлд уставился на него со смесью ужаса и восхищения. — Оно оживляет… вы никогда не говорили… мы знали только, что оно не позволяет убить.

Теперь была очередь Драко замереть с открытым ртом. Внезапно, все, что рассказывал ему отец о событиях тридцатипятилетней давности, обрело новый смысл. — Так вот почему Поттеры над ним работали! И судя по всему успешно, раз Поттер… Ну да ладно. Что мы имеем? Вы хотите сказать, что они напоили Снейпа никуда не годным зельем, но он все же выжил?

— Вот именно. А это значит, что он не выпил наше зелье, а как-то ухитрился протащить в камеру собственный образец. Через некоторое время наши специалисты решили заняться дальнейшими исследованиями — увеличить срок действия и тому подобное — сварили еще партию и проверили на домовом эльфе. Должен вам сказать… — он хихикнул, — … что они перевели целую ораву эльфов, начав убивать их через двенадцать часов после приема зелья. Сначала никто не волновался, потому что точно они были уверены только в трехчасовом действии. Но когда и через три часа эльф сдох, они задергались. Через два — запаниковали, а потом один из них заавадил эльфа, который еще не успел поставить на место бокал. Вот тут — то и началось! Конечно, они приготовили еще партию, и еще одну — надеялись, что допустили ошибку. Но чуда не произошло, и сегодня утром глава Отдела отправился порадовать Министра.

Драко ухмыльнулся. — Должно быть, Поттер был в ярости!

— О, да, в неописуемой. Еще и из-за того, что как раз перед этим принимал еще одного посетителя. Догадайтесь, кого.

— Понятия не имею. А откуда вы так точно знаете, что происходило в кабинете Министра?

— Не все в Министерстве в восторге от Поттера. Один слушок, другой — остается только сложить их вместе и сделать выводы. Так вы хотите знать, кто был у Поттера?

Драко закатил глаза и нетерпеливо махнул рукой.

— Это можно принять за "да"? Начальник Поттеровской разведки. Похоже, несколько дней назад Снейп ухитрился сбежать, убив при этом инструктора — одного из опытнейших специалистов Спецподразделения. А сам Снейп будто бы растворился в воздухе.

Драко решил, что узнал все, что ему нужно. — Вы заработали свои деньги. Сейчас достану. — Он поднялся со стула и подошел к шкафчику, стоящему точно за спиной у Фэрчайлда.

Фэрчайлд кивнул и собрался угостить себя очередной порцией виски, но не успел даже дотянуться до нее, как наклонился вперед и упал вбок со стула.

— Вовремя я успел, — пробормотал Драко, забирая бутылку. — Не к чему тратить зря такой хороший виски.

* * *

Бак машины был заполнен до краев. Именно по этой причине Северус выбрал для побега девятый день подготовки. В остальном этот день был не лучше и не хуже остальных, потому что все необходимые приготовления Снейп уже сделал.

Хуже всего было то, что он не мог позволить себе ни одной секунды нерешительности и сомнений. Без палочки он чувствовал себя примерно как человек после ампутации, пытающийся приспособиться к новому протезу. Теоретически он знает, что эта штука должна работать, потому что он делает все правильно, да и к тому же вещь именно для этого и приспособлена. Снейп тоже произносил правильные заклинания, выполнять которые без палочки тренировался в камере. Они должны были сработать, но в глубины души сомнения оставались постоянно. Кроме того, он был вынужден накладывать заклинания последовательно, одно за другим, делая при этом вид, что копается в моторе машины. Тут ему не нужно было изображать невежественность и неспособность к обучению. Странное скопище трубок, емкостей всех форм и размеров, проводов и шурупов было для него полной загадкой, и если бы он в действительности пытался разобраться в устройстве машины (чего хотел от него Кокс), ему пришлось затратить на изучение массу времени. Но сейчас Снейп пользовался возможностью спрятаться за открытым капотом машины, чтобы защитить все ее части заклинаниями, укрепляющими их прочность. Северус задавал вопросы, наклонялся, будто стараясь получше разглядеть интересующую деталь, и делал вид, что внимательно слушает объяснения Кокса, а сам бормотал себе под нос заклинания.

Машина была частью плана. Наиболее трудной. Гораздо легче оказалось добыть оружие. Снейп хотел было воспользоваться маггловским пистолетом — его нетрудно было украсть во время занятия, но опасность оказаться пойманным с уликой в руках казалась слишком велика. К тому же, Северусу не нравилось это оружие, и он знал, что лучше справится, если будет сжимать в руке что-нибудь более привычное.

К несчастью, на преобразование без палочки он не был способен. Но зато он мог наложить чары, укрепляющие структуру вещества, так что в качестве оружия ему подходил любой длинный тонкий предмет. На четвертый день, когда план побега уже в общих чертах вырисовался в голове, он попросил у Кокса разрешения отойти по нужде, и, зайдя за широкий ствол дерева, присмотрел подходящую ветку, отломал ее и сунул под рубашку. На следующий день он превратил палочку в предмет, по качествам напоминающий стальной штырь с заостренным кончиком. Было тяжело думать о том, что придется убить человека, не сделавшего ему ничего плохого, а просто выполняющего служебные обязанности, но Северус понимал, что выбор прост — или его жизнь, или жизнь Кокса. А он хотел жить. Он хотел вернуть свободу, уничтожить все книги, могущие подсказать истинную формулу Глотка Жизни, забрать Гермиону и поселиться в каком-нибудь тихом месте, где никто не будет их искать. Он был согласен даже на жизнь в землянке в лесу — и был уверен, что Гермиона с ним согласится.

Итак, на девятый день, когда машина была готова, и заостренный штырь царапал кожу под рубашкой, он посмотрел на показания приборов, увидел, что бак полон, и решил — сегодня или никогда. Он сжал оружие левой рукой, правой указал на Кокса и выкрикнул "Stupefy!" Они с Коксом были единственными обитателями дома, и Кокс не упоминал, что ждет посетителей, но тем не менее Северус решил, что благоразумнее заехать поглубже в лес — именно поэтому он и старался укрепить машину — где вытащил инструктора из машины, справился с желанием закрыть глаза, аккуратно прицелился и проткнул сонные артерии и вены на обеих руках. Потом он левитировал Кокса к ближайшим зарослям какого-то кустарника — густым и непроходимым даже без листьев — и забросил тело на ветки на высоте примерно двух метров. Ветки прогнулись под весом Кокса, надежно укрывая тело от постороннего взгляда.

Покончив с этим, Северус разразился истерическим смехом, и решил, что лучше дать себе время успокоиться, если он не хочет провалить все, что так успешно началось. Несколько минут он простоял, прислонившись к дереву, глубоко вдыхая холодный зимний воздух, пока не почувствовал, что может контролировать свои действия. Он уничтожил следы крови, которая медленно впитывалась в мерзлую землю, потом отошел на несколько сот метров в том направлении, откуда приехал, убирая следы шин. Наконец он снял чары с ветки, вытер ее от крови и сунул в рукав, где обычно держал палочку — главную улику не стоило бросать на месте преступления.

Заводя мотор, Снейп подумал, что Кокс был хорошим инструктором по вождению. Если бы на машине были номера, он осмелился бы прокатиться по маггловкому шоссе.

Северус достаточно хорошо знал окрестности, и понимал, что как бы это не было неприятно, придется возвращаться к дому. Что он и сделал, каждые сто метров останавливаясь, чтобы убирать следы шин. От дома вела узкая дорога, бывшая, насколько он знал, единственным путем к свободе.

— Попробуйте еще раз, мисс Малфой, — устало сказал Сириус. — Помните, что ваше запястье должно быть абсолютно расслаблено, если вы хотите справиться с Разочаровательными Чарами. — Он сел на край стола. — Давайте еще раз, не стоит расстраиваться. Можете биться об заклад всеми отцовскими деньгами, что эти чары будут на С.О.В.ах, так что лучше их выучить.

Люси закусила губу и кивнула. Профессор Блэк старался изо всех сил, и она это знала и ценила. Но как можно расслабиться, когда каждая мышца в теле напряжена до предела? Она не могла расслабиться даже во сне и просыпалась каждую ночи от судорог в мышцах. Логичнее всего было бы обратиться к мадам Помфри, но Люцертола не могла этого сделать, потому что не должна привлекать внимания. Если к опытному медику с жалобой на судороги обратится студентка, не играющая в квиддич, это вызывет некоторые вопросы.

— Да, хорошо, — она слабо улыбнулась, расправила ноющие плечи и закусила губу, чтобы не поморщиться. Как и следовало ожидать, результат новой попытки оказался еще хуже, чем предыдущей.

Сириус покачал головой, — Да что с тобой такое? — он поднялся и подошел к ней. — Покажи мне запястье!

— Я… правда, не стоит… Я попробую еще раз…

— Хватит болтать, я вас не укушу. Дайте мне руку.

Не привлекать внимания. Не привлекать внимания. Что хуже — отказаться или признаться, что она не может расслабиться? Люси предпочла второе, и робко протянула правую руку профессору Блэку. Какие большие у него ладони!

— Давай-ка посмотрим…— он взял ее за руку. — Вам нужно… О, Мерлин! — Блэк нахмурился. — Я никогда в жизни не видел… Положите палочку, мисс Малфой, и позвольте мне… — Он осторожно начал массировать напряженные узлы мышц. — Боже мой, чем вы занимаетесь? Слишком много пишете или что?

— Д-да… — выдавила Люси, пытаясь справиться со своим голосом. Массаж одновременно причинял боль и давал чувство долгожданного облегчения.

Блэк внимательно посмотрел на нее. — Хммм… Покажите мне вторую руку.

— Но я держу палочку в этой, сэр. Я не вижу необходимости…

— Мисс Малфой. Судя по тому, как вы пытаетесь выпрямить спину, я могу сделать вывод, что все ваше тело представляет собой напряженный клубок мышц. Не смею предложить вам общий массаж… — на его лице мелькнуло подобие улыбки. — Но по крайней мере могу помочь вашим рукам. Хорошо?

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

Пожалуйста, подумала она, пожалуйста, не будьте так добры ко мне, я этого не вынесу. Ваши глаза все еще полны печали, и вы все еще ходите по коридорам, как лунатик, и даже когда шутите, вы не веселы. Это так похоже на мое горе, и я не могу всего вынести. Я боюсь, что выдам свои тайны, которые так тяжело держать в секрете. Если я ослаблю контроль хоть на мгновение, я расскажу вам все, и тогда отец умрет, и может быть, мама тоже, и я останусь одна на всем белом свете, поэтому пожалуйста, ну пожалуйста, не будьте так добры со мной, когда ваши глаза пусты, но вы пытаетесь мило улыбнуться…

И снова спасение Люси пришло в виде совы.

Когда раздался стук крыльев об окно, Сириус отпустил руку Люси и подошел, чтобы впустить птицу. Это была серо-коричневая почтовая сова, которых обычно используют, чтобы отправить небольшие посылки на маленькие расстояния. Сириус положил сикль в кармашек на ее ноге, и забрал небольшой свиток пергамента. — Есть хочешь? — спросил он у птицы, но та лишь коротко ухнула, и улетела.

— Тяжелая у них работа, — пробормотал Блэк, разворачивая пергамент и как будто забыв о присутствии Люси. — Небольшой отдых и немного корма явно не повредили бы… О, Мерлин! Ни хрена себе!— У него вдруг задрожали руки. — Невероятно!

Люси почувствовала себя ненужным свидетелем и вмешалась, — Сэр, может быть, мне лучше уйти, чтобы вы могли прочитать письмо?

— Нет, нет, не нужно, — Он поднял голову, и Люси увидела на его лице первую настоящую улыбку за последние несколько недель. В его глазах блестели слезы, но девушка была уверена, что это не слезы печали. — Просто… Один старый друг… Да ладно, к черту… Можно и сказать. Гермиона, то есть профессор Грейнджер… Кажется, она преодолела самое худшее.

— А, — протянула Люси. — Это… Полагаю, это хорошие новости.

— Величайшее недопонимание века, мисс Малфой.

— Э, да, — он так заразительно улыбался, что Люси улыбнулась в ответ. — Она возвращается в Хогварц?

— Пока нет. Не все сразу. Но по крайней мере я смогу ее увидеть. Это лучше, чем ничего.

— Угу, — и вдруг, сама не понимая, почему, Люси добавила. — Передайте ей привет от меня, ладно?

* * *

Вопреки ожиданиям Драко (хотя скорее их можно было бы назвать опасениями), Люциус не впал в ярость, когда сын рассказал ему о новостях. К удивлению Драко, Люциус только фыркнул и покачал головой. — Это, сын мой, еще раз демонстрирует, какие непроходимые идиоты называют себя министерством магии. Воистину… Как там говорил Северус?

— Болваны?

— Точно. Болваны. Им так и не удалось по-настоящему узнать что-то об Упивающихся Смертью. Они только хотели забыть о нас как можно быстрее. Кажется, это им удалось после второго поражения Волдеморта.

— Наши Темные метки исчезли, — сказал Драко. — Не осталось никаких доказательств.

— Точно. Но после первого раза доказательства оставались. Но эти болваны так боялись нас, что так и не добыли действительно важную информацию. Если бы они задали нужные вопросы, они знали бы, к примеру, что мы способны пользоваться магией без палочек. Несчастные идиоты. Я уверен, что они до сих пор об этом не знают. — Он фыркнул. — Хотя это и к лучшему. Значит, Снейп сбежал. Они его ищут?

— Я навел справки — похоже, что да, но пока безрезультатно.

— Неудивительно. Я не ошибусь, если скажу, что они расставили ауроров вокруг Хогварца?

— Ты прав, как всегда. Хогварц полон ауроров, и они следят за каждым шагов ближайших друзей Снейпа.

— Как будто Снейп окажется настолько глуп, чтобы попасть в их ловушку. А что его жена, грязнокровка?

— Она у своей матери, в Ричмонде. Дом тоже окружен аурорами, как и семейное поместье.

— Может быть, Снейп и предатель, но он, по крайней мере, умный мерзавец. Он никогда не повергнет жену опасности. Если он туда и заявится, то только в момент, когда они меньше всего будут этого ожидать. Вопрос в том, где он сейчас.

— Я пытался думать об этом, — сказал Драко. — Скажи, что ты об этом думаешь: мы оба знаем, что у Снейпа гипертрофированное чувство чести. Взять хотя бы его поведение на суде — представляешь, Снейп согласился с предложением Поттера и не сделал ни малейшей попытки повернуть ситуацию против мистера Святоши? Он мог обвинить Поттера в том, что тому было известно о свойствах зелья, и он заставил Снейпа приготовить его, чтобы оживить своих родителей. Он мог даже выиграть! Я все еще не могу поверить… Ладно, одним словом, — осекся он, увидев скуку на лице отца. — Мы должны учитывать этот факт, если хотим разгадать загадку, правда?

— Определенно, — согласился Люциус.

— Хорошо. Я считаю, что он задумал сбежать уже в тот момент, когда согласился на предложение Поттера. В таком случае он должен был любыми путями сохранить секрет Глотка Жизни. Так же как и Поттер. Но, — он поднялся и начал ходить по комнате. — Я абсолютно уверен, что записи, которые скопировала Люси, были просто выписками из нескольких источников. И вероятнее всего, что эти источники все еще существуют. Правильно?

— Кажется, это имеет смысл.

— Более того, — продолжил Драко. — Мы знаем, что Снейп изменил формулу. Но учитывая, что он был арестован через пару дней после моей встречи с Поттером, у него было не очень много времени, кто бы ни сообщил ему о предстоящем аресте. Он не мог изменить многое — даже Снейп, при всех его способностях, не может создать новую формулу за двенадцать часов. Он вынужден был использовать в качестве основы то, что есть. Поэтому резонно будет предположить, что при некотором везении министерству удастся воссоздать формулу. Особенно если…

— Особенно если они найдут нужные источники. Конечно! — воскликнул Люциус, и глаза его заблестели. — К тому же он убьет сразу двух зайцев — если он сначала уничтожит источники, за это время внимание министерства несколько ослабнет. Тогда он сможет забрать свою грязнокровку и аппарировать с ней хоть на край света. Отличная дедукция, Драко.

— Спасибо, отец. Значит, мы должны искать его за границей. Только, — он пожал плечами. — Это все равно что искать иголку в стоге сена.

— Точно. — Люциус сосредоточенно нахмурился. — Что же… Если мы не можем поймать его, нужно заманить его сюда.

— Похитить грязнокровку? — Драко покачал головой. — Мне приходило это в голову, но…

— А ты сможешь сломать Чары Забвения, — добавил Люциус.

— Верно, но… Проблема в том, что Поттер, каким бы он ни был идиотом, по-прежнему является министром магии. Мое… Наше возвращение в Англию стало возможным только на некоторых условиях, одним из которых было безупречное поведение.

— А ты так верен своему слову, — протянул Люциус. — Мне кажется, что убийство работников министерства вряд ли подходит под определение "безупречное поведение".

— Ну, — усмехнулся Драко, — Нужно сохранить вид приличия. В случае с магглокровкой проблема такова: если мы хотим заманить сюда Снейпа, нам нужно каким-то образом распространить слух о том, что она здесь. Поттер вряд ли простит мне, если я выкраду его бывшую жену.

— Вряд ли, — повисла тишина. — Налей мне еще, Драко.

Драко кивнул, наполнил стакан и протянул его Люциусу, пробормотав заклинание. — Жаль, — сказал он, снова устраиваясь в кресле. — Мне бы хотелось сломать чары Забвения.

— Да, это было бы весьма приятным времяпрепровождением, — усмехнулся Люциус и сделал глоток. — Но… Ты сказал, что если ты похитишь грязнокровку, придется распространить слух о том, что она здесь.— Он кивнул. — Это может сработать.

— Что, отец? Что может сработать?

— Слухи.

— Ты имеешь в виду, нужно заставить Снейпа поверить в том, что мы ее похитили?

— Нет, нет. Он же не дурак. Он может почувствовать подвох. Не, я думал о другом — что если мы заставим его поверить в то, что тебе удалось воссоздать формулу? У нас есть связи по всему миру — у тебя определенно не будет трудностей с распространением информации.

— Да, я подумывал о том, что бы обратиться к… э… теневым партнерам, — ответил Драко. — Владельцы борделей, притонов, скупщики краденного… Учитывая, что Снейп в бегах, ему придется столкнуться с этой категорией людей. Сначала я даже думал, что могу поймать его с их помощью, но… — он пожал плечами и посмотрел на Люциуса. — Это бесполезно. Как только у него будет палочка, он сможет постоянно менять внешность.

Люциус осушил стакан. — Что же, — сказал он. — Думаю, пора написать несколько писем, сынок.

* * *

— Директор Снейп! — Петуния Дарсли расцвела в лошадиной улыбке. — Пожалуйста, входите!

За ее спиной маячил внушительный силуэт мистера Дарсли. — А, директор, — прогудел он. — Очень мило, что зашли к нам. Вы принесли нам экземпляр книги?

— Э… — Северусу понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем говорит этот человек. — Нет. На самом деле я хотел попросить вас о помощи.

Его осенило на пятый день, когда он ночевал в промерзшем сарае где-то на юге Польши — или, может быть, на северо-западе Украины, он не был уверен, да это было и не важно.

Он довольно быстро выяснил, катясь по пустынным лесным и проселочным дорогам, что министерский тренировочный центр был расположен в Румынии, недалеко от долины, в которой Чарли Уизли с коллегами изучали драконов.

Разъезжать по этой местности на спортивной машине с английскими номерами было слишком рискованно. В Трансильвании довольно большую часть населения составляли колдуны, поэтому как только обнаружится его побег, ауроры быстро смогут найти его, прибегнув к помощи местных жителей. Поэтому Снейп при первой же возможности свернул с дороги, заехал в глушь и спрятал машину под кучей снега, которого здесь было в избытке. Зимы в Румынии были долгими и холодными, поэтому машину не найдут до весны. Бредя по колено в снегу, и тщательно уничтожая свои следы, Снейп понял, что ему срочно нужны новые ботинки и теплая одежда. Его экипировка явно не подходила для длительных прогулок — туфли промокли насквозь уже через полчаса, а свитер и ветровка не спасали от жгучего холода. Нужно достать теплое белье и куртку. Не говоря уж о горячей еде и питье. Пожалуй, его способности к выживанию можно назвать весьма бедными.

Придя к такому заключению, Снейп нашел поваленное дерево, сел на него, растопил снег вокруг согревающими чарами и начал думать.

Ему нужно покинуть Румынию. После того, как он оставил машину, было ясно, что придется аппарировать. Таковы условия задачи. Ему нужна палочка, как можно быстрее, потому что он не мог рисковать и показываться людям в своем истинном облике. Он должен применить чары для изменения внешности, а для этого необходима палочка. Еще одно условие. Так же совершенно ясно, что он не может получить ее легальным образом. Если украсть палочку, ее довольно быстро засекут, потому что магические сообщества всего мира были солидарны в этом вопросе и работали сообща, моментально сообщая приметы похищенной палочки. Ее обнаружат через несколько дней. Можно использовать ее пару раз и выкинуть, но это все равно было рискованно. Тем не менее, следовало это сделать, тщательно выбрав жертву.

Как только он изменит внешность, нужно искать убежище.

Северус сидел так несколько часов и время от времени жевал снег, хотя и знал, что обязательно заработает расстройство желудка. Наконец, когда на снег легли темные острые тени деревьев, и вышла луна, он поднялся и начал свою одиссею. И постоянно, будь то на деловых улицах Пекина или пряном восточном базаре в Бейруте, его преследовало чувство, что идеальное укрытие совсем рядом, и ждет его. На пятый день Северус убедил себя, что если он не хочет, чтобы его засекли, стоит сменить теплые ночи Алжира на морозный европейский климат. Поэтому он остановился на южной Польше. Здесь стоял жуткий холод, хотя он пытался согреться с помощью чар. Большую часть ночи Северус провел в размышлениях о прошлом, которое теперь казалось далеким и нереальным, почти сном. Их свадьба, медовый месяц… Он фыркнул, вспомнив, как Поттер был уверен, что биография родителей поможет ему получить голоса избирателей. Возможно, теперь он получил достаточно популярности, после того как самоотверженно разоблачил и казнил предателя Северуса Снейпа. А биография… Интересно, Гермиона собирается ее дописать?

Вдруг Снейп подскочил. Пришло озарение. Он нашел идеальное укрытие, в котором Поттер никогда не будет его искать.

Северус выждал до следующего вечера, и аппарировал в Литл Уингинг. После того, что сделал Поттер, Северус не испытал ни малейших угрызений совести, рассказав обо всем Дарсли (кроме той части, которую поклялся сохранить в секрете), представив Поттера в самом невыгодном свете. Ему нужна была помощь, деньги и место, где он мог бы остановиться. И черт побери, он должен получить это любой ценой.

Когда Северус закончил свой рассказ, он был уверен в двух вещах: в том, что Петуния Дарсли может побороть хогварцких эльфов в кулинарных искусствах, и в том, что он приобрел двух верных союзников. Дарсли понравились ему не больше, чем при первой встрече, но они были готовы ему помочь, и этот факт решал многое.

— Что же, Северус, — сказал Вернон Дарсли, когда они устроились за столиком с кофе и бренди. — Скажи нам, как мы можем тебе помочь.

— Во-первых, у вас превосходный бренди, просто великолепный, — сказал Снейп, подумав, что он и впрямь попал в безвыходное положение, коль пришлось пить на брудершафт с Верноном Дарсли. — И сначала я хочу поблагодарить вас за то, что вы уже для меня сделали. И… нет, в самом деле, — он не дал им вставить ни слова. — Во-вторых, я уверяю вас, что вы не подвергаете себя опасности, позволив мне остаться в вашем доме. Я не собираюсь использовать здесь магию… — мистер Дарсли заметно расслабился. — … и если вынужден буду аппарировать, сделаю это на достаточном расстоянии от вашего дома. В том маловероятном случае, если мое укрытие обнаружат ауроры, я скажу им, что наложил на вас проклятие, чтобы принудить помочь мне.

— Ничего подобного, — пробурчал Вернон. — Тебя несправедливо арестовали, судили и, черт побери, казнили, и…

— Вернон! Будь разумным. Если Поттер хотя бы заподозрит, что вы помогли мне по доброй воле, у тебя могут быть неприятности. Он в хороших отношения с премьер-министром, и…

— Наши премьер-министры, — язвительно перебила его Петуния, — кажется, имеют привычку заводить неподобающих друзей. Помнишь Блэйра, — кивнула она своему мужу. — Он общался с тем американцем… Как его? Шруб?

— Буш, — поправил ее мистер Дарсли. — С мордой как у шимпанзе… Извини. Мы отвлеклись Но… — он замолчал. — Если бы не мистер Блэйр и его дружба с американцами, наш Дадли сейчас был бы с нами.

— Я… — Северус откашлялся. — Боюсь, что не совсем понимаю…

— Помнишь войну? — у миссис Дарсли дрогнул голос. — Войну в Иране?

— В Ираке, — поправил ее муж. — В Ираке. Дадли решил завербоваться в армию сразу после окончания школы. — Он кивнул на столик в углу, уставленный фотографиями. На некоторых был снят молодой блондин довольно плотного телосложения в военной форме. — Это печальная история. Петуния как-нибудь тебе расскажет. А сейчас… — он расправил плечи. — Вернемся к тебе. Итак, если эти Оралы…

— Ауроры, — сказал Северус, пытаясь не рассмеяться.

— Точно. Если они придут за тобой, мы скажем, что ты принудил нас с помощью… ну, этого. Но чем мы можем помочь? Тебе нужны деньги? Я могу вернуть тебе пять тысяч фунтов…

— Нет, — перебил его Северус. Ему пришлось изобразить, что он подавился бренди, чтобы скрыть смех. Он и не думал, что мужчина когда-нибудь сможет посмотреть на него с такой любовью во взоре. — Деньги у меня есть, — продолжил он, справившись с собой. — Мне нужно только выписать чек, и я надеюсь, что вы будете столь любезны обналичить его для меня. Тогда я смогу заплатить вам за причиненные неудобства…

Последовали протесты, однако с ними было нетрудно справиться.

— Что-то еще? — спросила Петуния.

— Пока ничего не приходит в голову. Если вы позволите мне пожить в старой комнате Поттера и иногда угощаться вашими великолепными кушаньями, этого будет более чем достаточно. Я буду вам бесконечно благодарен и отплачу за вашу заботу.

Очевидно, он произнес магические слова. Пообещал денег мистеру Дарсли и похвалил стряпню его жены. Да, они мелочные, жадные и ограниченные. Но сейчас они могут ему помочь. И у него есть укрытие.

А теперь он сможет связаться с Гермионой. Своим путем.

Самодисциплина всегда была одной из сильных сторон Гермионы. Без этого качества она не справилась бы с напряженным расписанием третьего года обучения в Хогварце. Да и в любом другом школьном году, и во время семейной жизни Гарри самодисциплина тоже очень выручала Гермиону. Она сорвалась только один раз, в страшный год смерти Рона.

Сейчас она испытывала что-то подобное — то же отчаяние, то же нежелание жить, то же безразличие к происходящему вокруг. Тогда, много лет назад, именно настойчивость и упрямство Гарри помогли ей справиться с собой. Теперь…Она сама не понимала, что точно произошло. Конечно, грубая попытка шоковой терапии, предпринятая Хмури, возымела действие — он сумел вывести ее из ступора и как-то ухитрился надавить на ту самую струну, которая привела в действие механизм самодисциплины. Хотя реакция оказалась чисто автоматической. Какая-то часть Гермионы начала выполнять предписанные людям действия, но ее душа, затаившись глубоко внутри, участия во всем этом не принимала. Гермиона вставала, шла под душ, одевалась, ела, делала что-то по дому, уставала и ложилась спать. Она написала письма МакГонагалл и Сириусу. Она больше не запиралась в своей комнате, смотрела телевизор и даже читала. Но изображения, звуки и напечатанные слова воспринимались глазами и ушами чисто механически, не задевая мыслей и чувств. Как будто все наталкивалось на какой-то невидимый барьер и просто отскакивало, не причиняя боли. Поток информации проплывал мимо, тихо и мирно, наталкивался на барьер, чуть отклонялся и плыл дальше, а Гермиона смотрела вслед, но не воспринимала его. Правда, когда ей задавали вопросы, она давала подходящие по смыслу ответы, поэтому окружающие начали успокаиваться, решив, что она "преодолела это".

Если бы. Можно "преодолеть" гору, но как "преодолеть" небо? Ты поднимаешься и поднимаешься, карабкаешься вверх, но конца у этого пути нет, потому что нет точки, до которой ты должна добраться. Только бесконечность и все густеющая темнота.

Теперь она больше не прибегала к помощи алкоголя — хотя и ненавидела себя за то, что пошла на поводу у Хмури — и единственным прибежищем для нее стал сон. Но без виски или бренди было трудно провалиться в самую его глубину и бесцельно бродить по каким-то пустынным тихим местам, не зная, куда и зачем идешь. Нет, эти мирные сновидения уступили место лихорадочной смене сцен, некоторые из которых были из отдаленного прошлого, калейдоскопу комнат, домов, людей, событий. Люди, появляющиеся в этих снах, тараторили так быстро, будто боялись не успеть закончить фразу, пока один сюжет не перетек в другой.

Гермиона страдала еще сильнее, чем раньше, потому что одинаково боялась и засыпать и просыпаться. Она боялась, что странный, сюрреалистический фильм, который сознание прокручивало перед ней на двойной скорости, в одну страшную ночь сменится кошмарами. Но каждодневная жизнь, бессмысленная и пустая, утомляла ее настолько, что вечером она не могла сопротивляться сну. Так Гермиона и тащила себя изо дня в день, не зная, когда ее душа, наконец, обретет успокоение. Встретившись с Сириусом, она хотела было попросить прислать ей немного Зелья для сна без сновидений, но потом решила, что не стоит этого делать. Скорее всего, в ответ она услышала бы предостережения о привыкании, очередную партию слов о том, что нужно смотреть в глаза реальности, еще что-нибудь про "преодоление", а после всего этого он мог и отказать. Если уж вероятнее всего ей все равно придется обходиться без зелья, так лучше избежать ненужных советов.

К концу января погода изменилась, в воздухе запахло весною, и вопреки своему обычному нежеланию выходить из дома, Гермиона неожиданно захотела пройтись. Прогулка заняла больше времени, чем планировалось, и Гермиона вернулась домой только через три часа, голодная и даже слегка оживившаяся. Миссис Грейнджер, уже забывшая, когда в последний раз видела румянец на щеках дочери, приготовила вкусный ужин. Гермиона помогала ей на кухне, и они даже немного поговорили, вместо обычного сценария — миссис Грейнджер задает вопросы, а дочь отвечает "да" или "нет". После ужина Гермиона почувствовала себя уставшей — по-настоящему уставшей, а не опустошенной — и раньше обычного легла спать. Сны начали свою гонку практически сразу же. Сначала она увидела себя в спальне Хогварца, рядом с хихикающими Лавандой и Парвати; через пару секунд она уже была в Париже, на приеме в посольстве, где Люцертола Малфой обрызгала отца Сангрией; потом снова Хогварц — она выздоравливает после пулевого ранения и разговаривает с Сириусом; и наконец она сидит в зале суда и смотрит на Северуса. Но эта сцена не сменилась следующей. Она замедлилась, так что Гермиона смогла внимательно рассмотреть лицо мужа, бледное и усталое. Она почувствовала комок в горле, сердце забилось — скоро произнесут приговор, он выпьет болиголов, станет еще бледнее…

Он повернул голову и посмотрел на нее. Его лицо и поведение немного изменились. И теперь на нем была совсем другая одежда — не черные брюки и белая рубашка, а черные джинсы и тяжелый закрытый джемпер. А еще он улыбался. Выражение его лица… Гермиону будто окатило горячей волной, столько любви было в его взгляде.

— Северус, — прошептала она.

Он поднялся со стула, к которому был прикован — цепи тоже куда-то делись — и пошел к ней, протягивая правую руку. — Пошли, Ежик. Найдем местечко поприятнее.

Она хотела закричать, что это лишь сон, а Северус мертв, и она знает, что он мертв, потому что сама видела, как он выпил яд. Но сказала только "Да".

Держась за руки, они вышли из зала на залитый солнцем берег озера, в котором лениво ворочался Гигантский Кальмар, и уселись на свежей зеленой траве. Гермиона легла на спину, положив голову на бедро Северусу, а он начал гладить ее по голове. Он улыбался, а его пальцы снова и снова скользили по волосам, лаская и успокаивая, и Гермионе захотелось закрыть глаза. Но она побоялась спугнуть сон и наоборот начала вглядываться в его лицо, черные глаза, крошечные морщинки вокруг них, которые становились резче, когда он улыбался. Сейчас эти морщинки было очень хорошо видно, потому что солнце уже начинало садиться, и тени становились глубже и темнее.

— Как ты, любимая? — Спросил он.

— Теперь просто замечательно. — Она слегка повернулась и положила руку ему на плечо. — Разве ты привидение, Северус? Не похоже, ощущения вполне реальные.

— Нет, я не привидение. Но я могу навещать тебя только во сне.

— Только сегодня, или ты вернешься?

— Я могу приходить хоть каждый день.

— А ты хочешь? Приходить каждый день?

— Конечно. Если ты тоже этого хочешь.

— Что за глупости ты говоришь. — Гермиона шлепнула его по руке. — Конечно, я хочу… Северус? — Она приподнялась на локте. — А ты можешь меня поцеловать?

— Я попробую. Никогда раньше не делал этого… я не про поцелуй, глупышка, — улыбнулся он, наклоняясь к жене.

Гермиона, уже и не пытаясь справиться с отчаянно бьющимся сердцем, повернула голову так, чтобы встретиться с его губами. Она уже чувствовала его дыхание, и вот…

Он исчез. Резкий порыв ветра заставил Гермиону вздрогнуть, она вскочила на ноги…

И проснулась.

* * *

Северус, разрываясь между восторгом и разочарованием, массировал затылок. Легилеменция была трудна в исполнении даже если оба человека находились в одной и той же комнате. Он никогда не пробовал прибегать к этой магии на значительном расстоянии и не был уверен, что что-нибудь получится, но надеялся, что любовь — чувство не менее могущественное, чем связь, существовавшая в свое время между Поттером и Волдемортом. И он оказался прав. Все получилось, осталось только усовершенствовать навыки.

Теперь он знал, что его Гермиона жива и чувствует себя относительно неплохо. Сердце билось так, что казалось готово было вырваться из груди, и ему пришлось закусить подушку, чтобы сдержать крик. Конечно, Дурслеи скорее всего решили бы, что соседи забыли уменьшить звук телевизора, но лучше все же было не рисковать и не терять контроль над собой.

Ему очень хотелось немедленно повторить попытку, хотя бы только для того, чтобы успокоить Гермиону и заверить ее, что обязательно придет снова. Но первый опыт дался ему достаточно тяжело, поэтому Северус заставил себя поступить благоразумно и подождать до следующей ночи.

* * *

Гермиона, дрожа, поднялась с кровати и подошла к окну — она так устала за день, что забыла закрыть его. Теперь она проклинала себя за небрежность. Если бы не распахнувшееся окно, холодный воздух не разбудил бы ее, и она сидела бы сейчас на траве около озера и целовалась с Северусом. Только ее непроходимая тупость виновата в том, что сон оборвался в такой момент.

Она так рассердилась на себя, что не рассчитывала заснуть снова. К тому же она замерзла. Поэтому Гермиона решила спуститься на кухню и выпить чашечку какао — оно поможет согреться и успокоиться. Она будет пить какао и вспоминать свой замечательный, яркий сон, от которого стало так хорошо на душе. Даже думать об этом было приятно.

Надевая халат, Гермиона подумала об одной странности сна — на Северусе была одежда, в которой она его раньше никогда не видела. Точнее, поправила она себя, спускаясь на кухню, один раз она видела его в джинсах. В тот день, когда он пришел в особняк Министра после неудачного похода в библиотеку, рассерженный и готовый разорвать их взаимоотношения, которые в то время только зарождались.

Ее мать уже ушла спать, и внизу было темно. Гермиона на цыпочках прокралась на кухню, стараясь не шуметь, потому что миссис Грейнджер спала очень чутко. Решив приготовить не какао, а горячий шоколад в стиле Твичи — слишком калорийный, но очень вкусный — она начала внимательно изучать содержимое кухонных шкафов в поисках необходимых продуктов. Нет, подумала она, она совершенно точно никогда не видела Северуса в такой одежде. Не то, чтобы это имело какое-то значение — сны подобные этому часто совмещают детали из разных времен, выкапывают из глубины сознания забытые образы — но почему-то Гермионе упорно казалось, что эта вроде бы незначительная деталь на самом деле очень важна.

Но еще важнее было (хотя она поняла это только когда чашка с шоколадом наполовину опустела), что Гермиона чувствовала себя почти счастливой. Конечно, это был всего лишь сон, который, возможно, больше не повториться, но он подарил Гермионе ощущение радости и благополучия, которое не собиралось покидать ее.

Той ночью Северус больше не вернулся в ее сны. Гермиона была слегка разочарована, но все же утром чувствовала себя намного лучше, чем в последнее время. Принимать душ снова было удовольствием, и она четверть часа стояла под потоком горячей воды, наслаждаясь тем, как расслабляются мышцы и волосы тяжелеют, оттягивая голову назад. Завернувшись в полотенце, она внимательно изучила свое отражение в зеркале — увиденное заставило Гермиону нахмуриться и разграбить запасы косметики, принадлежащей матери. Ей обязательно нужен хороший скраб, да и увлажняющая маска не будет лишней. Маску нужно было держать пятнадцать минут, и во время вынужденного безделья Гермиона бросила взгляд на свою босую ступню, и ей снова не понравилось то, что она увидела. Так, одно за другим, она провела в ванной часа два, и вышла оттуда, чувствуя себя совершенно другим человеком.

Улыбаясь своему внезапно проснувшемуся тщеславию — в конце концов, она проделала все это не для кого-то, а только для себя — Гермиона пошла на кухню, где обнаружила записку, прикрепленную магнитом к холодильнику. Миссис Грейнджер предупреждала, что ушла к подруге и вернется к вечеру. Дом был полностью в распоряжении Гермионы, и эта мысль вдруг показалась ей удивительно приятной.

Она занялась приготовлением завтрака, и обнаружила, что просто наслаждается каждым движением — взять с полки металлическую банку с кофе, открыть ее и вдохнуть сильный аромат, засыпать кофе в кофеварку, нарезать хлеб — каждым из простых действий, из которых складывается повседневная жизнь. Закончив с приготовлениями, она поняла, что не хочет завтракать за маленьким столиком на кухне. Этим утром хотелось каждому действию придать особый смысл. Поэтому Гермиона поставила все на поднос и перенесла в столовую.

Кофе получился хорошим — горячим, горьковатым и очень крепким. Гермиона откусила кусочек белого хлеба с маслом и апельсиновым джемом, наслаждаясь контрастом между различными вкусами и текстурами, маслянистой смесью хлеба и масла с твердыми вкраплениями апельсиновой кожуры. Она чувствовала, как тело реагирует на еду, чувствовала прилив энергии от кофеина и сахара.

Гермиона ела будто бы в первый раз. И хотя она и отругала себя за эту мысль, как за глупую, она знала, что во всем виноват сегодняшний сон.

Убирая грязную посуду, Гермиона обдумывала, чем бы ей заняться. Чтение показалось хорошей идеей — только что-нибудь спокойное, может быть что-то из любимого в детстве? В конце концов она остановила выбор на "Алисе в стране чудес" — где-то в доме хранилась старая книга с потрепанными краями, которую ей подарили в пять лет, на день рождения. Гермиона никому об этом не рассказывала, но в детстве Алиса была ее кумиром. Какое-то время Гермиона мечтала стать похожей на нее, и в каком-то смысле стала. Любознательность, например, и детская склонность покомандовать — эти качества появились у Гермионы во многом благодаря попыткам подражать Алисе.

Гермиона не сразу нашла книгу в большой картонной коробке под кроватью, и потом некоторое время просто смотрела на нее, поглаживая запачканную обложку. Читать она решила в гостиной. Здесь она сидела на диване рядом с Северусом, когда привела его познакомить с матерью, но теперь это воспоминание больше не причиняло боли, и даже успокаивало. Гермиона уселась и чтобы устроиться поудобнее, сдвинула в сторону с журнального столика несколько ярких дамских журналов и положила туда ноги. Она уже откинулась на подушки и открыла книгу, как вдруг нахмурилась, отложила "Алису" и наклонилась за журналом, лежавшим верхним в маленькой стопке. Обложку украшала фотография молодого человека в тяжелом, закрытом джемпере из темно-серой шерсти, со светло-серым и бежевым узором.

Точно в таком свитере был в ее сне Северус.

Некоторое время она ошеломленно смотрела на фотографию, не решаясь открыть журнал. Она совершенно точно не видела его раньше, потому что, в отличие от матери, не любила рассматривать дамские журналы. Более того — Гермиона была уверена, что вообще не видела этой обложки. Легко было бы объяснить, почему ее подсознание надело на Северуса этот джемпер, если бы у нее когда-то промелькнула мысль, что ему очень подошел бы такой. Но нет. Сейчас она смотрела на фотографию впервые в жизни. Так почему…

Гермиона быстро просматривала страницы, пока не обнаружила то, что искала. "Деметрио Беллони представляет осеннюю коллекцию 2015 года" прочитала она, покачала головой и нахмурилась. Осень 2015 года? Несколько месяцев назад… Еще один взгляд на обложку — журнал действительно был старым, датированным прошлым летом. Это подтверждало догадку: вчера, пока Гермиона гуляла, миссис Грейнджер заходила к приятельнице, и вернулась с полной сумкой старых журналов. При Гермионе она ничего из сумки не вынимала. Все еще сжимая в руке журнал, Гермиона снова откинулась на подушки и уставилась в потолок, пытаясь успокоить беспорядочный вихрь мыслей. Все это могло быть простым совпадением, повторяла она себе. Возможно, она мельком видела этот журнал на витрине в киоске, когда гуляла по маггловскому Лондону.

Но ведь не зря мысль о том, что джемпер крайне важен, превратилась у нее в идею фикс, мучающую ее с момента пробуждения. Может это и вправду важно. Только пока она не могла понять — чем.

* * *

Одним из первых в списке Cеверуса был Кноссос. Он очень хорошо помнил, что рассказывала Гермиона о тамошней библиотеке, а именно — что она не нашла среди хранившихся там томов ни одного первоисточника, зато наткнулась на множество полезных намеков. Так что он решил в первую очередь уничтожить именно их.

Мистер Паппадопулос, библиотекарь, был на их свадьбе, они с Северусом много разговаривали, так что Северус был уверен, что старик легко узнает его, если небрежно отнестись к изменению внешности. В результате получалось, что путешествие обещает оказаться весьма рискованным — во-первых, библиотекарь может узнать его несмотря на все усилия, а во-вторых, палочку, которую он собирался своровать, придется использовать не для одного-двух мелких изменений, я для полного преобразования внешности, что могло вызвать серьезные проблемы.

Несколько часов он изучал огромный Атлас Мира, нашедшийся у Дурслей, прикидывая возможные варианты и отбрасывая их. На этот раз ему придется забраться за палочкой куда-нибудь подальше — что отнимет лишнее время, так как при трансконтинентальной аппарации затрачивается слишком много энергии. Он сможет сразу оказаться в Южной Америке или Австралии, но тогда ему придется задержаться на новом месте, пока не восстановятся силы. Неприятная перспектива, но иного выхода он не видел. В конце концов Северус остановил свой выбор на Аргентине. Колдовской район Буэнос-Айреса населяли люди самого разного происхождения — выходцы из Италии, Испании, Германии и многих других стран. Там его черные глаза, темные волосы и крупный нос не привлекли бы внимания, в отличие от Северной Европы или Африки.

Одежда оставалась проблемой — в Аргентине разгар лета, и ему не хотелось бы привлекать внимание ни прогуливаясь по Литтл Унингу в летнем костюме, ни появившись в Буэнос-Айресе в зимнем плаще. Наконец он выбрал золотую середину. Легкий жакет и шарф укроют от посторонних взглядов легкую рубашку с коротким рукавом. К тому же, интерес магглов для него не так опасен, как любопытные взгляды колдунов.

Кивнув себе в знак одобрения плана, он открыл атлас на последней странице, чтобы узнать, какова разница во времени между Англией и Аргентиной.

* * *

Жизнь в Хогварце постепенно возвращалась в нормальное русло. Персонал сменил свои траурные мантии на обычные, студенты привыкли к новому учителю маггловедения профессору Прейториусу (во многом благодаря его снисходительности) и новой учительнице по Преобразованиям, симпатичной рыжеволосой ведьме из Австралии — она была англичанкой, чьи родители перебрались в Австралию во время первого возвышения Волдеморта — акцент которой часто вызывал улыбку. Профессор Хагрид перестал рыдать каждый раз, как его взгляд случайно падал на два ряда окон с плотно закрытыми шторами, напоминавшими, что комнаты Директора опечатаны и не используются. Уже не казалось странным видеть на месте Директора профессора МакГонагалл — она отказалась переезжать в комнаты Снейпов, но не могла не возглавлять учительский стол в Большом Зале. Даже профессор Блэк понемногу стал возвращаться к прежним привычкам. Он все еще встречался с помощницей библиотекаря и снова начал улыбаться и подмигивать студенткам за едой.

Люси тоже понемногу приходила в себя. В начале февраля студентам разрешили выход в Хогсмид, и она, отделившись от толпы, осаждающей "Горшочек меда" и магазин "Дервиш и Банг", купила в маленькой аптеке зелье, расслабляющее мышцы. Оно сотворило чудеса с изнывающим от боли телом, и девочка несколько ночей проспала как убитая, без снов, после чего почувствовала себя посвежевшей и способной вполне успешно контролировать эмоции.

Дополнительные занятия по Чарам продолжались, но теперь профессор Блэк не выглядел таким несчастным, и Люцертола больше не боялась сорваться и выболтать ему все тайны — и свои и отцовские.

У нее по-прежнему не было друзей — поведение в первые несколько школьных месяцев не прошло даром — но это ее мало беспокоило. Она всю жизнь обходилась без общества сверстников, и не испытывала особого желания присоединиться к какой-нибудь компании. Но она никогда больше не навещала Электо и Тисифону, даже близко не подходила к коридору, в котором висела картина, потому что девочки слишком живо напоминали ей о случившемся с Директором. Они тоже не пытались найти ее и заговорить, к тому же теперь Люси регулярно писала родителям и получала от них письма и посылки, так что не было необходимости использовать портрет как средство связи.

Раньше Люси нечасто появлялась в библиотеке Хогварца, но сейчас она обнаружила, что это приятное место, в котором можно сидеть часами, читать, иногда заниматься. Ее жизнь стала тихой, спокойной, и немного скучной.

Время от времени ей в голову приходила мысль воспользоваться плащом-невидимкой и немного побродить по замку — просто для развлечения. Эта мысль доставляла девочке много удовольствия, но, прокрутив в голове варианты возможных маршрутов, она так ни разу не перешла к действиям.

* * *

Материализовавшись среди развалин королевского дворца в Кноссосе и пробежав по телу руками, чтобы убедиться, что все на месте, Северус подумал, что в Буэнос-Айресе его жизнь в очередной раз висела на волоске. Там оказалось не так много народа, как он ожидал — вероятно, многие еще не вернулись из отпусков — так что выкрасть палочку оказалось труднее, чем рассчитывалось. Однако это ему удалось, после чего Снейп отправился в небольшой отель, где провел кошмарную ночь — заснуть не получалось, потому что тело упорно утверждало, что уже утро, к тому же шум под окнами не прекращался всю ночь. Утром, выпив чашечку кофе (оказавшегося, как ни странно, великолепным) с пирожными, чем-то напомнившими ему датские, он понял, что готов наложить на себя маскирующие чары и отправиться на Крит.

Честно говоря, Северус не ожидал от Аргентинского Министерства такой эффективности. Они чрезвычайно быстро засекли палочку. Только он успел с улыбкой оглядеть свою новую внешность — невысокий, с пивным брюшком, рыжеволосый и голубоглазый — как уже услышал характерное "плоп", заставившее его отбросить палочку, будто раскаленный кусок металла и дисаппарировать. Хорошо, что он так радикально изменил внешний вид — если бы он показался аргентинским аурорам знакомым, они попытались бы броситься в погоню. Это за мелким воришкой ни один аурор не побежит, тем более через два океана. А вот за Северусом Снейпом…

Несмотря на обычно умеренный климат острова, сейчас там было довольно прохладно, солнце уже садилось, и вокруг не было ни единой души. Начало февраля — не самое популярное время для туристов, а местные предпочитают вечерами сидеть дома за ужином и бокалом вина, а не бродить по руинам. Магическая библиотека скорее всего еще не закрылась, так что у Северуса были шансы довольно быстро выполнить задуманное и покинуть опасное место.

Библиотека действительно была открыта, но вместо мистера Паппадопулоса Северуса приветствовала ведьма средних лет. — Э-э-э… — Северус огляделся, не зная, что предпринять. Ему обязательно нужно было поговорить со старым библиотекарем, знавшим книги как свои пять пальцев. Конечно, он не сомневался в компетентности женщины, но у нее было меньше опыта. — Вы говорите по-английски? — Спросил он наконец, и когда ведьма кивнула, продолжил. — Я надеялся застать здесь старого знакомого, мистера Паппадопулоса… Но видимо у него сегодня выходной.

— О, нет. — Женщина улыбнулась, ласково и немного грустно. — Аристотелес никогда не брал выходных.

— Не брал? — Северус уставился на ведьму, не желая верить своим ушам. — Он… он ведь не умер, нет?

Женщина покачала головой. — Нет, но боюсь, ему уже немного осталось. Сами знаете, сколько ему лет. Рано или поздно… — Она замолчала и опустила голову.

— Мне очень нужно с ним повидаться. — Произнеся это, Северус вдруг понял, что действительно очень хочет еще раз увидеть старика, и не только из-за книг. — Вы знаете, где он живет?

Ведьма объяснила ему дорогу — это было недалеко, всего в двух кварталах — Северус поблагодарил ее и вышел из библиотеки. Он без труда нашел маленький выбеленный домик с голубыми ставнями на окнах. На двери, тоже выкрашенной в голубой цвет, под дверным молотком была прикреплена маленькая латунная табличка с буквами А.П. Северус постучал, и не дождавшись ответа, попробовал повернуть ручку. Оказалось, что дверь не заперта — ни на ключ, ни заклинанием. Да, подумал Северус, улыбаясь, маленькие колдовские общины очень не похожи на большие. Здесь все люди знают друг друга, и не считают нужным запираться.

Нижний этаж оказался темным и пустым, но подойдя к шаткой лестнице, ведущей на второй этаж, Северус заметил свет, пробивающийся из-под двери, расположенной прямо над ним. Поэтому он поднялся по скрипучим ступеням и снова постучал. И это раз услышал слабое. — Войдите.

Северус открыл дверь. Комната, в которой он оказался, была спальней, по-спартански обставленной только самым необходимым. Узкая кровать, сбоку от которой вместо тумбочки стоял стул, шкаф и еще один стул около окна. На полу лежал грубый ковер, а на кровати покрывало ручной работы, настолько старое, что вместо белого стало теперь цвета слоновой кости, но очень красивое — цветы, соединенные тонкой паутиной. Других украшений в комнате не было.

Мистер Паппадопулос лежал на кровати, укрывшись одеялом под самый подбородок. Его руки, тонкие и худые, поглаживали замысловатый узор покрывала. Он выглядел старше, чем помнилось Северусу — у него ввалились щеки, а глаза казались неестественно большими.

— Извините за вторжение, — начал Северус, но старик перебил его.

— Я вас знаю?

— И да и нет. — Северус подошел к кровати. — Вы знаете меня, но никогда не видели в таком обличии. Мне пришлось… изменить внешность, потому… впрочем, это длинная история. — Северус сам понимал, что все это звучит очень неубедительно, но другого объяснения у него не было.

Паппадопулос хрипло вздохнул. — А почему бы вам не рассказать ее мне? Люблю длинные истории. К тому же… — он улыбнулся Северусу — … мне больше нечего делать. Я могу слушать вас хоть несколько часов.

Северус не знал, откуда у него взялась уверенность, что старый библиотекарь не выдаст его. Может из-за того, что Паппадопулосу нравилась Гермиона. А может потому, что когда человек стоит на пороге смерти, жизнь кажется настолько драгоценным даром, что просто невозможно отнять ее у кого-нибудь другого. А может, Северусу самому хотелось поговорить с человеком, который сможет его понять.

В чем бы ни была причина, он просидел в спальне Паппадопулоса несколько часов, рассказывая обо всем, что случилось за последние полтора года, и чувствуя, как становится легче на душе, как будто старый колдун взял часть его ноши — ведь для него этот груз больше ничего не значит, а у Северуса впереди долгая дорога, и лучше бы ему отправиться налегке.

Когда он закончил, в комнате надолго повисло молчание. Первые лучи рассвета уже проникли в комнату, и свечи, казалось, горели уже не так ярко.

— Подойдите к окну, — неожиданно попросил Паппадопулос.

Северус молча подчинился.

— На подоконнике лежит моя палочка. Возьмите ее.

Вернувшись к кровати и протягивая старику палочку, Северус спросил. — Думаете, вам стоит сейчас колдовать? Вы слишком слабы, Аристотелес, я не уверен…

Улыбка (Северус мог поклясться, что она была озорной) заставила сотни морщинок на лице старого библиотекаря казаться еще глубже. — Это не мне, глупый мальчик. — Он засмеялся, но смех тут же перешел в кашель, сотрясающий все немощное тело. Северус положил палочку на стул и помог старику сесть. После нескольких глотков воды Паппадопулос все еще тяжело дышал, но смог говорить. — Вам нужна палочка — возьмите мою.

— Но Аристотелес, я не могу…

— Чепуха. — Он похлопал по покрывалу, и Северус откинул его, чтобы присесть на край кровати. — Послушай меня, дорогой мой мальчик. Мне уже немного осталось, может быть вообще несколько часов, а потом сработает последний портключ. И я действительно слишком слаб, чтобы колдовать. Она… — он показал на палочку, которую Северус неохотно взял — … верой и правдой служила мне сто восемьдесят лет. Вполне достаточно, тебе не кажется?

Северус собрался протестовать, но был остановлен прикосновением холодной худой руки. — Возьми ее, Северус. Возьми, и уходи. Ты знаешь, какие книги тебе нужны, так сделай то, что должен, и покинь Крит. Никто не заметит, что моя палочка куда-то делась, а если заметят, я придумаю какую-нибудь байку. Поверь мне, с этой стороны тебе ничего не угрожает.

— Я… — Северус покачал головой и повернулся к окну. — Я просто не знаю, что сказать.

— Скажи "до свидания". Неплохой вариант.

Северус сжал губы и прищурился, стараясь сдержать слезы. — Вы очень великодушны. — Он поднялся, потом склонился перед стариком и положил руку ему на лоб. — До свидания, мой друг, и легкого тебе пути.

Паппадопулос кивнул, улыбнулся и закрыл глаза. Северус, не находя в себе сил уйти, стоял около кровати, смотрел на морщинистое лицо старого библиотекаря, и думал, что после ста девяноста лет жизни смерть действительно может казаться желанной. Судя по спокойному выражению лица Аристотелеса, так оно и было.

— Иди, — прошептал Паппадопулос.

Северус вздохнул, еще раз взглянул напоследок на умирающего, резко развернулся и быстро вышел из комнаты, а потом и из дома, на прохладный влажный воздух раннего утра.

— Я думала, что ты никогда больше не придешь! — Гермиона прижалась к Северусу и улыбнулась, когда он обнял ее. — Две ночи! Я так расстроилась и… Я думала, что ты больше не придешь. — Повторила она, вздрогнув от этой мысли.

— Прости меня, Ежик. Меня… — он остановился, пытаясь объяснить свое отсутствие, не солгав при этом. — Это было невозможно, — наконец, сказал он.

Гермиона подняла голову и внимательно посмотрела на него. — Тебя что?

Он мог обмануть кого угодно, но не ее. Как бы ни приятна была ему эта мысль, в данный момент Северусу хотелось бы, чтобы Гермиона знала его не настолько хорошо. — Меня задержали.

— Тебе что, отработку назначили? Кто? Апостол Петр? Извини, — поспешно поправилась Гермиона, увидев, как он поморщился. — Я не хотела лезть не в свое дело. Это было бестактно. Могу предположить, что существуют некоторые правила, где бы ты ни находился. Когда ты навещаешь меня, ты нарушаешь правила?

— Нет. Я могу приходить к тебе так часто, как захочу. И я приду к тебе снова, поверь мне. Но мне нужно было кое-что сделать. Очень важное. Но… — он усадил Гермиону рядом с собой. — Мистер Паппадопулус просил передать тебе искренние и горячие приветы.

— О… Значит, — Гермиона нахмурилась. — Он… умер? — Тихо спросила она?

К этому моменту, прикинул Северус, скорее всего да. — Да, моя милая. Он умер. Но он умер мирно. Сто восемьдесят шесть лет — долгий срок, даже для колдуна. Он пришел к согласию с самим собой и был рад, по его выражению, взять последний портключ.

В отличие от первого раза, Северус не стал дожидаться, пока Гермиона на самом деле увидит его во сне. Он просто вошел в ее разум. Сначала он немного сомневался, как она на это отреагирует, но все сомнения были забыты, когда на лице Гермионы расцвела счастливая улыбка. Неудивительно, подумал Снейп. Он вошел во время официального обеда в министерском поместье. Гермиона сидела между двумя напыщенными пожилыми колдунами, обсуждавшими что-то чрезвычайно важное. Гермиона, казалось, была готова уснуть, и с явным усилием сохраняла на лице вежливую улыбку. Она поднялась навстречу Северусу и кинулась в его объятия, после чего они вышли из комнаты и спустились к озеру, где уютно устроились на траве.

Северус любил закаты и рассветы, и сегодня он выбрал раннее летнее утро, когда над травой еще стелется низкий туман. Воздух был прохладным и чистым, но утро обещало теплый день.

Он посмотрел на Гермиону и вытер слезинки с ее щек. — Как ты, любовь моя? Вполне… терпимо?

— Кажется, стало немного лучше. Три дня назад я и не думала, что это возможно. Но сейчас… Я не знаю, почему, потому что я знаю, что это только сны, а на самом деле ты умер. Но я знаю, что могу быть с тобой, пусть только во сне, и от этого мне намного легче. Пообещай мне кое-что.

— Опять? — улыбнулся он. Северус любил подразнить ее — совсем немного, вот как сейчас, чтобы ее глаза снова загорелись. — Я уже пообещал, что буду тебя преследовать, и я сдержал слово.

Гермиона закрыла глаза, когда Северус склонился над ней и поцеловал в лоб. — Я знаю. Но ты должен пообещать мне еще кое-что, как продолжение первого обещания.

Северус поцеловал ее веки, влажные от слез. — Тогда скажи мне.

— Все говорят мне, что жизнь продолжается, и раньше или позже я смирюсь с потерей. Но… Я не хочу, понимаешь? Мне так жаль, что я не могу вспомнить каждую секунду, проведенную с тобой… Мы были такими легкомысленными…

— Мы были беспечными, — перебил он ее. — Беспечными и счастливыми. Как мы могли знать?

— У меня было такое ощущение… Помнишь тот день, когда мы получили письма? От Гарри и Малфоя? У меня было предчувствие чего-то зловещего, как будто все может рухнуть в любой момент. Я должна была обратить на это внимание и поступать… осторожнее.

— Все так думают после тяжелой потери. Мы были счастливы тогда, Ежик, и мы счастливы сейчас. Это все, что имеет значение. Не вини себя за то, что ты не предвидела все, что произойдет.

Гермиона вздохнула и расслабилась в его объятиях. — Да… Наверное, ты прав. Но… — Она открыла глаза и посмотрела на него. — Пообещай, что ты не перестанешь приходить ко мне, потому что подумаешь, что я смирилась. Пожалуйста!

— Как бы эгоистично это ни звучало, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты смирилась.

— Прекрасно, — кивнула Гермиона и погладила его по груди. — Как ты думаешь, мы можем еще раз попробовать поцеловаться?

Он фыркнул. — Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь.

* * *

— Я составила список, — сказала Гермиона, протягивая двум сидящим на диване в гостиной миссис Грейнджер колдунам лист бумаги.

Сириус усмехнулся, его глаза заблестели. — Вот она, Гермиона, которую я знаю. Если ты начинаешь составлять списки, ты определенно приходишь в норму.

— Точно, — прорычал Хмури. Он налил себе чаю, вытащил из кармана фляжку и, заговорщицки приложив палец к губам, щедро добавил в чашку виски. Потом он забрал последний из оставшихся на тарелке бисквитов, и съел его с явным удовольствием на лице. — Маджорити! — позвал он. — А там не осталось еще этих… э… как там они называются?

Миссис Грейнджер выглянула из кухни и свирепо посмотрела на него. — Они называются имбирно-миндальные бисквиты, и да, еще немного осталось. Но ты их больше не получишь, потому что тебе нужно следить за холестерином. В них много масла.

Хмури поморщился. — В жопу холес…

— Что за выражения, Аластор!

Сириус фыркнул в чашку, заработав от друга сердитый взгляд.

— Прости, — сказал Хмури. — Я хотел сказать, нахрен этот…

Теперь не сдержалась и начала хихикать Гермиона.

— Когда я вижу, как эта девчушка смеется, — усмехнулся Хмури. — Меня не волнует то, что она смеется надо мной. Ладно, Маджорити, я просил не для себя, а для своих дорогих друзей. Им досталось немного, и я…

— Это значит, — миссис Грейнджер подошла к дивану, возвышаясь над Хмури во весь рост. — Что ты один все съел? — Она сердито уставилась на своего незадачливого бойфренда.

— Ну, не все, но… Да ладно, Маджорити, не придирайся! Я справился с Волдемортом, значит справлюсь и с холестерином, правда?

— Да ну. — Она придвинулась ближе, так что Хмури пришлось задрать голову, чтобы смотреть ей в лицо, иначе он выглядел бы как провинившийся школяр, не решающийся взглянуть в глаза мамочке. — А Волдеморт засорял твои артерии, он покрывал твои кровеносные сосуды кальцием слой за слоем, так что кровь больше не могла бы по ним течь?

— Послушай, Маджорити, я…

— Волдеморт вызывал у тебя сердечные приступы? Или инсульт, так чтобы ты не мог ходить и говорить? Он поражал твои зубы кариесом? — Хмури прорычал что-то и отвел взгляд. — Аластор Хмури, ответь на мой вопрос! И раз уж мы об этом заговорили, ответь еще на один: ты принял меры безопасности, чтобы защититься от этого злодея, или просто ввалился в его дом, рискуя жизнью? А?

— У Волдеморта не было дома, — пробурчал Хмури, понимая, что эту битву он проиграл.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Аластор, так что хватит ворчать! — она повернулась к Сириусу и Гермионе, которые пытались хохотать беззвучно, причем безуспешно. — Вы можете зачаровать бисквиты, чтобы он не мог к ним прикоснуться?

— Ну… — протянул Сириус. — Думаю, что…

— Сириус! Я тебе яйца оторву, дворняжка блохастая!

— Что за выражения, Аластор! — ответил Сириус, весьма удачно скопировав миссис Грейнджер.

В конце концов Маджорити принесла им полную тарелку восхитительных бисквитов, и Хмури торжественно пообещал, что съест только два. Что тут же и сделал.

— Итак, — сказал Аластор, когда миссис Грейнджер снова вышла. — О чем ты хотела сказать, Гермиона? Что это за список?

Гермиона сделала глубокий вдох, приготовившись столкнуться с реакцией друзей. — Я думаю, что Северус жив. — Сказала она.

Мужчины обменялись настороженными взглядами.

— Гермиона, — наконец, сказал Сириус. — Я не понимаю, как он мог остаться в живых. Мы все видели, как он умер. Мне больно об этом говорить, но ты была там, милая. Ты видела это, так же как и Аластор и я.

— Только не говорите, что я спятила, — резко ответила она. — Я это не придумала, у меня есть причины так говорить. И немало, — она указала на список.

— Ну… — протянул Хмури. — Почему бы тебе не рассказать?

Гермиона улыбнулась. — Это я и собиралась сделать.

Когда она закончила читать список (свитер, в который был одет Северус при их первой встрече во сне, был только одним из многих пунктов), Аластор и Сириус больше не думали, что она бредит.

Сириус, задумчиво жующий печенье, покачал головой. — В твоих аргументах определенно есть логика. Все это, — он кивнул на список, — очень странно. Есть только одно объяснение — кажется, он использует Легименцию, чтобы входить в твои сны. Но этих доказательств недостаточно, потому что факт остается фактом — все мы видели, как он умер.

Гермиона провела рукой по волосам, взъерошив их еще сильнее. — Я знаю! Но еще я знаю, что во всем это есть какой-то недостающий кусок, я что-то чувствую, но… — Она пожала плечами и вздохнула. — Трудно объяснить — такое ощущение, как будто разум натыкается на глухую стену…

— Гермиона, — перебил ее Хмури. Его глаза блеснули. — Поттер не накладывал на тебя Чары Забвения? Ощущение, которое ты описываешь, в точности соответствует тому, что чувствуешь после этих чар. Воспоминание сохраняется где-то внутри, но ты не можешь до него добраться. Как будто в мозге что-то зудит, но ты никак не можешь почесать, да?

— Точно! — кивнула Гермиона. — Именно это я и чувствую. Как ты думаешь, воспоминание, которое стер Гарри, как-то связано со всем этим?

— Это… Это вполне возможно. Но Гарри очень сильный колдун, и мы не сможем взломать чары. Это может повредить твой разум.

— А как вы думаете, Северус может добраться до этого воспоминания? Ну, оно же где-то в подсознании, и может быть…

— Слушай, милая, — вмешался Сириус. — Я знаю, что ты чувствуешь, но постарайся успокоиться и подумать. Во-первых, и это самое главное, — если воспоминание, которое стер Гарри, как-то связано со смертью Северуса и его возвращением к жизни, можешь быть уверена, что это нечто чрезвычайно важное, секретное и опасное. Я не знаю, что это может быть. Но ты можешь оказаться в опасности, а я уверен, что Северус этого не хотел бы. Во-вторых, если Гарри знал то, что стер из твоей памяти, и если он не стер и свою память, в чем я глубоко сомневаюсь, он до сих пор владеет этой информацией. И может быть, не он один. Поэтому прежде чем кто-либо — Северус или мы — вторгнемся в твой разум, нужно испробовать все возможные варианты. У Аластора все еще есть связи в министерстве…

— Точно. И я собираюсь навести справки. Если это действительно что-то секретное, бьюсь об заклад на собственную задницу, что оно хранится под грифом "совершенно секретно". А большие секреты порождают множество слухов. Кстати, — он кивнул на окно. — Думаю, что кое о чем мы можем подумать уже сейчас. До этого момента я считал, что ауроры следят за этим домой только потому, что Поттер опасается, что ты что-нибудь с собой сделаешь. Что-то вроде почетного караула, в память о старых временах. Но… — он внимательно посмотрел на Сириуса. — Как же ауроры, сующие свой нос в Хогварц и Академию? Что если они получили задание шпионить за нами не потому что мы можем замышлять что-то противозаконное, а потому что надеются схватить Северуса, если тот попытается выйти на контакт с нами?

— В таком случае, — протянул Сириус. — Бьюсь об заклад не только на задницу, что Гарри отправил их и в поместье Снейпа. Логично?

— Весьма, — согласился Хмури и поднялся. — Не знаю, как ты, Сириус, но я собираюсь прогуляться.

— Отличная идея, — Сириус тоже встал. — Куда-нибудь в милое романтическое местечко, да?

— Ага. Где мы могли бы побродить как два одиноких облачка, правда?

— Собирая цветочки…

— Как парочка гомиков.— закончил Хмури с усмешкой. — До свидания, милая. — Он взъерошил волосы Гермионе. — Не переживай. Мы будем держать тебя в курсе.

* * *

Когда он успел превратиться в старого сентиментального дурака, удивлялся Северус. Когда это произошло?

Он вытер пот со лба и сел в тени пальмового дерева, в которой было так же жарко, как и на солнце.

Итак. Когда, как и почему его характер стал таким мягким? Не то чтобы ему абсолютно не нравилась эта идея, но нужно с этим разобраться. Наверное, одной из основных причин была Гермиона. До их встречи — неужели она произошла всего полтора года назад? — Северус был почти прежним, хотя и потерял злобную язвительность и жесткость прежних дней. Но с тех пор, как они стали жить вместе, острые углы и шипы, которые он считал неотъемлемой частью своего характера, стали сглаживаться. Сначала это касалось только их отношений с Гермионой — даже когда они спорили и ругались, Снейп не мог прятать собственную неуверенность за сарказмом и резкими ответами. И постепенно, очень медленно и почти незаметно, эти изменения распространились и на отношения с другими — с Сириусом, Аластором, Минервой, которые понимающе смотрели на него, когда он воздерживался от язвительных комментариев, которые хотя и пришлись бы к месту, но могли оскорбить собеседника.

Абсолютно новым было другое, и Северус не был уверен, нравится ли ему это. Похоже, что приобретенная почти Дамблдоровская мягкость характера стала распространяться и на людей, которые ему вовсе не нравились. Он вынужден был признать, что за шесть недель, проведенных у Дурсли, он так и не почувствовал презрения к ним. Нет, не совсем так. Они были ограниченными буржуа, и он презирал их. Но они не сделали ничего такого, чтобы усилить уже существующую неприязнь.

Северус вздохнул. Кажется, жара действует не только на тело, но и на разум. Истина выпотевает из мозга, как влага из тела. К примеру, тот факт, что он, Северус Снейп, обычно не склонный к тщеславию, смягчился, услышав комплименты своей жене. Миссис Дурсли с энтузиазмом расписывала достоинства Гермионы (особенно в свете того, что он ушла от Гарри). После этого Северус даже выслушал рассказ о Дадли, который, как оказалось, не умер, а покинул армию ради темноволосой черноглазой восточной красотки, женился на ней и остался в Ираке.

Может быть потому, что он сам отчаянно тосковал по Гермионе, Северус сумел осознать невероятный, абсурдный и странный факт — Дурсли действительно любили своего сына и хотели услышать новости о нем — хотя бы коротенькое письмо время от времени, как уверял его мистер Дурсли со слезами на глазах. В конец концов, кто он такой, чтобы осуждать людей за их чувства. И поэтому…

Северус снова вздохнул и откинулся на шершавый ствол пальмы. Он полагал (каким же он был идиотом!), что сможет поговорить с молодым человеком, учитывая, что все равно собирался наведаться в Петру, расположенную недалеко от Багдада. Несложно, особенно для колдуна, способного аппарировать. К тому же Северус никогда не был в Багдаде, колдовской район которого славился своей архитектурой и отличными ресторанами. С палочкой Паппадопулуса, которая удивительно хорошо подошла ему (оливковое дерево и волос менады, довольно капризная, но превосходно справляющаяся с чарами), он мог гораздо лучше изменять внешность, обманывая даже самые пристальные взгляды.

Благодаря прекрасной памяти Северус все еще помнил все библиотеки и частные собрания, которые Лили и Джеймс упоминали в своих записях. Гермиона посетила не все, потому что неожиданная находка в виде дневника Лили сделала дальнейшие поиски ненужными. Но Северус должен был найти все источники, или по крайней мере, большинство, и уничтожить — вырезать страницы из книг, вымарать соответствующие места из старинных манускриптов, или же, как в случае с Петрой, превратить глиняные таблички в комки сероватой грязи и выкинуть в реку, с тоской глядя, как течение уносит бесценные артефакты в море. В Петре не было волшебного района, только библиотека и Музей Истории Арабской Магии, из которого они получили чешую не существующего ныне Месопотамского Триплекреста.

Прежде чем отправиться в библиотеку, Северус (на этот раз у него были седые волосы до плеч, изящная бородка, длинный крючковатый нос с тяжелыми очками на переносице, и серые глаза) прогулялся по музею. Он быстро нашел нужные ему глиняные таблички и спрятал их в своей широкой арабской мантии, потом быстро аппарировал на окраину Багдада. Здесь он сразу сменил внешность — уменьшил рост, отрастил черные волосы и усы, глаза стали темными, а зубы ослепительно белыми и ровными (он все же поддался минутной слабости Локхартского самолюбования). После этого Северус уничтожил таблички.

Было уже начало марта, и жаркий весенний денек разморил Снейпа. Поэтому-то он и присел под пальмовым деревом, и начал предаваться самоанализу. Подобное времяпрепровождение казалось не таким уж и утомительным, учитывая, что Северусу предстояло еще добраться до дома Дурсли-младшего и вбить ему в голову немного здравого смысла. Но лучше расправиться с этим как можно скорее, провести приятный вечер в лучшем ресторане города и вернуться в Англию. Еще раз глубоко вздохнув, Снейп поднялся и побрел к дому, где должен был встретиться с Дадли Дурсли, его женой и многочисленными отпрысками.

* * *

Ауроры все еще патрулировали земли Хогварца, хотя их стало меньше и их энтузиазм, казалось, уменьшился, особенно когда в середине февраля зарядили холодные дожди. МакГонагалл категорически отказала им в доступе в школу, несмотря на требование Министра, поэтому они оставались на улице, проклиная непогоду.

Хмури не удалось так легко отделаться от интереса своих бывших коллег, потому что он не смог найти причин, по которым ауроров могли бы не пустить в Аурорскую школу. Каждую неделю Аластор и Сириус встречались в замке или в доме миссис Грейнджер, чтобы обсудить добытую информацию. Хмури и раньше довольно часто посещал Хогварц, и даже читал дополнительные лекции для семиклассников по Защите От Темных Искусств, поэтому его визиты, как и визиты Сириуса в дом миссис Грейнджер, не вызывали бы лишних подозрений. Однако следовало соблюдать осторожность и не встречаться слишком часто.

Хмури прибыл в школу через камин, хотя всегда предпочитал аппарировать. Погода не располагала к двадцатиминутной прогулке от ворот до замка. Первым указанием МакГонагалл после вступления в должность директрисы Хогварца было отключение каминов замка от общей сети. Это распоряжение было одобрено всеми сотрудниками — никому не хотелось, что бы ауроры совали нос в их личные разговоры. Хмури прибыл через главный камин в вестибюле за несколько минут до ужина. МакГонагалл усадила его рядом с собой за учительский стол, и после трапезы она, Сириус и Аластор отправились в комнаты Минервы, чтобы обсудить новости.

— О, спасибо, Минни, — пробормотал Хмури, когда Минерва протянула ему бренди. Он с вожделением смотрел на стакан, не замечая возмущенного взгляда МакГонагалл. Она не любила, когда ее называли Минни. — Вы заметили, — сказал Хмури, когда все уселись, — что количество ауроров на территории школы уменьшилось?

— Откуда ты знаешь? — спросил Сириус. — Ты же прибыл через камин!

— Я не сказал, что я их видел. Я просто прошу подтвердить мое утверждение.

— Да, — ответила МакГонагалл. — Теперь, когда ты сказал… Да, их определенно стало меньше. — Она сделала маленький глоток из стакана. — Но откуда ты знаешь?

Хмури фыркнул и подмигнул ей. — Инстинкт, — сказал он, почесывая нос. — Ладно, шучу. В министерстве определенно что-то происходит. Тонкс, дай ей Мерлин здоровья, — он поднял бокал, и Сириус с Минервой последовали его примеру. — Рассказала мне… Кажется, два дня назад. Или три? — Он нахмурился. — Ладно, неважно. Короче, она сказала, что в министерстве принято решение уменьшить число ауроров, патрулирующих земли Хогварца и Академии. К тому же они убрали ауроров из поместья Снейпов. Они оставили это дело Силам Поддержания Правопорядка.

— И… — вступил Сириус. — У тебя есть идея, что бы это могло значить?

— У меня полно идей. Вопрос в том, какая из них окажется верной.

Не обращая внимания на усмешки и подмигивания, МакГонагалл вытащила носовой платок и начала яростно протирать очки. — Думаю, пора записать все, что мы имеем. Составить…

— Список! — хором продолжили Хмури и Сириус. — Не понимаю, что в этом смешного, — сказала она и призвала пергамент, чернила и перо.

— Именно поэтому нам и смешно, — объяснил Сириус.

— Тебе давно пора повзрослеть, — проворчала Минерва, окуная перо в чернила. — Это же относится и к Аластору. Но я полагаю, что миссис Грейнджер займется этим вопросом. — Хмури буркнул что-то неразборчивое и скорее всего, не предназначенное для женских ушей. — Итак, что у нас есть, — продолжила МакГонагалл. — Сны Гермионы. — Она записала это и выжидательно посмотрела на двух колдунов.

— Ауроры, — предложил Сириус. — Сначала они были повсюду, а теперь их стало меньше.

— Ладно, — перо снова заскрипело по пергаменту. — Что еще?

Хмури пожал плечами. — Не знаю, как это назвать. Наверное, "Большой Секрет" — то, что Поттер стер из памяти нашей девчушки. — Он фыркнул. — Представляете, что должен чувствовать наш дражайший министр, если старина Сев действительно жив?

Раздался неясный еле слышный звук, похожий на приглушенный вздох. Звук донесся из-за двери, соединявшей комнаты МакГонагалл с небольшим холлом. Хмури прищурился и легким кивком остановил Сириуса, который тоже услышал непонятный звуки собирался подняться. — Поттер, должно быть, чертовски расстроен, — продолжил Аластор, как ни в чем не бывало. — И отчаянно пытается найти… Stupefy!

МакГонагалл, не заметившая ничего подозрительного, испуганно подпрыгнула и перевернула чернильницу на стол. — Аластор, что…

— Думаю, — Хмури и Сириус поднялись со стула. — Что мои бывшие коллеги проявляют чрезмерное любопытство. — Он подошел к полуоткрытой двери.

Сириус оглядел холл. — Никого, Аластор. Кажется, мы впадаем в паранойю…

— Чушь, — возразил Хмури. — Мы не… Вот так сюрприз. — Он указал палочкой в дальний угол. — Enervate! Примите комплименты, у вас замечательный плащ-невидимка, мисс Малфой.

Серые глаза пристально смотрели в серые глаза. Как будто платиновый клин с острым концом бурил мягкий сланец, проникая все глубже, разрушая слой за слоем. Чоу вздрогнула и опустила голову. У нее не было ни единого шанса выстоять против Люциуса, даже против его изображения, и теперь она злилась на себя за решение прийти в библиотеку.

Хотя к кому еще она могла обратиться? У нее нет друзей ни в Англии, ни во Франции. А поговорить с кем-нибудь было просто необходимо. — Извини, — пробормотала она, все еще избегая взгляда Люциуса. — Я не хотела мешать.

Он слегка наклонил голову. — Ты не помешала мне, милая. Пожалуй… мне даже приятно тебя увидеть. Чему обязан за такую честь?

— Мне одиноко и нужно с кем-нибудь поговорить.

— Ну что ж, тогда давай поговорим. — Он жестом предложил ей сесть. Все еще чувствуя себя очень неловко, Чоу подчинилась, но присела на самый краешек кресла. Люциус поднял бровь. — Ты уверена, что тебе удобно?

— Да… то есть нет… это не важно.

— А. — Некоторое время он молча наблюдал за ней и за ее все возрастающим чувством неловкости. — Для человека, который пришел сюда поговорить, — заметил он, — ты слишком молчалива.

— Это не легко, — ответила она с легким намеком на мрачноватую непокорность. И тут же отругала себя за то, что снова разговаривает как трудный подросток. Ей же уже тридцать шесть, она давно уже взрослая женщина, но Люциус всегда заставлял ее чувствовать себя глупой девчонкой. Это было частью его притягательности — та беспомощность, которая всегда охватывала ее в его присутствии. Люциус прекрасно умел заставить любого чувствовать себя беззащитным, маленьким, незначительным, а главное — виновным во всем этом.

— Не легко? — Откликнулся он. — Глубоко извиняюсь — не знал, что мое присутствие влияет на тебя настолько угнетающе.

Он играл с ней. Он всегда играл с ней — она очень хорошо это помнила. Все началось, когда она жила в поместье, а Драко еще не закончил школу, и в огромном доме были только он, она и Нарцисса. Люциус был великолепен в этой игре, впрочем как и большинстве других — всегда самый сильный игрок, всегда победитель. Ей нравились победители. Это тоже было частью его притягательности. Хотела ли она выиграть? Она сама не знала точного ответа на этот вопрос. Впрочем, ответ не имел значения. Стоило попробовать хотя бы для того, чтобы проверить, на что она способна. — Ты очень хорошо знаешь, как влияет на меня твое присутствие, — ответила она — резковатым, провоцирующим тоном. Как ребенок, бросающий камушки во льва в зоопарке, надеясь на то, что стальная клетка защитит его от зверя.

— Я кажется помню… да… — у Люциуса были тяжелые веки, и эта азиатская черта придавала всему его, в остальном холодному, лицу чувственность. — Это значит, ты скучаешь по мне, девочка?

Чоу подняла голову, хотя кровь отчаянно билась в висках и в ушах шумело так, что этот звук заглушал тяжелое дыхание. Сейчас она будто бы стояла на берегу моря в шторм, оглушенная воющим ветром и волнами, разбивающимися о камни. Их взгляды снова встретились, но на этот раз Чоу заставила себя не отводить глаз. — Временами, — ответила она. Голос показался шепотом по сравнению с гулом в голове, хотя она говорила достаточно громко.

— Приятно это слышать. — Чоу совершенно не понравилась улыбка, играющая на губах Люциуса. Судя по этой улыбке, у его слов был скрытый смысл, которого она не улавливала.

— Но… — она постаралась взять себя в руки и не обращать внимания на его насмешку — … я хотела поговорить не об этом.

— Какая застенчивость. — Он посмотрел на нее, полуприкрыв глаза, и покачал головой. — Очень мило, хотя и несколько не по возрасту. — Так о чем же, осмелюсь поинтересоваться, ты пришла поговорить?

— Драко. Он… очень странный.

Люциус пожал плечами. — Он Малфой, моя дорогая.

Это тоже было частью привлекательности. Его тонкое чувство юмора, иногда проявляющееся даже в виде самоиронии. Один раз (только один) она по неопытности засмеялась и добавила что-то от себя… Она вздрогнула. Это портрет, повторила она себе — не стоит вести себя так, будто ей все еще восемнадцать, а он жив. Но кого она пытается одурачить? Он намного больше, чем портрет, она прекрасно это понимала, и сам Люциус тоже знал об этом. — Я хотела сказать, что Драко очень изменился. Он почти не разговаривает со мной и кажется … поглощенным какой-то мыслью, но я понятия не имею, что могло случиться. Иногда он выходит на прогулку, но не бродит по окрестностям, как раньше … все выглядит так, будто… — она опустила голову и уставилась на свои сжатые руки… — будто он гонится за кем-то невидимым.

— Неужели? — Голос Люциуса не казался удивленным. Скорее, он был доволен услышанным. — А почему это тебя беспокоит?

Чоу почувствовала, как ее захлестывает беспомощный гнев. Не стоило ей приходить, не стоило разговаривать с ним, потому что он прекрасно знает, что происходит, но не собирается ей рассказать. И Драко — тоже. Только Драко не распространял вокруг себя атмосферы насмешливого превосходства. — Потому что я его жена. Потому что я чувствую себя одинокой и брошенной. Все вокруг изменилось, и не в лучшую сторону, с тех пор… — она резко замолкла.

— С каких пор, милая?

— С тех… — она сглотнула, но рот остался сухим, и страх по-прежнему тяжелым комом стоял в горле. — С тех пор, как ты заговорил, — чуть слышно пробормотала она. И, собрав всю решительность, добавила. — Все в нашей семье пошло наперекосяк. Я бы хотела… чтобы ты так и продолжал молчать. — У нее гулко билось сердце, и пылали щеки. Сейчас она чувствовала себя необыкновенно смелой.

— Мне кажется, дорогое дитя, что ты упускаешь одну важную деталь, — спокойно ответил Люциус. — Дела в семье должны идти весьма плачевно, чтобы нескольких слов, оброненных портретом, оказалось достаточно, чтобы вызвать столь разрушительные последствия.

— Ты намного больше, чем портрет, и прекрасно это знаешь! — Разгневано возразила Чоу.

— Да что ты? И что я тогда?

Вспышка ярости придала ей храбрости, поэтому Чоу решила, что сможет выдержать пристальный взгляд Люциуса. Но сланец снова рассыпался под безжалостным давлением платины.

— Вот видишь, киска, ты даже не можешь ответить на такой простой вопрос. — Он поднял руку, как будто собираясь погладить ее по голове, потом снова опустил. — Но не стоит волноваться. Скоро, очень скоро, все изменится.

Чоу пришлось сморгнуть несколько слезинок, чтобы лучше видеть Люциуса. — Что ты имеешь в виду?

Он улыбнулся и покачал головой. — Пока не могу рассказать. Еще не время. Только знай: через несколько дней глава семьи Малфой снова возьмет бразды правления в свои крепкие руки.

Смахнув последние слезинки, Чоу поднялась из кресла и робко улыбнулась. — Звучит многообещающе. Что ж, тогда я буду ждать и постараюсь не беспокоиться. Спасибо, Люциус. — Она развернулась и вышла из библиотеки.

— Всегда рад тебя видеть, — протянул Люциус ей вслед. — А звучит действительно многообещающе.

* * *

Еще ни разу в жизни Люси не испытывала такого ужаса.

Все еще сидя в углу, только теперь без прикрытия плаща-невидимки, под гневными взглядами трех взбешенных учителей, она спрашивала себя — хотя и понимая всю тщетность вопроса — почему судьба выбрала именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою знаменитую иронию. Пока она шныряла по школе с действительно недобрыми намерениями, никто ее не поймал. Но стоило прогуляться по школе из чистого любопытства, как она попалась этому ужасному старику. В какой-то момент ей показалось, что не все потеряно — это когда профессор Блэк посмотрел прямо на нее и заявил, что в коридоре пусто. Если бы она знала, что магические глаза способны видеть сквозь плащи-невидимки! Она ни за что не пошла бы за ними к комнатам профессора Блэка. Это было ее первой ошибкой. А второй стал удивленный возглас, который она не смогла сдержать, услышав потрясающую новость.

Может, все и к лучшему. Они исключат ее из школы, можно будет вернуться домой и жить без постоянного напряжения. Эта мысль занимала ее очень недолго, потому что внезапно она вспомнила, что только что услышала. Видимо новость оказалась слишком невероятной, и разум девочки не смог переварить ее сразу. Сейчас изумление вернулось с удвоенной силой. Люси подняла голову, уставилась на трех преподавателей и спросила. — Он правда жив?

Вместо ответа на вопрос, Хмури в три шага пересек коридор, схватил ее за руку и рывком поднял на ноги. — Ты хочешь что-нибудь сказать перед тем, как я произнесу "Оbliviate"?

Возмущенная и оскорбленная грубым обращением, Люси в какой-то момент почувствовала себя благодарной Хмури за то, что его железная хватка не позволила ей упасть. Он хочет изменить ее память? Они не должны так поступать! А что, если что-то получится не так? Они ведь не станут осторожничать, они вне себя, к тому же она из Малфоев… — Пожалуйста, — пробормотала она, переводя взгляд то на МакГонагалл, то на Блэка в поисках сочувствия и понимания. — Пожалуйста, не надо! Я умею хранить тайны, честное слово, я ни слова никому не скажу…

Хмури фыркнула. — Ага. А свиньи летают.

У нее было очень мало времени, старик уже поднимал палочку, а остальные судя по всему не собирались его останавливать. Должно быть что-то… что-то, что она могла бы предложить взамен неприкосновенности своей памяти — и оно было, все время было. Ее тайна. Тайна ее отца. Тайна за тайну… Сможет ли она выстоять против троих и убедить их заключить сделку? — Я… я могу кое о чем вам рассказать, — выдохнула она.

Все еще сжимая ее правую руку, Хмури рыкнул что-то типа "как же!" и начал отчетливо проговаривать. — Ob…

— Подожди! — Остановила его МакГонагалл.

— Не дури, Минни! Эта девчонка опасна! Если она скажет…

— Я же обещала, что никому ничего не скажу! — Закричала Люцертола, страх которой теперь сменился гневом.

— А ты… — Хмури свирепо посмотрел на нее — …молчи, пока тебя не спрашивают. Поняла?

— Но…

— Поняла?

— Д-да, — кротко ответила она, стараясь скрыть ненависть.

— Вот и прекрасно. — Он повернулся к МагГонагалл. — Что такое, Минерва?

Та пожала плечами. — Точно не скажу… но мне кажется, что это слишком жестоко.

Блэк, до этого молча наблюдавший за происходящим, прислонившись к дверному проему, сделал шаг в их сторону. — У меня есть ощущение, — медленно произнес он, — что у девочки действительно может быть ценная информация. — Он вкратце рассказал о подозрениях Гермионы и просьбе Северуса понаблюдать за поведением Люси. — До сих пор, — закончил Сириус, — я был уверен, что она тут совершенно не при чем. Но возможно, я и ошибался. — Скрестив руки на груди и нахмурившись, он повернулся к Люцертоле. — Я ошибался, мисс Малфой?

У Люси подкашивались ноги под тяжестью выбора, который ей сейчас предстояло сделать. Часть ее сознания вопила, что она слишком мала, чтобы принимать такие решения. Другая возражала, что она сама сочла себя достаточно взрослой, чтобы попытаться убрать с дороги жену профессора Снейпа. Девочка в отчаянии смотрела на троих преподавателей, безмолвно умоляя их сделать выбор за нее, каким бы он ни оказался.

МакГонагалл, которая почти весь рассказ Блэка протирала свои очки, вернула их на нос и заявила. — Если мы решим обработать ее память, мы сможем сделать это и чуть позже. А пока я предложила бы вернуться в комнату… — она показала на гостиную — … сесть и поговорить. Если у мисс Малфой есть, что нам рассказать, я предпочла бы ее выслушать.

— Послушай, Минерва, — начал было Хмури, но Минерва не дала ему договорить.

— Я Директор, Аластор, и я отвечаю за девочку. Проходите, мисс Малфой. — Она взяла Люси за руку и повела в комнату.

Теперь, когда они все сидели, и глаза у всех были практически на одном уровне, Люси почувствовала себя немного лучше. Но лишь немного, потому что Хмури по-прежнему буравил ее взглядом, а у профессора Блэка был угрожающий вид. — Извините, — начала она, еще не придумав, как рассказать свою историю. Просто ей очень хотелось нарушить молчание. — Я не хотела ничего плохого… — Она остановилась и вдохнула. Она же Малфой, Мерлина ради! Малфои не извиняются. Малфои всегда получают, что хотят — но чего она хочет? Ее чувства к Директору Снейпу немного утихли — по крайней мере, так ей казалось, пока она не узнала, что Снейп жив… Только вот кто знает, где он сейчас. Может ее сведения ему помогут? Но стоит ли ради этого предавать отца? Она расправила плечи, ругая себя за то, что погорячилась. Надо попробовать. Если ничего не получится, она согласится на коррекцию памяти. — У меня есть сведения, которые вам скорее всего покажутся полезными, — Люси сама удивилась уверенности своего голоса. — Но сначала вы должны пообещать…

— Что, черт побери, ты о себе возомнила, девочка? — Прогрохотал Хмури. — Или ты рехнулась? Тебе грозит исключение из школы. Понимаешь, что это такое, или повторить по слогам?

— Мне кажется, — ответила Люси, стараясь, чтобы ее речь звучала убедительно, — что проблему можно решить по-другому. — Она посмотрела на МакГонагалл. — Могу я объяснить, Директор?

— Продолжайте, мисс Малфой. Только не забывайте, с кем вы разговариваете.

— Да, мадам. Конечно. Когда я стояла там… — она показала на коридор — … я услышала, как вы сказали, что Директор, возможно… Извините, мадам, я имела в виду…. — МакГонагалл нетерпеливо кивнула, и Люси продолжила, — … вы говорили, что возможно Директор Снейп жив, и что во всей истории есть какой-то секрет. Вот я и хочу предложить: часть этой тайны я, как мне кажется, знаю. То, что я до сих пор никому ничего не рассказала, подтверждает, что я умею хранить тайны, и что мою память можно оставить в неприкосновенности. Я только хочу, чтобы вы пообещали не причинить вреда моей семье, потому что…

— Твоей семье? — Голубые глаза профессора Блэка сверкали от возмущения. — Ты хочешь сказать, что твой папаша как-то связан с этой историей?

— Да. И я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось. У меня никого нет кроме него и мамы.

— А у Гермионы не было никого, кроме Северуса, — рявкнул Блэк.

— Я знаю. И я прошу прощения….

— Просить прощения недостаточно, девочка, — вздохнула МакГонагалл. — Его нужно заслужить.

— Но я же и пытаюсь это сделать, рассказав вам все, что знаю! — Воскликнула Люси. — И прошу взамен только пообещать, что вы не навредите моему отцу! Как вы не понимаете!

Трое с сомнением переглянулись. — Знаете ли, — МакГонагалл покачала головой, — вы тоже должны понимать нас, Люцертола. Директор Снейп был нашим другом, а кроме того, мы хотим, чтобы восторжествовала справедливость. Если твой отец…

— Это же не мой отец убил Директора, правда? Это все из-за Министра, из-за того, что он фанатичный недалекий ублюдок… — она прикусила губу и испуганно посмотрела на учителей, которые на этот раз, похоже, были с ней согласны. — Извините, — пробормотала она. — Я… меня занесло. Я только хотела сказать…

— Почему бы не рассказать все с самого начала, мисс Малфой, — перебил ее Блэк.

— Сначала пообещайте, — упрямо повторила девочка.

Они пререкались еще довольно долго, но в конце концов обещание было дано.

За это время Люси успокоилась, снова смогла ясно мыслить, и попыталась найти способ выкрутиться из ситуации с меньшими потерями. Она пообещала историю — историю они и услышат. Но, убеждала она себя, теперь они и так знают, что Директор жив, так что нет необходимости упоминать о самом важном свойстве зелья. Кроме того, кто знает, вдруг ей снова понадобится козырная карта? Только последняя дурочка выложит сразу все. Она уже добилась всего, что хотела — ее не исключат, не изменят память и не навредят родителям. Так что можно утаить часть правды. Если будет необходимо, позже она расскажет и остальное. Но не сейчас.

Ликуя в душе от сознания того, что она вышла победительницей из такой опасной ситуации, Люси начала рассказ. Было настолько приятно, что она знает больше, чем три взрослых колдуна, что даже рассказать о чувствах к профессору Снейпу оказалось легче, чем она ожидала. Они слушали, раскрыв рты от удивления. — Тогда я пошла к нему, — закончила она, — утром того дня, когда его арестовали, и предупредила об опасности. У него было достаточно времени, чтобы подготовиться.

Взрослые задали ей еще несколько вопросов, чтобы уточнить детали, а потом велели возвращаться к себе. Когда девочка ушла, троица уставилась друг на друга, не находя слов от изумления.

— Ну, — первым нарушил молчание Хмури, — такого я еще не слышал…

— Мне кажется, что она рассказала нам правду, — заметила МакГонагалл.

— Мне тоже, — согласился Сириус. — Даже Слизеринец не сочинит на ходу такую байку. Будь он хоть сто раз Малфой. К тому же, все прекрасно сходится с имеющимися у нас фактами.

— Это точно, — кивнул Хмури. — И становятся понятными некоторые обстоятельства, о которых девчонка и знать не могла.

МакГонагалл удивленно подняла брови. — Какие обстоятельства?

— Во-первых, смерть Кальвина Кокса. Как ни стараются это замолчать, слухи все равно просочились.

— А кто такой Кальвин Кокс? — Спросил Сириус.

— Кокс был одним из самых крутых инструкторов министерских киллеров. Это такое специальное…

— Я знаю, о ком ты говоришь, — нетерпеливо перебила его МакГонагалл. — Что еще?

— Пропал Фэрчайлд, — пробурчал Хмури.

— Гекльберри Фэрчайлд? — Нахмурилась МакГонагалл. — Я кажется его помню. Из Равенкло, очень умный парень.

— Да, он был не дурак. Работал Заместителем Начальника Отдела Экспериментальных Чар. На вид — так типичный чокнутый ученый, но я ему никогда не доверял…

— Ты вообще никому не доверяешь, Аластор, — заявил Сириус, — так что это не показатель. Но почему ты решил, что смерть Кокса и исчезновение Фэрчайлда связаны с нашей головоломкой? И я все еще никак не могу поверить, что Гарри купился на Малфоевскую историю…

Хмури поднялся со стула и покачал головой. — Я тоже не все понимаю, и пока не готов поделиться с вами своими соображениями. Мне нужно еще кое-что уточнить. Пойду-ка я домой и хорошенько подумаю. Как насчет того, чтобы встретиться у Гермионы через недельку? Надеюсь, к тому времени у меня найдется, что рассказать.

* * *

После возвращения в Литтл Уининг, штат Суррей, под крыло четы Дурслей, с письмом и фотографиями, выпрошенными у Ренегата Дадли, Северус не удивился бы, если бы супруги влетели в его комнату, размахивая дарственной на дом или бумагами на усыновление. Они были заботливы и предупредительны, откармливали его, как Рождественскую индюшку, предлагали выполнить любое его поручение, были готовы на руках вносить его по лестнице. На пятую ночь после возвращения из Петры, пережив очередной поток слез и благодарностей миссис Дурслей, он решил, что нуждается в отдыхе от такой чрезмерной заботы.

Это как нельзя лучше сочеталось с его планами — с библиотеками он закончил, и следующим пунктом в повестке дня были частные коллекции. Во-первых, необходимо было решить, намерен ли он подвергать себя такому риску — заметно большему, чем во всех прошлых рейдах вместе взятых. В библиотеки было относительно легко проникнуть, потому что там всегда были люди, и на появление еще одного посетителя никто не обращал внимания. Да, уничтожение рукописей незаконно, но никто не запретит войти в библиотеку. А пробраться в частное владение среди бела дня не получится. Мало того, что ему не нравилась сама мысль превратиться на время во взломщика, Северус еще и прекрасно осознавал опасность этой деятельности.

Дело было не только в риске быть пойманным. Владельцы редких книг и прочих ценностей обычно защищают дома всеми известными заклинаниями и не задумываясь пускают в ход палочку, чтобы защитить свои сокровища. Еще больше заставляло Снейпа сомневаться в разумности очередной миссии то, что библиотечные книги часто подолгу остаются невостребованными, а вот ущерб, нанесенный манускрипту из частной коллекции, заметят очень быстро. И в Петре, и в Самарканде, и в Александрии ни один из интересующих Северуса томов не раскрывали последние лет тридцать (исключая те, которые заказывала Гермиона). Но коллекционеры обычно часто перебирают свои книги — или читают, или просто любовно поглаживают по обложке. Трудно надеяться, что никому из них не придет в голову перелистать страницы.

У него были весьма убедительные аргументы и за и против того, чтобы продолжать. Решив, что необходимо еще раз как следует обдумать оба варианта, Северус предупредил Дурслей, что его дня два-три не будет дома и аппарировал в Италию. Но не в дом неподалеку от Флоренции (хотя был практически уверен, что там его ауроры не ждут), а в Венецию, в это предпасхальное время полную туристов. Он снял комнату в небольшом маггловском отеле. Ловко наведенные чары быстро убедили служащего отеля, что мистеру Эрнесту Палуччи, американскому гражданину, потомку итальянских иммигрантов, совершенно не обязательно предъявлять свои паспорт. Упомянутый мистер Палуччи был невысокого роста, полноватый, с залысинами на лбу, и золотыми передними зубами. И кривоногий к тому же. Северус старался даже случайно не ловить краем глаза свое новое отражение в витрине. Он, конечно, не был тщеславным, но всему свой предел.

Он выбрал именно Венецию потому, что Джанмарко ди Виллабоско, живший в великолепном палаццо на Кампо Санта Мария дель Джильо, владел одним из крупнейших в мире собраний алхимических текстов, среди которых был манускрипт, интересующий Северуса. Ди Виллабоско, наследник старинной чистокровной итальянской семьи пользовался дурной славой за регулярно устраиваемые разгульные вечеринки (больше заслуживающие названия "оргии") и за доходящую до паранойи боязнь потерять хотя бы один из горячо любимых томов коллекции. Северус выбрал книгу, принадлежащую Джанмарко, в качестве эталона, своеобразного примера степени риска и затрат энергии. Если он сможет найти способ незаметно проникнуть в палаццо ди Валлабоско, тогда возможно стоит решиться поработать и над остальными коллекциями.

Первым препятствием было то, что данные о палаццо он должен был собрать очень осторожно и не мог консультироваться с колдунами, имеющими репутацию порядочных людей. Наоборот. Алхимическая библиотека ди Виллабоско была чем-то вроде Святого Грааля для охотников за наживой, Форт Ноксом преступников из числа колдунов. Побродив по злачным местечкам, можно было довольно быстро найти еще нескольких жаждущих нащупать слабое место в системе защитных заклинаний и ловушек палаццо ди Виллабоско.

Северус, конечно же, не забыл предупредить Гермиону о том, что несколько дней не покажется в ее снах. Ее реакция удивила и, если быть честным, раздосадовала Северуса. До прибытия в Венецию у него не было времени обдумать подробности их последнего разговора, но теперь, дожидаясь вечера в комнате отеля — Снейп решил немного отдохнуть днем, потому что подозревал, что ночь будет долгой — он не мог не думать о Гермионе.

Отправляясь в свою первую вылазку в Буэнос-Айрес, а потом на Крит, он забыл предупредить Гермиону, но больше не повторял такого упущения. Он не хотел мучить ее бесполезным ожиданием. Известия о предполагаемой отлучке всегда очень беспокоили Гермиону — что и понятно, она ведь не знала, что он жив, и не понимала, чем вызваны эти отлучки. Но прошлой ночью… Прошлой ночью она отнеслась к его предупреждению совсем по-другому, можно сказать равнодушно, беззаботно, и теперь была очередь Северуса заволноваться. Может она начала забывать его? Он надеялся, что это не так. Он не хотел, чтобы она страдала, но с другой стороны не хотел, чтобы она окончательно смирилась с тем, что считала реальностью. Прошло три месяца… Если мыслить объективно, у него не было оснований для претензий. Приходилось признать, хотя и с неохотой, что Гермиона имела полное право начать устраивать свою жизнь. Может он допустил роковую ошибку, скрыв от нее правду? Не лучше ли было рискнуть, и рассказать ей все? Возможно, ему стоит отменить планы, касающиеся частных коллекций и как можно быстрее поговорить с Гермионой?

В конце концов, он решил не бросать начатое и сделать все, что планировал в Венеции. Но засыпая, он пообещал себе, что очень скоро Гермиона узнает правду.

— Что-то случилось? — Спросил Сириус, как только увидел Хмури. Усталая сова утром принесла ему короткую записку с просьбой встретиться со старым аурором в "Дырявом Котле", а не в доме миссис Грейнджер, как было условлено раньше.

— Нет. Да… То есть нет. — Магический глаз Хмури непрерывно вращался, изучая обстановку. — Плохого ничего, даже наоборот. Но мы должны согласовать тактику.

Они сидели в отдельной маленькой комнате, и Том — уже начавший немного сдавать, но все еще крепко держащий дело в руках — поставил на стол бутылку виски и два стакана и тактично удалился, заверив, что никто не помешает разговору дорогих гостей. — Если это о… сам знаешь о ком, нам стоило выбрать другое место для встречи.

— Ну да, согласился Хмури. — Но это было внезапное озарение, к тому же мы не будем упоминать имен.

— Что случилось с твоей чертовой паранойей? — Сириус нервничал и очень злился на себя за то, что нервничает, но не хотел этого признать, поэтому вымещал злость на Хмури и бутылке виски. Он наполнил свой стакан таким резким движением, что большая часть жидкости выплеснулась на стол. — А с долбанной неусыпной бдительностью? Выходной взяли?

— Успокойся, парень. Никто нас не подслушает, и нам нужно всего лишь обменяться парой слов. Так вот, — продолжил он, салютуя стаканом Сириусу, который неохотно повторил жест, — похоже, наши предположения оказались правильными.

То незначительное количество виски, которое все же добралось до стакана Сириуса, сейчас медленно впитывалось в его мантию. — Ты серьезно? Мерлин, я… — он поставил стакан и закрыл лицо руками. — Поверить не могу, — пробормотал он.

— Я тоже. Но сейчас не время для сентиментальностей. — Хмури наполнил стакан и сунул его в руку Сириусу. — Выпей и послушай. Я рад не меньше твоего. Вопрос вот в чем: что нам делать с Гермионой?

— То есть? — Сириус нахмурился. — Боюсь, я не совсем тебя понимаю.

Хмури вздохнул и покачал головой. — Обычно ты соображаешь быстрее, старина. Спишем это на эмоции. А теперь постарайся рассуждать логически: если она услышит от нас, что все обстоит именно так, как она и предполагала, что, как ты считаешь, сделает наша девочка?

— Понимаю. Конечно. Она аппарирует Мерлин-знает-куда прежде, чем мы успеем крикнуть "постой!"

— Ага. Именно это и мне пришло в голову. Так что — будем ей рассказывать или нет?

Два колдуна уставились друг на друга. В тишине комнаты, казалось, было слышно, как скрипят от напряжения шестеренки в их головах.

Сириус заговорил первым. — Она настолько уверена , что он… ну, во всем этом. Думаю, что еще одного удара она не перенесет. — Он тяжело вздохнул и поставил на стол пустой стакан. — В последний раз она была почти такой же, как в добрые старые дни, — пробормотал он. — Я не хочу снова увидеть ее несчастной и спивающейся.

— Совершенно верно, — Хмури потер подбородок. — Но это лишь одна сторона медали. А другая… она же Гриффиндорка, и кому, как не тебе, знать, что это весьма импульсивная порода людей.

— А если мы сначала осторожно подготовим ее?

— Я тоже об этом думал. Но кто знает, может эта новость ее окончательно сведет с ума.

Стараясь держать себя в руках и говорить спокойно, — Сириус откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Но третьего варианта у нас нет, так ведь? Или мы рассказываем ей, или нет? Больше мы ничего не можем сделать.

— Мы можем рассказать ей позже.

— А в чем смысл того, чтобы тянуть? Аластор, постарайся рассуждать разумно. Прошло почти три месяца. Министерство уже сократило число Ауроров и ослабило меры предосторожности. Но я готов спорить на что угодно, что полностью слежку они не снимут еще год, если не больше. Ты действительно хочешь так долго держать ее в неведении? Рано или поздно придется рассказать правду. И если она обнаружит, что мы все знали, но скрывали от нее, она больше не будет нам доверять.

— Ты, — заявил Хмури, хлопая Сириуса по плечу, — глупый, сентиментальный, блохастый щенок. От одной мысли о том, что девочка снова будет плакать… — он ухмыльнулся. — Тогда договорились. Мы ей все расскажем.

* * *

Прошлой ночью — они гуляли по кромке Запретного Леса под слабым светом молодого месяца, кутаясь в плотные плащи, чтобы защититься от холодного осеннего ветра — Северус предупредил, что следующие несколько дней не сможет навещать ее.

Гермиона стояла у окна своей комнаты, опершись локтями на подоконник и уткнувшись носом в стекло. Погода была ужасной: все робкие краски, которые ранняя весна смогла выпросить у земли и растений, казалось, были смыты проливным дождем или снесены порывами ветра. Она уже оделась и ждала Сириуса и Аластора Хмури. Перспектива увидеться со старыми друзьями и, возможно, услышать важные новости, не радовала ее — она никак не могла выбросить из головы выражение лица Северуса. Даже в неясном свете луны она заметила, что Северус расстроен — да, подумала она, вздохнув, да, она допустила досадную ошибку.

Ее предположения, расчеты и подозрения о том, что Северус жив, за последние дни только окрепли. Сейчас она была практически уверена, что он прячется — естественно, не от нее, а от Министерства — и пользуется Легилименцией, чтобы проникнуть в ее сны. С тех пор, как она поделилась своими соображениями с Сириусом и Аластором и сумела заронить в них серьезные сомнения в том, что ее муж мертв, она постоянно боролась с искушением задать Северусу прямой вопрос. Но даже во сне ее разум брал верх над эмоциями и подсказывал, что если он сам не сказал ей правду, не стоит давить на него. Конечно же, он молчит не для того, чтобы заставить ее страдать — у него есть серьезные причины оставлять ее в неведении. Но все же ее уверенность, что рано или поздно они встретятся не только во сне, но и в реальной жизни, сказывалась на поведении. Тревога не исчезла — в конце концов, она могла и ошибаться — и боль тоже никуда не делась, потому что Гермиона очень скучала по мужу. Но это было совсем не так остро, как в те ужасные дни, когда она была уверена, что никогда больше не увидит Северуса. Предупреждение о том, что он не появится несколько дней, больше не заставляло ее глаза блестеть от подступающих слез. Но ведь он считал, что она считает…

Она раздраженно фыркнула и стукнула кулаком по подоконнику. Это слишком запутанно, прямо как хрестоматийное "он знает, что я знаю, что он знает". Слишком по-Слизерински, на ее вкус. Гермионе хотелось, чтобы было честно и просто, чтобы можно было обсудить важные вопросы, а не ломать комедию. Ей очень хотелось ясности и…

Громкий стук в дверь подсказал ей, что кое-что может проясниться уже через несколько минут. И тут она поняла, что совершенно не уверена, что по-прежнему хочет определенности. Ее нынешнее неплохое самочувствие основывалось на таком шатком фундаменте… а что если у Сириуса и Хмури есть убедительные доказательства смерти Северуса? И ее сны — лишь игра подсознания, не желающего мириться с очевидным? И вдруг, когда надежды больше не останется, она перестанет видеть Северуса во сне? Желание выпить залпом полный стакан виски было просто непреодолимым. Но за виски все равно придется спуститься вниз.

Гермиона с усилием заставила себя оторваться от подоконника, и пошла к двери.

* * *

— До сих пор ничего! — Вымотанный несколькими часами бесцельного кружения по острову, Драко буквально рухнул в свое любимое кресло в библиотеке. Он посмотрел на портрет — недовольный взгляд отца заставил его вздрогнуть.

— Как трогательно! — Поморщился Люциус. — Прямо-таки душераздирающее зрелище. Должен сказать, Драко, что я ожидал… Хотя возможно и нет. Возможно, ждать мне было нечего.

— Я сделал все, что было в моих силах! — Драко откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. — Что еще я мог предпринять? Я разослал всем моим людям детальнейшие инструкции, они знают, что поставлено на карту, они прекрасно понимают последствия провала — что еще я мог сделать? — Повторил он.

— Я чрезвычайно высоко ценю твои усилия и очень хотел бы вернуться к прежнему, не настолько скучному, существованию, но позволь напомнить тебе, что сосредоточенность на одной задаче может оказаться не столь похвальной, когда эта задача окажется решена.

Снова открыв глаза, чтобы бросить на отца удивленный взгляд, Драко спросил. — Что ты имеешь в виду?

— То, — слегка раздраженно ответил Люциус, — что все твои усилия базируются на предположении. Не то, чтобы это было плохое, глупое, изначально неверное предположение, но все-таки оно всего лишь предположение. Ты ничего не знаешь о планах Снейпа, не знаешь, начал ли он работать с первоисточниками и как быстро он собирается продвигаться, не знаешь, намерен ли он вообще что-то предпринимать в этом отношении. Ты разослал письма меньше, чем две недели назад. И — голос Люциуса зазвучал немного резче, — с нетерпением ожидая новостей, ты забросил все остальные дела. Жену, дочь — ты уверен, к примеру, что настроение Люси не изменилось и она все еще способна хранить нашу тайну? Ты знаешь, чем занимается целыми днями твоя жена? Когда ты последний раз появлялся в собственном офисе?

Драко опустил плечи. Все неправильно. Он снова сделал все неправильно. Почему он просто не способен делать все как нужно, как делал бы его отец? Почему он не может хотя бы раз полностью оправдать надежды отца? Конечно, Люциус абсолютно прав. Он забросил все дела, целыми днями бегал вокруг дома, как одержимый, давно не писал Люси, понятия не имеет, как продвигается бизнес. Он просто не способен вытянуть все, это слишком, он устал. — Я хочу, чтобы ты был со мной, — прошептал Драко. — По-настоящему рядом, не… — он показал на портрет.

Люциус улыбнулся ему, даруя прощение. — Я тоже, сынок, я тоже. А пока постарайся сосредоточиться и сделать все как следует.

— Ты поможешь мне, когда вернешься, правда?

Улыбка осталась, может быть только стала немного более загадочной. — Конечно, сынок. Я… сделаю все, что нужно.

* * *

В Венеции, этом впечатляющем олицетворении победы человеческого упрямства над природой, колдовской район — в отличие от большинства подобных территорий — не был спрятан среди города, потому что магия и вода плохо совместимы. Маскировка то поблескивает, то затягивается странной дымкой, чары имеют тенденцию отказывать в самое неподходящее время, заклинания срабатывают не так, как ожидалось. Спрятать колдовскую часть Венеции среди водных артерий города было бы невозможно (еще и потому, что город довольно часто затопляло и вода поднималась до уровня второго этажа), поэтому практически все магическое население перебралось на маленький островок Торселло. Правда большинство колдунов постоянно жили в городе — как и уже упоминавшийся коллекционер ди Валлабоско (его собрание алхимических текстов и магических артефактов размещалось на верхнем этаже палаццо, где магия работала в полную силу). На Торселло располагались магазины, бары, рестораны, банк, театр и прочие атрибуты общественной жизни.

Проснувшись несколько позже, чем рассчитывал — зато каким-то образом избавившись от опасений по поводу Гермионы — Северус решил пересмотреть первоначальный план действий, и вместо ужина в одном из маггловских ресторанов сразу аппарировать на остров. Он уже и так потерял много времени. Может, удастся узнать что-нибудь интересное, закусывая в одном из баров Торселло.

Он выбрал Итало-Американскую версию для маскировки, чтобы вызвать как можно меньше подозрений у персонала отеля, но понимал, что этот вариант может оказаться полезным и для дальнейших исследований. Как и Европейские магглы, магическое сообщество Доброй Старой Европы относилось к американцам со смесью снисходительности и легкого незлобивого презрения, особенно речь заходила о европейской истории и культуре. Американцы приходили в дикий восторг при виде здания старше трехсот лет. Если бы мистер Эрнест Палуччи чуть не потерял сознания от благоговейного трепета, услышав, что итальянский маг живет в палаццо, возведенном в шестнадцатом столетии, а многие из книг, которыми от владеет, датируются эпохой раннего средневековья, это вызвало бы улыбку, а не подозрение и не лишние вопросы. Поэтому Северус не стал менять внешность, преобразовал одну из темно-серых рубашек в нечто кошмарное, с зелеными полосочками на бледно-розовом фоне, а строгий черный костюм в видавший виды твидовый пиджак и бежевые вельветовые брюки, бросил напоследок полный отвращения взгляд на свое отражение в зеркале и вышел из отеля.

Вечер был относительно прохладным. Часы еще не успели перевести, так что в семь часов было еще не совсем темно. Люди угощались разноцветными аперитивами в открытых кафе и слушали уличных музыкантов. В маленьких боковых улочках ночь уже начал вступать в свои права. Фонари освещали неярким желтоватым светом ухабистую сбитую мостовую. Звук шагов Северуса отдавался гулким эхом между высоких стен, будто он шел через гигантский собор. Снейп углублялся все дальше в лабиринт улочек, встречая на пути все меньше и меньше случайных прохожих, пока наконец не нашел подходящий тупик. Еще раз взглянув через плечо и убедившись, что ненужных свидетелей не будет, он аппарировал.

Проход в магический район был спрятан в галерее, соединяющей церковь Санта Фоска и развалины того, что раньше было баптистерием. Северус задержался на пару минут, чтобы полюбоваться церковью в Византийском стиле, которой последние лучи заходящего солнца, окрасившие стены в розовый цвет, придавали неземное очарование, заставляя здание как будто бы парить в воздухе, среди деревьев. Повернувшись спиной к фасаду церкви, Северус вошел в галерею. Не успел он начать искать проход, как с другой стороны появилась юная парочка, парень сдвинул при помощи палочки тяжелое римское надгробье и открыл узкий проход, в который Северус и нырнул вслед за парой.

Колдуны не меньше магглов наслаждались возможностью посидеть на открытом воздухе погожим весенним днем. Здесь тоже было много открытых кафе, воздух дрожал от смеха и звонких голосов. Медленно спускаясь по главной улице, Северус уловил обрывки разговоров на нескольких языках. Но он не мог надолго задерживаться. Здесь отдыхали бизнесмены, решившие пропустить стаканчик по пути домой, ведьмы нагруженные пакетами и коробками присаживались немного отдохнуть, поболтать с приятельницей и позволить детям еще немного поиграть на улице пред сном. Респектабельные законопослушные граждане. Совершенно не то сейчас нужно было Снейпу. Его целью были узкие улочки с полутемными барами, где на незнакомца бросают подозрительные взгляды, и разговоры стихают на время, когда кто-то новый появляется в дверях.

Мистер Палуччи с его золотыми зубами, небритым подбородком и напомаженными волосами выглядел, по-видимому, вполне подходящим клиентом для заведения с сомнительной репутацией. Его появление в заведении, по виду просто обязанным быть притоном жуликов, встретили спокойно. В дальнем углу зала несколько мужчин среднего возраста играли в Подрывного Дурака — они выглядели довольно прилично, так что Северус сел у стойки, слегка передернувшись, когда пришлось облокотиться об давно не протиравшуюся поверхность. В углу слева уже сидели двое мужчин — они смерили новичка оценивающим взглядом сквозь прищуренные глаза и вернулись к разговору.

Северус изучил ряды бутылок, и не обнаружив приличного виски, решил продегустировать Граппа. Бармен, заросший волосами тип с синяками под глазами, потасканный вид которого наводил на мысль, что он был самым постоянным клиентом своего бара, поставил перед незнакомцем бутылку и, после того, как Северус поднял бровь, с неохотой достал грязный стакан. Когда бармен отвернулся, Северус наложил на стакан дезинфицирующее заклинание — он видел, как бармен протер стакан передником, увеличив число бактерий, вирусов и микробов в несчетное количество раз. Граппа — Северус чуть не закашлялся после первого глотка — в любом случае решила бы проблему гигиены. Он еще никогда в жизни не пил ничего крепче, а это о чем-то говорило. Но когда пищевод оправился от первого шока, выпивка начала казаться очень даже неплохой. Особенно если пить маленькими глоточками. Но это, конечно, не аперитив, это нужно подавать с внушительным количеством еды, для улучшения пищеварения.

Игроки продолжали партию за партией, и постоянные взрывы и вспышки смеха стали чем-то вроде фона, а голоса двух мужчин за стойкой звучали теперь отчетливей. Северус налил себе второй стакан и решил, что допив его уйдет. Здесь, похоже, он ничего интересного не разузнает — двое за стойкой обсуждали бизнес, и подробности его не интересовали.

И тут Северус чуть не подавился, потому что неожиданно понял, что эти двое говорят по-английски. И обсуждают зелья. Он осторожно и как можно более незаметно пододвинул стул в их сторону. Кажется, его маневр остался незамеченным. Странно, подумал Северус, английский явно не родной их язык. Один был скорее всего итальянцем, а другой — то ли испанцем, то ли португальцем. Возможно, они просто говорили на языке, которым оба владели.

Он сделал вид, что тупо пялится в свой стакан, и постарался отвлечься от посторонних звуков и прислушаться к их разговору. Голоса были легко различимы. Тот, что был помоложе, лет 45-50, говорил высоким, дребезжащим голосом, а его компаньон, возраст которого Северус определил как что-то между 60-ю и 70-ю, отвечал ему глубоким баритоном.

Все внутри у него сжалось, когда Высокий Голос упомянул Малфоя. Чепуха, подумал Северус, ему послышалось. С чего бы ради — но имя прозвучало снова, на этот раз уже баритоном. Эти двое знают Малфоя? Возможно, это никак не связано с его делом, но все равно интересно. Северус знал, что у Драко есть самые разные связи, и что среди его компаньонов есть люди, не гнушающиеся преступными делишками. Проблема в том, как встрять в разговор, не вызвав подозрений. Впрочем, у него сейчас вид типичного мелкого жулика, так что можно попытаться.

Он взял бутылку и стакан, соскользнул со стула и пошел к двум колдунам, которые при звуке его шагов тут же замолкли и повернулись в его сторону. — Привет, — ухмыльнулся он, демонстрируя золотые зубы. — Возьмете в компанию? Скучно сидеть одному. — Он старался как можно убедительнее спародировать американский акцент. Двое обменялись взглядами, полными сомнения. — Да и потом, — продолжил он, не давая им времени отказать, — я слышал, как вы упоминали имя моего друга.

— Да что вы? — С любопытством откликнулся баритон.

— Ага. Вы говорили о Малфое. О Драко Малфое, так ведь? Мой приятель. — Он пододвинул стул и уселся между двумя незнакомцами. — Классный парень, Драко Малфой.

Баритон хмыкнул. — А вы уверены, что мы говорим об одном и том же человеке?

Второй, ковырявший в зубах деревянной палочкой, которую, судя по ее виду, уже использовали в тех же целях человек десять, кивнул. — Что-то непохоже, я бы сказал.

Северус залпом допил остаток содержимого своего стакана и нахмурился. — Блондин? Хорошо за тридцать? Серые глаза, смазливая мордашка? Это я про того Малфоя, с которым знаком.

— Точно, он. — Высокий Голос ухмыльнулся Северусу и вернулся к изучению своей секонд-хэндовской зубочистки. Поразмышляв, он достал из кармана нож и начал затачивать ее.

Баритон провел рукой по редким черным волосам. — Так значит Малфой ваш друг?

— Скорее знакомый. Было одно общее дельце несколько лет назад. Пять, или шесть. — Он подмигнул, давая понять, что дельце было интересное, и наполнил стакан. — Угощайтесь. — Он предложил собеседникам бутылку.

Баритон взял ее, открутил крышку, и сделал хороший глоток. — Хорошая вещь, — оценил он, и после вопросительного взгляда на Северуса передал бутылку приятелю. — Tогда значит… — он наклонился вбок, чтобы достать из кармана смятую пачку сигарет, — … вы тоже получили письмо?

Вопрос был неожиданным и неприятным. К счастью, он уже успел сообщить, что с Малфоем его связывает не тесная дружба, а шапочное знакомство, так что можно было пойти по легкой дороге. — Нет, — покачал он головой. — Никаких писем. Хотя может быть… — бутылка вернулась к нему и он щедро добавил граппа в стакан — …я уже три недели в отлучке. Возможно, письмо ждет меня дома. В Новом Орлеане, — добавил он, чтобы придать словам больше убедительности и потому, что Новый Орлеан был единственным американским городом, про который Северус кое-что знал. Конкретно — что там большая колдовская община. Конечно, он никогда там не был, но был практически уверен, что его новые знакомые там не бывали тоже.

— Хорошее место? — Поинтересовался Высокий Голос.

— Так себе. Слегка жарковато, но в целом неплохо. — Он сделал еще глоток. — Так что там о письме? Или это тайна?

Баритон пробурчал нечто непонятное, некоторое время колебался, разглядывая Северуса, но потом все же извлек из другого кармана смятый лист пергамента и протянул его Северусу. Тот, с любопытством, которое сам посчитал недостойным, развернул письмо. Он сразу узнал почерк Драко — четкий, с наклоном вправо и особенно резкими линиями, направленными вверх. Вторая половина листа осталась чистой — скорее всего написанное там предназначалось исключительно для глаз получателя. Но и того, что было позволено прочитать Северусу, вызвало у него ощущение, будто земля стремительно уходит из-под ног.

Уважаемый мистер Порреттон,

Драко Малфой.

— А теперь, — сказал Хмури, протягивая Гермионе стакан виски, — прежде чем мы начнем рассказывать, пообещай, что не натворишь ничего безрассудного.

Оба гостя обеспокоено наблюдали, как Гермиона залпом выпила виски и протянула стакан за следующей порцией. Зрачки у нее были расширены настолько, что глаза казались черными с узкой коричневой каемкой. Это, и крайнее беспокойство на ее пылающем лице, заставило мужчин засомневаться в правильности принятого ими решения.

— Я уже обещала Северусу, что не попытаюсь… — она закрыла глаза и покачала головой. — Просто скажите, что он мертв и оставьте меня в покое.

Сириус поднялся с дивана, на котором сидел рядом с Хмури, подошел к столу и опустился на колени рядом с ее стулом. — Гермиона.

Она сжала губы, и снова покачала головой, на этот раз более решительно. — Не нужно, Сириус. Сделай, как я прошу. Скажи это… и уходи, я справлюсь. — Она попыталась выдернуть руку из-под ладони Сириуса, но Блэк не позволил ей это сделать.

— Гермиона, любимая. Умоляю, послушай, что я скажу, и не делай скоропалительных выводов. — Она открыла глаза, и Сириус похлопал ее по руке. — Вот и молодец. Теперь… — он подал ей наполненный Аластором стакан — сделай пару глотков, только не спеша. Пей маленькими глоточками и слушай. — Гермиона покорно поднесла стакан к губам, а Сириус уселся на пол, не отпуская ее руки. — Говоря о безрассудных поступках, Аластор не имел в виду самоубийство. Дело в том, что ты очень возбуждена, и любая новость, хорошая или плохая, может вызвать слишком острую реакцию. Все, что мы хотим, так это обещания, что ты останешься тут, с нами, и мы постараемся спокойно обсудить ситуацию.

Бам! Стакан, который держала Гермина, со звоном разбился об противоположную стену. — Что происходит? — Закричала она, заставив обоих мужчин вздрогнуть. — Что вы тут устроили? Вы что не видите… — она вытерла глаза свободной рукой (вторую Сириус так и не отпустил) — … что я с трудом выдерживаю эту пытку? Или вам доставляет удовольствие эта идиотская игра?

Сириус вздохнул. — Нет, дорогая. Это не игра. Ты же знаешь, что я ни за что не позволил бы себе…

— Тогда скажите мне, черт побери, жив он или мертв! — Гермиона переводила взгляд широко раскрытых, блестящих от слез, глаз то на одного, то на другого. — Пожалуйста, — прошептала она.

Нетерпеливый жест Сириуса заставил Хмури подняться с дивана и подойти ближе к Гермионе. Физический контакт не помешает ей аппарировать, но тогда они смогут последовать за ней. Поэтому Аластор встал за стулом и положил руку на плечо Гермионе. — Он жив, девочка, — пророкотал он. — У меня не осталось никаких сомнений. Северус жив.

Они не знали, была бы реакция Гермионы еще более сильной, если бы она услышала плохую новость. Но сейчас Гермиона разразилась истерическими рыданиями, лицо ее побагровело, а через секунду стало мертвенно-бледным, она начала задыхаться и прижала руку к груди в области сердца. Хмури начал шарить по карманам в поисках предусмотрительно прихваченного с собой Успокоительного Зелья. Сириусу пришлось зажать Гермионе нос, чтобы она смогла проглотить зелье. Правда, подействовало оно практически мгновенно. Дыхание Гермионы выровнялось, цвет лица снова стал нормальным.

— Теперь лучше? — Пропыхтел Хмури.

Гермиона кивнула. — Да… извините. Я не хотела… Но я… я не могу поверить… А вы уверены, абсолютно уверены?

— Насколько это вообще возможно, учитывая обстоятельства, — ответил Сириус. — Теперь позволь мне повторить вопрос: ты ничего не натворишь?

— Я даже не знаю, что можно сделать, — голос Гермионы дрожал от чего-то между всхлипываниями и нервным смехом. — Но все равно обещаю.

— И не попытаешься аппарировать к черту на Кулички? Не выскочишь из дома с дикими воплями? Ты не забывай, что вокруг дежурят Ауроры, — Хмури так и не убрал руку с плеча Гермионы, но ослабил хватку, когда она кивнула. — Прекрасно. Тогда я вернусь к моему виски. — Он подковылял к дивану, шлепнулся на него, и похлопал рядом с собой рукой, приглашая Сириуса последовать его примеру.

Сириус улыбнулся Гермионе и смахнул большим пальцем несколько слезинок с ее щеки. — Честное мародерское?

Она хихикнула. — Честное мародерское.

— Хорошо. Теперь я спокоен. — Сириус тоже вернулся на диван. — Тогда, думаю, самое время Шизоглазу рассказать, что он разузнал.

Хмури хмыкнул, подлил себе виски и прокашлялся. Обычно он не любил театральные эффекты, но сейчас был особый случай. — Я поговорил кое с кем из бывших коллег, — начал он, — и попросил Тонкс поразнюхать, что происходит. Вот к чему мы пришли. Во-первых, весь Отдел Охраны Правопорядка стоит на ушах. Люди работают без выходных, все орут друг на друга, в воздухе темно от записок, и все жутко нервничают. Я пытался вытянуть что-нибудь из Кингсли, и он уже чуть было не проговорился, но в самый последний момент испугался и замолчал. Правда, это не он отвечает за операцию. Старшим у них Вильямсон — тупейший сукин сын, с ним разговаривать вообще бесполезно. Тонкс посылали сначала в Бельгию, а потом в польский городишко, название которого невозможно выговорить. И все по поводу украденных палочек.

Гермиона, к которой уже вернулась способность мыслить логически, вскинула голову. — Ты думаешь, что Северус как-то связан с похищением палочек?

— Очень похоже на то. Если он жив, ему нужна палочка, но купить ее он не может. Тонкс рассказывала, что остальным тоже часто давали поручения, связанные с похищением палочек, и все случаи похожи один на другой. Никаких отпечатков пальцев, и каждой пользовались один или два раза — для изменения внешности.

— Чертов слизеринский проныра, — с восхищением в голосе подвел итог Сириус.

— Это уж точно. Продолжаю… — Хмури залез в карман мантии и вытащил лист пергамента. — Я тут записал. Бельгия, какой-то Пшемысль, если я правильно произношу, Алжир, Буэнос-Айрес, Анкара, Бейрут и Марсель. Тут есть еще несколько городов, но их можно не считать, потому что происшествия не вписываются в общую картину.

— В какую еще картину? — Переспросила Гермиона, которая подошла к дивану и сейчас стояла позади него, заглядывая в список через плечо Сириуса.

— Я выбирал только те случаи, когда палочка была украдена, использована один-два раза и выкинута, причем отпечатков пальцев не обнаружилось. Да, ну и еще чары изменения внешности, — добавил Хмури. — Хотя еще больше наших друзей из Отдела Охраны Правопорядка озадачило то, что шесть недель назад это закончилось.

— То есть Северус как-то достал палочку? Такую, которую смог оставить себе насовсем?

Хмури вздохнул и посмотрел на Гермиону. — Это или… — Он замолчал. Не хотелось произносить второй вариант вслух — девочка достаточно сообразительна, чтобы понять, что он имел в виду.

Гермиона выпрямилась и вернулась к столу. — Нет. — Твердо заявила она. — Он не мог умереть после побега, потому что мои сны совершенно не изменились. Подождите… — она нахмурилась и прижала запястье ко лбу. — Сны начались именно шесть недель назад. Да, я уверена. Шесть недель назад, ну может днем позже или днем раньше. Только я понятия не имею, что все это может означать.

— Еще подумаем, — прервал ее Хмури. — Может это и не важно. Я еще не все рассказал. Возможно, следующая новость и не имеет никакого отношения к старине Севу, но кто знает. Ходят слухи, что Малфой создал новое нелегальное зелье.

— Если бы Малфой сделал что-нибудь незаконное, — покачал головой Сириус, — его уже вышвырнули бы назад во Францию, да и то — в лучшем случае. А в худшем он переехал бы в Азкабан. Если Ауроры только заподозрят…

— Эту информацию я получил не от Ауроров, а… скажем так — из абсолютно другого источника. Конечно, я не доверяю ему ни на грош, но…

— Мандугус? — Спросил Сириус, удивленно подняв брови.

— Может и он. Главное не это, а то, что слухи ходят. Что с тобой, девочка?

— Не знаю. Какое-то странное чувство…

— Странное — в смысле тебе плохо? — Сириус вскочил с дивана.

— Нет. Нет, это… трудно описать. Тревога. Как будто… — она замолчала, пытаясь сосредоточиться. — Ничего. Оно исчезло.

Хмури наклонил голову, внимательно изучая лицо Гермионы. — А ты не сможешь вспомнить, какие слова вызвали у тебя это ощущение?

Гермиона вздохнула. — Нет, это было нечто мимолетное… Может, что-то из твоего рассказа?

— Черт, — с чувством бросил Хмури. — Это опять проклятое заклинание Поттера. Постарайся сосредоточиться, девочка, вспомни, что я в то время говорил. Это не упоминание Флетчера?

— Нет, — Гермиона наклонилась вперед и закрыла лицо руками. — Флетчер… Флетчер… нет, ничего. Точно не это.

— Тогда может Малфой? — Предположил Сириус. — Потому что… — он вытаращил глаза и резко повернулся к Хмури. — Шизоглаз! Зелье! Зелье, о котором говорила нам его девчонка! Мерлин, как мы могли быть такими идиотами и не вспомнить сразу!

— Нет! Не отвлекай ее! — Хмури довольно грубо толкнул Сириуса, чуть не заставив его упасть на диван. — И будь добр не записывать меня в свою компанию слабоумных джентльменов, потому что про девчонку я вспомнил сразу. Только две половинки истории никак не сходятся одна с другой, вот в чем проблема.

— Это зелье. — Гермиона произнесла это очень медленно и так тихо, что мужчины не сразу услышали ее слова. — Это зелье. — Повторила она. — Как только вы о нем заговорили, я почувствовала, будто мое сознание с разбегу налетело на каменную стену. Я уверена — воспоминание, которое стер Гарри, как-то связано с зельем.

— Ха! — Сириус ткнул Хмури пальцем в грудь. — Я же говорил, что тут все сходится!

— Черта с два! Ты разве не помнишь, о чем говорила девчонка? Зелье, за которое арестовали Северуса, действует аналогично Империусу!

— Ага, именно так она нам и сказала. Но откуда такая уверенность, что она рассказала правду? Я бы и галеона не поставил на это. Даже если она не врала специально, она могла ошибаться….

— Какая девчонка? — Перебила их Гермиона.

Сириус и Хмури переглянулись. — Придется рассказывать всю историю. — Сказал Хмури. — Может это и поможет, кто знает? Неделю назад, — объяснил он Гермионе, — мы поймали юную мисс Малфой, которая она шпионила за нами — Минни, Сириусом и мной — когда мы обсуждали судьбу Северуса у Сириуса в гостиной.

— С каких это пор она стала для тебя Минни? — Поинтересовалась Гермиона — среди обрушившейся на нее информации уменьшительное имя оказалось единственной деталью, за которую разум смог надежно уцепиться.

— Да какая разница! Так вот, мы разговаривали о Северусе, а девчонка подслушивала под дверью. Она случайно выдала себя, я ее поймал, и эта маленькая проныра настолько обрадовалась, узнав, что Северус жив, что рассказала нам много интересного.

— Так это была она, — вздохнула Гермиона, когда Хмури закончил рассказ. — Она действительно все время шпионила за мной. Помнишь, — обратилась она к Сириусу, — как мы встретили ее около замка в день свидания с Северусом? Я догадывалась, что она влюблена в Северуса, но теперь, когда я знаю, что она натворила, ее поведение становится более объяснимым. — Гермиона задумалась. — Одна деталь не перестает меня тревожить. Я абсолютно уверена, что воспоминание, уничтоженное Гарри, связано с зельем, над которым мы с Северусом работали. На все сто процентов. Но… действует аналогично Империус… Нет. Это просто-напросто звучит неправильно. Не вызывает никаких ощущений.

— Хммм, — Сириус нагнулся и пошевелил пальцами, как будто пытаясь поймать правду, которая была сейчас, казалось бы, на расстоянии вытянутой руки. — А что там с зельем, которое готовит Малфой? Может это то же самое? Мандугус не упоминал деталей?

— Упоминал, только на мой взгляд он нес чушь собачью. — Буркнул Хмури. — Что-то о чудодейственной защите от Убийственного Проклятия — как будто раньше никто не пытался это сделать? Если такое зелье не легенда, так почему это вдруг именно Малфою удалось его приготовить? Ха, так я и поверил. Сам знаешь, как получается с этими слухами. Может маленький ублюдок кошачью мочу по бутылкам разлил, и продает ее как лекарство от рака, или что-то в таком же роде. Нет, — он покачал головой, — я бы даже внимание не стал заострять на этой ерунде. Нужно сначала разобраться с фактами. Фэрчайлд, например. Исчез бесследно. Он всегда был скользким парнем, хотя и умел пустить пыль в глаза. Я не исключаю, что он имел делишки с Волдемортом — втихаря, разумеется, ума ему на это хватило. После Победы много чего предпочли просто забыть — например тот факт, что несколько раз из Министерства уходила информация, которую никто…Что? — Его магический глаз пристально уставился на стоящую у окна Гермиону.

— Я сказала Крит, — пробормотала та, не повернув головы. — Кажется, я ездила на Крит…

— Когда, Гермиона? — Спросил Сириус, озадаченный не меньше, чем Хмури. — Когда ты ездила на Крит?

Ее глаза подернулись дымкой, губы были полуоткрыты, и беззвучно шевелились. Можно было подумать, что Гермиона в трансе.

— Гермиона? Окончательно забеспокоившись, Сириус поднялся и подошел к ней. — Гермиона! — Он схватил ее за плечи и слегка встряхнул. — Ты слышишь меня? Что ты сказала про Крит? Это важно? Это как-то связано с Северусом? — Ее губы все еще шевелились, он наклонил голову так, чтобы ухо оказалось ближе к губам и полуприкрыл глаза, прислушиваясь. — Весна? — Повторил он, и бросил удивленный взгляд на Хмури, который лишь пожал плечами. — Цветущий миндаль… скучала по Северусу… — Он успел подхватить Гермиону, которая начала падать вперед, потеряв сознание.

— Молодец, девочка, — Хмури встал и показал на диван. — Положи ее сюда, Сириус.

— Но что…

— Она пыталась взломать заклинание. Смелая девочка. Это трудно. Но не волнуйся, — он похлопал Сириуса по спине. — Ничего опасного, просто выматывает. — Он посмотрел на Гермиону, которая спала, не реагируя на Сириуса, подсовывающего ей под голову подушку. — Знаешь что? Я наложу заклинание сна, пусть она отдохнет, и может воспоминания вернуться к ней во сне. А мы поразмышляем насчет Крита.

— Я не вполне… — Начал Сириус, но Хмури прервал его.

— Начинай, наконец, шевелить мозгами. Она сказала Крит и весна. Тогда речь могла идти только о прошлой весне, потому что раньше она не могла скучать по Северусу. Северуса арестовали на Рождество, а весна это что-то между мартом и маем, то есть шесть месяцев до ареста — нормальное время для полного цикла сложных исследований. Кроме того, — продолжил он уже по пути к двери, — вспомни, что Поттер говорил на суде. Он старался упоминать как можно меньше фактов, но речь шла о зелье, которое разработал Северус.

— Так почему Гермиона…

— Потому что Поттер стер ей память! Теперь она не помнит, что они исследовали вместе с Севом. Судя по всему, ничего хорошего, раз они решили держать нас в стороне. Я не слишком сложно объясняю?

— Подожди, — пробормотал Сириус, левой рукой машинально поправляя покрывало, которым он укрыл Гермиону, — что-то… я пытаюсь вспомнить…прошлая весна… Гермиона подхватила грипп, но это был февраль… а потом — черт, никак не вспомню… Ну да! — Он шлепнул ладонью по лбу. — Да, она уезжала, одна, на весенних каникулах. Сказала, что хочет выбрать место для медового месяца.

— Это она тебе так сказала, — мрачно подытожил Хмури. — А сама, похоже, отправилась на совершенно иные поиски. Насколько я знаю, там неплохая библиотека. Что ж, я попрошу Маджорити поглядывать на Гермиону. Или лучше вообще посидеть здесь — вдруг девочка заговорит во сне, тогда Маджори придется все записать.

* * *

— Конечно, — произнес Баритон, — я не знаю, чем ты занимаешься, но… — он подмигнул Северусу с видом опытного конспиратора, — в любом деле можно не вовремя столкнуться с Федеральной Службой Безопасности, и тогда ты поблагодаришь нас за зелье, которое не позволит тебя убить.

— Д-да… — хриплый звук собственного голоса заставил Снейпа постараться взять себя в руки. Ему нужно как можно быстрее выбраться отсюда, вернуться в отель и подумать. Но он должен сделать это, не возбудив в двух новых знакомых лишних подозрений. — Просто… — придумай что-нибудь, срочно, придумай, пожалуйста, взывал он сам к себе. Нужно как-то объяснить… Вот. Это подойдет. — У меня был двоюродный брат, — продолжил Северус вслух. — Мы выросли вместе. Он был… — Северус изобразил паузу, надеясь, что она получится достаточно драматичной, пару раз сглотнул и прикрыл глаза. Последнее пришлось сделать, потому что у него не получалось выдавить из себя ни слезинки. — Они убили его. Авадой, — для большего эффекта он сжал правую руку в кулак. — Если бы только Малфой начал продавать это зелье чуть раньше, брат мог бы… — Северус открыл глаза и потер их, как будто вытирая слезы. — Пьетро мог бы остаться в живых.

Высокий Голос кивнул. — Когда Пиппо рассказал мне… — он кивнул в сторону приятеля, — … первая моя мысль была точно такой же. Мой брат, несколько месяцев назад… тяжелая история…

Повисшее молчание предоставило Северусу замечательную возможность подняться и кивнуть двум собеседникам. — Я покину вас, джентльмены, мне еще нужно … — еще одна пауза. Северус уже становился профессионалом в этом деле, — … кое-что доделать. Как я смогу вас найти, если соберусь покупать зелье?

— Он завтра возвращается в Испанию, — ответил Баритон, — но я почти каждый вечер захожу сюда. — Он ухмыльнулся. — Я пока подготовлю рекомендательные письма. Как только решишься, присоединяйся.

Северус кивнул. Он очень хотел сообщить Баритону Пиппо, куда именно он посоветовал бы ему засунуть чертово рекомендательное письмо, но предпочел промолчать. — Спасибо. Уверен, что мы скоро встретимся.

Он бросил на стойку несколько монет, предложил новым знакомым покончить с остатками граппы без него и дисаппарировал прямо в отель.

Северус не ел с самого завтрака и теперь ужасно проголодался и довольно сильно опьянел. А так как ему совершенно не хотелось, чтобы расстройство желудка усложнило и без того неприятную ситуацию, он решил поужинать. Шокирующая новость не давала ему покоя и заставляла чувствовать себя виноватым за то, что он не кинулся немедленно что-то делать. Но Снейп повторял себе, что взвинченный и полупьяный он не противник Малфою. Поэтому он добавил к своему кошмарному наряду галстук в клеточку, убедился, что маскировочные чары на месте и вышел из комнаты.

Тарелка классического северо-итальянского первого блюда — дымящиеся сосиски, ветчина, овечий сыр и маринованные перчики — быстро расправилась с переизбытком алкоголя в организме Северуса. Было уже поздно, и большинство туристов, предпочитающих не ужинать после восьми вечера, уже покинуло ресторан. В это время дня город принадлежал местным жителям. Хотя бабушка Северуса была итальянкой, он не учил этот язык и почти не знал его, так что разговоры, бурлящие вокруг него, сливались в ровный, монотонный, ничего не значащий гул — идеальный фон для размышлений.

Подали пасту, и Северус попросил принести ему бутылку легкого белого вина. Теперь, когда его сознание прояснилось, а желудок наполнился, можно было всесторонне обдумать ситуацию.

К несчастью, в последнее время он был оторван от колдовского мира и о происходящих там событиях мог только догадываться. Если вдуматься, он мог опираться только на один факт: Малфой или воссоздал Глоток Жизни или очень близок к результату. Зная Драко, Северус не исключал, что таким образом младший Малфой собирает подопытных кроликов для тестирования только что полученной опытной партии. С него станется уговорить потенциального покупателя выпить зелье, и тут же опробовать на нем Аваду — или Малфой сделает рекламу своему товару, или потихоньку избавится от трупа. Достаточно безопасный метод испытаний, по крайней мере, для Драко.

И, если формула есть у Драко, значит она есть и у Министерства. Откуда же еще он мог ее добыть? Если только… Северус рассеянно наматывал спагетти на вилку. Если только записей, скопированных Люцертолой, не оказалось достаточно… Он ведь не помнил точно, что могла разузнать девочка, возможно добытые ею сведения оказались важнее, чем он предполагал. Если подумать, это самое правдоподобное предположение. Снейп глубоко сомневался, что сотрудники министерства, даже за три имевшихся в их распоряжении месяца, смогли бы восстановить правильную формулу из той полностью искаженной, которую они реквизировали из его лаборатории. Да если бы у них что-то и получилось, Малфой, изгнанный из Англии, не смог бы быстро добраться до их результатов. Такие секретные вещи не доверяют совам или каминной сети. Итак, Малфой пользовался его записями. Судя по тому, что он достаточно долго провозился с получением первой партии, у него или были проблемы с ингредиентами (сомнительно, если учесть, с какими людьми Драко имеет дело) или скопированные Люцертолой записи оставляли некоторые вопросы открытыми.

Северус, поморщившись, отказался от предложенной официантом рыбы и заказал вместо этого ягненка и бутылку красного вина.

Какой, собственно, смысл пытаться понять, откуда у Малфоя Зелье. Нужно просто смириться с этим фактом и решать, как можно исправить ситуацию.

Хотя… он пригубил вино и кивнул официанту, в знак того, что одобряет предложенное.

Хотя планом то, что ему придется сделать, назвать трудно. Набег в Гриффиндорском стиле. Пришел, раскидал всех в разные стороны, схватил то, что нужно, и скрылся. Такой план мог придти в голову кому-нибудь из Уизли или Поттеру в его школьные годы. До того, как он сначала несколько лет осваивал науку дипломатии (которая есть не что иное, как завуалированное мошенничество), а затем политики (которая несовместима с честностью и прямолинейностью).

Он разрезал пополам кусок мяса и с удовлетворением отметил, что ягненка приготовили именно так, как ему нравится.

Конечно, Северусу приходило в голову стравить Поттера с его старым врагом Малфоем. Это было бы лучшим вариантом. Но только вот такой маневр трудно осуществить — Малфой находится под юрисдикцией Франции, так что Британия в лучшем случае примет участие в разборе дела, а скорее всего полностью переложит решение проблемы на французских коллег. К тому же, Северус не хотел поднимать лишнего шума. Если у Малфоя действительно есть настоящий Глоток Жизни, пусть лучше это останется в секрете. Особенно от Поттера.

Все, другого пути не было. Ему придется отправиться на Оушент, и самому разобраться с Малфоем. Северус не питал иллюзий насчет того, во что обернется это разбирательство. Не то, чтобы мир стал хуже без Драко Малфоя. Нет, проблема не в том. Просто на совести Северуса уже было одно убийство. Он старался не думать об этом, потому что сделанного не изменишь, но совершенно не желал вешать на себя еще одну смерть.

Почувствовав неожиданное отвращение к куску мяса, который собирался положить в рот, Снейп отодвинул тарелку и попросил официанта принести счет.

* * *

В пяти сотнях миль от Венеции, Сириус и Хмури сидели на скамье на берегу моря и смотрели на лунную дорожку.

Оказалось нетрудно вычислить, какие книги брала в библиотеке Гермиона. А вот нужные страницы оказались вырванными — последнее доказательство того, что Северус жив. До этого их уверенность основывалась на логических умозаключениях. Теперь они знали. А библиотекарша рассказала им о своем предшественнике, недавно умершем мистере Паппадопулосе, который отличался некоторой эксцентричностью и не изменил себе даже на пороге смерти. Это надо же, сжечь свою палочку вместо того, чтобы быть похороненным вместе с ней! Что ж, Аристотелес никогда не переставал удивлять окружающих.

Ночной ветер был довольно резким, но приятно ароматным — он дул с гор и нес с собой запахи трав. Сириус набрал пригоршню песка и позволил ему течь сквозь пальцы.

— И что же мы теперь будем делать? — Спросил он не столько у Хмури, сколько у луны.

— Сам бы не отказался знать, — Хмури наблюдал магическим глазом за рыбой, скользящей в темной воде. — Теперь мы знаем, чья у него палочка, и можем легко его выследить.

— Но возможно он не хочет, чтобы его нашли? Не думай, что я боюсь, но так недолго всем троим оказаться в Азкабане.

— Это точно. — Мимо них прошел в поисках ночной добычи тощий кот, и Хмури, выудив из кармана совиный корм, очень ловко кинул кусок коту. Тот подпрыгнул, ощетинился и убежал, но тут же вернулся, унюхав, что в него запустили не камнем, а чем-то съедобным. — Я сам все время повторяю себе, что у него есть причины, по которым он не связывается с нами. С другой стороны… — он со стоном выпрямил затекшую ногу, — … возможно, если бы он узнал, что мы в курсе почти всех событий, он не стал бы возражать против помощи. Особенно, если он прячется далеко от Англии.

Кот расправился с подачкой и исчез в темноте. Снова воцарилась тишина.

— Ты уверен, что слух насчет Малфоя никак не связан со случившимся с Северусом?

Хмури повернул голову к Сириусу. — Я абсолютно уверен в обратном. Только не хотел говорить этого при девочке — она же запросто могла аппарировать прямо в поместье Малфоев и попытаться всех передушить голыми руками.

— Может тогда нам стоит перекинуться с ним словечком?

— Хмм. Нет, думаю, этого делать не стоит. У нас нет ничего конкретного, так что он может просто вышвырнуть нас из дома. Лучше еще разок порасспросить его девчонку. Я уверен, что она о чем-то умолчала. С девчонкой легче разобраться, чем с папашей — если что, мы все же поработаем с ее памятью.

— Хорошо, что нас не слышит Минерва.

Хмури покачал головой. — Минерву вообще не стоит впутывать в это дело.

— Итак?

— Итак, — Хмури тяжело поднялся со скамьи, — сейчас мы отведаем национальной кухни, потом вернемся в Хогварц, и поболтаем с Люцертолой Малфой. Насколько я тебя знаю, в гостиную Равенкло мы попадем без проблем?

— Ну как сказать… — ухмыльнулся Сириус. — Ты действительно меня знаешь.

Трехголовая собака медленно открыла сонный глаз. Потом подняла одну из голов — остальные, казалось, спали. Слюна текла с отвислых губ крупными пенистыми каплями, а дыхание было настолько страшным, что Гермиона испуганно отступила на несколько шагов назад и оглянулась, но Гарри и Рона за ее спиной не оказалось. И вообще сценарий изменился, причем не в лучшую сторону — теперь она была не в одном из темных коридоров замка, а стояла на опушке леса. Причем она откуда-то знала, что уже была там, но скорее всего не наяву, а тоже во сне.

Он вдруг выскользнул из пальцев. Гермиона пыталась подхватить его, но не успела. Он падал, падал очень медленно, и приземлился на черное перо.

А потом была ослепительная вспышка света.

* * *

Плотная пелена дождя окутала Оушент. Вода летела практически горизонтально, бушевала буря, ветер завывал, наводя на мысли о душах грешников в аду. И тут было, естественно, гораздо холоднее, чем в Венеции.

Вздохнув, Северус поймал себя на мысли, что выжив в драке с Малфоем он запросто может умереть несколько дней спустя от пневмонии. Он пошел к дому — точнее в ту сторону, где должен был быть дом. Он уже как-то раз аппарировал сюда, и теперь был уверен, что окажется гораздо ближе к дому, но очевидно в чем-то он промахнулся. Если бы его расчеты оказались верными, сейчас он уже видел бы светящиеся окна, даже несмотря на ливень. Пробираясь сквозь темноту, он пытался прикинуть, насколько мог промахнуться, и содрогнулся при мысли, что мог с таким же успехом материализоваться в воде. Снейп был настолько поглощен мыслями, что только какой-то дремучий инстинкт помог ему в последний момент остановиться и не врезаться в стену.

Странно, очень странно. Если это тот самый дом, почему не горит свет хотя бы в одном-двух окнах? Было еще не так поздно, всего десять вечера, так что Драко вряд ли уже лег спать. В конце концов, Северус решил зажечь свет сам — если дом не тот, ничего страшного в том, что он обнаружит свое присутствие, а если это все же Малфоевский особняк, то все равно все в доме спят.

Заклинание Lumos не смогло совладать с дождем — Северус только отчетливей увидел струю падающей воды — поэтому ему пришлось воспользоваться Lumos Fortifex, заклинанием, вызывающим более сильный поток света. Дрожащий круг света, скользнувший по стене, дал Снейпу возможность убедиться, что точку аппарации он выбрал правильно. Тогда он посмотрел на часы — 10:35. Часовой пояс в Италии и Франции один. Тогда почему поместье кажется таким безжизненным?

После очередных пяти минут бесплодных размышлений, Снейп решил войти в дом хотя бы для того, чтобы согреться и подсушить одежду. Он был все в том же дурацком наряде американского туриста и промок до нижнего белья.

Вход защищало больше заклинаний, чем Северус ожидал, но наконец дверь отворилась и он вошел внутрь. Тишина в доме была такой, что Снейп мог бы подумать, что оглох, если бы не капли воды, звонко падающие на каменный пол с промокшей одежды. Он пробормотал заклинание, чтобы зажечь светильники.

Одного поверхностного взгляда на холл оказалось достаточно, чтобы сомнений не осталось — дом необитаем.

И все же Снейп осмотрел еще несколько комнат, но картина в них была все той же: мебель, закрытая простынями, прямоугольные пятна на стенах в тех местах, где при хозяевах висели картины (светлее или темнее общего фона в зависимости от того, были ли стены окрашены, или затянуты тканью), свернутые ковры и полное отсутствие мелочей, делающих дом теплее — цветов на окнах, личных вещей на столах и в креслах. Малфои уехали.

По крайней мере, в доме не было холодно и не шел дождь. Северус высушил одежду и уселся в одно из кресел. Куда сбежал этот ублюдок, черт его побери? Он знал Драко даже лучше, чем ему хотелось бы, и знал, что младший Малфой британец до мозга костей и ни за что не согласится перебраться подальше от родного острова. Во время визита Северуса его радушный хозяин постоянно твердил о том, как скучает по Англии, по своему поместью, Уилтширу….

Северус вскинул голову. Ну конечно. Это же ясно, как белый день! Малфой рассказал Поттеру о Глотке Жизни. Поттер не стал скрывать, что эта информация для него важна. Разве Малфой из тех людей, которые сообщат нечто важное, не потребовав вознаграждения? За донос на Северуса Драко получил разрешение вернуться в родовое гнездо. Очевидное решение этой головоломки. Северус кивнул себе. А это означало, что ему придется нанести визит в поместье в Уилтшире — мысль, которая ему абсолютно не нравилась. Если он допустит хоть малейший промах, Ауроры появятся в следующую же…

Он застыл. Потому что что-то острое уткнулось в чувствительную точку у основания черепа.

И не просто что-то, а кончик палочки.

* * *

— Десять часов, — пробормотал Хмури, когда они подошли к замку. Мантии и плащи бились по ногам от сильного ветра. — Студенты должны были еще час назад разойтись по своим гостиным, так ведь?

— Да. Завтра начинаются каникулы, так что большинство легло спать пораньше — им завтра с утра на поезд.

Хмури хмыкнул, потом остановился. — Я подожду здесь, — сказал он Сириусу. — А ты принеси плащ. Ты ведь не вернул его девчонке?

— Я не сумасшедший, Аластор. Конечно, не вернул. Подожди, я вернусь через несколько минут.

Он быстро прошел через холл, а Хмури остался на месте, высматривая магическим глазом ауроров. В такую погоду у них вряд ли хватит энтузиазма на то, чтобы патрулировать окрестности. Скорее всего, они кинули жребий, подумал Шизоглаз с широкой ухмылкой, вспомнив свою юность и того неудачливого парня, которому досталась короткая соломинка, означающая, что несчастному придется тащиться на холод, чтобы предупредить коллег, если случится что-то экстраординарное. Коллеги тем временем распивали бутылочку Огневиски с "Трех метлах".

Сириус, как и обещал, вернулся через десять минут, слегка запыхавшийся и с плащом-невидимкой, перекинутым через руку. Двое мужчин вошли в замок, пересекли холл, и стараясь синхронизировать шаги поспешили в комнаты Сириуса. Там они задержались на пару минут у камина, чтобы согреться и опрокинуть по стаканчику. — Сейчас почти пол-одиннадцатого, — сказал Сириус. — Думаю, будет безопаснее, если я схожу и приведу сюда девчонку.

Хмури снова остался один, хотя на этот раз он удобно расположился в уютной гостиной около камина. Он достал из кармана флакон с Веритасерумом — они с Сириусом специально аппарировали с Крита к нему домой, чтобы прихватить с собой зелье, так как не надеялись, что девчонка добровольно выложит правду — и начал высчитывать, сколько капель нужно будет дать Люцертоле, исходя из ее веса примерно в 40 килограммов. После этого он собирался написать миссис Грейнджер и попросить ее проследить за Гермионой, и не выпускать дочь из дома до их с Сириусом возвращения, но дверь открылась, послышался звук шагов, потом дверь снова захлопнулась. Шаги стали громче, и посреди комнаты возник Сириус, стаскивающий с себя плащ. Через его плечо была перекинута Люцертола Малфой — без сознания и в одной лишь ночной рубашке.

— Оказалось легче легкого, — сообщил он. — Девчонка уже пошла спать, а ее соседки все еще болтали в гостиной. — Он усадил девочку в кресло и призвал еще два — для себя и Хмури, причем расположил их так, чтобы перекрыть пленнице путь к побегу.

Он уже направил палочку на Люси, чтобы привести ее в чувство, когда Хмури предложил. — Тебе не кажется, что заглушающее заклинание не помешает? И хорошо запертые окна и двери — никогда не знаешь, что ожидать от этих подростков, когда они начинают паниковать. Нам еще только не хватало Малфоевской девчонки, выбросившейся из твоего окна.

Дружно взявшись за дело, они быстро расставили защиту — даже наложили смягчающее заклинание на пол — и Сириус снова направил палочку на Люси и буркнул "Enervate!"

— Мисс Малфой, — прорычал Хмури, не давая девочке произнести ни единого слова. — Нам нужно кое-что с вами обсудить. — Люси вытаращила глаза и заерзала в кресле, будто пытаясь спрятаться в нем поглубже. — Не стоит бояться, — продолжил Хмури. — Если, конечно, ты расскажешь нам правду.

Люцертола кидала быстрые взгляды то в один, то в другой угол, очевидно пытаясь найти способ сбежать, и вдруг заметила флакон на столе Сириуса. — Это что… это… — перепугано пискнула она.

— Именно то, на что вы подумали, — ответил Сириус. — Но мы можем обойтись без него, если вы не продолжите врать.

— Я не врала вам, я…

— Ну да, конечно! — Пророкотал Хмури. Пятидесятилетний опыт подсказывал ему, что лучший способ получить информацию — это заставить допрашиваемого нервничать. Не давать передышки, давить, запугивать, и результат не заставит себя ждать. И ему удавалось раскалывать очень серьезных противников — а тут, подумаешь, нахальная девчонка. — Ты не сказала нам всей правды, так ведь?

На ее глазах уже выступили слезы. — Я… я не знала, что вы…

— Ах, да что ты? Какие мы нехорошие! Послушай, крошка. Или ты сейчас выкладываешь нам все, или я поговорю с твоим папочкой и сразу начну с Crucio. Поняла?

Она чуть не задохнулась. — Но вы не можете… вы обещали…

— Для меня это обещание не стоит и тухлого тритонового дерьма, чтоб ты знала. И пощекотать твоего папочку Непростительным проклятьем я уже давно мечтал, так что сомневаться не буду. Это понятно?

Еще за ужином на Крите они договорились разыграть классический вариант доброго следователя и злого следователя, так что Сириус, до этого державшийся в стороне, подошел ближе и очень мягко произнес. — Ну же, мисс Малфой, вам нечего бояться. Расскажите, что вы от нас скрыли, и возвращайтесь в кровать.

Люси, дрожащая даже в тепле комнаты, подняла голову, чтобы посмотреть на него. По щекам девочки текли слезы. — Я не могу, профессор, поймите, не могу! — И тут же сжалась, потому что на ее плечо упала тяжелая рука Хмури.

— Попомни мои слова, детка. Ты не выйдешь отсюда, пока мы не узнаем правду. Или от тебя, или мы все вместе отправимся к твоему папаше. Выбирай. — Он, не отпуская плеча Люси, повернулся и взял флакон, чтобы поднести его прямо к носу девочки. — Это, — он покачал флакон, большим и указательным пальцами, — существенно облегчит задачу.

Люси обхватила себя руками за плечи и прижала колени к груди, но сжала губы и упрямо покачала головой.

Два колдуна обменялись недовольными взглядами. Или девчонка прекрасно знала, что отправиться в поместье Малфоев и допросить ее отца невозможно, и их угроза оказалась пустой, или она испугалась настолько, что была способна только молчать — каким бы ни было объяснение, проблема оставалась прежней: они должны были как можно быстрей узнать правду. А так как Люси продолжала молчать, сжавшись в комок, Хмури с выражением угрюмой решительности на лице взял палочку.

Такого варианта они за ужином не обсуждали, поэтому Сириус нахмурился и выразительно покачал головой. Его молчаливый протест был проигнорирован. Хмури глубоко вдохнул, распрямил плечи и направил палочку на Люси: "Imperio!"

Сириус побледнел. — Шизоглаз! Ты не должен…

Но Хмури лишь раздраженно отмахнулся и приказал Люси открыть рот, что она и сделала безо всяких попыток к сопротивлению. — У тебя что, есть идеи получше? — Спросил он через плечо, завинчивая крышку флакончика и убирая его в карман.

— Я… ну, нет, — пробормотал Сириус.

— Нет — так и молчи. — Хмури пододвинул одно из кресел ближе к Люцертоле и уселся. "Finite Incantatem! Как самочувствие?

Глаза Люси, только что казавшиеся расфокусированными и пустыми, теперь заблестели. Веритасерум начал оказывать свой эффект. — Я боюсь. И еще я сердита, — ответила она невыразительным, монотонным голосом.

— Судороги? Проблемы с дыханием? — Очень редко встречались люди с аллергией на это зелье, но если бы Люси оказалась из их числа, последствия могли быть тяжелыми, даже летальными.

— Нет. Все в порядке.

— Рад это слышать, — с нескрываемым сарказмом ответил Хмури. — Ну что ж, пришло время ответить на наши вопросы. Кто приказал тебе следить за Директором.

— Я следила не за Директором, а за грязнокровкой.

Сириус разъяренно зарычал, но Хмури сделал ему знак вести себя тихо. — Ты имеешь в виду жену Директора? Зачем ты хотела знать, чем она занимается?

— Я хотела, чтобы она… — Люси старалась бороться с влиянием зелья, но безуспешно. — Я хотела убрать ее в дороги, — выпалила она.

— Зачем?

— Я… я хо… я влюблена в Директора Снейпа. Я хотела, чтобы он был моим.

— Ага, тут ты нам не соврала, — кивнул Хмури, подумал, и продолжил. — Тебе кто-то помогал? Может отец?

— Нет, не отец. Отец ничего не знал. Мой дедушка, Люциус, он…

— Что? — На этот раз Сириуса не смог остановить неодобрительный взгляд Хмури. — Каким боком твой дед влез в это дело?

— Его портрет. Я часто разговаривала с его портретом, и он пообещал, что если я уберу грязнокровку, он уговорит отца разрешить мне выйти замуж за Директора.

Сириус резко развернулся и подошел к окну. Он вцепился в подоконник так, что костяшки пальцев побелели, а дрожащие плечи ясно показывали, что он с трудом сдерживается от резких слов и действий.

— Очаровательная семейка, — пробурчал Хмури. — Перейдем к зелью. Для чего оно?

— Оно возвращает… — лицо Люси горело, а дыхание стало резким и прерывистым. — Оно возвращает… людей… к жизни.

За ее словами последовало молчание. Сириус отпустил подоконник и медленно повернулся к ошарашенному Хмури. — Ну, если это не… ты уверена? — переспросил он девочку.

— Да. Я…

Оба колдуна чуть не подпрыгнули при звуке крыльев, бьющих в окно. Бормоча под нос проклятья, Сириус снял заклинания и впустил совершенно промокшую сову, несущую пластиковый контейнер. — Что за черт… — пробормотал он, воюя с незнакомой системы приспособлением, удерживающим контейнер на ноге совы. — Кто бы это мог прислать такую штуку — эй, ты! — Сова, которая терпеливо ждала, пока послание открепят от ее ноги, чувствительно клюнула Сириуса в руку, когда он собрался открыть контейнер. — Похоже, это все-таки тебе.

Нахмурившись, Аластор поднялся из кресла, и вынул из непромокаемой коробочки листок бумаги.

Аластор,

P.S.: Я возвращаюсь в Ричмонд.

— Черт! — Воскликнул Сириус. — Пошли за ней.

— Минуточку. Мы не можем разобраться со всем сами.

— Конечно мы…

— Заткнись и выслушай! — Пророкотал Хмури. — Она аппарировала час назад. Если он убил ее, спешить бесполезно, а если она до сих пор жива, значит Малфой держит ее в заложниках или еще что-то затеял — но тут пять минут роли играть не будут. И закрой ты, Мерлина ради, это окно!

— Эээ… правильно, — резкие слова Хмури помогли Сириусу придти в себя. — Итак, — продолжил он, вернувшись в кресло, — как ты считаешь, что мы должны предпринять?

— Я отправляюсь в поместье Малфоев. На тот случай, если этот хорек держит Гермиону в заложниках и хочет с ее помощью заполучить Северуса. Малышку я возьму с собой. — Он показал на Люси, наблюдавшую за происходящим в безмолвном ужасе. — А ты, друг мой, найди Поттера и настоятельно предложи ему зайти в гости к Малфоям. Думаю, сразу он не согласиться, но если ты намекнешь на ожидаемое воскрешение милейшего Люциуса…

— А ты уверен, что тебе стоит идти одному? Вдруг там уже живой Люциус?

— Если Люциус жив, Гермиона точно мертва. И тогда я убью обоих. С удовольствием. Stupefy!" — Люси осела в кресле и ее голова упала на подлокотник. — Где там ее плащ?

Сириус молча помог Хмури закинуть девочку на плечо и накинул на них плащ. — Удачи.

— И тебе того же. — Ответил Хмури прежде чем надвинуть капюшон. — Встретимся в Уилтшире. Мой поклон Поттеру. — Дверь открылась и тут же захлопнулась.

— Уверен, что он будет в восторге, — буркнул Сириус.

* * *

Драко опустил палочку и ухмыльнулся. — Прекрасные чары, Профессор. Похоже, вы научились находить удовольствие в глупом размахивании палочкой.

— Все меняется. Вы вот, насколько я знаю, решили усовершенствоваться в зельеделии, — парировал Северус.

— Так и есть. К сожалению, ваша замечательная маскировка способна обмануть зрение, но не несколько удачно размещенных заклинаний обнаружения. — Драко сел, закинув ногу на ногу. — Вы тоже усаживайтесь поудобнее, Профессор. Нам нужно о многом поговорить.

— Да что вы? А я-то думал вы потащите меня прямо к Министру, чтобы повторить спектакль с казнью. Какие условия вы поставите на этот раз? Потребуете у Поттера уступить министерское кресло вашему отцу?

Драко фыркнул. — Похоже, вы не совсем поняли ситуацию. Сначала вам придется сообщить мне правильную формулу. Потом поговорим об остальном.

— Формулу? — Северус поднял бровь, не в силах скрыть свое удивление. — У меня сложилось впечатление, что Глоток вы уже восстановили. — Ядовитая улыбочка Драко и насмешливое прищелкивание языком, вызвали у Северуса сильное желание как следует заехать ему в нос, но сейчас не стоило осложнять ситуацию.

— Никак не догоните, Профессор? С каких это пор вы принимаете на веру слухи, распространяемые всяким отребьем? — Малфой откинулся на спинку стула. Судя по выражению лица, он был крайне доволен собой. — Или… — он выгнул правую бровь, — … вам довелось поговорить с одним из моих деловых партнеров?

— Да, я случайно встретил некоего Пиппо. Дело было в Венеции. Он позволил мне прочесть часть вашего письма. Знаете ли, я считал, что даже у Малфоя не хватит наглости продавать то, чего в действительности в принципе не существует.

— Продавать? — Драко рассмеялся. Смех получился резким и совершенно неестественным. Северусу показалось, что молодой человек следует точному сценарию, заученному наизусть некоторое время назад. — Нет, у меня и в мыслях не было что-то продавать. Это была ловушка, многоуважаемый профессор, всего-навсего ловушка, расставленная мною с некоторой помощью моего отца. Он знает вас достаточно долго…

Северус заставил себя не среагировать на эту фразу, хотя она впилась в сознание отравленной стрелой. Нет никакого смысла в попытках убедить сумасшедшего. Он промолчал и спокойно посмотрел на Драко. Дальнейший сценарий ему был очевиден. Малфой потребует написать формулу. Северус прекрасно помнил ее и уже начал обдумывать, какие "случайные" ошибки может допустить. Ему нужно время, и он постарается тянуть как можно дольше. Драко оставит его в живых до тех пор, пока не убедиться в том, что зелье работает. Одна или две ошибки легко сойдут с рук. Итого — шесть дней. За шесть дней всякое может случиться.

Внушительного вида поместья Малфоев в Уилтшире было достаточно, чтобы окончательно испортить и без того мрачного расположение духа Гермионы.

Она проснулась в гостиной матери. Комната была погружена в полумрак — лицо миссис Грейнджер оставалось практически неразличимым, хотя она и сидела рядом с лампой, абажур которой был опущен, чтобы смягчить свет. Хотя слово "проснулась" лишь приблизительно описывало то, что произошло с Гермионой. Но зато она могла с уверенностью сказать, что ее подсознание, подстегиваемое сильным желанием победить заклинание модификации памяти, разбило барьер. Шаг за шагом — смерть, Месопотамский Триплекрест, Крит, мисс Малфой, мистер Паппадопулос — подсознание распутывало тайну и наконец заклинание разлетелось на осколки, оставив ее ошеломленной, потрясенной, мучающейся от головокружения и тошноты.

Гермиона была крайне удивлена, что разбить заклинание вообще оказалось возможным. Если коррекцию памяти так легко снять, какой смысл пользоваться этим заклинанием? Хотя, если подумать, жертвы подобных заклинаний очень редко осознают, что что-то забыли. Магглы, например — когда обливиаторы стирают им опасные воспоминания, им потом никто не подсказывает, что на самом деле все было по-другому.

Да, Гарри допустил серьезную ошибку, подумала она, удовлетворенно улыбаясь. И даже не одну. Он не заменил блокируемые воспоминания другими. И не принял в расчет волю Северуса и то, насколько велико будет его желание связаться с Гермионой. В остальном, ее дражайший бывший муж был близок к успеху. Но он недооценил своих соперников, как это часто случается со страдающими манией величия.

Кстати о них.

Под моросящим без перерыва легким дождиком силуэт поместья слегка расплывался и подрагивал, как мираж. Правильно ли она поступила? Не лучше ли было подождать, пока к ней не присоединятся Сириус и Хмури? Хотя кто знает, где они сейчас. Они собирались на Крит и возможно обнаружили там что-то, заставившее их отправиться еще куда-нибудь. Оставалось надеяться, что ее мать ничего не перепутала и отправила сову в Хогварц, в комнаты Сириуса, а не приказала птице разыскать кого-то из двоих лично.

В любом случае, тянуть время было опасно. История, рассказанная Хмури, и ее собственные вернувшиеся воспоминания приводили к ужасающему выводу — Драко Малфой пытается добыть формулу, чтобы приготовить Глоток и воскресить… Она содрогнулась. Или Люциуса, или Волдеморта, или их обоих — это спорный вопрос, но все равно нужно действовать и как можно быстрее. На ее стороне элемент неожиданности. Проблема в том, что она не знала, как лучше использовать это преимущество.

Браня себя за типичное Гриффиндорское безрассудство, она прошла полпути до поместья — оно все еще оставалось достаточно далеко, чтобы ее не могли заметить — наложила на себя заклинания для обогрева и защиты от дождя и присела на мокрую траву. Ей нужно было подумать и составить план.

Вздохнув, Гермиона начала составлять список фактов, которыми она располагает.

Если Малфой уже приготовил зелье, он неуязвим для убийственного проклятья. Не то, чтобы Гермиона мечтала им воспользоваться — по правде говоря, она была не уверена, что вообще способна его выполнить — просто для порядка стоило отметить, что Авада Кедавра исключается из числа возможных вариантов. Опасно даже пытаться, потому что проклятье может уничтожить ее саму, как это получилось с Волдемортом.

Следующая проблема: если Глоток готов и Драко успел вернуть к жизни отца, она столкнется сразу с двумя чрезвычайно сильными противниками. С мужчинами, которые не будут колебаться ни секунды и способны ударить в нее любым проклятием. Что она будет делать, если окажется лицом к лицу с обоими Малфоями? Пожалуй, ей нужно будет постараться отбиваться от них с помощью оставшихся двух непростительных проклятий, и стараться продержаться как можно дольше. Дежурная бригада Ауроров должна достаточно быстро среагировать на запрещенные проклятия и прибыть в поместье.

От этого плана волосы на коже вставали дыбом, он даже самой Гермионе казался абсолютно бредовым и рискованным, но все-таки это уже был план.

Гермиона встала, крепко сжала в руке палочку и пошла к дому. Десять вечера — вряд ли она застанет их спящими, но если подождать еще хотя бы полчаса, храбрость и решительность покинут ее окончательно.

Она ожидала увидеть в поместье все, что угодно — например, полуистлевшего объеденного червями зомби — Люциуса, одной рукой направляющего на нее палочку, а другой вставляющего в глазницу вывалившийся глаз. Но уж чего она никак не могла предугадать, так это вида Чоу Малфой, лежащей поперек кровати. Бледная кожа ее тонких запястий была рассечена почти до кости и из ран, края которых вздулись и напоминали теперь изогнутые в зловещей усмешке губы, текла кровь, заливая покрывало, бывшее когда-то кремовым, а теперь потемневшее и промокшее.

Когда Гермиона училась в шестом и седьмом классах — а это было в разгар борьбы c Волдемортом — студентов обучали основам исцеляющей магии. С тех пор она помнила достаточно, чтобы остановить кровь и заживить раны. Пульс Чоу был совсем слабым — едва заметное подрагивание жилки на белой коже, испачканной подсыхающей кровью. Гермионе никогда не любила Чоу, но не настолько, чтобы позволить молодой женщине умереть такой смертью. Она попыталась прикинуть, сколько крови потеряла Чоу. Судя по всему — много, потому что когда Гермиона нашла ее, порезы уже очень слабо кровоточили.

В других обстоятельствах она просто кинулась бы к камину в холле и вызвала бы специалиста из Св.Мунго. Но сейчас Гермионе не хотелось выпускать ситуацию из-под контроля. Сначала нужно было привести Чоу в сознание и узнать у нее, куда делся Драко. Нельзя позволить такой важной информации утечь сквозь пальцы.

Наиболее логичным и самым легким решением проблемы было бы зелье для восстановления крови. В свое время это зелье спасло Гермионе жизнь. Но состав был довольно сложным, а в такой нервной обстановке Гермиона не решалась доверять собственным навыкам зельевара. Искать, где у Малфоев хранятся исцеляющие зелья, тоже не хотелось — Гермиона и без того чувствовала себя здесь не в своей тарелке, и уж совсем не подходящим казалось начать рыться на полках.

Так что придется выходить из положения маггловским способом.

В поисках Драко она уже заходила на кухню и теперь рассчитывала быстро найти все необходимое. Там были перепуганные домовые эльфы, но если у Гермионы получится убедить их, что она хочет лишь помочь их хозяйке, они не станут мешать. К тому же, если Драко обращался со своими слугами в стиле отца, бедные создания скорее кинуться целовать ей ноги, чем попытаются атаковать.

Через полчаса Чоу через капельницу было влито два литра соляного раствора, после чего миссис Малфой открыла глаза.

Гермиона сидела на краешке кровати — домовые эльфы подчинялись ей беспрекословно, во всем помогали и сменили постельное белье — и следила за пульсом Чоу. Он все еще был слабым, но перебои прекратились. — Привет, Чоу, — сказала она. — Давно не виделись. Как самочувствие? — Пульс ускорился, и Гермиона ухмыльнулась. — На всякий случай сразу сообщу, что ты не умерла. И я не ангел.

Чоу пыталась заговорить, но у нее получилось только прохрипеть что-то невнятное. Гермиона поднесла к ее губам стакан с водой. — Спасибо, — прошептала Чоу. — Я… Гермиона? Что ты здесь делаешь?

— Пришла поболтать с твоим мужем, нигде его не нашла, и начала заходить во все комнаты подряд. И обнаружила тебя, чуть живую. Тогда я залечила твои запястья — помнишь наши уроки по Защите в седьмом классе? Нас учили…ах, да, конечно, тебя тогда уже не было в школе…

Похоже, своими последними словами она задела больное место, потому что глаза Чоу сразу же наполнились слезами и она отвернулась.

Отвесив себе воображаемый, но увесистый подзатыльник за бестактность, Гермиона вспомнила, где именно оказалась Чоу вместо седьмого класса Хогварца. — Извини. Я не хотела… не имела в виду ничего такого… просто пыталась поддержать разговор. — Она вздохнула и погладила Чоу по руке. — Зачем ты это сделала? Расскажи, пожалуйста.

Чоу с видимым усилием повернула заплаканное лицо к Гермионе. — Вряд ли ты поймешь.

— А ты попытайся объяснить. У меня не так много времени, но… — она улыбнулась, стараясь сделать это как можно дружелюбнее. — Может, если ты расскажешь мне, тебе станет легче? Или я смогу помочь.

Чоу покачала головой. — Никто не сможет мне помочь, Гермиона. Моя жизнь… — она с трудом сглотнула, но слезы продолжали бежать из глаз.

Гермиона забеспокоилась, потому что Чоу побледнела еще сильнее, ее губы посинели, а на коже выступил пот. Женщине требовалась квалифицированная медицинская помощь, но Гермиона еще не узнала то, зачем пришла. Поэтому она снова поставила Чоу импровизированную капельницу, сооруженную из преобразованных предметов, оказавшихся под рукой, и приказала домовым эльфам принести немного бренди. Эта нетрадиционная медицина, однако, привела к желаемому результату.

— Так почему, Чоу? — Снова спросила она, как только увидела, что пациентке стало немного лучше. — У тебя есть дочь — ты не подумала о ней?

— Да, у меня есть дочь. Ты знаешь, кто ее отец?

— Ну… — Гермиона нахмурилась. — Я считала…

— Как и все остальные. Но Люцертола дочь Люциуса.

— Ох. Но… — Гермиона снова взяла Чоу за руку, — … при этом она остается твоей дочерью.

Синеватые губы скривились в слабой улыбке. — Я никогда не была хорошей матерью. И они все равно заберут ее у меня. Он сказал… Люциус сказал… — новый поток слез не дал ей договорить.

— Люциус? — Сердце Гермионы сжалось от ужаса. — Где он, Чоу? Где Люциус?

Но Чоу, казалось, не слышала. Она смотрела на Гермиону отсутствующим взглядом, как будто кроме полога кровати перед ней ничего не было. — Он слишком могущественен, что я смогу поделать, если он… и еще Драко… я не люблю его, но… — она замолчала и закрыла глаза.

— Чоу, — Гермиона слегка тряхнула ее плечо. — Чоу, скажи мне правду. Драко уже вернул своего отца? Люциус жив?

— Еще нет. Но… — она открыла глаза, которые казались сейчас огромными на бледном, осунувшемся лице, — … скоро, очень скоро. Он рассказал мне, знаешь. Портрет Люциуса, там, внизу, в библиотеке… все мне рассказал… он очень скоро вернется… — Она, задыхаясь, схватила Гермиону за руку. — Я не смогу снова пройти через все это, не смогу, я хотела умереть еще в первый раз, и сейчас не хочу…

От облегчения у Гермионы закружилась голова, и ей пришлось нагнуться почти до коленей и несколько раз вдохнуть, чтобы успокоиться. Портрет… ну конечно. А разве Северус не рассказывал, что этот портрет молчит? Похоже, Люциус Малфой решил нарушить свой обет молчания, и, как и следовало ожидать, ничего хорошего из этого не вышло.

Она выпрямилась и погладила Чоу по плечу. — Только еще один вопрос и я вызову врачей. Где Драко? — Но Чоу только покачала головой — она снова побледнела и судя по всему уже готова была в третий раз потерять сознание. — Чоу, ну пожалуйста! Умоляю! Может у меня получится остановить его, только скажи, где он! — Она стиснула руки Чоу, потом несколько раз ударила ее по щекам. — Чоу! Очнись, черт тебя побери, и скажи, где мне найти ублюдка!

— Оушент, — прошептала Чоу — едва слышно, но Гермиона все же поняла ее.

— Зачем же ему… впрочем, какая разница, — заявила она больше себе, чем бесчувственному телу Чоу.

Четыре перепуганных домовых эльфа топтались под дверью. Гермиона присела на корточки. — Один из вас должен срочно связаться с госпиталем Св.Мунго, — приказала она, и четыре головы дружно закивали. — Попросите медиков немедленно прибыть в поместье, понятно? — Снова дружный кивок. — Прекрасно. И сделайте такое одолжение: когда они спросят, кто оказал ей первую помощь, ответьте, что вы меня плохо разглядели. Договорились?

— Да, госпожа.

Один из эльфов — чуть ниже ростом и выглядящий несколько разумнее своих приятелей, внимательно посмотрел на нее и проскрипел. — Вы ведь миссис Поттер, да?

Гермиона вздохнула. — Да, некоторое время назад я была миссис Поттер. А что?

— Вы очень добры к домовым эльфам. Я друг Квизи, личного эльфа Его Превосходительства Министра Поттера. Он много говорил мне, какая вы добрая, какая милая. Может Бинки помочь вам попасть на Оушент?

Гермиона чуть не потеряла равновесие от изумления. — Ты можешь это сделать? Разве ты не привязан…

Бинки махнул тонкой ручкой. — У домовых эльфов тоже есть чувства. И вы спасли хозяйку Чоу. Вы друг, Бинки прав? — Он подмигнул ей.

— Ну… да, конечно. — Она подмигнула в ответ. — Да, я друг.

В конце концов, никто не просил ее уточнять, чей она друг.

* * *

Может не стоило входить в роль сурового Мастера Зелий. Северус осторожно дотронулся до распухшего, кровоточащего носа. Он очень болел, как оно и свойственно сломанным носам. Малфою, этому свихнувшемуся ублюдку, такое положение дел доставляло массу удовольствия, и он, естественно, даже не подумал залечить нос или хотя бы остановить кровь. Конечно, Северус сам был виноват. Странно — только лишь он снова начал пытаться вбить инструкции в тупую голову очередного болвана, как двадцати лет будто бы и не было. Малфой снова стал для него шестнадцатилетним подростком — надутым, вечно недовольным, и не особенно талантливым в зельеделии, а Северус был его учителем — раздраженным, уже исчерпавшим все пределы терпения.

Только вот на самом деле Драко Малфою было уже тридцать шесть, и он не был расположен разрешать называть себя глупым мальчишкой. Не стоит про это забывать. Северусу необходимо, чтобы его разум был способен ясно мыслить. Боль будет мешать. Теперь дышать через нос больно, через рот — неудобно, а чертов мальчишка постоянно наблюдает за ним краем глаза, пока неловкие руки подготавливают ингредиенты, так что воспользоваться магией без палочки, чтобы хотя бы немного привести в порядок нос, нельзя. К тому же он был привязан к стулу магическими веревками, которые впивались в тело даже через одежду. Северус попытался заставить свою тяжелую, ноющую от боли, голову найти возможность хотя бы не надолго подняться с проклятого стула.

Может так получится.

— Мне нужно в туалет, — заявил Северус, и хотя фраза прозвучала как невразумительное "бу-бу", Драко прекрасно его понял.

— Подождешь, — прошипел он. — Сначала закончу нарезать вот это, — он показал на сушеный корень имбиря, с которым возился.

— Я и сам не заблужусь.

— Уверен, что не заблудишься. Хотя… — Драко на секунду оторвался от работы, чтобы одарить Снейпа злобной ухмылкой. — Тебе сейчас за носом наверное плохо видно. Так что скажи спасибо за то, что я тебя любезно провожу.

Какого обращения ожидал этот юный идиот, если он сам ведет себя, как мальчишка? Реакции, которые казались давно забытыми, всплывают сами собой. Малфой не понимает, что сам нажимает на спусковой крючок или делает это специально? Северус попытался считать про себя — по латыни, от ста пятидесяти до ста восьмидесяти, это всегда прекрасно успокаивало — и сосредоточился на дыхании. Ему нужно найти способ сбежать. Но сознание бунтовало и отказывалось подчиняться. Похоже, разум Северуса предпочел игнорировать непосредственную угрозу и реакции а-ля "класс зельеделия" были своеобразным защитным механизмом, средством предотвращения короткого замыкания.

Малфой уже два раза наложил на него Пыточное проклятие. Каким бы бесталанным зельеделом не был этот придурок, его проклятия от этого не теряли силы. В свое время, благодаря любезности Волдеморта, Северус привык переносить боль, но те времена давно миновали, к тому же он стал старше и уже не так легко восстанавливался. Если Малфой сделает это еще раз — или продолжит работать в том же стиле — Северус умрет от удушья. Снейп посмотрел на свои связанные руки, дрожь в которых никак не мог унять. Черт бы побрал идиота Драко вместе с его магической силой. Два Cruciatus за двадцать минут работы. Первое за то, что Северус сделал вид, что не помнит точного количества имбирного корня (боль настолько выбила его из колеи, что потом он назвал правильную цифру, за что был чрезвычайно зол на себя) и второе — когда выяснилось, что слез феникса, имевшихся в запасе у Малфоя, для зелья недостаточно. Северус очень сомневался, что сможет пережить первое неудачное испытание Глотка, оставшись в здравом уме. Если ему не удастся сбежать прямо сейчас, придется искать способ покончить с собой, или маленький садист все же вытянет из него правильную формулу. Перспективы не радостные. Ничего удивительного в том, что разум занимает себя всякой ерундой вместо того, чтобы смириться с очевидным.