Цветок ацеласа (джен)

Сколько бы пафоса ни вложил в свою торжественную речь Трандуил, в душе у него точно творилось сплошные танцы. Тауриэль, признаться, была не из тех сокровищ, которыми сильно дорожат, а в свете последних событий союз рыжей поганки с одним из гномьих принцев выглядел вполне себе мудрым политическим ходом, мол, да процветают мир и любовь меж народами Средиземья! Заодно и уберется чуть подальше эта явная родственница феанорингов, от которой постоянно учился плохому Листочек...

Как ни дорожил своей свободой гном по имени Кили, существовали некоторые вещи и не-вещи, на которые всю эту независимость менять можно было не глядя. И если судьба была ему умереть во цвете лет... тьфу, закончить свой жизненный путь окольцованным, то только с такой: Махал, как эльфийка ловко управлялась с метательными ножами! Гномьи женщины тоже умели обращаться с оружием, но ни одна из них не повела бы отряд — потому что женское ли это дело! А эта только шпынять своих остроухих успевала. А уж за словом в карман не лезла, не каждая гномка так сможет — весело оскалиться в ответ на брошенное Фили:

— Да у них все мужики на девок похожи!

— Тебе грудь показать?

Фили не услышал, зато Кили от такого предложения отказываться не подумал, всю дорогу до темниц Лихолесья потом пронудев:

— Ну покажи, ты же обещала... Ну хоть краешек... Ну я ни разу ещё эльфийскую не видел...

Кили никогда не задумывался над этим, но точно не предполагал, как окажется здорово сидеть рядом и, куря забористый хоббичий табак, говорить... нет, тут уже будет уместно будет слово "гнать"... Так вот, сидеть, раскуривая одну на двоих трубку убойной "Принцессы Грезы", и гнать обо всем подряд, оказалось тоже весьма и весьма недурно. А уж как здорово оказалось, когда Рыжая прикрывала спину в заварившейся в итоге потасовке, которую потом летописцы окрестили Битвой Пяти Воинств! А на ощупь Рыжая оказалась ещё приятнее, да и от близкого нахождения рядом с ней, голову вело почище, чем от "Принцессы"... Так, что Кили снова начинал, что называется, гнать. И говорить все, что у трезвого или не накурившегося обычно остаётся исключительно на уме. Например, "Я люблю тебя!"

Тауриэль не задумывалась над тем, что когда-то и с кем-то разделит свою жизнь. Король Лихолесья, было дело, говорил, что, мол, когда эльфийка достигнет достаточно зрелого возраста, то наверняка как-то сам собой появится и достойный жених... Но Трандуил не то пытался заставить негодную девчонку одеться в платье, не то просто сам себя успокаивал. Так или иначе, но мысли о том, чтоб с кем-то разделить жизнь, бедовую рыжую голову почти не посещали. Хорошо бы, чтоб с ним можно было так же весело шататься по Лесу, как с Леголасом, а ещё лучше — чтоб при этом он не был таким занудой, как Леголас, этот жених.

Что ж, гном отлично подходил под это расплывчатое пожелание: с тех пор, как отряд Торина Дубощита ступил в Лихолесье, веселье началось то еще! С этим Кили из рода Дурина было так забавно цапаться и перепираться! А болтать обо всем подряд или целоваться было уже не забавно — но как же хорошо оно оказалось! Как хорошо было заснуть рядом в Озером Городе — даром, что для сна была всего-то лавка на первом этаже, и сон этот был прерывистым и неглубоким, точно у дикой зверюшки: потому что то щупала лоб, уходит ли ядовитый жар, то, очнувшись в испуге, проверяла дыхание Кили... А потом, под утро, когда стало понятно, что ацелас, немного чар и крепкий молодой организм вместе победили яд орочьей стрелы — вот тогда забылась уже крепко. Как засыпали потом, в осаде в Горе. И пусть бы предчувствие беды стократ более страшной, чем дракон, не уходило из сердца ни на секунду, пусть самовольный уход из стана эльфов (да ещё и унести с собой еды и стрел побольше) вообще-то назывался изменой; пусть под каменными закопченными сводами дышалось куда тяжелее, чем в лесу... Пусть постель была наспех сооружена из тёплых плащей, а вместо спетых подобающих гимнов было под дверью неловкое от Фили:

— Я это... Скажу парням, чтоб не тревожили, пока тихо...

И их и вправду не тревожили. Ровно до тех пор, пока было тихо.

Битва запомнилась вовсе не так хорошо, как могла бы, и вполовину не так плохо, как хотелось бы. Лица людей, гномов, эльфов, оскаленные орочьи морды, все в сплошной и страшной мешанине... Как они с Кили умудрились почти не потеряться, непонятно. Но добрый Эру дал увидеться перед смертью, правда, умирать совсем не хотелось... а ещё сильнее не хотелось, чтоб умирал этот проклятый гном.

— Я тебе покажу... я тебе покажу...

"Я тебе покажу, как умирать, придурок, не смей!" Но на всю фразу сил не хватило, и оставалось только заплакать: до него и не добраться было, не дотянуться... А придурок оскалился в ответ:

— Грудь покажешь? — и начал кашлять красным.

* * *

Добрый Эру их пожалел. Вообще много кого пожалел, дозволив остаться живыми... И пусть кому-то долго теперь было не посмеяться и не позубоскалить, и даже дышать приходилось очень потихоньку, и пусть две сломанных ноги тоже только мешали, Кили улыбнулся:

— В гости будем друг к другу...

В гости — вот и вся она ваша любовь!

В гости попасть друг к другу было действительно тяжело, дорога была трудная и опасная... А если в обход, то целых восемь шагов, и в итоге они на следующий день встретились гораздо ближе, на нейтральной территории. В Эреборе у гномов легко хватило бы места всем, и людям, и эльфам, но после дракона много что нуждалось в восстановлении, и потому пригодную для жилья комнату приходилось пока делить с Фили — его-то кровать нейтральной территорией и стала. Но каждый из них так устал за свои четыре шага, что глаза сами собой закрылись и почти сказанное замерло на губах...

Совместный сон — он вообще великое дело. Фили только присвистнул, заглянув:

— Вот тебе и сходил отлить!

Но в ситуацию вник, быстренько собрал свои вещи и переселился. Вообще в соседний ярус, где устроились люди.

Ноги срастались отвратительно медленно, но ровно так, чтоб Кили не было обидно одному ползать по стенкам; смешной гном постоянно нес всякую ерунду, будто они двое — ковыляют, как состарившиеся вместе... Наверняка и по голове ему дали гораздо сильнее, чем казалось.

Но теперь и в самом деле, когда на костылях, жилось очень неторопливо. Доползти до балкона, там и осесть на полдня с трубкой... "Курить охота!" — завистливо жаловался Кили, усердно дыша свежим воздухом. И гномы, и люди торопились хоть кое-как отстроиться, пока зима совсем не ударила, а по весне наверняка тут, снаружи, все будет покрыто строительными лесами... Все, кто был в силах, были заняты делом, а они оба абсолютно точно бездельничали, укрытые одним плащом на улице или одним одеялом под крышей.

В один из дней Кили, придурок, притащил в комнату... живого пони!

— Это что?

— Это вместо твоих деревяшек! Балин рассказывал про тёплые подземные купальни с лечебной водой — оказалось, они очень даже целы! Гномы все, что строят, строят на века, никакие трубы не повреждены, хоть сейчас пользуйся!

Это и вправду оказалось волшебное место с чудесной горячей водой, а горный пони, больше похожий на заросший шерстью диван, запросто довозил на своей широкой спине эльфийку до самих купален. Правда, в первый вечер этот пони пожевал брошенные на краю купальни штаны Кили, а в другой раз прогрыз на рубашке Тауриэль дыру во всю спину, а ещё разок, заскучав, ушёл гулять... Но как же здорово оказалось плавать в этой горько-соленой воде — ведь она будто сама держит на поверхности! Они не могли гоняться друг за другом, и только бестолково брызгались, сидя на каменных скамейках бассейна. Смеялись, искоса рассматривая друг друга при теплом свете ламп и жалея, что хоть это уединение никто не нарушает, но только потому, что все в курсе этого вечернего моциона, а на входе уже непременно кто-то будет караулить — ура, место освободилось!

Неизвестно, много ли полезного и волшебного было в тех купальнях, но Кили легче дышалось от соленого и не всегда ароматного пара, а ноги у Тауриэль хотя бы переставали болеть от тепла... А потом они возвращались и так и засыпали вместе — от чистого белья пахло приближающейся зимой.

Они, будто два зверька, пережили эту зиму, спрятавшись в нору, и все, что происходило вокруг, будто бы шло мимо них. Да, эльфы оставались помочь людям или гномам, а кое-кто точно так же поначалу отлеживался в Эреборе. Да, гномий Король-Под-Горой позволил такое бесчинство по той причине, что долгое время не очень-то был в состоянии позволять или не позволять чего-либо, а основные дела и заботы свалились на Фили и мудрого Балина...

Весна была долгой и медленной, но однажды в окна грянуло проснувшееся солнце и позвало на волю. Помнится, в одно из утр они, выбравшись из своего общего гнезда, под жаркие лучи, бьющие прямо в окно, поначалу просто орали, радостно и бессмысленно, словно птицы, а потом, разом, сорвались с места. И тут оказалось, что уже не нужны костыли или палки, а на пони вполне получится добраться почти куда угодно. Они добрались до края долины, и вернулись обратно только в сумерках — ох и ругался же дядя Торин за это самовольное путешествие! Он и раньше не отличался кротким нравом, а за время, пока оправился от ран и пока брался за дела (а дел у Короля-Под-Горой нашлось немало!), характер Торина сделался ещё сварливее. Хотя, это, может, все было ещё и потому, что дяде-то эту весну не было с кем разделить. Кили не был слепым и знал, что не все здесь так просто, и что, возможно, в вечно неважном настроении Торина виноват кто-то конкретный. Тот, кто покинул Эребор сразу после Битвы. Полурослик, взломщик.

Здесь и в самом деле все было не так просто — ведь ссора вышла у дяди и хоббита нешуточная, но была она не просто ссорой между друзьями или соратниками, а еще и размолвкой между любовниками. Мало кто, кроме отряда, пришедшего отвоевывать Одинокую Гору у дракона, был осведомлен о настоящей сути произошедшего — нравы гномов были не такими вольными, как кто-то их себе представляет... Но с каким бы тяжёлым сердцем не возвращался в Шир хоббит, на душе у Торина было, очевидно, гадко не меньше. В некоторые дни ему вовсе было лучше на глаза не попадаться.

Кили вот попался.

— Отлично, — проронил дядя напоследок, — Можешь с завтрашнего дня приступать к охране стен, доспех и оружие знаешь, где взять... И женщину свою делом займи, не шить или на кухню, так хоть оружейную разбирать, все-таки уборка — дело женское...

— Всех обосрал! — прокомментировал ситуацию Кили вслед уходящему королю.

— Уборка! Буээ, женское дело!

Но все-таки приказ выполнять взялись, в дни отдыха продолжая выбираться пешком или верхом — наверно, это и было правильно, чтоб восстановить прежние силы. Они уезжали, они возвращались; в соленые и серные купальни всегда было много желающих, но просто занять мыльню можно было всегда — скребли мочалками друг друга, пока кожа не начинала скрипеть под руками, а потом — завернувшись в простыни, сидели на тёплых лавках, потягивая принесенное с ледника пиво. И снова гнали о чем попало...

Матушка, заявившаяся ещё в конце зимы, неодобрительно головой качала, но ни словом не упрекнула за все творимое беззаконие. Все живы — и это прекрасно. Только раз, когда нечаянно зачем-то, возвращаясь с ярмарки, подъехала к озеру как раз с того края, где Кили и Тауриэль, наплававшись всласть, устроились среди высокой травы, сердито всплеснула руками.

— Ну вы бы хоть...

Огляделась: одежда валяется одним общим комом далеко в стороне, на волосах тина...

— Ну вы бы хоть поженились для начала...

У матушки были свои забавные причуды.

А они, двое, если честно, не трогали друг друга всю зиму (сломанные ноги или воспаление на пробитом насквозь легком очень способствуют воздержанию, знаете ли!), и теперь, называется, дорвались…

Беда пришла, откуда не ждали: в Эребор заявился Леголас. С официальным визитом и с посланием от Трандуила.

— Отец не очень-то добр в последнее время, зато расспрашивал про тебя. Что-то мне подсказывает, хорошего от этого письма ждать не следует.

Предателей не любит никто — в Лихолесье Тауриэль возвращаться и не собиралась, но вдруг бы лесной король потребовал ее выдать! Дожидаться печального финала Кили и не собирался:

— Пусть попробует, пусть только попробует...

И до вечера куда-то исчез.

Вообще-то они ужинали с Кили когда придётся и где придётся, и на большой главной кухне бывали чаще, чем в зале... Было дело, матушка Дис пыталась приобщить и Тауриэль к готовке, но та хитро отговорилась тем, что у эльфов такой обычай, что готовят исключительно мужчины... Так или иначе, но появление в зале и Кили, и его эльфийки, было скорее исключением, чем правилом, а уж то, что Кили при этом был не чуть чище трубочиста, а разодет в пух и прах — явление вовсе почти неслыханное.

Дядя Торин вежливо и церемонно приветствовал гостя, но поднять кубок, договорив, ему внезапно не позволил Кили, вклинившись в эту речь и пафосно объявив, что дорогой гость явился очень вовремя. Потому что такое радостное событие пропускать не стоит...

И, вытащив кольцо, откованное только-только днём, сообщил, что в ближайшее время собирается жениться. У дяди Торина от такого даже вино пошло не в то горло, а матушка немедленно расплакалась. Сначала расплакалась, потом — вполголоса выругала Кили, что мог бы и предупредить, ведь ужин по такому случаю должен быть праздничным, а молодая точно не должна сидеть в старой куртке и, прости Махал, штанах...

— Без штанов-то всякого лучше, да? — ехидно прокомментировал Фили.

Поднялся кавардак, кто-то уже поздравлял, разливая по кружкам, матушка ругала Фили, плакала и шумно радовались одновременно... И посреди этого сумасшедшего дома Тауриэль молчала, сопела, как сердитый ёжик, и краснела так, что веснушки с лица все куда-то подевались.

— Ладно тебе, зато никто не станет теперь обратно в лес гнать... То есть, я все равно давно собирался! Тебе кольцо-то хоть немного понравилось?

К мелкой ювелирной работе у Кили и в самом деле был талант.

— Я не очень умею такие, но похож, нет? Бифур смеялся, что с эльфийской работой спутать можно...

Потому что вместо традиционного узора кольцо больше всего напоминало цветок ацеласа — случайно зацепился, и так и остался на руке...

— Похож. Но вообще — мог бы предупредить! И что в ответ полагается мне? Могу почистить пони или поточить оружие. Ну, то есть, могу ещё что-нибудь кому-то сломать или вывихнуть...

Фили снова развеселился, подмигнув единственным своим глазом и шепотом сообщив, что угадала, есть такой обычай — новобрачная символически полирует боевую секиру, мол, есть, что и есть, кому полировать... Матушка Дис шепотом отругала старшего, назвав похабником:

— А ты, девочка, не слушай!..

Торин своим лицом не уступал по цвету эльфийкиному и явно готовился основательно так закипеть... А потому выдохнул — ровно пар сбросил! — и пожал плечами:

— Что ж, в таком случае, пусть разрешение Трандуила вернуться в Лихолесье будет достойным подарком для твоей возлюбленной, дорогой племянник…

Возможно, дядя Торин еще на что-то легкомысленно надеялся. А может, еще и одинокая весна его так огорошила. А может, благодаря умнику Фили было решено махнуть рукой на Кили и позволить ему делать все, что заблагорассудится. А может, еще и матушка успела пару десятков раз проехаться дяде по ушам…

О свадьбе той долго потом говорили, ей нашлось место в хрониках эльфов и летописях гномов; а женское население Средиземья, вдохновившись, требовало от мужей или любовников непременно «колечко с эльфийским цветком». Сам король эльфов посетил праздник и едва не усыпил гостей своей полной пафоса речью, но, напившись, оказался на редкость веселым и компанейским, а в качестве напутствия оправданной предательнице выдал:

— Что, поганка, допрыгалась? Так тебе и надо!

И ушел пить дальше.

— Есть вещи и не-вещи, за которые действительно следует повоевать! — как-то совсем по-стариковски вздохнул дядя. — И за которые действительно не жалко ни свободы, ни жизни…

И ушел пить дальше.

Матушка ничего не сказала, только в очередной раз расплакалась, а потом пошла наводить шороху дяде Торину. И двоюродному дяде Даину, потому что они пьяные как раз собирались учить пьяного эльфийского короля метать топоры.

Фили тоже ничего не сказал, потому что в это время пил в зале.

— Ну… что там у нас полагается… это… согревать друг друга своей любовью?

Тауриэль только хихикнула, выпутываясь из платья и облачаясь в привычные штаны и рубаху:

— Щас. Я вся ваша, господин супруг мой, но сначала — пожрать! Затянули в эти тряпки, что и дышишь через раз, и только и смотришь, чтоб из выреза все богатство не выпрыгнуло…

Тауриэль носила женское платье так редко, что повод для этих неудобных одежд должен был быть достаточно существенным — оказалось, свадьба это тоже вполне себе повод. Некрасивая и на редкость невзрачная, что по эльфийским меркам, что по гномьим, она не превратилась в ослепительную красавицу, задрапированная в мили тонких тканей. Но оказалась на удивление милой и забавной кое-как зашнурованная и необутая, и с драгоценными цветами в причудливых косах…

А потом празднества закончились, гости разъехались, и все, как оказалось, пошло вот точно по-старому. Кили дежурил на стенах, а Тауриэль следила за надлежащим видом оружейной. Иногда они вместе выезжали гонять остатки орков или чистить лес от пауков, а в свободные дни просто уезжали на берег озера. Иногда присоединялся к таким вылазкам и Фили, но достаточно редко, и, надо отдать старшему брату должное, всегда находил предлог отлучиться, оставив Кили и Тауриэль наедине. Они ужинали на кухне, пересказывая друг другу события прошедшего дня и смеясь шуткам друг друга, или же вовсе под открытым небом, выбравшись перед сном поглядеть на звезды и луну… А потом, как и прежде, вдвоем ныряли под одеяло, и свежее белье пахло зимним холодом — наверно, чтоб было еще приятнее согревать друг друга.

* * *

Матушка очень быстро привязалась к Тау — однажды даже подарила ей собственноручно сшитое платье:

— Все равно ведь носить часто-то не будешь, но мне приятно!

А еще иногда бралась за гребень, который ей самой достался от свекрови — тяжелый, потому что выточенный не из кости, а из камня, — и причесывала Тауриэль до тех пор, пока ее волосы не становились гладкими, будто шелк, а потом плела косы, украшая тяжелыми заколками. К таким волей-неволей приходилось иногда в женское одеваться, а Кили от получившейся картины, сопел, вздыхал и признавал, что красиво…

Со временем дядя Торин, кстати, тоже привык. Нельзя сказать, чтоб привязался к Рыжей, но скупой похвалы пару раз удостоил — а это, считай, всему эльфийскому роду благословление выдал.

Вообще дядя не то, чтоб сдал, такие по триста лет живут и крепнут только, но, как однажды проговорился Фили (а Фили случайно услыхал от Балина, а Балин не иначе сам додумал), выгорел Торин очень сильно.

— Да ладно тебе, ни одного ожога!

— А он изнутри! — подала голос эльфийская мудрость, швыряясь в сумке Кили на предмет нахождения кисета с трубочным зельем. — Тело здорово, а дух подточен.

И это, наверно, было правдой.

Одержимость Аркенстоном после Битвы как-то очень быстро сошла на нет — словно схлынула тяжелая заразная болезнь, от которой если не гибнут сразу, то потом живут до глубокой старости, не хворая. Камень, водворенный обратно в сокровищницу, не занял там какого-то особого места — просто еще один из многих, и не более. Эребор восстанавливался, отстраивались людские поселения — и Торин принимал во всех делах самое живейшее участие. Налаживались торговые связи с дальними землями — Рохан и Гондор были вовсе не против долго и выгодно дружить с королевством гномов! А по совести, иногда казалось, что Торин просто хватается за все подряд, и, исполнив собственную мечту, плохо знает, как теперь жить дальше. Как будто проклятый камень был у него вместо сердца, а, вернувшись в хранилище, оставил после себя незарастащую темную рану, полную тоски… Или эта рана была нанесена совсем не камнем!

— Полурослик?

— А ты сомневался?

Хоббита, в отличие от камня, выкидывать или возвращать, когда вздумается, было невозможно. Он, этот хоббит, всегда малым был упертым, и, когда закончилась эта война, то очень быстро отправился обратно в свой Шир — даром что из всех предложенных сокровищ взял что-то совсем уж смехотворное, вроде маленького сундучка с золотом, и даром что явно был еще нездоров после битвы… А когда Торин ожил и даже дошел до кондиции «Поговорить и, хрен с ним, может и извиниться!», то полурослик как раз наверняка уже добрался до Ривендела. Как ни крути, а хоббиты народ гордый, и, если уж им указали на дверь, то переспрашивать не привыкли.

Маялся дядька, одно слово. Хорошо еще, что пить не пытался, а предпочитал глушить тоску делом. Ну и иногда на племянников цыкнуть — тоже забота…

Кили, конечно, сочувствовал, потому что, случись им с Тауриэль поссориться, точно бы от тоски сошел с ума, а еще вернее — быстренько запихнул бы свою дуриновскую гордость куда подальше и только так приполз бы мириться… К счастью, с рыжей ссориться они не собирались. Если уж и донимало их что-то, то, покричав немного, спускали пар в шуточной потасовке. Шуточной потому что на самом деле пытались не столько поколотить друг друга, сколько при каждом выпаде начинали целовать и лапать — но кто был не в курсе, те только охали:

— Вот ведь вздорную бабу нашел себе! Не каждая гномка так расскандалится!

Летом Лихолесье оказалось не таким уж и лихим — возможно, именно потому что было лето; и даже чертоги владыки Трандуила выглядели не в пример приветливее. Возможно, потому что там удалось побывать с парадного входа, а не где-то за решеткой — когда, немного поохотившись, останавливались там отдохнуть. Разумеется, сам Трандуил случайных высоких гостей поприветствовать не собирался, зато Леголас даже пригласил к трапезе.

Пауков вообще в последнее время становилось все меньше, и за весь день удалось истребить только одну тварь — правда, здоровенную и очень шуструю: ухитрилась своим шипом вскользь попасть Тау по ноге. А эта многомудрая женщина (Тау, не паук!) предпочла мужественно отмолчаться, только разве что от ужина почти отказалась:

— Мутит что-то, лягу пойду…

Ох и ругался Кили потом, когда понял, откуда ноги растут у этого дела! Гномы не умеют чаровать, но заварить лечебный сбор сноровки много не надо… А эльфы — они только других чаровать могут…

Когда-то давно, совсем в детстве, у Кили была такая игрушка: на тонкой дощечке был нарисован сказочный город, а сама доска разрезана на множество неровных кусочков. Подумаешь, приладишь, как надо, — и будут тебе и дворец с башенками, и фонтан, и домики с красными крышами. Полдня можно провозиться, пока соберешь… Так вот, левую эльфийскую ногу точно так и собирали. В смысле, кость всю по кусочкам складывали, и, более того, чтоб осколки не расползались, тонкой золотой спицей скрепляли.

Разумеется, паук полоснул по левой, как знал. И пропади она пропадом, такая охота…

Тауриэль слушала ворчание, покаянно кивала и горький отвар из кружки глотала, почти не морщась: как ни крути, а забота. Любовь… Они потом, наругавшись всласть, еще полночи протрепались, вспоминая разные глупости про собственное детство, про самые колючие ветки и самые вкусные в мире ежевичные ягоды на дальней поляне, или — про дядину кузницу и доску, на которой был нарисован сказочный город…

Наутро царапина от ядовитого шипа стала просто царапиной, про которую и не вспомнить, и сразу после завтрака можно было возвращаться в Эребор.

— Тебе не следует пока охотиться на пауков! — за завтраком же поделился своими соображениями Леголас.

— Э? — не понял Кили.

Эльф отмахнулся от гнома, словно от назойливой мухи. Он вообще старался держаться подчеркнуто-дружески с Тауриэль, мужественно старался не замечать почти безобидных подколок со стороны более удачливого соперника, но теперь вдруг покраснел и щеками, и острыми ушами.

— Тау, тебе не стоит пока охотиться!

— Э? — Тауриэль поддернула пропоротую накануне штанину: догадался, что ли? — А ты меня ни с кем не путаешь случайно?

— Леспросыпается… атысказалатебямутит… тебенеследуетохотиться!

Тауриэль вдруг разобрал смех.

— Лес-то тут причем? Всякой новой пакости, что ли, проснулось? — недоверчиво поинтересовался гном.

— Наоборот. Проснулся сам лес, а если лес не заснувший, он сам начинает гнать прочь тьму, — пояснила Тауриэль. — А пробудить лес существует много разных способов, но один известнее прочих…

От ушей Леголаса можно было прикуривать. Наверно, именно поэтому он почти огрызнулся:

— Потому что жизнь притягивает жизнь! Он просыпается, когда там зачинают!

Теперь уже подавился чем-то Кили.

— Я не понял, у вас что? Раз лес так смачно крышей поехал? Вообще никто никогда и ни с кем?

— Лучше так, чем с кем попало! Тауриэль, может, тебе стоит какое-то время…

— Да паук меня вчера тяпнул, вот и мутило!

— И ты ни слова?.. И почему тогда лес?..

— Мало ли кто в лесу шляется? Вон, с Эсгарота, может, прогуляться кто приехал, отдохнуть, пикник устроить… Или проездом — дорога-то все лучше… А что, эльфы вообще ни с кем? Это потому что эльфы или потому что болеете?

Леголас грохнул об стол кружкой.

— Кили, ты — тролль! — веселилась Тауриэль. Потому что осадить бы, пока от гнома тут не пошли клочки по закоулочкам, но вогнанный в краску злой Леголас был зрелищем уж очень редким и эпичным…