Сумасшествие без всех (часть II) (гет)

Если ты мне враг -

Кто тогда мне друг?

Вертится Земля,

Как гончарный круг.

Мучась и бесясь,

Составляет бог

Карточный пасьянс

Из людских дорог.

Л.А. Филатов

Мы ссоримся.

Так, что вот-вот всё будет кончено раз и навсегда. Всё, что толком не начиналось. Он не желает меня слышать, я отказываюсь понимать его выморочную логику. Он всегда ухитрялся взбесить меня, как никто. Это да, это мы умеем. Я ору на него, он шипит и отворачивается. Я требую ответов, он замолкает. Муторный, тяжёлый разговор, острый запах зелий, вечерняя синева за окном… Шаг до войны. Он, наконец, поднимает глаза и отступает, пугаясь моего взгляда. Я запускаю чем-то в стену возле его головы. Взрыв сверкающих искр — мгновение, вырванное из вечности. День, определивший нашу судьбу.

Что привело нас к этому дню и ко всему, что случилось после?

Можно считать всё произошедшее замысловатым поворотом судьбы. Или уловками той магии, что на время заменила судьбу. Или делом рук хитрого и искусного мага. Хотя я не берусь определить, кто был кукловодом, а кто только считал себя таковым. Судите сами, а я могу рассказать только свою часть истории.

И главное — понять, где начало истории.

С этим немного проще. Мои мысли сами собой переносятся к рождественским каникулам, фейерверкам и тыквенным пирогам. Тут же всплывает в памяти старинный ёлочный шар, большой и хрустальный, который выскальзывает из моих рук и неотвратимо летит на пол сквозь ярусы игольчатых веток…

Нет-нет, всё началось не тогда — немного раньше. На день или на два.

Днём раньше я сижу в своём кабинете и, прижав ладони к вискам, смотрю на Запретный лес сквозь частое, как решётка, переплетение оконной рамы. На самом деле лес давно скрылся за ночной темнотой. В этот час я уже должна была добраться до дома, как и все, кто не планировал отмечать Рождество в Хогвартсе. На праздники в школе всегда оставались дежурные преподаватели, да несколько учеников — больше никого. Не считая заговорённых доспехов, домовых и всякой мелкой полуразумной живности.

И привидений.

— Не стоит горевать в Рождество, моя дорогая! — в голосе моего собеседника смешиваются горячее сочувствие и кипящее негодование. — Мы, гриффиндорцы, ничего наполовину не делаем. Но разве можно доверяться слизеринцу? Тем более, с таким тёмным прошлым! Это страшный человек, он того не стоит

«В том-то весь вопрос: чего он стоит?» — я пытаюсь протолкнуть эту мысль сквозь завесу головной боли, но ответ мне сообщают и так.

— За одно то, что он сделал с вашей семьёй, его надо было убить. Нет. Убить — это слишком просто! Следует превратить его жизнь в ад, чтобы под конец он ползал у вас в ногах, моля о прощении. А потом уже убить. Мучительно. Я бы выбрал четвертование.

Мерлин! Четвертование! Хотя всё прочее было выполнено по списку — сознаю я с внутренней дрожью. Он даже был согласен повторить любой из пунктов по моему желанию. Почему же мне не легче от этого?

— Я понимаю, что вы хотите, как лучше, сэр Николас, — произношу я, не меняя позы. — Но не надо в утешение рассказывать мне о казнях. Сейчас не пятнадцатый век!

— И очень жаль, — сразу же обижается привидение. — В наши времена всё было проще. Мне, к примеру, отрубили голову за сущий пустяк. И, кстати, как раз в канун Рождества! Я получил сорок пять ударов топором по шее, но всё равно, как видите...

— Сэр Николас, я вас умоляю!

Я могла бы не впускать призрака, но его болтовня немного отвлекает. Отвлекала, пока он не сел на любимого конька.

— Прошу меня извинить, если чем-то вас прогневал, любезнейшая, — ещё горше обижается сэр Николас, прилаживая на место свою неудачно отрубленную голову. — Не в моих правилах совать нос в чью-то частную жизнь. Но с глазу на глаз я счёл своим долгом предупредить вас об опасности. По замку летают и другие призраки. Кровавый Барон ни за что не станет молчать. Прошу вас об этом помнить, если надумаете что-либо предпринять.

Что я могу предпринять? Я помню, что у коридоров Хогвартса сотни глаз: призраки, домовые, портреты… Есть даже полтергейст. И это, не считая учеников! Но я не могу взять в толк, на что намекает факультетское привидение. Кроме отсылок к средневековой морали.

— Вы совсем недавно стали деканом нашего славного Гриффиндора, — с тревогой напоминает сэр Николас. — Но вы всем очень понравились! Всем достойным и здравомыслящим привидениям. Нам бы не хотелось, чтобы вы раньше времени покинули Хогвартс. На Совете призраков мы решили оказывать вам всякую посильную помощь.

Благородный дух произносит эти слова таким напыщенным тоном, что я настораживаюсь.

— К чему вы клоните, сэр Николас? — спрашиваю я у него. — Разве призрак может отказать в помощи преподавателю?

— О нет, конечно, нет! Но только если его попросят. Я же говорю о той помощи, которую не надо просить, — здесь призрак внезапно переходит на шёпот и заговорщицки подмигивает мне вновь оторвавшейся головой. — Я знаю, многие считают меня не самым умным привидением, но, смею заверить, это они из зависти! Когда будет можно, я поделюсь с вами одной догадкой. А пока позвольте мне для общего блага сложить балладу о четвертовании и распевать во всё горло. Для отвода глаз.

— Если это доставит вам удовольствие, — отвечаю я без особого энтузиазма, потому что вовсе не хочу слушать эти песнопения за каждым обедом.

Как все истинные рыцари и привидения с большим стажем, сэр Николас де Мимси-Дельфингтон безошибочно понимает, когда пора откланяться. После пространного прощания и галантных поклонов в мой адрес я всё-таки остаюсь одна.

Не люблю такие моменты. Когда опять подступают мрачные мысли и бессонница. Ощутив мощный прилив тоски, я отправляюсь в ванную комнату за бутылочкой «Живой Смерти». Иначе не усну. А надо поспать хотя бы немного — мне ещё сопровождать студентов в Лондон. Я уж молчу о том, что завтра, точнее уже сегодня, у нас дома соберётся куча гостей, а ничего ещё не готово. Не отменить ли торжество, сославшись на уважительную причину?

Но, кажется, у меня нет уважительной причины. И это будет несправедливо по отношению к Гарри. К тому же, наш дом — это не наш дом, а штаб-квартира Ордена Феникса. Даже если мне будет не до праздника, весь Орден заявится со своей ёлкой, стульями и снедью. Рождество есть Рождество! Жизнь продолжается, так ведь?

Из увитого резными львами зеркала в маленькой ванной комнате на меня смотрит нечто столь бледное и печальное, что сэр Николас при сравнении показался бы не таким уж мёртвым. Выдёргивая гранёную пробку из флакона, я недоумеваю, почему все думают, что самое ужасное — потерять неизвестно где половину жизни?

Самое ужасное — в один миг узнать обо всех потерях. Сделать ничего нельзя, прощаться поздно... С этим очень трудно смириться. Почти невозможно справиться. Если я остаюсь одна и не сплю, то начинаю кусать себе руки. Или лезу на подоконник.

Временами мне кажется, что я на самом деле схожу с ума. Я слышу шаги родителей или смех Мэри или ощущаю прикосновения Джеймса. Это мои собственные привидения. Не такие, как привидения Хогвартса, но с ними тоже приходится договариваться. Потому что у меня есть Гарри — и это главное. Значит, надо заново научиться жить. И исправить то, что не поздно исправить. Я наблюдаю, как густая бледно-розовая жидкость вытекает в раковину. Вся — до последней тускло светящейся капли.

Я отставляю флакон на полку, ополаскиваю лицо холодной водой и в этот момент слышу настойчивый стук в дверь спальни. Среди ночи. Опять. Лучше бы мне так не вздрагивать, но воспоминание ударяет коротким уколом под сердце.

Всё же я ещё не окончательно помешалась, чтобы путать возможное с невозможным. Одеваться не нужно — я ещё не раздевалась. Приглаживаю мокрыми руками волосы и отпираю дверь. Один из привычных призраков — призрак моего юноши-мужа — исчезает, стоит мне на секунду задержать дыхание.

— Хогвартс-экспресс готов! Авроры всё проверили, сказали: опасности нет, — сообщает мне голос Джима. — Пошли, если не хотим, чтобы без нас уехали!

Фигура за порогом перестаёт казаться призрачной, как только я открываю дверь пошире, и свет из комнаты проникает в полутьму коридора.

— Без нас не уедут, — отвечаю я, улыбаясь. — А разве поезд отходит не утром?

Голос тут же становится озабоченным.

— Так уже утро, мам! Ты опять не спала?

Похоже на то. Я только теперь замечаю, что сумрак за окном уже не такой плотный. И факелы в коридоре погасли. Хорошо, что мой саквояж с позавчера стоит у двери. Гарри подхватывает его за ручку, бормоча, что сдаст меня назад в Мунго. Я отвечаю так же дежурно, что он говорит с деканом неподобающим тоном. Что ему не помешало бы причесаться и пришить лямку к рюкзаку. Хватит выглядеть беспризорником!

— Да, мэм, — отвечает мой сын — герой магического мира.

Ростом он выше меня на целую голову. Не знаю, когда он вырос таким большим. Для меня он вот только что был чуть выше колена. До сих пор мои ощущения путаются. Стоит кому-то сказать «Гарри» — и я сперва представляю карапуза с тремя зубами: два нижних, один верхний. И уж потом восемнадцатилетнего выпускника Хогвартса. Завтрашнего аврора. Вчерашнего победителя Волдеморта. Непостижимо! И тоже страшно. По-своему.

Но Гриффиндор — неподходящее пристанище для страхов. Я отгоняю свои страхи, а Гарри, я знаю, отгоняет свои. Мы спускаемся по центральной лестнице, старательно обсуждая планы на Рождество, вливаясь в шумный поток учеников, наконец-то распущенных по домам, и слушая праздничные гимны заколдованных доспехов.

Мы покидаем Хогвартс... Но чтобы подобраться к истинному началу истории, надо вернуться в Хогвартс. В утро предыдущего дня, когда сверкающий экспресс, нетерпеливо пыхтел на станции, а пол в огромном холе, засыпанный разноцветными блёстками, вот-вот должен был задрожать под ногами отбывающих студентов. Надо вернуться к первому необъяснимому событию, к аресту Северуса.

* * *

Раз за разом я просыпаюсь в четыре утра, и в будильнике нет нужды. Хотя на всякий случай он заколдован так, чтобы прозвенеть за час до завтрака. Но, конечно же, не звенит. Потому что разбит вдребезги. А я просыпаюсь оттого, что меня деликатно теребят за плечо, и сразу вижу перед собой два огромных выпуклых глаза.

Я в ужасе подпрыгиваю на постели и начинаю судорожно озираться. Вспоминаю всё и сразу. Кроме того, как оказалась в кровати. В лучшем случае Северус уложил меня сюда, решив не будить. В худшем случае… трудно сказать. Логика у него слегка сдвинутая — возможно, он уже у канадской границы.

Винки, напуганная тем, что декан Гриффиндора при виде неё подскочила до потолка, испуганно прижимает к груди крохотный поднос с кофе. И таращится на меня так усиленно, что её глаза из блюдец превращаются в плошки. Видимо, я таращусь на неё так же.

Расторопная домовуха уже навела в комнате идеальный порядок — эльфы действуют стремительно и бесшумно. Как и профессиональные шпионы. Я даже сомневаюсь пару мгновений, не слишком ли увлеклась усыпляющими зельями, перепутав сон с явью? Но тут же выкатываю из-под рёбер пустой стакан. Он сотворён из воздуха, и в руке снова обращается в воздух. Значит, ночное явление имело место. Как и всё последующее. Ну и ладно.

Под пристальным взглядом школьного эльфа, который пытается втолковать мне, что пора завтракать — и на поезд, мне тяжело разобраться в мешанине собственных чувств. Но первое чувство — это облегчение. Наконец уже что-то случилось! Что-то, начинающее напоминать человеческую жизнь. Северус… Нет, мне надо что-нибудь сделать. Полетать на метле или выпить для храбрости. Благо, в канун Рождества поощряется и то, и другое. Хорошо, хотя бы занятий нет!

Меня вдруг начинает разбирать смех. Чтобы не доводить Винки до полной растерянности, я поскорее благодарю её за внеплановый труд и залпом выпиваю кофе. Хотя сегодня я выспалась и согрелась, и кофе не нужен, тем более огненный. Винки выручает меня остужающим заклинанием, подхватывает чашку и исчезает с недоумённым хлопком. Всё — за одну секунду. Мне бы такую скорость! Мне на то, чтобы собраться, надо не меньше пяти минут. И ещё пять минут — на то, чтобы просмеяться.

Может, он и правильно сделал, что ушёл. Моментами мне кажется, что Северус знает меня лучше, чем я сама. Даже страшно. Не хватало только бояться Северуса. Что-то, а это мне никогда не удавалось. Если бы ещё он меня не боялся!

Расчёт Винки идеален, и в Большой зал, на последний перед каникулами завтрак, я попадаю ровно в восемь. Минерва ко мне снисходительна, но надо уважать школьные обычаи. Я была бы рада, если бы мне почаще указывали на всякие тонкости. Неуютно чувствовать себя дурой. Как вызнать, не будет ли обидно домовикам, если я попрошу их не аппарировать ко мне в спальню с утра пораньше? Наверное, можно просто спуститься в кухню и с ними поговорить… Чуть позже.

Я прохожу через зал между рядами аккуратных рождественских ёлочек. В воздухе искрятся наколдованные снежинки. Пивз мечется под пасмурным потолком, глотает свечки и тут же вынимает их из ушей, умудряясь не погасить. На него никто не смотрит, после вчерашнего праздника все хотят спать и по домам. Я окидываю взглядом стол своего факультета — всё ли в порядке? Рон Уизли — наш староста — кивает в знак того, что обошлось без происшествий. Гарри показывает на шоколадные пирожные и демонстрирует большой палец — стоит попробовать. Слава Мерлину, всё как должно быть, а не как могло быть! А то я не успела забежать с утра в факультетскую башню. Неужели мой первый семестр в роли декана закончится спокойно и без человеческих жертв?

Почему-то не веря, что утро может быть таким нормальным, я усаживаюсь в своё кресло за Большим столом. Северус не в Канаде, но почти. Наши места на разных концах стола, а попросить коллег подвинуться равносильно концу света. Да и куда спешить, отчего бы не позавтракать спокойно? Разве что-то случилось?

Мне трудно привыкнуть к приобретённой Северусом способности скрывать эмоции. Любого знака и амплитуды. Эта способность уже перешагнула в ранг искусства. Только в первом его взгляде проскальзывает оттенок чувства — так быстро, что распознать это чувство невозможно. Потом Северус присоединяется к обычным приветствиям коллег и возвращается к овсянке точно так же, как сделал бы это вчера, или позавчера, или неделю назад. Безупречно. У Волдеморта не было шанса его раскусить.

Как и у меня. Я знаю Северуса с одиннадцати лет, и всё равно не могу пробиться сквозь его заслон. Что это — бегство, или попытка предоставить мне выбор, или ничего? У меня и в мыслях нет выяснять отношения на людях, но я терпеть не могу слизеринскую манеру уворачиваться буквально ото всего.

Почему нельзя было разбудить меня перед уходом и объяснить всё словами? Я бы не рассыпалась! В крайнем случае, дала бы ему лишнюю пощёчину — и он бы не рассыпался! Почему нельзя, на худой конец, оставить записку, что за манера вечно всё усложнять? Я предчувствую, что дальше будет непросто, но ещё не представляю, насколько. Но я ведь гриффиндорка, мы не ищем лёгких путей! И не идём на попятный. Я не позволю ему сбежать или сделать вид, что ничего не переменилось.

Остаётся проблема выбора. Я всерьёз задумываюсь. Не сказать, чтобы ночью всё было просто и идеально. И не скоро мне захочется вновь покопаться в прошлом. Но, слава Мерлину, ночь прошла, настало утро, и всё-таки скорее да, чем нет. И хватит об этом.

Я не умею виртуозно контролировать лицо, но и я научилась притворяться. Совесть не мучает, я ведь притворяюсь собой! Будь у меня в душе мир, я именно так улыбалась бы и разговаривала. Постоянный контроль утомителен, но привычен. Украдкой я оглядываю свой наряд — всё ли впопыхах застегнула? Ко мне обращены сотни глаз, декан факультета не может выглядеть, как придётся. По крайней мере, мне так кажется. Мне так спокойнее. Когда всё под контролем. Хоть что-то должно быть под контролем?

Вот теперь я точно не удерживаю лицо — горячий румянец заливает щёки — я это чувствую. Мы, рыжие, краснеем мгновенно. Пусть думают, что это от вина. Или от смеха. Филиус как раз сказал что-то забавное. Но мне не смешно, на меня накатывает паника.

Кольцо! Куда я его дела?! Или куда его дела Винки?! Лучше бы я волшебную палочку потеряла! Ещё вчера я и представить себе не могла, что могу не заметить такой пропажи. Хорошо, что вовремя обнаружила — успею воспользоваться Акцио! Надо быть осторожнее, кольцо фамильное. А если бы Гарри заметил? Терпеть не могу ложь, а объяснить, как всё на самом деле, не могу, пока не подберу правильные слова. Сперва я должна определиться, насколько всё серьёзно, и стоит ли оно того. А потом уже попробую объясниться с сыном.

Беда в том, что именно с Северусом у Гарри… очень сложные отношения. Когда они обмениваются взглядами, кажется, что это продолжение бесконечного диалога. Но это диалог на непонятном языке. И начался он с того, что мой сын разительно похож на отца. А это сильнее Северуса. Без сомнения, Гарри есть, за что ненавидеть профессора Снейпа. И, видимо, есть, за что чувствовать себя виноватым. Против воли они связаны ближе, чем желали бы. Но я не замечала, чтобы один высказался о другом хотя бы с малой долей симпатии.

Мне приходит на ум свежий случай, когда Гарри подбросил Левикорпусом Драко Малфоя. Бородатая школьная шутка! А ещё в голове всплывают разрезанные на лоскуты портьеры в библиотеке — дело рук Драко. Всё не случайно, я ведь помню другой Левикорпус — там, у Чёрного Озера, много лет назад. И глубокий порез на щеке Сириуса. Гарри знает, что тогда случилось. А Северус знает, что он знает. Это было видно по их лицам, когда мы выясняли, зачем Малфой ворует школьные зелья... Ну и жизнь у них!

И к чему это всё полезло мне в голову — сама не пойму! Совершенно не вовремя. Я не сразу выныриваю из воспоминаний, лишь когда Минерва справа от меня роняет вилку, а факультетские столы разом перестают гомонить. Воцаряется мёртвая тишина, будто кто-то повернул ручку и отключил громкость.

Через мгновение звуки возвращаются, но это уже совсем иные звуки. Не смешки и звяканье столовых приборов, а чёткая поступь авроров. Двое, четверо, шестеро… Должно быть, школьному смотрителю дали указание впустить их в Большой зал быстро и без предупреждения.

Бедный мистер Филч виновато косится на Минерву, в замешательстве отсчитывая пару за парой. Двадцать боевых магов. Их волшебные палочки твёрдо зажаты в руках, форменные мантии шуршат, сбивая мишуру с рождественских ёлочек. Впереди — сам глава Аврората, Джон Долиш. У него лицо человека, идущего на смерть.

— Видимо, это за мной, — ровно произносит Северус, откладывая салфетку.

Он говорит вполголоса, но поскольку остальные молчат, эта фраза доносится даже до смотрителя, который немедленно выскакивает за двери. Пивз, подавившись очередной свечкой, так же шустро исчезает в стене.

Уже завтра на основании прозвучавшей реплики «Ежедневный пророк» сделает вывод, что декан Слизерина прекрасно сознавал степень своей вины. А далее на целый разворот последует список возможных причин. Вздор — у Северуса просто язык без костей! И безупречная логика.

А дожидаться тюрьмы, мирно попивая тыквенный сок… С такими диагнозами не выписывают из Мунго! Помона ужасается дикому предположению. Минерва поднимается с места, чтобы спросить, в чём, собственно, дело, и мы все вскакиваем следом за ней. Вдруг детей пора выводить из Хогвартса? Если ещё не поздно. Если Волдеморт ещё не воскрес.

Но Долиш лишь подтверждает версию Северуса с самым серьёзным и траурным выражением лица. Северус пожимает плечами: я же вам говорил! Ученики поднимают возбуждённый ропот, который директриса гасит коротким мановением руки. Я нахожу глазами Гарри — как бы там ни было, он знает о профессоре Снейпе больше, чем кто либо. Но Гарри лишь разводит руками.

— С Рождеством, — обращается Северус к остающимся на свободе коллегам. Вот в этих словах как раз имеется скрытый смысл, но все их пропускают мимо ушей.

Северус делает шаг из-за стола, и авроры немедленно занимают оборонительную позицию. Впервые я осознаю, насколько опасным его считают. Если профессор Снейп надумает оказать сопротивление и разнести в щепки Большой Зал, для его усмирения потребуется двадцать умелых волшебников.

И тут — вот именно сейчас! — я понимаю, что такое любовь. Люби я его, крикнула бы «Беги!» в голос. Но я произношу это слово одними губами и даже не знаю, почему. Безумие, конечно. Сопротивление властям. Но Северус не пробует скрыться. Спокойно достаёт из кармана волшебную палочку, спокойно отдаёт её Долишу. Не успевает он опустить руки, как на его запястьях защёлкиваются цепи. Настоящие кандалы, как на узниках Азкабана.

Авроры с облегчением выдыхают. Дружно, как в театральной постановке. Теперь уже все мы выбрались из-за стола и обмениваемся возмущёнными репликами. Слизеринцы поднимают гвалт, но Долиш сдержанно объявляет, что не уполномочен давать объяснения. Кому либо. Назревает скандал, и директриса, наученная горькими временами, берёт удар на себя.

— Можете не сомневаться, господин глава Аврората, что соответствующее письмо в Министерство магии я составлю сегодня же, — обещает она для начала. — А теперь могу я, как пока ещё директор Хогвартса, узнать, что совершил профессор Снейп, и к чему такие устрашающие меры? Не кажется ли вам, что дети могли бы обойтись без подобных зрелищ?

— Не переживайте, Минерва. Всё так, как должно быть, — Северус тоже был директором Хогвартса, и сейчас его голос без труда переходит на нужный тон. Его не сбивает даже сопутствующий обыск. Зрелище немногим лучше Левикорпуса. На самом деле — зачем так?

— Для студентов это будет уроком, — прибавляет Северус и с усмешкой оборачивается к факультетским столам. — Дети! Посредственности. Задание на каникулы — законодательная защита от тёмных искусств. Кто найдёт лазейки в законе, получит экзамен автоматом.

Судя по реакции всех семи курсов, экзамен автоматом неизменно оставался несбыточной мечтой. А ведь они и впрямь кинутся выполнять домашнюю работу! Ещё и родителей подключат. Долиш, добавив металла в голос, уведомляет профессора Снейпа, что его преподавательская деятельность на этом закончена, и он вправе хранить молчание. Вплоть до Силенсио. Северус послушно умолкает. Он очень бледен, но стоит спокойно. Я пытаюсь что-нибудь понять по его лицу, но он смотрит на меня не больше, чем на других. Не отводит глаза, но и не ищет взгляда. Пора осваивать легилименцию.

Я вдруг понимаю, что Гарри пришла в голову та же идея. Когда вся процессия устремляется к выходу, он поднимается с места.

— Мистер Долиш, за что вы забираете профессора Снейпа? Это тайна?

Неприязнь между Гарри и Джоном Долишем существует со времён неудачных арестов Дамблдора и Хагрида. Надеюсь, за три года стажировки Гарри, глава Аврората сменится. Авроры продолжают путь в молчании, но Гарри не смутить. Долгие годы Министерство магии так много всего замалчивало, что вопрос доверия стал крайне болезненным.

— Сэр! Мы все имеем право знать, в чём дело! — мой сын останавливается на середине прохода, на линии взгляда Северуса, но Долиш вежливо отстраняет Гарри с дороги.

Рон и Джинни тянут друга назад, но взор Гермионы прикован к противоположному концу зала. Это у них в привычке — сверяться с реакцией Драко и его команды. Слизеринцы притихли, не выступают ни за, ни против. Драко с мрачным видом сжимает в руке волшебную палочку, но явно не собирается пускать её в ход.

Больше я ничего не успеваю заметить. Ещё двое авроров с огромным кованым сундуком поджидают Северуса за дверями Большого зала. Долиш всё тем же железным тоном поздравляет всех с началом праздников и извиняется за причинённые неудобства. Потом вся процессия удаляется, а Филч поспешно затворяет двери.

* * *

Взятие под стражу декана Слизерина — это только начало. Детей разводят по факультетам, отъезд домой отменяют. Школу, прилежащую территорию и Хогвартс-экспресс дюйм за дюймом исследуют авроры, а за ними — специальная комиссия Министерства магии. И это при том, что завтра сочельник! Смысл непонятен. Хогвартс можно обыскивать годами.

Директриса глотает успокоительные капли, опасаясь, что вот-вот велят эвакуировать всё живое, включая мандрагор из теплицы. Или вовсе закроют школу. Авроры, не переставая, тащат отовсюду разные предметы — от магических артефактов до кухонной утвари. Даже портрет Дамблдора отправляется под своды Министерства для подробного изучения и дачи показаний.

— Всё должно быть внесено в список! Всё в список! — в ужасе вопит школьный смотритель, мечась по огромному холлу с гигантским свитком в руках.

Ему добродушно объясняют, что на каждую вещь проставляется магическая метка, и ничего не пропадёт, но Аргус не признаёт резонов.

— Что вы ищете? Вдруг мы смогли бы помочь. И обошлось бы без бедлама, — говорю я одному из людей в форме. Но он, извиняясь, отвечает, что они сами не знают, что хотят обнаружить.

— Какие-нибудь доказательства того, что профессор Снейп занимался тёмными искусствами, — предполагает Джинни, когда вся компания набивается ко мне в кабинет — обменяться впечатлениями без посторонних глаз.

Мистер Уизли первым делом оккупирует вазочку с печеньем, а мисс Грейнджер прислоняется спиной к двери, по привычке боясь, что нас подслушают.

— Тут нечего доказывать, — нахмурившись, возражает она подруге. — Может, он позаимствовал у Волдеморта какой-нибудь опасный артефакт?

— Грёбаный двадцать восьмой крестраж, — невнятно бурчит Рон, наколдовывая себе стакан с водой, чтобы запить печенье.

— Не шути так! — строго осаживает его Гермиона. — Больше семи крестражей быть не может. Просто гаданием на кофейной гуще мы не определим, что это за штука. При всём моём уважении к профессору Трелони.

— Подождите полминуты, и я дам подсказку, — не выдерживает Гарри, скрупулёзно чертя на листе пергамента некую абстракцию.

— А ты что-то увидел, да?

— Что ж ты молчал?!

— Я не молчал. Я пытался сосредоточиться.

Они все начинают толкаться у стола, высказывая самые смелые предположения относительно загадочных художеств. Я тоже сижу за этим столом, но я как будто не здесь. Сама не знаю, о чём я думаю. Я думаю, что если дойдёт до тюрьмы, это будет конец для Северуса. Его нервное и физическое здоровье не выдержит Азкабана. Впрочем, как только что выяснилось, Северус способен удивлять и удивлять.

— Смахивает на флоббер-червя, — сознаётся Рон. — Или на макаронину. Может, он просто голодный был?

— Похоже на обозначение какого-то заклятия, — неуверенно сообщает Гермиона, так и сяк покрутив рисунок Гарри.

— У заклятий бывают обозначения? — поражается Рон, переглянувшись с сестрой. — Ещё одна выдумка Принца-полукровки?

— Не позорься перед профессором! — вспыхивает мисс Грейнджер. — Раньше была такая система символов. Надо посмотреть в справочнике. Что-то прямо крутится на языке…

— Фурункулюс, — я с трудом выхожу из прострации и всматриваюсь в набросок.

Все переглядываются.

— Нет, постойте! — спохватывается Гарри. — Вот эта закорючка, вроде, длиннее.

— Тогда Непреложный Обет.

— Или горы Шотландии, — не выдерживает Гермиона. — Гарри, ты уверен, что вообще что-нибудь видел?

Гарри бросает на неё оскорблённый взгляд, Рон тут же вступается за друга:

— Нет, а нельзя было просто воспоминание показать? Без иероглифов?

— Наверное, профессор Снейп подумал, что тогда Гарри совсем ничего не поймёт, — подсмеивается Гермиона. — И не надо толкать меня локтём, Джинни!

— Может, вернёмся к Обету? — в том же тоне отвечает Джиневра, нервно накручивая на палец кончик косы. — Как думаете, речь о старой истории с Малфоем или о чём-то другом? Говорят, Волдеморт часто применял это заклятие.

— Не так часто, как говорят, — поправляет её брат. — Но у Пожирателей это второй вариант отмазки. После мнимого Империо. Из серии «Я не могу отвечать — на мне Обет!» Что-нибудь ещё он тебе показал Гарри?

Гарри задумчиво постукивает палочкой по столу.

— Волдеморта и герб Слизерина, — отвечает он, наконец. — Очень коротко. Как будто боялся выдать лишнее. Или боялся, что не успеет показать всё. Символ был просто изображён в тетради. Волдеморт — из Визжащей хижины. Герб Слизерина Снейп срисовал в Большом зале. Это всё, что я успел понять. Не мог же я махать палочкой и кричать «Легилименс»! Я тупой. Простите, — заканчивает он, с досадой потирая лоб.

— Это у тебя не шрам чешется? — с тревогой спрашивает Джинни, хотя шрам сейчас не различить.

— Нет, это у меня мозги скрипят, — Гарри машинально сжигает рисунок в воздухе и собирает дым палочкой.

— Не расстраивайся, ты и так сделал невозможное, — Джинни утешающее сжимает его руку, но Гермиона настроена скептично.

— Очень даже возможное, — хмуро возражает она. — Если бы он нормально учился у профессора Снейпа, а не отлынивал. С твоими способностями, Гарри…

— Хватит уже про тот случай! — вспыхивает мой сын. — Я уже большой, могу тренироваться самостоятельно. Результат же есть!

— Вот именно! — заступается за него Рон. — У Гарри со Снейпом и так связь почище, чем была с Волдемортом. Тут и учиться ничему не надо, они друг друга чуют за милю.

— Здорово! Это, конечно, поможет нам понять смысл послания, — волосы Гермионы растрепались, глаза негодующе сверкают.

Сегодня все на нервах. И есть, от чего.

— Волдеморт — слизеринец. Но это страшный секрет, — делает первое предположение Рональд. — И из-за этой абракадабры мы не попадём домой на Рождество! А окажется, что Снейп служил Волдеморту, и все дела. Такой вариант вы не допускаете?

— Честно говоря, это трудно допустить. На основании всего, что я знаю, — признаётся Гарри. — Ерунда какая-то получается.

— Вот. И Волдеморт также думал. А теперь поди разберись! — не сдаётся его друг. — Снейп кому угодно голову задурит своим картинками. Что же он раньше молчал?

— Так Непреложный Обет, Рон! — напоминает Гермиона.

— И что?! Всё равно Снейп может оказаться предателем. Фигово… простите, мэм. Неприятно, но что поделаешь?

— Если он не окажется предателем, это ещё… неприятнее, — замечает мой мудрый сын. — Ты как думаешь, мам?

— Я думаю, что нет смысла кого-либо обвинять раньше времени, — отвечаю я через силу. — Надо разбираться с символами.

— В Министерстве, может, и знают правду, только нам не говорят, — негодует Рон. — Как думаешь, Гарри, то, что ты видел, стоит передать в Аврорат? Или куда там надо…

— Если это не связано с крестражами, — без запинки отвечает Гарри. — Снейп мог и сам всё передать, куда надо. Значит, не захотел. Надо сперва понять, почему.

— Но про крестражи теперь все всё знают!

Гарри качает головой:

— Всё ли? — и усталый взгляд ярко-зелёных глаз. Загадочных, как бездна.

Мой сын — самая главная для меня тайна. Одно понятно — ни в какое Министерство он не пойдёт. Это сложно. Тут примешаны его запутанные взаимоотношения с Северусом и уроки Дамблдора. Словом, он не пойдёт. И я не уверена, что должна его убеждать. Гарри привык доверять только нескольким людям. И, возможно, это правильно.

— Сначала я посоветуюсь с профессором Дамблдором, — твёрдо решает Гарри и прибавляет уже другим голосом: — А ты, Рон, не наговаривай раньше времени на Снейпа. Тебе просто ЗОТИ учить неохота!

Рон пытается усмехнуться, хотя всем очень не по себе. И Джинни только подливает масла в огонь.

— Я поняла, — произносит она вполголоса. — Эта должность и правда проклята Волдемортом! Никто на ней не задерживается.

— Но не всех преподавателей ЗОТИ уводят в цепях, — произносит за её спиной тихенький голос.

Ребята вздрагивают и расступаются, чтобы я могла увидеть незнакомого волшебника, вежливо ожидающего в дверях. На волшебнике серебристая мантия и лиловый головной убор, словно купленный у Сумасшедшего Шляпника. Незнакомец считает нужным носить шляпу даже в помещении, поэтому имеет немного комичный вид. Хотя лицо у волшебника очень пресное и в целом он ничем не примечателен.

Когда и как он открыл заколдованные Гермионой двери, никто из нас не заметил. Очень надеюсь, что это случилось только что, а не пока Гарри жёг пергамент и рассуждал про крестражи. На всякий случай я сразу отпускаю взбудораженных студентов — мало ли что они наговорят при представителе Министерства магии!

— Растус Партридж, Отдел тайн, — негромко представляется гость, когда мы остаёмся вдвоём в кабинете.

Отдел тайн? Я думала, они вообще не выходят во внешний мир!

— Всё верно. Мы очень редко выезжаем куда-либо по работе, — признаёт этот странный человечек. — Не тревожьтесь, профессор Поттер, я не заглядываю в ваше сознание, это не в моей компетенции. Я только угадываю. Зато мне не нужно на это специальное разрешение.

— Но я-то не могу угадать, что вы будете — чай или кофе, — отвечаю я на его забавное объяснение. — К сожалению, дети смели всё печенье. Но можно попросить у эльфов добавки — нам они не откажут.

Человечек всё ещё стоит у двери и молча разглядывает меня, слегка наклонив голову. Странные они всё же — невыразимцы! Это всё оттого, что мало сообщаются с внешним миром.

— Присаживайтесь, — я указываю ему на кресло. — О чём вы ведь хотели поговорить? О Северусе Снейпе или о том, что он спрятал в Хогвартсе?

Человечек послушно присаживается в кресло и пристраивает на край стола свою нелепую шляпу. Странная вещь — сам он при этом как будто пропадает! Мне требуется всё время фокусировать на нём зрение. Бывают такие ученики, про которых не помнишь, был ли он сегодня в классе. Что-то в этом роде.

Наверное, шляпа для того и нужна, чтобы его замечали, когда нужно. Сам по себе мистер Партридж низенький, худенький, с большой лысиной и глазами-буравчиками. О чём бы ни шла беседа, эти глаза не смеются и не перестают вас прощупывать.

— Мне действительно нужно исследовать ваши комнаты, — он так и говорит «исследовать». — Все разрешения нами получены и находятся у профессора МакГонагалл. Но, раз мы заговорили о профессоре Снейпе, считаю своим долгом предупредить — чем дальше от него вы будете держаться, тем лучше.

— Угадаете, что я вам отвечу? — спрашиваю я, направляясь к окну. Почему все думают, что я мечтаю таким образом покончить собой? Мне просто хочется свежего воздуха!

Но, наверное, при госте неприлично открывать окна зимой? Там, снаружи, авроры обшаривают заклятиями поле для квиддича. Роланда пререкается с ними, потрясая лётной метлой. Видимо, доказывает, что из-за магических полей студенты ещё полгода не смогут играть нормально.

— Вы скажете то же, что любой человек, — не двигаясь с места, произносит невыразимец. — Люди не любят, когда им диктуют, что делать. И все же, вам лучше последовать моему совету.

— Почему? — спрашиваю я, продолжая следить за аврорами.

— У меня сложилось впечатление, что вы его единственный друг.

Вовсе не единственный, но дело не в этом.

— Тогда выходит, что вы — враг? — уточняю я, обернувшись. — У вас работа такая — делать из всего тайну или вы что-нибудь объясните?

— О нет, я не враг, — кажется, что Партридж разговаривает со своей шляпой. — Мистер Снейп мне неприятен. Он человек жёсткий. Даже ожесточённый, — при этих словах сотрудник Министерства забавно ощупывает свою голову и качает ею, словно проверяя, крепко ли держится. — Но нет, — заключает он с сомнением в голосе. — Я ему не враг.

Кажется, это утверждение требует от него усилий. Невыразимец хмурится и оскорблённо поджимает губы, но всё же кивает в знак подтверждения своих слов.

— Когда у вас появится вопрос ко мне, надеюсь, я на него отвечу, — прибавляет он в полголоса. — Вероятно, к тому времени я уже не буду называться Партриджем, но найти меня не составит труда.

— Я уже задала вопрос.

— Другой вопрос.

Я теряюсь. Вообще перестаю что-либо понимать. Какой странный чародей! Я-то считала, что Северус с причудами.

— Вы хотели что-нибудь поискать, — напоминаю я ему после паузы.

— Благодарю, я уже поискал, — отвечает он, поднимаясь с места.

Хотя за всё время даже не достал волшебную палочку.

— Не нашли? — уточняю я не без любопытства.

— Нет, конечно.

Слава Мерлину! А то я начала думать, что Северус приходил вчера, чтобы спрятать у меня нечто ценное. Строго говоря, почему нет? Мне хочется верить, что он не сделал ничего дурного и случилась ошибка. Но одного моего желания мало. Посмотрим правде в глаза — никто не тронул бы декана Слизерина и героя магического мира без веских оснований. Вон, даже Отдел тайн взбаламутили!

Мне делается не по себе. Что-то не так с этой истории. Но я не могу сказать, что. Нет — могу. Если бы таким образом обошлись с Минервой или покойным профессором Дамблдором, драка с аврорами могла вспыхнуть сама собой. Последняя битва отгремела не так давно, и узы боевого братства были способны пересилить закон. Но только не в случае с Северусом. Который — да, да, и сколько можно это повторять? — сам виноват. Мне трудно в этом разобраться, я слишком долго отсутствовала. Но и я не лучше других. Я сказала ему, что простила, я обещала ему это, но верю ли я ему?

Я буду считать Северуса невиновным, пока не получу доказательств обратного. Обвинителей и так будет хоть отбавляй, тут мистер Партридж прав. Но что я буду делать — вот вопрос?

— Я рад, что мы начали понимать друг друга, — произносит невыразимец с сухой улыбкой, забирает свой фееричный головной убор и откланивается.

Я остаюсь стоять посреди комнаты, так ничего и не поняв. Так, это не враг. А кто тогда враг? Кто?