Resonare Mortis. Отголосок Смерти (джен)

Обычно шум дождя, стучащего по окну, меня успокаивает, но не сегодня. Завернувшись в одеяло, я слушаю, как капли стучат по поверхности, и это сводит меня с ума. Кажется, что они, того и гляди, разобьют стекло. Возможно, все дело в бессоннице или в моих пошаливающих нервах, но я никак не могу найти успокоения в этом мерном шуме, а также не могу понять, почему такая ерунда так сильно выводит меня из душевного равновесия.

Я переворачиваюсь на спину и натягиваю одеяло до самого подбородка. Откровенно говоря, с недавних пор меня все раздражает. Раньше я отлично умела справляться со стрессом, но после того, как я взялась за работу над своим последним проектом, с этим моим умением что-то случилось.

Закрыв глаза, я разрешаю себе подумать о том, что сейчас занимает большую часть моего времени, хотя знаю, что это неправильно, ведь теперь я точно не усну. Хотя если выбирать между бесконечным шумом дождя и мыслями о работе, то последнее предпочтительней: погоду не изменить, но, возможно, меня осенит какая-нибудь идея, и я смогу найти решение проблемы.

Я терпеть не могу безвыходные ситуации, но каким-то непостижимым образом попала в одну из них. Как так вышло? Война поглотила большую часть моего детства и детства моих друзей, поэтому вскоре после ее окончания я решила рассказать правдивую историю о том, что же произошло на самом деле. Всякая выдумка, где мы изображались этакими сверхлюдьми, которые смотрели опасности в лицо, ни разу не моргнув, порядком мне надоела. Все было не так. Нам было страшно, мы держались только на упрямстве и сражались по необходимости. Те, кто со мной вместе участвовали в войне, знали, что такое страх и что такое смерть. И мне казалось невозможным преступлением забыть то, что произошло на самом деле в угоду красивой истории. Вот так у меня и возникла эта идея. Я твердо решила описать события пятилетней давности во всех подробностях, даже если иногда они были отвратительны, хотя что может быть хорошего в войне? С самого первого дня книга заняла все мое время.

На ум приходят листки пергамента, разбросанные по кухне, и от этого живот неприятно скручивает. Я добралась до места, где мне придется приложить максимум усилий, чтобы заполучить нужную информацию. А заранее я об этом почему-то не подумала. И именно это больше всего выводит меня из себя. Как правило, я хорошо планирую всю свою работу, но это задание оказалось сложнее, чем я предполагала. Лицу делается жарко. Я очень сердита на себя за то, что не просчитала все как следует с самого начала, а ведь ошибки в моей книге недопустимы! Но теперь мне кажется, что мне не удастся продвинуться дальше без того, чтобы не углубиться в исследования еще больше. Вздохнув, я понимаю, что думать о работе в такое время бесполезно, и встаю с кровати. Сейчас самое время выпить чаю и успокоиться.

Я выхожу из темной спальни, и все, о чем я могу думать, это тупик, в который я зашла в своих изысканиях. Мне необходимы подробности и доказательства с указанием источника. Мне нужны свидетельства людей, которые пожертвовали всем ради нашей победы. И вот тут-то возникала проблема: скажите на милость, как можно узнать детали, когда главный участник событий умер почти пять лет назад? Сначала я хотела воспользоваться собственными воспоминаниями, но сегодня стало очевидно, что из этого ничего не выйдет. Я переступаю через толстую книгу в кожаном переплете и с некоторым смущением вспоминаю, как, разозлившись, бросила ее через всю комнату. Конечно, это было не очень умно с моей стороны, но, по правде говоря, я получила непонятное удовлетворение, наблюдая за тем, как она летела по воздуху, словно вместе с ней я отбросила и часть своей досады. Я поворачиваюсь, подбираю книгу и направляюсь в кухню. Впереди еще много работы.

К счастью, чайник, что я заварила около часа назад, еще не остыл. Я снимаю его с плиты, беру чашку с сушилки и направляюсь к столу. Скорее всего, я допью все содержимое в течение часа и не уверена, хорошо это или плохо. Налив в чашку ароматную жидкость, я принимаюсь листать свои записи, сделанные тем же днем. Именно из-за них я и потеряла сон. Найдя нужную страницу, я хмурюсь и читаю имя, указанное сверху листа: Северус Снейп.

Я внимательно изучаю все написанное, и события, происшедшие несколько часов назад, всплывают в памяти яркими образами, и вот я уже вижу себя, стоящую у ворот Хогвартса.

* * *

— Гермиона! — шотландский акцент директрисы я узнаю где угодно.

Повернувшись к замку лицом, я вижу, как она идет быстрой походкой мне навстречу и улыбается. Оказавшись у ворот, она взмахивает волшебной палочкой, и тяжелые створки разъезжаются в разные стороны.

— Очень рада тебя видеть, дорогуша.

— А я очень рада снова оказаться в Хогвартсе, — отвечаю я, и губы сами собой растягиваются в улыбке.

Я всегда любила это место и, переступая порог, ощущаю, как магия пронзает меня насквозь. Наверно, это звучит глупо и избито, но у меня такое чувство, словно я вернулась домой после долгих странствий.

— Профессор, спасибо, что согласились со мной встретиться.

Минерва кивает головой и берет меня под руку, и уже вместе мы идем по тропинке к замку.

— Признаться, я была удивлена, когда получила твое письмо, — продолжает разговор мой бывший профессор. — До сегодняшнего момента никто еще не просил о такой привилегии, и я не совсем понимаю, зачем тебе это надо.

Слегка улыбнувшись, привычным движением я достаю записи из сумки. К счастью, я подготовилась к подобным расспросам.

— Все дело в том, что я пишу книгу, — говорю я и протягиваю Минерве тетрадь. — И когда я ее закончу, люди наконец узнают о тех жертвах, что многим пришлось принести ради победы.

Минерва выпускает мой локоть, берет книжку и начинает ее листать.

— Здесь есть имена всех, кто погиб, — печально говорит она, и мне делается немного не по себе от того, что она так сильно тронута.

— Профессор, — кивая головой, продолжаю я, — прямо не знаю, как быть дальше, я уже все перепробовала. Исследования зашли в тупик, а мне просто необходимо свидетельство из первых рук для того, чтобы закончить книгу.

Минерва добирается до самого конца записей, а потом, подняв голову, скептически смотрит на меня. Интересно, может ли она заметить нервозность, которую я испытываю от мысли, что мне придется увидеться с профессором Снейпом?

— То есть, ты хотела бы поговорить с Северусом?

— Да, да очень. Было бы хорошо, если это можно было бы организовать, — отвечаю я и засовываю руки в карманы джинс, чтобы было не видно, как я тереблю заусенцы. Совершенно не понятно, почему я так волнуюсь, но все равно не могу остановиться.

— Конечно, Гермиона, я могу это организовать, — говорит Минерва со скорбным лицом, и мне становится интересно, от чего она так расстроилась. — Однако, боюсь, тебя ждет разочарование.

Это меня мало удивляет. Мне трудно себе представить, что я могла бы вот так запросто болтать с кем-нибудь, подобным Северусу Снейпу. Даже при жизни он был чрезвычайно скрытным, и поладить с ним было непросто. А если судить по реакции Минервы, то смерть мало изменила его. Но мне все равно становится любопытно, почему она думает, что я разочаруюсь в результате.

— Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, профессор? Я, конечно, знаю, что профессор Снейп не любит общаться с людьми, но, возможно, когда он узнает, что я задумала, то согласится мне хоть как-то помочь. Я уверена, вы слышали о произведении Риты Скиттер «Северус Снейп: сволочь или святой».

— Конечно, я видела этот ужас, — выдавливает из себя Минерва. Судя по всему, она тоже не любитель этого чтива. — Человек, описанный в книге, имеет мало общего с Северусом. А Рите должно быть стыдно за то, что она написала и выдает за правду.

— Вот именно поэтому я и хочу рассказать, как все было! Люди должны знать правду не только о профессоре Снейпе, но и о других людях, а то Сириус так и остался убийцей, а Ремус — монстром.

Пока я говорю, Минерва смотрит на меня и грустно улыбается. Я часто сталкиваюсь с подобной реакций, когда рассказываю людям о своем проекте.

— Люди, конечно, должны знать правду, но необязательно, что она им понравится, — произносит Минерва.

— Если они не могут принять истину, то это значит, что они ее не заслужили, — резко отвечаю я и начинаю подниматься по каменным ступеням, ведущим к замку. Не знаю, что это на меня нашло, но, наверно, вся эта ситуация меня раздражает, и я не сдержалась. Минерва смотрит на меня недоуменно. — Просто я считаю, что люди должны иметь свободный доступ к информации, — заканчиваю я.

— Гермиона, будь осторожна. Если ты пытаешься убедить людей, что все, во что они верят, неправильно, то рискуешь нарваться на грубость или, что еще хуже, испортить собственную репутацию, — отвечает Минерва.

Это звучит, как предупреждение. Конечно, директриса права, и иногда я сама начинаю сомневаться. Но с другой стороны, разве правильно скрывать то, что произошло на самом деле только потому, что я боюсь чужого мнения? Каждый день я пытаюсь найти ответ на этот вопрос.

— Я не буду насильно кормить людей правдой. Я просто поставлю перед ними блюдо с едой, а уж они сами решат, стоит ли его отведать.

— Ну что же, будем надеяться, что все придут в восторг от твоей стряпни и попросят добавки, — мягко рассмеявшись, отвечает Минерва.

Мы входим в замок, я спешу за Минервой по направлению к ее кабинету, и меня переполняют воспоминания. Я прохожу по знакомым коридорам, где на стенах весят все те же портреты. Мимо нас пробегают ученики, и через какое-то мгновение мы оказываемся перед дверями кабинета. Минерва тихо произносит пароль, дверь открывается, и мы входим. Внутри все осталось почти таким же, каким было при Дамблдоре. Я думаю, что это не случайно, ведь Минерва так походит на него характером.

— Ну вот, пожалуйста, — произносит директриса чуть дрогнувшим голосом.

Я, конечно, сразу узнала бы портрет человека, что погиб у меня на глазах в Визжащей Хижине. Он сидит перед нарисованным столом без движения и только изредка моргает. Я осторожно подхожу ближе, и меня трясет от страха, несмотря на то, что он умер пять лет назад и вообще это всего лишь изображение.

— З... здравствуйте, профессор Снейп. Сэр, это я, Гермиона Грейнджер. Можно ли вам задать несколько вопросов? Ну, конечно, если у вас есть время, — лепечу я.

Ах, ну какая же я дура! Есть ли у него время! Как будто он может быть чем-то занят. Тем не менее, я продолжаю смотреть в его черные, холодные глаза, надеясь на какой-то ответ. Но ничего не происходит. Снейп молча сверлит меня взглядом. Я не знаю, желает ли он донести до меня какой-то тайный смысл или просто хочет запугать, но последнее ему точно удается.

Я в недоумении смотрю на Минерву, которая сидит за столом, уперев подбородок в сложенные руки. На секунду она встречается со мной взглядом, но потом быстро отводит глаза. Я возвращаюсь к портрету профессора Снейпа и пытаюсь заговорить с ним еще раз.

— Профессор, вы меня слышите? Вы меня помните? Скажите хоть что-нибудь.

Но он не отвечает на призывы, а просто продолжает смотреть сквозь меня.

В какой-то момент я понимаю, что мои усилия бесполезны, и сажусь напротив Минервы. Признаться, я совсем не рассчитывала на такой поворот.

— Может быть, он не помнит меня? В конце концов, я сильно изменилась за пять лет, — мое предположение звучит жалко, но ничего лучше не приходит в голову.

— Он помнит тебя, моя дорогая. Северус был не из тех людей, что жаловались на память. Как ты думаешь, почему ему так удавались зелья?

— Тогда в чем дело? Отчего он мне не ответил?

— Гермиона, он всегда сидит молча, — сочувственно объясняет Минерва. — Я пыталась донести до тебя это с самого начала.

Я опять смотрю на портрет и не верю своим глазам: он пуст.

— А куда он ушел?

— Должно быть, на другой портрет, — отвечает Минерва, не прерывая зрительного контакта. Мне кажется, что подобное бегство случалось уже не раз. — Северус обычно не остается на этой картине дольше, чем два дня кряду. Наверно, он нашел еще один портрет недалеко от своего бывшего класса, и совершенно очевидно, что там он чувствует себя спокойнее, чем здесь. Но, к сожалению, он не имеет права покинуть этот кабинет навсегда, так как является советником действующего директора. Он может уйти только на какой-то непродолжительный срок.

Я вскакиваю со стула прежде, чем могу сдержать порыв, прохожу мимо Минервы и становлюсь прямо напротив пустого холста. Нарисованное кожаное кресло кажется знакомым, и я вспоминаю, что оно стояло в классе у Снейпа много лет назад. Стол этот я тоже где-то определенно видела. Ну да, конечно, у него в кабинете. Мне не понятно, почему ему не нравится находиться в окружении привычных предметов, но, в конце концов, мы говорим о Снейпе, самом загадочном волшебнике современности.

— Он не разговаривает только с вами или с другими портретами тоже? — спрашиваю я, продолжая рассматривать картину.

— Со мной — никогда. Я также не видела, что бы он беседовал с другими директорами и директрисами.

— А вам не кажется это странным? — произношу я, нахмурившись. Где это видано, чтобы портрет не желал быть портретом? Чудно, но в тоже время очень интересно. — Разве такое может быть?

Голос Минервы звучит так близко, что я вздрагиваю от неожиданности:

— Выходит, что может. Я приглашала нескольких специалистов, но они не смогли найти никаких аномалий. Художник тоже клянется, что с его творением все в порядке. Как видишь, профессор Снейп свободно передвигается, но почему-то наотрез отказывается говорить.

Вытянув руку вперед, кончиками пальцев я дотрагиваюсь до рамы, ощущая теплоту дерева. Но что-то кажется неправильным.

— И как долго он пропадает в другом месте?

Минерва кашляет, прочищая горло. Уж не всхлипывает ли она?

— Пока не успокоится, а через час-другой возвращается. Затем он остается здесь чуть меньше, чем на двое суток и потом опять исчезает.

Мне кажется, что она его жалеет. Где-то я тоже ему сочувствую. Наверно, Снейпа сводит с ума то, что он навсегда привязан к этому месту. Я трясу головой, стараясь отогнать эту мысль, пока она не запустила в меня зубы и жало. Я совсем не хочу представлять Северуса Снейпа в книге в жалком свете.

— Гермиона, прости, что не смогла тебе помочь. Твоя задумка очень хорошая, и надеюсь, что ты сможешь собрать всю необходимую для книги информацию, — говорит Минерва и гладит меня по плечу, надеясь тем самым подбодрить. Но мне делается еще обиднее: как будто я признала свое поражение и смирилась с ним. — Не сдавайся, — заканчивает директриса.

От этих слов у меня остается горький привкус. Наверно, мне следует улыбнуться, но ничего не выходит. Я раздосадована тем, что мне не удалось продвинуться в расследованиях. Интересно, с каких это пор мне стало казаться, что книга превратилась в камень, висящий на шее?

— У меня есть еще пара наводок, — лгу я в ответ, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. По правде говоря, я уже и так пыталась расспросить всех, кого могла, о Северусе Снейпе, но безуспешно, и вот теперь загнала себя в окончательный тупик.

Минерва снимает очки, аккуратно складывает их и убирает в карман мантии. Все так же продолжая смотреть на портрет профессора Снейпа, она спрашивает:

— Ты когда-нибудь видела его воспоминания?

Мне делается смешно. Идея такая нелепая, что она даже не приходила мне в голову.

— По правде говоря, профессор, я об этом не задумывалась, ведь это еще более безнадежный путь. В конце концов, вся это информация хранится в Министерстве Магии под грифом «совершенно секретно», и только люди, имеющие особое разрешение, могут до нее добраться.

— Гермиона, твой лучший друг работает в аврорате, — говорит Минерва, качая головой от удивления. — Попроси его о помощи.

— Я сомневаюсь, что Гарри смог бы что-то сделать, — внутренне поморщившись, отвечаю я.

— Ерунда! Поттер, считай, начальник аврората, и я уверена, он может делать все, что пожелает.

Мне кажется, что разговор с Гарри на эту тему окажется пустой тратой времени, он ведь совсем не любит вспоминать, что произошло в Хогвартсе пять лет назад. Хотя, может, все же попытаться? Возможно, мне и повезет. В настоящее время Гавейн Робардс является главным аврором, но Гарри выполняет добрую половину его работы и, соответственно, имеет весьма полезные связи в Министерстве. Так что, скорее всего, он с легкостью сможет заполучить то, что мне нужно. Правда, неясно, согласится ли, ведь в прошлом он старался избегать подобных тем.

— Может, вы и правы, — отвечаю я и возвращаясь к стулу, чтобы забрать свою сумку. — Я просто огорчилась, что сама не додумалась до этого.

— Знаешь, я тоже огорчилась, — говорит Минерва и провожает меня до двери. — Мне бы очень хотелось вновь услышать его голос, даже если это просто был бы какой-нибудь язвительный комментарий.

— Благодарю вас, профессор, за потраченное на меня время, — я протягиваю руку для рукопожатия. На какое-то время Минерва замирает, а потом обнимает меня.

— Можешь обращаться ко мне «Минерва», — отвечает она, выпуская меня. — Если я еще чем могу помочь, дай мне знать.

Я улыбаюсь, и от моего плохого настроения не остается и следа. Каким-то образом Минерва всегда знает, что сказать для того, чтобы подбодрить меня.

— Всенепременно, — говорю я на прощание.

* * *

Записная книжка выпадает из руки и ударяется о столешницу. Тяжело вздохнув, я сажусь на стул, но не могу сидеть спокойно. Теперь у меня есть план. Я встаю и иду в кабинет, в котором царит еще больший беспорядок, чем на кухне. Я нахожу чистый листок пергамента, перо и чернильницу и, подхватив все это богатство, отправляюсь на поиски менее заваленного уголка в доме.

Наконец устроившись в большой комнате, я молча смотрю на пустой лист в попытке собраться с мыслями. Почему это так непросто? Ведь Гарри — мой самый давнишний и самый дорогой друг, но слова все равно не приходят на ум. Посидев еще, я немного успокаиваюсь и начинаю писать письмо.

«Гарри, надеюсь, что у тебя все хорошо. Я хотела бы попросить тебя об одолжении, хотя заранее прошу меня простить, если эта просьба поставит тебя в неловкое положение. Как ты знаешь, я пишу книгу о второй волшебной войне. Проблема в том, что я в некотором роде зашла в тупик в своих исследованиях. В общем, не мог бы ты мне помочь найти какую-либо информацию о роли профессора Снейпа в этой войне? Я подумала, что многие документы наверняка хранятся под грифом «совершенно секретно», но, возможно, у тебя есть какие-то способы их достать. Жду ответа. Твоя Гермиона».

Я перечитываю своё послание несколько раз. Конечно, не идеал, но подойдет. Спрятав письмо в конверт, я иду к клетке с совой, открываю дверцу, прикручиваю пергамент к лапке и выпускаю птицу в ночное небо. И только в этот момент понимаю, как же устала. Махнув рукой на беспорядок, я возвращаюсь в спальню и падаю в кровать.

* * *

Мне кажется, что я едва сомкнула веки, как кто-то уже стучит в дверь, и я просыпаюсь. «И кого же это принесло посреди ночи?» — раздраженно думаю я и только потом смотрю на часы. Оказывается, уже семь утра. Поднявшись с кровати, я бросаю взгляд на зеркало. Мамочки, на кого же я похожа? Стараясь хоть как-то пригладить волосы, хотя заранее знаю о бесполезности этого занятия, я иду к двери. Посмотрев через глазок, вижу, что по другую сторону стоит Гарри.

— Гарри, — говорю я, впуская его, — извини, что похожа на чучело, но последнее время очень плохо сплю, а ты как раз меня разбудил, — заканчиваю я и смущенно улыбаюсь.

— Разбудил тебя? — с сарказмом спрашивает он. — Наверно, стоило подождать двух ночи и отправить тебе сову, чтобы она вывела тебя из душевного равновесия непрекращающимся стуком в окно.

— Ох, извини, пожалуйста , — краснею я. — Я забыла о времени.

— Да ладно, бывает, — качает головой Гарри. — Что ты хотела узнать о профессоре Снейпе?

— О, это длинная история. Может, чаю? — отвечаю я и приглашаю его на кухню.

Гарри проходит мимо меня, попутно снимая пальто.

— Ну хорошо, пара минут у меня есть, — говорит он. — Но только если у тебя найдутся те вкусные лимонные печенья в глазури, — заканчивает мой друг и кидает верхнюю одежу на диван.

— Слушай, ведь сейчас раннее утро, — кричу я ему вслед. — Не рановато ли для сладкого?

— Да нет, в самый раз, — Гарри садится на стул в кухне, а я достаю печенья из буфета и раскладываю их на блюдце. — Так что ты хотела?

— Ты знаешь, что я пишу книгу о войне, и мне кажется, что Снейп играл в ней очень важную роль. Поэтому мне хотелось бы включить его в повествование, но беда в том, что я почти ничего не знаю о том, что произошло. И я подумала, что, возможно, в Министерстве сохранились его воспоминания.

— Скорее всего, — отвечает Гарри и кусает уже от второго печенья, — но наверняка к ним нужен особый доступ, а ты же знаешь, как я не люблю нарушать правила.

Я кидаю ему недоверчивый взгляд — что за шутки с утра пораньше?

Гарри тяжело вздыхает и пододвигает ко мне пустую тарелку.

— Тебе нужен доступ ко всему файлу?

На секунду я замираю и думаю, что мне спросонья послышалось.

— Вот так просто? — наконец спрашиваю я.

— Что вот так просто?

— Ты ведь никогда мне ничего об этом не рассказывал.

— Верно, но я вижу, как это важно для тебя, — тихо отвечает он. — К тому же, когда-то люди должны узнать правду.

— Если тебе так проще, то можешь мне просто все рассказать, — предлагаю я.

Гарри медленно снимает очки и протирает стекла концом рубашки. Похоже, мне наконец-то удалось поставить его в неловкое положение.

— Гермиона, мне не хотелось бы говорить на эту тему.

— Ну ладно. Но ты сможешь достать все дело целиком, включая воспоминания?

Какое-то время он обиженно смотрит на меня, а потом говорит:

— Она спрашивает, могу ли я достать дело? Ну конечно, я могу все. Вопрос в том, насколько это тебе действительно нужно.

— Гарри, у меня нет времени на подобные игры, — отвечаю я, сложив руки на груди. — Скажи прямо, ты можешь добыть нужную мне информацию или нет?

— Даром точно не могу. Пойми, Гермиона, ведь я рискую своей безупречной репутацией, — улыбаясь, произносит он. Совершенно очевидно, он решил отомстить мне за то, что я подняла его с кровати в два часа утра.

Вздохнув, я иду к буфету и извлекаю жестяную банку с печеньями, которую ставлю перед ним на стол.

— Мистер Поттер, это вам подойдет в качестве оплаты?

Гарри открывает коробку и видит, что та почти полная.

— Ну что же, годится, — говорит он. — Я пришлю тебе сову где-то около полудня. Или посреди ночи, я еще точно не решил. Слушай, мне пора на работу.

Он встает из-за стола и направляется к дивану, чтобы взять пальто.

— Большое спасибо, Гарри, — произношу я и обнимаю его. — Правда, большое спасибо.

— Да ладно, не за что, — он тоже обнимает меня. — И тебе спасибо, — заканчивает Гарри, встряхнув коробку с печеньем.

С этими словами он уходит, а я стою и молча смотрю на оставшиеся на столе крошки.