В "Дырявом котле". В семь (гет)

Бум!

Гермиона проснулась от шума внизу и резко села на кровати. Сонно заморгала, не поняв сперва, где находится.

Насторожённо замерла, но разбудивший её звук не повторился. Она не двигалась ещё несколько минут, но так и не услышала ничего, кроме собственного дыхания и бодрой песни какой-то уж очень ранней птички за окном. «Дырявый котёл» безмятежно спал. Как спал и весь Косой переулок. И журнальный столик со стоящим на нём канделябром. И резной дубовый шкаф в изножье кровати. И часы над дверью. И небрежно брошенная на одно из кресел у окна чёрная мантия.

Во всяком случае, так казалось Гермионе: было ещё очень темно, очертания предметов едва угадывались, а вставать с тёплой кровати и идти смотреть, что стряслось внизу, ей совсем не хотелось.

А может, дверь наконец открыли?

Эта мысль заставила Гермиону рывком подняться на ноги, прошлёпать босыми ступнями по холодному полу, накинуть мантию, обуться и тихонечко, на цыпочках выйти в коридор.

Узкое пространство между комнатами освещали настенные канделябры с Никогда-не-сгорающими свечами.

Привычные Гермионе электрические лампочки в бабушкином доме были ярче, но они не давали такого мягкого, тёплого света, не дарили ощущения уюта и спокойствия.

Вспомнилось детство. Беззаботные летние деньки, когда маленькая Гермиона любила просыпаться ни свет ни заря и бежать в комнату к бабушке, откуда лучше всего был виден рассвет.

Они сидели у окна и любовались. Мир преображался у них на глазах, становился ярче, насыщеннее. Летнее солнышко с трепетом протягивало к нему свои руки-лучики.

Гермиона знала: ощущение счастья и радости, которое наполняло её в эти моменты, она никогда не сможет выразить словами. Никогда не сможет им с кем-то поделиться. Уж слишком оно воздушное, хрупкое. Слова придадут ему вес, приземлённость: волшебное чувство станет лишь тенью себя самого. Поэтому раннее утро для них с бабушкой всегда было временем тишины. Только они вдвоём и рассвет. Разговоры позже.

Как давно это было! Как давно Гермиона не находила времени, чтобы проснуться пораньше и, отодвинув все тревоги на потом, просто ждать рассвет.

Ну ничего. Сейчас она выяснит, что случилось внизу (если там вообще что-то случилось), не открыта ли дверь — и сразу же пойдёт смотреть рассвет. Как раз успеет.

А потом они все уйдут отсюда. Рон вчера несомненно был прав: их просто не могут не найти. «Дырявый котёл» — слишком популярное место. Да и как иначе попасть в Косой переулок, если не через этот бар? Значит, нужно просто немного подождать и всё обязательно будет в порядке. Их найдут.

Гермиона дошла до лестницы, ведущей на первый этаж, и остановилась. Часть ступенек было хорошо видно, остальные — терялись в темноте. Она сунула руки в карманы мантии, но палочки там не оказалось.

«Наверное, оставила в сумке», — решила Гермиона. Она старалась не колдовать в доме у бабушки, и за два года привычка постоянно носить с собой палочку сошла на нет.

— Ты чё тут шастаешь? — раздался за спиной хриплый шёпот.

От неожиданности Гермиона отпрыгнула в сторону и чуть не слетела вниз по лестнице. В последний момент её схватили за руку и потянули наверх.

Утренняя безмятежность исчезла, словно её и не было. Гермиона оказалась носом к носу с раздражённым Теодором Ноттом.

Надо же, какая замечательная встреча!

— Ну? — буркнул он, отпуская её руку.

Гермиона недовольно поджала губы. С какой стати Нотт вёл себя так, будто она должна перед ним отчитываться?

Сложив руки на груди, она собралась было его приструнить, но здраво рассудила, что он не стоил её времени и нервов. Потому ответила холодно и лаконично, под стать самому Нотту:

— Шум внизу. Шла проверить. Ты?

— Топот слонихи. Шёл проверить, — ухмыльнулся Нотт.

Усилием воли Гермиона заставила себя промолчать. Они больше не в школе. Если он не умел по-человечески разговаривать, то это его проблемы и абсолютно точно не её вина. Она повернулась к нему спиной и пошла вниз по лестнице. Нотт двинулся следом.

Что, не всё сказал?!

Они прошли освещённую часть лестницы и продолжили спуск медленнее, осторожнее. Ступеньки были узкими, в темноте и не разглядеть, куда ступаешь.

Гермиона внутренне негодовала. У Нотта наверняка была с собой палочка! Но нет, он не мог наколдовать Люмос и упростить жизнь и себе, и Гермионе. Она тоже сделала глупость: вместо того, чтобы злиться и показывать характер, вернулась бы лучше за палочкой. Не мучилась бы сейчас.

Теперь Гермиона этого сделать не могла: не хотела выглядеть глупо в глаза Нотта. Попробуйте доказать, что в её жизни не изменилось бы ровным счётом ничего от того, выставит она себя перед ним идиоткой или нет. Понять-то она поймёт, да и сейчас это знает, но поступать по-другому не станет. В том и беда.

Увлёкшись самобичеванием, Гермиона потеряла бдительность и оступилась на последней ступеньке. Тихонько пискнула и выставила руки вперёд, готовясь смягчить падение, но его не последовало. Нотт молча поймал её за талию и довольно грубо отодвинул в сторону. А через несколько секунд спросил:

— Разве вчера кто-то гасил свечи?

— Я ушла сразу за Невиллом. Я не видела.

Тем не менее горела только одна свеча — на ближайшем канделябре. Её мягкого света было слишком мало, и бар утопал в предрассветном полумраке. От неё Нотт зажёг две свечи на том же канделябре и взялся за следующий.

Гермиона замерла, удивлённо за ним наблюдая. Затем едва заметно пожала плечами, взяла одну из горящих свечей и направилась зажигать канделябры по другую сторону от лестницы. От пристального взгляда Нотта спину как будто обдало жаром.

Что за чёрт?! С ней-то всё было понятно, а он почему не мог зажечь свечи с помощью волшебной палочки? Язык чесался спросить, но Гермиона молчала. Нотт не внушал доверия, и ей совсем не хотелось, чтобы он знал о её безоружности. Но что с ним не так? С каких пор он стал хамом? В школе Нотт таким не был.

Сверху послышался приглушённый звук приближающихся шагов.

Гермиона продолжала двигаться и зажигать свечу за свечой. Так они с Ноттом обошли весь бар каждый со своей стороны и снова сошлись почти посередине — у дальней стены, что напротив лестницы.

Шаги приближались. Расправившись с последней свечой, Гермиона повернулась на звук. Краем глаза она заметила движение: видимо, Нотт тоже повернулся.

По ступенькам почти бесшумно спускалась Кортес. Невысокая, худенькая, одетая в белое, словно призрак. Добравшись почти что до конца лестницы, она подняла взгляд на Гермиону с Ноттом и вдруг застыла. Её глаза расширились, она поднесла руку ко рту, будто пыталась сдержать крик.

Гермиона изумлённо приподняла брови.

Возможно, с точки зрения Кортес открывшаяся взору картина была немного странной: двое волшебников возле канделябров со свечами в руках. Но не более того.

Может, она решила, что они с Ноттом встречаются? Да уж, такое кого угодно бы шокировало. Гермиона хотела было спросить, но не успела: справа от неё Нотт резко втянул ртом воздух и сделал шаг назад. Она повернулась в его сторону, боковым зрением заметила что-то красное на стене и перевела взгляд.

Сердце ухнуло вниз. Гермиона отпрыгнула назад и едва не налетела на один из столиков. Свеча в её руках погасла.

На серой стене между двумя последними зажжёнными канделябрами, прямо напротив ведущей на второй этаж лестницы, была нарисована кроваво-красная девятка. К горлу подступил ком. Гермиона хотела было отвернуться, но не могла: взгляд невольно спускался всё ниже вместе со стекающей с кончика девятки алой каплей.

Так вот что увидела Кортес: двух волшебников с зажжёнными свечами и это. Тошнота стала более ощутимой, изображение перед глазами начало выцветать и меркнуть, доносившееся с улицы птичье пение отдалялось и отдалялось… Гермиона усилием воли заставила себя отвести взгляд и скорее упала, чем села на ближайший стул.

Перед глазами продолжало темнеть…

Когда мир вокруг снова обрёл резкость, она увидела Кортес, которая сидела на ступеньке лестницы и массировала руками виски, и внимательно изучающего девятку Нотта. Только тогда Гермиона ощутила, как неприятно липнет ночнушка к вспотевшей спине, и невольно поёжилась.

— Девять? — пробормотал Нотт, склонив голову набок.

— Вчера нас было десять.

И Нотт, и Кортес внимательно посмотрели на Гермиону. Вздохнув, она повторила то же самое, что говорила вчера своим друзьям про книгу Агаты Кристи и схожесть их ситуации. Нотт щурился и так пристально вглядывался в лицо Гермионы, что ей пришлось взять в кулак всё своё самообладание, чтобы не ёрзать на стуле и не отводить глаз.

Они не разорвали зрительного контакта даже тогда, когда Кортес заговорила:

— Ты хочешь сказать, что сегодня ночью?..

— Я хочу сказать, что мы не знаем, настоящая это кровь или нет, — получилось более резко и холодно, чем хотелось бы, но Гермиона не могла сдержаться: закончи Кортес эту фразу, происходящее начало бы казаться куда реальнее. Даже несмотря на то, что голос у Кортес был тихий, мягкий. Приятный.

Нотт вопросительно приподнял бровь. Мол, как ты предлагаешь это проверить?

— Есть специальное заклятие, которое позволяет определить, настоящая кровь или нет. Также с его помощью можно отличить кровь человека от крови животного или волшебного существ…

— На кой нам теория, всезнайка? Знаешь как — делай.

Именно этого Гермионе сейчас и хотелось больше всего: выяснить, что за жидкость на стене, тем самым утерев Нотту нос, и посмотреть на него сверху вниз с той же долей пренебрежения, с которой он произнёс свою последнюю фразу. Зачем дерзить в ответ, если можно доказать своё превосходство на деле?

Ну почему, почему она не вернулась за волшебной палочкой раньше?

— Теодор, — голос Кортес звучал как всегда тихо, но теперь ещё и твёрдо, — если ничего не можешь сделать, будь добр, не хами тому, кто может.

Нотт фыркнул, но не ответил. На его лице отразилось изумление: он не ожидал ничего подобного от стеснительной Кортес.

— Гермиона, у тебя получится определить, кому принадлежит кровь?

— Конечно. Я только схожу за палочкой.

Гермиона встала со стула. В голове начала формироваться мысль о том, что они будут делать, если кто-то из их десятки в самом деле мёртв, когда два внимательных взгляда убили все идеи в зародыше.

— В чём дело? — спросила наконец Гермиона, когда ни Нотт, ни Кортес не сказали ни слова, но и глаз от неё не отвели.

После её слов, словно по мановению волшебной палочки, эти двое так же молча уставились друг на друга.

Ну да, ребят, давайте поиграем в гляделки. Кого-то, возможно, убили, но ничего! Мы же никуда не спешим, правильно? Играем в гляделки, да!

Когда Гермиона уже отчаялась дождаться ответа, Кортес перевела на неё взгляд своих зелёных глаз и заговорила:

— Я проснулась очень рано и услышала шаги. Думаю, что ваши, — она махнула рукой в сторону Гермионы и Нотта. — Я хотела сразу же выйти и узнать, что происходит. Уже взялась за ручку двери, но вспомнила, что не захватила палочку. Начала искать, но её не оказалось ни среди моих вещей, ни вообще в комнате. Я перевернула номер вверх дном. Она пропала.

— Аналогично, — буркнул Нотт и сложил руки на груди.

Нет, этого просто не могло произойти! Нет.

Гермиона неверяще помотала головой и кинулась к лестнице. Кортес встала со ступенек и посторонилась, но Гермиона даже не поблагодарила её — молча пронеслась мимо.

Дежавю.

Такое уже было. В тот день, когда она проснулась спиной к каменной ограде, открыла глаза и увидела пустошь. А потом добровольно, ни о чём не догадываясь, пошла навстречу собственному пеклу.

Такое уже было. Тогда Гермиона запаниковала, а впоследствии позволила сбить себя с толку. Ничего хорошего не начиналось с пропажи волшебной палочки.

Когда Нотт и Кортес вошли в её комнату и закрыли за собой дверь, Гермиона не обратила на них никакого внимания. Её одеяло уже валялось на полу, с ним соседствовали ключи и вывернутая наизнанку сумка. Кровать и кресла были сдвинуты в сторону, а сама Гермиона рассеянно разглядывала интерьер, не зная, где ещё искать пропажу.

Шкаф. Нужно было посмотреть в шкафу. На пути вырос Нотт и ощутимо тряхнул её за плечи.

— Её нет, Грейнджер.

Серьёзные слегка прищуренные глаза оказались совсем близко.

«Уйди, Нотт. Просто уйди».

— Нужно искать выход, а не палочку. Её нет.

Но как же?.. Как же так? Что?..

— Грейнджер, — он снова её встряхнул.

На один миг она крепко зажмурилась. Глубоко вдохнула. Открыла глаза. Отцепила от своих плеч его руки.

— Если кто-то мёртв, нужно найти тело, — твёрдо сказала Гермиона.

Кортес кивнула:

— Пройдёмся по комнатам, заодно и расскажем остальным.

— Нет, — гаркнул Нотт и схватил её за руку, останавливая.

— Нет? — спокойно переспросила Кортес.

— Мы выясним, что произошло. Втроём. И посмотрим на реакцию остальных.

Гермиона фыркнула:

— С каких пор ты у нас за главного?

Нотт моментально отпустил Кортес и снова оказался нос к носу с Гермионой:

— Нравится втыкать палки в колёса? Специально нас тормозишь или как? Тебе есть что скрывать. Я прав, Грейнджер? — прошипел он, с подозрением сузив глаза.

— Нет.

Он не отреагировал, по всей видимости, ожидая продолжения, но Гермиона прекрасно понимала: скажи она хоть слово, он тут же сделает её своим главным подозреваемым. Ведь будет казаться, что она оправдывается.

Гермиона смотрела ему в глаза уверенно и открыто. Мол, мне нечего скрывать, но ты можешь думать, что хочешь.

— Хорошо, — сказал Нотт наконец и вышел в коридор.

— Мы все на нервах, — развела руками Кортес и махнула головой в сторону двери, за которой скрылся Нотт.

— Это не оправдание.

— Но всё же лучше, чем ничего.

Гермиона пожала плечами и достала из своей чёрной сумочки небольшой блокнот и ручку.

— Идём? — спросила у Кортес. Та молча направилась к выходу.

Когда они вышли в коридор, Нотт стоял возле открытого десятого номера и жестами подзывал подойти ближе.

— Это моя комната, — полушёпотом сказала Кортес. — В чём дело?

Нотт досадливо махнул рукой. Видимо, он подумал, что раз в комнате никого нет, значит… Нет, хватит. Она не хотела думать, что это значит.

Гермиона молча записала, что десятая комната принадлежит Кортес.

— Тогда идём дальше. Не шумим, заходит кто-то один, — шепнул им Нотт и, не дожидаясь ответа, тихонько приоткрыл дверь девятой комнаты.

Они прошли уже восемь номеров с конца (если считать их комнаты тоже) и везде всё было в порядке. Когда остались только первая и вторая, Нотт на миг заколебался.

— В чём дело? — тихо спросила Гермиона, стараясь унять дрожь. Скоро они выяснят, что произошло этой ночью.

Произошло ли?

Нотт одарил её недовольным взглядом исподлобья и ничего не ответил.

— Он переживает за Малфоя, — полушёпотом ответила вместо него Кортес. — У того первый номер.

Нотт что-то недовольно прошипел в ответ и наконец вошёл внутрь. Гермиона прикусила губу и скрестила пальцы на левой руке. В этот миг она как никогда хотела, чтобы дурацкая девятка на стене и пропавшие палочки оказались чьей-то глупой шуткой.

Рука дрогнула, когда выводила два последних имени на листе. Получилось следующее:

Левый ряд

1. Малфой

3. Нотт

5. Рон

7. Гринграсс

9. Невилл

Правый ряд

2. Лавгуд

4. Гарри

6. Моя комната

8. Джинни

10. Кортес

Нотт вышел в коридор и тут же наткнулся на два вопросительных взгляда.

— Живой, — сказал он коротко и направился к следующей двери.

Гермиона выдохнула.

— Что? — спросила она, заметив внимательный взгляд Кортес. — Малфой — мой друг.

— Сюда идите, — полушёпотом позвал Нотт. Хотя прозвучало это скорее как приказ.

Второй номер, как определила методом исключения Гермиона, должен был принадлежать Луне Лавгуд.

— Возле кресел, — подсказал Нотт.

Гермиона машинально перевела взгляд в указанном направлении. Сперва она заметила валяющиеся на полу знакомые серёжки-редиски, и только потом — кровь. Немного. Несколько капель тут и там, недалеко от серёжек.

— Мы не можем быть уверены, что это в самом деле кровь, — тут же высказала своё мнение Гермиона. — А даже если и так, без волшебной палочки не определить, кому она принадлежит.

— Ладно. Есть способ определить, кровь ли это вообще?

— Если наш… — Гермиона запнулась, не зная, как назвать того, кто заварил всю эту кашу, — «художник» превратил в кровь воду или другой напиток, то через двадцать четыре часа, жидкость посветлеет и станет насыщенно розовой.

— Стоит проверить, если мы не найдём тело.

Гермиона молча кивнула. С одной стороны, это было глупостью: возможно, кровь принадлежала животному, Луна жива, а «художник» зачем-то инсценировал её смерть. Тогда жидкость не поменяет цвет, и все начнут себя накручивать. Но с другой стороны: нужно взять образец на случай, если «художник» захочет убраться. Тогда они хотя бы будут знать, что сделали всё возможное, чтобы докопаться до истины.

— В хранилище должны быть чистые флакончики для зелий, — сообщила Кортес.

Они снова оказались в коридоре, спустились по лестнице и внимательно осмотрели бар. Никто не сказал ни слова, все трое молчаливо согласились искать тело.

В баре всё было в порядке. На кухне и в хранилище — тоже. Только несколько небольших изменений…

— Часть продуктов нарезана, ножи пропали, — объявила Кортес.

— Зато у кого-то появилась коллекция ножей и волшебных палочек, — мрачно буркнул Нотт.

В ванной для персонала тоже ничего странного не обнаружилось. В конце концов, троица, прихватив пустой флакончик, вернулась во второй номер.

Кортес села на кровать. Гермиона вытащила пробку и постаралась мысленно настроиться на то, что сейчас ей нужно будет прикасаться к тому, что вполне вероятно может оказаться кровью. Она не успела даже наклониться, когда Нотт забрал у неё флакончик и молча опустился на колени. Рвано выдохнув, Гермиона с облегчением присела на кровать рядом с Кортес.

— Пробку, — сказал Нотт через некоторое время и протянул руку. Получив желаемое, он закупорил флакончик и положил на стол. Жидкости там было совсем мало, только на дне.

Нотт, не говоря больше ни слова, прошествовал в ванную, которая была в каждом номере. Вскоре оттуда донеслось журчание воды.

— Это было мило с его стороны, — прокомментировала Кортес.

Может, и так, но Гермиона прекрасно обошлась бы и без такой милости, и без Нотта вообще. Слишком много крови он ей сегодня испортил.

— В твоих «Десяти негритятах» тоже так было? — спросил вернувшийся из ванной Нотт.

— Как?

— Тела убитых исчезали.

— Нет. Тела были.

— Как персонажи умерли?

— По-разному, — пожала плечами Гермиона. — В соответствии со считалочкой, но я не вспомню её дословно.

— Убийцу не нашли?

— Нет, это было идеальное преступление.

— Мотив?

— Убийца работал юристом. Люди, которых он собрал на острове, были в той или иной степени виновны в чьей-либо смерти. Но их так и не привлекли к ответственности. В первый же день он предъявил им обвинения, а потом… — Гермиона замолчала, обводя своих слушателей многозначительным взглядом. Несложно было догадаться, какую часть истории она упустила. — Дело не смогли раскрыть, пока не нашли письмо в бутылке. В нём убийца объяснял, что произошло. Сам он застрелился.

— Нам это ничего не даёт.

— Мне кажется, она жива, — вмешалась Кортес. — «Художнику» была бы выгодна паника. Увидев тело, мы бы запаниковали. А так… Происходящее странно и подозрительно, но…

— Но с другой стороны, — перебила Гермиона, — что, если «художник» хочет усыпить нашу бдительность? Мы будем думать, что всё в порядке, потому что доказательств смерти Лавгуд у нас нет. Даже если окажется, что кровь настоящая.

— Зато мы знаем, что отсюда можно выйти. Иначе куда делась Лавгуд? — буркнул Нотт, сложив руки на груди.

Все притихли, обдумывая ситуацию. В глубине души Гермиона надеялась, что происходящее окажется шуткой. Что до обеда произойдёт ещё что-то из ряда вон, а потом их отсюда выпустят. Иначе почему зелье показало, что у отправителя приглашения были чистые намерения?

— У тебя синяк на правом виске, Кортес. Вчера его не было. Откуда? — разрезал тишину голос Нотта.

Кортес пожала плечами:

— Пыталась аппарировать, меня отбросило защитным полем, и я ударилась головой о ножку кресла.

Гермиона уставилась на неё в неверии:

— Ты пыталась аппарировать через защитное поле? Да тебя могло разорвать на куски! Разве ты не знала?!

— Уже выяснила.

Это было странно. Если Кортес понятия не имела о возможном риске, то почему не предложила аппарацию вчера, когда все сидели в баре?

Гермиона прочистила горло. Нужно было что-то сказать и немедленно. Потому что если Марсела Кортес и в самом деле «художник», лучше не подавать виду, что догадываешься, и…

— Чё будем делать с флакончиком? — почти что скучающим тоном спросил Нотт. На миг их с Гермионой взгляды встретились, и он едва заметно ей кивнул.

«Да что же ты за человек, Теодор Нотт?! Во что играешь?»

— Я бы задала вопрос по-другому: расскажем ли мы про флакончик до того, как станет понятно, настоящая кровь или нет? — поддержала Гермиона.

Нотт кивнул:

— Мы можем сказать, что он у одного из нас. И посмотреть на реакцию.

— Если моя теория верна, «художник» попытается выяснить, у кого флакон, и уничтожить его, чтобы мы и дальше продолжали во всём сомневаться.

— У него есть палочка.

— Аргумент. Но, думаю, он не станет её использовать без крайней необходимости. Иначе у нас больше шансов его вычислить.

— Мы не можем знать, станет или нет.

— Что мы вообще сейчас можем знать?

Нотт снова согласно кивнул. Но Гермиона не могла отделаться от чувства, что его внезапной покладистости верить не стоило. Он что-то задумал. Он определённо что-то задумал. Что?

В груди защемило от плохого предчувствия. А Нотт внимательно следил за ней исподлобья. Взгляд у него был холодный, расчётливый.

— Нужно убрать здесь всё и посмотреть на реакцию… — не успела Гермиона договорить, как Нотт вырвал лист из её блокнота, вытер с пола оставшиеся следы крови и спрятал серьги-редиски под подушку.

— Ш-ш-ш, — Кортес приложила палец к губам. — Кто-то идёт. Слышите шаги?

Нотт быстро спрятал флакончик в кармане мантии. Дверь открылась.

— Вы почему не спите? — спросил Невилл, сонно щурясь.

— У нас чрезвычайная ситуация, — ответила Гермиона.

Невилл нахмурился, закрыл за собой дверь и прошёл вглубь комнаты.

— Что случилось?

Про себя Гермиона отметила, что на пол, где меньше минуты назад лежали серёжки, он не посмотрел ни разу. Вместо этого изучал лица собравшихся.

— Убийство, — мрачно ответил Нотт.

Невилл побледнел, но взгляд его теперь был сфокусирован исключительно на Нотте. Если Невилл имел какое-нибудь отношение к происходящему, то он себя не выдал.

Появившаяся через пару минут Гринграсс отреагировала куда более эмоционально. Она раз пять повторила, что им не выбраться отсюда, и только потом выслушала всю историю до конца. Судя по всему, Гринграсс была уверена, что Луну убили. И ничто не могло убедить её в обратном.

— Вы мёртвого поднимете, — с порога объявил Малфой, закрыл за собой дверь и посмотрел на собравшихся. — Что вы, собственно говоря, делаете в номере Луны без Луны?

— С чего ты взял, что это её номер? — спросила Кортес абсолютно беззаботно.

Она настолько хорошо притворялась, или её в самом деле не трогало происходящее?

Малфой закатил глаза:

— Не поверишь. Увидел вчера, когда заходил в свой номер, который, к слову, как раз напротив.

— Возможно, её убили.

В отличие от Невилла и Гринграсс, Малфой окинул комнату беглым взглядом, но и он особого внимания пространству перед креслами не уделил. В смерть Лавгуд не поверил и минут десять спорил с Гринграсс, убеждая её, что прямых доказательств у них нет. Наколдовать кровь — раз плюнуть. Чего уж там, даже бездыханное тело не было бы доказательством, ведь Напиток Живой смерти никто не отменял. Без волшебных палочек нельзя ни-че-го доказать или опровергнуть.

Гермиона была готова подписаться под каждым словом, но Гринграсс только качала головой, отстаивая своё мнение.

— Что случилось? — спросил с порога Рон, одним своим появлением прекращая долгий нелепый спор. Синяки у него под глазами стали более выразительными. Взгляд — более серьёзным.

При упоминании убийства Рон молча поднял вверх указательный палец — мол, подождите, — вышел из комнаты и через несколько секунд вернулся назад с блокнотом.

В этот момент кто-то словно нажал на «Стоп», и мозг Гермионы начал воспринимать происходящее в полусонном режиме. На часах было девять утра, но, казалось, за едва успевший начаться день произошло больше, чем за последние два года жизни Гермионы Грейнджер.

Хотелось посидеть в тишине и собраться с мыслями. Записать все факты и постараться понять, что за чертовщина происходила и почему.

Вместо этого Гермиона ловила на себе странные взгляды Джинни. Поражалась неожиданно эмоциональной реакции Гарри (с ним определённо нужно было поговорить: он ходил из угла в угол, словно неприкаянный, — как бы снова не начал винить себя в том, что кто-то умер из-за него). Слушала, как Нотт в своей грубой манере рассказывал всем про флакончик. И обсуждала утреннее происшествие с Роном:

— Я поняла, что позади что-то есть, только по реакции Кортес… Нет, не могла заметить раньше. Было темно, когда мы спустились в бар… Я держала в правой руке свечу. Получается, что закрывала себе обзор рукой… Мне нужно было поднять свечу немного выше уровня глаз, чтобы зажечь канделябр. То есть меня ещё и частично слепил огонь… Теоретически, я могла бы заметить, когда шла от предпоследнего канделябра к последнему, но я не смотрела.

— Нотт, тогда как мог не заметить ты? Ты-то себе обзор правой рукой не закрывал, правильно?

— Я левша. И стоял справа от Грейнджер.

После этого большинство захотело спуститься вниз и поглядеть на уродливую девятку.

Их шаги отдалялись, голоса становились всё тише. Гермиона, отстав от остальных, юркнула в свой номер. Осмотрелась — утреннее солнце бережно ласкало разбросанные в беспорядке вещи. Мрачное настроение преображало лучи в стервятников, пировавших на поле брани. Превращало солнце в насмешливо ухмыляющегося врага…

Гермиона моргнула, сбросив наваждение. Быстро прибравшись, она зашла в небольшую ванную комнату и ополоснула лицо водой, но уходить не спешила. С недовольством вглядывалась в собственные испуганные глаза, которые отражало небольшое круглое зеркало. Ох, если бы в карих радужках могли храниться ответы на её вопросы!

Ситуация полностью вышла из-под контроля. Гермиона то и дело ловила себя на мысли, что было бы намного легче, знай они наверняка, жива Луна или нет. Убил ли её «художник»? Если да, то почему? Если нет, то что у него в голове? Зачем затеял этот цирк?

— Гермиона? Ты здесь?

— Иду!

Когда она вышла из ванной, Рон, Гарри и Джинни уже сидели на кровати. Рон переписывал из её блокнота, кому принадлежит какой номер. Остальные заглядывали ему через плечо.

— Узнали что-то новое?

Рон помотал головой:

— Нет, но мне не очень верится, что ты могла не заметить девятку, когда…

— Но…

— Ш-ш-ш, я не договорил, — Рон наконец оторвался от записей и посмотрел на неё. — Нотт сказал, что левша. Если это не так, то у него была отличная возможность наколдовать девятку, пока он держал свечу в левой руке. Таким образом, ты не заметила число, потому что его ещё не было на стене.

Гермиона помотала головой:

— Нотт в самом деле левша, Рон. По крайней мере так было во время его обучения в Хогвартсе. Разве что он стал амбидекстром.

Рон вопросительно приподнял брови.

— Человеком, который с одинаковой эффективностью может использовать и правую, и левую руку. Я сама когда-то пыталась этому научиться, но так и не осилила ни одно тяжёлое заклинание. Всё время были какие-то побочные эффекты, — Гермиона поморщилась, вспоминая, как при попытке превратить воду в яблочный сок, получила не только нужный оттенок, но и ворох проблем в придачу. Почти сразу после трансфигурации стакан с жидкостью треснул, и от пролившегося «сока» на библиотечном столе появилось большое чёрное дымящееся пятно. При попытке его убрать Гермиона случайно «убрала» все слова из находящейся на этом же столе библиотечной книги. Спустя пару часов получилось исправить и то и другое, но половина библиотеки утопала в дыму, а у самой Гермионы нещадно слезились глаза. Ей несказанно повезло, что дым не успел добраться до мадам Пинс, а студентов в тот воскресный вечер в библиотеке почти не было.

— Вы с Ноттом какое-то время стояли спиной к Кортес. У неё была возможность наколдовать всё что угодно, — выдвинул Рон новую версию.

Гермиона задумчиво помотала головой:

— Не аргумент. Ночью такая возможность была буквально у каждого.

Рон вздохнул.

— Ты кого-то подозреваешь? — спросил он наконец.

— И да и нет. Что, если «художник» не здесь, не один из нас? Мы не можем выйти, но, возможно, он может зайти.

— А чтобы мы так не думали, он использовал сценарий, который такого варианта не допускает, — продолжил вместо неё Рон.

— Если «художник» — один из нас, он будет в восторге от этой теории, — вклинилась Джинни и сложила руки на груди в защитном жесте.

— Ладно, — согласился Рон, — кто из нашей десятки мог это сделать? Гарри, есть идеи?

Гарри поднял взгляд и прочистил горло. За время обсуждения он не сказал ни слова, что было очень нетипичным. Обычно в таких ситуациях он брал на себя роль лидера, и остальные, независимо от того, соглашались они с его решениями полностью или только отчасти, всё равно следовали за ним. Сейчас же Гарри выглядел совершенно разбитым. Его лицо было болезненно бледным, и он постоянно ёрзал на стуле, явно размышляя о своём.

— Я не могу сказать, что кого-то подозреваю. У меня не вызывают доверия Нотт, Гринграсс и Кортес. Но мы толком их не знаем, так что… — Гарри пожал плечами.

Рон кивнул, записал что-то в свой блокнот и повернулся к Джинни. Та покачала головой.

— Нотт, Малфой. Нотт потому, что он слишком пристально за всеми наблюдает. Малфой потому, что выглядит слишком спокойным.

— Он всегда так выглядит, — не удержалась Гермиона, но ответа не получила, только ещё один внимательный взгляд Джинни.

— Гермиона?

— Вам не понравится то, что я скажу, — предупредила она, поджав губы. Ей совсем не хотелось делиться мыслями о том, кто вызывал у неё сомнения, но она надеялась, что хотя бы это выведет Гарри из его странного состояния.

— Но ты всё же скажи, — поторопил Рон. Да и Джинни теперь не сводила с неё глаз.

— Во-первых, Кортес. Она здесь работает, значит, очень хорошо знает это заведение. У неё была возможность, — начала Гермиона с более простого. — Во-вторых… — она сделала паузу, колеблясь.

— Во-вторых?..

— Во-вторых, Невилл. Уверена, он часто приходил сюда к Ханне. И мог замещать её не раз и не два.

Рон вздохнул. А Джинни, казалось, смотрела теперь на Гермиону с толикой облегчения. Гарри только пожал плечами.

— Я думал об этом, — признался Рон. — Но знаешь, мы вместе работаем в Аврорате, часто общаемся… Не могу быть объективным, но я не верю, что Невилл станет разыгрывать убийство или ещё хуже — совершит его. Хотя ты права: и у Невилла, и у Кортес теоретически была возможность.

— Рон, — перебила Гермиона, — мне неприятно такое говорить, но у Невилла есть ещё и мотив. Он встречался с Луной — это раз. Мы не знаем, почему они расстались. Вполне возможно, он до сих пор на неё злится. У него есть повод ненавидеть Нотта: мы вчера слышали, что у них конфликт из-за мороженого. У него есть повод ненавидеть Малфоя, тот нещадно дразнил его в школе. Плюс нам неизвестно, не было ли конфликтов у Невилла и Кортес. Я не говорю, что Невилл — «художник», но факты явно играют против него.

— Думаешь, кто-то хотел его подставить?

— Не знаю, Рон. Я уже ничего не знаю.

Но хуже всего было другое: Гермиона не просто не знала чего-то, она ещё и понятия не имела, как получить нужную информацию.

— Ладно, разберёмся, — снова вздохнул Рон. — Я и сам подозреваю Кортес по той же причине, что и ты, Гермиона. И Малфоя. Он ненавидел и меня, и Гарри, и Джинни, и Луну, и Невилла.

— Но…

— Не надо, Гермиона. Допустим, он друг тебе, но не мне.

«Допустим» неприятно резануло слух. Она общалась с Малфоем уже год и старалась сделать всё, чтобы трое очень близких ей людей — Гарри, Рон и Малфой — не испытывали ненависти друг к другу. И что? Чем всё закончилось? Тем, что Рон не только не подружился с Малфоем сам, но и сомневался в её дружбе с ним.

— Нет, даже не начинай, Гермиона, — Рон поднял руки в останавливающем жесте, хоть она не успела ещё и рта открыть. — Мы всё равно останемся каждый при своём мнении.

Гермиона демонстративно поджала губы. Но Рон только покачал головой и перевёл тему. Рассказал, что произошло утром в баре. Как все согласились, что если уж «художник» решил следовать сценарию Агаты Кристи, то лучше держаться вместе. Поскольку Луна пропала ночью, было решено встретиться ближе к вечеру. Нотт предложил собираться по группам. Волшебницы в баре. Волшебники — наверху. За что Гермиона его мысленно поблагодарила: чем меньше компания, тем больше шансов разговорить каждого.

— Так что спускайся где-то в девять в бар, — подытожил Рон. — Может, вам с Джинни удастся что-то выяснить. Заодно и понаблюдаете за Кортес, — он встал и сладко потянулся. — До вечера.

— До вечера, — ответила Гермиона и откинулась на спинку кресла.

Вскоре комната опустела. Только из коридора и бара доносились взволнованные голоса, которые Гермиона безуспешно пыталась игнорировать. Она потёрла ладонями глаза. Ей нужно было выспаться. Сейчас одиннадцать утра, а значит, она провела на ногах семь часов. По ощущениям — куда больше.

Гермиона устала. Очень устала.

Но мыслей в голове было слишком много. Разве они позволят уснуть?

Во-первых, попытка привести Гарри в чувство с треском провалилась. Он должен был отреагировать на её обвинения, ведь слово «друзья» для него не пустой звук. Так в чём же дело? Как так получилось, что Гарри ни слова не сказал в защиту Невилла?

Нет, с ним непременно нужно поговорить. Чем скорее, тем лучше.

И с Роном тоже. Ни до войны, ни во время войны Гермиона не видела, чтобы он был таким уставшим. Рон не только работал в Аврорате (где уже несколько месяцев числился одним из лучших стратегов), но и помогал Джорджу с магазином. После войны он, казалось, решил взвалить себе на плечи всё, что только можно было взвалить. Да что там взвалить! Рон каким-то чудом умудрялся тащить эту ношу уже два года.

Гермиона не сомневалась: он чувствовал себя виноватым. Похоже, собственная совесть вынесла ему приговор и заставила отбывать наказание. Так было неправильно. Такой Рон был неправильным. Рон — это искренние улыбки и непринуждённость. Сейчас же его веселье казалось скорее защитной реакцией на происходящее. Вынужденное. Немного фальшивое. Со щепоткой усталости.

Ему нужно было бросить магазин. Вот только Рон вряд ли с этим согласится.

С Джинни тоже стоило поговорить тет-а-тет. За вчерашний вечер и сегодняшнее утро Гермиона получила от неё рекордное количество странных, нечитаемых взглядов. Почему?..

Но больше всего хотелось пообщаться с Кортес. У неё были все шансы оказаться «художником». На убийцу она не тянула, но и доказательств того, что Луна мертва, не было. Так что Гермиона очень надеялась, что сегодня вечером у них с Джинни получится выведать у Кортес хоть что-нибудь. Нужно хорошо выспаться, потому что вечер обещал быть тяжёлым.

Гермиона сняла мантию и положила на кресло. Она уже было собралась нырнуть под одеяло, когда заметила, что из кармана мантии выкатился знакомый флакончик.

Зловредный Нотт! Когда только успел его подкинуть?!

Что ж, ладно. Гермиона пожала плечами, подняла флакончик с кресла и сунула в свою чёрную сумку, к одиноко лежащим там ключам от бабушкиного дома.

Она ещё успеет встать задолго до девяти вечера и со всем разобраться.

* * *

Гермионе снился город. Никогда пустошь или кинжал, их она больше не боялась. Но город снился часто. Как и теперь: она видела стену, которая становилась всё уже и уже, выше и выше. Гермиона почти бежала по ней, потому что позади раздавались шаги. Кто-то догонял её. Кто-то двигался быстрее, чем она. Кто-то не желал ей ничего хорошего. Старался идти тихо, чтобы не спугнуть, но она всё слышала.

Шаги приближались, стена становилась всё тоньше и выше. Чей-то голос крикнул, чтобы она прыгала. Потом ещё один. Якобы у неё нет другого выхода, только прыгать.

Гермиона не будет прыгать. Она же не самоубийца, в конце концов! Вот только теперь ей не ступить ни шагу вперёд — стена была даже уже каната. Не отступить назад, ведь шаги приближались. А голоса внизу, как заведённые твердили одно-единственное слово: «Прыгай!»

Гермиона проснулась и, тяжело дыша, села на кровати. Рядом что-то упало на пол. Она вскрикнула. Сердце — вскачь.

Это ещё что такое?!

— Прости, я не хотела тебя напугать, — тихо сказала Джинни, поднимая с пола чёрную сумку Гермионы.

— Что ты здесь делаешь?

— Я хотела посмотреть твои записи. Так и не запомнила, кому принадлежит какая комната, — Джинни натянуто улыбнулась.

— Блокнот не в сумке, а на столе перед тобой.

— Ой, спасибо! Как я не заметила?! Вечером верну, — Джинни схватила блокнот и направилась в сторону выхода.

— Ты могла спросить Рона. Он всё у меня переписал.

— Да, но я забыла, какая у него комната, — Джинни неловко пожала плечами и вышла в коридор.

Гермиона ей не поверила. Глубоко вздохнув, она откинулась на подушки и застонала. После сна усталость. Не хотелось делать ничего, лишь закрыть глаза и лежать на кровати. И уж точно не думать о странном поведении Джинни.

Взглянув на часы, Гермиона медленно встала. Потёрла глаза ладонями, размяла шею, руки, ноги, но бодрости не прибавилось. Оставалось только надеяться, что душ и кофе способны творить чудеса.

Гермиона открыла шкаф, чтобы взять полотенце, да так и застыла. В шкафу были не только полотенца, но и одежда. Аккуратная стопочка футболок, такая же — брюк, несколько мантий. На другой полке оказалось нижнее бельё и носки. На следующей — ночнушка, пижама, несколько резинок для волос и мягкие домашние тапочки. Всё светло-серое.

Ох, как это мило со стороны «художника» — позаботиться о том, чтобы у них не было проблем с одеждой! Поражённая догадкой, Гермиона даже пересчитала количество футболок — девять. Ну конечно девять! Вот оно: прямое доказательство того, что в скором времени отсюда не выбраться.

Она схватила полотенце и со злостью захлопнула дверцу. Вздохнула, недовольно поджала губы, мысленно досчитала до десяти. Принимая поражение, снова открыла шкаф и потянулась к нужным ей вещам. Переодеваться после душа во вчерашние определённо не захочется, так смысл упираться? Вряд ли «художник» решит убить кого-нибудь с помощью мантии.

Несолидно. Да и зачем их тогда столько? Хватило бы одной.

Если вдуматься, то в какой-то степени «художник» был даже… заботливым. Отобрал ножи и палочки, но порезал часть продуктов и оставил чистую одежду. Не просто один комплект — много одежды, пусть незамысловатой и одинаковой. Да и ткань под руками была не из дешёвых.

«Художник» почему-то пытался обеспечить комфорт своим пленникам. Зачем эти пустые хлопоты, если в конечном итоге он собирался всех убить?

Значит, им ничего не грозило? Значит, Лавгуд в порядке?

Ещё раз вздохнув, Гермиона поплелась в ванную комнату. Вышла она оттуда только через два часа, полтора из которых провела сидя на поддоне душевой кабины вместе со своим мыслями. Правда, пользы от этого не было никакой.

Часы показывали восемь вечера. Гермиона, недовольная собой, нахмурилась, смотря на них. Она ведь должна была поговорить с Гарри! Это как минимум. Да и поведение Джинни становилось всё более странным. Зачем ей вдруг понадобились те записи?

«Записи ли?» — подумала Гермиона, вспомнив свою упавшую на пол сумку. Побледнев, она подошла к креслам и остановилась. Что, если там в самом деле не окажется флакончика? Как тогда поступить?

Дрожащими от волнения руками Гермиона осторожно потянула за замочек. Ключи были на месте. Флакончик — разбит. Жидкости на осколках почти не осталось, зато на чёрной подкладке можно было различить несколько пятен.

Гермиона бессильно опустилась на соседнее кресло и мысленно застонала. Джинни уронила сумку, флакончик разбился.

Допустим. Но кто поверит, что Джинни прокралась в комнату к спящей Гермионе, потому что срочно захотела выяснить, где чей номер?

Но рассказать правду — подставить Джинни. Не могла же та в самом деле быть «художником»! Или?..

Что же делать?!

Гермиона не помнила, какой номер принадлежал Джинни. Займись она поисками сейчас, кто-то мог заподозрить неладное.

Самая большая проблема была в том, что о флакончике знали все. Теперь придётся объясняться.

Что говорить?

Казалось, часы воспользовались моментом и намеренно сделали пакость. Иначе как объяснить, что они показывали без пяти девять?

Гермиона накинула на плечи серую мантию и вышла из комнаты. Она понятия не имела, что делать.

Сказать, что флакончик исчез? Сказать, что?..

Мужская рука преградила ей путь Гермиона вскрикнула, ноги соскользнули с узких ступенек, но Нотт не дал ей упасть. В третий раз. Теперь она стояла спиной к стене, а он нависал над ней.

— Грейнджер…

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — перебила его Гермиона. — Дело в том, что… — она набрала в грудь побольше воздуха и протараторила на одном дыхании: — Флакончик разбился.

Какое-то время Нотт молчал, вглядываясь в её глаза, а Гермиона тщетно пыталась успокоиться. Колючий взгляд её визави совершенно этому не способствовал.

— Разбил-ся? Сам? — насмешливо уточнил он наконец.

— Нет, — Гермиона запнулась и прочистила горло. — Он был в сумке. Рядом сидела Джинни. Я хотела проверить, всё ли в порядке, и… Короче говоря, я попросила Джинни бросить мне сумку. Но… В общем, Джинни бросила, я не поймала.

— Уизли может подтвердить?

Гермиона нервно сглотнула перед тем, как ответить:

— Конечно.

— Ничё те нельзя доверить, Грейнджер, — буркнул он.

— А я не просила мне доверять! — крикнула она в ответ.

Нотт хмыкнул и пошёл наверх. Гермиона закрыла лицо руками, как только он скрылся из виду.

«Паршивая импровизация, вряд ли Нотт поверил», — подумала она в отчаянии. Но сказанного не вернуть. Оставалось только успокоиться и идти до конца.

Когда Гермиона собралась с мыслями и спустилась в бар. Там было пусто.

— Мы здесь, — послышался голос из кухни.

Первым, что увидела Гермиона, когда вошла, была большая тарелка с бутербродами. Вокруг неё сидели Джинни, Гринграсс и Кортес, рядом с ними стояли стаканы с соком. Место напротив Джинни пустовало.

— Мы уже собирались подняться за тобой, — сообщила Гринграсс, но Гермиона только рассеянно кивнула.

— У меня для вас нехорошая новость, — и она пересказала всю ту ложь, что родилась во время разговора с Ноттом.

Джинни неловко заёрзала на стуле, но не произнесла ни слова. Кортес никак не отреагировала. Её лицо — нечитаемая маска вежливого интереса, но у Гермионы мурашки по коже пробежали от прямого взгляда насыщенно зелёных глаз. На миг ей почудилось, что Кортес уже давно обо всём знала.

— По-моему, и так понятно, что произошло с Лавгуд, — сказала Гринграсс. — Не волнуйся, возьми лучше бутерброд. Этот эксперимент всё равно был бесполезен.

Бутерброд Гермиона взяла, но перестать волноваться не получалось.

На какое-то время за столом воцарилась тишина. Все молча жевали бутерброды и ждали, когда кто-то другой заведёт разговор.

— Вы заметили, что «художник» собрал представителей всех факультетов? — наконец начала Гринграсс.

«Это её способ борьбы со стрессом — слова. Много слов», — догадалась Гермиона.

Все кивнули в ответ.

Гринграсс продолжила:

— Без Лавгуд не осталось никого из Когтеврана. Зато есть три человека со Слизерина, пять с Гриффиндора и один — точнее, одна — с Хаффлпаффа. Может, у него задум такой: убрать относительно нейтральных людей с Хаффлпаффа и Когтеврана, а потом стравить Слизерин с Гриффиндором. Тебе стоит быть очень осторожной, Марсела.

Ответили ей не сразу. Кортес тщательно прожевала бутерброд, запила соком, вытерла губы салфеткой и только потом заговорила:

— Возможно, у него совсем другой замысел, Астория. Например, убрать сперва тех, кто на курс младше, — голос у неё был ровным, ни один мускул на лице не дрогнул. Её тихие слова не прозвучали ни как оскорбление, ни как угроза. Но сразу стало не по себе.

Тогда Гермиона впервые подумала о том, что Марселу Кортес не зря назвали в честь бога войны.

Так что же, выходит, вчера они её недооценили?

Гринграсс заметно побледнела:

— Прости, я не хотела тебя обидеть. Это всего лишь теория.

— Вот и у меня всего лишь теория. Тебе нечего переживать, — тепло улыбнулась Кортес.

Гринграсс попыталась улыбнуться в ответ, но было очевидно, что она задумалась и занервничала. Кровь отлила от её лица.

Казалось бы, что за глупости? В школе да и вчера вечером Кортес выглядела такой хрупкой, ранимой девушкой. А зная Дафну Гринграсс, можно было предположить, что и её сестра такая же пуленепробиваемая. Но нет, всё оказалось с точностью до наоборот: Астория была куда впечатлительней Марселы Кортес.

— Что ж, — Гермиона прочистила горло, — раз уж мы здесь застряли на целую ночь, давайте хотя бы по-человечески познакомимся.

Кортес снова улыбнулась:

— Тогда предлагаю начать с главного вопроса. Подозреваете ли вы кого-нибудь из тех, кто сидит сейчас с вами за одним столом? — она обвела изучающим взглядом всех присутствующих. — Идея моя, так что я начну, — после этих слов она перевела взгляд на тарелку с бутербродами. — Подозреваю.

Вопрос «Кого?» чуть не сорвался у Гермионы с языка, но она промолчала: иначе на этот вопрос придётся отвечать и ей самой. Что тогда получится? «Знаешь ли, Кортес, на самом деле я подозреваю тебя. Когда ты здесь сидишь, такая спокойная, собранная, уравновешенная, и рассказываешь о своих подозрениях тарелке с бутербродами, то я начинаю подозревать тебя ещё больше».

Вот только Кортес могла оказаться ничего не понимающей пешкой. Что тогда? Они с ней никогда не смогут нормально работать вместе, чтобы найти «художника». Кому от этого станет легче?

— Подозреваю, — согласилась Гермиона, гипнотизируя свой стакан сока.

— Нет, — отрезала Гринграсс, обвела взглядом присутствующих. В глазах — вызов.

— Подозреваю, — сказала Джинни. Она не смотрела ни на еду, ни куда-то ещё. Она смотрела прямо перед собой. Гермионе в глаза.

На кухне вмиг всё стихло. Словно перед бурей. Словно в ожидании первых порывов разрушительного ветра.

Гермиона почувствовала, что у неё начинают краснеть щёки. В её сторону молча повернулась удивлённая Астория Гринграсс.

Кортес же не отрывала глаз от Джинни и рассеянно поглаживала тонкими пальцами краешек стола. Её лицо скрывала маска доброжелательности и учтивости. Будто ничего из ряда вон сейчас не происходило.

— Почему? — спросила Кортес почти скучающим тоном.

— Кое-кто вчера вечером довольно долго смотрел на Луну. С очень недовольным выражением лица. И раньше с ней часто ссорился.

— Это всё? — уточнила Кортес.

Джинни замялась. Она явно хотела добавить что-то ещё, но не стала. Только помотала головой.

Гермионе казалось, щёки горели оттого, что ей залепили пощёчину. Она соврала ради Джинни, а теперь та едва ли не прямым текстом объявила двум девушкам, с которыми толком и не общалась никогда, что подозревает Гермиону в убийстве. Ну или чёрт знает в чём, если убийства всё же не было.

— С чего ты взяла, что она смотрела на Луну? Она могла смотреть в её сторону и думать о своём. Да и от «часто ссорились» до желания убить довольно далеко, — пожала плечами Кортес.

— Вот именно, — кивнула Гринграсс и снова начала говорить о чём-то несущественном, но Гермиона её больше не слушала. То, что сказала Джинни, — настоящая глупость. Но сам факт, что она это сказала… Как же больно! Скажи то же самое Гринграсс или Кортес, было бы не так. Но Джинни…

— Я сейчас вернусь, — пробормотала Гермиона, встала со стола и выбежала из кухни. Закрыв за собой дверь, она вытерла ладошками набежавшие на глаза злые слёзы.

Нет, никуда Гермиона не вернётся. Да пошли они все! Теперь и Гринграсс, и Кортес тоже подозревали её. Неважно, что они говорили. Она бы сказала то же самое. Кто захочет злить предполагаемого убийцу?

«Чёрт бы побрал тебя, Джиневра Уизли! Да и этих двоих тоже!» — прокляла в сердцах и кинулась в сторону лестницы.

— Гермиона.

Она застыла, но не обернулась.

Почему именно сейчас?! Почему тогда, когда в уголках глаз снова начали собираться слёзы?

Кортес обошла её, и теперь они стояли лицом к лицу. Какое-то время молчали и только оценивающе смотрели друг на друга. Потом Кортес снова заговорила. Так же тихо и спокойно, как всегда. Как будто кого-кого, а её происходящее совсем не трогало.

— Так значит, ты её выгораживаешь, а она тебя топит?

Гермионе показалось, что в живот вонзили нож и повернули, — настолько неожиданным и болезненным был вопрос. Она ощутила, как округлились её глаза, слегка приоткрылся рот. Неуверенно-неубедительно замотала головой, хватая ртом воздух и не зная, что сказать.

Больно.

— Не отнекивайся, мне уже всё понятно, — мягко улыбнулась ей Кортес. — И по её реакции, и по твоей. Я хочу поговорить с тобой завтра утром. Шестой номер, правильно?

— Нет, послушай, Кортес…

— Так шестой или нет?

— Шестой, но…

— Только не говори, что ты и сейчас собираешься её выгораживать.

Осознав, что именно это она и собиралась сделать, Гермиона притихла. Да, от обвинений было больно, но они не превращали Джинни в «художника».

— Мы здесь застряли, так что… — Кортес протянула ей правую руку. — Марсела. Можно просто Марс.

— Гермиона. Просто — нельзя.

Кортес тихо рассмеялась.

— Я пойду, — сказала она, когда молчание затянулось, и сделала шаг в сторону кухни. — И ты приходи.

Гермиона кивнула, хоть и знала, что не придёт. Она глубоко вдохнула и начала подниматься по лестнице.

Что теперь?

Её подозревали Кортес и Гринграсс.

Бесспорно — Нотт.

Точно — Джинни. Значило ли это, что и Гарри с Роном подозревали её?

Если да, то шестеро из восьми запертых здесь людей считали её «художником».

А Малфой? Вчера она сказала ему, что сомневается в Луне. Что, если и Малфой после этого начал её подозревать?

Что тогда? Семь из восьми?

Или и Невилл тоже? Восемь из восьми, да? Можно уже кричать «Бинго»?

Ей нужно было с кем-то поговорить. Срочно нужно было с кем-то поговорить. Иначе она просто сойдёт с ума.

Гермиона остановилась и прислушалась. Голоса доносились из четвёртого номера, значит, туда ей и надо. Глубоко вдохнув, она подошла к нужной комнате и толкнула дверь.

— Привет, ребята, — поздоровалась Гермиона. На неё уставились пять пар глаз.

Нет, она не могла этого сделать. Не могла рассказать, что только что произошло на кухне. Не могла попросить Гарри, Рона или Малфоя поговорить с ней.

— Я… — она прочистила горло и неловко переступила с ноги на ногу. — Я позже зайду.

Прежде, чем кто-то успел отреагировать, она хлопнула дверью и ринулась к себе в комнату. Оказавшись внутри, прислонилась к стене, дыша тяжело, отрывисто.

Плохо. Как же всё плохо!

Кто-то потянул за ручку двери, но Гермиона вцепилась в неё с другой стороны и крикнула:

— Оставьте меня в покое!

— Что случилось? — послышался голос Рона.

— Ничего. Я просто не хочу ни с кем говорить.

Гермиона паниковала. Её паника становилась всё сильнее, когда она ловила себя на мысли, что Рон может сказать, что он согласен с Джинни. Не только Рон, но и Гарри. И Малфой.

Нет, пожалуйста! Только не эти трое! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Она не вынесет этого. Просто не вынесет.

— Гермиона, открой дверь, — это уже Малфой.

Было очевидно, что если бы Рон с Малфоем захотели, то вошли бы без разрешения. Каждый поодиночке был сильнее неё, а сейчас они находились по ту сторону двери вдвоём.

— Нет. Я не хочу, — ответила она.

— Хорошо. Ты можешь впустить кого-то одного? — вкрадчиво спросил Малфой. — У тебя ведь что-то произошло. Если поговорить, станет легче. Да и…

Гермиона побеждённо вздохнула и отошла от двери.

Он слишком хорошо её знал. Знал, что нужно сказать, чтобы она капитулировала. Смысла слушать дальше просто не было. Малфой выиграл в тот момент, когда с его языка сорвалось первое слово убеждения.

Дверь за её спиной открылась и захлопнулась.

— Стой там, — сказала Гермиона сорвавшимся голосом, только сейчас осознав, что у неё по щекам текли слёзы.

— Да где угодно. Только объясни, что происходит.

— Малфой… — прошептала Гермиона, но слёзы лились теперь ручьём и она не смогла договорить. — Малфой, ты… Ты подозреваешь меня?

— Нет.

— Но я говорила… Говорила вчера про Луну, Малфой… Говорила, понимаешь? — фразы звучали отрывисто из-за сбившегося дыхания и слёз.

Она пыталась это скрыть. Пыталась говорить невозмутимо.

— Это ничего не значит. Никто тебя не подозревает.

— Меня подозревают… все, — мрачно заметила Гермиона.

— Помнишь, ты меня учила, как правильно дышать, чтобы успокоиться? Считаем до четырёх — вдох, до двух — задерживаем дыхание, снова до четырёх — выдох. Давай мы сейчас вместе проверим, действует ли этот способ, хорошо? — теперь голос Малфоя звучал ближе. Совсем рядом.

— Я буду считать. Ты готова?

Гермиона кивнула. Ей в самом деле нужно было успокоиться, иначе она наговорит или натворит такого, о чём будет жалеть. Нужно было мыслить здраво, чтобы доказать всем, что она ни в чём не виновата.

— Раз, два, три, четыре… — голос Малфоя звучал успокаивающе. Медленно. Размеренно. Убаюкивающе.

— Раз, два…

— Раз, два, три, четыре, — они с Малфоем одновременно выдохнули.

Гермиона вытерла лицо руками. Слёз больше не было.

— Раз, два, три, четыре, — вместе вдохнули.

— Раз, два, — ладонь Малфоя легла на её солнечное сплетение. Тугой клубок беспокойства, что сформировался там за последнее время, начал потихоньку распутываться. Таять от прикосновения горячей мужской ладони. Исчезать, как исчезает боль от ожога под действием холодной воды.

Малфой больше не считал. Или считал, но про себя, как это сейчас делала Гермиона. Они дышали синхронно, слаженно, словно единый организм.

Она прикрыла глаза и наклонилась назад. Коснулась своей спиной его груди. Близость Малфоя опьяняла, будоражила, дурманила, будто опасный наркотик. От неё кружилась голова и подкашивались колени. Отчаянная пляска обезумевшего сердца совсем не помогала успокоиться…

Они стояли посреди её комнаты, ощущая тепло друг друга, мысленно отсчитывали время вдоха и выдоха. Молчали. В тот миг Гермионе хотелось только одного: чтобы это никогда не заканчивалось.