Без звуков (гет)

Стены камеры на ощупь были шероховатыми и слегка влажными. Слева откуда-то сверху капала вода, с мерным стуком через определенные интервалы времени разбиваясь о каменный пол, местами покрытый мхом. Отсюда нельзя было выбраться: путь на волю преграждали толстые прутья решетки, разогнуть которые или сломать обычному человеку не под силу. Окна или какие-либо иные источники света отсутствовали. Разглядеть что-либо в этой кромешной темноте не представлялось возможным.

Их волшебные палочки оказались сломанными и частично обгоревшими. Мантия Джинни была прожжена в нескольких местах, и теперь из больших дырок торчали уродливые болезненные ожоги, которые ни на минуту не давали забыть о себе.

У Аберфорта была сломана левая рука, а на ноге зияла большая рваная рана. Он старался не двигаться, потому что каждый раз это причиняло сильную боль.

Отец пострадал меньше всех, отделавшись переломами двух пальцев на правой руке. Но его мигрени почему-то многократно усилились в этом каменном мешке.

У них не было тюремщика: к ним никто не спускался, не пытал, не старался чем-либо шантажировать… Они просто оказались здесь, в холодном склепе, без воды и еды, кроме пачки Всевкусных драже, завалявшихся в кармане Джинни.

В их темнице не было понятия времени. Только бесконечность, которая не поддавалась никаким измерениям. Никто не мог с точностью сказать, сколько часов или минут они спали, а сколько бодрствовали. Ничто не выматывало так сильно, как ожидание смерти. Казалось, это длилось целую вечность…

* * *

На небе россыпью сияли мириады звезд. Ветер успокаивающе шуршал листвой деревьев. На улице стало прохладно, и Джинни пришлось закутаться в старую мамину безразмерную кофту.

В этой тишине можно притвориться, что тебя нет, не было и не будет. Что ты частичка этой природы, один из маленьких винтиков сложного механизма, а не отдельно взятая личность со своими проблемами. Джинни хотелось исчезнуть, и у этого не имелось определенной причины.

В Великобритании царил относительный мир и покой. Большинство Пожирателей смерти упекли в Азкабан, Волдеморт точно больше никогда не вернется… Казалось бы, чем не причина для радости, но… Внутри пусто. Нет вообще никаких эмоций. Они пропали после похорон Фреда.

Ей казалось, что душа онемела, а сама она остановилась, замерла в определенной точке времени и пространства, пока окружающее ее двигалось вперед.

— Замерзнешь, — пробурчал Артур Уизли, усевшись на скамейку рядом с дочерью.

— Не должна. Кофта теплая.

Тишина, повисшая между ними, из необременительной стала тягучей и неудобной.

— Звезды сегодня красивые.

— Да.

Разговор совершенно не клеился. Да и обсуждать ничего не хотелось. Этим они обычно занимались за завтраком, после того, как прочитывали Пророк.

— Почему ты не спишь? — с тихим вздохом спросил отец, уже зная ответ.

— Опять кошмары. Я знаю, что они нереальны и с нами ничего подобного не происходило, но… Иногда мне кажется, что я когда-то просто не смогу проснуться. Эта темница… Она преследует меня…

— Это все нервное напряжение и последствия Круцио. Со временем все придет в норму, — отец сложил пальцы в замок и чуть сжал их. — Нам всем тяжело, но мы справимся. Ты решила, кем хочешь стать?

— Разве это обязательно решать прямо сейчас?

— Да, — последовал незамедлительный ответ. — Если ты не знаешь, к чему двигаться, то никогда не найдешь своего пути. Просто будешь топтаться на месте.

— Я не хочу возвращаться в школу. Я вообще ничего не хочу.

— Но тебе придется определиться. Ты не сможешь прятаться дома или в «Пристанище», помогая Аберфорту, пока он восстанавливается.

— Я знаю… Просто пока я ищу ответы…

* * *

Постоянно хотелось есть и пить. Когда жажда становилась совсем невыносимой, приходилось слизывать влажные капли со стен. Эта ничтожная малость помогала хоть как-то держаться. Капли имели мерзкий ржавый привкус и затхлый запах, и в тоже время казались самым прекрасным напитком в мире, когда смачивали вконец иссохшее горло.

Всевкусные драже они ели по одному и только тогда, когда не оставалось сил терпеть, а желудок сводило так сильно, что идея полакомиться мхом с пола не казалась такой уж противной и противоестественной.

Из левого угла камеры несло мочой и экскрементами. Там у них негласно был туалет. Всякое стеснение прошло слишком быстро. Им нужно было выжить в этом аду на троих.

Возможно, их все еще найдут и спасут. А они, так уж и быть, подождут. Им, в любом случае, некуда спешить…

* * *

— Вы опять курите! — воскликнула Джинни, неодобрительно косясь на сигарету во рту Аберфорта. — Пожалейте свои легкие!

— Успокойся, девочка. В моем возрасте стыдно умирать здоровым. Дай напоследок вкусить прелести жизни.

— Не разыгрывайте из себя жертву, — укоризненно покачала головой Джинни. — Вот закончите восстановительный курс и проживете еще лет сто.

Ноги Аберфорта, как и его левая рука, пострадали от темномагических проклятий. Он в одиночку сдерживал пятерых Пожирателей, пока дети эвакуировались через камины в «Кабаньей голове».

И ведь выстоял. А бар потом разрушили великаны — так сильно, что пришлось отстраивать заново, практически с нуля. Теперь это было «Пристанище». Название говорило само за себя. Порой тут собирался всякий сброд. Хотя Джинни старалась не относиться к кому-либо предвзято. Война потрепала многих.

Она до сих пор не могла решить, как жить дальше. Старые стаканы были пыльными настолько, что никакая магия не брала их. Джинни привычно провела тряпкой по их рифленым бокам, стараясь больше занять себя, нежели добиться хоть какой-то чистоты. Последнее являлось бесполезным делом. В Пристанище грязь и немного паутины — это часть антуража заведения. Если бы тут было так же чисто и уютно, как в «Трех метлах», то вряд ли бы здесь собирались такие, как она — отвергнутые, заблудившиеся, потерявшиеся, и совершенно не знающие, что делать со своей жизнью дальше.

Вернуться в Хогвартс Джинни физически не смогла. Слишком многое напоминало ей о произошедших событиях: пытках Пожирателей, грязных домогательствах Кэрроу, о финальной битве и смерти.

Она хотела, чтобы все было как прежде. Чтобы все вычеркнули из памяти режим Волдеморта, но... Никто не забывал: не хотел и не мог.

Фреда больше не было, а без него уж точно не получится притвориться, что все хорошо. Джордж пил, мать вечно плакала, остальные братья выглядели вечно уставшими, а отец постоянно хмурился и ни на минуту не расслаблялся. Им всем было тяжело в этом новом мире.

Мать тоже помогала Аберфорту в благодарность за его поддержку детей в Хогвартсе во время войны. Она готовила на кухне еду для клиентов. Ничего сложного в меню не было, но у нее любое блюдо получалось безумно вкусным. Это помогало ей отвлечься от мыслей о Фреде, в Норе слишком много напоминало о нем. Джинни же совмещала работу официантки и бармена. Аберфорт всегда сидел рядом с ней за стойкой, опираясь на свою трость и внимательно оглядывая клиентов. Некоторые из них подходили к нему и, что-то прошептав, удалялись наверх. Она никогда не пыталась подслушать эти разговоры.

— Ты не помогаешь на работах по восстановлению Хогвартса? — Аберфорт посмотрел на ее слишком проницательно.

— Нет, здесь я нужнее.

— Конечно, — согласно кивнул он. — Я даже не спорю с этим, мне это не выгодно. Но сейчас ты бежишь от прошлого, — Аберфорт сжал ее плечо своей костлявой рукой. — С чьей смертью тебе смириться тяжелее всего? Можешь не отвечать мне. Главное, признайся себе. Не отрицай, просто прими свои потери и продолжай жить дальше.

— Я не понимаю, о чем вы, — Джинни натянуто улыбнулась. — Мне просто нравится «Пристанище».

В этом не было ни капли лжи. Почему-то именно тут Джинни чувствовала себя на своем месте. И пока ей этого было достаточно.

* * *

Аберфорт постепенно увядал. Ему требовалось срочное лечение, которого ему тут никто не мог дать. Но он никогда не жаловался. Они вообще здесь не разговаривали, будто бы боялись, что, если разбавят тишину словами, то неминуемо разрушат что-то хрупкое, и тогда действительно наступит конец.

Отчаяние и страх постепенно разрастались в душе Джинни. Она прекрасно понимала, что долго им тут не протянуть. Еще немного, и их смерть станет закономерным финалом этого последнего приключения. Их существование здесь казалось продолжением Последней битвы, только борьба теперь была не с внешними противниками, а с самими собой и обстоятельствами.

Первичная опустошенность прошла, и страх рождал внутри яростное желание выжить назло и подкреплял веру в то, что за ними обязательно придут. Ведь иначе быть не может.

Отец мягко сжал ее руку, тем самым подбадривая. Будто бы знал, о чем она думала. Губы растянулись в безумной улыбке. Бесконечность больше не пугала.

* * *

Южное крыло было наполовину разрушено. Большой зал уже восстановили, и теперь, кроме фрески на центральной стене, ничто не говорило о том, что тут когда-то проходили сражения.

Работа кипела активно. Трудились все: домашние эльфы, взрослые и юные волшебники. Каждый хотел внести свой вклад в восстановление Хогвартса.

Братья и отец тоже старались в любое свободное время заглянуть сюда, чтобы помочь. И Гарри тоже…

После всех этих страшных событий они почти не виделись. Он работал в Аврорате в специальной группе по отслеживанию и поимке беглых Пожирателей. Рон был с ним в одной команде. Выходных у них практически не было, да и сам график был ненормированным, что постоянно заставляло беспокоиться у матери. Когда же у Гарри появлялась свободная минутка, он был тут: растаскивал завалы, замешивал с рабочими специальный раствор или укладывал каменные блоки в стены, запечатывая каждый из них специальными заклинаниями.

Он не брал передышек, хотя Гарри как никто другой нуждался в них. Джинни до сих пор было страшно от мысли, что было бы, если бы он не сумел пережить вторую в своей жизни Аваду. И дело заключалось не в пресловутом Волдеморте, а в том, что без Гарри все потеряло бы свой смысл.

Ей было стыдно признаться себе в том, что воспоминания о изломанном тряпичном теле на руках Хагрида обжигали душу сильнее, чем смерть Фреда. Порой она чувствовала, что этим самым каким-то образом предает семью.

У Гарри был взгляд человека, которому довелось повидать в своей жизни нечто такое, что изменило его полностью, состарило, отняло ту присущую ему непосредственность, наивность и веру в светлое будущее. Теперь Поттер был суровым, чересчур серьезным и очень усталым.

Джинни хотелось стать для него той тихой гаванью, в которую Гарри мог бы вернуться, но он не приходил к ней. Неопределенность мучала ее, ломала внутренние барьеры. Пустота отступала, наполняясь множеством эмоций, хотя превалирующими из них являлись неуверенность и надежда.

На квиддичном поле всегда было спокойно и хорошо. Джинни забралась на чудом уцелевшую трибуну Рейвенкло и посмотрела вверх. Погода была идеальной для полетов. В погоне за снитчем или при охоте за квоффлом она забывала обо всем, позволяя себе раствориться в движении, скорости и свободе.

Это было тем, в чем Джинни действительно нуждалась.

— Привет, — раздался сзади до боли знакомый голос.

— Здравствуй, — Джинни оглянулась назад и, чуть прищурившись от слепящего солнца, с жадностью впилась взглядом в фигуру в красной форме.

— Директор сказала мне, что ты здесь.

— Я хотела увидеть школу до начала занятий. Знаешь, мне не хотелось возвращаться, но теперь… Даже если в Хогвартсе мне что-то не нравится или причиняет боль, это все равно остается частью меня… — Джинни закусила губу и чуть нервно покосилась на Гарри, приобнявшего ее за плечи. — Я хочу стать профессиональным игроком в квиддич.

— Это здорово! — радостно улыбнулся он. — Ты всегда была невероятна на метле, ну и не только на ней… — смущенно пробормотал Гарри. — Сейчас рано говорить о будущем в долгосрочной перспективе, но мне хотелось бы, чтобы мы были вместе, если конечно, тебе все еще хочется терпеть такого, как я, рядом с собой.

Вместо ответа она поцеловала Гарри, нежно касаясь его губ своими. Сейчас было не время для страсти, но Джинни переполняла нежность.

— Война ведь закончилась? — спросила она, наслаждаясь теплотой объятий.

— Думаю, что еще нет. Война слишком многих зацепила, чтобы все закончилось так быстро. Она есть в каждом из нас, но Гермиона считает, что сейчас самое время начинать осуществлять свои желания, потому что теперь можно не бояться, — Гарри почесал кончик носа. — Я не мастак говорить красиво и витиевато, как она. Но я во многом согласен с ней.

Джинни лишь кивнула и улыбнулась. Возможно, Гарри прав.

* * *

Последнее драже из пачки оказалось очень острым — ещё немного, и она начала бы дышать огнем. Хотя он здесь не помешал бы.

В камере было холодно. Поэтому Джинни, отец и Аберфорт жались друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Окажись они по одиночке, давно бы умерли.

Отец всегда был ее опорой, тем, кто поддерживал, направлял и помогал исправлять ошибки. Без него она просто не смогла бы справиться со своими внутренними демонами и осознать многие простые, но такие важные истины.

Аберфорт стал для нее пристанью в момент шторма. Он дал ей место и время для принятия самой себя, своих мыслей, желаний и прошлого. Ее буря закончилась, и теперь предстояло выходить в новое плаванье.

Сначала появился слепящий свет факела, потом скрипнула открывающаяся дверь. Глаза, привыкшие к темноте, теперь невыносимо слезились и болели. Она могла лишь разглядеть расплывчатое красное пятно, стоящее в проходе.

Отец и Аберфорт толкнули ее вперед, выбрасывая из камеры. Ее тут же подхватили крепкие сильные руки и прижали к себе, несмотря на то, что она была грязной и ужасно пахла. Слезы хлынули из ее глаз потоком. И в этот раз дело было не в слепящем свете.

В объятьях любимого человека, пришедшего за ней, она была по-настоящему счастлива…

* * *

Впервые Джинни просыпалась без отвратительных чувств обреченности и отчаяния. Часы на прикроватной тумбочке показывали шесть утра. Джинни зевнула и попыталась сесть, но тут же была поймана рукой за талию и притиснута спиной к горячей груди.

— Спи, еще рано и сегодня суббота, — пробурчал Гарри куда-то в район рыжей макушки.

— Знаешь, мне приснился сон, что ты спас меня.

— Правда?! — в зеленых глазах горели задорные искорки. — А я думал, что спасать нужно от меня. Но, в любом случае, я требую свою плату за героические услуги: поцелуй и не меньше!

Джинни звонко рассмеялась, и обняв Гарри за шею, притянула к себе, с радостью вручая заслуженную награду. На душе было легко и хотелось верить, что прошлое действительно осталось позади.